Мелетий Смотрицкий

Мелетий Смотрицкий — один из даровитейших южно-русских ученых, сын каменецкого городского писаря Герасима Смотрицкого, написавшего предисловие и стихи для острожской Библии 1581 г. и бывшего ректором острожского училища. М. род. около 1578 г., учился в острожской школе, в 1601 г. был отправлен Константином Острожским в Вильно, в иезуитскую коллегию; по окончании курса. путешествовал по Германии, слушал лекции в Лейпциге и Виттенберге. В 1610 г., под псевдонимом Феофила Орфолога, он издал в Вильно очень талантливо и горячо написанное полемическое сочинение против униатов и латинян: Фринос или плачь восточной церкви, с объяснением догматов веры (Jrhnoz, to jest Lament jedynej sw. powszechnej apostolskiey wscbodnioy cerkwie" (Вильно, 1610). «Фринос» имел огромный успех. Скоро, однако, М. начинает колебаться в своих убеждениях, вероятно, из желания мира и единения церквей. Вступив в виленское православное братство, он в то же время ведет тайные переговоры с униатами и мечтает покончить несогласия публичным диспутом, на который сперва соглашались обе стороны, но за 3 дня до диспута православное духовенство и братчики отказались принять в нем участие. Когда М. убедился в невозможности примирения, он остался верен православию [в 1618x или 1919 г. постригся (до тех пор он назывался Максимом)] и стал вести строго подвижническую жизнь, что снова снискало ему уважение братчиков. При погребении виленского архимандрита Карповича М., избранный на его место и еще раньше возведенный константинопольским патриархом в сан полоцкого архиепископа, сказал проповедь (изд. в Вильно в 1620 г.), составляющую один из лучших образцов южно-русского ораторства. Между 1620 и 1623 гг. М. издал по-польски ряд полемических трактатов, в которых искусно связывает дело православных с исконными политическими вольностями Литвы и Польши. В ноябре 1623 г. был убит в Витебске униатский епископ Иосафат Кунцевич, что вызвало репрессалии со стороны польского правительства. Полагали, что и Мелетию, как выдающемуся борцу православия, угрожала опасность, и что из страха он тогда же решился принять унию, но предварительно уехал на Восток, надеясь устроить общее объединение церквей. Но теперь доказано (С. Голубев, «Киевский митроп. Петр Могила и его сподвижники», Киев, 1883, гл. III, стр. 80 — 240 и приложения), что опасность для М., которого никак нельзя было уличить в подстрекательстве граждан Витебска, была очень незначительна; на Восток же он отправился с другой целью. Дело в том, что в православных братствах, особенно в старейших, как виленское и львовское, главная роль от иерархов перешла к мирянам-братчикам; хотя М. «от головы до ног убирали в золото», но власти ему не давали. Самолюбивый М. решился, с помощью вост. патриархов, завоевать надлежащее, по его убеждению, положение для клира и в конце 1623 г. через Киев отправился в Константинополь, с ведома и благословения киевского митроп. Иова Борецкого, который всецело сочувствовал ему в этом деле. Из Константинополя М. проехал в Палестину и в конце 1625 г. вернулся на родину с грамотами, уничтожающими ставропигию братств. Слух об этих грамотах еще прежде взволновал православных, и М. в Киеве был принят очень дурно: Заxapия Копыстенский не пустил его в Kиeвo-Печерскую обитель. Опубликование грамот вызвало целую бурю: они были объявлены подложными, и Мелетия вместе с Борецким громко называли отступниками и униатами. Чтобы доказать лживость этих обвинений, митрополит и М. произнесли анафему на латинян и униатов, но это мало помогло им. Виленское и львовское братства послали к константинопольскому патриарху за разъяснением грамот, причем не поскупились и на обычные подарки. Патриарх разъяснил, что ставропигиальные права старейших братств не подлежат уничтожению. После этого М. не решался ехать в Вильно и должен был оставаться в крайне стесненном положении, «на чужих хлебах». Когда М. стал просить место настоятеля в богатом Дерманском монастыре, власти изъявили согласие, но при условии его перехода в унию. М. согласился и был присоединен 6 июня 1627 г., только просил держать это в тайне для пользы дела: он надеялся искусной политикой увлечь за собой многих. Присоединениe М. вызвало большую радость и в римской курии. 8 сент. 1627 г. М. устроил собор в Киеве, на котором взялся составить для православных катехизис, а прежде разъяснить главные пункты несогласия православных с католиками. Чтобы не быть уличенным в измене, он сам извещает виленских братчиков о своих сношениях с униатами, которые будто бы хотят «папежа оставити». Но обман плохо удается ему: в народе ходят упорные слухи о его переходе, и многие дерманские монахи покидают управляемый им монастырь; верят ему только киeвскиe иepapхи. На 6-й неделе великого поста 1628 г. собрался собор в Гродеке, на который М. представил свое разъяснение разностей исповеданий, по его мнению не важных, так что только несправедливое предубеждение православных мешает единению церквей и ставит народ в тяжелые условия. Собор нашел его соображения небезосновательными и решил готовить общественное мнение к соединению церквей. По возвращении в Дермань, М. работает над трактатом, который он назвал «Апологией своего путешествия на Восток» («Apologia peregrinatiey do Kraiow wscbodnych», Львов, 1628); здесь он говорит, что целью его поездки было собрать верные сведения о догматах истинной веры, от которых отступили в последнее время русские богословщики (Зизаний, Филалет, Орфолог, т. е. он сам, и др.). Он предлагает собрать собор и восстановить единение церквей, причем льстит своим соотечественникам, бранит невежественных греков и ловко, как будто мимоходом, указывает на те выгоды, которые получат от подчинения Риму и дворянство, теперь униженное, и народ, который только тогда утрет свои ежедневно проливаемые слезы. Один экземпляр своей «Апологии» М. послал Петру Могиле, а другой митроп. Иову Борецкому и последнего просил, рассмотрев, обнародовать книжку. Могила и Борецкий не могли согласиться на это, так как М. пошел гораздо дальше, чем они предполагали: они готовы были допустить почетное, так сказать титулярное, главенство папы и желали примирения с католиками на правах равенства — а М. предлагал полное подчинение и признание всего прошлого ошибкой и даже ересью. Но выступить открыто против М. они тоже не могли, так как были скомпрометированы своими прежними с ним соглашениями. Напрасно прождав от них ответа, М. отправил рукопись Апологии к Саковичу, и уже в начале августа 1628 г. появились первые листы книги в польском переводе. Экземпляры их оказались и в Киеве у лиц, съехавшихся на собор, и привели православных в крайнее озлобление против автора. 13 авг. к нему пришли уполномоченные от собора и спросили его, намерен ли он отказаться от «Апологии», так как иначе он не будет допущен на собор. М. пытался защищать свою книгу, но, видя настойчивость депутатов, должен был признать возможность исправлений и даже приостановки печатания. Скоро он убедился, насколько народ возбужден против него, и написал митрополиту покаянное письмо, по прочтении которого собор послал к нему вторую депутацию с требованием полного отречения от «Апологии». 15 августа М. принужден был участвовать в торжественном анафематствовании своей книги, причем он ее топтал ногами и палил огнем (значительную часть вины своей он возложил на переводчика и издателя книги), 24-го августа М. уехал из Киева, и немедленно протестовал печатно против своего насильственного отречения. С этих пор он уже открыто объявляет себя униатом и всецело подчиняется руководству иезуитов. В 1629 г. М. издал «Паренезис или напоминание народу русскому» («Paraeaeisis albo napomnieuie do narodu ruskiego», Краков), где, оправдывая свой переход в унию, говорит об упадке училищ среди православных и предлагает особую патриархию, но вообще держится умеренного тона и высказывает горячее сочувствие страданиям народа. В том же году священник Андрей Мужиловский резко и энергично возражает на его «Апологию», тоже по-польски, книгой «Антидот», а М. отвечает ему трактатом: «Exethesis..., to iest Rozprawa miedzy Apologia у Antidotem» (Львов, 1629), уже в раздраженном и придирчивом тоне. За «Расправу» католики прозвали Мелетия польским Цицероном. В том же году, в октябре, М. участвовал в львовском соборе униатов с православными, на который он возлагал большие надежды. Но собор не удался, так как из православных почти никто не явился. С тех пор М. смирно жил в своем Дерманском м-ре, истязая себя власяницей и постами и собирая библиотеку. Он умер 27 декабря 1633 г. Единственное произведение М., надолго его пережившее, составлено им в первый период его деятельности, когда он был простым монахом и учителем в школе виленского братства: это — его грамматика. М. был для того времени отличный филолог; он преподавал по-латыни artes humaniores и сличал славянский Новый Завет с греческим оригиналом; в то же время он учил и славянскому языку, который на ЮЗ России, в виду сильной полонизации языка разговорного, становился малопонятным даже для священников, а между тем основательное знание его было крайне необходимо для многочисленных издателей и справщиков. Так как грамматика Лаврентия Зизания была мало удовлетворительна, М. составил и издал в Вильно, в 1618 г., свою, нет окончания?

Мелизмы

Мелизмы — фигуры, украшающие мелодию: аподжиатуры долгая, краткая, двойная, группетто, трель простая, двойная, mordent и пр. В пении мелизматическом на один слог слова приходится несколько мелизматических нот, в противоположность силлабическому, в котором на каждый слог приходится по одной ноте.

Мелисса

Мелисса (Melissa L.) — род растений из семейства губоцветных (Labiatae). Это — многолетние травы, стебли которых несут городчатые или пильчато-городчатые листья и белые или желтоватые цветки, собранные ложными кольцами. Цветок состоит из колокольчатой или трубчато-колокольчатой двугубой чашечки с 13 жилками (верхняя губа почти плоская, трехзубчатая, нижняя двураздельная), двугубого венчика (верхняя губа выемчатая, нижняя трехлопастная, с более широкой средней лопастью), с несколько согнутой вверх и немного выдающейся из чашечки трубочкой, четырех двусильных тычинок, из которых наружные длиннее внутренних и сближены под верхней губой (гнезда пыльников расходящиеся) и пестика с двулопастным рыльцем и четырехорешковой завязью. Всех видов М. насчитывается около 3 — 4, растущих в Европе, в Западной и Средней Азии. Наиболее обыкновенный вид — М. officinalis L., называемый иначе лимонной травой, так как содержит до 25 % эфирного масла, с лимонным запахом. Вид этот дико растет в Южной Европе и в Средней Азии, у нас иногда разводится как медицинское растение. Это — многолетняя трава, прямые, ветвистые и более или менее железистоволосистые стебли которой достигают 0,6 — 1,25 м высоты. Листья удлиненно черешчатые, в среднем до 4 см длины и до 3 см ширины, яйцевидные, тупые или заостренные, у основания округленные, притупленные или сердцевидные, по краю городчатопильчатые. Средней величины белые цветки сидят пучками по 3 — 5 в пазухе верхних листьев и все обращены в одну сторону; верхняя губа чашечки широкая, с маленькими зубчиками; зубцы нижней губы треугольно ланцетные; венчик почти вдвое превышает чашечку. Известно несколько садовых разновидностей. В медицине трава, folia Melissae s. М. citratae, а также препараты из нее, Aqua Melissae, Oleum Melissae, и др. употребляются, как потогонные и нервоукрепляющие средства.

Мелодия

Мелодия (от греч. melos — пение, melodie — франц., нем., melodia — итал.) — певучее последование звуков, принадлежащих к какой-нибудь гамме или ладу. В М. допускаются неотдаленные модуляции, но преобладание главного лада необходимо. Кроме того, М. должна иметь симметрическое настроение и определенный ритм. М., как музыкальная мысль, должна быть закончена тонально и ритмически, т. е. иметь каденцию в конце. М., состоящая не из равномерных протяжных нот, а из нот разной длительности, заключает в себе мотив, т. е. известную ритмическую фигуру, которая повторяется в первоначальном или измененном виде и составляет рисунок М. Мелодия музыкальной пьесы, выполняемая голосом, называется кантиленой. М. имеет формы предложения, или периода, или коленного склада. М., не имеющая строго ритмической симметричной формы мотива, называется речитативом. В обширном сочинении М., имеющая преобладающее значение, называется главной, другие же, менее значительные — второстепенными. Чаще всего М. помещается в верхнем голосе, но встречается и в среднем, и в нижнем. М. составляет главный элемент в музыке; без нее не обходилось и не обходится ни одно музыкальное сочинение, носящее на себе печать дарования, будь оно безыскусственным продуктом народа или плодом сознательного творчества. Для слушателя музыка без М. — то же, что картина без рисунка. Мелодист — композитор, богато одаренный мелодическим талантом, а также любитель.

М. Н. С.

Мелодрама

Мелодрама — чтение текста с сопровождением музыки с целью усилить впечатление. Идею М. приписывают Ж. Ж. Руссо. М. встречается эпизодически не только в драмах, но и в операх («Фрейшютц» Вебера, сцена в Волчьей долине; отдельные сцены в «Прециозе» Вебера), а также в музыке к «Эгмонту» Бетховена, к «Струэнзе» Мейербера. Одно время в Петербурге пользовалась успехом в концертах мелодекламация, т. е. чтение стихов под аккомпанемент фортепиано. Пропагандистом ее был Г. А. Лишин. Монодрамой называется чтение текста одним лицом под аккомпанемент музыки, дуодрамой — двумя лицами.

К концу XVIII ст. слово М. начинает употребляться в ином значении, получившем наибольшее распространение; так называется театральное представление для народа, трагического содержания, с примесью грубого комизма, сопровождаемое танцами и музыкой. Музыка предшествовала выходу действующих лиц и возвещала наступление чувствительных мест. Постепенно создался особый род сценических произведений, из которых музыка исчезла, но преобладающим элементом осталось внешне страшное или ужасное, рассчитанное на слезливую сентиментальность. В М. главной целью автора являются эффекты, которым приносится в жертву всякое правдоподобие. Предтечей М. был Вольтер, который находил, что в драме должны найти себе место «великие выражения страстей, все могущественные картины человеческих несчастий, все ужасные черты, проникающие до глубины души», способные «разрывать сердце». Пьесы Вольтера были, по замечанию Франциска Сарсе, посредствующим звеном между М. и лжеклассической трагедией. Не остался без влияния на франц. театр слезливый и «страшный» Коцебу. Наиболее характерными представителями М. были Пиксерекур (Pixerecourt), Кенье (Caigniez) и Кювелье де Три (Clivelier de Trye), прозванные в насмешку Корнелем, Расином и Кребильоном М. Успех М. Пиксерекура был громадный. Его произведения отличались от других драматическими эффектами, движениями, патетическими положениями и контрастами. Его диалоги действовали могущественно на толпу. Более 20 лет «Виктор или дитя леса» (1798) привлекал публику. Кенье, не столь неистовый, с менее напыщенным слогом, был для Пиксерекура опасным соперником своими пьесами «Суд Соломона» (1802) и «Сорокаворовка» (1815). Кювелье де Три слабее своих соперников, но столь же плодовит. В М. «30 лет или жизнь игрока» (1827) Дино и Дюканж приблизились к естественным сценическим условиям; эта пьеса была сигналом поворота к бульварной драме и возвращения к требованиям если не художественности, то правдоподобия. В России переводная франц. М. и переделки ее царили на сцене во второй четверти XIX в. Пьесы эти, при блестящем исполнении (Каратыгин, Брянский, Щепкин, Сосницкий и др.), очень нравились массе, потому что были понятны без усилий и занимательны, не возбуждая горького чувства. Из весьма немногочисленных оригинальных русских М. выдаются произведения Кукольника и драма в стихах К. П. Бахтурина «15 лет разлуки» (1835). Переворот, произведенный в русск. театре Островским, изгнал переводную французскую М., но на месте ее появились в 60-х гг. своеобразные пьесы, которые можно называть бытовой русской М. Таковы пьесы Штеллера («Ошибка молодости», 1870) и в особенности Дьяченко. Обладая недюжинным знанием сцены, эти писатели весьма ловко облекали незамысловатую обличительную тенденцию и прописную мораль в форму бытовых явлений, а ходульность и фальшь положений прикрывали эффектностью и сценичностью действия. Успеху этих пьес немало содействовала блестящая игра В. В. Самойлова, охотно тратившего свое дарование на воспроизведение лиц дьяченковского репертуара.

Мельбурн

Мельбурн (Melbourne) — главн. гор. британской колонии Виктории, на ЮВ Австралии) на бер. р. Ярра-Ярра, в 12 км от ее впадения в зал. Порт-Филипп, под 37°53ў ю. ш., на высоте 213ў над ур. м.; основан в 1837 г. Благодаря плотине у устья р. и второй, на полпути от г., М. имеет превосходную гавань для океанских кораблей, соединенную с городом железной дорогой. Торговля М. сильно развилась со времени открытия здесь золота в 1851 г. и теперь равна почти 9/10 всей торговли в Виктории. Город освещен газом и имеет отличный водопровод из р. Пленти, в 27 км от гор.; озеро Ян-Ин также обращено в резервуар, вместимостью в 6422 милл. галлонов. Публичная библиотека, университет, институт механиков, музей; несколько ежедневных и других периодических изданий; несколько театров, ботанический сад. Большой простор для устройства доков и пристаней; пароходное, железнодорожное и телеграфное сообщение со всеми главными гор. Виктории и др. соседними колониями; подводные кабели. Хороший климат. Русское генеральное консульство — единственное в Австралии. Жит. (1891) 491378.

Мельников Павел Иванович

Мельников (Павел Иванович) — выдающийся беллетрист-этнограф; известный под псевдонимом Андрей Печерский. Род. 22 окт. 1819 г. в Нижнем Новгороде, где отец его был начальником жандармской команды. В 15 лет М. окончил нижегородскую гимназию, а в 18 лет был кандидатом словесного факультета Казанского унив. Его оставили при университете для приготовления к кафедре славянских наречий, но на одной товарищеской попойке он так «увлекся», что было принято решение об отправке его в Шадринск уездным учителем, и только в виде милости получил место учителя истории и географии в пермской гимназии. На каникулах М. ездил на уральские заводы и знакомился с народным бытом, «лежа у мужика на палатях». Часть своих наблюдений он поместил в «Отеч. зап.» 1839 г. («Дорожные записки») и с тех пор становится довольно деятельным сотрудником журнала Краевского и его «Литерат. газеты» (статьи по истории и этнографии, переводы из Мицкевича, неудачная повесть в стиле Гоголя — «Эльпидифор Васильевич»). В 1839 — 46 г. М. был учителем истории в нижегородской гимназии. Педагогическая деятельность его тяготила, и для рядовых учеников он был малоудовлетворительным учителем; но в учениках даровитых он возбуждал жажду знания, и ему обязаны любовью к истории два выдающихся русских историка — Ешевский и Бестужев-Рюмин. С большой охотой променял М. свое учительство на место чиновника особых поручений при нижегородском губернаторе; почти одновременно он был назначен редактором «Нижегор. губ. вед.», в которых хорошо поставил отдел разработки местной старины. Разыскания в местных архивах доставили ему звание члена-корреспондента археографической комиссии. Предметом его служебной деятельности были почти исключительно дела раскольничьи, очень многочисленные в Нижегородской губ. С раскольничьим бытом М. был хорошо знаком с детства по Семеновскому у., где ему после матери досталось маленькое имение. Через приятелей-раскольников М. доставал старопечатные и рукописные богословские сочинения и скоро мог переспорить лучших раскольничьих начетчиков. В его служебном формуляре значатся такие отличия, как обращение в единовеpиe путем собеседований нескольких раскольничьих скитов. Отчеты М. по исполнению раскольничьих поручений обратили на него внимание мин. внутр. дел; в последние годы царствования Николая I он стал для центральной администрации первым авторитетом по расколу. Меры, которые он в это время рекомендовал правительству, отличались крайней суровостью; он предлагал, например, в тех местах, где живут православные и раскольники, брать рекрутов только с раскольников, а детей от браков, совершенных беглыми попами, отнимать у родителей и отдавать в кантонисты. Обыски и выемки у раскольников он совершал с ретивостью, даже по тому времени чрезмерной. В 1853 г. на него жаловалась в сенат жена его приятеля раскольника Головастикова, при внезапном ночном обыске в доме которой он не пощадил постели только что родившей женщины, ища «запрещенных» икон и т. п. предметов. Новое царствование застало М. в Москве, производящим ряд обысков в домах раскольников с целью изловить раскольничьих попов австрийской иерархии. От М. потребовались теперь услуги иного рода. Вновь назначенный министр внутренних дел Ланской поручил ему составление всеподданнейшего отчета за 1855 г., и М., следуя предначертаниям министра, в общих чертах наметил главные реформы царствования Александра II. В ряде записок о расколе, которые М. составил в конце 1850-х гг. для мин. внутр. дел и вел. кн. Константина Николаевича, он стоял за широкую терпимость. Этот внезапный поворот породил разные нелестные и упорно державшиеся слухи, которые нашли печатное выражение в герценовском издании, а в России — в «Доморощенных Набросках» злого Щербины («Соч.» Щербины изд. 1873 г. стр. 355; ср. также Лескова в «Ист. Вест.» 1883 г., №5). Дело объясняется, однако, гораздо проще. Даровитость М. была исключительно беллетристического свойства: он проницательно наблюдал и изучал, но в сфере государственной жизни у него самостоятельного суждения не было, и он следовал господствующему течению. — В 1857 — 58 гг. М. поместил в «Русском Вестнике» и «Современнике» ряд рассказов — «Старые годы», «Медвежий угол», «Бабушкины рассказы» и др., — занявших в обличительной литературе первое место после «Губернских Очерков» Щедрина. Особенно хороши «Старые годы»: эта картина старобарского самодурства до сих пор не утратила интереса, потому что нарисована с истинно художественной правдивостью и превосходно воспроизводит все детали давно исчезнувшего быта. Менее интересен теперь «Медвежий угол», рисующий виртуозность, до которой доходили в казнокрадстве инженеры; но в свое время рассказ нашумел чрезвычайно и переполошил все ведомство путей сообщения. Когда М. хотел собрать в одну книжку свои обличительные рассказы, получился такой эффект, что цензура воспротивилась их появлению, и сборник вышел только много лет спустя («Рассказы Андрея Печерского», СПб., 1875). В этом сборнике заслуживает внимания, между прочим, рассказ «Красильниковы», напеч. еще в «Москвитянине» 1852 г. и составляющий едва ли не первое по времени обличение «темного царства» русского купечества. Переведенный на службу в СПб., М. в 1859 г., с небольшой субсидией, стал издавать газету «Рус. Дневник»; но этот официозный орган, не имевший к тому же иностранного отдела, не пошел и прекратился на 141-м номере. Затем М. составил 3 тома ценного секретного издания «Сборник постановлений, относящихся к расколу», и был наиболее деятельным членом комиссии по собиранию материалов для историкодогматического изучения русских сект. В 1862 г. вышли его «Письма о расколе» (из «Северной Пчелы»). С назначением министром Валуева Мельникова, отчасти под влиянием разоблачений Герцена, стали оттирать; в возникшей в 1862 г. официальной «Сев. Почте», где М. рассчитывал быть редактором, ему отвели второстепенное положение заведующего внутренним отделом. В 1863 г. ему поручено было составить брошюрку для народа «О русской правде и польской кривде», которая продавалась за несколько копеек и разошлась тираж. 40000 экз. В 1866 г. М. переселился в Москву, причислившись к московскому генерал-губернатору, и деятельно начал сотрудничать в «Московских Вед.» и «Русском Вест.», где им были помещены «Исторические очерки поповщины» (1864, 5; 1866, 5 и 9; 1867, 2; часть отд. СПб., 1864), «Княжна Тараканова» (отд., М., 1868), «Очерки Мордвы» (1876, 6 и 9 — 10), «Счисление раскольников» (1868, 2), «Тайные секты» (1868, 5), «Из прошлого» (1868, 4), «Белые голуби, рассказы о скопцах и хлыстах» (1869, № 3 — 5) и мн. др. С 1871 г. М. печатал в «Рус. Вест.» «В лесах», в 1875 — 81 г. — продолжение их, «На горах». Последние 10 — 13 лет жизни М. прожил частью в своем имении под Нижним, сельце Ляхове, частью в Нижнем, где и умер 1 февраля 1883 г. С появлением «В лесах» (М., 1875; СПб., 1881) М. сразу выдвигается в первые ряды литературы. Его любезно принимал наследник престола, будущий имп. Александр III; несколько раз он был представлен имп. Александру II. В 1874 г. моск. общество любителей русской словесности праздновало 35-летний юбилей его литературной деятельности. «В лесах» и «На горах», впервые познакомившие русское общество с бытом раскола, — произведения столь же своеобразные, как своеобразно их происхождение. М. совершенно не сознавал ни свойств, ни размеров своего таланта. Весь поглощенный служебным честолюбием, он почти не имел честолюбия литературного и на писательство, в особенности на беллетристику, смотрел как на занятие «между делом». Побуждение облечь свое знание раскола в беллетристическую форму было ему почти навязано: даже само заглавие «В лесах» принадлежит не ему. В 1861 г. в число лиц, сопровождавших покойного наследника Николая Александровича в его поездке по Волге, был включен и М. Он знал каждый уголок нижегородского Поволжья и по поводу каждого места мог рассказать все связанные с ним легенды, поверья, подробности быта и т. д. Цесаревич был очарован новизной и интересом рассказов М., и когда около Лыскова М. особенно подробно и увлекательно распространялся о жизни раскольников за Волгой, об их скитах, лесах и промыслах, он сказал М.: «Что бы Вам, Павел Иванович, все это написать — изобразить поверья, предания, весь быть заволжского народа». М. стал уклоняться, отговариваясь «неимением времени при служебных занятиях», но Цесаревич настаивал: «Нет, непременно напишите. Я за вами буду считать в долгу повесть о том, как живут в лесах за Волгой». М. обещал, но только через 10 лет, когда служебные занятия его совсем закончились, приступил к исполнению обещания, без определенного плана, приготовив лишь первые главы. Все возраставший успех произведения заставил его впасть в противоположную крайность: он стал чрезвычайно щедр на воспоминания об увиденном и услышанном в среде людей «древнего благочестия» и вставлял длиннейшие эпизоды, сами по себе очень интересные, но к основному сюжету отношения не имевшие и загромождавшие рассказ. Особенно много длинных и ненужных вставных эпизодов в «На горах», хотя редакция «Русск. Вестн.» сделала в этом произведении М. огромные сокращения. В сущности, ценны только первые две части «В лесах». Тут вполне обрисовались почти все главные типы повествования: самодур, в основе честный и благородный «тысячник» Чепурин; вся в него дочь — гордая и обаятельная Настя; сестра Чепурина, раскольничья игуменья Манефа, которая весь сжигающий ее огонь страстей, после того как ей не удалось устроить свое личное счастье, направила на то, чтобы возвеличить и прославить свою обитель; незаконная дочь ее — огонь-девка Фленушка, отчаянная пособница всяких романических приключений, но тем не менее пожертвовавшая своим сердцем, чтобы угодить матери. В первых же двух частях вполне определились и отрицательные типы: корыстолюбивый и низкий красавец Алексей Лохматый, проходимец и фальшивомонетчик Стуколов, его пособник — игумен Михаил и, наконец, сладкогласный певун, ревнитель веры и великий начетчик Василий Борисович, то и дело убегающий с девицами в кусточки, с благочестивым возгласом: «Ох, искушение». К характеристике всех этих лиц остальные две части «В лесах» и «На горах» решительно ничего не прибавляют.

Интерес новизны представляет только семья рыбопромышленника Смолокурова («На горах»), нежного отца и человека как будто совсем порядочного, но в торговом деле без зазрения совести надувающего самого близкого приятеля. В первых двух частях «В лесах» вполне очерчены и те картины быта, на которые М. такой удивительный мастер: обеды, обряды, промыслы, гулянки, моления, скитская жизнь, прения о вере; дальнейшие повторы всего этого очень утомительны. Особенно скучны десятки страниц, которые М. посвящает переложению в разговоры раскольничьей догматики. Зато первые две части «В лесах» принадлежат к самым увлекательным книгам русской литературы. Они открывают совершенно новый (теперь уже ставший достоянием истории), удивительно колоритный мир, полный жизни и движения. Полудикие люди заволжских лесов в художественном изображении Печерского возбуждают не только холодное любопытство, но и самое живое участие.