12

Работа в пожарной команде заставила Аластера пересмотреть свое представление об аде. Сейчас один из верхних кругов царства Зандру, который, говорят, представлял собой замерзший мир, казался ему чуть ли не раем. Пот пропитал его волосы и одежду, кожа лица горела, словно ее жарили на медленном огне, а во рту и в горле было сухо и жарко, как в пустыне. Аластер хоть и не был настолько избалованным, каким его считали некоторые, но всю свою жизнь твердо полагал, что внешний вид есть показатель его положения в обществе и должен соответствовать титулу. Теперь он сокрушенно сознавал, что одежды его безнадежно испорчены. Даже если тщательно заштопать дыры, прожженные искрами, он будет похож на оборванного старика, работавшего справа от него.

«Однако крестьяне здесь действительно семижильные. Вот этот настолько стар, что годится мне в деды, но все еще полон сил и ничуть не устал, в то время как я готов свалиться и умереть. Да, где уж мне, эдакому неженке, равняться с ними».

Ювел лежала на земле там, где кончалась линия огня. Ей потребовалась вся выучка и преданность, чтобы оставаться на месте. Она не могла отвести глаз от Аластера, как и не могла отойти настолько далеко, чтобы не слышать его голоса. И это — невзирая на переживаемый ею в данный момент страх. Ему бы попытаться услать старую собаку подальше от пожара, в место, где она бы так не волновалась.

Стройная женская фигурка в старом, поношенном клетчатом плаще и лиловой широкополой шляпе приблизилась к старику и подала ему кожаный бурдюк с водой. Он дал ей подержать лопату, пока жадно пил, заливая воду в широко раскрытый рот. Затем она вернула лопату, взяла бурдюк и пошла дальше вдоль ряда, приближаясь к Аластеру. Когда девушка узнала его, ее глаза округлились, очевидно, кто-то из свиты сообщил ей тогда, кто он такой.

— Удивительно видеть вас здесь, лорд Хамерфел, — тихо сказала Лениза.

Аластер подумал, что у нее были для этого все основания, ибо сам удивился не меньше, увидев ее здесь.

— Рад приветствовать вас, дамисела, — произнес он с изысканным поклоном. — А что здесь делаете вы? Из всех мест в доменах это — самое неподходящее для вас.

— Может быть, вы думаете, что я сгину в пламени, если пожар выйдет из-под контроля? Здесь любой вам скажет, что так может думать только самый глупый из нижнеземельцев! — вспыхнув от гнева, ответила она. — Если надо, здесь все идут на пожар — мужчины и женщины, простые и благородные!

— Что-то я не видел, чтобы старый лорд Сторн рисковал своей драгоценной головой, — пробурчал Аластер.

— Это потому, что вы не потрудились посмотреть направо — он стоит от вас менее чем в двенадцати футах!

Рукой Лениза показала на старика.

От неожиданности Аластер поперхнулся. Так этот старик и есть лорд Сторн? Неужели этот согбенный дед — то чудовище, которым пугали его с детства? Как такое может быть, если от порыва ветра он качается! То же мне, нашли пугало!

Жест Ленизы привлек внимание Сторна. Он отставил лопату и с суровым выражением на лице подошел к ним.

— Этот по-идиотски одетый шалопай пристает к тебе, девочка?

Лениза поспешно замотала головой.

— Нет, дедушка.

— Дай парню воды и занимайся своим делом. Не задерживай ряд! Ты же знаешь, насколько важно, чтобы вода регулярно доставалась каждому — или ты хочешь, чтобы люди попадали в обморок?

— Нет, ваи дом, конечно, нет, — кротко ответила она и, стрельнув глазами в сторону Аластера, пошла с бурдюком дальше вдоль линии. Какое-то время юноша продолжал стоять неподвижно, глядя ей вслед, пока сосед не ткнул его под локоть. Только тогда он опять принялся махать мотыгой, взрыхляя усыпанную листвой землю на противопожарной полосе.

Внучка Сторна. Вот уж — ничего общего со стариком, глядя на которого действительно можно было сказать «одет по-идиотски». Но на данный момент он навеки разделен с ней, и, возможно, лишь по этой причине возник в нем соблазн потянуться к девушке. Аластер строго напомнил себе, что он обручен… обручен с Флорией, ждавшей его в Тендаре, следовательно — не должен заглядываться на других женщин, особенно из рода, с которым Хамерфелы враждовали уже целых четыре поколения! Он попытался выкинуть Ленизу из головы и думать только об оставшейся в Тендаре Флории, представляя себе, как они вместе с его матерью переживают его отсутствие. И даже попытался представить, каково это быть телепатом, когда ты в любое время можешь мысленно связаться с любимым человеком.

Подобная мысль заставила Аластера обеспокоиться. Ему этого совершенно не хотелось. Если сейчас между ним и Флорией была связь, то не подглядела ли она, как он флиртует с девчонкой из семейства Сторнов, и не посчитала ли его за беспутного обманщика? Может ли она просмотреть его сознание и что с ней будет, когда она обнаружит там сплошные образы Ленизы? Аластер поймал себя на том, что мысленно пытался объясниться с невестой, но тут вдруг осекся, вспомнив о Конне, который, тут уж без всяких сомнений, был телепатически связан с ним и мог читать его самые сокровенные мысли. Никогда он не сможет ни наврать Конну, ни заставить его поверить в свои благие намерения…

Что за жизнь такая, когда все твои самые интимные мысли и побуждения выставлены напоказ перед столькими людьми?!

Это его пугало. Он всегда был открыт Конну. Его брат, возможно, знал его даже лучше, чем Аластер знал сам себя, и это ужасало. Но еще более ужасно было понимание того, что брат знал и худшее, на что он способен…

Юноша попытался мысленно представить себе лицо Флории, и ничего не получилось, перед ним возникала лишь лукавая улыбка Ленизы.

Тогда Аластер усилием воли отбросил игривые мысли и сосредоточился на борьбе с пожаром. Краем глаза он замечал, что старый лорд Сторн не отстает от молодых мужчин, делая свою часть тяжелой работы, и даже больше. Когда Лениза вновь подошла с ведром, Аластер заметил, что из ведра на этот раз шел парок, и решил, что это, наверное, какой-то травяной чай. Лениза остановилась возле деда, и Аластер услыхал их разговор.

— Это глупо, дедушка. Ты не настолько силен, чтобы в твои годы делать такую работу.

— Не болтай чепухи, девочка. Я выполнял эту работу всю жизнь и не собираюсь бросать ее сейчас! Делай свое дело и не пытайся давить или командовать мной.

Под его пронзительным взглядом другие девушки наверняка растаяли бы на месте, но Лениза не намеревалась уступать.

— А какая будет польза, если ты упадешь в обморок от жары? Неужели это будет хороший пример для наших людей?

— Так что ты хочешь, чтобы я сделал? — проворчал он. — Я тушу пожары каждое лето, с детского возраста, уже семьдесят лет подряд.

— Тебе не кажется, что ты уже выполнил свою норму в этой жизни, дедушка? Никто не станет уважать тебя меньше, если ты пойдешь в лагерь и возьмешься там за более легкую работу.

— Тогда я не смогу приказывать людям делать то, чего не делаю сам, внучка. Давай занимайся своей работой, а мою оставь мне.

Аластер невольно восхитился упрямством старика. Когда Лениза подошла к нему, он подхватил ведро, приник к нему губами и с жадностью начал пить. Там действительно оказался чай из неизвестных ему трав, с сильным ароматом, исключительно хорошо утолявший жажду и моментально устранявший сухость в горле.

Возвращая ведро, он поблагодарил ее и спросил:

— Твой дед всегда работает на пожарах вместе со своими людьми?

— Сколько я его помню, и как говорят, то же делал и до моего рождения, — ответила она. — Но теперь он действительно слишком стар. Как бы мне хотелось увести его в лагерь. Сердце у него слабовато.

— Да, это похоже на правду, но я могу только восхищаться его здоровьем, которое позволяет работать ему наравне со своими людьми, — честно сказал Аластер, и она улыбнулась.

— Значит, вы не считаете моего бедного старого дедушку настоящим людоедом, лорд Хамерфел?

Она произнесла это с озорными нотками. Аластер сделал ей знак говорить потише; перемирие на пожаре — может, и закон в горах, и благородные люди, как Сторн, возможно, честно его соблюдают, но как он мог верить остальным окружавшим его незнакомцам! Узнай они — кто он, его могут убить.

— Плохой подарок для сердца вашего дедушки — узнать, что его заклятый враг стоит рядом с ним!

На это Лениза с достоинством ответила:

— Неужели вы верите, что мой дед позволит так опозориться — нарушить пожарное перемирие, наш самый древний закон?

— Я думал так лишь до тех пор, пока не увидел его, вы ведь сами знаете, что сплетни и слухи могут сделать чудовище даже из самого Святого Валентина в снегах, — произнес Аластер, но про себя был уверен, что не стоит давать лорду Сторну такого шанса. — Про вашего деда тоже ходит много слухов.

— По большей части — наверняка хороших, — сказала девушка. — Вы уже напились? Мне надо идти дальше, иначе он опять будет меня ругать.

Аластер неохотно отдал ведро и опять нагнулся, приступая к работе. У него не было никакой привычки к ручному труду, поэтому сейчас спину ломило и каждый мускул на руках и ногах, казалось, выл от боли. Ладони, даже защищенные толстыми кожаными рукавицами, зудели так, словно с них содрали кожу. Аластер бросил взгляд на небо, откуда палящее солнце посылало свои безжалостные лучи. Хоть бы облачко появилось! Рубашка прилипла к спине. Время едва перевалило за полдень, и он ощущал, что до ужина еще целая вечность.

Если бы девушка предложила Аластеру более легкую работу в лагере, он бы моментально согласился. Хамерфел с тоской посмотрел вслед удалявшейся от него вдоль строя лиловой шляпке.

Здесь же полно привычных к тяжкому труду работяг! Неужели каждые руки так много значат? Наверное, здесь, в горах, это было своеобразным делом чести — доказать, что ты мужчина, и это удерживало их на месте. Даже старого лорда Сторна, который в любом цивилизованном обществе давно мог бы по возрасту не заниматься такими работами. В Тендаре наверняка бы произвели какое-нибудь разделение между благородными и простонародьем, но от Конна Аластер знал, что здесь, в Хеллерах, подобное случалось крайне редко. Аластер оперся на мотыгу и потянулся, разминая ноющую спину. Какого черта он вообще сюда пришел? Сверху вдруг раздался странный, как бы механический, вой — совершенно неожиданный звук. Радостные возгласы прокатились вдоль линии пожарных, когда меж деревьев показался в небе маленький летательный аппарат, осторожно маневрировавший, чтобы держаться подальше от клубов дыма. Аластеру раньше доводилось слышать о планерах, летающих на энергии матрикса, на которых в этих горах перевозят противопожарные химикаты, но видеть своими глазами еще не доводилось. Аппарат скрылся из виду, а стоявший рядом человек пробормотал:

— Это лерони из Башни пришли нам на помощь.

— Они принесли химикаты для тушения огня?

— Точно. И правильно сделали, а то — кто знает, не они ли сами начали этот чертов пожар своим клингфайром и еще какой-нибудь дьявольщиной!

— Скорее всего, загорелось от молнии, — сказал Аластер, но человек был настроен скептически.

— Ну да, как бы не так. Тогда почему сейчас пожаров больше, чем во времена моего деда, можешь сказать, а?

Аластер понятия не имел. На это он мог заметить лишь следующее:

— Поскольку во времена твоего деда я не жил, то не знаю, было тогда пожаров больше или нет. И не думаю, чтобы ты это знал, — после чего вновь нагнулся, продолжив работу.

Это дело не для герцога Хамерфела. Если бы он знал заранее, что быть герцогом в горах означает копаться в грязи, то с радостью уступил бы титул Конну!

Нет, не бывать этому. Аластер мрачно посмотрел в небо, представляя, как оно покрывается мелкими облаками. Облака наливаются, становятся серыми и тяжелыми, закрывают солнце и в конце концов проливаются дождем — благословенным дождем! На небе с южной стороны действительно появилось облачко, маленькое и пушистое. Он вообразил, как оно растет, быстро распространяясь по небу, клубясь и темнея, надвигаясь все ближе…

Но оно действительно росло и ширилось, неся с собой холодный ветер, и продолжало темнеть и набухать. Аластер был удивлен и восхищен:

«Неужели мне удалось каким-то образом это сделать?»

Он проэкспериментировал несколько раз, пока не убедился в своей правоте. Каким-то образом его мысли управляли облаком и формировали его, делая все больше и больше, пока фантастические замки и башни из пара не закрыли половину неба!

Не являлось ли это проявлением неизвестного вида ларана, на который его не догадались протестировать? Он не мог сказать. С появлением облака стало гораздо прохладней; тогда он прилежно опять склонился над мотыгой, прежде чем в голову ему пришла очередная мысль:

«А не могу ли я вызвать дождь? Не удастся ли мне загасить огонь и спасти всех от бедствия?»

Но беда была в том, что он хоть и мог сделать облако темней и гуще, но не знал, когда оно станет достаточно большим, чтобы из него хлынул дождь. Надо было лучше слушать, когда мать пробовала рассказывать ему о простейших способах применения ларана.

«Жаль, что я не могу проникнуть в сознание Конна, как он проникает в мое, и научиться этому искусству от него».

Его попытка мысленно создать облако отняла столько времени, что девочки и мальчики, разносившие воду, успели сделать полный круг. Среди них он заметил Ленизу, теперь уже вдалеке, и подумал, не специально ли ее переставили в другой ряд. И тут вдруг понял, что ревнует ее к мужчине, получавшему из ее рук воду… ревнует гораздо больше, чем ревновал Флорию к Конну в Тендаре.

«Разумеется, мой брат Конн знает так мало о городской жизни, что даже не замечает женщин, если думает, что они принадлежат другим мужчинам».

На какое-то мгновение Аластеру стало стыдно за презрительное отношение к брату в таких вопросах.

«А действительно, что здесь смешного, если Конн ведет себя благородно? Но стоит ли мне перенять его деревенские понятия о морали?»

Небо теперь так затянуло грозовыми тучами, что поднялся сильный ветер. Аластер, раздевшийся до пояса, начал мерзнуть и натянул рубашку, которая висела, обвязанная вокруг талии. Он была мокрой от пота… но нет, это были уже капли дождя — большие, падавшие редко, и он тут же вообразил, как дождь начинает идти все быстрее и быстрее…

Когда хлынул настоящий ливень, радостный гомон пронесся по рядам пожаротушителей, а с границы горящего леса повалили густые клубы пара. Аластер отложил мотыгу и с чувством облегчения и удовлетворения поглядел в небо.

— Эй, смотри! — крикнул кто-то пронзительно.

Недоуменно переведя взгляд, Аластер вдруг увидел начавшее крениться горящее дерево и, к своему ужасу, заметил, что рядом, в нескольких ярдах, Лениза как раз несла ведро воды. До конца не соображая, что делает, Аластер опрометью побежал вдоль пожарозащитной полосы. Он бросился к девушке, пытаясь ее спасти, выхватив из-под падающего дерева…

Но далеко убежать они не успели. Дерево с оглушительным треском рухнуло на землю, увлекая за собой более мелкие деревья и кустарник. Ими-то и накрыло Ленизу с Аластером, придавив обоих к земле. Он пытался вынести ее на руках из-под падающего дерева, и теперь, когда мир раскололся у него над головой, она оказалась под ним, прикрытая его телом. Последнее, что он услыхал, был обезумевший вой Ювел.

13

Конн наблюдал за пожаром отстраненно, не имея особого желания влезать в сознание Аластера. Рано или поздно Аластеру придется самому решать, как установить отношения с Маркосом и бывшими подданными Хамерфелов. Если он будет соблюдать обязанности по отношению к фермерам в тушении пожаров, что Конн делал, начиная с девяти лет, они обязательно его примут, и произойдет это гораздо быстрее.

Угроза смерти сломала все барьеры между братьями. Паника, овладевшая Аластером, когда он увидал падающее дерево и попытался оттолкнуть Ленизу подальше от него, передалась Конну. Казалось, горящая крона накрыла его самого. Удушающее огненное море, треск падающего дерева, даже сумасшедший вой Ювел — все это прогремело в его сознании, словно он находился там, а не в тихой комнате матери. Юноша встал, шатаясь, на ноги, какое-то время не понимая, что происходит.

Его наполняло ощущение опасности. Прошло несколько мучительных мгновений, пока он вновь осознал, что стоит один, в сумерках, а слух улавливает только звуки с тихих улочек Тендары. Где-то вдали лает собака, скрипит колесами телега. Аластер вдруг куда-то пропал — то ли умер, то ли потерял сознание, после чего жестокое видение оставило Конна.

Он вытер с лица выступивший пот. Что случилось с братом?

Героизм, временами бурно им овладевавший, на этот раз мог стоить ему жизни. Конн осторожно попробовал поискать сознанием прерванную связь с Аластером, но нашел только боль и темноту… Правда, боль означала, что Аластер, по крайней мере, жив, возможно, тяжело ранен, но все еще жив.

Медяшка, сидевшая у его ног, выла не переставая.

«Наверное, тоже приняла какое-то сообщение от хозяина, — подумал Конн. — А может, она воспринимала его, Конна, возбуждение и отчаяние?»

— Все в порядке, девочка, — сказал он, погладив щенка по голове. — Все в порядке. Успокойся.

Огромные черные глаза Медяшки смотрели умоляюще, и Конн подумал:

«Да. Я немедленно должен ехать в Хеллеры. Так или иначе, но я буду нужен Маркосу».

Он привык самостоятельно принимать решения. Уложив одежду в седельную сумку, сходил на кухню захватить еды на дорогу, и только тут до него дошло, что в доме матери он жил как гость, и раз уж не собирался просить у нее разрешения на отъезд, то, по крайней мере, должен был поставить ее в известность о своих намерениях.

Оставив седельную сумку, он пошел искать Эрминию. Проходя через зал, он вдруг увидел, как открылась входная дверь и в дом вошел Гейвин Деллерей, напоминающий птицу с ярко раскрашенными перьями: на нем были малиновые кожаные ботинки, в тон волос, завитых в локоны, и ленточек по обшлагам рукавов рубашки. Едва взглянув на Конна, тот сразу понял — что-то неладно.

— Доброе утро, дорогой друг. Что случилось? Пришли вести от Аластера?

Конн, бывший отнюдь не в настроении терять время на светские условности, выпалил:

— В горах пожар, брат ранен, возможно — убит.

С лица Гейвина как будто сдуло игривое выражение. Он поспешно произнес:

— Ты должен немедленно сообщить об этом своей матери, она сможет выяснить, жив он или нет.

Об этом Конн не подумал, он все еще очень мало знал о ларане. Чувствуя, что его голос дрожит, он произнес:

— Ты пойдешь со мной? Я не смогу взглянуть ей в лицо, если вдруг получится, что я принес ей весть о смерти Аластера…

— Конечно, — сказал Гейвин.

Они вместе пошли искать Эрминию и обнаружили ее в комнате за шитьем. Она подняла глаза и улыбнулась сыну, но, когда тот не ответил на улыбку, взгляд ее моментально стал испуганным.

— Конн, что случилось? А что здесь делаешь ты, Гейвин? Ты знаешь — мы всегда тебе рады, но чтобы ты пришел сам, в этот час…

— Я хотел узнать, нет ли новостей, — сказал Гейвин, — но когда обнаружил Конна в таком состоянии…

— Мне немедленно надо ехать в Хамерфел, мама. Аластер тяжело ранен, если не погиб во время тушения пожара.

Лицо Эрминии побелело.

— Ранен? Откуда ты знаешь?

— Я был с ним в контакте как раз перед тем, как это произошло. Очень сильное ощущение — то ли страх, то ли боль — вот что там было, — произнес юноша, но она мгновенно поняла все сама, едва задала вопрос. — Я видел, как на него упало горящее дерево!

— Всемилостивая Аварра! — прошептала Эрминия. Моментально достав звездный камень, она склонилась над ним, но очень скоро облегченно подняла глаза.

— Нет, думаю — он не умер. Тяжело ранен — да. Возможно, лежит без сознания, но только не умер. Он вне пределов досягаемости, надо послать за Эдриком или за Ренатой, которые могут связаться с людьми в Башне Трамонтаны, а те тогда выяснят, что случилось в горах. Хранители могут связываться друг с другом.

— За Флорией тоже пошлите, родственница, — сказал Гейвин. — Она наверняка хотела бы знать, что происходит с ее женихом.

— Да, конечно, — согласилась Эрминия, опять наклоняясь к звездному камню. Через мгновение она подняла голову и сказала:

— Они идут.

Конн счет необходимым заметить:

— Для меня это все — лишняя задержка. Я чувствую, что немедленно должен ехать к нему.

Эрминия сурово покачала головой.

— Как раз спешка здесь не нужна, если ты действительно должен ехать, то лучше отправиться в путь, точно зная, что произошло. Иначе ты можешь попасть в западню, устроенную Сторном, как попал твой брат незадолго до вашего рождения.

— Ну, раз вопрос ставится так, — вступил в разговор Гейвин, — то он не должен ехать один. Клянусь, я буду рядом с ним и в жизни, и в смерти.

Эрминия обняла Гейвина, выразив этим порывистым жестом то, на что у нее не хватало слов. Тут Медяшка вдруг подняла голову и залаяла. Послышались шаги, и в комнату вошли Флория с Ренатой, одетой в свое малиновое рабочее платье, а вслед за ними — Эдрик Элхалин.

— Я пришел сразу, как только узнал, что нужен тебе, родственница, — сказал он, подойдя к Эрминии.

— Расскажи, что случилось, дорогая, — произнесла Рената сиплым, невыразительным голосом эммаски. Конн быстро все объяснил. Выслушав его, Эдрик мрачно заметил:

— Надо немедленно сообщить об этом королю Айдану.

Рената возразила нахмурившись:

— Ни в коем случае. У его величества сейчас достаточно неприятностей, и он ни слова не должен услыхать об этом происшествии в Хамерфеле.

— Значит, Антонелла умерла? — спросил Гейвин. — Я ведь слышал, что она начала поправляться…

— До вчерашней ночи так оно и было, — сказала Флория. — Ночью за мной прислали просмотреть ее, у нее в мозгу лопнул еще один сосуд. Она не умерла, но говорить не может, а вся правая сторона тела парализована.

— Да, бедная королева, — произнесла Рената. — Она со всеми была добра, и Айдан будет сильно горевать, если потеряет ее. По крайней мере, он должен находиться рядом с женой, покуда его присутствие еще может давать ей хоть какое-то облегчение.

— Мне тоже следует быть возле нее, — заметила Флория. — Может быть, бдительность и постоянное наблюдение позволят предотвратить очередной удар, который, скорее всего, будет означать смерть.

— Тогда с ней должна быть только я, — произнесла Рената. — А твое место, Флория, мне кажется, должно быть рядом с матерью твоего жениха… — но при этом она посмотрела на Конна, — и думаю, твой отец с этим согласится. Ты нужна Эрминии, а я останусь с ее величеством. До того, как я стала Хранителем, я была Наблюдающей…

— К тому же у вас неизмеримо больше опыта, чем у меня, — добавила Флория с облегчением и благодарностью.

Конн тоже ощущал, как разрывается его сердце между братом и королем, которого он так полюбил. Не умея скрывать раздражение, он произнес:

— Тогда во имя всех богов, давайте же скорее узнаем, что с Аластером.

Он глянул на Флорию, она встретила его взгляд, и ни один из них не осмелился закончить мысль, мелькнувшую в этот миг:

«Я не желаю своему брату ничего плохого. Клянусь. Но если его с нами больше нет…»

«Мне кажется, что я полюбила Аластера только потому, что сквозь него видела тебя…»

Так или иначе, теперь Конн знал: он и Флория больше не могут игнорировать свои чувства. Но в первую очередь они должны позаботиться об Аластере.

Не успела Рената подняться, чтобы достать свой звездный камень, как входная дверь опять распахнулась, и в дом вошел Валентин Хастур.

— А, Рената, я как раз надеялся найти тебя здесь. Ты очень нужна, немедленно иди к ее величеству, а я позабочусь о леди Эрминии и ее сыновьях — в конце концов они станут и моими приемными детьми.

Рената коротко кивнула и поспешила к выходу. Эрминия покраснела, затем наградила Валентина приветливым взглядом и улыбнулась.

«Я так рада, что ты здесь, родственник. Ты всегда приходишь, когда мне больше всего нужна чья-нибудь помощь».

Конн подумал:

«Я рад за нее. Она вышла замуж за моего отца, не успев закончить играть в куклы, и жила одна все эти годы, заботясь исключительно о благополучии моего брата. Настала пора, чтобы кто-нибудь побеспокоился и о ее счастье».

В руках Эдрика сверкнул звездный камень. Он быстро создал из присутствующих круг, и Конн моментально почувствовал присутствие другого круга. Он понял без слов, что они соединились с работниками далекой Башни в Трамонтане.

«Приветствую вас, родственники. Пожар потушен, и теперь у нас есть свободное время, чтобы принять вас».

В мозгу у Конна возникла картина выжженного леса и обезлюдевшей, выгоревшей деревеньки на землях Сторнов. Далее он увидел, как роются землянки для бездомных, раздается пища и одежда.

«Что с моим сыном?»

Этот вопрос задала Эрминия, и ее сознание вышло из круга, устремившись на поиски сына, к которым моментально присоединился и Конн.

«Он поправляется, но находится в замке Сторна — в качестве гостя, под защитой законов гостеприимства, которые тот свято соблюдает, — тут же заверил Эрминию Хранитель Трамонтаны. — Ему не причинят никакого вреда, а раны его не смертельны. Уверяю вас».

— Если Аластер ранен, то я буду нужен Маркосу и моему народу, — сказал Конн. — Мама, позволь мне ехать. Я уже собрал вещи, но ты должна дать мне хорошую, сильную лошадь. На моей уехал Аластер. Мне надо добраться туда как можно быстрее.

— Бери все, что тебе нужно, — сказала она. — Любая лошадь моей конюшни в твоем распоряжении. Я тотчас же последую за тобой, но один ты доберешься быстрее.

— Я тоже еду, — заявила Флория.

— А я поеду с Конном, — произнес Гейвин.

Тогда Конн обратился к Гейвину и матери:

— Ну зачем туда ехать кому-то из вас? Мама, ты должна оставаться здесь, в безопасности, а ты, Гейвин, заботился бы здесь о ней. Я прекрасно понимаю, что у тебя самые добрые намерения, друг мой, но ты даже не представляешь, что такое горные дороги, а в одиночку ехать быстрее, чем вдвоем.

— Раз Аластер ранен, то ему без меня не обойтись, — твердо сказала Эрминия. — А ты тем временем будешь выполнять поручение короля — собирать армию, о которой он говорил. Я знаю дорогу на Хамерфел так же хорошо, как и ты. Но тебе следует отправляться туда как можно быстрее.

— Тогда, Гейвин, ты будешь сопровождать мою мать и Флорию, раз уж им так необходимо туда ехать. Это будет лучшая услуга, которую ты можешь мне оказать, — с мольбой в голосе обратился к нему Конн.

— Я чувствую, что должна ехать с тобой, Конн. Это касается всех нас: тебя, меня и Аластера, — тихо заметила Флория.

— Ты права, — согласился он, — но будет лучше, если ты останешься с моей матерью. Она очень в тебе нуждается.

Эрминия проводила Конна до его комнаты, где он взял седельную сумку, после чего, прихватив на кухне хлеба и сушеного мяса, пошел седлать лошадь. Когда он отъезжал, мать стояла в воротах, провожая его взглядом.

Медяшка рванулась за ним, потащив за собой державшую ее на поводке Эрминию. Та сначала попыталась удержать собаку, но затем спустила ее с поводка, прошептав:

— Позаботься о нем, девочка.

Она стояла, глядя, как ее второй сын уезжает вдаль, в горы, уже поглотившие первого. Затем пошла в дом послать в Башню записку с просьбой о предоставлении отпуска, а также уладить хозяйственные вопросы с прислугой, чтобы с первым лучом солнца тронуться в путь. Настало время вернуться к мужниному наследству, брошенному двадцать лет назад.