– Стараюсь этого избегать.
      – Напрасно, в другой раз посмотри! Эти щелкоперы мать родную не пожалеют ради завлекательной истории. Не далее как завтра нам позвонят и потребуют выкуп, а нет – продадут эти письма какому-нибудь издателю для серии женских романов или для рубрики "Советы влюбленным". Форменный шантаж, и ничего больше. Угроза огласки! Медлить нельзя.
      – Не надо звонить в полицию! Пойми, Роуз, мне невыносимо полоскать перед чужими свое нижнее белье! У нас вино в кладовке осталось? Доставай, Роуз! Помирать, так с музыкой!
      Они чудом не скатились с лестницы.
 
      На другой день, всякий раз, когда мимо дома проезжал почтовый фургон, Эмили раздвигала занавески в надежде, что он остановится. Фургон не остановился.
      На следующий день у обочины притормозил пикап телемастера: водитель искал нужный адрес. Эмили выбежала на улицу, готовая отразить нападки любых журналистов – охотников копаться в чужом белье. Нападок не последовало.
      На третий день, когда здравый смысл подсказывал, что у "Гринтаун газетт" было достаточно времени, чтобы накопить желчи и выплеснуть ее на свои страницы, разлития желчи не произошло.
      На четвертый день в почтовом ящике очутилось какое-то письмо, причем без участия почтальона. Имя адресата на конверте было выведено каллиграфическим почерком и выглядело так, будто его написали лимонным соком, а потом подержали над огнем, чтобы буквы стали рельефными.
      – Мамочки, – прошептала Эмили, – адресовано Эмили Бернис Уотрисс!Марка в два цента, дата гашения – четвертое июня двадцать первого года. – Она подняла письмо и посмотрела конверт на просвет, пытаясь проникнуть в его тайну. – Украдено четыре дня назад, – удивленно произнесла она, – а теперь еще раз отправлено мне же! Зачем?
      – Распечатай, – посоветовала Роуз. – Конверт шестидесятидвухлетней давности, а что внутри?
      Собравшись с духом, Эмили извлекла на свет хрупкий листок с коричневатыми строчками, выведенными изящным почерком со множеством завитушек.
      – Четвертое июня двадцать первого года, – прочитала она. – Начинается так: "Моя дорогая, ненаглядная Эмили…"
      У Эмили по щеке скатилась слеза.
      – Ну, продолжай! – потребовала Роуз.
      – Письмо адресовано мне!
      – Не спорю, но сейчас мы с тобой – две старые боевые подруги. Ничто не может нас смутить. Дайка сюда!
      Выхватив у сестры письмо, Роуз поднесла его к свету. По мере того как она разбирала каллиграфический почерк прежних времен, ее глаза сощуривались, а голос звучал все тише:
      – Моя дорогая, ненаглядная Эмили. Не знаю, как выразить словами все чувства, которые вместило мое сердце. Я восхищаюсь Вами не один год, но когда мы кружимся в танце или сидим с веселой компанией на берегу озера, мне не под силу заставить себя говорить о сокровенном. Возвращаясь домой, я вижу свое лицо в зеркале и стыжусь собственного малодушия. Но теперь я должен наконец высказать свои потаенные мысли, чтобы окончательно не сойти с ума. Боюсь причинить Вам обиду, поэтому готов потратить не один час, вновь и вновь переписывая это письмо. Драгоценная Эмили, хочу, чтобы Вы знали о моей искренней привязанности к Вам; все то время, что отпущено мне судьбой, я готов провести рядом или вместе с вами. Один Ваш благосклонный взгляд может сделать меня самым счастливым человеком на свете. Мне не раз приходилось подавлять в себе желание прикоснуться к Вашей руке. А при мысли о чем-то большем, о самом легком поцелуе, меня охватывает такое волнение, которое дает мне смелость сказать Вам эти слова. Мною движут благородные намерения. Если позволите, я бы хотел поговорить с Вашими родителями. Пока этот день и час не настал, посылаю Вам уверения в глубочайшей привязанности и желаю, чтобы жизнь у Вас сложилась наилучшим образом. Последние слова Роуз прочла ясно и отчетливо:
      – Подпись: Уильям Росс Филдинг.
      Роуз взглянула на сестру.
      – Уильям Росс Филдинг? Это еще кто такой? Похоже, влюблен был не на шутку, если писал тебе такие письма.
      – Бог свидетель, – воскликнула заплаканная Эмили Бернис Уотрисс, – не имею ни малейшего понятия!
 
      День за днем приходили все новые письма, но не с остальной почтой: в полночь или на рассвете их тайком опускали в почтовый ящик, а Эмили и Роуз потом читали вслух, по очереди утирая слезы. День за днем автор просил у Эмили прощения из своего далекого времени, тревожился о ее будущем и подписывался с росчерком и почти явственным вздохом: "Уильям Росс Филдинг".
      И каждый день, закрыв глаза, Эмили говорила:
      – Прочти-ка еще раз. Думаю, теперь я готова.
      К концу недели, когда у Эмили накопилось шесть ветхих, едва не рассыпающихся листков почтовой бумаги, она воскликнула, дойдя до полного изнеможения:
      – Хватит! Черт бы побрал этого презренного шантажиста, который не хочет показаться мне на глаза! Сожги эту писанину!
      – Нет, подожди, – ответила Роуз, протягивая сестре очередной конверт, но не пожелтевший от времени, а ослепительно белый, совершенно новый, без обратного адреса, в котором лежало письмо, также без подписи.
      Эмили мгновенно возродилась к жизни, схватила новое послание и прочла вслух:
      – "Каюсь, я участвовал в этой неприятной для вас затее, которой необходимо положить конец. Вашу корреспонденцию можете получить по адресу: улица Саут-Сент-Джеймс, дом одиннадцать. Прошу меня простить".
      И никакой подписи.
      – Ничего не понимаю, – сказала Эмили.
      – Проще простого, – отозвалась Роуз. – Человек, пересылающий письма, пытается ухаживать за тобой при помощи чужих посланий времен президентства Кулиджа!
      – Господи, у меня все лицо горит – потрогай, Роуз. Зачем, скажи на милость, человеку взбираться по приставной лестнице, обшаривать чердак, скрываться бегством? Почему нельзя остановиться напротив дома и покричать?
      – Наверно, потому, – негромко сказала Роуз, крутя в руках новое письмо, – что его автор страдает от такой же застенчивости, какой мучился в незапамятные времена Уильям Росс Филдинг. Ну, что будем делать?
      – Хотела бы я знать… – произнесла Эмили, глядя в окно. – Кто обитает в доме номер одиннадцать по Саут-Сент-Джеймс?
 
      – Это здесь.
      В тот же день, ближе к вечеру, они нашли указанный дом.
      Саут-Сент-Джеймс, дом 11.
      – Интересно, кто сейчас оттуда смотрит в нашу сторону? – спросила Эмили.
      – Явно не тот тип, который написал покаянное письмо, – ответила Роуз. – Лестница его не придавила, а совесть, видно, давит. В этом доме обретается тот полоумный, который пересылал тебе старые письма. Но если мы будем и дальше здесь торчать, сюда сбежится вся улица. Вперед.
      Они поднялись на крыльцо и позвонили. Дверь распахнулась. На пороге стоял старик, лет под восемьдесят; его вид выражал крайнее удивление.
      – Кого я вижу: Эмили Бернис Уотрисс, – воскликнул он. – Добрый день!
      – Черт побери, – не сдержалась Эмили Бернис Уотрисс, – чем вы занимаетесь?
      – В данный момент? – уточнил он. – Собираюсь пить чай. Не желаете присоединиться?
      Они бочком прошли в гостиную, примостились на стульях, готовые в любую минуту сорваться с места, и стали смотреть, как он заваривает "оранж пеко".
      – Со сливками или с лимоном? – спросил он,
      – Не заговаривайте мне зубы! – парировала Эмили.
      – Прошу.
      Они молча приняли чашки, но пить не стали; хозяин сделал несколько глотков и произнес:
      – Мне позвонил друг и признался, что сообщил вам мой адрес. Да мне и самому всю эту неделю было крайне неловко.
      – А мне, по-вашему, каково? – возмутилась Эмили. – Стало быть, это вы похитили у меня письма, чтобы мне же их переслать?
      – Да, я.
      – Изложите свои требования!
      – Требования? Об этом нет и речи! Вы опасались шантажа? Как глупо, что я об этом не подумал. Нет-нет. Это у вас те самые письма?
      – Те самые!
      – Верхнее письмо, самое первое, датированное четвертым июня двадцать первого года. Будьте добры, откройте конверт. Держите листок так, чтобы я не видел, а я буду говорить, хорошо?
      Эмили разложила письмо на коленях.
      – Что дальше? – спросила она.
      – Просто послушайте, – ответил он и начал читать едва слышным голосом. – Моя дорогая, ненаглядная Эмили…
      Эмили ахнула.
      Старик помолчал, прикрыл глаза и повторил, будто считывая это послание с собственных ресниц:
      – Моя дорогая, ненаглядная Эмили. Не знаю, как выразить словами все чувства, которые вместило мое сердце.
      У Эмили вырвался глубокий вздох. Старик шепотом продолжал:
      – Я восхищаюсь Вами не один год, но когда мы кружимся в танце или сидим с веселой компанией на берегу озера, мне не под силу заставить себя говорить о сокровенном. Возвращаясь домой, я вижу свое лицо в зеркале и стыжусь собственного малодушия. Но теперь я должен наконец высказать свои потаенные мысли, чтобы окончательно не сойти с ума…
      Роуз достала платок и вытерла нос. Эмили достала свой и приложила его к глазам.
      Старческий голос звучал то приглушенно, то громче, то снова тихо:
      – А при мысли о чем-то большем, о самом легком поцелуе, меня охватывает такое волнение, которое дает мне смелость сказать Вам эти слова.
      В конце он опять перешел на шепот:
      – Пока этот день и час не настал, посылаю Вам уверения в глубочайшей привязанности и желаю, чтобы жизнь у Вас сложилась наилучшим образом. Подпись: Уильям Росс Филдинг. Попрошу следующее письмо.
      Эмили развернула листок так, чтобы хозяину дома не было видно.
      – Моя бесценная, – начал он. – Вы не ответили на мое первое письмо, и причиной тому может оказаться следующее: либо оно затерялось, либо его от Вас скрыли, либо Вы его получили, но затем уничтожили или спрятали. Если я Вас обидел, простите… Куда бы я ни пришел, везде слышу Ваше имя. Молодые люди только о Вас и говорят. Девушки рассказывают, будто в скором времени Вы отправитесь в путешествие за океан…
      – В те времена так было заведено, – сказала Эмили, вроде бы себе самой.-Девушек, а иногда и юношей отсылали из дому на год, чтобы все лишнее стерлось из памяти.
      – Даже если в памяти не было ничего лишнего? – спросил старик, читавший по собственным ладоням, лежавшим у него на коленях.
      – Даже так. У меня с собою еще одно письмо. Вы можете сказать, что в нем?
      Развернув листок, она увлажнившимися глазами пробегала строчку за строчкой, а старик опустил голову и повторял слово в слово по памяти:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.