Служанка принесла гостевой кубок: горячее вино с остатками пряностей, присланных Горлойсом из далекого Лондиниума. Вивиана взяла кубок в ладони, и Игрейна потрясенно заморгала: благодаря этому жесту ее сводная сестра вдруг преобразилась, стала высокой и статной, как если бы в руках ее покоилась мистическая чаша из числа Священных реликвий. По-прежнему удерживая кубок в ладонях, Вивиана медленно поднесла его к губам, шепча благословение. Пригубила, обернулась, передала сосуд мерлину. Церемонно поклонившись, старик принял кубок и в свою очередь поднес его к губам. Игрейна, едва посвященная в таинства, каким-то непостижимым образом почувствовала, что и она тоже причастна к красоте торжественного ритуала, когда в свой черед приняла кубок из рук гостей, пригубила вина и произнесла надлежащие слова приветствия.
      Но вот Игрейна отставила кубок - и ощущение значимости момента развеялось. Вивиана вновь превратилась в хрупкую, усталую женщину, а мерлин - в согбенного старика. Игрейна поспешно подвела их к огню.
      - Ныне от берегов Летнего моря путь неблизкий, - проговорила она, вспоминая, как некогда сама проделала его молодой женой, перепуганная, исполненная молчаливой ненависти, в кортеже чужака, ставшего ей мужем, который до поры был для нее лишь голосом да ужасом в ночи. - Что привело тебя сюда в пору весенних штормов, сестра и госпожа?
      "И почему ты не приехала раньше, зачем бросила меня совсем одну учиться супружеству и рожать дитя в одиночестве, в страхе и тоске по дому? А ежели ты не могла приехать раньше, зачем вообще приезжать - теперь, когда уже поздно и я наконец-то смирилась со своей участью?"
      - Расстояние и впрямь велико, - мягко отозвалась Вивиана, и Игрейна поняла, что жрица, как всегда, услышала не только слова, произнесенные вслух, но и невысказанную жалобу. - А времена ныне опасные, дитя. Но эти годы, годы одиночества, сделали тебя женщиной - пусть горьки они, как годы уединения для будущего барда, - добавила она, улыбаясь давнему воспоминанию, - или для будущей жрицы. Если бы ты выбрала этот путь, ты терзалась бы одиночеством ничуть не меньше, моя Игрейна. Ну, конечно, проговорила Вивиана, наклоняясь, лицо ее смягчилось. - Иди ко мне на колени, маленькая. - Она подхватила Моргейну, и мать проводила дочку изумленным взглядом: обычно Моргейна дичилась чужих, точно полевой кролик. Отчасти досадуя, отчасти уже снова подпадая под знакомые чары, Игрейна наблюдала за тем, как ребенок устроился на коленях у Вивианы. Вивиана казалась такой махонькой: чего доброго, не удержит! И впрямь - женщина из народа фэйри, женщина Древнего народа. А Моргейна, по всему судя, и впрямь пойдет в нее.
      - А как там Моргауза, как поживает она с тех пор, как я прислала ее к тебе год назад? - спросила Вивиана, поднимая взгляд на девочку в шафранном платье, что обиженно забилась в уголок у огня. - Иди-ка, поцелуй меня, сестренка. О, да ты вырастешь высокой и статной, как Игрейна, - проговорила жрица, протягивая руки навстречу Моргаузе, что с недовольным видом вышла на свет - ни дать ни взять строптивый щенок. - Конечно, садись у моих ног, если хочешь, дитя. - Моргауза тут же устроилась на полу и склонила голову на колени Вивиане; еще миг назад она дулась, а сейчас вдруг глаза ее наполнились слезами.
      "Она всеми нами вертит, как хочет. И как она только забрала над нами такую власть? Может, дело в том, что другой матери Моргауза отродясь не знала? Когда девочка появилась на свет, Вивиана была уже взрослой женщиной; нам обеим она всегда заменяла и мать и сестру". Мать их - рожать ей, по чести говоря, было слишком поздно - умерла, разрешившись Моргаузой. В тот же год, несколькими месяцами раньше, Вивиана тоже родила дитя; младенец умер, и Вивиана выкормила сводную сестру.
      Моргейна свернулась калачиком на коленях у жрицы, здесь же покоилась рыжеволосая головка Моргаузы. Одной рукой Вивиана придерживала ребенка, другой - поглаживала длинные, шелковистые пряди девочки-подростка.
      - Мне следовало приехать к тебе, когда родилась Моргейна, проговорила Вивиана, - но я тоже была беременна. В тот год я разрешилась сыном. Отдала его на попечение кормилицы, думаю, приемная мать со временем отошлет его к монахам. Она, видишь ли, христианка.
      - И тебе нет дела до того, что из него воспитают христианина? удивилась Моргауза. - Он хоть хорошенький? Как его звать?
      Вивиана рассмеялась.
      - Я назвала его Баланом, - отозвалась она, - а его приемная мать нарекла своего собственного сына Балином. Между ними - всего каких-то десять дней разницы, так что их наверняка станут растить как близнецов. А что до того, что из него сделают христианина, - да пусть себе; христианином был его отец, а Присцилла - достойная женщина. Ты говоришь, путь сюда неблизкий, поверь мне, дитя, сейчас он кажется куда длиннее, нежели во времена твоей свадьбы. От острова Монахов возможно, и не дальше - но от Авалона далеко, очень далеко...
      - Поэтому мы и приехали, - неожиданно возгласил мерлин, голосом гулким, напоминающим звук огромного колокола. Моргейна встрепенулась и испуганно захныкала.
      - Я не понимаю, - проговорила Игрейна, вдруг встревожившись. - Они же совсем рядом...
      - Они - одно, - поправил мерлин, выпрямляясь, - но приверженцы Христа вздумали говорить не то, что сами они не приемлют иных Богов пред своим Богом, но что иного Бога, кроме их Бога, нет и не было; что он и только он сотворил мир, что он правит в нем единовластно, что он один создал звезды и все живое.
      При словах столь кощунственных Игрейна поспешно сделала охранительный жест.
      - Но это же невозможно, - запротестовала она. - Ни одному Богу не под силу править миром в одиночестве... а как же Богиня? Как же Мать?
      - Христиане считают, - ровным, тихим голосом пояснила Вивиана, - что никакой Богини не существует; что женское начало, как говорят они сами, корень всех зол; что через женщину, якобы, в мир вошло Зло; у иудеев есть одна такая немыслимая байка про яблоко и змея.
      - Богиня покарает их, - потрясенно выдохнула Игрейна. - И ты - ты выдала меня замуж за одного из таких?
      - Мы не знали, что кощунство их настолько всеохватно, - отозвался мерлин. - И в наше время были приверженцы иных Богов. Но чужих Богов они чтили.
      - Но при чем тут путь от Авалона? - не отступалась Игрейна.
      - Ну вот мы и подошли к цели нашего приезда, - ответствовал мерлин. Ибо друидам ведомо: вера людская, и ничто иное, придает форму миру и всему сущему. Давным-давно, когда приверженцы Христа впервые пришли на наш остров, я понял: это - один из ключевых поворотов во времени, мгновение, способное изменить мир.
      Моргауза подняла взгляд на старика, глаза ее благоговейно расширились.
      - Ты так стар, о, почтенный?
      Мерлин улыбнулся девочке:
      - Не в этом теле, нет. Но я многое прочел в большом зале, что за пределами мира, - там, где ведется Летопись всего Сущего. Кроме того, я и впрямь жил в те времена. Владыки этого мира дозволили мне вернуться, но облекшись в иную плоть.
      - Маленькой таких сложностей не понять, - мягко упрекнула его Вивиана. - Она же не жрица. Мерлин хочет сказать, сестренка, что он жил в те времена, когда христиане пришли сюда впервые, и что ему было дозволено воплотиться вновь и сразу же, дабы завершить свои труды. Вникать в эти таинства тебе незачем. Продолжай, отец.
      - Я понял, что настало одно из тех мгновений, в которые меняется история рода людского, - проговорил мерлин. - Христиане тщатся уничтожить все знание, кроме собственного, и в этой борьбе изгоняют из мира любые таинства, кроме разве тех, что вписываются в их собственную религию. То, что люди проживают не одну жизнь, а несколько, христиане объявили ересью а ведь каждый невежественный поселянин знает, что это так...
      - Но если не верить в перерождение, - потрясенно запротестовала Игрейна, - как избежать отчаяния? Разве справедливый Бог станет создавать одних людей - несчастными и жалкими, других - богатыми и счастливыми, если им отпущена лишь одна жизнь и не больше?
      - Не знаю, - отвечал мерлин. - Возможно, они хотят, чтобы люди, обреченные на участь столь тяжкую, отчаялись и на коленях приползли к Христу, который заберет их на небо. Мне неведомо, во что верят приверженцы Христа и на что уповают. - Старик на мгновение прикрыл глаза, на лице четче обозначились горькие морщины. - Но во что бы уж там они ни верили, их убеждения меняют наш мир, причем не только в духовном плане, но и в физическом. Поскольку они отрицают мир духа и Авалон, эти сферы для них просто не существуют. Конечно, они по-прежнему есть, но в мире ином, нежели мир приверженцев Христа. Авалон, Священный остров, - уже не тот же самый остров, что и Гластонбери, где мы, люди Древней религии, некогда дозволили монахам возвести свою часовню и монастырь. Ибо наша мудрость и их мудрость... много ли ты смыслишь в природе вещей, Игрейна?
      - Очень мало, - убито призналась молодая женщина, не сводя глаз со жрицы и с верховного друида. - Меня никогда этому не учили.
      - Жаль, - отозвался мерлин, - ибо тебе должно понять, Игрейна. Я попытаюсь объяснить как можно проще. Вот смотри, - проговорил он, снимая с шеи золотой торквес и извлекая кинжал. - Могу ли я поместить вот это золото и эту бронзу в одно и то же место, причем сразу?
      Игрейна недоуменно заморгала.
      - Нет, конечно же, нет. Их можно поставить рядом, но не на одно и то же место, разве что один из этих предметов ты сперва сдвинешь.
      - Вот и со Священным островом то же самое, - проговорил мерлин. Четыреста лет назад, еще до того, как сюда явились римляне в надежде завоевать эти земли, священники поклялись нам в том, что никогда против нас не поднимутся и не попытаются изгнать нас силой оружия, ибо мы жили здесь до них, они же пришли к нам как просители, и сила была за нами. Клятву они соблюли - здесь я вынужден отдать им должное. Но в духовном плане, в своих молитвах, они не переставали сражаться с нами за то, чтобы их Бог изгнал наших Богов, чтобы их мудрость одержала верх над нашей. В нашем мире, Игрейна, довольно места для многих Богов и Богинь. Но во вселенной христиан - как бы это сказать? - нет места ни для нашего Зрения, ни для нашего знания. В их мире есть один Бог, и только один; и ему угодно не только одержать победу над прочими Богами, но еще и представить дело так, что никаких других Богов нет и не было; есть лишь лживые идолы, порождение дьявола. Вот так, веруя в единого Бога, всякий и каждый обретает надежду спастись в этой одной-единственной жизни. Вот на что они уповают. А мир устроен по вере людской. Так что миры, что некогда были едины, постепенно отдаляются друг от друга.
      - Ныне есть две Британии, Игрейна: их мир, что подчинен Единому Богу и Христу, и рядом и позади - мир, в котором до сих пор правит Великая Мать, мир, в котором живет и молится Древний народ. Так уже случалось. Было время, когда фэйри, Сияющие, ушли из этого мира, отступая все дальше и дальше в сумерки и туманы, так что теперь в эльфийские холмы разве что заплутавший путник забредет ненароком, и тогда он словно выпадает из хода времени, и случается так, что выйдет он из холма, проведя там одну-единственную ночь, и обнаружит, что вся его родня мертва и минуло двенадцать лет. А сейчас, говорю тебе, Игрейна, происходит то же самое. Наш мир, где правит Богиня, мир, который ты знаешь, мир многих истин, неуклонно вытесняется из главного временного русла. Даже сейчас, Игрейна, если путник отправляется на остров Авалон без провожатого, то, не зная дороги, он туда не попадет, но отыщет лишь остров Монахов. Для большинства людей наш мир ныне затерялся в туманах Летнего моря. Это началось еще до ухода римлян; теперь, по мере того как в Британии множатся церкви, наш мир отступает все дальше и дальше. Вот почему добирались мы сюда так долго: исчезают города и дороги Древнего народа, что служили нам вехами. Миры пока еще соприкасаются, пока еще льнут друг к другу, точно возлюбленные; но они расходятся, и если их не остановить, в один прекрасный день вместо одного мира будет два, и никто не сможет странствовать между ними...
      - Так и пусть расходятся! - яростно перебила его Вивиана. - Я по-прежнему считаю, что это к лучшему. Я не желаю жить в мире христиан, отрекшихся от Матери...
      - Но как же все прочие, как же те, кому суждено впасть в отчаяние? Голос мерлина вновь зазвучал, точно огромный колокол. - Нет, тропа должна остаться, пусть и тайная. Части мира по-прежнему едины. Саксы разбойничают в обоих мирах, но все больше и больше наших воинов становятся приверженцами Христа. Саксы...
      - Саксы - жестокие варвары, - возразила Вивиана. - Одним Племенам не под силу выдворить их с наших берегов, а мы с мерлином видели, что дни Амброзия в этом мире сочтены и что его военный вождь, Пендрагон, - кажется, его зовут Утер? - займет его место. Но многие из жителей этой страны под знамена Пендрагона не встанут. Что бы ни происходило с нашим миром в духовном плане, ни одному из двух миров долго не выстоять перед огнем и мечом саксов. Прежде чем мы сразимся в битве духа, дабы не дать нашим мирам разойтись, мы должны спасти самое сердце Британии от саксонских пожаров. А ведь нам угрожают не только саксы, но и юты и скотты - все эти дикари, идущие с севера. Они повергают в прах все, даже сам Рим; их слишком много. Твой муж провел в сражениях всю свою жизнь. Амброзий, король Британии, достойный человек, но верны ему лишь те, кто когда-то служил Риму; его отец носил пурпур, да и сам Амброзий был достаточно честолюбив, чтобы мечтать об императорской власти. Однако нам требуется вождь, за которым пошли бы все обитатели Британии.
      - Но... но ведь остается еще Рим, - запротестовала Игрейна. - Горлойс рассказывал мне, что, как только Рим справится с беспорядками в Великом городе, легионы вернутся! Отчего нам не положиться на помощь Рима в борьбе с северными дикарями? Римляне - лучшие в мире воины, они выстроили огромную стену на севере, чтобы сдержать натиск разбойников...
      В голосе мерлина снова зазвучал гулкий отзвук, точно зазвонили в большой колокол.
      - Я глядел в Священный источник, - проговорил он. - Орел улетел прочь и никогда уже не вернется в Британию.
      - Рим ничем нам не поможет, - проговорила Вивиана. - Нам нужен собственный вождь. Иначе, когда враги объединятся против нас, Британия падет и на сотни и сотни лет превратится в руины под властью саксонских варваров. Миры неотвратимо разойдутся в разные стороны, и памяти об Авалоне не останется даже в легендах, чтобы дать надежду людям. Нет, нам необходим вождь, которому присягнут на верность все жители обеих Британии - и Британии священников, и мира туманов, что под властью Авалона. Исцеленные Великим королем, - в голосе жрицы зазвенели мистические, пророческие интонации, - миры вновь сойдутся воедино, и в новом мире найдется место для Богини и для Христа, для котла и креста. Такой вождь объединит нас.
      - Но где же мы отыщем этого короля? - спросила Игрейна. - Откуда взяться такому вождю?
      А в следующий миг она вдруг похолодела от страха: по спине ее пробежали ледяные мурашки. Мерлин и жрица обернулись к ней; их взгляды словно приковали молодую женщину к месту - так замирает пташка в тени огромного сокола, - и Игрейна вдруг поняла, почему посланца и пророка друидов называют мерлин, кречет.
      Вивиана заговорила, голос ее звучал непривычно мягко:
      - Игрейна, тебе предназначено родить Великого короля.
      Глава 2
      В комнате воцарилась тишина, лишь тихо потрескивало пламя. Наконец Игрейна глубоко вздохнула, точно пробуждаясь от сна.
      - Что вы такое говорите? Неужто Горлойс станет отцом Великого короля? - Эти слова эхом звенели в сознании Игрейны снова и снова: вот странно, она никогда бы не заподозрила, что Горлойсу уготована судьба столь высокая. Сестра ее и мерлин переглянулись, неприметным жестом жрица заставила старика умолкнуть.
      - Нет, лорд мерлин, сказать об этом женщине должна только женщина... Игрейна, Горлойс - римлянин. Племена ни за что не пойдут за вождем, рожденным сыном Рима. Король, за которым они последуют, должен быть сыном Священного острова, истинным потомком Богини. Твоим сыном, Игрейна, это так. Но ведь одним Племенам никогда не отбросить саксов и прочих дикарей с севера. Нам понадобится поддержка римлян, и кельтов, и валлийцев, и все они пойдут лишь за собственным военным вождем, за их Пендрагоном, сыном человека, которому они доверяют, в котором готовы видеть полководца и правителя. А Древнему народу, в свою очередь, нужен сын венценосной матери. Это будет твой сын, Игрейна, - но отцом его станет Утер Пендрагон.
      Игрейна неотрывно глядела на собеседников, осмысливая сказанное, пока наконец ярость не растопила оцепенение.
      - Нет! У меня есть муж, я родила ему ребенка! - обрушилась на них молодая женщина. - И я не позволю вам снова играть с моей жизнью, вроде как дети камушки по воде пускают: подпрыгнет - не подпрыгнет! Я вышла замуж по вашему указу, и вам никогда не понять... - Слова застряли у Игрейны в горле. Она никогда не найдет в себе сил рассказать им про тот, первый год, даже Вивиана о нем вовеки не узнает. Можно, конечно, пожаловаться: "Мне было страшно"; или "Я была одна, и себя не помнила от ужаса"; или "Даже насилие пережить было бы легче: тогда бы я убежала и умерла где-нибудь"; но все это - лишь слова, не передающие и малой доли того, что ей довелось тогда испытать.
      И даже если бы Вивиана поняла все, проникнув в ее мысли и узнав все то, что Игрейна не могла заставить себя произнести вслух, жрица посмотрела бы на нее с состраданием, даже с толикой жалости; но передумать бы не передумала и меньшего бы от Игрейны не потребовала. На ее памяти, сестра частенько повторяла: "Пытаясь избежать назначенной судьбы или отсрочить страдания, тем самым ты обрекаешь себя на удвоенные муки в следующей жизни". Тогда Вивиана еще надеялась, что Игрейна станет жрицей.
      Так что молодая женщина не произнесла ни слова, но лишь обожгла Вивиану взглядом, смиряя обиду последних четырех лет, в течение которых исполняла свой долг - храбро, одна, смирясь с судьбой и протестуя не больше, чем дозволено женщине. Но - опять? "Никогда, - молча повторила про себя Игрейна, - никогда". И упрямо покачала головой.
      - Послушай меня, Игрейна, - проговорил мерлин. - Я - твой отец, хотя это и не дает мне никаких прав, царственностью наделяет кровь Владычицы, а в твоих жилах течет древнейшая королевская кровь, передаваемая от дочери к дочери Священного острова. Среди звезд начертано, дитя, что лишь король, принадлежащий к двум королевским родам: к королевскому роду Племен, поклоняющихся Богине, и к королевскому роду тех, кто глядит в сторону Рима, исцелит нашу землю от войн и распри. Мир настанет, когда эти две земли смогут жить бок о бок, - мир достаточно долгий, чтобы крест и котел тоже успели примириться. Во время такого правления, Игрейна, даже те, кто следует за крестом, обретут знание таинств, чтобы утешаться в беспросветной жизни страданий и греха и веры в то, что за одну краткую жизнь приходится выбирать между адом и небесами - на целую вечность. А в противном случае наш мир сокроется в туманах, и пройдут сотни лет, возможно, даже тысячи, на протяжении которых Богиня и Таинства будут забыты в роду людском - если не считать немногих избранных, способных странствовать между мирами. Допустишь ли ты, чтобы Богиня и ее труды исчезли из мира, Игрейна, - ты, рожденная от Владычицы Священного острова и мерлина Британии?
      Игрейна потупилась, усилием воли отгораживаясь от нежности, звучащей в голосе старика. Молодая женщина всегда знала - сама по себе, а вовсе не с чьих-то слов, - что Талиесин, мерлин Британии, разделил с ее матерью крохотную искорку жизни, что дала бытие ей, Игрейне, но дочери Священного острова о таких вещах говорить не полагается. Дочь Владычицы принадлежит одной лишь Богине и тому мужчине, которому Владычица доверит дитя, - как правило, это ее брат и очень редко - зачавший ребенка мужчина. Тому есть причина: никто из искренне верующих не дерзнет назвать себя отцом ребенка Богини, а таковыми считаются все дети, рожденные Владычицей. То, что Талиесин сейчас прибег к такому доводу, потрясло Игрейну до глубины души, но одновременно и растрогало.
      - В Пендрагоны можно избрать и Горлойса, - тем не менее упрямо проговорила Игрейна, отводя глаза. - Не верю, будто этот ваш Утер так далеко превосходит всех прочих сынов человеческих, что только он один на эту роль и годится! Если вам нужен Пендрагон, почему бы вам не пустить в ход заклятия и не сделать так, чтобы Горлойса избрали военным вождем Британии и Великим драконом? А когда у нас родится сын, вы получите своего короля...
      Мерлин покачал головой, но заговорила опять Вивиана, и этот тайный сговор еще больше рассердил Игрейну. С какой стати они сообща интригуют против нее?
      - Ты не родишь Горлойсу сына, Игрейна, - мягко проговорила Вивиана.
      - А ты разве Богиня, чтобы от ее имени распределять между женщинами дар материнства? - грубо отпарировала Игрейна, сама зная, что слова ее звучат по-детски. - У Горлойса полно сыновей от других женщин, почему бы и мне не подарить ему сына в законном браке, как ему хочется?
      Вивиана не ответила. Она встретилась взглядом с Игрейной и очень тихо произнесла:
      - Ты любишь Горлойса, Игрейна?
      Игрейна уставилась в пол.
      - Любовь здесь ни при чем. Здесь затронута честь. Он был ко мне добр... - Молодая женщина умолкла на полуслове, но мысли удержу не знали. "... Был добр ко мне, когда я не знаю, куда податься, - одна, всеми покинутая, - и даже вы бросили меня, предоставили моей собственной судьбе. При чем тут любовь?" - Здесь затронута честь, - повторила она. - Я перед ним в долгу. Горлойс позволил мне оставить Моргейну - единственное мое утешение в беспросветном одиночестве. Он был добр и терпелив, а для мужчины его лет это непросто. Он мечтает о сыне, для него сын - смысл жизни и вопрос чести, и я ему не откажу. И если я рожу сына, он будет сыном герцога Горлойса и никого иного. И в этом я клянусь - огнем и...
      - Молчи! - Голос Вивианы, точно оглушительный лязг большого колокола, заставил Игрейну испуганно умолкнуть. - Велю тебе, Игрейна: не клянись или навеки запятнаешь себя клятвопреступлением!
      - А с какой стати ты так уверена, что я не сдержу клятву? вознегодовала Игрейна. - Я лгать не обучена! Я тоже дочь Священного острова, Вивиана! Пусть ты мне старшая сестра, пусть ты жрица и Владычица Авалона, но я не позволю обращаться с собою, точно с лепечущим младенцем вроде вот Моргейны, которая ни слова не понимает из того, что ей говорят, и в клятвах ничего не смыслит...
      Моргейна, заслышав свое имя, резко выпрямилась на коленях у Вивианы. Владычица Озера улыбнулась и пригладила темные волосенки.
      - Ты зря считаешь, будто маленькая ничего не понимает. Младенцы знают больше, чем нам кажется: что у них на уме, они высказать не могут, вот мы и полагаем, что думать они якобы вообще не умеют. А что до твоей малютки... ну, это все в будущем, и при ней я говорить не стану; но кто знает, пожалуй, в один прекрасный день и она тоже станет Верховной жрицей...
      - Ни за что! Даже если мне придется принять христианство, чтобы этому помешать! - бушевала Игрейна. - Ты думаешь, я позволю тебе злоумышлять против жизни моего ребенка, как ты злоумышляла против меня?
      - Спокойно, Игрейна, - вступился мерлин. - Ты свободна, как свободно любое дитя Богов. Мы пришли просить, а не требовать. Нет, Вивиана... возразил старик, предостерегающе поднимая руку, когда Владычица попыталась было его прервать. - Игрейна - не беспомощная игрушка судьбы. И тем не менее, сдается мне, когда она узнает все, в выборе она не ошибется.
      Моргейна капризно завозилась на коленях, Вивиана принялась напевать ей что-то вполголоса, поглаживая волосы. Малютка затихла, но Игрейна, метнувшись вперед, выхватила ребенка, злясь и ревнуя: стараниями Вивианы девочка успокоилась, словно по волшебству! Дочь вдруг показалась молодой женщине чужой, незнакомой - как если бы за то время, что малышка провела на руках у Вивианы, она безвозвратно изменилась, запятнала себя чем-то и уже не принадлежит матери всецело и полностью. У Игрейны защипало в глазах. Моргейна - это все, что у нее есть, а теперь и девочку у нее отбирают: Моргейна, подобно всем и каждому, уже подпала под обаяние Вивианы, а обаяние это любого превращало в беспомощное орудие ее воли.
      В сердцах Игрейна резко прикрикнула на Моргаузу, что по-прежнему сидела у ног Вивианы, склонив голову ей на колени.
      - Моргауза, а ну, вставай и ступай к себе; ты уже почти взрослая, нечего вести себя под стать балованному ребенку!
      Моргауза подняла голову, отбросила с прелестного, недовольного личика завесу рыжих волос.
      - А зачем ты выбрала для своих замыслов Игрейну, Вивиана? проговорила она. - Она не желает иметь с ними ничего общего. Но я женщина, и я тоже - дочь Священного острова. Почему ты не избрала для Утера Пендрагона меня? Почему бы мне не стать матерью короля?
      - Ты готова безрассудно бросить вызов судьбе, Моргауза? - улыбнулся мерлин.
      - А с какой стати выбрали Игрейну, а не меня? У меня-то нет мужа...
      - В будущем у тебя - могущественный муж и много сыновей, но этим, Моргауза, изволь удовольствоваться. Ни мужчине, ни женщине не дано прожить чужую жизнь. Твоя судьба и судьба твоих сыновей зависят от Игрейны. Более ничего сказать не могу, - ответствовал мерлин. - И довольно, Моргауза.
      Стоя с Моргейной на руках, Игрейна почувствовала себя увереннее.
      - Я пренебрегла долгом гостеприимства, сестра моя и лорд мерлин, глухо проговорила молодая женщина. - Мои слуги проводят вас в гостевые покои, принесут вина, воды для омовения, а с заходом солнца подадут ужин.
      Вивиана встала. Голос ее звучал сухо и церемонно, и на какой-то миг Игрейна испытала несказанное облегчение, вновь почувствовав себя хозяйкой в своем доме: не беспомощным ребенком, но супругой Горлойса, герцога Корнуольского.
      - Так на вечерней заре, сестра.
      Вивиана и мерлин многозначительно переглянулись, и от внимания Игрейны это не укрылось. Взгляд жрицы говорил яснее слов: "Оставь пока, я с ней управлюсь, мне не впервой".
      Игрейна почувствовала, как лицо ее застывает железной маской. "Да уж, ей и впрямь не впервой. Но на сей раз она просчитается. Однажды я исполнила ее волю: я была ребенком и сама не знала, что делаю. Но сейчас я выросла, я - женщина, и вертеть мною уже не так просто, как несмышленой девчонкой, которую она отдала в жены Горлойсу. Теперь я буду поступать по-своему, а не по слову Владычицы Озера".
      Слуги увели гостей, Игрейна, возвратившись в собственные покои, уложила Моргейну в постель и захлопотала, засуетилась над девочкой, снова и снова прокручивая в голове услышанное.
      Утер Пендрагон. Она никогда его не видела, но Горлойс без умолку разглагольствовал о его доблести. Утер приходился близким родичем Амброзию Аврелиану, королю Британии, как сын его сестры; но в отличие от того же Амброзия Утер был бриттом до мозга костей, без малейшей примеси римской крови, так что и валлийцы, и Племена шли за ним, не колеблясь. Надо думать, в один прекрасный день Утер станет королем. А ведь Амброзий уже не молод, стало быть, этот день недалек...
      "А я стану королевой... О чем я только думаю? Неужто я предам Горлойса и свою собственную честь?"
      Игрейна вновь взялась за бронзовое зеркало. Позади нее в дверях стояла сестра. Вивиана сняла штаны для верховой езды и надела свободное платье из некрашеной шерсти; распущенные волосы падали на плечи, мягкие и темные, точно черная овечья шерсть. Она казалась совсем маленькой, хрупкой и такой старой, а глаза... так глядели глаза жрицы в пещере посвящения много лет назад, в ином мире... Игрейна поспешила отогнать докучную мысль.
      Вивиана подошла вплотную, привстала на цыпочки, коснулась ее волос.
      - Маленькая моя Игрейна. Впрочем, уже не такая и маленькая, - ласково проговорила она. - А знаешь, маленькая, это ведь я выбрала для тебя имя: Грайнне, в честь Богини костров Белтайна... Когда ты в последний раз прислуживала Богине на Белтайн, Игрейна?
      Уголки губ Игрейны самую малость приподнялись в подобии улыбки, чуть приоткрыв зубы.
      - Горлойс - римлянин и христианин в придачу. Ты всерьез полагаешь, что в его доме соблюдают обряды Белтайна?
      - Нет, наверное, - отвечала Вивиана, забавляясь. - Хотя на твоем месте я бы не поручилась за то, что твои слуги не ускользают из дома в день середины лета, чтобы разжечь костры и возлечь друг с другом под полной луной. Но лорду и леди, стоящим во главе христианского дома, такое заказано; только не на глазах у священников и их жестокого, чуждого любви Бога!
      - Не смей говорить так о Боге моего мужа, Бог есть любовь, - резко оборвала ее Игрейна.
      - Это ты так говоришь. Но не он ли объявил войну всем прочим Богам, не он ли убивает всех тех, кто отказывается ему поклониться, - возразила Вивиана. - Сохрани нас судьба от такой любви со стороны Бога! Я могла бы воззвать к тебе во имя принесенных тобою обетов и заставить тебя исполнить то, что я прошу, от имени Богини и Священного острова...
      - Ну надо же! - саркастически бросила Игрейна. - Вот теперь моя Богиня велит мне стать шлюхой, а мерлин Британии и Владычица Озера готовы поработать сводниками!
      Глаза Вивианы вспыхнули, она шагнула вперед, и на мгновение Игрейна решила, что жрица отвесит ей пощечину.
      - Да как ты смеешь! - проговорила Вивиана, и, хотя голос ее звучал не громче шепота, по комнате прокатилось эхо, так что Моргейна, уже задремавшая было под шерстяным пледом, села в постели и, внезапно испугавшись, заплакала.
      - Ну вот, ребенка моего разбудила... - посетовала Игрейна и, присев на край кровати, принялась убаюкивать девочку. Постепенно с лица Вивианы схлынул гневный румянец. Она опустилась на кровать рядом с Игрейной.
      - Ты меня не поняла, Грайнне. Ты что, думаешь, Горлойс бессмертен? Говорю тебе, дитя: я пыталась прочесть по звездам судьбы тех, от кого зависит благоденствие Британии последующих лет, и повторю еще раз: имя Горлойса там не начертано.
      Колени Игрейны подогнулись, тело вдруг перестало слушаться.
      - Утер убьет его?
      - Клянусь тебе: Утер не будет причастен к смерти Горлойса и в час его гибели окажется далеко. Но подумай вот о чем, дитя. Тинтагель великолепный замок; ты полагаешь, когда Горлойса не станет, Утер Пендрагон не скажет одному из своих вождей: "Возьми замок, а вместе с ним и женщину, что им владеет"? Лучше уж Утер, чем один из его людей.