Но она не знала. В то время она не интересовалась ничем, кроме дома и Гуса. Возможно, из-за своего полного невежества в английском. Но до чего же быстро постигла она премудрости шайенской жизни! Покончив с собакой, Ольга вернулась к обязанностям индейской жены, другими словами, пошла за дровами вместе с остальными скво. Если бы не волосы и кожа, я бы сказал, что это их родная сестра.

Черт меня побери! Простите… Даже сейчас я не могу спокойно вспоминать о ней. Тогда же я не был ни расстроен, ни зол, ни удивлен по-настоящему, как должен бы, если бы не ходил с раскрашенным лицом и рогатым доспехом на голове. Следовало посмотреть правде в глаза: это Джек Кребб потерял жену, а не Маленький Большой Человек. Помните, как мучился я, когда потерял семью у реки Арканзас, как поклялся Потом Старой Шкуре убить виновного? Мне и сейчас следовало бы узнать у Маленького Медведя имя того, кто продал ему мою жену, и, расправившись с ним, восстановить свою поруганную честь… Но ничего такого я не сделал.

Нет, увидев своих жену и ребенка процветающими (по-своему, разумеется) в палатке Маленького Медведя, я просто объявил о своем собственном браке с Солнечным Светом, причем не без гордости и ехидства, ведь ни отца, ни братьев у нее не было, и я женился, не заплатив за это ни пол-лошади.

Как настоящий хвастун, Маленький Медведь не мог позволить никому посягнуть на его лавры и снова начал врать все на ту же тему, и история его побега с Песчаного ручья превращалась просто в какую-то героическую эпопею: кровожадные белые и предатели-пауни побросали все свои дела и гонялись исключительно за ним по всей прерии, то и дело запирая в форты, откуда он, разумеется, всякий раз бежал, разрушив их до основания и перебив всю охрану. Силу же ему давала волшебная птица, летевшая перед ним и показывавшая путь….

Он так долго и вдохновенно плел всякие небылицы, что я всерьез усомнился, узнал ли он меня. Конечно, он не мог не понять, что я белый, одетый, как индеец, но ведь мы с ним не виделись долгие годы, и Маленький Медведь вполне мог не соотнести чье-то смутно знакомое лицо со своим детством.

Наконец все было съедено и сказано. Я собрался уходить, повторил свое приглашение и, вконец осмелев, добавил:

— И приведи всю свою семью!

Медведь хитро взглянул на меня и сказал:

— Останься. Я не успел когда-то отблагодарить тебя. И хочу сделать это теперь.

Значит, он все-таки меня узнал. Я испугался, что он снова вспомнил ту историю, когда я спас ему жизнь, и решительно направился к выходу.

— Подожди, — остановил меня Маленький Медведь. — Я хочу извиниться за грубость моей жены. Она хорошая женщина, но не выносит белых людей, ведь они убили ее отца и мать… Кстати, когда мы шли сюда, то наткнулись на свежие следы белых солдат. Думаю, они идут сюда, хотя наши вожди и поставили свои крестики под бумагой о вечном мире.

У Маленького Медведя был какой-то зуд постоянно напоминать мне о моем происхождении. И всякий раз он заставал меня врасплох. Такого не позволял себе никто, даже столь близкие мне люди, как Старая Шкура и Солнечный Свет. Но я не стал огрызаться, а лишь сказал:

— Они, наверное, преследуют воинов, возвращающихся из набега на мирные ранчо у реки Смоки-Хилл. Или направляются к кайова освобождать их белых пленников.

Медведь горько усмехнулся:

— Этого я не знаю. Я не кайова, а Человек. Я не нападал на поселения у Смоки-Хилл. Но солдаты не станут разбираться. Все мы для них — одно и то же. И они станут стрелять в меня.

Он был совершенно прав, и я не смог даже возразить. Кроме того, я чувствовал и свою вину. Если для солдат все индейцы на одно лицо, пусть они и принадлежат к совершенно разным племенам, то и в глазах Маленького Медведя я нес ответственность за то, что делали все белые люди вообще, пусть я и живу среди дикарей и одеваюсь соответствующим образом.

Я вернулся в свой типи. До сих пор я не говорил, что у Солнечного Света были три сестры, которые и жили с нами. Одной из них оказалась вдова с двумя маленькими детьми. Мне же, как единственному взрослому мужчине в палатке, приходилось добывать еду для всей этой оравы. Они в ответ делали всю работу по «дому» и вовсе не возражали, чтобы я спал с ними. Но я ни разу не изменил Солнечному Свету. Во-первых, потому, что, несмотря на свою беременность, она выжимала из меня все соки, а во-вторых, идея иметь гарем никогда меня особенно не прельщала.

И вот, валяясь на бизоньих шкурах и глядя на округлившийся живот Солнечного Света, я думал об Ольге, о том, что она в этот самый момент носит в себе семя дикаря. Ольга была потеряна безвозвратно. Я мог в любой момент бросить свою палатку, вернуться к цивилизации, принять ванну, переодеться, сходить в салун… Но не она. Она не просто одичала, в нее вселилось само шайенство! Стоило мне подумать об этом, как запахи внутри палатки снова, как когда-то, стали раздражать меня, и я почти с ненавистью посмотрел на четырех женщин, готовивших на ужин какое-то исключительно вонючее варево. Свежего мяса у нас не было, ведь вместо того, чтобы отправиться на охоту, я в тот день набивал себе брюхо собачатиной, сваренной моей бывшей женой в палатке ее теперешнего мужа.

Словом, я пребывал в довольно мухоморном настроении, когда ко мне подбежал Лягушонок и сунул в руку маленькую деревянную лошадку, которую я недавно для него вырезал. Он достиг уже возраста Гуса на момент похищения. Я молча вернул игрушку ребенку, и он, положив ее рядом со мной, отошел в сторону. Это показалось мне странным и вернуло к действительности. Только теперь я заметил какую-то неестественную тишину, царящую в палатке: женщины вопреки обыкновению копошились у очага совершенно беззвучно, а дети овдовевшей сестры Солнечного Света, с которыми я обычно играл перед едой, рассказывая забавные истории, сидели в своем углу, как мышки.

Солнечный Свет подала мне плошку вареных кореньев, смешанных с ягодами. И то и другое было собрано еще год назад и хранилось в сушеном виде. По вкусу они напоминали кусок глины.

— А где задняя нога бизона, что я принес вчера? — рассерженно спросил я.

Она испуганно взглянула на меня и поправила:

— Это было три дня назад…

— Если я говорю, что вчера, значит, вчера! Не спорь со мной, женщина, не то я тебя проучу!

Солнечный Свет быстро опустила глаза и извинилась:

— Ты прав, конечно, вчера… Я слишком глупа и…

— Заткнись! — рявкнул я. — В этом типи слишком много ртов, и я не понимаю, почему должен всех их кормить. Мне самому вечно не хватает мяса. Отчего твои сестры до сих пор не нашли себе мужей?

Женщины опустили головы.

— Если вы думаете, — продолжал буйствовать я, обращаясь ко всем, — что я буду с вами еще и спать, то вы просто рехнулись!

Одна из сестер Солнечного Света что-то быстро шепнула ей на ухо, и моя жена сказала:

— Подожди, сестра пойдет и обменяет на мясо свое расшитое бисером платье.

Я знал, что это платье было ее единственным достоянием и сокровищем. Его подол сплошь покрывали пятна, а бисер местами осыпался. Но все равно оно стоило много больше, чем кусок вяленого мяса. Да, мы не были богатым семейством. В нашем типи жил только один мужчина, да и тот никогда не участвовал в набегах на поселки белых. С белыми торговцами мы тоже не имели дела, по вполне понятным причинам. У нас была только одна лошадь, да и ту подарил мне Старая Шкура.

— Не надо, — ответил я. — Я не голоден.

Мне стало стыдно. Я отлично знал, почему ее сестры не вышли замуж: они жили в палатке белого человека, а ни один шайенский воин не станет искать там себе жену, особенно теперь, когда женщин в племени было и так больше, чем мужчин. Женщины страдали по моей вине. Но, черт возьми, кому я обязан браком с Солнечным Светом? Уж по крайней мере, не себе!

— Мне жаль, что ты сердит на меня, — сказала моя жена.

Бедняга! Весь этот день она рубила хворост за четверть мили от палатки и волокла его домой на бизоньей шкуре. Ребенок мог появиться на свет в любой момент, и, если бы это случилось, она бы просто уронила топор, отползла за ближайшее дерево, приняла сама у себя роды, а затем вернулась к работе. И только вечером, принеся дрова к очагу, она сообщила бы мне это радостное известие.

— Сядь и поешь, — сказал я. — Я не сержусь на тебя.

Она не заставила просить себя дважды и, вооружившись большой ложкой из бизоньего рога, набросилась на миску. Ее примеру тут же последовали остальные, и в палатке долго еще раздавались звуки, напоминающие переход кавалерии через болото. Если бы я не опростоволосился с тем складом в Денвере, то теперь сидел бы в большом роскошном доме, ел на серебре и ходил бы во фраке. А если бы мой бедный па не был бы психом, то кто знает, кем бы я мог стать! Наверное, каждый лелеет в себе подобные мысли.

Покончив с едой, Солнечный Свет собрала посуду и, все еще опасаясь моего неправедного гнева, боязливо спросила:

— Когда ты убьешь его?

— Кого? — опешил я, но тут же понял, и во мне снова закипело раздражение. — Не лезь не в свое дело!

Солнечный Свет погладила мягкую бизонью шкуру рядом со мной и сказала:

— Я приготовлю ей хорошую постель. И отдам ей мое лучшее красное одеяло. А белый мальчик может спать рядом с нашим племянником, Пятнистым Жеребенком. Если захочет, конечно.

— Белая женщина в палатке Маленького Медведя — не моя жена, — зло и решительно заявил я, — а ее белый ребенок — не мой сын. И если ты еще хоть раз напомнишь мне об этом, я возьму дубинку и так отлуплю тебя, что ты будешь помнить об этом всю жизнь!

Солнечный Свет изрядно растолстела, и теперь ее луноподобное лицо расплылось в счастливой улыбке. И тут же остальные женщины радостно заголосили, а дети подбежали ко мне и стали теребить за одежду. В мой типи словно вернулась жизнь.

Они, оказывается, дружно решили, что я, как и собирался, убью Маленького Медведя, приведу к себе Ольгу и Гуса, а затем перебью всех своих бывших домочадцев, ведь еды в палатке мало, а подлинная страсть может толкнуть мужчину и на гораздо большее преступление.

Теперь же они успокоились, поняв, что Маленький Большой Человек не станет никому доставлять подобных хлопот. Однако, с другой стороны, мне следовало достойно встретить приглашенного сдуру Маленького Медведя со всем его семейством. Этим-то я и занялся. Мне предстояло держать себя в руках и не позволить мистеру и миссис Медведь снова пробудить во мне нехорошие эмоции. В самом деле, если я мог быть относительно спокоен за то, что ни Ольга, даже не взглянувшая на меня тогда, ни Маленький Медведь, в силу своей природной тупости, так ничего и не заподозрят, то с Гусом, Маленьким Конем, да и моими женщинами дело обстояло иначе. Я знал, что мне потребуется вся выдержка, на какую я вообще способен, иначе мне крышка.

Чем больше я думал об этом, тем меньше мне все это нравилось. И после ужина я решил сбежать на следующее утро назад, к железной дороге. В конце концов, я ведь нашел у шайенов то, что искал.

С такими мыслями я натянул на себя бизонью шкуру, несколько грязных одеял и попытался заснуть. Женщины и дети уже угомонились, а огонь продолжал гореть, согревая весь типи. Внезапно до моего угасающего слуха донесся испуганный всхрап лошади, привязанной рядом с нашим жилищем. Она была у меня одна, и я не мог позволить увести ее какому-нибудь пауни, хотя они в этих местах вроде бы и не появлялись.

Рассказ Маленького Медведя о солдатах я не принял всерьез, полагая, что тот просто трусит. Мы жили в резервации, то есть на территории, отданной нам по мирному договору с правительством, так что с какой стати войскам приходить сюда? Под «нами» я подразумеваю клан Старой Шкуры Если солдаты кого-то и искали, то наверняка не нас, а тех, кто нападал на белые поселки в низовьях реки. Зимой просто глупо воевать, а здоровенным лошадям армии США просто не пробраться к нам по глубокому подмерзшему снегу…

Сон не приходил, и я думал обо всем по очереди, в том числе и об Ольге с Гусом. Они уже не имели ко мне никакого отношения. Вернуть былые чувства было столь же невозможно, как бросить сушеное яблоко в воду и ждать, что оно примет прежнюю форму. Мне требовалось отвлечься от этих мрачных мыслей, и я обнял Солнечный Свет, совсем позабыв о ее состоянии.

Моя рука опустилась на верхушку ее большого живота, она проснулась и ласково коснулась моих пальцев.

— Твои слова обидели Вунхай, — услышал я ее шепот.

Так звали ее сестру, предложившую обменять свое платье на мясо. «Вунхай» буквально означало «ожог»; быть может, в детстве девочка сунула руку в костер или что-нибудь в этом роде. Она была самой младшей сестрой Солнечного Света и внешне очень напоминала Ничто до замужества… Бедняжка Ничто, ее тоже убили у Песчаного ручья.

Хотя шайенам это и несвойственно, я почувствовал угрызения совести. Я почему-то сразу догадался, что ее обидела вовсе не моя грубость. А то, что я отказался спать с ней и с ее двумя сестрами.

Я погладил живот Солнечного Света и убрал руку. Как всегда, мне предстояло решить, кто я на самом деле, индеец или белый? За судьбу Ольги я больше не чувствовал никакой ответственности. Но со мной жили четыре сестры-шайенки, и только кормить их было явно недостаточно. Ведь из-за меня им суждено остаться старыми девами. И мне следовало как-то им помочь. Возможно, я лицемерил сам с собой, думайте, как хотите. Но я встал и, подойдя к шкурам, под которыми лежала Вунхай, опустился на колени и тихо сказал:

— Я сожалею о сказанном.

— Я слышу тебя, — ответила она и… откинула край шкуры.

Короче говоря, той ночью я переспал со всеми тремя сестрами. И мне плевать, что вы думаете на этот счет. Все они были моими женами, и я просто исполнил свой супружеский долг.

Кто из них оказался лучше? Не ваше дело. Я и так сказал слишком много. Вам все равно не понять. Поживите сначала с мое среди шайенов, а уж потом поговорим.

Когда все закончилось, я с трудом стоял на ногах, но на меня снизошел великий покой. Сон как рукой сняло. Я залез в кожаные штаны, закутался в одеяло и вышел из палатки.

Ледяной кристально чистый воздух обжигал легкие. За милю, в лагере Маленького Медведя, лаяла собака. Луна ушла, близился рассвет, и все вокруг было черно. За плотскими утехами ночь пролетела совершенно незаметно. Сомнений не оставалось: я стал стопроцентным шайеном, если, конечно, судить по тому, что вытворяло мое тело. Я не думал о грустной судьбе только что зачатых детей, которые вырастут полукровками в мире, столь враждебном даже к полноправным представителям своих рас. Нет, тогда все представлялось мне простым и справедливым. Порядок вещей таков, каков он есть, и это правильно — крайне нечасто посещало меня подобное чувство. Оно, словно новый могущественный талисман, внушало уверенность, что я постиг, где находится центр мирозданья. Ни с чем не сравнимое ощущение видеть, как время течет по кругу, и знать, что стоящий в этом кругу обретает власть надо всем, имеющим прямые линии и углы. Так, Старая Шкура строил свой маленький клан в полукруг для охоты на антилоп, зная, что замкнут его тени других шайенов, прошлых и будущих, поскольку таинство жизни бесконечно.

Это был великий момент, и в него, выйдя из черноты ночи, ступила Солнечный Свет. Я скорее почувствовал, чем увидел ее.

— Не можешь уснуть? — спросил я, решив, что она вышла из палатки.

— Я была в лесу, — ответила жена, взяла мои руки и положила на них крохотный сверток.

От него исходило тепло. Пока я отдавал должное ее сестрам, Солнечный Свет ушла в лес и там, на снегу, подарила миру еще одну жизнь.

— Твой новый сын, — сказала она. — Он будет великим вождем. Ты слышал, как громко он кричал?

Разумеется, я ничего не слышал. Я даже не знал, что она покинула палатку.

— Надеюсь, наши враги далеко, — заметила она. — У твоего сына могучие легкие.

Все это не нарушило волшебства той ночи, а, скорее, дополнило его. Я прижал к себе маленькое существо, Солнечный Свет ласково положила мне на плечо руку, и тут… Пылающий золотой шар вспорол черный горизонт и медленно поплыл ввысь, играя самыми фантастическими тонами, от желто-оранжевых, изумрудно-зеленых и голубоватых до красно-багровых, словно окно в крыше мира, готовое превратиться в гигантскую радугу, по которой уходят великие вожди и бесстрашные воины в Другую Жизнь. Поднявшись достаточно высоко, шар сбросил с себя жемчужное покрывало и ослепительно вспыхнул белым светом.

— Вот имя нашему сыну, — сказала моя жена, — Утренняя Звезда.

Я отдал ей ребенка, и она вернулась в палатку, чтобы покормить его.

Случилось так, что еще один человек, смотревший в то утро на восход солнца с вершины холмов, окружавших долину Уошито, получил новое имя. Он воспринял столь яркое явление небесного светила как знамение, предрекающее ему стать в свои двадцать три года генералом. Наверное, он был прав, поскольку через несколько мгновений ему предстояло послать войска вниз, навстречу своей величайшей победе. Долго еще после этого индейские следопыты племени кроу называли его Сыном Утренней Звезды. Настоящим же его именем было Джордж Армстронг Кастер.