МАРГО ИЗГНАНА ИЗ ПАРИЖА ЗА СВОЮ РАСПУЩЕННОСТЬ

День подписания мирного договора оказался началом еще одного галантного приключения, которому суждено было резко изменить жизнь Маргариты и в который уже раз рассорить королевскую семью.

В числе молодых сеньоров, сопровождавших герцога Анжуйского, был один привлекательный молодой человек по имени Жак Арле де Шанваллон, в котором королева Наваррская, никогда не устававшая зорко высматривать дичь, отметила выразительный взгляд и впечатляющее телосложение.

Маргарите тогда было тридцать лет. Ее и без того вулканический темперамент, кажется, только усилился из-за чрезмерно пряной пищи, которая была в обычае при дворе в Нераке. Внешность молодого красавца привела ее в такое состояние, будто все нутро объяло пламенем, и от этого она потеряла покой.

Видя, что ей очень не по себе, Шанваллон повел себя, как настоящий дворянин: сразу же изнасиловал ее.

На другой день, еще не придя в себя, она написала своей подруге, герцогине д`Юзе, и поделилась с нею впечатлениями от нескольких мгновений, пережитых ею с новым партнером:

«Я получила такое огромное удовольствие, что для описания всего понадобилось бы слишком много времени».

Столько удовольствия, что все в ней до самых глубин перевернулось; столько удовольствия, что впервые в жизни она действительно влюбилась. Преобразившаяся, излучающая счастье, позабывшая всех — Наваррца, Тюренна, даже своего драгоценного братца Франциска, — она жила с одним лишь чувством обожания молодого, элегантного сеньора, которого она, впадая в некоторую экзальтацию, называла «своим прекрасным солнцем», «своим бесподобным ангелом», «своим несравненным чудом природы…».

Эта страсть до такой степени ослепила ее, что она утратила ту последнюю каплю осторожности, которая у нее еще оставалась, и Шанваллону приходилось удовлетворять ее желания и прямо на лестницах, и в шкафах, и в садах, и в полях, и на гумне…

Однажды д`Обинье, который, по своему обыкновению, всюду все вынюхивал, застал ее в Кадильяке, «где она предавалась всяким вольностям» со своим любовником. Обрадованный возможностью сообщить друзьям свеженькую историю, он поспешил предать ее огласке, к великому ужасу Маргариты, которая боялась гнева своего мужа.

К счастью, Генрих Наваррский был в тот момент озабочен совсем иными вещами: герцог Анжуйский влюбился в прекрасную Фоссез, и король очень опасался, как бы малышка, чьи амбиции ему были хорошо известны, не дала себя соблазнить законному наследнику французского престола.

Сделав вид, что ничего не знает про Кадильяк, он явился к жене, без всякого стеснения поделился с нею своими сердечными тревогами и умолил ее поговорить с герцогом Анжуйским.

Маргарита была женщиной широкого ума. В тот же вечер она отправилась к брату, чтобы попросить его оставить в покое любовницу своего мужа.

«Я так его умоляла, — пишет она в своих „Мемуарах“, — обращая внимание на то, в какое трудное положение он меня ставит своим домогательством, что он, для которого мое благополучие было важнее его собственного, подавил свою страсть и никогда больше о ней не заговаривал».

Но, чтобы легче было забыть Фоссез, Франциск решил покинуть Нерак и вернуться к себе. Через несколько дней он уехал и увез с собой верного Шанваллона.

Маргарита, которая не могла предвидеть подобной развязки, едва не сошла с ума. Она заперлась у себя в комнате, чтобы всласть наплакаться и заодно сочинить стансы на отъезд возлюбленного.

Разлука не только не охладила страсть Марго, но, напротив, придала ей еще больший накал. Это подтверждают письма, которые она писала Шанваллону: «Ваш отъезд, наша неожиданная разлука настолько же усилили мою любовь, насколько у слабых натур, сжигаемых вульгарным пламенем, она в подобных обстоятельствах ослабевает. И даже если вам захотелось бы новой любви, не бросайте меня, потому что, поверьте мне, тот час, когда вы мне измените, будет моим последним часом, так что срок моей жизни зависит от вашей воли».

Все ее письма кончаются одинаково: «Вся моя жизнь в вас, мое прекрасное все, моя единственная и совершенная красота. Я целую миллион раз эти прекрасные волосы, мое бесценное и сладостное богатство; я целую миллион раз эти прекрасные и обожаемые уста».

Эти взволнованные, пламенные письма свидетельствуют о том, что королева Марго, так бессовестно оклеветанная некоторыми историками, изображавшими ее вульгарной потаскухой, действовавшей лишь по велению грубой физиологии, по крайней мере однажды в своей жизни сгорала от поистине расиновской страсти.

После отъезда герцога Анжуйского Генрих Наваррский пережил новый медовый месяц с прекрасной Фоссез, которую чуть было не потерял.

И именно тогда в головку маленькой карьеристки закралась малодостойная мысль: ей показалось, что если у нее родится от Наваррца сын, то король разведется с Маргаритой и женится на ней.

Бесконечными ночами она усердно трудилась для достижения этой цели, и однажды утром объявила Беарнцу, что его стараниями она беременна.

Королева Марго, разумеется, сразу догадалась, что их благополучную семейку втроем ждет счастливое прибавление. Ее это нисколько не огорчало, но лишь до того дня, когда она заметила, что приближение материнства самым огорчительным образом изменило характер ее бывшей подопечной.

«Когда она почувствовала, что оказалась в этом положении, — пишет Маргарита, — она совершенно по-другому стала вести себя со мной; вместо прежней свободной манеры поведения в моем присутствии и привычного оказания мне добрых услуг в присутствии короля она стала прятаться от меня и совершать в отношении меня столько же плохого, сколько раньше делала хорошего. Она настолько забрала в руки короля моего мужа, что за короткое время он совершенно переменился. Он сторонился меня, прятался и не находил мое присутствие таким приятным, каким оно для него было на протяжении тех четырех или пяти лет, которые я провела с ним в Гаскони и когда Фоссез вела себя пристойно».

Маргарита, однако, была не из тех женщин, кого легко вывести из игры. Она решила принять бой и тоже забеременеть. В те времена минеральные воды Баньера славились способностью возвращать женщинам способность родить. Марго отправилась туда, пила целебную воду стаканами и писала матери: «Я приехала на эти воды, чтобы посмотреть, не будет ли мне дано счастье приумножить число преданных вам слуг. Многим здесь это удавалось».

Увы! Воды не оказали на нее никакого воздействия, и ей пришлось вернуться без малейшей надежды.

В Нераке она не нашла своего мужа. Генрих Наваррский, испытывая некоторую неловкость оттого, что любовница начала понемногу округляться, привлекая любопытство придворных, сказал однажды:

— Моя дочь (так он называл Фоссез) нуждается в лечении гастрита. Я буду сопровождать ее на Теплые Воды.

И он увез молодую женщину, не особенно заботясь о том, какие шуточки за его спиной отпускает народ по поводу королевских детей, предпочитающих отсиживаться именно в желудке…

Когда очаровательная Фоссез вернулась (по-прежнему пытаясь скрыть свою беременность), Маргарита, решившая сменить тактику, пригласила ее к себе в комнату и сказала, что хочет ей помочь:

— Я могу уехать под предлогом чумы, случаи которой, вы сами знаете, есть в стране и даже в этом городе, на хутор Аржануа, где в очень уединенном месте у короля моего мужа есть дом. Мы возьмем с собой только тех, кого вы сами пожелаете. А тем временем король мой муж отправится куда-нибудь еще, на охоту, и останется там до тех пор, пока вы не разродитесь. Таким способом мы пресечем слухи, которые меня касаются значительно меньше, чем вас.

Страшно рассерженная, Фоссез высокомерно возразила, что слухи, распространяемые по поводу ее состояния, сплошная клевета, что «те, кто их повторяет, просто лгут, и она знает, что с некоторых пор Маргарита больше ее не любит», но очень скоро она никому не позволит нападать на себя.

«И, сообщает Марго, продолжая говорить так же громко, как я тихо, она вышла разъяренная из моего кабинета, а вместо себя прислала ко мне короля моего мужа; он сильно рассердился на меня за то, что я сказала его девице, также при этом уверял, что все, что ей приписывают, чистое вранье, и долго еще делал вид, что ничего не случилось».

На протяжении многих месяцев Генрих и его любовница вели себя по меньшей мере странно, отрицая очевидное.

Но наступил день, когда красотке Фоссез пришлось все-таки признать, что слухи оказались небезосновательными. Послушаем еще раз Маргариту Наваррскую, которая так описывает происшедшее: «Схватки у нее начались утром на рассвете, когда она спала в девичьей. Она послала за моим врачом и попросила его предупредить короля моего мужа; врач выполнил ее просьбу. Мы с мужем спали в одной комнате, но в разных постелях, как мы уже привыкли. Когда врач сообщил ему новость, он разволновался и не знал, что делать, опасаясь, с одной стороны, что все откроется, а с другой, ей могут не оказать нужной помощи, потому что он очень любил ее. Наконец, он решился признаться мне во всем и попросил меня помочь, хорошо зная, что как бы там ни было, а я всегда была готова оказать ему услугу, о чем бы он ни попросил. Он отдернул полог моей кровати и сказал мне: „Моя милая, я скрыл от вас одну вещь, в которой теперь должен признаться. Я прошу у вас прощения и хотел бы, чтоб вы забыли все, что я говорил вам об этом; однако сделайте мне одолжение, поднимитесь, хотя еще рано, и помогите Фоссез, которая очень больна. Я не сомневаюсь, что, видя ее в таком состоянии, вы не станете припоминать ей того, что было. Вы ведь знаете, как я ее люблю. Я прошу вас, сделайте мне одолжение“. Я ответила ему, «что я слишком его почитаю, чтобы обижаться на то, что исходит от него, что я пойду и сделаю все, как если это была моя дочь, и что пусть он тем временем отправляется на охоту и заберет с собой весь двор, чтобы не было никаких слухов.

Я распорядилась поскорее забрать ее из девичьей и поместила в отдаленную комнату вместе с моим врачом и несколькими женщинами, которые должны были помочь, и обеспечила ей хорошую помощь. Богу было угодно, чтобы она произвела на свет девочку, которая к тому же была мертвой».

У Маргариты вырвался вздох облегчения. Она поблагодарила небо за то, что все так обернулось, и снова легла в постель.

Вернувшись с охоты, Наваррец пошел проведать Фоссез, которая переживала свою неудачу и была обижена на то, что Маргарита сочла возможным вернуться к себе и лечь спать. Король бросился будить жену и стал упрекать, что она так безжалостно покинула его любовницу. И тут между супругами разразился ужасный скандал. Молодая королева, почувствовав себя оскорбленной, решила вернуться в Париж.

…В Париж, где она надеялась увидеть Шанваллона.

Через несколько дней после этой сцены Маргарита, начавшая было уже собирать чемоданы, выложила белье обратно в шкафы, отменила лошадей и заговорила с Наваррцем почти любезным тоном.

Откуда такая перемена?

Все дело в том, что, как ей стало известно, Шанваллон покинул Париж и отправился в Лондон, где герцог Анжуйский собирался начать ухаживать за королевой Елизаветой, «Дорогой братец» Маргариты действительно надеялся жениться на «женщине без мужчины», и пребывание его в Англии оказалось столь богатым на всевозможные пикантные события, что об этом, я полагаю, надо сказать несколько слов.

Как известно, королева-девственница отличалась непоколебимой строгостью нрава, и никто ни разу не видел, чтобы она проявила хоть какое-то подобие мягкости в отношении мужчин. В любых обстоятельствах взгляд ее оставался холодным. Однако, когда к ней прибыл герцог Анжуйский, она была так смущена, что, ко всеобщему изумлению, при первой же встрече поцеловала его прямо в губы…

Несколько растерявшийся, Франциск попытался произнести что-то любезное, по она тут же оборвала его:

— Я очень счастлива видеть вас, И я хочу, чтобы вы приняли это в память о сегодняшнем дне.

К нему приблизился камергер и протянул великолепный перстень.

Еще более сконфуженный, французский принц пролепетал слова благодарности. Но Елизавета не дала ему докончить и быстро потащила его в свои личные покои.

В течение трех месяцев английская королева оказывала ему всевозможные знаки внимания, и когда в феврале 1582 года Франциск собрался покинуть Англию, она разразилась рыданиями в присутствии всех своих министров и попросила принца впредь считать ее своей супругой.

Была ли «женщина без мужчины» действительно влюблена? Возможно. И если бы брак, задуманный Екатериной Медичи, не был в конце концов расстроен рядом политических событий, история англо-французских отношений, без сомнения, была бы иной…

Как только ей стало известно, что Шанваллон вернулся в Лувр, Маргарита снова повела себя с Наваррцем высокомерно, снова заказала лошадей и собрала свой багаж.

И в этот момент из Парижа пришло письмо. Екатерина Медичи, никогда не терявшая надежды разъединить Генриха Наваррского с его армией, написала дочери: «Было бы хорошо, если ваш муж прибыл бы с вами в Париж. Король ваш брат этого очень желает. Если вам не удастся его уговорить, захватите с собой Фоссез, и он последует за ней».

В конце февраля Маргарита выехала из Нерака, увозя с собой в наглухо закрытой карете разъяренную Фоссез. Как галантный кавалер, Генрих Наваррский сопровождал своих дам до Ламот-Сент-Эре, в Пуату, где их встречала специально прибывшая Екатерина Медичи.

В первый момент флорентийка решила, что задуманный ею трюк удался; но однажды вечером Наваррец поцелозал жену, подмигнул любовнице, пожал руку теще и возвратился к себе.

Нетрудно догадаться, что недовольны этим были все:

Екатерина и Маргарита, потому что замысел сорвался, Фоссез, потому любовник покинул ее с такой легкостью. А в результате путешествие из Ламота в Париж превратилось в сплошное препирательство трех женщин, причем Фоссез пришлось смириться с тем, что именно на нее была возложена ответственность за провал.

По возвращении в Лувр Маргарита ее просто прогнала.

Наваррец, у которого были свои информаторы в столице (и даже во дворце), тотчас об этом прознал и написал жене очень строгое письмо, приказав вернуть Франсуазу ко двору и обращаться с нею как с сестрой.

Ответ Маргариты был полон горькой иронии:

«Что касается вашей дочери, то, к моему великому сожалению, мне уже кое-что о ней говорили и продолжают говорить каждый день. Вы пишете, месье, что для того, чтобы заткнуть рот королевам или всем тем, кто говорит со мной об этом, мне следует отвечать, что вы ее любите и поэтому я тоже ее люблю; такой ответ можно было бы счесть подходящим, если бы речь шла о ком-то из ваших слуг или служанок, но только не о чашей любовнице! Будь я по своему рождению недостойна чести называться вашей женой, я ба не сочла такой ответ плохим; но, будучи такой, какая я есть, я нахожу его неприличным и никогда себе этого не позволю. Разумеется, вы не без основания полагали, что я подчинюсь вам, поскольку по вашей милости я уже пережила больше, чем любая другая не только принцесса, но и простая девушка в состоянии пережить, оказывая ей помощь, скрывая ее оплошность, а потом и пряча ее у себя. И если все это нельзя назвать желанием вам покориться, то я не знаю, что вы под этим подразумеваете…»

Екатерина Медичи давно уже хотела высказать зятю все, что о нем думает. И она написала ему поразительное письмо, которое приводится ниже и в котором она без обиняков указывает на то, что мужу, обманывающему свою жену, незачем трубить об этом на всех перекрестках:

«Вы, конечно, далеко не первый молодой супруг, который ведет себя так неблагоразумно в подобных обстоятельствах; но, по моему мнению, вы первый и единственный, кто после всего случившегося позволяет себе разговаривать в таком тоне со своей женой. Мне выпала честь быть женой короля, моего господина и вашего суверена, и должна сказать, что самым большим для него огорчением было то, что я узнала о таком же событии. Поэтому, когда м-м Флеминг оказалась беременной, он счел необходимым отослать ее; с м-м Валансийской, как и с м-м д`Этамп, тоже все было по чести. Нельзя так обращаться с порядочными женщинами, тем более из такого дома, нельзя оскорблять их в угоду какой-то потаскухе, потому что всем известно о ребенке, которого она родила. Вы слишком благородного происхождения, чтобы не знать, как вам следует вести себя с дочерью вашего короля и с сестрой того, кто правит сегодня всем этим королевством и вами, с женщиной, которая, помимо всего прочего, чтит вас и любит так, как и положено порядочной женщине. Именно я приказала отослать из дворца „это красивое животное“, потому что, пока я жива, я не допущу ничего, что могло бы испортить или убить дружеское расположение столь близких мне людей, как моя дочь, не допущу, чтобы близкие мне люди враждовали друг с другом. Поэтому прошу вас, после того как гонец из Фронтенака доставит вам самое худшее известие из тех, что могут восстановить вас против жены, поразмыслить над тем, какой ущерб вы нанесли самому себе, и вернуться на правильный путь».

Генрих Наваррский на письмо не ответил. Оно и понятно, пока письмо шло, он познакомился с грациозной Корнзандой де Грамон и уже позабыл о Фоссез.

Последняя, возмутившись до глубины души, не удостоила его даже ругательного письма; вместо этого она осветила сиянием «красивого животного» несколько дружеских домов, смутила покой дворянина Франсуа де Ерока, вышла за него замуж и составила его счастье на всю оставшуюся жизнь, пользуясь опытом, приобретенным в постели Беарнца.

Неприятности, причиненные ей изгнанием Фоссез, были, однако, не настолько серьезны, чтобы помешать Маргарите с головой отдаться любви с ее прекрасным Шанваллоном.

Побаиваясь короля, который никогда не переставал ее ревновать, она вынуждена была прибегать к поистине водевильным ухищрениям, чтобы принять любовника у себя в комнате. Ради этого она подкупила столяра, который под предлогом доставки в ее покои материалов, необходимых для изготовления небольшой внутренней лестницы, являлся к ней каждый день, таща на спине тяжеленный сундук, в котором, скрючившись и не смея дохнуть, сидел Шанваллон.

Автор «Сатирического развода» рассказывает:

«Она принимала его в постели, застланной и покрытой черной тафтой, освещенной множеством факелов и в окружении прочих мелких, но способствующих сладострастию выдумок: именно тогда, в атмосфере изощренного кокетства и фантазий, Маргарита, подобно Урании, на имя которой она посягнула совершенно незаслуженно, зачала не только некую Лину, но и Эспландена, который и теперь еще живет при родителях, признанных законными, и даже подает неплохие надежды на будущее» [11].

Увы! Однажды Генрих III все же узнал о том, что происходит в комнате сестры…

В коридорах немедленно была расставлена стража с приказом арестовать Шанваллона, как только тот появится. Притаившись, замерев в неудобных возах и почти не дыша, они пытались раствориться в тишине. Возможно, им бы это удалось, если б дворец отапливался, но в луврских галереях был ледяной холод, и кто-то из стражников чихнул.

Заинтригованная, Марго приложила ухо к двери, уловила необычный шум и сделала любовнику знак исчезнуть через окно. Мгновенно натянув на себя одежду, Шанваллон свесился с балкона, свистнул в темноту ночи и спустился по веревке, с помощью которой каждое утро покидал Лувр. На набережной его, как всегда, с двумя лошадьми наготове ждал один из друзей. А спустя несколько мгновений королева Наваррская уже слышала удаляющийся стук копыт, уносивших Шанваллона к воротам Сент-Оноре, где у него были верные друзья.

На следующий день спозаранку Генрих III вызвал к себе капитана стражи и сразу понял, что сестра его перехитрила.

— С этого момента, — приказал он, — взять весь дворец под наблюдение, как снаружи, так и внутри.

Узнав об этом решении, Маргарита была ошеломлена, потому что виконт был просто необходим ей для сохранения душевного равновесия. Следуя ее фантазиям, он изобретал изнурительные экзерсисы, чьим успокоительным воздействием она сладострастно наслаждалась. Лишившись спасительных услуг Шанваллона, королева Наваррская рисковала впасть в одну из тех опасных меланхолий, которые способны поразить даже мозг и без всякой пользы разжигают пламя в том самом месте, которое поэты того времени называли «прелестным ежиком»…

Поэтому требовалось любой ценой ускользнуть от надзора собственного братца. Для этого Маргарита сняла дом на улице Кутюр-Сент-Катрин (нынешняя улица Севинье), куда месье Шанваллон мог приходить совершенно безопасно и отдавать все лучшее, чем владел.

Получив возможность делать то, что ей хочется, Маргарита превратила виконта в главный объект своих забот, украшая его комнату зеркалами, обучаясь новым утонченным ласкам у итальянского астролога и заказывая повару для своего любовника остро приправленные блюда. Меню придумывала она сама. Надо полагать, Маргарита кормила любовника артишоками, кресс-салатом, сельдереем, пасленом, спаржей, морковью, перцем, лавровым листом, гвоздикой, креветками, зайчатиной, петушиными или бекасиными потрохами, то есть блюдами, чьи благотворные свойства к тому времени были хорошо известны.

Но вполне возможно, что она; как достойная дочь Екатерины Медичи, использовала необычные рецепты; составленные, как утверждают, самим Никола Фламелем, чьи сборники таких рецептов имели в ХУГ веке огромный успех у галантной публики. Вот, например, что великий алхимик предписывал для удвоения мужской силы:

«Надо взять зерна цветка „satyrion pignon“, зеленого аниса, сурепки в равных частях. Прибавить немного мускуса, измельченный хвост ящерицы, унцию крысиного яичка, печень малиновки, разрезанный на мелкие кусочки кошачий ус, два рога улитки, мозг воробья и траву, называемую птичьим языком, а по научному omittiogioss c небольшим количеством мух кантарид. Весь этот набор следует сварить в очищенном меду. Каждое утро натощак принимать приготовленной смеси весом в одну драхму в течение первых восьми дней и весом в один денье все последующие дни. Следует также использовать в пищу турецкий горох, морковь, лук и сурепку в виде салата, анис и кориандр, сосновое семя и с каждой едой выпивать стакан крапивного отвара».

Но рецепты подобного рода годятся лишь для простых людей.

Тем, кто владеет большими финансовыми средствами, Никола Фламель рекомендует смесь из куда более дорогих компонентов и, само собой разумеется, значительно более эффективных. Вот один из таких рецептов:

«Возьмите семя репейника, истолките его в ступке, добавьте левое яичко трехлетнего козла, щепотку порошка, изготовленного из шерсти, взятой со спины собаки чисто белого окраса, и не когда-нибудь, а только в первый день новолуния, но сожженной на седьмой. Все это всыпать в бутылку, наполовину заполненную водкой, и откупорить только через три недели, в течение которых настойка подвергается влиянию звезд.

На двадцать первый день, который одновременно является первым днем следующего новолуния, прокипятить смесь до тех пор, пока она не загустеет; после этого добавить четыре капли семени крокодила и все процедить через фильтровальный мешок. Процеженная жидкость и есть то, чем следует растирать половые органы человека, лишенного мужской силы. Эффект от жидкости мгновенный и чудодейственный. Она столь активна, что уже приходилось видеть женщин, забеременевших только лишь потому, что растерли себе соответствующие части тела, откуда она, естественно, переносилась на мужской орган, о чем мужчина даже не подозревал.

Но так как крокодилы редки в нашей стране, — осторожно замечает Никола Фламель, — и потому трудно раздобыть семя этого животного, его можно без ущерба заменять семенем очень многих пород собак. Но как бы там ни было, многие прибегали к этому средству довольно часто, и всякий раз с успехом».

Увы! Острые блюда, которыми королева Маргарита кормила несчастного Шанваллона, побудили его на такие излишества, что в один прекрасный день, обессилевший, исхудавший, раздраженный, он тайком покинул Париж и укрылся в деревне, где вскоре женился на девушке спокойного нрава по имени Катрин де ал Марк.

Маргарита обезумела от горя. Она писала ему письма, выдававшие ее отчаяние: «Нет ни справедливости на небе, ни верности на земле! Торжествуйте, торжествуйте над моей слишком пылкой любовью! Похваляйтесь тем, как вы меня обманули, смейтесь надо мной, насмехайтесь вместе с той, которая служит мне утешением лишь в одном: в том, что ее ничтожные заслуги станут для вас вечным укором за вашу вину. После того как вы получите это письмо, последнее, умоляю вас вернуть его мне, потому что не хочу, чтобы во время предстоящей вам встречи оно послужило поводом для отца и дочери поговорить на мой счет».

Вследствие перевозбуждения, в которое ее ввергло бегство Шанваллона, она почувствовала сильный приступ злобы и восстала против брата, присоединившись к дружному хору тех, кто осуждал Генриха III за его более чем странные причуды.

Вынужденная волею судьбы вести целомудренный образ жизни, она хотела, чтобы и все вокруг жили так же. Короля страшно раздражали ядовитые издевки сестры, и он ждал только случая, чтобы отомстить ей за это.

Прекрасным июньским днем 1583 года Шанваллон, изгнанный герцогом Анжуйским в наказание за болтливость, явился с опущенной головой искать убежища у Маргариты.

— Я — презренный негодяй, — лепетал он. — Простите меня…

Не дав ему договорить, она стремительно потащила его в постель, где все кончилось, к обоюдному удовлетворению, и в течение нескольких недель оба любовника, уединившись на улице Кутюр-Сент-Катрин, проводили время в таком дурмане, что забыли о необходимости появляться в Лувре.