– Они перебьют друг друга раньше, чем это сделает лес. – Деятельной натуре Иты претило долгое ожидание.
      Нет ничего плохого в том, что враги сцепились между собой, как стая гиен, дерущихся из-за добычи.
      И все же намного лучше окунуться с головой в безудержный вихрь битвы, посылая стрелу за стрелой в ненавистные лица. Ощутить гул тока крови, пульсирующей в венах, услышать сердце, бьющееся так сильно, будто это молот, с силой опускающийся на наковальню.
      В решающие моменты сражения начинаешь ощущать нереальность происходящего. Каждая клетка тела напряжена до предела. Ведь в любую секунду безжалостная сталь может порвать мягкую плоть. Но пока тело не накрыла обжигающая волна непереносимой боли, взор остается ясным, а руки слушаются хозяина. И каждый смертный уверен в том, что горькая чаша страданий минует его.
      Мощный всплеск энергии, а затем, когда битва окончена, – полнейшее опустошение. Странное отупение, когда все вокруг подергивается легкой пеленой, становясь безразличным. Чувства перегорают во время боя. После него остается лишь пепел победы или поражения…
      – Перебьют – и никого не останется. – В сердцах Ита ударила сжатым кулаком по земле.
      – Зачем тебе остальные, когда Хрустальный Принц идет прямиком в твои руки? – Толинель стремился понять эту странную девушку – и не мог.
      – Думаешь, он сможет? Тем более неся на плечах такой груз!
      – А ты боишься, что Принц дойдет?
      – Нет. Буду рада, если он рухнет в пропасть. Не хочется пачкать руки о грязного предателя.
      – Даже так?
      – Да. А почему ты спрашиваешь? Не веришь мне?
      – Положа руку на сердце – нет. Мне кажется, этот человек нужен тебе живым больше, чем мертвым.
      – С чего ты взял? – Ите стало смешно.
      Странный художник за долгие годы жизни в совершенстве освоил технику живописи, так и не научившись разбираться в людях.
      – Представь себе бесконечную заснеженную равнину, где нет ничего, кроме льда.
      – Зачем?
      – Чтобы понять, о чем я говорю.
      – Хорошо, представила, и что дальше?
      – По окровавленному следу идет голодная волчица.
      – Это я?
      – Предположим.
      – Тогда нужно добавить – озлобленная голодная волчица, снедаемая чувством праведного гнева.
      – Ладно, пусть озлобленная. И она преследует лося.
      – А почему не медведя или дракона?
      Нет, с этим художником нельзя говорить о серьезных вещах.
      За тысячелетия скитаний по земле он окончательно утратил связь с реальностью. Если в течение вечной жизни мозги высыхают, покрываясь плесенью, то Ита не хотела бы настолько долго влачить жалкое существование.
      – Он может быть кем угодно. Главное – волчица понимает: это ее последний шанс. После того как жертва будет поймана и съедена, жизнь кончится. И поэтому на уровне подсознания хищница осознает: чем дольше будет жить добыча, тем дольше протянет и она сама.
      – Ты странный.
      – Почему?
      – Потому что думаешь не так, как обычные люди.
      – Зачастую люди вообще не задумываются над своими поступками. Я-то как раз обычный, а вот ты – нет.
      – Истории про голодных волчиц говорят не в твою пользу.
      Толинель не счел нужным прореагировать на последние слова, оставив без внимания откровенную насмешку.
      – Кстати, тебе известно, почему Сарг отдал стрелы судьбы одержимой ненавистью лучнице? – Художник неожиданно переключился на другую тему.
      – Нет. Хотя уверена, у него имелись веские причины. Просто так никто не разбрасывается древними артефактами.
      – Да, основания были. Он рассчитывал, что ты остановишь Хрустального Принца.
      – Сарг отдал стрелы в нужные руки. Только непонятно, чем ему так насолил этот предатель.
      – Лично ему – ничем. Но он может раскачать лодку…
      Все это уже было. Причем неоднократно.
      – Я устала от твоих бесконечных историй о накренившемся мире. Неужели нельзя придумать что-нибудь более интересное?
      – Никто ничего не придумывает.
      – Ладно.
      Ита поняла: ненормального художника не переубедить.
      – А кроме лодки, имелась другая причина?
      – Гибель мира для тебя недостаточный повод чтобы…
      – Достаточный, только слабо верится, что простой человек способен на свершение, недоступное даже богам.
      – Боги существуют благодаря вере обычных людей. С утратой веры они погибнут.
      – Вот так просто?
      – Скорее уж сложно.
      – Ладно. Не будем углубляться в темные дебри твоей непонятной философии, лучше объясни, как этот ублюдок может раскачать лодку?
      – Во все времена существовали герои и антигерои. Первые совершали подвиги, вторые творили ужасные злодеяния, одно упоминание о которых приводило в ужас. И те и другие вписывались в четкую картину мироздания, не нарушая закона всемирного равновесия. Но рано или поздно должен был появиться, так сказать, нейтрал – тот, кто не будет героем или антигероем.
      – Ты хочешь сказать, что жалкий трус и предатель и есть этот самый «нейтрал»? Не слишком ли много чести для обычного ничтожества?
      – В древнем пророчестве сказано: «Когда боги, устав от вечной жизни, начнут войну, пожирая друг друга, появится человек, способный уничтожить мир. Он не будет ни добрым, ни злым, ни плохим, ни хорошим. Ни героем, ни демоном. Он будет нейтральным. Серый цвет сочетает в себе белый и черный. Этот человек будет серым».
      Одно из двух – либо Толинель окончательно спятил и все это придумал, либо и вправду являлся посланником Сарга, и тогда… Не исключено, что в его словах имеется некий смысл.
      Проблема заключалась в том, что у Иты не было явных доказательств. Да, художник обладал магическими способностями. Да, он помог ей перебраться на остров и договорился с лесом. Но все остальное вполне могло быть не более чем плодом его нездорового воображения.
      – Предположим, я верю в истории про богов, героев, нейтралов и прочее. Тогда ответь на главный вопрос: почему ты сам не убьешь Хрустального Принца? К чему возиться со мной и стрелами, если сам можешь прикончить кого угодно.
      – Я не убийца.
      – Ах да! Ты же великий художник, чей талант…
      – Я не могу никого убить. Тот, кто должен изобразить истинную сущность Смерти, не имеет права убивать сам. Таковы условия, изменить которые мне не под силу.
      – Даже если речь идет о твоей собственной жизни?
      – Ей ничто не угрожает.
      – Прости, я забыла – ты ведь бессмертный. А убиваешь исключительно чужими руками. Попросить лес сбросить в пропасть нескольких смертных – не значит убить их.
      – Я скорее выполняю волю Сарга, чем…
      – Конечно, сам ты ни при чем. Чистый невинный мальчик с незапятнанными кровью руками. Знаешь, больше всего на свете я ненавижу таких, как ты. Говорящих о морали, о долге чести, о достоинстве, гневно изобличающих зло и несправедливость.
      – Ты ненавидишь не кого-то или что-то. Ты ненавидишь исключительно ради самой ненависти.
      – Не важно, что или кого ненавижу я, сейчас разговор о тебе.
      – Ошибаешься. Мы говорим о тебе. А точнее, я начал рассказывать, почему Сарг отдал тебе стрелы судьбы.
      – И к чему мы пришли?
      – К тому же, с чего начали. Друид полагал, ты можешь убить человека. И вначале так и было. Но после того, как сломались стрелы, все изменилось.
      – Разве я стала меньше ненавидеть предателя?
      – Наоборот. Еще больше. Просто отныне ты уже не можешь жить без него. А последняя стрела…
      – Я уже слышала эту историю, можешь не повторяться. Как только рассчитаюсь с подонком, отдаем ее тебе.
      – Сомневаюсь.
      – В моем слове?
      – В том, что у тебя хватит сил убить свою ненависть.
      – Напрасно.
      – Нет. Детские обиды и глупые шалости переросли в нечто большее. «Нейтрал» мог убить тебя и не сделал этого. Интересно почему?
      – Ты же у нас самый умный и знаешь ответы на все вопросы.
      – Я знаю только то, что сейчас здесь происходит нечто странное. Человек не может идти по воздуху, не используя магию. И ты должна была умереть дважды. Первый раз – от руки предводителя отряда, на чью жизнь покушалась, а второй – когда ранила себя отравленным ножом.
      – Скажи честно, ты сам не устал от глупых историй? Все эти сказки про крылья смерти на поверку не стоят ломаного гроша.
      Толинель тяжело вздохнул. На редкость трудно разговаривать с тем, кто не хочет тебя понять.
      – Если я от чего и устал, то лишь от своей миссии. Нас с Саргом многое связывает, поэтому я не смог отказать ему в пустяковом одолжении. Которое на поверку оказалось большим, трудным, запутанным делом.
      – Знаешь, я тоже начала от тебя уставать. Если бы я могла без твоей помощи покинуть этот «чудесный» остров, уже давно отдала бы стрелу и забыла о нашей встрече.
      – Но без меня ты отсюда не можешь уйти.
      – Не могу.
      – И потому нам придется дождаться развязки.
      – Выходит, так. Кстати, а что ты имел в виду, когда говорил о воздухе и магии?
      – Только то, что Принц идет по воздуху, не используя магию.
      Предвидя новый вопрос, Толинель пояснил:
      – С магией он бы летел по воздуху, а не шел. Улавливаешь разницу?
      – Нет.
      У Иты создавалось впечатление, что они говорят на разных языках.
      – Это Мефисто – остров, куда невозможно долететь. Сюда можно переместиться так, как это сделал я, либо использовать портал. И то и другое обычному человеку не под силу.
      – А как же я?
      – Во-первых, ты не обычная, а во-вторых, я тебе помог.
      – То, что подонок, предавший голос крови, не может быть нормальным человеком, я знала давно, а вот как он идет по воздуху, остается загадкой.
      – Для меня тоже.
      – Даже так? – Ита была искренне удивлена. – А мне казалось…
      – Можно прожить в десять раз больше, чем я, и все равно не будешь знать ответы на все вопросы. Это в принципе невозможно.
      – Раз ты смог вызвать Мефисто, то должен знать все, что с ним связано.
      – Мне известно многое про летающий остров, но я впервые сталкиваюсь с тем, что к нему кто-то идет по воздуху.
      – В таком случае это может быть поворотным пунктом в истории этого клочка суши.
      – И не только его. Твоя встреча с Принцем может изменить судьбу мира.
      – Ничего она не изменит. – Ите надоел затянувшийся разговор ни о чем. – Я убью предателя, передам стрелу Саргу – и все будут довольны. После чего ты сможешь до конца дней обсуждать с друидом проблемы накренившейся лодки.
      – Пусть так. Будем считать, что со мной все понятно. А ты?
      – Я?
      – Да, чем после этого будешь заниматься ты?
      – Продолжать войну.
      – Твоя война окончится вместе со смертью Хрустального Принца.
      – Моя война закончится только тогда…
      Ита не закончила фразу, потому что увидела, как сгорбленная под тяжестью груза фигура сначала опустилась на колени, а потом распласталась в воздухе, словно огромная птица, зависшая над добычей.
      – Смотри, он упал! Точнее, лег… А… В общем, не знаю, как это назвать, но там что-то случилось.
      Художник и сам видел, как обессиленный человек «лег». Хотя точнее было сказать «воспарил над пропастью, раскинув в стороны руки-крылья».
      – С ним что-то случилось!
      – Безусловно.
      – И как долго он будет находиться в таком положении?
      – Не знаю.
      – Проклятье!
      Ите начинало казаться, что это никогда не кончится. Как будто сама судьба оберегает мерзавца. Скоро деревья сбросят в пропасть жалкие остатки выживших, а главный предатель останется вне досягаемости. Кто угодно пришел бы в отчаяние. Цель казалась такой близкой, и вдруг…
      – Стоп!
      У нее же осталась последняя стрела. Художник уверен – лучница настолько «горячо любит» своего врага, что не представляет без него жизни. Настало время проверить, так ли это на самом деле.
      – Не знаю, как ты будешь ее доставать, но это уже не мои проблемы. – Таким тоном говорят только те, кто безоговорочно уверен в своих словах.
      – Что? – Глубоко задумавшись, Толинель не сразу понял, о чем речь.
      – Мне ничто не мешает выстрелить в сердце человека, который давно перестал им быть. Прямо сейчас.
      – Ты хочешь использовать последнюю стрелу?
      – Как ты догадался? – Ита даже не пыталась скрыть насмешку.
      – Лучше… – Толинель осекся на полуслове.
      – Лучше этого не делать? А то рухнет блестящая теория насчет одинокой волчицы, идущей по следу? Ну что же ты молчишь?
      Несмотря на разницу в возрасте и жизненном опыте, взрослый не может объяснить малышу, что тот не прав, до тех пор пока ребенок сам этого не захочет.
      – Сделай то, что должна, и покончим с этим.
      Что сейчас ни говори, девушка все равно поступит так, как считает нужным. Один из этих двоих должен умереть. И чем скорее, тем лучше. Остальное не имеет значения.
      – Я сделаю…
      Ита встала с земли, разминая затекшее тело. Теперь прятаться не от кого. Единственный выстрел поставит точку в затянувшемся противостоянии.
      – Когда боги, устав от вечной жизни, начнут войну, пожирая друг друга, появится человек, способный уничтожить мир, – кажется, так?
      – Да.
      – А про меня в пророчестве ничего не говорилось? – Ита подняла с земли лук.
      – Нет.
      – Странно. Может, ты ошибся и это не «серый» человек, а обычный предатель?
      – Обычные люди не ходят по воздуху.
      – С тобой не поспоришь.
      – С тобой тоже. – Он говорил игривым тоном, но в воздухе чувствовалось скрытое напряжение.
      – Получается, я не просто мщу, а еще и спасаю мир?
      Лучница достала последнюю стрелу.
      – Выходит, так. Впрочем, с некоторых пор для тебя мир уже ничего не значит.
      – А для тебя? – Впервые за весь разговор Ита в упор посмотрела на художника.
      Он явно не ожидал подобного вопроса.
      – Для тебя мир что-нибудь значит? – с нажимом повторила лучница.
      – Да. – В голосе не было и капли сомнения, но ответ явно запоздал.
      – Так я и знала. – Она не пыталась скрыть торжества.
      Маленькая ложь рождает большое недоверие. А художник солгал по-крупному. Она и раньше догадывалась: тот, кто убивает чужими руками, не может быть честным. Ни с собой, ни с другими. А теперь окончательно убедилась в этом.
      Получается, что все эти истории про лодку, героев и богов – не более чем вымысел, плод воспаленного воображения сумасшедшего.
      И значит, она убивает не какого-то мифического человека, а обычного предателя.
      – Я убиваю предателя! – произнесла вслух Ита, натягивая тетиву. – Предателя – и никого больше. И не важно, что думают остальные. Это моя война и моя месть. Только моя – и ничья больше.
      Лучница ошибалась только в одном. И это была главная ошибка.
      С некоторых пор это была уже не только ее война.

      Чужая душа – потемки, в неизведанных тайниках ее всегда найдется место добру и злу. Может, поэтому у каждого человека есть свои ангелы и демоны. У одних сильнее первые, у других – вторые. Но при всем этом сохраняется некий баланс. Одна из сторон имеет преимущество, не перерастающее в безраздельное господство.
      Карт был совсем молод. Восемнадцать лет – тот возраст, когда юноша становится мужчиной. Пройдет немало времени, прежде чем мужчина докажет себе и окружающим, что стал равным среди равных.
      Он отправился на войну не по собственной воле. У Карта, как и у многих других, не было выбора. Разумеется, он боялся. Перед сражением не испытывает страха только сумасшедший. Но в нужный момент юноша совладал со своим страхом – и бился не хуже других. Не его вина, что он родился на семь лет позже брата. И уж тем более младший не виноват в том, что старший спас ему жизнь, заслонив собственным телом от копья.
      Никто ни в чем не виноват. Это просто жизнь, без всяких прикрас. Такая, какова она на самом деле.
      Смерть брата настолько потрясла Карта, что равновесие в его душе нарушилось. Обезумевшие демоны, почувствовав слабость, сокрушили преграды и вырвались на свободу, превратив жизнь юноши в сущий ад.
      Раз за разом перед глазами несчастного возникала одна и та же картина: куртка брата трещит на спине, а из образовавшейся дыры появляется окровавленный язык ненасытного монстра.
      Чудовище, пожирающее плоть одного смертного, старается дотянуться до второго и не может. Оно так близко, что кажется: стоит только взмахнуть мечом – и отрубишь язык. Но меча нет. Есть только голые руки и страшная мысль – брат до сих пор жив. Он чувствует, как рвутся внутренности, испытывая адскую, ни с чем не сравнимую боль…
      Карт пытался бороться, думать о чем-то другом, выкинуть из головы ужасные воспоминания, но тщетно. Проклятые демоны полностью завладели сознанием жертвы.
      Человек способен привыкнуть ко многому, только не к безумию. Когда пытка стала совсем уж невыносимой, он решил броситься со скалы. Последнее, что его сдерживало, – желание узнать, достигнут ли соплеменники странного острова.
      Карт чувствовал: Мефисто появился не случайно, там находится нечто важное. Это никак не поможет справиться с его собственными демонами, хотя не исключено, что…
      – Думаешь, он дойдет? – Терзаемый сомнениями Кламст решил обратиться к единственному оставшемуся на скале человеку.
      Несколько секунд Карт не мигая смотрел сквозь гоблина, пытаясь заглянуть в будущее. А когда Кламст повернулся, чтобы отойти, наконец ответил:
      – Не важно, дойдет он или нет. Рано или поздно все мы умрем.
      – И когда настанет последний час? – Гоблин не удержался от последнего вопроса.
      – Рано или поздно…
      Предводитель разведчиков отошел, а направление мыслей юноши неожиданно переключилось с Мефисто на соплеменников Кламста.
      В последней битве погибли не только люди. Тяжелые потери понесли и гоблины. В противостоянии Лама и Олитунга жалкие трусы встали на сторону орков по одной-единственной причине: они хотели отомстить.
      В очередной раз перед глазами возникла страшная картина. Кожаная куртка затрещала на спине, а из образовавшейся дыры появился кроваво-красный язык чудовища. И только сейчас Карт наконец понял, что язык принадлежит не демону, а имуру. А вслед за этим пришло осознание простой истины – лучников племени Сави убили не рыцари-люди, а равнодушные союзники.
      У четырех гоблинов не хватило смелости довести начатое до конца. А человеку уже нечего бояться. В его случае смерть – не зло, а избавление и покой. Только, прежде чем уйти, он жестоко отомстит, выпустив на свободу чужих демонов. Карт знает, как это сделать. Может, безумие и подобралось вплотную, но пока что не поглотило его окончательно…
      Телохранитель сидел на корточках рядом с Динксом. Несмотря на отсутствие явной угрозы, Лам не терял бдительности. Бесчувственный Айвель и сходящий с ума от боли Олитунг не представляли опасности. Так же как и равнодушные утанги. Зато человек, пара орков и четверо гоблинов, стоящие на краю пропасти, были способны на любую подлость. Когда от смерти отделяет узкая полоска земли между лесом и пропастью, а в душе тлеют угли ненависти, может произойти взрыв, чреватый самыми непредсказуемыми последствиями.