На следующий день я в последний раз добросовестно замоталась в свой костюм. Но у него был для меня сюрприз, сказал он. Блестящая мысль.
      "Посмотрите, что я купил. Я хочу написать вас с ним в руках". И он вручил пучок сирени.
      Не знаю, помнишь ли ты уик-энд, который мы как-то провели в Дорсетшире, - мы вчетвером много лет назад. Пирс снял коттедж - как раз перед тем, как вы с ним уехали в Россию.
      Цвела сирень, и я провела субботу и воскресенье, засунув нос в коробку с бумажными платками.
      Ну, ты, возможно, помнишь, но я, когда Амброз сунул мне этот пук сирени, не помнила ничего. И теперь я поведаю тебе, что произошло с твоей нежной богиней цветов и светлой прерафаэлитовской идиллией Амброза. Я позировала с сиренью. И тут началось. Сначала защекотало в носу.
      Затем я чихнула. Опять и опять. И не просто чихала - это было вулканическое извержение. Я ничего не могла сделать. Маэстро положил кисти и поспешил ко мне с носовым платком и рукой, готовой сочувственно обвить мои плечи. И в этот миг сверхспециальное, мультимножественное "апчхи!" сотрясло все мое тело и в процессе понудило мою тогу соскользнуть с плеч. И не только с плеч - она начала разматываться и в мгновение ока улеглась у моих ног, накрыв сирень. И я осталась с платком Амброза в одной руке, а другой прикрывая мое целомудрие - в полной наготе, если не считать трусиков.
      Мгновение мы просто стояли так, не воспринимая случившееся. Сперва Амброз старался не смотреть, затем притворился, будто не смотрит, затем перестал притворяться - пока я не отшвырнула платок вместе с моим целомудрием. "Это считается выставлением моего тела напоказ?" - спросила я.
      Он испустил что-то вроде нежного стона, который я истолковала, как сдачу на милость победителя. Трава была немножко мокрой - но и я тоже. И вскоре оставалось только радоваться, что молитвенное собрание Луизы закончилось не слишком рано.
      Ну и заключительный сюрприз. Когда мы вновь обрели респектабельный вид, Амброз сдержал обещание и показал мне картину. Естественно, сирени в ней не было, но в остальном оставалось докончить лишь чуть-чуть. Я увидела очень похожий мой портрет, вплоть до родинки на моей левой груди. Мой портрет - и я на нем абсолютно голая!
      Такая вот идиллия.
      "Боюсь, мне это подсказал ваш вопрос об обнаженной натуре", - сказал он застенчиво.
      "Что именно? Портрет или любовь на траве?"
      "И то и другое, к сожалению".
      "Так-так, - сказала я. - Но, пожалуйста, объясните, откуда вы узнали, как я выгляжу, до того как?.." - и я мимически изобразила процесс разворачивания.
      "Моя прекрасная дама, - сказал он с глубокой истовостью. - Конечно, я не первый скажу вам, как удивительно вы похожи на Венеру Боттичелли. А я все-таки художник и досконально знаю моего Боттичелли".
      "А родинка?"
      Он не ответил, и я ушла.
      Остаются еще только два вопроса. Посмеет ли он показать свое творение Луизе? И, что важнее, кому еще он его покажет? Я не слишком жажду висеть такой, какой создала меня природа на следующей Летней выставке Королевской академии.
      Что скажут соседи? Ладно-ладно, я сама знаю.
      В заключение разреши мне коснуться Гарри.
      Его выдвинули на какую-то престижную премию, и он умоляет, чтобы я пошла с ним на церемонию. Я разрываюсь между "да" и "нет". Злости не осталось, но я больше не чувствую себя его женой, и меня совсем не прельщает целый вечер делать вид, будто я все еще его жена. Но он так кротко и мило просит, и так заботливо - все то, чего обычно за ним не водится, - и внутри меня тоненький голосок твердит: "Иди!". Нет, я почувствую прилив гордости за него, если он ее получит - удостоверюсь, что в чем-то он по-настоящему хорош, хотя и не в браке. Будь это наоборот! Мне было бы все равно, что он ни в чем не добился успеха, но сделал успешным наш брак.
      И во мне звучит еще один тоненький голосок:
      "А что ты почувствуешь, видя Гарри на экране, такого великолепного в смокинге, а рядом с ним аппетитную манекенщицу двадцати двух лет, которая прижимается к его бедру и осыпает поздравительными поцелуями его щеку?"
      Это не ревность, а самолюбие. Мне уже почти тридцать шесть, а Гарри сорок. Нечестно, ведь так?
      Да, ревную. Вот!
      Ну так до Уимблдона - с тоннами любви от богини Междуфлоры.
      Джейнис.
      Парламент-Хилл
      "Мэншенс" 27
      Хайгет-роуд
      Лондон NW5
      28 мая
      Дорогой директор!
      Вы не оставили мне другого выбора. Разумеется, вы были полностью в своем праве действовать, как вы действовали, точно так же, как я в своем праве высказать мнение о вашей школе и о методах, к которым вы прибегаете.
      Согласно моему опыту любая школа хороша в той мере, в какой она направляет в правильное русло энергию трудных детей; или от обратного, любая школа настолько плоха, насколько плохи ее худшие ученики. Если поведение Клайва "приближается к преступному", как вы деликатно выразились, так, может быть, вашему учебному заведению лучше предлагать свои услуги в качестве подготовительной школы при тюрьме, где содержатся за первое совершенное преступление; во всяком случае, плата за обучение будет значительно ниже. И ввиду ваших прежних судимостей за "растрату и незаконное присвоение казенных средств"
      ("Тайме", судебный отчет от 24 октября 1964 года) полагаю, что более квалифицированного специалиста, чтобы руководить ею, чем вы, найти невозможно. При таком личном опыте в том, что касается особенностей криминального сознания, для меня остается тайной, как вы могли потерпеть столь прискорбную неудачу с Клайвом. Но, быть может, при приближении старости былые таланты сходят на нет, и нам не следует искать причин помимо столь привычного пугала нашего времени - разрыва между поколениями.
      Я понял, что вы готовы оставить Клайва в школе до конца текущего летнего семестра. И уверен, что великодушие это никак не связано с желанием добавить к трофеям, которые столь гордо выставлены на обозрение в вашем актовом зале, еще и кубок за победу во Всеанглийском турнире школьных (младшего возраста) крикетных команд.
      Остаюсь искренне ваш
      Гарри С. Блейкмор.
      Парламент-Хилл
      "Мэншенс-" 27
      28 мая
      Дорогой Пирс!
      Одна из отрицательных сторон жизни в гуще событий - это необходимость выступать в роли арбитра во всех нескончаемых домашних неурядицах, которые заставляют вертеться шар земной.
      Джейнис в качестве загруженного работой "профессионала-художника" завела манеру переадресовывать все подобные дела прямо в Парламент-Хилл "Мэншенс", несомненно, для компенсации тех многих лет, когда Г. Блейкмор находился вне достижения в Варшаве или Лейпциге. Иногда к конвертам присовокуплены инструкции: "Гарри, обрати внимание" или "Гарри, будь добр, займись этим". У, стервочка!
      Короче говоря, в конце этого семестра Клайва исключат. Я воспользовался конфиденциальной информацией относительно прошлого директора школы и обнаружил, что у него действительно была судимость, а после он изменил фамилию. Мое письмо, указывающее на это обстоятельство, нанесет ему удар посильнее, чем тот, который Клайв якобы нанес другому мальчику во время школьной постановки "Макбета". Им бы следовало хорошенько подумать, прежде чем давать моему предприимчивому сыну заучивать реплики вроде: "Что вижу пред собой я? Не кинжал ли?!" Итак снова школьное сафари. Но кто возьмет малолетнего преступника? Может быть, еще не поздно записать его в Борстал <Исправительное заведение для несовершеннолетних нарушителей закона.>.
      Приглашение на тисненой бумаге прибыло в ожидаемый срок, но пока от мадам не поступило ответа, снизойдет ли она сопровождать меня или нет.
      Во всяком случае, она не выстрелила уничтожающей телеграммой, как в прошлый раз, когда я забросил удочку. Так что, если молчание действительно золото, я все еще могу оказаться в Гилдхолле рядом с Джейнис, наблюдая, как какой-нибудь прохиндей из "Панорамы" получает признание, которого я не заслужил.
      Злит меня то, что я бы не затеял этого представления с возродившимся Ромео, если бы не твое соблазнительное пари и не твоя идея фикс, что Джейнис не спит по ночам, жаждая моего возвращения. Ты много раз намекал на это, несмотря на мои доказательства обратного. Я думал, что привилегия не открывать источники своей информации принадлежит журналистам, тогда как дипломатам положено просто разъезжать по миру и врать напропалую ради родной страны. Твоим источником - хотя ты отказываешься признаться в этом - может быть только Рут и ее прямая линийка связи с мадам. Но, поскольку Рут меня не терпит, как, насколько я могу судить, и Джейнис, трудно поверить, что они обмениваются медовыми словами на мой счет. Так что остается предположить, что ты наделен сомнительным даром ясновидения. По правде говоря, я полагаю, что условия нашего пари должны быть прямо обратными: за мои бесплодные усилия и унизительные старания ты должен добиться для меня членства в Крикетном Клубе, как вознаграждения за них, когда я ПОТЕРПЛЮ НЕУДАЧУ. Не будешь ли ты так любезен рассмотреть это контрпредложение?
      Книга продвигается. Первые две главы отправлены редакторше, которая словно бы удивлена, что журналист способен писать по-настоящему, и я чувствую себя слегка оскорбленным, поскольку большинство ее бестселлерных писак на это никак не способны. Она завела привычку приглашать меня на издательские приемы - попахивающие инцестом мероприятия, когда орды авторов тщатся быть узнанными, а их любовницы тщатся остаться неузнанными.
      Кроме того, я познакомился - категорически НЕ на издательском приеме с невероятно пышнокрасивой и абсолютно безмозглой девицей, каких только видел свет. По сравнению любая фотомодель покажется наделенной мозгом в избытке и обделанной по всем другим статьям. Бывать с ней на людях - лучший способ для колоссального самоутверждения: просто поразительно, сколько мужчин обнаруживает, что им совершенно необходимо поговорить со мной, хотя я поигрываю с мыслью распространить слух, будто она глухонемая, лишь бы не слышать, как она аристократически тянет "нет, пра-а-вда?", когда они пытаются разговаривать с ней. Твоя секретарша, может быть, и не Елена Троянская, но, держу пари, она все-таки не думает, что "гласность" - это поп-группа. Я вожу ее по тихим ресторанам и воображаю, будто передо мной произведение искусства, а с Венерой Урбино не требуется поддерживать беседу. Когда мы предаемся любви, я слова не смею произнести из страха, что она протянет "нет, пра-а-вда?".
      Зато твой швейцар считает, что у меня прекрасный вкус. И теперь подыскивает мне место для парковки в стороне от мусорных баков.
      А как прошли всеобщие выборы? Знаменует ли конец Пасока что-нибудь еще, а не только то, что теперь в кассу будут залезать новые лапы?
      Месяц за нанизыванием слов с помощью электронной техники, и мне уже не терпится вновь бродить по рыночным площадям. Быть автором - это будто все время подогревать вчерашний обед.
      Только я думаю, что было бы хорошо сменить пейзаж. Я уже по горло сыт жизнью в серых тонах. Пожелай мне удачи на церемонии присуждения: она, кстати, 15 июня, примерно за неделю до вашего приезда. К нему я, безусловно, уже снимусь с лагеря: телевизионный приятель предложил мне комнату на время вашего пребывания здесь, и она, благодарение Богу, не в подземелье.
      Сроки начинают поджимать все больше. Они торопятся выпустить книгу к Рождеству. Только небу известно, где я буду тогда. НТН намекают на Дальний Восток. Ну, хотя бы это достаточно далеко от Речного Подворья и могилы моего брака. Гонконг накануне прощания с британским флагом может оказаться завораживающе интересным, а у меня там хватает старых друзей.
      Пока же будет замечательно снова свидеться с тобой, нет, пра-а-вда.
      Всего наилучшего.
      Твой
      Гарри
      ИЮНЬ
      Дамаскину 69
      Неаполис
      Афины
      2 июня
      Милая Джейнис!
      Лето прилетело на волшебном ковре-самолете выхлопных газов. Жан-Клод уверяет меня, что Европейское Сообщество в виде субсидий отправляет в Грецию весь свинец, который в странах Общего рынка нигде и никто больше в бензин не подмешивает. К тому времени, когда мы вернемся из Англии, он уже будет человеком Миттерана в Вашингтоне, увы. Или "Увы-с". Кончилась еще одна глава. Он обещает мне встречи. Но французские обещания недолговечнее французских поцелуев. Мы планируем провести прощальный уикэнд в шато Ле Корб - последний взгляд на винно-темное гомеровское море, последнее объятие в фонтане слез. Как смехотворно это у меня прозвучало и как, возможно, это смехотворно на самом деле. В моей жизни полностью отсутствует то служение каким-то общим делам, которое служит доказательством, что ты - серьезная женщина.
      И у тебя тоже, слава Богу. Землю заставляют кружиться юмор и секс. Если бы мы все участвовали в антиналоговых маршах, мы бы задохнулись в Смелом Новом Мире. Мне слишком нравится Трусливый Старый Мир. В глубине души я отчаянно сентиментальна, я люблю нашу загородную лачужку и дикие горы, перезвон колокольчиков на овечьих шеях, и колченогий стол, за которым я сижу с книгой или пишу "Увы-с". Быть может, это моя единственная Страна, когда все жан-клоды отправились управлять миром? Или я просто готовлюсь к пожилому возрасту?
      Вчера был мой день рождения - отвратительный месяц, в котором я на год старше тебя. Желаю удачи с Полом Ньюменом-младшим и держусь за дерево, чтобы не сглазить. Но будь поосторожнее с красивыми американцами; слишком многие из тех, кого я знавала, оказывались Дональд-Даками, переодетыми сказочными принцами.
      Письма Пирса Гарри вроде бы становятся все длиннее и длиннее. Интересно, пишут ли мужчины друг другу о том же, о чем женщины? "Откуда мне знать?" - говорит Пирс нахально. "Конечно, знаешь, черт тебя дери! - отвечаю я. - Ты же читаешь мои".
      Последние дни он что-то стал очень страстным. Видимо, с почечуем полегче.
      Как всегда с любовью,
      Рут.
      Р.S. Не думаю, что будет смысл писать еще до нашего отъезда, так что все решает Пол Ньюмен. Складываю ладони, молясь за тебя, а между ними вложены ожидающие тебя наследместа. Увидимся в Речном Подворье. Но, прошу никаких ароматотерапий для меня. (Вдруг ты об этом думаешь.) Я ведь ортодоксальная девочка; не забывай, что я еврейка.
      9 июня
      Рут, миленькая!
      Я расскажу тебе историю про девочку во вторник точно так, как все происходило - ничто не приукрашено, ничто не приглажено.
      В тот самый вторник, о котором я тебе писала.
      Вот я - на пороге тридцатишестилетия чувствую себя шестнадцатилетней, предаюсь мечтам об ужине с кинозвездой. Романтика, видимо, всегда остается юной. Несколько дней я места себе не находила - работа не продвинулась ни на йоту, разбитые нервы, разбитая посуда, я даже кошку забывала кормить.
      Кевин только взглянул, сказал "о Господи!" и ушел.
      Потом прислал открытку с пожеланием удачи и словами: "Если промажешь, приезжай в Париж на воскресенье". Я видела, как Пол шел по улице в замшевой куртке покроя, подчеркивающего его торс, и в брюках покроя, подчеркивающего то, что в них. И я вознесла молитву, чтобы его не зацапала какая-нибудь сучка, пока он не дома. Я была бы рада посадить его под замок до вторника, а потом заковать в наручники. И день настал. Он позвонил рано. Извиниться, что он не сможет, не сомневалась я, и почти потеряла способность говорить. Не голос - черный бархат: "Джейнис, вы по-прежнему не против?" Против - о Господи! Я попыталась сказать спокойно: "Абсолютно", но получился какой-то писк. Он засмеялся.
      "Вы себя хорошо чувствуете?" Я поперхнулась.
      "Да". "Восемь часов вас устроит? Я заеду чуть раньше. Машина заказана. И предвкушаю отличный вечер". "Я тоже", - пролепетала я.
      Весь день я ничего не делала, только готовилась и решала, что не готова. Причесалась у Тимоти. Провалялась в ванне. Привела в порядок ногти. Бродила по дому, поглядывая на часы и вынимая платья, которые тут же вешала обратно.
      Расставила цветы по-другому, взбила подушки, сменила освежитель воздуха, разложила сырные сухарики и выкинула, потому что они залежались.
      Потом начала искать пепельницу. Курит он или нет? Что он пьет? Что, собственно, пьют американские актеры? Наверное, коктейли, про которые я даже никогда не слышала. Комната вдруг показалась мне такой жуткой, что я начала переставлять мебель, пока не получилось еще хуже. К этому времени я вспотела и пришлось принять еще ванну. Я то и дело поглядывала в зеркало, и с каждым разом морщинки у глаз удлинялись на полдюйма. К семи часам меня охватила паника, я так и не вспомнила, что надо покормить кошку.
      "Возьми себя в руки, Джейнис", - приказала я и остановила выбор на моем платье от Джейн Мьюир - облегающем. Другие на улице его видели, но не Пол. Оставалось надеяться, что он не предпочитает женщин с могучими грудями; ну, в любом случае платье подавало наиболее эффектно то, что у меня имеется. И наконец "Джордже". Я не открывала флакон, пока не увидела, что он вышел из № 3, иначе духи успели бы выдохнуться. И тут подъехала чертова Аманда и остановила машину. Опустила стекло. Так бы и пнула ее в задницу! На заднем сиденье лежала ее скрипка, и я увидела, как Пол задает вежливые вопросы. Она сияла улыбками и извивалась, как спаниель, встряхивая волосами. "Да катись ты со своей скрипкой, Аманда!" - хотелось мне завопить.
      Тут подъехало такси, милосердно оборвав гармоничный дуэт. Такси? Это был белый "мерседес" с шофером. Наконец-то Аманда тронулась с места, наехав колесом на поребрик. Отлично! Я надушилась и метнулась в кухню, чтобы не открыть дверь, едва Пол позвонит. Быстрый взгляд в зеркало. К дьяволу морщинки у глаз. Я выглядела сногсшибательно. И чувствовала себя жутко.
      Пол был в серебристо-сером костюме, который подчеркивал загар и гармонировал с серебристыми искрами у него над ушами. Я решила, что ему лет сорок, и поймала себя на том, что прикидываю, стольким экс-женам он платит алименты, и от этой мысли мне стало стыдно. Бога ради, я же всего один раз разговаривала с ним, так с какой стати я прикидываю то и это? Да, у такого мужчины, вероятно, есть по любовнице в каждом аэропорту. Не важно: хотя бы на этот вечер он мой.
      Он выбрал водку с тоником. Я специально купила лайм и, когда он взял бокал, уронила туда ломтик. Я увидела, как он посмотрел на мою руку.
      Без кольца. Я взглянула на его руку. Тоже без кольца. Но, с другой стороны, мужчины обычно обручальные кольца не носят. Он повосхищался комнатой, взглянул на книги ("вы читаете Апдайка") и на диски ("Брукнер, Боже мой!"). Собственно говоря, диск был Гарри, я Брукнера не выношу. Настало время ехать. Шофер увидел, как мы вышли из дома и поспешил распахнуть задние дверцы. Я гадала, кто наблюдает за нами, но посмотреть не рискнула. "В Лондоне я облюбовал один ресторан. Надеюсь, он вам понравится, - сказал он. - Небольшой. Тихий. Никакого Брукнера. - Он улыбнулся. - Надеюсь, вы не против. Итальянский. Жаль, сейчас не сезон для белых трюфелей". Белые трюфели занимали меня меньше всего. Мне нравился его профиль. Мне нравился его, запах и смешливые морщинки в уголках его губ.
      Было еще совсем светло, но в ресторане царил полумрак. Невысокие свечи. Свежие цветы. Вивальди на заднем плане. Оперное пение и запах душистых трав из кухни. Пол назвал официанта Нандо. Он заказал шампанское ("Надеюсь, вы не против?") В зале еще восемь-девять столиков.
      Занят был только один в некотором отдалении: мужчина и молодая женщина, настолько поглощенные друг другом, что не заметили, как мы вошли. Я обратила внимание на ее лицо и обрадовалась, что Пол как будто в ту сторону не взглянул. Груди были обнажены настолько, что я не поняла, где она хранит свои соски.
      Я вспомнила тебя с Жан-Клодом и о том, что ты говорила про искусство любви переносить тебя вместе с ним всюду, чего касался разговор. Он снимался с Брандо, любит работать с Копполой, презирает американское ТВ, но "мыльные оперы" принесли ему круглую сумму и обеспечили тот образ жизни, который ему по вкусу. Он заказал еще шампанского, словно ресторан специализировался на нем, а я надеялась, что он возьмет меня за руку.
      Он мог бы держать ее и держать. Не важно - впереди у нас был весь вечер, вся ночь и все завтрашние дни. Я рассказала ему про мои панно, и он сказал, что обязательно должен иметь такое. "Но какое бы вам хотелось?" спросила я. "Ну, может быть, пустыня. Как у вас с пустынями?" "Но ведь это же только песок, правда? - сказала я.
      "И простор, - добавил он. - Безграничный простор. Вот, что мне нравится".
      Возможно, решающую роль сыграло слово "простор". Мне, конечно, следовало бы заметить раньше, как он все время смотрит в глубину ресторана.
      Я пыталась внушить себе, что он видит перед собой все замечательные места, о которых мы говорили, и в центре каждой мысленной картины - я. Совершенно ослепительная. Я уже придумала для его панно самую соблазнительную пустыню, какая только возможна. Но постепенно до меня дошло, что он для своей пустыни грезит не обо мне. Его глаза все время устремлялись в одну точку по ту сторону зала. Я уронила салфетку, чтобы удобнее разглядеть. Великолепная тварь за дальним столиком наклонялась вперед, держа мужчину за руки и буквально укладывала свои груди на его тарелку.
      Нандо, официант, притворялся, что не смотрит туда.
      Пол НЕ притворялся - он смотрел. Мне захотелось пойти туда и выплеснуть шампанское в ее Гранд-Каньон.
      "Что за фигура!" - сказала я игриво. Пол посмотрела на меня с недоумением. "Чья?" "Женщина вон там". Все то же недоумение. "Я не обратил на нее внимания", - сказал Пол. Врешь, сукин ты сын, подумала я.
      Разговор увял. За шербет мы принялись в молчании. На меня навалилась тоска. На что я могу надеяться, если просто вида таких вот шаров было достаточно, чтобы приковать внимание мужчины моей мечты? Ничем он не лучше Гарри.
      Затем парочка встала, собираясь уйти, и внутренности у меня завязались в узел. На мужчину я практически не смотрела. А это был Гарри!
      Проходя мимо нашего столика, он увидел меня и остановился как вкопанный. Титьки-жопка-футы-ну-ты врезалась в него (ощущение, наверное, было, как от удара двух тонн воздушного бисквита) и принялась хихикать "0-ой, Арри, пра-а-вда!"
      Я еще не успела принять холодно-пренебрежительный вид, как Пол уже вскочил на ноги; ведра обаяния Нового Света и крепкое рукопожатие. "Привет, я Пол Беллами. Не выпьете ли с нами кофе?" У Гарри, когда он в ярости и знает, что сделать он ничего не может, лицо принимает особое выражение. Какое и приняло в тот момент.
      "Благодарю вас, с большим удовольствием", - сказал он (а что еще мог сказать бедный идиот!).
      И он толкнул Недокрашенную Блондинку на стул рядом с Полом, на который она и опустилась, колыхаясь, а сам уселся рядом со мной.
      Гарри дал первый залп. "Вы видели что-либо вульгарнее этого растянутого на дыбе белого "мерса" у дверей? Думаю, какой-то шлюхи не у дел".
      Пол только засмеялся. "Виноват, каюсь. Я еще не свыкся с английскими мини-машинками. Мне чудилось, что они все тут такие крохотные, что я попросил самую большую тачку, какая у них есть".
      Он улыбнулся так мило, что у меня сердце перекувырнулось, а Недокрашенная Блондинка заерзала на стуле, будто что-то слишком накалилось.
      "Разрешите мне в оправдание предложить вам истинно редкий коньяк".
      По мановению руки подскочил Нандо, и Гарри с Полом завязали один из тех глупейших разговоров об относительных достоинствах двух марок коньяка, абсолютно, как я знала, не различимых на вкус.
      Тут отличилась Блондинища. "Извиняюсь, коньяк я не люблю. Я хотела creme de menthe frappd <взбитый мятный ликер (фр.).> с соломинкой. - В воцарившемся молчании она продолжала:
      - В прошлом году я была в Марбеле.
      Там их подают с этими орошенькими зонтичками.
      Так мило, пра-а-вда?" И она благостно улыбнулась.
      Я кивнула. "Что может быть лучше зонтичка, я так всегда говорю". У Пола лицо стало растерянным, у Гарри настороженным. Блондинища сказала: "Ага.
      Такие миленькие, пра-а-вда?", - и угостила Пола улыбкой в пятьсот мегаватт, а вдобавок всколыхнула титьки.
      Как ни странно. Пол отвел глаза и повернулся к Гарри. "Когда я был тут в последний раз, то видел ваши передачи из Литвы. Потрясающе".
      Гарри скромно распушил перышки - несгибаемый британец. "Обычная работа". Пол стоял на своем:
      "Ну нет! Поставьте меня перед камерой, и я немею, пока кто-нибудь мне не подсуфлирует. А тот, кто способен вести передачу, когда танки накатывают на людей, это... - Он с восхищением покачал головой. - И ведь вы были в Румынии? - добавил он. - Через месяц я поеду туда. Участвую в программе по сбору средств для этих сиротских приютов".
      И они с Гарри погрузились в разговор о Восточной Европе, а Недокрашенная Блондинища и я были отправлены на задворки.
      Я была совершенно сбита с толку. Рядом с Гарри Пол выглядел чуточку пластмассовым. Ну, знаешь, когда все выглядит слишком уж отутюженным. И еще я заметила, что Пол выглядел куда более оживленным, чем за все время со мной.
      Глаза у него сияли, и он не спускал их с Гарри с той секунды, как они сели за наш столик. Не знаю, дошло ли до меня постепенно или мгновенно, но, безусловно, дошло: мой принц был гомиком, не Альберт, а Альбертина.
      Наверное, мне следовало впасть в отчаяние. Все усилия, все радостные предвкушения и наследместа сметены ударом ниже пояса по генам. Но внезапно все это стало смешным до умопомрачения. Гарри, такой же ревнивый защитник своей территории, как горная горилла, убежденный, что в его женушку вторглись; НБ, точно четырехлетний карапуз, которому предоставили полную свободу в кондитерской, в обществе двух аппетитнейших мужчин, и в соперницах - только тощая домашняя хозяйка; а Пол пылает только к Гарри! Такая комбинация - плюс шампанское, плюс коньяк - полностью меня доконала, и я захихикала. Затем представила себе твое лицо, когда я тебе доложу, и захихикала еще пуще, и уже не могла остановиться. Хотя умудрилась сказать Полу сквозь прысканье: "По-моему, с вашей стороны безответственно угощать ужинами доверчивых женщин. Это же создает ложное впечатление!" И опять захлебнулась хихиканьем.
      Гарри пришел к совершенно неверному заключению, стащил меня со стула и сказал: "Будет лучше, если я увезу мою жену домой". У Пола и Блондиниши вид бы такой, будто их хлестнули по физиономии мокрой селедкой. "Вашу жену!" взвизгнули они хором, а Гарри уже тащил меня из ресторана. Нандо подвывал "мамма миа", а я барахталась, стараясь удержаться на ногах. Гарри влил меня на заднее сиденье такси, залез следом и всю дорогу до дома читал мне нотацию, завершив ее:
      "Если тебе все равно, что думаю я, то как насчет Клайва?" Клайв в качестве блюстителя моей нравственности поставил последнюю точку. Когда мы добрались до № 1, я рыдала от смеха. Ключ я извлекла с большим трудом, хотя и успела захлопнуть дверь перед Гарри. А потом рухнула на кровать и убаюкала себя смехом напополам со слезами.
      На следующий день сотни гномов бурили асфальт у меня в голове. Меня дважды вывернуло, и при мысли о нашем пари мне стало очень плохо.
      Попозже я подумала, что надо бы рассказать Полу всю историю, и, может быть, он бы постарался один раз с закрытыми глазами. Или же ты зачтешь, если Гарри сделает № 3 вместо меня.
      Маловероятно, я знаю.
      Так что можешь вздохнуть спокойно: твои места в полной безопасности. На этот раз не явится спаситель в последний момент. Я наткнулась на несокрушимую стену. Афродита намерена удалиться от дел и ухаживать за своими розами. Они хотя бы то, за что себя выдают.
      С любовью из трясины уныния - но хотя бы я могу надеяться, что ты поделишься со мной клубникой на Уимблдоне?
      Джейнис.
      Парламент -Хилл
      "Мэншенс" 27
      12 июля
      Милый Пирс!
      Спасибо, что известил меня о дне приезда Рут.
      Я позабочусь убраться вовремя, оставив квартиру в безупречном порядке. Кстати, мой адрес на время твоего пребывания в Лондоне - 35-а Керзон роуд W9 - в крайне неудобной близости от крикетного стадиона для того, кто вряд ли присоединится к тебе в ложе во время первого мачта и кто как-то не представляет себя стоящим в очереди за билетами на заре позади двух тысяч вест-индцев, трубящих в трубы и откалывающих брейк.
      Этот углубляющийся пессимизм порожден неприятным происшествием в позапрошлый вечер.
      Я как раз получил записку от Джейнис с согласием присутствовать на церемонии награждения на следующей неделе. От радости я решил устроить себе маленький праздник и сводить Пра-а-вду в ресторан в Хайгеде для тет-а-тет при свечах. Мы иногда заглядываем туда, когда я настроен вкусить от благ жизни. То обстоятельство, что другая пара заняла столик по ту сторону зала, естественно, ни малейшего значения не имело. Значение имел тот факт, что дама была Джейнис.
      С этой минуты все пошло наперекосяк. Джейнис сидела с каким-то вкрадчивым прохиндеем, который потчевал ее ведрами шампанского и нежных речей. Всякий раз, когда я бросал на нее взгляд, она все больше смахивала на кролика, ослепленного лучами фар. Меня душило негодование: как смеет моя жена позволять этому богатому слизняку соблазнять себя? Мне хотелось врезать ему в челюсть на манер Керка Дугласа. Но ведь я был не один и ничего сделать не мог, тем более что платье Пра-а-вды и то, что из него выскакивало, никак не позволяло заключить, что она - благонравная девушка, торопящаяся к вечерне. В довершение всего Джейнис выглядела абсолютно сногсшибательно, и я горько сожалел, что сижу не с ней, а с моей подушкой без наволочки, которая весь вечер повествовала о новом торговом центре.
      В конце концов я решил, что настал момент пройти сквозь строй. Как бы не так! Нас перехватили. Прохиндей возжелал расширить радиус своего обаяния. Коньяк лился рекой. Пра-а-вда узнала в этом субъекте американского актера и выставила свой товар для грудь-досмотра. Джейнис к этому времени нализалась до чертиков. Тут я утратил хладнокровие, покинул Пра-а-вду на приятный произвол судьбы и с неподражаемой рыцарственностью увез Джейнис в такси. Безупречный сэр Галахад.
      Ничего хорошего из этого не вышло. Благородные рыцари, спасая прекрасных дам, не ждут, что над ними будут смеяться, и уж тем более захлопнут дверь у них перед носом. Но настоящее унижение ждало меня на следующее утро. Я позвонил приятелю, причастному к шоу-бизнесу.