Феб

Феб (FoiboV) — один из эпитетов древнегреческого бога Аполлона, как божества света (joiboV — чистый, светлый, одного корня с jaoV, эол. jauoV).

Февраль

Февраль — У древних римлян februarius mensis назывался календарный месяц, введенный, по преданию, Нумой Помпилием или Тарквинием Гордым. Древнейший (ромулов) календарь, по которому год делился на 10 месяцев и состоял из 304 дней, этого месяца, равно как и января, в себе не заключал. Последовавшая при Нуме (или Тарквинии) реформа календаря имела целью установить солнечно-лунный год (быть может, солнечно-лунный цикл); для этого, между прочим, были введены два новых месяца, январь и февраль, причем месяц Ф., которым заканчивался год, заключал в себе 28 дней (единственный древний месяц с четным числом дней; остальные месяцы имели число дней нечетное, так как нечетное число, по верованию древних римлян, приносило счастье). С 153 г. до Р. Хр. начало года было перенесено на 1 января, и Ф. занял в порядке римских месяцев второе место. Название месяца Ф. стоит в связи с обрядами очищения (februa, februare), которые приходились на праздник Луперкалий (15 февр. = dies februatus). Когда, при установлении солнечно-лунного цикла, понадобилось введение вставных месяцев, эти последние вставлялись между 23 и 24 февраля (при 4-годовом цикле — на втором и четвертом году). При Юлии Цезаре, который ввел четырехгодовой цикл, состоявший из трех годов по 365 и одного года в 366 дней, февраль последнего содержал 29 дней, причем 23 февр. считалось седьмым днем домартовских календ (a. d. VII Kal. Mart.), 24-е Ф. — шестым предыдущим, а 25 Ф. — шестым последующим днем домартовских календ (а. d. VII Kal. Mart. posteriorem и priorem). Так как этих шестых дней домартовских календ было два, то год, в котором Ф. содержал 29 дней, назывался annus bissextus (отсюда annee bissextile наше високосный год). Ср. Ideler, «Handbuch der mathematischen und technischen Chronologie» (Берл., 1826); Mommsen, «D. Romische Chronologie» (Берл., 1858); Matzat, «Romische Chronologie» (Берл., 1883); Hartmann, «Der romische Kalender» (Лиц., 1883); Marquardt, «Romische Sacralaltertumer» (Берл., 1885, стр. 270 — 287). H. О.

Февраль

Февраль (латин. Februarius, греч. deuteroV mhn , нем. Februar, франц. Fevrier, англ. February, итал. Febbraio; древнерусское название февруарий; церковнославянское — снежень, бокогрей, сечень; малороссийское лютый; польское Luty; у словенцев и иллирийцев — вельяча; у хорватов — свечень; у вендов — свечник, сечень, друкник [второй]; у сербов — свечковый; у словаков и чехов — унор; у болгар — малко сеч; в русских летописях Ф. называется также свадебным месяцем; нынешнее название перешло к нам из Византии) — второй месяц в году, имеет 28 ней, в високосном году 29. По народным поверьям, почти всюду считается самым тяжелым месяцем, особенно в високосные годы. Малороссы считают, что в Ф. особенно несчастны пятницы: в эти дни нельзя мужчинам работать в поле, а женщинам — прясть. Народные поговорки про Ф. : «вьюги, метели под Ф. полетели», «Ф. сшиби рог с зимы», «январю батюшке морозы, Ф. метелицы»; «в Ф. зима с весной встретятся впервой»; «Ф. медведю в берлоге бок нагреет»; «в Ф. солнце на лето поворотит»; «в Ф. от воробья стена мокра» и пр. 2-го Ф. празднуется Сретение Господне; в этот день «встречаются зима с летом» и о нем существует масса пословиц, поговорок и примет. На «Сретение солнце на лето, зима на мороз»; «что Сретенский мороз! Батюшка Ф. пришел, мужик зиму перерос»; «на Сретение снежок пригонит на весну дожжок». Большинство поговорок предсказывает погоду. С удлинением дня на Сретение меняется образ жизни крестьян; они перестают работать при огне, женщины перестают прясть, начинаются приготовления к полевым работам. День 2-го Ф. играет важную роль в жизни животных, домашних и диких: «на Сретение коров выгоняют из хлевов для пригреву». 3-го Ф. варят соломату («приехала соломата на двор, расчинай починки»), осматривают и чинят летнюю сбрую. Между 3 и 11 Ф. ожидается семь крутых утренников. 5-го Ф. пробегает коровья смерть по селам. 11-го Ф. молятся св. Власию о покровительстве и защите домашнего скота. Поклонение Bлаcию стоит в связи с древним языческим празднеством в честь «скотая бога» Велеса или Волоса; доныне сохранился обряд опахивания для изгнания коровьей смерти, 15-го Ф. окликают звезды, чтобы овцы лучше неслись; с 25-го опасно спать днем: «кто спит под вечер в Ф., тот наспит кумаху (лихорадку)»; 28го обыкновенно бывают оттепели: «Василий капельник — с крыш каплет». Детей, страдающих «овечьей одышкой» (раздутием живота), в этот день лечат, заставляя овец переходить них. 29-е память препод. Касьяна римского — самый несчастный день; " Касьян на что ни взглянет — все вянет "; « Касьян на скот — скот дохнет, Касьян на траву — трава сохнет». Крестьяне неофициально три раза в год празднуют память Касьяна, желая чем-либо ублаготворить «немилостивого, скупого и завистливого» святого. Ср. Сахаров, «Сказания русского народа» (СПб., 1885); А. С. Ермолов, «Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. Т. I. Народный месяцеслов» (СПб., 1901).

Федерация

Федерация — тоже, что союзное государство. Ф. образуются в громадном большинстве случаев посредством сплочения отдельных государств в одно целое; иногда промежуточным звеном является конфедерация — союз государств. Бывают, однако, случаи, когда в унитарном государстве торжествует стремление к самостоятельности отдельных провинций, и оно превращается в Ф. Так Мексика, бывшая под испанским владычеством единою провинциею и оставшаяся унитарным государством по конституции 1813 г., обратилась в государство федеративное по конституции 1824 г. Точно также Бразилия, унитарная в эпоху империи, превратилась в федеративную республику. Все ныне существующие федеративные государства состоят из отдельных государств, с вполне определенными территориями. В самое последнее время, однако, в литературе и в политической жизни (именно в политической жизни Австрии) возникла идея о Ф. национальностей. Главная задача Ф. есть охрана самобытности государства; между тем на сохранение самостоятельного бытия претендуют не только государства, но и — притом с гораздо большею настойчивостью — национальности. Границы между национальностями не только не совпадают почти нигде с границами государств или провинций, но вовсе не имеют территориального характера. Особенно верно это относительно Австрии. В Богемии и Моравии, кроме господствующего чешского населения, существует немецкое меньшинство; Силезия населена почти поровну чехами и поляками и, кроме того, обладает значительным немецким меньшинством; Галиция делится между русинами и поляками, тоже с значительною примесью немцев и т. д.; наконец, евреи рассеяны повсюду, нигде не составляя видного процента населения. Таким образом даже федеративная Австрия не могла бы покончить с национальною враждою, и притом даже в том случае, если бы при ее реорганизации вовсе не были приняты в соображение исторические границы между коронными землями. Невозможно так перекроить карту Австрии, чтобы создать Ф. из территорий с однородным национальным населением. Поэтому, а также ввиду того, что национальный вопрос является самым больным вопросом в Австрии, в литературе австрийского государственного права возникла мысль организовать национальности в Австрии так, как организуются церкви в Соединенных Штатах Сев. Америки, т. е. объединить всех людей, принадлежащих к определенной национальности, где бы (в пределах всего государства) они ни жили, и предоставить в их ведение вопросы народного просвещения, языка и культуры, а для решения всех остальных государственных вопросов (суд, полиция и т. д.) соединить их в одну Ф. Наиболее полную теоретическую разработку этого вопроса представил Synopticus («Staat und Nation», Вена, 1899). Туже идею начала разрабатывать часть австрийской социал-демократии, которая на брюннском партейтаге 1899 г. предложила подробный проект такой Ф. (предложение словенской социалдемократической партии). Главные его пункты: «Австрия должна быть демократической Ф. национальностей; каждый живущий в Австрии народ, независимо от обитаемой им территории, должен представлять автономную группу, которая решает все свои национальный задачи (культурные и касающиеся языка) совершенно самостоятельно; территориальные области должны иметь чисто административный характер и не иметь никакого влияния на национальные отношения; в государстве все языки должны быть совершенно равны». Проект встретил ожесточенную оппозицию в среде самой социал-демократической партии; противники указывали на практическую его неосуществимость, напр. на то, что вопрос о языке, употребляемом в суде, не может быть решен автономною национальностью, а должен был решаем властью, организующею суд, следовательно — властью, связанною с территорией; таким образом, то или иное вмешательство этой власти в национальные отношения является безусловно необходимым. Проект был отвергнут партией, но основная его мысль не заглохла и усердно разрабатывается и пропагандируется. Тем не менее в литературе (преимущественно за пределами Австрии, между прочим и в России) эта идея обыкновенно не критикуется, а просто высмеивается, причем высмеивающие ее обыкновенно обнаруживают незнакомство с самим термином Ф. национальностей. В переносном смысле Ф. называется всякий союз, состоящий из отдельных, в разных местах находящихся обществ или организаций. Такую Ф. представляет из себя, напр., австрийская социал-демократическая партия. Точно также федеративно организовались в 1899 г. социалистическая партия Франции . Ср. Bourinot, «Federal Government in Canada» (1891); E. Freeman, «History of federal government from the foundation of the Achaian league in Greece and Italy» (Л., 1863, 2 изд., 1893). По вопросу о Ф. национальностей, кроме Синоптикуса, см. брошюру: «К вопросу о национальной автономии» (Л., 1902); «Verhandiungen des Gresammtparteitages der Socialdemokratie in Oesterreich zu Brunn» (Вена, 1899). В. В — в.

Федотов Павел Андреевич

Федотов (Павел Андреевич) — высокоталантливый рисовальщик и живописец, родоначальник юмористического жанра в русской живописи, сын очень бедного чиновника, бывшего воина Екатерининских времен, род. в Москве 22 июня 1815 г. Одиннадцати лет от роду, не получив почти никакой научной подготовки, он был определен в воспитанники 1-го московского кадетского корпуса, в котором не замедлил своими блестящими способностями, успешностью в ученье и образцовым поведением обратить на себя внимание начальства и превзойти всех своих товарищей. В 1830 г. он был сделан унтер-офицером, в 1833 г. произведен в фельдфебели и в 1833 г. окончил курс первым учеником, причем его имя, по заведенному обычаю, внесено на почетную мраморную доску в актовом зале корпуса. Выпущенный прапорщиком в лейб-гвардии финляндский полк, Ф. переселился в СПб. Здесь, несмотря на соблазны к рассеянной жизни, представляемые столицею, на развлечения в кругу добрых товарищей и на строгие требования тогдашней фронтовой и казарменной службы, он умел находить время для своего любимого занятия — рисования, способность к которому выказалась у него еще раньше и в классных рисунках, и в схожих портретах корпусных однокашников и начальников, и в забавных карикатурах на них, и в чертежах всякого рода, которыми он испещрял свои учебные тетради. Года чрез три-четыре службы в полку, молодой офицер начал посещать вечерние рисовальные классы академии худож., где, усердно рисуя с гипсовых моделей глаза, носы, уши, «следки» и пр., старался строже изучить формы человеческого тела и сделать свою руку более свободною и послушною передаче видимой природы. С этою же целью, дома, в свободные от службы часы, он, сверх рисования придуманных жанровых сцен и подмеченных на улице типов, упражнялся в портретировании своих сослуживцев и знакомых, карандашом и акварельными красками. Эти портреты всегда бывали очень похожими, но особенно хорошо изучил Ф. черты лица и фигуру вел. кн. Михаила Павловича, изображения которого, выходившие из-под его кисти, охотно покупались продавцами картин и эстампов. Летом 1837 г., великий князь, возвратившись в СПб. из поездки заграницу для леченья, посетил красносельский лагерь, где обожавшие его гвардейцы встретили его шумною овацией. Пораженный живописностью происшедшей при этом сцены, Ф. уселся за работу и всего в три месяца окончил большую акварельную картину «Встреча великого князя», в которой, кроме портрета его высочества, помещены портреты многих из участников торжества. Картина была представлена великому князю, который пожаловал за нее художнику бриллиантовый перстень. Этою наградою, по словам Ф., «окончательно припечаталось в его душе артистическое самолюбие». Вслед затем, он принялся за другую картину: «Освящение знамен в Зимнем Дворце, обновленном после пожара», но, испытывая большую нужду в средствах к жизни, решился, с целью их исходатайствования, представить эту картину еще в неоконченном виде великому князю. Последний показал ее своему августейшему брату, результатом чего было Высочайшее повеление: «предоставить рисующему офицеру добровольное право оставить службу и посвятить себя живописи с содержанием по 100 руб. ассигн. в месяц». Ф. долго раздумывал, воспользоваться ли ему царскою милостью, или нет, но, наконец, подал прошение об отставке и в 1844 г. был уволен с чином капитана и правом носить военный мундир. Расставшись с эполетами, он очутился в тяжелых жизненных условиях — в еще худших, чем те, при которых ему, сыну недостаточных родителей, приходилось существовать, служа в гвардии. На скудную пенсию, пожалованную государем, надо было содержать самого себя, помогать отцовскому семейству, впавшему в большую нужду, нанимать натурщиков, приобретать материалы и пособия для художественных работ; но любовь к искусству поддерживала в Ф. бодрость и помогала ему бороться с трудными обстоятельствами и настойчиво идти к намеченной цели — сделаться настоящим художником. В первое время по выходе в отставку, он избрал было для себя специальностью баталическую живопись, как такую отрасль искусства, в которой уже успешно пробовал свои силы и которая в Николаевскую эпоху сулила почет и материальное обеспечение. Поселившись в бедной квартире «от жильцов» в одной из дальних линии Васильевского острова, отказывая себе в малейшем комфорте, довольствуясь 15-тикопеечным обедом из кухмистерской, подчас терпя голод и холод, он еще усерднее прежнего принялся упражняться в рисовании и писании этюдов с натуры как дома, так и в академических классах, и дабы расширить круг своих баталических сюжетов, ограничивавшийся дотоле пехотою, стал изучать скелет и мускулатуру лошади под руководством проф. А. Заурвейда. Из произведений, задуманных Ф. в эту пору, но оставшихся только проектированными в эскизе, замечательнейшими, по отзыву его друзей, были "Французские мародеры в русской деревне, в 1812 г. ", «Переход егерей в брод через реку на маневрах», «Вечерние увеселения в казармах по случаю полкового праздника» и несколько композиций на тему «казарменная жизнь», сочиненных под влиянием Гогарта. Однако, живопись военных сцен не была истинным призванием нашего художника: остроумие, тонкая наблюдательность, уменье подмечать типичные черты людей разных сословий, знание обстановки их жизни, способность схватывать характер человека — все эти свойства талантливости, ярко выказывавшиеся в рисунках Ф., указывали, что ему следует быть не баталистом, а жанристом. Но он не сознавал этого, компонуя бытовые сцены, так сказать, между делом, для собственного развлечения и для забавы приятелей. Так продолжалось до тех пор, пока письмо баснописца Крылова не открыло ему глаза. Гениальный старец, видевший некоторые из работ Ф., убеждал его бросить солдатиков и лошадок и заняться исключительно жанром. Послушавшись этого совета, художник почти безвыходно заперся в своей мастерской, удвоил свой труд по изучению приемов живописи масляными красками и, овладев ими в достаточной степени, к весне1848 г. написал одну за другою, по имевшимся уже в его альбоме наброскам, две картины: «Свежий кавалер» или «Утро чиновника, получившего первый крест», и «Разборчивая невеста». Будучи показаны К. Брюллову, всесильному тогда в академии художеств, они привели его в восхищение; благодаря ему, а еще больше своим достоинствам, они доставили Ф. от академии звание назначенного в академики, позволение обратить в программу на академика уже начатую им картину «Сватовство майора», и денежное пособие для ее исполнения. Картина эта была готова к академической выставке1849 г., на которой и явилась вместе со «Свежим кавалером» и «Разборчивою невестою». Совет академии единогласно признал художника академиком, когда же двери выставки отворились для публики, имя Ф. сделалось известно всей столице и из ее прозвучало по всей России. Во все продолжение выставки, толпа зрителей толкалась и жалась перед этими произведениями; всякому хотелось вдоволь налюбоваться невиданными дотоле в русской живописи изображениями, целиком выхваченными из жизни, полными мысли и здорового юмора, написанными с крайнею добросовестностью, понятными для всех и каждого; в кругу художников на нового академика стали смотреть как на честь м гордость русской школы; газеты и журналы затрубили ему восторженную хвалу; повсюду, От аристократической гостиной и до коморки рыночного торговца, только и было толков, что о работах новоявленного жанриста. Популярности Ф. немало способствовало то обстоятельство, что почти одновременно со «Сватовством майора» стало известно стихотворное объяснение этой картины, сочиненное самим художником и распространившееся в рукописных копиях. По его поводу надо заметить, что Ф. с юных лет любил упражняться в поэзии, и что рисование и живопись перемежались у него беседою с музою: большинство художественных идей, выраженных его карандашом или кистью, потом выливались под его пером в рифмованные строки, и наоборот, та или другая тема, сначала давшая Ф. содержание для стихотворения, впоследствии делалась сюжетом его рисунка или картины. Кроме того, он сочинял басни, элегии, альбомные пьесы, романсы, которые сам перелагал на музыку, и, в пору своего офицерства, солдатские песни. Поэзия Ф. гораздо ниже созданий его карандаша и кисти, однако, и ей присущи те же достоинства, какими отмечены они, но в десять раз больше. Впрочем, Ф. не придавал большого значения своим стихам и не пускался с ними в печать, позволяя их списывать только приятелям и близким знакомым. И те, и другие по справедливости считали объяснение к «Сватовству майора» самым удачным произведением Федотовской поэзии и охотно сообщали его всем и каждому. Академическая выставка 1848 г. доставили Ф., сверх почета и известности, некоторое улучшение материальных средств: в дополнение к пенсии, получаемой из государственного казначейства, повелено было отпускать ему по 300 руб. в год из суммы, ассигнуемой кабинетом Его Величества на поощрение достойных художников. Это было сколь нельзя более кстати, так как обстоятельства родных Ф. в это время ухудшились, и он должен был усиленно тратиться на них. С целью повидаться со своими и устроить отцовские дела, он, вскоре по окончании выставки, отправился в Москву. Москвичи встретили земляка со свойственным им радушием. Из его картин, красовавшихся на петербургской выставке, и из нескольких рисунков сепией была устроена выставка, приведшая местную публику в такой же, если еще не в больший восторг, как и петербургскую. Ф. вернулся из Москвы довольным ею, здоровым, полным радужных надежд и немедленно уселся снова за работу. Теперь ему хотелось внести в свое творчество, направленное пред тем к обличению пошлых и темных сторон русской жизни, новый элемент — истолкование явлений светлых и отрадных. На первый раз он задумал представить образ привлекательной женщины, постигнутой великим несчастием, потерею любимого мужа, и в 1851 — 52 гг. написал картину «Вдовушка», а затем принялся за композицию «Возвращение институтки в родительский дом», вскоре им брошенную и замененную другим сюжетом: «Приезд государя в патриотический институт», оставшимся также разработанным только наполовину. Но несмотря на успех своих первых картин, Ф. все более и более убеждался, что ему не достает серьезной подготовки для того, чтобы передавать полотну свои идеи быстро и свободно, что в его возрасте для покорения себе художественной техники надо трудиться настойчиво, тратя бездну времени и пользуясь хоть некоторым достатком. На получаемые пенсию и пособие едва можно было иметь кров и прокармливаться, а между тем из них же следовало покупать художественные материалы, нанимать натуру и высылать в Москву пособие родным, впавшим, при всем попечении о них художника, в полную нищету. Приходилось, отложив в сторону новозатеянные композиции на неопределенный срок, добывать деньги менее серьезными работами — писанием дешевеньких портретов и копированием своих прежних произведений. Заботы и разочарование, вместе с постоянным напряжением ума и воображения и с беспрерывным занятием руки и глаз, особенно при работе в вечернюю и ночную пору, оказали разрушительное влияние на здоровье Ф.: он стал страдать болезнью и слабостью зрения, приливами крови к мозгу, частыми головными болями, состарился не по летам, и в самом его характере происходила все более и более заметная перемена; веселость и общительность сменились в нем задумчивостью и молчаливостью. Наконец, болезненное состояние Ф. перешло в полное умопомешательство. Друзья и академическое начальство поместили его в одну из частных петербургских лечебниц для душевностраждущих, а государь пожаловал на его содержание в этом заведении 500 руб., повелев прилагать всевозможные старания к исцелению несчастного. Но недуг шел вперед неудержимыми шагами. Вскоре Ф. попал в разряд беспокойных. Ввиду плохого ухода за ним в лечебнице, приятели выхлопотали перевод его, осенью 1852 г., в больницу Всех скорбящих, что на Петергофском шоссе. Здесь он промучился недолго и ум. 14 ноября того же года, придя в рассудок недели за две до своей кончины. — Довольно бросить беглый взгляд на совокупность произведений этого замечательного художника, чтобы распознать в них два направления, не представляющих, однако, резкого перехода от одного в другое. Работы, относящиеся к первому направлению, ограничиваются рисунками и эскизными набросками. Они сильно отзываются влиянием Гогарта. В них Ф., еще плохо владея рисунком, не столько добивается точного воспроизведения действительности, сколько успевает рельефно выставлять напоказ общечеловеческие слабости и недостатки и осмеивать пошлые или темные стороны современных ему русских нравов. Сочинение этих произведений отличается сложностью и запутанностью; их основная идея, так сказать, подчеркивается прибавкою к выражающей ее главной сцене побочных эпизодов; художник не скупится на аксессуары, могущие усилить вразумительность сюжета, и иногда совершенно загромождает ими свою композицию; движение человеческих фигур, хотя и характерно, но угловато и утрированно; то же самое надо сказать и о лицах, которых тип и экспрессия переходят в гримасу. Словом, преобладающий элемент этих работ — карикатура. Но по мере того, как Ф. все более и более покорял себе трудности рисунка и осваивался с приемами живописи, характер его произведений изменялся, делаясь менее изысканным. При этом типичность изображаемых фигур, осмысленность их движений и экспрессивность лиц не только не ослабевали, но и возрастали вследствие того, что художник все сильнее и сильнее укреплялся в привычке работать с натуры, не навязывая ей форм и выражений, представлявшихся его фантазии, но подыскивая в реальном мире то, что соответствовало этим представлениям; нагроможденность композиции, уяснение ее посредством разных мелочей постепенно сменялись простотою и естественностью; самая идея, ложившаяся в основу композиции, становилась все более и более серьезною и близкою к жизни. Стремясь идти в этом направлении и преодолевая затруднения, которые возникали пред ним почти на каждом шагу в недостаточно покорной технике, Ф., благодаря своему острому уму, редкой наблюдательности и упорному трудолюбию, достиг блестящих результатов; но они, вне всякого сомнения, были бы еще более поразительны, если бы судьба обставила его жизнь лучшими условиями и не пресекла ее столь жестоко и преждевременно. Тем не менее, и сделанного им достаточно для того, чтобы его имя осталось на веки одним из самых славных имен в истории русского искусства. Он открыл новую, еще никем до него не тронутую в нашей живописи жилу национальности и сатиры, первый из всех художников показал пример удачной ее разработки и оставил ее в наследство возникшим после него талантам. Не явись Ф. — русская живопись, быть может, еще долго не обратилась бы от школьных, измышленных, чуждых общественного интереса задач к правдивому воспроизведению отечественного быта с его недостатками и светлыми сторонами. Ср. монографию А. И. Сомова, «Павел Андреевич Ф.» (отдельный оттиск из журнала «Пчела» за 1878 г.) и альбом Ф. И Булгакова, «П. А. Ф. и его произведения» (СПб., 1893). В обеих изданиях помещен список всех известных работ Ф.; в первом, кроме того, перечень печатных материалов для биографии этого художника, а во втором — большое количество фототипических снимков с его картин и рисунков.

А. С — в.

Федр

Федр — древнеримский баснописец. Латинское имя его было не Phaedrus, а скорее Phaeder; в пользу этой формы свидетельствуют надписи и древние грамматики. Жил Ф. в 1 в. по Р. Хр.; родом был из римской провинции Македонии. В Италию попал, вероятно, еще очень молодым; судя по заголовку его произведений, он был вольноотпущенником Августа. Честолюбие побудило его заняться поэзией. Он решил переложить латинскими ямбами Эзоповы басни, но уже во 2-й книге вышел из роли подражателя и написал басню на сюжет из жизни Тиберия. Стремление поэта сблизить темы своих произведений с современностью оказалось гибельным для него, так как в это время императорская власть начинала уже преследовать свободу литературы, а многочисленные доносчики жадно пользовались всяким случаем для возбуждения процессов по оскорблению величества. Всемогущий любимец Тиберия, Сеян, усмотрел в некоторых баснях намек на свою особу и причинил поэту много неприятностей, может быть даже отправил его в изгнание. При Калигуле Ф., вероятно, выступил с третьей книгой своих басен. Этой книгой поэт хотел закончить свою поэтическую деятельность, чтобы «оставить что-нибудь для разработки и своим будущим собратьям», но это не помешало издать ему четвертую и пятую книги. Умер Ф., вероятно, около 87 — 88 гг. по Р. Хр. Одному из своих покровителей он гордо заявлял, что имя его будет жить, пока будут чтить римскую литературу, но он рассчитывал скорее на будущие поколения, чем на современников, отношение которых к нему он сравнивает с отношением петуха к жемчужному зерну. Стремясь исключительно к славе, Ф. не домогался никаких материальных выгод. Главная его заслуга заключается в том, что он ввел в римскую литературу басню, как самостоятельный отдел; раньше она встречалась в произведениях разных писателей только спорадически. Несмотря на неоднократные заявления баснописца о своей самостоятельности, он в лучших своих произведениях остается только подражателем Эзопа. Его попытки сочинять басни в духе Эзопа следует признать неудачными. Так напр., Лессинг совершенно справедливо осудил басню 4, 11, которую Ф. выразительно называет своей собственностью. Мораль басни Ф. часто навязывает своему читателю; иногда, судя по выводу, он даже не понимает смысла переводимой им греческой басни; весьма часто, наконец, он удаляется от простоты избранного им рода поэзии и сбивается на сатиру. Гораздо удачнее те стихотворения Ф., где он рассказывает о событиях своего времени; как, например, эпизод из жизни флейтиста Принцепса (5, 7). К числу несомненных достоинств Ф. принадлежит его простой, ясный и чистый язык, благодаря которому его басни, особенно в прежнее время, усердно читались в школах; единственным недостатком в этом отношении является излишнее употребление отвлеченных имен. Ямбы Ф. строго сообразуются с законами метрики. Умалению литературной славы Ф. много способствовали такие талантливые подражатели его, как Лафонтен и Флориан. В средне века Ф. постигла своеобразная судьба: басни его были пересказаны прозой, и эти пересказы совершенно оттеснили оригинал; даже имя автора было забыто. До нас дошли три таких переделки; автором одной из них называют Ромула. Эту последнюю редакцию придворный капеллан Генриха II английского, Вальтер, пересказал стихами. Только в конце XVI стол. были найдены три древние рукописи самого Ф., одна из которых погибла. 30 басен Ф. стали известны ученому миру только с начала XIX стол., когда открыт был список их, сделанный кардиналом Перотти в XV стол.; но и после нахождения записи Перотти далеко нельзя ручаться, что мы имеем всего Ф. На утрату басен указывает уже распределение их по книгам: в 1-й — 31, во 2-й — только 8, в З-й — 19, в 4-й — 25, в 5-й — только 10. Главная рукопись Ф. — «codex Pitboeanns» (IX в.). названная так по имени ее прежнего владельца Ниту , ныне находится в частных руках; в 1893 г. она издана фототипически в Париже. Сложную историю судьбы басен Ф. передает Hervieux, в книге: «Les fabalistes Latins» (П., 1884). Изданий Ф., как школьного автора, очень много (перечень их дан в труде Havet, см. ниже); из более новых и научных выдаются работы Л. Миллера (Лпц., 1877), Hervicox (П., 1897), Шпейера (Гронинген, 1897) и особенно L. Havet (П., 1895), где наиболее подробно переданы факты как биографии Ф., так и его литературной деятельности. Недостаток этого издания — совершенно своеобразный порядок басен, установленный на основании чисто субъективных соображений (см. статью О. Е. Корша. "Новое издание басен Ф. " в «Филолог. Обозрении», т. XII, 1897). К изданию Havet примыкают многочисленные работы его по изучению Ф., последние из которых напечатаны в «Revue de Philologie» за 1900 и 1901 гг. Ф. неоднократно издавался и в России: «Ph. fabulae cum novo comment. Burmanni» (Митава, 1773); перевод с приложением латинского текста Ив.