Электрокэб Гамильтона Смита заложил плавный вираж и, увертываясь от участников очередного парада, начал перестраиваться в соседний ряд. Гамильтон мрачно взирал на разодетую публику, запрудившую Трафальгарскую площадь.

— Черт бы побрал эти ритуальные клубы, — пробормотал он себе под нос.

Кажется, собравшиеся тут страдали от любви к Ближнему Востоку — марш сопровождало усиленное динамиками дребезжание тамбуринов. Знамена повисли как тряпки, да и сами участники шествия выглядели не более воодушевленными, чем пресыщенные зрелищами зеваки. Гамильтон так и не понял, что это за клуб, хотя узнал нескольких клиентов своего банка.

Его собственный «Орден Верноподданных Рокеров» выйдет на парад через месяц. Опять придется напяливать на себя костюм мотохулигана двадцатого века, но тут уж ничего не поделаешь. Членство в ритуальном клубе — одно из шести обязательных хобби каждого законопослушного гражданина.

Гамильтон взглянул на Ан-Дана. Помощник ответил дежурной полуулыбкой андроида.

— Дан, ты уверен, что человек, к которому мы едем, нам подходит? На этой неделе у меня на социологию отведено всего несколько часов, и не хотелось бы тратить их на обычное статистическое отклонение.

Речевой синтезатор Ан-Дана благодушно заурчал.

— Пожалуйста, Гамильтон, могу еще раз проверить. — Андроид открыл свой чемоданчик. — Вот: из всей случайной выборки только у этого Фарела Купера уровень удовлетворенности своим ритуальным клубом на два стандартных отклонения выше среднего. Как раз то, что нужно.

Но чувство неловкости не покинуло Гамильтона — несмотря на все права социолога-любителя, ему неприятно было вторгаться в чужую жизнь только ради социологического опроса. А вдруг он отрывает людей от любимого занятия или, того хуже, от Работы?

Кому же понравится, когда его отрывают от работы… Каждый занят своим настоящим делом всего несколько часов в неделю, и сам Гамильтон ненавидел любителей, отнимающих у него эти бесценные часы. Он и сейчас предпочел бы сидеть у себя в банке, а не раскатывать по городу, отдавая дань дурацким хобби. Но андроиды превратили полезный труд в дефицит, и, по закону, чтобы занять свободное время, каждый должен был иметь не менее шести увлечений.

Миновав Букингемский музей, электрокэб оставил позади пыльные статуи героев эпохи Слияния Общества. Огромный газон заполнила толпа праздношатающихся, которые пытались убить время, отведенное на Ленивую Болтовню и Мечтательное Созерцание. Отовсюду веяло той же томительной скукой, которую Гамильтон так остро ощутил на Трафальгарской площади.

Он уже пожалел, что затеял это любительское исследование. Чем глубже они с Ан-Даном погружались в проблему, тем неуютнее ему становилось. В конце концов, берясь за социологию, Гамильтон вовсе не стремился докопаться до причин морального упадка Всемирной Державы, а лишь хотел более или менее интересно провести свободное время.

Ан-Дан снова заговорил:

— Ты нервничаешь, Гамильтон. Брось. Твоя теория индексов преданности снимет все обвинения. Тем, кто утверждает, будто ты утратил любительский энтузиазм, придется замолчать.

— Ты думаешь? — Гамильтон нахмурился. — А кто говорит, что я утратил энтузиазм?

Дан, новая и очень, сложная модель, мог выбирать, на какой из вопросов ему отвечать.

— По-моему, твое открытие будет одним из самых важных за последнее время. Странно, что профессионалы так мало пишут о растущем разочаровании или о том, что псевдоувлечение ритуальными клубами перестало удовлетворять средних граждан.

Странно было слышать собственные слова из уст андроида. Гамильтон почувствовал гордость, хотя и не без некоторого оттенка смущения. Прежде чем он успел ответить, Ан-Дан выглянул в окно.

— Мы на месте, — объявил Дан. Такси плавно затормозило перед рядом изысканных коттеджей, явно спроектированных профессионалом, а не каким-нибудь архитектором-любителем.

Гамильтон еще раз сверился со своими записями.

— Этот человек…

— Фарел Купер.

— А клуб называется…

— Общество Бани и Подвязки.

— Ах да. Бани и Подвязки. Странновато звучит. Обычно секс-клубы не слишком хороши в качестве ритуальных. Интересно, чем отличается этот?

Пятнадцать часов в неделю Фарел Купер работал на благо общества, исполняя обязанности помощника ветеринара при Нью-Хемпстедских беговых конюшнях. Его художественным хобби были поделки из кожи; львиную долю домашней выставки он отвел под седла и сбрую. Неудивительно, что спортивным увлечением Купер выбрал верховую езду.

В качестве альтруистического хобби он зарегистрировал еженедельную пятичасовую помощь местной клинике роботов, по собственному выспреннему выражению, «заботился о верных рабах, подаривших нам этот праздник вечного досуга».

Хозяин, высокий сутуловатый старик с ястребиным носом и угрюмо сжатыми губами, едва удостоил взглядом любительские удостоверения Дана и Гамильтона, и без особого радушия пригласил гостей в дом. После короткой экскурсии по мастерским и кабинетам он привел их в небольшую гостиную.

Гамильтон устроился на кожаном диване и раскрыл записную книжку.

— Ну что ж, мистер Купер, мы познакомились с вашим художественным хобби и другими увлечениями, но больше всего нас интересует ритуальный клуб. Насколько нам известно, вы проводите максимально допустимое время — двадцать часов в неделю — в этом… э-э… Обществе Бани и Подвязки, хотя общие собрания созываются лишь несколько раз в год. Чем же вы занимаетесь в клубе?

Купер заерзал. На какое-то мгновение даже показалось, что он не хочет отвечать. Гамильтон почувствовал пробежавший по спине холодок — не так уж часто приходится сталкиваться с чем-то противозаконным.

Вздохнув, Купер все-таки ответил:

— Я имею честь выполнять обязанности камердинера его светлости.

Гамильтон подавил вздох. Не пришлось бы проторчать здесь целый день, выясняя связь между «Великим Владетелем Пуба» и «Мастером Зорком» — или как они там обращаются друг к другу в этом клубе.

— Не могли бы вы подробнее рассказать о своих обязанностях… э-э… камердинера, мистер Купер?

Перейдя на старинный выговор, Купер медленно произнес:

— Камердинер есть лицо, выполняющее при другом лице обязанности помощника, телохранителя, слуги, курьера… Служить принцу крови — высокая честь.

Гамильтон заметил взгляд Ан-Дана. Неужели ему довелось увидеть изумление на непроницаемом лице андроида?

Гамильтон откашлялся.

— Вы сказали, что «служите» «камердинером» этому… — он сверился с записями, — человеку, которого вы называете «его светлость». Он занимается проблемами освещения?

— Нет.

— Угу… А в вашем клубе у него есть какие-нибудь другие титулы?

Купер смотрел куда-то вдаль.

— Титулов у него не счесть, мистер Смит. Все они законны, и мы никогда не делали из них тайны, хотя и старались избегать лишней огласки. Однако теперь, я полагаю, Его Светлости придется решать, как быть дальше.

Вдруг Гамильтона осенило: должно быть, Купер принадлежит к редкой разновидности подлинных сумасшедших. И он принялся гадать, сохранились ли еще награды для тех, кто помог отправить душевнобольного на излечение.

— Тогда, раз это не секрет, не назовете ли вы хотя бы некоторые из них?

— Пожалуйста. — Купер слегка поклонился. — Его зовут Джордж Густав Чарлз Фердинанд Людовик Яро Тайсе… Остальные имена он скажет сам, если пожелает. Его можно найти в Айлингтонской Больнице для Роботов — он там главный профессиональный психиатр. Что же касается его титулов, то в них перечислены короны Голландии, Бельгии, Норвегии, Дании, Швеции, Японии, Китая, России, Британии, большей части Африки и обеих Америк…

— Подождите! — Гамильтон замахал руками. — Мистер Купер, что именно вы подразумеваете под коронами?

Хозяин дома в первый раз за время разговора улыбнулся.

— Это значит, что милостью Божьей и по праву наследования Его Величество является монархом и сюзереном всех этих земель.

Купер наклонился вперед и доверительно посмотрел на гостя.

— Между прочим он ведь и ваш король тоже.

Табличка на двери гласила:

ДОКТОР ДЖОРДЖ ГУСТАВ

ВЕДУЩИЙ ПРОФЕССИОНАЛ

ПСИХОЛОГИЯ РОБОТОВ И АНДРОИДОВ

Прикрепив на лацкан пиджака удостоверение исследователя-любителя, Гамильтон остановился перед дверью Он подосадовал, что отправил Ан-Дана в библиотеку — с ним было бы спокойнее.

Гамильтон предполагал, что Густав — такой же сумасшедший, как его «камердинер», но досье этого парня оказалось безупречным. Работал он робопсихологом и был одним из самых уважаемых специалистов в Европе. В области интеллектуальных увлечений — юриспруденции и истории — его удостоили звания профессионала — случай исключительный! Те, у кого было больше одной Работы, вызывали всеобщую зависть, а у Густава их выходило целых три.

Дверь отворил долговязый, темноволосый молодой человек. Улыбнувшись, он протянул Гамильтону руку:

— Мистер Смит? Проходите, садитесь. Я через минуту вернусь.

Гамильтон устроился в кресле напротив широкого резного стола красного дерева, а доктор Густав проследовал в свой кабинет. Оттуда донеслись обрывки указаний, даваемых доктором старому трудяге класса D. Ответы робота, состоявшие исключительно из гудков и щелчков, звучали для Гамильтона полной тарабарщиной.

Внимание социолога привлекли предметы, украшавшие стены приемной. Среди них были дипломы и кубки — трофеи спортивных побей, множество картин, причем лишь некоторые казались работой художника-любителя.

— Прошу прощения, мистер Смит, — извинился Густав, прикрывая за собой дверь. Повесив в шкаф свой белый халат, он расположился напротив Гамильтона.

— Полагаю, вас интересует Общество Бани и Подвязки, не так ли? Фарел сообщил мне о вашем вчерашнем визите. Это ничего? Вы ведь не просили его этого не делать?

— Нет, все в порядке. — Гамильтон беспечно махнул рукой. По правде говоря, он хотел попросить Купера сохранить их разговор в тайне, но опаздывал на баскетбол, а затем у него выкраивался час на чтение — редкая удача, — и в спешке все вылетело из головы.

Сегодня он на удивление быстро закончил дела в банке и освободился пораньше.

— Так вот, о вашем ритуальном клубе. Заявление мистера Купера касательно его древности… в него просто невозможно поверить. Надеюсь вам известно, что вводить в заблуждение исследователя считается преступлением. Не могли бы вы объяснить, чем вызвано его экстравагантное поведение?

Густав понимающе кивнул.

— Я уверен, Фарел не хотел вас обманывать. Должно быть, он несколько увлекся и слегка исказил факты. Видите ли, мистер Смит, Общество Бани и Подвязки действительно зарегистрировано как ритуальный клуб около трехсот лет назад, то есть на заре Всемирной Державы.

— Понятно. У членов клуба действительно есть чем гордиться: он — один из старейших. Этим, очевидно, и объясняются слова Купера. — Гамильтон испытал разочарование. Он ожидал услышать что-нибудь поувлекательнее.

— Конечно, корни нашего Общества уходят в глубь веков на несколько тысяч лет до Слияния. Вы, безусловно, слышали об английских рыцарях Бани, о клане Фудзиява, представители которого хранили полог трона Хризантемы…

Густав откинулся на спинку кресла и махнул рукой, показывая на стену.

— Видите тот старинный веер, мистер Смит? Это грамота, дарованная последним китайским императором своему малолетнему сыну. Перед манчжурским вторжением ее подписали старейшины всех городов по течению Янцзы. Тайное братство. Прятавшее наследника и его потомков, позднее слилось с другими подобными братствами. Так что Орден Бани и Подвязки образовался многие сотни лет назад, а ребенок, которого тогда спасли, был одним из моих предков.

Гамильтон замер.

— В таком случае заявление Купера, будто вы… что вы монарх…

Густав пожал плечами.

— Так гласят документы, мистер Смит. По всем законам престолонаследия я являюсь преемником сросшихся королевских домов Европы, Азии и большей части остального мира.

Заметив выражение лица Гамильтона, робопсихиатр рассмеялся:

— О, не удивляйтесь так, мистер Смит. Перед вами не сумасшедший. Я абсолютно современный и, осмелюсь утверждать, полезный член нашего общества, которое в целом одобряю. Я вовсе не требую каких-либо привилегий за мое уникальное происхождение — это было бы абсурдом. Я обыкновенный наследственный глава ритуального клуба, абсолютно легального, заметьте. Наряду с тысячами других его членов я стремлюсь поддержать духовную связь с нашим прошлым.

Гамильтон проверил, крутится ли его диктофон. Только что услышанное с трудом укладывалось в голове.

— А другие члены вашего клуба — они тоже?..

— Наследники, вы хотите спросить? Некоторые — да. Но мы, конечно, принимаем и новых членов, которых в последнее время становится все больше. Однако потомственные члены клуба всегда были нашей опорой… представители домов Цинь, Бурбонов, Стюартов, Фудзиява… Следует учитывать, что ситуация после Слияния существенно отличалась от сегодняшней. — Тут Густав развел руками. — В те дни неосоциализм был не таким всепрощающим и добродушным, как теперь; он играл на низменных страстях и тяге к насилию. Те, кто претендовал на исключительность по праву наследования или принадлежности к старинной фамилии, оказались среди козлов отпущения. Королевские дома добровольно и с соблюдением всех формальностей, удалившись отдел, сложили с себя реальную власть задолго до этого и потому пострадали не так сильно.

— Чертовски интересно, — воскликнул Гамильтон, — а я-то думал, что в эпоху парусных фрегатов и аэропланов королей и королев уже не осталось.

— Это не совсем так, хотя они старались держаться в тени. Я думаю, что скрытность стала их второй натурой, но реальной необходимости в ней уже не было.

Гамильтон согласно кивнул, хотя в глубине души чувствовал, что его хотят одурачить. Пусть доктор Густав называет себя современным человеком, но пылающий взгляд Купера говорил совсем другое! Да еще это наследственное членство! До чего оригинально!

Гамильтон с трудом сдерживал радость. Он натолкнулся на настоящее подпольное братство! Кажется, это первое тайное общество, обнаруженное после — как их там? — марксистов, о которых писали журналы лет двадцать назад. Маленькая сплоченная группа в течение многих веков стремилась к единственной цели — завоеванию мира. После разразившегося скандала члены группы разъехались в разные уголки света, и вскоре о них забыли.

Гамильтон продолжал улыбаться доктору Густаву, но думал уже только о своей будущей статье.

Будем надеяться, что «Орден Бани и Подвязки» протянет дольше марксистов.

Первую статью из «Социолога-любителя» перепечатали даже на Марсе и Титане. Поначалу Гамильтон опасался, что профессионалы перехватят инициативу, но благодаря Ан-Дану ему удалось закончить свое психо-статистическое исследование раньше других. Это решило дело. Ему предложили написать редакционную статью для очередного номера «Популярной социологии».

— Замечательная новость, Гамильтон, — пророкотал его кибернетический помощник. — Скорее всего за эту работу ты удостоишься статуса профессионала. В твоем возрасте это небывалая честь.

Гамильтон усмехнулся и поудобнее устроился в кресле, положив ноги на стол. В мире, где компетентность и многосторонность ценились превыше всего, профессионалы ревностно охраняли свои ряды от притока новых членов. Сам Гамильтон, заседая в комиссии профессиональных банкиров, провалил сотни претендентов, пытавшихся получить «вторую шляпу». И вот он тоже почти получил ее, уверен, что получит. Что ж, не одному Густаву проявлять таланты в различных областях!

А Густав, признаться, держался что надо. К своей растущей популярности он относился на удивление спокойно, и даже пригласил Гамильтона на внеочередной съезд «Бани и Подвязки». И у Гамильтона при этом возникло ощущение, будто он удостоен великой чести.

На встречу съехались руководители отделений клуба со всего света. Большинство из них явно были профессионалами во многих областях, и многие высказывали серьезную озабоченность непомерно растущей популярностью клуба, но беззаботный и лучившийся уверенностью Густав вскоре заставил их позабыть о своих опасениях.

Гамильтона удивила невыразительность ритуала собрания. Ни причудливых шляп, ни загадочных символов, к которым он привык в своем клубе. Разве что время от времени кто-нибудь отвешивал легкий поклон, или доносилось архаичное «милорд»… но в общем ничего впечатляющего.

И все же наблюдательный социолог заметил нечто важное, некие оттенки взаимоотношений, в которых ему очень хотелось разобраться. Здесь чувствовалось что-то необычное. Участники встречи относились ко всему происходящему куда серьезнее, чем члены других ритуальных клубов…

Гамильтон покинул собрание с кипой самых разнообразных заметок.

— Я записал свои впечатления о съезде, — объявил он андроиду. — А ты? Закончил исторический обзор?

— Да, Гамильтон. — Андроид склонил свою матовую голову. — Думаю, экскурс в историю будет идеальным вступлением к твоей книге: я постараюсь доступно объяснить, что такое монархия. Ты и не воображаешь, сколько людей даже представления о ней не имеют.

— Отлично.

В самом деле, это сбережет массу времени, а то игроки баскетбольной команды уже начали жаловаться, что Гамильтон запустил спортивные тренировки. Успехи приветствуются, справедливо напоминали ему, но одержимость абсолютно недопустима.

— Выяснил что-нибудь интересное?

— Да, Гамильтон. Документы, которые показал нам доктор Густав, подлинные. Андроиды класса ААА из архивного отдела чрезвычайно ими заинтересовались. Очевидно одно: родословная Джорджа Густава — не подделка.

— Ну и чудненько, — Гамильтон ухмыльнулся. Теперь принудительное лечение робопсихиатру не грозило. Гамильтон был рад за него, парень ему действительно понравился.

— А как тебе работалось с андроидами «трижды А»?

Ан-Дан попытался изобразить улыбку.

— Примерно так же, как тебе, Гамильтон, когда ты имеешь дело с профессиональными социологами.

— Неужели? — улыбнулся в ответ Гамильтон.

В Орлеане происходили интересные события, если не сказать больше. Впервые за много лет жители пытались перекроить свой распорядок так, чтобы осталось время поглазеть на… парад!

То был один из самых скромных и благопристойных парадов: ни разукрашенных повозок, ни жонглеров-любителей, ни любителей-аэроциклистов, непонятным образом появлявшихся на любом параде. Процессию замыкали конные и пешие члены клуба, а возглавлял ее отряд рослых молодцев, которые надрывными и мрачными звуками своих волынок приводили зрителей в священный трепет.

Страсти кипели. Когда парад закончился, толпа обступила наследственного главу «Бани и Подвязки», требуя автографы.

— Пожалуйста, уважаемые леди и джентльмены, умоляю вас, — взывал Фарел Купер, с трудом вспоминая старинные правила вежливости. — Визит Его Светлости расписан по минутам. Умоляю вас! Не могли бы вы отойти чуточку назад? И вы тоже! Поберегитесь — лошади!

Два волынщика пришли ему на помощь и вместе с добровольными стражами порядка слегка оттеснили толпу. Джордж Густав только что подписал книгу молодой женщине, которая немедленно прижала ее к груди, словно самую дорогую реликвию. Подняв голову, доктор подмигнул ей и получил в награду еще один восторженный взгляд. Затем Густав сделал знак своей добровольной охране, и к нему пропустили следующего поклонника.

— Добрый день, мистер Смит, — поздоровался он и, пожав Гамильтону руку, занялся очередной книгой. — Приехали исследовать новый феномен? Должен сказать, ваши статьи превратили мое маленькое старомодное хобби в ответственнейшее дело.

Гамильтон улыбнулся.

— И как вы себя чувствуете в роли короля, доктор Густав? Насколько я могу судить, она оказалась куда сложнее, чем можно было представить… по крайней мере для монарха, который старается держать марку. Скажите, вы когда-нибудь задумывались о том, что было бы… что было бы, если…

— Если бы монархия сохранилась? Если бы я был наследником реальной власти, а не главой ритуального клуба? Конечно же, задумывался, мистер Смит, и не раз. Неужели вы полагаете, будто я начисто лишен воображения?

Покончив с последним автографом, Густав помахал собравшимся рукой и, повернувшись к Гамильтону, серьезно продолжал:

— Не знаю, как и почему во мне соединились гены всех этих августейших фамилий — это, конечно, произошло уже после того, как они утратили свою былую власть. Но могу сказать вам, к чему это привело. Во мне есть какая-то струнка, которая откликается на эмоции толпы. Я всегда чувствовал людей… да и андроидов тоже. По тестам я всегда получал самый высокий балл за лидерские способности и чувство справедливости.

— Да, я знаю. Вы пользуетесь популярностью как судья-любитель. Профессиональный суд ни разу не отменил ваше решение.

Густав пожал плечами.

— Итак, вопрос в том, унаследовал ли я свои способности от предков или все это — простое совпадение? Интересная тема для исследования! Хотя, как мне Кажется, теперь это не важно.

Подошел Фарел Купер и, коротко кивнув Гамильтону, обратился к своему патрону:

— Ваша Светлость, мы уже не укладываемся в расписание. Не угодно ли трогаться в путь? Ваш эскорт ушел далеко вперед.

Гамильтон усмехнулся. Он уже успел привыкнуть к манерам Купера. Густав поймал его саркастический взгляд и подмигнул.

— Ладно Гамильтон, поговорим позже Надеюсь, у меня еще будет возможность поведать вам, сколь много я почерпнул из вашего микросоциологического исследования Общества Бани и Подвязки.

Гамильтон почувствовал, что краснеет, и поторопился сгладить неловкость.

— Последний вопрос, доктор Густав. — Он повернулся в сторону толпы. — Что вы думаете о столь неожиданном росте симпатии к вам и вашему клубу? Во время этой поездки вас так тепло встречали в Орлеане и в других городах.

Густав нахмурился.

— Социолог — вы, Гамильтон, а не я.

— Но все-таки, как по-вашему, почему?

Густав вдруг посерьезнел. Он окинул взглядом толпившихся за ограждением людей, которые тянули шеи и принимались махать ему, как только он поворачивался в их сторону. Затем, посмотрев на Гамильтона, ответил:

— Мне кажется, они чувствуют себя усталыми, одинокими и оторванными от своего прошлого. Как ни прискорбно, наше общество не в состоянии дать им то, в чем они нуждаются. В нашу эпоху Всемирной Державы не все так счастливы, как, скажем, вы или я… Но, может быть, вам лучше самому разобраться в причинах и следствиях? Я ведь не специалист.

Подошел слуга, ведя в поводу чалого жеребца. Густав вскочил в седло. Нервное животное всхрапнуло и замотало головой, но робопсихиатр умело осадил его и успокоил, погладив по холке.

— Лично мне связей с прошлым хватает. Все, чего я действительно хочу, — это получить еще одну профессию. Надеюсь, вы меня поймете.

И, подмигнув на прощанье, он направил своего коня к ожидавшему эскорту.

Процессия миновала полпути к собору, когда Куперу наконец-то удалось поговорить с Густавом.

— Ваша светлость, — нахмурившись, начал камердинер, — простите за прямой вопрос, но не играете ли вы с огнем?

Густав пожал плечами и, улыбнувшись, помахал толпе. Конь под ним выступал уверенно и гордо.

— По-моему, нет, Фарел. В конце концов я ему не солгал. Все, что я сказал, — абсолютная правда.

Фарел Купер насупился.

— Этот парень вовсе не простак. Он может принять вашу откровенность за снисходительность и сумеет навредить нам, если захочет.

— Он не станет. — Густав усмехнулся. — Я доверяю Гамильтону, и ему незачем нам вредить.

— Надеюсь, вы правы, — пробормотал Купер, заслоняясь от очередного вихря розовых лепестков.

Толпа приветствовала их криками, расступаясь перед заунывным завыванием волынок. Густав махал публике в ответ и смеялся.

— Да не будьте же таким серьезным, Фарел. Со следующего понедельника вновь приступаем к Работе, а сейчас дайте мне насладиться даром предков!

— А если вам придется наслаждаться этим даром всю жизнь. Ваша Светлость?

— Прикусите язык!

— Да, монсеньор.

Эта игра была первой игрой в поло за время существования стадиона «Восточная Темза». Кроме того, это была первая игра, за которой наблюдали сто пятьдесят тысяч болельщиков, не считая многочисленных телезрителей. Профессиональные обозреватели, комментаторы-любители и умудренные опытом ученые мужи — все связывали возрождение этой почти забытой игры с растущей славой одного из игроков.

Человек, которого все ждали, появился лишь после того, как на поле вышел второй судья. Игрок гордо выехал на гнедом скакуне, понукая и без того нетерпеливое животное. В руке он сжимал древко флага. Толпа встретила его приветственными возгласами. Флаг был достаточно замысловатым. Гамильтон знал, что в его основу положен древний «Юнион Джек»: по углам красовались символы основных монарших дворов — хризантема, лотос, двуглавый орел и лилия.

Гамильтон наблюдал с трибуны, как на противоположную сторону поля, умело и грациозно управляя послушными лошадьми, выезжала и выстраивалась команда соперников. Матч начался.

Неожиданно один из игроков американской команды вырвался из массы сгрудившихся всадников и, ведя перед собой мяч, устремился к единственному защитнику английских ворот. За ним, с каждой секундой приближаясь к противнику, скакал Джордж Густав.

Сделав ложный выпад вправо, защитник попытался блокировать американца слева, но провести соперника не удалось. Ловко обойдя защитника, американец вышел на ударную позицию. Клюшка американца задела настигавшего его Джорджа Густава, и тот, получив удар в плечо, с глухим стоном упал на жесткий дерн.

Зрители как один поднялись со своих мест. По стадиону прокатилась волна испуга Врачи — профессионалы и любители, бросились на поле, к неподвижно лежащему капитану английской команды. Даже когда он зашевелился, перекатился на спину, а потом и уселся с помощью игроков своей команды, на многотысячном стадионе царило молчание, подобное гудению высоковольтных приводов. У Гамильтона непроизвольно сжались кулаки. Он попытался понять, в чем тут дело. Опасные падения, травмы случались и раньше, но никогда толпа не реагировала на них так остро.

Наконец долговязому капитану помогли подняться. Он высвободился из поддерживающих его рук и, повернувшись, помахал трибунам.

И тут будто плотину прорвало. Крики и аплодисменты не смолкали несколько минут, а стражи порядка отнюдь не спешили пресечь чересчур бурное выражение чувств. Американец, чей удар сбил Густава с ног, подошел к нему, ведя на поводу обеих лошадей — свою и соперника. Густав улыбнулся и крепко пожал ему руку. Трибуны разразились новой бурей восторга.

Англичане отказались от пенальти, и матч возобновилась с новым подъемом.

Происходящее настолько захватило Гамильтона, что он не заметил, как к нему подошел Ан-Дан, сопровождаемый невысокой скуластой особой и тремя андроидами.

— Гамильтон, — окликнул он хозяина. — Тут к тебе из Всемирного правового бюро. Очень важный, говорят, разговор.

Гамильтон улыбнулся. В последнее время ему приходилось общаться со многими высокопоставленными чиновниками.

— А они не могут подождать? До конца игры?

Невысокая особа покачала головой. Представившись мисс Инг, она сказала:

— Боюсь, мы не можем ждать, мистер Смит. Необходимо обсудить это немедленно. Назревают события, которые могут перерасти в первый со времен Слияния открытый конфликт между андроидами и людьми.

— Что вы имеете в виду? Почему вы считаете, что это не клан? — горячился Гамильтон. Из комнаты, куда они перебрались, открывалась широкая панорама стадиона. Возбужденные крики проникали даже сквозь толстое стекло.

— Вы должны признать, — особа пожала плечами, — что с этим кланом все идет совсем не так, как с другими. Обычно…

— Ну да. Обычно после того, как становилось известно об их существовании, они под давлением неодобрения и насмешек распадались и погибали. Но на этот раз общественность отнеслась к «Бане и Подвязке» вполне дружелюбно. И я доволен, что мое открытие не вызвало реакции, которой я опасался. Более того, я не вижу погрешностей в моей социологической модели!

Мисс Инг нахмурилась.

— Да вы хоть представляете себе, мистер Гамильтон, сколько новых членов вступило в общество за последнее время?

— Слышал об этом поветрии. Полагаю, эта причуда…

— Причуда?! Мистер Смит, они получают миллион писем в неделю! А бюджет, который, как вам известно, формируется из фондов Всемирной Державы в расчете на каждого члена клуба, скоро превысит бюджет моего департамента! Конечно, Гамильтон, вы занимались ими как любитель, и, хотя заработали статус профессионала, все это была, по сути, микросоциология. Если бы вы только знали что-нибудь о макросоциологии и о возможных последствиях подобных аномалий для общества в целом, вы вели бы себя более осмотрительно!

Гамильтон покачал головой.

— Я не уверен, что понимаю вас.

Мисс Инг вздохнула, потом снисходительно объяснила:

— Даже вы заметили тенденцию, которую мы, профессионалы, наблюдаем уже в течение многих лет. По правде говоря, тяжело хранить молчание, когда вокруг в поисках сенсации рыщут психологи и социологи-любители. И надо же вам было в первом же своем исследовании вытащить на свет этого монстра.

— Не думаю, что моя роль столь значительна.

— Вы открыли ящик Пандоры! — вскричала собеседница. — По нашим расчетам, это увлечение всего через полгода завладеет умами половины человечества!

Гамильтон ошеломленно взглянул на Ан-Дана, но лицо андроида ничего не выражало.

— Что ж, увлечения проходят. Не думаю, что доктор Густав собирается использовать его в корыстных целях. Он очень ответственный гражданин. Я полагаю, он хочет просто развлечь публику. — Гамильтон взглянул на трех андроидов класса ААА. — Как бы то ни было, — продолжал он, — я не вижу здесь связи с конфликтом между андроидами и людьми.

— Объясните ему, — обратилась социологиня к сопровождающим. — Давайте-ка, расскажите, кто такой на самом деле его «ответственный гражданин».