Я могла бы открыть приемную: "Джейнис Блейкмор; даю советы и даю".
      Да только это я, кто учится многому и многому. Настоящее высшее образование.
      А еще я должна рассказать тебе, что мой ангельчик-сын - хитрющий интриган. Какие муки я перенесла, подыскивая наименее ранящие слова, чтобы рассказать ему про Гарри и меня, и знаешь, что? Он все знал с самого начала, удивлялся, что мы помирились - слава Богу, что теперь все вышло наружу и он может обмениваться опытом со своими приятелями. А мальчику еще и двенадцати не исполнилось! На днях я нашла у него в шкафу журнальчики, о существовании каких даже не подозревала, не говоря уж о том, что их можно открыто покупать! Мой наивный малыш! А знаешь, он даже сообщил своему учителю французского языка, холостому, что я была бы ему хорошей женой. Как унизительно. Что сталось с детской невинностью? Будьте душою как дети! Но только не как этот ребенок. Он просто чудовище, но катание на лыжах как будто было очень приятным. Тефлоновская эрекция, по-моему, просто пакость. Ты не могла бы выслать мне одну? Что до Киферы, звучит чудесно, но все упирается в наличность, а вернее - в ее отсутствие. Мне совестно, что прогнанный муж содержит меня во грехе, когда я зарабатываю примерно десять пенсов в месяц, торгуя бижутерией. К тому же апрель - не тот месяц, чтобы Афродита вставала из пены морской.
      Нельзя ли отложить этот план на потом?
      Продолжение следует. Два сбиты. Остается семь.
      С любовью,
      Джейнис.
      Отель "Балтика"
      Вильнюс
      Литва
      23 января
      Дорогая Джейнис!
      Как ни мало это тебя обрадует, мне хочется написать тебе, чтобы хотя бы сообщить, где я.
      Атмосфера здесь напряжена до крайности, как ты легко можешь вообразить. Город Давидов, ожидающих в снегу Голиафа.
      Я, кстати, здесь как "корреспондент в Восточной Европе", а это значит, меня и дальше будут совать в ней то туда, то сюда. Типичная профессиональная мелочность: видимо, московский корреспондент негодует, что здесь я, а не он, поскольку Литва все еще официально остается частью Советского Союза. Ну, этот Имонн, которого ты несколько раз видела, - мерзкий кремлевский подлипала.
      Здесь довольно-таки одиноко. Журналистов мало, а удобств и того меньше. На той неделе мне стукает сорок, и я все думаю: куда ушли все эти годы! Лучшие из них были с тобой, знаешь ли ты это? Мне так не хватает тебя и нашей семейной жизни. Я думаю о том, что вот ты одна в Лондоне, а я один здесь, и это кажется такой горькой утратой. Как я сумел все испортить! Хочется верить, что я еще сумею все исправить, если ты позволишь мне попробовать вновь.
      А пока я получил внушительную прибавку. Тебе хватает - с платой за школу и прочим? Я буду счастлив увеличить сумму.
      В моей душе я храню твой образ, моя красивая девочка. Только ты всегда была единственной, кто важен для меня.
      С любовью, Гарри.
      Отель "Балтика"
      Вильнюс
      Литва
      22 января
      Дорогой Пирс!
      Коротенько. Вот мое новое иглу - и вполне могло бы находиться под землей, - тут даже дневной свет рационирует. Есть и компенсации: представителей прессы раз-два и обчелся, зато в их числе пухленькая шлюшка из "Вашингтон пост", чье понимание "гласности", возможно, не совсем совпадает с тем, что имел в виду мистер Горбачев. Папаше, по слухам, принадлежит полштата Айова. Бесспорно, судя по внешности, девочку откармливали кукурузой.
      Это место оказывается одним из тех, чреватых горяченькими новостями, где вообще нет никаких новостей. Как в лучших классических трагедиях, все действие происходит за кулисами. И очень нелегко устремлять в камеру многозначительный взгляд.
      Бога ради, раскопай для меня какую-нибудь греческую историйку - что-то, во что я мог бы вгрызться.
      Твой в адской пустоте Гарри.
      ЛОНДОН-W4 12 ч. 00 мин 25 января
      ТЕЛЕГРАММА: БЛЕЙКМОРУ-ОТЕЛЬ БАЛТИКА
      ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ НЕТ
      СПАСИБО ТОЧКА
      ДЖЕЙНИС
      Дамаскину 69
      Неаполис
      Афины
      25 января
      Милая Джейнис!
      Если, по-твоему, это философское письмо, то чего мне следует ожидать, когда ты спустишься из заоблачных высей на землю? Я все думаю, как это странно: обмениваться письмами. Чистое ретро в мире процессоров, факсов, телефонов и телексов. Будь бы мы обе в Лондоне, мы же совсем ничего не писали бы; а ведь, пришло мне в голову - ты меня заразила своим мыслящим настроением, - , в письмах говоришь такое, чего никогда не сказала бы лицом к лицу. Почему? Или расстояние - противопожарный занавес? Или потому, что у нас есть время по-, думать? Или же тяжкий труд вождения пером по бумаге принуждает к жуткой искренности?
      Когда Пирса отправили в Йемен третьим секретарем и сочли неразумным, чтобы туда его сопровождала жена-еврейка, мы регулярно писали друг другу, и я узнала его куда лучше, чем, по-моему, знаю теперь. Правду сказать, иногда я смотрю, как он запихивает свои дурацкие бумаги в кейс, собираясь в посольство, и спрашиваю себя:
      "Кто этот человек?" А сегодня было даже хуже.
      Я договорилась с ним пообедать. Вошла в ресторан, не увидела ни единого знакомого лица и села за столик. Не меньше десяти минут прошло, прежде чем мужчина, сидевший через три столика от меня, подошел ко мне и спросил: "Вы кого-нибудь ждете, миссис Конвей?" Естественно, это был Пирс.
      Как, по-твоему, может, мы запечатлеваем в памяти человека в какой-то момент его жизни - ну, как фото на письменном столе - и просто не замечаем, что он изменился? Ну, как "Портрет Дориана Грея", только наоборот?
      Вот мой интеллектуальный взнос за этот год; дальше не жди ничего, кроме сплетен. Как ты думаешь, не страдаем ли мы обе от хронической недостаточности образования? Я убеждена, что абсолютно ничего не понимаю в происходящем в мире за пределами моих собственных занятий, и виноват Пирс, надо было ему сцапать меня прямо со школьной скамьи, - Его же сукин сын уже три года оттачивал свои ум в Кембридже. И ты тоже не в лучшем положении. Да, я знаю, что ты посещала эту жуткую художественную школу, но чему тебя там научили, кроме как выглядеть потрясающе, выйти за полнейшего задницу и до конца дней не находить себе применения?
      Конечно, можно взглянуть и по-другому: мы с тобой обе - счастливицы, избежавшие губительности образования, и, поскольку нас никогда ничему полезному не учили, свободны быть сами собой самым непотребным образом, а иначе это из нас выбили бы. Чему свидетельством - мой абсолютно нецивилизованный образ жизни (о чем ниже) и твое шокирующее обхождение с мужскими либидо в Речном Подворье. Принимаешь эту версию?
      Твой доктор мне что-то не понравился, и я рада, что ты с ним покончила на первом этапе.
      Наблюдающий птиц средневековый историк кажется на редкость милым; боюсь только, что по средневековым тропам чаще бродят каплуны, чем и объясняется алкоголичка-жена, которая утоляет потребность с доставщиком молока или с кем там еще, и тебе придется обзавестись приспособлениями более действенными, чем твои большие голубые глаза, чтобы у твоего объекта что-то дрогнуло.
      (Ну, да ты всегда можешь для начала зажигательно произнести что-нибудь вроде "Язык мой - друг мой").
      Что до портретиста со свихнутой женой, там тебе вряд ли придется столкнуться с особыми затруднениями. Всякий, кто просит тебя позировать ему в образе Флоры, радость моя, никак не мог продать душу ради того, чтобы писать академические портреты и акварели королевских собачек.
      Просто упомяни, что ты училась в школе художеств, и это пробудит в его памяти упоительные минуты в шестидесятых, когда он имел обыкновение нагибаться над восемнадцатилетними студенточками, якобы подправляя их рисунки.
      Про остальных ничего сказать не могу. Несостоявшийся депутат-лейборист как будто проблемы составить не должен. Все политики - сексуальные маньяки, если греческое правительство хоть сколько-нибудь типично, а провал должен был пробудить в нем жажду адюльтера, не меньшую, чем жажда власти. Только погляди на всех этих уличных детишек - у бедняги нет иного выхода, кроме как обслуживать и обслуживать свою жену.
      Сожалею насчет Арольда, но я не собираюсь жонглировать условиями только потому, что тебе, видите ли, не нравится кособрюхость и смрадное дыхание. Девочкам в этой жизни приходится идти на некоторые жертвы, как не сомневаюсь, я тебе говорила твоя мамочка. Бесспорно, двенадцать лет жизни с Гарри можно счесть жертвой, превосходящей все, чего можно требовать от женщины.
      Бедный Гарри, ты начинаешь пробуждать во мне настоящую жалость к нему. Я почти решила послать ему толченый рог носорога, мощное средство, чтобы его петушок подрос. В Афинах, кстати, на черном рынке этим снадобьем торгуют очень бойко. Египтяне выгружают его в Пирее и снабжают арабских террористов, которые, как тебе известно, проживают тут в ужасающих количествах, причем многие - дверь в дверь с нашим обожаемым послом.
      Что напоминает мне про обед у посла на прошлой неделе. Пирс великолепно поработал, как профессор Хиггинс, и я была воплощение декорумастильной-престильной, дорогая. Черное платье до полу, ни намека на ложбинку, черная сумочка (без презерватива), волосы зачесаны по-французски вверх, ошейник из жемчуга а-ля принцесса Ди, изысканные духи, улыбка, зафиксированная безупречно, темы для разговора, приготовленные с той же взыскательной осторожностью, что и канапе. Ты бы мной гордилась. После коктейлей меня, посадили: рядом с французским послом, что, как могла, заключить по лицу Пирса, было немалой честью, а по лицам других дам причиной не меньшей зависти.
      Но в любом случае он был очарователен. Само собой разумеется, безупречный английский. Голос, как марочное шампанское. Красив - умереть. Художественно серебрящиеся волосы над ушами. Как французам удается создавать такие шедевры? Меня заставили почувствовать себя остроумной и неподражаемо пленительной, словно он всю жизнь ждал встречи со мной. Вот это - подлинное обаяние.
      После третьей перемены блюд мне нестерпимо захотелось прижать руку к его паху и сказать на самом энергичном моем французском, чтобы сидевшие рядом ничего не поняли: "Ecoute beau monsieur 1'ambassadeur, je suis tout a fait mouillee a cause de toi. Si tu desire une mattresse anglais tres sexy, je suis entremett prete. En attendant Ie pudding nous pouvons disparaite dans la salle de bain et fair i'amour magniRque sous Ie portrait de la reine Elizabeth par Annigoni. J'aimerais beaucup ca" <"Послушайте, красивый господин; посол, я из-за тебя совсем промокла. Если ты желаешь английскую любовницу, очень сексуальную, я вполне готова. В ожидании пудинга мы можем исчезнуть в ванной и заняться великолепной любовью под портретом королевы Елизаветы кисти Аннигови. Мне бы очень этого хотелось" (Школьный французский с парой английских слов).>. Но ведь воздержалась же, верно? Вместо этого мы очень развеселились, и когда он узнал, что я не правоверная еврейка, то засмеялся и рассказал парочку-другую очень утонченных еврейских анекдотов, но и очень смешных.
      Тут он заявляет, что по-настоящему хорошо еврейские анекдоты рассказывают только евреи, так не знаю ли я каких-нибудь? Ну, чтобы отвлечься от терзавшей меня похоти, я рассказала ему один из моих любимых ну, ты знаешь: тот про ребе, свинину и проститутку. Рассказала я его неплохо, по-моему (когда хочется, голос становится по-особому выразительным). Но я не учла, что рассказывала его довольно-таки громко и что все разговоры за столом смолкли. И ударную фразу я произнесла при полном аншлаге.
      Мне показалось, Пирс вот-вот умрет. Жена посла сурово объявила, что кофе подадут в гостиной, если нам угодно перейти туда. Я скрылась в туалете и хотела перерезать себе горло. Вечер так и не оправился, и Пирс отвез меня домой в реактивном молчании. "Мне еще повезет, если после этого я получу назначение на остров Питкерн", - сказал он, захлопывая дверь квартиры. Потом, слава Богу, он засмеялся.
      Даже по моим нормам это было по-настоящему ужасно. Как ты думаешь, не попробовать мне впредь снабдить Пирса maitresse en titre <фаворитка (фр-). Так при дворе французских королей называли любовницу короля, получившую титул герцогини или маркизы и потому обладавшей в обществе всемишравами светской дамы> для подобных оказий в будущем?
      А французский посол был таким великолепным. Я даже не попрощалась с ним.
      Чувствую себя очень несчастной. Ну, как мне выбраться из этого жуткого места?
      Твоя опозорившаяся, но с большой любовью, Рут.
      ФЕВРАЛЬ
      Речное Подворье 1
      5 февраля
      Клайв, милый!
      И у вас тоже бушевала такая метель? Здесь все выглядит потрясающе. Снега намело не меньше фута. Вместо машины - снежный бугор, будто овца и только уши торчат из шерсти. Юла в безумном восторге. Утром выглядываю из окна спальни, и по всему газону вьются ее следы, будто там змеи тренировались, целая их армия. Тут она влетает через свою дверцу и требует "вискас" так настойчиво, что я несусь вниз, даже не одевшись. Внизу занавески на окна еще не повешены, и мне остается только надеяться и молиться, чтобы никто меня не увидел.
      И еще я надеюсь, что у тебя есть подходящая арктическая одежда. Как ни грустно, но полагаю, на время футболу пришел конец, так ведь? Чем они теперь вас займут? В последнем своем письме ты упомянул про бокс. Неужели тебе правда это нравится - ставить синяки под глазами и расквашивать носы? Да, вполне вероятно, что тот мальчик дохляк и зубрила, но значит ли это, что вдобавок ты должен его изуродовать? Мне было бы гораздо приятнее, если бы ты увлекся чем-нибудь вроде шахмат.
      Здешняя главная новость просто потрясающая: на меня посыпались заказы писать панно. С докторским ничего не вышло: он, кажется, считает, что его жена не оценит мое искусство, и, пожалуй, он прав. Но Билл, архитектор, в таком восторге от лодочного сарая, который я написала у него в кабинете, что хочет еще одно панно.
      Кроме того, он строит какие-то жутко великолепные квартиры на набережной в Челси и говорит, что двое его клиентов ("Оссидентал ойл", по-моему) очень хотят, чтобы я расписала их Столовые. Нефтяные вышки меня не очень манят, но Билл уверен, что Англия рисуется им в самом романтическом свете, и они предпочтут край Шекспира с лебедями. Коттедж Энн Хату эй и прочее. Поверишь, он даже готов оплатить мои расходы, чтобы весной я съездила в Стратфордца-Эйвоне и сделала там эскизы?
      И это еще не все. Наш сосед в доме рядом тоже хочет иметь мое панно. Это Кевин, снимает фильмы, жутко богат - ну да, ты его видел на той рождественской вечеринке. На днях он водил меня по своему дому, и должна сказать, у него на стенах висят те еще картины - какого-то мюнхенского художника начала века по имени (нет, ты не поверишь!) барон фон Штук. Все очень дорогие, заверил он меня. Кевин говорит, что хочет чего-то посовременнее; он привел меня в гостевую комнату - извинившись за беспорядок - с чистой стеной напротив окна. Может быть, у меня возникнут какие-нибудь идеи? В любом случае он готов заплатить мне кучу денег.
      Самое замечательное, милый, что у нас появятся лишние деньги, и если ты захочешь на Пасху поехать кататься на лыжах со школьной экскурсией, то скорее всего я смогу заплатить.
      Сообщи мне.
      Одевайся потеплее и береги себя. Рада узнать, что учитель французского не очень огорчился, когда ты сообщил ему, что я пока еще не думаю о замужестве.
      Со всей моей любовью,
      Мам.
      Речное Подворье 1
      8 февраля
      Рут, миленькая!
      Тут зачинается "Жизнь в дне Джейнис Блейкмор". Короче говоря, про вчера (ну, собственно говоря, началось-то все позавчера).
      Во-первых, Гарри. Письмо из Вильнюса - сплошное раскаивание, поигрывая желваками, благодарность за воспоминания плюс предложение солидной прибавки как побуждение для возобновления переговоров. Или, возможно, он просто демонстрирует свое великолепие, расхаживая павлином перед кроткой милой курочкой, которая в конце концов позволяет ему вернуться. Гарри Блейкмор, наш собственный корреспондент в Восточной Европе. Да уж, куда восточное, черт бы его побрал!
      Я оттелеграфировала: "Спасибо, нет, спасибо". Когда потом положила телефонную трубку, меня охватила тоска. Почему? Наверное, потому, что я прежде так его сильно любила. И мне больно потерять это. Ну и всякие мелочи, пустяковые привычки: "Вот Гарри вернется и мы...", "Не забыть рассказать Гарри". Ах, Рут, ему на днях сорок. И у меня были такие планы! Помнишь, как твоя мама сказала перед нашей свадьбой. Ты вполне уверена, Джейнис? Рыбы и Дева. Опасно, моя дорогая. Очень опасно".
      Вечером, чтобы подбодриться, я легла спать с новым романом Джеймс. Надела мою ночную рубашку от Дженет Риджер. Гарри называл ее моим седьмым покрывалом. Я всегда стеснялась ее надевать, но теперь-то чего стесняться? И вот почему утром я предстала перед Морисом практически в костюме Евы.
      А ведь день начинался так спокойно! Я отдернула занавески в спальне и увидела снег. Солнце, впервые выглянувшее за неделю, раскрашивало его розовыми и сиреневыми тонами, и мне захотелось написать его. Тут хлопнула кошачья дверка, и Юла разразилась бешеными воплями, требуя завтрак. Как всегда, у меня из-за мягкосердечия не хватило духа послать ее к черту пусть подождет! Я отправилась вниз в своем седьмом покрывале, сознавая, что непрозрачен на нем только ярлык "Дженет Риджер". Мимо нижних окон я на всякий случай прошмыгнула молниеносно, и слава Богу, что в доме было тепло, потому что я забыла накануне отключить отопитель. Как бы то ни было, я накормила кошку, которая практически жрала прямо из жестянки. Потом пошла к входной двери за утренней газетой, которая торчала из ящика. Когда я ее вытащила, следом проскользнул конверт и упал у моих ног. В забывчивости я открыла дверь - ну кто мог бросить мне записку в 8 утра? И перед дверью; остолбенев, стоял Морис из № 9 - рекламный магнат - одетый с иголочки, явно по дороге в офис. Я увидела его "ягуар", припаркованный рядом с моим малюткой "рено".
      Я сказала, что Морис остолбенел. И с полным на то основанием. Он просто бросил в ящик приглашение на вечер от его жены, как затем выяснилось. И внезапно в дверях возникает эта блондинка, видимо, позирующая для Саломеи.
      Конечно, пай-девочка смутилась бы, попыталась укрыть свою наготу с "ах, ради Бога, извините!" и укрылась бы за дверью. Но эта девочка - ничего подобного; или, вернее, она поколебалась ту роковую долю секунды, которой для профессионального охотника вроде Мориса более чем достаточно. Первоклассный специалист: было захватывающе интересно наблюдать за его приемами. Он улыбнулся и сказал: "Не то ли это место, где я мог бы выпить чашечку кофе, или я ошибся?
      Идти пришлось так далеко!" Так что я засмеялась и сказала: "Ну, если кофе вам так необходим!" "
      Милая Рут, было восемь утра. Нет, я просто удивляюсь себе - хотя в ту минуту меня занимал исключительно он. Согласно легенде эти брюки от Армани скрывали самый блуждающий член в Лондоне. (Гарри ничто по сравнению.) Он выставляет напоказ свою неотразимость, как боевые награды. И он смазлив. Да-да, так и видишь, как кудрявые головки поворачивают ему вслед, когда он неторопливо проходит между машинистками, и как он этим упивается. И вот он по дороге в офис с кейсом в руке, позвякивающими автомобильными ключами, с клиентом, который, наверное, должен подъехать к девяти часам, с женушкой, поцеловавшей его на прощание две минуты назад, в № 9, входит в № 1 для увлекательной рекогносцировки.
      И вот я с улыбкой на губах и больше почти без ничего. Ему повезло: внезапно он сообразил, что у него есть свободные полчасика. Не упускать же такой шанс. Блондинка на завтрак. Обеспечивает бодрость на весь день.
      А потому я взяла у него кейс, проводила его на кухню, поставила вариться свежий кофе и скромно села к столику. Он не стал тратить времени зря - энергичный администратор и все прочее. Начал разыгрывать сцену в стиле молодого Энтони Стила - пальцы запущены в шевелюру для создания пресловутого обаятельного смущенного растрепанного вида. Затем посыпались клише из второразрядной киномелодрамы:
      "Знаете, я с шестнадцати лет не испытывал ничего подобного.., вы ведь чувствуете, чувствуете?
      Искра между нами..." Далее внезапная посуровелость - сильный мужчина, потрясенный до самой глубины. (Тай, девочка, тай!) Приходится признать, что кофеварка несколько испортила эффект, принявшись буль-буль-булькать и сметя меня с табурета налить кофе, что дало ему шанс обнять меня за плечи. "Вы всегда так прелестны по утрам?" "Нет!" - сказала я. Он засмеялся.
      Но я поняла, что мне не следовало этого говорить - смех получился чуточку нервным. Эта баба не знает своих реплик: больше Бетт Дэвис, чем белокурая инженю.
      А мне следовало бы, естественно, не поскупиться на "Ах, Морис, я не знаю. Ах, мы не должны" и так далее, а он бы проявлял сталинский напор, пока я не растаяла бы в удовлетворенных вздохах. И кончив дело, он удалился бы с улыбочкой, взглянув на свои часы от Гуччи, потрепав по щечке со словами "до скорого, моя прелесть, спасибо за кофе". А я вместо этого наклонилась и пробежала пальцами по его membrum virile <мужской член (лат.).>, и сказала задушевно: "Поднимемся наверх, как вы?" Ты бы подумала, что я дала пинка в его вздымающуюся страсть: мгновенный спад, суровые губы обвисли, глаза выпучились. Словом, треска в рубашке от Тернбулла и Ассера.
      Если бы наследместа на Уимблдоне не зависели бы от приведения его к одному знаменателю (гм-гм), я бы тут же упорхнула из кухни. И какой был бы уход - Бетт Дэвис, как две капли воды.
      А вместо я ухватила его за руку и потащила наверх в спальню, и он плелся за мной, как агнец, ведомый на заклание.
      Именно так он себя и чувствовал, не сомневаюсь, - используемым, эксплуатируемым, пожранным. Весь его ужас перед плотоядной вагиной вдруг нахлынул на него в одно прекрасное утро в среду, так сказать, на его собственном заднем дворе. Он разделся, словно для летальной операции, бедняга. И должна сказать, мне это безумно нравилось.
      Он увядал, я расцветала. "Этого никогда прежде не случалось, никогда!" - повторял и повторял он, глядя на свой болтающийся причиндал. "Ничего, - сказала я. - Расслабьтесь, и все. Он и такой страшно милый!" добавила я, солгав.
      Больше всего он смахивал на полуободранную сосиску. Рут, ведь в дряблом члене нет ровно ничего эротичного, правда? Я все вспоминала, как держала петушок Клайва, когда учила его пользоваться унитазом. Мало-помалу после мегаусилий началось многообещающее шевеление, но тут на кровать прыгнула чертова кошка, и он опять обмяк, как пропоротая покрышка. О боги! Потребовалось еще полчаса, и все это время я думала, что он опоздает на свидание с клиентом и, быть может, потеряет заказы мясной фирмы "Оксо". Ну в конце концов мы кое-как, но осуществили. Ты бы подумала, что пали стены Иерихона. "Тебе было хорошо?" - спросил он с надеждой, едва отдышался. "О, чудесно!" - ответила я. На самом же деле чудесно я чувствовала себя потому, что заставила его почувствовать себя так, как он заставлял чувствовать стольких женщин - что они просто средство для приятного облегчения. Гарри меня тоже заставлял чувствовать себя так. Что же, женушка наносит ответный удар. За грехи мужа расплачиваются соседи.
      Он ушел, точно школьник, отведавший директорской трости. Я услышала, как "ягуар" с ревом унесся по улице. И тут мне вдруг вспомнилась Мирна. Помнишь в школе? Мы еще стояли на стреме у "для девочек", пока она позволяла мальчикам подглядывать ей под юбку. Пенс - в колготках, шестипенсовик без них. Потом она взяла и вышла замуж за.., за как бишь его там.., за этого морковно-рыжего банкира, пошла ва-банк', и тут же исчез красный лак для ногтей: "Он говорит, похоже на кровь". Затем последовали длинные ногти: "Когти". И никаких браслетов по локоть:
      "Слишком вульгарно". Никаких декольте до половины грудей: "Вызывающе". А каким взглядом он ее прожигал, если на вечере она немножко давала себе волю. Он проутюжил ее, если помнишь, и тут же бросил, потому что она уже не была той женщиной, на которой он женился.
      Когда Морис ушел, я целую вечность лежала в ванне. Гидротерапия. Потом посмотрела в зеркало на нежную миниатюрную блондинку с кроткими голубыми глазами, чей муж поступил с ней непростительно, и я подумала: ты именно та, кого Морис и ему подобные называют "кастрирующей сукой".
      Ах, Рут, кто бы подумал, что кастрировать так легко!
      Итак, после полудня, после Мориса, после олуха. Ты готова для следующей главы моего дня?
      Первые часы я готовила рисунки. Вот тут как раз время сказать тебе, что я внезапно получила работу - и сколько! (Приходится признать, насколько права была в школе старая Сова, когда распространялась о том, как женщинам необходима творческая работа, чтобы найти удовлетворение в жизни. Господи, как мы жалели и презирали этих старых куриц, подправляющих, марающих, чтобы дать выход невостребованной сексуальной энергии. Ну, вчера я сама была Совой.) Заказы от Билла, архитектора, мужа чертовой Нины (о нем побольше потом). И, представь себе, от Кевина, кинорежиссера с пристрастием к пустоголовым секс-бомбочкам. Он оказался очень милым, бабником - ты просто не поверишь, - но галантным по-неотесанному: мальчишка из Ист-Энда, пробившийся наверх, и все прочее. Вероятно, работать с ним - сущий ад: режиссирует с кушетки для проб актрис на роли и т, д. Его фильм изнасилования каждую вторую минуту, что-то вроде жизни, которую он ведет в № 2. Господи, ну и энергия же у него!
      Было примерно время коктейлей, когда зазвонил телефон. Звонил он. "Алло, деточка" и прочее.
      "Рисунки для меня готовы?" Ну, днем я их закончила. "Ну, так принеси их, если ты свободна".
      "Хорошо", - сказала я. Для Кевина я придумала - на стену спальни, которой явно часто пользуются, - нечто хлесткое, как мне казалось. Он сам не знал, чего хотел: "Вы, бля, художница, а я просто делаю фильмы и деньги", ну я и набросала панораму - словно смотришь из высокого окна с балконом, и вьется река, теряясь вдали. Подлиннейший ван Эйк (пожалуй, на первом плане следовало бы поместить молящуюся Мадонну в бикини.
      Ему бы наверняка понравилось бы). Во всяком случае, я решила, что это должно прийтись по вкусу кинорежиссеру, который хочет чувствовать себя господином всего, что обозревает.
      Вот, что я взяла с собой. Только эскиз, но большой. Оглядев меня с головы до ног - проверяя контуры, - он смешал нам обоим по смертоносному мартини и развернул рисунок на .письменном столе, прижав по углам солонками и перечницами. Неприятные минуты, можешь мне поверить. Мне они показались часами. Кевин ничего не говорил, только похрюкивал. Волосы с эффектной сединой то и дело падали ему на лицо, пока его глаза блуждали по извилинам реки, и сквозь завесу волос он скашивал глаза и они блуждали по мне.
      Наконец он отступил на шаг и сказал: "Просто, бля, чудо. Вы дамочка, что надо, а? Подлинное искусство". Я ответила что-то вроде: "О, вы правда так думаете?" "Бля, а как же? - взревел он. - Я на дерьмовые комплименты не трачусь.
      Спросите девочек, которые сюда заглядывают. С анкетами. - И он захохотал. - Вы ж их видели.
      Я им говорю: дотягивай твои мозги хоть вполовину до твоих сисек, была бы ты, бля, Эйнштейном.
      А вы как раз наоборот: мозги большие, сиськи маленькие". И снова захохотал. И вдруг сказал:
      "Фильмы мои видели, а?" Я была честна: "Один".
      "Ну и что скажешь?" Не знаю, подействовал ли его вывод а мозгах и сиськах, или джин в мартини, но рот у меня открылся, и я услышала, как разразилась целой тирадой. "Сыро и грубо, говоря откровенно, - сказала я, - - Ни намека на характеры или остроумие. Женщины - - просто чья-то собственность, которую трахают всякие извращенцы. Член в качестве оружия. Глупые инфантильные мужские игры". И тут, к моему изумлению, я расплакалась.
      Бедный Кевин. Он вылетел из-за стола, беспомощно взмахивая ручищами, то ли чтобы погладить меня, то ли отшлепать. По моим щекам катились слезы и капали в мартини, и я почувствовала, что у меня вот-вот закапает из носа. Я кое-как выговорила "носовой платок!" Он залез в карман и вытащил огромный из белого шелка. Я всхлипывала в шелк, а он подливал мартини. Потом спросил: "Ну а ваш муж-то. Куда он подевался?" Я умудрилась кивнуть и провсхлипывать, что мы разъехались. "На стороне погуливал, а?
      Мудак! Такая, бля, девочка, как вы".
      Я почувствовала благодарность к нему за эти слова, и поток слез начал высыхать. Потом я сказала, мужественно и добродетельно: "Так и вы ведь тоже. Почему? Почему мужчинам нужно столько женщин? Объясните мне. Ну, вот весь этот ваш парад секс-бомбочек; - сплошные сиськи, жопки и ноги до самого пупка". Он как будто удивился, словно никогда прежде об этом не задумывался. "Не знаю, бля". Потом вдруг тема его словно увлекла. "Возможно, последнее поле великих приключений, - сказал он. - Вот мой прадед был матросом. Кончил в Индии. Страшно ему там понравилось - колонизировать ее, вы скажете. Я все перечитываю его письма оттуда.
      Говорил, что, бля, страна эта языческая, и он был там, когда они подняли флаг над самой тамошней высокой горой! Как вам это? Целый, бля, континент. Ну, я ничего такого не могу, верно? Вот и остается поднимать мой флаг над бабами.
      "Понимаю, - сказала я. - Над еще и еще одной дырой?" Тут он так басисто захохотал, что между стенами заметалось эхо. Я тоже засмеялась. "Бля, Джейнис, а ты своя в доску, нет, правда". И он шлепнул меня пониже спины.
      Но я видела, что он был смущен. На самом деле ему вовсе не понравилось, что я сказала. Чем-то встревожила. Он плюхнулся на стул, заплел ногами ножки и уставился на меня с вызовом: "Дай-ка я тебе кое-что скажу, девочка. Прежде чем вставить мне или другому мужику фитиль, ты подумай о женщинах. Я и Арри там не то чтобы их насилуем, знаешь ли. Мы же говорим не о невинных жертвах мужской похоти (он блистательно изобразил визгливый чопорный голос Ах-махн-ды).
      Девочки получают, чего хотят. Их же никто сюда не гонит. Никакого: "А ну раздевайся или получай расчет!" Никаких тебе белых рабынь. Для них, бля, это такое же ихнее приключение; хотят, чтобы их оттрахал кто-то, кого они считают знаменитостью. А я этим знаменит, чего уж там. И они просто это знают"; - И опять он басисто хохотнул. "Ну а Манди дальше по улице, у нее же на заднице не проштамповано "продано". И она сидит, бля, ждет, не объявится ли покупатель.