Голоса звучали и звучали в ночи, а Эль Леон все это время только молча слушал. Окончательное решение за ним, и оно не будет подвергаться сомнению.

Опять Рафаэль стал Эль Леоном, вождем хуаристов, который поклялся поддерживать Хуареса любой ценой, и Аманда чувствовала, что он опять стал чужим. Внешне он все тот же, его грациозные движения все так же напоминали львиные, но когда она смотрела внимательнее, то видела в нем скрытое напряжение, постоянную настороженность. Он винил себя в том, что отсутствовал во время нападения французов, и Аманда ждала от него вполне заслуженных обвинений, зная, что виновата еще больше.

— Даже если бы ты был здесь, что бы ты мог сделать? — однажды вечером раздраженно спросила она. Ее чувство вины стало уже просто невыносимым. — Один человек не смог бы ничего изменить, и…

— Нет, — спокойно отрезал он, — один человек не смог бы ничего изменить — если только это не Эль Леон.

И он прав. Если бы он остался здесь, чтобы руководить людьми, когда случилось это предрассветное нападение, был бы какой-то порядок, какой-то план вместо совершенного хаоса, господствовавшего над всем. Людям не выдали ни ружей, ни патронов, не обеспечили ни отходные пути, ни убежище для женщин и детей.

— Нас перебили, как слепых котят! — проворчал Хуан, и Эль Леон поморщился при этих словах.

Лежа одна в ночи на своих одеялах, Аманда вспоминала нежность Рафаэля, когда они занимались любовью, и гадала, кто же настоящий — тот человек или такой Рафаэль, каким она его видела сейчас, холодный и отстраненный, хладнокровно приказавший казнить молодого француза и теперь вносивший порядок в создавшуюся неразбериху. Разве могут два человека существовать в одном теле? Этот Рафаэль — снова Эль Леон — ни словом не упоминал о нежных чувствах, тронувших ее так глубоко. Он, казалось, забыл, что она должна стать его женой…

Аманда молча плакала. Она чувствовала себя такой испуганной, такой потерянной и такой одинокой… Даже милая Хуана погибла, и Аманда не знала, кому еще в этом мире она может довериться. Все теперь казалось перевернутым с ног на голову, все ее прежние представления разбились на тысячу осколков, и ей не к кому было обратиться.

С темными кругами под глазами, с бледным и печальным лицом, убрав непокорные волосы в скромный пучок на затылке, она непрерывно работала все эти долгие, изнурительные дни. Семь дней, прошедшие после нападения, казались ей месяцами, бесконечностью, несущейся в неизвестном направлении, просто бесцельным бегом времени.

— Возвращайся в нашу хижину, — однажды сказал ей Рафаэль. Его золотые глаза потемнели и превратились в ничего не выражающие карие. — Ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь в обморок.

Легкая улыбка тронула губы Аманды.

— Я почти закончила, — указала она на стопку аккуратно свернутых чистых бинтов. — Это последний.

Он коротко кивнул и собрался уходить, но вдруг остановился.

— Завтра мы снимаемся отсюда, — тихо произнес он и, увидев ее вопросительный взгляд, продолжил: — Хуан отведет всех в другое место, а я повезу тебя в Техас.

Мир словно перевернулся и задрожал; даже сам воздух вибрировал, когда Аманда смотрела на Рафаэля, не в силах вымолвить ни слова. Он не собирался жениться на ней; но она не винила его. Она стала причиной слишком многих неприятностей, но все же ей было больно. Он не любил ее, возможно, сейчас даже ненавидел… Проклятие, почему же она не радуется? Она будет снова свободна, даже от любви…

— Аманда. — Его голос, когда-то такой теплый и мягкий, нашептывавший ей испанские слова любви, теперь казался холодным и нетерпеливым. — Аманда, ты меня слушаешь? Здесь больше не безопасно, а я не хочу снова рисковать невинными жизнями. Одного раза достаточно. Собери смену одежды и все, что тебе удалось спасти. Наши лошади будут готовы на рассвете. — Видя, что она непонимающе смотрит на него, он нахмурился и раздраженно воскликнул: — Madre de Dios! Ты что, не можешь мне ответить?

— Почему в Техас? — Она заморгала, как будто только что проснулась; ее лазурный взгляд метался по его лицу, по этим знакомым суровым чертам, которые она так любила.

— Господи Иисусе! Мексика в состоянии войны, chica, и это не самое безопасное место для тебя, если ты этого еще не заметила! Ты думаешь, я хочу, чтобы тебя убили до свадьбы?

— Так ты все еще хочешь жениться на мне? — Надежда взлетела, как птица, поднявшаяся на крыло, и когда он жутко выругался по-испански и, раздраженно покачав головой, прорычал «да», Аманда осторожно улыбнулась. — Мне показалось, ты передумал, — объяснила она в ответ на его вопросительно поднятую бровь.

— Нет, querida, пока нет. Но я уверен, что это ошибка, — ответил Рафаэль, и его быстрый, жадный, почти жестокий поцелуй не оставил у нее никаких сомнений, что он говорит правду.

После этого он повернулся и быстро ушел осматривать другую часть разрушенного лагеря, а Аманда стояла неподвижно и смотрела, как он уходит.

Груз прошедшей недели стал немного легче, и даже в мрачной атмосфере лагеря хуаристов Аманда стала чувствовать себя лучше. Они поедут в Техас, и Рафаэль возьмет под свой контроль Буэна-Виста, как это собирался сделать Фелипе. Возможно, когда волнения в Мексике прекратятся, они смогут вернуться, но до тех пор все время она будет заниматься запутанными делами своего ранчо. Дяде Джеймсу придется указать на дверь, а Мария, дорогая Мария придет в восторг от того, что все обернулось так хорошо для ее обожаемой Аманды. Техас! Она поедет домой в Техас…

Было еще темно, первые сонные трели птиц звучали приглушенно в вершинах деревьев. Единственными громкими звуками были скрип кожи и глухой стук копыт, сопровождаемые мелодичным перезвоном металлических деталей в уздечках лошадей. Все выглядело так, будто она вернулась в прошлое, назад в ту бешеную скачку из Техаса в Мексику, вырванная из мягких складок сна и брошенная в жестокую реальность жизни. Только теперь Аманда возвращалась домой.

Они скакали молча. Аманда погрузилась в раздумья о будущем, а Рафаэль постоянно пристально разглядывал горизонт в поисках возможной опасности. У двоих всадников меньше шансов быть обнаруженными, чем у отряда; к тому же у него на седле был закреплен гладкоствольный «винчестер», а в кобурах на поясе — два «кольта». Он выглядит практически как мексиканский bandido, подумал Рафаэль с кривой усмешкой, но от его умения обращаться с этим оружием зависит их безопасность.

Яркие солнечные лучи с холодным ветром, казалось, следовали за ними, когда они спускались по крутым горным тропам и ехали по ярко-зеленым, поросшим густой травой лощинам, увлажненным ежедневными дождями. Сначала они держались заброшенных тропинок, пока, продвигаясь все дальше от гор над Монтерреем, не перебрались на настоящие дороги. Часто Аманда видела целые семьи, лишенные всего из-за войны. Они несли свои пожитки на себе или привязывали их на спину трудолюбивым осликам. Годы тяжелого труда и смирения перед жизнью оставили неизгладимый отпечаток на измученных заботами лицах старших, а молодые часто бросали враждебные взгляды на Рафаэля и Аманду, когда те проезжали мимо них на лошадях.

— Должно быть, для молодежи это особенно трудно, — пробормотала Аманда, и Рафаэль согласно кивнул.

— Однажды они станут похожими на старших, — заметил он, — такими же покорными и отчаявшимися, когда узнают, что сопротивление не приводит ни к чему хорошему. Сейчас Хуарес — их единственная надежда на будущее. Если он победит и сможет отделить Церковь от государства, вернет людям то, что принадлежит им по праву, тогда появится шанс на лучшую жизнь. В противном случае победителями окажутся богатые землевладельцы, а Церковь станет еще богаче за их счет.

— Неужели ты видишь Хуареса каким-то чудотворцем, который может сделать то, что не удалось другим? — спросила Аманда, понукая свою лошадь, чтобы оказаться рядом с Рафаэлем. — История Мексики всегда была связана с богатствами.

Рафаэль небрежно улыбнулся ей и пожал плечами.

— Полагаю, у Хуареса шансы не хуже, чем у других, и мне кажется, что он честен. Я не думаю, что изменения произойдут скоро, но когда-нибудь жизнь станет лучше.

Это было больше похоже на молитву, чем на желание, и когда Рафаэль пришпорил свою лошадь, Аманда молча последовала за ним, размышляя о том, что за последние несколько месяцев она повидала такое, о существовании чего даже не подозревала.

Забавно, что она считала себя довольно хорошо образованной и разбирающейся в жизни. В конце концов, она же была в школе на востоке и ехала домой одна весь этот долгий путь, за время которого многое повидала. Она всегда была в курсе событий, читала ежедневные газеты и подробно обсуждала политическую ситуацию — больше к ужасу Марии, которая с содроганием утверждала, что женщинам не полагается вступать в жаркие споры с мужчинами о таких вещах, как Декларация независимости. Аманда считала себя либералкой, современной женщиной. Это не сделало ее особенно популярной, пользующейся успехом красавицей, потому что некоторые мужчины считали, что женщинами нужно восхищаться за их красоту и умение держать себя в обществе, а вовсе не за ум. И все же Аманда была довольна собой.

«Это все бредовые идеи проклятой восточной школы, — часто ворчал дядя Джеймс. — И мой брат напрасно потратил столько денег на такую чушь! Должно быть, это мексиканская кровь в девчонке делает ее такой упрямой и своевольной…»

Но отец Аманды в своем завещании оставил определенную сумму на ее образование, а если Стивен Камерон хотел, чтобы она училась, — значит, она будет учиться, решила Аманда. В последние месяцы бывали времена, когда она с возрастающим отчаянием думала, не потрачены ли ее годы учения зря, но сейчас у нее почему-то возникло другое чувство. По меньшей мере она может разумно обсуждать с Рафаэлем различные точки зрения и несколько раз даже заслужила его завистливое восхищение.

Их путешествие казалось быстрее, когда они добродушно спорили в дороге, и Аманда заметила, что ее угнетенное настроение понемногу улетучивается. Рафаэль так и не сказал ей, что любит ее, не сказал тех трех слов, которые сделали бы все совершенно другим. Но он скажет их, молча поклялась она.

Чем дальше горы отходили к горизонту и заменялись другими горами, тем больше Рафаэль становился похожим на мальчишку, которого когда-то знала Аманда, — озорного и нежного, то дразнящего ее, то вдруг, когда они останавливались на отдых, обнимающего так, что у нее трещали ребра.

«Грубиян!» — смеялась Аманда, наслаждаясь его обществом.

И если дни казались ей хорошими, то ночи даже еще лучшими. Они стелили одеяла рядом с огнем и лежали, глядя на звездный полог над головой. Часто им казалось, что они единственные люди во Вселенной, и Аманда обнаружила, что всем сердцем хочет, чтобы они никогда не добрались до Техаса. В ее маленьком мире ей не нужен был никто, кроме Рафаэля.

Рафаэль чувствовал то же самое. Dios, какими восхитительными были эти дни! Как он наслаждался ее беззаботным смехом и приятным характером! Даже сознавая постоянную опасность, которую Аманда, похоже, решила игнорировать, Рафаэль замечал за собой, что больше смотрит на нее, чем на дорогу впереди. Вопреки своим насмешливым словам он восхищался непринужденной грацией, с которой она скакала на лошади, и неосознанной элегантностью, которой блистала даже в обычных повседневных хлопотах.

Украдкой поглядывая на Аманду, Рафаэль пытался понять, когда же его снисходительность и желание защитить ее превратились в гораздо более сильные чувства. Розовое сияние походного костра играло на ее лице, то высвечивая, то скрывая в тени слегка вздернутый носик и округлую щеку. Темный веер ресниц чуть опустился, а глаза, обычно синие, как утреннее небо, постепенно потемнели от эмоций, когда Аманда внимательно посмотрела на него. Ее губы приоткрылись, а рука, которой она подпирала голову, лежа на боку на расстеленных шерстяных одеялах, беспокойно поправила упавшую на глаза прядь волос.

Никто из них ничего не говорил; оба заблудились в тумане смутных мыслей, общих воспоминаний об их первой ночи, проведенной в ее постели. Для Аманды это была волшебная ночь, которую она никогда не забудет, а все последовавшие события как будто растворились в прошлом. Какие бы ни имелись у него причины, она не хотела вспоминать то утро, а только нежную страсть, подаренную ей в ту золотую ночь.

Лежа на своем одеяле и глядя на нее, Рафаэль протянул руку и нежно провел пальцем по ее губам. Аманда затрепетала и прерывисто вдохнула, ее глаза ни на мгновение не отрывались от его лица. Когда его рука двинулась дальше по подбородку и шее вниз, к скрытой в тени складочке между грудями, длинные ресницы ее опустились. Она, казалось, ждала, ждала, затаив дыхание и дрожа, пока его пальцы скользили по кремовой коже под краем ее корсажа.

Рафаэль наклонился вперед и ртом продолжил путь, по которому прошла его рука. Она была нежной, такой нежной, и пахла чистотой и свежестью после недавнего купания в небольшом ручье. А еще она была такой милой, такой теплой и так жаждала его, страстная и податливая. Она хотела его так же, как он хотел ее, и когда его рот поймал тугую вершину ее груди, он услышал бархатное мурлыканье.

Недалеко от них потрескивал огонь; сияющие искры взмывали к усыпанным звездами небесам, а прохладный ночной ветерок шептал что-то в кронах тополей над их головами. Полная луна виднелась сквозь темное кружево веток, одобрительно улыбаясь и лаская их тела серебряным сиянием.

Руки Рафаэля — мужские руки, как во сне подумала Аманда, твердые и сильные — нежно скользили по ее телу, касаясь, дразня, привлекая ее ближе к его мускулистому телу, так что она почувствовала себя частью его. Как удавалось ей когда-то существовать без этого мужчины, едва успела подумать она, и тут же его губы унесли ее в другие сферы, где бурная волна желания погасила все ясные мысли. В мире не осталось ничего, кроме Рафаэля. Рафаэль с его стройным телом, с этим чувственным ртом, уносившим ее к неизведанным высотам наслаждения, Рафаэль провел ее вместе с собой по дороге страсти.

Их небрежно брошенная одежда лежала рядом с одеялами, они забыли о ней, наслаждаясь ощущением обнаженной кожи друг друга. Его бронзовая кожа, темная от загара, резко контрастировала с гораздо более светлым телом Аманды. Она унаследовала светлую кожу от отца, а не смуглую от матери, а в слегка вьющихся темных волосах поблескивали рыжеватые пряди, говорившие о ее шотландских предках.

— Как светящийся бархат, — пробормотал Рафаэль, блуждая пальцами в тяжелой массе ее волос, — такие темные и в то же время золотые, теплые и нежные…

Аманда приподняла голову, чтобы поймать его рот своими жадными губами; ее руки обняли его за шею, играя пальцами в коротких вьющихся волосах на затылке. Боже, это так приятно, так естественно! Казалось, вся ее жизнь была только приготовлением вот к этому, и тело Аманды тянулось все ближе к нему. Бедра встретились с бедрами, полные груди прижались к широкой груди. Ее ищущие пальцы скользили по широким плечам Рафаэля и твердым буграм мускулов на его груди и животе, наслаждаясь ощущением его тела, желая, чтобы он стал еще ближе.

— Рафаэль… Рафаэль… — Она не осознавала, что произносит его имя вслух, пока он не ответил. Его голос был хриплым от страсти и приглушенным, слова запутались в густых кудрях над ее ухом.

— Si, querida, чего ты хочешь?

Но как могла она сказать ему, чего хочет, когда сама этого не знала? Она хотела… Нет, она хотела большего, чем только это, больше, чем окончание невыносимой жажды, нарастающей глубоко внутри ее. Аманда хотела знать, что она тоже нужна ему, чтобы ни случилось, что он всегда будет любить ее, стремиться к ней. Но как могла она произнести эти слова вслух?

Когда она не ответила, а только крепче обняла его, язык Рафаэля, едва касаясь, стал кружить по ее уху. Его дыхание щекотало кожу и заставляло ее трепетать. А когда она задрожала под его руками и, выгибаясь, придвинулась к нему, учащенно дыша, Рафаэль перекатился так, что она оказалась под ним, а его колени вклинились между ее бедер.

— Dios, ты восхитительная, ты самое лучшее, что есть в моей жизни!

Она хотела ответить, но слова застряли в горле, и Аманда смогла только покачать головой, когда Рафаэль толкнулся вперед.

Этот крик запутался в ветвях тополя, разносясь эхом. Снова и снова мелодия любви и страсти нежным рефреном звучала в ночи. Тело Аманды отвечало ему согласными движениями, ее ноги обвились вокруг его мускулистых бедер, она уткнулась лицом в углубление между его шеей и плечом, чтобы заглушить крики.

Боже, она парила в свободном полете, как прекрасная птица, несомая ветром страсти вверх, к все еще незнакомым высотам, а потом камнем бросалась к земле в захватывающем дух стремлении к удовлетворению. Всхлип освобождения вырвался из горла Аманды, когда дрожь наслаждения заструилась волнами по всему ее телу всепоглощающим приливом.

Она услышала, как Рафаэль тоже застонал от наслаждения, и теперь лежала, раскрасневшись, тяжело дыша, слишком слабая, чтобы пошевелиться. Они оба были покрыты жемчужинами пота, и свежий ветерок, обвевая, охлаждал их.

Рафаэль протянул руку и, набросив на Аманду край одеяла, перекатился на бок, все еще крепко обнимая ее. Она с удовольствием устроилась на сгибе его руки, удовлетворенная и переполненная счастьем. Она нужна ему! Сердце Аманды пело от радости. Это будет идеальный брак, такой же, как у ее родителей, брак до конца жизни…