Иногда останавливалась и зарисовывала очередного лебедя, а по берегам ивы и даже иногда корова-другая. Потом я вдруг подумала: ерунда какая-то. Я же не Тернер, и век не XIX; никто не захочет посмотреть на "Стратфордский альбом Джейнис Блейкмор" в галерее Тейт; и на какого черта существуют фотоаппараты? Важно же не то; чтобы я ломалась под Рескина на натуре, важно то, что я сотворю из этого у себя в студии. А потому я убрала в сумку альбом и прочее и на" щелкала всего, что может, на мой взгляд, оказаться полезным. И было это, естественно, совсем другое - никаких коров, лебедей и ив, но формы старинных столбов, узоры на воде, древесная кора, отпечатки подошв в грязи и так далее. Мне пришлось вернуться в город поесть и купить еще пленки. Так что Тернер превратился в Картье-Брессона.
      Я думала о моих нефтяных магнатах и о том, чего, собственно, им от меня нужно. Логично ли предположить, что они в жизни ни единого шекспировского слова не прочли, а потому я могу творить, что захочу, лишь бы это смахивало на Старую Веселую Англию? Или они принадлежат к той жуткой породе американских миллионеров, которые словно бы на обочине подобрали время, чтобы получить в Гарварде степень доктора филологических наук, и видели все постановки "Кориолана" со времен войны, за исключением прошлогодней московской? В таком случае увитый розами коттедж Энн Хатуэй и река Эйвон с уточками на закате их никак не устроит. Я решила вечером проконсультироваться с Биллом.
      Но никакого Билла. Вернулась я в отель в час коктейлей - плечи и спина ноют, волосы всклокочены, джинсы заляпаны грязью, ноги в пузырях; и - " нет, он не зарегистрировался, сказал портье, но, может быть, передать ему что-нибудь от меня, когда приедет? Портье был тот же самый, у кого я наводила справки накануне, и смотрел многозначительным взглядом, будто давая понять, что отель "Фальстаф" - это научное учреждение, ведущее исследование тайных свиданий, и я - пятнадцатая любовница, которую надули за эту неделю. Я отказалась от билета на "Вольпоне" и долго лежала в ванне, испытывая .тупое отчаяние.
      Когда я вытирала волосы, зазвенел телефон.
      Билл. С многословными извинениями. Он еще в Уорике. Небольшой кризис. В Стратфорд он приедет сегодня, но поздно ночью. "Хорошенько поужинайте, и встретимся за завтраком около восьми". У меня сложилось впечатление, что настенные панно кисти Джейнис на шекспировские темы не занимают в его мыслях никакого места, а все прочее и того меньше. Я рассердилась и пожалела, что приехала туда.
      Потом я вышла и нашла итальянский ресторанчик "У Ромео". Владелец больше смахивал на Калибана. Ввалилась американская парочка после "Вольпоне". Он заклеванный, она категоричная за аристократичными очками на серебряной цепочке. Ее оперный итальянский не произвел на Калибана ни малейшего впечатления. Тогда она изменила тактику и испробовала на мне свой английский. Смысл ее речи сводился к тому, сколь тонко было поставить пьесу Бена Джонсона, поскольку, по ее убеждению, Джонсон в любом случае написал все шекспировские пьесы - и значит, это признано на пороге дома так называемого барда.
      Я притворилась шведкой и не поняла. Потом услышала, как она шепчет мужу: "Знаешь кто это?
      Лив Улманн!" Он тоже не понял. Вот такой вечер. Я думала о тебе: как ты на Кифере одна с бутылкой у моря, и пожалела, что я не с тобой.
      Билл появился за завтраком, сыпя извинениями. Я практически еще не видела его без Нины, и, надо сказать, разница очень заметная. Не такой дружеский, более человек от мира сего, причем мира, в котором женщины декоративные излишества. У него был вид человека с сотовым телефоном в кармане, ежесекундно ожидающего звонка.
      Я сообщила ему все, что успела сделать (не упомянув про фотоаппарат), и что сегодня я планирую отправиться на машине сделать эскизы мест, которые могут пригодиться. Он слушал без всякого интереса и перевел разговор на собственный перегруженный день, так что я почувствовала себя польщенной, но добавил, что к обеду обязательно освободится. "И мы сможем поговорить по-настоящему!" О чем, хотела бы я знать? Как-то не похоже, что он будет в Настроении поделиться сведениями о том, что это такое - заниматься любовью с Ниной. В заключение я была окончательно поставлена на место, когда он спросил меня про школу Клайва (женская сфера) и, не дав мне ответить, посмотрел на часы, а затем удалился с нахальным "желаю приятного дня".
      А иди ты, подумала я. У меня было намерение выглядеть вечером абсолютно неотразимой, источать соблазнительность, но теперь я разозлилась и решила быть не при параде и равнодушной. Весь день я кружила по Уорикширу, много наснимала и сделала несколько эскизов, а потом вернулась, устроила неторопливый налет на бар в номере, прежде чем снова надеть мои латаные джинсы и рубашку в пятнах красок.
      Билл в баре выглядел элегантным и подтянутым - пока не увидел меня. Было ясно, что он взвешивает, пустит ли метрдотель нас в ресторан, поскольку я смахиваю на уборщицу. Пока нас провожали к столику, он старательно заслонял меня от неодобрительных взоров. И я пустила в ход мой самый изысканный ист-эндский диалект.
      "Шик-'ата, а?" - заявила я во весь голос. Вид у Билла стал растерянный, а потом еще растеряннее, когда я притворилась, будто приняла соленую соломку за китайские палочки и охнула: "На них далеко не ускачешь, а?", когда они рассыпались у меня в пальцах. "Не желает мадам аперитив?" - осведомилась накрахмаленная манишка, сметая бренные останки щеточкой. "Ну, прямо как в парикмахерской. Перхоть то есть! - воскликнула я. - Апери.., чего? Энтот джентльмен очет мне, знаешь, зенки залить, чтобы на своем поставить". Я хрипло захихикала. Потом заказала "Маргариту", по опыту вчерашнего дня зная, что ингредиенты им неизвестны.
      "Заказать вина?" - мрачно спросил Билл.
      "Я бы "Синей монашки" ватила", - сказала я.
      Вела я себя УЖАСНО. Ему бы ответить "ерунда!" и заказать "мерсо", что заставило бы меня заткнуться. Но он только тупо на меня посмотрел, а потому я потребовала сосиски с пюре и маринадом (вкусно оказалось неимоверно). Билл заказал дуврскую камбалу, а пили мы местное (то есть рекомендуемое рестораном) вино, которое было отвратительно. ("Синей монашки" у них не нашлось). Речи струились даже скуднее, чем вино.
      Когда дело дошло до десерта, я почувствовала, что мы квиты: первый раунд за Биллом, второй раунд за Джейнис.
      Третьего раунда я не предвидела. Мне надоело его дразнить, и я засмеялась. Правда, вино ужасное, сказала я, и почему мы не заказали к сыру приличного кларета? Билл вытаращил глаза, но потом повеселел. И заинтригованно прищурился на меня. Глаза у него довольно красивые, и когда он улыбается, в уголках появляются лукавые морщинки. Я глядела в них, пока он не посмотрел в сторону. В наступившем молчании я взяла его за руку и сказала: "Простите меня, но вы же были просто свиньей". Он кивнул и сжал мою руку. "Я знаю.., и сожалею". Тут он засмеялся.
      "Возможно, вам будет приятно узнать, что вино было злейшей карой, какая только может постигнуть мужчину". Он перевернул мою руку ладонью вниз и добавил: "Какие у вас прелестные, изящные руки. У Нины они крестьянские". Ага, подумала я. Приступаем. Но он добавил: "Я женился на ней ради ее "рук. Умелые и надежные. Я знал, что смогу довериться им навсегда". Он улыбнулся и вернул мне мою руку, словно это была ненужная безделушка.
      Я не отступила. "И вы доверили себя ей... исключительно?"
      "О да, - ответил он. - Конечно".
      "И никогда не испытывали искушения?" - спросила я, поднося к губам салфетку, чтобы замаскировать мои пальцы, которые расстегивали верхние пуговки рубашки.
      "Разумеется, испытывал. Много "раз. Например, когда гляжу на вас. Да и кто не испытал бы?"
      Я приняла мое выражение "так вот же я!" и замолчала. Сидевшие за соседними столиками внезапно понизили голоса - даже ниже моего выреза. И наступила придушенная тишина, означающая, что мужчины притворяются, будто не смотрят, а жены притворяются, будто не замечают. Официант-испанец налил вина с великой услужливостью.
      Билл моргнул, словно мой сосок вонзился ему в глаз. И очистительно высморкался в платок.
      "Но ведь это же и есть верность, не так ли? - сказал он негромко. - Не поддаваться искушению".
      "Никогда-никогда?"
      "Никогда".
      Так бы его и ударила! За то, что лишил меня наследственного места, и был таким, каким Гарри не был никогда.
      Вот так. Конец постельной игры. Конец пари.
      И последний иронический штрих: когда мы вышли из ресторана, спина у меня так разболелась, что я едва выпрямилась. Билл был само сочувствие. "Бедняжечка! - сказал он. - Попросите Нину помочь вам. Спины - это ее специальность.
      Ароматотерапия. Она прошла курс. Целительное прикосновение. Позвоните ей, когда вернетесь".
      Может быть, и позвоню.
      Так что сообщать тебе другие новости особого смысла нет. У Клайва новые неприятности в школе - из-за крикета. Я всегда считала, что это игра джентльменов. Но не когда играет Клайв.
      Интересно, был ли Гарри таким в его возрасте, и просто перенес привычку к грязным приемам с крикета на женщин. Кстати, я получила от него письмо. Видимо, он пробудет в Лондоне довольно долго. И даже пригласил меня на новую постановку в Национальном театре. Я отказалась. Я бы хотела ее посмотреть, но только не с Гарри. О чем могли бы мы говорить?
      Дом Арольда, видимо, продан. Но теперь это меня не интересует. Да и в любом случае, купил его, вероятно, управляющий банком на покое.
      Ох! Спина совсем разболелась. Писать письма - не слишком удачное занятие в таких случаях. Извини за ворчливый тон. Твоя миниатюрная белокурая Венера чувствует себя скорее ведьмой из "Макбета".
      Итак, назад к искусству и реальной жизни. Я почти забыла, что это такое.
      С любовью.
      Джейнис.
      МАЙ
      Парламент-Хилл
      "Мэншенс" 27
      Хайгейт-роуд
      Лондон NW5
      9 мая
      Дорогой Пирс!
      Квартира бесподобна. В прошлый понедельник я выбрался из норы Болтон-Грув с красными, как у кролика, глазами, бросил зубную щетку и другие ценности в "пежо", которым я себя побаловал, а затем возникла проблем, с которой я не привык сталкиваться, будучи избалованным иностранным корреспондентом, - отсутствие разрешения на парковку, как жильца. К счастью, твой швейцар в "Мэншенс" знает меня по ящику и нашел для меня местечко во дворе - по соседству с мусорными баками. Однако услуга за услугу, и я вынужден слушать его диатрибы против исламского фундаментализма, и о том, что следует сделать мистеру Мейджору по поводу брэдфордских психов. "Вы женаты?" - спросил он меня нынче утром. "Был когда-то", - сказал я. А! "В "Мэншенс" проживает много таких, - продолжал он. - Думается, будете таскать сюда баб. Они все так - члены парламента, епископы, арабские шейхи. - Тут он выразительно на меня посмотрел. - Если вам адресочек понадобится, только скажите. И порядок".
      Словно я вернулся в Дрезден.
      Но почему я воображал, что писать книгу - это просто набросать статью, только в другом масштабе? И вот я, автор тысяч газетных статей, только Богу известно какого числа рецензий, телевизионных выступлений, выступлений перед камерой и так далее, - так способен ли я написать даже осмысленную первую фразу? Способен ли, черт дери? У меня милейшая редакторша, со слегка материнскими замашками, которая приглашает меня перекусить вместе. "Ну, конечно, вы на это способны, - говорит она. - Возьмите выходной, поезжайте в Чилтерн прогуляться; Уже цветут колокольчики, и вы убедитесь, что скоро ваши идеи организуются". Вчера я последовал ее совету. Лило как из ведра. Я потерял автомобильные ключи и расшиб лоб о притолоку, входя в "трактир под старину", чтобы перекусить.
      Хозяин добавил к этому дню последнюю соломинку. "А я вас знаю! - заявил он. - Вы же.., погодите секундочку, я лица запоминаю навсегда. Ага! Вы Дэвид Димблдон".
      Я всегда полагал, что блок в сознании писателя возникает где-то на полпути, на странице 150, а не в самом начале. Я бесконечно созерцаю панораму за твоим окном и пересчитываю деревья. Я даже отправляюсь в ванну и открываю кран в рассуждении, что раз звук текущей воды может способствовать отправлению малой нужды, то он может помочь и пробуждению творческой мысли. Ну да ладно! Завтра. Завтра. Завтра все сдвинется с места. "Первый подземный рокот революции в Восточной Европе можно уловить и в безобиднейшем сообщении "Правды", что Михаил Горбачев..." Неплохо, а? Беда, что я сочинил это минуту назад. А что, если я уже все это сочинил?
      Может быть, я тайный Ле Карре.
      Джейнис отказалась пойти в театр, и я пригласил старинную приятельницу, прежде очень привлекательную. Теперь она какая-то шишка в "Саутби", и у меня возникло ощущение, что ее исходная цена понизилась. Да, не спорю, типичное замечание сексуального шовиниста, но есть нечто неприятное в том, что женщина - эксперт в разных японских штучках-дрючках. Вечер был не из удачных.
      Еще мне пришлось позвонить Джейнис о том, что я хотел бы заехать кое за какими подшивками и папками с документами, которые могут мне понадобиться. После твоих высказываний я чутко улавливал признаки таяния снегов. То, что я уловил по телефону, было не столько "холодной войной", сколько "холодным перемирием". Она только что вернулась из поездки на натуру, сказала она (все расходы оплачены!), чтобы сделать наброски для панно, которые пишет для парочки гнуснобогатых американцев, и, да, я могу заехать, но предпочтительно, когда стемнеет. Иначе говоря, Г. Блейкмор не смеет носа показывать в Речном Подворье при дневном свете. Что же, это уменьшает шансы столкнуться с Амандой.
      Так странно было идти по улице, где я однажды жил, к дому, который однажды был моим, и ждать на крыльце жену, которая тоже однажды была моей. Не знаю уж, сколько времени она не шла открыть дверь. В тщеславии своем я подумал, уж не прихорашивается ли она ради меня, но оказалось, что она отмывала руки от краски. На ней был джемпер и тугие джинсы - очень заманчивые. Но я никогда не видел ее в Такой одежде и из-за них почувствовал, что передо мной Джейнис, какой я никогда прежде не видел. Она сказал только "привет!", хотя, полагаю, могло быть и хуже, Тут она проводила меня в помещение, которое однажды было моим кабинетом. Она переоборудовала его в студию - я еле его узнал. Все мое было засунуто в шкаф, и она ушла, предоставив мне копаться в содержимом. Потом, правда, предложила мне выпить, и мы разговаривали о Клайве - общение через посредника. Я сказал, что планирую навестить его в школе. Я ведь не видел мальчишку шесть месяцев, а перед этим практически целый год. Джейнис сочла это отличной мыслью. "Ему тебя очень не хватает". В эти слова она вложила чуть больше тепла - через посредника. "А у тебя все хорошо?" - спросил я. Будто в ответ зазвонил телефон. Какой-то мужчина, и она смеялась. Поворачивалась ко мне спиной и говорила в трубку, понизив голос, чтобы я не расслышал.
      Вернувшись, она словно бы светилась изнутри, и у меня хватило наглости спросить, не любовник ли это. "Любовник? - сказала она, посмеиваясь. - Что скажут соседи!" Насмешка в ее голосе заставила меня осознать, до чего же она сексуальна - словно бы я никогда не занимался с ней любовью, и только хотел. Не уверен, ревновал я или возбудился.
      "А что соседи говорят?" - спросил я. "О чем?" - спросила она с удивлением в голосе. "О нас. О разрыве". "Не знаю, - ответила она. - Мы об этом не упоминаем". Что-то новенькое.
      Прежде при возникновении враждебности она устраивала военные советы буквально с каждой женщиной в радиусе пяти миль: сидели за домашними булочками и копались в моих недостатках, как богатые стервы копаются в ношеной одежде на благотворительных распродажах.
      "Тебе лучше уйти, мне кажется", - сказала она. "И мне так кажется", сказал я, собирая свои папки. Потом помедлил секунду и сказал:
      "Ты выглядишь очаровательно". Но она словно бы не услышала. А когда дверь закрылась, я услышал, как телефон снова зазвонил.
      В машине на обратном пути я задумался о ее жизни, о том, что она делает, обитая в одиночестве в этом полном сплетен тупичке. Я знаю, занимается живописью - и с успехом. Но кроме того? Встречается ли с Амандой, и что, черт дери, ей говорит та? И с кем еще? Рут, полагаю, знает об этом все, а возможно; и ты тоже. А я знаю только, что она выглядит женщиной, как-то странно помолодевшей внешне и заметно старше годами.
      Что до нашего пари, так предчувствие мне под-, сказывает, что ты ошибаешься, и ты окажешься в одиночестве в ложе на Международном крикет-, ном мачте в следующем месяце, а я буду махать тебе с трибуны среди банок с пивом и подтяжек.
      Ну, мне хотя бы не придется надевать этот галстук цвета крови напополам с апельсиновым соком и рвотой.
      ***
      Вторник.
      Два приятных сюрприза. Во-первых, я умудрился начать книгу и больше уже не убежден, что страдаю болезнью Альцгеймера. Во-вторых, меня выдвинули на премию - Репортер года. Утром звонили из НТН, поздравляли с надеждой, что я ее получу.
      Сам я не вижу с какой стати. Я не кланялся пулям в Бейруте, не бросал вызова китайской армии на площади Тяньаньмэнь, хотя, пожалуй, увертывание от русских танков в Литве могло стоить упоминания в депешах. Умри я, так гарантировал бы ее себе стопроцентно. Мое тщеславие, естественно, жаждет ее. Кроме того, она смажет колесики моей карьеры. Джордж; С.., спроворивший указанную премию за свои репортажи с Фолклендов в 1982 году, говорит, что со всех сторон сыплются соблазнительные предложения, и если мне захочется сменить Вильнюс и Гданьск на Париж или Нью-Йорк - будьте так любезны и с удвоением оклада. Тогда, быть может, мне будет по карману будущая криминальная карьера Клайва, к которой он теперь проходит весьма дорогостоящую подготовку.
      Должен сказать, будущее выглядит иначе, когда сияет солнце, и, может быть, мне следует передать мой брак в Комиссию по военным захоронениям и зажить заново. Кстати, в следующем месяце, видимо, намечается парадная церемония награждения со всеми пронафталиненными атрибутами, и я получу приглашения на тисненом картоне - для меня и супруги. Полагаю, не исключено, что Джейнис захочет присутствовать там в память дней былых. Какая-то частица в ней, возможно, испытает гордость за меня, и мы сплотимся, чтобы швырять в оппозицию хлебные шарики, если и не для чего-либо другого.
      Какие у тебя шансы быть объявленным Дипломатом года? Рут с наслаждением прохрапит всю церемонию.
      Квартира великолепна по-прежнему. Твой проигрыватель - отдохновение для души, чего не скажешь о твоем швейцаре. Он убежден, что всю свою передачу я обязан посвятить разоблачению индийского ресторана на его улице.
      А ты знал, что запойная дама в соседней квартире была Мисс Мира в семидесятых годах? Она предъявила мне в доказательство фотографии, а затем сообщила, с кем спала, чтобы получить этот титул. Поразительный список! Я отклонил предложение занять в нем место.
      Как всегда
      Твой.
      Гарри.
      Дамаскину 69
      Неаполис
      Афины
      9 мая
      Милая Джейнис!
      Какая жестокая насмешка судьбы - наткнуться на редчайший и исчезающий вид у собственного порога! Божественная злокозненность, не иначе.
      Предлагаю учредить Всемирный фонд охраны совсем не дикой природы, дабы обеспечить сохранение Билла для потомства.
      А знаешь, до этого момента я проигрывала все пари, какие заключала, и уже уверялась, что так будет и с этим. Ну а теперь обязательно опиши мне внешность верного мужа, чтобы я держалась от него подальше, если случай нас сведет. Должна сказать, что Нина, судя по всему, не похожа на женщину, которой хранят незыблемую верность, тогда как ты, радость моя, именно такая, из чего следует, что верность и неверность имеют самое малое отношение к логике, но, возможно, - очень большое к инстинкту самосохранения. Подозреваю, что на самом деле твой Билл - это слабенькое либидо, замаскированное под неколебимую мораль. Во всяком случае, так мы должны внушить себе и получить право злиться на него. Да обрушатся все его здания!
      Так о чем же теперь мы будем переписываться? Я не испытываю особого желания узнавать, как часто ты подстригаешь свой газон, или о битвах с приходским попом - хотя в Оставь Надежду есть что-то громоподобное - нечто от проповедника семнадцатого века, обличавшего с кафедры ужасы под женскими юбками. А ты, со своей стороны, вряд ли жаждешь новостей о почечуе Пиреа или о том, что у нашего возлюбленного посла угнали машину, ведь верно? Истина в том, что вечны лишь сплетни, а секс настолько интереснее всего остального в жизни, что приходится удивляться, как мы вообще способны говорить о чем-либо другом. Полагаю, ответ в том, что хотя мы говорим, но мало. И когда другого выхода нет. Как ни странно, Пирс на эту тему не разговаривает, потому он мне и кажется так часто занудным. С другой стороны, он любит быть таинственным. Это дает ему ощущение силы. Иной раз я ломаю голову над тем, что он, собственно, находит для сообщений Гарри в бесконечных письмах, которые он ему пишет. А когда спрашиваю, он просто отвечает: "Гарри мой старый друг". "Ну и что?" - парирую я. "Он мне нравится, - говорит он. - С ним интересно". Забавно, что твой "бывший", возможно, знает про тайную жизнь Пирса гораздо больше меня. У Гарри хотя бы тайной жизни нет; он просто демонстрирует ее направо и налево, иногда отрываясь от этого занятия, чтобы притвориться, будто он держит палец на пульсе международной жизни, а не на клиторе очередной бабы.
      Как, по-твоему, почему я так жутко отношусь к Гарри? Пирс все время задает мне этот вопрос и недавно предположил, будто причина в том, что я единственная женщина, которой Гарри не делал авансов. Полагаю, не исключено. Но вот почему?
      Может, он антисемит, как тебе кажется? Я предпочту думать, что он боится меня до полного опадания. Спрошу у Пирса.
      Джейнис, милая моя" мы встретимся чуть больше чем через полтора месяца. Так будет чудесно!
      Пирс, возможно ты знаешь, имел наглость одолжить Гарри нашу квартиру, чтобы он написал какую-то мутную книжонку про Восточную Европу, которая устареет к тому времени, когда выйдет, а поскольку ему придется опустить главные свои подвиги, она получится жиденькой, как я полагаю.
      Пирс пытается умиротворить меня заверениями, что сукин сын освободит квартиру к нашему приезду в Лондон в следующем месяце. "Еще бы, мать его, сказала я и напомнила ему в наивикторианнейшей моей манере, что у меня не приют для лиц благородных сословий и расстроенных состояний. Пирс занял позицию, что Гарри не в таком уж расстроенном состоянии и даже вроде бы неплохо проводит время. "Вот именно, - сказал" "я, г-т, А потому нам придется хорошенько продезинфицировать квартиру и заглянуть под кровать". Пирс счел, что я встала в неразумную позу, с чем я гордо согласилась, и он вынужден был заткнуться. Это метод, который я разработала: вести себя скверно, затем соглашаться, что я веду себя скверно, дав при этом четко понять, что любое другое поведение было бы нелепым. Это так оскорбляет его отточенную философию, что он не, может найти подходящие слова, а я начинаю смеяться, что выводит его из себя еще больше.
      "Ты невозможна!" - максимум того, что ему удается возразить.
      Неделя на Кифере были идиллией. Министр так и не появился - к счастью, но, боюсь, потому лишь, что правительство может пасть в любую минуту, а быть застуканным средствами массовой информации на уединенном островке с супругой иностранного дипломата - не самый благовидный повод покинуть свой пост. Однако он мне позвонил и поинтересовался, с кем я встречаюсь, будто это Хемпстед, а когда я ответила: "С белым селезнем", наступило долгое молчание. Чувство юмора - это не международная валюта.
      На самом же деле я встречалась с очень многими людьми, включая австралийскую пару - они вернулись "домой" и выстроили себе дом в стиле ранчо в строгом согласии с рекламой, он облагообразил свой головной убор, и этим все ограничилось.
      Он - Грег - выращивает виноградные лозы "шардоннэ" из Баросской долины - восхитительное вино, лучшее, какое я пила в Греции, - и, конечно, уже гребет больше денег на острове, чем кто-либо с тех пор, как в шестнадцатом веке его ограбил Барбаросса. Его древнегреческая матушка (не Барбаросса, а Грега) имела обыкновение сидеть на пороге вся в черном, не считая алого шарф? от Гуччи. Иногда она его трогала, а потом опять укладывала узловатые пальцы на колени. Она ни разу не уезжала с острова, рассказывал мне Грег. а когда он рассказывал ей про Австралию - какая она большая, и как до нее далеко, старушка только улыбалась. Мне Грег нравился.
      Я бы осталась дольше, если бы могла. "Увы-с" заметно продвинулась между глотками вина Грега и кормлением селезня. Проблемы возникали, только когда надо было решить, чего не касаться, не верю, что Пирс в самом деле со мной разведется, но очень много из того, о чем прыгать было бы одно удовольствие, связано с эпизодами, про которые я ему никогда не рассказывала, и предпочту, чтобы он о них не узнал. Например, случай г Робертом Редфордом. Или это маленькое происшествие в Ватикане. Но раз уж я не смогу опубликовать мою "Страну Чудес", пока сэра Пирса не спровадят на покой, я решила продолжать напролом, со всеми неосторожностями, и уповать, что он до нее не доберется. Я было подумала спрятать рукопись в папке, озаглавленной "Заметки о природе", но Пирс наверняка бы ее открыл в надежде найти описание диких цикламенов. Так что же его отпугнет наверняка? "Образчики для вязания"? "Еврейская кухня"? Знаю! "Письма от мамы"
      Не насмешничай, это очень серьезно.
      Точно так же, позволь тебе сказать, как ситуация с Жан-Клодом. Можешь мне поверить, Джейнис, ничто не сравнится с пылом любовника, убежденного, что ты провела неделю с другим мужчиной. Не знаю, остается ли у него энергия на государственные дела. Могу сказать только: если президенту Миттерану требуется, чтобы его посол в Афинах не ограничивался проверкой импорта французских вин, а делал еще что-то, ему придется потерпеть. Мне уже хотелось бы, чтобы Жан-Клод воспользовался примером твоего Билла и на некоторое время предался супружеской верности; или чтобы недужная родственница его жены либо выздоровела, либо скончалась, и мы могли бы поделить между нами бремя его страсти. Пирс теперь председательствует в какой-то никчемной комиссии, которая - так удачно! - заседает по вечерам и выматывает его почти так же, как французский посол выматывает меня, - хотя Пирса, бедняжку, не вознаграждают коньяком и розами.
      Я пытаюсь решить: жены дипломатов - такие же, как всякие другие жены, или хуже. С Киферы я вернулась прямо в кудахтанье куриных сборищ, уклониться от которых невозможно. Не говоря уж о том, что все они одеты, как члены педсовета женского пансиона, мне редко доводилось слышать такой хор робких жалоб. Уличное движение.
      Загрязнение окружающей среды. Слуги. Кондиционеры. Пособие на приемы. Плата за обучение в частных школах. Цена кукурузных хлопьев.
      Назови, что хочешь, и раздадутся стоны. Как ты думаешь, почему женщины, мало чем обремененные, ведут себя так, словно жизнь неумолимо тащит их в пучину нервных заболеваний? Мне вспомнилась мать Грега на Кифере, чья жизнь была сменой одного тяжкого бремени другим, и она исполнена безмятежности. Визжат и скулят лишь те, кто окружен привилегиями. Болезнь нашего пола, которую тридцать лет женской свободы не исцелили, и это меня злит, заставляет стыдиться. Ну и тогда во мне закипело возмущение. "Кто-нибудь может подтвердить, - сказала я, - что член югославского атташе по делам культуры самый большой в дипломатическом корпусе?" Ну, можешь мне поверить, это отвлекло их внимание от цены кукурузных хлопьев. Бежевая бригада заняла оборонительную позицию за чайными чашками. Когда я рассказала Пирсу, он засмеялся и сказал, что его удивляет только одно: как это я сама не знала ответа на этот вопрос.
      Значит, я больше не буду получать донесений с фронта. Как мне будет их не хватать! Но как бы то ни было, я скоро с тобой увижусь. И раз теперь у тебя стало меньше забот, то, может быть, ты приедешь и погостишь в нашей прелестной лачужке в, горах? Мы с Пирсом завтра уедем туда на воскресенье попытаться вспомнить, что мы женаты.
      С массой любви, Рут.
      Речное Подворье 1
      14 мая
      Рут, миленькая!
      Мне срочно необходимо талмудическое заключение - наше пари под №№ 1 10 подразумевало мужей или дома? Если первое, то с пари бесповоротно покончено, и я начну интриговать, чтобы власти предержащие воспрепятствовали продаже прав на трансляцию с Уимблдона "Скай телевижн" (параболические антенны тут запрещены - заповедная зона, - и нам разрешено осквернять наши крыши лишь гнутыми и перекрученными металлическими прутьями).
      Но если верно второе, тогда пари остается в силе и ты получаешь право на полный нецензурированный отчет о позднейших событиях в том, что Кевин окрестил "Речным трах-тарараханьем". Я подумывала о том, чтобы угостить тебя захватывающей повестью о сражении, бушующем в настоящее время между № 5 и № 6 из-за высоты новой изгороди между ними, в надежде, что она наведет на тебя жуткую скуку, а потому у тебя слюнки потекут от последующего, - и ты вынесешь решение в мою пользу - я просто изнываю по наследместам! Но буду играть честно. Так что к делу.
      Возвращение из Стратфорда оказалось такой мукой из-за моей спины, что я решила последовать совету Билла и позвонила Нине. Докторам не удавалось вылечить мою спину уже одиннадцать лет - началось все с рождения Клайва, - и теперь я готова хвататься за любую соломинку, презрительно осмеянную дипломированными врачами. Ну, я и подумала: почему бы не испробовать ароматотерапию? Я понятия не имела, в чем она заключается, - конечно, "терапия" особой загадки не представляла, но вот "аромато" звучало заманчивой тайной. Излечение восхитительными духами - что может быть прекраснее, даже если его проведет Нина?
      Она заговорила деловито, считая, что я намерена обсудить последний раунд "Церкви против Речного Подворья".
      "Нет, Нина, я звоню из-за моей спины, - сказала я. - По мнению Билла, вы можете мне помочь. Боль адская, и я хожу, будто ветхая старуха".
      "Я иду играть в теннис, - возвестила она, будто теннис это благое начинание. - Приходи днем". Прозвучало это как требование. Мы договорились на три.