5

Город Тендара располагался в долине, раскинувшейся посреди Вензийских холмов, а его огромная Башня намного превосходила высотой прочие постройки. В отличие от других, более уединенных Башен, в которых телепаты — наблюдатели, хранители, техники и механики практически не имели связи с внешним миром, эта вовсе не стремилась изолировать их от городского населения. Даже наоборот: пыталась внедрить светский образ жизни, как было принято в Нижних Землях.

Работники Башни, как правило, имели дома в городе, иногда роскошные. Однако к вдовствующей герцогине Хамерфел это не относилось. Эрминия, предпочитавшая своему титулу более скромный (хотя в тендарском обществе куда более престижный) — второго техника Башни Тендары, проживала в маленьком домике на улице Оружейников. Единственной роскошью, которую она себе позволяла, был небольшой сад, полный пряных трав, цветов и фруктовых деревьев.

Эрминии исполнилось уже тридцать семь, но она по-прежнему была стройна, подвижна и ясноглаза, а ее ярко-рыжие волосы блестели так же, как в юности. Все эти годы она жила одиноко, с сыном, и все эти годы не давала повода скандальным сплетням затронуть ее имя. Она появлялась исключительно в обществе сына, домоправительницы и большой старой рыжей собаки.

И происходило это вовсе не от того, что ее сторонились в обществе, наоборот, это она его избегала и даже, кажется, презирала. Дважды ей делали предложение: в первый раз Хранитель Башни — Эдрик Элхалин, а не так давно — ее кузен, Валентин Хастур, тот самый, который приезжал в ее горный замок много лет назад. Он, близкий родственник Хастуров из Тендары и Каркосы, впервые предложил ей выйти за него замуж на второй год ее работы в Башне. Тогда Эрминия отказала, сославшись на слишком недавний срок вдовства. Однажды вечером, на закате лета, через восемнадцать лет после ее появления в городе, он повторил попытку.

Валентин нашел ее в садике городского дома, сидящей на лавке и занятой вышиванием. Ювел лежала у ее ног, но когда он стал приближаться к хозяйке, собака приподняла голову и заворчала.

— Спокойно, спокойно, девочка, — ласково пожурила ее Эрминия. — Пора бы тебе научиться узнавать моего кузена, он бывает здесь достаточно часто. Лежать, Ювел, — строго добавила она, и собака распласталась у ее ног огромной рыжей кучей.

— Приятно знать, что у вас есть такой преданный друг, поскольку других защитников, по-видимому, не имеется. Если я добьюсь своего, она узнает меня лучше, — заметил Хастур, многозначительно улыбаясь.

Эрминия посмотрела в глубокие серые глаза сидевшего рядом с ней мужчины. Теперь в его волосах проглядывали седые пряди, но в остальном он не изменился. Это был все тот же человек, что оказывал ей поддержку и искреннее расположение уже почти двадцать лет. Она вздохнула.

— Кузен, я, как всегда, очень признательна тебе, но, по-моему, ты догадываешься, почему я по-прежнему должна сказать тебе «нет».

— Черт бы меня побрал, если я это знаю, — воскликнул Валентин. — Я предполагаю, что ты не можешь до сих пор горевать о старом герцоге, хотя, вероятно, хочешь, чтобы так считали окружающие.

Ювел потерлась о колени Эрминии и тихо заскулила, требуя внимания. Эрминия рассеянно погладила ее.

— Валентин, ты же знаешь, что ты мне небезразличен, — и это правда, что я больше не горюю по Раскарду, хотя он был прекрасным мужем и добрым отцом моим детям. Но сейчас я не считаю вправе думать о замужестве из-за сына.

— Во имя Аварры, родственница! — воскликнул Хастур. — Неужели ему можно пожелать чего-то лучшего, чем матери, вышедшей замуж за Хастура? Ты только подумай, что будет, если он начнет считать себя Хастуром больше, чем Хамерфелом, или если я поклянусь восстановить его положение соответственно титулу и праву на наследство?

— Когда я впервые пришла в Тендару, то доверила тебе свою жизнь и жизнь своего ребенка… — Но Валентин лишь махнул рукой. — И вовлечь тебя в кровавую междоусобицу в ответ на твою доброту было бы, с моей стороны, черной неблагодарностью, — ответила Эрминия.

— Всего лишь родственное одолжение, — сказал он. — Это я в вечном долгу перед тобой, дорогая моя. Но, Эрминия, как ты можешь до сих пор считать эту старую вражду незакрытой, когда в роду Хамерфелов не осталось больше никого, кроме твоего сына, которому был лишь год, когда в горящем замке погибли его отец и вся челядь?

— Тем не менее, пока мой сын не будет восстановлен в законных правах, я не могу вступать в другой брак, — произнесла Эрминия. — Когда я выходила замуж, то поклялась Раскарду, что посвящу жизнь благополучию рода Хамерфелов. От этой клятвы я не отступлюсь, а втягивать других в наши дела не собираюсь.

— Обещание мертвому не имеет силы, — возразил Валентин, скорее убеждая самого себя. — А я — живой и считаю, что ты мне обязана больше, чем мертвому.

Эрминия вызывающе улыбнулась ему:

— Мой дорогой родственник, я действительно очень многим тебе обязана.

И это так, поскольку, когда герцогиня пришла в Тендару голодная, без гроша в кармане, в лохмотьях, Валентин взял ее к себе в дом и сумел устроить все так, что это не нанесло никакого ущерба ее репутации. В то время он был женат на благородной даме из рода Макаранов. Валентин и жена одели и накормили Эрминию с ребенком, подыскали домик, где она жила до сих пор, и ввели в круг Башни, где она достигла своего нынешнего высокого положения. Все это осталось невысказанным, но было понятно без слов.

— Прости меня, дорогая Эрминия, — извинился Хастур. — Ты ничего не должна мне, я говорил это раньше и то же самое имел в виду сейчас. Раз уж зашла речь об этом, то должник — я, ибо все эти годы пользовался твоей дружбой и расположением. К тому же я помню, как любила тебя моя жена, поэтому думаю, что не оскорблю ее памяти, если предложу тебе выйти за меня замуж.

— Я тоже ее любила, — сказала Эрминия, — и если б я собиралась выйти замуж, то лучше тебя мне никого не придумать, дорогой мой друг. Трудно забыть все, что ты сделал для меня и для моего сына. Но я поклялась, что пока он не будет восстановлен в правах…

Валентин Хастур нахмурился и, пытаясь разобраться в своих чувствах, устремил взор на крону дерева, под которым они сидели. Аластер Хамерфел был, по его мнению, шалопаем, не заслуживающим как высокого титула, так и забот, которые проявляла к нему мать. Но говорить это ей — последнее дело, сын был ее единственным сокровищем, и она не в состоянии была разглядеть в нем ни одного изъяна. Эрминия была привязана к нему всей душой, и ничто не могло опорочить его в ее глазах. Валентин понимал, что допустил ошибку, напомнив ей о сыне, ибо Эрминия знала: при всей своей доброте Валентин недолюбливал юношу.

В прошлом году Аластер был крупно оштрафован за то, что его в третий раз задержали за безрассудную езду в коляске по городу. И такой штраф был самым распространенным среди молодых людей его лет, поскольку те, к сожалению, почитали делом чести нарушать законы, призванные оберегать безопасность всадников и пассажиров экипажей.

«Эти молодые повесы, считающие себя украшением общества, — сущее наказание для родственников, — думал Валентин, сознавая, однако, что такие мысли приходят в голову лишь с возрастом. — Интересно, — продолжал он размышлять, — может, я просто старею?»

Лежавшая в ногах собака вдруг насторожилась и подняла голову, а Эрминия облегченно произнесла:

— Вряд ли Аластер мог явиться так рано, к тому же на улице не было слышно его лошади. Кто бы это мог быть? Явно кто-то, кого Ювел хорошо знает…

— Это твой родственник Эдрик, — сообщил Валентин Хастур, глядя в сторону садовой калитки. — Я, пожалуй, пойду…

— Нет, кузен. Если это Эдрик, то можешь быть уверен, наш разговор будет чисто деловым, но если ему не захочется говорить в твоем присутствии, он не будет церемониться, чтобы тебя спровадить, — со смехом сказала Эрминия. Эдрик был Хранителем первого круга матрикса[12] в Башне Тендары и приходился родственником как Эрминии, так и Валентину.

Он быстро прошел в сад и холодно, по-светски, поклонился Хастуру.

— Мое почтение, кузина, — произнес он формальное приветствие.

Эрминия ответила ему реверансом.

— Добро пожаловать, кузен. Довольно странный час для визита к родственникам.

— Я пришел просить тебя об одном одолжении, — не теряя времени, произнес Эдрик в характерной для него резкой манере. — Вполне семейное дело. Ты знаешь, что моя дочь Флория обучается на Наблюдающую в Башне Нескьи?

— Да, я помню. И — как она?

— Очень хорошо, кузина, но, похоже, в Нескье для нее нет постоянной работы, — ответил Эдрик. — А Кендра Лейнье сейчас беременна, и она возвращается к мужу, пока не родит. В результате в третьем круге Башни Тендары освобождается место для Флории. Но пока все не будет известно наверняка, Флория должна жить здесь, в Тендаре, а тебя, моя дорогая родственница, я попросил бы стать ее наставницей в обществе, поскольку более подходящей кандидатуры трудно себе представить.

Мать Флории скончалась, когда та была еще маленькой, девочка доводилась Эрминии близкой родственницей.

— А сколько сейчас лет Флории? — спросила Эрминия.

— Семнадцать. Пора замуж, но она хочет сначала несколько лет поработать в Башне, — ответил Эдрик.

«Как быстро они растут! — подумала Эрминия. — Кажется, еще вчера Флория и Аластер были детьми, игравшими в этом саду».

— С огромным удовольствием возьмусь за это, — ответила Эрминия.

— Ты пойдешь сегодня вечером на концерт дома Гейвина Деллерея? — спросил Эдрик.

— Да, — сказала Эрминия. — Дом Гейвин — близкий друг моего сына. Они вместе обучались музыке, когда Аластер был еще мальчиком. Мне кажется, Гейвин всегда положительно влиял на него.

— Тогда ты, может быть, присоединишься к нам с Флорией?

— Мне бы очень хотелось, но я тоже абонировала ложу на весь сезон, причем сегодняшний концерт Гейвина сыграл здесь не последнюю роль. — В ее тоне проскользнули ностальгические нотки. — О Эдрик, ты не представляешь, как тяжело думать, что Флории уже семнадцать. Когда я видела ее в последний раз, ей было всего одиннадцать, она носила короткое детское платьице. Я помню, как Аластер жутко дразнил ее — гонялся за ней по всему саду, показывая пауков и змей, пока я не остановила его, позвав обоих ужинать, но и там он продолжал ее донимать, забрав себе все ее пирожные и конфеты. Тогда он получил от няньки хороший нагоняй.

— Ну, с тех пор Флория сильно подросла, и сомневаюсь, что твой сын ее узнает, — сказал Эдрик. — Глядя на нее сейчас, трудно вспомнить, какой непоседой она была в детстве, однако полагаю, что, имея перед собой в качестве примера тебя, дочь узнает, что значит быть настоящей дамой.

— Надеюсь, — произнесла Эрминия. — Когда родился Аластер, я сама была очень молоденькой, ненамного старше Флории. В горах это обычное явление. Однако хотела бы я знать, как такая девочка может быть мудрой матерью и не вредит ли детям, когда их родительница еще сама не вполне повзрослела?

— Я бы этого не сказал, — ответил Эдрик. — По-моему, ты всегда была прекрасной матерью, и ничего плохого об Аластере сказать не могу. Когда же Флория подрастет… — Он замолчал, а потом продолжил: — Мне было жалко смотреть на тебя, обремененную детьми, когда ты сама была еще почти ребенком. По-моему, молоденькие девушки должны быть беззаботны…

— Да, знаю, — согласилась Эрминия. — Мои родичи не хотели, чтобы я выходила замуж за Раскарда, но я никогда не жалела о своем выборе. Про него я могу сказать только хорошее, и я рада, что у меня были дети в то время, когда я могла еще радоваться им под собственной крышей.

Тут с болью она вспомнила о сыне, погибшем в горящем Хамерфеле. Но это было так давно. Возможно, ей действительно следует выйти замуж за Валентина, пока она достаточно молода, чтобы родить еще детей. Валентин уловил эту мысль, ибо она не прикрыла ее психическим щитом, и тепло ей улыбнулся. Эрминия опустила глаза.

— Пусть будет так, как это могло бы быть, — произнес Эдрик, и Эрминия забеспокоилась, как бы он тоже не прочел ее мысли, хотя трудно было представить, что он не одобрил бы ее брака с представителем знатного и могущественного клана Хастуров. — Рад буду видеть тебя в нашей ложе сегодня в антракте. Флория будет счастлива вновь тебя увидеть. Ты всегда была ее любимой родственницей, потому что ты до сих пор такая молодая и веселая.

— Надеюсь, я достаточно молода, чтобы быть ей не дуэньей, а другом и старшей сестрой, — заметила Эрминия. — Всегда завидовала ее матери, потому что всегда хотела иметь дочку.

И вновь она поняла, что Валентин прочитал ее мысль, которую в данном случае она почти намеренно не пыталась скрывать. Когда Эдрик повернулся, чтобы уйти, она взяла его под руку.

— Эдрик, есть еще один вопрос: сон, который я видела прошлой ночью. Он стал так часто повторяться…

— Все тот же сон про Аластера?

— Я не уверена, что это был именно Аластер, — смущенно сказала Эрминия. — Я была в Башне, в кругу, как вдруг вошел Аластер. Я думала, что это Аластер… — повторила она. — Ты же знаешь, как тщательно он всегда одевается, но в моем сне он был в одеждах, которые мог носить его отец. И он разговаривал со мной посредством звездного камня…

Ее голос задрожал. Эрминия дотронулась до висевшего у ней на груди матрикса.

Эдрик напомнил:

— Но этот сон посещал тебя и раньше…

— Да, весь этот год, — подтвердила она. — Похоже, что это какое-то предвиденье будущего, но все равно — ведь ты сам тестировал Аластера…

— Да это так, и тогда я сказал тебе то же, что скажу и сейчас: у Аластера практически нет ларана, по крайней мере, его не столько, чтобы тратить время на подготовку. И уж тем более недостаточно, чтобы стать работником Башни. Но твой сон говорит мне, что ты просто не хочешь смириться с моим решением. Неужели это настолько для тебя важно, Эрминия?

— Я не уверена, что с моим сном все так просто, — заметила она, — поскольку, когда я проснулась, мой звездный камень сиял так, словно его держали в руках…

— Тогда я не знаю, что еще это может значить, — задумчиво произнес Эдрик.

Прежде чем они успели еще хоть что-то сказать, собака вновь насторожилась, повернувшись к калитке. Эрминия поднялась.

— Это вернулся мой сын. Пойду, встречу его.

Валентин посмотрел на нее.

— Ты слишком много о нем беспокоишься, дорогая.

— Ты, безусловно, прав, — сказала Эрминия, — но у меня до сих пор не выходит из головы та ночь, когда я потеряла второго сына только потому, что оставила его без присмотра на несколько минут. Понимаю, прошло много времени, но мне и сейчас страшно, когда Аластер не у меня на глазах.

— Нельзя судить тебя за то, что ты такая внимательная мать, но позволь напомнить, что он уже не ребенок. Самой природой заведено, что в конце концов он должен оторваться от материнской юбки. А если он хочет восстановить свои права наследства, то должен начать добиваться этого. Но ты ведь знаешь, Эрминия, я считаю, что, возможно, будет лучше, если вражда затихнет сама собой, и не стоит раздувать ее. Надо просто подождать, пока не сменится поколение.

— Весьма удачный образ мыслей, кузен, — вмешался Эдрик. — То же самое я говорил ей и раньше. Но она не внемлет голосу разума.

— Оставить моего сына навеки в изгнании, безземельным? — с негодованием возразила герцогиня. В этот момент, когда глаза ее сверкали решимостью, она казалась Валентину исключительно красивой. Одного он желал — чтобы предмет разговора был менее щекотливым. — И оставить неуспокоенным в могиле моего мужа, чтобы его неотомщенный дух скитался по развалинам Хамерфела?

Это буквально шокировало Валентина, и он спросил:

— Неужели ты веришь, что мертвые продолжают сохранять претензии и обиды по отношению к живым?

Но по глазам Эрминии Хастур видел, что она действительно в это верит, и теперь представить не мог, как ему переубедить ее.

Собака вскочила и, побежав через весь сад, вернулась, прыгая и увиваясь вокруг ног высокорослого молодого человека.

— Мама, я и не знал, что ты принимаешь гостей.

Аластер изящно поклонился ей, после чего благожелательно кивнул лорду Валентину и лорду Эдрику.

— Добрый вечер.

— Это не гости, а наши родичи, — сказала Эрминия. — Вы оба останетесь пообедать с нами?

— Я бы с удовольствием, но, к сожалению, меня ждут в другом месте, — по-светски извинился Валентин и ушел, помахав Эрминии рукой.

Эдрик задумался, а потом заявил:

— Пожалуй, не сегодня, мы ведь вечером еще увидимся на концерте.

Эрминия проводила его взглядом, обняв сына за талию.

— Чего ему от тебя нужно, мама? Он все еще выискивает способ жениться на тебе?

— А если бы я вновь вышла замуж, это сильно тебя огорчило бы?

— Чему здесь радоваться, когда твоя мать выходит замуж за кого-то из Нижних Земель, для кого Хамерфел — пустой звук. Когда мы восстановимся в правах и заживем там, где нам положено, — в Хамерфеле, вот тогда, если он не раздумает свататься, пусть приходит, и я решу, какой дать ему ответ.

Эрминия мягко улыбнулась.

— Я — техник Башни, сынок, и, чтобы выйти замуж, не нуждаюсь ни в чьем разрешении. А ты не можешь даже сообразить, что я все-таки еще не старуха.

— Ну что ты, мама. Ты по-прежнему молодая и красивая…

— Я очень рада, что ты так думаешь, сынок, но даже в этом случае, если мне вдруг вздумается выйти замуж, я могу с тобой лишь посоветоваться, но просить твоего разрешения не буду.

Молодой человек опустил глаза и покраснел от стыда, хотя голос матери был мягок.

— Мужчины-горцы ведут себя более учтиво: они идут сначала к родственнику невесты и просят его разрешения за ней ухаживать.

Да, здесь Эрминия не могла его осудить: она сама воспитала сына в обычаях горцев и внушила ему никогда не забывать, что он — герцог Хамерфел. Поэтому теперь все, что он о себе мнил, являлось результатом ее воспитания.

— Скоро вечер. Пойдем в дом.

— Становится сыро. Принести тебе шаль, мама?

— Не такая уж я старуха! — негодующе воскликнула она, когда Аластер взял ее под руку. — Что бы ты ни думал, мой сын, но Валентин сказал одну очень разумную вещь.

— И что же, мама?

— Он сказал, что если ты мужчина и хочешь восстановить Хамерфел, то должен каким-то образом сам приложить к этому руки.

Аластер кивнул. Подумав, он произнес:

— Я много думал об этом последние три года, мама. И все равно совершенно не представляю, с чего начать. В конце концов не могу же я прискакать во Врата Сторна и потребовать у старого лорда Сторна, или кто там сейчас сидит на его троне, отдать мне ключи. К тому же, если Хастуры действительно стоят за справедливость, как трезвонят об этом повсюду, то мне кажется, что они могли бы предоставить мне вооруженный отряд, чтобы отбить замок обратно или хотя бы публично подтвердить мои права на Хамерфел. Как ты думаешь, наш родственник Валентин сможет устроить мне аудиенцию у короля?

— Уверена, что — да, — сказала Эрминия. Она была рада слышать, что ее сын думал над этим вопросом. Пусть пока у него не было никакого плана, но если он собирался спросить совета у более старых и мудрых голов, то это, по крайней мере, было хорошим началом.

— А ты не забыла, что сегодня вечером нам идти на концерт, мама?