14

Когда Аластер впервые очнулся, он был уверен, что виденный им в бредовом кошмаре ад все-таки поглотил его. Тело терзала жгучая боль, но через несколько минут он потихоньку начал соображать, что весь перебинтован и намазан странно пахнущими снадобьями. Открыв глаза, он увидел прямо перед собой озабоченное лицо Ленизы.

Постепенно память начала возвращаться: горящее дерево и его отчаянная попытка спасти Ленизу… Лицо девушки было красное — словно разрумянившееся, одна рука перебинтована, а волосы на висках выгорели.

Она заметила, как взор его остановился на уродливо выжженных проплешинах, и выпалила:

— Да, это безобразно, но лерони говорит, что все скоро будет как раньше, а то, что волосы подгорели, так это для них даже лучше — иногда парикмахеры специально подпаливают кончики волос, чтобы те росли быстрее.

— Меня не это волнует, — перебил ее Аластер, — скажи только, что ты не пострадала.

— Нет, ничего серьезного, — заверила его она. — Я обожгла руку и теперь дней десять не смогу ни месить тесто, ни печь пироги. Так что, если ты хочешь пирога с ягодами, тебе придется подождать, пока рука заживет.

Она тихо засмеялась, и Аластер почувствовал, как неодолимо его влечет к ней.

— Значит, когда-нибудь ты испечешь мне пирог?

— Да, конечно, — сказала Лениза. — Ты ведь этого заслужил, раз не участвовал в пире, который устроили в честь успешного тушения пожара. Если ты голоден, то я сберегла для тебя немного холодных закусок и пирожных.

Тут Аластер задумался, ему ужасно хотелось пить, а есть — ни капельки.

— Кажется, пока что я есть не смогу, но готов выпить целую бочку холодной воды!

— Это из-за твоих ожогов, но теплое питье будет для тебя лучше, чем холодная вода, — сказала она и поднесла к его губам чашку.

В нее был налит тот же пахучий травяной чай, что разносила она вдоль рядов на тушении пожара. Он хорошо утолил жажду. Аластера тут же потянуло в сон, так что он даже подумал, не подмешали ли ему немного снотворного, чтобы заставить спать.

— Ты должен спать, — заметила девушка. — С тебя очень долго не могли снять горящее дерево. Еще повезло, что тебя придавило лишь одной веткой. В конце концов пришла лерони и подняла его с помощью матрикса. Никто уже ни на что не надеялся. Сначала все подумали, что ты умер, а дедушка очень сердился, потому что я плакала навзрыд и не давала себя перевязывать… — Внезапно она покраснела и повернулась, чтобы идти. — Я, наверное, утомляю тебя своими разговорами. Сейчас тебе надо спать. Позже я вернусь и принесу обед.

Успокоенный таким образом, Аластер задремал, и в голове у него сложилась странная картина: эта девушка плакала из-за его ожогов! «Интересно, — подумалось ему, — успела ли она сообщить деду, кто их гость? Знает ли лорд Сторн, что приютил под своей крышей злейшего врага?» Аластер догадывался, что находится во Вратах Сторна. Впрочем, он все равно был абсолютно беспомощен, и единственное, на что оставалось ему уповать, это на пожарное перемирие. С этими мыслями он погрузился в сон.

Когда он вновь проснулся, а по его прикидкам произошло это довольно скоро, Лениза вернулась со служанкой, в руках которой был поднос. Женщина помогла Аластеру сесть, подложив ему под спину кучу подушек, а Лениза присела рядом на кровать и начала кормить его с ложечки мясом и пудингом. Когда юноша основательно поел (удивляясь про себя, насколько мало был в состоянии проглотить за один раз, хотя уже успел проголодаться), она тщательно укрыла его. Затем за ее спиной он увидал морщинистое лицо лорда Сторна.

— Примите благодарность за спасение жизни моей внучатой племянницы, молодой Хамерфел, — сказал старик официальным тоном. — Она мне дороже дюжины дочерей — моя единственная наследница… — Он помолчал и перешел на более личный тон: — Можете мне поверить — я умею быть благодарным. Хотя между нами было много стычек, то теперь, когда вы стали, пусть не по собственному желанию, моим гостем, мы могли бы поговорить о том, как сгладить наши противоречия.

Он помолчал, и Аластер, который хорошо знал светские условности, понял, что настал его черед говорить.

— Поверьте, я очень признателен за ваше гостеприимство, ваи дом. Я слыхал, что не бывает таких ссор, которые нельзя было бы уладить, даже если они происходят между богами, а не только между людьми. А поскольку мы — всего лишь люди, то понятно, что те завалы лжи, что нагромождены меж нами, можно расчистить при наличие доброй воли и обоюдного доверия.

Лорд Сторн облегченно кивнул в ответ. Он снял с себя грубую рабочую одежду, в которой тушил пожар. Седые волосы были зачесаны назад, гладко уложены и так блестели, что Аластер начал подозревать, не парик ли это. Пальцы унизывали перстни, а одет он был в дорогое платье из небесно-голубой парчи. Выглядел старик величественно, даже царственно.

— Тогда я выпью за это, герцог Хамерфел. Позвольте мне торжественно заявить, что если вы готовы забыть прошлые обиды, то вам нечего меня бояться. Даже несмотря на то, что в последнем столкновении с моими людьми вы убили моего племянника, а мне грозили смертью… — в голосе лорда Сторна зазвучали грозные ноты.

Аластер поднял руку, чтобы остановить его и не подвергать испытаниям свою хрупкую безопасность.

— При всем моем уважении, ваи дом, я сегодня впервые появился в ваших землях. Человек, который столь немилосердно третировал вас и путал всю политику, был не я, а мой младший брат-близнец. Его вырастил старый телохранитель моего отца, который ошибочно полагал, что мы с матерью погибли в пожаре, уничтожившем Хамерфел, и что мой брат Конн был последним в роду. Мой брат всегда спешит, и, боюсь, он мог вести себя недостойно и выказать отсутствие хорошего воспитания. Если он нападал на вас без особых на то причин, я могу только извиниться за него перед вами и постараться возместить ущерб. Не вижу причин, по которым эта мучительная кровная вражда должна продлиться еще одно поколение.

Аластер искренне надеялся, что его речь успокоит старика. В ответ лорд Сторн широко улыбнулся.

— В самом деле? Так, значит, это ваш брат совершал набеги на мои земли и убил моего племянника? И при этом он считал себя полноправным герцогом Хамерфелом? А где он сейчас?

— Насколько мне известно, в Тендаре, у матери, где я прожил все эти восемнадцать лет после того, как сгорел Хамерфел, ваи дом. Мы воссоединились менее месяца назад, и я приехал на север, чтобы служить интересам моих подданных здесь, на моих наследственных землях.

— Один?

— Да, один, если не считать… — и тут он вспомнил о Ювел. — Моя собака! Я помню, что слышал, как она выла, когда на меня свалилось дерево. Надеюсь, она не ранена.

— Бедная старая тварь едва подпустила нас к вам для того, чтобы лечить ожоги, — сказал лорд Сторн. — Да, она в безопасности, ее хотели забрать на мою псарню, но внучка узнала ее и привела сюда.

— Я видела ее в таверне, и, если ты помнишь, мы подружились, — улыбаясь, добавила Лениза.

— Моя мать никогда бы мне не простила, если бы со старой Ювел что-то случилось, — произнес Аластер.

Лорд Сторн подошел к двери и открыл ее. Лениза крикнула:

— Джермилла, приведите, пожалуйста, собаку лорда Хамерфела. — И, уже обращаясь к Аластеру, добавила: — Видишь, она в хороших руках — под присмотром моей гувернантки.

Меченосица, которую он уже видел в таверне, вошла, держа Ювел за ошейник. Но едва Аластер попытался сесть в кровати, как собака вырвалась, прыгнула прямо на кровать и принялась лизать ему лицо.

— Ну, хватит, хватит, отойди, хорошая моя девочка, — приговаривал Аластер, которому эти ласки причиняли ощутимую боль. Он тихонько оттолкнул ее голову, приказав: — Все в порядке, старушка, ничего плохого мне не сделали. Со мной все в порядке. А теперь — лежать! — Он посмотрел на лорда Сторна. — Надеюсь, она никого не покусала в вашем доме.

Ювел соскочила с кровати и легла у изголовья, не сводя глаз с лица Аластера.

— Нет, не думаю, — ответил лорд Сторн, — хотя, если бы Лениза с ней не подружилась раньше, она растерзала бы любого, кто попытался к вам приблизиться. Пришлось надеть ей намордник, она так громко лаяла, что могла переполошить всю округу. С тех пор, как вас ранило, она ничего не ела.

— Не приняла ни еды, ни пива, которым угощали работавших на пожаре после тушения, — сказала Лениза. — Наверное, она так беспокоилась о тебе, что даже есть не могла.

— Нет, — произнес Аластер, — мы с матерью приучили ее брать еду только из наших рук.

— Не знаю, хорошо это или плохо, — произнесла Джермилла. — Если вы оба умрете, то бедное животное тоже умрет — от голода.

— К тому же она ни разу в жизни не оставалась без присмотра, — добавил Аластер. — А быть убитой или раненой в ее планы не входит.

— Да, думаю — это так, — согласился лорд Сторн, — но есть старая поговорка: «Ничто в этом мире не бывает наверняка, кроме смерти, да снега будущей зимой»; мы заботимся о наших подопечных или собаках, пока нас не убьют, особенно в нынешние дни.

— Думаю, это не совсем так, — сказал Аластер, вдруг вспомнив, что он находится в руках того же лорда Сторна, который сжег его родовой замок и убил отца. Впрочем, как уже неоднократно слышал Аластер, в горах гость считался неприкосновенным. Но не в этих ли стенах умер его старший брат? И не произошло ли это потому, что Сторн не оказал ему помощи? Вспомнить с точностью он не мог, поэтому ничего не оставалось, как довериться лорду Сторну… и Ленизе.

— Я был бы благодарен вам, местра[15], если бы вы дали ей что-нибудь поесть на вашей псарне, — обратился он к меченосице, поглаживая Ювел и настойчиво ее уговаривая: — Все в порядке, девочка. Иди с ней. Это друг. — С этими словами он поднес руку Джермиллы к носу собаки. — Можешь идти с ней, девочка, и поесть. Поняла?

Ювел глянула на него так, словно действительно поняла, и засеменила рядом с мадам Джермиллой.

Лениза улыбнулась:

— Значит, это вовсе не тот самый легендарный пес Хамерфелов, который натаскан охотиться за всеми, в ком течет кровь Сторнов?

Аластер никогда не слыхал и об этом и усомнился, есть ли в сказке хоть крупица правды.

— Увы, — ответил он. — Но знаю точно — меня, мою мать и даже моего брата она будет защищать насмерть.

— Что это была бы за собака, если бы она этого не делала, — сказала Лениза.

— А теперь, чиа, — произнес лорд Сторн, — хватит пустой болтовни. Мне надо кое о чем поговорить с Хамерфелом, Молодой человек, мне хотелось бы, чтобы вы серьезно подумали о действительных интересах ваших арендаторов, так же как и моих.

— Всегда готов выслушать, — учтиво ответил юноша.

Было в лорде Сторне нечто такое, что заставляло забыть все пережитые бедствия, забыть о мести. Теперь ему уже казалось несколько нелепым его намерение, прибыв сюда, поднять армию против этого пожилого человека. Возможно, с помощью дипломатии и при взаимном понимании удастся избежать войны. А Лениза тем более не была его врагом. По крайней мере, ее он может слушать без предубеждения.

— Земля здесь истощилась и больше не пригодна для землепашества, — начал лорд Сторн. — Я пытаюсь помочь моим арендаторам переселиться в другие места, но они упрямы, как демоны Зандру, возможно, вместе мы сумеем их переучить. Теперь новой отраслью должно стать овцеводство — людей надо убедить разводить скот. Они должны понять, что так будет лучше для всех. Арендное земледелие более не приносит дохода. А в получении дохода с земли вы заинтересованы не меньше моего. Но прежде чем отвечать, подумайте. Давайте обсудим это завтра. — Он встал. — Слышите — идет дождь? Хотел бы я оставаться в доме, лежа, как вы, в уютной теплой постели, когда о тебе заботится юная девушка и подает на ночь чашку глинтвейна. Но мне надо объезжать границы, чтобы убедиться, что ни один из моих дражайших соседей не воспользовался пожаром, чтобы передвинуть пограничные камни — да-да, такое бывает, независимо, горит лес или нет. Кроме того, надо проверить, сложены ли химикаты в надежном месте и стоят ли на посту Наблюдающие.

— Я встану и приготовлю тебе на ночь чашку глинтвейна, когда ты вернешься, дедушка, — пообещала Лениза.

— Нет, девочка, спи и смотри свои прекрасные сны, — сказал он и неловко поцеловал ее в лоб. — Ухаживай за нашим гостем и вовремя ложись спать. А завтра, молодой Хамерфел, мы поговорим с вами наедине. Спокойного вам сна.

И, обменявшись с Аластером дружеским кивком, он вышел из комнаты.

15

Ардрин, лорд Сторн, вышел широким шагом из замка, остановился и задумался: не взять ли с собой кого-нибудь из слуг, чтобы вместе с ним совершить объезд границ? Нет, не было смысла; он производил этот осмотр каждый день, на протяжение всей жизни, с тех пор как ему исполнилось двенадцать лет, и поэтому не захотел тащить с собой людей в ночь.

До сих пор дождь шел мелкий, теплый, почти приятный — особенно после жаркого дня, к концу которого старик немного подустал. Одет он был в одежду из плотной, непромокаемой ткани, шел быстро, почти автоматически проверяя каждый пограничный камень. Уже давным-давно в душе его жило чувство единства с этой землей.

С грустью он думал:

«На этом поле мой отец выращивал яблони, а теперь, кроме овцеводства, оно ни на что не пригодно. В Тендаре с каждым днем все больше развивается производство шерсти; на земледелии никто из нас так и не разбогател, а вот на овцеводстве, пожалуй, это может получиться».

Горько было выгонять с земель арендаторов, которые столько лет обрабатывали земли Сторнов, но оставить их здесь умирать от голода на мертвых землях он тоже не мог. Как ни крути, а делать это заставляла суровая необходимость. Только так у всех них будет шанс на процветание.

Пастухов ему требовалось совсем немного, к тому же он твердо решил, что наберет их из числа приближенных.

«Да, так на самом деле всем будет лучше, — думал Сторн, — успокаивая себя. — Мы не сможем угнаться за требованиями дня, цепляясь за старое. В Нижних Землях или где-нибудь еще они, если повезет, найдут себе участки для земледелия. Фабрикантам в городах требуются хорошие рабочие. Их сыновья и жены могут устроиться прислугой в городских домах. Действительно, так будет лучше, чем цепляться, как голодные животные, за обесплодившие фермы».

Он не заметил, как дождь пошел сильнее, и лишь теперь вдруг осознал, что с неба сыплет мокрый снег. Старик поскользнулся и упал, но поднялся вновь. Снег теперь повалил такой густой, что ему пришлось сунуть руки в карманы плаща и продолжать путь, оглядывая нанесенный пожаром ущерб и запоминая увиденное.

Пройдя довольно долго, Сторн начал жалеть, что не разрешил Ленизе приготовить ему горячий ужин перед сном, вода просачивалась даже сквозь толстую ткань плаща.

Ему показалось, что в темноте мелькнул огонек, причем в таком месте, где, как пелось в старинной балладе, «огня не могло быть следа». «Разве что, — с юморком подумал он, — это коровы принесли огоньку пастухам». Его первой реакцией была не тревога, а любопытство. Сторн решил подойти ближе, посмотреть, не зажжется ли тот вновь; возможно, это был лишь уголек, но в ночи он был виден издалека.

Но огонь больше не появлялся, и теперь Сторн не был уверен, видел ли он его вообще. Это мог быть блик от звезд на каком-то металлическом предмете. Вспомнился случай, произошедший с ним в молодости, когда он поднял тревогу, увидев в ночи искру, оказавшуюся отблеском лунного света на пряжке ремня и висящем на нем ноже какого-то пастуха.

С того самого дня его всегда одолевали сомнения. Эти чувства постоянно конфликтовали в его душе с прочно укоренившейся привычкой поднимать тревогу при виде огня в неположенном месте. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы сначала разобраться, что происходит, а затем уж звать подмогу. Будь то пожар, вражеская армия или бандиты — в любом случае он должен был сперва оценить степень опасности.

Осторожно сойдя с дороги, старик двинулся в направлении огня. Теперь тот вновь виднелся впереди, то угасая, то вновь разгораясь по мере приближения, и Сторн ощутил гордость, что его зрение такое же острое, как и несколько десятков лет назад. Теперь оно подсказало ему, что огонь этот — не что иное, как блик на стекле.

Но блик — от чего, Зандру его побери?! Сквозь тучи не мог пробиться ни звездный, ни лунный свет. Лишь несколько его арендаторов были настолько богаты, чтобы иметь застекленные окна. Он осторожно подошел к дому и обнаружил, что тот хоть и был безлюдным, но где-то внутри его горел огонек — в нарушение строжайших приказов, запрещавших разводить открытый огонь без крайней необходимости. И именно его слабый отсвет заметил он в ночи.

Ступив на деревянный порог, мучительно заскрипевший под ногами, старик вошел внутрь. От тепла сразу стало удивительно хорошо, но закон оставался законом, а опасность опасностью; придется потушить огонь, чтобы уберечь этих людей от штрафа и неприятной беседы с начальником пожарной охраны. Вблизи огня от его одежды повалил пар. И вдруг Сторн отскочил назад с широко раскрытыми от ужаса глазами, когда его руки наткнулись на что-то висящее под потолком, на ощупь напоминающее тело.

«Неужели все они повесились? Но почему?»

Сторн опять пошел вперед, заставив себя подойти ближе, чтобы в слабом свете костра разглядеть то, чего боялся увидеть. И тут из груди его вырвался вздох облегчения. Это были лишь плащи, подвешенные под стропилами на просушку.

Затушив огонь песком из корзины, стоявшей рядом, он стал ждать фермера, чтобы прочитать ему нотацию о недопустимости разведения открытого огня по ночам. Но где же эти люди, ушедшие в ночь и оставившие огонь без присмотра? Он мог побиться об заклад, что шляются они неспроста, хотя мог и ошибаться.

Но через некоторое время, когда никто не пришел, он вновь отправился на улицу, в холод, чтобы закончить обход. Погода становилась все хуже и хуже — мокрый снег валил все сильнее, и лорд Сторн подумал, что самое разумное было бы оставить все до утра и вернуться обратно — провести ночь у очага одного из арендаторов, а проверку границ и подсчет убытков от пожара закончить завтра. Как это ему пришло в голову, что можно оценить ущерб в темноте в такую бурю? Не пускает ли он пыль в глаза молодому Хамерфелу? Но нет, когда он выходил, дождь был мелкий и приятный, к тому же ему хотелось побыть одному на свежем воздухе.

Теперь ветер зловеще завывал, и опыт подсказывал, что пора искать убежище. Одно дело гордость, другое — безрассудство.

Лучше всего было бы зайти на ближайшую ферму. Там жил человек по имени Джеред, уже лет двадцать — тридцать арендовавший землю. Ферму приходилось закрывать, и ему уже было послано предупреждение. Но тот, насколько известно было лорду Сторну, не торопился сниматься с насиженного места. Идти было тяжело. Сапоги промокли после того, как он наступил в лужу и зачерпнул воды; стекавшая по голеням жижа уже пропитала чулки. Через какое-то время старик увидел светившую в окне Джереда лампу и, подумав, что трудно представить себе более желанное зрелище, громко крикнул, дабы оповестить о своем прибытии прежде, чем стучаться в дверь.

Молодой человек с закрытым черной повязкой глазом, с рваной шляпой на голове, придававшей ему свирепый и дикий вид, открыл ему дверь. Сторн не помнил, чтобы раньше когда-нибудь его видел.

— Чего тебе надо? — подозрительно спросил он. — Разве не должны добропорядочные люди в этот забытый богом час лежать в постели?