Глава 12

В следующие несколько дней напряжение между ними немного ослабло, хотя Рафаэль так и не сказал Аманде, чего они на самом деле ждут, не сказал, что ей, может быть, придется вернуться к Фелипе. Сложившаяся ситуация не давала покоя. Ему оставалось только ждать, а он не привык к безропотному ожиданию.

Рафаэль предпочел бы найти Джеймса Камерона и потребовать от него ответа, как он собирается поступить, но Аманда умоляла его оставить все как есть.

— Дядя Джеймс часто уезжает на время, — уверяла Аманда, — и никто из нас не знает, где он. Дядя всегда рассчитывал, что в его отсутствие работники позаботятся о ранчо: может быть, поэтому Буэна-Виста и пришла в такое плачевное состояние, — с горечью добавила она. — Я не жалуюсь, что он уехал, и боюсь его возвращения. Пожалуйста, оставь пока все как есть. Давай просто подождем, и может быть, он решит вообще не возвращаться.

Но несколькими неделями позже ожидание подошло к концу. Однажды ночью Аманду разбудил шум внизу. Она выбралась из постели, набросила на плечи халат и выскользнула из комнаты на верхнюю площадку лестницы. У Рафаэля была отдельная комната — на этом настояла Мария в связи с обстоятельствами, — и, взглянув на его дверь, Аманда увидела, что она приоткрыта.

Опустившись на колени у резных перил лестницы, Аманда заглянула вниз, прижимаясь щеками к гладкому дереву балясин, стараясь услышать, что говорят в холле внизу. Сколько раз она проделывала это ребенком! Когда у родителей были гости и все веселились, беззаботная болтовня поднималась вверх по лестнице, выманивая ее из кровати. Но теперь это было не пустое детское любопытство, а необходимость. Она легко узнала злобный голос Джеймса Камерона.

— Рейнджеры сообщили мне об этом, — бушевал он, и Аманда отчетливо представила, как его лицо становится все краснее и краснее от крика. — Моя племянница замужем за твоим братом, а не за тобой!

— Она была замужем за Фелипе раньше, — холодно возразил Рафаэль, — а насчет будущего мы еще посмотрим.

— Если ты думаешь, что Фелипе согласится аннулировать брак, то ты просто сумасшедший, — фыркнул Джеймс. — Уверяю тебя, Аманда останется замужем за Фелипе и будет немедленно возвращена к нему в Сан-Луис. Я уже все устроил.

У Аманды мороз пробежал по коже, и она затаила дыхание. Рафаэль не позволит забрать ее в Сан-Луис, он возьмет ее с собой! Но внизу было тихо, и в этой тишине ей показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Она почти слышала, как волны крови пульсируют в ее венах. Почему он молчит? Почему Рафаэль не говорит, что никогда не отдаст ее Фелипе? Ей показалось, что весь мир с грохотом обрушился на нее, когда она услышала ответ Рафаэля.

— Если Фелипе настаивает на ее возвращении, я сам отвезу ее в Сан-Луис — я, и никто другой.

— Ты? — Голос Джеймса был полон сарказма. — Да это все равно что пустить волка в овечье стадо!

— Я даю слово, что Аманда будет возвращена брату, — произнес Рафаэль таким холодным и зловещим голосом, что даже Джеймс Камерон не посмел спорить. — Я сделаю то, что сказал, Камерон, но послушай меня хорошенько, — продолжил он, — если у тебя или Фелипе появилась мысль выдать меня французам, когда я привезу Аманду в Сан-Луис, мои люди позаботятся о том, чтобы ты заплатил за свое участие в этом деле. Ты думаешь, что тебе удалось украсть наследство Аманды, и ты действительно разорил Буэна-Виста, чтобы продать ее Фелипе в обмен на собственную племянницу, но я намереваюсь остановить тебя. И я могу это сделать.

Аманда слышала неохотные уверения Джеймса Камерона, что Рафаэлю позволят покинуть Сан-Луис без препятствий со стороны Фелипе. В ее голове снова и снова звучали слова Рафаэля. Он отвезет ее к Фелипе, даже не попытавшись что-то сделать. Он отказывается бороться. Теперь Аманда поняла, что честь была для него важнее любви.

Господи, она так надеялась, что небезразлична ему, молилась, чтобы когда-нибудь он научился ее любить… Но нет. Аманда склонилась над перилами, вцепившись пальцами в балясины, тщетно стараясь сохранить самообладание. Горячие слезы струились по щекам, капали на дерево перил и на лиф батистовой ночной рубашки, жгучие слезы горя и разочарования. Совсем недавно Рафаэль поклялся заботиться о ней, но это были только пустые слова, ничего не значащие фразы. Удивительно, зачем Рафаэль устроил этот фарс и утруждал себя произнесением брачных клятв. А она! Такая глупая и доверчивая, поверила, что он говорил все это всерьез, что на самом деле он любит ее! Боже, какая же она дура! Он только хотел избежать преследования за ее похищение — ведь она была единственной, кто мог свидетельствовать, что это он спланировал нападение на карету Фелипе. Как тщательно он продумал все это! И как она ненавидит Рафаэля Леона за то, что он разрушил ее иллюзии!

— Аманда. — Голос Рафаэля звучал нетерпеливо и устало, в словах сквозил нарастающий гнев. — Я объясняю тебе это снова и снова, а ты даже не пытаешься понять. Если я сделаю то, что хочу, вместо того, что следует, я буду выглядеть не лучше, чем Фелипе. Мы найдем другой способ разобраться со всем, просто это потребует времени…

— Конечно, я понимаю, Рафаэль. — Ничего не выражающая улыбка блуждала по ее губам, дымчато-голубые глаза упорно прятались. — Да это и не важно, правда. Делай то, что считаешь нужным. В конце концов, какая разница, тот или другой? Если я должна иметь мужа, то какая разница кого?

Рафаэль страшно выругался по-испански, схватил Аманду за плечи и рванул к себе, желая одновременно и встряхнуть, и поцелуем унести ее боль. Он просто не может позволить себе любить — это обязательно обернется против него.

— Теперь, упрямица, послушай меня! Это дело чести, Аманда, чести! Именно честь отличает человека от бездумного животного, как ты не понимаешь? Это различие между животным инстинктом и желанием быть человеком со здравым смыслом и совестью. Я всю свою жизнь пытался жить по законам чести и сейчас не могу отбросить эти законы только потому, что они мешают мне получить то, чего я хочу. Я не говорил, что перестану пытаться, но в данный момент должен сделать то, о чем мы договорились.

— Конечно. — Еще один ничего не выражающий взгляд. Даже боль от его жесткой хватки не промелькнула в ее глазах, когда она повернула к нему лицо. — Я понимаю.

Аманда стояла неподвижно, глядя на него, и Рафаэль отпустил ее, зная, что она не будет слушать и ничего не поймет. Madre de Dios, он даже не был уверен, что сам понимает себя. Когда он перестал понимать, что правильно, а что нет? Разве правильно отдать Аманду Фелипе, приговорить ее к жизни с этим жестоким человеком?

Ероша рукой волосы и не обращая внимания на Аманду, Рафаэль мерил шагами комнату. Она повернулась и тихо вышла из комнаты. Завтра. Завтра они должны выехать в Сан-Луис, дом его детства, где Аманду ждет Фелипе. Аманда — жена Фелипе.

Сидя на чистокровной кобыле, Аманда старательно избегала смотреть на Рафаэля; длинный шлейф падал элегантными складками на ее новые дорогие сапожки, изящная шляпка с вуалью кокетливо сидела на аккуратно уложенных темных волосах. Она была до кончиков пальцев леди, надменная и равнодушная, временами такая недоступная, что Рафаэль диву давался. Неужели это та самая смеющаяся девчонка, с которой он ехал из Мексики всего несколько недель назад? Ни намека на улыбку на этих нежных пухлых губах, ни одной искры в лазурных глазах, чтобы смягчить суровость черт. Даже Мария не смогла пробиться через ледяной барьер, которым отгородилась Аманда.

— Adios, pequeсa, — всхлипывая, произнесла Мария, ее пухлые руки неловко похлопали Аманду по спине. Потом она повернулась и неровными шагами пошла в дом. Их прощальный разговор состоялся раньше, и все же Марии не удалось ни в чем убедить Аманду. Она винила Рафаэля за то, что он отправляет ее назад к Фелипе, что бросает ее, и не согласилась простить, даже когда Мария стала умолять об этом.

— Он делает то, что должен делать, — равнодушно сказала Аманда, — и я сделаю то, что должна сделать. — Ничего больше не было сказано; ничего больше нельзя было сказать.

Теперь она чопорно скакала на лошади, не говоря ни слова, и только смотрела вперед, игнорируя Рафаэля и нескольких сопровождавших их мужчин, как будто они вовсе не существовали. В конце маленького каравана брели вьючные лошади, нагруженные новым гардеробом Аманды, купленным по настоянию Фелипе, как злорадно сообщил дядя Джеймс.

— Его жена должна выполнять свою роль с элегантностью, — сказал Джеймс Рафаэлю — одна из многих колкостей, которые он говорил при каждой возможности.

Но даже Джеймс Камерон и Фелипе не могли помешать Рафаэлю отвезти Аманду в Сан-Луис, и, если бы Аманда могла сделать это, она бы позаботилась о том, чтобы он не ехал вместе с ней.

«Ненавижу его, — повторяла она про себя по меньшей мере дюжину раз в день, — и никогда не прощу за то, что он сделал… или не сделал». В первый день поездки в ее голове снова и снова звучали эти слова, сливаясь со стуком копыт по неровной дороге. «Ненавижу его, ненавижу, никогда не прощу, не прощу…» Боже, сколько еще продлится эта боль? Разве она уже не достаточно настрадалась? Разве она еще не достаточно наказана?

Всюду, насколько хватало глаз, простирались зеленые луга; синее небо над головой поражало своей чистотой; свежий ветер с севера придавал воздуху пикантность. Аманда все видела и в то же время ничего не замечала. Жизнь как будто прекратилась, и теперь она только существовала. Ничто не будет прежним, даже Буэна-Виста. В конце концов, это только земля, которая не может ничего чувствовать, ничего не может дать взамен, никакого утешения, уменьшения этой невыносимой боли, постоянно терзающей ее теперь. Ее предали, и она никогда этого не простит.

«Не радуйся теплым поцелуям солнца, нежным ласкам ветра и сладкому аромату осени, — предостерегла она себя. — Не чувствуй ничего, и тогда тебе не будет больно. Не чувствуй. Будь холодна. Не поддавайся, не поддавайся…»

Наблюдая за Амандой, Рафаэль мог только догадываться, о чем она думает, но ему нечего было сказать ей, чтобы облегчить ее страдания. Она все равно не станет его слушать. Поможет только время. Время вылечит ее боль, и тогда она услышит его. И может быть, к тому времени он найдет решение.

Дева Мария, но как он позволил этому случиться? Ему бы сначала убедиться, что Фелипе мертв, а не просто поверить чужим словам. Беспечность, которая ему дорого обойдется. Если бы Фелипе убили, слухи дошли бы и до отдаленных гор Мексики, а он не слышал ничего подобного в те летние месяцы. Он думал об Аманде гораздо больше, чем следовало, поддался чувству.

Увы, теперь уже слишком поздно. Теперь придется играть по чужим правилам, а он знал, каким беспощадным может быть Фелипе. Но даже у Фелипе есть свои слабости, и он не замедлит воспользоваться ими.

Рафаэль послал жеребца в галоп, заставив остальных догонять его. Пыль клубилась позади, почти скрывая его в раздуваемых ветром облаках, похожих на дым. Он мчался как демон из ада, пока конь не покрылся пеной, а спутники оказались далеко позади. Наконец, натянув поводья под раскидистым дубом, Рафаэль закурил сигарету и стал ждать. Теперь он чувствовал себя лучше, как будто ему удалось сбросить часть напряжения.

Жеребец захрапел и замотал головой, натягивая удила, словно хотел скакать дальше, и Рафаэль успокоил его одним легким движением. Перекинув ногу через луку седла, он оперся локтем о колено, отбросил назад сомбреро и ждал, искоса наблюдая за дорогой.

Когда показался отряд, он мгновенно узнал Аманду и улыбнулся ее надменной позе. Она в ярости, ей больно, но все сделано правильно, не переставал повторять он себе. К тому времени, когда они доберутся до Сан-Луиса, гнев Аманды немного утихнет.

Но когда они оказались всего в неделе пути от Сан-Луис-Потоси, где, как говорили, находился сейчас штаб французского генерала Дуэ, Аманда все еще была холодной и равнодушной, все еще отказывалась говорить с Рафаэлем без крайней необходимости, и в нем нарастало нетерпение и раздражение. Хватит, она в достаточной мере наказала его за то, что он ранил ее чувства. Они на опасной территории, где французы будут только рады захватить печально известного guerrillo Эль Леона, а Аманда ведет себя так, будто он виноват во всем. Разве она не понимает, что Максимилиан недавно подписал ему смертный приговор, который будет исполнен в течение двадцати четырех часов, если его поймают? Он очень рискует, сопровождая ее, и все же не доверил бы это никому другому. Октябрьский указ императора только ухудшил дело, провозглашая смертный приговор любому, найденному с оружием в руках или обвиненному в связи с мятежниками. Все это играет на руку Фелипе, который будет только рад избавиться от своего причиняющего беспокойство брата. Рафаэль понимал, на какой риск идет.

— Пора нам поговорить разумно, — заявил он Аманде однажды вечером, когда они остановились в небольшой очаровательной гостинице, уютно пристроившейся у подножия зеленого холма. — Уже скоро мне придется оставить тебя с Фелипе, и…

— Разумно? — Ее брови взметнулись вверх. Аманда резко повернулась и насмешливо посмотрела ему в лицо. — Сомневаюсь, что ты понимаешь значение этого слова, Рафаэль. — Она подошла к окну гостиной и стала смотреть на зеленые поля невидящими глазами. Даже осенью здесь все еще цвели огромные розовые и желтые кусты бегонии, орхидеи всех оттенков и множество других, но она ничего не видела. Беспорядочно разбросанные постройки гостиницы и железные ворота были увиты плющом и вьющимся жасмином, вода соблазнительно плескалась в белых мраморных фонтанах. Красивая, но совершенно безразличная Аманде картина.

— Por Dios! — Рафаэль пересек покрытый плиткой пол комнаты и резким рывком повернул Аманду лицом к себе. — Окажи мне любезность выслушать меня, Аманда. — Он нетерпеливо встряхнул ее, пальцы, оставляя синяки, впились в ее руки выше локтей. — Я не отказался от тебя, как ты, похоже, думаешь. В данный момент ты должна вернуться к Фелипе, но это ненадолго…

— Я знаю, — быстро отрезала Аманда. Сияющая фальшивая улыбка изогнула соблазнительные линии ее рта. — Я должна доверять тебе, Рафаэль. Разве не это ты говорил мне совсем недавно? Как мне помнится, это было как раз после того, как ты сказал, что нас не разлучат, не так ли? О, возможно, я немного запуталась…

Она вырвалась из его рук. В его золотых глазах засверкали искры ярости.

— Я согласен, что ты «немного запуталась», Аманда, — холодно ответил он. — Не хочешь слушать — не слушай. Я никогда не заговорю больше об этом. Но ты еще придешь ко мне.

— О, тебе придется подождать, Рафаэль! — Она вздернула подбородок, сверкая синими глазами.

Рафаэль подумал, что она никогда не выглядела такой очаровательной, такой соблазнительной, как сейчас. На ней были те самые рубашка и юбка цвета слоновой кости, что он купил в Лос-Аламосе; этот цвет подчеркивал ее темные волосы, светлую кожу и нежный румянец на щеках. Рубашка с глубоким вырезом едва закрывала ее грудь, оставляя плечи открытыми вечернему ветерку и мягкому свету свечей, а длинная юбка соблазнительно колыхалась при каждом шаге.

Рафаэль повернулся и хотел направиться к двери — от греха подальше, но остановился. Нет, Бог свидетель, он не ускользнет, как дворняга с поджатым хвостом! Он мужчина и будет вести себя как мужчина. Повернувшись, Рафаэль вмиг оказался рядом с Амандой и, не обращая внимания на внезапный страх в ее глазах, схватил оба ее запястья одной рукой.

— Что… что ты собираешься делать? — выдохнула она, стараясь вырваться, но он потащил ее по лестнице к ней в комнату.

— Ты играешь в игры, chica, а я нет. — Рафаэль открыл дверь и втолкнул ее внутрь одним быстрым движением. Дверь мягко закрылась за ними, и Аманда стала медленно отступать от приближающегося Рафаэля.

— Игры? — слабо повторила она. Это была уловка, чтобы скрыть ее намерения, пока она лихорадочно искала глазами какое-нибудь оружие. Она не уступит!

Ее колени наткнулись на стул. Она обошла его и, попятившись, уперлась в маленький письменный стол, не отрывая настороженного взгляда от Рафаэля. На столе — да, вот он, ее пальцы нащупали его — маленький, изящно сделанный серебряный нож для бумаги, холодный и смертельный в ее руках, оружие, которое она может использовать… «Не подходи ближе, Рафаэль!» — молча предупреждала она. Ее пальцы сжали гладкую рукоятку… Почему он не останавливается — разве не видит, что она вооружена? Нож был перед ней, нацеленный прямо в него: ее руки крепко сжимают его и совсем не дрожат. Он поймет, что она это всерьез, будет знать, что она больше никогда не позволит ему причинить ей боль…

— Положи, Аманда. — Тон Рафаэля был спокойным, даже пренебрежительным… А потом он вдруг метнулся вперед, быстро, как гремучая змея в пустыне — одним точным движением, и выбил оружие из ее руки. — Маленькая дурочка, — пробормотал он, прежде чем его рот накрыл ее рот, его руки обхватили ее и так сильно прижали к его крепкому телу, что она едва могла дышать.

Попытка Аманды возмутиться оказалась тщетной. Аманда изо всех сил попыталась успокоить бешеное биение своего сердца. Как же ей хочется ударить по этому надменному лицу и бросить ему самые грозные проклятия, бросить вызов этому упрямому холодному мексиканцу, который завладел ее сердцем и растоптал его в грязи! Но как она может бороться с магией его прикосновений? Проклятие, собственное вероломное тело предало ее, стремясь к нему, отвечая на его поцелуи жадными губами, наслаждаясь ощущением его твердой мускулистой груди сквозь тонкую ткань сорочки.

Когда Рафаэль подхватил ее на руки и понес, не переставая целовать, на широкую кровать в центре комнаты, Аманда смогла только протестующе застонать.

Он нежно положил свою ношу на кровать и лег рядом, наполовину нависая над ней, его нога накрыла ее извивающиеся бедра…

— Рафаэль… не надо, пожалуйста… — Ее шепот звучал прерывисто, едва слышно в накаленном страстью воздухе, и она не удивилась, что он проигнорировал ее мольбы.

Трепеща от ожидания и в то же время упрямо отрицая свои чувства, Аманда стала вырываться. Ее маленькие кулачки колотили его по голове и груди, по широким плечам и спине, выбивая быструю дробь, но все было напрасно. Она вскинула колени, стараясь попасть ему в живот, но промахнулась, и рокочущее ругательство Рафаэля сотрясло воздух. Его сильные пальцы погрузились в ее волосы, распуская аккуратную прическу, рассыпая шпильки из слоновой кости по подушкам и полу.

— Ты сражаешься больше с собой, чем со мной, — насмешливо произнес он, и Аманда знала, что он прав. Когда его жадный рот снова грубо набросился на ее губы, Аманда укусила его, отчаянно сопротивляясь. Рафаэль отпрянул чертыхаясь: кровь капала из его губы на чистую белую рубашку. В конце концов он поднял свои золотые глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, и Аманда поняла, что проиграла.

Глава 13

— Но, Фелипе, зачем мы едем в Куэрнаваку? — Аманда отложила в сторону пяльцы с вышивкой, над которой работала, только чтобы избавиться от непереносимой скуки, и встала со стула у окна. С самого приезда она оставалась в своих просторных комнатах больше как пленница, чем как жена Фелипе.

У Аманды побелели костяшки пальцев, так сильно она сжала кулаки, с содроганием вспомнив недавнюю ночь, когда Фелипе решил посетить ее спальню. Усталая и морально и физически, Аманда переоделась в просвечивающую ночную рубашку такого же синего цвета, как ее глаза, и свернулась калачиком на огромной кровати с пологом, занимающей большую часть комнаты, с книгой в руках, но читать так и не смогла.

Услышав легкий стук в дубовую дверь спальни, Аманда подумала, что это горничная, но когда дверь распахнулась и она подняла глаза, на пороге стоял Фелипе. Должно быть, она как-то выдала себя, нервным вздохом или жестом; возможно, она даже уронила книгу, которую держала, — Аманда не могла ясно вспомнить, — но Фелипе мгновенно понял ее опасения.

— Ты так же боялась присутствия моего брата в твоей спальне, моя очаровательная жена? — спросил он и, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь и подошел к огромной кровати, накрытой тонкой тканью от насекомых, залетающих вместе с прохладным ветерком в открытые окна. Отбросив мешавшую ему ткань, Фелипе уселся на край кровати, улыбаясь Аманде. — Мне почему-то трудно поверить, что ты могла отказать Рафаэлю; и, уж конечно, ты не откажешь мне, моя дорогая.

— Я не люблю тебя, Фелипе. — Аманда сложила руки, чтобы скрыть их дрожь, и отвернулась, не смея встретиться с этими горящими черными глазами. Боже, что же ей делать? Кто придет ей на помощь, если она закричит? Она за всю свою жизнь не чувствовала себя такой одинокой.

— Любовь? — рассмеялся Фелипе, проводя пальцем линию по ее щеке к губам, не обращая внимания на то, что она невольно содрогнулась от его прикосновения. — Любовь не имеет ничего общего с тем, что я хочу от тебя, Аманда, и никогда не имела. Я тоже не люблю тебя, но это не мешает мне хотеть тебя.

— Не прикасайся ко мне! — Паника заставила Аманду броситься на другую сторону кровати, сжимая в руках одеяло и прикрываясь им как щитом. Она лишь сейчас заметила, что на Фелипе надет только бархатный халат. Атласные лацканы расходились в форме буквы V, открывая обнаженную грудь, и было очевидно, что под халатом ничего нет. Она не выдержит, если он притронется к ней. Почему-то от того, что она знала, чего ожидать, ситуация стала только хуже, чем в их брачную ночь. Позволить ему обнимать ее так, как это делал Рафаэль, целовать и трогать во всех самых интимных местах? Она не может, не может!

Но Фелипе был слишком быстр и слишком силен, он бросился поперек кровати и схватил Аманду за волосы, не давая убежать.

— Что? Ты бежишь от меня, а от своего любовника-бастарда не убегала? — Он тянул ее за волосы так сильно, что ей показалось, будто все ее мускулы на лице растянулись в гротескную гримасу. Она лежала на спине, распростертая на кровати, когда Фелипе резко рванул ночную рубашку, обнажив ее стройные ноги, и Аманду охватило такое глубокое чувство стыда, какого она не испытывала никогда в жизни. Фелипе вовсе не собирался обращаться с ней как с женой — только как с игрушкой, вещью, на которой можно дать выход своей мстительности, и она возненавидела его с пугающей ее саму силой.

Она стала с ним бороться, брыкаться, даже кусаться, пока не осознала, что ему даже нравится ее сопротивление. Чем яростнее она отбивалась, тем больше он желал ее. Полы его халата распахнулись, демонстрируя неопровержимое доказательство его страсти. Фелипе навалился на ее извивающееся тело, раздвигая ей ноги, не обращая внимания на мольбы и угрозы. Всхлипывающая и беспомощная, Аманда колотила судорожно сжатыми кулачками по спине Фелипе, едва ли осознавая, что при этом произносит, пока не услышала, как Фелипе выругался ей в ухо.

— Puta![23] Сука! — Он отпрянул, сел на пятки и с такой яростью уставился на полуголое тело Аманды, что она попыталась зарыться в пышные подушки и перину. — Ты повторяешь имя моего брата, когда я обнимаю тебя? Ну уж нет, это долго не продлится, моя гордая, упрямая красавица, — произнес он, словно выдавливая слова сквозь стиснутые зубы.

Крик Аманды заглушили губы Фелипе, набросившиеся на ее рот долгим, удушающим поцелуем, от которого она стала давиться, и Аманда поняла, что, должно быть, произнесла вслух имя Рафаэля. Боже, где же он и почему он оставил ее на произвол судьбы?

Слезы медленно заструились по щекам, когда Аманда прекратила всякое сопротивление пылким ласкам Фелипе и лежала, словно тряпичная кукла, в его объятиях. Это было окончательное поражение. Рафаэль бессердечно оставил ее. Неужели его действительно когда-нибудь волновала ее судьба? Нет, не может быть, иначе он не покинул бы ее…

Фелипе грубо встряхнул ее, его голос превратился в хриплый скрежет.

— Проклятие — ты что, лежала как труп, когда мой брат обнимал тебя? А ну обними меня, женщина…

Но Аманда только застонала и крепче зажмурила глаза. В конце концов, осыпая ее испанскими проклятиями, Фелипе откатился в сторону и встал рядом с кроватью. Он смотрел на нее сверху вниз, униженный и разочарованный, ненавидя Аманду и Рафаэля и проклиная их обоих. Только один раз до этого он не смог выполнить мужскую работу, и тогда причиной тоже была Аманда. Фелипе круто развернулся и вышел из спальни, захлопнув за собой дверь.

К ее удивлению и невыразимому облегчению, с той ночи Фелипе больше ни разу не приходил в ее спальню, а она изобретала всевозможные предлоги, чтобы как можно реже попадаться ему на глаза. Так прошло три недели, нет, четыре, с того момента как Рафаэль привез ее в асиенду, и все это время она виделась с Фелипе только за ужином. Теперь он пришел в ее комнаты, чтобы сообщить, что через два дня они едут в Куэрнаваку, и под его бесстрастной маской Аманда почувствовала какое-то странное удовлетворение.

Натянутая улыбка приподнимала уголки его губ, и у Аманды промелькнула мысль, что он похож на голодного кота. Темные глаза Фелипе чуть прищурились, когда она пристально посмотрела на него и повторила свой вопрос.

— Мы едем в Куэрнаваку, потому что там сейчас находится Максимилиан, а у меня есть дело к императору.

— Я буду готова, но все еще не понимаю, почему вы хотите, чтобы я сопровождала вас, — начала Аманда, однако Фелипе резко оборвал ее:

— Ты не должна задавать вопросы. Первый долг жены — безусловное повиновение своему мужу. Не провоцируй меня своими бесконечными вопросами, которые не имеют никакого значения. Я скажу, в чем будут состоять твои обязанности как моей жены, а от тебя требуется в полной мере их выполнять. Человек моего положения в политике не может позволить себе совершать ошибки, особенно когда его жена не мексиканка. К счастью, императора не волнуют такие вещи, так что ты будешь допущена ко двору. Я хочу, чтобы ты сблизилась с Карлотой, ты должна передавать мне все, что там говорится и делается, понятно?

Прикусив язык, Аманда молча кивнула и отвернулась к окну. Она ненавидела его, ненавидела это холодное высокомерие и презрительное поведение, ненавидела то превосходство, с которым он обращался с ней. Голос Фелипе, холодный и бесстрастный, продолжал что-то бубнить за ее спиной, отдавая распоряжения и завуалированные предупреждения насчет ее поведения, пока они будут в Куэрнаваке с императором, и возмущение Аманды кипело внутри ее как вулкан, готовый взорваться. Он был всегда таким спокойным; ничто не могло потревожить его холодную внешность, и она поддалась непреодолимому искушению разрушить это проклятое спокойствие.

— Есть ли вести от вашего брата, Фелипе? — Она повернулась и, посмотрев ему в лицо, с удовольствием увидела почти незаметное напряжение его губ в ответ на ее дерзкий вопрос.

— Почему ты спрашиваешь, Аманда? — Фелипе шагнул ближе, лениво похлопывая по ладони перчаткой для верховой езды; его темные брови удивленно приподнялись, губы растянулись в осторожной улыбке. — Это довольно странный вопрос, учитывая обстоятельства.

— О, вы так думаете? А мне показалось, это довольно естественный вопрос. В конце концов, мы провели вместе достаточно много времени. — Она едва не рассмеялась, увидев выражение лица Фелипе, короткую вспышку ярости, исказившую лицо. Однако Фелипе быстро взял себя в руки.

— Я не имел в виду те особенные обстоятельства, моя дорогая. Мой безрассудный брат — преступник, бандит, который не смеет приближаться к цивилизованному миру и должен прятаться в горах, как загнанное животное. Разумеется, такая жизнь как раз для него.

— Странно; я всегда считала Рафаэля охотником, а не дичью, — ответила Аманда, небрежно пожимая плечами.

— Тогда ты не будешь слишком разочарована, когда его поймают и расстреляют. И уверяю тебя, этим все и кончится. — В голосе мужа была такая убежденность, что Аманда резко вскинула голову, но лицо Фелипе, как обычно, не выражало ничего.

— Что вы хотите этим сказать? Вы же дали слово, — начала она, но ее оборвал короткий ядовитый смешок Фелипе.

— Слово? Конечно, я дал слово, Аманда, но какое это имеет значение, если слово дано такому человеку, как Эль Леон? Ты ведь не ожидала, что я на самом деле отпущу его?

Аманда побледнела; ей показалось, что мир вдруг содрогнулся и замер.

— Он… он схвачен? — Ожидая ответа, она затаила дыхание, надеясь и молясь, что Фелипе скажет «нет», и когда он это сказал, с облегчением закрыла глаза.