Из-за угла вывернуло такси и медленно покатило по улице.

— Приехал! — пронзительно закричали дети, распахивая белую калитку. — Папа! Мама! Приехал1 Дядя Фред приехал!

Мэтт Уинлоу вышел на крыльцо. Через минуту появилась и Люсиль, занимавшаяся чистой кухни к празднику. Такси остановилось перед домом. Джо и Барби с воплем бросились к нему, как тигрята, а с обоих концов улицы бесшумно продвигались соседские ребятишки, соображая, что мешать Уинслоу сейчас нельзя, но желательно быть поближе, чтобы видеть и слышать все чудеса.

— Погляди — ка, — хихикнул Мэтт, — можно подумать, что Фред — Тарзан, Санта — Клаус и Супермен в одном лице.

— Ну и что? — гордо сказала Люсиль, — не так уж много людей побывало там, где побывал он.

Она побежала по дорожке. Метт за ней. В глубине души он ревновал. Конечно, ничего личного: он любил брата Люсиль и уважал его, но дело в том, что Джо и Барби никогда не смотрели на отца такими глазами. Это была тайная ревность, и Мэтт даже себе не признавался в ней.

Фред вышел из машины, элегантный, подтянутый, облаченный в форму. Но его напышенность тут же исчезла, когда он пытался одновременно обнять ребятишек, поцеловать сестру и пожать руку Мэтту.

— Я возьму твой багаж, — сказал Мэтт. Соседские дети смотрели во все глаза и шепотом передавали друг другу слово «Марс».

— Осторожнее, — сказал Фред — Вот это, с ручкой наверху, я возьму сам. — Он поднял небольшой сундучок, сделанный из деталей упаковочного яшика, на которых еще сохранились армейские серийные номера. На боках и крышке сундучка были заметны отверстия. Фред отстранил ребятишек.

— Не толкните его. Тут редкая марсианская ваза; я привез ее для вашей матери и не хочу, чтобы она разбилась. Подарок для вас? Ну, что ты скажешь? Начисто забыл! К тому же, там мало такого, чем бы вы заинтересовались.

— Даже к а м е ш к а нет? — спросил Джо, и Фред покачал головой.

— Ни единого голыша. Мэтт поднял чемодан Фреда. « Нисколько не изменился, — подумал он. — Похудел немного, морщин прибавилось, но с ребятишками он такой же. И ведет себя, как мальчишка. — Он с недоумением взглянул на отверстия в сундучке. — Это что-то ценное. Особенное».

— Господи, как жарко! — сказал Фред, журя глаза, словно они болели от солнца. — После десяти месяцев на марсе нелегко переносить земное лето. Барби, не висни на старом дяде, ему и так тяжко! — Он поглядел на Мэтта и Люсиль, грустно улыбнулся и сделал вид, что у него подгибаются ноги. — Я словно продираюсь сквозь клей!

— Сядь на крыльцо, — сказал Люсиль. — Здесь ветерок…

— Через минуту. Но сначала — не хочешь ли взглянуть на подарок? — он поставил сундучок в тени клена.

— Фред, что там? — подозрительно спросила она, — в самом деле марсианская ваза?

— Ну, не совсем так. Это больше похоже на… Я сам открою, Джо, а ты отойди. Это тебя не касается.

— Ой, дядя Фред! — ныла Барби, подпрыгивая, как кукла на веревочке. — Открой его, пожалуйста, открой!

Мэтт поставил чемодан за дверь и тоже подошел к сундучку.

Фред открыл крышку и присел на корточки, наблюдая за детскими лицами. Мэтт подумал:

«Он почти год ждал этого и мечтал… Ему бы жениться и иметь своих ребят.»

Джо и Барби одновремено воскрикнули и тут же замолкли. На секунду.

— Он и вправду живой?

— Можно его погладить?

— Он кусается?

— Ой, дядя Фред, он будет нашим, да? Вдоль изгороди маль-

чишки и девченки насаживали тощие животики на колья изго-

роди, стараясь увидеть, что происхо дит. Мэтт и Люсиль заглянули в сундучок. Там на подстилке из красного песка и сухого лишайника сидело что-то мохнатое размером с большого кролика, но не похожее на него по очертаниям, с большими круглыми ушами и крапчатой шкуркой той же расцветки, что и ржаво-красный песок и зеленовато-серый лишайник. Существо смотрело на незнакомые лица кротким безразличным взглядом; глаза его были полузакрыты от света. Оно не шевелилось.

— Где такие водятся? — спросила Люсиль.

— На Земле — нигде, — ответил Фред. — А на Марсе это основная форма жизни… была, пока не появились мы. Это единственное выжившее млекопетающее и почти единственное позвоночное. У него еще нет официального названия: пройдут годы, прежде чем зоологи решат, как классифицировать его. А наши парни называют их твинерами.

— Как? — переспросила Люсиль.

— Твинер. Потому что он какой-то промежуточный. * Понимаешь, если тебя спросят, на что он похож, ты скажешь, что он — что-то среднее между кроликом и сурком, или между обезьянкой и белкой. Иди сюда, Барби, вытащи его.

— Минутку, — сказал Мэтт и отодвинул Барби, — подожди. Ты уверен, Фред, что он не опасен? я не хочу, чтобы ребятишки были искусаны или поцарапаны.

— Он не более опасен, чем кролик, — сказал Фред. — У твинеров так давно нет естественных врагов, что они разучились защищаться и не испытывают никакого страха перед человеком. Я доставал их из нор голыми руками. — Он бережно вынул зверька из сундучка. — Этот, во всяком случае, был домашним всю жизнь свою. Именно поэтому я и взял его с собой. Он привык к теплу и приблизительно нормальной земной атмосфере, поскольку жил на Базе, и я подумал, что он легче всего перенесет транспортировку. — Он протянул твинера. — Ну, возьми его, Мэтт, и ты, Люсиль. И не беспокойтесь.

Мэтт нерешительно взял твинера в руки. На ощупь это было… ну , животное, как всякое другое, которое можно взять в руки. Теплое, очень мохнатое, может быть, более легкое и хрупкое, чем ожидал Мэтт. Хвоста у зверька не было. Задние ноги вовсе не походили на кроличьи, а передние были длиннее, чем думал Мэтт. Зверек положил лапку на его руку, занятную лапку с тремя сильными пальцами и одним большим, и поднял голову, принюхиваясь. Солнечный свет яркими стрелами пробивался скврзь ветки, и твинер зажмурил глаза, как спящий. Мэтт неумело похлопал его, и тинер положил голову на его руку. Мэтт вздрогнул.

— Как мягкий мех, — сказал он. — Щекочет. Хочещь взять его, Люсиль?

Она строго взглянула на Фреда.

— Никаких микробов?

— Никаких.

— Ну, ладно. — Она взяла твинера под передние лапки, как кошку, посмотрела, как он мягко и терпеливо висит и, наконец, улыбнулась. — Он милый. Я думаю, что он будет любить меня. — Она осторожно поставила животное на траву. — Ладно, ребятки. Будьте осторожны, не повредите ему.

Джо и Барби сильно онемели. Они легли на землю, трогали, гладили и рассматривали твинера, а ряд маленьких тел на изгороди просочилась внутрь двора, и скоро весь он был заполнен ребятишками, так что пришельца с Марса не стало видно.

Фред засмеялся.

— Приятно снова увидеть детей. И нормальных людей тоже.

— То есть как — нормальных?

— Я был врачом и психиатором. Все десять долгих месяцев я возился с ксенофобами.

— Ксено… кем? — спросила Люсиль.

— Двойное слово — люди, боящиеся незнакомого. Когда парни начинают слишком печалиться о том, что за горизонтом, они поподают ко мне. Да ну это к чертям. Дайте мне чего-нибудь холодненького и утопите меня в пиве. Долгий жаркий день и долгий жаркий вечер был почти полностью посвящен Фреду. Ребятишки, казалось, выросли на десять фунтов и сияли отраженным светом своего героя. Для соседей, забегавших поприветствовать его, он был человеком, взаправду побывавшем в том месте, в существовании которого они все еще не до конца верили.

Дети всей оравой расселись кружком вокруг стульев, вытащенных в самое прохладное место двора.

— Марс такой же, как в книгах, дядя Фред? Да? Фред вздохнул и указал на твинера, лежащего на руках Барби. — Пусть он тебе расскажет. Он знает лучше меня. — Конечно, — сказал Барби. — Джон Картер знает все. Но … — Кто? — не понял Фред. — Джон Картер с Марса. Фред засмеялся. — Здорово! Отличное имя. Это ты придумал, Мэтт? Вспомнил все те удивительные романы Эдгара Райса Берроуза — « Владыка Марса», «Фехтовальщики Марса», «Боги Марса»?

— Конечно, несколько кисло ответил Мэтт. — Ребята все время их читают. Джон Картер — Герой с большой буквы. — Он повернулся к детям.

— Но ведь Джон Картер был землянином, попавшим на Марс.

— Ну и что же, — сказал Джо, удивился неологичности взрослых. — А ОН — марсианин, попавший на Землю. Это одно и то же, правда, дядя Фред?

— Ты мог бы сказать, что он, как и тот Джон Картер, гражданин двух миров.

— Да, — сказала Барби, — но дело в том, что мы пока не понимаем его языка, так что рассказывать нам о Марсе придется тебе .

— О, конечно, — сказал Фред и начал рассказывать о Марсе, о темных каналах и разрушенных городах, о древних белых башнях, одиноко стоящих под двумя лунами, о прекрасных принцессах и злых королях, и могучих фехтовальщиках… Когда ребята, наконец, снова убежали играть с Джоном Картером, Мэтт показал головой и сказал:

— Не стыдно тебе забивать им головы таким вздором? Фред ухмыльнулся. — Они еще успеют вкусить реальности, когда вырастут. Было уже поздно. Надвигалась ночь. Соседи приходили и уходили. Посторонние ребятишки исчезли. Стало спокойнеее. Наконец, остались только чета Уинслоу и Фред. Мэтт вышел на кухню за пивом.

Откуда-то из темноты раздался вопль Барби. Банка с пивом вылетела из рук Мэтта и, упав на пол забилагейзером пены.

— Неужели малышка… — Мэтт не договорил авскочил из кухни.

Фред и Люсиль вскочили. Визг Барби несся из того угла двора, где стоял гараж. Теперь Мэтт услышал крик Джо и побежал через лужайку. Люсиль бежала позади, громко окликая детей:

— Барби! Джо! Что случилось? При тусклом свете из кухни

Мэтт увидел маленькую фигурку Джо, отчаянно дергавшего ручку туго закрывающейся двери.

Мэтт оттолкнул его. За дверью темного гаража все еще визжала Барбм. Мэтт рванул дверь и влетел внутрь. Там стояла Барби, расскрыв рот для нового вопля; по ее щекам ручьями бежали слезы. Джон Картер был рядом с ней. Он стоял на задних лапах почти прямо, держась пальцами передней лапы за руку Барби. Глаза его были широко открыты, поскольку ночью не было обжигвющего их света; они были зеленовато-золотыми и очень, очень блестящими. Что-то сжоло горло Мэтту. Он протянул руки, и Барби бросилась к нему в обьятия.

— Ох, пап, здесь было так темно, а Джо не мог открыть дверь…

Джо вошел и поднял на руки Джона Картера.

— Все девочки — трусихи, — презрительно сказал он. — Подумаешь, на несколько минут была закрыта в гараже — и уже закатила исперику!

— А что вам понадобилось? — спросила Люсиль, успокоившись, что с Барби ничего не случилось.

— Просто играли, — хмуро сказал Джо. — Откуда я знал, что старую дверь заклинит?

Все о'кей, — сказал Фред. — Она только испугалась. Люсиль глубоко вздохнула.

— А еще удивляются, почему матери так рано седеют. Ну, ладно, вы оба — марш в постели. Быстро!

Джо направился к дому с Барби и Джоном Картером.

— Э, нет, — сказал Мэтт, — вы не возьмете с собой в кровать эту штуку. — Он схватил Джона Картера за складки шкурки на плечах и выхватил его из рук Джо.

Джо повернулся, готовый устроить по этому поводу шум, но Фред мягко сказал:

— Я возьму его. — И он взял животное куда более нежно, чем Мэтт. — Твой отец прав, Джо, домашним животным не место в спальне. И, во всяком случае, Джону Картеру там не будет уютно. Он любит холодное место, где он может выкопать себе дом и сделать подходящую комнатку.

— Вроде катакомб? — спросила Барби все еще дрожащим голосом.

— Или пещеры? — спросил Джо.

— Точно. Ну, а теперь бегите, а мы с вашим отцом устроим его.

— Ладно, — ответил Джо. — Идет. Он протянул палец и Джон

Картер схватился за него. Джо торжественно качнул рукой.

— Спокойной ночи. Дядя Фред, если он роется в земле, как лесной сурок, то почему у него передние лапки, как у обезьянки?

— Потому что, — ответил Фреж, — он не собирался стать копателем. Он больше похож на обезьянку, чем на сурка. Но там, откуда он родом, уж давно нет никаких деревьев, и он вынужден зарываться в землю, чтобы спастись от жары. Мы называем это адаптацией. — Он повернулся к Мэтту.

— Как насчет старого погреба? Это было бы идеальное решение, если, конечно, ты не пользуешься этим погребом.

— Нет, медленно сказал Мэтт, — я им не пользуюсь. — Он посмотрел на Джона Картера, и тот посмотрел на него блестящими внеземными глазами, Затем Мэтт поднес руку к голове, чувствуя начинающую боль. — Давление скачет. Наверное, к дождю. Пожалуй, я пойду к себе, если ты не против.

— Иди, иди, милый, — сказала Люсиль, — я помогу Фреду устроить твинера.

Мэтт запил пивом две таблетки аспирина, которые ему ничуть не помогли, и впал в тяжелый сон, в который прокрались темные, непривычные и безликие видения.

На следующий день, было воскресенье. Дождя не было, но голова Мэтт разболелась еще сильнее. — Ты уверен, что это твой синус? — спросила Люсиль. — Да. Болит вся правая сторона, лоб и верхняя челюсть, даже в зубы отдает.

— Гм, — сказал Фред. — Тебе нельзя было бы ехать на Марс.

Там синусит — профессиональное заболевание, несмотря на кислородные маски. Разница в давлении творит черт знает что с земными внутренностями. Ну, да ты знаешь…

— Нет, — раздраженно ответил Мэтт, — не знаю и знать не хочу. Прибереги свои страшные истории для медицинской конференции.

Фред поморщился.

— Лучше бы ты не упоминал об этом. В такую жару тошно думать о Нью-Йорке. Черт побери, это просто жестокость по отношению к животным. Да, кстати, — повернулся он к Джо и Барби, — держите Джона Картера в погребе, пока не спадет жара. Там, по крайне мере, прохладно. Не забывайте, что он создан не для этого климата и не для этой планеты. Дайте ему привыкнуть.

— О, конечно, — радостно сказала Барби. — К тому же, он занят, строит себе змок. Ты только погляди, какие стены он возводит вокруг него.

Работая медленно и часто отдыхая, Джон Картер начал строительство хитроумной норы в мягком земляном полу старого погреба. Дети время от времени спускались туда и наблюдали, как твинер насыпает землю и хлопает по ней своими ловкими лапками, придавая ей вид крепостного вала, защищающего переднюю дверь норы.

— Чтобы отклонить ветер и песок, — пояснил Фред, и Барби, следя очарованными глазами за работой твинера, пробормотала:

— Держу пари, что он мог бы построить все, что угодно, если бы был достаточно большим.

— Возможно. Он, наверное, и был намного крупнее когда-то, в те далекие времена, когда жизнь была легче. Но…

— С меня ростом? — спросил Джо.

— Возможно. Но, если он и строиил тогда что-нибуть, нам не удалось обнаружить это. И вообще чего-то, к е м — т о построенного. Конечно, — поспешно добавил он, — не считая тех городов, о которых я вам рассказывал.

В эту ночь жара сменилась жуткой грозой. « Так вот на что жаловалась моя голова», — подумал Мэтт, проснувшись от блеска молний. Затем он снова заснул и видел туманные грустные сны, сны потери и тоски. Утром его голова все еще болела.

Фред уехал в Нью-Йорк на коференцию. Мэтт отправился в свою контору, огорчаясь, что ему трудно сосредоточиться на работе из-за ноющей боли в одной половине черепа. И он почемуто стал беспокоиться. Ему казалось, что день никогда не кончится. Он нервничал все больше и больше и когда, наконец, рабочий день подошел к концу, поспешил домой с безотчетной тревогой, для которой, вроде бы, не было никаких оснований.

— В порядке? — повторила Люсиль. — Конечно, все в порядке. А в чем дело?

— Сам не знаю. а дети?

— Весь день играют в марсиан. Я никогда не видела, чтобы они так увлекались чем нибудь, как сейчас увлечены этой зверушкой. Он так мил и терпелив с ними. Звйдика на минутку.

Она повела его к дверям детской. Джо и Барби, наряженные в пляжные полотенца и старые платья Люсиль, участвовали в сложном ритуале, включавшем в себя позирование и размахивание деревянными мечами. В центре комнаты восседал на кресле Джон Картер, обернутый в блестящую ткань и с золотым браслетом на шее. Он сидел абсолютно неподвижно и смотрел на детей полуприкрытыми, как обычно , глазами.

— Тут что-то не так! — резко сказал Мэтт.

— А именно?

— Ни одно обычное животное не будет так сидеть, Ты посмотри, он сидит, как… — Мэтт тщетно подыскивал сравнение.

— Гравитация, — ответила Люсиль. — Ему, бедняжке трудно.

Джо и Барби встали на колени по бокам трона и подняли ме-

чи в воздух. — Круар! — крикнули они Джону Картеру, а за-

тем Джо встал и произнес какую-то тарабарщину, но почтительно, как бы обращаясь к королю.

— Марсиане, — сказала Люсиль, подмигнув мужу. — Иной раз можно поклясться, что они действительно говорят на другом языке. Пойди, полежи пока на диване, милый. У тебя усталый вид.

— Я устал, — сказал Мэтт. — И я …

— Что?

— Ничего. Так. Нет, вовсе не так. Он лег на диван. Люсиль пошла на кухню. Он слышал, как она там возится. Слабо, как бы издалека, до него долетели голоса детей. Иной раз можно поклястться, что они действительно говорят на другом языке… Иной раз можно поклясться… Нет, нельзя. Знаещь, что есть и чего нет. Даже дети знают. Он задремал и детские голоса вползли в его сон. Они говорилив пронзительном ледяном ветре, бормотали в пыли, поднимавшейся над ветром, и было совершенно ясно, что говоря они на языке знакомом и понятном. Он звал детей, но они не отвечали, их скрыли от него гребни красного песка, плывущие и меняющиеся, не оставляющие ни следов, ни отметин. Он бежал между дюнами, выкрикивая имена детей. Затем увидел нагромождение древних камней — остатки умершей горы — и впадину внизу со следами зелени вокруг хилого озеца. Он знал, что дети в этой впадине. Он побежал туда, а ночь сгущалась, на потемневшем небе уже мерцали звезды. Перед ним выросла неясная фигура и загородила ему дорогу. В правой руке, но глаза смотрели на Мэтта, зеленовато-золотые и яркие, каких на Земле не бывает…

— Ради бога, Мэтт, проснись! Люсиль трясла его. Он сел, все еще находясь во власти сна, и увидел Джо и Барби и смеялись.

— Как ты мог увидеть страшный сон средь бела дня? — спросила Барби.

— Не знаю, — ответила Люсиль, — но кошмар, похоже, был первоклассным. Пошли обедать, Мэтт, а то соседи подумают, что я тебя бью.

— Чужие кошмары всегда смешны для других, — проворчал Мэтт.

— Где Джон Картер?

— Мы унесли его обратно в погреб, — беззаботно сказал Джо.

— Мам, ты дашь нам завтра побольше салата-латука? Он увлекся им.

Пристыженный, с легким головокружением, Мэтт сел обедать. Ел он без удовольствия и плохо спал в ту ночь, несколько раз просыпаясь от страшных снов. На следующий день стало еще жарче. Его головная боль не проходила. Мэтт пошел к своему врачу. Тот не обнаружид никаких признаков инфекции, но это был только жест — работать он не мог. К полудьню он вернулся домой с двухдневным освобождениеем по болезни. Температура воздуха приблизилась к 32 С, влажность вытеклв резкими ливнями.

— Представляю себе, как страдает Фред в Нью-Йорке, — сказала Люсиль. — А бедный Джон Картер! Я вообще не позволила детям вытаскивать его из погреба.

— Ты знаешь, что он сделал, пап? — спросила Барби. — Джо обнаружил это сегодня утром, когда ты ушел.

— Что? — раздраженно отозвался Мэтт.

— Дыру, — сказал Джо. — Он, видимо, прорыл туннель прямо под фундаментом. Дыра на лужайке, точно напротив погреба. Я думаю, он хочет иметь в своем домике заднюю дверь, но я завалил дыру, хорошо засыпал и и сверху положил большой камень.

— Он выкопает другую, — сказал Мэтт с некоторым облегчением. Барби покачала головой. — Нет. Я ему сказала, что может случиться. Его может убить большая собака, или он заблудится и не найти дороги домой.

— Бедный зврек, — сказал Люсиль. — Он уже никогда не найдет с в о е г о дома.

— Ах, да черт с ним, — злобно сказал Мэтт. — Ты не можешь немножко посочувствовать мне? Мое состояние очень паршивое.

Он поднялся к себе и хотел лечь, но спальня напоминала парную в бане. Он метался, стонал и, наконец, сощел вниз, Люсиль дала ему ледяного лимонада. Он сел в тени на задней веранде и выпил его. Желудок скрутило от холодного и кисло-сладкого, и этт встал, чтобы пройтись по лужайке. Жара давила на него, в голове стучало, колени подгибались. Он прошел мимо того места, где Джо завалил туннель, и услышал доносившиеся из окна погреба детские голоса. Он повернуся и пошел к погребу.

— Что вы там делаете? — крикнул он в открытуб дверь. Из темноты внизу голос Барби ответил: — Мы принесли Джону картеру немного льда — полизать. Но он не хочет выходить. И она заговорила с твинером совсем другим тоном — ласковым, уговаривающим.

— Вылезайте оттуда, пока не простудились, — сказал Мэтт.

— Сейчас, — ответил Джо. Мэтт спустился по ступенькам.

Дети не включили свет, а маленькое пыльное окошко едва освещало контуры. Мэтт ударился о балку и выругался, а Барби нетерпеливо сказала:

— Мы же сказали, что сейчас выйдем.

— В чем дело? — спросил Мэтт, пытаясь что-нибудь разглядеть. — Мне уж нельзя и спуститься сюда?

— Т-сс-с! — прошептал Джо. — Он как раз выходит. Не спугни его!

Дети сидели на корточках у земляного вала, котрый с таким трудом выстроил Джон Картер. В середине вала было темное отверстие, и из него очень медленно вылезал Джон Картер. Глаза его сверкали в темноте. Барби положила передь ним два кубики льда; он прижал к ним мордрчку и тяжело дышал, и его бока ходили в частом, мелком и нервном ритме.

— Ты поправишься, -сказал ему Джо, поглаживая его голову, и повернулся к Мэтту: — Ты не понимаешь, как это важно. Нигде в округе нет ребят, которые бы держали дома настоящего марсианина.

— Идите! — резко сказал Мэтт. — Поднимайся наверх! Дети неохотно встали и прошли мимо него. Джон Картер не шевелился. Ое смотрел на Мэтт. Мэтт, вздрагивая от холодного воздуха, поднялся на верх и захлопнул дверь. Он шел зп детьми, но мысленно все еще видел, как Джон Картер лежит за своей стенкой в темноте, страдая от чужого мира, слишком большого, слишком жаркого, слишком тяжелого.

Он лежит за стенкой в темноте и думвает. Нет. Животные не думают. Они только чувствуют. Они могут быть растерянными, испуганными, страдающими или еще какими-нибуть, но все это ощущения, а не мысли. Думают только люди. На Земле.

Мэтт снова вышел во двор. В заднем конце двора, где вдоль аллеи бежала изгородь, Мэтт остановился, крепко держась обеими руками за колья и глядя на заднюю изгородь соседей, на их гаражи и мусорные баки, но не видя их. Он чувствовал смутную уверенность в том, что в глубине его мозга росло и принимало форму и двигалось к той точке, где Мэтт уже не мог уверять себя, что не видит этого.

— Нет, — сказал он себе, — Фред знал бы. Ученые должны знать. Не может быть, чтобы не знали.

А вдруг нет? Как измерить возможности другого мира?

Единственное млекопитающее, сказал Фред, и почти единственное позвоночное. Почему же этот единственный вид выжили, когда все остальные погибли, если он не имел каких-то преимуществ?

Предположим, это раса. Разумная. Может, разум токого рода, какой люди, земляне, не могли понять.

Раса и умирающий мир. Предположим, раса должна изменяться с этим умиранием, выродиться, адаптироваться, утратить свои города, изобретения, письменность и тому подобное, но не разум. Только не разум, потому что разум — единственный барьер против уничтожения.

Допустим, раса, физически измененная, лишенная привычного окрудения, размыкается в собственных мыслях. Разве не может это включать все виды умственной компенсации, такие силы, о которых землянин не подозревает и не видит их, потому что он судит обо всем в границах собственного знания о земных формах жизни? И не станет ли такая рса скрывать свой разум, свое последнее орудие от чужаков, захвативших ее мир?

Мэтт затрясся и взглянул на небо. Оно стало другим. Оно небыло больше твердым панцирем, покрывающим мир. Оно было распахнуто настежь, изображено и порвано прожорливыми кораблями, несущими прожорливых людей, которым не хватало того, что они имели. И через эти прорехи проскальзывало ЧУЖОЕ, и мир никогда уже не будет прежним. Никогда не буднет знакомой, Безопасной Земли, содержащей только то, что ей пренадлежит, только то, что люди могут понять.

Хлынул дождь. Мэтт промок до нитки, но не замечал этого.

— Нет, — сказал он снова, — нет, я не хочу верить этому, как ребятишки верят в игру, пока играют.

Но были ли это только игры? Он вздрогнул от голоса Люсиль, которая звала его. По голосу чувствовалась ее тревога. Он пошел к дому. Она встретила его на полпути и спросила, что он делал под дождем. Она загнала его в дом и переодела в сухую одежду. Он пытался сказать, что ничего особенного нет, но она тревожилась и не хотела слушать.

— Ложись, — сказала она, покрыла его пледом и пошла вниз, к телефону. Мэтт несколько минут лежал спокойно, пытаясь взять себя в руки, боясь и стыдясь состояния своих нервов. С него покатился пот и он отшвырнул плед. Воздух в комнате был влажным, тяжелым, спертым. Мэтт чувствовал себя страдающим, как…

Черт побери, в жаркое лето всегда так, в спальне всегда жарко и душно. И трудно дышать.

Он встал и пошел вниз. Люсиль только что отошла от телефона. — Кому ты звонила? — спросил он. — Фреду, — ответила она, значительно глядя на него, как бывало всегда, когда она твердо решила что-то сделать. — Он сказал, что придет завтра утром. Пусть он определит, что с тобой.

— Но мой врач… — раздраженно начал Мэтт.

— Твой врач не знает тебя так хорошо, как Фред, да и плевать ему на тебя так хорошо, как Фред, да и плевать ему на тебя.

Мэтт заворчал, но было уже поздно что-либо делать. А затем он подумал, что у Фреда, может быть ответ. Может, если рассказать ему…

О ЧЕМ??? Правильно. Вытащить все это, изложить словами: я

думаю, что Джон Картер не просто безредный зверек. Я ду-

маю, что он ра зумен. Я думаю, что он ненавидит меня, ненавидит Зкмлю, куда его случайно привезли, как домашнее животное. Я думаю, что он что-то делает с моими детьми.

Сможет ли он сказать все это Фреду? Люсиль позвала детей ужинать.

— О, господи, опять они в этом сыром погребе! Джо, Барби, выходите сию же минуту! Мэтт обхватил руками голову. Она болела.

Он спал эту ночь внизу, на диване в гостинной. Он делал так и раньше в жаркое время. Тут, вроде бы, казалось прохладней. Он щедро отмерил себе аспирину и на некоторое время погрузился в тяжелый сон, полный темных фигур, преследовавших его на местности, которую он толком не видел, но знал, что она чужая и угрожющая. Затем, в тихие часы между полуночью и рассветом он ударился в планку: он не мог дышать. Воздух был плотным, как вода, и вес его горой лежал на груди Мэтт, на его плечах и бедрах.

Он вскочил свет и начал поднимать и опускать потяжелевшую грудь, беспокойные руки; цепенящий ужас распространился по нему и накрыл его, как мокрый снег облепляет дерево. Гостинная казалась чужой, привычные вещи покрывал налет страха, все следы Джо и Барби, Люсиль и его самого вдруг стали резкими и символическими указателями, как на картинах Дали. Библиотечный роман в коричневом переплете7 Статуэтки на камине смотрят на Мэтта своими неподвижными белыми лицами. Бутылка из-под газировки — нет, две виновато выглядывают из-под дивана. Голубой жакетик с порванным карманом под лампой, куча комиксов. Его собственное кресло с продавленным сидением. Обои, линолеум, коврик — все каких-то грубых, странных цветов. Он пощупал ногой пол. Пол был тонкий, как ледок на луже, он вот-вот треснет, и Мэтт провалился туда, где лежит, думает и ж д е т чудак. Все они на Марсе лежат под землей и ждут.

Они думают ночи напролет и ненавидят людей, которые вытаскивают их из нор, убивают, расчленяют и с любопытством разглядывают их мозг, кости, нервы. Или же берут их на поводок, сажают в клетки, но не подумают заглянуть им в глаза и увидеть, что прячется в их глубине.

Ненависть и ожидание — вот их внутренний мир. Ненависть и спокойное доведение людей до безумия.

Вот так этот и сделал со мной, думал Мэтт. Он сам страдает, его давит наша гравитация, он задыхается в этом воздухе, и он заставляет страдать меня. Он знает, что никогда не попадет домой. Он знает, что умрет. Как далеко простирается его сила? Он может только заставить меня почувствовать то, что чувствует сам, или может…

Допустим, может. Допустим, он знает, что я хочу рассказать Фреду, и он остановит меня. А что дальше? Джо? Барби? Люсиль?

Мэтт стоял в середине комнаты. Он убьет меня, думал он.

ОН ЗНАЕТ. Его качнуло. Комната завертелась перед глазами.

Какой-то странный паралич наполз на него, сквозь мышцы,

связал их в узлы. Мэтт похолодел, как будто уже умер. Но

он повернулся и пошел, Бежать он не мог, но с каждымшагом

он шел быстрее, напряженный, запыхавшийся. Он открывал дверь в погреб и спускался вниз, не забыв включить свет.

Джон Картер издал звук, единственный звук, который Мэтт от него слышал. Слабый тонкий визг, совершенно животный и абсолютно бездумный.

С первым утренним поездом приехал Фред. Все стояли на лужайке у задней изгороди и смотрели вниз. Дети плакали.

— Наверное, его схватила собака, — сказал Мэтт. Он говорил это и раньше, но его голосу не хватало убедительности, которая исходит от знания и уверенности. Он хотел было отвести глаза от того, что лежало на земле у его ног, но не мог. Фред смотрел на него.

— Бедный маленьки зверек, — сказала Люсиль. — Наверное, это все-таки собака. Как по-твоему, Фред?

Фред наклонился. Мэтт уставился на свои ноги. Руки в карманах сжались в кулаки. Он хотел сказать. Искушение, страстное желание рассказать были почти непреодолимы. Он прикусил зубами кончик языка.

Через минуту Фред сказал:

— Это сделала собака. Мэтт глянул на него, но теперь уже Фред смотрел на свти ноги. -Надеюсь, что она не мучила его, — сказал Люсиль. — Думаю, нет — Ответил Фред. Жалобно всхлипывая, Джо простонал: — Я взял самый большой камень, какой мог найти. Я никак не думал, что но его сдвинет. — Что поделаешь, — сказала Люсиль и, обняв детей, повела их к дому, оживленно произнося обычную смесь вздора и правды, какую родители призывабт на помощь в таких случаях.