Глава 1

День свадьбы Аманды Камерон был жарким, палящее мексиканское солнце немилосердно жгло белые камни церкви. Гирлянды субтропических цветов наполняли воздух сладким ароматом, а когда новобрачные вышли из старинной часовни, их осыпали лепестками роз. Никто, похоже, не заметил ни того, что улыбка невесты немного вымучена, ни того, что она так сильно стиснула пальцы на руке своего нового мужа, что суставы казались белыми на фоне темной ткани его костюма.

Что до Аманды, ряды гостей, поздравляющих новобрачных на выходе из церкви, слились для нее в неразличимые и неузнаваемые пятна лиц и едва ли понятные обрывки разговоров.

— Ну разве они не красивая пара? Он такой высокий и темноволосый…

— …как свадьба из сказки…

— …довольно поспешно, не так ли? Но может быть, так принято в Мексике…

— Ее мать ведь тоже была мексиканкой? Это объясняет, почему…

— Очень жаль, что ее родители не дожили…

Да, подумала Аманда, очень жаль. Если бы ее родители были живы, она не вышла бы за дона Фелипе Леон-и-Альвареса. А теперь уже слишком поздно… слишком поздно думать о чем-то, кроме того, что нужно дойти до кареты, ожидающей в конце мощеной дорожки. Еще четыре шага… теперь всего два… Слава Богу, она уже внутри и наконец-то скрыта от любопытных глаз!

Пыль, бесконечные холмы коричневой пыли… пляшущие на ветру солнечные лучи… бархатные подушки великолепной кареты дона Фелипе. Пыль была везде, знакомая и уютная, клубящаяся вокруг ног при ходьбе, покрывающая мебель в ее спальне в Буэна-Виста. Аманда закрыла глаза от внезапного приступа боли. Буэна-Виста. Две тысячи акров плодородной земли и упитанный скот; красивый каменный дом, расположившийся на холме под сенью замшелых восковых деревьев… Она продала себя за Буэна-Виста. Поняли бы такое ее родители?

«Это единственное решение», — настаивал ее дядя Джеймс. Аманда удивлялась, как этот жесткий и алчный человек мог быть братом ее отца. Но он им был, и он прав. Это единственное решение, каким бы фатальным оно ни казалось.

Так что, как ни горько, Аманда согласилась выйти за дона Фелипе, навсегда отказавшись от своих прав на Буэна-Виста. Теперь имение будет принадлежать ее мужу. Ее приданое. Единственным ее утешением — хотя и слабым — являлось то, что когда-нибудь ее детям будет принадлежать ранчо, построенное ее отцом, Стивеном Камероном, в техасской глуши. Это в Буэна-Виста он привез свою невесту, Луизу Куэвас, младшую дочь аристократической мексиканской семьи, испорченную, избалованную и до безумия влюбленную в своего красивого североамериканского мужа. Аманда родилась на родительской кровати в Буэна-Виста, и на этой же самой кровати двенадцатью годами позже умерли ее родители. Разве могла она поступить по-другому, разве могла она 6 рисковать потерять Буэна-Виста?

Карета подпрыгнула на большом камне изрезанной колеями дороги, отбросив Аманду к дону Фелипе. Пробормотав извинения, она вернулась на место, бросив на него любопытный взгляд из-под темных ресниц. Он был таким холодным, таким замкнутым, в этих красивых чертах, так напоминающих мраморную статую, не осталось ни намека на мальчишку, которого она когда-то знала. Сейчас оказалось трудно вспомнить Фелипе мальчиком, трудно вызвать в памяти те давно прошедшие летние дни под ярким техасским небом, когда она играла с ним и его младшим братом.

Луиза Камерон, темная бабочка, беззаботная и веселая, всегда радовалась визитам своего крестного отца, дона Луиса. Ее назвали в честь него, часто повторяла она Аманде, и, возможно, когда-нибудь Аманда выйдет замуж за одного из сыновей дона Луиса. Возможно, соглашалась Аманда, возможно…

Но даже ребенком она предпочитала младшего сына дона Луиса, мальчика ближе к ней по возрасту и характеру. Фелипе всегда был молчаливым, серьезным, не склонным одобрять глупые игры, которые придумывали Аманда и Рафаэль. Десятью годами старше Аманды, Фелипе находил их игры скучными. Это Рафаэль научил Аманду ездить верхом по-мужски, так что голые ноги торчали из-под задравшихся юбок, шокируя ее няньку; это Рафаэль брал Аманду на рыбалку и отказывался наживлять ее крючок, чтобы она научилась делать это сама; и это Рафаэль вытащил Аманду из вышедшего из берегов после ливня ручья и спас ей жизнь. Что сталось с ним? Аманда подумала, что неловко спрашивать дона Фелипе о его младшем единокровном брате. Он всегда ненавидел Рафаэля, всегда обращался к нему с холодным презрением, чего Аманда никогда не понимала. Этот брак по расчету, возможно, не казался бы таким ужасным, если бы она вышла за Рафаэля, а не за Фелипе.

— Донья Аманда, вы идете? — Голос был холодный и немного нетерпеливый, и она поняла, что карета давно остановилась, а дон Фелипе стоит у открытой дверцы, чтобы помочь ей выйти.

— О да, конечно. Извините меня. — Краснея, она вложила свою маленькую ручку в большую руку дона Фелипе, другой рукой подобрала белые атласные юбки и грациозно вышла из экипажа. Мария, любимая, такая родная Мария, ждавшая с распростертыми объятиями, квохтала над Амандой, ведя ее по дорожке через увитый виноградом двор к дому.

— Ты такая красивая, pequeca[1]! Ax, если бы только моя Луиза могла дожить до этого дня! И ее платье прекрасно подошло, как будто на тебя сшито…

— Да… да… — прошептала Аманда, не желая, чтобы Мария почувствовала ее грусть. Она была так довольна, ее пухлое лицо сияло, когда она улыбалась Аманде! Как сможет она сказать Марии, что ее брак вовсе не такой, каким кажется на первый взгляд? Нет, конечно, она не сможет.

Но как скрыть что-то от наблюдательной Марии… Когда Аманда стояла у окна в своей спальне, глядя в последний раз на зеленые поля, расчерченные изгородями и извилистыми неглубокими ручьями, пожилая женщина мягко спросила:

— Тебя печалит только мысль о том, что придется покинуть родной дом, pequeca? — Ее теплые руки протянулись, чтобы повернуть Аманду, а в наполненных слезами черных глазах было столько сочувствия, что Аманде захотелось излить ей свою душу. Однако она медлила, и Мария продолжала: — Дай дону Фелипе шанс, дитя мое. Иногда любовь приходит медленно. Не всем дается такая сильная и нежная любовь, которой Луиза любила Стивена.

Не доверяя своему голосу, Аманда кивнула, и лучи послеполуденного солнца упали на ее волосы, вызывая яркое рыжевато-коричневое сияние на блестящих прядях. Свободная волна густых волос заструилась по спине Аманды до талии, темный, сияющий цвет чем-то напоминал тень ночи и в то же время растворенный в ней свет приближающейся зари.

Переживая за девочку, которую она растила с младенчества и утешала после смерти родителей, Мария с любовью обняла Аманду, поглаживая ее по волосам, как она часто делала, когда та была маленькой. Они стояли молча, им не нужны были слова, и когда Аманда тихонько отстранилась, она улыбалась сквозь слезы. Они остались на ее длинных темных ресницах — хрустальные капли, туманящие ярко-голубые, как небо Техаса, глаза.

Это утешение Марии сопровождало Аманду все время, пока она заканчивала укладывать свои сундуки. В последний раз она окинула нежным взглядом комнату, в которой жила двадцать лет. У нее хватило силы духа спуститься по изгибающейся лестнице в холл, где она должна была встретиться с доном Фелипе. Ей не позволили даже провести брачную ночь в Буэна-Виста, потому что дон Фелипе требовал выехать как можно скорее в Мексику, а ее новый дом.

Холл оказался пустым, и Мария пошла вместе со слугами к карете, чтобы проследить за укладкой багажа; ее ворчливый голос плыл в неподвижном раскаленном воздухе, заставляя Аманду улыбаться. Она ждала Фелипе, всем сердцем не желая покидать дом, который любила и где все было таким знакомым и родным.

Вот крошечные следы на витых балясинах лестницы, оставленные, когда у Аманды резались зубки; а вот серповидные рытвины в дереве позади любимого кресла её отца, также сделанные Амандой и парой новых башмаков, когда она болтала ногами в воздухе. Мелочи, глупости, сохраненные в памяти и такие дорогие.

Аманда медленно повернулась, оглядываясь, рисуя в памяти картину, которую будет вспоминать потом, чтобы не чувствовать себя такой покинутой. Огромное зеркало в изящной кованой медной раме висело немного криво, и Аманда подошла, чтобы поправить его. Зеркало висело на стене около двери в кабинет ее отца — теперь это кабинет дяди Джеймса, — и, поправляя пальцем раму, она остановилась, услышав голос дона Фелипе.

Он, должно быть, сошел вниз раньше ее и удивляется теперь, что это так надолго задержало его невесту. Дверь слегка приоткрыта; она просто тихонько постучит и скажет ему, что уже готова:

Но, подойдя к двойным дверям и намереваясь постучать, Аманда замерла с поднятой рукой.

— Не будьте смешны, сеньор Камерон! — говорил дон Фелипе, и в его голосе звучало презрение. — Я не собираюсь отказываться от выполнения нашей сделки. Я ведь женился на вашей племяннице, разве не так?

— Да! И теперь вы получили в свое полное распоряжение Буэна-Виста! — В голосе Джеймса Камерона звучало отчаяние. — Не забывайте, дон Фелипе, что это я подделывал бухгалтерские книги, это я брал на себя весь риск, продавая вам скот но такой низкой цене, что вы могли перепродавать его французским войскам с баснословной прибылью! Если бы не я…

— Если бы не вы, сеньор Камерон, — нетерпеливо оборвал его дон Фелипе, — Буэна-Виста продолжала бы процветать, как при вашем брате. Это вы и ваша вульгарная склонность к игре почти разорили Буэна-Виста. И не забывайте — вы получили честную долю от того барыша, который я заработал, продавая скот солдатам Максимилиана.

— Но вы все равно не получили бы Буэна-Виста, если бы не я, — злорадно заметил Камерон. — Именно я убедил мою упрямую племянницу, что, если она не выйдет за вас, Буэна-Виста разорится.

— И вы, вероятно, правы, — сухо парировал Фелипе. — Ба! Не устраивайте бурю в стакане воды, сеньор Камерон! Вам будет позволено остаться, но я намерен очень тщательно проверять все счета, помните об этом. Я не наивная девушка, которую можно дурачить, и сурово расправляюсь с теми, кто об этом забывает.

— А что же Аманда? Она ведь захочет знать, что происходит. По какой-то непонятной причине она любит эту пыльную землю с выжженной солнцем травой.

— Аманда будет делать то, что ей скажут, — скучающим тоном ответил дон Фелипе. — Она скоро усвоит, что жена должна быть послушной своему мужу и не задавать вопросов. Думаю, вы, североамериканцы, портите своих женщин. Это по вашей собственной вине они не делают то, что вы им приказываете.

— О?.. — протянул Джеймс Камерон немного самодовольно. — Возможно, дон Фелипе, возможно. Но мне кажется, вы недооцениваете Аманду.

— А мне кажется, — мягко ответил дон Фелипе, — что вы недооцениваете меня.

В голосе дона Фелипе прозвучала угрожающая нотка, от которой у Аманды по спине пробежала дрожь, а ее вдруг онемевшие пальцы перестали сжимать ридикюль, и он со стуком упал на деревянный пол. Аманда подняла его и постучала в дверь.

— Дядя Джеймс, дон Фелипе с вами? — нервно прощебетала она, не в силах остановить поток слов, рвущихся с губ. — Я ищу его. Мои сундуки уложены, и их сейчас грузят. О Господи, их так много, и еще других вещей… А, дон Фелипе! Вот и вы!

— Да, я здесь, донья Аманда. — Он с официальным видом поклонился, но Аманда успела заметить искру подозрения в его темных глазах. — Я прощался с вашим дядей. Оставлю вас наедине, чтобы вы могли сделать то же самое. Сеньор Камерон… — Дон Фелипе протянул руку, и Аманде показалось, что они рукопожатием скрепляют сделку.

На мгновение гнев затуманил ее глаза, эхо случайно услышанного разговора снова и снова звучало в голове. В этой свадьбе не было бы необходимости — если бы не жадность и склонность к игре Джеймса Камерона, ей не пришлось бы покидать Буэна-Виста…

Альварес пристально взглянул на нее, очевидно гадая, услышала ли она что-то, и у Аманды появилось желание заявить, что она знает все. Слова вибрировали, горячие и острые как бритва, на кончике ее языка, но здравый смысл оказался сильнее. Теперь все уже сделано. Юридически она замужем за доном Фелипе, и расторгнуть этот брак без оснований будет практически невозможно — на то должны иметься доказательства, явные, веские доказательства, а их будет трудно добыть, если они поймут, что она все знает.

Кое-как — позже Аманда не смогла бы вспомнить точно, что она сказала, — она пробормотала слова прощания и, спотыкаясь, вышла из дома. Ее последним ясным воспоминанием была Мария, машущая ей мокрым от слез платком с парадного крыльца, когда карета и сопровождающие ее повозки покатились по изрезанной колеями дороге в сторону Мексики.

Аманда даже не осознавала, что плачет, пока дон Фелипе не протянул ей большой носовой платок и холодно не приказал вытереть лицо и высморкаться.

— Не думайте, что вы никогда больше не увидите Марию, — сказал он. — Я уже обещал устроить ее приезд к вам через несколько месяцев. Она слишком стара для такого напряженного путешествия.

— Да, конечно. Простите, — пробормотала Аманда, громко сморкаясь после каждого слова. Шмыгая носом, она протянула было ему использованный платок, но тут же засунула его в свой ридикюль, когда Фелипе презрительно выгнул бровь и сказал, что она может оставить его у себя.

Пока карета катилась по дороге к Рио-Гранде, смятение, вначале поглотившее Аманду, начало выкристаллизовываться в решимость. Дон Фелипе и Джеймс Камерон очень пожалеют, что сговорились против нее, очень пожалеют. А дон Фелипе Леон-и-Альварес обнаружит, что у его невесты нет ни малейшего желания быть послушной…

Глава 2

Темнота быстро спустилась на землю, окутав деревья и кусты медлительными бархатными тенями. Разбуженная звуком голосов, Аманда вглядывалась в сумрак, сонно моргая, и поняла, что карета наконец-то, слава Богу, остановилась. Прямо рядом с каретой виднелись смутные очертания дома; гостеприимный светлился через высокие окна и открытую дверь.

Холодный голос Фелипе донесся из угла карсты, напомнив Аманде о его присутствии.

— Мы остановимся здесь на ночь, — проговорил он, и она кивнула, сжав пальцы на маленькой сумочке, которую держала в руках.

Аманда сидела неподвижно и смотрела, как Фелипе открывает дверцу и выходит из кареты. Ее вдруг поразила мысль, что ей предстоит первая брачная ночь. Когда он повернулся, чтобы помочь ей выйти из экипажа, свет фонаря упал на его красивые черты, и Аманда в очередной раз отметила суровость его лица, его бесстрастное выражение, когда он протянул ей руку. Она помедлила, борясь с сильным желанием убежать, но как только Фелипе вопросительно поднял бровь, она осознала, как смешно это будет выглядеть. Ее пальцы легли в ладонь дона Фелипе, но если он и заметил, как они дрожат, то ничего не сказал.

Сопровождавшие их всадники и несколько слуг, которых дон Фелипе привез с собой, занялись багажом, в то время как хозяин гостиницы показывал своему важному гостю и его невесте большую столовую. Время тянулось как будто в тумане, и Аманда, едва ли осознавая, что ее окружает и какую еду перед ней ставят, механически ела, вежливо улыбаясь, когда к ней обращались. Ей казалось, что она смотрит снаружи через окно, наблюдая за людьми внутри, но слова доносятся бессмысленным жужжанием, которого она почти не может понять.

Фелипе говорил, и Аманда с усилием заставила себя смотреть на своего мужа, сосредоточиваясь на том, что он говорит, стараясь понять это по его лицу. А потом, когда смысл его слов стал ей понятен, ее сердце громко застучало, почти заглушая ответ хозяина гостиницы.

— Si[2], дон Фелипе, у нас есть две одинаковые комнаты. Если таково ваше желание, они в вашем распоряжении.

Две комнаты? Аманда бросила взгляд на дона Фелипе, но он уже снова был занят едой, спокойно разрезая кусок мяса. Она смотрела словно загипнотизированная простыми движениями его рук, как ловко они нарезали стейк на множество кусочков. Острый нож без усилий врезается в толстый пласт мяса; отрезает ломтик, сдвигает его в сторону; отрезает, сдвигает… нескончаемо, безжалостно. Ее муж сосредоточился на своей тарелке, как будто ничего другого не существовало.

Вилка Аманды звякнула по тарелке, и этот звук привлек внимание Фелипе.

— Вы закончили есть? Приказать, чтобы вам показали вашу комнату? — спросил он все тем же холодно-вежливым тоном без эмоций, в котором не было ничего, что могло хотя бы отдаленно сойти за заботу или сочувствие.

— Да, — как будто со стороны услышала она свой сдавленный ответ, — я бы хотела… пойти в мою комнату, дон Фелипе. Я не голодна, однако устала, очень устала.

— Разумеется.

Аманда шла вслепую, едва ли обращая внимание на тихую болтовню девушки, которая вела ее по лестнице и темному коридору. В ее голове пульсировала боль… Слишком многое случилось за столь короткий срок, и ее изнуренный мозг из последних сил старался навести порядок в хаосе событий.

Потом она оказалась в просторной, уютно обставленной комнате, отпустила служанку и пробежала пальцами по своим кожаным сундукам, аккуратно сложенным около широкой кровати. Это были знакомые предметы, наполненные знакомыми вещами; каждое платье хранило в себе воспоминания. В меньшем сундуке лежало ее свадебное платье, белое, атласное, расшитое крошечными жемчужинами и серебряной нитью, платье, в котором Луиза выходила замуж, а потом любовно завернула в ткань и сохранила для своей дочери. Она мечтала о мужчине, похожем на Стивена, не могла перестать думать Аманда о мужчине, похожем на ее отца… За такого она хотела бы выйти замуж.

Аманда начала вспоминать подслушанный разговор между Фелипе и ее дядей. Без сомнения, он объяснял все, объяснял, почему банкир, которого она расспрашивала, был так уклончив, оставив ее сожалеть о том, что мистер Макаллен отошел отдел, передав все своему сыну. Молодой мистер Макаллен оказался не так честен, как его отец, решила Аманда, с горечью понимая, что контроль над Буэна-Виста вырвали из ее рук жадный дядя и нечестный банкир, а также дон Фелипе. Джеймс Камерон заставил ее поверить, что это недавно закончившаяся война довела ее ранчо до отчаянного финансового положения, а не его игра на деньги, и если бы неуслышанный разговор с Фелипе, она продолжала бы ему верить!

Аманда подошла к высокому окну, выходившему на темный двор, и стояла, скрестив руки на груди, а ее синие глаза блестели от непролитых слез. Как он мог! Как он мог проиграть ее наследство! То был дом, который она любила, где теплые воспоминания о счастливых днях лежали, словно подарки-сюрпризы, во всех уголках знакомых комнат.

Она сердито вытерла слезу, скатившуюся по ее пылающей щеке, ненавидя Джеймса Камерона и ненавидя Фелипе.

Дон Фелипе Леон-и-Альварес — человек, который намеренно предложил брак, чтобы получить две тысячи акров техасской земли и скот; человек, который играл с ее дядей, как с рыбой на крючке, чтобы добиться своей цели; человек, который стал сейчас — безвозвратно — ее мужем. Дон Фелипе. Загадка, мексиканский богач, считающий североамериканцев на ступень ниже себя.

Аманде вспоминались обрывки давних споров между Фелипе и Рафаэлем, несвязные слова и ощущения, хранившиеся в ее памяти долгие годы. Это никогда не происходило в присутствии их отца, потому что дон Луис не имел предубеждения к своим североамериканским соседям, как у многих людей его круга. Возможно, это было из-за красивой креольской девушки, на которой он женился, живой и веселой красавице из Нового Орлеана, матери Рафаэля. Фелипе так и не простил своему отцу повторного брака, и Аманда чувствовала, что все произошло бы точно также, даже если бы дон Луис женился на мексиканке. Сам факт, что дон Луис снова женился после смерти своей первой жены, явился горькой пилюлей для юного Фелипе, но то, что он женился на американке, оказалось невозможно проглотить. Настолько невозможно, размышляла Аманда, что он отказывался поверить в это. Bastardo[3]. Это испанское слово снова и снова выплевывал старший брат в сторону Рафаэля, и у Аманды вставало в памяти лицо мальчика со сжатыми от ярости губами; Фелипе уже тогда мастерски манипулировал людьми.

Аманда резко повернулась и начала беспокойно ходить по комнате; ее мысли метались в голове, словно листья в бурю. Огромное зеркало на стене отразило напряженное лицо незнакомки, и она остановилась, чтобы рассмотреть ее. Она ли это? Аманда подняла руку: ее пальцы, едва касаясь, скользили по высоким, покрытым румянцем скулам к слегка вздернутому носу и вниз, по полным губам, приоткрытым от возбуждения.

Ее называли красавицей и считали более изысканной, потому что она «училась в школе на востоке». Но лицо, серьезно смотревшее на нее широко раскрытыми голубыми глазами, по-прежнему хранило следы испуганного ребенка, которым она была когда-то. Теперь она уже не ребенок, а замужняя женщина: возможно, поэтому ей казалось, что лицо принадлежит незнакомке, а возможно, из-за непокорной гривы волос, обычно рассыпавшихся по плечам, когда она скакала на любимой лошади, — темных и тяжелых, в которых запутался солнечный свет и которые теперь аккуратно собраны на затылке в респектабельный пучок. Однако теперь ее глаза, в которых когда-то плясали искорки смеха и озорства, серьезно смотрели из-под темных ресниц.

Аманда медленно подняла руки и стала вынимать шпильки из волос, не обращая внимания на то, что замысловато украшенные перламутровые гребешки и шпильки падают на пол. Волосы привычно упали на плечи и спину, доставая до талии. Она запустила тонкие пальцы в густую гриву и распушила пряди в небрежном беспорядке вокруг лица. Уже лучше. Теперь лицо в зеркале больше походило на Аманду, на «растрепанного жеребенка», как шутливо называл ее отец, обнимая своими теплыми, любящими руками. Восемь лет прошло с тех пор, как Стивен и Луиза Камерон скоропостижно умерли от лихорадки, не оставив своей опечаленной дочери даже шанса попрощаться.

Невольные слезы покатились по лицу Аманды, и она направилась к своей одинокой постели, чтобы выплакаться. Ее хрупкое тело содрогалось от мучительных всхлипов. Она оплакивала своих умерших родителей, свой потерянный дом, направляясь в незнакомые места с человеком, которого не любила и которому не доверяла.

Наконец она села, шмыгая носом, и вытерла глаза тыльной стороной руки, раздраженно отбрасывая мокрые пряди волос с лица. Черт, где все ее кружевные платки теперь, когда они так нужны?

Взмах белой ткани перед лицом испугал ее, и, вскинув голову, она увидела стоящего около кровати дона Фелипе — он протягивал ей белоснежный носовой платок.

— У вас нет своего чистого носового платка? — спросил он немного скучающим, презрительным тоном. — Если вы собираетесь продолжать постоянно лить слезы, я бы посоветовал вам обзавестись значительным запасом.

Возмущенная его снисходительным тоном и безразличным выражением его темных глаз, Аманда хотела отказаться, но поняла, что это будет выглядеть смешно, и, пробормотав «спасибо», взяла платок. Она вытерла лицо и высморкалась, потом еще раз, стараясь растянуть время. Неужели он всегда выглядит таким элегантным и невозмутимым? Даже после всех этих долгих часов тряски по разбитым дорогам в пыльной, душной карете дон Фелипе сохранил холодный, безукоризненно опрятный вид.

Пока Аманда вытирала слезы, Фелипе подошел к окну, и она украдкой взглянула на него. Дорогой темно-синий сюртук облегал его плечи с идеальной точностью, а бежевые брюки выглядели так, словно их только что выгладили. Манекен, подумала она, и жизни в нем не больше, чем в манекене. Он был слишком совершенным, слишком безупречным и… слишком холодным.

Фелипе обернулся и окинул оценивающим взглядом невесту, улыбаясь легкой улыбкой, которая, впрочем, не коснулась темных глубин его глаз. Глупая, глупая девчонка: плачет, когда ей следует радоваться своему необычайному везению. Как она не понимает — ей удалось то, что не удалось многим: он предпочел жениться на ней, хотя мог выбирать из самых утонченных аристократок Мексики. Не важно, что не она сама нужна ему, а две тысячи акров плодородной техасской земли, которой когда-то владели его предки, земли, принадлежавшей Мексике задолго до того, как этот грубый, неотесанный шотландский иммигрант предъявил свои права на нее. Буэна-Виста — имя, которое богатый мексиканский дон дал этим плодородным акрам еще до того, как мексиканская война отобрала их у дона Фелипе Леона и отдала Техасу, в то время даже не имевшему статуса штата.

Губы Фелипе тронула легкая презрительная усмешка, черные глаза сузились. Его отец, дон Луис, не смог сделать того, что удалось ему, да он и не пытался, хотя поддерживал идею женитьбы одного из своих сыновей на дочери Камерона. Луис был сентиментальным дураком и от всей души радовался, что его крестнице посчастливилось выйти за Стивена Камерона и жить на земле, когда-то принадлежавшей дому Леонов.

Все это больше не имеет никакого значения, размышлял Фелипе, Буэна-Виста снова в собственности семьи Леон. Когда он приедет в асиенду недалеко от Сан-Луис-Потоси, то доведет до конца свои планы тщательно продуманной свадьбой, объявив Аманду Камерон своей женой в глазах матери-церкви. Техасская свадьба необходима, только чтобы удовлетворить Джеймса Камерона и его не слишком сговорчивую племянницу — не скрепи он их узы до прибытия в Мексику, возникло бы слишком много сложностей, помимо очевидного нерасположения девушки. Зато теперь, до того как они доберутся до Каса-де-Леон, будет много долгих ночей — ночей, когда он сможет наслаждаться невестой. Пока дон Фелипе старательно избегал любых препятствий, и, оказавшись в Мексике, он сразу продолжит плести хитроумную сеть интриг, чтобы усилить свое могущество.

Очень удачно, что австрийскому императору Максимилиану понадобились скот и люди — люди с деньгами и желанием бороться против Бенито Хуареса, индейского выскочки, которого некоторые представители богатого правящего класса считали революционером, а простой народ — спасителем. Конечно, Максимилиан всего лишь марионетка, но эта марионетка могла бы стать полезной в умелых руках.

Тишина растянулась в молчаливое ожидание. Почувствовав на себе взгляд холодных темных глаз, Аманда слегка при подняла подбородок, как бы защищаясь. Он действительно собирается запугать ее, превратить в угодливую покорность. «Делать то, что ей прикажут» — не так ли он тогда говорил ее дяде? Очевидно, дон Фелипе Леон-и-Альварес неправильно оценил ее как противника. Хотя и подверженная временами сомнениям и страху, Аманда являлась дочерью своего отца и обладала его шотландским упрямством и гордостью в не меньшей степени, чем огненным темпераментом матери-мексиканки. С таким сочетанием ему будет трудно бороться.

— Мое лицо все еще выглядит неприятно, дон Фелипе? Ее вознаградила вспышка удивления в его глазах, быстро спрятавшихся под полуприкрытыми веками.

— Неприятно? Оно никогда не было неприятным, всего лишь немного пыльным и заплаканным. Уверен, вы все знаете о своей замечательной красоте, Аманда, — Насмешка и нетерпение прозвучали в его сухом тоне, и от невысказанного презрения она почувствовала себя глупой, незначительной безделушкой.

— Мне, конечно, говорили, что я красива, но никогда так небрежно, дон Фелипе.

— О! Я обидел вас? Сожалею, моя дорогая, и обязательно постараюсь исправиться. — Его губы улыбнулись, но черные глаза оставались такими же бесстрастными и настороженными.

Аманда почувствовала неистовое желание убежать от него. Он остановился около кровати и протянул руку, чтобы отвести прядь волос от ее глаз, и это легкое прикосновение заставило ее вздрогнуть.

Дон Фелипе помедлил, затем холодные пальцы повернули ее подбородок так, чтобы она смотрела ему в лицо, и его голос показался ей зловещим.

— Не вырывайся, Аманда. В глазах Техаса ты теперь моя жена, а скоро будешь ею и в глазах Мексики. Ты принадлежишь мне.

— Но я не собственность, дон Фелипе… — Аманда отвернулась и соскользнула с кровати, чувствуя себя уязвимой, когда он вот так возвышался над ней. — Я женщина, жена — но не ваша собственность.

Он рассмеялся сухим, саркастическим смехом.

— Ты ошибаешься, поскольку принадлежишь мне, так же как и твое приданое. По закону, если вы откажетесь выполнять свои брачные клятвы, я имею право бросить вас и все равно сохраню ваше приданое, донья Аманда. — В этом вежливом обращении была подчеркнутая издевка, и она сжала скомканный платок в руках так, что костяшки пальцев побелели.

— Разве я сказала, что не буду выполнять мои брачные обязательства, дон Фелипе? Это дело чести. Я просто попыталась изменить ваше впечатление о себе.

Его широкие плечи приподнялись под идеально скроенным сюртуком, и бархатистый голос отчетливо зазвучал в наэлектризованном от напряжения пространстве между ними:

— О, малышка Аманда — очень привлекательный предмет. Очаровательный предмет с нежными чувствами, как и большинство женщин. — Его рука, лаская, собственническим жестом коснулась ее щеки.

Аманда стояла как статуя, холодная и неподвижная; ее бирюзовые глаза заледенели, когда она почувствовала горячие пальцы на своей бледной коже. Пальцы остановились на ее груди, вырисовывающейся под тонкой тканью дорожного платья, и у нее перехватило дыхание. Это ее брачная ночь, а это ее муж, и она дала ему право владеть ее телом; но, Господи, как же она его ненавидит!

На ненависть, пылающую в ее голубых глазах, Фелипе ответил издевательским смешком.

— Вы знаете, что я могу, не так ли, Аманда? Несмотря на ваши возражения, вы моя жена, моя собственность. — Его влажные медлительные губы нашли впадинку на ее шее.

Аманда содрогнулась, закрыла глаза, и ее руки сжались в кулаки. Ей мучительно захотелось оказаться далеко-далеко, в прошедших летних днях и ночах, наполненных смехом и светлячками, запахом свежескошенного сена и детскими голосами, до того момента как жестокая реальность вторглась в ее беззаботную жизнь. Она лишь смутно осознавала, что Фелипе поднял ее и положил на кровать. Его горячие, лихорадочные поцелуи покрывали ее лицо, шею, потом его губы двинулись вниз, но у нее было странное чувство, что это происходите кем-то другим. Какая-то напряженная часть сознания Аманды дала ей возможность отстраниться от реальности, от осознания того, что мужчина, которого она ненавидит, стягивает ее тщательно подобранные свадебные одежды, как будто это всего лишь яркая бумага, в которую завернут подарок.

Дрожь пронизала ее тело, и нежные веки затрепетали. Она попыталась справиться с отвращением, смутно осознавая предстоящее. Увы, она была более невинна, чем следовало бы, и не знала, как это ужасно, когда мужчина скользит влажными поцелуями по тем частям ее тела, которых не мог касаться никто, или как это унизительно, когда он снимает с нее одежду и она лежит, беззащитная перед его взглядом.

Всхлип поднялся в глубине ее горла, и Аманда прижала руку ко рту, чтобы не дать вырваться протестам, которые могли бы прорваться сквозь ее решимость вытерпеть все. Отвернувшись, она уткнулась головой в подушку.

Фелипе тихонько выругался по-испански. Его ухоженные руки остановились на неподвижном теле под ним, желание исчезало перед лицом ее антипатии. Черт возьми, она его жена, а он весьма привлекательный мужчина! Многие женщины находили его красавцем, а эта девчонка едва может выносить его прикосновения…

Фелипе погрузил руки в густые волосы и повернул ее голову так, что губы Аманды оказались рядом с его губами. Его язык протиснулся между ними в удушающем поцелуе, пытаясь распалить желание. Гнев, раскаленный как горячая лава, заструился по его венам, когда она поперхнулась и уперлась руками в его грудь с тщетным усилием пойманного зверька. Он хотел овладеть ею, покатать ей, что она принадлежит ему, и вдруг ужаснулся, поняв, что тело не помогает его усилиям.

Фелипе был разъярен и унижен и чуть-чуть успокоился, только поняв, что Аманда абсолютно несведуща в том, что произошло. Резким движением он набросил стеганое одеяло на полураздетое тело Аманды и встал на ноги.

Не в силах скрыть облегчение, Аманда молча уставилась на Фелипе, в то время как он, улыбнувшись змеиной улыбкой, холодно пожелал ей спокойной ночи и направился к двери спальни.

Когда дверь за ним закрылась, Аманда услышала, как в замке повернулся ключ, и рухнула на постель, все еще дрожа от пережитого.

Вопросы, на которые не было ответов, кружились в ее мозгу. Она в ловушке, и нет выхода из кошмара, в который превратилась ее жизнь. Или все-таки есть? Возможно, дон Фелипе дал ей именно такой ответ…

Сжимая и разжимая руки, запуская их в спутанные волосы, Аманда мерила шагами свою комнату, обдумывая и отбрасывая разные идеи. Ее воспитали католичкой, как и ее родителей, и это оказалось к лучшему. Джеймс Камерон, убежденный протестант, немедленно занялся обращением своей племянницы, едва став ее опекуном. Аманда не спорила, но и не изменяла своих религиозных убеждений, а просто спокойно уступила, чтобы избежать конфликтов. Теперь она решила, что ее брак, заключенный в протестантской церкви, может считаться недействительным в глазах истинной религии и не будет утвержден католической церковью! Она должна только каким-то образом сбежать и, вернувшись в Буэна-Виста, обратиться к старому мистеру Маккалену, банкиру и давнему другу ее отца. Узнав обо всех обстоятельствах, он непременно поможет ей, и верная Мария тоже будет на ее стороне.

Да, это трудно, и все еще остается опасность потерять Буэна-Виста, но теперь свобода казалась Аманде желанной, как никогда. Где-то по дороге между этим маленьким техасским городком и Рио-Гранде она должна сбежать от дона Фелипе.

Было еще темно, тени всадников прятались на холме над гостиницей в глуши юго-западного Техаса. Они ждали, как птицы ждут свою добычу, спрятавшись в ночи, ждали, что ничего не подозревающие жертвы выйдут из своего убежища. Лошади сонно, переступали ногами, стук копыт заглушала густая трава, покрывающая склон, и слышался только металлический лязг уздечек.

— Тише! — прошипел вожак. — Мы должны использовать преимущество неожиданности! У дона есть вооруженная охрана. Хотя их не так много, как нас, я не хочу рисковать.

— Его эскорту не устоять против людей Эль Леона, Педро! — ответил приглушенный голос. — Мы опытные воины, а они изнеженные…

— Они, может быть, и изнеженные, — резко оборвал его Педро, — но их пули — нет! Мы должны быть осторожны — Эль Леон настаивал, что дон не должен пострадать.

— Возможно, прежде чем его выкупят, мы сможем преподать ему небольшой урок, а, Педро? Он как французы, только хуже! Человек без уважения к своей стране, игрушка этого австрийца, который называет себя нашим императором!

Педро молчал, соглашаясь. Но это будет решать Эль Леон, лев. Странно и довольно забавно, что дон Фелипе Леон станет невольным гостем партизан-хуаристов, которые так долго терроризировали французов, — гостем Эль Леона. Самое смешное, что их имена так похожи. Конечно, никто не знал, кем на самом деле был Эль Леон. Он образован, это Педро мог оценить, и в нем есть еле сдерживаемая ненависть к аристократам, лебезящим перед Максимилианом, в то время как их страну раздирает война. Эль Леон, как лев, убивал быстро и беспощадно, уничтожая солдат Максимилиана везде, где можно.

Но Эль Леон отказывался воевать против женщин и детей. Он не упоминал женщину, которая была с доном Фелипе, и не давал указаний, что с ней сделать. Возможно, Эль Леон не знал, что дон Фелипе недавно женился.

Педро все еще раздумывал, что делать с женой дона, когда в первых лучах рассвета появились обитатели гостиницы. Они не особенно пытались сохранять тишину: эскорт дона Фелипе, очевидно, не ожидал нападения на техасской стороне Рио-Гранде. Только перейдя границу и оказавшись в Мексике, они станут осторожнее, ожидая засады хуаристов. Именно этот элемент внезапности поможет людям Эль Леона одержать победу.

Глава 3

Зевая, Аманда прикрыла рот рукой, не желая заслужить еще один резкий упрек от дона Фелипе. Он пребывал в довольно угрюмом настроении, его обычное спокойствие явно нарушило что-то, о чем он решил ей не говорить. Вероятно, что-то тревожное сказал ему один из вооруженных мужчин, когда отвел его в сторону. Что Фелипе недоволен, она могла только догадываться по тем нескольким тихим словам, которые случайно услышала.

— Вы что, не можете справиться с несколькими оборванными… — Он понизил голос, увидев, что Аманда наблюдает за ним, и девушка, отвернувшись, отошла на крыльцо и пропустила остальное.

Что это может значить? — устало размышляла Аманда. Ничто, касавшееся планов Фелипе, не имело значения, ничто, кроме ее собственных планов побега. Река, разделяющая Соединенные Штаты и Мексику, протекала всего в пятнадцати милях отсюда. Пятнадцать миль, которые она должна успеть пробежать. Идея уже оформилась в ее голове, идея, которая могла сработать, но это будет рискованно. Вскоре после того как они отправятся в путь, она попросит остановиться. Она очень давно не ездила по этой дороге, но, если память сене подводит, где-то там есть небольшой лесок, а за ним старая миссия. Разумеется, священник прислушается к ее мольбам или по крайней мере согласится послать весточку Марии в Буэна-Виста, на что она очень хотела надеяться.

Слабые полоски света уже расчертили небо, сверкая на горизонте, пока солнце вставало за округлыми холмами. Карета мерно покачивалась, свежие лошади скоро оставили позади маленькую гостиницу, быстрой рысью следуя изгибу дороги. Напряженно и тревожно, словно Фелипе сможет понять ее намерение по глазам, Аманда высматривала небольшую рощу, скрывающую старую миссию; она надеялась, что память не сыграла с ней жестокую шутку и что это тот самый участок дороги, по которому она проезжала раньше.

Разглаживая несуществующие морщинки на своем свежевыглаженном платье, Аманда не отрывала глаз от быстро меняющегося пейзажа, ее сердце стучало так громко, что она боялась, как бы Фелипе не услышал этого. Ее нервные пальцы сплелись на коленях, горло перехватило. Тут, к счастью, она узнала густой лесок прямо впереди по давным-давно искривленному молнией шишковатому дереву.

— Дон Фелипе… я… пожалуйста… не могли бы мы остановиться? Мне следовало… в гостинице, но мне показалось, что вы так спешите… — Она замолчала, как будто смущаясь, и опустила глаза под его прищуренным нетерпеливым взглядом. После нескольких мгновений напряженной тишины он раздраженно пробормотал что-то на испанском, но все же приказал кучеру остановить карету.

— Поторопитесь, Аманда. И постарайтесь в будущем помнить о таких вещах. У меня нет желания останавливаться у каждого дерева отсюда до Сан-Луиса.

Бормоча извинения, Аманда вышла из экипажа и, приподнимая длинные юбки, пошла, заставляя себя не спешить, к гостеприимным деревьям. Она сделала всего несколько шагов, когда раздался громкий хлопок.

Удивленно обернувшись, Аманда увидела, как кучер падает с козел на землю, затем начался кошмар: крики, проклятия, испуганное ржание лошадей. Словно окаменев, Аманда могла только смотреть на то, что казалось армией, хлынувшей из-за деревьев позади нее. Лязг стали, неистовые крики… Здравый смысл нашептывал «беги!», но Аманда стояла, словно вырезанная изо льда.

Потом она увидела, как дон Фелипе появился в дверях кареты: его красивые черты исказила ярость, в руке блеснул пистолет. Он выстрелил, потом еще раз, и два человека упали; но прежде чем он успел поднять руку со вторым пистолетом, к нему с криком кинулся завернутый в серапе всадник. Раздалось два глухих выстрела, и всадник свалился с лошади.

Пока Аманда наблюдала за всем происходящим, словно приросшая к влажной от росы земле, дон Фелипе медленно повернулся. Его рот был открыт, удивленное выражение застыло на его лице, и он скатился кувырком из накренившейся кареты. Кто-то жутко закричал…

Голоса, возбужденная смесь испанских слов вихрем кружилась вокруг Аманды, так и оставшейся стоять, одной рукой чуть приподнимая длинные юбки. Стряхнув оцепенение, она бросилась к карете. Если Фелипе не умер, весь этот вихрь событий не может быть реальным!

Она подбежала, спотыкаясь, к мужу и рухнула на землю рядом с ним.

— Дон Фелипе! — Аманда легонько прикоснулась к его неподвижному лицу. — Фелипе! Вы… вы слышите меня?

Однако он по-прежнему лежал неподвижно, с закрытыми глазами; алое пятно расплывалось по груди.

— Фелипе?

— Он не слышит вас, сеньора, — произнес низкий голос. Ее подняли на ноги, не грубо, но твердо. — Думаю, ваш муж мертв.

— Нет! — Аманда вырвалась и снова упала на колени рядом с Фелипе. Ее глаза расширились, когда она провела пальцами по его груди и увидела свои окровавленные руки. Нет-нет, она не любила его, она хотела от него избавиться — но не таким способом!

Ее снова схватили за руки, на этот раз так крепко, что она не могла вырваться.

— Он мертв, сеньора, а вы должны пойти с нами.

— Не пойду! — Ужас придал Аманде смелости, и она повернула голову назад, чтобы увидеть хмурое лицо бандита, державшего ее за руки; ее голубые глаза затуманились от страха и ярости. — Отпустите меня! — Она в ожидании уставилась в темное лицо высокого мужчины, только сейчас заметив его суровый вид и винтовку в руке, странно контрастирующие с сочувствием в черных глазах.

— Простите, сеньора, но вы должны пойти с нами. У вас нет выбора.

Педро, зная, как разозлится Эль Леон, когда поймет, что дон убит, не осмеливался причинить вред жене дона. Пусть Эль Леон сам решает ее судьбу. Но Педро не чувствовал никакой радости оттого, что ему придется сообщить Эль Леону о смерти дона.

— Вы пойдете с нами, — повторил он.

Аманда не ответила, а только стояла, подняв подбородок, что выражало неосознанное высокомерие и презрение, и сохраняя внешнее спокойствие. Мелкие подробности ярко отпечатывались в ее памяти, когда она смотрела на бандитов, привязывающих нескольких сдавшихся мужчин из эскорта Фелипе к карете. Лошадей, перерезав ремни упряжи, освободили и разогнали улюлюканьем и кнутами. Сундуки, привязанные к одной из повозок, открыли и расшвыряли ее вещи, которые белоснежной пеной покрыли землю.

Подвели лошадь, и Педро поднял Аманду на широкую спину, приказав ей держаться крепче. В оцепенении, все еще чувствуя, будто ей снится ужасный кошмар, Аманда сидела неподвижно, глядя прямо вперед, не в силах смотреть на тела, распростертые на земле. Но, как жена Лота, она не смогла удержаться и, уезжая, бросила последний взгляд через плечо. Аманда подумала, что никогда не сможет забыть это ужасающее зрелище: муж, мертвый, распластанный на земле, как сломанная кукла, с посеревшим лицом.

Нет, беззвучно кричал ее разум снова и снова, это не могло случиться! Кто все эти люди? И почему они напали на дона Фелипе? Едва различимые испанские слова в разговоре привели ее к выводу, что это хуаристы. Но почему они напали на одинокую карету? Хуаристы! Она вздрогнула, вспомнив все, что слышала о безжалостных головорезах, которые поддерживали Бенито Хуареса. Хуаристы, божеское наказание, как называл их Джеймс Камерон, люди, которые использовали бедных доверчивых крестьян. Австрийский император был послан французами на помощь Мексике, но ему постоянно мешали радикалы, пытавшиеся вернуть власть Хуаресу. У Аманды кружилась голова. Это слишком для нее, слишком многое нужно обдумать сейчас, когда все, чего она хотела, это просто убежать… убежать назад, в Буэна-Виста…

Еще до того, как осознала, что делает, Аманда вонзила каблуки в бока лошади, ошарашив и животное, и главаря бандитов. Она выхватила поводья из его рук, и они болтались в воздухе, когда Аманда наклонилась к мокрой от пота шее лошади, заставляя ее скакать быстрее и быстрее, не задумываясь, куда мчится. «Побег… Буэна-Виста… Бежать… бежать…» — эти слова снова и снова звучали в ее голове, как литания, пока Аманда не осознала, что утренний ветерок хлещет ее по лицу и треплет аккуратно уложенные волосы. Выбившиеся пряди развевались, сливаясь с лошадиной гривой, мускулы животного перекатывались под блестящей шкурой в такт бегу.

Стремительный порыв к свободе закончился еще до того, как она успела проскакать милю по пыльной дороге. Болтающиеся поводья были пойманы, заставив лошадь остановиться: ее взмыленные бока вздымались и опадали, и Аманда, поняв тщетность своей попытки, соскользнула на землю. Колени ее подогнулись, но сильные руки не дали упасть, и главарь бандитов посмотрел на нее, качая головой, с невольным восхищением в глазах.

— Вы мчались как ветер, сеньора. Я восхищаюсь вашей смелостью и мастерством наездницы. Но рог favor[4] — не пытайтесь повторить это. Мне бы не хотелось связывать вас.

Аманда была озадачена. С ней обращались очень хорошо — ни угроз, ни жестокости. Почему? Для этого определенно есть причина.

В следующие несколько часов у нее не было времени задуматься о причинах, потому что отряд торопился добраться до Рио-Гранде. Из обрывков разговоров она поняла, что они направляются в глубь Мексики, пробираясь окольными путями, чтобы избежать возможных неприятностей. Копыта лошадей поднимали клубы пыли, и она покрывала ее волосы, лицо, забивалась в рот; когда-то безупречно чистое платье стало мятым и мокрым от пота.

Отряд остановился всего раз. Аманде молча подали кусок вяленого мяса и кожаную фляжку с водой, а потом отдохнувшие лошади поскакали дальше. Неужели это никогда не кончится, устало думала она; бесконечная скачка, палящее солнце и облака пыли? Господи, как же она устала! Ноги болели так сильно, что ее больше не волновала недостойная поза, в которой она сидела на лошади. Скомканные юбки открывали ее ноги в шелковых чулках и когда-то блестящие лайковые туфли. Хотя и привычная к верховой езде, она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь скакала на лошади так долго и так тяжело, и Аманде пришлось прикусить губу, чтобы не застонать вслух. Она не покажет свою слабость перед этими бдительными людьми! Они выглядели как самые настоящие бандиты — обвешаны оружием, широкополые сомбреро затеняют небритые лица и сверкающие глаза.

Переправа через Рио-Гранде прошла спокойно, лошади с плеском и брызгами проходили по мелководью и взбирались на противоположный берег, с трудом пробираясь через густые заросли травы. После переправы одного из бандитов оставили держать лошадь Аманды, а остальные отошли в сторону, тихо что-то обсуждая по-испански.

Безразличная ко всему, Аманда начала спешиваться, мечтая только о том, чтобы дать отдых усталым ногам, но ее стражник движением винтовки показал, что она должна оставаться в седле.

— Я хочу только немного размяться, — спокойно возразила она, в упор глядя на мужчину. Когда он сказал по-испански, что не понимает ее, Аманда изобразила смущение. — Поскольку я не говорю на вашем языке, я просто очень медленно спущусь и разомну ноги, сеньор. — Она улыбнулась. Хорошо бы ей удалось убедить бандита, что она не знает испанского. Для нее может оказаться полезным, если они не догадаются, что она говорит по-испански так же свободно, как они сами.

Все еще улыбаясь, Аманда прошла по высокой траве, игнорируя быстрый поток испанских слов. Когда ее страж повернул лошадь так, чтобы преградить ей путь, наставил на нее винтовку и сурово приказал вернуться, взмахом руки показывая, чего хочет, Аманда снова изобразила смущение.

— Я не понимаю! — Она упала на колени в траву, закрыв лицо руками, как будто слишком испуганная, чтобы двигаться.

— Сеньора, — прозвучал терпеливый голос главаря, — вы должны оставаться на лошади, пожалуйста. Хулио не говорит по-английски и не понимает вас. Рог Гауог? — Он повернулся в седле, указывая на ее лошадь, и Аманда поднялась на ноги.

— Я только хотела немного пройтись, — тихо пробормотала она, довольная, что ее уловка удалась. Не бог весть что, но даже столь маленькая победа придала ей уверенности.

Аманда медленно пошла к своей лошади. Мельком взглянув на главаря, она молча приняла его руку, и он помог ей сесть на лошадь.

Когда они отъехали от заросших травой берегов Рио-Гранде, от отряда отделились несколько человек и быстро поскакали в другом направлении. Они разделяются, поняла Аманда, чувствуя возрастающее беспокойство. Главарь все еще держал поводья, заставляя ее лошадь скакать за ним легким галопом.

Горячие слезы вдруг подступили к глазам Аманды, когда техасский берег растворился за горизонтом. Л ведь совсем недавно она думала, что хуже уже не может быть! По крайней мере с Фелипе опасность не казалась ей такой неотвратимой. Сейчас все изменилось. Возможно, ее жизни угрожает опасность.

Когда жаркий день сменился сумерками, страх овладел всем ее существом. Движущиеся тени казались чудовищами, когда усталые лошади рысью бежали по пыльной, едва различимой дороге; кривые силуэты мескитовых деревьев и полыни появлялись как зловещие тролли из детской сказки. Главарь, хотя и официально-вежливый, не сказал Аманде ни слова объяснения или утешения, и ей оставалось только гадать, какая судьба ее ждет. Тюремное заключение? Ее взяли в заложники? Или ее убьют ради какой-то идеи мести? Возможности крутились в калейдоскопе смутных ощущений, заставляя ее дрожать от мрачных предчувствий.

К счастью, главарь бандитов наконец остановился на ночлег. Бросив Аманде тонкое одеяло, он даже извинился, связывая ей руки.

— Понимаете, сеньора, если вы попытаетесь снова сбежать, мы потеряем время, разыскивая вас. И, — добавил он, как будто это только что пришло ему в голову, — вы можете заблудиться или пораниться в темноте.

— Уверена, вы делаете все только для моего блага, — саркастически ответила Аманда, испуганно оглядывая грубые веревки на своих запястьях. Достаточно плохо оказаться пленницей презренных людей, а теперь она вынуждена терпеть еще и это!

Ворочаясь на твердой земле, неуклюже стараясь укрыться от холода тонким одеялом, Аманда наконец заснула.

Ее разбудили, как ей показалось, уже через несколько минут.

— Что? Не может быть, чтобы уже наступило утро, — сонно пробормотала она, когда главарь снова встряхнул ее.

Опустившись на корточки рядом с ней, он заговорил немного раздраженно: огня не разжигали, а он отдал ей свое одеяло. К тому же Педро тревожил предстоящий разговор с Эль Леоном, и поэтому у него не было настроения потакать жене дона.

— Вставайте, сеньора! Сегодня у нас нет времени на споры.

Аманда подозрительно взглянула на него, чувствуя, что под едва удерживаемой вежливой оболочкой закипает гнев, и понимая, что она тоже является его причиной. Не следует забывать, что с этими людьми нельзя играть в игры, подумала она, вставая на колени и расправляя длинные юбки. Встать со связанными руками оказалось трудно, но Аманда не хотела привлекать внимание главаря. Другой мужчина, гораздо моложе, восхищенно поглядев на нее, пришел на помощь.

— Я помогу вам, сеньора, — предложил он на скверном английском.

Лезвие ножа блеснуло в слабом рассветном тумане, и руки Аманды оказались свободны. Она потерла запястья, улыбаясь своему спасителю.

— Огаааз, — машинально пробормотала она и заморгала с притворным смущением, пытаясь скрыть свой промах, когда юноша ответил по-испански. — Простите, но это почти все, что я знаю по-испански.

— Ничего, сеньора, — заверил он, широко улыбаясь. — Вы скоро научитесь. И… вы сможете помочь мне с английским?

— Да, конечно. Как тебя зовут? — Аманда улыбнулась ему в ответ, заметив, что седлающий лошадей главарь недовольно смотрит на них.

— Рамон, Рамон Гарсия Эрнандсс. А вы сеньора Леон, правильно?

— Да, Рамон, правильно. — Аманда стала расправлять мятые и запачканные юбки, думая о том, что, если она осторожно продолжит в том же духе, этот молодой человек поможет ей.

— Вот странно, сеньора, — продолжил юноша, сняв свою широкополую шляпу. — Имя вашего мужа так похоже на имя нашего вождя, а?

— Неужели? — Она наклонила голову и удивленно посмотрела на него. — Я не знаю…

— Эль Леон и Леон! Разве вы не видите? Такое же…

— Рамон!

Главарь бандитов торопливо приближался к ним. Его лицо потемнело, и юноша понял, что это он стал причиной гнева. Он быстро нахлобучил шляпу и надвинул ее на глаза, бормоча что-то, когда главарь оттащил его в сторону. До настороженного слуха Аманды долетела быстрая испанская речь, сопровождаемая яростной жестикуляцией:

— Tonto! Idiota![5] Если Эль Леон захочет назвать ей свое имя, он сделает это сам!

— Но все знают Эль Леона! — возразил юноша. — Как она может не знать?

— Если правда, что она не понимает нашего языка, ей будет трудно это узнать. Вернее, было бы, — саркастически добавил главарь, — если бы ты уже не сказал ей! Надеюсь, Эль Леон не захочет оторвать тебе голову, Рамон.

Эль Леон. Аманда слегка нахмурилась. Кажется, она уже слышала это имя раньше, и оно связано с хуаристами. Это не должно удивлять, мрачно размышляла она. Конечно, эти люди — хуаристы; так что, похоже, ей придется лично встретиться с Эль Леоном. От этой мысли она ощутила внутреннюю дрожь. Эль Леон — лев. Ее глаза расширились. О Боже! Разве это не тот печально известный главарь бандитов, которого уже несколько лет преследует мексиканское правительство, прославленный герой, этакий местный Робин Гуд, а на самом деле грабитель и убийца!

Аманда опустила голову и нервно прикусила нижнюю губу. Что может такой человек хотеть от нее? Она боялась искать ответ на этот вопрос.

Через два дня они достигли гор. Лошади скользили по круто изгибающимся тропинкам, заставляя Аманду зажмуриваться в ужасе. Постоянная скачка, недостаточный сон и нерегулярная еда, состоящая только из сушеного мяса и воды, совершенно измучили ее; когда-то элегантное платье превратилось в лохмотья, а кожу сожгло солнце. Рамон, наконец-то заметив ее состояние, дал ей свою шляпу. С нижними юбками, которые она носила под платьем, давно пришлось распрощаться, принеся скромность в жертву удобству. Сейчас не время для излишней стыдливости, устало подумала Аманда, разорванные скачкой сквозь кустарник и высокую траву дорогие шелковые чулки тоже были отвергнуты.

Что бы сказала Мария? Аманда улыбнулась при мысли об ужасе бедной женщины. С раннего детства Мария вдалбливала Аманде примеры приличествующего даме поведения, хотя порой и сомневалась, что своенравная подопечная вообще слушает ее.

В горах стало холоднее, и после заката Аманда замерзла. Ей снова помог Рамон, предложив свое серапе и показав, как наматывать его на плечи. Аманда узнала, что главаря звали Педро: он пристально следил за ней и Рамоном, так что ей не представлялось возможности поговорить с юношей. После того как он отдал ей свое серапе в разноцветную полоску, Рамону снова было приказано ехать далеко позади Аманды, и он, застенчиво улыбнувшись, подчинился.

Ночь накрыла горы темным одеялом, и яркая серебристая луна медленно взошла над горным хребтом, бросая перламутровые отблески на тропинку. Всадников осталось всего четверо: Педро, Аманда, Рамон и старик, который сказал, что его зовут Хесус. Камни сыпались из-под копыт лошадей, когда они осторожно пробирались по извилистой тропинке сквозь тьму. Аманда так устала, что была готова закрыть глаза, рискуя свалиться с лошади. Ее тело онемело и болело, дюжины царапин на обнаженных голенях болели и чесались, ноги словно заледенели в холодном горном воздухе.

Рамон сказал, что лагерь уже близко, но Аманда была слишком измождена, чтобы реагировать. Она просто сидела, покачиваясь в такт движениям лошади, которая перешла на быструю рысь, почувствовав близкое окончание путешествия. Как в тумане до нее донеслись возбужденные голоса, окружившие ее, когда они въехали в примитивный лагерь; приземистые хижины, детский смех, восхитительный аромат мяса, жарящегося на вертеле, и неистовый радостный лай собак — все смешалось в общем шуме.

Она медленно начала осознавать, что ее лошадь остановилась перед большим, крытым соломой домом. Низкая веранда протянулась вдоль всего фасада, по обеим сторонам широкой двери висели фонари. Педро спешился и поднялся на крыльцо; его сапоги шаркнули по грубым доскам пола, когда он остановился перед высокой фигурой, обрисованной светом, падающим сзади.

— Мы вернулись, — обратился Педро по-испански к молчавшему человеку, — и у нас неприятные новости для вас, командир.

Когда мужчина что-то пробормотал в ответ, Аманда покачнулась, ее глаза закрывались. Мир вокруг закружился, огонь костров смешался с ярким сиянием звезд в небе, луна столкнулась с землей в брызгах света, и искры разлетелись во все стороны. Она плыла в воздухе, как птица, как те прекрасные парящие в небе ястребы, ленивыми кругами спускающиеся все ниже, ниже, к забвению — мягкому и бархатному, заключившему ее в свои гостеприимные объятия.

Глава 4

Мягкий свет нежно коснулся ее век, и Аманда начала медленно осознавать окружающее. Ей было тепло под потрепанным шерстяным одеялом, и лежала она на матрасе вместо неудобного седла. Легкий ветерок доносил завораживающий аромат еды. Поблизости звучали приглушенные голоса, и Аманда осторожно осмотрелась, приподняв густые ресницы.

Она лежала на грубо сколоченной кровати в темной комнате, но через открытую дверь на фоне огня виднелись темные фигуры. Там находились всего двое мужчин, и в одном из них Аманда узнала Педро. Другой, решила она, должно быть, Эль Леон. Голова у нее нестерпимо болела, и она прижала пальцы к пульсирующим вискам, стараясь разглядеть человека, о котором столько слышала. Наконец, приподнявшись на локте, Аманда все внимание сконцентрировала на соседней комнате.

Эль Леон сидел спиной к ней, небрежно развалившись в кресле перед очагом. Его грудь не украшали ремни с пистолетами, как у других бандитов, у него даже не было оружия на поясе; но каким-то образом в его манере вести себя чувствовалась опасность, гораздо более пугающая, чем самый страшный, вооруженный до зубов головорез, которого она видела. Возможно, это какое-то скрытое напряжение, как у гремучей змеи, готовящейся к броску; кипящий гнев ощущался также в тщательно контролируемом голосе и плавных движениях мужчины. Он был в бешеной ярости, его ядовитые слова, обращенные к злополучному Педро, заставляли бедолагу беспокойно ерзать.

— Но, Эль Леон, — неуверенно возразил Педро, — Пабло увидел, что дон застрелил его брата! В тот момент я никак не мог остановить его, и дон все равно застрелил Пабло…

— Значит, он сэкономил мне пулю, — ледяным тоном отрезал Эль Леон, — потому что я лично пристрелил бы Пабло за неповиновение моим приказам. Не следовало вообще никого убивать, а дона тем более. Теперь у меня нет дона Фелипе, зато есть его жена. — Он фыркнул от отвращения и так стукнул кулаком по столу, что задребезжали чашки и тарелки. — От женщины мне никакой пользы.

— Но мы можем потребовать за нее выкуп, Эль Леон! Я не знал, что с ней делать…

— И поэтому привез ее сюда, в наш лагерь! А что, если французы не заплатят выкуп, Педро? Что тогда? Просто держать ее здесь? Или, может, пристрелить, пока в это дело но ввязались еще и американцы?

Словно ледяные пальцы пробежали по спине Аманды, и она затаила дыхание. Они так спокойно говорили о ее участи, как будто… как будто она теленок, предназначенный на заклание! О Боже, что с ней будет? По тому, как Педро разводил руками и беспомощно пожимал плечами, ей стало ясно, что он думает о том же.

Эль Леон поднялся из своего кресла. Его высокая фигура, казалось, заполнила всю комнату, когда он начал беспокойно расхаживать взад-вперед. Время от времени он бросал на Педро мрачные взгляды, и у Аманды появилось непреодолимое желание убежать. Прикусив нижнюю губу, она в отчаянии оглядела темную комнату в поисках другого выхода. Дверь была только одна, та, что вела в соседнюю комнату, а вот окно, высокое и маленькое, находилось почти над кроватью, на которой она лежала…

Ее внимание снова привлек Эль Леон: когда он повернулся к Педро, в его голосе звучало меньше суровости, чем раньше.

— Мы разузнаем о ее семье завтра, сейчас уже поздно.

— Manana, El Leon[6]. — Направляясь к входной двери, Педро явно чувствовал облегчение.

Наверное, рад, что остался в живых, подумала Аманда, глядя на Педро.

Когда Эль Леон повернул голову и задумчиво посмотрел в ее сторону, у нее от удивления перехватило дыхание. Она ожидала увидеть плоские индейские черты, но повернутое к ней лицо выглядело европейским и на удивление аристократичным. У Эль Леона были высокие скулы, глаза казались светлыми, хотя она не могла сказать этого с уверенностью, а рот чувственно очерчен. Нос, прямой и широкий, начинался между темных бровей, и Аманда поймала себя на дикой мысли, что Эль Леон — один из самых красивых мужчин, когда-либо виденных ею. Нет, самый красивый, поправилась она, удивляясь тому, что мужчина, который явно не был простым крестьянином, высоко в горах возглавляет кучку какого-то сброда.

Ее взгляд скользил по его отлично сложенному телу, подмечая атлетически широкие плечи, мускулистые руки, сильные прямые ноги в обтягивающих штанах. Его одежда, чистая и хорошо сшитая, ничем не напоминала потрепанное крестьянское платье. Эль Леон определенно был загадкой.

Несколько долгих минут после того, как Эль Леон задул фонарь и растянулся на соломенном тюфяке в соседней комнате, Аманда лежала тихо. Стоит ли ей рискнуть и сбежать? Если побег провалится, попытка поставит ее в очень опасное положение, но если она останется… если она останется, ее судьба будет еще более страшной. Хотя Эль Леон казался не просто жестоким главарем бандитов, она не верила в его милосердие. В прошлом он определенно не проявлял никаких признаков милосердия.

В конце концов, набравшись храбрости, Аманда вытащила из-под одеяла сначала одну, потом другую ногу и встала на твердый земляной пол. Ее босые ноги ступали беззвучно, пока она пробиралась к двери, чтобы заглянуть в 40 соседнюю комнату и убедиться, что Эль Леон действительно спит. Он лежал неподвижно в свете гаснущего огня, тяжело дыша.

Аманде потребовалось всего несколько секунд, чтобы отступить назад в маленькую комнату, опереться одной ногой на кровать и взобраться на подоконник. Вглядываясь из окна в темноту, она подобрала и подоткнула свои оборванные юбки. В деревне было тихо, даже лай собак не нарушал тишину, и она с тихим шлепком соскользнула с подоконника на землю. Густая трава намокла от росы. Она опустилась на колени, собственное дыхание казалось ей грохотом в безмолвии ночи.

Тени, нарисованные лунным светом, падающим сквозь деревья и постройки, как будто кивали ей, и девушка, придерживая юбки обеими руками, поспешила по острым камням и веткам к лесу, начинающемуся за деревней. В горах есть ручьи, и если она сможет следовать за изгибами одного из них через лес, в конце концов он приведет ее к какому-нибудь городу, рассудила Аманда. Чистая вода — редкость в этой части Мексики, и города должны располагаться поблизости от ее источников.

Дрожа от страха не меньше, чем от холода, Аманда остановилась, чтобы прислониться к шершавому стволу дерева, прислушиваясь, нет ли за ней погони. Ни звука, слава Богу. Она закрыла глаза, прижимая руку к бешено бьющемуся сердцу. Растрепавшиеся волосы упали ей на глаза, и она нетерпеливо махнула головой, чтобы отбросить надоедливые пряди.

Как все это случилось? Неужели всего несколько дней назад она была целой и невредимой в своей такой родной спальне в Буэна-Виста? Даже брак с Фелипе не казался теперь таким уж плохим. Бедный Фелипе… Она даже смогла сочувственно подумать о нем, вспомнив, как его тело лежало на влажной от росы земле рядом с богато украшенной каретой. Боже, это произошло так быстро, так безвозвратно, и она осталась совсем одна… Будет ли хоть кто-то искать ее? Теперь у нее осталась только Мария.

Аманда оттолкнулась от ствола дерева и бросила последний взгляд в направлении деревни, но не увидела никакого движения. Покусывая нижнюю губу, она повернулась к таинственной темноте леса, но не побежала, как ей хотелось бы, боясь оступиться в темноте и порезать босые ноги или нырнуть головой вперед с какого-нибудь обрыва. С рассветом она сможет видеть дальше, но тогда будет и больше шансов, что ее найдут. Ночь — лучшее время для передвижения, и Аманда подавила растущий страх.

Она сделала всего несколько шагов, и тут волосы у нее на затылке встали дыбом. Аманда услышала треск ветки, как будто кто-то наступил на нее. Страх подстегивал ее, но здравый смысл подсказал, что бегство бесполезно. Она будет двигаться дальше, словно ничего не слышала. Теперь тени больше не подбадривали и не предлагали убежища, а предвещали несчастье, скрывая неизвестный ужас в своей чернильной глубине. Все же Аманда заставила себя идти дальше. Два шага… три… только там, впереди, она остановится и, возможно, украдкой взглянет через плечо.

Лунный свет струился сквозь кружево ветвей, покрывая усыпанную листвой землю подвижными тенями. Нежные и сияющие, танцующие в воздухе, как волшебные феи, лучи света игриво плясали вокруг Аманды. Она вступила в тень, сердце стучало, как громадные барабаны на параде, ноги дрожали так сильно, что девушка едва могла стоять. Она протянула руку, надеясь нащупать твердый ствол дерева, но вместо знакомого ощущения шершавой коры наткнулась на широкую мужскую грудь, обтянутую рубашкой.

Вскрикнув, Аманда резко развернулась и побежала, не разбирая дороги, не глядя, куда направляется. Она должна, должна выбраться отсюда! Ветки хлестали ее лицо, цепляли и рвали платье, а она бежала в панике, не обращая внимания на колючки, вонзающиеся в босые ноги, думая только о том, чтобы спастись.

— Остановитесь сейчас же, сеньора!

Она услышала голос, узнала Эль Леона и побежала еще быстрее, чувствуя, что он прямо у нее за спиной, протягивает к ней руки. Потом земля вдруг ушла из-под ног, превратившись в зияющую дыру: Аманду выхватили из пустоты, и она оказалась прижатой к могучей груди.

Мгновение они стояли, балансируя, на краю пропасти, где лес внезапно заканчивался глубокой расщелиной. Аманда начала тихонько плакать.

Когда Эль Леон повел ее от края обрыва, камни бешено покатились, подпрыгивая, по крутому склону вниз, туда, где зубчатые края скал напоминали зубы акулы. Аманда уткнулась лицом в его грудь и изо всех сил вцепилась пальцами в ткань рубашки.

Только когда они оказались далеко от обрыва, Эль Леон отпустил ее, отстранив от себя на длину руки. Его глаза оценивающе осмотрели ее. Увидев, что она не поранилась, он повернул Аманду и подтолкнул вперед. Само его молчание было угрожающим, и, понукаемая его непреклонной рукой, Аманда пожалела о своем безрассудном поступке.

Невдалеке сквозь кружево веток показались огни, и Аманда поняла, что ее исчезновение переполошило всю деревню. Возбужденные голоса передавали друг другу весть, что она уже найдена, и вот мерцающие фонари стали гаснуть, преследователи начали расходиться по домам. Но у Эль Леона не было фонаря. Как же он смог найти ее в темноте? Возможно, он выследил ее благодаря безошибочному инстинкту дикого животного.

Только снова оказавшись в доме, из которого надеялась сбежать, Аманда смогла осознать всю полноту гнева Эль Леона. Теперь, видя его вблизи, она читала явные признаки ярости в его чертах: челюсти крепко сжаты, глаза — янтарно-золотистые, как у льва, — сверкают.

Аманда стояла молча, сжав руки, не пытаясь оправдаться, и смотрела ему в глаза. Она была очень испугана, но постаралась собрать все остатки достоинства и хладнокровия. Стоило позволить Эль Леону распутать и без того слабо сплетенные обрывки ее самообладания, и она погибла.

Он оказался высоким, гораздо выше, чем ей представлялось возможно, это казалось из-за его близости. В конце концов, когда напряжение в воздухе достигло предела, она опустила взгляд на свои замерзшие босые ноги и попыталась подобрать нужные слова. Потом, вспомнив, что «не знает» испанского, Аманда решила изобразить, что вообще не понимает, что происходит.

Вскинув голову, она встретилась с ним взглядом, спрятав дрожащие руки в складках оборванной юбки.

— Сэр, я требую немедленно отпустить меня. — Ни намека на то, что он хотя бы услышал ее. — Против моей воли меня взяли в плен по какой-то неизвестной причине… — Похоже, он не понимает по-английски. — …И я требую, чтобы меня отвезли в ближайший город, где можно организовать мое возвращение в Соединенные Штаты. — Никакой реакции. У него даже не дрогнули ресницы — длинные и прямые, затеняющие кошачье-золотые глаза, — ничего. Аманда попыталась снова: — Вы понимаете меня? Я хочу, — медленно произнесла она, тщательно выговаривая каждое олово, — вернуться в Соединенные Штаты. Я американская гражданка, и мое правительство будет очень обеспокоено моим похищением. — Она нахмурилась, кусая губы, а Эль Леон, скрестив руки на груди, прислонился к деревянному столу и пристально смотрел на нее. — Я не буду требовать преследования ваших людей, сэр, поскольку уверена: это просто досадная ошибка…

Суровые губы Эль Леона слегка изогнулись в насмешливой улыбке.

— Действительно, это ошибка, сеньора, — ответил он на безукоризненном английском, — только это ваша ошибка, а не моя. Вам ведь не причинили вреда, верно? — После ее осторожного согласного кивка он продолжил: — Если вы и дальше хотите остаться целой, не будьте настолько глупы и не пытайтесь бежать.

— Но что вы собираетесь со мной делать? — Несмотря на решимость, нотка паники проникла в ее голос; пронзительная нотка, которую он легко заметил, и Аманда увидела это в его глазах.

Эль Леон пожал плечами и холодно ответил:

— Это еще не решено, сеньора. Пока что возвращайтесь в постель. Поскольку охранник, который теперь сторожит ваше окно, не слишком доволен, что его отдых потревожен, советую вам оставаться там до утра, иначе он может действовать довольно грубо.

Поняв, что у нее нет выбора, Аманда сухо кивнула и, повернувшись с достоинством, на дрожащих ногах направилась к маленькой спальне. Оказавшись в комнате и жалея, что нет двери, которой можно было бы хлопнуть, она нырнула в постель. Должно быть, она сошла с ума, когда подумала, что сможет убежать от этих людей! Теперь ей, усталой, голодной и испуганной, просто некуда деваться, а главарь головорезов еще и страшно зол на нее.

Слезы, принесшие долгожданное облегчение, полились по ее испачканным и поцарапанным щекам, и Аманда зарылась лицом в ладони. Она плакала тихо, не желая, чтобы Эль Леон услышал, пока наконец не выплакала все слезы. Это было облегчение, излияние всей тревоги и страхов последних дней, и она почувствовала себя опустошенной.

Подняв голову, Аманда убедилась, что у нее опять нет носового платка: ее ридикюль давно потерян, и в ее распоряжении остались только изорванные края платья. Вздохнув, девушка оторвала еще одну полоску ткани от подола и вытерла лицо. Ни зеркала, ни света. Впрочем, не важно, как она выглядит. Определенно бандитов интересовала не ее внешность, а ее ценность как заложницы.

С кровати Аманда могла видеть другую комнату, где Эль Леон снова улегся на соломенный тюфяк у стены. Отблески очага мигали, вспыхивая на густых волосах, черных как ночь, и кольцо дыма от тонкой сигары медленно плыло вверх. Он лежал, оперевшись на локоть. Если он чуть-чуть повернется, то увидит ее.

Аманда отодвинулась глубже в тень у стены. Странно, она должна бы ненавидеть его не меньше, чем бояться, а он разбудил в ней другие чувства, незнакомые и непонятные. Он красив, это правда, но было и что-то еще, какая-то маленькая деталь, которую она не могла уловить, и это вызывало у Аманды чувство странного беспокойства. Она все еще думала об этом, когда наконец уснула.

Солнечный свет, подернутый дымкой, струясь теплыми лучами расплавленного золота через окно, нежно коснулся лица Аманды и разбудил ее. Мгновение она лежала неподвижно, находясь между сном и явью, и сосредоточенно смотрела на муху, ползущую по глиняной стене комнаты. Муха — черное пятнышко на серовато-белом, крошечная точка в гигантском мире — весело передвигалась по стене, не думая об опасностях, которые могут ее настигнуть.

Странная мысль, мимолетная и пугающая, пришла в голову Аманде: она очень похожа на эту муху — такая же одинокая, такая же крошечная точка на белой стене. Кругом люди Эль Леона, и нет никого, кто поможет ей.

Тихонько повернувшись, Аманда осмелилась заглянуть в соседнюю комнату и ничуть не удивилась, увидев, что Эль Леон исчез со своего тюфяка. Должно быть, уже поздно: солнце стояло высоко, тени сильно укоротились. Даже собаки лаяли лениво, как будто это требовало больших усилий, а смех играющих детей звучал приглушенно. В доме все казалось неподвижным и тихим. Аманда поняла, что совершенно одна.

Снаружи стояла нестерпимая жара, но дом сохранял прохладу благодаря толстым стенам, и когда Аманда тихо соскользнула с кровати, ее босые ноги коснулись прохладного пола. Она помедлила в дверях, сжимая и разжимая пальцы в складках своей юбки; спутанные пряди волос разметались по плечам и лезли в глаза. Ни звука, ни движения, только ее собственная смутная тень скачет по полу перед ней.

Ее бирюзовые глаза медленно оглядывали комнату, скользя по лежащим на полу пестрым коврикам с бахромой, едва ли замечая свежеподметенный глиняный пол со все еще заметными следами веника, пока ее взгляд не задержался на закопченном горшке, висящем на крюке над очагом. От огня осталось всего несколько тлеющих угольков, но пустому желудку Аманды было все равно, горячая еда в горшке или холодная, только бы он оказался полон.

После торопливых поисков обнаружились чистая миска — оббитая, но все еще вполне пригодная — и деревянная ложка, которой Аманда зачерпнула из горшка черных бобов. Ее ноздри затрепетали от пряного запаха, а желудок возмущенно заворчал из-за задержки, пока она отодвигала стул и усаживалась, обвив босыми ногами ножки стула. Отправив в рот полную ложку бобов, Аманда закрыла глаза и удовлетворенно вздохнула.

Именно эту картину и увидел Эль Леон, когда подошел к открытой двери своего дома: девушка со взлохмаченными волосами сидит за его столом с миской бобов и деревянной ложкой, ее темные ресницы блаженно лежат на все еще розовых от сна щеках, босые ноги по-детски цепляются за ножки стула. Лохмотья юбки свисают по бокам, открывая стройные ноги, покрытые царапинами, а руки выглядывают из остатков когда-то изящного платья. Аманда. Много лет он не видел ее, но Эль Леон узнал бы ее где угодно. Кажется, не так уж и давно они детьми играли вместе, и она все еще напоминала того шаловливого ребенка.

Стоя в тени крыльца и вспоминая давно прошедшие летние дни, Эль Леон снова ощущал запах свежескошенного сена, сложенного в стога, в которых детям так интересно прятаться, и слышал звонкий смех своей подружки, когда они зарывались в самую середину. Аманда, смеющийся кувыркающийся ребенок тех залитых солнцем дней и безоблачных небес — куда ушли те годы?

Он замер, когда прошлой ночью увидел Аманду, спрыгивающую с лошади, не в силах поверить, что это та самая девочка. Неужели он столь долго не видел ее — с тех пор как приезжал со своим отцом, доном Луисом, в Буэна-Виста? Да, это действительно так, и все прошедшие годы наполняли события, превратившие его в того, кем он сейчас был, — в вождя хуаристов, скрывающегося высоко в горах.

Легкая улыбка тронула его губы, янтарные глаза сузились от нахлынувших воспоминаний. Годы, проведенные в университете Сан-Николас, пока Фелипе учился в школе за границей; смерть дона Луиса; политические взгляды Фелипе и последняя, ожесточенная схватка между братьями, закончившаяся тем, что Рафаэль — Эль Леон — покинул свой дом. Он стал Эль Леоном не в одночасье; потребовались месяцы борьбы, партизанской войны против консервативного правительства Сулоаги, когда Хуарес был президентом либералов в Веракрусе. Именно в те трудные месяцы он заслужил репутацию Эль Леона — человека, который отбирает у 'богатых землевладельцев и раздает простым людям не только еду и золото, но и в каком-то роде правосудие. Возможно, не то правосудие, которое определяется судом, размышлял он, но справедливое и заслуженное правосудие. Война, потом реформы; а потом пришел Максимилиан, австрийский эрцгерцог, поставленный Наполеоном III править Мексикой.

Рафаэль Леон Бове, которому в 1858 году едва исполнилось девятнадцать лет, решил последовать за Бенито Хуаресом, а не Фелисом Сулоагой, лидером консерваторов. Когда в 1864-м Максимилиан был объявлен императором, человек, известный теперь как Эль Леон, стал яростно сражаться против французской интервенции и все продолжал борьбу.

Захватить Фелипе в заложники было частью его плана, чтобы потом потребовать за него от французов денег и, что гораздо важнее, жизней — в тюрьмах Максимилиана томилось много хороших людей, чьим единственным преступлением стала борьба на той стороне, которую австриец считал неправильной. Это их жизни он надеялся обменять на Фелипе. Высокий чин из кабинета Максимилиана — неплохая цена. Но теперь… теперь у него не было средства, чтобы использовать его против французов: ничего, кроме новоиспеченной жены Фелипе, североамериканки, имеющей очень малую ценность для его планов.

Он не мог понять, почему Аманда вышла за Фелипе, который никогда не нравился ей, когда они были детьми. Должно быть, соблазн стать женой такого чрезвычайно богатого hacendado[7] явился решающим фактором. Это вполне возможно, хотя что он в действительности знает о ней сейчас? В детстве Аманда была упрямой и своевольной, всегда делала все по-своему; похоже, взрослая Аманда стала эгоистичной и алчной. Было бы очень полезно, решил Эль Леон, узнать, насколько изменилась Аманда, выйдя замуж за Фелипе. Неожиданная вспышка ярости пронзила его. Он всегда считал ее особенной — как могла она продаться такому человеку, как его брат? Образ Аманды в объятиях Фелипе вызывал видения, о которых Эль Леон не желал даже думать, и он поспешно отбросил их.

Оттолкнувшись от дверного косяка, Эль Леон вошел в дом. В лазоревых глазах, удивленно взглянувших на него, не было ни намека на узнавание. Неужели он так сильно изменился? Наверное, так, иначе она бы узнала его и не скрывала, что свободно говорит по-испански, от того, кто много лет назад помогал ей практиковаться в этом языке.

— Hola, bella dama. Como esta?

Несколько долгих минут Аманда только смотрела на него замерев; деревянная ложка остановилась на полпути между миской и ртом. В глубине голубых глаз цвета летнего неба под тенью длинных ресниц, встретившихся с его взглядом, промелькнула паника, и Эль Леон понял, что она так и не узнала его. Возможно, пока это к лучшему…

— Простите, сеньора. Я спросил, как вы себя чувствуете. — Улыбка, не добравшаяся до расплавленного золота его глаз, просто движение губ. — Я забыл, вы ведь сказали Педро, что не говорите на нашем языке, так? — После ее утвердительного кивка, неуверенного и настороженного, он продолжал: — Que lastima![8] Было бы так полезно, если бы вы могли.

— Да… да, наверное, — согласилась она. Деревянная ложка медленно опустилась на стол, но ее взгляд не отрывался от лица Эль Леона. — Я знаю только пару слов, сеньор.

— Со временем вы научитесь, если останетесь в Мексике достаточно долго, сеньора. — Снова улыбка без веселья, нацеленная на то, чтобы оставить у нее чувство неуверенности и беспокойства.

Он отошел от стола к окну, и Аманда проследила за ним глазами; аппетит у нее пропал, зато страх нарастал внутри, когда она задумчиво смотрела на Эль Леона. Определенно его не одурачило ее заявление и он прекрасно знал, что она свободно говорит по-испански. А еще она упускает какую-то важную деталь, что-то терзающее ее память, когда смотрит на него…

Внезапно интерес Аманды привлек пронзающий ясное небо голубоватый силуэт горного пика, покрытого облаками. Серро-де-ла-Силья, широко известная гора над Монтерреем. Ее сердце учащенно забилось, когда она узнала силуэт, знакомый ей по многим картам и рисункам, которые висели в кабинете отца, — его было легко запомнить по форме, напоминающей луку седла. Аманда поняла, что находится гораздо ближе к большому городу, чем могла мечтать. Но все равно до него много миль, много миль дикой местности, о, которой она ничего не знает…

— Сеньора? — Эль Леон говорил насмешливым тоном, и Аманда снова взглянула в его лицо. Ее глаза расширились, когда она увидела наполовину веселое, наполовину злое выражение в его суровых чертах. Что он знает о ней? И почему он смотрит на нее так, будто она для него всего лишь досадная помеха? — Вам нравятся окрестности? — лениво спросил он, как если бы ответ не имел никакого значения. Его львиные глаза скользнули к окну и слегка прищурились. — Горы Мексики — самые красивые в мире.

— Полагаю, вы видели все горы мира, — парировала Аманда, — и можете справедливо судить о них?

— Я бы сказал, что видел больше гор, чем вы, сеньора.

Аманда почувствовала себя неловкой и смешной, заметив его приподнятую бровь и насмешливый изгиб губ. Он пересек комнату и протянул ей руку, предлагая, нет, требуя, чтобы она совершила с ним короткую прогулку, и она не смогла отказать, боясь снова показаться наивной провинциалкой.

Холодно кивнув, Аманда встала из-за стола, гадая, зачем ему нужна эта прогулка. Когда после короткого раздумья она приняла предложенную руку и пальцы легли в его ладонь, в голове у нее вдруг промелькнула мысль об орлиных когтях. Хотя он попросил ее пройтись с ним так, будто им предстояла приятная прогулка в тенистом саду, Аманда чувствовала оттенок презрения в его словах и движениях. Ее пальцы, прижатые к его коже, были холодными и слегка дрожали, но если он и заметил это, то ничего не сказал.

Они вышли из прохладной тени дома, и на них обрушились слепящие волны солнечного света. Поднимая облачка пыли, Эль Леон повел Аманду по деревенской улице, которая на самом деле немногим отличалась от изрезанной колеями тропы. Покосившиеся лачуги по обеим сторонам со своими зияющими дверьми и провалившимися верандами походили на раненых солдат. Из некоторых окон на них смотрели любопытные лица, а отдыхающие от полуденной жары в тени на улице люди приподнимали шляпы, закрывающие их глаза, чтобы помахать высокому темноволосому мужчине и босоногой девушке, старающейся поспевать за его широкими шагами.

— Это мои люди, — ничего не выражающим тоном сказал Эль Леон, — и они пришли ко мне за защитой от французов. Когда-то у них были свои дома в других местах. У некоторых имелся только небольшой семейный огородик, у других гораздо больше — магазин или свое дело. No importa[9]. Какое это имеет значение, если теперь у них нет ни места, которое можно назвать домом, ни средств к существованию. Теперь я их поддержка, сеньора. — Он указал на женщину, сидящую на шаткой деревянной скамье. Двое маленьких детей рядом с ней сонно кивнули. — У ее мужа был всего лишь маленький магазин, когда пришли французы. Его и их старшего сына убили во время рейда, но Хуане и двоим младшим детям удалось спрятаться. От магазина не осталось практически ничего.

Аманда почувствовала дурноту, внутри похолодело, и в то же время к горлу подкатил комок. Эль Леон все говорил и говорил, рисуя картины гонений и травли людей. Зачем он говорит ей все это? Она не имеет к этому никакого отношения! Потом, как ослепляющая вспышка света, ее осенило, что Фелипе был членом кабинета Максимилиана. Вот причина такого жестокого рассказа — он, очевидно, думал, что она разделяет политические взгляды своего мужа.

— Пожалуйста, это не имеет ко мне никакого отношения! Я не участвую в вашей политике, сеньор! Я…

— Нет, это не так, сеньора. Вы очень даже участвуете в нашей политике. Вы вышли замуж за дона Фелипе Леон-и-Альвареса, разве нет? — Его пальцы сжались на ее руке, когда она попыталась вырваться, а его неумолимый голос продолжал: — Когда вы вышли за дона, вы взяли его имя, сеньора. Одного это достаточно, чтобы получить доступ ко двору Максимилиана. Подразумевается, что вы будете вести себя как послушная долгу жена, вы не думали об этом? Или вы думали только о том, как весело будет сидеть рядом с Карлотой?

— Хватит! — Глаза Аманды встретились с его взглядом. Ей все же удалось отстраниться и повернуться, и теперь она стояла всего в нескольких шагах посреди грязной улицы; гнев и страдание отражались на ее выразительном лице. — Вы не знаете всей истории, поэтому не можете справедливо судить. — Ее подбородок слегка приподнялся, в потемневших синих глазах промелькнул вызов.

Мальчишка-оборванец в образе ангела мщения, подумал Эль Леон. И она права — он действительно еще не знал всей истории. Почему она согласилась выйти за Фелипе, и, что еще важнее, почему его брат согласился жениться на ней? Он хорошо знал Фелипе: одно только вожделение не заставило бы его сделать предложение, особенно предложение, окруженное такой завесой секретности. Черт, кто же в действительности инициировал этот брак: Аманда, потому что искала способ осуществить свои амбиции, или Фелипе по каким-то одному Богу известным гнусным причинам? Эта мысль терзала его, и он не был уверен, что хочет услышать ответ. Ему всегда нравилось, что его воспоминания об Аманде чисты и не отягощены позорной правдой.

— Pues entonces[10] расскажите мне, — потребовал он, переборов отвращение. — Я бы хотел услышать вашу историю, сеньора Леон.

В шелковом журчании его голоса звучал такой ядовитый сарказм, что Аманда насторожилась. Надменный главарь-мексиканец явно изводит ее, стараясь заставить чувствовать себя посмешищем, но Аманда не могла понять почему? Он что, ненавидит всех американцев? Может, поэтому он смотрит на нее так холодно — эти золотые львиные глаза, кажется, видят ее насквозь…

На улице стояла тишина, палящий зной словно заглушил все звуки; даже тихие вздохи ветра стали не слышны.

— Вы хотите объяснений сейчас? — возмутилась она. — Прямо здесь? Вообще-то это не самое прохладное место для разговоров.

Он ответил по-испански, сказав ей, что да, здесь и сейчас, и у Аманды снова появилось чувство, что этот человек знает о ней слишком много.

— Я говорила вам, — начала она совершенно спокойным голосом, — что не понимаю испанского. — Три удара сердца, прежде чем он наклонил свою темную голову. В его глазах светилось недоверие, когда он повторял свои слова по-английски.

Выбора не оставалось. Ненавидя и место, и своего мучителя, Аманда коротко описала причины, стоявшие за ее браком с Фелипе, и недолгое путешествие, приведшее ее в горы к хуаристам, посланным Эль Леоном.

— Брак был организован вашим tio — дядей? — Он нахмурился, и Аманда почти увидела, как его мысли принимают другое направление, пока он обдумывает ее рассказ. Все это правда: она потеряла свой дом из-за жадности дяди и желания Фелипе получить землю, когда-то принадлежавшую ее отцу; но вот поверит ли ей Эль Леон?

Нет, он, очевидно, не поверил, потому что наклонился к ней с циничной улыбкой и насмешливым тоном поинтересовался, не перестали ли существовать банки в ее части Техаса.

— Они ведь установили меньший процент и не требуют пылких тел в качестве гарантии, сеньора, — сказал он спокойным тоном, отчего Аманда мгновенно ощетинилась, как потревоженный дикобраз.

— Но они и не дают денег просто потому, что вы их просите об этом! — резко парировала она. Негодование кипело в ней, когда она с отвращением смотрела на него.

Подняв бровь, Эль Леон покачал головой, взял ее за локоть и мягко повернул, чтобы отвести с пыльной дороги в тень деревьев, под которыми возвышался колодец — всего лишь груда камней с кривым ведром на куске старой веревки.

Аманда с благодарностью зачерпнула воды плошкой из высушенной тыквы. Несмотря на жару, вода оказалась на удивление холодной.

Небрежно прислонившись к дереву, Эль Леон молча наблюдал за ней, и каким-то образом негодование и ярость Аманды превратились в сбивающий с толку вихрь, когда она почувствовала его пристальный взгляд. Она ненавидела его, это несомненно: для нее он был невыносимым животным, но сердце, обычно такое спокойное, учащенно билось, когда ее взгляд скользил по его мощному, мускулистому телу. Всего несколько секунд назад ей было жарко, но теперь ясно ощутимая дрожь пробежала по ее телу, как если бы она стояла на ледяном ветру. Мужчина, стоящий перед ней, — убийца, разыскиваемый императорскими властями за совершение преступлений вроде тех, в которых он только что обвинил французов, — она слышала это даже в Техасе! Он был грубым, презренным, даже опасным — но в то же время волновал и привлекал ее больше, чем любой мужчина, которого она знала и своей жизни, и это тревожило Аманду.

Она замерла, ее голубые глаза сузились, когда Эль Леон оттолкнулся от ствола дерева и, шагнув ближе, протянул к ней руку.

— Не трогайте меня, — выпалила девушка: слова срывались с ее губ потоком неоконченных фраз, когда она попыталась вырваться. — Я не буду… вы не… вы преступник, и я не позволю вам прикасаться ко мне!

— Нет? — Улыбка, холодная и немного злая, тронула его губы, а пальцы так сильно сжались на ее запястье, что Аманде пришлось приложить все силы, чтобы не морщиться от боли. — Ваш муж был таким хорошим человеком, chica[11], что вы не возражали против его прикосновений? Мне показалось, вы только что рассказывали, как жестоко он поступал по отношению к вам, как отобрал ваш дом. И все же вы вышли за него и принимали его прикосновения. Я, по крайней мере, честный вор, который не крадет землю у сирот…

В одно мгновение Аманда оказалась в жестких объятиях стальных рук. Эль Леон приподнял ее подбородок. Будь она проклята! Продалась за дом и землю тому, кто предложил большую цену, но надменно не желает прикосновений мужчины, которого считает ниже себя. Интересно, с легкой горечью подумал он, смог бы Фелипе оценить иронию всего происходящего?

Под длинными темными ресницами в голубых глазах Аманды плясали искорки беспокойства, зрачки расширились от странного предчувствия. Она изо всех сил пыталась сохранить хладнокровие — хладнокровие, которое мгновенно исчезло, когда рот Эль Леона накрыл ее приоткрытые губы. Это был не поцелуй, а клеймение, заявление своих прав на нее, как будто она отбившийся от стада теленок. В результате ее и без того зыбкий самоконтроль исчез.

Она изо всех сил прижалась к нему, ее нежный округлый живот столкнулся с твердыми углами его бедер, его руки двигались по ее спине вниз, к выпуклостям ягодиц, чтобы прижать еще ближе. Аманда попыталась вырваться, руки сжались в кулаки и колотили по его широкой груди в тщетном яростном порыве, пока Эль Леон не схватил ее за запястья.

— Успокойтесь. Вы уже играли в эту игру раньше, — холодно произнесен и, не дав Аманде возможности возразить, снова накрыл ее губы своими.

Господи, они стоят посреди грязной деревни хуаристов, и никого из окружающих не интересует ее положение, никто не придет ей на помощь! Неужели у этого человека совсем нет чести? Очевидно, нет, решила она несколькими секундами позже. Пойманной в его неумолимые объятия Аманде оставалось только стоически терпеть его неторопливые ласки с холодным равнодушием, чтобы показать Эль Леону, как мало он волнует ее.

Но каким-то образом вопреки ее намерениям и твердому решению игнорировать эти Теплые, страстные губы, требующие ответа, сердце Аманды тревожно забилось, а дыхание превратилось в короткие страстные вздохи.

Ничто из того, что она испытывала в жизни, не подготовило ее к этому моменту, к этому буйному, сладостному полету чувств, вызванному мужскими губами на ее губах. Как могла она предвидеть, что ее пульс будет так бешено биться, а дыхание станет таким прерывистым из-за обжигающих поцелуев, вторгающихся в неизведанные территории? Но даже если бы она и знала, ее реакция не изменилась бы.

Все окружающее растворилось, и в сознании Аманды остался только Эль Леон, его крахмальная белая рубашка, расстегнутая почти до талии, его широкая обнаженная грудь и мускулистые руки с гребнями вен под загорелой кожей. Его ладони, которые, как она думала, грубы и шершавы, оказались крепкими и гладкими — мужские руки, привычные к работе, но изящные и ухоженные. Вокруг главаря бандитов, разыскиваемого мексиканским правительством, распространялась аура силы и власти, величайшей уверенности в себе. К этому примешивалось неопределенное ощущение загадочности, которое теперь стало еще сильнее.

Какой-то настойчивый голосок нашептывал что-то в отдаленном уголке ее сознания, но Аманда не могла его ясно расслышать, не могла даже ясно думать, потому что он отстранился и смотрел на нее, сдвинув брови, похожие на крылья ястреба, над глазами из расплавленного янтаря.

— Parece mentira[12]… — пробормотал Эль Леон, потом умолк, оставив Аманду гадать, что же показалось ему таким невероятным. И почему он упорно продолжает говорить по-испански, если она заявила, что знает только английский? Возможно, еще одна проверка — как прикосновение его рук и губ?

Затаив дыхание, Аманда осторожно сделала шаг назад с одной только мыслью — убежать как можно дальше от этого человека, который вызывает в ней такие противоречивые чувства.

Эль Леон мог бы поклясться, что у этой девушки очень мало или вообще нет никакого опыта в поцелуях вроде того, каким он целовал ее. Или, может быть, она гораздо больше актриса, чем он мог представить…

— Пожалуйста, извините меня. Я не очень хорошо себя чувствую, — пробормотала Аманда, отступая еще на шаг. — Думаю, это все жара и долгое путешествие…

Когда Эль Леон кивнул, она умолкла, и легкая улыбка тронула уголки его губ. Не важно, подумала Аманда, поверил он ей или нет. Теперь она освободилась от него, освободилась от этой странной магии, которой он обладал. Ей нужно время подумать, разобраться в своих чувствах и незнакомых желаниях.

Но когда она вернулась в домик, где провела ночь, времени на раздумья не оказалось, потому что Эль Леона ждали несколько мужчин. Они сразу начали расспрашивать его, что он собирается делать с заложницей. Оказавшись в ловушке между этими мужчинами и безопасностью маленькой комнаты, Аманда ждала, стараясь не выдать своего интереса, но не в силах не прислушиваться. Она села перед очагом, оказавшись чуть позади Эль Леона, так что он, вероятно, мог забыть о ее присутствии.

— Что делать с ней? — заговорил он по-испански. — Что, по-вашему, я должен делать? За нее не получить денег и не освободить узников, как мы хотели сделать с доном Фелипе. У вас есть какие-нибудь предложения?

Очевидно, предложений не было, и Аманда, с трудом сглотнув, наклонилась вперед и стала дуть на тлеющие угли, чтобы скрыть свое смятение. К несчастью, облачко пепла взлетело в воздух и попало ей в нос, от чего она стала чихать и кашлять, привлекая внимание всех мужчин в комнате.

— Простите, — дрожащим голосом произнесла она, чувствуя себя ужасно глупо. — Может, мне выйти из комнаты? — Ее слова были обращены к Эль Леону, и он отрицательно покачал головой, сказав, что это не имеет значения, поскольку они говорят по-испански.

Он улыбнулся ей и снова отвернулся к трем мужчинам, которые стояли и терпеливо ждали. Его тон стал резче.

— Итак, — начал он, — что вы предлагаете? Может, нам подержать ее какое-то время, а потом продать (французским солдатам? Они не заплатят много, но это лучше, чем ничего. Или, коли на то пошло, мы можем отдать ее нашим собственным солдатам как подарок. Это будет достаточно щедро.

Чувствуя себя не в своей тарелке, мужчины бросали осторожные взгляды на Эль Леона, явно не зная, как ответить.

— Нам говорили, что на нес приятно посмотреть, вот и все, jefe[13]. А французы… мы подумали, может быть… — Говоривший умолк, увидев ледяное выражение лица главаря и понимая, что превысил свои права.

— Вы думали зря, Хоакин. Я буду решать, что делать, а не вы.

Аманда смотрела невидящими глазами в окно. Стараясь справиться с собой и удержаться от желания сорваться с места и убежать, она обхватила руками колени и оперлась спиной на камни очага, изображая равнодушие. Внутри у нее все дрожало. Неужели варианты, о которых он так небрежно говорил, действительно рассматриваются? Тысячи разных идей метались в ее голове, и каждая казалась менее привлекательной, чем другая. Бежать — но как? Куда она отправиться? Даже Буэна-Виста, ее рай на земле, была сейчас занята дядей Джеймсом — единственным ее родственником и самым худшим врагом.

Нет, она больше не будет плакать, не поддастся этой глупой женской привычке, которая всегда оставляет у нее чувство неловкости, а мужчин только раздражает. Что такого в женских слезах, из-за чего мужчины так на них реагируют?

Три тени промелькнули мимо Аманды, когда мужчины вышли, и ни один не посмотрел в ее сторону. В комнате снова стало тихо. Ветерок, прохладный и такой желанный, проник в комнату через дверь и окна, лаская шею Аманды и играя прядями ее спутанных волос.

Аманда сидела на камнях у камина, сложив руки на коленях; оборванные края юбки едва прикрывали ее исцарапанные икры и острые колени. Скоро из одежды на ней останется одна сорочка, вздохнув, подумала Аманда, подбирая грязную юбку.

— Con permiso[14], — пробормотал Эль Леон и не оглядываясь вышел из комнаты. Стало совсем тихо, и Аманда вдруг подумала, скоро ли он вернется. У нее было слишком много вопросов без ответов, слишком много страхов и сомнений относительно своего будущего.

В раздражении она встала и начала убирать со стола. Бобы в ее миске ссохлись в твердую массу на дне. Она работала методично, отмывая столовую утварь в ведре и вытирая куском чистой тряпки, чтобы убрать ее в грубо сколоченный буфет, встроенный в стену. Привычные движения давали ей возможность справиться с отчаянием: они напоминали о Буэна-Виста и временах, когда она помогала Марии на кухне. Эта добрая мексиканка, заменившая ей мать, всегда изрекала мудрые вещи.

«Запомни, девочка, — говаривала Мария, — жизнь сурова… Когда дела складываются не так, как хотелось бы, нам все равно приходится смиряться». Этот урок ей приходилось повторять снова и снова.

Аманда мысленно вздохнула, ставя оббитую миску в шкаф. Разве она не смирялась снова и снова — пока ей не стало казаться, что она всю жизнь только и делала, что покорно принимала все превратности судьбы?

Убрав посуду, Аманда остановилась перед окном, где раньше стоял Эль Леон, посмотрела на горный пик над Монтерреем, и ее пальцы сжали тряпку, которую она все еще держала в руках. Все же в какой-то момент наступает такая ситуация, когда человек должен иметь право сказать: «Нет, я не приму это безропотно». Дошла ли она до такой точки?

Она все еще старалась разобраться в спутанных обрывках своих мыслей и множестве возникающих образов, когда вернулся Эль Леон. И снова серая темная комната наполнилась цветом и живостью. У него есть эта способность, поняла Аманда, одним своим присутствием влиять на ситуацию и каким-то образом брать ее под контроль. «Только будь осторожна, — нашептывал предусмотрительный внутренний голос, — будь осторожна…»

Лишь когда Эль Леон протянул к ней руку с наброшенным на нее ворохом пестрой ткани, она поняла, что он принес ей новую одежду, и осознала, что есть еще одна сторона в этой многогранной личности. Он был переменчив, как мгновенно меняющий цвета хамелеон, всегда удивлявший ее. Кто бы мог подумать, что он заметит плачевное состояние ее одежды и даже позаботится о том, чтобы найти замену?

— Спасибо, — пробормотала Аманда, протягивая руку и забирая яркую разноцветную юбку и блузку. — Это очень кстати.

— Наши возможности относительно купания довольно ограниченны, — мимоходом заметил Эль Леон, и его улыбка заставила глаза Аманды испуганно прищуриться, — но неподалеку есть уединенный ручей. Я могу устроить так, чтобы какая-нибудь женщина проводила вас туда, если хотите.

«Разумеется, можешь, — подумала Аманда, — и я уверена, что ты останешься и не пойдешь следом». Вслух же она ответила:

— Это было бы замечательно.

Она подозревала, что в этом есть какой-то скрытый мотив, который обернется для нее ловушкой, если она окажется слишком глупа. Но волков бояться — в лес не ходить. К тому же ей отчаянно хотелось вымыться.

Позже Аманде пришлось удивиться еще больше: когда она вернулась после купания в ледяной воде в горах под тенью густых зарослей, Эль Леон оставил для нее еще один подарок на кровати в боковой комнате. На шерстяном одеяле лежали завернутые в мягкую ткань изящной работы заколки для волос — сделанные из резной слоновой кости с серебром, они явно стоили очень дорого. Подарок? Заколки, конечно, прекрасны, но напрасно он подумал, будто ее можно купить так дешево.

— Простите, — сказала она вскоре, протягивая Эль Леону заколки, — я не могу это принять.

— Почему нет? Вы же взяли одежду. — Скрестив руки на своей широкой груди и облокотившись на дверной косяк, он посмотрел на нес с насмешкой в глазах, отчего Аманда стиснула зубы. — Que mas da?

— Разница в том… — Аманда слишком рассердилась, чтобы сдержаться, и тут же остановилась, осознав, что он обратился к ней по-испански. — Разница существует, — продолжила она как ни в чем не бывало, — и разница в том, что моя одежда оказалась испорченной по вашей вине. Вы должны были возместить это. — Черт, он смотрит на нее с такой улыбкой, как будто прекрасно все понимает. В который раз у Аманды возникло странное чувство, что Эль Леон знает о ней гораздо больше, чем она думает.

Предвечерние тени уже превратились в сумерки, но даже в этом неясном свете Эль Леон увидел искры ярости в глазах Аманды. Сколько еще он будет продолжать эту шараду? — лениво подумал он. Пока не устанет играть и не устроит ей «очную ставку»? Возможно. Она не слишком изменилась с тех детских лет и все так же не желает сдаваться до тех пор, пока не останется другого выхода. Ему было почти жаль ее.

Аманда. Что, думал он с полуулыбкой, она скажет, когда узнает, кто он такой? Хранит ли она до сих пор нежные воспоминания о мальчишке, который приезжал к ним в гости в те золотые летние месяцы? Даже тогда она казалась настолько выше его, единственная дочь и наследница земель своего отца, в то время как он был просто Рафаэль, младший сын дона Луиса, которому всегда сопутствовали какие-то неприятности.

Фелипе, разумеется, не упускал возможности заклеймить его безродным бастардом, заявляя, что дон Луис и Анжелика Бовс не были женаты. Не зная об обвинениях своего старшего сына, дон Луис не считал необходимым демонстрировать брачное свидетельство, оформленное в Новом Орлеане. Смерть его обожаемой Анжелики при рождении Рафаэля была для дона Луиса таким горем, от которого он так никогда полностью и не оправился… И это еще одна причина ненавидеть Рафаэля, по разумению Фелипе. К тому же Рафаэль родился в Соединенных Штатах и был не настоящим мексиканцем, а метисом, полукровкой: его мать — североамериканка, в то время как мать Фелипе принадлежала к одному из самых древних родов Мексики. Это еще одно звено в тяжелой цепи злобы, которую Фелипе годами ковал против своего сводного брата; цепи, которая в конечном счете привела его к смерти, с горечью напомнил себе Эль Леон. Все должно было закончиться совсем не так.

— Возьмите заколки, — произнесла Аманда, вырывая его из извилистых коридоров памяти.

И когда Эль Леон протянул за ними руку, он заметил злые искорки в ее сапфировых глазах под густыми ресницами. Это прелестное лицо, обрамленное темными волосами, все еще влажными после купания, преследовало его во сне прошлой ночью.

— Я возьму их — пока. — Пальцы легко коснулись ее ладони, и приятное волнение захлестнуло его от этого прикосновения. Она смотрела на него, слегка откинув голову. Изящный изгиб ее шеи вводил в искушение, и Эль Леон инстинктивно среагировал. Одна рука двинулась вверх, подняла тяжелые влажные пряди о ее плеч, и ловкие пальцы стали ласкать ее затылок такими нежными движениями, что у Аманды расширились глаза.

Тогда она отступила на шаг, разглаживая юбку дрожащими пальцами. Волнующе? Да, она чувствовала то же влечение, что и он, только не хотела признавать этого. В душе Аманды боролись смущение и гнев, когда она подняла на него взгляд; тонкие пальцы все еще разглаживали ткань юбки. Эль Леон тоже окинул ее неторопливым взглядом. Длинная юбка, густо расшитая алыми и золотыми нитями, едва доставала ей до лодыжек, а свободная хлопковая блузка оставляла открытыми ее нежные плечи; рукава с буфами заканчивались как раз над локтями. Она выглядела восхитительно женственной и желанной, и он вспомнил, каким нежным было ее тело в его объятиях, как естественно оно прильнуло к нему. И он знал, что хочет ее.

— Вы очень красивы, Аманда.

— А вы слишком добры, сеньор, — холодно ответила она, — но я все же благодарю вас за одежду и комплимент.

— De nada[15]. — Аманда заставила себя посмотреть в эти темно-желтые глаза, дыхание застряло в горле, когда узнала сверкающие в их глубине искорки, словно расплавленное золото, и коротко кивнула в ответ на его слова. Когда Эль Леон протянул руки, чтобы привлечь ее к себе, она не сопротивлялась.

Ее голова откинулась назад, темные ресницы опустились, пряча затуманенные глаза, нежные пухлые губы слегка приоткрылись. Неужели этот человек действительно думает, что она собирается сдаться просто потому, что он хочет ее? Нет, Эль Леон, некоторые вещи не так легко получить…

И все же сердце ее бешено заколотилось в груди, когда Эль Леон коснулся губами ее губ. Все окружающее словно померкло, осталось только ощущение его прикосновения. Его чистый, природный запах и слабый аромат табака; его ласкающие руки, чуть грубоватые на ее коже; теплое прикосновение его ладони к ее спине, прижимающей ее еще ближе, — все слилось воедино, чтобы вознести Аманду до высот, которых ей никогда раньше не случал ось достичь, и она позволила себе экспериментировать с этими новыми ощущениями.

В ее солнечном сплетении разгоралось пламя, у нее перехватило дыхание, когда пальцы Эль Леона скользнули под ткань корсажа, чтобы ласкать ее грудь, а когда Аманда хотела оттолкнуть его, он только крепче ее обнял. Боже, что он делает? И почему сейчас она сама прильнула к нему? Умные пальцы — откуда они знают, какое это восхитительное ощущение, когда его теплая ладонь скользит по груди? А его губы на ее губах были таким теплыми и соблазнительными, приглашали ответить его нежно ищущему языку, который скользил, словно бархат, по ее приоткрытым губам.

Неужели это она, Аманда? Женщина, обвившая руками шею Эль Леона, прижимающаяся ближе к нему, отвечающая на поцелуи, которые становились все жарче и жарче? Прежде чем эксперимент станет слишком опасным, она должна прекратить его — пока еще может контролировать себя.

— Так обычно обращаются с заложниками? — промурлыкала она, когда Эль Леон на мгновение освободил ее рот, и улыбнулась в ответ на его прищуренный взгляд.

— Нет, — немного удивленно и чертовски спокойно ответил он, — я не могу представить, чтобы целовал Хуана Доминго вот так.

— Не можете? — Кошачья улыбка изогнула ее губы, слегка припухшие после его поцелуя. Аманда надеялась, что он не узнает, как сильно действует на нее. — Мне бы очень хотелось, чтобы вы больше не делали этого, — холодно произнесла она.

— Правда? — В его голосе сквозило недоверие, но Аманда, демонстративно игнорируя его, отошла и снова встала у окна. — Вы узнали эту гору, — раздался его голос позади нее, и когда Аманда обернулась, чтобы возразить, он продолжил: — Я заметил это по вашему лицу. Еще одна попытка побега не принесет вам ничего хорошего, сеньора, а только вынудит меня запереть вас. Разумеется, выбор за вами.

— Разумеется. Вся поездка в Мексику была моим выбором. — Она резко отвернулась и уставилась невидящим взглядом на остроконечный силуэт отдаленной горы. Ситуация стала еще хуже, чем Аманда представляла себе, потому что, кроме опасности потерять свободу, появилась опасность отдать гораздо большее, чем свобода, мужчине, которого она едва знала.

Глава 5

Сколько времени прошло с тех пор, как она впервые приехала в горный лагерь? — задумалась Аманда рано утром. Три недели, четыре? Ей казалось — вечность. Она не привыкла проводить столько времени в бездействии, и теперь, когда нечем было заняться, часы тянулись мучительно медленно. Эль Леон часто уезжал, а женщина, присматривавшая за его домом и готовившая еду, не говорила по-английски. Аманда даже пожалела, что начала эту шараду с языками — было бы гораздо веселее, если бы она могла с кем-то поговорить.

У нее оставалось много времени на раздумья, а мысли, мечущиеся в голове, как листья на ветру, определенно не радовали. Вздыхая, она снова подошла к окну, как делала, похоже, раз по пятьдесят вдень. За высоким горным хребтом, таким заманчиво близким, находился город, обещавший освобождение из плена, освобождение от страхов. Эти хуаристы будут обращаться с ней отнюдь не мягко, а гора так близко… так близко. И все же между Монтерреем и местом, где она сейчас стояла, протянулись многие мили диких земель и скалистых обрывов, покрытых непроходимыми лесами и множеством других неизвестных препятствий. Осмелится ли она на новый побег? Осмелится ли она остаться?

И как же спасение? Заплатит ли ее дядя выкуп, если его потребуют? Да и потребовал ли Эль Леон за нее выкуп? Эти вопросы бесконечно кружились в ее голове, и Аманда все больше укреплялась в мысли, что ни одно слово о ее похищении не достигло властей. Если Эль Леон и послал письмо с требованием денег Джеймсу, оно наверняка осталось без внимания и никто больше никогда не узнает, что с ней случилось. Теперь, со смертью Фелипе и ее исчезновением, Джеймс Камерон получил полный контроль над Буэна-Виста — так зачем ему ее разыскивать? Только Мария захотела бы этого, но она наверняка думает, что похищенную давно уже убили.

Бесцельно перебирая пальцами, Аманда перевела взгляд своих лазурных глаз с Серро-де-ла-Силья на пыльные улочки лагеря. Грубые лачуги обрамляли изрезанные колеями дороги, их соломенные крыши устремлялись к небу, полуголые дети играли в клубах пыли. Она нечасто отваживалась выходить из дома, особенно в отсутствие Эль Леона, почему-то чувствуя себя в большей безопасности, когда он находился в лагере. Некоторые мужчины и женщины смотрели на нее враждебно; к тому же знакомы ей были всего несколько лиц, и среди них мальчик, оказавшийся таким полезным в поспешной поездке через Техас в Мексику.

— Рамон! — Увидев его на улице, она помахала ему рукой и улыбнулась. Он остановился и, прикрыв ладонью глаза от солнца, посмотрел в ее сторону.

— Сеньора! — Мальчик расплылся в широкой улыбке и поспешил к дому, где остановился у окна рядом с крыльцом.

— Разве ты не зайдешь? Внутри гораздо прохладнее, — сказала Аманда, но Рамон отрицательно покачал головой:

— Нет, я не могу. Есть приказы…

— Приказы? — Она пристально посмотрела на него; ее синие глаза расширились, щеки начали покрываться гневным румянцем. — Что ты этим хочешь сказать, Рамон?

Парень выглядел смущенным, оглядывался через плечо и вертел в руках шляпу, которую при встрече вежливо снял.

— Когда Эль Леон покидает деревню, никто не должен входить в дом, сеньора, если только ему заранее не было дано разрешение. — Он перестал старательно разглядывать пыль и траву у своих ног и поднял глаза. — Но ничего не говорилось о том, чтобы стоять снаружи и разговаривать с вами!

Несмотря на душивший ее гнев, Аманда не могла не рассмеяться над этим нахальным юнцом, над тем, как в его глазах цвета корицы плясали проказливые искорки, и его дерзкой улыбкой.

— Значит, я опасная пленница? — спросила она.

Парнишка вздохнул.

— Я думаю, это больше для вашей собственной безопасности. Много чего может случиться, когда не знаешь эту землю и людей.

— И даже когда знаешь, как мне кажется. — Взгляд Аманды скользнул по покосившимся лачугам вдоль разбитой дороги. — Все эти люди бежали от французов, Рамон, или некоторые из них просто последователи Эль Леона?

Он легкомысленно пожал своими худыми плечами.

— Когда кто-то приходит к Эль Леону за помощью, сеньора, я не задаю вопросов, как делают здесь почти все. У каждого свои причины.

Кивнув, Аманда мысленно удивилась, почему Рамон оказался в лагере; но поскольку он ничего не говорил об этом, она не стала спрашивать. В данный момент она не могла думать ни о чем, кроме побега из этого наводящего тоску места, и попыталась перебороть захлестнувшую волну отчаяния.

— Не грустите, прекрасная леди, — попытался утешить ее Рамон. — Эль Леон проследит, чтобы о вас позаботились. Эль Леон никогда не притесняет людей. Ах, он magnifico[16], сеньора! Он всегда делает то, что правильно.

— Неужели? — Полуулыбка тронула ее губы, но у Аманды не хватило духу спорить с мальчиком. Он был так очевидно искренен. — Я рада, Рамон. Думаю, у меня слишком много времени на раздумья и совершенно нечего делать. — Она посмотрела поверх его головы на ряд пыльных деревьев и, положив локоть на подоконник, подперла рукой подбородок. — Я беспокоюсь обо всем, — со вздохом пробормотала она, пока ее мысли метались от прошлого к настоящему.

И как всегда, она обнаружила, что думает об Эль Леоне. Он очаровывал ее, увлекал даже тогда, когда пугал, а иногда, когда она замечала на себе его пристальный взгляд, в ней возникали совсем другие эмоции. Воспоминания о его губах и широких ладонях, крепко обнимающих ее, заставляли ее краснеть.

— Сеньора? — вопросительно произнес Рамон, и Аманде пришлось вернуть свои блуждающие мысли к настоящему, но она не могла посмотреть ему в глаза.

— Прости, Рамон. Я просто… задумалась.

— А-а… — Это было все, что он сказал, но Аманда заметила понимающее выражение в его глазах и вздохнула про себя. Неужели ее чувства так очевидны? Она должна перестать так часто думать о главаре бандитов, должна перестать вспоминать свою бурную реакцию на него. Но это так трудно, особенно когда его красивое лицо словно по волшебству возникало перед ее глазами, его золотые, как у льва, глаза смотрели на нее со знакомым, немного насмешливым выражением. А Эль Леон действительно похож на хищное животное, вдруг подумала она, опасное животное, с какой-то дикой притягательностью.

— Рамон, — сказала она, усилием воли заставив свои мысли отвлечься от этих искушающих размышлений, — ты можешь проводить меня к колодцу? Здесь… в ведре нет воды, а Хуана вернется не раньше полудня. Пожалуйста, — попросила она, увидев, что юноша сразу насупился. Стены как будто сдвинулись вокруг нее, и она почувствовала себя в тюрьме. — Я обещаю, что не попытаюсь бежать, и никто никогда не узнает…

— Но приказы очень четкие, сеньора, — медленно ответил Рамон, — и я не смею ослушаться.

— Почему? — насмешливо, с оттенком раздражения поинтересовалась она. — Я думала, Эль Леон такой чудесный, такой великодушный! Разве он не даст пленнице немного воды?

Потом, немного пристыженная смятением и болью в темных глазах Рамона, Аманда смягчилась и импульсивно протянула руку, чтобы похлопать его по плечу.

— Рамон, — начала она, но ее слова оборвал холодный голос, прорезавший воздух как лезвие мачете, которым индейцы прорубают себе дорогу в зарослях.

— Разумеется, пленнице позволено получить 70 воду, сеньора, — заявил голос, и Аманда с Рамоном, одновременно повернувшись, увидели Эль Леона, стоящего с другой стороны деревянного крыльца.

Откуда он взялся? — едва успела подумать Аманда, а он уже размеренной поступью шел по крыльцу. Его сапоги гремели тяжело и зловеще, когда он приближался.

— Вы можете получить столько воды, сколько хотите, сеньора, — сказал Эль Леон, войдя в дом. Он остановился рядом с Амандой и посмотрел на мальчишку, все еще стоявшего перед окном. Короткий кивок заставил Рамона торопливо удалиться, и Аманда осталась наедине с разъяренным главарем хуаристов. Нападение показалось ей лучшей защитой.

— Это так мило с вашей стороны, — дерзко заявила она, обернувшись и с вызовом глядя в его лицо. — Лучше, чем я ожидала от главаря бандитов!

— А чего вы ожидали от бандитов? Жестокого обращения? Это можно легко устроить, а мне не хотелось бы разочаровывать вас, сеньора. — Его железные пальцы крепко сжали ее локоть, прежде чем она успела запротестовать.

— Что… что вы собираетесь делать? — пробормотала Аманда, когда он потащил ее из лачуги на крыльцо. Господи, неужели она зашла слишком далеко? Разозлила его до такой степени, что он готов причинить ей зло? О, будь проклят ее слишком быстрый язык!

— Делать? — саркастично повторил Эль Леон. — Я собираюсь сделать только то, о чем вы просили, сеньора, вот и все. Вы хотите воды — я веду пас за водой.

— Без ведра? — Несмотря на трепещущие нервы и бешено колотящееся сердце, Аманда сохраняла смелый вид. Он же не причинит ей настоящего вреда — ведь правда? Хоть он и разозлился, но все же сохраняет полный контроль, а такие мужчины редко реагируют импульсивно и иррационально Она надеялась именно на это.

— Без ведра, — легко согласился Эль Леон, и Аманда разволновалась еще больше. Он попеременно то тащил, то подталкивал ее сквозь кустарник в глубину леса по едва заметной тропинке, которую, похоже, хорошо знал. Ее ноги в сандалиях с трудом пробирались по камням, цепляясь за кривые корни, торчавшие из земли, но ее неумолимо влекли прочь от лагеря. «Куда он тащит меня?» — снова подумала Аманда, тревожась все сильнее.

— Это не путь к колодцу, — возразила она, немного запыхавшись, но он проигнорировал ее слова.

Когда они достигли небольшого ручья, плещущегося между крутых берегов, она поняла, что у нее действительно есть причина тревожиться.

— Вам нужна вода, потому что вы хотели пить или потому что хотели искупаться, сеньора? — спросил Эль Леон, быстро подхватывая Аманду на руки, прежде чем она поняла его намерения.

— Нет! — закричала она, но было слишком поздно. Он высоко поднял ее на своих мускулистых руках, а потом отпустил, и Аманда как камень упала в мелкую воду в нескольких футах внизу.

Гейзеры воды забурлили вокруг нее, когда Аманда приземлилась на мягкое илистое дно ручья и по грудь оказалась посреди маленьких водоворотов грязной воды. Намокшие пряди волос упали ей на глаза, рубашка и юбка промокли насквозь. Аманда разъярилась, ее страх обратился в гнев. Она ударила ладонями по воде, поднимая в воздух еще больше брызг, и злобно уставилась на своего мучителя.

— Будьте вы прокляты! Вы не имеете права так обращаться со мной, и я…

— Это вы не имеете права искушать такого легковерного мальчишку, как Рамон, сеньора, — жестко отрезал он, опускаясь на корточки, чтобы холодно взглянуть в ее лицо. — За неповиновение приказам существует суровое наказание. Если бы Рамон сделал то, что вы просили, он заплатил бы эту цену. Но волновало ли вас это? Или вы настолько жаждете всегда поступать по-своему, что вам это безразлично?

Как могут столь теплые золотые глаза быть такими холодными, подумала Аманда, даже испытывая чувство вины. Да, она знала, что Рамон мог навлечь на себя гнев Эль Леона, но ей так отчаянно хотелось покинуть свою тюрьму! И Эль Леон не поступил бы слишком сурово с юношей, в этом она была уверена. И все же он заставил ее чувствовать себя эгоистичной и безрассудной — именно это он и старался сделать!

Отбросив назад мокрые волосы, Аманда со всем достоинством, какое могла собрать в данной ситуации, ответила ему таким же спокойным взглядом.

— Вас вряд ли касается, что я чувствую, — высокомерно заявила она, — и я не обязана вам ничего объяснять. Если вы уже закончили «наказывать» меня зато, что я осмелилась отклониться от одного из ваших драгоценных правил, я бы хотела вернуться домой и высушить одежду.

— Без сомнения. — Теперь в его голосе определенно появилась нотка веселья, а в глазах промелькнуло восхищение. Маленькая колдунья не сдается, даже загнанная в угол, с усмешкой заметил Эль Леон про себя. Она все еще очень походила на Аманду, которую он помнил. Смутное воспоминание о восьмилетней Аманде, сидящей почти в такой же позе, промелькнуло в его голове. Но тогда она тоже злилась на него! Он спровоцировал ее залезть на ветку дерева, склонившуюся над мелководным ручьем в имении ее отца, зная, что дерево старое и непрочное, и, как и следовало ожидать, ветка обломилась. Аманда шлепнулась в грязь, откуда яростно поливала его водой и всеми испанскими ругательствами, которым он научил ее.

Сейчас Аманда стала взрослой. Вместо того чтобы сыпать непристойностями, она погрузилась в величественное молчание, намереваясь пристыдить его. Юный Рафаэль хохотал над ней — Эль Леон не мог этого себе позволить.

— А ну-ка, pequeca. — Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться, и улыбнулся, когда она подозрительно посмотрела на него в ответ. — Беритесь за мою руку.

— Разве это не похоже больше на то, как лиса помогает цыпленку? — ядовито поинтересовалась она. — Я предпочитаю обойтись без этого.

С большим трудом Аманда поднялась на ноги в ручье и поморщилась от отвращения, оглядев свою грязную одежду, руки и ноги. Она выругалась себе под нос, заметив, что одна сандалия осталась в грязи.

— Прошу прощения, сеньора?

Бросив на него взгляд исподлобья, Аманда отметила, как слегка дрогнули его губы.

— Очень плохо, что вместо меня в этом ручье не оказались вы, — с наигранной любезностью ответила она. — Вам так нужна ванна, сеньор!

— Вы предлагаете потереть мне спину? — спросил он и расхохотался, когда она покраснела и плеснула грязной водой в его сторону. Отступив назад, Эль Леон дотронулся до своей широкополой шляпы вежливо-насмешливым жестом. — Поскольку ответ, очевидно, «нет», я откажусь на этот раз. Возможно, потом, сеньора… — С этими словами он развернулся и оставил ее одну стоять в грязной воде и смотреть ему вслед с полуоткрытым ртом.

Боже, что за самонадеянное животное! И он даже не помог ей выбраться из ручья — ему следовало хотя бы попытаться еще раз!

Ко времени, когда она вернулась в лагерь, чувствуя себя смешной в мокрой юбке, липнущей к испачканным ногам, и в одной сандалии, злость Аманды превратилась в слепую ярость. Не обращая внимания на любопытные взгляды, она пронеслась по пыльным улицам и взлетела на деревянные ступени крыльца.

Эль Леон, удобно устроившись за столом и положив ноги на соседний стул, даже не обратил внимания на ее приход, когда она захлопнула за собой дверь. Хуана, накрывая на стол, удивленно обернулась, ее глаза округлились.

Сознавая, как она должна выглядеть, Аманда все же смогла с достоинством поприветствовать женщину и, проскользнув через комнату, скрылась в маленькой комнате, как будто всего лишь ходила на прогулку. Горячо сожалея, что нет второй двери, которой можно хлопнуть, она, прихрамывая, подошла к умывальнику и плеснула воды из кувшина в потрескавшуюся фарфоровую миску. Для нее повесили импровизированную занавесь, отделив уголок комнаты, и там Аманда сбросила одежду и мокрой тряпкой постаралась смыть грязь.

Эль Леон, конечно, заметил, что в доме уже есть вода, и обязательно скажет что-нибудь об этом, но Аманде это доставляло огромное удовлетворение: она знала, что с успехом сможет скрестить с ним словесные шпаги.

— Хотя настоящие шпаги подошли бы больше, — проворчала она, надевая заплатанное, но чистое платье и пытаясь расчесать гребнем спутанные волосы. Мимолетный образ заносчивого мексиканца на острие шпаги заставил ее улыбнуться, и именно с таким довольным кошачьим выражением лица она вышла в соседнюю комнату.

Скучающий взгляд Эль Леона скользнул по ней, что подлило масла в огонь ее ярости. Его глаза прищурились, когда он увидел ее. Чужое платье на ней было чистым, но слишком тесным. Низкий вырез оставлял открытым верх груди, а широкая длинная юбка, элегантно раскачивавшаяся в такт движениям, едва доставала до середины икр. В своей злости Аманда и подумать не могла, как привлекательно выглядит в этом белом, вышитом яркими разноцветными нитками платье. Подойдя к столу, она резким движением с грохотом отодвинула стул, отвлекая внимание Эль Леона от своей соблазнительной фигуры.

— Вы голодны? — вежливо поинтересовался он, жестом указывая на Хуану, готовящую обед.

Аманда молча взглянула на него. В ответ он с иронией приподнял брови и безразлично пожал плечами.

Будь он проклят за то, что умудряется так небрежно не обращать на нее внимания!

Несколько долгих минут тишину нарушали только звуки приготовления пищи. Оба, и Аманда и Эль Леон, заметили нервные взгляды Хуаны. Крышки горшков дребезжали, деревянные ложки стучали по сковородкам, а когда наконец передними появились дымящиеся тарелки, Хуана попросила позволения уйти.

— Я потом приду за посудой, — заверила она Эль Леона по-испански, глядя то на него, то на Аманду. — У меня сейчас много работы по дому.

Прекрасно понимая настоящую причину, Эль Леон кивнул в знак согласия. Нечасто кто-то в лагере осмеливался бросать ему вызов, а женщина никогда не делала такого публично. Хуана, вероятно, слышала об их недавней ссоре, и, естественно, ей любопытно, как он собирается поступить с Амандой. Она не могла знать, что он знаком с этой худенькой бунтаркой, которая смотрит на него с явным отвращением и враждебностью. Если бы он только мог быть уверен, что это все та же Аманда, которую он помнил, что годы не превратили ее из упрямой своевольной девчонки в расчетливую алчную женщину, требующую, чтобы все поступали так, как она хочет.

Когда за Хуаной закрылась дверь, наступила гнетущая тишина. Она словно удушливым толстым одеялом накрыла все вокруг, пока Аманда не начала проявлять беспокойство. Послеполуденные тени, туманные от жары, падали через окна на пол, свежий горный ветерок приятно обдувал лицо Аманды.

Эль Леон начал есть простую, но питательную еду, приготовленную Хуаной, не обращая внимания на Аманду, как будто ее вообще не существовало, и каким-то образом это тоже ранило ее. Она со злостью воткнула вилку в бобы на своей тарелке, наколов целую горсть, словно протыкая гарпуном кита. Ее ярость была горячее, чем мелкие острые перчики, лежащие на столе. Этот мужчина в высшей степени отвратителен, кипела она от злости, его совершенно невозможно больше выносить! А тут еще досада на то, что она не в силах бежать отсюда. Должен же найтись какой-то способ! Наверняка кто-то поможет ей или удастся послать весточку Марии…

Он знает, о чем она думает, поняла Аманда, украдкой взглянув на Эль Леона и увидев, что его глаза с веселым интересом наблюдают за ее выразительным лицом.

— То, о чем вы думаете, невозможно, сеньора, так что не утруждайте себя даже попыткой. — Ловко зачерпнув бобов, Эль Леон выложил их в центр тонкой маисовой лепешки и свернул трубочкой. — Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не решу, что вам пора уехать, — спокойно заявил он. — И вам лучше примириться с этим фактом.

— А вам не приходило в голову, Эль Леон, что мой муж был известным человеком и что его семья, без сомнения, постарается разыскать его убийц и похищенную жену? — Аманду немного удивила боль, промелькнувшая в красивых чертах мексиканца, но она решила, что, вероятно, ошиблась, потому что он ответил так же холодно:

— Семья дона Фелипе не будет разыскивать вас. Даже если бы и захотели, они не осмелятся прийти в эти горы.

— Ха! Вы не знаете его младшего брата! Рафаэль будет мстить за своего брата, как только узнает, и я думаю, вы найдете в нем страшного противника, Эль Леон!

Она сказала бы больше, но Эль Леон вскочил на ноги так быстро, что его стул отлетел назад и с грохотом упал на пол. Кроме ярости, в его лице было что-то еще, чего Аманда не могла определить.

— Возможно, вы не слышали, сеньора, что дон Фелипе и его младший брат поссорились. Не думаю, что один станет беспокоиться о другом.

Аманда упрямо настаивала:

— Даже если они и поссорились, Рафаэль не оставит смерть своего брата неотомщенной. Он человек чести… Хотя вам этого не понять! И когда он…

— Silencio![17] — Холодная ярость завибрировала в воздухе, и Аманда струсила. Глупо дальше провоцировать Эль Леона, в ледяной ярости которого ощущалось что-то пугающее. Она боялась продолжать.

Еще несколько долгих минут, после того как хозяин вышел из дома, Аманда неподвижно сидела на стуле. Одно только упоминание о семье Фелипе привело главаря хуаристов в настоящее бешенство, и она почувствовала, что есть еще какие-то причины, кроме очевидных. Но какие?

Аманда была бы удивлена, узнав, что Эль Леон злился больше на себя, чем на нее: его гнев был направлен на бессмысленные действия, стоившие Фелипе жизни. Он отвечал за смерть брата точно так же, как если бы это его рука держала пистолет, и он чувствовал, что этим обесчестил себя. Слова Аманды, сидящей напротив него и утверждающей, что Рафаэль никогда не оставил бы смерть брата неотомщенной, оказались слишком горькой пилюлей.

Хотя он и не мог сожалеть о смерти Фелипе, он предпочел бы не быть прямой причиной этой смерти.

Остановившись около кривоватого строения, в котором держали лошадей, Эль Леон не сдержался и выругался, чем привлек внимание человека, работающего в конюшне.

— Эль Леон? Я чем-то обидел тебя? — нерешительно спросил он и был вознагражден коротким отрицательным кивком.

— Приходится слишком о многом думать, Густаво, вот и все. Как там мой жеребец?

Разговор переключился на лошадей, и Густаво стал нахваливать достоинства чистокровного жеребца, принадлежащего Эль Леону. Последний слегка расслабился, и пока разговаривал с Густаво, его настроение немного улучшилось, он стал меньше упрекать себя.

День клонился к вечеру, тени удлинились, а Аманда все ждала его возвращения. Каждый звук заставлял ее пристально смотреть на дверь. Черт его возьми, он такой непредсказуемый!

Ее пальцы конвульсивно сжались, когда она наконец услышала, как открылась дверь, и, узнав знакомые размеренные шаги, постаралась принять безразличный вид. Когда ей стало казаться, что эта тишина никогда не кончится, она повернулась с намерением спровоцировать ссору.

Эль Леон стоял спиной к ней и смотрел в окно на быстро темнеющее небо, его профиль отчетливо вырисовывался в тусклых сумерках. У Аманды перехватило дыхание. Смутные воспоминания охватили ее, воскрешая давно забытое, и в это мгновение она поняла, что видела его раньше, до того как приехала в лагерь. Ответ был где-то рядом, все время ускользая от нее, и она на секунду почувствовала отчаяние. Откуда она его знает?

Черные как ночь волосы курчавились у него на затылке, густые и жесткие, и почему-то она знала, какими они будут на ощупь, знала, как беспечно он может смеяться и как эти золотые глаза могут светиться одобрением. Но воспоминания улетучились, когда он повернулся к ней, а выражение его глаз скрыли длинные опущенные ресницы.

— Я пришел к выводу, — начал Эль Леон без всяких предисловий, — что вам скучно сидеть в доме и ничего не делать. Возможно, поэтому вы сочиняете сказки о нехватке воды и подвергаете опасности благополучие легковерного паренька. — Нетерпеливым взмахом руки он безжалостно оборвал ее протестующий лепет. Его голос звучал бесстрастно. — Я не ожидаю от вас признания этого, но жду, что вы будете подчиняться моим приказам, сеньора. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Конечно. Разве я кажусь вам глухой или глупой? — едко поинтересовалась она. Весь ее недавний гнев вернулся стремительным потоком. — Несомненно, Эль Леон, вы не потерпите никакого сопротивления вашей невыносимой тирании. Я ожидала такой реакции.

На его челюсти задергался мускул: видимо, мексиканцу пришлось приложить немалые усилия, чтобы сохранить самоконтроль. Его глаза угрожающе сузились.

— Тогда вам, вероятно, известно и то, что произойдет, если вы по глупости решите игнорировать мое предупреждение. Я не собираюсь повторять.

— В этом я уверена, — ядовито парировала она, и в ее глазах блеснул боевой огонь. Аманда уперла руки в бока и дерзко посмотрела ему прямо в лицо. — Если великий Эль Леон отдает приказ, он ненарушим! Разве кто-нибудь посмеет противостоять вам?

— Только опрометчивый глупец, — ответил он и быстро подошел к Аманде. Его загорелые пальцы твердо взяли ее за подбородок. — Вы легкомысленно обращаетесь со словами, chica, в то время как вам следовало бы осознать ценность молчания.

Его янтарные глаза пристально смотрели в голубые, как летнее небо, глаза, и напряженное тело Аманды охватила дрожь. Как у него это получается — вызывать в ней такую реакцию одним прикосновением, хотя она знает, что он за человек, знает, что его разыскивает мексиканское правительство за чудовищные преступления против его же соотечественников и законов его страны? Опасный bandido — а она тает в его объятиях, будто он ее муж или возлюбленный!

Муж. Слово эхом отдавалось в голове, как звон церковных колоколов вдень ее свадьбы, и Аманда вырвалась из его рук, слово они жгли ее.

— Ублюдок! — злобно прошипела она первое, что пришло на ум, и его реакция потрясла ее.

Именно это слово слишком часто бросали ему в юности, и оно всколыхнуло в нем воспоминания детства. Эль Леон взорвался гневом. Железные пальцы больно стиснули руки Аманды, впиваясь в нежную кожу; он поднял ее в воздух и встряхнул как тряпичную куклу.

— Никогда, никогда не говори так со мной, Аманда Камерон! — прорычал он сквозь стиснутые зубы, и ее так испугала его ярость, что она даже не заметила ни того, что он обратился к ней по имени, ни того, что он говорил по-испански.

Аманда беспомощно кивнула, испуганно глядя на него.

— Нет, больше никогда, — хриплым шепотом согласилась она, едва ли понимая, что говорит, и почувствовала облегчение, только когда он вдруг резко отпустил ее.

Растирая плечи, уверенная, что завтра на них проступят синяки, Аманда смотрела на высокого мужчину, угрожающе нависающего над ней. Ее взгляд скользнул по этим золотистым глазам — таким знакомым, навязчиво знакомым, — и мысли в ее голове понеслись назад сквозь годы, пытаясь поймать неуловимые воспоминания. Обрывки памяти метались в ее голове, как листки бумаги на ветру, и она нахмурилась. Эти глаза — кошачьи глаза, которые могли светиться мальчишеским озорством и смехом, — теперь превратились в узкие щелочки, едва заметные на темно-бронзовой коже. Она долго стояла, глядя на него, и наконец-то поняла, кто это.

Глава 6

— Ты! — Вот все, что она могла сказать, тогда как время содрогнулось и замерло. Невысказанные слова застыли в воздухе. Ее синие глаза потемнели, как грозовое небо, когда она смотрела на него, не желая верить, но зная, что это правда. Это Рафаэль — человек, которого она так преданно защищала всего несколько часов назад, человек, из-за которого был убит его сводный брат. Человек, ставший хуаристом и бандитом, разыскиваемым мексиканским правительством. Нет, кричал разум Аманды, не Рафаэль! Не ее друг детства, мальчишка, тративший время на то, чтобы учить ее удить рыбу и скакать на лошади, лазать по деревьям и запускать огромного воздушного змея. Нет!

И все же это тот самый Рафаэль. О Боже! Брат ее убитого мужа держит ее пленницей в горах Мексики, и ее жизнь полностью в его руках.

— Как ты мог? — судорожно прошептала она, и ее глаза наполнились слезами. — Неужели ты так сильно ненавидел Фелипе, Рафаэль?

Рафаэль Леон ничего не сказал в свою защиту. Все, что он мог сказать, прозвучало бы как простая отговорка. В любом случае он считал ниже своего достоинства объяснять свои поступки женщине — пусть даже Аманде. Как она посмела спрашивать его о мотивах, когда сама вышла замуж за Фелипе по весьма сомнительной причине?

Рафаэль подозрительно прищурился, и холодная улыбка смягчила твердые линии его рта.

— Нет, chica, я не ненавидел его так сильно.

— И… и ты все время знал, кто я такая? — Она хотела услышать ответ, который уже был ей известен, из его уст, и ее слезы сменились гневом, когда Эль Леон произнес:

— Si. Я знал это с самого твоего приезда, Аманда. Внезапно рука Аманды взметнулась и ударила по его гладкой челюсти, оставив красные следы от пальцев. На короткое мгновение она испугалась, что он ударит ее в ответ, но потом поняла, что не ударит.

Рафаэль медленно поднял глаза, пристально посмотрев на нее, и Аманда удивилась, почему не смогла узнать его. Она должна была сразу вспомнить, как часто в детстве дразнила Рафаэля за его кошачьи глаза, но так и не вспомнила. Она видела только взрослого Рафаэля, опасного хуариста Эль Леона, который сумел обратить в бегство французских солдат.

— Тебе нравится играть в игры, правда? — с горечью бросила она. — Как кошка играет с мышкой! Уверена, ты немало посмеялся надо мной, Рафаэль, но ты все равно не знаешь, что со мной делать!

Широкие плечи приподнялись, когда он беспечно пожал ими.

— Твоя проблема гораздо серьезнее, Аманда. Я знаю, что собираюсь делать: ничего. Ты просто останешься здесь, пока Хуарес не возьмет власть и мы не сможем покинуть горы.

— Как ты можешь быть таким хладнокровным? Разве наша прошлая дружба ничего не значит для тебя? — крикнула она. Потом ее губы насмешливо скривились. — О! Я забыла — твой собственный брат ничего не значил для тебя, что уж говорить обо мне!

— Перестань, Аманда. — Он сказал только эти два слова, но в его ледяном тоне звучала такая угроза, что она все поняла. Он не потерпит никаких обвинений касательно Фелипе.

В комнате стало совсем темно; единственным источником света был огонь в очаге, и Аманда молча смотрела, как Эль Леон — нет, Рафаэль — помешивал тлеющие угли, пока они не превратились в ровно горящее пламя. Оранжевые отблески заплясали в его темных волосах, высветили бронзовое лицо.

Знакомые черты, с болью подумала она, лицо, которое когда-то было столь же дорогим, как лица ее родных. Как мог он измениться столь сильно за годы, что она не видела его? Никогда бы она не подумала, что Рафаэль вырастет в мужчину, способного убить собственного брата.

Эль Леон — лев, хищный зверь. Рафаэль Леон, переименовавший себя в Эль Леона, — безжалостный убийца. Это ей труднее всего принять. В горле Аманды стояли непролитые слезы, все внутри сжалось в тугой узел.

Прекрасно понимая ее смятение и волнение, Рафаэль молчал. Черт побери, неужели она так любила Фелипе? Значит, она солгала, что ее заставили выйти за него замуж, иначе бы не переживала так. Он смотрел на сложившуюся ситуацию с холодным цинизмом, сожалея, что стал причиной смерти Фелипе, но совершенно не желая винить себя в этом всю оставшуюся жизнь.

Рафаэль чуть повернулся и задумчиво посмотрел на Аманду. Интересно, сколько еще они будут вот так сидеть? Но тут раздался робкий стук в дверь — это Хуана вернулась убрать посуду. Когда она вошла и стала собирать со стола грязные тарелки, Аманда воспользовалась ее присутствием, чтобы скрыться в своей комнате.

Пробормотав извинения, она исчезла в маленькой спальне рядом с главной комнатой, каждую секунду ожидая, что вот сейчас раздастся суровый приказ вернуться. К счастью, он не прозвучал, и всего через несколько мгновений Аманда погасила лампу у кровати, давая понять, что легла спать.

Легкая улыбка приподняла уголки губ Рафаэля. Он стоял, оперевшись рукой на каминную доску, и смотрел в темноту ее комнаты. Сейчас не время задавать вопросы и требовать ответов. Она не скоро захочет говорить откровенно, а он не выносит лжи.

Еще долго после того, как Хуана ушла домой спать, Рафаэль сидел в компании полупустой бутылки бренди с полным стаканом в руке. Ну вот теперь она знает, кто он такой. Ему это в общем-то все равно, хотя, вероятно, было бы удобнее, если бы он мог узнать о ней больше до того, как она все поняла. Очевидно, теперь она не так честна, как прежде, хотя все так же упряма.

А он? Неужели он так сильно изменился? Рафаэль, залпом осушив стакан, почувствовал, как жидкий огонь заструился в желудок. Черт побери, конечно, он изменился — Он больше не тот мальчишка, который не понимал ненависти и злобы своего старшего брата, не тот юный идеалист, который верил, что все люди в основе своей честные и добрые. Разве за последние годы он видел мало темных сторон человеческой натуры? И именно Фелипе со своей алчностью и непомерными амбициями был причиной многих его страданий.

Воспоминание об их последней ссоре все еще не оставляло его. Обширная асиенда недалеко от Сан-Луис-Потоси оказалась недостаточно большой для Фелипе, и он захотел получить соседние земли, принадлежавшие мелкому фермеру, причем утверждал, что эти земли ничего не стоят. А когда владелец стал возражать, его нашли убитым. Тогда между Рафаэлем и Фелипе произошла ужасная ссора, завершившаяся внезапным отъездом Рафаэля из имения отца.

Он так и не вернулся, а Фелипе за прошедшие годы ни разу не попытался разыскать его. Было общеизвестно, что Фелипе симпатизирует этой наполеоновской марионетке, императору, как и многие богатые землевладельцы Мексики. Бенито Хуарес стоял за народ, против богатого духовенства и жадных аристократов, и его идеалы произвели неизгладимое впечатление на юного Рафаэля.

Повзрослевший Рафаэль все еще сражался за возвращение Хуареса к власти. Они победят, в этом он не сомневался, и, возможно, в Мексику хоть на время придет мир. Мир. Внезапно это слово показалось чужим, и он устало подумал, доживет ли до дня, когда увидит этот мир.

Рафаэль посмотрел на пустой графин и решил, что выпил достаточно для одного вечера. Он усмехнулся, подумав, какой оборот приняли его мысли, встал и потянулся, как дикая кошка, потом наклонился, чтобы зажечь сигару от масляной лампы.

— Рафаэль?

Тихий, нерешительный голос заставил его замереть; он медленно повернулся и увидел Аманду, стоящую на пороге своей комнаты. Она выглядела гораздо моложе и уязвимее, чем когда-либо раньше. Ее непокорные волосы рассыпались по худеньким плечам и упорно сопротивлялись попыткам убрать их с глаз, когда она вопросительно смотрела на него.

— Рафаэль, я… Я бы хотела поговорить.

Больше никаких жестоких обвинений, только неуверенность, которая оставила в нем странную смесь скептицизма и желания верить. Это безумие, и он, должно быть, сошел с ума, если хоть на секунду усомнился в своих инстинктах.

— Si. Тебе нужно поговорить. Попробуй сказать правду, — безжалостно добавил он и удивился, увидев боль, затуманившую ее прекрасные черты.

Аманда шагнула вперед. Босые ноги неслышно ступали по твердому земляному полу, поношенный халат Хуаны раскачивался как будто отдельно от ее стройного тела. Черт! Даже в этом бесформенном балахоне она выглядела очаровательно, и Рафаэль, стиснув зубы, отвернулся.

— Только не спрашивай, что я собираюсь с тобой делать, — сказал он резче, чем собирался, и когда она ничего не ответила, повернулся к ней.

— Я не собиралась спрашивать о себе.

Его удивило, что она говорит так тихо.

— Я хотела спросить о тебе.

— Обо мне? — Он коротко рассмеялся. — И что же еще ты хочешь узнать обо мне, pequeca? На меня охотятся, я повстанец, скрывающийся в горах, и меня окружают такие же люди, как я.

— Но ты все еще мой друг Рафаэль, который учил меня плавать, удить рыбу и скакать верхом, и я не понимаю, что с тобой произошло! — В ее голосе послышались слезы, одновременно тронувшие и рассердившие Рафаэля. Он нетерпеливо покачал головой:

— Перестань, Аманда. Того человека больше нет. Теперь я Эль Леон.

— Нет. Обстоятельства могли заставить тебя измениться, но ты все тот же мальчишка, которого я когда-то знала, как и я все такая же, какой ты меня когда-то знал.

Отблески очага играли на ее вьющихся волосах. Стараясь противостоять блестящим от слез глазам, окруженным самыми длинными, какие он когда-либо видел в жизни, ресницами, Рафаэль отреагировал мгновенно: сигара полетела в огонь, и он потянулся к ней, его руки крепко, но нежно обхватили хрупкие плечи.

— Аманда, ты можешь быть той девчонкой, которую я когда-то знал, — ничего не выражающим голосом произнес он, — но я действительно изменился.

— Нет. Я не могу поверить, что ты изменился так сильно и можешь совершать все те ужасные вещи, о которых я слышала. — Она подняла глаза и взглянула ему в лицо.

Руки Рафаэля упали с ее дрожащих плеч.

— Я не знаю, что ты слышала, но уверен: большая часть этих рассказов — правда. За последние годы много чего произошло.

— Расскажи мне, — настойчиво попросила она, — и позволь самой судить. Я знаю, ты не мог желать многого из того, что произошло, не мог на самом деле стать причиной смерти невинных людей и своего собственного брата… — Голос изменил ей, когда она увидела ироничную жалость в глазах Рафаэля.

И все равно он все тот же молодой человек, которого она знала много лет назад, сказала себе Аманда, тот же беззаботный озорной мальчишка, с которым она дралась и играла в детстве. Может быть, где-то в глубине души он тоже чувствует это, но опасные времена заставляют его играть другую роль, просто чтобы выжить.

— Очень хорошо. Я понимаю, ты делаешь то, что кажется тебе правильным сейчас, Рафаэль. Но когда все изменится…

— Ты хочешь сказать, что, когда Хуарес придет к власти и мне больше не нужно будет сражаться, я снова стану твоим товарищем детских игр? — насмешливо, но уже чуть мягче поинтересовался он. — Ты живешь в нереальном мире, Аманда. Такого не случится. Мы никогда не сможем вернуться в прошлое, потому что оба выросли, pequeсa.

Вдруг воспоминание о том, как он обнимал и целовал ее, вспыхнуло в памяти Аманды, и она почувствовала, что краснеет. Целовать Эль Леона — одно, но целовать Рафаэля — это совсем другое дело! Она всегда думала о нем как о друге и товарище, но даже когда перед свадьбой ей захотелось, чтобы на месте Фелипе был Рафаэль, Аманда никогда не мечтала о близости.

Должно быть, ее мысли отразились в глазах или ее выдало учащенное дыхание, потому что Рафаэль насмешливо улыбнулся, вопросительно подняв бровь, а его янтарные глаза засветились весельем.

— Люди могут быть друзьями и любовниками, малышка, — насмешливо произнес он, и Аманда подумала, не издевается ли он над ней снова. Вся прошедшая ночь явилась тяжелым испытанием для нее, и Аманда, нахмурившись, стала тихонько отступать от него.

— Не поступайте так низко, Рафаэль Леон! И не приближайтесь ко мне!

Словно окаменев, Рафаэль окинул ее презрительным взглядом. Неужели она подумала, что он изнасилует ее? Возможно, Фелипе так и поступил? Раскаленная ярость обожгла его при мысли о Фелипе, обнимающем Аманду. Рафаэль не стал рассуждать, почему это так его разозлило, а обрушился на нее с жестокими словами:

— Так, значит, я на самом деле не изменился, Аманда?

Тогда почему ты боишься меня, chica? Рафаэль никогда бы не причинил тебе боль. Или ты боишься Эль Леона? Но это один и тот же человек… К тому же, что значит еще один мужчина для женщины, которая была замужем и стала вдовой…

Он схватил ее за запястье и рывком привлек к себе. Мгновенно его рот обрушился на ее губы, заглушая удивленный и испуганный вздох. Другая рука ласкала ее с оскорбительной фамильярностью. Ей вдруг стало необыкновенно хорошо, а комната завертелась с пугающей скоростью, превратившись в смутный вихрь черных теней и мерцающего света.

Когда он наконец отпустил ее, Аманда на дрожащих ногах отступила назад. Это произошло так быстро, что ее чувства все еще трепетали от пережитого. В какой-то безумный момент Аманда ответила, и она знала, что он тоже знает это, знает, что почувствовал эту едва различимую податливость ее рта под его губами и то, как ее тело прижалось к нему еще ближе. Это было унизительно, и за одно мимолетное мгновение она возненавидела его и тут же сказала об этом.

— Правда, chica? — с издевкой спросил он. — А разве не ты говорила, какой я замечательный?

На этот раз, когда она вновь попыталась его ударить, он поймал ее руку и сжал словно в тисках.

— Не пытайся сделать это снова, Аманда, а то я забуду, что ты молодая испуганная дурочка.

— А мне бы так хотелось забыть, что я вообще когда-то знала тебя! — задыхаясь, прошипела она, продолжая стоять неподвижно, дерзко глядя ему прямо в лицо, не желая отступать.

Когда он отпустил ее, она, не говоря ни слова, повернулась и ушла в свою, комнату, где тихо легла на кровать, не в силах даже разрыдаться из опасения, что он услышит и поймет, как сильно ее расстроил. Все-таки он не Рафаэль, а Эль Леон, терзаясь болью, размышляла она, и наивно надеяться, что после всех этих лет он может снова стать ее другом. Он прав. Она очень юная, очень испуганная и очень глупая. Теперь она чувствовала себя даже более одинокой, чем раньше. Все прошедшие дни она цеплялась за надежду, что младший брат Фелипе спасет ее от врага, а теперь знала, что он и был этим врагом.

В последующие дни Рафаэль старался проводить как можно больше времени вне дома, оставляя Аманду с Хуаной.

— Давай ей как можно больше поручений, чтобы у нее не оставалось времени на интриги, — цинично сказал он пожилой мексиканке, — и не спускай с нее глаз!

Он знал Аманду, знал, что теперь она еще сильнее будет стремиться убежать, и не винил ее за это. В ее положении он бы сделал то же самое, но в его планы не входило разыскивать беглянку снова.

В последние дни Рафаэль был по горло занят донесениями о французах, прочесывающих горы и уничтожающих целые деревни. Их небольшие отряды разыскивали хуаристов и всех, кто им помогает, а Эль Леон преследовал французов, которые жгли, грабили и насиловали; иногда им было достаточно одного только подозрения в симпатии к хуаристам.

В октябре Максимилиан подписал декрет, узаконивший убийства сторонников Хуареса. К несчастью, одним из первых результатов этого стал всплеск личной мести. Двое друзей Рафаэля, генералы республики Артеага и Салазар, попали в руки жестокого и мстительного Рауля Мендеса. Чтобы отомстить за убийство старого друга, Мендес расстрелял их, хотя они не имели отношения к бандитам. Такие действия только усилили ненависть к правительству.

Эль Леон насколько мог сосредоточил свое внимание на французах, но временами мысли об Аманде все же возникали вето голове. Жизнь движется по кругу, размышлял он как-то, возвращаясь в лагерь с небольшим отрядом. В прошедшие годы он часто думал об Аманде, и вот теперь она с ним, а он ведет себя так, будто ее вовсе не существует. Может быть, это потому, что он не может вынести осуждения в ее глазах, когда она смотрит на него; этот полный презрения взгляд, когда она смотрит как будто сквозь него.

Его жеребец оступился на камнях, рассыпанных по горной тропинке, и Рафаэль мгновенно очнулся от своих мыслей. Щурясь от солнечного света, он заметил впереди вспышку, такую быструю, что даже подумал, не почудилось ли… Однако годы партизанской войны научили его доверять своим инстинктам.

— Луис! Mira adelante![18] Ты это видел?

— Нет, Эль Леон, я ничего не видел, — ответил Луис и стал вглядываться в зеленые склоны впереди. Скалы покрывала густая трава, поблизости росло всего несколько деревьев, только кое-где тянулись непроходимые кустарники. — Что это было?

Качая головой, Рафаэль надвинул шляпу ниже на глаза.

— Вспышка света — как отблеск солнца на стволе ружья. Проклятие! Французы в этом районе два дня назад напали на деревню и вырезали там почти всех, а Рафаэль со своими людьми хоронил погибших. Это оставило у него горечь в душе и жгучую ненависть к французским захватчикам.

«Они обвинили нас в помощи хуаристам, — говорила, всхлипывая, женщина, стоявшая на коленях у тел мужа и двоих маленьких сыновей. — И еще они сказали, что уничтожат всех мексиканцев, кто посмеет сопротивляться».

Золотые глаза Эль Леона зажглись местью, и он пустил свою лошадь в галоп, надеясь, что это французы устроили засаду там, впереди, и он сможет наконец дать выход своей с трудом сдерживаемой ярости.

Подковы лошадей звенели по камням, пот струился по лицам всадников, чириканье птиц в кустарнике утонуло в скрипе кожаных седел и перезвоне шпор и уздечек. Ни слова не было сказано, пока они скакали по тропинке в ровном ритме, отбиваемом копытами лошадей, и позже Рафаэль так и не мог объяснить, как ему удалось услышать слабый звук взводимого курка винтовки.

— Ten cuidado![19] — едва успел прокричать он и, натянув поводья, развернул взвившегося на дыбы коня на узкой тропинке, жестами приказывая своим людям укрыться. Раздался выстрел, затем пули посыпались серебряным дождем, щелкая по твердой утоптанной земле и отлетая от камней.

Хотя укрыться было практически негде, им все же удалось нырнуть за большой валун, а испуганные лошади умчались, подстегиваемые болтающимися поводьями. Рафаэль почувствовал мрачное удовлетворение, когда, прицеливаясь, увидел знакомые мундиры французов, и нажал курок. Даже отдача в плечо показалась ему приятной, как и запах горелого пороха в воздухе.

Свист пуль смешался с криками боли. Все закончилось так же быстро, как началось. Мексиканцев не удалось застать врасплох, и они оборонялись так яростно, что французы отступили за холмы.

— Мы будем их преследовать? — спросил Луис, давая сигнал остальным поймать разбежавшихся лошадей.

— Нет, сначала обыщем их погибших и посмотрим, что сможем найти.

На земле лежали три распростертых тела, а одному человеку с простреленной ногой с трудом удалось повернуться на бок и приподняться. Он отважно целился из ружья в приближающихся Эль Леона и Луиса, но так и не выстрелил. Стало очевидно, что у него больше не осталось патронов.

— Опустите винтовку, месье, — сказал вождь хуаристов на свободном, хотя и немного высокопарном французском, и удивленный француз медленно подчинился. Его мундир с богатой вышивкой украшали пятна засохшей крови, и когда глаза француза встретились со взглядом его врага, он ясно прочитал в нем осуждение и приговор.

Пожав плечами, молодой человек, которому на вид было не больше двадцати, сказал беспечно:

— Война не всегда приятна, друг мой.

— Нет, — мрачно согласился Эль Леон, — но я не твой друг. — Он резко махнул рукой, и Луис с еще одним солдатом, подняв француза, потащили его к лошади. — Заберем пленного в лагерь и допросим.

Собаки приветственно лаяли, а любопытные ребятишки бежали следом за медленно возвращающимся в лагерь отрядом. Женщины и старики вышли из домов, чтобы посмотреть, как пленника ведут по главной улице лагеря. От взрослых исходила волна ненависти, и молодой француз почувствовал ее даже сквозь туман боли.

Его глаза, потускневшие от изматывающих часов скачки по крутым горным тропам, настороженно посмотрели на напряженное лицо главаря хуаристов. Пощады не будет, он знал это, но он также знал, что его не убьют просто так. Поэтому с легкой удовлетворенной улыбкой он наклонился вперед и без сознания рухнул на землю.

Аманда, испуганно замерев посреди пыльной разбитой дороги, вскрикнула, когда молодой человек свалился на землю.

— Боже мой! Он умер? — выпалила она, проталкиваясь между стоявшими неподвижно людьми. Когда она хотела опуститься на колени рядом с бесчувственным пленником, кто-то схватил ее сзади за руку, и, обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Рафаэлем.

— Оставь его и возвращайся домой, Аманда! — потребовал он, когда она в замешательстве посмотрела на него. — Мы позаботимся о пленнике.

— Вот так, как сейчас? — Ее презрительный взгляд скользнул по обращенным к ней смущенным лицам. — Если вы хотите его смерти, — бросила она, — почему бы вам просто не пристрелить его?

— Именно это я и собираюсь сделать, — резко ответил Рафаэль, — но не раньше, чем узнаю то, что хочу знать. — Он повел ее к дому.

Аманда хотела вырваться, но передумала — это было бы не только бесполезно, но и стыдно.

Только когда за ними захлопнулась дверь, Аманда повернулась к Рафаэлю и набросилась на него с обвинениями.

— Так вот как храбрые мексиканцы сражаются с французами — оставляя беззащитного юношу умирать, истекая кровью в уличной грязи! О, вы полны благородных слов о войне, Эль Леон, и помните, как французы преследовали ваших людей, но это не мешает вам делать то же самое, это ясно!

— Аманда, — начал Рафаэль терпеливым тоном… Но она была слишком возбуждена и в ярости стала кругами ходить по комнате.

— Все те рассказы, что я слышала, — правда! — бросила Аманда ему в лицо, ужасаясь тому, что считала бессмысленным актом жестокости. Вряд ли Рафаэль и Эль Леон — один и тот же человек. Аманда решила, что Рафаэль, которого она знала, действительно больше не существует. — Неужели тебе доставляет удовольствие смотреть, как страдает невинный человек? — выкрикнула она, но слова, готовые вырваться наружу, замерли на ее губах, когда она увидела убийственное выражение его лица.

— Хватит!

Рафаэль, угрожающе сверкнув глазами, направился к ней, и Аманда быстро отошла назад. На секунду ей показалось, что он действительно ударит ее, но он только заставлял ее отступить. Его руки опустились ей на плечи и грубо усадили ее на стул, а его лицо оказалось всего в паре дюймов от ее лица.

— Я больше не потерплю твоих несправедливых обвинений, — процедил он по-испански, и, видя его горящие яростью глаза, Аманда только кивнула. — Как обычно, ты не знаешь, о чем говоришь. Если бы ты помогала хоронить изуродованные тела женщин, детей и стариков, убитых этим «беззащитным юношей», которого тебе так страстно хочется защищать, ты бы чувствовала то же самое, что и я!

Аманда ощутила дурноту и, не в силах поверить, что он говорит правду, опустила глаза. Но Рафаэль не позволил ей так легко ускользнуть: сильные пальцы больно схватили ее подбородок и приподняли так, что ей пришлось поднять лицо и встретиться с его суровым взглядом.

— Ты знаешь, что чувствует человек, когда находит убитого младенца и хоронит его рядом с матерью, Аманда? А что он чувствует, видя, как девочку, которой не больше четырнадцати, протащили через целый полк французов? Или…

— Перестань! — пронзительно выкрикнула она. Ее едва не стошнило. Зажав руками уши, Аманда разрыдалась. — Достаточно, Рафаэль, — прошептала она наконец, — пожалуйста.

— Достаточно, Аманда, — согласился он, отпуская ее. — Думаю, достаточно.

Она не знала, сколько он стоял около нее, прежде чем повернуться и уйти. Тогда картины, которые она надеялась никогда не увидеть наяву, вернулись, чтобы терзать ее вместе с жестокими словами Рафаэля, снова и снова звучащими в ее голове.

Было уже далеко за полночь, когда Аманда услышала, как открылась дверь, и узнала шаги Рафаэля. Она почти спала, но мгновенно проснулась и, вскочив на ноги, выбежала на порог. В тусклом свете она едва могла различить его фигуру, пока он не встал перед очагом, где все еще горел огонь. Рафаэль стоял, одной рукой опершись на деревянную каминную доску, поставив ногу на камень очага, и смотрел на дрожащие языки пламени. Его волосы, обычно аккуратно причесанные, были взъерошены, худые скулы покрыла темная щетина.

Аманда вдруг раздраженно подумала, что этот человек смотрел на нее так, будто она омерзительное существо, которого он не выносит. Ее тонкие пальцы нервно теребили ткань рубашки.

Ветерок из открытого окна пробежал по ее обнаженным рукам. Аманда задрожала, удивляясь, почему для нее так важно то, о чем думает Рафаэль. Она знала, что ей будет очень больно, если он снова посмотрит сквозь нее тем ничего не выражающим взглядом, от которого кровь стынет в жилах. Потом он повернет голову, как будто ему стало скучно, его чувственные губы превратятся в тонкую линию, челюсть окаменеет, а она для него станет просто частью пейзажа.

У Аманды екнуло сердце, когда Рафаэль повернулся и посмотрел в ее сторону. Ее вдруг охватила паника при мысли, что он увидит, как она наблюдает за ним. Однако он продолжал напряженно смотреть в том же направлении, не говоря ни слова и не двигаясь, и она поняла, что ошиблась. Почему, подумала она в тысячный раз, ей не удалось узнать Рафаэля сразу же? Конечно, теперь у него лицо мужчины, а не мальчика, но аристократический профиль остался тем же — все те же суровые высокие скулы, тот же твердо очерченный подбородок и мрачно сдвигающиеся брови, все те же невероятные золотые глаза, прикрытые длинными густыми ресницами. С годами складки по бокам жестко очерченного рта стали глубже и тонкие морщинки покрыли уголки глаз. Линиями характера называла такие следы Мария, и Аманда отчасти была согласна с ней.

Требовался очень сильный характер, чтобы выжить в эти последние бурные годы политических волнений в Мексике, и Рафаэлю удалось это сделать, хотя при этом он стал известен как преступник-хуарист. По крайней мере, Фелипе выбрал правильную сторону, размышляла Аманда, не осознавая, что повторяет мнение своего дяди Джеймса.

Едва Рафаэль снял свою широкую рубашку, Аманда увидела, что он очень сильно изменился с тех времен, когда они детьми играл и на ранчо ее отца. Бросив рубашку на спинку стула, Рафаэль лениво потянулся, напомнив Аманде гибкого кота, загорающего на солнышке. Его грудь и спину покрывали упругие мускулы, и даже в тусклом свете очага Аманда видела вены на его руках, выпирающие, как стальные шнуры. Он снял ремень с пистолетами, потом сапоги, и, когда его руки потянулись к поясу обтягивающих штанов, она поняла, что ей следует отвернуться, но почему-то не могла оторвать от него глаз. Она вела себя так же, как в детстве — тогда Мария часто повторяла поговорку о любопытстве и кошке, когда Аманду заставали где-то, где ей запрещалось находиться. Сейчас она чувствовала то же самое. Ей не следовало прятаться в углу и подглядывать, но она не могла вернуться в кровать, поскольку все ее внимание сосредоточилось на стройном мужчине перед очагом.

Щеки Аманды вспыхнули от смущения, когда его штаны соскользнули на пол и она увидела, что под ними нет белья. В ее мозгу вдруг мелькнула мысль, что он тоже мог подглядывать за ней, как и она за ним. Его бронзовая кожа отливала золотом в неярком свете, отблески пламени играли на плоском животе и широкой груди. Ее взгляд скользнул ниже. Аманда смотрела на него, закусив нижнюю губу, и пыталась вспомнить все, что так давно рассказывала ей Мария. Черт, почему она не слушала ее повнимательнее? Но тогда это звучало так глупо и… непристойно, что Аманда изо всех сил старалась сдержаться, чтобы не рассмеяться в лицо исполненной благих намерений Марии. А послушать стоило.

У Аманды вдруг перехватило горло. Быстро повернувшись, она метнулась к своей кровати и натянула до подбородка одеяло. По дороге она задела умывальник: фарфоровые кувшин и миска разбились об пол с грохотом, разнесшимся по всему дому. Она замерла, зная, что Рафаэль услышал и немедленно придет узнать, что случилось. Через мгновение он уже стоял на пороге; штаны были на нем, но он не успел их застегнуть. С колотящимся сердцем Аманда натянула одеяло на голову, так что ее голос звучал приглушенно:

— Не могли бы вы уйти? Я просто неловко повернулась и толкнула умывальник.

— Я так и понял.

Больше ничего. Она не слышала, вернулся он в большую комнату или нет. Мучаясь неизвестностью, Аманда боялась задохнуться. Щурясь, она пыталась рассмотреть хоть что-то сквозь редкую ткань одеяла, но было слишком темно, и она видела только слабый свет очага. Проклятие, где же он?

Ответ пришел сразу же, как только с нее сорвали одеяло. Аманда испуганно открыла рот, попыталась плотнее запахнуть халат и с явным вызовом посмотрела на него.

— Вы думаете, что я прячу под одеялом оружие, Эль Леон? — ядовито поинтересовалась она, отказываясь называть его Рафаэлем.

Его белые зубы блеснули в ленивой улыбке, но лицо оставалось в тени, так что она не могла видеть выражение его глаз.

— Под одеялом, chica, или, может быть, под рубашкой? — мягко протянул он, и его смешок не доставил ей облегчения. — Хм. Как бы мне это выяснить? — пробормотал он как бы про себя, и этого хватило, чтобы Аманда выскочила из постели.

Он не попытался схватить ее, а просто стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал за ее бесцельным порывом. Она метнулась в противоположный угол комнаты и повернулась в ожидании, как бабочка, балансирующая на краю лепестка, трепещущая и готовая взлететь, как только он подойдет. Но Рафаэль удовольствовался тем, что просто смотрел на нее.

Аманда, очаровательная Аманда, дитя, наполненное солнцем и смехом, безрассудством и упорством, всегда готовая сражаться за то, во что верит. А его проблема в том, устало подумал Рафаэль, что он порой переставал понимать, во что верит сам. О, он все еще верил в дело Бенито Хуареса, но те чистые воды со временем становились ужасно грязными. Где же эта тонкая грань между войной и гонениями, между руководством и тиранией? И сможет ли он узнать ее, если увидит?

Такие люди, как Аманда, счастливы в своей блаженной вере в существование только черного и белого. Разве не доказала она это, выйдя замуж за Фелипе? Она даже не раздумывала.

— Ты уходишь? — мягко поинтересовался он, когда Аманда чуть-чуть подвинулась и взглянула на входную дверь. — Боюсь, ты не уйдешь очень далеко. Охрана сегодня удвоена, мой очаровательный дикий цветок.

Не обращая внимания на комплимент, Аманда опасливо посмотрела на Рафаэля, прежде чем осторожно шагнуть в сторону. Попытается ли он поймать ее? И если ей удастся ускользнуть и вырваться из дома, куда она пойдет?

Вздохнув, Аманда повернулась к нему лицом. Свет очага создал ореол вокруг ее волос. Она была так похожа на заблудившегося ангела, что Рафаэль сначала даже не обратил внимания на ее слова, а просто небрежно облокотился на стол и смотрел на нее. Потом, когда значение слов прорвалось сквозь его рассеянность, он медленно выпрямился.

— Не могла бы ты повторить это? — осторожно попросил он. Аманда была настолько разгневана, что с готовностью повторила.

— Я сказала, Эль Леон, что собираюсь сообщить о вас властям. Мне уже удалось переправить послание из этого лагеря солдатам в Монтеррее, и если у вас есть хоть немного разума, вы немедленно покинете это место!

Конечно, все это блеф, но от него зависела жизнь многих людей, и Рафаэль на мгновение просто окаменел.

— Так чего ты хочешь? — спросил он после нескольких мгновений молчания. — Чтобы я и все эти люди бежали от французов? Тогда я заберу тебя с собой, chica…

— Нет. Есть другой выход. — Аманда очень гордилась своим спокойным голосом. — Отпустите меня, а я попробую их задержать.

— И как же ты собираешься это устроить? — Рафаэль все еще стоял в небрежной, расслабленной позе, но Аманда знала, что он способен на молниеносные действия, если она скажет или сделает что-то не то.

— Я пошлю их в другом направлении, скажу, что меня похитили… ну, что-нибудь придумаю, если только вы меня отпустите!

— Правда? А вот я не слишком в этом уверен, и думаю, что предпочту быть обнаруженным французскими солдатами, чем рассчитывать на вашу благосклонность. Это гораздо менее опасно.

Они стояли молча, и когда Аманда встретилась с Рафаэлем взглядом, она поняла, что он никогда не отпустит ее. У нее оставался единственный выход — убежать.

— Что ж, — прервала она напряженную тишину, — это ваша ошибка, Эль Леон! Я не почувствую никаких угрызений совести за то, что случится с вами, когда мне удастся сбежать из этого проклятого лагеря… отщепенцев и бандитов, руководимых королем разбойников! — Ее синие глаза вызывающе горели, когда она смотрела на него, а губы сжались в тонкую линию.

— Я совершенно уверен в этом, — сухо согласился он, — и не ожидал ничего другого от тебя, Аманда. Но я так же знаю, что никуда ты не убежишь.

— Знаешь? — Она откинула с лица волосы и, подбоченившись, воинственно посмотрела на него. Будь он проклят, будь проклят, мысленно повторяла Аманда в смятении, надеясь, что он не увидит ее страх. Знает ли он, как напугал ее, как от одного его присутствия все ее тело охватывает дрожь? Знает ли он? что не только страх за свою жизнь заставляет ее так реагировать на него, но и боязнь своего ответа на его мужскую привлекательность? — Не будьте так уверены, Эль Леон! — выпалила она. — Я не боюсь ваших угроз!

Свет очага упал на ее лицо, и Рафаэль заметил серебристую дорожку от слезы, скатившейся по щеке.

— Я никогда не угрожаю, chica, только обещаю, — мягко сказал он, немного удивленный тем, что ее слезы так тронули его.

И все же ее сопротивление тронуло его больше всего. Женские слезы достаточно естественны, но отчаянная храбрость Аманды заслужила его восхищение. А когда его взгляд скользнул ниже, к темному силуэту в прозрачной рубашке на фоне пламени очага, его мысли вернулись назад, к тем моментам, когда он обнимал ее. Он снова словно ощутил атласную кожу под руками, свежий аромат слегка вьющихся волос и дразнящие губы, которые открывались навстречу его губам.

Мир начал медленно вращаться, а время, казалось, замерло, когда он, не осознавая, что делает, шагнул туда, где Аманда замерла в ожидании. Рафаэль привлек ее к себе. Она задрожала в его руках, тепло ее тела, словно горящий факел, опалило его кожу. Рафаэль успокоил ее дрожь своими нежными руками и дразнящими губами.

Его ладони, широкие, с длинными пальцами, поднялись к голове Аманды и зарылись в густую массу волос, шелковым плащом падающих ей на плечи. Разгоряченное дыхание опалило нежную кожу, когда он коснулся губами мягко пульсирующей жилки у нее на шее. Аманда вцепилась в него руками, чтобы не рухнуть на пол, и низкий стон прозвучал и повис, дрожа, в воздухе.

Как могло это случиться снова? «Почему это не случается чаще?» — предательски прошептал ее внутренний голос. Он поймет, что победил, и кроме того — она не должна. Аманда знала, что ей не следует этого делать; подростком она постоянно слышала наставления и предупреждения Марии о том, что хорошо воспитанные юные леди могут и чего не могут делать. Это определенно входило в список того, чего делать нельзя… и все же она млела в сводящих с ума объятиях пресловутого главаря хуаристов.

Странный незнакомый огонь разгорался глубоко внутри ее, побуждая искать завершения неистовой пульсации, которая расплавленной лавой струилась по ее венам. Аманда не находила сил сопротивляться, хотя и знала, что должна. Ее глаза закрылись, отгораживаясь от вида склонившейся над ней темной головы Рафаэля; осталось только ощущение его прикосновений, это крепкое, стройное тело, так сильно прижимающееся к ней, будто они слились в одно целое.

Рафаэль подхватил ее на руки, и она уткнулась лицом в его обнаженную грудь. От него пахло табаком, бренди и свежестью — этот мужской запах был частью его, и Аманда глубоко вдохнула, наслаждаясь моментом, который, казалось, продлится вечно.

Это любовь, подумала она в каком-то горьковато-сладком отчаянии. Безумная радость пронзала ее словно молния при его прикосновениях, когда его губы касались ее кожи и волос.

Рафаэль аккуратно положил ее на кровать, и она распахнула свои длинные ресницы. Он был таким нежным с ней, таким любящим — чувствует ли он такую же бурю эмоций?

Аманда ласково провела рукой по его лицу, и щетина царапнула пальцы.

— Рафаэль, — пробормотала она, сдерживая дрожащий вздох, — ты любишь меня?

Кровать скрипнула, когда он резко оторвался от нее и сел. Аманда увидела его ответ в тут же закрывшихся янтарных глазах. Она замерла, чувствуя, как огромный груз вдруг обрушился на её грудь, душа все надежды.

— Аманда, — произнес наконец Рафаэль, и тень улыбки промелькнула на его губах, — не надо спрашивать об этом. — Когда они попыталась вырваться, он поймал ее пальцы и, заставляя посмотреть на него, приподнял ее подбородок. — Я восхищаюсь твоей красотой, твоим огнем, твоей ранимостью и даже твоим проклятым неповиновением, но любовь не то чувство, которое легко приходит ко мне.

— Понимаю. — Ее слова прозвучали коротко и холодно, а лицо, казалось, превратилось в маску, которая грозила расколоться на тысячу кусочков, если она попытается бросить ему презрительную улыбку.

— Нет, ты не понимаешь. Я вижу это по твоим глазам. — Рафаэль взял ее руку и приложил к своей груди, там, где Аманда могла почувствовать учащенное биение его сердца. — Ты заставляешь меня реагировать на тебя, не важно, хочу я этого или нет, ты можешь заставить меня говорить и делать то, что противоречит здравому смыслу. Разве этого не достаточно?

Достаточно? Господи, ей хотелось смеяться и плакать одновременно, смеяться над безумием всего этого и плакать от безнадежности. Одна только сила воли дала Аманде возможность сохранить беспечный тон; тень насмешки сквозила в ее бархатных словах.

— Боюсь, ты абсолютно неправильно истолковал мой вопрос. Я просто хотела предостеречь тебя от этого. Ты совершенно очарователен, Эль Леон, и я храню нежные воспоминания о нашем совместном детстве, но никогда не смогу ответить на более глубокие чувства. Не забудь, я вдова твоего брата. И хотя я признаю некоторое физическое влечение, это ничего не значит.

Его темная бровь насмешливо изогнулась, а золотые глаза, казалось, видели ее насквозь, когда Рафаэль прислонился спиной к резному столбику кровати.

— Ничего больше, chica? Рад это слышать, — резко бросил он, и Аманда поняла, что ее стрелы попали в цель. — Тогда давай освободимся от остальных формальностей, раз уж это просто физическое влечение.

Попавшись в ловушку своих собственных слов, Аманда несколько мгновений не знала, что ответить, ненавидя его за то, что он поставил ее в такое положение и явно наслаждался этим.

— Я так не думаю, — наконец холодно ответила она. — Чем больше я общаюсь с тобой, тем менее привлекательным ты становишься. Твое очарование — только маска, Эль Леон, и ее хватает ненадолго. Я вижу, что мое предупреждение, сделанное из лучших побуждений, неправильно понято, и очень сожалею об этом. Теперь, если ты позволишь, я пойду спать.

Рафаэль коротко усмехнулся, и Аманда поняла, что он знает о ее истинных чувствах, зато ее гордость была частично спасена. Он медленно встал с кровати, глядя на нее долгим многозначительным взглядом, совершенно лишавшим ее силы духа. Только когда он удалился в соседнюю комнату, Аманда дала выход напряжению и беззвучно разрыдалась. Черт, черт, черт! Она выставила себя полной идиоткой! Как вообще она могла вообразить, что он полюбит ее? Его влечет к ней только физически, вот и все.

Проходили долгие часы, а Аманда лежала без сна, глядя в темный потолок; мысли ее кружились в водовороте спутанных воспоминаний и смутных, невысказанных страхов. Теперь все смешалось и сбивало с толку, хотя этого не должно было случиться. Разве он не безжалостный бандит, не заслуживающий любви? Или в глубине души он все тот же Рафаэль, такой знакомый и в то же время волнующий, способный заставить ее задыхаться от желания и тоски по нему? Проклятие! Холодная, чистая логика должна руководить ее действиями, а не безумная страсть. Что случилось с ней? Почему она тает от его прикосновений? Ей необходимо найти способ бежать, решила она в полудреме, как раз перед тем, как первые лучи солнца просочились в ее комнату. Она сбежит от Рафаэля Леона, и он станет не более чем смутным воспоминанием.

Глава 7

Прошло восемь дней, превратившихся в туманное пятно пустых часов и нескончаемых рутинных занятий, которые позволили делать Аманде, «чтобы занять голову и руки», как ей сказали. Она редко видела Рафаэля и не знала, радоваться этому или нет, но чувствовала некоторое облегчение от того, что удалось избежать повторения того последнего раза.

Когда пурпурные вечерние тени накатывали на деревню, Аманда часто выходила прогуляться, но всегда под охраной. Все равно это лучше, чем оставаться в душном домике, говорила она себе.

Хайме, стороживший Аманду, был высоким крепким мужчиной, одним из доверенных людей Эль Леона. Он постоянно следил за Амандой, ни на секунду не выпуская ее из виду во время вечерних прогулок. Однажды вечером, когда деревья темнели кружевными силуэтами на закатном небе, Хайме отвлекся на небольшую группу мужчин, сгрудившихся вокруг пары дерущихся петухов. Оперение птиц просто восхищало, но Аманда наотрез отказалась смотреть на их бой.

— Нет, — твердо сказала она, — я не собираюсь становиться свидетельницей такого варварского зрелища! Смотрите, если хотите, а я пойду посижу у колодца.

Хайме колебался, явно разрываясь между долгом и желанием посмотреть бой.

— Останьтесь у колодца, где я смогу видеть вас, — наконец произнес он и добавил: — Вы не сможете убежать от меня, сеньора, и нет места, куда вы могли бы бежать, чтобы спрятаться от Эль Леона.

— Хорошо, я останусь у колодца, и я знаю, что не могу бежать сейчас. В любом случае я здесь, где вы можете постоянно видеть меня. — Не дожидаясь его согласного кивка, Аманда повернулась и пошла к колодцу, рядом с которым стояла маленькая каменная скамья. Будет приятно посидеть хоть несколько минут, не чувствуя себя опасной преступницей.

Аманда опустилась на скамью и потянулась за ведром колодезной воды. Недалеко от колодца примостилась небольшая хижина, в которой держали французского пленника, и она увидела его лицо, выглядывающее из окна темницы. «Что они собираются с ним делать?» — лениво подумала девушка, окуная ковш из высушенной тыквы в ведро и поднося его ко рту. Французский солдат находился здесь уже до вольно долго, а Эль Леон вес еще не решил, освободить или убить его. Аманда знала это, потому что иногда по ночам слышала, как Рафаэль и Хуан обсуждали этот вопрос.

Почему-то, даже зная, как сильно Рафаэль изменился за прошедшие годы, Аманда не могла поверить, что он сможет хладнокровно убить человека. Вероятно, пленника просто будут держать еще какое-то время, рассчитывая использовать для получения выкупа. Также Рафаэль собирался использовать Фелипе и, может быть, ее.

Ковш нырнул обратно в полупустое ведро, и Аманда собралась уходить от колодца.

— Сеньорита!

Голос француза остановил ее, и она медленно повернулась. Свет от мигающего фонаря осветил лицо пленника. Он выглядел гораздо старше, чем в тот первый день, когда Аманда увидела его: тревожные складки пролегли по обеим сторонам рта, глаза запали и потускнели. Светлые волосы на лбу слиплись от пота, и он нервно перебирал пальцами, облокотись на подоконник.

— Вы можете поговорить со мной? — спросил несчастный на скверном испанском, и Аманда бросила осторожный взгляд на Хайме, который склонился над птицами и криками подбадривал своего фаворита, не обращая никакого внимания на нее. — Никто другой не хочет, — пожаловался он.

Аманда решительно шагнула к нему.

— Ах, благослови вас Господь, — тихо произнес француз, когда Аманда подошла к окну. — Я видел, как вы гуляете по вечерам, и хотел еще раньше поговорить с вами, но ваш сторожевой пес очень хорошо охраняет вас. — В его тоне было немного циничности и довольно много горечи, и Аманда прониклась к нему симпатией.

— Мой сторожевой пес больше тюремщик, месье. Я здесь тоже пленница.

Светлые брови француза взлетели вверх, и глаза его заблестели в дымном свете факела.

— Тогда, возможно, вы заинтересованы в побеге из этого лагеря так же, как и я, а?

— Конечно, — тихо согласилась она, — но я знаю, что это сейчас невозможно. Даже если бы нам удалось сбежать, до свободы придется преодолеть многие мили лесов и крутых горных тропинок. Как мы сможем найти дорогу?

— Вы забыли? Я гораздо лучше знаком с этой страной, чем многие, так как проехал почти все Богом забытые уголки этой местности.

Бежать. Бежать из лагеря хуаристов и Эль Леона — бежать от Рафаэля. Забавно, что эта мысль вдруг больно уколола ее. Если она уедет, увидит ли она его когда-нибудь снова? Захочет ли она этого?

— Как вас зовут? — торопливо спросила Аманда. — И откуда мне знать, что я могу доверять вам?

— Меня зовут Жан-Жак дю Плесси. Верно, вы не знаете, что можете доверять мне; но ведь и я не знаю, могу ли доверять вам, а? — Он придвинулся ближе к решетке, в его лице и голосе отразилось отчаяние. — Я не хочу умирать, сеньорита, а они расстреляют меня, если я останусь. Зато, если нам удастся сбежать вместе, у нас будут шансы на спасение. Вы прекрасно говорите на их языке, а я нет — мы могли бы пробираться по ночам и отдыхать днем. Я смогу найти дорогу, если вам удастся вывести нас отсюда. Есть какой-нибудь способ?

— Я… я не знаю, но могу попытаться. — Аманда украдкой бросила взгляд через плечо и замерла. Хайме с мрачным видом приближался к хижине, и она, прежде чем отойти от окна, торопливо пообещала французу подумать о побеге.

— Не просто думайте об этом, — бросил он в ответ. — Наши жизни могут зависеть не только от мыслей, но и от действий.

Однако в последующие дни Аманда обнаружила, что ей становится всё труднее сделать хоть что-то. Когда Рафаэль вернулся и Хайме сообщил ему, что она разговаривала с французским пленником, он просто взорвался от ярости, перепугав Аманду до смерти. Ее вечерние прогулки были сокращены и определены их строгие границы — подальше от хижины, в которой содержали француза.

Дни, долгие и жаркие, сменялись прохладными ночами, когда свежий горный ветерок давал хоть какое-то облегчение от жары, и Аманда была рада, что носит открытые легкие платья мексиканок, а не застегивающиеся под самым горлом прилегающие платья, к которым привыкла. Вопреки постоянному напряжению, ставшему теперь частью ее жизни, и опасению, что она останется здесь навсегда либо, того хуже, ее отдадут, как дойную корову, правительству Хуареса, Аманде удавалось внешне сохранять холодное спокойствие, которое, она знала, так бесит Рафаэля.

Он хочет, чтобы она сломалась, чтобы молила его о защите и милосердии, но этому не бывать! Рафаэль Леон-и-Бове сто лет как превратится в прах, прежде чем она снова уступит и позволит ранить свою гордость. Это стало битвой характеров, которую Аманда намеревалась выиграть, вот почему мысли о побеге, смутные, неопределенные планы, которые обычно быстро отбрасывались из-за неосуществимости, постоянно крутились у нее в голове. Она убежит из этого лагеря и от человека, преследующего ее по ночам во сне, говорила себе Аманда снова и снова. Тогда ей удастся забыть, что Эль Леон вообще существует.

Вот только временами это казалось чрезвычайно трудным, особенно когда черты Рафаэля, которого она когда-то знала, проступали отчетливее, словно специально, чтобы смущать и ослаблять ее. С его враждебностью она могла легко справиться, могла без усилий противостоять ему и даже получать от этого удовольствие, но в моменты, когда Эль Леон становился Рафаэлем Леоном, ее другом и товарищем детских игр, Аманде приходилось очень трудно. Ей хотелось снова смеяться вместе с ним, радоваться золотым дням и серебряным ночам с человеком, который понимает ее. Прошло так много времени с тех пор, как она была действительно близка с кем-то, кроме Марии, с тех пор, как могла доверять другому, и ей не хватало этой близости. Находиться так близко и в то же время так далеко от простой возможности общаться без необходимости взвешивать каждое слово и действие — вот мучение.

Погруженная в свои мысли и поглощенная трогательной красотой кружевных веток деревьев на фоне темно-фиолетового неба, Аманда заметила подошедшего Рафаэля, только когда он заговорил.

Она опять стояла у окна, как бесценная фарфоровая статуэтка на фоне величественных мексиканских гор. Янтарные глаза Рафаэля скользили по чистой линии ее щеки, слегка вздернутого изящного носика и нежным пухлым губам, которые могли приоткрыться от хриплого смеха или жарких стонов страсти… и он не смог промолчать.

— Ты самая красивая женщина, какую я видел в своей жизни, querida[20].

Секунду она стояла неподвижно, глядя в окно, как будто не слышала его, потом медленно повернулась и посмотрела ему в лицо, ее голубые глаза встретились с его взглядом.

— Gracias.

Единственное слово на мгновение повисло в воздухе, словно вибрируя от богатства значений, которые Аманда не могла выразить, и Рафаэль понял ее непроизнесенные слова, как всегда понимал, когда они были детьми.

— Я всего лишь сказал правду.

Он был близко, слишком близко; Аманда ощущала его теплое дыхание на своей шее, когда они стояли лицом к лицу в полутемной комнате. Все ее чувства обострились, все, что находится вокруг, казалось, слилось в туманном вихре.

Вечерний бриз принес в дом острый запах вечнозеленых деревьев и нежный аромат цветов, растущих у самой дороги. Мелодичная песня ночных птиц в густой листве только дополняла картину природы. Ежедневные ливни сделали воздух свежим, чистым и прохладным.

Аманда содрогнулась то ли от холода, то ли реагируя на близость Рафаэля. Сухая ветка в огне треснула и рассыпала дождь искр на камни и глиняный дымоход очага, отвлекая ее внимание от неотразимого взгляда Рафаэля.

— Это всего лишь полено в огне, — пробормотала Аманда без всякой необходимости. Рафаэль согласно кивнул; его изящные пальцы скользнули по ее кремовым плечам, открытым благодаря белой крестьянской блузе, которую она носила. У Аманды перехватило дыхание, но она все же смогла запинаясь произнести:

— Странно, не правда ли, как дни могут быть такими теплыми, а ночи настолько холодны, что приходится топить камин?

Что он делает с ней, в смятении подумала девушка, и почему она не сопротивляется его соблазнительному прикосновению, почему придвигается все ближе? Боже, это просто безумие! Эль Леон не Рафаэль, и он опасен. Это тот самый человек, который холодно игнорировал ее все прошедшие недели, выносил суровые суждения и отдавал приказы; тот самый человек, который держал ее жизнь в своих твердых руках — руках, которые привлекали ее все ближе…

Дрожа от незнакомого огня, распространявшегося из глубины до самых кончиков пальцев, Аманда застонала, сдаваясь. Она была игрушкой, глупой игрушкой, но у нее не находилось силы воли противостоять ему. Не сейчас, когда ей так отчаянно нужен кто-то, когда она испугана, одинока и окружена неизвестностью, которая поднимается словно чудище в темноте ночи. Он нужен ей, нужны его сила, уверенность и утешение. Но где же ее решимость победить любой ценой? Исчезла, как дым на ветру.

Осталась только эта мучительная жажда глубоко внутри ее, желание находиться как можно ближе к нему, чувствовать его сильные руки, обвивающие ее плечи, и его губы, прижимающиеся к ее губам, открывающимся, как цветок под утренним солнцем.

Эта сладостная капитуляция вызвала ответ в Рафаэле, и он прижал ее к себе. Если Аманда была не в силах противостоять ему, то он чувствовал себя еще более беспомощным в борьбе со своим вожделением. Бог свидетель, он так старался все эти недели, но, когда они остались вдвоем в одной комнате, все же не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к ней. Как будто какая-то неведомая сила влекла его к ней, мощная сила, которой он не мог, да и не хотел долго сопротивляться. Не важно, за кем она была замужем, не важно, что она, не медля ни секунды, предаст его ради своей свободы; он должен обладать этим хрупким волшебным созданием, которое околдовало его много лет назад.

В его руках она трепетала, словно испуганный котенок, и в то же время доверчиво прижималась к нему. В какой-то момент Рафаэль даже удивился, почему она ведет себя как испуганная девственница. Она ведь была замужем за Фелипе, так? И они провели вместе брачную ночь. А Фелипе не остался бы в стороне, в этом он уверен. Может быть, он причинил ей боль? Или она просто из тех женщин, которых нужно каждый раз уговаривать? Что ж, ему хорошо знакома эта игра.

— Аманда, mi amante, позволь, я покажу тебе, — пробормотал он ей на ухо. Его горячее дыхание и обжигающие губы заставили ее трепетать в предвкушении. Закрыв глаза и откинув голову, Аманда обняла широкие плечи Рафаэля, пальцы впились в его кожу.

Как может она быть такой горячей и такой холодной в одно и то же время, ощущать этот трепещущий экстаз и непереносимую боль? Она чувствовала, как ее захватывает водоворот страсти, которую больше она не пыталась отрицать.

Был только Рафаэль, и только бархатное одеяло ночи, укрывающее их своими мягкими складками. Он поднял Аманду на руки и отнес в маленькую комнату. Свет от очага тянулся туда крошечными трепещущими пальчиками, но недобирался до темных углов, и его бледное сияние смягчало суровые черты Рафаэля, когда он нежно положил ее на постель.

Он склонился над ней, и ее ищущие пальцы пробежали по знакомым линиям его лица, едва касаясь высоких скул, к чувственному изгибу губ. Все это время она ощущала его страстный взгляд, это расплавленное золото кошачьих глаз под ленивыми веками. Биение ее сердца превратилось в неистовый, бешеный стук индейских барабанов.

Ни одного слова не было произнесено, и ни слова не было нужно, когда Рафаэль лег рядом с Амандой.

Его большое тело оказалось так близко, что она чувствовала его жар. Он нежно привлек ее к себе, так что она касалась его всем своим трепещущим телом. Почувствовав ее дрожь, он стал нашептывать нежные бессвязные фразы, чтобы успокоить и утешить ее. Рафаэль говорил по-испански; слова, которые прозвучали бы глупо и напыщенно по-английски, превратились в лирический напев, прекрасный и чувственный.

Они долго лежали, просто обнимая друг друга, его руки гладили и ласкали, погружаясь под кружевной вырез корсажа, а потом уступали место губам, целующим ее атласную кожу. Он целовал ее закрытые глаза, нос, его руки ласкали ее спину, все крепче обнимая ее, и когда его губы опустились от уха вниз, к бешено пульсирующей жилке у основания шеи, Аманда не смогла сдержать стон наслаждения.

Она повторяла его имя, инстинктивно выгибаясь, когда его горячие поцелуи пробирались к пику ее груди. Это был восхитительный экстаз, не похожий ни на что из того, что она раньше испытывала, и Аманда покорилась сметающему все порыву желания. Она обеими руками обхватила его, а он ласкал языком ее грудь; ее пальцы, словно кинжалы, вонзались во вздувшиеся мускулы на его плечах.

Огонь и лед — она была горячей и холодной, пылала и дрожала. Ее блузка куда-то исчезла. Прохладный ветерок обдувал кожу, а Рафаэля почему-то не было рядом. Ее глаза лениво открылись, чтобы увидеть его силуэт на фоне света из соседней комнаты, и Аманда жадно наблюдала, как он торопливо сбрасывает одежду.

Вот уже снята рубашка, его руки расстегнули ремень… Кровать возмущенно скрипнула, когда Рафаэль встал на колени на ее край, словно бронзовый бог или античная статуя, идеально вырезанная и прекрасная. Быстрые слезы обожгли глаза Аманды — это он вызывал в ней такие необыкновенные чувства; потом все ясные мысли исчезли, потому что Рафаэль обнял ее и прижал к своему телу.

— Дай мне посмотреть на тебя, Аманда, — хрипло пробормотал он, и она покраснела, когда он начал снимать с нее одежду. Ярко расшитая юбка была стянута с бедер и разноцветным озерцом упала на пол, а его внимание вернулось к оставшемуся на ней белью. Из-за жары Аманда не носила сорочку, только тонкую нижнюю юбку, почти не скрывавшую тело от его взгляда.

Ей бы следовало смутиться, но Аманда увидела выражение его глаз и ощутила гордость, что может вызвать такое восхищение. В то время как руки Рафаэля медленно стягивали ее нижнюю юбку, Аманда не отрываясь смотрела в его глаза. Она дрожала от желания и предвкушения, смешанного с неуверенностью, пока Рафаэль, прочтя эти чувства в ее затуманенных глазах, не опустился на нее.

Рафаэль целовал ее нежно и ласково, нетерпеливо, но стараясь не набрасываться на нее. А когда почувствовал, что она начинает отвечать ему, чуть подвинулся, стараясь вставить колено между ее стиснутыми бедрами.

— Откройся мне, любовь моя, — уговаривал он, обнимая ее сильнее. Она послушалась, а потом замерла в испуге, почувствовав давление его желания.

Ее длинные ресницы распахнулись, и она удивленно посмотрела на него. В ее синих глазах был необъяснимый страх, и Рафаэль нахмурился. Она не играла, и он подумал, не причинил ли ей боль Фелипе. Это так похоже на него, подумал он. Его брату нравилось причинять боль. Что ж, он не новичок в этом и знает, как заставить страхи Аманды исчезнуть и распалить ее страсть.

Рафаэль решительно набросился на рот Аманды с обжигающими поцелуями, от которых она ослабела и ей стало трудно дышать. Когда его губы огненной дорогой страсти переместились от одного напряженного соска к другому, она уже больше не боялась. Ее стройные бедра приподнялись, чтобы прижаться ближе инстинктивным неосознанным движением, и Аманда с радостью приняла его первый сильный толчок.

Застонав, кусая нижнюю губу, чтобы не закричать, она впилась ногтями в его спину, когда он встретил барьер ее девственности. Аманда дрожала, но все еще крепко обнимала его, желая, чтобы он поскорее положил конец этой пытке ожидания, чтобы выполнил обещание страсти.

Сначала Рафаэль не мог поверить, что она все еще девственница. Почему? Вопросы вертелись в его голове, но все уже случилось, так что он поймал ее рот своим, почувствовав вкус крови там, где она кусала губы. Он сделал быстрое движение вперед, и Аманда вскрикнула в его губы, когда он полностью вошел в ее мягкую бархатную глубину.

— Ш-ш, любовь моя, mi amante, — хрипло прошептал он, заставляя себя не двигаться внутри ее.

Сделав глубокий, прерывистый вдох, Рафаэль стал гладить ее волосы и лицо, нежно целовать, а когда она наконец начала двигаться под ним, предупредил:

— Я не смогу сдерживаться, если ты продолжишь делать это, милая Аманда.

— Тогда не надо, — был ее ответ.

Он застонал, и ритмичные неистовые движения унесли их обоих на самую вершину блаженства. Боль ушла, как будто ее никогда не было, и Аманда отвечала со всем огнем и страстью, какими обладала. Ей казалось, что он недостаточно глубоко проникает в нее, она желала его всего и любила с такой нежностью, что у нее на глазах выступили слезы. Как могла она полюбить так быстро? Или она всегда любила его, но не знала этого?

И вопрос и ответ тут же были забыты, едва трепет экстаза охватил ее с головы до ног. Твердое мужское естество Рафаэля стало двигаться так быстро, что она не могла больше терпеть — дикий напор освобождения, такого совершенного и стремительного, оставил ее оглушенной и трепещущей, заставив выкрикнуть его имя, когда она воспарила над вершинами к всепоглощающему удовлетворению.

Медленно, очень медленно, Аманда выбиралась из глубин ленивого удовольствия. Открыв глаза, она увидела лукавый взгляд Рафаэля, направленный на нее. Он провел пальцем по ее лбу, носу и вниз, к губам, и улыбка приподняла уголки его губ.

— Ты нескончаемый источник сюрпризов, querida. — Он подвинулся, чтобы лечь на бок рядом с ней, но его руки продолжали обнимать ее влажное тело. — Такая холодная внешность, и такой огонь внутри, — пробормотал он как бы про себя и, увидев ее удивленно сдвинутые брови, пояснил: — Я никогда не думал, что ты такая безудержная в постели, Аманда. Ты оставила на мне следы, которые мне будет нелегко объяснить.

Тут Аманда увидела большие багровые кольца на его шее и плечах и смутно вспомнила, как зарывалась лицом в его тело, чтобы заглушить свои крики. Она покраснела и осторожно прикоснулась пальцем к следам, оставленным ее зубами.

— Прости. Я… я не знаю… — Она запнулась, смущенная, и отвернулась от его улыбающегося лица.

— Ах, не извиняйся, любимая! Я просто дразнил тебя. Я буду с гордостью носить эти следы и сожалеть, когда они поблекнут. — Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. В тусклом свете Аманда узнала нежное выражение в его глазах.

Может ли быть так, что он любит ее больше, чем готов признать? Такой шанс есть, и сердце Аманды готовилось рисковать многим, чтобы победить, хотя она и знала, что ей придется очень постараться.

Повернувшись, она всем телом прижалась к нему и обвила его руками, стараясь слиться с его телом.

— Когда следы поблекнут, я оставлю новые взамен, — дерзко ответила она. Рафаэль хмыкнул, и она набросилась на него с шутливой яростью; ее спутанные темные волосы разметались по плечам, когда она встала на колени над ним. Схватив за запястья, Аманда пригвоздила его к матрасу, ее обнаженная грудь соблазнительно раскачивалась прямо перед его лицом. — Теперь ты мой пленник, — решительно заявила она и испуганно взвизгнула, когда он быстро повернулся и она оказалась под ним, а он поставил свои мощные колени по обеим сторонам ее тела.

— Ты что-то сказала? — со смехом спросил Рафаэль, и Аманда с насмешливой дерзостью показала ему язык. — Ах, от такого приглашения я не могу отказаться, querida.

Смех в их глазах постепенно сменился желанием, и когда Рафаэль с томной решимостью соскользнул с тела Аманды, она ответила с огненной страстностью, мгновенно возбудившей их обоих. Еще долго » ночной темноте комнаты маленького домика эхом раздавались нежные стоны и вздохи наслаждения, и ни один из них не заметил, когда пламя в очаге превратилось в холодный серый пепел.

Солнечный свет, яркий и слепящий, настойчиво проникал сквозь веки Аманды, и она перевернулась, чтобы зарыться лицом в подушку. Между бедрами ощущалась легкая боль, и она вскинула голову, вспомнив прошлую ночь. Рафаэль. Где он? Единственным признаком того, что он провел ночь в ее постели, была неглубокая вмятина в матрасе, где его тело лежало рядом с ней.

Боже! Что она наделала? Что он теперь о ней подумает? Бесчисленные вопросы сыпались на нее со всех сторон. Но что толку думать, когда все, что она могла вспомнить, — это нежная пытка его рук на ее теле, трепет его твердых губ на ее губах и безудержное освобождение, которое он приносил ей снова и снова.

— Сеньора?

Аманда резко повернула голову и увидела Хуану, стоящую на пороге с наигранно невозмутимым выражением на лице.

— Si. Что ты хочешь? — выпалила Аманда и тут же устыдилась своей резкости. — Извини, Хуана, — сказала она, — думаю, я еще не до конца проснулась.

Неубедительная отговорка. Аманда знала, что служанка поняла это, и завернулась плотнее в одеяло.

— Эль Леон хочет, чтобы вы присоединились к нему как можно скорее, сеньора. — В глазах Хуаны промелькнул огонек сочувствия.

Сочувствие? Аманда была уверена, что ошиблась. С чего бы кому-то жалеть ее? Правда, она больше не девственница, но женщина не могла знать об этом, если только Рафаэль не сказал ей, а Аманда почему-то была уверена, что он этого не делал. Ожидаемой реакцией была бы насмешка или даже неприязнь, но не жалость.

Но когда Аманда оделась и вышла из дома на залитую солнцем улицу, чтобы пройти к колодцу, где ждал Рафаэль, ей сразу стала ясна причина. Дрожь пробежала по ее спине, когда Аманда увидела небольшую группу людей, и она замедлила шаги.

Почему он делает это, с болью подумала Аманда, и как он мог превратиться из нежного мужчины, которого она так близко познала прошлой ночью, в этого холодного, сурового незнакомца, стоящего словно бог мщения, готовый вынести приговор другому человеку?

С колотящимся сердцем Аманда перевела взгляд с обреченного пленника-француза на главаря хуаристов. Суд — пародия на суд, презрительно усмехнулась она про себя — и заранее известный приговор. Ее взгляд вернулся к Жан-Жаку: в резком свете дня она видела, как он отчаянно молод и как мужественно старается сохранить отважный вид. За дни, проведенные в заточении в тесной лачуге, он стал бледнее и слабее и стоял сейчас, сцепив руки за спиной, под кружевной тенью дерева.

— Подойди сюда, Аманда. — Рафаэль — нет, Эль Леон — протянул руку.

Медленно подходя к нему, Аманда чувствовала на себе умоляющий взгляд француза. Боже, она просто не может позволить ему умереть, не попытавшись спасти его; да и верит ли она на самом деле, что он совершил все те ужасные вещи, в которых его обвинил Рафаэль? Чем доказано, что он участвовал в нападении на мексиканскую деревню?

Но когда плачущая женщина опознала его как человека, зверски убившего ее мужа и маленького сына, Аманда не могла отрицать очевидного. Сам Жан-Жак дю Плесси не нашел никаких оправданий, кроме того, что просто следовал приказам.

— У меня не оставалось выбора, — заявил он, и его слова были адресованы Аманде, а не Эль Леону. — Если бы я отказался, мои командиры расстреляли бы меня. Разве не так поступают в вашей армии? — Он умоляюще развел руками. — Я сказал вам все, что знал; неужели меня убьют за то, что я выполнял приказ?

Аманда порывисто повернулась, чтобы взглянуть в лицо Рафаэля, но он не смотрел на нее, лишь сделал знак своим людям. Француза грубо опустили на колени.

Она должна сказать что-то сейчас, иначе будет слишком поздно. Если Рафаэль отдаст приказ…

— Рафаэль! Эль Леон! Подождите! — Аманда проигнорировала ледяной гнев в его глазах и мрачно стиснутые губы. — Это война! Господи Боже мой! Разве вы не понимаете — он сделал только то, что и вы могли бы сделать!

— Аманда, ты только что слышала рассказ сеньоры Гарсия о подвигах твоего бравого француза, а также его признание. Разве это не меняет дело? Почему, ты думаешь, я велел привести тебя сюда? — Его голос превратился в низкий рык. — Я хотел, чтобы ты узнала все сама и не винила меня в этой казни.

Все произошедшее потом она запомнила до конца своих дней; упирающегося Жан-Жака оттащили к дереву и привязали, глаза закрыли черной повязкой. Его голос прерывался, когда он умолял сохранить ему жизнь под резкий треск шести ружей, обмякшее тело медленно рухнуло в пыль.

Оглушенная, Аманда на мгновение закрыла глаза. Почему он не сказал ей, что собирается сделать? Хотел показать, что он все еще грозный Эль Леон, а не Рафаэль, ее возлюбленный? Он поймет, что она запомнит это и никогда не забудет…

А Рафаэль подумал, что никогда не забудет, как Аманда смотрела на него — так, как если бы он был худшим из демонов ада. Ее презрительные слова ранили его, как острые кинжалы, и он почти пожалел о необходимости своих действий.

— Ты убийца, Эль Леон, и я никогда не прощу того, что ты сделал сегодня.

Глава 8

Каким-то образом — позже она не могла понять, как именно, — Аманда вернулась в дом и разразилась безудержными рыданиями.

— Ах, pequita, pequita, — снова и снова утешала ее Хуана, прижимая дрожащую девушку к своей пышной груди и похлопывая по спине. Эти движения так напоминали ей Марию, что Аманда почувствовала себя еще более несчастной. Смерть не была для нее внове, да и казнь француза не оказалась совершенно неожиданной, но ее потрясла бесчеловечность произошедшего. Как он мог? Как мог Рафаэль совершить такое?

— Я ошиблась! — гневно рыдала она. — Он бессердечное чудовище!

— Для некоторых — возможно, — пожала плечами Хуана, — но для остальных он человек, который принес им справедливость. Какое возмещение получила сеньора Гарсия за смерть своих мужа и сына? Только око за око, pequita. А ведь есть многие, кто не получил даже этого. Нет, может быть, это и не лучший, но единственный выход, который у нас есть сейчас. Скоро…

— О si! Manana! В Мексике все manana, только завтра никогда не наступает, не так ли? — с горечью спросила Аманда.

Хуана внимательно посмотрела на нее.

— Manana означает всего лишь «не сегодня», — спокойно произнесла она, и Аманде нечего было возразить. Это была часть самой сути Мексики, ее философия, и ей пришлось признать, что перед лицом всех их напастей мексиканцы очень неплохо держатся. Постоянные войны и мятежи, казалось, дали им внутреннюю стойкость, тщательно скрываемую под внешним услужливым одобрением. Загнанные в угол, мексиканцы сражались любым доступным оружием.

Презрительные слова дяди Джеймса мгновенно всплыли в ее памяти: он заявлял, что большинство населения Мексики хотело видеть Максимилиана своим императором.

«Ба, да этим невежественным крестьянам внушает благоговение сама мысль о королевской власти, — говорил он. — Они не желают, чтобы какой-то чертов индейский выскочка управлял их страной! Все это только пропаганда, устроенная ловким парнем Хуаресом».

Аманда верила ему. До этого Соединенные Штаты только-только начали оправляться после опустошительных последствий Гражданской войны, у них не было времени ввязываться в неопределенную политику их южного соседа; зато теперь, когда война осталась позади и началась Реконструкция, Соединенные Штаты обратили свое внимание на Мексику, и им не нравилось, что французы оказались так близко к их границам. С поддержкой Соединенных Штатов Хуарес легко мог победить. Но так ли это?

Ей иногда было трудно вспомнить, что ее мать тоже была мексиканкой, а она сама — часть этой раздираемой войной страны. Аманда всегда думала о себе как об американке, а ее дядя изо всех сил старался игнорировать ее мексиканские корни. Только Мария временами напоминала о них. В итоге Аманда не знала, что должна думать, что чувствовать.

Испанские предки Луизы Камерон построили свои дома в непроходимых лесах Мексики задолго до того, как появились Соединенные Штаты, и некая заносчивая надменность просочилась сквозь многие годы, доставшись даже Аманде. Она понимала кипящее возмущение, которое испытывали мексиканцы в отношении французов и даже Соединенных Штатов, понимала их неприятие любой интервенции, какими бы благими ни являлись ее намерения.

Но Стивен Камерон тоже был частью ее, и упрямая стойкость отца не позволяла ей покорно, смириться с судьбой. Владея Буэна-Виста, Стивен прошел через такие трудные времена, которые сломили бы менее стойкого человека, и Аманду наполняла решимость сделать то же самое. Любовь к ранчо всегда направляла ее и даже заставила вступить в ненавистный брак, который в конце концов привел ее в этот отдаленный горный лагерь. У судьбы извращенное чувство юмора, раздраженно подумала она.

Теперь, в лагере хуаристов, само ее существование — тонкая нить, которая может оборваться в любой момент, а она не в состоянии думать ни о чем, кроме Рафаэля, будь он проклят! Она ненавидела его даже тогда, когда не могла отрицать своего влечения к нему.

Прошла неделя с казни француза, неделя натянутого перемирия, прерываемого вспышками враждебности.

— Я не понимаю, почему бы тебе просто не отпустить меня! — бросила Аманда Рафаэлю туманным утром, когда темные и зловещие грозовые тучи, собравшись над горизонтом, закрыли горные пики. Она вихрем метнулась от окна. — Если бы ты не был так глуп и мог видеть дальше своего носа, ты бы понял, что это бесполезно.

Доведенный до предела, Рафаэль в конце концов потерял терпение. Он вскочил на ноги, стул с грохотом рухнул на пол. Тарелки на столе подпрыгнули и разлетелись на множество осколков, а Аманде едва удалось увернуться, когда он набросился на нее.

Испуганная такой неистовой реакцией, Аманда подумала о том, чтобы попросить пощады, но тут же вспомнила француза, и ее решимость укрепилась яростью.

— Свяжи мне руки и завяжи глаза, если собираешься казнить меня! — с вызовом выкрикнула она, протягивая ему руки и игнорируя кровожадный блеск в его сузившихся янтарных глазах. Легкая дрожь в голосе выдала ее, но если Рафаэль и заметил это, то не обратил внимания, а только гневно посмотрел на нее. Он с трудом контролировал себя: руки его сжались в огромные кулаки, а стиснутые от злости губы казались белой чертой на фоне бронзового лица.

— Ах ты, маленькая мегера, — выдавил он наконец, — да если бы у тебя была хоть капля здравого смысла, ты бы сразу заткнулась!

— О-о? А я-то думала, мы единогласно решили, что у меня нет здравого смысла. Мне нужно показывать, а не говорить… — Едва произнеся эти слова, она пожалела, что сказала их.

— Я действительно забыл! — рявкнул в ответ Рафаэль и схватил Аманду раньше, чем она успела увернуться. Заметив, как дергается мускул на его скуле, Аманда стала вырываться еще яростнее, в ее глазах горел настоящий страх. Она зашла слишком далеко и вдруг поняла, что не готова к последствиям.

— Пусти меня! — Она яростно пыталась ударить его, но попадала только в воздух — Рафаэль уворачивался с поразительной легкостью. Неожиданно железная рука обвилась вокруг нее так крепко, что она не могла дышать. Противник усиливал хватку с каждым ее движением и ослаблял, только когда она замирала, поэтому Аманда в конце концов затихла. — Пусти меня, — всхлипнула она, повисая на его руке, как сломанная кукла, и чувствуя себя до смешного беспомощной. Но что она могла поделать? Рафаэль был гораздо сильнее. И тут ей вспомнился детский голос из прошлого: «Когда кто-то больше и сильнее, Аманда, ты должна быть умнее». Да-да, она вспомнила! Это Рафаэль говорил ей, как поступать, если случится что-то вроде этого, и Аманда поняла, что досконально следует его инструкциям.

Быстро схватив его большой палец одной рукой, она нырнула назад, прежде чем он успел понять, что происходит, и, как змея, вывернулась из его рук. Удивленный, Рафаэль промедлил всего одно мгновение; его обычную моментальную реакцию обманула ее кажущаяся покорность. Взмах пестрых юбок, и Аманда, нырнув в окно, исчезла.

— Будь я проклят, — выдохнул он и улыбнулся. Ну что за отважная, дерзкая маленькая стерва! Черт его побери, если он не восхищался ее духом.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Рафаэль решил пойти за ней. Ей не уйти далеко, да это и не важно, потому что он может выследить кого угодно в любой местности. Он научился искусству следопыта много лет назад, когда выживание было даже более важно, чем сейчас. Аманде только пойдет на пользу, если она убедится, что убежать от него невозможно. Это суровая страна, с крутыми обрывами и отвесными скалами, обманчивыми благодаря своей красоте. Аманда очень быстро поймет, насколько она неподготовлена и как сильно нужен ей он.

Прошел почти час, прежде чем Рафаэль отправился за беглянкой. К этому моменту она уже окончательно заблудилась и жалеет, что не осталась в лагере, решил он, идя по ее следу. Он даже подумал, не оставить ли ее в горах на ночь, одну в темноте… но тут один из его людей принес весть, что французы неподалеку. Если Аманда наткнется на них…

Рафаэль, мотнув головой, отбросил эту мысль и зашагал быстрее.

Ветер крепчал, гроза подбиралась все ближе, черные тучи неслись над горными пиками и верхушками деревьев. Редкие ослепляющие вспышки молний, похожие на ружейные выстрелы, на мгновение рассекали небо, и Рафаэль заволновался, не решила ли Аманда отдохнуть под каким-нибудь деревом. Да нет, она достаточно осторожна. В конце концов, она выросла на ранчо в Техасе, где молнии часто попадали в самые высокие деревья и убивали скот, по глупости забившийся под их ветки.

Капля дождя упала на землю, потом другая, а за ней настоящий ливень обрушился на Рафаэля, пока он шел по следу Аманды. Бормоча проклятия, он двинулся быстрее. Черт ее побери, если он идет по круговому следу и она уже вернулась в дом и смеется над ним, тогда он поколотит ее без всякой жалости.

Всего за несколько минут его одежда промокла до нитки, и Рафаэль начал беспокоиться. Что, если Аманда прячется в местности, где часто случаются оползни или селевые потоки, способные превратить невинный на вид ручеек в неистовую реку? Если она попадет в такой поток…

Дождь заливал ему глаза, смывал все следы. Опустившись на корточки, надвинув шляпу, чтобы прикрыть глаза, и держа руку на рукоятке ножа, висящего на поясе, Рафаэль неожиданно заметил впереди проблеск чего-то белого. Он повернулся с грацией пантеры и бросился туда.

Аманда шла, спотыкаясь, по камням и грязи, ослепленная хлещущим дождем; мокрые пряди волос закрывали глаза. Рубашка и юбка, мокрые и тяжелые от воды, облепили ее дрожащее тело, и воздух, всего несколько минут назад душный и жаркий, теперь стал почти нестерпимо холодным. Ветер продувал ее насквозь, зубы стучали от холода, но Аманда отчаянно продвигалась вперед. Так близко к свободе она оказалась в первый раз за много-много дней после смерти Фелипе и своего похищения. Свобода никогда не казалась ей такой драгоценной, как сейчас, — и такой далекой.

Аманда резко остановилась и едва не задохнулась, когда поняла, что балансирует на краю пропасти. Многие мили поросших лесами склонов и зубчатых скал тянулись насколько хватало глаз, и она всхлипнула от страха и разочарования, когда поняла, что, наверное, вместо того чтобы двигаться к Монтеррею, удаляется от него. Ее дрожащие ноги отказывались слушаться и мешали отойти от края обрыва. Ей показалось, что она окаменела.

Стоя на краю, она увидела краем глаза какое-то движение внизу. Солдаты на лошадях — французские легионеры! Возбуждение охватило ее, и Аманде удалось помахать им в надежде привлечь внимание. Они отвезут ее в Монтеррей, и тогда она спасется от этих гор и от Эль Леона.

Набравшись храбрости, Аманда наконец смогла вернуть жизнь своим ногам и сделать осторожный шаг от каменистого края обрыва, как вдруг услышала над головой угрожающий грохот. Взглянув вверх, она успела только вскрикнуть, как град камней обрушился на нее с неистовой силой и смел с края скалы в небытие.

Эхо крика, повисшее в воздухе, привлекло внимание Рафаэля. Он вскинул голову, перестав изучать следы на земле. Его тело среагировало раньше, чем мозг успел осмыслить происшедшее. Это был крик Аманды, а не какого-нибудь животного. Человеческие крики отдаются эхом, а звериные — нет. Аманда… вдруг она ранена? Madre de Dios, если бы он только успел вовремя!

Но он не успел. Рафаэль пересек холм и в тот же момент увидел, как она падает с края скалы и исчезает. Он бросился вниз с холма, не думая о себе, не обращая внимания на то, что острые камни разрывают его одежду и кожу. Ни разу за все эти годы он не чувствовал такого всепоглощающего страха, и осознание этого потрясло его до глубины души.

Аманда… снова и снова он повторял это имя, пока оно не стало звучать как молитва. Всего несколько секунд пролетело с момента, как он услышал ее крик, — и целая вечность. Время не имело значения, не имело границ. Секунды стали минутами, а минуты — часами.

Оказавшись на краю обрыва, Рафаэль посмотрел вниз. Тошнота подступила к горлу, когда он увидел последствия безжалостного камнепада. Никто не может выжить в таком обвале, особенно хрупкая девушка.

— Аманда! — Слово исторглось из него как крик раненой пантеры, а он даже не заметил этого. Dios! Он никогда не говорил ей, что любит. До этого момента он не признавался в этом даже самому себе.

Еще один рокочущий звук, и, инстинктивно оглянувшись через плечо, Рафаэль успел броситься на землю прежде, чем град камней снова обрушился со скалы.

Несколько случайных камней попали в его лежащее ничком тело и руки, защищающие голову, а когда он сел, его внимание привлекло белое пятно примерно в двадцати футах внизу. Рафаэль подполз к краю и, заглянув вниз, увидел небольшую площадку на склоне горы, защищенную выступом. Каким-то образом Аманде удалось приземлиться на этот уступ. Он увидел ее, распростертую, как сломанная кукла, на груде камней. Жива ли она еще, или камнепад убил ее?

Надежда, как цветок, побитый последней зимней бурей, снова подняла свою израненную голову, и Рафаэль торопливо принялся за работу. Он срезал спутанные лианы с ближайших деревьев и связывал в подобие веревки, надеясь, что она выдержит вес их двоих. Рафаэлю понадобилось больше часа, чтобы сделать веревку достаточной для двадцатифутового спуска длины. По крайней мере, дождь наконец прекратился: значит, камни быстро высохнут и не будут такими скользкими.

Вместе с готовой веревкой появилась проблема, как закрепить ее. Рядом с обрывом не росло ни одного дерева, а чтобы привязать к большому камню, веревки не хватало. Не зная, что делать, Рафаэль с нарастающим отчаянием смотрел на упавший ствол, когда-то росший в расщелине скалы.

— Черт, почему оно не может все еще торчать там? — пробормотал он, глядя на бревно и широкую гранитную расщелину. Пристально вглядываясь в нее, он увидел решение проблемы. Понадобилось всего несколько минут, чтобы накрепко обвязать веревкой крепкий ствол, положить его над расщелиной и, пропустив веревку в щель, опустить конец к каменному уступу внизу. Все же, не веря, что бревно останется на месте, Рафаэль вбил большой плоский камень перед ним, чтобы оно не скатилось вперед, к краю скалы.

На мгновение он остановился, обессиленный работой, и, сделав глубокий вдох, снова взглянул с обрыва на Аманду. Она по-прежнему не двигалась.

— Проклятие! Она должна жить! — тихонько пробормотал он по-испански, по-английски и даже по-французски, и его проклятия прозвучали почти как молитвы.

Схватив скрученные лианы обеими руками, Рафаэль проверил их на прочность и, наконец, спустился по каменному склону. Длины веревки не хватало, чтобы обвязать ее вокруг талии, и, если его хватка ослабнет, он рухнет на острые камни внизу. От силы его рук теперь зависела жизнь и его и Аманды.

Гроза прошла, и теперь солнце нещадно палило его спину и плечи. Не было слышно ни одного звука, кроме стука сапог по граниту и его тяжелого дыхания. Рафаэлю казалось, что он висит на краю мира перед лицом бесконечности, один на гигантской ладони, которая в любой момент может наклониться и сбросить его в небытие.

«Толкай и прыгай, толкай и прыгай; не дергай веревку слишком сильно, а то она может оборваться; не позволяй влажным ладоням скользить, а то упадешь», — снова и снова повторял он себе эти простые правила выживания.

Наконец под ногами оказалась твердая почва; жгучий пот заливал глаза, и он с трудом дышал.

На четвереньках, не замечая острых камней, нещадно вонзающихся в тело, Рафаэль пополз к Аманде.

Проклятие, она была такая белая и неподвижная! Закрытые глаза казались фиолетовыми синяками на фоне бледной кожи, кровь струилась из порезов и царапин. Он обнял ее, баюкал в своих руках, убирал волосы с лица, постоянно повторяя ее имя.

— Аманда… querida… поговори со мной. — Его голос прерывался от эмоций, и он, нетерпеливо откашлявшись, заставлял ее очнуться. В конце концов, Аманда застонала, ее голова чуть повернулась, и ресницы дрогнули. Это чудо, но она пережила камнепад.

Рафаэль проверил, не сломаны ли у нее руки и ноги, потом легонько пробежал руками по бокам. Ничего? Это больше чем чудо, решил он. Его пальцы нежно ощупали ее голову и обнаружили большую шишку — когда он дотронулся до нее, Аманда застонала. Не слишком высокая цена за выживание в падении на камни с двадцатифутовой высоты.

Немного успокоившись, Рафаэль удобнее устроился на камне, чтобы отдохнуть и дать Аманде возможность прийти в себя. Он не будет спешить, он подождет. Какое-то предчувствие беды тревожило его, какое-то шестое чувство говорило, что нужно остаться на месте; но неопределенность мучила его только до того момента, когда он увидел отблеск солнца на ружейном стволе. Крик Аманды, должно быть, привлек внимание французов. Теперь ему придется держаться подальше от лагеря, пока он не удостоверится, что французы ушли из этой местности, и надеяться, что они не обнаружат их с Амандой.

Лучи полуденного солнца играли над ними, высушивая одежду и заставляя Рафаэля мечтать о воде, даже об еще одном коротком ливне. Сбросив рубашку, он обернул ее вокруг головы Аманды, чтобы защитить от солнца. Ее кожа была не так привычна к солнцу, как его, и она легко могла получить ожоги. Небо было синим, таким же потрясающе синим, как глаза Аманды, и пушистые облака лениво плыли по его бескрайним просторам — по прекрасному летнему небу.

Время неторопливо тянулось, и Рафаэль забылся беспокойным сном, часто просыпаясь, чтобы оглядеться, и снова погружаясь в сон. Когда он проснулся, стало прохладнее, свежий вечерний ветер холодил его обнаженную грудь. Теперь пора будить Аманду, решил он, иначе скоро станет слишком темно для подъема. Французам сейчас трудно разглядеть их, так что они не станут доступными мишенями на фоне склона горы.

Аманда слабо запротестовала в ответ на его настойчивые попытки разбудить ее.

— Оставь меня в покое, — пробормотала она, раздраженно отмахиваясь. — Я сплю.

— Это очень плохо, — пробормотал Рафаэль, и Аманда как сквозь туман узнала насмешку в его тоне, — потому что сейчас ты должна проснуться. — Он поднял ее, понимая, что у нее болит каждый дюйм тела, а избитые мышцы протестующе кричат в ответ на такое насилие. — Я знаю, что тебе больно, — посочувствовал он, когда она громко застонала, — но сейчас я ничего не могу с этим поделать.

Чуть приоткрыв глаза, Аманда попыталась ему помочь, но у нее ничего не получилось, и она сдалась. Просто она слишком изнурена — вот отчего ее голова раскачивается из стороны в сторону при каждом резком движении. Почему он подвесил ее вниз головой? — спрашивала себя Аманда, не осознавая, что упала с очень высокой скалы. Потом она мысленно пожала плечами, решив, что так он наказал ее за побег. Она даже предположила, что в некотором роде заслужила это.

Удар, толчок, удар, толчок. Неужели все это так необходимо, когда у нее нестерпимо болит голова, сердито подумала Аманда, заставляя себя открыть глаза, чтобы попросить Рафаэля не мучить ее.

Однако слова застряли у нее в горле, когда она увидела безумный наклоненный мир — отвесные каменные стены и зияющую пропасть, которую следовало бы заполнить чем-то твердым. Господи, облака так близко, что до них, кажется, можно дотронуться рукой, а она, словно какая-то безумная птица, болтается на спине Рафаэля.

— Кар-р, — выдавила Аманда, потом облизала губы и попыталась снова. — Н-нгайв. — Это было лучшее, что она смогла произнести на этот раз, и, с содроганием закрыв глаза, сдаваясь кошмару, потеряла сознание.

Втолкнув свою с каждым мгновением становившуюся все более тяжелой ношу на край обрыва, Рафаэль перекатил Аманду на землю и без сил рухнул рядом. Он устало уставился в небо и, глубоко вдохнув, заставил свое тело расслабиться. Его мускулы слишком долго были в напряжении и болели так, что он не мог даже пошевелиться.

Только когда вечерние тени превратились в скрывающую все темноту, он наконец вытащил свою рубашку из-под Аманды и надел ее. Им придется оставаться здесь, пока не уйдут французы. Рафаэль не мог позволить им обнаружить лагерь.

В нем всколыхнулись воспоминания о той ночи, когда она была в его объятиях, вся такая горячая, нежная, извивающаяся от страсти. Каким-то образом этой девочке удалось пробраться сквозь его защитную оболочку, и это беспокоило его. Слишком многое шло не так, слишком много нужно сделать, и слишком велика вероятность смерти в любой момент — факт, раньше никогда не волновавший его. А что будет с Амандой, если его убьют?

Рафаэль взволнованно поежился, его темные брови сошлись на переносице. Он чувствовал ответственность за нее. В некотором смысле она доверяла ему, и он не мог забыть, что ее мать была крестницей его отца. Фелипе мертв, а Джеймс Камерон, алчный и опасный, оставит Аманду в тех же тяжелых обстоятельствах, что и прежде.

Только одно решение казалось возможным, и даже если он прежде никогда не собирался жениться, то теперь решил, что ему придется передумать. Это в какой-то степени защитит ее, если его убьют, а если нет…

Что ж… По его губам пробежала улыбка, когда он посмотрел на Аманду. Его взгляд задержался на ее полной груди и длинных ногах, проглядывающих сквозь рваную юбку. Ночи могут оказаться ценнее дней, когда она захочет бросить ему вызов, и нет сомнений, что со временем ее удастся укротить. А если он устанет слушать ее, есть много способов сделать упрямицу тихой и удовлетворенной.

Рафаэль слегка удивился реакции своего тела на эти мысли, Волна желания, словно горячий прилив, захлестнула его при воспоминании о ее страстном ответе на его ласки. Проклятие! Сейчас не время думать о таких вещах — они одни, практически беззащитные, перед французами и природными стихиями, а Аманда ранена…

Мускулы на его ногах напряглись, натягивая ткань брюк, когда он поднялся с земли и посмотрел сверху вниз на Аманду. Подложив руку под щеку, со слегка приоткрытым пухлым ртом и вьющимися по плечам темными волосами, она была похожа на беззащитного ребенка, и ему захотелось защитить ее.

Когда, наклонившись, он поднял Аманду на руки и понес в маленькую пещеру, скрытую под выступом скалы, она с довольным вздохом прильнула к нему и обвила руками его шею.

— Не будь смешным, — пробурчала Аманда, отмахиваясь от Рафаэля, — я не собираюсь выходить за тебя. Но, — любезно добавила она, — с твоей стороны было очень мило предложить это. — Ее зубы с жадностью вонзились в рыбу, которая немного подгорела с одной стороны, но все же казалась съедобной, и она удовлетворенно вздохнула.

В маленькой пещерке весело горел огонь, сосновые поленья потрескивали, распространяя сильный хвойный запах. Рафаэль, прищурившись, посмотрел на Аманду. Он и не ждал, что это окажется легко. Черт ее побери, она не имеет ни малейшего понятия о том, как ее едва не обнаружили французы и какой опасности это могло бы подвергнуть весь лагерь. Он поклялся себе, что впредь Аманда будет делать только то, что он ей скажет.

— Думаю, ты не поняла меня, — спокойно произнес Рафаэль, сдерживая взрыв, который, он знал, все равно наступит. — Я не спрашивал твоего согласия выйти за меня, а лишь сказал, что нужно сделать для твоей безопасности.

— О? — Изящно изогнутая бровь взлетела вверх, когда Аманда бросила на него испепеляющий взгляд. — Это еще вопрос, для чьей безопасности — твоей или моей. Ты думаешь, я не понимаю, что никакие обвинения в похищении тебе не смогут быть предъявлены, если мы будем женаты? Нет уж, спасибо; я предпочитаю смертельную опасность браку с…

— Не говори этого, — предостерег он таким тоном, что она замолчала. — К тому же у тебя небольшой выбор, Аманда.

— Я не согласна! — Остатки рыбы упали на пол, когда она вскочила на ноги, и Аманда постаралась не обращать внимания на внезапную боль в голове, вспыхнувшую от резкого движения. Боже, как больно! К тому же она не хотела признавать, как забилось ее сердце при мысли о браке с Рафаэлем. «Но ведь он не любит меня, — повторяла она себе снова и снова, — он не любит меня; он только хочет избежать обвинения и казни».

Но даже если и не в этом причина — почему она должна выходить за него ради своей безопасности, если он не любит ее? Просто потому, что он приказал? Нет, это недостаточно веская причина.

Внезапный гнев побудил ее броситься на него, но Рафаэль быстро остановил ее:

— Ты все еще очень слаба, Аманда. Мы не можем вернуться в лагерь, пока я не уверюсь, что французы ушли. Тебе остается только молиться, чтобы они не нашли ни нас, ни наш лагерь; я же не собираюсь оставаться здесь дольше, чем необходимо. А теперь сядь. — Он твердым движением усадил ее, и она послушалась, так как дрожащие ноги вдруг перестали ей повиноваться.

— Ты чудовище, — прошептала Аманда, стараясь сдержать внезапные слезы, грозящие политься по щекам. Она не учла, что французы могут найти лагерь, а не ее. Все, чего ей хотелось, — это убежать, и, о Боже, почему она все время должна плакать?.. — И почему тебя вообще заботит, в безопасности я или нет? — с горечью бросила девушка в попытке спрятать страх, и у нее перехватило дыхание, когда он протянул руку и повернул ее лицо к себе.

— Просто меня волнует то, что происходит с тобой. Может быть, я не могу сказать то, что ты хочешь услышать, или, возможно, не веду себя так, как тебе бы хотелось, но это не значит, что я не забочусь о тебе. Я хочу, чтобы ты оказалась в безопасности.

Она хотела верить ему, потому что сама любила слишком сильно. Но нет, ее тщательно выстроенная оборона не дрогнет. В конце концов наступил момент, когда ей следует больше заботиться о собственной безопасности. Она ранена, и ей трудно сопротивляться, но она все еще может защищаться единственным оставшимся у нее оружием.

Ее маленький круглый подбородок упрямо вскинулся, и Рафаэль понял, что Аманда готова и дальше спорить с ним; но вместо этого она заговорила медовым голосом и сообщила, что будет рада выйти за него замуж как можно скорее.

— Полагаю, мне следовало сразу это сказать, — произнесла она так любезно, что его глаза подозрительно сощурились, — но я так удивлена, Рафаэль. Только представь! Великий Эль Леон женится на мне, чтобы спасти мою жизнь…

Рафаэль резко присел рядом с ней; его рот теперь походил на жадную прорезь, прищуренные золотые глаза пристально смотрели на нее.

— Аманда, не играй со мной в эти глупые игры. Я все тебе объяснил, и если тебя что-то не устраивает, это ничего ч не изменит.

— Не устраивает? — повторила она, расширив глаза. — Почему же? Я польщена, Эль Леон, я действительно польщена и с нетерпением жду нашей свадьбы.

Холодный взгляд золотых глаз Рафаэля был так тяжел, что Аманда едва не содрогнулась. Эти золотые глаза, прежде такие теплые, теперь казались холодными как лед.

— Мы останемся здесь, только пока будет необходимо, — наконец произнес Рафаэль и встал быстрым плавным движением, как охотящийся кот. — И мы обсудим это снова в другой раз, Аманда.

На этот раз она не спорила, не высказывала пылких слов, готовых сорваться с ее языка, а осталась молча сидеть, сложив руки на коленях. Рафаэль развернулся и вышел из пещеры. После его ухода стало тихо, даже слишком тихо, все ночные звуки казались пугающе громкими в обволакивающей тишине. В костре потрескивали дрова, рассыпающиеся искры взлетали вверх, на поленьях шипела кипящая смола. От поднимающегося серого дыма у Аманды защипало глаза. Это наверняка от дыма, и она не будет плакать…

Прошло два дня ожидания, два жарких дня с ежедневными ливнями, падавшими плотной стеной и затоплявшими землю. Когда полуденное солнце появлялось снова, высушивая землю и скалы, Аманда устраивалась на плоском камне, подставляя тело теплым целительным лучам. Также она нежилась ребенком, и ее кожа приобрела здоровый цвет спелого персика, такого же золотого и смугло-розового.

«Ты обгоришь, — однажды заметил Рафаэль, — и тебе не следует быть на виду!»

Но даже переместившись в более укромное место, Аманда продолжала игнорировать его, демонстративно занимаясь своими волосами: они сильно выгорели и теперь были похожи на светлое золото. Когда она потянулась, как рыжая кошка, медленно и томно, янтарные глаза Рафаэля потемнели. Черт побери, она прекрасно знает, что делает, поддергивая юбку так, что видны ноги, и закатывая блузку выше талии. Стоит ли продемонстрировать ей ту реакцию, которую она так старательно вызывает, подумал он с мрачным весельем. Может быть, это удовлетворит ее или по меньшей мере прекратит ее игры?

Он направился вперед, двигаясь широкими непринужденными шагами, заставившими Аманду вскочить на ноги.

— Чего ты хочешь? — Она смотрела на него из-под руки огромными глазами; ее влажные губы слегка приоткрылись, и она облизала их кончиком языка. Сжимая одной рукой собранный подол юбки, Аманда отступала назад, пока не уперлась в грубую гранитную скалу, служившую одной из стен их убежища; она все еще была очень слаба, и ее колени сильно дрожали.

— А ты как думаешь? — ответил он вопросом на вопрос, подходя так близко, что Аманда почувствовала жар его тела рядом со своим. — Разве не этого хотела и ты?

Его руки, едва касаясь, поднялись по ее рукам к плечам и задержались там на мгновение, рот оказался всего в нескольких дюймах от ее рта. Теплые губы скользили по ее скуле, носу, по опущенным векам, вызывая трепет во всем теле, а потом он приник к ее полуоткрытым губам трогающим до глубины души поцелуем.

Она тонет, растерянно подумала Аманда, тонет в море нежных ощущений, и ей это нравится. Боже, она сошла с ума! Должно быть, это так, иначе она не отвечала бы на его поцелуй с таким пылом, не прижималась бы к нему всем телом и не обвивала бы руками его шею.

Рафаэль поднял Аманду на руки, отнес в маленькую пещеру, положил на подстилку из опавших листьев и лег рядом. Внутри было прохладно и сумрачно, и, поднявшись на колени, чтобы снять рубашку, Рафаэль закрыл своим телом свет, падающий через вход.

Аманда протянула руки, чтобы пробежать пальцами по его гладкой коже и вздувшимся мускулам, пока ее глаза привыкали к полумраку. Странно, как за столь короткое время эти ощущения стали ей такими знакомыми. Интересно, кажется ли ее тело таким же знакомым ему или мужчины вообще не думают о таких вещах? Рафаэль никогда не говорил, что любит ее, никогда даже не намекал, что чувствует больше чем просто заботу о ее безопасности…

Господи, что же он делает своими руками и ртом, заставляя ее трепетать всем телом и забыть обо всем остальном? Ее блузка и юбка оказались на полу пещеры вместе с одеждой Рафаэля, и Аманда крепко обняла его, ощущая жар мужского тела. Поцелуи, от которых перехватывало дыхание, покрывали ее шею и плечи, спускались вниз к груди, казалось, умолявшей о его прикосновении, когда Аманда изогнулась навстречу ему.

— Ты хочешь меня? — спросил он, и она могла только кивнуть в ответ, не в силах ни дышать, ни вымолвить хоть слово. — Скажи мне это, Аманда. Скажи, что хочешь меня.

Разве он не видит этого? Все, что она может, — только крепче прижиматься к нему, чтобы не утонуть в волнах всепоглощающей чувственности. Но он настаивал своим хриплым голосом, и она ответила, сказала ему то, что он хотел услышать. Она сказала бы что угодно, только бы он продолжал ласкать ее.

— Я хочу тебя, но не знаю, как… показать тебе, — нежно прошептала она, — как сделать, чтобы ты тоже хотел меня…

— Вот так, дорогая, вот так… — Его длинные пальцы нежно взяли ее руки, и Рафаэль показал ей такие движения, от которых его дыхание стало чаще, а тело немедленно отреагировало. Аманда вздохнула от наслаждения. Как приятно сознавать, что у нее есть власть волновать его так же, как он волнует ее, и… О Боже, что он делает?

Нежные стоны наполнили пещеру, когда руки Рафаэля проследовали вниз, по ее животу и дальше, побуждая ее развести бедра. Восторг вибрировал в самом центре ее тела, расходясь волнами до самых кончиков пальцев, заставляя Аманду дрожать от желания. И как раз тогда, когда она подумала, что не сможет вытерпеть больше ни секунды ожидания, он вошел в нее, заставив вскрикнуть.

Рафаэль стал частью ее, наполнил собой, и Аманда прильнула к нему. Ее пальцы впивались в его спину, когда она старалась быть к нему как можно ближе, раствориться в нем. Это изысканное наслаждение влекло на вершину страсти, и Аманда потеряла всякий контроль. Он возвышался над ней, его твердое мужское тело вовлекало ее в ритмичные движения, разливавшие трепет по всему телу.

Аманда обвила руками его шею, как будто боясь оторваться от него, когда рот Рафаэля нашел ее полуоткрытые губы. Все вокруг смешалось, вихрь страсти унес ее из маленькой пещеры к высотам, на которые в прошлый раз она лишь взглянула одним глазком. Теперь она знала, чего ожидать, и была готова к этому опустошающему освобождению, затмившему все вокруг и оставившему ее плыть назад к земле и реальности.

В пещере стало жарко; волосы и тело Аманды стали влажными от испарины. Рафаэль лежал, чуть возвышаясь над ней; его тело показалось ей скользким, когда она провела пальцами по его спине и плечам, следуя вдоль позвоночника вверх к затылку.

— Мы много будем заниматься этим, когда поженимся? — сонным голосом спросила она, и Рафаэль тихо рассмеялся.

— Si, маленькая жадина. — Он поцеловал ее вздернутый носик, на котором от солнца появилась россыпь веснушек.

— Тогда это не так уж плохо, — удовлетворенно проговорила Аманда и мгновенно погрузилась в сон. Глядя на нее, Рафаэль думал, не совершает ли он большую ошибку. Если он станет слишком сильно заботиться о чем-то или о ком-то, это помешает его жизни, чего он не мог позволить. Не теперь, ради Христа, только не теперь! У него сейчас нет времени на простые чувства, которые так легко приходят к другим.

Отодвинувшись, Рафаэль накрыл Аманду своей рубашкой и натянул штаны. Закурив сигарету — черт побери, последняя, — он невидящим взглядом уставился в сгущающуюся темноту снаружи. Завтра они вернутся в лагерь, и тогда он снова сможет держать Аманду на расстоянии. А потом он отправит ее в Техас и забудет навсегда.

Расстояние до деревни хуаристов, оказывается, куда больше, чем когда она преодолевала его в первый раз, подумала Аманда, идя рядом с Рафаэлем, но, возможно, это просто потому, что в тот раз она бежала куда глаза глядят. Теперь она шла рука об руку с Рафаэлем, замечая все вокруг. Небо никогда не казалось ей таким голубым, а трава такой зеленой с того момента, как она нашла Рафаэля. И ей еще никогда не было с ним так хорошо. Аманда не переставала удивляться этому, но приняла их новые отношения без вопросов, как будто они могли испариться, если она озвучит свои сомнения.

Тропинка вилась через лес и взбиралась на высокий холм. Когда они остановились на его вершине, Рафаэль вдруг замер и, глядя вниз, тихо выругался.

В воздухе вился черный дым, поднимаясь над деревьями гигантскими грибовидными облаками, казавшимися невыносимо зловещими. Они приближались к вершине холма, гонимые ветром, и этот густой едкий дым нес в себе запах смерти.

— Останься здесь, — бросил Рафаэль, а когда Аманда запротестовала, его снисходительность мгновенно исчезла. — Черт возьми, не спорь со мной хотя бы раз — просто сделай так, как я сказал!

Потом он передумал и потащил ее с собой, проклиная себя за то, что у него всего одно ружье.

— На этот раз ты останешься, — приказал он наконец, заставляя Аманду опуститься на колени и пряча ее в полом стволе огромного дерева. Прежде чем замаскировать дупло ветками и опавшими листьями, он крепко поцеловал ее и дал последние инструкции. — Если я не вернусь через разумный промежуток времени, дождись ночи. Как только взойдет луна, двигайся в ее направлении, пока не доберешься до ручья. Все время иди по нему вниз с горы и придешь в город. Назови мое имя в лавке серебряных дел мастера. Этот человек доставит тебя в безопасное место.

— Рафаэль… — Дрожащие пальцы вцепились в его руку, но слова не шли с языка. — Будь осторожен… — выговорила она с трудом.

Рафаэль нежно взял ее за подбородок и поцеловал. После этого он ушел, и Аманда осталась одна.

Несколько часов она сидела, съежившись, в испуганном ожидании, а Рафаэль все не появлялся. Без сомнения, что-то произошло, и Аманда молилась за тех, кто оставался в лагере хуаристов. Господь милосердный — это же не из-за нее, не потому что французы видели ее и нашли лагерь…

У нее затекли ноги, и она мечтала только о том, чтобы выбраться из своего убежища. Ожидание становилось просто невыносимым, когда она думала о Рафаэле и Хуане, Хайме, Рамоне и всех остальных, кого встречала в лагере. В конце концов Аманда решила: все, что угодно, лучше этого бесконечного ожидания и неведения.

Она осторожно пробиралась от дерева к дереву, постоянно останавливаясь и прислушиваясь, и чем ближе подходила к лагерю, тем нестерпимее становился дым, разъедая глаза, нос и горло. Во рту пересохло. Такие облака дыма говорили о взрыве боеприпасов, и Аманда правильно догадалась, что французы обнаружили хранилище ружей и пороха.

Голова нестерпимо болела, в носу щипало от дыма, и Аманда остановилась в замешательстве, не зная, двигаться, ли ей дальше или лучше вернуться назад, в убежище, как вдруг чья-то рука зажала ей рот. Она замерла, а потом изо всех сил попыталась вырваться из рук неизвестного.

— Перестань, дурочка! — зло прошипел знакомый голос ей в ухо, и Аманда с облегчением прижалась к крепкому телу Рафаэля. — Ты будешь молчать? — раздраженно рявкнул он, не понимая, что она все равно никогда не сделает того, что ей говорят, и отпустил руку.

— Я волновалась, — выпалила Аманда, чтобы опередить любые вопросы, и тут же в ответ на его угрожающий жест закусила губу и замолчала. Она молчала, даже когда он железными пальцами схватил ее за руку и, грубо подталкивая, повел впереди себя.

— Волновалась? Тебе следовало волноваться! Благодари своих друзей, французов, — отрывисто бросил он и, резко остановив ее на вершине холма, заставил взглянуть на разорение внизу.

В ужасе Аманда смотрела на горящие хижины и поля, на распростертые тела мужчин, женщин и маленьких детей, на забитый скот и собак, лежащих рядом с убитыми людьми. Ее вырвало, и Рафаэль обнял ее, чтобы поддержать.

— Они видели тебя, Аманда, и проследили твой путь до лагеря. Вот почему я никогда не позволял тебе уходить далеко и почему никто другой не уходил без моего разрешения. Теперь ты все понимаешь, — произнес он менее резко, смягчившись при виде ее совершенно белого лица.

Аманда молча кивнула. Теперь она знала, почему он приговорил к смерти француза, и смогла в конце концов понять враждебность к людям, посланным сражаться в чужую страну, которую они ненавидят. Все это было одинаково несправедливо и по отношению к французам, и к мексиканцам, вовлеченным в безжалостную машину большой политики.

Не принимаемые и ненавидимые мексиканским народом, французские войска реагировали соответственно, и то, что началось как просто принудительное продвижение их политики, обернулось беспощадной войной. Мексиканцы не желали диктата иностранцев, которые были заинтересованы не в процветании их страны, а только в своей корысти, а французы не придавали значения стране каких-то там индейских выскочек и крестьян; каждая сторона оставалась уверенной в своей правоте. Вспомнив, что, в конце концов, она тоже мексиканка по крови, Аманда не могла подавить в себе растущее негодование. Вопреки тщательной опеке дяди Джеймса она считала, что французы должны отдать Мексику мексиканцам.

Как ни прискорбно, подобное учиняли и французы, и мексиканцы, а невинные — как всегда — страдали больше всех.

— Si, — шепотом повторила Аманда, — теперь я знаю почему…

Глава 9

Долгие, дрожащие скорбные причитания, нескончаемые молитвы задуши погибших, зловонный дым, окутавший все вокруг удушающим одеялом, всхлипы детей, потерявших родителей, и родителей, потерявших детей, — вот что кружилось в непрерывном калейдоскопе смерти в голове Аманды все последующие дни.

Хуана погибла, нигде не могли найти и Рамона. Никто не знал, забрали его в плен или ему удалось убежать, а скорбный ритуал занял у выживших столько времени, что им было не до поисков мальчишки. Столько убитых, мучилась Аманда, чувствуя свою ответственность, столько тех, кого она знала в лицо, кому улыбалась или с кем болтала во время прогулок. Как она сможет хоть когда-нибудь простить себя?

Французы были скрупулезны в своем разрушении. Чтобы защитить себя от сезонных дождей, которые скоро должны были начаться, выжившие наспех сколотили хижины, и в каждом грубом жилище ютились по нескольку семей.

Для себя и Аманды Рафаэль соорудил что-то вроде навеса, соломенную крышу накрыли шкурами убитого скота. Это давало своеобразный запах, и Аманду часто слегка подташнивало.

— Зато это поможет, когда начнутся дожди, — отвечал Рафаэль на ее протесты. — К тому же зачем тратить наши запасы сейчас? Это все, что у нас осталось, и ничего нового пока не ожидается.

Ночью, убедившись, что Аманда спит на своей лежанке из рваных одеял, Рафаэль оставил хижину и встретился с некоторыми из своих людей. Временами Аманда сквозь дрему слышала их и поняла, что планируется переезд в другое место.

— Выше в горы, подальше от холмов, облюбованных французами, — предлагали одни, а другие возражали, считая, что лучше соединиться с другими отрядами.

— У нас будет больше бойцов, больше боеприпасов, больше еды, — в запале сказал Хуан.

— И больше шансов быть обнаруженными! — тут же возразил ему кто-то.

Голоса звучали и звучали в ночи, а Эль Леон все это время только молча слушал. Окончательное решение за ним, и оно не будет подвергаться сомнению.

Опять Рафаэль стал Эль Леоном, вождем хуаристов, который поклялся поддерживать Хуареса любой ценой, и Аманда чувствовала, что он опять стал чужим. Внешне он все тот же, его грациозные движения все так же напоминали львиные, но когда она смотрела внимательнее, то видела в нем скрытое напряжение, постоянную настороженность. Он винил себя в том, что отсутствовал во время нападения французов, и Аманда ждала от него вполне заслуженных обвинений, зная, что виновата еще больше.

— Даже если бы ты был здесь, что бы ты мог сделать? — однажды вечером раздраженно спросила она. Ее чувство вины стало уже просто невыносимым. — Один человек не смог бы ничего изменить, и…

— Нет, — спокойно отрезал он, — один человек не смог бы ничего изменить — если только это не Эль Леон.

И он прав. Если бы он остался здесь, чтобы руководить людьми, когда случилось это предрассветное нападение, был бы какой-то порядок, какой-то план вместо совершенного хаоса, господствовавшего над всем. Людям не выдали ни ружей, ни патронов, не обеспечили ни отходные пути, ни убежище для женщин и детей.

— Нас перебили, как слепых котят! — проворчал Хуан, и Эль Леон поморщился при этих словах.

Лежа одна в ночи на своих одеялах, Аманда вспоминала нежность Рафаэля, когда они занимались любовью, и гадала, кто же настоящий — тот человек или такой Рафаэль, каким она его видела сейчас, холодный и отстраненный, хладнокровно приказавший казнить молодого француза и теперь вносивший порядок в создавшуюся неразбериху. Разве могут два человека существовать в одном теле? Этот Рафаэль — снова Эль Леон — ни словом не упоминал о нежных чувствах, тронувших ее так глубоко. Он, казалось, забыл, что она должна стать его женой…

Аманда молча плакала. Она чувствовала себя такой испуганной, такой потерянной и такой одинокой… Даже милая Хуана погибла, и Аманда не знала, кому еще в этом мире она может довериться. Все теперь казалось перевернутым с ног на голову, все ее прежние представления разбились на тысячу осколков, и ей не к кому было обратиться.

С темными кругами под глазами, с бледным и печальным лицом, убрав непокорные волосы в скромный пучок на затылке, она непрерывно работала все эти долгие, изнурительные дни. Семь дней, прошедшие после нападения, казались ей месяцами, бесконечностью, несущейся в неизвестном направлении, просто бесцельным бегом времени.

— Возвращайся в нашу хижину, — однажды сказал ей Рафаэль. Его золотые глаза потемнели и превратились в ничего не выражающие карие. — Ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь в обморок.

Легкая улыбка тронула губы Аманды.

— Я почти закончила, — указала она на стопку аккуратно свернутых чистых бинтов. — Это последний.

Он коротко кивнул и собрался уходить, но вдруг остановился.

— Завтра мы снимаемся отсюда, — тихо произнес он и, увидев ее вопросительный взгляд, продолжил: — Хуан отведет всех в другое место, а я повезу тебя в Техас.

Мир словно перевернулся и задрожал; даже сам воздух вибрировал, когда Аманда смотрела на Рафаэля, не в силах вымолвить ни слова. Он не собирался жениться на ней; но она не винила его. Она стала причиной слишком многих неприятностей, но все же ей было больно. Он не любил ее, возможно, сейчас даже ненавидел… Проклятие, почему же она не радуется? Она будет снова свободна, даже от любви…

— Аманда. — Его голос, когда-то такой теплый и мягкий, нашептывавший ей испанские слова любви, теперь казался холодным и нетерпеливым. — Аманда, ты меня слушаешь? Здесь больше не безопасно, а я не хочу снова рисковать невинными жизнями. Одного раза достаточно. Собери смену одежды и все, что тебе удалось спасти. Наши лошади будут готовы на рассвете. — Видя, что она непонимающе смотрит на него, он нахмурился и раздраженно воскликнул: — Madre de Dios! Ты что, не можешь мне ответить?

— Почему в Техас? — Она заморгала, как будто только что проснулась; ее лазурный взгляд метался по его лицу, по этим знакомым суровым чертам, которые она так любила.

— Господи Иисусе! Мексика в состоянии войны, chica, и это не самое безопасное место для тебя, если ты этого еще не заметила! Ты думаешь, я хочу, чтобы тебя убили до свадьбы?

— Так ты все еще хочешь жениться на мне? — Надежда взлетела, как птица, поднявшаяся на крыло, и когда он жутко выругался по-испански и, раздраженно покачав головой, прорычал «да», Аманда осторожно улыбнулась. — Мне показалось, ты передумал, — объяснила она в ответ на его вопросительно поднятую бровь.

— Нет, querida, пока нет. Но я уверен, что это ошибка, — ответил Рафаэль, и его быстрый, жадный, почти жестокий поцелуй не оставил у нее никаких сомнений, что он говорит правду.

После этого он повернулся и быстро ушел осматривать другую часть разрушенного лагеря, а Аманда стояла неподвижно и смотрела, как он уходит.

Груз прошедшей недели стал немного легче, и даже в мрачной атмосфере лагеря хуаристов Аманда стала чувствовать себя лучше. Они поедут в Техас, и Рафаэль возьмет под свой контроль Буэна-Виста, как это собирался сделать Фелипе. Возможно, когда волнения в Мексике прекратятся, они смогут вернуться, но до тех пор все время она будет заниматься запутанными делами своего ранчо. Дяде Джеймсу придется указать на дверь, а Мария, дорогая Мария придет в восторг от того, что все обернулось так хорошо для ее обожаемой Аманды. Техас! Она поедет домой в Техас…

Было еще темно, первые сонные трели птиц звучали приглушенно в вершинах деревьев. Единственными громкими звуками были скрип кожи и глухой стук копыт, сопровождаемые мелодичным перезвоном металлических деталей в уздечках лошадей. Все выглядело так, будто она вернулась в прошлое, назад в ту бешеную скачку из Техаса в Мексику, вырванная из мягких складок сна и брошенная в жестокую реальность жизни. Только теперь Аманда возвращалась домой.

Они скакали молча. Аманда погрузилась в раздумья о будущем, а Рафаэль постоянно пристально разглядывал горизонт в поисках возможной опасности. У двоих всадников меньше шансов быть обнаруженными, чем у отряда; к тому же у него на седле был закреплен гладкоствольный «винчестер», а в кобурах на поясе — два «кольта». Он выглядит практически как мексиканский bandido, подумал Рафаэль с кривой усмешкой, но от его умения обращаться с этим оружием зависит их безопасность.

Яркие солнечные лучи с холодным ветром, казалось, следовали за ними, когда они спускались по крутым горным тропам и ехали по ярко-зеленым, поросшим густой травой лощинам, увлажненным ежедневными дождями. Сначала они держались заброшенных тропинок, пока, продвигаясь все дальше от гор над Монтерреем, не перебрались на настоящие дороги. Часто Аманда видела целые семьи, лишенные всего из-за войны. Они несли свои пожитки на себе или привязывали их на спину трудолюбивым осликам. Годы тяжелого труда и смирения перед жизнью оставили неизгладимый отпечаток на измученных заботами лицах старших, а молодые часто бросали враждебные взгляды на Рафаэля и Аманду, когда те проезжали мимо них на лошадях.

— Должно быть, для молодежи это особенно трудно, — пробормотала Аманда, и Рафаэль согласно кивнул.

— Однажды они станут похожими на старших, — заметил он, — такими же покорными и отчаявшимися, когда узнают, что сопротивление не приводит ни к чему хорошему. Сейчас Хуарес — их единственная надежда на будущее. Если он победит и сможет отделить Церковь от государства, вернет людям то, что принадлежит им по праву, тогда появится шанс на лучшую жизнь. В противном случае победителями окажутся богатые землевладельцы, а Церковь станет еще богаче за их счет.

— Неужели ты видишь Хуареса каким-то чудотворцем, который может сделать то, что не удалось другим? — спросила Аманда, понукая свою лошадь, чтобы оказаться рядом с Рафаэлем. — История Мексики всегда была связана с богатствами.

Рафаэль небрежно улыбнулся ей и пожал плечами.

— Полагаю, у Хуареса шансы не хуже, чем у других, и мне кажется, что он честен. Я не думаю, что изменения произойдут скоро, но когда-нибудь жизнь станет лучше.

Это было больше похоже на молитву, чем на желание, и когда Рафаэль пришпорил свою лошадь, Аманда молча последовала за ним, размышляя о том, что за последние несколько месяцев она повидала такое, о существовании чего даже не подозревала.

Забавно, что она считала себя довольно хорошо образованной и разбирающейся в жизни. В конце концов, она же была в школе на востоке и ехала домой одна весь этот долгий путь, за время которого многое повидала. Она всегда была в курсе событий, читала ежедневные газеты и подробно обсуждала политическую ситуацию — больше к ужасу Марии, которая с содроганием утверждала, что женщинам не полагается вступать в жаркие споры с мужчинами о таких вещах, как Декларация независимости. Аманда считала себя либералкой, современной женщиной. Это не сделало ее особенно популярной, пользующейся успехом красавицей, потому что некоторые мужчины считали, что женщинами нужно восхищаться за их красоту и умение держать себя в обществе, а вовсе не за ум. И все же Аманда была довольна собой.

«Это все бредовые идеи проклятой восточной школы, — часто ворчал дядя Джеймс. — И мой брат напрасно потратил столько денег на такую чушь! Должно быть, это мексиканская кровь в девчонке делает ее такой упрямой и своевольной…»

Но отец Аманды в своем завещании оставил определенную сумму на ее образование, а если Стивен Камерон хотел, чтобы она училась, — значит, она будет учиться, решила Аманда. В последние месяцы бывали времена, когда она с возрастающим отчаянием думала, не потрачены ли ее годы учения зря, но сейчас у нее почему-то возникло другое чувство. По меньшей мере она может разумно обсуждать с Рафаэлем различные точки зрения и несколько раз даже заслужила его завистливое восхищение.

Их путешествие казалось быстрее, когда они добродушно спорили в дороге, и Аманда заметила, что ее угнетенное настроение понемногу улетучивается. Рафаэль так и не сказал ей, что любит ее, не сказал тех трех слов, которые сделали бы все совершенно другим. Но он скажет их, молча поклялась она.

Чем дальше горы отходили к горизонту и заменялись другими горами, тем больше Рафаэль становился похожим на мальчишку, которого когда-то знала Аманда, — озорного и нежного, то дразнящего ее, то вдруг, когда они останавливались на отдых, обнимающего так, что у нее трещали ребра.

«Грубиян!» — смеялась Аманда, наслаждаясь его обществом.

И если дни казались ей хорошими, то ночи даже еще лучшими. Они стелили одеяла рядом с огнем и лежали, глядя на звездный полог над головой. Часто им казалось, что они единственные люди во Вселенной, и Аманда обнаружила, что всем сердцем хочет, чтобы они никогда не добрались до Техаса. В ее маленьком мире ей не нужен был никто, кроме Рафаэля.

Рафаэль чувствовал то же самое. Dios, какими восхитительными были эти дни! Как он наслаждался ее беззаботным смехом и приятным характером! Даже сознавая постоянную опасность, которую Аманда, похоже, решила игнорировать, Рафаэль замечал за собой, что больше смотрит на нее, чем на дорогу впереди. Вопреки своим насмешливым словам он восхищался непринужденной грацией, с которой она скакала на лошади, и неосознанной элегантностью, которой блистала даже в обычных повседневных хлопотах.

Украдкой поглядывая на Аманду, Рафаэль пытался понять, когда же его снисходительность и желание защитить ее превратились в гораздо более сильные чувства. Розовое сияние походного костра играло на ее лице, то высвечивая, то скрывая в тени слегка вздернутый носик и округлую щеку. Темный веер ресниц чуть опустился, а глаза, обычно синие, как утреннее небо, постепенно потемнели от эмоций, когда Аманда внимательно посмотрела на него. Ее губы приоткрылись, а рука, которой она подпирала голову, лежа на боку на расстеленных шерстяных одеялах, беспокойно поправила упавшую на глаза прядь волос.

Никто из них ничего не говорил; оба заблудились в тумане смутных мыслей, общих воспоминаний об их первой ночи, проведенной в ее постели. Для Аманды это была волшебная ночь, которую она никогда не забудет, а все последовавшие события как будто растворились в прошлом. Какие бы ни имелись у него причины, она не хотела вспоминать то утро, а только нежную страсть, подаренную ей в ту золотую ночь.

Лежа на своем одеяле и глядя на нее, Рафаэль протянул руку и нежно провел пальцем по ее губам. Аманда затрепетала и прерывисто вдохнула, ее глаза ни на мгновение не отрывались от его лица. Когда его рука двинулась дальше по подбородку и шее вниз, к скрытой в тени складочке между грудями, длинные ресницы ее опустились. Она, казалось, ждала, ждала, затаив дыхание и дрожа, пока его пальцы скользили по кремовой коже под краем ее корсажа.

Рафаэль наклонился вперед и ртом продолжил путь, по которому прошла его рука. Она была нежной, такой нежной, и пахла чистотой и свежестью после недавнего купания в небольшом ручье. А еще она была такой милой, такой теплой и так жаждала его, страстная и податливая. Она хотела его так же, как он хотел ее, и когда его рот поймал тугую вершину ее груди, он услышал бархатное мурлыканье.

Недалеко от них потрескивал огонь; сияющие искры взмывали к усыпанным звездами небесам, а прохладный ночной ветерок шептал что-то в кронах тополей над их головами. Полная луна виднелась сквозь темное кружево веток, одобрительно улыбаясь и лаская их тела серебряным сиянием.

Руки Рафаэля — мужские руки, как во сне подумала Аманда, твердые и сильные — нежно скользили по ее телу, касаясь, дразня, привлекая ее ближе к его мускулистому телу, так что она почувствовала себя частью его. Как удавалось ей когда-то существовать без этого мужчины, едва успела подумать она, и тут же его губы унесли ее в другие сферы, где бурная волна желания погасила все ясные мысли. В мире не осталось ничего, кроме Рафаэля. Рафаэль с его стройным телом, с этим чувственным ртом, уносившим ее к неизведанным высотам наслаждения, Рафаэль провел ее вместе с собой по дороге страсти.

Их небрежно брошенная одежда лежала рядом с одеялами, они забыли о ней, наслаждаясь ощущением обнаженной кожи друг друга. Его бронзовая кожа, темная от загара, резко контрастировала с гораздо более светлым телом Аманды. Она унаследовала светлую кожу от отца, а не смуглую от матери, а в слегка вьющихся темных волосах поблескивали рыжеватые пряди, говорившие о ее шотландских предках.

— Как светящийся бархат, — пробормотал Рафаэль, блуждая пальцами в тяжелой массе ее волос, — такие темные и в то же время золотые, теплые и нежные…

Аманда приподняла голову, чтобы поймать его рот своими жадными губами; ее руки обняли его за шею, играя пальцами в коротких вьющихся волосах на затылке. Боже, это так приятно, так естественно! Казалось, вся ее жизнь была только приготовлением вот к этому, и тело Аманды тянулось все ближе к нему. Бедра встретились с бедрами, полные груди прижались к широкой груди. Ее ищущие пальцы скользили по широким плечам Рафаэля и твердым буграм мускулов на его груди и животе, наслаждаясь ощущением его тела, желая, чтобы он стал еще ближе.

— Рафаэль… Рафаэль… — Она не осознавала, что произносит его имя вслух, пока он не ответил. Его голос был хриплым от страсти и приглушенным, слова запутались в густых кудрях над ее ухом.

— Si, querida, чего ты хочешь?

Но как могла она сказать ему, чего хочет, когда сама этого не знала? Она хотела… Нет, она хотела большего, чем только это, больше, чем окончание невыносимой жажды, нарастающей глубоко внутри ее. Аманда хотела знать, что она тоже нужна ему, чтобы ни случилось, что он всегда будет любить ее, стремиться к ней. Но как могла она произнести эти слова вслух?

Когда она не ответила, а только крепче обняла его, язык Рафаэля, едва касаясь, стал кружить по ее уху. Его дыхание щекотало кожу и заставляло ее трепетать. А когда она задрожала под его руками и, выгибаясь, придвинулась к нему, учащенно дыша, Рафаэль перекатился так, что она оказалась под ним, а его колени вклинились между ее бедер.

— Dios, ты восхитительная, ты самое лучшее, что есть в моей жизни!

Она хотела ответить, но слова застряли в горле, и Аманда смогла только покачать головой, когда Рафаэль толкнулся вперед.

Этот крик запутался в ветвях тополя, разносясь эхом. Снова и снова мелодия любви и страсти нежным рефреном звучала в ночи. Тело Аманды отвечало ему согласными движениями, ее ноги обвились вокруг его мускулистых бедер, она уткнулась лицом в углубление между его шеей и плечом, чтобы заглушить крики.

Боже, она парила в свободном полете, как прекрасная птица, несомая ветром страсти вверх, к все еще незнакомым высотам, а потом камнем бросалась к земле в захватывающем дух стремлении к удовлетворению. Всхлип освобождения вырвался из горла Аманды, когда дрожь наслаждения заструилась волнами по всему ее телу всепоглощающим приливом.

Она услышала, как Рафаэль тоже застонал от наслаждения, и теперь лежала, раскрасневшись, тяжело дыша, слишком слабая, чтобы пошевелиться. Они оба были покрыты жемчужинами пота, и свежий ветерок, обвевая, охлаждал их.

Рафаэль протянул руку и, набросив на Аманду край одеяла, перекатился на бок, все еще крепко обнимая ее. Она с удовольствием устроилась на сгибе его руки, удовлетворенная и переполненная счастьем. Она нужна ему! Сердце Аманды пело от радости. Это будет идеальный брак, такой же, как у ее родителей, брак до конца жизни…

Глава 10

Было уже поздно, и маленькая деревушка, через которую они проезжали, казалась безлюдной; только луна за перистыми облаками давала слабый свет. Усталые лошади вяло тащились по изрытой колеями главной дороге. Им требовались еда и хороший ночной отдых, и Рафаэль решил остаться на время в Лос-Аламосе.

Единственная гостиница выглядела убогой и запущенной — глинобитная нора, причем довольно грязная. И все же Аманде понравилась мысль о настоящей кровати вместо одеяла на земле и еде, которую не надо чистить и готовить прямо над костром.

Но когда ворчливый сонный хозяин гостиницы показал ей комнату, она чуть не передумала. Кровать — если это можно так назвать — вся состояла из прогибов и вмятин, а тонкие одеяла и белье были далеко не чистыми. На одной стене криво висело треснутое зеркало, слишком тусклое, чтобы увидеть в нем свое отражение, а под ним красовался довольно унылый комод с кособокими ящиками, торчащими под разными углами.

— Согласен, это не блестящий вариант, — заметил Рафаэль, сбрасывая седельные сумки на потертый ковер, расстеленный на полу, — но это лучше, чем мокнуть под дождем.

Словно подтверждая его слова, раздался низкий рокот грома, прерванный вспышкой молнии. В этой стране грозы перемещаются быстро, устало подумала Аманда, и уже скоро луна опять засияет сквозь рваные клочья облаков.

— Я не жалуюсь, Рафаэль, а просто устала. — Кровать протестующе застонала, когда Аманда присела на край, и она утешающим жестом похлопала по ней. — Присоединишься ко мне? — пригласила она, бросая на Рафаэля лукавый взгляд.

— Сначала я должен осмотреться и узнать, что тут происходит.

Быстро поцеловав ее и погладив по спутанным волосам, он ушел, и покосившаяся дверь тихо закрылась за ним. Аманде потребовалось немного усилий, чтобы заставить себя приготовиться ко сну, и когда она наконец рухнула на матрас, то заснула почти мгновенно.

Ее разбудили прикосновения первых ярких лучей утреннего солнца, и она, еще не совсем проснувшись, в замешательстве огляделась. Золотые солнечные лучи струились сквозь окна — такие грязные, что они казались серыми. Взгляд Аманды переместился с небрежно сброшенной одежды на мужчину, лежащего рядом с ней. Рафаэль лежал, обнаженный, около нее, его бронзовое тело беспечно раскинулось во сне, и Аманда, улыбаясь, стала разглядывать его.

Не в силах устоять, она пробежала своими тонкими пальцами по его шее и вниз, по широкой груди, к плоским квадратикам мышц на животе. От этого легкого прикосновения он пошевелился, но не проснулся. Его тело стало для нее знакомым, как ее собственное, возможно, даже более знакомым, и Аманда иногда удивлялась своей нескромности. Мария была бы в шоке, если бы узнала, но у нее не возникало даже малейшего намека на чувство вины.

Когда Рафаэль наконец проснулся и навалился на нее, схватив в объятия, Аманда радостно сдалась, как будто хотела намеренно разбудить его своими ласками. Их тихие вскрики раздавались в постепенно нагревающейся комнате, пока обоих не покрыла испарина, дыхание стало учащенным.

— Я думаю, кое-что большее, чем просто погода, делает это место таким жарким, — пробормотал Рафаэль ей на ухо.

Вместо слов Аманда ответила чувственным движением стройных бедер, придвигаясь к нему в приглашении, которое он не мог игнорировать. Ее тонкие руки, позолоченные загаром от постоянного пребывания на солнце, но все еще гораздо более бледные, чем темная кожа любовника, обвились вокруг его шеи, и Аманда растворилась в нем.

Когда они наконец покинули комнату в гостинице, уже наступил полдень, и Аманда проголодалась. Рафаэль отвел ее в маленькое кафе на главной улице, и она приятно удивилась, найдя его довольно чистым.

— Сегодня вечером состоится фиеста, сеньор, — сказал им хозяин кафе, ставя перед ними дымящиеся тарелки, — и все должны присутствовать. Мы были бы очень рады, если бы вы оба смогли присоединиться к нам.

— Gracias. — Рафаэль взглянул на Аманду. — Мы обязательно об этом подумаем.

— Праздник? — спросила Аманда, криво улыбаясь, когда он оставил их. — В самый разгар войны они собираются устроить праздник?

— А почему нет? Они что, должны все время прятаться по домам? Жизнь продолжается, и иногда хорошо на время забыться.

— А вот я не могу забыть, даже на мгновение! Куда бы я ни посмотрела, мне видятся прячущиеся солдаты, и это пугает меня.

— Тогда подумай, что должны чувствовать эти люди. Они живут в таких условиях годами, война и смерть постоянно угрожают им. Я не могу придумать лучшей причины отпраздновать то, что они еще живы.

— В стране, которая вместе с этим празднует и смерть тоже?

— Празднует смерть? — Его темные брови удивленно взлетели вверх. — Полагаю, можно сказать и так. Для некоторых смерть — это освобождение от невыносимого существования. Зато праздник — приятный способ забыть о реальности.

Аманду серьезно занимала жизнь мексиканцев, и она иногда удивлялась, что не может отстраниться и жить в своем мире. Ей было трудно представить, что война нависает над этой прекрасной страной словно черное облако, что смерть и разорение возможны в любой момент. Странно, но она в какой-то степени даже чувствовала свою вину за то, что жива, когда погибло столько людей.

— Не надо, Аманда. — Рука Рафаэля накрыла ее руку, и она с удивлением увидела сочувствие в его глазах. — Ты не можешь изменить то, что уже случилось, и я тоже не могу, но мы должны постараться сделать все ради будущего и жить с целью помочь другим.

Как ему удается знать, что она думает? Временами Рафаэль поражал ее своей интуицией. За прошедшие дни он изменился, и все же остался прежним. В нем осталась та же холодность, та же опасная аура, которая одновременно предостерегала мужчин и очаровывала женщин; но бывали времена, когда Аманда могла видеть сквозь оболочку скрытности, созданную им. Возможно, однажды она сможет разбить этот панцирь и дотронуться до человека внутри. А пока ей оставалось только надеяться.

Когда они вышли из кафе на улицу, праздник уже начался, и люди, казалось, стекались отовсюду.

— Хочешь присоединиться к ним? — спросил Рафаэль, но Аманда уже тянула его к музыке, гитарам и горнам, разливающим веселые мелодии, от которых ее ноги сами начали приплясывать. Вся улица бурлила яркими пестрыми одеждами и смеющимися людьми, пряный запах угощений наполнял воздух, а под тремя высокими деревьями с одной стороны маленькой площади танцевали пары. Дети с визгом и криками носились под ногами родителей, играя в салочки, и чуть не сбили Рафаэля с ног, пробегая мимо.

Он рассмеялся, поднял одного упавшего малыша на ноги и потрепал по темным волосам, потом взял Аманду под локоть и повел в более спокойное место.

На них обоих была новая одежда: Рафаэль щеголял в красной рубашке с длинными рукавами и замысловатой вышивкой на кокетке, а Аманда надела рубашку и юбку цвета слоновой кости, богато расшитые яркими нитями. Рубашка была такой, как носят крестьяне, с пышными рукавами до локтей и широким, спускающимся на плечи вырезом, украшенным кружевом. На тонкой талии она затянула разноцветный, в тон юбке, полосатый кушак. Пышные нижние юбки шуршали и грациозно раскачивались при каждом движении.

У Рафаэля был только один пистолет, висящий низко на бедре, как у техасских стрелков, его украшенная перламутром рукоять озорно выглядывала из кобуры. Облегающие брюки он заправил в только что купленные высокие сапоги, и Аманда дразнила его за ослепляющее сияние их тщательно начищенной кожи.

— Конечно, в этой шляпе ты защищен от их сверкания, — заметила она и игриво дернула за край его сомбреро. — Я никогда не знала, что ты такой денди, Рафаэль.

— Есть моменты, когда мне нравится быть хорошо одетым, querida, — ответил он улыбаясь. — И фиеста — один из них. Просто наслаждайся ею…

Фиеста — когда все радостно ели, пили и танцевали, когда маленькие дети засыпали, свернувшись по углам рядом со своими родителями, а юным влюбленным удавалось скрыться в гостеприимной темноте ночи. Фиеста. Аманда подумала, что даже от самого этого слова в воображении возникают смех, веселье и музыка.

День медленно тянулся, и постепенно исчезала несовместимость праздника и раздираемой войной земли. Аманда осушала один бокал вина за другим. Было жарко, солнце нещадно палило, заставляя людей бежать в тень к прохладительным напиткам.

К вечеру, когда тени удлинились и свежий ветер с гор прилетел в Лос-Аламос, стало заметно прохладнее. Маленькую городскую площадь осветили развешенные на деревьях фонарики, отбрасывающие множество маленьких пятен света на землю. Под одним из фонарей стояла группа музыкантов-марьячи с гитарами, трубами и скрипками, одетых в облегающие костюмы, покрытые сверкающими рядами серебряной тесьмы. Поля их широких сомбреро покрывала такая же тесьма, а на краях висели крошечные серебряные колокольчики, издававшие при каждом движении мелодичный перезвон.

Поблизости танцевали пары, широкие юбки женщин колыхались в такт быстрому ритму танца. Голые ноги мелькали под взлетающими вверх юбками, отбивая такт, каблуки мужских сапог стучали по каменным плитам площади.

— Рафаэль, потанцуем? — Аманда потянула его за руку, ее синие глаза сияли от смеха, вина и возбуждения, когда она просила его научить ее фигурам танца. Она была веселой и беззаботной, даже более беззаботной, чем в детстве, и не думала ни о чем, кроме того, что есть здесь и сейчас.

Рафаэль позволил Аманде увлечь себя на каменные плиты к другим парам, и она стала повторять его шаги и гибкие движения женщин. Женское чутье и врожденное чувство ритма, о котором она даже не подозревала, вели Аманду, и ее гибкое тело раскачивалось под аккорды гитар и летящую мелодию труб.

Крестьянский танец напомнил ей об известной истории, в которой женщина поначалу робела, а потом возлюбленный соблазнил ее чувственными движениями танца и дерзкими взглядами, где глаза и рот были важны не меньше, чем ноги и руки. Выпитое спиртное совершенно раскрепостило ее — раньше она никогда не вела себя так на публике! Это все вино, иначе она никогда бы не вытащила заколки из волос, чтобы они блестящим каскадом упали ей на спину, не облизывала бы полуоткрытые губы кончиком языка, глядя прямо в глаза Рафаэлю.

А когда он протянул к ней руки и его глаза зажглись знакомым огнем, Аманда увернулась, взмахнув юбками. Сегодня она была женщиной, искушающей и дразнящей, соблазняющей, а потом отказывающей одним кивком головы, и Рафаэль понял ее игру. Но в этой игре победителем будет он.

Проклятие, да она сознательно провоцирует его и знает, что он желает ее. Улыбка приподняла уголки его губ, и он придвинулся ближе, лениво скользя взглядом по всему ее телу. Эта игра стара как мир, мужчина против женщины, но Аманда все еще не знала всех правил.

— Ты быстро учишься, — сказал ей Рафаэль, когда они остановились, чтобы перевести дыхание. Его янтарные глаза сияли одобрением. — Ты уже знаешь все шаги?

Бокал вина появился перед ее лицом, и Аманда потянулась к нему, откинув назад голову и позволяя прохладной жидкости струиться в горло освежающими глотками.

— Нет, но видела этот танец в лагере как-то вечером. — Ее лицо на мгновение затуманилось, когда она вспомнила вечер у огромного костра в горах над Монтерреем, где все смеялись и танцевали, хлопали в ладоши в такт музыке. А теперь все они погибли, и она в ответе за случившееся.

— Не думай об этом. — Рафаэль потянул ее назад, к танцующим. — Тут уж ничего не поделаешь, querida. Ты же не знала.

Он был прав, но недавняя беззаботная радость куда-то исчезла. Горькие воспоминания все еще преследовали ее, и иногда по ночам Аманда просыпалась в слезах, думая о Хуане, Рамоне и остальных. Почему это не влияет на Рафаэля так же, как влияет на нее? Неужели ему нее равно? Конечно же, нет. Просто он умеет скрывать свои чувства лучше, чем она.

Потом они снова танцевали и снова лилось вино. В ее сознании существовали только Рафаэль и прохладная ночь с бриллиантовой россыпью звезд на бархатном небе. Она была пьяна, но это уже не имело значения. Завтра не наступит никогда — есть только настоящее и Рафаэль, обнимающий ее, прижимающий ее к своему крепкому стройному телу и заставляющий ее сердце биться быстрее.

— Может, вернемся в гостиницу, querida? — спросил он, а затем, не дожидаясь ее ответа, бросил горсть монет к ногам музыкантов, повернулся к Аманде и повел ее к гостинице.

Чем дальше они уходили по заполненным людьми пыльным улицам, тем тише слышалась музыка, и для Аманды все слилось в смутное пятно огней и неясных образов. Даже зловоние из узких промежутков между домами не прорывалось сквозь этот туман, когда они проходили мимо, и она не могла бы вспомнить, как оказалась в их крошечном номере гостиницы.

Где-то тут находилась кровать, и она падала, падала, протягивая руки, чтобы ухватиться за что-нибудь, но Рафаэль был рядом, его насмешливый голос казался доносящимся откуда-то издалека бормотанием.

— Ты отвратительно пьяна, Аманда. Ложись спать.

— Не пьяна. Просто… просто сонная, — негодующе возразила Аманда, но ее глаза не могли как следует сфокусироваться, и комната начала вращаться с пугающей быстротой. — Стой! — скомандовала она, но кровать отказалась подчиниться и продолжила свое быстрое вращение. Аманда попыталась зажмурить глаза, чтобы остановить это движение, но ей стало только хуже. Тогда Рафаэль поднял ее, раздел и приставил к губам стакан.

— Выпей это. Пей! — приказал он, когда она покачала головой. Аманда, кашляя и давясь, выпила горькую жидкость без дальнейших протестов. Тогда Рафаэль обнял ее, нежно отвел спутанные волосы со лба, и она погрузилась в сон без сновидений.

Когда Аманда проснулась, было еще темно и мерцающий лунный свет струился сквозь тусклые окна комнаты. Во рту у нее пересохло, но голова оставалась на удивление ясной. Должно быть, это из-за того отвратительного зелья, которое он заставил ее выпить, сказала себе Аманда, радуясь, что голова не болит и желудок не проявляет никаких признаков возмущения.

Пробираясь ощупью по темной комнате, она направилась к покосившемуся столу, на котором стоял кувшин с водой, благодаря темноту за то, что не видит стакан, наверняка потрескавшийся и грязный. Утолив жажду, Аманда нырнула назад под легкое одеяло и прильнула к Рафаэлю. Ощущение его тела было таким знакомым, таким приятным, и она удовлетворенно вздохнула, прижавшись к нему.

— Ты проснулась? — Его голос казался сиплым ото сна, но в нем прозвучал оттенок насмешки, когда он повернул голову к Аманде.

— М-м, я проснулась. — Тонкие пальцы легко коснулись его груди, скользнули вниз по ребрам, к плоскому животу и запутались в мелких завитках волос. У нее внутри было какое-то странное ощущение, она хотела его, но боялась показаться слишком бесстыдной. Он не должен заставлять ее быть безрассудной и легкомысленной, подумала Аманда с испугом. Но он это делал, и Аманда затрепетала от восхитительного предвкушения, когда почувствовала, как он твердеет под ее ищущими руками. У нее перехватило дыхание, когда Рафаэль повернулся к ней.

Он взял в ладони ее груди, его большие пальцы двигались кругами вокруг сосков, пока они не стали твердыми. Его рот искал и нашел местечко, где у основания шеи бешено бился пульс, поцеловал его, а потом двинулся дальше по гладкой коже плеч и вниз к груди. Его язык, горячий и влажный, ласкал напряженные соски легкими прикосновениями, дразня, наслаждаясь, заставляя Аманду учащенно дышать и извиваться в восхитительной муке. Все ее тело было словно в огне и дрожало от желания, а он продолжал целовать и ласкать каждый дюйм ее атласной кожи.

— Рафаэль! Нет! — У нее перехватило дыхание, когда его губы проложили огненную дорожку поцелуе» по внутренней стороне ее бедра, поднимаясь все выше и выше, пока ее пальцы не зарылись в его густые волосы, чтобы оттолкнуть его голову. — Ты… ты не можешь…

— Si, я могу, — пробормотал он, но отстранился со словами: — Не сейчас, но в другой раз, querida, когда ты будешь готова.

Она, ослабевшая от ощущений, затрепетала, когда Рафаэль широко развел коленями ее ноги, вжимаясь в ее бархатистое лоно, пока она не стала умолять его стонами. Его сильные руки обхватили ее, и он ответил на ее мольбы быстрым толчком. Аманда вскрикнула от удовлетворения. Она радовалась его силе и жаркой страсти, целуя его и шепча слова любви.

Это был предельный ритм, танец без музыки, любовь, страсть и удовлетворение, слитые воедино, и Аманде хотелось кричать от чистой красоты происходящего. Как могло это чувство стать таким сильным, таким всепоглощающим, если он не чувствовал то же самое? Он не чувствовал; она знала, что не чувствовал, но отвечала ему со всей силой эмоций, которую ощущала внутри, не думая ни о чем, кроме Рафаэля. Казалось немного пугающим, что он может заставить ее чувствовать такое, почти не прилагая усилий, но Аманда отдала бы все за это.

И когда она подумала, что не вынесет еще одного мгновения ожидания, что она никогда не ощутит мучительное наслаждение, весь мир взорвался в дрожащем экстазе, оставившем ее ослабевшей и трепещущей. Эхо хриплых слов Рафаэля повисло в воздухе, испанские и английские слова любви, которые он пробормотал в ее полуоткрытые губы.

Зарывшись влажной головой во впадинку на его плече, Аманда успела рассеянно подумать, что она никогда не была так удовлетворена, прежде чем погрузиться в довольный, усталый сон.

Казалось, прошло всего несколько минут, и Рафаэль разбудил ее, стащив с кровати перед тем, как первые лучи солнца осветили небо, и приказал ей одеться в дорожное платье.

— Я думала, мы останемся здесь на какое-то время, — сонно возразила Аманда, но он покачал головой и стал поторапливать ее, говоря, что они должны выехать немедленно.

— В городе французы, Аманда, и я не собираюсь торчать здесь, глядя на их бесчинства.

Французы. У Аманды перехватило горло. Образы распростертых на земле тел и густого черного дыма встали перед ее глазами. «Неужели этот городок будет выглядеть так же? — подумала она, натягивая свободную блузу и юбку»

Дул резкий ветер, и она дрожала, идя за Рафаэлем от гостиницы, постоянно оглядываясь через плечо, не наблюдают ли за ними. Если французы обнаружат Рафаэля — Эль Леона, — они убьют его немедленно, и осознание опасности подстегнуло Аманду.

Наконец они выехали из городка, стараясь двигаться по островкам травы на обочине, чтобы заглушить цокот копыт лошадей, скрип кожи на седлах и звон уздечек, казавшихся слишком громкими в предрассветной тишине. В отдалении завывал одинокий койот; дрожащий вой взмывал вверх и потом опускался вниз, повисая в воздухе как пророчество, подумала Аманда. Боже, как она будет рада снова увидеть Техас!

Даже когда Лос-Аламос остался далеко позади и французские солдаты не погнались за ними, Аманда не могла отделаться от предчувствия неминуемой беды. Если бы им только удалось добраться до Буэна-Виста, где они будут в безопасности…

— Завтра мы переправимся через реку, — сказал Рафаэль: его золотые кошачьи глаза внимательно изучали безлесную равнину, покрытую чахлой растительностью. Он чувствовал тревогу, сам не зная почему — какое-то шестое чувство не покидало его последние несколько дней, пока первые уколы беспокойства не превратились в предчувствие неминуемой беды.

Что ж, это не первый раз, когда он встречается с бедой и побеждает; так зачем беспокоиться о том, чего может даже и не случиться…

Каблуки его сапог вонзились в ребра жеребца, и мощное животное рванулось вперед. Аманда на своей кобыле скакала сразу за ним, стараясь не отставать. На мгновение ей стало не по себе. Что-то не так. Но все равно Рафаэль не скажет ей, не захочет волновать ее без причины! Ей оставалось только оставить все как есть.

Несмотря на сообщения о бандитах, на дороге им не встретилось никаких неприятностей — ни французов, ни хуаристов, и казалось, теперь им сопутствовала удача. Приятная перемена после прошедших месяцев, размышляла Аманда, поправляя широкополую шляпу, которую носила, чтобы защититься от солнца. Ради удобства она также носила мужские брюки и свободную рубашку, короткие сапоги на босых ногах, а волосы убирала под шляпу. Издалека она выглядела как юноша, и Рафаэль, поддразнивая, начал называть ее Адамом.

— Мария упала бы в обморок, если бы увидела меня одетой вот так, — печально заметила Аманда, впервые надев эту одежду, и сделала Рафаэлю глубокий реверанс после пируэта, заслужившего его бурное одобрение.

— Ты самый грациозный мальчишка, которого я когда-либо встречал, — с улыбкой ответил он и увернулся, когда она запустила в него яблоком. — Я еще никогда не оказывал предпочтения мальчикам, но ты можешь заставить меня изменить мнение, — сказал он и сгреб Аманду в охапку. Она не протестовала, но сдалась с внезапной вспышкой страсти.

Она будет скучать по этой их свободе обращения друг с другом, с тоской подумала Аманда, когда они скакали»«по пыльной дороге к Рио-Гранде. Но когда пейзаж стал более знакомым, ее страстное желание достичь Буэна-Виста стало еще сильнее. Ее мысли перенеслись к Марии, и она подумала, знает ли мексиканка о том, что она все еще жива.

— Она знает, Рафаэль? — спросила Аманда. — Кто-нибудь сообщил моей семье, что меня похитили и что я все еще жива и меня держат заложницей?

Он покачал головой, бросив на нее быстрый взгляд, и немного замедлил бег лошади.

— Нет. Общение с твоим дядей было бы бесполезным. Не думаю, что он заплатил бы хоть одно песо, чтобы спасти тебя, и до сих пор совсем не уверен, что он обрадуется, когда увидит тебя.

Аманда поморщилась, зная, что он прав. Джеймс Камерон был бы счастлив заполучить в свои руки Буэна-Виста, и ей оставалось только мрачно надеяться, что он не настолько глубоко снова завяз в долгах, чтобы подвергнуть опасности ее наследство.

Временами казалось, что нет конца простирающейся перед ними земле, усыпанной мескитовыми деревьями и кактусами; мили густой травы встречались с ярко-синим небом на горизонте почти идеально ровной линией. Техас был так близко, что Аманда почти видела его, видела мутную извилистую реку, по которой проходила южная граница Соединенных Штатов.

— Вот он, — наконец сказал Рафаэль, натягивая поводья своей лошади. — Только перебраться через хребет, Аманда, и мы будем в Техасе.

Она ничего не сказала, лишь кивнула со слезами на глазах. Дом. Боже, иногда он казался таким далеким! Когда они пустили лошадей вниз по поросшему травой склону и с брызгами и плеском перешли вброд Рио-Гранде, Аманду охватил восторг. Она была дома, с любимым мужчиной, а с остальным, что бы ни случилось, можно справиться.

Копыта лошадей поднимали густые клубы пыли, полуденное солнце нещадно палило. В горах Мексики было гораздо прохладнее. Теперь жара стала удушающей, их рубашки покрывали мокрые пятна, которые, казалось, никогда не высыхали. Стук железных подков по твердой, спекшейся земле сливался в гипнотизирующий ритм, от которого Аманду клонило в сон.

Когда Рафаэль заметил, что она уже даже не пытается скрыть зевок, он улыбнулся.

— Не хочешь ненадолго остановиться в тени и отдохнуть? — Он указал на небольшую группу деревьев впереди, и она устало кивнула. — Буэна-Виста никуда не денется, не важно, приедем мы туда сегодня или завтра.

Деревья были низкорослыми, с редкими листьями, но они давали достаточно тени для людей и лошадей, и Аманда с удовольствием растянулась на земле. Ее веки медленно опустились, и, подложив под голову шляпу, она задремала.

Она не знала, как долго спала, пока какой-то звук не прорвался сквозь сон и не разбудил ее. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сфокусировать зрение, и, наконец открыв глаза, она увидела Рафаэля.

Он перебегал, согнувшись, от одного куста к другому, сжимая в одной руке «винчестер» и пистолет — в другой. Что он делает? Она в недоумении смотрела, как Рафаэль нырнул за большую груду камней и исчез из виду. Может быть, он увидел какую-нибудь дичь им на обед? Или заметил опасного зверя?

Но почему он не предупредил ее об опасности? Она осталась лежать на виду как… как приманка. Эта мысль привела ее в бешенство, и Аманда села. Она хотела пойти искать его, но потом передумала. Рафаэль опытный следопыт, а она заблудится еще до того, как отойдет всего на полмили.

Взгляд Аманды скользнул на привязанных лошадей. Подпруги на их седлах были ослаблены, животные мирно пощипывали травку. Значит, они не чувствовали присутствия дикого зверя, и Аманда подумала, среагируют ли они на запах чужого человека. Нет, но, может быть, другие лошади вызвали бы беспокойство. Так что же делает Рафаэль?

Ответ появился достаточно скоро. Аманда беспокойно ждала, расхаживая взад-вперед по пыльной земле и время от времени оглядываясь, как вдруг услышала слабый, но вполне определенный стук копыт по твердой земле. Грохот ее сердца почти заглушил приближающийся цокот копыт, и Аманда рванулась к привязанным лошадям.

Дрожащими пальцами она с трудом расстегнула металлические пряжки на седельной сумке Рафаэля и вытащила один из его тяжелых пистолетов. Она неуклюже схватила его, крепко сжимая гладкую деревянную рукоятку и надеясь, что он уже заряжен. Времени заряжать пистолет не было, да она и не умеет это делать. Но где же Рафаэль?

Облако пыли возвестило о приближении всадников, и Аманда, облизнув вдруг пересохшие губы, спряталась под ненадежной защитой редких деревьев. Может быть, ей лучше спрятаться за камнем или попытаться убежать от этих неизвестных всадников? Господи, ну что же ей делать? Поблизости не было подходящего места, где можно было бы спрятать животных.

Аманда зажмурила глаза и быстро пробормотала молитву, потом сдавленно вскрикнула, когда какая-то фигура обрушилась на нее непонятно откуда. Пистолет взметнулся, казалось, сам по себе, целясь смертоносным дулом в нападавшего, но его быстро развернула к небу чья-то ловкая рука.

— Dios! Будь осторожна с этим! — приказал Рафаэль. — Я вернулся вовремя…

Больше он не успел ничего сказать, потому что подскакали всадники и, натягивая поводья взмыленных лошадей, обступили Рафаэля и Аманду. Их было четверо, они сидели на лошадях с небрежной ловкостью людей, привыкших проводить многие часы в седле, с обманчивой небрежностью сжимая в руках ружья.

Один из них сжал каблуками бока коня, и разгоряченное животное немного продвинулось вперед, прежде чем всадник, натянув поводья, остановил его нетерпеливой рукой.

— Кто вы? — наконец поинтересовался он, сдвигая назад широкополую шляпу, чтобы внимательно рассмотреть их, и Аманда заметила, что он не убрал руку с приклада своего ружья.

— А кого вы ищете? — холодно спросил, в свою очередь, Рафаэль, расслабляясь, как будто его оторвали от послеполуденной сиесты под деревьями; но Аманду не обманул его спокойный голос. Рафаэль стоял, небрежно прислонившись плечом к тонкому стволу дерева; одна его рука сжимала ружье, другая лежала на рукоятке «кольта». Аманда знала, как быстро дуло ружья может нацелиться на этих людей, если Рафаэль этого захочет, и почувствовала себя гораздо безопаснее теперь, когда он стоял рядом.

Всадник ответил не сразу, его тяжелый взгляд, казалось, оценивал Рафаэля и Аманду. Наконец он медленно поднял руку, чтобы снять шляпу, и достал из нее небольшую тонкую сигару.

— Закурите? — предложил он Рафаэлю, ловко спрыгивая с лошади. Чиркнула спичка, и тонкое кольцо ароматного дыма потянулось вверх. Незнакомец протянул сигару, и, немного помедлив, Рафаэль шагнул вперед.

Аманда хотела удержать его, но не осмелилась произнести ни слова, а только затаила дыхание; сжатый в ее руке пистолет становился все тяжелее и тяжелее. Почему они просто стоят, курят и ничего не говорят? Ее ладони стали влажными, колени дрожали, а двое мужчин между двумя вооруженными всадниками, молча курили сигары.

В конце концов, когда Аманда уже начала думать, не стоит ли ей сказать что-нибудь, просто чтобы снять напряжение, сигары упали на землю и были растоптаны каблуками сапог.

— Ищем мексиканского бандита, — наконец ответил мужчина на вопрос Рафаэля, как будто разговор только что начался. — Его зовут Диего Вальдес. Слышали о таком?

— Нет, не слышал. А вы местный шериф? — с напускным равнодушием спросил Рафаэль.

— Нет. Я Фрэнк Белл, рейнджер. Мы давно идем по следу этого парня, и я подумал — может, вы его видели.

— Жаль разочаровывать вас, но нет, не видел. Кивнув, рейнджер скользнул взглядом по Аманде, и она заметила почти неуловимую вспышку в его холодном взгляде. Она ничего не сделала, и ей нечего бояться, но почему-то этот техасский рейнджер тревожил ее. Почему она должна беспокоиться из-за него, подумала Аманда, как вдруг ее глаза округлились при мысли, что в Мексике Рафаэля разыскивают власти. Но распространяется ли это на Техас? И знает ли кто-нибудь, что он в ответе за смерть Фелипе и ее похищение? У нее вдруг пересохло в горле, и Аманда молилась только, чтобы рейнджер не почувствовал ее волнение. Но он лишь кивнул и посоветовав Рафаэлю быть осторожным в пути, потому что из-за войны по дорогам бродит много опасных людей.

— Сейчас осторожность не помешает, — заметил Белл, садясь на лошадь и кладя руку на луку седла. Он холодно и подозрительно смотрел то на Рафаэля, то на Аманду, но его тон был все еще спокойным. — Я даже слышал о мексиканских бандитах, которые останавливают кареты, убивают мужчин и похищают женщин. Несколько месяцев назад такое произошло недалеко отсюда. Будьте осторожны.

Дотронувшись пальцем до края шляпы, рейнджер развернул лошадь и уехал вместе со своими людьми.

Ни слова не говоря, Рафаэль повернулся, затянул подпруги лошадей и, убрав «винчестер» в чехол на седле, подвел Аманде ее лошадь.

— Готова?

— Да. Что… чего они на самом деле хотели, Рафаэль? — Аманда бросила тревожный взгляд на пустую проселочную дорогу. — Они остановились не просто поговорить.

— Да, не просто, — согласился он, пожимая плечами.

Чего на самом деле хотели техасские рейнджеры? Может быть, его подозревают в том, что он и есть мексиканский бандит Вальдес? Плакатов с его портретом было всего несколько, и все они распространялись только в Мексике. Могли ли рейнджеры каким-то образом получить такой плакат? Но даже если и так, они будут искать главаря хуаристов в Мексике, а не в Техасе, если только не знают о похищении.

— Я не знаю, в чем тут дело, — признался Рафаэль, когда они тронулись в путь, — но уверен, они остановились не случайно.

Аманда тоже была в этом уверена и за оставшийся день придумала тысячу различных причин. Они больше не встречали рейнджеров, и почему-то это тревожило ее еще больше. Как же она обрадуется, когда они доберутся до покоя и безопасности Буэна-Виста…

— Почему мы остановились здесь, Рафаэль? — Голос Аманды звучал сонно и устало, все ее тело болело после долгих часов, проведенных в седле. Рафаэль остановил лошадей перед маленькой белой миссией, стоящей под сенью нескольких дубов.

— Потому что я знаю падре, который служит в этой миссии, и он сможет сделать то, о чем я его попрошу.

Заинтригованная, Аманда вошла за Рафаэлем в прохладный, заросший виноградом дворик, ведущий к жилищу священника. Она едва могла двигаться от усталости и все же наслаждалась каждой секундой своей жизни. Слишком скоро им придется столкнуться с людьми, которые могут попытаться разлучить их, и Аманда с ужасом думала об этом. Джеймсу Камерону не понравится, что Аманда выходит замуж за человека, который не станет помогать ему в его аферах, и нет сомнения, что Рафаэль без промедления отправит ее дядю собирать вещи, поскольку не захочет участвовать в нечистоплотных сделках, которыми так наслаждался его брат.

Падре, старик, знавший еще отца Рафаэля, тепло встретил их, и вскоре Аманда оказалась в крохотной, почти без мебели комнате миссии.

— Здесь мы сможем привести себя в порядок и немного отдохнуть, — объяснил Рафаэль, когда Аманда спросила, почему они остановились, когда Буэна-Виста так близко. — Мне нужно кое-чем заняться, но я скоро вернусь.

Хихикающая девчушка принесла в комнату Аманды деревянную бадью и наполнила ее горячей водой.

— Меня прислали помочь вам, — робко пробормотала она, подавая Аманде кусок восхитительно пахнущего мыла и мохнатое полотенце. — Ваш красивый novio[21] сказал, чтобы с вами хорошо обращались.

— Правда?

Novio. Это был первый раз, когда она услышала, что Рафаэль назвал ее невестой. Аманда улыбалась, пока девушка помогала ей снять пыльную одежду, и затем со вздохом наслаждения погрузилась в бадью и расслабилась. Да, это хорошая идея как следует отдохнуть и вымыться перед приездом домой. В лучшем настроении ей будет легче разобраться с Джеймсом Камероном.

Аманда вымыла волосы, потом, закрыв глаза, опустилась по шею в воду и вскоре задремала, думая о прошедших месяцах и Рафаэле. Как странно, что мужчина, которого она сейчас так горячо любила, был ее другом детства. Еще более странным казалось то, что она вдова его брата. Не создаст ли это проблем? Впрочем, Рафаэль сможет вес уладить. Похоже, он из тех мужчин, которые не позволяют никому и ничему вставать у них на пути.

Временами он почти пугал ее, и Аманда задумалась, выдержит ли ее независимость брак с Рафаэлем. Позволит ли он ей сохранить свою индивидуальность и свободу? Аманде почему-то казалось, что она не сможет выдержать, если Рафаэль будет обращаться с ней так, как многие мужчины обращаются со своими женами — уважительно, потому что так заведено, но как с собственностью.

У Аманды по спине пробежали мурашки, когда она подумала, что он так и поступит. В конце концов, мексиканские мужчины известны своей деспотичностью даже больше, чем американские. На нее напали сомнения, и Аманда резко села, выплеснув воду на пол.

— Вода слишком холодная? — тихо спросила девушка, подавая ей полотенце.

— Нет. Я устала и хочу немного полежать, — с улыбкой успокоила ее Аманда. Слишком многое нужно обдумать, слишком много сомнений и страхов. Она прикусила губу, осознав, как мало знает человека, за которого собирается замуж. Но может быть, за предшествующие свадьбе месяцы она сможет узнать его лучше, тем более что они будут далеко от опасностей Мексики, в знакомой, более спокойной обстановке. Время излечит самые худшие из ее страхов, и они с Рафаэлем смогут лучше узнать друг друга.

Завернувшись в халат, который принесла Тереза, прислуживавшая ей, Аманда с удовольствием вытянулась на узкой кровати и закрыла глаза. Мягкие тени ночи прокрались в комнату через маленькое окошко высоко над кроватью и устроились, как старые друзья, по углам. Она так устала, а кровать была такой уютной в сравнении с твердой землей, на которой она привыкла спать в последнее время, что Аманда вскоре забылась сном.

Пока она спала, смутные образы прошедших событий, людей и мест слились в беспорядочную вязь. Она снова была ребенком, одиноким и испуганным, и старалась не посрамить память своих родителей; потом она была старше, все такая же несчастная, ею манипулировал ничуть не заботящийся о ней дядя, а она боролась с ним единственным доступным ей способом. На протяжении всего сна у нее было чувство, что однажды она найдет того, кто поможет ей. Наконец Фелипе, холодный и безразличный, стал ее мужем; с тех пор она редко покидала асиенду.

Когда сон вдруг сменился другим и Аманда оказалась в горах Мексики с опасным главарем бандитов, она беспокойно заметалась. Золотые глаза, глядящие на нее так холодно, а потом вдруг с такой теплотой, — это странно сбивало с толку, и она не знала, что делать. Аманда бежала, бежала сквозь дождь по лесу, по скалам — а потом падала, падала, и страшный черный дым клубился вокруг нее, как щупальца чудовища. Она закричала…

— Аманда! — Кто-то тряс ее, поймав как раз перед тем, как она упала на самое дно мира, и Аманда открыла глаза. Она заморгала и сдержала всхлип.

— Рафаэль… я опять падала, в дыму, и не было никого, чтобы поймать меня…

— Но теперь здесь я, и я держу тебя, Аманда. — Его сильные руки крепко обняли ее, баюкая, как маленького ребенка.

Аманда успокоилась и уютно устроилась в его объятиях, наслаждаясь, обвивая рукой его шею и прижимаясь щекой к его широкой груди. Все это казалось так естественно — считать удары его сердца, скользить пальцами по его коже, чувствовать жесткую щетину на его подбородке и зарываться рукой в густую гриву черных волос. Из-под полуопущенных век Аманда наблюдала, как жесткие кудри вьются вокруг ее пальцев как будто сами по себе — в слабом свете лампы они казались живыми.

Рафаэль повернул ее так, что она оказалась на нем; его рот нашел ее губы, наслаждаясь, лаская, дразня, пока ее дыхание не превратилось в череду прерывистых вздохов. Ее халат каким-то образом оказался расстегнутым, его руки ласкали ее кожу, колдовские пальцы заставляли ее тянуться к нему.

— Рафаэль… — Ее голос превратился в хриплый шепот. — Рафаэль… пожалуйста… — Она только наполовину осознавала, что говорит, о чем просит. Все вокруг исчезло как в тумане.

— Dios! — Тяжело дыша, Рафаэль вдруг остановился и отстранил ее от себя. — Не сейчас, Аманда.

Сбитая с толку, она удивленно посмотрела на него, не понимая, что случилось, и залилась краской, когда он пробормотал, что они в конце концов находятся во владениях церкви. Аманда вдруг почувствовала себя распутницей, соблазняющей мужчину, и отпрянула, запахивая халат.

— Ах, ты не так поняла, — сказал Рафаэль, беря ее за руки. — Я только хотел сказать — не сейчас, не до того, как мы поженимся. Я разговаривал с отцом Рикардо, и он готов отказаться от оглашения в церкви наших имен. Он обвенчает нас в часовне через час.

Аманде показалось, что мир как-то странно накренился, и она удивленно взглянула на него. Через час? Но… Вопросы полились из нее торопливым потоком, однако Рафаэль нетерпеливо отмахнулся.

— Сейчас не время для расспросов. Мы должны пожениться через час — если только ты не решила снова протестовать.

— А если да? — не смогла удержаться Аманда, чувствуя, будто ее уносит безжалостным приливом. Подождать? В самом деле, она еще не настолько хорошо знает его, а вдруг совершает ошибку? Рафаэль мог быть холодным и расчетливым, временами почти бесчеловечным в своих решениях. Он даже ни разу не сказал, что любит ее…

Пожав плечами, Рафаэль беспечно ответил:

— Это только отсрочит неизбежное.

Она с трудом сглотнула, вглядываясь в его лицо, в эти золотые львиные глаза, и поняла, что он твердо решил обвенчаться с ней здесь и сейчас. Назад пути нет. И тут же Аманда поняла, что не может представить жизни без Рафаэля.

— Ну так как? — напомнил он бесстрастно, как будто ее ответ не значил ровно ничего. Аманда улыбнулась. Он мог смотреть на нее как на незнакомку, пряча выражение глаз под длинными ресницами, его рот казался тонкой линией на красивом лице, но Аманда почему-то знала, что на самом деле ему вовсе не все равно.

— Я не успею через час, если ты не выйдешь отсюда и не дашь мне возможность одеться, — спокойно заявила она. — И я буду единственной женщиной, насколько мне известно, которая пошла к алтарю в мужских брюках.

— Нет, не будешь. — Он поднял с пола большой сверток и бросил его на кровать. — Твое свадебное платье.

Когда дверь за ним закрылась, Аманда подумала, что это будет весьма странная свадьба. Это так отличалось от помпезности и роскоши, сопровождавших ее свадьбу с Фелипе; и слава Богу!

В часовне мерцали сотни свечей, освещая простое, цвета слоновой кости, платье Аманды. В руках она держала цветы и молитвенник, кружевная мантилья покрывала ее темные волосы, блестящие, как утреннее небо, золотые искры мерцали в их густой глубине. Рафаэль стоял рядом с ней — прямой и высокий, с бесстрастным лицом, великолепный в своем темном облегающем костюме. Должно быть, он все это давно спланировал, подумала Аманда. Откуда бы он достал одежду за такой короткий срок? Ее платье, такое очаровательное, сидело так, будто сшито специально для нее — с высоким воротом, длинными рукавами и узкой талией, оно падало до самого пола изящными складками, шуршащими при каждом ее шаге.

Дрожащий свет свечей, торопливо подавленное хихиканье Терезы, глубокий баритон священника, бормочущий латинские слова… Потом зазвучал орган: его первый хриплый вздох превратился в парящую ноту чистой красоты, зависшую в воздухе, прежде чем перетечь в следующую ноту…

Аманда шепотом повторяла слова, ее руки, холодные и дрожащие, вцепились в цветы и молитвенник как в спасительную соломинку… Рафаэль повернул ее к себе, его губы легко коснулись ее губ, скрепляя их клятвы…

Улыбка, сначала робкая, потом более уверенная, осветила лицо Аманды, и она, обхватив руками его шею, в ответ поцеловала так жарко, что круглые глазки священника стали еще круглее, а нервный смех Терезы разнесся эхом по всей часовне.

— Ты смущаешь меня, — наконец сказал Рафаэль, улыбаясь и снимая ее руки со своей шеи. Он подхватил ее на руки и пошел по узкому проходу часовни к выходу. — Не забудь бросить букет, Аманда, — напомнил он, и букет, пролетев мимо его уха, упал в руки Терезе. Аманда едва сдержала смешок, увидев удивленное лицо отца Рикардо, а потом двери часовни захлопнулись за ними.

На маленьком столике в комнате Аманды накрыли легкий ужин из курицы, хлеба, сыра и вина; свечи ровно горели в зеркально отполированных серебряных подсвечниках.

Свадебное платье лежало озером слоновой кости на полу, тонкая кружевная сорочка рядом с ним, маленькие туфельки брошены сверху. Никто не заметил, как торопливо сброшенная одежда Рафаэля соскользнула на пол с кресла, в которое он ее швырнул.

Аманда стояла около кровати и ждала, вдруг необъяснимо оробев; темные опахала ресниц опустились на ее глаза. Это же Рафаэль, отругала она себя, ее возлюбленный и теперь муж — почему она должна чувствовать себя совершенно другой? Разве не эти руки обнимали ее раньше? Те же самые руки, что ласкали ее трепещущее тело…

Почувствовав ее состояние, Рафаэль действовал медленно и нежно, неспешными поцелуями увлекая Аманду на дорогу страсти. Dios, он чувствовал то же самое, но никогда бы не позволил ей догадаться об этом. Ему лучше держать свои эмоции при себе, потому что Аманда никогда не поймет того, чего не понимает он сам. Как он может сказать ей, что чувствует ответственность перед ней, которая не имеет ничего общего с любовью? Это не потому, что он не любит ее; но можно ли выразить словами то, что он чувствует к ней?

Весь его прошлый опыт в любви мало походил на это новое нежное чувство, которое было у него к Аманде. Конечно, Рафаэль любил своего отца, но тогда речь шла об уважении, почти благоговении. Фелипе он ненавидел с детства, а экономки в доме сменялись так быстро, что у него просто не оставалось времени привязаться к кому-то. Разумеется, у него были женщины, но не такие, как Аманда, и с ними он обращался с должным уважением и учтивостью…

Так что же он испытывал к Аманде — любовь или только чувство ответственности и желание защитить? Она волновала его так, как ни одна другая женщина, злила и в то же время пробуждала в нем страсть. Когда-то он нежно любил упрямую маленькую девочку, а взрослая Аманда вызывала в нем другие, гораздо более сложные чувства, которые ему не хотелось анализировать. Он просто сделает то, что нужно, вот и все.

Поцелуи Рафаэля становились все жарче, его губы опустились от ее рта к шее, и когда она застонала, он взял ее на руки, чтобы положить на постель.

— Рафаэль! — Его имя прозвучало как вздох, ее сжатые в кулаки руки уперлись в его грудь. — Пожалуйста… я не могу!

— Что? — Подняв черноволосую голову, Рафаэль удивленно уставился на Аманду. — Что это значит — не можешь?

Аманда кусала губу, ее голос дрожал.

— Ты мой муж, и ты знаешь, что я люблю тебя, но я… я не знаю, чувствуешь ли ты то же самое… — Ее голос прервался. Подняв глаза, она увидела на его лице разочарование. Слезы подступили к ее глазам, и она со всхлипом отвернулась.

— Нет-нет, querida, ты не поняла. — В его голосе сквозило раздражение, но это было раздражение на себя, а не на Аманду. — Я никогда не умел говорить о том, что чувствую, и не могу начать это делать сейчас. Когда-нибудь ты, может быть, сможешь это понять. А сейчас просто доверься мне…

В конце концов, Аманда, кивнув, сдалась. Когда-нибудь он скажет, что любит ее, молча поклялась она. Однажды он почувствует это так сильно, что обязательно скажет…

Страсть Аманды удивила даже Рафаэля, когда она ответила ему так бурно, как никогда раньше, покрывая поцелуями все его тело. Чувственное касание волны ее волос возбуждало, и когда ее рот спустился к его пупку, Рафаэль задержал дыхание. Ее язык, быстрый и горячий, описывал маленькие круги, дразнящие, мучительные, и он начал сомневаться, сможет ли сдержаться, если Аманда спустится еще ниже.

Почувствовав, как он дернулся от неожиданности, Аманда оттолкнула его сопротивляющиеся руки, решительная в своем желании дать ему столько наслаждения, сколько сможет, любя его и нуждаясь в нем, желая, чтобы он чувствовал то же самое. Боже, как она любила его стройное мускулистое тело, его мужской запах, который был почти как чувственный, изысканный запах возбужденного самца, смешанный со слабым ароматом табака и виски. Пальцы Аманды окружили его быстрым легким движением.

— Господи Иисусе, Аманда, — хрипло пробормотал Рафаэль, и она почувствовала его трепетный ответ. Он замер под ее ищущими руками, а потом повернулся так, чтобы его ладони могли, едва касаясь, скользить по ее бедрам, разводя их, лаская ее бархатные глубины, пока она не застонала.

Язык Аманды двигался в унисон с ее руками, скользя взад и вперед, пока Рафаэль не смог больше терпеть и, оттолкнув ее, перекатился так, что она оказалась под ним, вжимая ее в тонкий матрас. Ловя воздух ртом, Аманда обхватила руками его талию и притянула его к себе, шепча ему в ухо:

— Рафаэль… пожалуйста… пожалуйста…

Он дразнил ее, целовал, пока она не начала извиваться под ним, и когда Аманда подумала, что не сможет больше вынести ни секунды ожидания, Рафаэль погрузился в нее. Она содрогнулась, вскрикнула, ее ногти вонзались в его спину, когда он входил в нее снова и снова. Это было утонченное наслаждение-агония, и когда нарастающее чувство наконец достигло кульминации во всепоглощающей волне освобождения, захлестывающей ее безграничным приливом, Аманде показалось, что она парит как свободный дух над землей.

Она плыла, не зная цели, по волнам моря удовлетворенности и расслабления. Чуть приподнявшись, опираясь на локти, Рафаэль смотрел на нее сверху вниз с ленивой улыбкой.

— Иногда ты удивляешь меня, Аманда. — Его рука отодвинула прядь волос с ее лба.

— Да? Почему? — У нее едва хватило сил пробормотать вопрос.

— Такая хладнокровная и отстраненная временами, ты вдруг становишься буйной и страстной. Неужели в твоем теле существуют два человека, querida?

— Да. — Она прижалась к нему и, урча, как довольная кошка, потерлась щекой о его грудь. — И мы обе любим тебя, Рафаэль Леон.

Он усмехнулся, наклонил голову, водя носом по ее коже. Его губы встретились с ее губами в поцелуе, быстро переросшем в страсть, удивившую их обоих. Их тела все еще были слиты, и Рафаэль начал двигаться мощными, энергичными движениями. Аманда двигалась в такт с ним, она подняла свои стройные бедра и обхватила ногами его талию. Их страсть пылала ярко и мощно, голова Аманды неистово металась, Рафаэль бормотал слова любви по-испански и по-английски, пока они оба не взорвались в ослепляющей вспышке экстаза.

Поднявшись на поросший травой холм, Рафаэль и Аманда натянули поводья лошадей и посмотрели вниз на ранчо, постройки которого раскинулись полукругом у подножия холма. Уже почти стемнело, и заходящее солнце пылало алым огнем, золотя крыши и зигзагообразные изгороди. Было прохладно, тихий ветерок легкими порывами приносил душистый аромат скошенной травы, наполнивший Аманду воспоминаниями. Буэна-Виста. Могла ли она забыть, как сильно любит ее? Ее руки судорожно сжали поводья, комок в горле не позволил ответить на негромкие слова Рафаэля.

— Всегда приятно возвращаться домой, Аманда, — мягко сказал он, и она только кивнула. Слезы подступили к ее глазам. Рафаэль протянул руку и, взяв Аманду за подбородок, повернул лицом к себе. — Что бы ни случилось, я буду рядом с тобой. Помни об этом и не позволяй своему дяде запугать тебя.

Рафаэль провел большим пальцем по следу слезы, скатившейся по щеке Аманды, наклонился и поцеловал ее. Это был поцелуй, полный обещания, а не страсти, наполненный нежностью и более драгоценный для Аманды, чем все земли Техаса и Мексики. Сможет ли она когда-нибудь высказать ему, как много он значит для нее, как мысли о нем заполняют все ее дни и ночи? Ничто другое, кроме него, для нее не важно. Для Рафаэля все по-другому, и она это знала. Он не из тех, кто легко говорит о своих чувствах, и ей придется дождаться дня, когда это изменится.

Рафаэль Леон, безрассудный и прекрасный, самый опасный и волнующий мужчина, которого она знала в своей жизни, стал ее мужем, и это все, что имело для нее значение.

Лошади, почуяв окончание путешествия, жадно натягивали поводья, и Рафаэль с Амандой пустили их размашистым шагом вниз по склону к большому дому. Четыре месяца она не видела свой родной дом, подумала Аманда, когда они остановились перед длинной широкой парадной верандой. Четыре месяца с тех пор, как она уехала, думая, что никогда больше не увидит Буэна-Виста.

— Мария! — Она спрыгнула с лошади, не дожидаясь, пока Рафаэль подаст ей руку, и позвала женщину, ставшую ей приемной матерью. — Мария, где ты?

Пыль клубилась ленивыми облачками, когда Аманда пересекла двор и взбежала по ступенькам. Старые кресла-качалки, бывшие дикими мустангами и бизонами в ее детских играх, все так же молча стояли на веранде как часовые прошедших лет, а когда дверь распахнулась, из нее донесся запах лимонного масла, которым натирают мебель; всем этим дом приветствовал возвращение хозяйки.

Слабый торопливый звук привлек внимание Аманды, и она, обернувшись, увидела силуэт Марии на фоне слабо освещенного дверного проема. Женщина стояла неподвижно, и Аманда подумала, не почудился ли ей образ Марии. Но тут раздался всхлипывающий крик радости, и мексиканка рванулась вперед, чтобы крепко сжать Аманду в своих объятиях.

— Pequeca! Minica! Я уж думала, что больше никогда не увижу тебя! Но вот ты здесь. Где же ты была? Почему от тебя не приходило никаких вестей? Ты здорова? И почему ты в брюках?

Типичная для Марии реакция, подумала Аманда, со смехом заверяя, что с ней все в порядке.

— А ты скучала по мне? — поддразнила она, снова обнимая Марию. — Я думала, ты уже и забыла обо мне.

— Ах! — Всплеснув пухлыми руками, Мария стала бранить ее: — Почему бы не прислать мне весточку, что ты в безопасности? Все это время я думала, что ты погибла, убита теми ужасными bandidos, которые забрали тебя… — Ее голос, задрожав, прервался, и Аманда поняла, что Рафаэль стоит позади.

— Мария, ты помнишь младшего сына дона Луиса? Это Рафаэль, и он привез меня домой.

В лице Марии на мгновение промелькнула неуверенность: она молча изучала высокого стройного мужчину с темной щетиной на подбородке. Ее взгляд скользнул по оружейным ремням на его широкой груди, которые он так и не снял, и она расплылась в гостеприимной улыбке.

— Вы очень сильно изменились, Рафаэль, если вспомнить того худенького мальчишку, который таскал сладости из кухни!

— Не так уж и сильно, Мария. Я все еще делаю это, — ответил он с улыбкой. — И сейчас я настолько голоден, что готов стащить не только сладости.

Через несколько минут они уже сидели в кухне, где Мария, ни на секунду не переставая говорить, готовила для них еду. Восхитительные ароматы вились в воздухе, щекоча их ноздри и дразня урчащие от голода желудки.

— Madre de Dios! Когда пришли люди и сообщили нам, что Фелипе застрелен, а Аманду увезли, я думала, что умру! — взволнованно говорила служанка, сопровождая слова взмахами деревянной ложки. — Это было ужасно, а сеньор Камерон… — она презрительно фыркнула, — даже не потрудился как следует поискать тебя, pequeсa! Я думаю, он был даже рад, что ты больше не побеспокоишь его. Хорошо, что сейчас он уехал на несколько недель в Остин. Может, теперь он забудет дорогу в Буэна-Виста! — Мария повернулась, чтобы посмотреть на Аманду, ее голос смягчился. — Если бы я не надеялась, что однажды ты вернешься — я каждый день ставила за тебя свечку, — то давно ушла бы отсюда, шла. — Деревянная ложка грохнула по горшку, словно Мария хотела, чтобы это была голова Джеймса Камерона. — Этот человек — само зло. Так отличается от твоего отца — упокой Господь его душу, — как ночь от дня. Я рада, что ты вернулась и что Рафаэль нашел тебя ради своего брата. Хотя… — Она вдруг умолкла, прикусив язык, чтобы скрыть то, что так, очевидно, хотела сказать.

— Хотя что? — переспросила Аманда.

Мария улыбнулась немного застенчиво.

— Мне не следует этого говорить, но думаю, тебе надо было выходить за Рафаэля вместо Фелипе.

— Тогда ты порадуешься моим новостям, — мягко сказала Аманда, и ее глаза встретились с янтарным взглядом Рафаэля. — Я надеюсь, ты будешь счастлива за нас. Хотя Фелипе умер и не так давно, два дня назад мы поженились, Мария. Пожелай нам удачи.

Когда их руки встретились, Мария издала тихий сдавленный звук, и ложка со стуком упала на пол.

Почему она так странно реагирует? — удивилась Аманда. И вдруг мир взорвался тысячей осколков боли и неверия.

— Аманда… Рафаэль… вы не знали? Фелипе не умер. Он все еще жив…

Глава 11

«Фелипе не умер… Он все еще жив…» Снова и снова эти слова звучали в голове Аманды, словно похоронный звон по ее будущему. Как это может быть? Она же видела, как он упал, видела его ужасные раны, и он лежал такой неподвижный, такой смертельно-бледный…

Ее лицо, когда она повернулась к Марии, исказило страдание. Аманда почувствовала, как напрягся рядом с ней Рафаэль.

— Но, Мария, я видела сама!

Все протесты Аманды были тщетны — она поняла это по боли и сочувствию в добрых глазах Марии. Ей вдруг яростно захотелось, чтобы Фелипе умер. Она ненавидела его. Он все еще жив — и это значит, что их брак с Рафаэлем…

Ничего не видя, ища утешения, она повернулась к Рафаэлю. Он сидел неподвижно, только на щеках играли желваки.

— Рафаэль? — Она потянулась к нему, коснулась руки и была потрясена выражением дикой ярости в его глазах, когда он повернулся к ней.

— Полагаю, ты можешь добиться аннуляции брака, если захочешь, — произнес он так холодно и бесстрастно, что Аманда отшатнулась как от удара.

Madre de Dios, думал Рафаэль, Фелипе все еще жив. Он знал, что это означает. Фелипе незамедлительно потребует, чтобы Аманда вернулась к нему. Будь он проклят! Хотя он и не хотел быть причиной смерти своего сводного брата, однако теперь яростно желал убить его. Фелипе мертвый был политически неудобен. Фелипе живой и враждебный был опасен.

Ножки стула громко скрипнули по полу, когда Рафаэль резко встал и, забыв про еду, вышел из кухни. Оглушенная его небрежными словами и тоном, Аманда молча смотрела ему вслед. Глаза ее наполнились слезами. Что же теперь делать?

— Иди за ним, niсa, — мягко сказала Мария, — думаю, вам нужно поговорить.

— Поговорить? — Аманда, едва не захлебнувшись слезами, заглянула в лицо Марии. — Что я могу сказать человеку, которого мои дела больше не волнуют? Умолять его любить меня?

— Он любит тебя, девочка, не важно, говорил он тебе об этом или нет. — Мария слегка встряхнула Аманду за плечи. — Если ты его действительно любишь, имей достаточно смелости поговорить с ним. Иди, niсa!

Аманда догнала Рафаэля на веранде, но нерешительно задержалась на пороге, глядя на него. Хотя он стоял, небрежно облокотившись на деревянные перила, она увидела знакомое скрытое напряжение. Ремни портупеи остались на кухне, и расстегнутая до талии белая рубашка все еще хранила след от них. Брюки выглядели пыльными и грязными после долгой скачки, сапоги заляпаны грязью, но для Аманды он никогда не был так прекрасен. О нет, она не хочет терять его и никогда не вернется к Фелипе! Не сможет она оставить Рафаэля, даже если это против законов двух стран и правил Церкви.

Аманда молча пересекла веранду и встала рядом с ним, не говоря ни слова. Ночь темным бархатным одеялом накрыла ранчо, и только светлячки своими крошечными фонариками прокалывали тьму. Где-то вдалеке лаяла собака, и койот отвечал ей дрожащим воем, который поднимался вверх и словно цеплялся за звезды, рассыпанные по небу. Вечерний бриз что-то шептал над ними, принося свежий аромат скошенного сена, сладкий и пряный, возвращающий детские воспоминания.

— Ты помнишь, Рафаэль, как мы прятались на сеновале? — спросила Аманда, улыбаясь. — И как жутко старый Тобиас разозлился на нас за то, что мы разбросали сено по полу?

— Si. И я помню тот раз, когда ты провалилась в дыру в полу сеновала и шлепнулась прямо в кормушку. — Он смотрел на нее вполоборота; напряжение немного ослабло, ответная улыбка тронула его губы, и глаза засветились смехом.

— Тобиас так рассердился, что гонялся за нами с вилами! Если бы ты не затолкал меня в погреб и быстро не захлопнул дверь, думаю, он бы точно опробовал их на мне! — Аманда откинула голову. Свет из окон падал на ее лицо и сиял в глазах, наполненных любовью и тревогой. — Рафаэль… ты ведь не уйдешь сейчас, правда? Ты не позволишь Фелипе забрать меня? Давай уедем отсюда сегодня ночью вместе!

Она ничего не могла с этим поделать: слова сыпались безудержно, и Аманда почти пожалела, что сказала их, когда увидела, как потемнело лицо Рафаэля. Нет, он не может позволить этому случиться, он должен остановить это. Аманда почувствовала, как ее горло сжалось от мрачных предчувствий.

— Мы могли бы вернуться в Мексику, — ответил он наконец, — а потом всю жизнь оглядываться, не нашел ли нас Фелипе. Или мы можем сделать все правильно. Послушай, Аманда, — он поймал ее руки, когда она, всхлипывая, хотела отвернуться, — мне это нравится не больше, чем тебе; но если мы не решим все сейчас, это будет преследовать нас всю жизнь. Если хочешь, утром я поеду и поговорю с отцом Рикардо, узнаю, что можно сделать. Может быть, стоит попытаться аннулировать брак до того, как Фелипе узнает, что мы здесь. — Он повернул ее лицом к себе, проводя пальцами линию от подбородка к дрожащим губам. — Все будет хорошо, Аманда, я клянусь. Верь мне.

Увы, все хорошо не бывает. Отец Рикардо, борясь со своей совестью, не хотел и слышать об аннуляции.

— Подумай, сын мой! Даже если ты говоришь, что их брак не был консуммирован, у тебя нет права отбирать жену у своего брата. Если он захочет отпустить ее, это должно быть его решение.

— А если он захочет оставить ее у себя? — мрачно спросил Рафаэль, заранее зная ответ. — Не отдам, — почти прорычал он от ярости и отчаяния, когда отец Рикардо развел руками и беспомощно пожал плечами. — Заберу ее назад в Мексику и обвенчаюсь с ней там… Я сам обращусь к архиепископу Лабастиде…

— Ты знаешь, что в глазах Церкви она уже замужем, и в Техасе, и в Мексике. Имена не были предварительно оглашены, но клятвы даны, Рафаэль, и ты должен принять это. Я чувствую свою ответственность, потому что обвенчал вас без оглашения, — устало вздохнул маленький кругленький священник. — Но я думал, что поступаю правильно, венчая вас и спасая от плотского греха.

— Мне наплевать на это! — Рафаэль вскочил на ноги и заходил кругами по земляному полу. Dios, это просто невыносимо! Он ни за что не отдаст Аманду Фелипе. Аманда принадлежит ему, она была девственницей, когда он впервые взял ее. Это Рафаэль всегда спасал ее от козней Фелипе, когда они были детьми; он всегда защищал Аманду, и не важно, что он чувствовал к ней, любил или нет. Любит ли он ее? Боже! Как он мог ответить на это? Он знал только, что хотел жениться на ней.

— Она останется со мной. — Рафаэль повернулся и холодно посмотрел на взволнованного священника, сидевшего, сгорбившись над дощатым столом, в своем маленьком кабинете, закрыв рукой лицо.

Вздохнув, отец Рикардо поднял глаза; его пальцы взволнованно теребили замысловато украшенный резной крест, висящий на груди.

— Ты человек чести, Рафаэль Леон, и я говорю тебе: ты не можешь сделать это. Для тебя главное — это честь. Не отказывайся от нее сейчас ради того, что в глубине сердца ты считаешь неправильным. Выбор должен остаться за твоим братом, хочешь ты этого или нет.

Честь. Рафаэль закрыл глаза, с горечью думая о том, как всегда критиковал Фелипе за отсутствие чести, за то, что он поступал так, как хочет, а не так, как следует.

Сможет ли он сделать то же самое сейчас? Сможет ли он поступить так, как поступил бы Фелипе?

Отец Рикардо молча наблюдал, как Рафаэль борется с самим собой, со своей гордостью и честью, и когда он наконец повернулся и посмотрел на него, священник знал, что Рафаэль сделал правильный выбор.

— Я свяжусь с твоим братом и посоветую ему согласиться на аннуляцию брака, — тихо предложил он. — Но это все, что я могу сделать, mi hijo[22].

— Gracias, padre. — Рафаэль остановился на пороге и оглянулся на священника. — Но если Фелипе встанет у меня на пути или причинит ей боль — я убью его!

Ярость и отчаяние переполняли Рафаэля. «Будь проклят Фелипе, будь проклята война — и даже Хуарес!» — вдруг зло подумал Рафаэль, поворачиваясь, чтобы уйти.

Дверь за ним со стуком захлопнулась, а отец Рикардо еще долго беспомощно смотрел ему вслед с предчувствием неизбежной беды.

— Так что ты скажешь ей, Рафаэль? — Мария удрученно опустилась в кухонное кресло, зная, что Аманда не поймет и не примет его решения. — Ей наверняка это не понравится.

— Да, но я должен сказать правду. — Запустив руку в свои темные волосы, Рафаэль снова начал расхаживать по кухне. Проклятие, как же сказать ей? Она никогда не поверит, что отказаться от счастья ему велит честь. Аманда подумает, что он просто недостаточно любит ее, а он не может заставить себя сказать ей о своей любви.

Разве не достаточно того, что он готов жениться на ней, чтобы обеспечить ее безопасность своим именем и покровительством? Может быть, она поймет, почему он не может сказать ей то, что она хочет услышать. Он действительно любил, но в его жизни всегда, когда он выражал кому-то свое глубокое чувство, что-нибудь обязательно происходило не так. Рафаэль еще в раннем возрасте научился не испытывать судьбу и не терять голову от любви.

Он вспомнил, как Фелипе изо всех сил старался разрушить отношения Рафаэля с отцом, как ему удавалось вбивать клин недоверия между ними, пока дон Луис не стал отстраненным и равнодушным. Это был сильнейший удар, но Фелипе не успокоился даже тогда. Каждый раз, когда он находил трещину в защитной оболочке Рафаэля, он ковырял ее до тех пор, пока не достигал цели. Любимая лошадь, привезенная Рафаэлю доном Луисом в подарок на четырнадцатый день рождения, однажды утром была найдена в стойле искалеченной. Животное пришлось пристрелить, чтобы избавить от страданий, и Рафаэль обвинял брата в случившемся. Ожесточенный спор братьев, ужас и отвращение дона Луиса навсегда испортили их отношения.

Он не отдаст Аманду брату, думал Рафаэль, сжимая кулаки. Нет, он не может позволить себе любить, действительно любить, он не причинит Аманде вреда. Он должен заставить себя сохранять равнодушие и сдержанность, иначе Фелипе использует Аманду, чтобы добраться до него…

— Рафаэль, а ты не можешь подождать? — спросила Мария, возвращая его к их разговору. — Может быть, Фелипе согласится на аннуляцию и тебе вообще не придется ничего говорить. Подожди, пока не получишь определенный ответ. Скажи ей, что все в руках падре.

Но сообщение Рафаэля о возможности аннуляции брака не уменьшило тревогу Аманды. Дни шли, а никаких известий не приходило, и она не находила себе места, временами доходя почти до нервного срыва. В конце концов, Рафаэлю захотелось сказать ей правду.

— Ты превращаешься в мегеру, Аманда! — сорвался одним жарким днем Рафаэль в ответ на ее обидное замечание. — Держи себя в руках.

— Что? — взвизгнула она, оскорбленная его холодным тоном и отчужденностью. В последнее время Рафаэль отдалился от нее, стал равнодушным и отстраненным, а ведь раньше он был таким нежным. Эта внезапная перемена временами казалась просто невыносимой. — А какого поведения ты ждешь от меня, Рафаэль Леон, если я вот уже месяц не знаю, что со мной будет! Это ведь не твою жизнь разорвут на кусочки — в конце концов, ты на самом деле меня даже не любишь, так? — В сердцах она швырнула на пол фарфоровое блюдо, которое разлетелось на мелкие кусочки. Мария в страхе выскользнула из кухни.

— Аманда, ты знаешь, что это неправда, — начал Рафаэль, стараясь говорить спокойно. — Если бы мне было все равно, был бы я все еще здесь? Ты знаешь, я здесь только из-за тебя.

— О, я не знаю, какие у тебя могут быть причины, — угрюмо парировала Аманда, нетерпеливо сгребая осколки в мелкую кастрюлю. — Возможно, ты, как Фелипе, дожидаешься, чтобы прибрать к рукам Буэна-Виста, или…

Рука Рафаэля, промелькнув в воздухе, схватила Аманду за талию так быстро, что собранные фарфоровые осколки посыпались на пол и разлетелись во все стороны.

— Не договаривай эту фразу, Аманда, — предостерег он голосом, похожим на рык, — и никогда даже не намекай, что я похож на моего брата. Я человек чести, а он нет.

— Отпусти меня, Рафаэль. — Она поморщилась, когда его пальцы сжались сильнее. — Пожалуйста, — в конце концов выдохнула она, — ты делаешь мне больно!

— Да неужели? Скажи, ты ведь не думаешь, что я могу поступить бесчестно? Скажи мне…

Упрямое сопротивление заставило Аманду откинуть голову и воинственно посмотреть на него, сжав губы.

— А что, если я не уверена? — возмутилась она. — В прошлом были моменты, когда твоя честь оказывалась весьма сомнительной, Рафаэль.

— Единственное, что сомнительно, так это твое понимание слова «честь», и ты знаешь это. Я всегда был верен своим убеждениям. — Все еще сжимая ее талию словно в тисках, Рафаэль развернул ее и повел к выходу.

Он тащил ее по выжженной солнцем траве на скотный двор, не обращая внимания на сопротивление и яростные проклятия, которые она, задыхаясь, бросала ему.

— Смотри, — приказал Рафаэль, рывком останавливая ее. — Посмотри на то, чего я, по-твоему, добиваюсь. Ты любишь эту землю, Аманда, но я люблю свою землю. Мне не нужна твоя драгоценная Буэна-Виста, когда в Мексике я могу быть где угодно — в горах, чтобы освежиться, или в тропических лесах на побережье. Там мне принадлежит все.

— И что же у тебя есть, Рафаэль Леон? — бросила ему Аманда, тяжело дыша. Спутанная челка упала ей на глаза. Она дерзко посмотрела в глаза Рафаэля, игнорируя опасные искры в них, разозлившись так, что даже начала заикаться. — У тебя нет ничего, вообще ничего! Твой брат владеет землями твоего отца, а не ты! У тебя нет ничего, кроме заносчивости и самоуверенности…

— Не забывай, что мой брат владеет и твоей землей тоже, — мрачно напомнил ей Рафаэль, — или ты забыла об этом маленьком факте? — По ее вдруг округлившимся глазам он понял, что Аманда действительно забыла, и почувствовал ее мгновенную реакцию на это напоминание. — Ну-ну, — пробормотал он и подхватил ее на руки. — По-моему, тебе нужно немного охладиться, chica. — Он сделал несколько шагов вперед и остановился. Мускулы его напряглись, насторожив ее, и она стала бешено вырываться, увидев, что он собирается сделать.

Аманда даже не успела вскрикнуть, как он бросил ее в лохань, из которой поили скот. Она бы высказала ему все, что о нем думает, если бы он ее выслушал. Но когда Аманда вынырнула из деревянной лохани, мокрая и отплевывающаяся от воды, Рафаэль уже исчез в прохладной тени конюшни.

Выбравшись из лохани, она последовала за ним с мрачной решимостью, останавливаясь по пути, чтобы выжать мокрые юбки. Не обращая внимания на удивленные лица нескольких работников ранчо, Аманда стащила с себя сапоги и вылила воду, лотом с трудом натянула их снова. Проклятие, сапоги наверняка безнадежно испорчены, подумала она, зло отбрасывая с глаз мокрые пряди волос; и как она купит другую пару? Денег осталось мало, а она не смела испытывать удачу и обращаться в банк. Если Джеймс Камерон обнаружит, что она вернулась в Буэна-Виста, он поспешит домой, чтобы забрать ранчо в свои руки и отправить ее к Фелипе, а Аманда не могла так рисковать. Ей нужно время, хотя почему она хотела остаться с Рафаэлем, сейчас было для нее загадкой.

— И куда же ты собираешься? — спросила она, обнаружив его в большом деннике седлающим жеребца.

— Какая тебе разница? — Рафаэль даже не обернулся к ней, а просто продолжал свою работу; мускулы на его руках натянули тонкую ткань рубашки, когда он поднял седло и положил его на широкую спину коня. — Мне нужно позволение, чтобы ездить по вашей земле, сеньора?

— Ша! — Аманда уселась на охапку сена и, подперев рукой подбородок, уставилась на Рафаэля со смесью отчаяния и смирения. Будь он проклят! Зная, что он прав, Аманда злилась еще больше.

— Ша? — Его черные брови удивленно взметнулись вверх, в голосе зазвучала насмешка. — Возможно, вы хотите сказать «тише»? Si, secora. Как скажете. — Рафаэль перекинул уздечку за уши коня и всунул ему в рот железный мундштук. Фыркая, жеребец осторожно тронул мундштук языком, погрыз его и выкатил глаза. Не обращая внимания на Аманду, будто ее и не существовало вовсе, Рафаэль, повернувшись к ней спиной, стал ласково что-то говорить коню по-испански.

Он опять поправляет ее английский, возмущенно подумала Аманда и ледяным тоном поинтересовалась, когда это он стал экспертом в английском языке, но не получила ответа.

— Рафаэль.

Никакого ответа, он даже не пожал плечами, чтобы показать, что слышал ее.

— Рафаэль!

Опять ничего. Никакой реакции, ни малейшего намека, что он хотя бы обратил на нее внимание.

— Будь любезен ответить!

Он все еще продолжал игнорировать ее, и тогда Аманда вскочила, вошла в денник и дернула его за руку. Она почувствовала, как напряглись его мускулы. Нетерпеливо дернувшись, Рафаэль снова повернулся к нервно гарцующему жеребцу и быстрыми движениями застегнул уздечку.

Разгневанная, Аманда поддалась ребяческому порыву и, почти не раздумывая, схватила ведро с водой и выплеснула его содержимое на Рафаэля и коня. Швырнув ведро на пол, она резко развернулась и вылетела из денника, слыша за спиной ругательства Рафаэля и глухой стук копыт по стенкам. Жеребец ржал, фыркал, потом раздался грохот копыта по ведру и новый град ругательств Рафаэля.

Девушка поспешила по длинному проходу между стойлами к выходу из конюшни и уже добралась до двери, когда Рафаэль настиг ее.

— Тебе нравятся игры, Аманда? — зло рявкнул он, хватая ее и поворачивая к себе; его глаза сузились, когда она рассмеялась.

— Я была уверена, что тебе нравятся, — парировала она со злой насмешкой. — Должна сказать, ты выглядишь просто смехотворно!

Вода из ведра окатила его с одной стороны, намочив рубашку, мокрые волосы прилипли к голове, и Рафаэлю явно было трудно успокоить жеребца. Лицо и одежда Рафаэля были в грязи, в волосах застряло сено.

— Я сказала правильно, Рафаэль? — спросила Аманда фальшиво любезным тоном, от которого он заскрипел зубами. — Я так счастлива, что ты здесь, чтобы поправлять меня…

Рафаэль разразился испанской руганью и встряхнул ее, как терьер трясет крысу, когда Аманда осмелилась заметить, что его испанская речь неграмотна.

— Иногда ты заходишь слишком далеко! — возмущенно проревел он, и сказал бы больше, если бы их не прервали.

Аманду особенно разъярило то, что один из ее работников пришел с сообщением к Рафаэлю, а не к ней.

— Рейнджеры ищут вас, — сказал Шорти, показывая на двор конюшни. — Сказали, что хотят поговорить.

— Кого они спросили? — быстро вмешалась Аманда, растирая руки там, где Рафаэль сжимал их. — Они спросили меня?

— Нет. Они хотят поговорить с сеньором Леоном, владельцем.

На секунду воцарилась тишина, а потом Рафаэль ответил:

— Скажи им, что я приду через минуту.

— Они знают, кто ты такой? — спросила Аманда, забыв о своей ярости перед лицом новой опасности.

Пожав плечами, Рафаэль приказал ей пока оставаться в конюшне. Его губы поджались, когда она отказалась.

— Проклятие, Аманда! Не надо всегда быть такой упрямой и настырной! Я займусь этим, а тебя настоятельно прошу оставаться здесь!

Аманда вызывающе вскинула подбородок, но когда львиные глаза вспыхнули недобрым огнем, сдалась.

— Я останусь, но мне это не нравится. И я не понимаю, почему, если это моя земля, ты не хочешь, чтобы я слышала ваш разговор.

— Я не хочу, чтобы ты оказалась на линии огня, если они решат стрелять раньше, чем зададут свои вопросы.

После этого Рафаэль поцеловал ее, еще раз приказал оставаться внутри и вышел во двор. Аманда в мучительном напряжении побежала на сеновал, чтобы сверху посмотреть, что происходит. Кусая губы, она не смогла расслышать ни слова.

Это были те же люди, что встретились им на дороге, техасские рейнджеры, расспрашивавшие о мексиканском бандите Вальдесе. Но что им нужно здесь? Если они подозревают, что Рафаэль бандит, почему они не арестовали его сразу и ждали до Буэна-Виста? Аманде вдруг пришло в голову, не прислал ли их Джеймс Камерон или даже Фелипе. О Боже! Почему во время разговора они остались сидеть на лошадях, оживленно жестикулируя, а потом закурили сигары? И что там делает Мария, вытирая руки фартуком и торопливо кивая? Время тянулось медленно, и одежда Рафаэля успела высохнуть под палящим солнцем; мужчины развернули лошадей, кивнув на прощание, и ленивой рысью направились назад к дороге.

— Чего они хотели? — спросила Аманда, задыхаясь после поспешного спуска с сеновала. Рафаэль улыбнулся и протянул руку, чтобы вытащить несколько золотых соломинок из ее волос.

— Меня. Они хотели меня.

У нее оборвалось сердце, глаза превратились в два огромных озера тревоги.

— Но зачем? О, Рафаэль, они же не собираются арестовать тебя, правда? Нам надо было остаться в Мексике! Хотя нет, там тебя тоже разыскивают… Но почему они не забрали тебя с собой?

— Они хотели, но я убедил их, что это большая ошибка. Похищенная американская девушка стала моей женой, и Мария подтвердила, что мы обменялись брачными клятвами. — Он улыбнулся. — Ее строгие принципы не позволили бы ей солгать, но она сказала абсолютную правду — что нас обвенчал отец Рикардо. Вряд ли на самом деле их так уж волнуют проблемы мексиканского правительства, а Соединенные Штаты симпатизируют Хуаресу, так что их не интересовало ничто другое. — Рафаэль говорил беззаботно, как будто это не имело особого значения, но он знал, что очень скоро Джеймсу Камерону сообщат о его женитьбе на Аманде, а рейнджеры не смогли заставить их уехать.

Трус! Прислал рейнджеров, вместо того чтобы приехать самому, с отвращением подумал Рафаэль, и теперь наверняка обратится к Фелипе за новыми инструкциями, прежде чем осмелится вернуться в Буэна-Виста. А уж Фелипе точно знает, как манипулировать обстоятельствами к своей выгоде.

Но Аманда не думала об этом. Ее страх отступил, и она поинтересовалась, почему им понадобилось столько времени, чтобы расследовать ее похищение.

— Меня могли уже раз двадцать убить и закопать! — возмущалась она. — Техасские рейнджеры, кажись, туповаты.

— «Кажись»? Это что за слово, Аманда?

Она бросила на него строптивый взгляд, потом увидела его насмешливую улыбку и расхохоталась.

— Мне надо было сказать им правду о тебе, — пригрозила она, — и я все еще могу сделать это, если ты не перестанешь поправлять мой английский.

Глава 12

В следующие несколько дней напряжение между ними немного ослабло, хотя Рафаэль так и не сказал Аманде, чего они на самом деле ждут, не сказал, что ей, может быть, придется вернуться к Фелипе. Сложившаяся ситуация не давала покоя. Ему оставалось только ждать, а он не привык к безропотному ожиданию.

Рафаэль предпочел бы найти Джеймса Камерона и потребовать от него ответа, как он собирается поступить, но Аманда умоляла его оставить все как есть.

— Дядя Джеймс часто уезжает на время, — уверяла Аманда, — и никто из нас не знает, где он. Дядя всегда рассчитывал, что в его отсутствие работники позаботятся о ранчо: может быть, поэтому Буэна-Виста и пришла в такое плачевное состояние, — с горечью добавила она. — Я не жалуюсь, что он уехал, и боюсь его возвращения. Пожалуйста, оставь пока все как есть. Давай просто подождем, и может быть, он решит вообще не возвращаться.

Но несколькими неделями позже ожидание подошло к концу. Однажды ночью Аманду разбудил шум внизу. Она выбралась из постели, набросила на плечи халат и выскользнула из комнаты на верхнюю площадку лестницы. У Рафаэля была отдельная комната — на этом настояла Мария в связи с обстоятельствами, — и, взглянув на его дверь, Аманда увидела, что она приоткрыта.

Опустившись на колени у резных перил лестницы, Аманда заглянула вниз, прижимаясь щеками к гладкому дереву балясин, стараясь услышать, что говорят в холле внизу. Сколько раз она проделывала это ребенком! Когда у родителей были гости и все веселились, беззаботная болтовня поднималась вверх по лестнице, выманивая ее из кровати. Но теперь это было не пустое детское любопытство, а необходимость. Она легко узнала злобный голос Джеймса Камерона.

— Рейнджеры сообщили мне об этом, — бушевал он, и Аманда отчетливо представила, как его лицо становится все краснее и краснее от крика. — Моя племянница замужем за твоим братом, а не за тобой!

— Она была замужем за Фелипе раньше, — холодно возразил Рафаэль, — а насчет будущего мы еще посмотрим.

— Если ты думаешь, что Фелипе согласится аннулировать брак, то ты просто сумасшедший, — фыркнул Джеймс. — Уверяю тебя, Аманда останется замужем за Фелипе и будет немедленно возвращена к нему в Сан-Луис. Я уже все устроил.

У Аманды мороз пробежал по коже, и она затаила дыхание. Рафаэль не позволит забрать ее в Сан-Луис, он возьмет ее с собой! Но внизу было тихо, и в этой тишине ей показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Она почти слышала, как волны крови пульсируют в ее венах. Почему он молчит? Почему Рафаэль не говорит, что никогда не отдаст ее Фелипе? Ей показалось, что весь мир с грохотом обрушился на нее, когда она услышала ответ Рафаэля.

— Если Фелипе настаивает на ее возвращении, я сам отвезу ее в Сан-Луис — я, и никто другой.

— Ты? — Голос Джеймса был полон сарказма. — Да это все равно что пустить волка в овечье стадо!

— Я даю слово, что Аманда будет возвращена брату, — произнес Рафаэль таким холодным и зловещим голосом, что даже Джеймс Камерон не посмел спорить. — Я сделаю то, что сказал, Камерон, но послушай меня хорошенько, — продолжил он, — если у тебя или Фелипе появилась мысль выдать меня французам, когда я привезу Аманду в Сан-Луис, мои люди позаботятся о том, чтобы ты заплатил за свое участие в этом деле. Ты думаешь, что тебе удалось украсть наследство Аманды, и ты действительно разорил Буэна-Виста, чтобы продать ее Фелипе в обмен на собственную племянницу, но я намереваюсь остановить тебя. И я могу это сделать.

Аманда слышала неохотные уверения Джеймса Камерона, что Рафаэлю позволят покинуть Сан-Луис без препятствий со стороны Фелипе. В ее голове снова и снова звучали слова Рафаэля. Он отвезет ее к Фелипе, даже не попытавшись что-то сделать. Он отказывается бороться. Теперь Аманда поняла, что честь была для него важнее любви.

Господи, она так надеялась, что небезразлична ему, молилась, чтобы когда-нибудь он научился ее любить… Но нет. Аманда склонилась над перилами, вцепившись пальцами в балясины, тщетно стараясь сохранить самообладание. Горячие слезы струились по щекам, капали на дерево перил и на лиф батистовой ночной рубашки, жгучие слезы горя и разочарования. Совсем недавно Рафаэль поклялся заботиться о ней, но это были только пустые слова, ничего не значащие фразы. Удивительно, зачем Рафаэль устроил этот фарс и утруждал себя произнесением брачных клятв. А она! Такая глупая и доверчивая, поверила, что он говорил все это всерьез, что на самом деле он любит ее! Боже, какая же она дура! Он только хотел избежать преследования за ее похищение — ведь она была единственной, кто мог свидетельствовать, что это он спланировал нападение на карету Фелипе. Как тщательно он продумал все это! И как она ненавидит Рафаэля Леона за то, что он разрушил ее иллюзии!

— Аманда. — Голос Рафаэля звучал нетерпеливо и устало, в словах сквозил нарастающий гнев. — Я объясняю тебе это снова и снова, а ты даже не пытаешься понять. Если я сделаю то, что хочу, вместо того, что следует, я буду выглядеть не лучше, чем Фелипе. Мы найдем другой способ разобраться со всем, просто это потребует времени…

— Конечно, я понимаю, Рафаэль. — Ничего не выражающая улыбка блуждала по ее губам, дымчато-голубые глаза упорно прятались. — Да это и не важно, правда. Делай то, что считаешь нужным. В конце концов, какая разница, тот или другой? Если я должна иметь мужа, то какая разница кого?

Рафаэль страшно выругался по-испански, схватил Аманду за плечи и рванул к себе, желая одновременно и встряхнуть, и поцелуем унести ее боль. Он просто не может позволить себе любить — это обязательно обернется против него.

— Теперь, упрямица, послушай меня! Это дело чести, Аманда, чести! Именно честь отличает человека от бездумного животного, как ты не понимаешь? Это различие между животным инстинктом и желанием быть человеком со здравым смыслом и совестью. Я всю свою жизнь пытался жить по законам чести и сейчас не могу отбросить эти законы только потому, что они мешают мне получить то, чего я хочу. Я не говорил, что перестану пытаться, но в данный момент должен сделать то, о чем мы договорились.

— Конечно. — Еще один ничего не выражающий взгляд. Даже боль от его жесткой хватки не промелькнула в ее глазах, когда она повернула к нему лицо. — Я понимаю.

Аманда стояла неподвижно, глядя на него, и Рафаэль отпустил ее, зная, что она не будет слушать и ничего не поймет. Madre de Dios, он даже не был уверен, что сам понимает себя. Когда он перестал понимать, что правильно, а что нет? Разве правильно отдать Аманду Фелипе, приговорить ее к жизни с этим жестоким человеком?

Ероша рукой волосы и не обращая внимания на Аманду, Рафаэль мерил шагами комнату. Она повернулась и тихо вышла из комнаты. Завтра. Завтра они должны выехать в Сан-Луис, дом его детства, где Аманду ждет Фелипе. Аманда — жена Фелипе.

Сидя на чистокровной кобыле, Аманда старательно избегала смотреть на Рафаэля; длинный шлейф падал элегантными складками на ее новые дорогие сапожки, изящная шляпка с вуалью кокетливо сидела на аккуратно уложенных темных волосах. Она была до кончиков пальцев леди, надменная и равнодушная, временами такая недоступная, что Рафаэль диву давался. Неужели это та самая смеющаяся девчонка, с которой он ехал из Мексики всего несколько недель назад? Ни намека на улыбку на этих нежных пухлых губах, ни одной искры в лазурных глазах, чтобы смягчить суровость черт. Даже Мария не смогла пробиться через ледяной барьер, которым отгородилась Аманда.

— Adios, pequeсa, — всхлипывая, произнесла Мария, ее пухлые руки неловко похлопали Аманду по спине. Потом она повернулась и неровными шагами пошла в дом. Их прощальный разговор состоялся раньше, и все же Марии не удалось ни в чем убедить Аманду. Она винила Рафаэля за то, что он отправляет ее назад к Фелипе, что бросает ее, и не согласилась простить, даже когда Мария стала умолять об этом.

— Он делает то, что должен делать, — равнодушно сказала Аманда, — и я сделаю то, что должна сделать. — Ничего больше не было сказано; ничего больше нельзя было сказать.

Теперь она чопорно скакала на лошади, не говоря ни слова, и только смотрела вперед, игнорируя Рафаэля и нескольких сопровождавших их мужчин, как будто они вовсе не существовали. В конце маленького каравана брели вьючные лошади, нагруженные новым гардеробом Аманды, купленным по настоянию Фелипе, как злорадно сообщил дядя Джеймс.

— Его жена должна выполнять свою роль с элегантностью, — сказал Джеймс Рафаэлю — одна из многих колкостей, которые он говорил при каждой возможности.

Но даже Джеймс Камерон и Фелипе не могли помешать Рафаэлю отвезти Аманду в Сан-Луис, и, если бы Аманда могла сделать это, она бы позаботилась о том, чтобы он не ехал вместе с ней.

«Ненавижу его, — повторяла она про себя по меньшей мере дюжину раз в день, — и никогда не прощу за то, что он сделал… или не сделал». В первый день поездки в ее голове снова и снова звучали эти слова, сливаясь со стуком копыт по неровной дороге. «Ненавижу его, ненавижу, никогда не прощу, не прощу…» Боже, сколько еще продлится эта боль? Разве она уже не достаточно настрадалась? Разве она еще не достаточно наказана?

Всюду, насколько хватало глаз, простирались зеленые луга; синее небо над головой поражало своей чистотой; свежий ветер с севера придавал воздуху пикантность. Аманда все видела и в то же время ничего не замечала. Жизнь как будто прекратилась, и теперь она только существовала. Ничто не будет прежним, даже Буэна-Виста. В конце концов, это только земля, которая не может ничего чувствовать, ничего не может дать взамен, никакого утешения, уменьшения этой невыносимой боли, постоянно терзающей ее теперь. Ее предали, и она никогда этого не простит.

«Не радуйся теплым поцелуям солнца, нежным ласкам ветра и сладкому аромату осени, — предостерегла она себя. — Не чувствуй ничего, и тогда тебе не будет больно. Не чувствуй. Будь холодна. Не поддавайся, не поддавайся…»

Наблюдая за Амандой, Рафаэль мог только догадываться, о чем она думает, но ему нечего было сказать ей, чтобы облегчить ее страдания. Она все равно не станет его слушать. Поможет только время. Время вылечит ее боль, и тогда она услышит его. И может быть, к тому времени он найдет решение.

Дева Мария, но как он позволил этому случиться? Ему бы сначала убедиться, что Фелипе мертв, а не просто поверить чужим словам. Беспечность, которая ему дорого обойдется. Если бы Фелипе убили, слухи дошли бы и до отдаленных гор Мексики, а он не слышал ничего подобного в те летние месяцы. Он думал об Аманде гораздо больше, чем следовало, поддался чувству.

Увы, теперь уже слишком поздно. Теперь придется играть по чужим правилам, а он знал, каким беспощадным может быть Фелипе. Но даже у Фелипе есть свои слабости, и он не замедлит воспользоваться ими.

Рафаэль послал жеребца в галоп, заставив остальных догонять его. Пыль клубилась позади, почти скрывая его в раздуваемых ветром облаках, похожих на дым. Он мчался как демон из ада, пока конь не покрылся пеной, а спутники оказались далеко позади. Наконец, натянув поводья под раскидистым дубом, Рафаэль закурил сигарету и стал ждать. Теперь он чувствовал себя лучше, как будто ему удалось сбросить часть напряжения.

Жеребец захрапел и замотал головой, натягивая удила, словно хотел скакать дальше, и Рафаэль успокоил его одним легким движением. Перекинув ногу через луку седла, он оперся локтем о колено, отбросил назад сомбреро и ждал, искоса наблюдая за дорогой.

Когда показался отряд, он мгновенно узнал Аманду и улыбнулся ее надменной позе. Она в ярости, ей больно, но все сделано правильно, не переставал повторять он себе. К тому времени, когда они доберутся до Сан-Луиса, гнев Аманды немного утихнет.

Но когда они оказались всего в неделе пути от Сан-Луис-Потоси, где, как говорили, находился сейчас штаб французского генерала Дуэ, Аманда все еще была холодной и равнодушной, все еще отказывалась говорить с Рафаэлем без крайней необходимости, и в нем нарастало нетерпение и раздражение. Хватит, она в достаточной мере наказала его за то, что он ранил ее чувства. Они на опасной территории, где французы будут только рады захватить печально известного guerrillo Эль Леона, а Аманда ведет себя так, будто он виноват во всем. Разве она не понимает, что Максимилиан недавно подписал ему смертный приговор, который будет исполнен в течение двадцати четырех часов, если его поймают? Он очень рискует, сопровождая ее, и все же не доверил бы это никому другому. Октябрьский указ императора только ухудшил дело, провозглашая смертный приговор любому, найденному с оружием в руках или обвиненному в связи с мятежниками. Все это играет на руку Фелипе, который будет только рад избавиться от своего причиняющего беспокойство брата. Рафаэль понимал, на какой риск идет.

— Пора нам поговорить разумно, — заявил он Аманде однажды вечером, когда они остановились в небольшой очаровательной гостинице, уютно пристроившейся у подножия зеленого холма. — Уже скоро мне придется оставить тебя с Фелипе, и…

— Разумно? — Ее брови взметнулись вверх. Аманда резко повернулась и насмешливо посмотрела ему в лицо. — Сомневаюсь, что ты понимаешь значение этого слова, Рафаэль. — Она подошла к окну гостиной и стала смотреть на зеленые поля невидящими глазами. Даже осенью здесь все еще цвели огромные розовые и желтые кусты бегонии, орхидеи всех оттенков и множество других, но она ничего не видела. Беспорядочно разбросанные постройки гостиницы и железные ворота были увиты плющом и вьющимся жасмином, вода соблазнительно плескалась в белых мраморных фонтанах. Красивая, но совершенно безразличная Аманде картина.

— Por Dios! — Рафаэль пересек покрытый плиткой пол комнаты и резким рывком повернул Аманду лицом к себе. — Окажи мне любезность выслушать меня, Аманда. — Он нетерпеливо встряхнул ее, пальцы, оставляя синяки, впились в ее руки выше локтей. — Я не отказался от тебя, как ты, похоже, думаешь. В данный момент ты должна вернуться к Фелипе, но это ненадолго…

— Я знаю, — быстро отрезала Аманда. Сияющая фальшивая улыбка изогнула соблазнительные линии ее рта. — Я должна доверять тебе, Рафаэль. Разве не это ты говорил мне совсем недавно? Как мне помнится, это было как раз после того, как ты сказал, что нас не разлучат, не так ли? О, возможно, я немного запуталась…

Она вырвалась из его рук. В его золотых глазах засверкали искры ярости.

— Я согласен, что ты «немного запуталась», Аманда, — холодно ответил он. — Не хочешь слушать — не слушай. Я никогда не заговорю больше об этом. Но ты еще придешь ко мне.

— О, тебе придется подождать, Рафаэль! — Она вздернула подбородок, сверкая синими глазами.

Рафаэль подумал, что она никогда не выглядела такой очаровательной, такой соблазнительной, как сейчас. На ней были те самые рубашка и юбка цвета слоновой кости, что он купил в Лос-Аламосе; этот цвет подчеркивал ее темные волосы, светлую кожу и нежный румянец на щеках. Рубашка с глубоким вырезом едва закрывала ее грудь, оставляя плечи открытыми вечернему ветерку и мягкому свету свечей, а длинная юбка соблазнительно колыхалась при каждом шаге.

Рафаэль повернулся и хотел направиться к двери — от греха подальше, но остановился. Нет, Бог свидетель, он не ускользнет, как дворняга с поджатым хвостом! Он мужчина и будет вести себя как мужчина. Повернувшись, Рафаэль вмиг оказался рядом с Амандой и, не обращая внимания на внезапный страх в ее глазах, схватил оба ее запястья одной рукой.

— Что… что ты собираешься делать? — выдохнула она, стараясь вырваться, но он потащил ее по лестнице к ней в комнату.

— Ты играешь в игры, chica, а я нет. — Рафаэль открыл дверь и втолкнул ее внутрь одним быстрым движением. Дверь мягко закрылась за ними, и Аманда стала медленно отступать от приближающегося Рафаэля.

— Игры? — слабо повторила она. Это была уловка, чтобы скрыть ее намерения, пока она лихорадочно искала глазами какое-нибудь оружие. Она не уступит!

Ее колени наткнулись на стул. Она обошла его и, попятившись, уперлась в маленький письменный стол, не отрывая настороженного взгляда от Рафаэля. На столе — да, вот он, ее пальцы нащупали его — маленький, изящно сделанный серебряный нож для бумаги, холодный и смертельный в ее руках, оружие, которое она может использовать… «Не подходи ближе, Рафаэль!» — молча предупреждала она. Ее пальцы сжали гладкую рукоятку… Почему он не останавливается — разве не видит, что она вооружена? Нож был перед ней, нацеленный прямо в него: ее руки крепко сжимают его и совсем не дрожат. Он поймет, что она это всерьез, будет знать, что она больше никогда не позволит ему причинить ей боль…

— Положи, Аманда. — Тон Рафаэля был спокойным, даже пренебрежительным… А потом он вдруг метнулся вперед, быстро, как гремучая змея в пустыне — одним точным движением, и выбил оружие из ее руки. — Маленькая дурочка, — пробормотал он, прежде чем его рот накрыл ее рот, его руки обхватили ее и так сильно прижали к его крепкому телу, что она едва могла дышать.

Попытка Аманды возмутиться оказалась тщетной. Аманда изо всех сил попыталась успокоить бешеное биение своего сердца. Как же ей хочется ударить по этому надменному лицу и бросить ему самые грозные проклятия, бросить вызов этому упрямому холодному мексиканцу, который завладел ее сердцем и растоптал его в грязи! Но как она может бороться с магией его прикосновений? Проклятие, собственное вероломное тело предало ее, стремясь к нему, отвечая на его поцелуи жадными губами, наслаждаясь ощущением его твердой мускулистой груди сквозь тонкую ткань сорочки.

Когда Рафаэль подхватил ее на руки и понес, не переставая целовать, на широкую кровать в центре комнаты, Аманда смогла только протестующе застонать.

Он нежно положил свою ношу на кровать и лег рядом, наполовину нависая над ней, его нога накрыла ее извивающиеся бедра…

— Рафаэль… не надо, пожалуйста… — Ее шепот звучал прерывисто, едва слышно в накаленном страстью воздухе, и она не удивилась, что он проигнорировал ее мольбы.

Трепеща от ожидания и в то же время упрямо отрицая свои чувства, Аманда стала вырываться. Ее маленькие кулачки колотили его по голове и груди, по широким плечам и спине, выбивая быструю дробь, но все было напрасно. Она вскинула колени, стараясь попасть ему в живот, но промахнулась, и рокочущее ругательство Рафаэля сотрясло воздух. Его сильные пальцы погрузились в ее волосы, распуская аккуратную прическу, рассыпая шпильки из слоновой кости по подушкам и полу.

— Ты сражаешься больше с собой, чем со мной, — насмешливо произнес он, и Аманда знала, что он прав. Когда его жадный рот снова грубо набросился на ее губы, Аманда укусила его, отчаянно сопротивляясь. Рафаэль отпрянул чертыхаясь: кровь капала из его губы на чистую белую рубашку. В конце концов он поднял свои золотые глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, и Аманда поняла, что проиграла.

Глава 13

— Но, Фелипе, зачем мы едем в Куэрнаваку? — Аманда отложила в сторону пяльцы с вышивкой, над которой работала, только чтобы избавиться от непереносимой скуки, и встала со стула у окна. С самого приезда она оставалась в своих просторных комнатах больше как пленница, чем как жена Фелипе.

У Аманды побелели костяшки пальцев, так сильно она сжала кулаки, с содроганием вспомнив недавнюю ночь, когда Фелипе решил посетить ее спальню. Усталая и морально и физически, Аманда переоделась в просвечивающую ночную рубашку такого же синего цвета, как ее глаза, и свернулась калачиком на огромной кровати с пологом, занимающей большую часть комнаты, с книгой в руках, но читать так и не смогла.

Услышав легкий стук в дубовую дверь спальни, Аманда подумала, что это горничная, но когда дверь распахнулась и она подняла глаза, на пороге стоял Фелипе. Должно быть, она как-то выдала себя, нервным вздохом или жестом; возможно, она даже уронила книгу, которую держала, — Аманда не могла ясно вспомнить, — но Фелипе мгновенно понял ее опасения.

— Ты так же боялась присутствия моего брата в твоей спальне, моя очаровательная жена? — спросил он и, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь и подошел к огромной кровати, накрытой тонкой тканью от насекомых, залетающих вместе с прохладным ветерком в открытые окна. Отбросив мешавшую ему ткань, Фелипе уселся на край кровати, улыбаясь Аманде. — Мне почему-то трудно поверить, что ты могла отказать Рафаэлю; и, уж конечно, ты не откажешь мне, моя дорогая.

— Я не люблю тебя, Фелипе. — Аманда сложила руки, чтобы скрыть их дрожь, и отвернулась, не смея встретиться с этими горящими черными глазами. Боже, что же ей делать? Кто придет ей на помощь, если она закричит? Она за всю свою жизнь не чувствовала себя такой одинокой.

— Любовь? — рассмеялся Фелипе, проводя пальцем линию по ее щеке к губам, не обращая внимания на то, что она невольно содрогнулась от его прикосновения. — Любовь не имеет ничего общего с тем, что я хочу от тебя, Аманда, и никогда не имела. Я тоже не люблю тебя, но это не мешает мне хотеть тебя.

— Не прикасайся ко мне! — Паника заставила Аманду броситься на другую сторону кровати, сжимая в руках одеяло и прикрываясь им как щитом. Она лишь сейчас заметила, что на Фелипе надет только бархатный халат. Атласные лацканы расходились в форме буквы V, открывая обнаженную грудь, и было очевидно, что под халатом ничего нет. Она не выдержит, если он притронется к ней. Почему-то от того, что она знала, чего ожидать, ситуация стала только хуже, чем в их брачную ночь. Позволить ему обнимать ее так, как это делал Рафаэль, целовать и трогать во всех самых интимных местах? Она не может, не может!

Но Фелипе был слишком быстр и слишком силен, он бросился поперек кровати и схватил Аманду за волосы, не давая убежать.

— Что? Ты бежишь от меня, а от своего любовника-бастарда не убегала? — Он тянул ее за волосы так сильно, что ей показалось, будто все ее мускулы на лице растянулись в гротескную гримасу. Она лежала на спине, распростертая на кровати, когда Фелипе резко рванул ночную рубашку, обнажив ее стройные ноги, и Аманду охватило такое глубокое чувство стыда, какого она не испытывала никогда в жизни. Фелипе вовсе не собирался обращаться с ней как с женой — только как с игрушкой, вещью, на которой можно дать выход своей мстительности, и она возненавидела его с пугающей ее саму силой.

Она стала с ним бороться, брыкаться, даже кусаться, пока не осознала, что ему даже нравится ее сопротивление. Чем яростнее она отбивалась, тем больше он желал ее. Полы его халата распахнулись, демонстрируя неопровержимое доказательство его страсти. Фелипе навалился на ее извивающееся тело, раздвигая ей ноги, не обращая внимания на мольбы и угрозы. Всхлипывающая и беспомощная, Аманда колотила судорожно сжатыми кулачками по спине Фелипе, едва ли осознавая, что при этом произносит, пока не услышала, как Фелипе выругался ей в ухо.

— Puta![23] Сука! — Он отпрянул, сел на пятки и с такой яростью уставился на полуголое тело Аманды, что она попыталась зарыться в пышные подушки и перину. — Ты повторяешь имя моего брата, когда я обнимаю тебя? Ну уж нет, это долго не продлится, моя гордая, упрямая красавица, — произнес он, словно выдавливая слова сквозь стиснутые зубы.

Крик Аманды заглушили губы Фелипе, набросившиеся на ее рот долгим, удушающим поцелуем, от которого она стала давиться, и Аманда поняла, что, должно быть, произнесла вслух имя Рафаэля. Боже, где же он и почему он оставил ее на произвол судьбы?

Слезы медленно заструились по щекам, когда Аманда прекратила всякое сопротивление пылким ласкам Фелипе и лежала, словно тряпичная кукла, в его объятиях. Это было окончательное поражение. Рафаэль бессердечно оставил ее. Неужели его действительно когда-нибудь волновала ее судьба? Нет, не может быть, иначе он не покинул бы ее…

Фелипе грубо встряхнул ее, его голос превратился в хриплый скрежет.

— Проклятие — ты что, лежала как труп, когда мой брат обнимал тебя? А ну обними меня, женщина…

Но Аманда только застонала и крепче зажмурила глаза. В конце концов, осыпая ее испанскими проклятиями, Фелипе откатился в сторону и встал рядом с кроватью. Он смотрел на нее сверху вниз, униженный и разочарованный, ненавидя Аманду и Рафаэля и проклиная их обоих. Только один раз до этого он не смог выполнить мужскую работу, и тогда причиной тоже была Аманда. Фелипе круто развернулся и вышел из спальни, захлопнув за собой дверь.

К ее удивлению и невыразимому облегчению, с той ночи Фелипе больше ни разу не приходил в ее спальню, а она изобретала всевозможные предлоги, чтобы как можно реже попадаться ему на глаза. Так прошло три недели, нет, четыре, с того момента как Рафаэль привез ее в асиенду, и все это время она виделась с Фелипе только за ужином. Теперь он пришел в ее комнаты, чтобы сообщить, что через два дня они едут в Куэрнаваку, и под его бесстрастной маской Аманда почувствовала какое-то странное удовлетворение.

Натянутая улыбка приподнимала уголки его губ, и у Аманды промелькнула мысль, что он похож на голодного кота. Темные глаза Фелипе чуть прищурились, когда она пристально посмотрела на него и повторила свой вопрос.

— Мы едем в Куэрнаваку, потому что там сейчас находится Максимилиан, а у меня есть дело к императору.

— Я буду готова, но все еще не понимаю, почему вы хотите, чтобы я сопровождала вас, — начала Аманда, однако Фелипе резко оборвал ее:

— Ты не должна задавать вопросы. Первый долг жены — безусловное повиновение своему мужу. Не провоцируй меня своими бесконечными вопросами, которые не имеют никакого значения. Я скажу, в чем будут состоять твои обязанности как моей жены, а от тебя требуется в полной мере их выполнять. Человек моего положения в политике не может позволить себе совершать ошибки, особенно когда его жена не мексиканка. К счастью, императора не волнуют такие вещи, так что ты будешь допущена ко двору. Я хочу, чтобы ты сблизилась с Карлотой, ты должна передавать мне все, что там говорится и делается, понятно?

Прикусив язык, Аманда молча кивнула и отвернулась к окну. Она ненавидела его, ненавидела это холодное высокомерие и презрительное поведение, ненавидела то превосходство, с которым он обращался с ней. Голос Фелипе, холодный и бесстрастный, продолжал что-то бубнить за ее спиной, отдавая распоряжения и завуалированные предупреждения насчет ее поведения, пока они будут в Куэрнаваке с императором, и возмущение Аманды кипело внутри ее как вулкан, готовый взорваться. Он был всегда таким спокойным; ничто не могло потревожить его холодную внешность, и она поддалась непреодолимому искушению разрушить это проклятое спокойствие.

— Есть ли вести от вашего брата, Фелипе? — Она повернулась и, посмотрев ему в лицо, с удовольствием увидела почти незаметное напряжение его губ в ответ на ее дерзкий вопрос.

— Почему ты спрашиваешь, Аманда? — Фелипе шагнул ближе, лениво похлопывая по ладони перчаткой для верховой езды; его темные брови удивленно приподнялись, губы растянулись в осторожной улыбке. — Это довольно странный вопрос, учитывая обстоятельства.

— О, вы так думаете? А мне показалось, это довольно естественный вопрос. В конце концов, мы провели вместе достаточно много времени. — Она едва не рассмеялась, увидев выражение лица Фелипе, короткую вспышку ярости, исказившую лицо. Однако Фелипе быстро взял себя в руки.

— Я не имел в виду те особенные обстоятельства, моя дорогая. Мой безрассудный брат — преступник, бандит, который не смеет приближаться к цивилизованному миру и должен прятаться в горах, как загнанное животное. Разумеется, такая жизнь как раз для него.

— Странно; я всегда считала Рафаэля охотником, а не дичью, — ответила Аманда, небрежно пожимая плечами.

— Тогда ты не будешь слишком разочарована, когда его поймают и расстреляют. И уверяю тебя, этим все и кончится. — В голосе мужа была такая убежденность, что Аманда резко вскинула голову, но лицо Фелипе, как обычно, не выражало ничего.

— Что вы хотите этим сказать? Вы же дали слово, — начала она, но ее оборвал короткий ядовитый смешок Фелипе.

— Слово? Конечно, я дал слово, Аманда, но какое это имеет значение, если слово дано такому человеку, как Эль Леон? Ты ведь не ожидала, что я на самом деле отпущу его?

Аманда побледнела; ей показалось, что мир вдруг содрогнулся и замер.

— Он… он схвачен? — Ожидая ответа, она затаила дыхание, надеясь и молясь, что Фелипе скажет «нет», и когда он это сказал, с облегчением закрыла глаза.

— Но скоро будет, — с огромным удовлетворением добавил Фелипе. — Мои люди преследуют его. — Выражение лица мужа напомнило Аманде кота, который только что поймал мышь, и ее сердце ушло в пятки. — Встретимся за ужином, донья Аманда, — проворковал Фелипе, поднося ее руку к губам и прикасаясь поцелуем к ледяной коже. Если даже он и почувствовал ее дрожь, то ничего не сказал.

Когда дверь за ним закрылась, Аманда снова уставилась в окно, обхватив руками локти так сильно, что побелели костяшки пальцев. Почему нет известий от Рафаэля? Может, его схватили? Нет, он слишком умен для этого. Но он обещал как-нибудь прислать ей весточку, дать знать, где находится и что все еще жив, а известий все нет и нет. Пытается ли он подать прошение об аннулировании брака или найти способ забрать ее от Фелипе? Письма Аманды были перехвачены, и как-то за ужином Фелипе холодно проинформировал ее, что впредь вся корреспонденция будет просматриваться.

— Даже если меня не волнуют отбросы со стола моего братца, моя дорогая, я не собираюсь отказываться от моих притязаний на тебя и твое наследство, — спокойно заявил Фелипе.

— Если земля — это все, что вас интересует, тогда забирайте ее, — предложила Аманда, — только отпустите меня!

— Отпустить тебя? Не будь дурочкой. У меня нет ни малейшего желания позволить тебе присоединиться к Рафаэлю в каком-нибудь горном лагере и сообщить знакомым, что моя жена предпочла бандита-хуариста.

Аманда больше не заговаривала об этом, а Фелипе продолжал придумывать для нее все новые ограничения, так что единственным занятием осталось вышивание в ее комнате. Запрещены были даже короткие поездки верхом, и временами Аманде казалось, что она сойдет с ума, сидя взаперти в доме. Теперь предстояла поездка с Фелипе в Куэрнаваку на встречу с Максимилианом, и вопреки обстоятельствам Аманда с нетерпением ждала ее. По крайней мере это лучше, чем сидеть в спальне и выходить только на ужин; возможно, ей удастся узнать что-нибудь о Рафаэле.

Расположенная всего в шестидесяти милях от Мехико, Ла-Борда-Куинтас стала самой любимой резиденцией императора. Куэрнавака была местом, где Эрнандо Кортес когда-то построил свой летний дворец, и заброшенная quinta, или загородная вилла, окруженная прекрасными заросшими садами, перешла во владение Максимилиана. Дом когда-то принадлежал Хосе Ла Борда, которого серебряные копи Такеко сделали одним из самых богатых людей восемнадцатого века, но сады, на которые он, по общему мнению, потратил миллион песо, к моменту, когда их обнаружил Максимилиан, пришли в запустение. Веранды покосились, статуи и фонтаны заросли розами, пруды с лилиями заглушил бурьян, а рощи апельсиновых и манговых деревьев поросли кустарником. В конце концов были из Мехико выписаны садовники и архитекторы, и теперь Куэрнавака сияла былой красотой, которая очаровала Аманду, особенно после утомительной поездки.

Неудобства путешествия в некоторой степени компенсировались приятностью пейзажей почти не населенной сельской местности. Они ехали через манговые и баня новые рощи и заросли гигантских кокосовых пальм; вокруг виднелись огромные розовые и желтые кусты бегоний, орхидеи всех цветов и форм. Тут и там леса взрывались пылающими цветами, а петляющие сквозь мох и папоротник ручьи впадали в покрытые лилиями озера. Иногда они проезжали мимо небольших плетеных бамбуковых хижин, у которых полуголые смуглые дети играли кокосовым орехом вместо мяча. Их карета останавливалась, и Фелипе покупал бананы у одетых в пестрые лохмотья женщин. Аманда заметила, что даже самые бедные хижины окружали яркие цветы; император нашел в своих индейских подданных любовь к цветам, такую же, как у него. Принадлежавшая Максимилиану вилла казалась оазисом красоты всей Мексики.

— Она прекрасна, — прошептала Аманда сопровождавшей ее придворной даме императрицы, идя за ней по просторным аллеям и выложенным узорчатой плиткой террасам. Они только что приехали, и, к счастью, Фелипе сразу же отправился к императору, оставив ее с Франческой Чавес знакомиться с Ла-Бордой.

— Si, она стала гораздо красивее с тех пор, как император заинтересовался ею, — согласилась Франческа, открывая дверь в анфиладу комнат, — но я всегда знала, что однажды она станет такой.

— Вы бывали здесь раньше? — Стоя перед высоким окном, Аманда оторвалась от созерцания сада и обернулась. Ее комната выходила на просторную террасу, одну из многих, и она, поддавшись искушению, вышла осмотреться. Многочисленные павильоны выходили окнами во внутренние дворики и украшенные колоннадами галереи, стены которых были увиты виноградом и орхидеями; большие горшки с цветущими растениями, бассейны, полные декоративных рыб, и клетки с разноцветными птицами наполняли патио и веранды.

— Я живу недалеко отсюда, — объяснила Франческа, разглаживая воображаемые складки на юбке. Она была живой и очаровательной, с яркими карими глазами, сверкающими весельем, блестящие иссиня-черные волосы уложены кольцами на маленькой головке. Пышные юбки из украшенного вышивкой муслина зашуршали, когда она присоединилась к Аманде на выложенной плиткой террасе. — Я часто приезжала сюда верхом, просто чтобы посидеть в тишине и покое и помечтать.

— Я вам завидую, — тихо отозвалась Аманда, улыбаясь в ответ на улыбку Франчески. — Временами покой кажется давно забытой мечтой.

Когда Франческа предположила, что она имеет в виду войну, Аманда не стала ее поправлять. Пусть думает, что именно это она и хотела сказать. Будет лучше, если никто не узнает о внутренней боли и мучениях, постоянно терзавших ее. Путешествие из Сан-Луиса было кошмаром, который она хотела поскорее забыть. Фелипе постоянно изводил Аманду, ядовитые замечания относительно его брата только умножали ее страхи за Рафаэля, и Аманда вздохнула с облегчением, когда они добрались до места.

Аманда подняла руки и, вытащив булавки, удерживающие шляпку, сняла ее. Волосы темным каскадом упали ей на спину. Было приятно избавиться от тугих пучков, и Аманде вдруг мучительно захотелось сорвать с себя тесные одежды и остаться только в рубашке и юбке, как в горах с Рафаэлем. Теперь такая свобода осталась в далеком прошлом.

Дрожащий свет фонариков отражался в сверкающих фонтанах, как будто светлячки плавали в мелкой воде бассейнов, и одинокая гитара где-то наигрывала печальную мелодию о потерянной любви. Аманде захотелось плакать вместе с певцом, чувствуя то же самое, что и он, и это отразилось в ее глазах.

— Донья Аманда? — Франческа протянула к ней руку, при виде несчастного лица гостьи в ее огромных глазах засветилось участие. — Вы… вы потеряли кого-то в недавних боях?

Но как могла Аманда рассказать, что потеряла самое ценное в своей жизни, что Рафаэль безвозвратно ушел, как будто действительно был убит в бою? Эту правду немногие смогут понять. Если бы она сильно любила, то смогла бы удержать? А если бы Рафаэль сильно любил ее, прошептал ей внутренний голос, разве бы он ушел?

— Да, донья Франческа, я недавно потеряла очень дорогого мне человека, — согласилась Аманда.

Симпатия Франчески казалась подлинной, участие искренним, и Аманда почувствовала удивительное утешение. Возможно, потому, что Франческа была близка ей по возрасту и выглядела естественной и искренней, когда взяла ее за руку и отвела к креслам под раскидистыми ветками дерева.

— Мой брат Алехандро был убит год назад, и я очень тоскую по нему. Как можно пережить такую потерю? — Франческа откинулась на спинку кресла и положила голову на резной деревянный край. Она теребила черный как смоль локон, уголки губ опустились, глаза наполнились печалью, и Аманда почувствовала себя обманщицей.

— Да, мне кажется, боль со временем проходит, Франческа, но память остается навсегда, — наконец ответила она, думая о своих родителях. Ей понадобилось приложить усилия, чтобы не думать о Рафаэле, не разрыдаться отболи после его предательства, и она не знала, какая рана больнее.

Франческа, обычно бодрая и жизнерадостная, не могла долго оставаться печальной, и вскоре она уже развлекала Аманду рассказами из жизни Максимилиана и Карлоты.

— Император такой мечтательный и поэтичный, а Карлота настолько логична и практична, что временами им даже трудно общаться друг с другом, — рассказывала Франческа. По-моему, Карлота гораздо больше государственный деятель, чем император, но, конечно, я этого не говорю вслух. Максимилиан проводит часы, наблюдая за птицами вместе с доктором Биллимеком и планируя сад на воде, или посылает в Европу за редкими растениями и семенами, в то время как императрица трудится над государственными бумагами. Но он такой хороший, такой добрый человек, что просто не может не нравиться, и он действительно хочет помочь Мексике.

— Разве император никогда не принимает решений? — спросила Аманда, удивленная тем, что австриец больше занимается садоводством, чем государственными делами.

— О si! Я не имела в виду, что не занимается, и он очень умный, но немного непрактичный. Но возможно, я говорю бестактности, — с легким беспокойством добавила Франческа. — Я не очень хорошо разбираюсь в таких вещах.

— Вам нечего бояться меня, Франческа. Я никому не передам то, что вы рассказали, — заверила ее Аманда.

Всем было известно, что у императрицы временами случались приступы «плохого настроения», и Франческа предупредила Аманду, что сейчас Карлота как раз борется с одним из них.

— Это печально, потому что она очень умная женщина, но в такие периоды с императрицей невозможно нормально разговаривать. Император, по-моему, слишком хорошо знаком с таким эксцентричным поведением, потому что он вырос в семье, где такие расстройства были обычными. — Тускнеющий вечерний свет запутался в черных прядях ее волос, когда Франческа покачала головой, нахмурив свой прелестный лоб. — Полковник Бланшот говорит, что это Максимилиан виноват в проблемах Карлоты. Она оскорблена, будучи покинутой и забытой женой.

— Забытой? — Аманда искренне удивилась. — Я думала, они очень любят друг друга.

— О, полагаю, в каком-то роде да; но это Карлота несет на себе бремя любви, в то время как император занимается собственными делами.

— Странно. — Аманда перешла на тихий шепот, так что собеседнице пришлось напрягать слух. Ее синие глаза смотрели куда-то вдаль, словно не видя юную мексиканку, когда Аманда с горечью подумала, что эти слова подходят и для нее. Временами казалось, что это она несет бремя любви, в то время как Рафаэль преследует свои цели, не обращая внимания на ее чувства.

Франческа, похоже, почувствовала, что ее новая подруга на мгновение потеряла самообладание, и немедленно повернула разговор в другом направлении, болтая о недавних забавных происшествиях, пока Аманда не стала смеяться вместе с ней.

Их дружба помогла Аманде пережить последовавшие дни, которые поначалу казались просто идиллическими, а потом превратились в ночной кошмар.

Максимилиан оказался прекрасным хозяином: внимательно следил, чтобы все потребности и желания гостей немедленно выполнялись, придумывал пышные обеды и разнообразные развлечения. Атмосфера была дружеской и свободной, с полным отсутствием дворцового этикета. Император принимал гостей как деревенский джентльмен, а императрица выглядела юной и очаровательной в белом кринолине с черными траурными лентами и букетиком свежих цветов на талии.

Карлота лишь недавно вернулась из поездки на Юкатан, когда вдень праздника Богоявления с американским пароходом прибыла почта, принесшая новости о ее отце, короле Леопольде. Он умер 10 декабря, оставив свою дочь и зятя в глубокой скорби. Знаки траура украсили триумфальные арки в городе, и даже в Мехико граждане добровольно повесили на двери и окна черные ленты.

Куэрнавака стала убежищем не только для Максимилиана, но и для его молодой жены. Вместе они ушли с головой в красоты Мексики в попытке забыть времена вражды, окружавшей их. Наслаждались купанием в бассейне и плаванием на лодке по озеру, а Шарлотта, или Карлота, как ее называли в Мексике, с придворными дамами проводила многие часы в поисках редких бабочек. Аманду пригласили присоединиться к ним, и она с восторгом согласилась, радуясь возможности избавиться от общества Фелипе.

Фелипе, чужой и загадочный, теперь часто смотрел на нее так, будто знал, о чем она думает, и как будто чего-то ждал. Чего, в тревоге гадала Аманда, ловя на себе его взгляды. Что может знать Фелипе такого, чтобы использовать против нее? Рафаэль? Разумеется, к этому моменту она уже должна была получить от него известия. Может, Фелипе знает что-то, о чем не говорит ей? Но если бы у него были плохие новости, он не замедлил бы сообщить их и сделал бы это с удовольствием.

Одним безмятежным утром у озера, воды которого выглядели спокойными и гладкими, словно дымчатое стекло, Аманда, лежа на одеяле, расстеленном под раскидистой кроной дерева, слушала болтовню придворных дам Карлоты. Мужчины, одетые в такие же, как у императора, мексиканские костюмы, уехали верхом с Максимилианом, предоставив дам самим себе.

— Надеюсь, они не вернутся до темноты, — вздохнула одна из молодых женщин, обмахиваясь веером. — Я так устала от разговоров о политике и войне! Не могу больше слышать об этих Мехиа и Мендесе, Мирамоне и Маркесе, которые думают только о сражениях и борьбе!

— Si, — согласилась другая, — я буду рада, когда все это кончится и жизнь снова станет нормальной, с праздниками и весельем…

— …и флиртом с красивыми vaqueros[24]? — добавил кто-то хихикая.

— Мы могли бы прогуляться в сторону конюшен и пофлиртовать с французами, — робко предложила Роза Эрнандес, и все остальные рассмеялись. Было общеизвестно, что Роза безумно влюблена в одного юного легионера и готова воспользоваться любой возможностью, чтобы увидеть его. — Никто ничего не скажет, если мы пойдем все вместе…

Женщины переглянулись, не в силах устоять перед искушением использовать свои женские чары на в высшей степени чувствительных французах. Им нечасто представлялась такая замечательная возможность — старшие женщины удалились с Карлотой в ее покои, оставив их практически без присмотра. Теперь Аманда была самой старшей, да к тому же замужней, но не высказала возражений, когда Франческа пригласила ее присоединиться к ним.

— Идемте, донья Аманда! Это безобидная забава, да и солдаты все равно завтра уедут. Я слышала, полковник Лопес говорил, что они захватили известного bandido[25] и утром повезут его в Мехико на казнь. Даже принц Сальм приедет, чтобы сопровождать опасного заключенного.

Аманда замерла, ее мозг мгновенно подсказал самый очевидный вывод: пойманный bandido не кто иной, как Эль Леон.

— Кто этот опасный преступник? — спросила она на удивление спокойным голосом.

— О, какой-то ничтожный индеец, — надменно бросила Роза Эрнандес и, беспечно пожимая плечами, добавила: — Я видела, как его привезли: весь грязный, одежда в лохмотьях. И как этот Хуарес собирается победить с такими солдатами?

Значит, это не Рафаэль. Аманда на мгновение закрыла глаза, ее захлестнула волна облегчения. Эль Леона никогда бы не приняли за «ничтожного индейца».

Через несколько минут Аманда шла по мощеным дорожкам среди усыпанных цветами кустов и тихонько раскачивающихся деревьев к постройкам, где размещались лучшие чистокровные лошади императора. Ла-Борда не была рассчитана на содержание заключенных, поэтому пришлось укрепить импровизированную временную камеру и усиленно охранять ее ради единственного человека, пойманного французами в окрестностях Куэрнаваки.

— Muy malo hombre, — прошептал молодой офицер-бельгиец, коверкая испанский язык, и был вознагражден приглушенными восклицаниями дам. — Его никак не могли поймать и до сих пор не поймали бы, если бы он не пожертвовал собой, чтобы спасти другого bandido.

Дамы, вытягивая шеи, старались разглядеть пленника, но Аманда, вдруг встревожившись, осталась позади. Она отошла в сторону, рассеянно наблюдая за колибри с алым горлышком, кружащей над душистым цветком. Сердце громко стучало у нее в груди, горло стало сухим, как выжженные солнцем пески мексиканской пустыни. Это не может быть Рафаэль, но вдруг она знает пленника. С тех пор как она приехала в Куэрнаваку, ее отношение к хуаристам несколько изменилось, и она стала видеть их в новом свете.

Максимилиан оказался не властолюбивым деспотом, каким она считала его раньше, а довольно растерянным молодым человеком, оказавшимся явно не на своем месте. Ему бы стать поэтом или даже садовником — эти занятия его действительно интересовали. Император был добросердечным и полным сочувствия, он часто отпускал пленников только для того, чтобы они немедленно снова возвратились к борьбе. Ему было трудно понять, что мексиканский народ не хочет такого императора в своей стране. Каждый раз, когда его встречали с энтузиазмом и дружелюбием, он отвечал с трогательной готовностью угодить, и Аманда разрывалась между противоречивыми чувствами. Имея возможность наблюдать со стороны, она понимала мексиканцев. Ее собственная мать родилась в этой стране, ее деды и прадеды прожили всю свою жизнь в штате Нуэво-Леон, и Аманда не могла не чувствовать родства, хотя и жила раньше в Соединенных Штатах. Ее мексиканские корни были для нее такими же драгоценными, как и американские.

До ушей Аманды долетали шепот и обрывки разговоров — Франческа и остальные задавали вопросы о пленнике, а Роза и ее французский лейтенант удалились на несколько ярдов от остальных. Аманда вдруг почувствовала раздражение, считая их легкомысленными, глупыми девчонками, лишенными здравого смысла, и, резко развернувшись, присоединилась к девушкам, столпившимся полукругом у дверей конюшни, заставив себя бросить взгляд на закованного в кандалы узника.

— Я возвращаюсь в дом, — отрывисто сказала она, оглядывая висевшего без сознания на цепях человека, чья голова свесилась почти до колен. Роза оказалась права — он действительно выглядел грязным и одетым в лохмотья; даже в сумраке конюшни она видела, что он жестоко избит. У нее засосало под ложечкой, и Аманда радовалась хотя бы тому, что не видит его лица, а значит, не может узнать.

Так много жертв — француз Жан-Жак, Хуана, Педро, — и столько людей умирает каждый день. Война была суровой реальностью, которой она хотела избежать.

Франческа немного помедлила, когда Аманда быстро пошла по дорожке, чуть приподняв юбки, чтобы они не касались каменных плит, но потом, беспомощно пожав плечами, направилась за ней. Остальные потянулись за ними, немного удивленные поспешным прощанием с офицером и солдатами.

— Что случилось? — спросила Франческа, догнав Аманду у арки парадного входа. — Почему ты ушла так быстро?

— Я считаю безнравственным глазеть на несчастную жертву войны, как будто он выставлен в музее. Бедняга наверняка всю свою жизнь был не более чем батраком, а теперь должен умереть за дело, которого даже не понимает…

— О нет, только не этот человек, Аманда! Он не пеон и не индеец, уверяю тебя. Он, должно быть, потомок испанцев, с этими надменными чертами… — Ее голос мечтательно умолк, и Аманда подозрительно взглянула на нее.

— Что ты имеешь в виду?

Пожав плечами, Франческа ответила:

— Я видела его раньше. Он muy hermoso[26], и не может быть индейцем. Говорят, он высок ростом и держится очень высокомерно. Даже скованного цепями, охранники боятся его. Очень плохо, что он должен умереть. — Темные глаза Франчески озорно сверкнули. — Я, например, хотела спасти его. Подумай только, как благодарен он будет!

— Франческа, ты просто невозможна! — укоризненно произнесла Аманда, но невольная улыбка тронула ее губы. — И ты неисправимо романтична, мечтая об этом пленнике как о интригующей фигуре. Поверь мне, лучше не связываться с хуаристом — и не важно, насколько он красив. — Мыслями Аманда перенеслась к Рафаэлю, гадая, где он сейчас, свободен ли или пойман, так же как тот несчастный в конюшне. «Боже, помоги ему, — молча молилась она, — сохрани его живым и когда-нибудь верни ко мне. Вопреки всему, — с болью подумала девушка, — я люблю его. Он предал и бросил меня ради благородного понятия о чести, и все же я люблю его. Я, должно быть, совершенно сошла с ума…»

Максимилиан и Карлота давали множество балов и маскарадов, на которых присутствовали заслуженные генералы и мексиканская знать. Хотя и не настолько пышные, как во дворце в Мехико, праздники всегда были веселыми и оживленными, с длинными столами, ломившимися от снеди, охлажденного вина и шампанского.

Между группами гостей прохаживались марьячи, играющие любимые мелодии императора: их трубы, скрипки и гитары легко переходили от нежных и страстных песен к ритмичным танцам.

Иногда везде развешивали похожие на пойманных светлячков фонарики, раскачивающиеся на ветерке, дующем с озера, и они освещали столы и землю вокруг мерцающим сиянием. Император часто танцевал с одной из фрейлин своей жены. Поддерживая традицию, Максимилиан появлялся на праздниках в мексиканском наряде, который очень любил, и Аманда была вынуждена признать, что он выглядел великолепно. Максимилиан старался принять многие национальные обычаи в искренней попытке понравиться мексиканскому народу. Он находил простой стиль жизни очаровательным, а прекрасных дам пленительными — факт, доставлявший его жене немало огорчений.

Многие мужчины, похоже, считали Аманду очаровательной и часто находили предлоги, чтобы увести ее от Фелипе показывать новых соловьев, купленных императором, или покатать по озеру на лодке. Фелипе с его странным чувством юмора в некотором роде даже нравилось, что другие мужчины, такие как полковник Лопес, личный доктор императора Бах и даже маршал Базен, увлечены его женой. Фелипе поощрял это, советуя Аманде надевать соблазнительные платья и даря ей резные шкатулки с драгоценностями, которые многие поколения хранились в семье Леон.

— Разумеется, тебе следует носить их, только когда ты со мной, — сказал он, когда они готовились пойти на костюмированный бал. Все еще поглощенная мыслями о пленнике, которого видела утром, Аманда бросила на него быстрый взгляд. Темные брови Фелипе приподнялись, голос стал тихим, и в нем звучала едва прикрытая угроза. — Никогда не пытайся избавиться от этих драгоценностей, Аманда, иначе очень пожалеешь, — промурлыкал он, вынимая тяжелое золотое ожерелье с рубинами и бриллиантами.

Аманда стояла словно окаменев, когда Фелипе играл ожерельем, переливая его из одной руки в другую; прищуренные темные глаза блестели, и она вдруг подумала, не перешел ли он грань между умом и безумием.

Когда Фелипе подошел и, встав позади нее, обвил шею тяжелым ожерельем, она замерла в тревоге. Ее синие глаза встретились с его глазами, отраженными в позолоченном зеркале на стене, и она содрогнулась от зловещего выражения на красивом лице мужа. Боже, он выглядел так, будто хотел убить ее.

Фелипе застегнул замочек ожерелья и пробежал пальцами по узорчатым звеньям цепи, лаская каждый сияющий рубин. Наконец он остановился на огромном камне в центре и положил его на ладонь.

— Красиво, не так ли, Аманда? Само совершенство! Этот огненный цвет в то же время такой холодный — прямо как моя жена.

Камень тяжело лег в ложбинку между грудями, и Аманда закрыла глаза, сглотнув от внезапно охватившего ее страха. Она не должна позволить ему увидеть, как сильно напугана.

— Вы так думаете, дон Фелипе? Как странно, — пробормотала она. — Вы находите меня холодной? — Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее. Его тонкие пальцы скользили по ее коже, а потом обхватили шею, усиливая давление, когда она пыталась отодвинуться.

— Si, я нахожу вас холодной, но я всего лишь ваш муж. Уверен, ваш любовник-бастард считает вас достаточно горячей, милая женушка. — Давление усилилось, его пальцы впились в шею, не давая ей дышать. — Не хочешь ли увидеть его снова, чтобы затащить в свою постель, как puta, которой ты и являешься, Аманда?

— Хватит! Я отказываюсь выслушивать это, дон Фелипе, и считаю ваши абсурдные вопросы оскорбительными.

— Ты отрицаешь это? — Фелипе отпустил ее, потом схватил за плечи и резко развернул лицом к себе; его глаза смотрели в ее глаза, губы кривились от почти звериной ярости. — Нет, конечно, нет. Ты не можешь отрицать этого. Но уверяю тебя, ты не затащишь его снова в свою постель.

— Опять угрозы, Фелипе? Вы не устали от них? — Несмотря на смелые слова, Аманда крепко сжала колени, чтобы унять дрожь.

— Скоро ты увидишь, что я не занимаюсь пустыми угрозами, Аманда. Увидишь.

Фелипе прошел к двери, выходящей на веранду, и бросил на жену взгляд, заставивший ее содрогнуться.

— Сегодня нам предстоит самый интересный вечер, моя дорогая. Вы присоединитесь ко мне? — Он протянул ей руку, и Аманда, заставив себя принять ее, пошла, высоко держа голову, рядом с Фелипе.

— Они представляют собой очаровательную картину, не правда ли? — Тон Фелипе был удивленным и немного пренебрежительным, когда он элегантным жестом указал на императора, все еще танцующего под очаровательные звуки «Голубки», любимой мелодии его жены. — Интересно, неужели он действительно находит жену садовника такой очаровательной?

— Что это еще за намеки? — Раздраженная, Аманда бросила внимательный взгляд на мужа. Фелипе пребывал то в язвительно-саркастичном настроении, то, в следующую секунду, казался довольным собой, словно откормленный кот.

Небрежно пожав плечами, Фелипе накрыл руку Аманды своей, его пальцы едва заметно надавили, как бы предупреждая.

— Намеки, моя дорогая? Вы опять меня неправильно поняли. Я никогда не намекаю. Я говорю только то, что хочу сказать. Наш дорогой император решил завести… э… роман… с женой своего садовника — факт, который я нахожу в высшей степени забавным, хотя и довольно безвкусным. В конце концов, она всего лишь простая индианка.

— По-моему, вы отвратительны, — вспыхнула Аманда, не в силах сдержаться. — Даже если бы я поверила вам, не понимаю, к чему это повторять.

— Ах, Аманда, Аманда! Ты так добродетельна и благопристойна для женщины, побывавшей в постели с братом своего мужа, но никогда — с мужем. Интересно, что сказали бы все эти добропорядочные люди, если бы узнали об этом? — Давление его пальцев стало таким болезненным, что Аманда едва не вскрикнула.

— Как ты низок, Фелипе! С каждым днем я ненавижу тебя все больше! — Вызов был виден в ее дерзко поднятом подбородке, в решительной складке губ. — Скажи им и будь проклят! Ты все равно больше ничего мне не можешь сделать, так что мне все равно!

— Ничего? — Скривившая его губы улыбка напомнила ей готовую к броску змею, и Аманда напряглась. Он собирался сказать ей что-то, чего она не хотела слышать, и она замотала головой еще до того, как он заговорил.

Вскочив, Аманда попыталась уйти, но Фелипе крепко держал ее и тоже поднялся на ноги, нависая над ней, забыв, что они привлекают внимание. Грубо схватив ее рукой за подбородок и не давая пошевелиться, он приблизил свое лицо.

Нет, она не будет слушать, она не хочет его слушать! Но губы Фелипе двигались, произнося слова, ударявшие ее словно кинжалы. Взгляд Аманды был прикован к его рту, к губам, движение которых напоминало непристойные жесты, когда его слова разрушили ее мир.

— Ты ошибаешься, Аманда, потому что я не только могу сделать так, что тебе будет еще хуже, я уже это сделал!

Холодные, рассчитанные слова, брошенные ей, чтобы ранить, заставили ее душу истекать кровью, а он продолжал говорить своим бесстрастным, но в то же время злорадным голосом.

— Ты предпочла моего брата; с самого начала он стоял между нами. Так было и осталось сейчас; только теперь это не имеет никакого значения. Я никогда не понимал этого, но, с другой стороны, женщины обычно так непоследовательны, что я никогда не позволял твоим глупым предубеждениям встать на моем пути. Я давно решил убрать все препятствия, и вот наконец мне это удалось.

«Боже, не позволяй ему говорить!» — безмолвно молилась Аманда, закрыв глаза, чтобы не видеть выражения триумфа на лице Фелипе. Рафаэль…

— Твой драгоценный любовник завтра умрет — его расстреляют как опасного врага императора. Сейчас он сидит в конюшне и ждет конца.

Казалось, мир рухнул. Раздавалось лишь грозное эхо злобных слов Фелипе. Итак, Рафаэль умрет. Нет, это слишком жестоко — недели ожидания и неизвестности, страстного желания быть с ним и надежды, что он в безопасности…

Рафаэль — печально известный Эль Леон — пойман и усиленно охраняется, закованный в кандалы, в конюшне. Теперь Аманда поняла, почему Фелипе так злорадно ликовал весь вечер. Он знал, знал, еще когда они ехали в Куэрнаваку. И все это время она была так близко от него! Теряя свою и без того тонкую связь с сознанием, Аманда почувствовала, как мир вокруг становится все темнее и темнее, и погрузилась в небытие.

Глава 14

— Донья Аманда!

— Что случилось? Она в порядке?

— Сюда, несите ее сюда.

— Положите ее на этот диван, дон Фелипе…

Слова кружились вокруг нее смутными, ничего не значащими обрывками — просто ничего не значащие фразы, словно эхо на ветру. Единственные слова, сохранившиеся в памяти, преследовали ее, заставляли снова укрыться в безопасном мягком коконе темноты и забвения, и Аманда сопротивлялась всем попыткам вернуть ее обратно. Реальность была слишком жестока.

— Аманда!

Голос Фелипе, холодный и настойчивый, требовал, чтобы она очнулась, но Аманда упрямо сопротивлялась. Нет, она не хочет видеть его, не хочет еще раз услышать, что Рафаэль завтра умрет…

— Ты должна очнуться!

Когда к носу поднесли нюхательные соли, резкий запах, прорвавшийся сквозь тьму, заставил Аманду открыть глаза. Она покачала головой из стороны в сторону, слабо пытаясь протестовать, и слезы потоком полились по щекам.

— Нет… нет…

— Донья Аманда? — Это был голос Франчески, нежный и встревоженный, и Аманда потянулась к ней.

— Франческа?

Девушка тут же взяла ее за руку и предложила немного отдохнуть.

Качая головой, Аманда вдруг почувствовала, что дело не терпит отлагательств, и заставила себя сесть.

— Нет! Я должна пойти к нему и найти способ помочь!

— Помочь кому? Вы должны отдохнуть, — настаивала Франческа, стараясь снова уложить Аманду на низкий диван. На ее лице появились беспокойные морщинки, она нахмурилась, неохотно уступив свое место рядом с Амандой, когда Фелипе учтиво прервал ее.

— Я отведу жену в наши комнаты, сеньора Чавес. Она переутомилась и выдумывает невесть что. Извините нас…

Франческа знала, что Аманда не любит своего мужа и не доверяет ему, а в последние дни заметила особое напряжение между ними. Она тактично не спрашивала, в чем причина; сейчас ее беспокоило то, что могло произойти. Фелипе был слишком учтив, слишком стремился остаться с Амандой наедине, подальше от остальных, и Франческа не раздумывая решилась.

— Por favor, дон Фелипе… я бы хотела пойти с ней. — Франческа сама удивилась своей смелости, вызванной промелькнувшим в лице Аманды страхом, когда муж помогал ей подняться с дивана.

— Это невозможно, — ответил Фелипе раньше, чем Аманда успела заговорить. Его тон был холоден и тверд, и Франческе пришлось уступить. — Моей жене уже гораздо лучше.

Франческа с тревогой смотрела, как Фелипе повел Аманду из главного бального зала по широкому, тщательно ухоженному газону к крылу, в котором они жили. Произошло что-то ужасное, Франческа это чувствовала — что-то большее, чем обычная вражда между мужем и женой.

— Что ты надеялась доказать этой демонстрацией чувств? — прошипел Фелипе на ухо Аманде, когда они подошли к арочному входу в их соседствующие спальни и он захлопнул резную дверь. — Думаешь, ты сможешь спасти своего любовника, моя дорогая? Уверяю тебя, это совершенно невозможно.

— Фелипе… — Она вырвалась, глядя ему в лицо, ее руки сжались в кулаки. — Ты должен освободить Рафаэля. Он твой брат, и, если ты позволишь убить его, это может вызвать скандал. Подумай, что скажут в обществе, если твоего брата казнят как хуариста! Это будет конец твоей политической карьеры. Неужели добросердечный, полный сочувствия Максимилиан узнает, что ты стал причиной смерти собственного брата? Ведь император отпускает врагов, потому что против казни.

— Не будь смешной — мой брат сам станет причиной своей смерти. Он хуарист, враг императора, и даже мое влияние не смогло бы спасти его, если бы я даже захотел. А я не хочу.

Издевательская улыбка блуждала по губам Фелипе, когда он смотрел на Аманду, самодовольная кошачья улыбка, которая привела ее в ярость. Будь он проклят! Голова Аманды ужасно болела, ей хотелось наброситься на Фелипе, ударить, стереть эту улыбку с лица и высказать все, что она думает о нем, как она ненавидит… но она не осмелилась. Несмотря на его слова, Аманда знала, что сейчас Фелипе держит жизнь Рафаэля в своих руках — он может задержать казнь брата или ускорить ее. Мысли лихорадочно кружились в ее мозгу, как листья, подхваченные порывом ветра.

Фелипе был холоден и элегантен, его аскетические черты напоминали холодный мрамор, когда он прошел через комнату к дубовому буфету, чтобы достать графин с мадерой. Его темные брови изогнулись, когда он вежливо спросил, не хочет ли Аманда выпить.

— Это тебя успокоит, querida.

— Не называй меня так!

Так называл ее Рафаэль, и воспоминания о страстных ночах под звездным пологом снова нахлынули на Аманду.

Она вздрогнула. Сейчас, зло глядя на Фелипе в слабо освещенной комнате, позволяя своему взгляду скользить по его лицу, она еще больше ненавидела его. Он во многом был похож на своего брата: такие же аристократичные черты лица и медлительная грация, — но он был другим, настолько другим, что даже звук его голоса, повторяющего слова Рафаэля, терзал ее нервы.

Продолжая улыбаться своей ледяной улыбкой, Фелипе поднял бокал прекраснейшей мадеры.

— Как пожелаете, донья Аманда, как пожелаете. — Он медленно поднес бокал к губам и смотрел на нее поверх края; темные глаза прищурились, тонкие пальцы, как когти ястреба, обвили хрупкую ножку.

Было тихо. Казалось, комната вибрировала от напряжения, пока Аманда не поняла, что больше не может терпеть и должна прекратить это.

— Сейчас я хотела бы лечь спать, Фелипе. Пожалуйста, уйдите.

— О, разумеется!

Он был вежлив и так чертовски обходителен, что Аманде захотелось закричать, заставить его отреагировать, согласиться освободить Рафаэля. Но она не могла. Не существовало способа заставить его сделать то, чего она так отчаянно хотела.

Боже, как же болит голова! Аманда сжала пальцами виски и почувствовала тошноту. Должен быть способ, должен же быть какой-то способ спасти его…

Она освободит Рафаэля сама — да, вот так! Как только Фелипе оставит ее одну, она изменит внешность и проберется к конюшне, а там найдет способ, как организовать побег. Она как-нибудь отвлечет охранников, передаст Рафаэлю оружие… Она даже сможет убежать вместе с ним! На этот раз она не позволит Рафаэлю отговорить ее или приказать ей остаться — на этот раз она настоит на своем!

Но Фелипе, умный Фелипе, успешно разрушил планы Аманды, как будто прочитал ее мысли или увидел ее намерения по линии щеки, которой она повернулась к нему.

— Для вашей безопасности, моя дорогая, я собираюсь запереть дверь, — сказал он ей с террасы и по резкому повороту головы и испуганному выражению лица понял, что правильно угадал ее намерения. — Скоро я пришлю вам горничную, а пока отдыхайте.

Глядя, как закрывается дверь ее спальни, Аманда услышала металлический скрип ключа в замке и поняла, что проиграла. Высокие окна, выходящие на теннисную террасу, были закрыты декоративными железными решетками и не позволяли выбраться из комнаты. Витражное окно, закрывающее световой люк над головой, находилось слишком высоко, до него не дотянуться. В результате Аманда оказалась такой же беспомощной, как Рафаэль, прикованный цепями к стене конюшни. А утром его увезут в Мехико, чтобы казнить.

Прижав лицо к холодной железной решетке окна, Аманда расплакалась. Слезы текли по ее щекам, дыхание превратилось в отрывистые всхлипы, грозившие разорвать ее на части. Она ничего не могла сделать, чтобы спасти единственного мужчину, которого любила… и саму себя. Но, лихорадочно думала Аманда, она должна найти способ и придумать хоть что-нибудь! Однажды она заставит Фелипе заплатить за все — ей бы только добраться до императора, броситься к его ногам и умолить сохранить Рафаэлю жизнь. Максимилиан, с его добрым сердцем, чувствительной натурой и пристрастием к очаровательным женщинам, обязательно выслушает ее, она уверена.

Сквозь окно до нее долетали отдаленные звуки фиесты, смех и громкая музыка — они словно насмехались над ней, наполняя Аманду разочарованием. Она зло вытерла слезы тыльной стороной ладони и стала расхаживать по просторной комнате. Сначала она ходила кругами, сжимая и разжимая руки, теребя складки платья, потом вдруг схватилась за волосы и стала вытаскивать их них шпильки.

«Должен быть способ освободить его, я должна найти способ» — эти мысли снова и снова звенели в ее голове, словно литания, которую невозможно остановить. Наконец Аманда в отчаянии бросилась на широкую кровать и зажала подушкой уши, чтобы спрятаться от звуков. Как она сможет освободить Рафаэля, если сама оказалась взаперти?

Ситуация оказалась такой, что Аманде захотелось вести себя как в детстве: броситься на пол и брыкаться, дать в этом приступе раздражения выход своему отчаянию. Досадно, что взрослым не позволяется так вести себя, подумала она, с мучительным всхлипом садясь на кровати.

Услышав стук в дверь, Аманда поднялась с постели. Пришедший наверняка не знает, что она заперта…

— Кто там? — Она подошла и припала ухом к двери. На нее вдруг нахлынула волна надежды… — Я не могу открыть — дверь заперта!

— Донья Аманда? — Женский голос прозвучал недоверчиво, и Аманда поняла, что это Франческа.

— Франческа? Я не могу открыть дверь. Достань ключ и выпусти меня…

Голос звучал приглушенно, и Аманда, вдруг встревожившись, бросилась к окну, чтобы посмотреть, одна Франческа или нет. Выглянув насколько смогла, Аманда увидела сияющую темную головку Франчески. Рядом с ней никого. Тогда как могла тихо она дала ей знак подойти к окну.

— Пожалуйста, говори как можно тише, чтобы никто не услышал…

— Аманда? — Лицо Франчески появилось в окне. Она внимательно посмотрела внутрь. — Что случилось? Дон Фелипе запер тебя?

— Да, и мне нужна твоя помощь, Франческа! Пожалуйста, не говори «нет»!

— У меня нет ключа, — начала Франческа, но Аманда прервала ее.

— Да, я понимаю. Но есть кое-что еще, и позже я тебе все объясню. Пожалуйста, доверься мне.

— Но что произошло, Аманда? Твои слова звучат так отчаянно… Почему ты упала в обморок?

— Я все тебе расскажу, но ты должна ради меня попасть к императору и попросить его немедленно поговорить со мной!

— Я не понимаю, и… это все равно невозможно, потому что императора не будет весь вечер — он уехал в асиенду дона Франсиско Диего…

— О Господи! — Аманда тихонько выругалась, потом в ответ на торопливый вопрос Франчески коротко объяснила, кто такой пленник в конюшне. — Он был моим любовником, — без обиняков сказала она, — и он сводный брат Фелипе.

— Хуарист — брат дона Фелипе? О, донья Аманда, я не могу поверить, что вы завели такого любовника…

— Позже я все объясню, Франческа, но ради меня ты сейчас должна пойти в конюшню и освободить его — должна! У меня есть план, который может сработать…

Глаза Франчески изумленно расширились, когда Аманда в общих чертах рассказала, чего хочет.

— Но… но это невозможно, Аманда! Я не посмею сделать такое! А что, если меня поймают или схватят твоего друга bandido и он расскажет, как ему удалось сбежать? Нет, это слишком опасно.

— Франческа, ты не понимаешь! Завтра они убьют его, а я его люблю! Пожалуйста! Не отказывай мне и я вечно буду у тебя в долгу.

Франческа колебалась, и Аманда воспользовалась моментом.

— Времени очень мало, но я попробую рассказать тебе немного… Я вышла замуж за человека в конюшне после того, как мне сообщили, что Фелипе мертв. Потом я узнала, что Фелипе все еще жив. Я не хотела возвращаться к нему, но Рафаэль был слишком упрям и честен, чтобы бежать со мной, а священник не удовлетворил мое прошение об аннуляции брака с Фелипе. А теперь обещай помочь мне, Франческа!

— Донья Аманда, я знаю, что не должна, что мы обе можем попасть в серьезную беду, если все откроется, но… но если вы действительно любите его… Вы правда были обвенчаны с этим хуаристом?

— Да. И я люблю его, правда люблю, Франческа, поверь мне. Я никогда не была счастлива с Фелипе, и если Рафаэля убьют, я тоже умру.

Аманда вцепилась в железную решетку окна побелевшими пальцами, под огромными глазами залегли темные круги.

— Пожалуйста, Франческа, — умоляла она хриплым шепотом, и юная мексиканка наконец сдалась, бормоча себе под нос, что она, должно быть, сошла сума.

— Я сделаю это для тебя, Аманда, потому что знаю: ты несчастлива и, должно быть, любишь этого bandido, иначе не стала бы так рисковать.

Грязная солома покрывала пол конюшни, не чищенный с тех пор, как обитавших тут лошадей переселили, освобождая место для пленника-хуариста. Рафаэль поморщился, подвинувшись насколько позволяли цепи. Французы явно решили не тратить предметов роскоши на приговоренного к казни, мрачно подумал он. Даже еду и воду давали неохотно, ставя щербатую оловянную миску у его ног, чтобы он ел, как собака.

— Мы боимся отвязывать для еды такого свирепого хуариста, — дразнили его охранники и хохотали над его попытками утолить голод и жажду. Гордость приказывала Рафаэлю отказываться от еды, но здравый смысл требовал есть столько, сколько возможно, чтобы сохранить силы. Представься хоть малейшая возможность, он немедленно убежит.

Когда он попытался найти более удобное положение, раздался приглушенный лязг металла, и Рафаэль тихонько выругался в сгущающейся темноте конюшни. Проклятие, в какую адскую ситуацию он умудрился попасть! По крайней мере, Рамон в безопасности и австрийские солдаты его не поймали.

Рамон. Dios, как он был рад увидеть этого юношу, какое облегчение испытал, узнав, что Рамон не убит во время нападения французов на лагерь в горах. Рафаэль случайно обнаружил, что Района держат в тюрьме, и решил спасти товарища. Это люди Фелипс, посланные, чтобы убить его, случайно заговорили о юноше, думая посмеяться над Эль Леоном, а вместо этого разъярили его.

Фелипе в некотором роде сдержал свое слово, подумал Рафаэль с кривой усмешкой, позволив ему покинуть Каса-де-Леон до того, как послать за ним убийц. Разумеется, он ожидал от брата чего-то подобного и был готов.

Уехав, Рафаэль скакал всю ночь, не останавливаясь на отдых, терзаясь мыслями об оставленной с Фелипе Аманде. Она все еще не верила, что он может оставить ее со своим братом, и он читал осуждение в ее глазах. Это преследовало его, когда он скакал по покрытым густой пылью дорогам, пока его внимание наконец не переключилось на уставшего жеребца. И тут же животное оступилось и поскользнулось на россыпи мелких камушков.

Утреннее солнце уже показалось из-за горизонта, раскрашивая небо сияющими розовыми и золотыми красками, когда он наконец остановился поддеревом на отдых. Свежий холодный ветер тут же остудил его. Он спешился и закурил тонкую сигару. Его мысли снова и снова возвращались к Аманде, и Рафаэль подумал, что она когда-нибудь поймет, почему он оставил ее с Фелипе.

Бывали времена, когда честь казалась ему не более чем пустым словом, а не обязательством, времена, когда он был готов забыть свои идеалы. Стоили ли они на самом деле того, что он потерял, хотя бы на короткое время?

Выругавшись, Рафаэль докурил сигару и ослабил подпругу, чтобы дать коню отдохнуть. Склонив голову и надвинув на глаза сомбреро, он замер, услышав металлический лязг. Улыбка тронула его губы, он остался стоять, опустив голову. Кровь бешеным потоком заструилась по его венам.

Так, значит, именно здесь люди Фелипе устроили засаду! Рафаэль небрежным жестом достал из кожаного чехла «винчестер», как будто собирался его почистить, и передвинул кобуру пистолета в более удобное положение. Враги прятались за большой грудой камней и ждали среди низких кустов, отбрасывающих зловещие тени, которые можно было принять за опустившихся на колени людей. Почему же они медлят? Уже давно могли его застрелить.

Но эти трое хотели сначала поиздеваться над ним, посмотреть, как одинокий хуарист будет умолять о пощаде, прежде чем они убьют его. Им доставило бы огромное удовлетворение увидеть, как знаменитый Эль Леон встанет перед ними на колени, тогда им будет чем похвалиться перед собутыльниками в барах. Но это оказалось их роковой ошибкой.

— Опусти ружье, хуаристская свинья, — приказал Рафаэлю один из них, выходя из укрытия. — И повернись, очень медленно.

«Винчестер» со стуком упал на землю недалеко от ног Рафаэля, он откинул назад сомбреро и повернулся, чтобы увидеть тех людей, которые сопровождали их с Амандой из Буэна-Виста в Сан-Луис.

— То-то мне показалось, что я узнал голос, — протянул он по-английски, и мужчины переглянулись, услышав его небрежный тон. — Полагаю, это Фелипе послал вас за мной, месье?

— Oui, дон Фелипе хорошо заплатил нам, чтобы избавить страну от Эль Леона.

— Вы, джентльмены, едва ли добавляете чести своему императору, когда берете деньги за то, что должны бы делать ради независимости и свободы. Но я понимаю, что у французов слишком мало чести…

— Хватит! — рявкнул легионер. Выражение его лица сделалось угрожающим, когда он подошел ближе. — Вы, мексиканцы, много говорите о чести, но что-то нам ее мало помазываете. У воров в Мексике нет чести. — Он вытянул вперед винтовку, острое лезвие штыка разрезало рубашку и задело кожу Рафаэля, из неглубокого пореза на груди потекла кровь. — Э-э… убери руки, Эль Леон. Мне бы не хотелось торопиться. Сперва ты должен услышать, что о тебе говорят другие, узнать, как твои собственные люди преданы тебе!

Пожав плечами, Рафаэль прислонился спиной к лошади; его янтарные глаза сузились в ожидании момента. Двое мужчин, стоявшие слева и справа от вожака, явно нервничали, часто оглядываясь через плечо, как будто ожидали неприятностей.

— Ну так скажите мне, — поддел Рафаэль главаря и чуть не расхохотался, увидев, как тот сердито нахмурился. Никто не ждал, что Эль Леон будет реагировать вот так. Предполагалось, что он съежится от страха и начнет умолять о пощаде или по меньшей мере испугается. Теперь же его бесцеремонное поведение привело французского лейтенанта в ярость. — И что же другие говорят обо мне, лейтенант?

— Твои собственные люди предали тебя, отважная хуаристская свинья! Ты не знал этого? — Штык еще раз кольнул грудь Рафаэля. — Мальчишка из твоего лагеря — мальчишка, которого ты однажды спас, — он порассказал нам столько всего о тебе, Эль Леон, столько всего!

Рафаэль напрягся, зная еще до того, как прозвучали слова, что скажет язвительный лейтенант.

— Ты помнишь Рамона? Ты доверял ему, не так ли? — злорадствовал французский офицер. — Он у австрийцев в Гуанахуато, радостно рассказывает все, что знает.

Рамон. Значит, он не погиб! Рафаэль знал, что юноша пленник, а не предатель. Рамон не встал бы на сторону французов, потому что вся его семья была убита легионерами во время резни, и он ненавидел их всей душой. Мальчик наверняка бы погиб вместе со своими родными, если бы Рафаэль не появился до того, как ему успели перерезать горло. Мысль о том, что с Рамоном жестоко обращались и заставили его сказать вещи, которых он, вероятно, даже не мог знать, привела Рафаэля в ярость.

Легионеры так и не успели ничего понять, как в руке Рафаэля мелькнул пистолет и он трижды выстрелил. Завитки дыма поднимались от нагретого ствола, а они уже лежали на земле с выражением удивления на безжизненных лицах.

Оставив их на камнях в пыли, Рафаэль пришпорил коня и помчался в Гуанахуато к Рамону. Спасение Рамона вначале казалось ему достаточно легким делом. Одолев беспечного охранника, Эль Леон и Рамон просто вышли под покровом ночи, будто на прогулку. Никто не остановил их и не задавал вопросов — похоже, до них никому не было дела.

Примерно в двадцати километрах от Гуанахуато удача изменила им, когда их заметил австрийский патруль. Погоня закончилась тем, что Рамона ранили в плечо и Рафаэль приказал юноше уходить.

— Если тебя схватят вместе со мной, ты все равно умрешь, но если ты найдешь Хуана или Мигеля, то сможешь помочь мне, — сказал он.

В конце концов мальчик подчинился и сел на нервно гарцующего жеребца Эль Леона.

— Мы вернемся и освободим тебя, — пообещал Рамон, когда конь рванулся вперед, но Рафаэль не слишком надеялся, что он сможет сдержать свое обещание. Французы знали, кого захватили, и казнят его со всеми возможными церемониями.

Вот так Рафаэль оказался в грязном стойле резиденции Максимилиана в Куэрнаваке, ожидая fusilamiento[27], шквала пуль, который оборвет его жизнь. А Аманда — где она сейчас? Разумеется, с Фелипе. Он пожалел, что не может увидеть ее еще хотя бы раз…

— Но это невозможно, — настаивала Франческа, все еще стоя у окна Аманды и нервно теребя тонкий шелк любимого шарфа Аманды. — Никто не поверит, что я — это ты. Мы совсем не похожи. — Она прикусила губу, ее лицо было бледным в мерцающем отблеске фонариков, черные брови сошлись на переносице.

— Держи шарф так, чтобы он закрывал твое лицо, и никто не посмеет поднять его. Ты должна только одурачить охранников на дорожке. — Аманда протянула руку сквозь витую решетку и поправила шелк, закрывающий лицо Франчески. Они обсудили и отвергли несколько разных планов, пока, наконец, не согласились на тот, который показался им достаточно отчаянным, чтобы сработать.

Франческа надела узнаваемый шарф, который Аманда обычно носила по вечерам, так что любому было бы трудно догадаться, что это не донья Аманда прогуливается по вечернему саду. План был прост, но имел шанс на успех, и Аманда не сомневалась, что Франческа прекрасно справится со своей ролью.

— Ты знаешь, что делать? — еще раз спросила она Франческу, и девушка кивнула.

— Да, я знаю, что делать. Я только надеюсь, что все пройдет хорошо и твой друг будет свободен. Если только меня не хватятся раньше, чем я доберусь до конюшен… — Помедлив, Франческа с беспокойством спросила: — Он ведь не навредит никому, правда?

— Нет. Вопреки всему, что ты слышала о нем, он совсем не такой. Он сделает только то, что потребуется, чтобы не быть схваченным. — Аманда прикусила губу и добавила: — О, пожалуйста, будь осторожна, Франческа! Как бы я хотела пойти вместо тебя!

— Но это невозможно. — Франческа бросила на Аманду быстрый взгляд, потом просунула руку через решетку и утешающе сжала ее руки. — Он спасется, вот увидишь. Не беспокойся, Аманда.

Несколько долгих минут после того, как Франческа исчезла в темноте, Аманда стояла и смотрела ей вслед. Как это ужасно — быть так близко от Рафаэля и не иметь возможности увидеть его. Но если даже он и попытается найти ее, то будет немедленно схвачен, а его свобода гораздо важнее. Боже, сделай так, чтобы он спасся!

Рафаэль потянулся, насколько позволяли цепи, и мышцы возмущенно запротестовали. Звуки веселого праздника в бальном зале все еще плыли в ночном воздухе, а он страстно проклинал их всех. Богатые помещики-испанцы с их глупыми, пустоголовыми женами жили в роскоши за счет бедняков: Мексика построена на поту индейских пеонов, которые работают на полях и в шахтах и живут в крайней бедности. Так почему же он, землевладелец, член одной из старейших семей Мексики, сражается за систему, которая ограничит его собственную власть и влияние?

Бывали времена, когда Рафаэль не сомневался в причинах, и тогда он вспоминал отца. Дон Луис всегда настаивал, чтобы с крестьянами и пеонами, работавшими на его землях, обращались как с людьми, с достоинством и справедливостью, а не как с животными. Дон Луис также считал, что лучшие условия жизни обеспечат лучших работников, и они больше сделают, что и доказал на своих землях. Но когда имение унаследовал Фелипе, условия ухудшились, и многие, включая Рафаэля, бежали от его тирании.

Мрачные мысли мрачной ночью, криво усмехнулся Рафаэль, еще раз проверяя крепость своих уз. Железные наручники сковывали запястья и щиколотки так, что они кровоточили и болели, а мошкара тучами кружилась над ранами. Он разогнал мошкару нетерпеливым жестом и, выругавшись себе под нос, пожалел, что у него нет ружья, чтобы он мог умереть как человек.

Ночной бриз принес новые звуки, и нежный смех женщины, флиртующей с одним из охранников, проник в темную конюшню. Рафаэль расслышал несколько слов, бормотание, а когда он услышал восклицание охранника: «Сеньора Леон! Я не знал, что это вы…» — выпрямился, изо всех сил напрягая слух. Аманда? Здесь? С Фелипе? Без сомнения, это она. Значит, Фелипе приехал, чтобы позлорадствовать над его пленением и казнью, и привез с собой Аманду.

Но нет, это не голос Аманды! Рафаэль узнал бы его, этот едва заметный американский акцент, придающий особый шарм ее испанскому. Женщина говорила без акцента.

— Откройте лицо, сеньора, — извиняющимся тоном произнес стражник, но получил немедленный отказ.

— Вы ставите под сомнение мое слово, капрал? Я настаиваю на встрече с вашим начальником, лейтенантом Дюпре…

— Но, сеньора… — попытался возразить солдат, когда еще один голос оборвал его:

— Капрал! Достаточно, вы и так поставили меня в неудобное положение! — Стук сапог по каменным плитам прозвучал неожиданно громко, затем наступила тишина. — Рафаэль вскочил на ноги.

Лейтенант в безукоризненно сшитом мундире склонился над рукой дамы, скрытой за складками ткани, потом отослал пристыженного капрала.

— Оставьте нас. Теперь я сам займусь этим делом. — Он подождал, пока солдат откозырял и удалился, а затем взял женщину за обе руки, удивленно шепча: — Вы очень смелы, очаровательная леди. Я не думал, что вы примете приглашение посетить меня здесь, тем более переодетой в жену важного придворного.

— Это показалось самым подходящим способом пробраться сюда, — возразила Франческа. — Я знала, что немногие осмелятся задавать вопросы жене дона Фелипе.

Кто была эта женщина, использовавшая Аманду как прикрытие для своих романтических похождений? Рафаэль вдруг подумал, что Аманда может знать об этом и даже одобрять. В конце концов, на этой женщине был ее шелковый шарф.

Лейтенант склонился ближе: он улыбался, глядя в темные глаза Франчески и все еще держа ее за руки. Невинный флирт со стороны женщины, или… Рафаэль заметил, как стройное тело чуть отстранилось от лейтенанта, и прищурился, размышляя. Это был явно не обычный флирт с привлекательным мужчиной. Все его чувства обострились. Он играл в эту игру слишком много раз, чтобы не узнать сигналы, которые подавала женщина, и понял, что она переоделась Амандой для какой-то другой цели. Ему не потребовалось много времени догадаться, что ее послала сама Аманда.

В конце концов Франческа придумала предлог, чтобы на несколько минут избавиться от лейтенанта. Она послала его за бокалом охлажденного вина с императорских столов.

— Вас не будет всего несколько минут, и… ну… ваши люди могут распустить слухи, если увидят, что я оставалась здесь слишком долго. Ну что может случиться? Я посижу вот на этой скамейке и подожду…

Пообещав скоро вернуться, лейтенант исчез в темноте, скрывающей дорожку, ободренный дружеским тоном Франчески и уже предвкушающий предстоящую долгую ночь. Много недель у него не было женщины, если, конечно, не считать рыдающих крестьянок в деревнях, которых легионеры насиловали. Франческа представлялась ему страстной, очаровательной женщиной из высшего общества, и лейтенант Дюпре очень тщательно продумал свою стратегию обольщения. Он даже не ожидал, что она сработает так быстро, но отнес столь скоропалительный успех на счет своей привлекательной внешности и шарма, которые еще никогда его не подводили.

— Наконец-то он ушел! — Голос из темноты конюшни напугал Франческу. Она резко обернулась, помедлила немного и отважно вошла внутрь. Ее сердце неистово колотилось, во рту пересохло. Что, если Аманда доверилась мужчине, который не заслуживает этого…

— Вы Рафаэль? У меня для вас поручение от Аманды…

— Надеюсь, она в порядке? Фелипе не обидел ее? — В голосе пленника звучало беспокойство, но все же он оставался ровным и спокойным, и Франческа решила, что ему можно доверять.

— Si, она в порядке, хотя дон Фелипе запер ее в спальне. Она послала меня помочь вам…

Франческа подошла ближе к двери стойла, заглянула внутрь и в отблеске фонаря увидела лицо пленника. Синяки и ссадины испортили бронзовую кожу, но, вне всякого сомнения, мужчина был красив, и Франческа понимающе улыбнулась. Такой мужчина может украсть сердце женщины, и теперь она ясно поняла, почему Аманда готова рисковать чем угодно, чтобы помочь ему.

— Вот, — отрывисто произнесла она, — я принесла вам пистолет и нож. Надеюсь, мой отец не догадается, кто их украл. К сожалению, у меня нет ключа от ваших цепей, и я не знаю, где его хранят. Вам придется постараться сделать все возможное вот этим; надеюсь, это поможет.

— Ключ на большом кольце в конторе лейтенанта. Если вы пойдете с ним, то увидите ключ висящим на стене за дверью…

— Но я не могу! Я и без того очень рискую. — Франческа вытащила пистолет и нож из сумочки, спрятанной в складках платья. Потом она остановилась, прикусив губу, и оглянулась. — Возьмите это, а я сделаю что смогу. — Нож и пистолет упали на солому, и она сделала шаг, собираясь вернуться на скамью.

— Подождите, сеньорита! Аманда — где я могу найти ее? Где ее комната?

Франческа резко обернулась, решив, что он сошел с ума.

— Вы собираетесь пойти к ней? Вас обнаружат и тогда убьют обоих! Я не могу допустить этого и уже жалею, что согласилась помочь вам.

— Скажите мне, где она. Por favor, — добавил он, и Франческа, в конце концов сдавшись, объяснила, где находятся комнаты Аманды, напомнив при этом, что спальня Фелипе рядом и дверь Аманды заперта.

— Вы сумасшедший, а я еще должна помогать вам, — бормотала она себе под нос, поспешно возвращаясь назад и прислушиваясь к шагам на дорожке. Она села на скамью буквально за секунду до возвращения лейтенанта.

Когда почти час спустя слегка растрепанная Франческа собралась уходить, она остановилась рядом с камерой арестованного и крепко сжала руку лейтенанта, как будто в испуге.

— Бедняга! Что же он такого сделал? — спросила она, бросив на Дюпре быстрый взгляд.

Раздраженный, что все его попытки обольщения провалились — но только на данный момент, разумеется, — лейтенант резко ответил:

— Он хуарист и убийца, и его уже давно надо казнить. Завтра ему конец.

— О-о! — Франческа взмахнула рукой, чтобы закрыть рот, а Дюпре так и не заметил дугообразный проблеск металла в свете фонаря.

Но Рафаэль заметил, и вспышка удовлетворения мелькнула в его золотых глазах, когда он на мгновение встретился взглядом с Франческой. Его темная голова незаметно склонилась в знак благодарности, а потом, чтобы скрыть свой бросок за ключом, он обрушил на Дюпре поток ругательств, что заставило разъяренного лейтенанта немедленно увести Франческу подальше, а заодно приказать солдатам усмирить пленника.

— Со всей необходимой силой, — безжалостно добавил он, и один из стражников ухмыльнулся в предвкушении, направляясь выполнять приказ начальника.

— Таких животных нужно отстреливать на месте, — сквозь зубы выдавил Дюпре. Франческа вздрогнула, но он истолковал это неверно. — Все в порядке, ma petite, он не сможет навредить вам. К тому же я собираюсь проводить вас домой.

Было темно, и большинство фонарей давно погасло, когда со стороны конюшен раздался глухой крик. Зарывшись глубоко в подушки, Дюпре пошевелился во сне, но не проснулся; мечты о неизбежном соблазнении очаровательной Франчески по-прежнему наполняли все его сны.

А Аманда наконец забылась беспокойным сном. Она смутно осознавала, что мечется в постели, ночные звуки вплывали в ее бодрствующий мозг и покидали его…

Когда послышался странный звук, она открыла сонные глаза и в замешательстве огляделась. Огни за ее окном не горели, и она изо всех сил напрягала глаза, стараясь хоть что-то разглядеть.

Франческа прошла мимо ее окон несколько часов назад, сообщив, что все прошло гладко, и молча направилась в свои покои. Не услышав ни выстрелов, ни суматохи, Аманда решила, что Рафаэлю удалось благополучно бежать, и, вздохнув с облегчением, погасила лампу. По крайней мере, Фелипе не вернулся и не пришла горничная, которую он обещал прислать.

Может быть, это она и явилась, с тревогой подумала Аманда, сидя в кровати и вглядываясь в темноту. Но горничная должна была прийти несколько часов назад, и уж точно не стала бы красться так тихо посреди ночи.

Аманда почувствовала присутствие другого человека как раз в тот момент, когда чья-то рука зажала ей рот. Она вся изогнулась, яростно стараясь вырваться.

— Тихо, Аманда! — приказал до боли знакомый голос. — Рука крепко зажимала ей рот, пока она не кивнула в знак согласия и медленно отстранилась.

— Рафаэль? — Одно это слово нерешительно прозвучало в темноте, полное надежды и отваги, и, когда она повернулась и прижалась к его широкой груди, слезы облегчения потоком хлынули по ее щекам. — Ты вернулся за мной, — судорожно прошептала она, обнимая его так крепко, что Рафаэль едва мог вдохнуть. Ее злость и негодование исчезли, словно их никогда и не было.

— Ах, querida, ты думала, что я бросил тебя? — Теплые губы, лаская ее шею, безошибочно отыскали пульсирующую жилку даже в кромешной тьме. — Ты постоянно была в моих мыслях, ты преследовала меня во сне и наяву, и я мог думать только о том, чтобы снова обнять тебя, — прошептал он, уткнувшись в ее сладко пахнущую кожу. — Ты наложила на меня заклятие, колдунья…

— И на себя тоже, Рафаэль, потому что я думала только о тебе. — Ее пальцы в темноте скользили по его лицу, лаская, наслаждаясь изгибом его сильной скулы, касаясь грубой отросшей щетины, прежде чем запутаться в волосах. — Ты принимал ванну, — удивленно пробормотала она, вспоминая грязного узника, которого видела раньше. — И нашел новую одежду.

— Это благодаря озеру, где я прятался, когда охранники делали обход, и одному легионеру, который, пожалуй, ужаснется, увидев те вещи, что я оставил ему взамен, — пробормотал Рафаэль. Его руки крепко обхватили ее стройное тело, когда Аманда рассмеялась и выдохнула нежное:

— Я так скучала по тебе…

Рот Рафаэля накрыл ее губы, заглушая слова, его губы двигались сначала нежно, потом сильнее, его поцелуи, казалось, вытягивали из нее душу. Для них обоих больше не существовало ничего, кроме друг друга, опасность положения растворилась, когда страсть захлестнула их такой всепоглощающей волной, которой невозможно противостоять. Агония была сладостной: разгоряченное дыхание смешивалось с бессвязными обрывками слов, нетерпеливые руки стягивали сковывающую одежду, пока, наконец, не остались только они вдвоем.

— Я забыл, как прекрасно ты сложена, — прошептал Рафаэль. Его руки скользили медленными, чувственными движениями по грудям Аманды, на мгновение накрыли их ладонями, прежде чем легкими касаниями спуститься по ребрам к плоскому животу. Его рот проложил влажную дорожку от ложбинки между грудями к пупку, и Аманда, затрепетав, потянулась к нему.

Это было так давно, она так сильно тосковала по нему, что оказалась не готова к быстроте и опустошению его словесной атаки.

— Ты дрожала так и с Фелипе тоже, chica? — Тонкие пальцы сжались на ее талии и резко дернули ее вниз, на кровать, когда она рванулась вперед со страдальческим вскриком. Почувствовав себя преданной, Аманда всхлипнула. — Ну так как? — жестко настаивал он, и она смогла только покачать головой.

— Как ты мог такое подумать? — Она напрягала зрение, чтобы увидеть в темноте выражение его лица. — Я ненавижу Фелипе, и он это знает. Он пытался, но не смог… Ты должен верить мне, Рафаэль!

— Господь знает, как я хочу этого.

Сильные руки обняли ее, прижимая ближе, губы нежными поцелуями осушали слезы. Он действительно хотел, но как поверить, что Фелипе не смог заниматься любовью с Амандой? Это было неправдоподобно, но, черт возьми, есть ли у него право обвинять ее, когда он сам оставил ее с братом? Чего он вообще ожидал? Ему придется забыть, придется изгнать мучительные образы Фелипе с Амандой из своей головы, потому что он сам лишил себя всяких прав, оставив ее.

— Поцелуй меня, chica. Люби меня, как я мечтал все это время, — хрипло прошептал Рафаэль, и она, обвив руками его шею, притянула его рот к своему, целуя его.

Аманда страстно прижималась к нему, ее стройные бедра заставляли его возбуждаться все больше. Ласки Рафаэля стали еще более жаркими. Горячие губы оторвались от ее рта и набросились на торчащий сосок, дразня и мучая до тех пор, пока ее дыхание не превратилось в судорожные вдохи.

— Рафаэль… пожалуйста…

— Пожалуйста — что? Пожалуйста — любить тебя? — Он выгнулся вперед, его тело ритмичными движениями, едва касаясь, скользило по влажному входу между ее бедер, и Аманда прильнула к нему, как слабый котенок. Ее ладони круговыми движениями ласкали его грудь и плечи, спускались по вздутым мускулам, чтобы схватить за запястья расставленных по бокам ее извивающегося тела рук. Наконец Рафаэль сдался и ослабил руки, чтобы лечь на нее всем телом. Ее груди встретились с жесткими мускулами его груди, ее округлые бедра слились с его бедрами, когда Аманда крепче обняла его. Их ноги сплелись. Он мучил ее, дразнил обещанием своего тела, а она стремилась к нему, чувствуя пустоту, даже более болезненную, чем могла представить.

Ее маленькие ладони, подхлестывая его, поднялись по спине к затылку, поиграли густыми прядями отросших волос и обхватили лицо, пробегая пальцами по твердому колючему подбородку. Язык Аманды скользил по краям его губ быстрыми нежными движениями, потом стал более настойчивым, пока Рафаэль не впустил его в свой рот. Исследуя, наслаждаясь, два языка играли чувственный дуэт, оставивший их обоих почти бездыханными.

Наконец Рафаэль чуть приподнялся и ринулся вперед быстрым, неистовым движением, заставившим Аманду вскрикнуть. Ее ноги зарылись в покрытый сбитой простыней матрас, когда Аманда приподнялась навстречу его толчкам, а его широкие ладони скользнули под ее бедра, поднимая ее еще выше. Он входил в нее снова и снова. Застонав, Аманда вцепилась в его плечи обеими руками и задрожала; грохочущий прилив захлестнул все ее тело. Когда она закричала, Рафаэль накрыл ее рот своим, заглушая звуки; его тело не переставало двигаться. А когда все было кончено и Аманда лежала неподвижно, он стал покрывать поцелуями ее влажный лоб и пылающие щеки.

Она чувствовала слабость во всем теле и слабо запротестовала, когда Рафаэль снова начал двигаться, пробормотав, что больше не может, но он в ответ стал еще интенсивнее двигать бедрами. Глаза Аманды расширились от удивления, когда она почувствовала, как скопившаяся боль глубоко внутри ее уходит. Она до самых кончиков пальцев трепетала от восторга. Еще раз Рафаэль довел ее до предела и выше, заставив парить в море наслаждения и оставив ее совершенно опустошенной.

Обессиленная, она лежала с закрытыми глазами, довольная уже тем, что обнимает его. Рафаэль также лежал неподвижно, ничего не говоря, просто ожидая.

Где-то в комнате тикали часы, отсчитывая минуты, осторожно напоминая, что времени у них мало, и в конце концов Рафаэль перекатился так, что Аманда оказалась сверху.

— Что?.. — начала она, но Рафаэль, обхватив тонкую талию, стал ласкать ее груди. Это было безумие, и она не знала, что такое возможно, но вдруг снова почувствовала разгорающуюся страсть. На этот раз Рафаэль присоединился к ней, бормоча что-то по-испански, когда они оба балансировали на грани, а потом взорвались восторгом и Аманда подумала, что никогда не ощущала такого полного удовлетворения. Как сможет она снова позволить ему уйти? Моменты из прошлого вернулись, чтобы терзать ее — то первое восхитительное соединение, трепещущая остановка на краю, прежде чем быть смытой волной желания, оглушающий поток, затопивший все, кроме адского пламени, угрожающего поглотить их, прежде чем в конце концов превратиться в сокрушительный взрыв, возносящий на самый пик удовлетворения.

Тело Аманды в последний раз содрогнулось, и ее руки обвились вокруг Рафаэля, изо всех сил обнимая его, не желая отпускать. Боже, она чуть не забыла, как сильно любит его, как сильно ей нужно обнимать его вот так, быть близко, как только могут быть мужчина и женщина. Она хотела, чтобы это продолжалось вечно, чтобы реальность не вторгалась в совершенную идиллию и этот сон никогда не кончался…

Но очень скоро Рафаэль отстранился от нее, наклонил голову, чтобы поцеловать ее полным сожаления поцелуем, шепча слова, которые она не хотела слышать.

— Забери меня с собой, — умоляла Аманда, когда слабое мерцание света прокралось сквозь витую решетку ее окна. — Не оставляй меня снова, Рафаэль, пожалуйста!

— Это слишком опасно, querida. Я не могу взять тебя.

Его тон был мягок, но непреклонен, и Аманда поняла, что никакие мольбы не заставят его изменить решение. Все же она не могла остановиться и использовала все аргументы, кроме одного, который гарантированно мог заставить его согласиться.

— Я вернусь, Аманда, ты знаешь, что вернусь. — Он прижал пальцы к ее губам, останавливая стремительный поток полных слез слов, потом стал целовать ее. Когда он наконец поднял голову, Аманда посмотрела на него туманным взглядом, едва ли способная видеть в рассветных сумерках.

— Я буду ждать, Рафаэль, — наконец сказала она, хватаясь за него руками, когда он встал и начал одеваться. Ее наполненные слезами глаза старались запомнить каждую мельчайшую деталь: его загорелую кожу, покрывающую крепкие мышцы, перекатывающиеся гребни ребер и плоские мускулы живота, стройные бедра, переходящие в длинные, мускулистые ноги. Эти воспоминания помогут ей пройти через долгие предстоящие недели, подумала она, тихонько всхлипывая.

Когда Рафаэль удалился тем же путем, каким пришел, через стеклянное витражное окно в потолке, казавшееся слишком маленьким для такого крупного мужчины, Аманда бросилась на смятую постель и дала волю слезам. Потом она встала и умылась холодной водой. Никто не должен заподозрить, что Рафаэль был здесь и она что-то знает о его побеге.

Новость о побеге пленника, свирепого хуариста, сообщили за завтраком в столовой императора, и в начавшемся столпотворении Аманда с Франческой избегали смотреть друг на друга.

По крайней мере Рафаэль свободен, но она нет. По ледяному взгляду, который бросил на нее Фелипе через стол, Аманда поняла, что он подозревает ее в помощи брату. Вздернув подбородок, она твердо встретила его тяжелый взгляд и поняла, что Фелипе заставит ее дорого заплатить за случившееся.

Глава 15

— Это Консуэла, — сказал Фелипе Аманде; жестокая улыбка кривила его губы, когда он наблюдал за ее реакцией. — Она будет… присматривать за вами.

— Я и не знала, что мне нужна нянька, — холодно возразила Аманда, переводя взгляд с мужа на мексиканку, стоявшую рядом с ним. Она была миловидна, но излишне пышна — тот тип красоты, который вскоре превратится в полноту. Полные губы поджаты, и уголки рта опущены из-за постоянно дурного настроения. Ее темные волосы слегка вились, за ухом в них был воткнут красный цветок, оттеняющий черные как ночь глаза.

Сжатые в кулаки руки Консуэлы уперлись в пышные бедра, когда она окинула Аманду оценивающим взглядом, полным презрения, отчего ту бросило в холод. Эта женщина не компаньонка, а надсмотрщица! Когда Фелипе ответил, Аманда окончательно уверилась в этом.

— Консуэла знает меня много лет, и я полностью ей доверяю, а вам нет, моя очаровательная жена. — Рука Фелипе обвилась вокруг талии Консуэлы, его ладонь гладила ее руку, а улыбка стала шире, когда он встретил презрительный взгляд Аманды.

Консуэла — его любовница, и он намеренно выставляет это напоказ, подумала Аманда, но ей было все равно. Важно только то, что теперь она фактически узница, вынужденная оставаться в своей спальне в огромной асиенде недалеко от Сан-Луиса, в то время как Фелипе непреклонно преследует Рафаэля.

Отбросив назад длинные пряди черных как смоль волос, Консуэла, покачивая бедрами, подошла к Аманде.

— Мы станем очень близки, вы и я, — с издевкой произнесла она, и уголки ее широкого рта приподнялись в улыбке, больше напоминающей улыбку шлюхи.

— Сомневаюсь. Я научилась держаться подальше от сброда, — холодно произнесла Аманда, глядя прямо в глаза женщине, и Консуэла отпрянула как после пощечины, темные глаза ее сузились от ненависти. «Глупая гринга», зло подумала она. Неужели эта бледнокожая североамериканка думает, что может удержать Фелипе? Нет! Он принадлежит ей, Консуэле, и она еще будет праздновать победу. Фелипе женился на Аманде только из-за ее земли; так он сказал ей, и Консуэла знала, как много эти акры плодородной техасской земли значили для него. Но сейчас, когда он получил их, эта женщина ему больше не нужна. От нее можно достаточно легко избавиться. Время решит эту проблему, время и изобретательность. А Консуэла им поможет…

— Думай, что говоришь, — прошипела женщина, подходя ближе и злобно глядя на Аманду прищуренными глазами, — а то я заставлю тебя пожалеть об этом!

— Быть вынужденной терпеть ваше общество уже достаточное наказание. — Аманде удалось произнести это спокойно, но внутренне она дрожала от ярости. Будь проклят Фелипе за это оскорбление! Он знал, что она почувствует, знал, что она возненавидит его еще больше после этого.

Все последние дни их пребывания в Куэрнаваке Фелипе постоянно изводил Аманду допросами, то угрожая, то стараясь обмануть: его желание найти Рафаэля превратилось в одержимость. Он не отпускал ее от себя, как будто боялся, что Рафаэль вернется за ней, и возил жену с собой во время поездок с Максимилианом. Аманда колесила с ними по всей стране, то проводя ночь у индейского вождя и деля с ним простую еду у костра, то посещая богатого плантатора, чья асиенда была меблирована исключительно в английском стиле. Они ездили в Мехико, где Аманду возили на карнавалы и в итальянскую оперу, принимала она участие и в пышных религиозных процессиях. Это было и морально и физически изнурительно, и Аманда испытала облегчение, когда Фелипе наконец объявил о своем решении вернуться домой.

Однако поездка в Каса-де-Леон оказалась еще одним испытанием. Долгие часы ядовитых замечаний и запутанных вопросов о Рафаэле, на которые Аманде каким-то образом удавалось отвечать, изматывали ее. Голова начала болеть, и она почувствовала такую тошноту, что не могла сидеть в раскачивающейся карете. Бархатные подушки и парчовые драпировки, закрывающие запыленные окна, никак не облегчали положение. От долгих часов сидения затекали ноги и спина, а пыль, проникающая сквозь окна и тяжелые занавески, вызывала кашель.

Хотя они вот уже три недели как вернулись в Каса-де-Леон, Аманда часто чувствовала тошноту. Это можно было бы объяснить переменой климата или тем, что ей почти не хотелось есть в последнюю неделю, устало подумала она. Это также можно было отнести на счет эмоционального напряжения, в котором она постоянно находилась из-за вечного страха за Рафаэля и растущей ненависти к мужу.

Как-то, говоря с ней, Фелипе сообщил ей своим холодным, бесцветным голосом, что уготовил брату, когда тот будет пойман. Она больше никогда не станет свободной.

Аманда слушала вполуха, и осторожная улыбка блуждала на ее губах, улыбка, от которой Фелипе впал в безумную ярость. Он схватил ее за руку и рванул к себе.

— Я всегда получаю то, чего хочу, Аманда, и на этот раз будет так же. Не забывай об этом.

— Как я могу забыть, Фелипе, когда ты постоянно напоминаешь мне? Но возможно, ты также вспомнишь, — проворковала она, — что Рафаэль тоже никогда не проигрывает.

Привычное спокойствие изменило Фелипе, и он с размаху ударил ее так, что она покачнулась. След его руки отпечатался на ее лице. Хотя слезы были готовы брызнуть из ее глаз, Аманда не издала ни звука — лишь спокойно повернула голову и посмотрела в черные глаза Фелипе с презрительной улыбкой. Ее синие глаза под тенью ресниц горели ненавистью.

— Вы заплатите и за это, дон Фелипе, — тихо произнесла она, сжимая кулаки, и только потом заметила, как ее острые ногти врезались в ладони.

— Думаешь, ты что-то можешь мне сделать? Ну надо же! — насмешливо произнес Фелипе и грубо оттолкнул ее. — Ты невинная овечка среди волков, Аманда, уверяю тебя. У меня есть множество разных способов заставить тебя пожалеть, если ты попытаешься отомстить мне.

Аманда не хотела, чтобы он видел ее страх, когда Фелипе повернулся к своей любовнице с коротким приказом:

— Держи ее здесь, Консуэла. Она не должна покидать эти комнаты, иначе тебе придется ответить за это.

Даже у Консуэлы пробежал по спине холодок от откровенной угрозы в его тоне. Она молча кивнула, и Фелипе вышел из комнаты, захлопнув дверь. Женщины остались одни. Аманда повернулась и смерила Консуэлу задумчивым взглядом. Надо признать, ее тюремщица обладала экзотической красотой: длинными вьющимися волосами и черными миндалевидными глазами. Возможно, она была бы даже еще красивее, если бы не постоянное выражение недовольства, из-за чего ее полные губы постоянно кривила саркастическая улыбка.

— Итак, — насмешливым тоном начала Консуэла, — нам придется быть вместе, нравится тебе это или нет. Мне, к примеру, совсем не нравится.

— Это идея вашего любовника, а не моя. — Аманда небрежно пожала плечами, отвернулась и подошла к окну. Уже наступил полдень, и из окна второго этажа было видно очень далеко. Она смотрела на покрытые фиолетовыми тенями горы, кажущиеся темными и таинственными, обещающими свободу. Может, Рафаэль сейчас скрывается в этих горах? Или он вернулся в Нуэво-Леон?

В следующие недели Аманда мало слышала о войне, только обрывки новостей, которые ей сообщал Хорхе, старый слуга, знавший Фелипе и Рафаэля еще детьми. Старик трижды в день приносил поднос с едой и через некоторое время стал рассказывать ей кое-что в отсутствие Консуэлы.

Консуэла. Эта женщина наслаждалась, видя, как Аманда терзается сомнениями и страхами, и дразнила ее цветистыми рассказами о жизни вне Каса-де-Леон.

— Я слышала, многих повстанцев поймали и казнили, включая самого известного bandido, которого мы все знаем, — злорадно заявила она однажды. Аманда постаралась, как обычно, не обращать внимания, но Консуэлу было нелегко заставить замолчать. — Вы не слышите меня, донья Аманда? — Консуэла опустила ноги с дивана и встала, откинув назад волосы знакомым жестом, который Аманда уже начинала ненавидеть.

— Я слышала вас, и ваши слова мне интересны не больше, чем обычно, Консуэла. — Намеренно скучающий и чуть насмешливый тон Аманды привел мексиканку в бешенство.

— Думаешь, я лгу? Глупая женщина! — Зашелестела бумага, и перед лицом Аманды оказалась листовка — довольно потрепанная бумажка, объявляющая о казни сотен повстанцев и триумфе французских и австрийских войск.

Легкие Аманды начали болеть, и она поняла, что задержала дыхание, пробегая глазами страничку в поисках новостей о Рафаэле. Его имя не упоминалось, и она медленно выдохнула.

— Я не вижу имени Эль Леона, Консуэла. Это только обычные отчеты. — Глаза Аманды встретились с гневным взглядом Консуэлы, и она вызывающе приподняла подбородок. — Его больше никогда не поймают, и он вернется ко мне. А когда он вернется, вы и ваш любовник побежите, как ошпаренные кошки, но нигде не спрячетесь.

Консуэла занесла руку для удара, и резкое шипение раздалось в воздухе между ними, но Аманда схватила ее запястье с удивившей ее саму силой.

— Ты не посмеешь, Консуэла. Как Фелипе объяснит это друзьям императора, на которых собирается произвести впечатление? — Презрительная улыбка тронула губы Аманды, когда она отбросила руку Консуэлы, пренебрежительно фыркнув. — Он, разумеется, не может представить тебя как свою жену — его станут презирать за неравный брак.

Щеки Консуэлы пылали от гнева, когда она отвернулась, не говоря ни слова, и Аманда поняла, что попала в больное место. Фелипе держал ее подальше от глаз, когда в Каса-де-Леон приезжали важные гости, и хотя она не осмеливалась высказать свои возражения хозяину, ее это возмущало. Где-то в глубине души она знала, что Фелипе никогда не женится на ней, даже если Аманда вдруг навсегда исчезнет из Мексики, но все же Консуэла не желала признавать это вслух.

Хорхе был единственным связующим звеном между Амандой и внешним миром и изо всех сил старался смягчить напряжение между женщинами. В те нечастые моменты, когда Консуэла была с Фелипе, Хорхе садился и разговаривал с Амандой или просто слушал. Старик говорил с ней о Рафаэле, рассказывал о его детстве и юности и о той неприязни, которая всегда существовала между братьями.

— Я всегда говорил, что когда-нибудь между ними прольется кровь, — сказал он ей однажды днем, когда Консуэла ушла. — Дон Луис никогда не хотел замечать этого, но, думаю, он знал. Именно поэтому он хотел устроить так, чтобы Рафаэль уехал учиться в университет в Европе. Вот только Рафаэль не поехал, сказав, что он мексиканец и будет учиться в своей родной стране. Ах, дон Луис был тогда просто в ярости, и я думаю, если бы он прожил дольше, он заставил бы Рафаэля поехать.

— Но я думала, Рафаэль действительно ездил в Европу, — заметила Аманда, и Хорхе кивнул.

— Si, после смерти дона Луиса Рафаэль ездил в Европу, потому что знал, как отец хотел этого. Так он выказал уважение к его памяти.

Какой же это сложный человек — Рафаэль, подумала Аманда. Теперь она начинала понимать его чуть лучше. Между Рафаэлем и Фелипе всегда существовало жестокое соперничество, становившееся только острее оттого, что дон Луис отказывался признавать их вражду. У нее осталось лишь смутное воспоминание о доне Луисе, красивом смеющемся мужчине, который ни к кому не относился плохо. Ему было трудно понять своих сыновей, предположила она.

— Все любили дона Луиса, — тихо сказал Хорхе, и в его глазах заблестели слезы, когда он вспомнил прежнего дона. — Когда он умер, настала неделя траура — все вокруг, даже крестьяне и пеоны, купцы и лавочники, скорбели по нему. Он был хорошим человеком. Дон Луис отнесся бы с презрением к ненависти между своими сыновьями и не потерпел бы, чтобы этот дом разделился из-за их конфликта.

— А какие новости, Хорхе? Что сейчас происходит? — спросила Аманда, меняя тему. — Ты знаешь, где сейчас сражается Эль Леон?

Качая головой, Хорхе ответил, что об Эль Леоне нет вестей. Военная ситуация быстро меняется в худшую для французов сторону. Маршал Базен в северных штатах начинает систематическую эвакуацию. Мазалтан, единственный порт на Тихоокеанском побережье, все еще удерживаемый императорскими войсками, оказался бесполезным, потому что все земли вокруг перешли в руки мятежников. Со стороны Мексиканского залива Томас Мехиа был осажден в порту Матаморос, который полдюжины раз переходил из рук в руки. Он засыпал Максимилиана телеграммами, умоляя прислать денег, чтобы заплатить войскам. Вся страна между Матаморосом и Тампико фактически находилась под контролем повстанцев, а на посылаемые под охраной военных конвои с товарами постоянно нападали грабители. Контролируемая императором территория сжималась прямо на глазах; грабили даже города, стоящие на главной дороге на Веракрус.

Сейчас Максимилиан был в Ла-Борда-Куинтас в Куэрнаваке, а Карлота готовилась к поездке из Мехико в Чапультепек. Ободренный успехом своей жены во время посещения Юкатана, Максимилиан вновь уверовал в ее дипломатический талант. Карлота проводила много недель в столице, пытаясь разобраться с ситуацией, которая быстро выходила из-под контроля. Партизаны, терроризировавшие страну, стали столь многочисленны, что шестидесятикилометровую дорогу между Куэрнавакой и Мехико приходилось постоянно патрулировать.

Но самый тяжелый удар пришелся на раннюю весну, когда Австрия, отвечая на давление со стороны Соединенных Штатов, приостановила вербовку волонтеров для войны в Мексике. Две тысячи человек уже были готовы отплыть из Триеста, когда прибыл приказ вернуть их в казармы. Находясь под угрозой европейского конфликта, Франц Иосиф, брат Максимилиана, не имел никакого желания впутывать свою страну в войну с Америкой.

Дезертирство Австрии разбило последние надежды Максимилиана. Его счастье в Куэрнаваке растаяло как дым, уступив место глубокой депрессии, обострившей боли в животе и дизентерию, которой он страдал почти постоянно. Вернувшись в Мехико, покинутый всеми император начал прислушиваться к немногим верным друзьям, говорившим с ним об отречении. Но Карлота, при первом же намеке на отречение, бросила всю силу своего властного характера на битву за сохранение мексиканской короны.

Однажды Аманду удивила посетившая Каса-де-Леон с коротким визитом императрица — она сказала, что очень скучала по ней в эти прошедшие недели. Фелипе уехал кататься после обеда, и Консуэла неохотно выпустила Аманду из ее спальни. Опасаясь реакции Фелипе, она попыталась остаться в зале вместе с Амандой и Карлотой, но императрица высокомерно отослала служанку.

— Донья Аманда, ваше общество было всегда таким приятным, а ваша честность такой живительной, — проворковала Карлота, потягивая чай из изящной фарфоровой чашки. Она показалась Аманде невыразимо усталой, хотя и напряженной, как туго натянутая тетива лука.

Всего за неделю до этого пришло сообщение о том, что любимая бабушка Карлоты, вдовствующая королева Франции Мария Амелия, умерла в Англии в конце марта, всею через три месяца после ее отца. В результате нахлынувшие детские воспоминания, похоже, смешались с настоящим в несчастном расстроенном разуме Карлоты. Всю жизнь Карлоту преследовал страх отречения, с того ужасного утра в Лаэкене, когда собравшаяся за завтраком бельгийская королевская семья услышала новость о бегстве из Парижа ее деда. Король Луи Филипп умер в Англии в 1850 году, и впечатлительная Карлота считала, что это произошло из-за унижения отречения. Ее отец, король Леопольд, сильно страдал из-за этого, и она была воспитана в уверенности, что, отказавшись от трона, Луи Филипп скомпрометировал и себя, и всю свою династию. Неудивительно, что Карлота отказывалась даже думать о том, что их с Максом жизнью в Англии станут управлять орлеанские принцы, обрекая их на бесполезное существование без всякой цели, из милости под чужим флагом. Она не могла вынести даже мысль о насмешках и жалости австрийского двора.

— Ваше величество, может быть, вам устроить себе небольшой отдых? — импульсивно предложила Аманда, легко прикасаясь к ее руке. Этот жест нежности, поразивший Карлоту, немедленно завоевал ее сердце.

— Да, сейчас я направляюсь в Куэрнаваку по совету моего врача. Я сделала небольшой крюк, потому что мне нужно было поговорить с кем-то, кто сможет понять… Я знаю, вы поймете меня, донья Аманда!

Внезапно вскочив на ноги, Карлота начала расхаживать по превосходному персидскому ковру, отбрасывая выбившиеся пряди великолепных темных волос, падающие на лоб. Она становилась все более и более возбужденной, и Аманда стала беспокоиться.

Небольшой крюк? Каса-де-Леон была в сотнях километров в сторону, и окружение императрицы, должно быть, просто обезумело от мрачных предчувствий и беспокойства из-за ее странного поведения.

— Еще чаю? — спросила Аманда, надеясь, что та немного успокоится. Возможно, ей просто нужно поговорить, нужно, чтобы ее выслушал кто-то, кого не интересует выгода, а только дружба. И Аманда прекрасно понимала такую необходимость. — Еще одна чашка чаю успокоит ваши нервы, ваше величество, а я уверена, что вы очень устали после путешествия.

— Да, полагаю, вы правы… Я полюбила Мексику, и иногда мне кажется, что люди чувствуют то же самое, хотя очень немногие это показывают. — Карлота приняла чашку и снова села, поглядывая на Аманду. Ее тон стал спокойнее, хотя слова и мысли все еще казались рассеянными и несвязными, как будто ее мозг спотыкался в замешательстве и пытался все прояснить. — Макс… э-э, Макс добрый человек, который был бы счастлив лежать в прекрасном саду и писать стихи, но никто, похоже, его не понимает. И все же, — поторопилась она добавить, — он блестящий государственный деятелей будет великим правителем. Если бы наконец Мексика могла понять, что в сердце у него только благо страны.

— Но не всех его советников интересует только благо страны, ваше величество. Некоторые в этой войне ищут перышки для своих собственных гнезд. — Аманда тщательно подбирала слова, зная направление мыслей Карлоты и понимая, что Фелипе может вернуться в любой момент. — Надеюсь, император сумеет распознать таких людей.

Карлота склонила голову, проницательно глядя на Аманду.

— Да, я тоже на это надеюсь, донья Аманда, и благодарю вас за участие. Думаю, мы очень хорошо понимаем друг друга.

Она наклонилась вперед и понизила голос, как будто в комнате были чужие уши. Аманда поежилась от внезапного холода.

— Донья Аманда, я должна сказать вам что-то очень важное. Эту информацию, я знаю, вам можно доверить, и я прошу вас о помощи. У Макса недостойные советники, как вы только что заметили, и я собираюсь не дать ему совершить ошибку. Другие, капитан Детруа и капитан Пьерон — вы знаете их? — плетут интриги против моего мужа. Они хотят, чтобы он отрекся. Но он не должен!

Чашка задребезжала на блюдце, когда Карлота поставила ее на низкий столик дрожащими руками. И тут же императрица схватила Аманду за руку своими холодными пальцами.

— Я планирую поехать к Наполеону в Париж, чтобы заставить его сдержать обещания. Император не может позволить себе не сдержать слово. Потом я обращусь с прошением к папе — я поеду в Рим, брошусь к ногам его святейшества и скажу ему, что мы верные поборники Церкви. Без империи Мексика опять впадет в анархию и безбожие! Вы поедете со мной, донья Аманда! — Ее глаза сияли безумной страстью, и Аманде пришлось подыскивать нужные слова, чтобы заставить Карлоту передумать. Императрица поддалась эмоциям, и ею управляли детские страхи, а не рациональный ум.

— Ваше величество, для меня большая честь, что вы решили довериться мне, но боюсь, не смогу сопровождать вас в этой поездке. Возможно, если немного подождать, через несколько месяцев я смогу поехать с вами. А тогда и время может оказаться более подходящим для аудиенции у Наполеона и у папы.

— Почему вы не хотите поехать со мной? — холодно спросила Карлота, возвращаясь к своей величественной, диктаторской позе. — Я желаю ехать сейчас, а не в какой-то отдаленный момент в будущем.

Аманда соскользнула с кресла и опустилась на колени, сжимая руки Карлоты в своих, глазами умоляя императрицу выслушать и понять.

— Я беременна, ваше величество, и скоро путешествие станет невозможным. — В первый раз она произнесла это вслух, после того как наконец-то призналась в этом самой себе. Слезы медленно потекли по щекам Аманды. Ребенок Рафаэля, конечно же, но никто не должен знать об этом. Она сохранит это в секрете до тех пор, пока Фелипе не будет вынужден публично признать ее беременность, что защитит жизнь и ее и ребенка. Аманда не питала иллюзий насчет того, как он отреагирует на эту новость. А как отреагирует Карлота? Было общеизвестно, что императрица мечтает о собственном ребенке, и какое она испытала унижение, когда Макс настоял на том, чтобы маленький Агустин Итурбиде был усыновлен и стал их наследником. Двухлетнего внука покойного императора Мексики возвели в ранг принца и взяли в их дом вместе с его незамужней теткой, которая должна была присматривать за ним, а мать Агустина, донью Алисию, американку, отослали из Мексики в Европу. Внешне Карлота сохраняла лояльность к своему мужу, защищая все его поступки, но Аманда догадалась, что чувство обиды все еще терзало ее изнутри. Теперь она с замиранием сердца ждала ответа Карлоты.

— Ребенок? — Голос императрицы слегка дрогнул, и она, протянув руку, нежно погладила Аманду по волосам. — Я так счастлива за вас, донья Аманда! Для женщины нет большей радости, чем иметь ребенка от любимого.

— Да, ваше величество, я согласна, — с трудом выговорила Аманда, чувствуя соль своих слез, льющихся теперь свободным потоком. «О, Рафаэль, по крайней мере, у меня будет твой ребенок, который утешит меня, — успокаивала она себя. — Он напомнит о тебе и сохранит живой любовь, которую мы когда-то делили».

— Я должна поздравить дона Фелипе, — заявила Карло-та, отвлекая внимание Аманды от мыслей о Рафаэле. — Уверена, он так горд…

— Нет! — Голос Аманды прозвучал резче, чем ей хотелось. Она откашлялась и сказала более спокойно: — То есть я еще не сообщила ему, ваше величество. Я хотела подождать, пока не спрошу вас, не окажете ли вы нам честь быть крестной матерью нашего ребенка.

— Разумеется. Вы сами оказали мне честь этой просьбой, моя дорогая!

Аманда почувствовала огромное облегчение. Фелипе не посмеет вредить крестнику императрицы или заявить, что ребенок не от него. Какая удачная месть, подумала она. Фелипе следовало согласиться на аннуляцию и не пытаться удерживать ее, зная, что она любит его брата. Теперь он получит в наследники ребенка Рафаэля…

Уединение их беседы закончилось, когда Фелипе вернулся из поездки. Он, как любезный хозяин дома, настаивал, чтобы императрица продлила свой визит на ночь.

— Я буду в высшей степени польщен, если вы воспользуетесь гостеприимством моего дома.

Когда Карлота величественно сообщила, что заехала, только чтобы встретиться с его женой, он бросил на Аманду удивленный взгляд.

— Я нахожу ее восхитительной, дон Фелипе, и надеюсь, вы понимаете — это редкая драгоценность.

— Конечно, конечно, я согласен с вами, — поспешно ответил Фелипе, и Аманда спрятала улыбку, уловив нотку досады в его голосе.

На следующий день, после отъезда императрицы, Фелипе пожелал знать, какие предметы они обсуждали.

— Ничего важного, уверяю вас. Никакого раскрытия государственных секретов, только женские разговоры.

— Вот что случается, когда женщине позволяется руководить делами, — холодно заметил Фелипе, — ничего важного никогда не делается.

— Вам виднее, дон Фелипе, вам виднее…

— Император проводит много времени, надзирая за строительством нового национального театра, — однажды утром сообщил Хорхе с ноткой презрения в голосе. — Он также занят собиранием археологических сокровищ Мексики и собирается поместить их в Паласио-де-ла-Миньериас. Аламеда шире и вместительнее, а Сокало засадили тенистыми деревьями. Вы знали, что закончена дорога из Чапультепека в столицу? Ее назвали дорогой Императора, и по вечерам там уже полно экипажей.

— Ты этого не одобряешь, Хорхе? — Аманда взяла у старика поднос и поставила на резной столик красного дерева, стоявший около дивана; ее взгляд не отрывался от его лица.

— Кто я такой, чтобы одобрять или не одобрять?..

— Мы обсуждаем не кто ты такой, Хорхе, а твое мнение. Думаешь, я передам что-то мужу? Я всего лишь ищу информацию о бедных людях, страдающих в этой войне. — Вздохнув, Аманда начала расхаживать взад-вперед по комнате, радуясь, что Консуэла развлекается с Фелипе, а не торчит, как обычно, рядом с ней.

— Нет, сеньора, я знаю — вы не передадите дону Фелипе то, что я сказал. — Грустная улыбка тронула губы старика. Только его глаза казались нестареющими на морщинистом лице, глаза, отражающие мудрость и годы опыта. Вопреки своей природной осторожности Аманда знала, что может доверять Хорхе. Боже, как мало людей, кому она может доверять…

— Тогда расскажи мне, что происходит в мире: закончилась ли война или она у нашего порога? А Максимилиан — он все еще прячется в коконе своих фантазий?

Теперь улыбка Хорхе была искренней и довольной, и он весело хихикнул.

— Чем хуже политическая ситуация, тем больше император уходит в свой придуманный мир, это правда. А его женщины! Ах, они прокрадываются в его спальню через дверь, скрытую в саду, как я слышал. Говорят, жена садовника — его любовница.

— Консепсьон Седано? — Аманда задумчиво кивнула, вспоминая печаль Карлоты и то, как она часто удалялась от своих фрейлин в глубокой меланхолии. Максимилиан отказывался замечать оттенок безумия в Карлоте, говоря ей, что она страдает от нервного расстройства и должна больше гулять. Неприятностям не было места в мирке Максимилиана, а тем более мысли, что с Карлотой что-то не так. Кроме того, вся ее семья страдала приступами «плохого настроения», и это вполне удовлетворяло его.

— Но война, Хорхе! Как она развивается? Ты слышал что-нибудь о хуаристах или… или об их лидерах?

— Вы имеете в виду Эль Леона? — Старик проницательно посмотрел на нее. — Я действительно слышал кое-какие сплетни, донья Аманда, которые, уверен, вы захотите узнать.

Сердце ее громко забилось, и Аманде пришлось бороться со знакомой тошнотой, которая теперь постоянно мучила ее.

— Что это? — хрипло прошептала она, желая знать и в то же время боясь услышать что-то, чего она не сможет вынести. — Скажи мне, Хорхе.

— После долгого отсутствия Эль Леон вернулся к своим старым занятиям — он тревожит французские войска, а потом возвращается назад, в barrancas[28]. За его голову опять объявлена награда, 'назначенная, говорят, знаменитым доном Фелипе Леоном. Но пока что никто не смог добраться до него. — Озорная улыбка появилась на губах Хорхе, и он подмигнул. — А я поспорил на небольшую сумму, что никто больше и не сможет, сеньора.

Аманда рассмеялась. Тошнота немного отступила, и она свернулась калачиком в мягком кресле около окна.

— Говорят, Эль Леон очень умный, но однажды он позволил себя поймать. Ты не думаешь, что он может это сделать снова? — Пальцы Аманды разглаживали морщинки на легком хлопчатобумажном платье, пока она ждала его ответа. Наконец она подняла глаза и увидела, что Хорхе изучает ее серьезными глазами.

— Не играйте со мной, сеньора. Мы знаем, что, пока вы здесь, опасность очень реальна. Рафаэль не будет держаться в стороне ни от вас, ни от своего брата.

— Но что я могу сделать? О Боже, как я хотела, чтобы он не оставлял меня здесь, — горько сказала Аманда. — Я никогда не понимала, почему он привез меня к Фелипе.

— Вы отлично понимаете, и это одна из причин, почему вы любите его, — нетерпеливо оборвал ее Хорхе. — Если бы он поступал как Фелипе, разве вы любили бы его? Думаю, нет, — ответил он на свой вопрос.

— Если ты так высоко ценишь Рафаэля, почему ты здесь, с Фелипе? — поинтересовалась Аманда.

Хорхе вздохнул, сжимая и разжимая руки, потом наконец взглянул на Аманду.

— Я родился в этом доме, как до меня мой отец. Когда ты стар, очень трудно оставить то, что всегда знал. Возможно, это трусость. Хотя я и не согласен с доном Фелипе, но уйти не могу. Это мое проклятие, донья Аманда, быть старым и трусливым, а не юным и смелым. — Теперь его голос превратился в хриплый шепот, в глазах дрожали слезы.

Зная, что он будет стыдиться, если она увидит проявление его чувств, Аманда кивнула и, отвернувшись, снова стала смотреть в окно. Трусость и ее проклятие тоже, иначе она никогда бы не позволила себе попасть в эту ситуацию. Может быть, это был не страх за себя, но страх потерять что-то очень ценное, хотя это все равно трусость и такая же непростительная. Если бы она только знала, если бы понимала, что Буэна-Виста не самая важная вещь в ее жизни… если бы только…

— Все мы должны нести свой крест, Хорхе, не так ли?

— Si, сеньора, должны. Дон Фелипе уже знает о ребенке?

Аманда резко повернула голову. Нет, она не хотела говорить Фелипе, не хотела рисковать говорить это кому бы то ни было, но сейчас, должно быть, все признаки уже стали очевидны.

Закрыв глаза, Аманда откинула голову на мягкие подушки кресла, и безмолвные слезы потекли по ее щекам.

— Как ты узнал?

Ему пришлось напрягать слух, чтобы услышать — ее голос больше походил на тихий ветерок, чем на слова. Хорхе нежно взял ее руку в свои заскорузлые ладони.

— Моя жена родила мне девятерых детей, сеньора, — вот почему. — Он деликатно замолчал, и Аманда почувствовала, какой вопрос готов сорваться с его языка.

— Это не ребенок Фелипе, — просто сказала она. — Я никогда… никогда не спала с ним. — Ее длинные ресницы взметнулись вверх. — Он будет в ярости, и я боюсь за малыша.

— Это правильно. — Хорхе замер, услышав голоса и шаги в холле. Все же он прошептал обещание помочь, прежде чем нагнулся к подносу с тарелками.

— Вы не голодны, сеньора? — спросил он, когда Консуэла вошла в комнату, а когда Аманда отрицательно покачала головой, забрал поднос.

— У вас птичий аппетит, — презрительно заметила Консуэла, бросая бархатную шляпку для верховой езды на парчовый диван. — Как вы собираетесь приобрести более женственные формы, если не едите?

— Вас это правда интересует? — ничего не выражающим тоном ответила Аманда, думая про себя, что у Консуэлы такой здоровый аппетит, что хватит на двоих. Тем временем служанка забрана поднос у Хорхе и небрежным взмахом руки приказала ему выйти. Консуэле доставляло наслаждение издеваться над Амандой, придумывая разнообразные оскорбления, и бросать их во время вынужденного общения, пока не наступали моменты, когда Аманда всерьез обдумывала, как задушить мексиканку. Она невозмутимо наблюдала, как Консуэла запихнула в рот большой кусок маисовой лепешки.

— Фелипе купил мне еще подарков. Он говорит, что я красавица, самая красивая женщина, которую он когда-либо видел, — похвасталась Консуэла, пристально наблюдая за Амандой и ожидая ее реакции.

— Правда? — Зевнув, Аманда даже не потрудилась прикрыть рот рукой; в ее голосе звучали скука и отсутствие интереса.

— Si, правда! — Еще один кусок лепешки отправился в рот, начинка из бобов потекла по пальцам и на парчовый диван. — Очень плохо, гринга, что ты не знаешь, как ублажить мужчину, потому что Фелипе мог бы быть щедр к тебе.

— Вы хотите сказать, что Фелипе мужчина? — холодно парировала Аманда, поднимаясь с кресла и глядя на Консуэлу с насмешливым недоверием.

Руки Консуэлы сжались в кулаки, и она встала, сверля Аманду пылающим взглядом.

— Ты дура! Я еще никогда не видела такой глупой женщины! Думаешь, твой любовник не забыл тебя? Могу сказать, что, даже если бы и мог, он все равно не вернется. — Она протянула руку, чтобы больно ущипнуть Аманду.

Аманда ударила ее по руке.

— Больше никогда не прикасайся ко мне, Консуэла, или пожалеешь.

— Думаешь, я боюсь тебя? — Консуэла сжала кулаки, но стальной блеск в синих глазах Аманды показался ей слишком опасным. — Ладно, пожалею тебя и оставлю одну. Пока, — добавила она, выходя из гостиной в соседнюю спальню.

Когда Консуэла захлопнула за собой дверь, ноги Аманды подогнулись, и она упала в кресло. Ей с трудом удалось подавить слезы. Боже, помоги ей и ребенку, когда Фелипе обнаружит, что она беременна! Аманда принялась с жаром молиться, чтобы Рафаэль поскорее вернулся к ней.

Бельгийская депутация, посланная королем Леопольдом II объявить о его восхождении на престол, была атакована бандитами в верховьях Рио-Фрио, всего в двадцати милях от столицы, и это произвело плохое впечатление на тех в Европе, кто все еще верил в будущее Мексиканской империи. В Бельгии последствия переживали особенно тяжело, потому что единственным погибшим оказался молодой барон Хуарт, артиллерийский офицер графа Фландрского и личный друг принца.

Хотя Максимилиан поспешил прибыть на место столкновения со своим личным врачом, чтобы заняться ранеными, бельгийский министр объявил действия мексиканских властей преступной небрежностью, ведущей к прекращению вербовки солдат для Мексики. Это привело к нарастанию отчужденности между императрицей и ее семьей, добавив еще один повод для личных страданий и черной меланхолии, помимо того что Максимилиан обзавелся маленькой кофейной плантацией в окрестностях Куэрнаваки, расположенной в деревне Акапасинго, и выстроил то, что он называл индейским шале, с садом, окруженным оливковыми и апельсиновыми рощами. Ходили слухи, что в этом уединенном месте он проводил время со своей любовницей, Консепсьон Седано.

Фелипе наслаждался, сообщая Аманде все последние сплетни, как будто унижение императрицы переносилось и на нее. Он так и не простил жене, что она стала причиной его неспособности исполнить свои супружеские обязанности, хотя, к счастью, больше не пытался осуществить их. Но все его разговоры с Амандой были густо приправлены острыми шипами и язвительными замечаниями насчет Рафаэля.

— Полагаю, вы слышали, что сеньора Седано может родить ребенка императора, — однажды утром сказал Фелипе. Он вошел в спальню Аманды следом за Хорхе, которому поручил следить за своей женой, поскольку хотел, чтобы Консуэла сопровождала его в поездке в Сан-Луис. Пока Консуэла суетливо собиралась, Фелипе оставался в гостиной, продолжая изводить Аманду.

Утренняя тошнота все еще терзала ее, и Аманда отчаянно молилась, чтобы Фелипе ушел до того, как ей станет совсем плохо.

— Нет, — смогла она ответить, — я не слышала о сеньоре Седано. Очень мило с вашей стороны повторять все дурные сплетни. — Господи, ну почему он стоит здесь и злорадствует, когда ее вот-вот вырвет? Он хотел только увидеть ее реакцию, а она была не в настроении отвечать на его глупые замечания.

— Конечно, Карлота пытается не обращать внимания на слухи, бедная бесплодная женщина. Какая жалость, что она недостаточно женщина, чтобы родить ребенка.

— О? — Брови Аманды вопросительно изогнулись. — Я не знала, что беременность — необходимое условие женственности, и считала признаками настоящей женщины ум, фацию и манеру держаться. Ни одно из этих качеств не требуется, чтобы рожать детей, тогда как любая достигшая зрелости девчонка может забеременеть.

— А что у вас есть из этих качеств, дорогая женушка? — презрительно парировал Фелипе. — Я удивлен, что вы сами не начали плодиться. У вас с Рафаэлем для этого было множество возможностей. Может, он не настолько мужчина, как вы думали?

Наконец-то настал идеальный момент сказать ему. Ей все равно скоро пришлось бы это сделать, прежде чем ее беременность стала заметной. Аманда подняла голову и, глядя прямо в лицо Фелипе, произнесла медленно и отчетливо:

— Нет, вы ошибаетесь, Фелипе. Рафаэль во всех отношениях мужчина, каким я его всегда считала. В августе у меня родится его ребенок.

В наступившей мертвой тишине Хорхе загрохотал тарелками на подносе. Аманда почти пожалела о своих словах, увидев кровожадные вспышки в темных глазах Фелипе. Он сделал шаг вперед, но остановился. Руки его сжались в кулаки, челюсти стиснулись от ярости.

— Я убью тебя, — заявил он так злобно, что Аманда в своем кресле отпрянула назад и вцепилась в подлокотники безжизненными пальцами.

Сейчас не время для долгих разговоров, подумала Аманда, и голос ее прозвучал удивительно спокойно, когда она ответила:

— Ты не можешь. Карлота уже согласилась быть крестной матерью, и она начнет расследование, если со мной что-то случится.

— Несчастные случаи происходят в любое время, — огрызнулся Фелипе, — и уверяю тебя, это будет очень похоже на несчастный случай.

— Разумеется. До тех пор пока не вспомнят о моих отношениях с твоим братом и твоей связи с Консуэлой. Думаешь, я такая дурочка и не посеяла семена подозрения в голову Карлоты — семена, которые она повторит Максу. Она рассказывает ему все, разве не так? И она видела тебя с Консуэлой. К тому же она знает, что я боюсь за свою безопасность. Что скажет императрица, если узнает о моей внезапной смерти? Ей это покажется довольно подозрительным, особенно учитывая весьма неприятную ситуацию с этой девушкой, Седано. Это ранит ее в самое сердце, Фелипе.

— Подозрения — еще не доказательство!

Разумеется, Фелипе знал, что даже намек на такой скандал уничтожит его в глазах императора, требовавшего надлежащего поведения от членов своего кабинета. Маленькая сдержанная супружеская неверность, разумеется, допускалась — но убийство? Нет, такое Максимилиан никогда не простит.

Хорхе протянул Аманде поднос с булочками, краем глаза наблюдая за Фелипе, который, похоже, в первый раз с начала разговора заметил его присутствие. Аманда медленно взяла булочку, осторожно глядя на Фелипе, и поднесла ко рту.

Сделав глубокий вдох, Фелипе резко повернулся и пошел к двери. Выходя, он обернулся и холодно посмотрел на жену.

— Не думай, что ты в полной безопасности. — Злобная улыбка заиграла на его губах, когда он с грохотом захлопнул за собой дверь.

Еще не затихло эхо его шагов, как в гостиную вбежала Консуэла. Ее взгляд перебегал с Аманды на Хорхе, когда она спросила, почему Фелипе ушел.

— Что вы сказали такого, что так его разозлило? — Она нахмурилась, когда Хорхе вежливо ответил:

— Они просто обсуждали придворные сплетни.

— Я это разузнаю. — Консуэла выбежала прочь; за дверью раздался быстрый стук ее каблуков по каменному полу холла, когда она побежала за Фелипе.

— Я не доживу до рождения этого ребенка, — прошептала Аманда, и горло сдавили непроизвольные рыдания. — Он найдет способ убить меня.

— Нет, сеньора. Даже дон Фелипе не посмеет сейчас вызвать гнев императора. Максимилиан может быть беспощадным, если захочет. Не забывайте октябрьский декрет…

Только это все последовавшие месяцы вселяло надежду в Аманду, жившую в постоянном страхе, что Фелипе не позволит своей ненависти к ней и Рафаэлю пересилить жажду богатства и власти.

В то время как колесо войны неумолимо раскручивалось, император проводил время за сочинением стихов и наблюдением за птицами, а задача заставить своего мужа сохранить корону Мексики тяжким грузом упала на плечи Карлоты. Армия Соединенных Штатов, несмотря на требования империи, больше не пыталась даже изображать нейтралитет вдоль границы Рио-Гранде, а партизаны постоянно донимали французские войска своими молниеносными рейдами.

Маршал Базен, орудие Наполеона в Мексике, настаивал, что надо бросить и Мексику и Максимилиана, но Наполеон выжидал. Идиллическая жизнь в Куэрнаваке внушила Максимилиану ложное ощущение безопасности, из которого он был грубо выдернут. Куда бы он ни повернулся, императора встречало предательство. Его новые друзья, французы и мексиканцы, либо были отозваны во Францию, либо изгнаны, а мексиканский климат сгубил его самого преданного и знающего союзника, Лангле, который внезапно умер от сердечного приступа.

Аманда получила от Карлоты, все еще находившейся в Куэрнаваке, несколько писем — жалостливые карикатуры ее обычного убедительного стиля. Карлота писала о простых, повседневных вещах: о колибри, сидящих на ветке дурмана под ее окном; о редких бабочках, пойманных для коллекции Биллимека; о том, как ее любимая фрейлина, дочь старого Гутиэреса, пыталась научить ее играть хабанеру на мандолине. Она также присутствовала на мессе по ее бабке в соборе в Куэрнаваке, где прихожанами были в основном индейцы, «у которых, возможно, и не хватало кринолинов, но в сердце они более религиозны, чем другие люди, и по крайней мере знают, как молиться…»

Максимилиан, все еще занятый в столице, отчаянно пытался организовать мексиканскую армию при вялой поддержке Базена. Алберт ван дер Смиссен, чье имя было связано с Карлотой, когда он утешал юную императрицу после смерти ее отца, вступил в полк генерала Туна на севере, чтобы строить новую линию обороны вокруг Сан-Луис-Потоси. Ван дер Смиссен предупреждал императора, что бельгийцы находятся на грани мятежа.

Слухи быстро распространялись, и к концу мая, когда Карлота вернулась в Мехико для своего первого публичного появления на празднике Тела Христова, она намеренно надела белый кринолин, покрытый бриллиантами, чтобы опровергнуть сплетню, будто она отправила свои драгоценности для сохранности в Англию. Никакой вымысел не казался теперь слишком фантастичным, чтобы в него поверили; к тому же каждый второй человек в столице был шпионом. Коренное население жило в страхе и неуверенности, а среди европейцев вслед за новостями из штата Сонора распространилась паника. Город Эрмосильо захватили мятежники, и каждый из тридцати семи живших там французов был убит. Протест против маршала Базена оказался столь горяч, что он несколько дней не отваживался выйти на улицу, и даже в самых отдаленных районах страны стало известно, что силы императора истощаются.

— Мы победили! — ликовал Рамон, ударяя кулаком в ладонь и радостно улыбаясь. — Французам не хватает людей и припасов…

— А нам хватает? — сухо перебил его Рафаэль. Он сидел под холодным дождем, вода капала с широких полей его шляпы в побитую оловянную кружку, в которой оставалось немного горького кофе. Что ж, по крайней мере горячий и согревает изнутри.

Рамон бросил на него быстрый взгляд.

— Думаете, мы победим, Эль Леон?

— Si, но еще не победили, дружище.

— Скоро победим?

— Может быть, через год. — Заметив испуг на лице юноши, Рафаэль рассмеялся. — А ты думал, они уйдут и отправятся домой? Не все так просто.

Рамон ссутулился у глинобитной стены полусожженной хибары, от которой остались только куски соломенной крыши и закопченные осыпающиеся стены. По крайней мере это могло послужить хоть каким-то укрытием от внезапной весенней бури.

— Что вы будете делать, когда снова наступит мир? — небрежно спросил Рамон, поднимая глаза. Эль Леон задумчиво смотрел на далекие горы; золотые глаза его затуманились от воспоминаний, и юноша пожалел о своем вопросе, слишком поздно вспомнив об Аманде.

Боев было так много, а времени так мало, что вначале никак не получалось послать Аманде весточку. А потом пришло письмо из Каса-де-Леон, которое ясно дало понять Рафаэлю, что сейчас она хочет остаться с Фелипе, так как решила предпочесть жизнь в роскоши жизни жены объявленного вне закона хуариста. Как непредсказуемы женщины! Рафаэль вспомнил, как Аманда цеплялась за него, умоляя взять с собой. Что ж, проще взять то, что доступно, чем ждать. Должно быть, он все-таки был прав тогда, предположив, что она по своей воле вышла замуж за Фелипе. Разве теперь она не доказала это? Ее письмо было холодным, решительным и… К черту этот назойливый образ Фелипе, обнимающего Аманду ночью и занимающегося с ней любовью…

Рафаэль решительно заставил свои мысли сойти с давно проторенного пути, молча проклиная брата и женщину, которую начал любить. Каким же он был дураком! Острая боль пронзила его руку, и Рафаэль, удивленно посмотрев вниз, обнаружил, что смял в руке оловянную кружку так, что острые металлические края вонзились в его ладонь. Резко вскочив на ноги, он швырнул покореженную кружку, и она запрыгала по каменистой земле. Яркие капли крови оросили его рубашку и брюки.

— Вы поранились, — спокойно заметил Рамон и, не дожидаясь возражений, перевязал руку Рафаэля. Забавно, но боль на самом деле помогла облегчить его душевную агонию!

Рафаэль покорно позволил юноше промыть и забинтовать порез. Довольно скоро дождь прекратился и выглянуло солнце, обжигая землю и высушивая дорогу. Лошади и люди снова двинулись усталым строем. Нападай и беги, изнуряй французов и иди дальше, снова и снова. Дни и недели давно смешались в бесконечное мутное пятно. Успех был близок, Рафаэль почти чувствовал его и стремился к нему с мрачной решимостью.

Весна плавно перетекла в лето, и дожди превратили дороги в непроходимые болота, жадно засасывающие повозки и лошадей. В штате Нуэво-Леон французы в очередной раз сдали Монтеррей, но Базен не упомянул императору, что потеря Монтеррея, с его богатым, занимающимся коммерцией населением, будет означать потерю семи миллионов песо для и без того обедневшей мексиканской казны. Максимилиан лежал в лихорадке в Чапультепеке, но поднялся, чтобы сопровождать Карлоту на первом этапе ее путешествия в Европу. Императрица выиграла битву с императором против отречения, и Макс позволил ей вернуться во Францию, чтобы умолять Наполеона. Последнюю ночь они провели вместе в Чапультепеке, и в четыре часа утра девятого июля кортеж из карет, колясок и груженных сундуками повозок отправился в путь под охраной отряда императорской кавалерии.

Когда процессия растянулась по плато, солнце уже поднималось за вулканом Попокатепетль. Это был один из тех прозрачных, ярких мексиканских рассветов, что так вдохновляют поэтов и художников. Ряды кактусов, омытые недавними дождями, блестели серебром в утреннем свете, а маисовые поля превращались в колышущиеся ленты золота, но для Макса и Карлоты эта красота поблекла, потому что их глаза были затуманены слезами. Когда они расстались в Ахотле, маленькой деревушке в двадцати милях от столицы, Макс совершенно потерял самообладание, и его пришлось поддерживать, чтобы он мог добраться до кареты.

В пятницу, тринадцатого июля, императрица отплыла из Веракруса в Европу.

— Думаете, Наполеон пообещает еще денег и солдат? — спросил Рамон Рафаэля, когда они услышали новости, и с облегчением увидел, как тот отрицательно качает своей темной головой.

— Нет. В следующие несколько месяцев мы увидим, как французы уходят из Мексики.

И действительно, в августе послы и официальные лица стали перебираться из Мехико в Веракрус. Наполеон отказал мольбам Карлоты, и она отправилась в Ватикан упрашивать папу. Хуаристские партизаны действовали теперь везде, и армия el presidente подходила все ближе и ближе к столице. Хуарес был в Чиуауа, потом в Сакатекасе. Порфирио Диас бежал из тюрьмы в Пуэбле и вернулся в свою провинцию Оахака, чтобы возглавить большую армию. Потом пал Тампико и Гвадалахара, и сеть ловушки затянулась еще сильнее.

В октябре в Мексику пришло известие, что Карлота в Европе была объявлена сумасшедшей и перевезена в Мирамар где за бедной императрицей ухаживал ее брат, а в Мексик французский двор переехал в Орисабу.

В то время как Рафаэль со своими людьми праздновал победу в недавнем сражении, его нашел посыльный из Сан-Луиса.

Двери бара стояли открытыми, чтобы свежий ветер очищал воздух от летающих насекомых и запаха немытых тел и перегара. Стоя, облокотившись на грубо сколоченную барную стойку, Рафаэль держал в руке наполовину пустой стакан текилы и с нарастающим весельем слушал историю о двух сестрах, явно сочиненную одним из его сержантов.

Когда кто-то тронул его за плечо, он раздраженно дер пул им, желая дослушать рассказ до конца, но посыльный был настойчив.

— Secor! Рог favor — un mensaje…

— Послание? От кого? — Полуобернувшись, Рафаэл окинул человека пристальным взглядом, надеясь, что это не от Диаса. Он только что скакал двадцать часов, которые закончились ожесточенной схваткой с французскими солдатами за небольшую деревушку, которая оказалась малозначительной, когда они завоевали ее.

— Послание от Хорхе из Каса-де-Леон.

Хорхе? Старик не общался с ним ни разу за все годы после его отъезда, хотя Рафаэль знал, что он остался верен ему. Когда посланец, запинаясь, повторил сообщение, стакан с текилой был с грохотом поставлен на стойку и забыт.

Аманда и ребенок — его ребенок, как утверждал Хорхе. Dios! Как поверить этому после ее письма, сообщающего, что она хочет остаться с Фелипе? Но Хорхе не глуп и не стал бы лгать.

— Почему это сообщили только сейчас? — набросился Рафаэль на посланца. Впрочем, возможно, виновата проклятая война: не вылезая из седла, он переезжал из одного места в другое, нигде не задерживаясь надолго. Сколько же он не видел ее?

— Они в опасности, сеньор, в большой опасности. Хорхе говорит, что вы должны немедленно приехать, — нервно произнес посланец, теребя в мозолистых руках свою шляпу. — Хорхе полагает, вам не следовало вмешиваться в то, чего вы не могли изменить, до настоящего момента, когда сеньора в опасности.

— Возраст ребенка?

Мужчина пожал плечами:

— Он родился в августе — это я помню, потому что тогда был праздник. Все подумали, что французы могут уйти. Я находился с моим братом, когда пришла эта новость, и его жена отправилась в большой дом, чтобы ухаживать за сеньорой.

Как долго! Должно быть, это случилось тогда, когда он виделся с ней в Куэрнаваке, хотя она ничего не сообщила ему. Если бы он узнал, то немедленно приехал бы за ней. А теперь и она и ребенок в опасности, более серьезной, чем если бы они были с ним, потому что Фелипе постарается их уничтожить.

Глава 16

Негромкое гуканье донеслось с расстеленного на полу одеяла, и Аманда с усталой улыбкой повернулась к сыну. Он был хорошим ребенком и редко плакал, за что в свете сложившихся тяжелых обстоятельств она была чрезвычайно благодарна. Он размахивал кругленькими кулачками, а когда увидел мать, к радостному воркованию прибавилось яростное брыкание ножками.

Взяв на руки, Аманда, поддавшись инстинкту, обняла его насколько возможно крепко. Фелипе снова приходил в ее комнату. Его ненависть к ребенку с каждым днем становилась все сильнее, и на этот раз он сообщил Аманде, что отсылает его.

— Я не потерплю бастарда в этом доме — мне не нужно постоянное напоминание о его бандите-отце и шлюхе-матери, — сказал он холодным, ничего не выражающим голосом, который казался даже более зловещим от отсутствия эмоций. — Бастард от бастарда — довольно иронично, ты так не думаешь?

— Вы не хотите знать, что я думаю, дон Фелипе, — бросила в ответ Аманда. — И вы не заберете у меня моего сына.

— Я сделаю именно то, что захочу, и ты не сможешь мне помешать. Тебе еще надо радоваться, что я не оставляю его в пустыне.

— У меня нет никакой уверенности, что ты так не поступишь. — Аманда сделала глубокий вдох, стараясь сохранить самообладание. Она должна оставаться спокойной, должна постоянно быть начеку. Разве не удавалось ей это все последние девять месяцев? Девять месяцев ежедневного страха и оскорблений. Боже, Фелипе просто впал в бешенство, узнав, что она беременна, и только осознание того, что убийство будет трудно объяснить Карлоте и императору, спасло ее.

— Может быть, ты умрешь при родах, — часто насмехалась Консуэла и с удовольствием рассказывала ужасные истории о страданиях и даже смерти. Хотя Аманда не подавала виду, что слушает свою мучительницу, по ночам, оставаясь одна, часто плакала.

Но ожидание закончилось, и ее сын появился на свет, а теперь Фелипе собирался избавиться от младенца. Аманда опустила глаза на ребенка на своих руках, и у нее сжалось сердце, когда она узнала черты Рафаэля в густых темных волосиках, в глазах, уже приобретающих золотистый оттенок, и характерной линии подбородка.

Нет, Фелипе не отберет ее сокровище. Этот ребенок, возможно, единственное, что осталось в ее жизни от Рафаэля, и она сделает все, что угодно, чтобы защитить его.

Ребенок захныкал, и Аманда осознала, что сжала его слишком сильно.

— Кровиночка моя, — прошептала она, зарываясь носом в его пухлую, покрытую складками шейку, и на щечках малыша появились ямочки, когда его розовый ротик растянулся в беззубой улыбке. — Ты похож на своего отца, но улыбка у тебя как у твоего тезки Стивена. — Она надеялась, Рафаэль одобрит ее выбор имени — имени ее отца. Вот только захочет ли Рафаэль ребенка? Странно, но они никогда не говорили о детях. Что он скажет теперь, став отцом?

— Почему, черт возьми, она не сказала мне? — набросился Рафаэль на посланца, который беспомощно разводил руками и жалел, что оказался тем, кто принес эту новость Эль Леону. Бедняга задрожал, увидев искры ярости в желтых львиных глазах, и, опустив голову, стал старательно разглядывать землю.

Рафаэль оседлал двух свежих лошадей, самых быстрых, каких смог найти, и, повернувшись, отрывисто сказал Рамону, что уезжает.

— Сейчас? — Юноша перевел взгляд с индейца на Рафаэля. — Да что случилось?

— Фелипе. — Одно это слово ответило на все вопросы, и Рамон понял, что Фелипе, должно быть, планирует причинить зло Аманде. Ничто другое не могло ввергнуть Рафаэля в такую ярость. — Может быть, это уловка, чтобы опять выманить вас на расстояние выстрела? — предположил он.

— Si, но у меня нет выбора. Хорхе послал этого человека — как, ты сказал, тебя зовут? — бросил он крестьянину-индейцу, и тот, встрепенувшись, пояснил, что его зовут Мануэль. — Так вот, по словам Мануэля, Аманда в опасности и она стала матерью.

Осторожно подбирая слова, Рамон спросил:

— А этот bebe[29] ваш, Эль Леон?

— Si. — Рафаэль про себя надеялся, что прав — иначе Фелипе не хотел бы убить ребенка.

— Сын, Эль Леон! Львенок! Это ведь мальчик, да? — догадался спросить Рамон, и оба обратили вопрошающие взгляды на Мануэля.

— Я… мне очень жаль, Эль Леон, но мне не пришло в голову спросить, — ответил Мануэль. — Простите меня, por favor.

Во время долгой скачки в Сан-Луис Рафаэль обнаружил, что все время думает о ребенке — мальчик это или девочка, и похож ли он на Аманду. Черт возьми, почему Аманда не сообщила ему? Может, она думала, он не сможет позаботиться о ребенке, и поэтому написала то письмо, говоря, что совершила ошибку и не хочет больше видеть его?

Всепоглощающая ярость захлестнула Рафаэля, и держащие поводья руки сжались в кулаки. Она не имела права делать этот выбор одна, и скоро он заставит ее это понять. Маленькая интриганка! А он сыграл ей на руку своим импульсивным предложением руки, чтобы обезопасить ее, когда все, чего она хотела, это больше земель и богатства, чтобы поддержать Буэна-Виста! Неожиданное воскрешение Фелипе стало для нее даже более неприятным потрясением, чем он думал, и совершенно по другим причинам. Рафаэль удивился только, почему Аманда не попыталась сделать вид, будто ребенок от Фелипе. У нее в голове наверняка были другие, далеко идущие планы. Какая она виртуозная актриса и как основательно его одурачила!

Наконец, бормоча дикие проклятия, заставившие Мануэля содрогаться, Рафаэль выбросил все это из головы и сосредоточился на быстрой езде.

Железные подковы стучали по выжженным солнцем каменистым дорогам, в облаках брызг лошади перебирались через мелкие речушки и взбирались на крутые склоны. Металлические детали сбруи и шпоры звенели, кожа скрипела, а в небе кружили, раскинув нескладные крылья, стервятники, спускающиеся медленными кругами к найденной падали.

Дни превращались в ночи, ночи в дни, а он все скакал, останавливаясь, только чтобы дать отдых своему усталому коню.

— Сеньор, — однажды отважился спросить Мануэль, — вам не кажется, что мы могли бы ехать чуть медленнее?

— Я собираюсь добраться туда как можно скорее, а ты делай как хочешь. — Рафаэль протянул Мануэлю кусок вяленого мяса, себе взял такой же, запил его водой из кожаной фляжки. Не много, но этого достаточно, чтобы поддержать силы.

Возможность представилась всего на мгновение, и Аманда быстро ухватилась за нее. Другого шанса может не быть, подумала она, заворачивая Стивена в шарф и привязывая к спине, как это делают индейские женщины.

Фелипе опять забрал с собой Консуэлу, как иногда делал, и запер Аманду с ребенком в комнате. Но каким-то чудом замок сломался, и дверь спальни распахнулась под порывом ветра. Несколько долгих мгновений Аманда смотрела на манящую дверь, сердце грохотало в ушах, когда она боролась с собой. Что, если это западня? А если нет?

«Глупая! Беги, — отругала она себя, — это, возможно, твой последний шанс…»

Для прощания с Хорхе не оставалось времени, да Аманда и не была уверена, что хочет этого. Ни в коем случае нельзя вовлекать его в побег. О чем он не знает, о том его и нельзя спросить. Еда, ей понадобится еда, и она надеялась, что у нее не пропадет молоко. Иногда так случается, ей рассказывали, и тогда нужна кормилица.

Она бросила хлеб и фрукты со своего подноса с завтраком в большой шарф и завязала все в аккуратный узелок. У нее не было денег, зато имелось немного драгоценностей, которые, если понадобится, можно обменять. Аманда отобрала несколько неприметных украшений, которые не вызовут вопросов.

Сунув ноги в плетеные туфли, она схватила грубый хлопчатобумажный шарф и натянула на голову, забросив концы за плечи. Стивен даже не проснулся, когда она привязывала его к себе. Покрой и качество ее платья были, пожалуй, дороговаты, но это самое простое из всех, что она имела, и Аманде оставалось надеяться, что оно не так заметно под скрывающим фигуру шарфом.

Сделав глубокий вдох, она выскользнула из комнаты, которую уже начала ненавидеть, в широкий холл, а затем, прижимая к себе сына и скудные припасы, вышла из асиенды. Никто не попытался остановить ее, никто, похоже, даже не обратил на нее внимания, когда она шла, низко опустив голову, как индейская прачка.

Уютно раскинувшаяся в небольшой долине Каса-де-Леон простиралась на множество акров, достигая западных предгорий Сьерра-Мадре, окружающих широкие сухие поля, крутые холмы и неглубокие водостоки, во время сезона дождей наполнявшиеся водой, но сейчас пересохшие.

Аманда пошла вдоль оврага, рассудив, что его образовал поток воды с гор, текущий к морю. Она спотыкалась и несколько раз чуть не упала, карабкаясь по твердому земляному склону и цепляясь за пучки травы. Ее ноги покрылись царапинами, ладони кровоточили от порезов острой как бритва травой. Когда она наконец остановилась, чтобы перевести дыхание, то поняла, что забыла взять один из самых важных припасов — воду.

Рухнув на большой плоский камень, Аманда в отчаянии смотрела на простирающуюся перед ней голую, размытую дождями землю. Воды нет, а в горле уже пересохло. Она вытерла лоб тыльной стороной ладони, другой рукой укачивая капризно заерзавшего ребенка.

— По крайней мере тебе будет что попить, — пробормотала она, развязывая корсаж, чтобы покормить его, и держа шарф так, чтобы его личико оставалось в тени. Закрыв глаза, она устало откинулась назад, ветерок обвевал ее чуть влажную кожу. Все могло быть гораздо хуже, решила Аманда, приводя в порядок одежду и шарф, когда Стивен, наевшись, удовлетворенно задремал. Скосив глаза вверх, она посмотрела на солнце, лениво плывущее по синему небу, и повернулась туда, где, как она надеялась, был восток. Она постарается идти до темноты, а потом укроется там, где сможет найти приют — в какой-нибудь деревне, где ей наверняка помогут.

Путешествие всегда начинается с первого шага, часто говаривала Мария, и Аманда заставляла себя делать один шаг за другим, думая только о свободе. Солнце немилосердно пекло, опаляя землю волнами жара, а она упорно продолжала идти, так как не могла вернуться назад, не могла снова отдать свою жизнь и жизнь Стивена в руки Фелипе.

Когда Аманда в конце концов остановилась и увидела воду, по ее щекам полились слезы облегчения. Всего лишь небольшая лужица, оставшаяся в углублении водостока, но для нес это было самое прекрасное зрелище за последнее время. Она пила медленно, ладонями зачерпывая воду с поверхности и не обращая внимания на осадок, потом смочила лицо и шею.

Должно быть, из-за того, что ее голова откинулась назад, Аманда не слышала стука копыт по твердой спекшейся земле до тех пор, пока ее лицо не закрыла чья-то тень. Она скорее почувствовала ее и, открыв глаза, окаменела. Ее полукругом обступили всадники, и она инстинктивно потянулась к Стивену, лежащему рядом с ней на одеяле. Французы? Австрийцы? Аманда не могла определить этого по их форме, грязной и потрепанной, и едва успела прошептать молитву. Господи, она уже видела, что солдаты делают с одинокими женщинами…

— Хорхе говорит, она исчезла, — взволнованно сообщил Мануэль, еще раз проклиная судьбу, заставляющую его опять приносить Эль Леону плохие новости.

— Повтори, что ты сказал. — Голос Рафаэля был холоден как сталь, он смотрел на Мануэля немигающим тревожным взглядом. Но даже после повторения информация не изменилась. Аманда исчезла — ей каким-то образом удалось ускользнуть из дома незамеченной. — И никто не видел ее? Мне трудно в это поверить, — сквозь зубы выдавил Рафаэль, в отчаянии ударяя кулаком по шершавой поверхности камня. Проклятие! Он таки разминулся с ней, и теперь время стало его врагом. Конечно, он легко мог бы выследить ее, но Фелипе тоже станет искать, а Рафаэль не мог позволить себя обнаружить.

Одним легким движением он снова вскочил на своего взмыленного скакуна, развернул его и поскакал быстрой рысью. Методичные поиски потребуют много времени, которого у него не было. Куда бы он пошел на месте Аманды? Восток, запад, север, юг — хуаристы захватили большинство глухих деревушек во всех направлениях.

Бормоча ругательства, Рафаэль направил своего коня вдоль одного из многих оврагов, надеясь, что у нее хватило ума спрятаться где-нибудь в низине. Будь проклята эта импульсивная женщина! Ну почему ей понадобилось так много времени, чтобы понять — Фелипе непременно возненавидит ребенка своего брата! Примчавшись к ней на всех парусах, он всего лишь пытается защитить своего ребенка, говорил себе Рафаэль. Его янтарные глаза сузились при мысли, что ему предстоит еще раз встретиться с Амандой. По крайней мере на этот раз она не одурачит его так легко!

Темнота спустилась быстро, окутав коня и всадника мягким бархатным покровом ночи, и теперь Рафаэлю было нелегко что-либо заметить. Все же он полагал, что Аманда пошла именно этим путем, и ему даже удалось найти одинокий след. Но в темноте искать дальше стало невозможно: луна не освещала небо, и ему пришлось дожидаться утра.

Мануэль вернулся в дом, чтобы посоветоваться с Хорхе, а Рафаэль расседлал своего коня и растянулся на земле. Подкрепившись вяленым мясом, он закурил тонкую сигару и уставился на россыпь звезд, медленно плывущую по кругу в бесконечности. Ему казалось, что он ищет Аманду в море звезд, пытаясь найти ее среди тысяч, и не может найти. Проклятие! Должно быть, он сошел с ума, все еще лелея нежные воспоминания об Аманде, но почему-то у него не получалось выбросить ее из головы. Даже в последние месяцы, когда он ненавидел ее больше всего, он обнаружил, что думает о шелковистой мягкости ее кожи, о ее сладком запахе и о том, как она прижималась к нему, словно довольный котенок, когда они спали.

Теперь он близко к ней, так близко и одновременно так же далеко, как сверкающие звезды над его головой. Рафаэль не знал, почему ищет ее с такой решимостью и что, собственно, ищет — своего ребенка или свою женщину.

При первом проблеске рассвета, когда небо лишь чуть-чуть порозовело за пурпурными горами, Рафаэль снова поехал вдоль обрывистого края оврага. Он добрался по нему до нескольких пересохших ливневых водостоков с небольшими лужицами воды, но так и не нашел Аманду. Она не могла уйти дальше, чем опытный следопыт верхом на лошади, и чувство разочарования больно укололо его сердце. Где же она?

Спешившись, Рафаэль подвел свою лошадь к одной из луж, чтобы напоить. Его взгляд блуждал с востока на запад, как вдруг что-то привлекло его внимание. Это был простой грязный хлопчатобумажный шарф, лежащий на камне. Пальцы Рафаэля стиснули тонкую ткань. Он никогда не видел его раньше, но знал, что-то шарф Аманды, и теперь его глаза пытались найти разгадку на каменистой земле вокруг лужи.

Следы копыт нескольких лошадей, признаки борьбы, причем маленькие следы поверх больших отпечатков сапог, широкие дуги, как будто что-то тащили по земле. Он мог прочитать картину так же легко, будто она нарисована на холсте. Аманда, очевидно, остановилась у воды, и ее неожиданно схватили французские солдаты. У хуаристов не было таких сапог, которые оставили эти следы. Аманду захватили, и у него не оставалось времени, чтобы возвращаться за помощью. Фелипе — единственный, кто мог бы убедить их отпустить Аманду, прежде чем ее расстреляют как мятежницу, если она вообще еще жива.

Развернув усталого коня, Рафаэль пришпорил его и помчался в направлении Каса-де-Леон.

— Не вижу причин, зачем мне делать это, — холодно ответил Фелипе, поднимая бокал с бренди и внимательно разглядывая янтарную жидкость, как будто это было единственное, что его сейчас волновало. — Думаешь, этот цвет хорош, Рафаэль? Мне он кажется немного блеклым…

Стакан, выбитый из его руки, упал на персидский ковер, покрывающий пол зала, и Фелипе лениво поднял брови.

— Ну надо же! Ты немного раздражен, а, Рафаэль? Такая суета из-за женщины не в твоих привычках. Это женщины всегда боролись из-за тебя, а ты просто сидел и, посмеиваясь, наблюдал. Неужели роли могли так поменяться?

— Так ты поможешь ей? — снова спросил Рафаэль, его голос больше напоминал рычание разъяренного льва. — Она же твоя жена.

— Да, так мне говорили. — На лице Фелипе появилась гримаса отвращения, когда он плавным движением поднялся на ноги. — Но это ты играл все роли, брат, в то время как я просто сидел и бил баклуши. Я не чувствую никакой преданности. Да и с чего бы?

— Будь ты проклят! — Рафаэль поднялся, сжимая кулаки, чтобы сохранить самообладание. — Может быть, Аманду и заставили выйти за тебя в первый раз, но она решила остаться с тобой по своей воле. Чего ты ожидал от нее?

— Что она будет чтить данные клятвы, — ответил Фелипе. — Признаю, у меня на руках были все карты, но она могла отказаться — и не отказалась.

— Что ты несешь? Она решила остаться с тобой, зная, что я вернусь за ней…

Фелипе насмешливо фыркнул.

— Эта сучка окончательно задурила тебя, да? Но она одурачила нас обоих — ей удалось привлечь внимание императора. По твоему лицу я вижу, что ты об этом не слышал. — Голос Фелипе сочился ядом. — Вот почему она послала тебе письмо, брат, — чтобы просто повысить ставки.

Насмешливая улыбка кривила губы Фелипе, черные глаза вспыхивали ненавистью, когда он смотрел на Рафаэля. Разумеется, Аманда не знала о письме, которое он заставил Консуэлу написать Рафаэлю. Ну что за удачная идея!

— Так ты мне не веришь? Это она заставила привезти тебя в Куэрнаваку, чтобы убедиться, что ты умрешь, и, полагаю, она планировала что-то насчет меня…

— Будь ты проклят! — Рафаэль вскочил с быстротой нападающей змеи, его руки сжимали резную спинку кресла, чтобы он не мог стиснуть их на шее Фелипе. — Ты зашел в своей лжи слишком далеко, брат.

Фелипе небрежно пожал широкими плечами, облаченными в идеально сидящий бордовый бархатный смокинг; голос его звучал высокомерно и презрительно:

— Тебе видней, брат.

Рафаэль боролся с волной ярости, захлестнувшей его после слов Фелипе, и на мгновение его разум затуманило сомнение. Неужели Аманда плела интриги против них обоих? Или только против него? Нет, он не мог так ошибиться в ней. Может быть, она и хотела бежать от него, но не могла планировать убийство.

Повернувшись спиной к Рафаэлю, Фелипе налил себе еще бренди из изящно украшенного хрустального графина и поставил его назад на серебряный поднос. Мысли вертелись в его голове как торнадо, выдвигая идеи и отбрасывая их, и каждый мускул его тела был напряжен как струна. Рафаэлю конец. На этот раз он не покинет Каса-де-Леон живым. Хуарес близко — слишком близко, — но у него еще есть шанс спасти свое имущество. Должен быть способ! А этот ублюдок не получит ничего. Фелипе подавил смех, наслаждаясь разочарованием и яростью, которые, он знал, должен ощущать сейчас Рафаэль. Они были почти материальны, как будто черная грозовая туча заполнила комнату: молнии трещали и вспыхивали при каждом слове и движении. Еще несколько правильно подобранных слов, и Рафаэль потеряет контроль над собой — тогда Фелипе позовет телохранителей и прикажет застрелить его. Это будет идеальный выход, и Фелипе никогда не обвинят в убийстве…

— Почему ты так волнуешься об освобождении Аманды из рук французов, братец? Юридически она все еще моя жена, и я позабочусь, чтобы ею и этим ее вечно орущим чадом — от кого бы оно ни было — распорядились должным образом.

Стакан с бренди взлетел в воздух, орошая каплями дорогого напитка ковер и мебель, после чего Фелипе обнаружил себя лежащим на спине на полу. Хотя он и гордился своей физической формой, но не мог противостоять смертоносной ярости брата. Сильные загорелые руки вцепились в идеально отутюженную ткань сюртука и рывком подняли Фелипе. Прежде чем медленно реагирующий Фелипе мог предотвратить это, кулак Рафаэля врезался в лицо, расквашивая нос и рот. Кровь брызнула во все стороны.

Оправившись, Фелипе смог блокировать следующий удар, рванувшись вперед и обхватив рукой живот Рафаэля. От этого стремительного движения они оба пролетели через всю комнату. Резкие выкрики, тяжелое дыхание и глухие удары заполнили пространство, а маленькие мраморные столики, уставленные редкими произведениями искусства, со стуком и звоном повалились на пол. Парчовый диван, стоявший когда-то во дворце Людовика XVI, минуту раскачивался на двух ножках, когда братья боролись на нем, а потом ножки подломились, и оба рухнули на пол, катаясь, словно два дерущихся диких кота, огрызаясь и рыча от гнева и ненависти.

Слишком долго сдерживаемая ярость выливалась в первобытную, необузданную жестокость, когда они избивали друг друга как безумные, не обращая внимания на попытки слуг разнять их. Теперь осталось только желание убивать, и не каким-то там безликим оружием, а голыми руками.

Вдруг воздух взорвал звук выстрела, оба дерущихся наконец остановились и подняли окровавленные головы. Это был Хорхе — он стоял на пороге зала с ружьем в руках, а позади него в холле сгрудились перепуганные слуги.

— Alto![30] — Хорхе чуть приподнял ружье. — Вы мужчины, а не бойцовые петухи, чтобы убивать друг друга, — добавил он с ноткой сарказма в слабом старческом голосе. — Однако, возможно, мне следовало бы позволить вам продолжить.

— Ты заходишь слишком далеко, старик, — наконец отозвался Фелипе, выплевывая кровь из разбитого рта. — Дай мне ружье и позови охранников.

— Нет, дон Фелипе, я не могу этого сделать. — Хорхе спокойно встретился с его разъяренным взглядом. — Я видел, как вы оба росли, и не хочу, чтобы уничтожили друг друга. Сейчас вы позволите вашему брату уйти. А ты, Рафаэль, убирайся побыстрее. Иди — vete! — Хорхе махнул ружьем и держал его нацеленным на Фелипе, пока Рафаэль шел, не оглядываясь. Только немногие слышали тихое благословение, которое пробормотал Хорхе.

— Ты все испортил, старик, — холодно произнес Фелипе, косясь из-под багровых распухших век. — Я держал его в руках, а ты позволил ему уйти.

— Si. Но он вернется за женщиной и ребенком, как только узнает правду о вашей лжи, дон Фелипе. Тогда у вас будет еще одна возможность совершить убийство.

— Убийство? — Темные брови Фелипе поднялись, и он рывком встал на ноги. — Это будет просто давно отложенная казнь, вот и все. И я больше не дам тебе шанса остановить ее.

Слабый звук выстрела расколол воздух и привлек внимание Рафаэля, направлявшего свою лошадь по краю оврага. Он донесся со стороны асиенды, и Рафаэль на мгновение подумал, не вернуться ли, но отбросил эту мысль. Теперь у него не было причины возвращаться. Никогда.

Глава 17

— Ты действительно так думаешь, Агнес? — Лениво обмахиваясь кружевным веером из слоновой кости, Аманда вопросительно взглянула на принцессу дю Сальм-Сальм. Агнес была американской женой младшего сына одной из королевских семей Германии и обожала своего вспыльчивого мужа Феликса, часто замечая, что он был «точно как заряженный пистолет, всегда готовый выстрелить». Хотя некоторые недоброжелатели принца — искателя приключений заявляли, что Агнес гораздо умнее своего мужа, они все же относились к ней со сдержанным презрением, предназначенным для женщины, которая когда-то была цирковой наездницей.

— Si, эти напыщенные дамы, думающие, что они по положению гораздо выше, пытались унизить меня, — смеясь, призналась Агнес. — Но они не намного лучше, так что я не позволила им докучать. — Ее глаза озорно блеснули. — Почему они говорят, что Феликс покинул Австрию, чтобы скрыться от кредиторов, когда многие из них сами хотели бы сделать то же самое? Феликсу по крайней мере хватило мастерства стать бригадным генералом армии северян во время Гражданской войны. Ах, видела бы ты моего Феликса в бою, Аманда! Он безрассуден, признаю, но и бесстрашен тоже.

— Я сама была свидетельницей его бесстрашия, когда он спас меня от легионеров, — ответила Аманда, вспоминая, как Феликс дю Сальм дерзко потребовал освободить ее. — Думаю, они хотели расстрелять меня на месте.

— Застрелить красивую женщину? — возмутился Феликс. — Это в высшей степени нелепо и невообразимо. Император никогда не простил бы мне, если бы я позволил этому случиться. — Он вспомнил огорошенного французского капитана, который уныло смотрел, как Феликс усадил Аманду с ребенком в свою коляску, чтобы отвезти их к жене в Мехико.

— Такой он, мой Феликс, — ласково рассмеялась Агнес. — И видела бы ты, как все таращили глаза, когда вы с ним подъехали к парадным воротам. Весь город просто гудит от сплетен.

Ничто из этого не имело значения для Аманды. Они здесь совершенно чужие, и Агнес была первой, кто предложил свою помощь.

Агнес отправила телеграмму Фелипе, сообщая, что его жена находится в безопасности в Мехико и по совету императора останется там на неопределенное время, а потом занялась наполнением дней Аманды всевозможными развлечениями.

— Здесь становится ужасно скучно, — заметила она, ласково поглаживая своего терьерчика Джимми, — а все эти жирные генеральши такие правильные! — Агнес задрала нос и надула губы, изображая надменных мексиканских аристократок, изгнавших ее из своего общества.

Смеясь, Аманда повторила свой вопрос:

— Ты действительно считаешь, что нам стоит поехать в Орисабу? Мехико гораздо безопаснее.

— Ну разумеется, стоит! Ты когда-нибудь была в Орисабе? Думаю, нет. — Агнес восхищенно захлопала в ладоши, почувствовав, что Аманда сдается. — Это будет восхитительно!

Захваченная энтузиазмом Агнес, Аманда вдруг поняла, что с головой погрузилась в водоворот приготовлений к путешествию. Все последующие недели прошли в бесконечных балах и tertulias[31], посещениях театров и веселых маскарадов — все, что угодно, чтобы отвлечь ее от мыслей о Рафаэле.

Боже, как же она скучала по нему! Мысли о нем приходили без спроса и мучили ее. Однажды, флиртуя с красивым офицером в егерском мундире, Аманда вдруг поразилась, как форма его глаз напоминает глаза Рафаэля. Но у него они были не такого цвета расплавленного золота, как у Рафаэля, и ресницы не такие густые и длинные; а когда он наклонился ближе, думая, что, возможно, она флиртует более серьезно, Аманде пришлось хлопнуть его сложенным веером и вежливо укорить. Долгие ночи под усыпанным звездами небом и при мерцающем лунном свете, когда весь мир, казалось, был влюблен, Аманда лежала одна в широкой постели.

Даже маленький Стивен, хотя она любила его до безумия и проводила с ним много времени, перестал, как раньше, служить утешением, потому что с каждым днем становился все больше похож на своего отца.

— Я не думала, что это возможно, — пожаловалась она однажды Агнес, качавшей смеющегося малыша на своем задрапированном атласом колене. — Как может такой маленький ребенок походить на взрослого мужчину?

— Просто ты ищешь то, что хочешь видеть, — ответила проницательная Агнес, и Аманда не смогла возразить.

Она действительно искала Рафаэля, и ей оказалось трудно смириться с фактом, что он, по-видимому, забыл о ее существовании. Может быть, она сможет забыть о нем в Орисабе, вынужденно веселясь при дворе Максимилиана.

Бедный Макс, подумала Аманда. Узнав о безумии Карлоты, он стал таким грустным и замкнутым… Сама Аманда, когда бы ни вспоминала императрицу, чувствовала непреодолимую печаль, особенно припоминая ее визит в Каса-де-Леон и последовавший за ним гнев Фелипе.

Фелипе. Он был в ярости, когда она сбежала от него, но не осмелился настаивать на ее возвращении домой. Агнес дю Сальм в своем письме ясно дала понять, что присутствие Аманды при дворе — это требование, а не просьба, и он был вынужден сдаться. Но доставленное Аманде злобное письмо, полное скрытых угроз, заставило ее содрогнуться.

— Да он не может ничего сделать. Вот поэтому он так и бесится, — решительно заявила Агнес. — А император тебя очень любит.

Это была правда: недаром карету, везущую Аманду и Агнес в Орисабу, сопровождала личная охрана Максимилиана.

— Макс уже там, разумеется, — заметила Агнес, лениво помахивая веером, — и Феликс поехал с ним. Хотя обычно он останавливается у семьи Брингас в их асиенде, Макс предложил нам воспользоваться его собственной асиендой, а она просто очаровательная и тихая. Тебе там обязательно понравится.

— Думаешь? — Голос Аманды прозвучал расстроенно, и Агнес недовольно покачала головой.

— Знаешь, Аманда, тебе пора забыть твоего прекрасного bandido! Думаешь, он тебя помнит?

— Уже пыталась, Агнес, но я не могу! — Почувствовав подступающие слезы, Аманда отвернулась к окошку тряской кареты, глядя в него невидящими глазами. Почему он все еще преследует ее? Почему она не может его забыть, как советует Агнес? Но воспоминания не исчезали, временами обостряясь от случайно брошенного слова или пронзительной красоты заката, когда она вспоминала, как лежала под редкими ветвями мескитового дерева и смотрела на такой же закат. Даже незнакомый пейзаж пробуждал мечты о нем — Рафаэль часто обещал ей провезти ее по всей Мексике. «Это самая красивая, самая непредсказуемая страна, какую ты когда-либо увидишь», — говорил он, и она соглашалась.

Они выехали из Пуэблы ранним утром, кутаясь в тяжелые шали, чтобы защититься от утренней прохлады. Поднимающееся солнце как будто повисло на шпилях устремляющихся ввысь соборов. Вулканы-близнецы Попокатепетль и Ихтачи-хуатль — индейские названия, которые ее язык не мог воспроизвести, — благодушно смотрели на два форта города, одного из немногих, все еще остававшихся в руках французов.

Одно из колес кареты подскочило на особенно глубокой борозде проселочной дороги, бросив Аманду на Агнес, когда карета накренилась под опасным углом.

— Все в порядке, сеньоры? — спросил один из охранников, просунув голову в дверь и тревожно глядя на них, когда экипаж снова выровняли. — Вы не поранились?

— Нет-нет, мы в порядке, — заверила его Агнес; ее темные ресницы опустились, когда она бросила на него оценивающий взгляд. — Только немного напуганы, капитан, вот и все.

— У нас все под контролем, принцесса. У одной из карет отвалилось колесо, и придется немного задержаться, пока его починят. — Он улыбнулся ей, и вскоре карету окружили молодые офицеры, жаждущие увидеть двух очаровательных дам. Аманда поймала себя на том, что флиртует с особенно внимательным офицером, который сказал, что его зовут Алехандро Торрес, и удивилась, почувствовав легкий интерес к нему. Но может, это просто потому, что она была такой неуверенной, убежденной в своей непривлекательности — иначе Рафаэль никогда бы не бросил ее… Именно смущение заставило ее отвечать на восхищенные слова юного кавалера. Он показался ей забавным и занимательным, развлекая их всех смешными рассказами о некоторых придворных императора.

— А вы, сеньора Леон, — когда все остальные на мгновение отвлеклись, прошептал офицер, склоняясь со своей лошади так, что его лицо оказалось всего в нескольких дюймах, — самая красивая женщина, какую я видел в своей жизни. Как ваш муж отпускает вас так далеко от себя?

— У Фелипе очень много дел, — машинально ответила Аманда. Этот ответ стал стандартным с тех пор, как она приехала в Мехико одна, без мужа или покровителя. При дворе Макса легкий флирт не считался недопустимым, однако Аманда чувствовала неодобрение в несколько холодном отношении мексиканских женщин. Ну так и что из этого! Она не напрашивалась на такую ситуацию и не хотела ее.

— Что-нибудь прохладительное? — спросил кто-то, и охлажденное вино разлили по маленьким бокалам для дам и офицеров, пока они ждали продолжения поездки. Вскоре они все уже снова смеялись вместе, и даже не заметили, как подали карету, чтобы ехать дальше.

— Когда мы увидимся снова? — настойчиво поинтересовался Торрес, беря Аманду за руку; его темные глаза не могли оторваться от нежной линии ее щеки и веера длинных ресниц, осеняющих эти восхитительные синие глаза, похожие на глубокие озера, в которых мужчина легко может утонуть. — Это будет скоро?

— Я… я не знаю. Может быть. Возможно, в Орисабе. — Что ж, он красив и обходителен, и она ему нравится. Аманда так давно не чувствовала себя привлекательной!

— М-м… — лукаво заметила Агнес, когда Торрес отъехал, чтобы присоединиться к остальным. — Он такой красавец, petite! И он тебе приглянулся, не отрицай.

— Конечно, он недурен, — ответила Аманда, краснея от смущения. — И что отец моего ребенка бросил меня, а муж жестоко обращается со мной, еще не значит, что я не могу чувствовать себя привлекательной для мужчины!

— Ты так все усложняешь, — со вздохом пробормотала Агнес. — И все же не забывай о том, что тебе нужно от жизни.

— А что мне нужно? — Карета опять накренилась вперед, почти заглушив резкий вопрос Аманды, но Агнес тут же ответила:

— Тебе, как и всем нам, нужен мужчина, который будет любить и лелеять тебя. Это ведь не преступление — иметь такого мужчину, а?

— Ах, Агнес. Хотелось бы мне чувствовать так же, как ты, но я не могу. Может быть, когда-нибудь я и попытаюсь заставить себя, но ты не должна забывать — я все еще замужем за Фелипе!

— И все еще влюблена в своего хуариста.

— И все еще влюблена в моего хуариста, — согласилась Аманда сдавленным шепотом.

Орисаба уютно расположилась у подножия покрытой шапкой снега горы, а узкие дороги, ведущие по зеленым склонам, заросли буйными тропическими цветами, кивавшими головками под прохладным ветерком. Здесь климат был гораздо теплее, и вся природа как будто изо всех сил старалась показать, на что способна.

— Никогда не видела ничего столь прекрасного, — пробормотала Аманда, и тут же Алехандро Торрес дерзко наклонился к ней:

— Ничто в Мексике не может сравниться с вашей красотой.

— Право же, капитан, вы преувеличиваете! — Почему-то его постоянные комплименты начинали действовать ей на нервы, и Аманда почувствовала раздражение. Ее веер захлопнулся со щелчком, потом снова раскрылся. Молодой капитан много миль скакал рядом с каретой, болтая и добродушно подтрунивая над Амандой и Агнес, и был в высшей степени очарователен. Что же с ней такое? Почему она не может расслабиться и наслаждаться путешествием?

Даже когда они достигли маленького домика Максимилиана неподалеку от Орисабы, Аманда не смогла победить постоянное беспокойство. Она ходила взад-вперед по узорчатому каменному полу своей спальни, то решая пойти навестить Стивена в соседней комнате, то меняя решение. Нет, она поедет покататься. Верхом — нет, в карете по извилистым дорожкам вдоль границ имения. Наконец она решила пойти поискать Агнес.

— Заведи любовника, — прямо ответила Агнес, когда Аманда бросилась в кресло, отчаянно причитая.

— Весь мир сошел сума! Мой муж хочет убить меня и моего ребенка, а ты предлагаешь завести любовника. — Аманда закрыла лицо руками, потом взглянула сквозь пальцы на Агнес. — Поверь, если бы я считала, что это поможет, я бы завела.

Агнес рассмеялась своим легким, похожим на перезвон серебряных колокольчиков смехом и нежно похлопала Аманду по колену.

— Красивый капитан Торрес всегда готов угодить тебе, petite. А за ним стоит целая очередь других.

— Но для меня это не ответ. Не сейчас. Сейчас я могу думать только об одном человеке.

— Это пройдет, — пророческим тоном заявила Агнес и озорно подмигнула, когда Аманда раздраженно спросила, есть ли у нее совесть. — Разумеется, но только в нужное время, — радостно ответила она. — О, я обожаю Феликса и знаю, как он любит меня, но мы не настолько глупы, чтобы считать, будто другие люди не могут заинтересовать нас.

— Мария надрала бы мне уши, если бы думала, что я могу хотя бы допустить такую мысль, — заметила Аманда и рассказала Агнес о маленькой полной мексиканке, а потом поведала ей и о Джеймсе Камероне и причине, по которой она вышла за Фелипе. Закончила она свое повествование встречей с Эль Леоном в горах над Монтерреем. — Остальное, я думаю, ты знаешь, — устало сказала она, чувствуя себя совершенно измотанной и опустошенной, хотя в каком-то роде ей стало лучше.

— Такого я и представить себе не могла, — наконец произнесла Агнес. — Бедное дитя. Неудивительно, что ты так ненавидишь своего мужа. И нет никакой надежды, что он согласится на аннуляцию?

— Что хорошего это принесет мне сейчас, когда Рафаэль забыл меня? — с горечью ответила Аманда.

— Возможно, он просто не смог тебя найти, — предположила Агнес, — или был слишком занят войной на севере…

— Или слишком безразличен, чтобы хотя бы прислать весточку? — парировала Аманда. — Нет, я больше не стану искать для него оправданий, Агнес. Их нет.

Будь она проклята — приземлилась на ноги, точно кошка, думал Рафаэль, сминая в кулаке письмо от Пабло Ортеги. Он попытался понять, почему это так его возмущает. Ему следовало сохранять безразличие или даже радоваться, что принцесса дю Сальм взяла Аманду под свое крыло, но почему-то он не мог. Сообщения о веселых вечеринках и роскошной жизни при блестящем, но обреченном дворе были не совсем тем, что он хотел бы услышать. А когда он узнал, что Аманда даже танцевала для развлечения Максимилиана, ему вспомнилась давнишняя фиеста в городишке Лос-Аламос. Как чувственно Аманда танцевала тогда!

Думает ли она о нем, интересно ли ей, жив он или нет? К черту ее, она наверняка уже все забыла, грациозно и непринужденно танцуя для императора и его свиты.

— Нет, Аманда никогда не упоминала вас, — сообщал один из его шпионов при дворе, и Рафаэль непонятно почему разозлился. Неужели беспокоится только он? Неужели она совершенно стерла его из памяти?

— Будьте справедливы, — спокойно возразил Рамон. — Чего вы ожидали от нее, Эль Леон? Она осталась одна с доном Фелипе, и ей пришлось выживать. Вы же не верите во все, что он наговорил?

Конечно, нет, но в рассказе Фелипе было слишком много моментов, чтобы его хотя бы частично не признать правдой. Все попытки Рафаэля связаться с Хорхе закончились неудачей. Фелипе держал Каса-де-Леон в железных руках, и никто не осмеливался вызвать на себя его гнев.

И немудрено. Страну охватило безумие, в деревнях устраивали резню партизаны с обеих сторон, и каждый боялся каждого. Вдруг их заподозрят в помощи французам? Или хуаристам? В эти дни тяжело груженные повозки и экипажи в окружении беженцев стали обычным зрелищем на дорогах, люди убегали и от тех, и от других.

А в ноябре император решил вернуться из Орисабы в Мехико, один Бог знает, по какой причине, и собирался сражаться за страну, которая, как он верил, нуждается в нем.

Бедный глупый человек, размышлял Рафаэль, нахлобучивая поглубже шляпу, чтобы защитить лицо от потоков хлещущего дождя. Максимилиану не следовало слушать безумных советов своих генералов, которых волновало только то, что случится с их жирными шеями, если хуаристы победят. В конце концов это будет стоить ему жизни.

И вот теперь он в армии Порфирио Диаса воюет на юге Мексики. Оахака, последний оплот французов на юге, сдалась почти без единого выстрела. Шестьсот австрийцев, пытавшихся сдержать натиск врага, были изрублены на куски, и хуаристы безжалостным приливом покатились к победе. Был ноябрь, и только Мехико, Пуэбла, Сан-Луис-Потоси, Керетаро и Веракрус еще оставались в руках императора. Повсюду циркулировали сообщения о том, что маршал Базен активно ищет заступничества Соединенных Штатов, чтобы обеспечить безопасность этнических французов после его отъезда, и говорили, что Вашингтон посылает миссию в Веракрус вести переговоры с Хуаресом.

К декабрю Эль Леон снова оказался во главе своего собственного отряда и отделился от армии Диаса. Повстанцам был дан приказ не нападать на французов, а просто оккупировать оставленные ими города и деревни. Теперь мелкие перестрелки возникали только тогда, когда слишком горячие хуаристы пытались захватить город до того, как из него ушли французы.

В конце концов двенадцатого декабря Максимилиан в сопровождении своего верного друга Бласио покинул Орисабу и направился в Мехико. Он провел неделю в Пуэбле из-за очередного приступа лихорадки, часто мучившей его, и добрался до столицы только к шестому января.

В то время как Эль Леон вел свой отряд на северо-запад к Сан-Луису, Аманда подъезжала к Мехико, совсем чуть-чуть разминувшись в Орисабе с посланцем Рамона.

— Никто из богатых землевладельцев не хочет рисковать, оставляя у себя бедняжку Макса, — мрачно сообщила Агнес, — и он живет в скромной асиенде, принадлежащей какому-то швейцарскому торговцу! — Потирая пальцы над потрескивающим в очаге огнем, она бросила взгляд на Аманду, которая растянулась на подушках дивана, держа на руках сына.

— Знаю. Алехандро сказал мне. — Аманда откинула назад упавшую на лоб прядь волос. Торрес стал теперь почти постоянным посетителем, преследующим ее с решимостью настолько же пугающей, насколько и приятной. Он настоял на том, чтобы самому сопроводить их карету из Орисабы, и Аманде пришлось признать, что это сделало поездку гораздо более приятной. Хотя во всех его словах и жестах постоянно чувствовался скрытый намек, Торрес еще не пытался ничего требовать от нее, проявляя необыкновенное терпение.

— А ты — что ты чувствуешь к нему? — спросила Агнес со смехом.

Аманда пожала плечами.

— Что я чувствую, не имеет никакого значения, ведь так? Я все еще замужем за Фелипе.

— Ах, думаю, ты используешь его как щит, дорогая моя. Если бы ты не была замужем за Фелипе, думаю, ты бы все равно не подпускала к себе этого красавца кавалера. Ты все еще ждешь своего bandido.

— Я хочу домой, Агнес, — выпалила Аманда, испугав и свою подругу и себя. — Не в Каса-де-Леон, а в Техас, назад в Буэна-Виста.

— И что там тебе ждет? Твой дядя? — Агнес саркастически фыркнула. — Тебе лучше в Мексике, с друзьями, которые всегда помогут.

— Нет. Я хочу домой. — Аманда была непреклонна. — В Веракрусе много кораблей, на которых отправляются домой американские бизнесмены и послы. Я хочу оказаться среди них.

Ничто не могло удержать Аманду. Она настаивала на скорейшем отъезде из Мексики. Но листы ожидания для покупки билетов на пароход или пакетбот были бесконечно длинны, потому что все наперебой старались спастись от последствий падения империи Максимилиана.

Куэрнавака, рай императора, была захвачена и разграблена, а очаровательные сады Ла-Борда-Куинтос уничтожены. Полковник Ламадрид набрал полк добровольцев, чтобы выбить хуаристов, и ему это удалось, но он попал в засаду и был убит.

Смерть Ламадрида стала личным горем для Максимилиана, но его затмил всеобщий крах. Генерал хуаристов Эскобедо победоносно продвигался по северу, а командующий на юге и юго-востоке Порфирио Диас приближался к Пуэбле. Даже неизменно терпеливый Хуарес перенес свою штаб-квартиру из Чиуауа в Сакатекас, и Соединенные Штаты настаивали на скорейшей эвакуации из Мексики всех иностранных войск.

В девять часов утра пятого февраля 1867 года французская армия прошла маршем по Аламеда, по Калле-де-Сан-Франсиско, вдоль Платерос и по Сокало, мимо императорского дворца, в котором все двери и окна были закрыты и забаррикадированы. За ставнями окон, выходящих на Калле-де-Монеда, Максимилиан, завернувшись в серый плащ, соответствующий его настроению, смотрел, как остатки французской армии движутся к морю, чтобы отплыть в Европу.

Восемь дней спустя, узнав об ужасной резне в Сан-Хасинто, где Эскобедо искромсал на куски имперские войска, возглавляемые Мирамоном, Максимилиан оставил столицу и отправился в Керетаро, а Аманда уехала в Веракрус.

— Вы совершаете глупость, — настаивал Алехандро, подавая Аманде чистый носовой платок, чтобы вытереть слезы. Это прощание было грустным для Агнес, и она высморкала свой покрасневший нос и вытерла мокрые щеки.

— Возможно, — со вздохом согласилась Аманда, — но все же я должна это сделать.

Скрестив руки на широкой груди, Алехандро посмотрел на нее ледяным взглядом и повторил, что она совершает глупость, пытаясь уехать.

— Повсюду мятежники! Никто больше не может быть в безопасности, а вы решили ехать по дорогам Мексики в дорогой карете!

— Но вы же защитите меня, — смеясь, заметила Аманда.

— Давайте надеяться, что мои люди послужат достаточной защитой, — мрачно ответил капитан, и Аманда вздрогнула. Если бы только она не была в таком отчаянии! Но ситуация стала слишком опасной, и она боялась за своего ребенка. Она будет чувствовать себя гораздо лучше, когда они доберутся до Веракруса.

Однако всего в нескольких часах езды от Мехико тишину нарушили ружейные выстрелы и крики раненых. Алехандро выскочил из кареты, коротко приказав Аманде лечь на пол и накрыть себя и Стивена плащами и одеялами, которые она везла с собой.

— Хуаристы, — был страшный ответ на ее испуганный вопрос. Теперь она знала, что произойдет. О Боже, неужели они убьют ее? А если Рафаэль среди них? Да жив ли он еще?

Ожесточенная битва продолжалась не один час. Солдаты яростно отбивались, и как раз когда казалось, что партизаны вот-вот одолеют их, пронзительный металлический взрыв прорезал воздух. Те, кто сражался под командованием полковника Мигеля Лопеса и двигался навстречу императору, взяли хуаристов в тиски. Исход битвы решился быстро, и немногие повстанцы, оставшиеся в живых, скучились в ожидании казни, связанные друг с другом крепкими веревками.

Окровавленный из-за пули, задевшей по касательной его лоб, но, как всегда, бесстрашный, Алехандро приветствовал полковника Лопеса.

— Вы поставили себя в не подходящую для обороны позицию, капитан, — сухо ответил ему Лопес, а потом его взгляд скользнул на дверь кареты, из которой, все еще дрожа, выглядывала Аманда.

Немного смущенный, Торрес, запинаясь, объяснил, что сопровождает даму в Веракрус, и уже хотел представить ее, но его прервали.

— Я узнаю сеньору Леон, — с улыбкой сказал Лопес, подавая Аманде руку. К ярости и смятению Торреса, полковник заявил, что сам будет ее эскортом. — Но на этот раз мы поедем не в Веракрус, — сказал он, твердо отвергая все ее протесты, — а присоединимся к императору по пути в Керетаро.

— Это же в противоположном направлении, а я жду посадки на пароход, — пыталась возразить Аманда, но все было бесполезно. Через час она уже ехала с Лопесом быстрой рысью в сторону Керетаро, а капитан Торрес отправился назад к своим солдатам, эвакуирующим Мехико.

Аманда была в ярости и более чем обеспокоена относительно намерений полковника Лопеса. Этот человек не скрывал, что претендует на нее. Все в Мексике слышали рассказы о победах бравого полковника над прекрасным полом. Говорили, что он преследует женщину решительно и беспощадно, как будто в бою, и Аманда подбадривала себя мыслью, что, если ей удалось спастись от Фелипе, она сможет спастись и от любовных наступлений Лопеса. Но может быть, она вообще делает из мухи слона? Правда, Аманда уже видела раньше этот огонь в глазах мужчин и знала, что он означает. Разве Рафаэль не смотрел на нее точно так же? Она тут же прокляла себя за то, что подумала о нем.

Пленников-хуаристов заставили двигаться вместе с армией Лопеса, таща их, когда они не могли идти, и вопреки всем своим благим намерениям Аманда ловила себя на том, что ищет среди них знакомое лицо. Вдруг он здесь? Или если Рафаэль не один из этих несчастных, то, может быть, он вес равно в плену?

Стивен беспокойно заерзал и захныкал. Она крепко прижала к себе ребенка, и, закрыв глаза, мыслями перенеслась к его отцу. Рафаэль. Увидит ли она его когда-нибудь снова? Потом ее глаза открылись, и она посмотрела на сына. Да, она будет видеть Рафаэля каждый раз, глядя на Стивена, и вспоминать его каждый день жизни.

Глава 18

Несмотря на холод, солнце ярко сияло, когда Эль Леон и его последователи сопровождали Хуареса к захваченному городу Сан-Луис-Потоси. Двадцать первого февраля дон Бенито Хуарес и его кабинет министров прибыли в город под восторженные приветственные крики его жителей. Губернатор штата дон Хуан Бустаманте и высокопоставленные чиновники приняли Хуареса, позаботившись о том, чтобы президент мог обосноваться во дворце.

Эль Леона и его людей попросили охранять безопасность президента.

— Я бы предпочел сражаться, — недовольно проворчал Рамон, рисуя носком сапога узор в уличной пыли. Приклад его ружья стоял на земле, а смуглые пальцы сжимали холодный металл дула, на которое он небрежно облокотился. Он испуганно ойкнул, когда оружие вдруг оказалось выбито из его руки.

— Я бы тоже, — холодно произнес Эль Леон, — но я не настолько беспечен, чтобы использовать свое ружье вместо трости.

Покраснев, Рамон кивнул и поднял винтовку с земли. В последнее время Эль Леон стал очень вспыльчив, и ходили слухи, что это как-то связано с Амандой. Хуан подслушал достаточно из разговора между их командиром и другим человеком, прежде чем понял, что это предостережение, и он тут же передал эту информацию Рамону.

— Сейчас она путешествует вместе с полковником Лопесом, — сообщил Хуан. — Говорят, скоро он добавит еще одну победу к своему и без того длинному списку. Несмотря на то что он едет в Керетаро вместе с императором и генералом Маркесом во главе шестисот солдат, большую часть времени Лопес проводит у ее кареты.

— Эль Леон должен понимать, что ее не обведет вокруг пальца человек с такой репутацией, — возразил Рамон, но Хуан только улыбнулся наивности юноши.

— Любому мужчине трудно смириться с этим, особенно когда он почти год не виделся со своей женщиной и ни разу не держал на руках своего ребенка.

Вот и еще раз Аманде удалось благополучно выбраться из беды, угрюмо размышлял Рафаэль, злясь, что она сейчас с этим пресловутым Мигелем Лопесом. У такого человека нет никаких моральных принципов. И почему глупец император доверяет ему? Теперь Лопес везет Аманду в Керетаро, а он торчит тут, в Сан-Луис-Потоси.

Проклятие, она так близко, но все же если бы он и захотел встретиться с ней, между ними стояла целая армия, а дороги кишели партизанами и их противниками, опасными и для хуаристов, и для сторонников императора. Когда Рафаэль занимался разведкой для Диаса, это было гораздо легче, чем руководить своим собственным отрядом; к тому же ему действительно нравилась та опасная свобода, которую он ощущал, проникая в ряды врагов, чтобы добыть информацию.

И именно эта мысль разожгла идею, заставившую Рафаэля решительно отправиться к своему старшему офицеру.

После ворчливых возражений генерал неохотно согласился на предложение Эль Леона, напомнив ему, что если его поймают, то уже никто не сможет помочь.

— Я это знаю. — Рафаэль щелкнул каблуками, козырнул и вышел, весь переполненный радужными предчувствиями.

Не так уж и трудно проскользнуть в Керетаро, если обладаешь достаточной изобретательностью и воображением, сказал он себе, и его охватило давно знакомое чувство радостного волнения. И пусть его действия послужат сразу двум целям — его собственной и Хуареса.

Керетаро, расположенный в плодородной долине и окруженный пологими холмами, находился на северо-востоке горного хребта Сьерра-Корда — переполненный церквами, памятниками, витыми железными решетками и фонтанами со свежей горной водой из великолепного акведука, построенного на окраине города, сейчас город кишел солдатами и перепуганными жителями, готовящимися к бомбардировке. Важнейшим пунктом в защите Керетаро было здание, расположенное на господствующей высоте, на скале на юго-западе города. Построенный еще во времена испанского завоевания, Колехио-де-ла-Крус был частью монастырем, частью крепостью с массивными каменными стенами, просторными патио, часовней и пантеоном. Это сооружение и изолированный каменистый холм, известный как Сьсрро-де-лас-Кампаньяс, или холм Колоколов, усыпанный кактусами и возвышающийся на полторы тысячи метров на западе от Керетаро, были двумя главными его бастионами.

— Любому понимающему в стратегии достаточно только встать на холм, чтобы понять, что с точки зрения защиты Керетаро — это худшее место в мире, — отчаянно возражал принц дю Сальм, но никто его не слушал. В первые дни после приезда Максимилиан расположил свою штаб-квартиру на Сьерро-де-лас-Кампаньяс, откуда открывался вид на маисовые поля и беленые асиенды, достаточно богатые, чтобы обеспечить армию провизией. Но Маркес, главнокомандующий императора, не принял простых мер предосторожности и не оккупировал асиенды.

— Ружейный выстрел с холмов достает до любого дома, — настаивал Феликс Сальм-Сальм, — и единственный способ защитить их — это разместить на холмах достаточное количество войск.

Но у правительства не было войск. Эскобедо с шеститысячной армией двигался с севера, а Корона и Регулес с другими десятью тысячами приближались с запада. У Мирамона имелась отличная возможность атаковать армию Эскобедо до того, как две армии соединятся, но Максимилиан, как обычно, слишком долго колебался и не пришел к определенному решению.

Когда поздним вечером тринадцатого марта Рафаэль входил в город, он знал, что битва неминуема.

И где, черт возьми, Аманда, спрашивал он себя, стоя в тени стены, огибающей небольшой внутренний двор, в котором на земле, завернувшись в одеяла, спали солдаты. Она могла быть где угодно, с кем угодно.

Широкое серапе, свисавшее с плеч, закрывало его, поля сомбреро затеняли лицо, когда он сгорбившись пробирался вдоль глинобитной стены. Через несколько часов силы повстанцев бросятся в атаку на Керетаро, и он должен найти Аманду.

Спотыкаясь, как пьяный батрак, Рафаэль вышел из тени и, шатаясь, прошел по неровным камням двора, едва не падая и напевая что-то хриплым голосом. Один из сонных охранников выругался и, схватив его за руку, повернул к себе.

— Иди домой, пока не стал мишенью для пуль хуаристов, — предупредил он, — или пуль кого-нибудь из егерей, если разбудишь их!

— Егерей? — Рафаэль заморгал, как будто пытаясь понять, быстро оценивая юного стражника. — Это те бравые егеря, что сражаются за принца Сальма?

— Si. Иди домой, — отрывисто ответил он и угрожающим жестом чуть приподнял ружье.

— Ах, amigo! He угостишь сигареткой? Я так давно не курил.

Неуверенно помедлив, охранник все-таки сунул руку в карман и, вытащив туго скрученную сигарету, протянул ее Рафаэлю.

— Gracias, amigo, gracias. — Рафаэль покрутил в руках сигарету и покачнулся на нетвердых ногах, пытаясь закурить, так что стражник в конце концов зажег сигарету сам. Яркое пламя спички на мгновение осветило их черты и тут же погасло, но что-то в холодных львиных глазах пьяного пеона насторожило охранника.

Прежде чем он успел отреагировать и поднять ружье, чтобы прицелиться в широкую грудь незнакомца, часовой обнаружил у своего горла лезвие острого как бритва ножа.

— Не двигайся, — прошипел голос, от которого у часового мурашки побежали по спине. Он тяжело сглотнул, но подчинился. Ружье вытащили из его безвольных пальцев, а его самого медленно отвели в тень, причем лезвие ножа ни на мгновение не отрывалось от его горла. Ему понадобилось время, чтобы вернуть голос и ответить на вопросы, заданные суровым тоном.

— Где дом Мигеля Лопеса? Ты знаешь даму, которая остановилась у Лопеса?

Принц был с императором, а где красивая женщина, которую некоторые называли его любовницей, часовой не знал.

— Поищите в гостинице «Дилихенсиас», — в отчаянии предложил он и вздрогнул от холодной ярости, вспыхнувшей в львиных глазах. — Все офицеры едят там, и некоторые из их женщин…

Чувство невыразимого облегчения охватило юного стражника, когда он после ухода незнакомца понял, что все еще жив. Похоже, на него напал ревнивый муж или любовник, а не шпион хуаристов. Улыбка тронула губы часового, когда он посмотрел на серебряную монету в своей ладони — плату за информацию.

— Ты ведь знаешь, как женщина может заставить мужчину совершать отчаянные поступки, — сказал незнакомец, прощаясь; его голос был так холоден и суров, что часового охватила дрожь. Но разве собственная вспыльчивая Роза не доводила его до ярости, когда всего лишь смотрела на другого мужчину? Только гораздо позже, когда сражение давно закончилось, часовой понял, что ревнивый любовник был не кем иным, как пресловутым хуаристом Эль Леоном.

На улице, мигая, горели редкие фонари, и только тусклые квадраты света падали из окон домов и все еще открытых баров. Большинство жителей бежали или укрылись в своих домах, готовясь к битве и возможной осаде. Из одного бара доносился приглушенный смех, где-то неподалеку лаяла собака, когда Рафаэль остановился перед гостиницей «Дилихенсиас».

Под объемистым серапе у него были спрятаны пистолеты, и он мог выхватить их в любой момент. Рафаэль, откинув складки шерстяной ткани, пересек улицу, а затем направился к гостинице.

— Это всего лишь вопрос времени, chica, — сказал Аманде Мигель Лопес с наглой ухмылкой. — Я всегда получаю то, чего хочу. А сейчас я хочу тебя.

— Значит, вы обречены испытать разочарование, — произнесла Аманда достаточно холодно, глядя на него таким взглядом, что полковник должен был бы окаменеть. Она уже жалела, что открыла дверь своей комнаты. — Мне не нужны вы, полковник Лопес, мне нужно только добраться до Веракруса и покинуть Мексику с первым же кораблем.

— А что говорит на это ваш муж, сеньора? Интересно, одобряет ли он ваши планы? — Лопес улыбнулся, и она испуганно вздрогнула. Его вкрадчивый голос струился сквозь тугой от напряжения воздух между ними словно мрачная тень. — Как я понимаю, он был бы очень благодарен, если бы вас вернули ему, моя красавица. Ходят слухи, что вы сбежали от него, чтобы соединиться с любовником — объявленным вне закона хуаристом. И конечно же, принцесса Сальм-Сальм, с ее импульсивной романтической натурой и иногда неуместной щедростью, была просто счастлива помочь вам. — Он протянул руку и, едва касаясь, провел по ее щеке тыльной стороной пальцев. Аманда яростным жестом отбросила его руку.

— Говорите открыто все, что вы хотите сказать, полковник! Я предпочитаю прямоту инсинуациям.

— Очень хорошо. — Белые зубы блеснули под аккуратно подстриженными усами, когда Лопес улыбнулся ей; оценивающий взгляд его темных глаз нагло блуждал по ее телу. — Я хочу всего одну ночь, Аманда, и это все, что мне нужно. После ночи в моей постели не понадобится больше никаких уговоров.

Ярость захлестнула ее сокрушительной волной, руки Аманды сжались в кулаки. Самодовольный, надменный осел! Не думает же он… О, ну конечно же, думает!

— А что взамен, полковник? — любезным тоном спросила Аманда, заставляя себя улыбнуться побелевшими от гнева губами. — Что вы предлагаете в оплату за ночь в вашей постели? Мою свободу? Посадку на пароход в Соединенные Штаты? Или, может быть, королевский выкуп в драгоценностях? Понадобится как минимум все это, чтобы заставить меня опуститься настолько, чтобы разделить с вами постель!

Лопес отреагировал так, будто получил пощечину, его лицо потемнело от гнева. Он схватил Аманду чуть выше локтей и рывком прижал к своему мощному мускулистому телу.

— Надменная стерва! Я могу взять тебя прямо сейчас, и никто тебе не поможет! — Он резко встряхнул ее, и аккуратно уложенные волосы Аманды выбились из-под заколок слоновой кости и упали темными волнами вокруг ее лица. Проклятие! Он хотел эту женщину, хотел еще тогда, когда увидел ее в Мехико танцующей с императором на одном из его балов. Она была такой очаровательной, такой грациозной, с грешным и в то же время невинным обликом отстраненной сексуальности, что он стал преследовать ее. Но Аманда оставалась недосягаемой в компании Агнес дю Сальм. Теперь она смотрела на него своими обольстительными синими глазами, полными ледяного презрения, и это придало ему решимости.

Мигель грубо накрыл рот Аманды своим, настойчивым языком раздвигая ее губы. Его руки опустились на ее талию, притягивая к себе так, что она чувствовала отпечаток его желания на своем животе.

Ее так давно не целовали по-настоящему! На мгновение Аманда обнаружила, что сдается, думая о Рафаэле и о том, как он целовал ее. Мигель Лопес был красивый и сильный, он сильно напоминал ей Рафаэля такими же уверенными движениями и чувственной фацией. Аманда уже почти представила, что это он. Рафаэль точно так же обнимал ее, крепко прижимая к своему мускулистому телу, вжимаясь пальцами в нежную кожу ее рук так сильно, что оставались синяки. Его рот временами точно так же яростно захватывал ее губы, целуя до тех пор, пока они не распухали, а она не начинала задыхаться. О Боже, она была молодой и страстной, и тело предавало ее…

Сделав усилие, Аманда высвободила руки и неистово ударила Лопеса: ее ногти оцарапали его щеку, оставив кровавые борозды. Он отпустил ее почти мгновенно, и от ответного удара она покачнулась, а он тут же снова рванул ее к себе.

— Ты пошлешь за мной, Аманда, — самонадеянно сказал полковник, — и когда ты это сделаешь, я буду знать почему. Даю тебе время на раздумья до завтрашнего вечера.

Мигель презрительно оттолкнул ее, резко развернулся и широкими шагами пошел к двери, ведущей в коридор. На мгновение он остановился в дверном проеме, окидывая Аманду взглядом от взъерошенных волос и распухших губ до босых ног, выглядывающих из-под подола ночной рубашки.

— До завтра, chica. — Его мягкий голос заставил ее содрогнуться; трясущиеся руки обхватили локти, когда она посмотрела на него с ненавистью в глазах.

— Скорее врата ада покроются льдом, полковник! — зло бросила она и удовлетворенно кивнула, когда дверь захлопнулась с грохотом, похожим на ружейный выстрел. О Боже, что-то ее ждет?

Ключ с неприятным скрежетом повернулся в замке, и Аманда, привалившись к двери, закрыла лицо руками. Она должна бежать, должна выбраться из Мексики и из этой безумной войны, разрывающей страну на части. Но как? Сейчас никто в Керетаро не сможет помочь ей — все слишком заняты, пытаясь спасти то, что осталось от рушащейся империи. Даже Феликс дю Сальм не оставил никакой надежды, хотя и обещал сделать все, что в его силах.

— Сейчас я постоянно встречаюсь с Максимилианом, — сообщил дю Сальм, — и надеюсь, что он хоть немного прислушается к моим словам. Я теперь командую егерским полком, вы знаете, — гордо добавил он, и Аманда улыбнулась. Обходительный принц с его сияющими пуговицами и холеными усами стал одним из ближайших друзей императора — и в этом качестве заслужил неприязнь полковника Мигеля Лопеса.

Но сейчас, твердо решила Аманда, он просто обязан найти для нее путь к спасению. Лопёс становился неуправляемым. Постоянно обдумывая свое затруднительное положение, она сбросила халат и легла поперек кровати, потом пошла проверить Стивена, спящего в импровизированной колыбели в противоположном углу комнаты. «Милый малыш, — подумала она с внезапной болью, — тебя надо защитить любой ценой. Но как?»

Одетая в тонкую ночную рубашку, Аманда беспокойно ворочалась в постели, не в силах заснуть. Все шло совсем не так, как она планировала, и ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы Агнес оказалась здесь, в Керетаро, вместе со своим мужем, а не в Такубайе. По крайней мере, тогда у нее было бы с кем поговорить о ее страхах. И о Рафаэле. Качая головой и возмущенно округляя глаза, Агнес все же сочувствовала Аманде.

Но сейчас рядом не было никого, с кем она могла бы поговорить в этом испуганном городе, готовящемся к битве, и Аманда оставалась в своем гостиничном номере, вынужденная выносить визиты Мигеля Лопеса. Она знала, что люди перешептываются за ее спиной.

Будь проклят этот Лопес! Он знал, что люди будут говорить, когда вез ее сюда с собой, и рассчитывал, что она в конце концов сдастся. И она знала, что Лопес не сделает ничего, чтобы изменить впечатление, которое он так тщательно создавал.

Мигель Лопес, разъяренный отказом Аманды, прошагал через холл гостиницы, не заметив стройного мужчину, завернутого в серапе, который расположился рядом с лестницей. Зато Рафаэль заметил Лопеса. Его мускулы напряглись, когда он медленно выпрямился и отделился от стены. Тут Лопеса окликнул его знакомый офицер, темноволосый коренастый мужчина.

— Miguel! Hola! — позвал он, быстро подходя.

Лопес обернулся с выражением нетерпения на красивом лице.

— Добрый вечер, Дельгадо! — Он повернулся, чтобы идти дальше, но был остановлен удивленным вопросом Дельгадо о том, откуда на его лице взялись кровавые царапины.

— Это североамериканская дикая кошка, не так ли? — с усмешкой спросил Дельгадо. — Ах, Мигель, Мигель! Ты все тот же жеребец, а? Эти женщины не оставят тебя в покое! Скажи, — он подошел ближе, его голос понизился, так что Рафаэлю пришлось напрягать слух, — она такая же дикая в твоей постели, Мигель? Настолько дикая, что оставляет на тебе такие следы?

— Si, ну разумеется! Как же иначе, Дельгадо. У меня еще не было женщины, сопротивлявшейся…

Уверенное заявление Лопеса эхом отдавалось в голове Рафаэля, будто огнем прожигая мозг, когда он боролся с собой, заставляя себя оставаться в холле, вместо того чтобы пойти за полковником и убить его. Он ждал, проклиная Аманду и Лопеса, потом стал проклинать себя за то, что не смог бросить и забыть неверную женщину, все еще не дававшую ему покоя. Прошло больше часа, прежде чем Рафаэль поднялся по лестнице в номер Аманды и остановился перед дверью. Будь она проклята! Как могла она разыгрывать шлюху перед таким мужчиной, как Лопес?

Ему не понадобилось много усилий, чтобы открыть замок острым кончиком ножа, и вот уже он, стоя около постели, зажег ночник и посмотрел на спящую Аманду. Одну руку она согнула и подложила под подбородок, другую отбросила назад на подушку. Шелковистые пряди темных волос разметались по подушке и плечам, завиваясь на концах точно так, как он помнил. Острая боль пронзила сердце Рафаэля. Как она может выглядеть таким ангелом, казаться такой чистой?

Ему следовало сейчас же уйти, забыть ее, как она, очевидно, забыла его, но ноги не слушались. Он с горечью подумал, что прошло слишком много времени и один лишний час все равно ничего не решит.

Серапе соскользнуло через его голову на пол, ремни с кобурами расстегнулись с металлическим лязгом. Рафаэль сбросил сапоги и наклонился над кроватью. Нежный запах Аманды наполнил его ноздри, и воспоминания о прошлом нахлынули на него. Она пахла все так же, свежестью и чистотой, с легким сладким ароматом, напоминающим гардении, в изобилии растущие в горах. И еще она была все такой же нежной, какой он ее помнил, и вызывала в нем все ту же реакцию, то же страстное желание, которое было трудно контролировать. Все, чего ему хотелось, это взять ее…

Тонкая простыня, обернутая вокруг ног Аманды, слетела, когда он потянул за нее, и Рафаэль перевел взгляд с ее лица на округлые линии тела. Сильно ли изменил ее ребенок? Она не выглядела переменившейся, и все же что-то стало другим. Ее груди были все такими же крепкими, гордо натягивая тонкую ткань ночной рубашки, а живот оставался все таким же плоским. Но теперь в ней была зрелость, девическая угловатость превратилась в женственные изгибы, разжигавшие его страсть, и Рафаэль мгновенно среагировал.

Аманда слегка пошевелилась. Ей снилось, что она с Рафаэлем и он, держа ее в своих объятиях, ласкает ее ищущими руками, которые находили все ее самые сокровенные тайны. Конечно, это был сон, потому что Рафаэль очень далеко, в полусне подумала она, но ощущения были такими реальными, такими приятными, несмотря на то что прошло столько времени. Что за восхитительное чувство, когда прохладный ветерок обдувает обнаженную кожу, ищущие губы находят и окружают ее сосок, лаская его до тех пор, пока она не начинает извиваться от почти болезненного желания, а затем — ослепляющий взрыв вожделения.

Аманда с трудом смогла пробиться сквозь волны сна и открыть глаза, и только тогда обнаружила, что это вовсе не сон, а явь: Рафаэль в ее постели, как она того хотела, но почему-то злится на нее.

Ее синие глаза, затуманенные сном, прищурились… и, узнав его, она, радостно вскрикнув, попыталась сесть, но тут же оказалась снова отброшенной на кровать.

— Не трудись вставать, chica, — проговорил знакомый голос, который почему-то звучал резко и холодно, — уверен, тебе гораздо удобнее на спине. По крайней мере, я так слышал…

О чем он говорит — и почему смотрит на нее своими золотыми глазами так сурово и пристально?

— Рафаэль…

— Нет, не говори ничего. Не сейчас, Аманда. — Его сильные грубые пальцы, причиняя боль, зарылись в ее волосы, отбрасывая их с лица, губы двинулись вниз, чтобы, едва касаясь, скользнуть по ее губам. — Если ты начнешь мне сейчас лгать, я задушу тебя.

И это та нежность, о которой она мечтала? Аманда вздрогнула, когда Рафаэль тихонько выругался, увидев ее распухшие губы.

— Это Лопес сделал с тобой, Аманда? Или твое расположение завоевал кто-то еще? Puta! Будь ты проклята!

Он знает о Мигеле Лопесе… Разрозненные кусочки стали складываться в более разумном порядке, и Аманда почувствовала облегчение вместе с нарастающим гневом. Так он действительно думает, что она взяла в любовники этого надутого индюка Лопеса? Ну конечно, думает, иначе он не был бы сейчас так бешено зол на нее!

Внезапно гнев заменил первую реакцию удивления и волнения. Аманда быстро вскинула руку, и ее ладонь обрушилась на щеку Рафаэля.

— Проклятие! Ты что, всегда спешишь делать выводы, вместо того чтобы спросить, что случилось? — удалось ей выпалить до того, как его руки больно вцепились ей в плечи и он встряхнул ее, грубо требуя, чтоб она заткнулась. — Ты выслушаешь меня, — продолжала она, — а не будешь приказывать, Рафаэль Леон!

Аманда отпрянула, когда он окинул ее презрительным взглядом, и, встав на колени, нетерпеливо отбросила с лица спутанные пряди волос. Проклятие, он все еще может заставить ее дрожать от желания обнять его, даже когда доводит до бешеной ярости. Ей пришлось бороться с порывом протянуть руки, чтобы умолять его.

— Ты хочешь поговорить, — холодно произнес Рафаэль. На его губах появилась презрительно-насмешливая улыбка, и он, скрестив руки на груди, прислонился спиной к столбику кровати. — Ну так говори. У меня не слишком много времени, и я проделал весь этот путь не за тем, чтобы выслушивать твою изобретательную ложь, Аманда.

— Нет? Тогда зачем ты пришел, Рафаэль? — Она выскользнула из постели и встала перед ним так близко, что ее груди под тонкой тканью почти касались его широкой груди. — За все это время ты даже не попытался послать мне весточку и, похоже, вообще забыл о моем существовании. Зачем же ты затруднял себя, пробираясь в Керетаро? Уверена, ты можешь найти себе шлюху где угодно…

— Но не ту, что заявляет, будто у нее от меня ребенок, — перебил он, пожав плечами. — Хотя, возможно, это тоже ложь.

— Доказательство спит прямо за твоей спиной, — спокойно сказала Аманда, уязвленная тем, что Рафаэль так мало верит в нее. Он поверил очевидной лжи, вместо того чтобы подождать и дать ей шанс объяснить.

Даже когда Рафаэль оторвался от кровати и подошел к Стивену, чтобы посмотреть на него, Аманде не стало лучше; она все еще чувствовала внутри странную пустоту, как будто только что пережила убийственный шторм. Горло болело от подступивших слез, и ей казалось, будто грудь сдавили тиски, грозя раздавить ее.

А когда он, ничего не говоря, отвернулся от ребенка, надежда Аманды умерла окончательно. Он не собирается слушать, он не даст ей возможности оправдаться. Она не знала, плакать ей или кричать от ярости.

— Если предполагается, что ребенок мой, — раздался в тишине голос Рафаэля, — почему ты не написала об этом в своем письме? Я бы лучше понял твое решение остаться с Фелипе, если бы знал, что на кону безопасность малыша.

— О каком письме ты говоришь? — В голосе Аманды сквозило раздражение. Подойдя к туалетному столику, она взяла щетку и стала расчесывать волосы, чтобы занять руки; лучше делать что угодно, лишь бы удержаться от желания прикоснуться к нему. — Ты знаешь, что я не могла послать тебе письмо, Рафаэль. Так почему же ты его ждал? И я не решала сама остаться с Фелипе, а была вынуждена сделать это из-за тебя! — Щетка со стуком полетела на столик, и Аманда повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Ее руки схватились за твердую дубовую столешницу, на которую она оперлась, ища поддержки. — Похоже, ты очень вовремя забыл, кто принимал все решения и кто постоянно отказывался взять меня с собой. Но, полагаю, тебе трудно признать, что ты мог ошибаться! Только не великий Эль Леон!

— Похоже, это ты забыла некоторые незначительные детали, Аманда. — Тон Рафаэля был не менее язвителен, его челюсть сурово напряглась, янтарные глаза сузились и злобно сверкали.

Боже, как он может говорить с ней так холодно, с болью подумала Аманда, а ее взгляд скользнул от его глаз к покрытому щетиной подбородку, задержался на чувственно вырезанных губах, сжавшихся сейчас от гнева в тонкую линию, губах, с которых срывались слова, ранящие ее как кинжалы, острые и безжалостные.

— Может быть, ты забыла, что не потрудилась упомянуть о ребенке в своем последнем письме ко мне, — саркастично заговорил Рафаэль, не обращая внимания на все ее невнятные протесты. — Или ты не считала это таким уж важным? Если ребенок мой, почему со мной не посоветовались о его будущем? А, я вижу, у тебя готов ответ — так пусть это будет чертовски хороший ответ, потому что я уже устал от разговоров, Аманда.

Но как могла она ответить на его обвинения, когда он протягивает к ней руки, обнимает ее и с жадной силой накрывает ее рот своим? И что с ней такое? Она должна бы сопротивляться ему, оттолкнуть его! Аманда даже подняла сжатые кулаки, чтобы действовать, но вместо этого ее мятежные руки обвились вокруг его шеи, пальцы разжались, чтобы зарыться в темную густоту волос на его затылке.

Она снова стала живой, какой не была давно, с тех пор как в последний раз видела Рафаэля. Обычно спокойный воздух вокруг нее теперь вибрировал от возбуждения и напряжения. Как у него получается делать такое с ней? Как он может наполнять жизнью все, что ее окружает, и почему она могла хотя бы подумать, что сможет противостоять ему?

Аманда таяла, сдавалась пламени страсти, обжигающему каждый дюйм ее тела; для нее вдруг стало не важно, что он не верит ей. Ничто не имело значения, кроме мужчины в ее объятиях. Потом, потом ей придется взглянуть в лицо мучительной реальности, но сейчас она хотела, чтобы ничто не стояло между ними.

И Рафаэль в известном смысле чувствовал то же самое, стараясь забыть свой гнев и ее предательство, забыть все, кроме нежной податливой женщины в его объятиях, женщины, которая весь последний год, не давая покоя, являлась ему в мечтах. Почему именно эта женщина, когда есть так много других, спрашивал он себя, как спрашивал уже бесчисленное количество раз. Почему? Но сейчас это не имело значения. Ничто другое не существовало, кроме этого огня страсти, горящего ярче, чем когда-либо раньше.

Рафаэль схватил Аманду на руки и понес к постели.

Нежные слова смешивались со сдавленными вздохами, наполняя воздух шепотом. Ищущие руки, обнаженная кожа, касающаяся такой же обнаженной кожи, изысканные ощущения, слишком долго отрицаемые; смутные впечатления обострились здесь и сейчас, воскрешенные в памяти и ожившие, заставляя Аманду дрожать, прижимаясь к сильному телу Рафаэля. Его обжигающие золотые глаза смотрели, казалось, в самую ее душу, а потом безмолвный вздох желания, который Аманда смутно осознала как свой, взвился в воздух.

Почему-то было не важно, что он все еще злится на нее, что он занимается с ней любовью больше из ненависти, чем из любви; главное, что он здесь. Боже, он здесь, с ней, когда прошло столько времени, а она провела без него столько одиноких ночей, гадая, где он — ранен, убит или, может быть, воркует с другой. Сейчас он овладевал ею с меньшей нежностью, чем когда-либо раньше, почти грубо, укусив в плечо, сначала нежно, потом сильно, целуя следы, когда Аманда вскрикнула.

— Ты делаешь мне больно, — слабо запротестовала она и тут же разозлилась, когда он пробормотал, что она это заслужила. — Заслужила? Но разве не я целый год не получала от тебя вестей? Разве не меня ты бросил, как будто я… щенок, подкинутый к твоему порогу? — Она ударила его стиснутыми руками, плача и проклиная, говоря, что он вообще не заслуживает ее.

— Я это знаю, — сквозь зубы выдавил Рафаэль, хватая ее руки в болезненные тиски, — но полагаю, что ты — наказание за мои грехи.

— Наказание? — Аманда сдержала готовый сорваться с губ всхлип и повернулась к нему спиной, слишком подавленная эмоциями, чтобы поинтересоваться, понимает ли он, как сильно ранит ее. Боже, у него все еще есть эта сила ранить ее так, как он это делал тогда! И почему она просто не прикажет ему убраться из ее постели и из ее жизни? Почему она все еще лежит с ним, когда он так жесток с ней?

— Аманда, — проговорил Рафаэль, — послушай меня. Я здесь, и у меня мало времени, а мне нужно доставить тебя в безопасное место. Я не знаю, почему все еще хочу тебя — самую невозможную женщину, какую только встречал в жизни. Давай не тратить время на споры, когда мы можем провести его гораздо приятнее…

Он снова поцеловал ее, на этот раз нежнее, как целовал раньше, и Аманда осознала, что целует его в ответ, чувствуя свои собственные соленые слезы на его губах, когда они блуждали по ее щекам, векам и слегка дрожащему подбородку.

Господи, этот мучительный трепет, охвативший все ее тело, был таким знакомым, заставляя ее дрожать как лист на ветру. Руки Рафаэля, сильные и крепкие, легко скользили по ее коже, едва касаясь нежной шеи, вниз, к полным грудям, до боли жаждущим его прикосновения, и ласкали их, в то время как рот прильнул к вершине напряженного соска. Волна за волной чувственное наслаждение струилось сквозь нее. У нее перехватило дыхание, и она могла только стонать, когда его рот проложил дорожку от ее груди вниз.

— Тебе это нравится? — пробормотал Рафаэль, прижавшись губами к ее животу; его язык чертил влажные круги, заставляя ее задыхаться. Нежно покусывая, он поднял ее ноги, целуя нежную атласную кожу бедер и спускаясь к чувствительным местам под коленями.

Перевернув Аманду на живот, Рафаэль стал массировать ее медленными кругами: его пальцы двигались от щиколоток по изящной линии икр вверх к бедрам. Ее кожа была светлой, гораздо светлее его бронзовой, и у нее все еще сохранился тот золотистый цвет спелого персика там, где кожи коснулось мексиканское солнце.

— Ты все еще ложишься обнаженной, chica? — хрипло спросил Рафаэль; его голос стал резким, когда он грубо добавил: — Без сомнения, Лопесу нравится лежать с тобой…

Поднявшись на локтях, Аманда полуобернулась, чтобы гневно возразить ему, но Рафаэль резко перевернул ее; его мощное мужское тело накрыло ее, руки схватили запястья и прижали их к бокам.

— Тебе не нравится правда? Иногда мне тоже.

Рот Рафаэля заглушил ее яростные протесты, поцелуями заставляя ее замолчать, и он коленями развел ее бедра. Аманда почувствовала, как его бархатное обещание подталкивает ее, и вскрикнула, когда он быстрым движением вошел в ее тело. Вместо того чтобы сопротивляться, она всем телом выгнулась ему навстречу.

Ее стройные ноги обвились вокруг его бедер, Аманда двигалась в такт его ритмичным движениям с грешной грацией и страстью, и Рафаэль покрылся мелкими блестящими капельками пота. Она отвечала на его прикосновения всем своим существом, забыв обо всем, кроме него, и он даже удивился ее страстности. Неужели это та же самая женщина, что так яростно боролась с ним, проклинала его, а потом разразилась слезами? Загадка, тайна, которую он никогда не сможет раскрыть. Но, Боже помоги, он не мог не быть с ней.

— Я люблю тебя — нет, я тебя ненавижу, — пробормотала Аманда задыхающимся шепотом, и Рафаэль рассмеялся в ее слегка вьющиеся волосы, говоря, что она само противоречие и что ей нужно решить, какое же чувство она предпочитает.

— Безразличие, — был ответ, вырвавшийся между вздохом и стоном. Потом разговор прекратился, и Рафаэль усилил движения до мощного взрыва сладостных ощущений, охвативших Аманду, словно гигантская приливная волна.

Они занимались любовью, пока не обессилели. От испарины промокли даже простыни, и они отдыхали в объятиях друг друга, а потом снова занимались любовью.

Аманда, лежа в руках Рафаэля, еще раз сонно пробормотала, что ненавидит его, и погрузилась в сон.

Улыбка насмешки над самим собой блуждала на губах Рафаэля, когда он обнимал ее, уютно свернувшуюся, как котенок, рядом с ним, всем телом прильнувшую к нему. Он почувствовал, как бешеное биение ее сердца замедляется под его рукой до спокойного, и немного подвинулся.

Должно быть, он совсем обезумел, раз лежит здесь с ней. Но с другой стороны, почему нет? Это мог быть он или кто-то другой, а разве он не заслужил удовольствие? Черт, он женился на ней, по крайней мере действительно хотел жениться. Боже! Он все еще был бы женат, если бы не Фелипе. Может быть, в конце концов ему следует поблагодарить своего брата…

Глава 19

— Теперь ты веришь мне, Рафаэль? — Голос Аманды был намеренно бесстрастным в стремлении замаскировать ее тревогу, синие глаза казались огромными, когда она смотрела на него, сидящего рядом с ней на постели. От тени сомнения, омрачившей его лицо, у нее упало сердце.

— Послушай, сейчас не важно, что произошло, — сказал Рафаэль через минуту. — Давай просто забудем об этом. Я здесь, и я забираю тебя с собой, пока не начались бои и мы не застряли в Керетаро…

— Нет, ты ошибаешься! То, что случилось, имеет значение. Важно, чтобы ты верил мне, Рафаэль, — выпалила Аманда. — Я никогда не писала тебе писем. Должно быть, это Фелипе с его вечным желанием устраивать подлости, вот и все. — Она все же отважилась спросить его дрожащим от едва сдерживаемого отчаяния голосом, любит ли он ее, и короткий смешок Рафаэля ранил ее больше, чем она позволила ему увидеть.

— Люблю? Так ты ожидаешь от меня другого ответа, чем тот, что я дал тебе много месяцев назад, Аманда? Господи Иисусе! Как я могу ответить на такой вопрос?

— Ты пришел за мной, — парировала она, вызывающе поднимая подбородок, чтобы дерзким взглядом посмотреть ему в глаза. Он слегка смутился, небрежно пожал плечами и, спустив ноги с кровати, потянулся за одеждой.

— Я и сам еще не знаю, почему это сделал. Зато у тебя всегда есть правильные ответы, Аманда, так что скажи мне. Я устал спорить. Прямо сейчас вон на тех холмах несколько тысяч солдат ждут, чтобы напасть на Керетаро и окончательно выбить Максимилиана из Мексики. Вставай, одевайся и забирай своего ребенка, если хочешь выжить в этой войне.

Своего ребенка. Не «нашего ребенка» и даже не «ребенка», а «своего ребенка». Будь он проклят! Стивен его ребенок, и он признает его, твердо решила Аманда, пакуя те немногие вещи, что Рафаэль позволил ей взять. Она была зла и страдала. Рафаэль отверг не только ее, но и их ребенка. Острая боль пронзила ее, горе казалось таким глубоким, что внутри у нее осталось чувство пустоты. Это не ранило бы ее так сильно, если бы Рафаэль хотя бы признал факт, что у него есть сын, что он стал отцом ребенка, которого она девять месяцев носила под сердцем. Но он вел себя так, будто ребенок был совершенно чужим, принадлежащим кому-то другому. Слезы застилали глаза Аманды, когда она взяла с кровати Стивена, маленький узелок одежды и нетвердой походкой пошла к двери.

— Нет, не туда, сюда. — Рафаэль оттащил Аманду от двери, ведущей в коридор, и подвел к окну. Маленький балкончик, закрытый железными перилами, выходил на узкую улочку, все еще темную, так как туда не попадали первые лучи утреннего солнца.

— Но зачем? — спросила она, потом сжала губы в тонкую линию и замолчала. Рафаэль выругался и приказал ей не задавать столько вопросов, иначе он оставит ее здесь.

Ее номер был на третьем этаже, и Аманда крепко зажмурилась, когда Рафаэль с непринужденной грацией спрыгнул на нижний балкон, а затем нетерпеливым жестом велел ей следовать за ним.

— Сначала передай мне ребенка, потом прыгай сама, — приказал он, протягивая руки к Стивену. Аманда сделала, как он сказал, ужасно боясь, но все еще доверяя Рафаэлю, и с облегчением вздохнула, когда они в конце концов оказались на твердой земле в вонючем переулке. Теперь она снова держала на руках своего малыша.

Они пробирались от одной тени к другой, пока не достигли улицы, идущей параллельно гостинице «Дилихенсиас». На Аманде был ее самый старый шарф — им она привязала Стивена поперек груди; ее лицо тщательно скрывали складки ткани.

— Мы выглядим как индейская пара с ребенком, — заметил Рафаэль, надвигая на глаза шляпу и поправляя серапе так, чтобы спрятать висящие на поясе пистолеты. — Иди за мной и молчи. Твой акцент сразу же выдаст нас, так что кивай и хихикай, если кто-нибудь встретится на пути.

— Si, — прозвучал приглушенный ответ, и Рафаэль улыбнулся, уловив раздражение в ее голосе.

Было очень рано, но улицы уже заполнил народ. В основном это были солдаты и беженцы, отчаянно пытавшиеся покинуть город, и пришлось пробираться через эту толпу к окраине Керетаро. Едва они покинули предместье, держась в длинной тени, отбрасываемой холмами, окружающими город, как началась битва, и первые выстрелы загрохотали прямо вокруг них.

— Рафаэль…

— Сюда, Аманда! Не останавливайся и не задавай вопросов! — Рафаэль схватил ее за руку и повел за собой. Она бежала за ним, стараясь поспевать за его широкими шагами, крепко прижимая к себе Стивена, который начал громким плачем выражать свое недовольство. Другие люди рядом с ними тоже бежали, ища укрытия; крики женщин и детей наполнили воздух какофонией звуков, которую, как казалось Аманде, она никогда не сможет забыть. Это вызвало у нее воспоминание о той сцене в горах над Монтерреем, когда французы уничтожили их лагерь.

Аманда дрожала и была готова разрыдаться, но все же они наконец выбрались за ряды солдат. Рафаэль сразу же передал ее и ребенка одному из своих людей и коротко приказал увести их в безопасное место.

— Я приду к тебе позже, — бросил он, не сказав больше ни слова на прощание. Аманде оставалось только смотреть ему вслед со слезами на глазах и думать, увидит ли она его снова живым.

Проклятие, неужели он настолько равнодушен к ней? Как он мог быть таким холодным!

Часы тянулись мучительно медленно. Аманда укрылась вместе с другими женщинами, детьми и стариками в спешно возведенном укреплении. Некоторые женщины держались спокойно, следуя за своими мужчинами с места на место, — они, видимо, уже привыкли к постоянным боям. Другие — такие же беженки, как она, — откровенно боялись за себя и за своих возлюбленных и мужей.

Большинство жилых домов в округе вместе со скотом, который был недостаточно хорошо спрятан, конфисковали для своих нужд войска Эскобедо. Воздух наполняли кудахтанье кур и блеяние коз, смешивающиеся с ружейными выстрелами и грохотом канонады, отчего дети стали испуганно кричать.

К концу дня силы генерала либералов Эскобедо в беспорядке отступили по всей линии, потеряв тысячи человек. Благодаря чудесам бесстрашия принца Сальма, заслужившего восхищение даже своих врагов, сторонники императора на этот раз вышли победителями.

— Оставайтесь на своих укрепленных позициях, — мрачно сказал Эль Леон своим людям, думая, что, если их атакуют сейчас, это будет крах — нерегулярные войска всегда готовы перейти на сторону противника при первом же намеке на поражение. Дальше естественным действием императора будет наступление на Сан-Луис-Потоси.

К счастью для хуаристов, у них было время прийти в себя и укрепить позиции. Сами советники Максимилиана, не доверяя иностранному принцу, которому завидовали люди вроде Мигеля Лопеса, отвергли настоятельный совет принца выбить деморализованных либералов с их позиций на холмах. Максимилиан участвовал в сражении и дрался с бесшабашной храбростью вместе со своими солдатами. Даже монахини и простые горожане помогали защищать город.

Воодушевленные этой победой, следующие две недели войска Максимилиана оставались в укрепленном Керетаро, продолжая отражать атаки и делая многочисленные успешные вылазки. Это время для Аманды тянулось мучительно долго. Она жила как одна из женщин, следующих за армией; ей приходилось готовить на костре и спать в хижине или вообще под открытым небом. Soldaderas, женщины, сопровождавшие своих мужей или возлюбленных и привыкшие к такой жизни, показали ей, как готовить еду и стирать одежду на скале в не слишком чистой воде. Ничто из ее жизненного опыта не подготовило Аманду к такому существованию; даже во время жизни в горном лагере и в путешествии с Рафаэлем все было иначе. Тогда всегда находился город, где они могли остановиться, а теперь они сами были городом. Даже грохот выстрелов и взрывы снарядов стали для нее привычными.

Рафаэля часто отсылали из лагеря для сбора информации, и он оставлял Рамона приглядывать за Амандой и ребенком. Рамон помогал Аманде держаться в те моменты, когда ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума из-за холодного равнодушия Рафаэля.

— Почему? — спрашивала Аманда, но Рамон только качал головой, обещая, что однажды Эль Леон поговорите ней.

— Сеньора, сейчас у него просто нет времени. Позже он даст вам ответ.

— Хотела бы я верить в это, Рамон, — устало пробормотала Аманда. — Может быть, тогда я могла бы надеяться.

Армия императора все еще держалась, но к концу марта хуаристов стало почти сорок тысяч, и вся эта армада растянулась тонкой линией по холмам.

— Узнай, что происходит в городе, — приказал Эль Леону генерал Эскобедо. В очередной раз Рафаэль поручил Аманду заботам Рамона, замаскировался и проскользнул на вражескую территорию в Керетаро.

По крайней мере на этот раз он попрощался, размышляла Аманда, глядя, как Рафаэль вскочил в седло и пришпорил коня. Последние недели они провели в наспех возведенной хижине, которую делили с четырьмя другими людьми из армии генерала Эскобедо. Не самые подходящие условия для уединения, но хотела ли она на самом деле еще одной конфронтации с Рафаэлем прямо сейчас? Вряд ли. А он?

Неужели он больше ничего не чувствует к ней? Рафаэль даже не захотел разговаривать об аннуляции брака с Фелипе, объясняя, что сейчас не время и не место для таких разговоров. Аманда понимала, что он хочет избежать этой темы сколь возможно долго, но не сможет же это продолжаться вечно? Однажды ему придется столкнуться с этим вопросом вплотную, и Аманда одновременно и ждала этого дня, и боялась.

Время шло, наполненное часами стирки одежды на плоском камне и растиранием кукурузы в муку для лепешек. Иногда по вечерам Аманда падала на одеяло, служившее ей постелью, и засыпала мгновенно, глубоким сном без сновидений, который всегда казался ей слишком коротким.

Потеплело. Ночи становились короче, а дни длиннее, и иногда женщины собирались вокруг огромного костра в центре лагеря. Кто-то из стариков приносил скрипку, другой — побитую трубу или гитару, и музыка крестьянских танцев возносилась к усыпанному звездами небу.

— Давайте посмотрим на североамериканские танцы, — однажды вечером язвительно предложила одна из женщин. — Я слышала, что Аманда прежде танцевала для императора.

Все тут же замолкли, Аманда просто посмотрела на женщину, не говоря ни слова. Мало кто плохо относился к ней, потому что она, как и все, делала свою долю работы, но все же среди женщин, устало сидевших у огня, прошел какой-то шепоток.

— Ах, Маргарита, — наконец произнесла одна из них, — не будь такой вредной. Североамериканка не сделала тебе ничего плохого.

Пожав плечами, Маргарита ответила:

— А я и не говорила, что сделала, Кармен. Я просто предложила, чтобы она станцевала для нас так, как танцевала для австрийца. Ни у кого из нас не было возможности танцевать в великолепных залах Мехико.

— Я танцевала не одна, — холодно заметила Аманда, — а сегодня вечером здесь, похоже, не хватает партнеров. Думаете, я не умею танцевать ваши танцы, сеньора? Поэтому вы намеренно изводите меня? Разумеется, я не могу показать танец во всей красе, зато выучила фигуры достаточно хорошо.

— Тогда потанцуй со мной, — донесся голос из темноты за кругом света от костра, и все затихли, когда Рафаэль вышел из тени. Он сделал знак рукой, и старики начали играть — сначала нерешительно, потом увереннее.

Аманда встала с каменистой земли и пошла к нему; ее синие глаза, сияющие, как сапфиры, встретились с его взглядом. Она плыла, и все вокруг нее как будто растворилось, когда Аманда взяла протянутую руку Рафаэля, все еще глядя в его львиные глаза, светящиеся насмешкой. Неужели он думал, что она не посмеет танцевать с ним?

Босая, без нижних юбок под тонкой хлопчатобумажной юбкой, Аманда начала танцевать; ее ноги сами вспоминали ритм и движения. Все, о чем она могла думать, все, что она осознавала, был Рафаэль — в танце его красивое лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее лица. Темп танца убыстрялся, и ее босые ноги энергичнее взбивали пыль на каменистой земле.

Она танцевала с Рафаэлем так близко, что ее грудь под свободной рубашкой почти касалась его груди, и воспоминания о той давно прошедшей ночи в Лос-Аламосе вспыхивали в голове Аманды. Только сегодня все было по-другому. Сегодня она танцевала более уверенно, зная фигуры танца и ритм. А вот Рафаэль… Любит ли он ее или все еще уверен, что она неверна ему?

Каблуки Рафаэля ритмично стучали по земле; он танцевал с небрежной легкостью и грацией, читая в глазах Аманды любовь и неуверенность. Он не знал, чему верить, и был не в силах выбрать между гневом и мучительным желанием, а это заставляло его злиться на самого себя. Как мог он позволить этой хрупкой женщине так сильно влиять на его жизнь? С того момента как он помог ей сойти с лошади той ночью в горах над Монтерреем, Аманда постоянно присутствовала в его мыслях, вторгаясь в его жизнь, и он, должно быть, сошел с ума, приведя ее с собой из Керетаро. Ему следовало оставить ее в городе с Лопесом, вместо того чтобы гоняться за ней как влюбленный мальчишка.

Но черт возьми, как он хотел эту страстную Аманду, которая бросала на него горящие взгляды; ее губы чуть раскрывались, она танцевала все ближе и ближе к нему, и от напряжения на ее коже выступили мерцающие капельки.

О да, она знала, что он желает ее. Ее губы приоткрылись в полуулыбке, показывающей белые зубы, она учащенно дышала, закидывая голову назад. Ее темные волосы, влажные на висках, вились мелкими колечками надо лбом, и она отбрасывала их плавным движением, ее взгляд не отрывался от его глаз.

Внезапно остановившись, Рафаэль схватил Аманду на руки и понес в чернильную темноту за границу лагеря. Несколько долгих минут никто не произносил ни слова, потом Маргарита услышала, как кто-то шепотом признал, что американка танцует довольно-таки хорошо.

Теперь дни были разделены на посещения: время, когда Рафаэль возвращался из вылазок по поручению Эскобедо, Аманда считала короткими визитами, а время, когда он отсутствовал, всегда казалось ей бесконечным.

Часто Аманда просыпалась среди ночи и находила Рафаэля лежащим рядом с ней, погруженным в усталый сон; его сапоги все еще покрывала дорожная пыль. А потом, всего лишь через несколько часов, он снова уезжал, в очередной раз оставляя ее.

Аманда с обновленной энергией погрузилась в повседневную работу: что угодно, лишь бы забыть о напряжении между ними, о долгих, задумчивых взглядах, которыми он смотрел на нее, как будто пытаясь решить, позволить ей остаться с ним или нет.

А лучше ли для нее остаться с ним, если он постоянно обвиняет ее в том, чего она никогда не делала? Черт возьми, придет день, когда ему придется выслушать ее — действительно выслушать, и когда он в конце концов скажет, что верит ей.

— Рафаэль не может признаться в этом даже себе, — сказал ей Рамон; его темные глаза переполняла жалость. — Но однажды он это сделает, сеньора, я уверен.

Рамон был для нее огромным утешением: изо всех сил стараясь рассмешить ее, он пытался как мог объяснить мрачное настроение Рафаэля и при этом оставался на нейтральной позиции.

— Я могу делать это, потому что одинаково люблю вас обоих, — серьезно объяснял Рамон, — но должен признать, что вы гораздо красивее, чем Эль Леон.

И все же Рамон не мог помочь в самые плохие времена, когда Рафаэль возвращался в лагерь, переполненный горечью и саркастичными замечаниями.

— Агнес дю Сальм только что приехала из Такубайи, — сообщил Рафаэль Аманде как-то днем, наблюдая за ее реакцией с циничным весельем. — Ты помнишь свою подругу — ту, что была твоей компаньонкой, когда ты дрейфовала от одного любовника к другому? Она заставила глупого генерала убедить Диаса позволить ей поехать в штаб-квартиру Эскобедо.

И Агнес действительно приехала в нелепом ярко-желтом фиакре в сопровождении своей горничной и терьера Джимми. Ее появление в последний день апреля вызвало сенсацию.

— Ты прекрасно знала, что так и будет, — рассмеялась Аманда, найдя Агнес в уютной асиенде, где ее разместили. Она была безумно рада снова увидеть старую подругу. — Сколько женщин смогли бы проехать сотни миль по этой кишащей разбойниками дороге в таком экипаже, чтобы навестить своего раненого мужа?

— Да все, кто хочет довести дело до конца, когда эти посмешища-мужчины сидят и ждут приказов, — быстро парировала Агнес. — О, Аманда, я так рада снова видеть тебя! У тебя все в порядке? — Она импульсивно обняла ее, справилась о Стивене, а потом проворковала с Лукавой улыбкой: — Полагаю, ты нашла своего прекрасного хуариста — того, кто так долго делал тебя несчастной?

— Да, я нашла его.

— И он все еще делает тебя несчастной, как я вижу. — Агнес глубоко вздохнула и усадила Аманду рядом с собой на длинную кушетку в тени веранды. — Ну так расскажи мне, — предложила она, устраиваясь с ногами на кушетке и с возрастающим волнением готовясь слушать бесстрастное повествование Аманды о последних событиях.

— Но это же так ужасно! — воскликнула Агнес, когда Аманда закончила. — Почему он не верит правде?

Аманда пожала плечами и, сцепив руки на коленях, посмотрела мимо Агнес на двор асиенды.

— Не думаю, что он хочет поверить мне. Рафаэль — надменный мексиканец, отказывающийся показать, что у него есть чувства; к тому же сейчас ему проще этого не делать. Кроме того, тогда ему придется признать, что он ошибся и недооценил меня, а Рафаэль никогда этого не сделает.

— Что за глупость! И чем же тогда он такой идеальный? Праведное негодование подруги заставило Аманду рассмеяться.

— Хватит обо мне, Агнес. Скажи лучше, что с Феликсом и с императором!

— О, я не знаю, какова сейчас ситуация, Аманда, и не хочу даже думать об этом! Уверена, ты слышала, как плохи дела в городе. Люди дошли до того, что едят лошадей и мулов, воды и других припасов опасно мало. Маркес, этот трусливый предатель, бросив свою армию, бежал — и это после того, как предполагалось, что он соберет деньги и подкрепление! Я видела его, и могу подтвердить — этот человек вел себя так, словно он Бог, а император всего лишь его марионетка.

— Рафаэль говорит, что боевой дух в Керетаро сейчас очень низок, и там никто больше не верит в победу. Как это ужасно для них и как они, наверное, страдают!

— Я собираюсь встретиться с Хуаресом, — твердо заявила Агнес, — и буду молить его за всех них. Уверена, он не откажет мне.

— Но, Агнес, мне кажется, что Бенито Хуарес не тот человек, которого можно убедить сделать что-то, чего он не хочет делать, — возразила Аманда, заранее зная, что все ее попытки отговорить подругу будут тщетны.

Ранним утром следующего дня Агнес был предоставлен дилижанс, и вооруженный эскорт сопроводил ее в Сан-Луис для аудиенции с el presidente.

— Ей еще повезло, что ее не посадили под замок, — сухо заметил Рафаэль. — Но тут все дело в рыцарстве Эскобедо. Дю Сальм не только не был ранен, как она заявила, но принес нашей армии вреда больше, чем любой другой офицер, сражающийся за императора!

Аманда натянуто улыбнулась.

— Агнес очень решительна, — пробормотала она.

— Решительность не вернет ее сюда. Хуарес не удовлетворит ее просьбу и к тому же не позволит ей вернуться.

Уже на следующей неделе яростно нацарапанное письмо из Сан-Луиса подтвердило пророчество Рафаэля.

«Но мы скоро с тобой увидимся. Берегись Лопеса», — закончила Агнес свою записку, и Аманда нахмурилась. Лопес был доверенным генералом Максимилиана — тогда зачем Агнес упомянула его?

Максимилиан переехал из Серро в более удобное жилище в монастыре Ла-Крус. Император все еще настаивал, что будет выполнять свой военный долг, несмотря на плохое здоровье, и принц дю Сальм рассказывал нескольким офицерам, как однажды ночью он вдруг увидел Максимилиана, стоящего рядом с ним «с этой доброй, благожелательной улыбкой, которая согревает сердце».

— Ходят слухи, что по ночам он посещает траншеи, — сообщил Рафаэль Рамону и Аманде одним теплым майским днем. — Вооруженный только своим моноклем, Максимилиан разговаривает с солдатами и спрашивает, получают ли они полагающийся им паек.

— Это потому, что мексиканские офицеры склонны плохо обращаться с солдатами и оставляют себе часть их пайка и жалованья, — убежденно заявил Рамон. — Я это знаю, потому что когда-то был одним из них.

Храбрый, внимательный Макс, подумала Аманда. Как это похоже на него — обращаться с бедными простыми солдатами как с достойными людьми. Он делит с ними опасности и лишения, хотя мог требовать гораздо большего.

— Мендес и Мирамон на военных советах постоянно стремятся перегрызть друг другу глотки, — говорил Рафаэль, — обвиняя друг друга в предательстве. — Его янтарные глаза скользнули на Аманду, и когда она поймала его взгляд, то перестала лепить маисовую лепешку, каким-то образом догадавшись, о ком он говорит.

Вытянув перед собой длинные ноги, Рафаэль небрежно продолжал:

— Похоже, принц Сальм вызвался поехать без эскорта в Мехико, чтобы передать личное послание от императора офицерам австрийских полков, но каким-то образом его план был раскрыт. Неприятельское заграждение встречало его везде, где бы он ни пытался пройти, а орудия поставили на позиции, где их обычно не было. Принц Сальм все еще не подозревает, что в императорском окружении есть предатель, но нам-то лучше знать — верно, Аманда?

— И мы действительно знаем? — Ее подбородок взлетел вверх с явным вызовом, и Аманда посмотрела прямо в его прищуренные глаза, подзадоривая его произнести свой обвинения.

— Да, думаю, мы оба знаем. Твоего друга, Мигеля Лопеса, обуяли зависть и жадность. Этот Лопес доведет Ла-Крус до падения, потому что император доверяет ему настолько, что назначил его командовать там. И все же Лопес чувствует, что теряет расположение Максимилиана, потому что теперь принц Сальм стал постоянным компаньоном императора. Сальм часами остается, запершись с императором и обсуждая важные планы, в то время как Лопеса не допускают даже на военный совет. Глупая ошибка, ты не согласна?

— Этот вопрос требует ответа, Рафаэль? — Аманда пристально посмотрела на него. — И ты думаешь, я знаю ответ?

Рафаэль пожал плечами.

— Сейчас не важно, что ты знаешь. Они в отчаянной ситуации, доступ к воде им отрезан, и люди голодают. Всего несколько дней — и начнется эпидемия. Сейчас они сделают свой последний шаг, потому что просто вынуждены. — Он встал и со странным выражением лица посмотрел сверху вниз на Аманду. — Прошлой ночью я говорил с Лопесом, Аманда, и буду разговаривать с ним сегодня вечером в последний раз. Ему — к несчастью — удастся выйти из всего этого живым. А для тебя настало время сделать выбор.

Когда Рафаэль резко повернулся и вышел, Аманда, словно оглушенная, посмотрела ему вслед, не понимая, что он имел в виду.

— Рамон, неужели он считает, что я хочу уйти с Лопесом? Я презираю этого человека! Разве он этого не знает?

— Похоже, что не знает, — осторожно ответил Рамон. — И кому-то нужно ему это сказать.

— Предполагается, что я должна защищаться от обвинений, не имеющих под собой никаких оснований? Он сам придумал эти нелепости, так пусть с ними и живет! — Аманда была обижена и рассержена, не понимая, как Рафаэль мог хоть на мгновение подумать, что она предпочла ему такого человека, как Мигель Лопес. Сама эта идея смехотворна! Раз так, пусть потеряет сон, пусть немного помучается!

Сон Рафаэль не потерял, но стал раздражительным и злобным, до полуночи оставаясь в одиночестве. Будь проклята Аманда! Как могла она вести себя так невинно, когда он все знает? Он своими ушами слышал Лопеса, слышал его планы забрать с собой Аманду, когда Керетаро падет. Хуже всего, что Аманда согласилась с этими планами. Он дерзко прочитал записку, которую Лопес беспечно оставил на столе в прокуренном баре, где они встречались, а потом спросил сопровождавших Лопеса офицеров и узнал, что это записка от жены дона Фелипе Леона.

— Она без ума от полковника, amigo, как и все женщины! Я постоянно приношу ему записки, и по всей Мексике сеньориты рыдают по нему, — сказал один из офицеров.

Записка, подписанная только торопливо нацарапанной буквой «А» и говорящая о вечной любви, была согласием встретиться с Мигелем Лопесом после того, как империя падет.

Даже Мирамон теперь понимал, что Керетаро нельзя больше защитить. Впервые генералы согласились друг с другом в том, чтобы попытаться прорваться со всем гарнизоном в надежде добраться до Сьерра-Корда и побережья. Прорыв назначили на полночь четырнадцатого мая, но место решили не объявлять до самого последнего момента, чтобы предупредить возможное предательство. Три тысячи родичей Томаса Мехиа, живущих в городе, собирались занять позиции, оставленные гарнизоном, и отвлечь внимание врага ружейным огнем. На рассвете они бросят оружие и вернутся по домам. Это был безумный, безрассудный план с хорошими шансами на успех.

Рафаэль уехал, не увидев Аманду; пришпорив коня, он направился к городским стенам. Если, вернувшись, он застанет ее, в прощании нет нужды, а если нет — он не хотел с ней прощаться.

Полковник Лопес должен был встретиться с ним, и Рафаэль ждал у самых позиций хуаристов. Накануне вечером Лопес и Рафаэль тайно встречались с Эскобедо. Генерал Эскобедо потребовал безоговорочной сдачи города. Если Лопес согласится сдать Ла-Крус, ему были обещаны свобода, жизнь и три тысячи унций золота. Алчность и трусость побудили полковника согласиться, и император был приговорен. Несмотря на то что это обещало окончание войны, Рафаэль не мог не чувствовать отвращения к Лопесу — ведь полковник предал человека, который ему доверял.

Когда Лопес пересек линию обороны, он сообщил Рафаэлю, что Мехиа попросил еще двадцать четыре часа отсрочки, чтобы организовать своих людей, и император согласился.

— Теперь ничто не стоит на вашем пути, — самодовольно заявил Лопес, и Рафаэль едва сдержался, чтобы не ударить его.

Было еще темно, когда Рафаэль пробрался вслед за Лопесом в Ла-Крус. Они опрокинули одно из орудий форта, в то время как люди из отборного полка Эскобедо проникали через проем в стене; их серые мундиры сливались с ночными тенями. Нигде не было ни намека на «Полк императрицы», и отряд, в чью обязанность входило защищать вход в Ла-Крус, тоже исчез.

Лопес и следовавший за ним по пятам Рафаэл побежали в спальню принца Сальма, крича:

— Быстрее! Спасайте императора; враг в Ла-Крусе! Принц Сальм едва успел схватить саблю и засунуть за пояс пистолеты, когда Грилл, камердинер императора, вошел и пригласил его к Максимилиану. Доктор Бах прибежал следом за обезумевшим от горя камердинером, громко вопрошая, что случилось.

Сальм выбежал на площадь и, к своему удивлению, обнаружил ее совершенно пустой. Зловещая тишина заполняла все вокруг. Когда он помчался назад к императору, тот встретил его спускающимся по лестнице в шинели и с пистолетами в руках. Позади Максимилиана шли старый генерал Кастильо и его секретарь Блазио. Рафаэль, оставаясь незамеченным, прислонился к двери и наблюдал, как Сальм бежит к императору.

— Скорее, ваше величество, нельзя терять ни минуты! — возбужденно выкрикнул он, выхватывая у Максимилиана пистолеты и за руку ведя его к выходу.

Они едва успели добраться до двери, как наткнулись на солдат-республиканцев, среди которых находился Лопес, — все они собрались вокруг юного полковника. Сестра этого полковника была фрейлиной императрицы, и его семья много сделала для империи, так что он хорошо знал Максимилиана; но все же, когда солдаты попытались преградить императору путь, он громко крикнул:

— Пропустите их. Это мирные горожане.

В полной военной форме Сальм и Кастильо спокойно прошли вместе с императором.

Рафаэль незаметно последовал за ними и видел, как Максимилиан и остальные направились к окраине города. Он мог бы крикнуть, мог бы арестовать их, но почему-то не сделал этого. Несмотря на свою политическую несостоятельность, Максимилиан был хорошим человеком, но Рафаэль сомневался, согласится ли Хуарес освободить его, и ему не хотелось увидеть казненным императора, который оказался жертвой политических махинаций и своего собственного тщеславия, считая, что мексиканцы желают видеть своим императором иностранца.

Рафаэль даже почувствовал восхищение, когда Лопес снова подошел к императору, умоляя его укрыться в доме дона Карлоса Рубио, банкира, но Максимилиан отказался.

— Я не стану прятаться, — холодно заявил он, проходя мимо одной из своих полностью оседланных лошадей, которую держал грум. Лопес думал, что император сбежит, но недооценил его характер.

К моменту, когда Максимилиан и его спутники достигли Серро, солнце уже поднялось, они видели, как вражеские войска заполняют город, а их собственные солдаты бросают оружие и сдаются. Сбежали все, кроме одного батальона, оставшегося защищать Серро. Мехиа с несколькими своими телохранителями и небольшим отрядом кавалерии смог последовать за ними, но Мирамон был ранен.

Когда Рафаэль развернулся и пошел обратно к центру города, только несколько сотен солдат отчаянно защищали покрытую кактусами скалу последней цитадели императора, в то время как вокруг них со всех окружающих холмов батареи открыли огонь, а пехота и кавалерия постепенно окружили холм. Керетаро сдался.

— Это было неизбежно, Аманда, — холодно сказал Рафаэль, подавая ей чистый кусок ткани. — О ком ты плачешь — о Лопесе?

— Будь ты проклят! — Она зло посмотрела на него, вытирая глаза и почти ненавидя его в этот момент. — Бессердечный изверг! Ты знаешь, что при дворе Максимилиана у меня были друзья, и сейчас я думаю о Максе и о бедной Карлоте…

— А разве не о своем бывшем любовнике? Интересно, был бы он разочарован, если бы узнал об этом? — резко бросил Рафаэль.

Не понимая его необычной жестокости, Аманда вскочила на ноги и выкрикнула:

— Он никогда не был моим любовником! Почему ты не веришь в это, черт тебя возьми?

— Ты знала, что я помогал Лопесу предать его императора? Я был с ним. И ради Бога, Аманда, не смотри на меня, словно раненый котенок! Ты что, хотела, чтобы эта война продолжалась вечно? Когда-нибудь ее надо было прекратить, и это был единственный выход. Твой отважный глупый Максимилиан никогда бы не сдался и не отрекся, и с каждым днем гибло бы все больше людей.

Бросив на землю сигарету, Рафаэль раздавил ее каблуком сапога, думая про себя, что он действительно не выносит предательства. Его от этого просто тошнит, точно так же как скручивает внутренности от одного только упоминания о Мигеле Лопесе.

Почему же он продолжает сейчас мучить Аманду, обвиняя ее в том, чего, он знает, она не совершала? Может быть, он просто хотел услышать ее полные злости опровержения, ее гневные слова, которые ранят его и заставят истекать кровью? Он заслужил это. Он заслужил все, что бы она ни сказала, когда он признается, что знает правду.

Ему понадобилось все самообладание, чтобы не пристрелить Лопеса, когда тщеславный полковник, смеясь, упомянул некую даму, чье сопротивление ему еще не удалось сломить.

«Но я это сделаю, — бахвалился Лопес. — Я найду ее, как только все это закончится! Ах, у нее лицо ангела, amigo, а ее муж далеко. Да и все равно скоро он не будет иметь никакого значения, потому что он на стороне Максимилиана. Может быть, я даже смогу купить Каса-де-Леон, а? Тогда эта строптивая леди уступит мне…»

Лопес какое-то время подозревал, что Рафаэль и Эль Леон — один и тот же человек, и его ядовитые замечания были полны коварных лживых намеков, — об этом однажды вечером сообщил Рафаэлю Рамон. Эта информация так потрясла Рафаэля, что он молча слушал, как Рамон выговаривает ему за жестокое обращение с Амандой.

— Она не заслужила ни одного из ваших обвинений, Эль Леон, и, по моему мнению, вы должны извиниться перед ней. — Рамон тяжело дышал, как будто после бега, его темные брови сошлись на переносице от отчаянной ярости. — Каковы бы ни были причины, но Лопесу удалось обмануть вас!

Еще долго после того, как Рамон вышел и оставил его одного в темной хижине, Рафаэль сидел и тупо смотрел в пространство. Он должен был понять, что слишком скептически относился к истинным чувствам Аманды, слишком легко поверил в ее двуличность и, может быть, слишком опасался собственной реакции.

Но даже теперь, когда он знал, какой-то бесенок по-прежнему заставлял его оставаться сдержанным и безразличным, не говорить ей, что он знает о ее невиновности. Проклятие! Все эти обвинения и инсинуации, которые он обрушил на нее, — должно быть, он сошел с ума от ревности. Как только он приведет свой отряд в Сан-Луис и получит разрешение, сразу же уедет, взяв с собой Аманду, и, может быть, им удастся все уладить между собой. Он оказался упрямым болваном, не слушал, когда Аманда пыталась рассказать ему о Лопесе, и теперь не знал, как признаться в своей неправоте. Даже записку, которую он видел, написала какая-то любовница Лопеса по имени Анхелия, а вовсе не Аманда, и Рафаэль понимал, что снова поспешил сделать неправильный вывод, как делал это уже много раз.

Глава 20

— Куда мы все-таки едем? — снова спросила Аманда, подгоняя своего усталого скакуна.

— А это имеет значение? — Рафаэль натянул поводья и, остановив коня, приставил ладонь ко лбу, глядя вперед. — Я думал, ты хотела остаться со мной.

В замешательстве Аманда смотрела на него, пытаясь разгадать это его новое странное настроение. Сегодня ранним утром они уехали из окрестностей Керетаро, а Рафаэль так и не ответил ни на один из ее вопросов и даже почти не разговаривал с ней. Правда, его ставшая привычной враждебность и едкий сарказм, казалось, тоже остались позади. В какую новую игру он теперь играет?

Стивен зашевелился в ее руках и заплакал, и она переложила его к себе на колени. Малыш стал очень подвижным, и Аманде было все труднее одновременно держать его и ехать верхом, а передохнуть удавалось, только когда он спал, привязанный шарфом к ее телу.

— Давай я подержу его, — сказал Рафаэль. Прежде чем изумленная Аманда успела открыть рот, чтобы ответить, он взял Стивена, устроил громко протестующего ребенка на согнутой руке, твердо приказав ему замолчать.

Янтарные глаза, почти такие же, как у него, удивленно уставились на Рафаэля. Стивен засунул пухлый кулачок в рот и действительно успокоился. Вскоре малыш заснул, его маленькая головка покачивалась при каждом шаге лошади Рафаэля.

— Ловко у тебя получилось, — заметила наконец Аманда, и Рафаэль самодовольно улыбнулся.

Весь прошедший месяц Аманда провела в лагере под Керетаро, где Рафаэль оставил ее с Рамоном, когда поехал с Эскобедо в Сан-Луис помогать разбираться в запутанных политических делах. Он вернулся только накануне вечером и о своей поездке не сказал почти ничего.

Еще несколько миль они ехали молча по проселочным дорогам, местами больше похожим на едва заметные тропинки, стараясь держаться подальше от больших дорог, кишащих бандитами всех мастей.

— Даже со смертью Максимилиана война еще не закончилась, а я не хочу испытывать судьбу больше, чем это необходимо, — сказал наконец Рафаэль, и Аманда согласилась. Боже, трудно поверить, что Макса казнили. Хуарес был непреклонен и отказал просьбам всей Европы и Соединенных Штатов проявить милосердие к императору.

Даже пылкие мольбы Агнес дю Сальм были отвергнуты. Четырнадцатого июня военный суд Мексики объявил смертный приговор Максимилиану, Мирамону и Мехиа. Хуарес отказал в помиловании, но по просьбе барона Магнуса, министра Пруссии, пожаловал им три лишних дня жизни, чтобы приговоренные могли уладить свои дела, проститься с родственниками и исповедаться.

Принц и принцесса Сальм проявили себя истинными друзьями несчастного императора, и Феликс Сальм готовил для него побег, но тщетно, потому что Максимилиан отказался в этом участвовать. Феликс оставался в тюрьме, а Агнес приказали покинуть город в сопровождении вооруженной охраны. Как обычно, неукротимая Агнес не позволила себя запугать, встретив ледяной сарказм генерала Эскобедо с гневным пренебрежением, и заявила, что она не сделала ничего, чего могла бы стыдиться, и ничего, чего он бы не сделал на ее месте. Она защищалась очень ловко, и Эскобедо однажды обмолвился, что «предпочел бы встретиться лицом к лицу с целым батальоном сторонников императора, чем с разъяренной принцессой Сальм».

Пока Агнес сражалась за императора, Максимилиан терпеливо ждал в своей камере рядом с Мирамоном и Мехиа. Он покорился судьбе, а узнав, что, послухам, Карлота умерла в Европе, даже почувствовал какое-то странное успокоение.

«Как я только что узнал, моя бедная жена освободилась от страданий, — писал он в письме австрийскому министру барону Лаго. — Это известие хотя и разрывает мне сердце, но в то же время невыразимо утешает». Максимилиан не хотел оставлять сумасшедшую и беспомощную жену, и так никогда и не узнал, что Карлота все еще жива.

Когда казнь, сначала назначенная на три часа дня четырнадцатого июня, была отложена, появился проблеск надежды. Ночью восемнадцатого июня принцесса Сальм вернулась в Сан-Луис-Потоси и, ворвавшись в комнату президента, упала к ногам Хуареса и стала умолять его пощадить императора. Он попытался ее поднять, но Агнес вцепилась в его колени, говоря, что не двинется, пока ее просьба не будет удовлетворена.

— Мадам, — печально произнес Хуарес, — мне горько видеть вас на коленях. Но даже если бы все короли и королевы Европы были на вашей стороне, я не мог бы сохранить ему жизнь. Это не я, это мой народ хочет его смерти, и если я не выполню их волю, люди сами заберут его жизнь. И мою тоже.

Феликса дю Сальм-Сальма пощадили, но в четверть восьмого девятнадцатого июня Максимилиан, Мирамон и Мехиа стояли на Серро-де-лас-Кампаньяс — холме Колоколов — перед лицом своих палачей и города Керетаро. Максимилиан в последний раз посмотрел на крытые черепицей здания, барочные башни, апельсиновые рощи и сады Керетаро, потом дал каждому из семи палачей по золотой унции и попросил их целиться получше. Последние слова, которые он выкрикнул по-испански, были: «Viva Mexico! Viva Independencia!»[32] Блеснула сабля и раздались выстрелы. Австрийская империя в Мексике прекратила свое существование.

— Теперь ты скажешь, куда мы направляемся? — спросила Аманда, когда они остановились на ночлег. Она стояла на коленях около небольшого костерка, быстрыми искусными движениями лепила маисовые лепешки и укладывала на шипящую сковородку.

Наблюдая за ней, Рафаэль подумал, как сильно она изменилась. Это была уже не та девушка, что приехала в горный лагерь два года назад. Теперь Аманда стала более уверенной, обрела особенную манеру держаться, которой он восхищался. Она блистала при дворе Максимилиана, как будто для этого и родилась, украшая его своим присутствием. Но также легко она могла приспособиться к отсутствию земных благ, что и доказала за прошедшие месяцы. Хорошее качество, подумал Рафаэль, поскольку более чем вероятно, что в материальном смысле он сможет дать ей очень мало.

Каса-де-Леон теперь отойдет государству. У него нет никаких законных прав на асиенду, поскольку все его попытки отыскать свидетельство о браке между отцом и матерью не увенчались успехом. Годы публичных заявлений Фелипе о том, что его брат — незаконнорожденный, обернутся против него, если только Хуарес не захочет проявить снисхождение, что весьма сомнительно. Разумеется, Хуарес благодарен Рафаэлю за верность и помощь, но ему вряд ли понравится идея расстаться с таким лакомым куском.

Ничто больше не имело такого значения, Как прежде.

И все же единственное, что было важно сейчас, это Аманда и ребенок — его ребенок. Он удивлялся, почему вообще когда-то сомневался в этом. Глупая гордость и упрямство. К тому же он не хотел поддаваться эмоциям. Знал ли он на самом деле, что такое любовь? Нет, но он точно знал, что должен удержать Аманду любой ценой, должен убедить ее остаться с ним. Или это и есть любовь?

Они могут вернуться в Буэна-Виста. Соединенные Штаты не будут спешить предоставлять убежище сторонникам императора, и это даст ему время осуществить свой план. А если в Техасе ничего не получится, есть множество других мест, куда они могут поехать вместе.

— Ты останешься со мной, Аманда. — Он говорил очень тихо, и Аманда встретила спокойный взгляд его золотых глаз.

— Что… что ты сказал, Рафаэль?

Неужели… Нет, она не ослышалась. Когда он повторил свои слова, добавив, что они больше никогда не расстанутся, Аманда задержала дыхание, прикусив нижнюю губу; ее синие глаза стали огромными, как озера.

— Да, Рафаэль, конечно, я останусь с тобой, — задыхаясь, прошептала она. — А ты… ты уверен?

Почему она спросила об этом? Что, если он скажет «нет» или рассмеется и заявит, что это просто шутка? Но нет, Рафаэль не шутил; он кивнул и подтвердил свои слова.

Заплакав, Аманда села на землю с недоделанной лепешкой в руке, не замечая, что кукурузная мука пачкает ее руки и юбку, забирается в нос и размазывается по лицу, когда она вытирает слезы.

— Ну а теперь почему ты плачешь? — Голос Рафаэля звучал раздраженно и нетерпеливо. Он протянул ей чистый кусок ткани, бормоча, что у нее никогда не бывает носового платка.

— Это потому что, — пробормотала она сквозь слезы, — потому, что… мне кажется, я счастлива.

— Что ж, Боже помоги нам, если ты когда-нибудь узнаешь наверняка! Мне придется достать тебе целый вагон носовых платков.

Тут Рафаэль оказался рядом, взял ее за подбородок и, повернув к себе, коснулся ее рта своими теплыми губами, нежными и ласкающими.

— У тебя вкус тортильи, — пробормотал он ей в ухо, и его рот двинулся вниз по шее к плечу, лаская, дразня, даря неизъяснимое наслаждение. И на этот раз Аманда ответила без всяких оговорок.

— Техас, — через несколько минут пробормотал Рафаэль; его сильные загорелые руки блуждали под ее свободной рубашкой, лаская атласную кожу, и это было так знакомо и так драгоценно для него.

Аманда, откинув назад голову и закрыв глаза, задержала дыхание, когда его пальцы добрались до ее соска, и легко выдохнула, заставляя себя сосредоточиться на том, что он говорит, а не что делает.

— М-м… что это значит, Техас?

— Я везу тебя в Техас, в Буэна-Виста. — Его рот скользил по ее уху, язык рисовал влажные круги и заставлял ее трепетать.

— Как мило, — удовлетворенно ответила Аманда, выгибаясь ему навстречу. Ее голова опять откинулась назад, когда его губы спустились к впадинке на шее, где пульс отбивал бешеный ритм. — Техас, Мексика, Теннесси — любое место будет милым, если я с тобой, Рафаэль.

На этот раз Рафаэль понял значение ее слов: ей не важно где, лишь бы вместе. Он поймал себя на том, что обещает, по-испански и по-английски, никогда больше не покидать ее.

Звуки ночных птиц смешались с разговором двух возлюбленных, и когда брызжущий искрами и потрескивающий костер наконец превратился в тлеющие угли, ни Рафаэль, ни Аманда этого не заметили. Ничто больше не существовало, кроме огня между ними, пламени, которое занялось много месяцев назад и все еще горело так ярко.

На гребне холма, глядящего на заброшенную проселочную дорогу, несколько вооруженных всадников наблюдали за сценой внизу. Наконец один из них нерешительно заговорил не зная, какую реакцию это может вызвать:

— Нам ехать дальше, сеньор?

Темная голова зло, нетерпеливо качнулась, и тот человек, что заговорил, запоздало заметил руки, сжимающие поводья так крепко, что побелели костяшки пальцев. Теперь он уже жалел о своем поступке и надеялся, что сеньор забудет о его оплошности.

Прошло много времени, прежде чем сеньор пошевелился; его взгляд был устремлен на пару внизу, и лишь слабый свет луны освещал его лицо. В эти моменты темные глаза горели убийственным огнем, и его спутник неловко пошевелился в седле.

— Мы пока понаблюдаем, — наконец ответил сеньор, обращаясь к говорившему, — а утром возьмем их.

— Si. — Мужчина судорожно сглотнул. — Si, дон Фелипе, как скажете.

Это был еще не первый луч рассвета, еще даже не слабая перламутровая дымка, возвещающая о приближающемся восходе, но Рафаэль уже проснулся. Каждый нерв его тела дрожал от напряжения.

Чуть приподняв темную голову с расстеленного на земле одеяла, Рафаэль вгляделся в окружающие их тени. Костер погас, и от него осталась только зола. На скалах и холмах вокруг них он почувствовал какое-то движение, уловил слабый звук металла, царапнувшего камень, и хруст сапог по гравию.

Но как ни быстро он перевернулся, чтобы схватить ружье, лежащее рядом с одеялом, ему это не удалось.

— Alto, seсor! Не вынуждайте меня стрелять прямо сейчас. — Смертоносное дуло ружья было всего в нескольких дюймах от его лица, и казалось, что сам воздух вокруг них вдруг ощетинился блестящими стальными стволами, расположившимися полукругом.

— Рафаэль? — Сонное бормотание Аманды превратилось н испуганный вдох, когда она открыла глаза и увидела окруживших их мужчин.

— Похоже, у нас непрошеные гости. — Голос Рафаэля спокоен и холоден, а сжавшие ее руку пальцы заставили двигаться, когда она хотела потянуться к все еще спящему неподалеку Стивену.

Один из незнакомцев приблизился и стал пристально смотреть на полуприкрытую пару. Что-то в нем показалось Аманде смутно знакомым. Только когда он заговорил, она узнала его, и ее глаза расширились от ужаса.

— Вот мы и встретились снова, брат. Вижу, тебе удалось найти мою блудную жену.

— Si, Фелипе, и я собираюсь оставить ее у себя.

Нет, это не может быть Фелипе! Не сейчас, когда они так близки к тому, чтобы наконец-то покинуть Мексику, так близки к свободе, к возможности не оглядываться постоянно по сторонам.

Один из мужчин рывком поднял ее на ноги, и она порадовалась, что, замерзнув ночью, надела платье, потому что он прижал ее спиной к себе, удерживая ружьем.

— Похоже, это я получу ее сейчас, — злорадно заявил Фелипе. — Что скажешь, Рафаэль?

— Ты не смог удержать ее раньше — думаешь, получится теперь? — Рафаэль медленно откинул одеяло и встал, высокомерно глядя на брата, его львиные глаза излучали вызов. Его грудь была обнажена, гладкие мускулы перекатывались под золотистой кожей, когда он стоял, расставив ноги и небрежно засунув большие пальцы рук за пояс брюк.

Лицо Фелипе угрожающе потемнело, и он зло уставился на своего сводного брата. Вся ненависть прошедших лет пылала в его черных глазах. Ружье взметнулось вверх, деревянный приклад врезался Рафаэлю в подбородок, заставив пошатнуться и сделать шаг назад.

Быстрая реакция Рафаэля превратилась в вихрь движений, когда он повернулся на пальцах, чуть согнувшись, и левой рукой рванул ружье из рук Фелипе, в то время как кулак правой обрушился на его челюсть. Через несколько секунд он уже держал «винчестер» нацеленным в грудь Фелипе, и, когда тот сел, потирая подбородок и щурясь, первое, что он увидел, — черное дуло ружья в нескольких дюймах от лица.

— Подожди, не стреляй сейчас, Рафаэль, иначе пострадает Аманда, — мягко произнес Фелипе, и на его губах появилась холодная улыбка.

Человек, державший Аманду, ухмыльнулся и подвинул ствол ружья так, что он оказался на горле Аманды. Медленно потянул, перекрывая ей дыхание. Ее глаза расширились, но она не издала ни звука, надеясь, что Рафаэль проигнорирует угрозу и выстрелит, закончив жестокую игру Фелипе. От недостатка воздуха в легких все перед глазами Аманды поплыло, и она услышала, как Рафаэль проворчал, что сдается, затем раздался лязг брошенного ружья.

Освобожденная, Аманда рухнула на землю, хватая ртом воздух. Запрокинув голову, схватившись руками за покрытое синяками горло, она сглотнула, превозмогая боль, как в тумане слыша насмешливые слова Фелипе:

— Отвечая на твой вопрос, брат, скажу, что буду держать ее столько, сколько захочу.

Фелипе рявкнул на своих людей, отдавая приказы, и они поспешили подчиниться.

Аманде связали руки тонкими кожаными ремнями, больно врезавшимися в кожу, и посадили на торопливо оседланную лошадь. Она смотрела безумным взглядом то на Стивена, все еще лежавшего на одеяле, то на Рафаэля, которому связывали руки трое мужчин.

— Посмотрим, как быстро он поспеет за нами пешком, — сказал Фелипе, не обращая внимания на испуганный крик Аманды. — Тащите его, если не сможет идти.

— Фелипе! — Аманда крепко вцепилась в широкую луку седла и заставила лошадь двинуться вперед, пока ее не остановил один из завернутых в серапе мужчин. — Пожалуйста… por favor… отпусти нас. Ты можешь оставить себе и Буэна-Виста, и Каса-де-Леон — все! Только отпусти нас…

— Боюсь, от твоего слова ничего не зависит. Хуарес распорядится моей асиендой без твоего согласия или моего — то есть тем, что останется от нее, когда я закончу. Ну а я распоряжусь тобой. — Его черные брови изогнулись, и он подвел свою лошадь так близко, что только Аманда могла слышать его слова. Он шипел, как гремучая змея, готовая напасть. — Ты все еще моя жена, Аманда, и, как единственный переживший тебя наследник, я в любом случае получу Буэна-Виста. Так что видишь, тебе действительно нечем крыть.

Он отъехал от нее, бросив через плечо приказ взять только женщину, а ребенка оставить.

Долгое время крошечное личико Стивена было последним, что Аманда могла ясно вспомнить; он сидел, испуганно глядя, как исчезает вереница всадников, а стервятники уже выжидающе кружились в утреннем небе. Сначала она исступленно билась, пытаясь соскочить с лошади, отчаянно звала ребенка, пока Фелипе раздраженно не приказал заставить Аманду замолчать. На ее голову обрушился кулак, и все погрузилось в черноту.

Кто-то кричал. Низкий стон не прекращался, как будто человек мучился от боли. Кто это? — словно в тумане подумала Аманда, с трудом выбираясь из медленно отступающей тьмы. У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что это ее стоны. Слезы все еще катились по щекам, и она давилась всхлипами, вспоминая своего ребенка. Стивен брошен в холмах умирать… Боже, как она хотела убить Фелипе! Ярость постепенно вытесняла горе, каким-то образом придавая ей сил.

— Успокойся, querida.

Аманда вздрогнула от удивления, потом медленно повернула голову и в сумрачном свете шипящей лампы, подвешенной на ветке дерева, увидела Рафаэля, вернее только его тень.

— Где мы? — Она облизала потрескавшиеся пересохшие губы и зажмурилась от внезапного приступа боли, когда попыталась резко повернуть голову. Потом, не дожидаясь ответа, решительно добавила: — Я убью этого ублюдка!

— Нет, Аманда, предоставь это мне, — ответил он так тихо, что ей пришлось напрячь слух, чтобы услышать эти холодные жестокие слова. — Я убью Фелипе, как мне давным-давно следовало сделать, прежде чем он смог повредить стольким невинным людям. — Помолчав, Рафаэль продолжил: — Мы недалеко от Каса-де-Леон. Думаю, Фелипе планирует убить нас там, но я собираюсь изменить его планы.

— Мой ребенок, Рафаэль, — всхлипывая, прошептала Аманда, — он убил моего ребенка…

— Я знаю, любимая, знаю. Это был и мой ребенок тоже, и Фелипе заплатит… Он заплатит за все.

Следующие два дня стали кошмаром для Аманды, ее острая, разрывающая душу скорбь по Стивену сначала уступила место какому-то смиренному оцепенению, а потом превратилась в мрачную решимость. Она выживет и проживет достаточно долго, чтобы увидеть, как Фелипе умрет за то, что убил ее ребенка.

Они долго скакали, погоняя взмыленных лошадей по каменистым тропинкам, служащим вместо дорог, пока Аманде не стало казаться, что она никогда больше не коснется ногами земли. Удивительно, но Рафаэль как-то держался; иногда он падал и его волокли, но ему все же удавалось снова подняться и продолжать двигаться. Сила и мрачная решимость Рафаэля приводили Фелипе в ярость, — он хотел увидеть брата сломленным.

— Ты еще будешь молить о пощаде, — сказал он однажды, подойдя к костру, когда они остановились на ночлег.

Рафаэль поднял свою темную голову, янтарные глаза сузились от ненависти.

— Тебе не удастся сломить меня, Фелипе, и ты всегда это знал, — ответил он коротко, потому что язык его распух от жажды, губы высохли и потрескались.

— Нет? — Руки Фелипе стиснули чашку, которую держал, губы поджались. — Ты никогда не сдавался, никогда не отклонялся от своей цели, а, Рафаэль?

— А зачем? Человек делает то, что считает правильным, а не то; чего от него хотят другие. — Рафаэль чуть повернул голову. Аманда, точно так же связанная, сидела вплотную к стволу мескитового дерева; ее лицо выглядело мертвенно-бледным в сумерках.

Проклятие, он чувствовал себя таким беспомощным; на теле не осталось живого места. Когда его тащили за лошадью, солнце в небе казалось ему раскаленным огненным шаром, жгущим глаза и покрывающим ожогами лицо, плечи и руки. Острые камни рвали его босые ноги и врезались в колени, когда он падал, а кровоточащие раны привлекали тучи жужжащих насекомых.

Но боль и неудобства ничто в сравнении с пламенем ненависти, которую он чувствовал к брату; они словно исчезали рядом с его пылающей жаждой мщения. Рафаэль собирался убить Фелипе, даже если это будет стоить ему собственной жизни, но он не мог рисковать Амандой. Черт, ситуация просто невыносима! Ему едва удавалось сосредоточиться и обратить внимание на Фелипе, когда тот пнул его носком начищенного сапога. Только Фелипе стал бы полировать до блеска свои высокие сапоги, путешествуя по этой ужасающей стране за много миль от ближайшей деревни, подумал Рафаэль, криво усмехнувшись.

— А ты сломаешься, — вкрадчиво спросил Фелипе, — если жизнь твоей женщины будет в опасности, Рафаэль? — Холодная улыбка скривила его губы.

Несмотря на жару, холодок пробежал по спине Рафаэля. Он ожидал этого с тех пор, как Фелипе захватил их, и все еще не знал, что делать. Но он должен ответить.

— Ну так как? — произнес Фелипе, делая знак одному из своих людей схватить Аманду.

Она подавила крик, когда ее, рванув за волосы, подняли на ноги; вызов и ненависть сверкали в сапфировых глазах, блестящих от слез и боли.

— Нет, он не сломается, дон Фелипе, — заявила она, когда ее вытолкнули вперед по каменистой, заросшей кактусами земле. — Я бы не осталась с мужчиной, который будет умолять подонка сохранить жизнь ему или мне. — Ее глаза встретились с глазами Рафаэля. — Ты все равно не отпустишь нас, — смело продолжала она, гордо глядя в лицо Фелипе. — Если мы должны умереть, это будет достойная смерть.

Фелипе стиснул зубы от бессильного гнева. Он понял, что не сможет заставить этих двоих произнести слова, которые хотел услышать.

— Посмотрим, какими храбрыми вы будете, когда настанет время встретиться со смертью. — Он внезапно повернулся и ушел из лагеря.

— Ты правильно поняла его, — тихо заметил Рафаэль, восхищаясь смелостью Аманды. — Но не думай, что игра закончена, querida, все еще впереди.

— Я знаю, Рафаэль, я знаю, — удалось ей ответить прежде, чем ее оттащили назад к мескитовому дереву и бросили на землю. Ничего, Рафаэль найдет способ освободить их…

Каса-де-Леон сверкала огнями, словно ожидая их, когда поздним вечером прибыл маленький караван. Витые железные ворота главной подъездной дорожки отворились со скрипом, пропуская усталых всадников и лошадей.

— Отведите пленников внутрь, — приказал Фелипе, спрыгивая с лошади, — и привяжите в главном зале.

Никто не вышел приветствовать их, и Аманда, когда ее грубо стаскивали с лошади, заметила, что асиенда выглядит зловеще заброшенной. Где же слуги? — тревожно подумала она, надеясь увидеть сочувствующее лицо среди ничего не выражающих лиц людей, сопровождавших Фелипе. Но похоже, никто не заметил их приезда.

Аманду и Рафаэля провели через двойные двери в знакомый темный холл со странными тенями. Когда их глаза привыкли к сумраку, стало ясно, что асиенду недавно ограбили: мебель перевернута и разбита, оставшиеся вещи свалены у стен.

Зал был хорошо освещен, в огромном камине пылал огонь, на каждом столе стояли зажженные лампы. Когда пленников толкнули в кресла и связали еще крепче, Аманда взглянула на Рафаэля и, кусая губы, с болью увидела раны и синяки на его теле. Невероятно, но ему удалось выжить после двух дней бега за лошадью. Его босые ноги кровоточили, а спину и грудь покрывали рубцы от кожаных кнутов, которыми его хлестали, чтобы заставить идти быстрее. Фелипе с удовольствием наблюдал за ними, и на его губах блуждала злобная улыбка. Будь он проклят! Конечно, он не сможет победить, но, похоже, здесь нет никого, кто поможет им.

— С Хорхе случился… несчастный случай, — сообщил им Фелипе, входя с бокалом бренди в руке, — так что, боюсь, вам не от кого ждать помощи. А вы на это надеялись, я полагаю? Возможно, вам удастся упросить Консуэлу помочь вам. — Фелипе улыбнулся мексиканке, которая подошла к нему и прильнула к его плечу.

— Не хочешь ли попробовать? — промурлыкала Консуэла, глядя на Аманду ликующим взглядом, от которого той захотелось плюнуть ей в лицо. — Но нет — нечего и пытаться! — Смех Консуэлы эхом разлетелся по комнате. Аманда смотрела на нее с каменным выражением лица, не позволяя дрогнуть даже реснице.

— Какая жалость, — произнес Фелипе, вздыхая от притворного разочарования. — Похоже, вам все-таки придется умереть. — Он махнул рукой в сторону разбитой мебели, наваленной грудами вдоль стен. — Когда это все загорится, у вас будет немного времени, так что советую попрощаться сейчас. Нет? — Они молчали, и он, пожав плечами, повернулся, увлекая за собой Консуэлу. — Что ж, предоставляю вас судьбе.

Подойдя к камину, Фелипе достал горящую мескитовую ветку и поднес огонь к первой куче сломанной мебели — разбитым изысканным креслам и столикам Людовика XVI. Не сразу, но обломки все же занялись оранжевым и красным пламенем, потрескивая и шипя. В воздух потянулись спирали дыма.

— Приготовь лошадей, Консуэла, — бросил Фелипе через плечо, идя к следующей груде мебели. — Это не займет много времени.

Подобрав длинные юбки, Консуэла взглянула на Аманду и Рафаэля с победоносным видом и быстро вышла из комнаты, захлопнув дверь.

— Чувствуете жар? — спросил Фелипе, поджигая очередную кучу. — Скоро здесь будет гораздо жарче, так что кожа ваша начнет сворачиваться, как бумага. Даже кровь закипит, когда пламя…

Внезапно снаружи прогремел взрыв, во дворе послышались выстрелы. Бормоча проклятия, Фелипе поднял голову.

— Хуаристы! Не может быть, — бормотал он, хватаясь за тяжелую драпировку, закрывающую окно, потом бросил ее, когда жадное пламя охватило ткань. Он швырнул горящую ветку через комнату и бросился к двери, достигнув ее почти в тот же момент, что и Рафаэль.

Кулак Рафаэля врезался в челюсть Фелипе, запрокидывая его голову. Яростно, свирепо Рафаэль бил Фелипе, не замечая быстро распространявшегося пламени, игнорируя все, кроме примитивного желания убить. Его запястья кровоточили, изодранные попытками вытащить руки из грубых веревок; кровь капала на пол при каждом движении. Наконец крики Аманды прорвались сквозь окутавший его кровавый туман ярости, и Рафаэль остановился, позволив почти потерявшему сознание Фелипе рухнуть на пол, а затем бросился к Аманде.

— Скорее, — бормотал он, разрывая узлы, привязывавшие ее к креслу, — выбирайся отсюда.

— Но как же ты? А он? Пойдем вместе…

— Иду, иду! — рявкнул Рафаэль, но Аманда все медлила, глядя на него огромными глазами, полными мрачного предчувствия.

Жадное пламя лизало мебель и ковры, все еще расстеленные на полу, когда Аманда, подчинившись, распахнула дверь и, спотыкаясь, бросилась в коридор. Едкий дым жег ей глаза и горло, и она закашлялась, нащупывая дорогу по длинному задымленному холлу. Должно быть, огонь бушевал и в других комнатах. Фелипе явно не шутил, решив уничтожить асиенду вместе со своим братом и женой.

Злобные крики и выстрелы все еще слышались, подсказывая Аманде дорогу к выходу. Когда она появилась в клубах дыма, вырывающихся из двойных дверей асиенды, ее тут же схватили. Инстинктивно Аманда попыталась вырваться, отбиваясь руками и ногами, и остановилась, только когда услышала знакомый голос Рамона у своего уха.

— Рамон! — Она обернулась, хватая его за руки. — Рафаэль… он все еще там! И Фелипе… — Рамон оттолкнул ее и бросился к распахнутым дверям, как вдруг раздался еще один оглушительный взрыв.

Взрывная волна сбила с ног мужчин, женщин и перепуганных лошадей; осколки стекла усыпали двор, создавая еще больший хаос. Распростертая на земле, Аманда безразлично отметила про себя, что неподалеку от нее какой-то мужчина держит вырывающуюся Консуэлу, и маленькие алые струйки текут по лицу и рукам мексиканки там, где в нее попали осколки стекла.

«А как же я?» — подумала она, осматривая свои руки и удивляясь тому, что не чувствует боли. Кто-то поднял ее с земли. Рамон! Он схватил ее за плечи и повернул к себе лицом.

— Нет, сеньора! Теперь я ничего не могу сделать… Никто не сможет войти в дом и выжить… Это бесполезно. — Рамон тяжело дышал, слезы струились по его черному от дыма лицу, смешиваясь с кровью из мелких порезов, и он не отпускал ее рук.

— Рамон, — голос Аманды был тих и спокоен, — отпусти меня. Кто-то должен помочь Рафаэлю.

Скорбные вопли Консуэлы заглушили отчаянный ответ Рамона, потом утихли до судорожных всхлипов, прежде чем слова ожесточенной брани наполнили воздух.

— Американская сука! — взвыла она, увидев Аманду. — Ты сделала это! Ты и твой любовник… Я рада, что он сгорел, слышишь? Ты должна была сгореть вместе с ним и с Фелипе…

Но Аманда не слушала ее. Все погибло — ее ребенок и мужчина, которого она любила, — все. Для чего ей теперь жить? Голова Аманды откинулась назад, нестерпимая боль пронзила ее.

Она рухнула на землю к ногам Рамона, не видя ничего и ничего не чувствуя. Там, где была боль, теперь все оцепенело, и она подумала, что никогда уже не станет прежней. Годы, тянущиеся, как огромная зияющая пропасть, будут такими же пустыми. Аманда содрогнулась, ее глаза закрылись; она сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, на грязной земле двора.

— Querida…

Странно, она почти могла слышать его голос, он, похоже, звал ее, как раньше — querida. Этот знакомый хриплый голос, без сомнения, принадлежал Рафаэлю.

— Querida? — Рука тронула и слегка встряхнула ее, а потом острый запах дыма стал еще ближе и сильнее. — Открой глаза, Аманда.

Ее веки распахнулись; темные ресницы дрожали, когда она, не веря своим глазам, смотрела на мужчину, который нетерпеливо ее тряс.

— Рафаэль! Ты… жив!

— Нет. — Смех дрожал в его голосе и покрывал морщинками уголки глаз, золотых глаз, смотревших на нее с черного от дыма и сажи лица. — Нет, я не погиб. Может быть, немного поджарен, но все еще жив.

— О, будь ты проклят, Рафаэль! — выпалила она, злясь, радуясь и плача одновременно. — Почему ты не пошел со мной, как я просила, вместо того чтобы заставлять меня пройти через все это? Я думала, что ты умер! — Она обвила руками его шею и сказала, что в конце концов он действительно заслужил быть поджаренным, но, хотя он чрезвычайно упрям, она все же любит его.

— Я знаю, Аманда, и я тоже тебя люблю.

Он сказал это. После всех месяцев ожидания и слез, желания, казавшегося временами таким бесполезным, Рафаэль наконец-то сказал, что любит ее! Аманда подумала, что никакие другие слова никогда не были для нее столь драгоценны.

Глава 21

— Но, Рамон, как ты узнал, что Фелипе нашел нас? — спрашивала Аманда, нежно глядя на юношу, их спасителя. — Мы же были далеко от Каса-де-Леон, когда он захватил нас, и все время пробирались по заброшенным дорогам. Как ты узнал, куда ехать?

— О, очень просто! — Рамон рассмеялся выражению ее лица и махнул лепешкой, прежде чем откусить большой кусок. Они сидели за небольшим столом в жилище, принадлежащем одному из пеонов асиенды. В этой саманной хижине они отдыхали после сражения с огнем, сровнявшим Каса-де-Леон с землей. — Я получил письмо от Франчески Чавес — помните ее? — спросил Рамон и продолжил, когда Аманда кивнула. — Она писала, что, беспокоясь о вас, поехала навестить дона Фелипе. Дон явно был не в себе, говорилось в письме, так как, пока она находилась там, получил сообщение, что вы и Эль Леон отправились в Техас. Сеньорита сразу же поняла, что вас нужно предупредить, и поэтому послала вам письмо. Поскольку письмо вас не застало, его взял Пабло Ортега и передал мне. Видите, все очень просто!

— И как же ты нашел наш след? — спросил Рафаэль.

— Ну, это оказалось чуть труднее. Следов было слишком много, а я не следопыт, как вы, Эль Леон, поэтому и не смог добраться до вас раньше дона Фелипе. К тому времени как я приехал, ваш лагерь уже опустел. А теперь скажите, как вам удалось избежать огня и взрыва?

— Достаточно просто. Мы боролись, и когда я сбил Фелипе с ног, он ударился головой об угол стола. Я подумал, что он без сознания, и попытался выбраться в коридор, но когда коснулся дверной ручки, она была раскалена. Мне стало ясно, что я не смогу открыть дверь. — Рафаэль замолчал. Лицо его помрачнело, когда он вспомнил сцену в охваченном огнем зале. — Я бросился к окну, но занавеси полыхали так жарко, что я не смог даже приблизиться. И тут я увидел Фелипе — он полз к двери, чтобы открыть ее, и смеялся, потому что собирался запереть меня. Я криком предостерег его, но Фелипе встал и распахнул дверь… — Рафаэль замолчал на мгновение; мускул на его щеке задергался, а руки вцепились в обшарпанную столешницу. — Взрывом меня выбросило через окно во двор, а вот Фелипе… Падая, Я слышал его крик.

У Аманды сжалось горло, но она не могла найти в себе жалости к человеку, который сделал ей столько зла. Переполненный ненавистью и злобой, Фелипе намеренно вбивал клинья между ней и Рафаэлем, и он — чего она никогда не сможет простить — оставил ее ребенка умирать.

Боже… В ее памяти вспыхнула картина лагеря. Образ Стивена, сидящего на одеяле, ранил ее так сильно, что у нее перехватило дыхание. Все же Аманда заставила себя задать Рамону главный вопрос и в ужасе ждала ответа.

— Рамон… когда ты нашел наш лагерь… ты… ты видел что-нибудь?..

— Madre de Dios! — Рамон покрутил головой, проклиная себя за глупость, и стрелой выскочил из хижины. Он скоро вернулся, держа на руках беспокойного младенца, загоревшего на солнце и громко возмущавшегося тем, что его разбудили, но живого и здорового. Извиняясь, что забыл о нем во всей этой суматохе, Рамон передал малыша Аманде.

Сначала она не могла говорить, обнимая Стивена так крепко, что он внезапно заревел, а потом слезы облегчения заструились и по ее лицу. Это было чудо, на которое она не могла даже надеяться, и Аманда пробормотала благодарственную молитву.

— Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя, Рамон? — проговорила она, тщательно осматривая Стивена — он был измазан грязью, а его янтарные глаза, так похожие на глаза Рафаэля, припухли от плача. К счастью, ребенок оказался совершенно цел.

Лицо Аманды сияло, когда она подняла глаза на Района, и юноша покраснел.

— Я знаю, что словами этого не выразишь, — прошептала она, — и поэтому хочу найти какой-то способ отблагодарить тебя сейчас.

— Возьмите меня с собой в Техас, — быстро сказал Рамон, пожимая плечами в ответ на удивленный взгляд Рафаэля. — У меня нет семьи, и Эль Леон заботился обо мне с тех пор, как когда-то давно спас от французов. Он стал мне как брат.

Улыбка тронула губы Рафаэля, играя в уголках его глаз, когда он протянул руку, чтобы погладить прямые черные волосики на головке Стивена.

— Ты спас мою жизнь, жизнь Аманды и жизнь моего сына, Рамон. Мы всегда будем тебе рады.

— Да, Рамон, наш дом всегда будет твоим домом, — растроганно подтвердила Аманда.

— Падре здесь, — крикнула Мария, стоя у лестницы большого дома в Буэна-Виста. Поправив свое лучшее платье пухлыми руками, она собрала выбившиеся пряди в аккуратный пучок на макушке. — Скорее, Аманда! Вечно опаздывает, вечно опаздывает, — бормотала она, не обращаясь ни к кому конкретно и качая головой, торопливо возвращаясь к двери в гостиную.

— Они будут здесь через минуту, падре. Садитесь, por favor.

Кивнув, старый священник, слишком древний, чтобы исполнить обряд венчания, опустил свое грузное тело в кресло. Поездка его утомила, но было так приятно снова увидеться с отцом Рикардо. Ему давно не представлялась такая возможность, и он наслаждался своим пребыванием в Техасе. И не важно, что отцу Рикардо пришлось уехать — ах, бедная, бедная сеньора Гонсалес, она так стара и больна — и вот теперь ему придется вместо него совершить это венчание, хотя он уже давно этого не делал. Что ж, ему очень нравились свадьбы — это всеобщее веселье и вкусная еда; гораздо приятнее, чем ехать по пыльным дорогам, чтобы произнести последние молитвы над какой-нибудь бедной душой.

Падре пробежал глазами бумаги, которые держал в руках, прочел имена, тщательно выписанные на них, и улыбнулся. Вот как! Это было просто удивительное совпадение.

— Отче? — донесся голос с порога, и он, ухватившись за гладкие деревянные подлокотники, встал с кресла.

— Si, дитя мое.

Красивая девушка, подумал отец Адольфо. И какого пригожего юношу произвели на свет Луис и Анжелика.

— Твой отец преуспел, юноша, — объявил он, широко улыбаясь, и Рафаэль неуверенно взглянул на него.

— Да? Вы знали моего отца, падре? — Рафаэль переглянулся с Амандой, его темные брови вопросительно поднялись.

— О да, конечно, знал. Как еще, вы думаете, я могу знать, что он преуспел? — раздраженно ответил старик и добавил: — Однако полагаю, вы вряд ли знаете, кто я такой.

Отец Адольфо поднял взгляд и увидел прищуренные золотые глаза. Он отметил про себя, что у Рафаэля глаза матери, прежде чем сказать:

— Видите ли, я их венчал. Это было в Новом Орлеане, до того, как Луис увез молодую жену в Мексику. Ах какой красивой они были парой! — Его глаза потеплели, когда он отвернулся к окну, глядя в далекое прошлое и то, о чем Рафаэль мог только догадываться.

— Когда это было, отче? — не мог не спросить Рафаэль, хотя и не ждал, что старый священник сможет вспомнить — нельзя требовать от судьбы слишком многого, — дай какое это теперь имеет значение? Так ли уж важна для него Каса-де-Леон? У него есть Аманда, а это самое главное.

— Когда же это было?.. — Отец Адольфо покачал седой головой, его кустистые брови напряженно сошлись на переносице. — Вот молодежь, вечно задают вопросы, когда, будь у них хоть капля здравого смысла, могли бы просто прочитать сами. Чтение — лучший способ узнать что-нибудь, знаете ли. Ты умеешь читать, юноша?

— Si, падре, я хорошо умею читать. — Рафаэль весело взглянул на Аманду. — Возможно, если бы вы могли сказать мне, где найти дату венчания моих родителей, это могло бы помочь.

— Так почему бы тебе просто не спросить меня, а? Если это все, что ты хочешь узнать, то нет ничего проще. — Падре вытащил черную книжечку в кожаном переплете. Требник, предположил Рафаэль… и ошибся. Лизнув палец, пожилой священник перелистал страницы, сухие и шуршащие, как осенние листья. Что-то бормоча себе под нос, он наконец произнес: — У меня тут все записано, так что я не забуду. Так лучше, чем рассчитывать на все эти небрежные записи в судах и все такое. А, вот оно, видите? Луис Леон и Анжелика Бове… м-м… обвенчаны… По-моему, здесь написано «девятого декабря тысяча восемьсот тридцать восьмого года». Не могу сказать, чернила немного поблекли. Книжка как-то упала в воду, лет десять назад. — Старик захлопнул книгу и посмотрел на Рафаэля. — Молодой человек, с тобой все в порядке? Ты не собираешься отказаться от этой свадьбы? Объявление уже сделано и все прочее, так что это будет очень плохо с твоей стороны.

— Нет. — Рафаэль готов был расхохотаться, но ему удалось сохранить серьезное лицо. — У меня нет намерения отказаться от этого брака, падре.

— Уже испугался? — раздался голос, и в гостиную в шелесте атласных юбок и хрусте крахмальных кружев вплыла Франческа Чавес. — Я услышала, что вы собираетесь отступиться, дон Рафаэль?

Улыбаясь, Рафаэль посмотрел в глаза Аманде:

— Нет, сеньорита, вы не услышите от меня таких слов. Но Франческа уже повернулась к Аманде:

— Я забыла сказать, что Агнес дю Сальм шлет тебе наилучшие пожелания, Аманда, и надеется, что ты поймешь, почему она не может приехать.

— Конечно, я понимаю, — ответила Аманда, зная, что покинуть Мексику было единственным выходом для отважного принца и его жены. Возможно, где-нибудь в Европе жизнь окажется более благосклонна к ним и когда-нибудь они смогут снова посетить Соединенные Штаты. Получив приглашение Аманды, Франческа оставила Сан-Луис как могла быстро и привезла с собой массу новостей о событиях, произошедших после казни Максимилиана.

— Это ужасно, — вздыхая, призналась она Аманде, — но Хуарес не выдаст семье тело императора до тех пор, пока австрийский император официально не признает дона Бенито президентом мексиканской республики.

— Хуареса приводит в бешенство, когда американская пресса осуждает его действия, и он злится, читая в «Нью-Йорк трибюн», что Мексика обязана своей свободой Америке больше, чем кому бы то ни было, а Максимилиана расстреляли вопреки желанию американского народа. — Аманда печально покачала головой. — Жаль, что мало у кого есть такая же возможность взглянуть на эту войну с обеих сторон, какая была у меня. Ты знаешь, Франческа, я почти симпатизировала Максимилиану и Карлоте, но я видела и несправедливость по отношению к мексиканскому народу. Думаю, Хуарес будет хорошим правителем — ведь он всем сердцем стремится к процветанию страны.

— Si, так и есть, — согласилась Франческа, и они обе молча возблагодарили Бога за то, что война закончилась.

— Уже пора? — Рамон морщился, вытягивая шею в жестком непривычном воротнике крахмальной рубашки. Его волосы, как всегда непокорные, начали, несмотря на использованное им огромное количество масла, отделяться от головы и торчали, словно маленькие рожки; Рамон то и дело застенчиво приглаживал их рукой.

— Si, почти пора, — ответила ему Мария и торопливо вошла в гостиную. — Теперь нам нужно выйти наружу, падре, потому что клятвы должны быть произнесены под большим дубом рядом с домом.

Даже жара последних дней августа была приятной, потому что огненный шар солнца, поднимавшийся на востоке, улыбался земле мягче, чем в предшествующие недели. Под мелодию, которую нетвердой рукой наигрывала на старом клавесине младшая сестра Франчески, маленькая процессия вышла из дома и остановилась в пестрой тени громадного, поросшего мхом дуба. Мягкий бриз шептался с листьями, приподнимая кружевную вуаль Аманды, и серый мох, словно пряди ангельских волос свисающий с ветки, покачивался, щекоча щеку Стивена и заставляя его смеяться.

Одетая в кремовое платье, Аманда была очаровательной невестой, ее темные волосы лежали гладкими крыльями по обеим сторонам лица и собирались на затылке в пучок локонов. Она выглядела такой безмятежной, ее лицо светилось, словно у сошедшей с небес Мадонны; огромные, окаймленные густыми ресницами сапфировые глаза излучали из своих глубин любовь. А когда она поднимала глаза на Рафаэля, на его строгий, как у древней статуи, профиль, скользя взглядом по чистой линии его носа, губ и подбородка, внимание всех окружающих притягивалось к ним словно магнитом. Он такой высокий, стройный и темноволосый, и она такая изящная, хрупкая и очаровательная — просто глаз не отвести от этой пары.

Сидящий на руках Рамона Стивен от удовольствия захлопал своими пухленькими ладошками, когда отец Адольфо дребезжащим старческим голосом начал церемонию, произнося нараспев священные слова, которые навсегда свяжут Рафаэля и Аманду.

Слова, красивые слова, подумала Аманда, самые красивые из всех, что она слышала в своей жизни. Она никогда не забудет их. Любить, заботиться, почитать — Рафаэль поклялся делать все это, так же как и она. Любить его будет легко, и она так много месяцев мечтала заботиться о нем; но честь — это слово, которое она когда-то ненавидела, приобрело сейчас новое значение. Теперь она понимала больше, чем даже могла подумать. Это было важное слово, важное чувство, потому что оно оставляло им достоинство и гордость за себя самих и их любовь.

А потом, когда волшебный день повернул свое очарование к закату, Рафаэль подхватил ее на руки и понес в сторону от кипарисов и дома на холме.

— Куда это мы? — поинтересовалась Аманда, когда Рафаэль усадил ее в новую коляску и они отъехали от дома. Смех и музыка все еще наполняли воздух, гости праздновали их свадьбу с небывалым воодушевлением.

— Разве важно, куда мы едем? — спросил Рафаэль.

— Нет. Я с тобой, и это все, что имеет значение.

Она прижалась крепче, уютно устроив голову на его плече; коляска ритмично покачивалась в такт перестуку копыт лошадей. Россыпь звезд в небе заманчиво блестела, а висящая низко над горизонтом ущербная луна, казалось, одобрительно подмигивала влюбленным.

— Даже дядя Джеймс не устроил сцену, — удовлетворенно заметила Аманда, когда коляска съехала с дороги и покатилась по кочковатому полю.

— Его там не было, — сухо произнес Рафаэль, натягивая вожжи.

— Да, но он мог бы доставить нам еще много неприятностей, хотя и не стал по какой-то причине.

— Ты его защищаешь? Джеймс Камерон просто знает, что проиграл, — вот почему по моему совету он так тихо покинул Буэна-Виста.

Аманда тихо рассмеялась.

— Я бы тоже уехала, если бы кто-то стоял тут и с кровожадным лицом сообщал, с каким удовольствием он бы зашвырнул меня в соседнее графство.

— Камерон понял, что без поддержки Фелипе ему тут делать нечего, вот и все.

— А что с Каса-де-Леон, Рафаэль? Ее нужно перестраивать.

— Si, так и будет. Я получил письмо из канцелярии президента. — Рафаэль помолчал, искоса глядя на Аманду. Какова будет ее реакция? Его древний дом в Мексике после всего случившегося вряд ли ей очень приятен. Поймет ли она, как много он значит для него?

— И что там написано? — Ее пальцы легко сжали его руку. — Тебе вернут имение?

— Да. Хуарес уже подписал все необходимые бумаги, не зная того, что я сегодня узнал от падре Адольфо.

Ее радость была неподдельной, улыбка сияла счастьем, когда она, обняв его, воскликнула:

— Как чудесно! Я так счастлива. Теперь все завершилось. Хватаясь за вожжи, Рафаэль приказал ей сидеть тихо и не пугать лошадей, иначе они могут понести. При этом улыбка лишила его упрек язвительности, и Аманда показала ему язык.

Рафаэль вышел из экипажа и протянул руку жене. Крепко держа складки мексиканской юбки одной рукой и другой держась за Рафаэля, Аманда элегантно шагнула вниз. Сильные руки обхватили ее и поставили на землю.

— Забудь о Каса-де-Леон. Забудь обо всем, — пробормотал Рафаэль в ее полуоткрытые губы. — Я привез тебя сюда, далеко ото всех, не для того, чтобы разговаривать о твоем дяде, политике или чем-то еще.

— Нет? Тогда зачем ты привез меня сюда, Рафаэль Леон? — Губы Аманды, дразня, коснулись его губ, язык высунулся на мгновение, прежде чем зубы нежно поймали его нижнюю губу. Потом она чувственно поцеловала легкий след укуса и рассмеялась, когда он, пробормотав «людоедка», схватил ее на руки.

— Захвати одеяло, — приказал Рафаэль, и она, перегнувшись через его руку, взяла из коллски одеяло и зарылась лицом в его плечо, когда Рафаэль понес ее к одинокому дубу, возвышающемуся неподалеку. Они расстелили одеяло под его кружевными ветвями. К удивлению Аманды, Рафаэль извлек откуда-то большую корзину. Заговорщически подмигнув, он откинул накрывавшую ее салфетку.

— Вино, сыр, хлеб и даже фрукты… Как ты хорошо придумал, Рафаэль!

— А вот и бокалы! — Он достал два хрустальных бокала, играющих в лунном свете, потом ловким движением вытащил пробку из бутылки. Аманда подняла бокал в безмолвном тосте, слишком переполненная эмоциями, чтобы говорить, и зная, что ее глаза в бриллиантовом свете луны скажут ему все.

Теперь Рафаэль говорил о любви, его хриплый голос придавал особое очарование фразам, которые по-английски прозвучали бы несколько высокопарно. Он говорил, что любит ее больше жизни.

Слова больше не были нужны, а вино и весь мир — забыты, когда они легли на одеяло, расстеленное на душистой техасской траве. Акры полевых цветов простирались вокруг них, кивая головками на прохладном ветерке, и серебряный 380 лунный свет отплясывал свой танец на их телах.

В этом зачарованном мире они были единственными людьми. Ночные птицы пели им серенады, а в отдалении койоты аккомпанировали птицам своим дрожащим воем. Возлюбленные принялись ласкать друг друга сначала медленно и нежно, потом с нарастающей страстью.

— Я говорил тебе, что хочу иметь четырех сыновей? — прошептал Рафаэль; его теплое дыхание щекотало ее кожу, заставляя Аманду трепетать. Она отрицательно покачала головой, ее руки обвились вокруг его шеи. Ей хотелось быть к нему как можно ближе, так, как только могут сблизиться мужчина и женщина.

— Нет, Рафаэль, ты никогда не говорил мне этого. И когда же ты собираешься начать создавать эту большую семью? — Она все еще говорила, когда он начал делать это своими руками, заставляя ее трепетать от ожидания, вознося на самые вершины чувственности.

— Сейчас, любовь моя, — ответил Рафаэль, улыбаясь Аманде грешной улыбкой, в то время как его рука дарила ей первый трепещущий экстаз. Он привлек ее к себе и заключил в объятия.

А когда она привстала на колени, так что длинные шелковистые пряди волос защекотали плоские мускулы его живота, у него перехватило дыхание. Ее тонкие пальцы скользили по его коже, лаская каждый шрам, следуя по дорожке темных волос от груди вниз, и Рафаэль наконец застонал от наслаждения…

В конце концов, не в силах больше терпеть, он перекатился так, что Аманда оказалась под ним, и стал, целуя ее, говорить те самые слова, которые она хотела услышать, — слова о том, что всю свою дальнейшую жизнь она проведет с ним, Рафаэлем.

1

Малышка (исп.).

2

Да (исп.).

3

Ублюдок (исп.).

4

Пожалуйста (исп.).

5

Дурак! Идиот! (исп.)

6

Завтра, Эль Леон (исп.).

7

Помещик (исп.).

8

Какая жалость! (исп.)

9

Не важно (исп.).

10

Ну, в таком случае (исп.).

11

Малышка (исп.).

12

Странно (исп.).

13

Шеф, командир (исп.).

14

С вашего позволения (исп.).

15

Не за что (исп.).

16

Великолепный (исп.).

17

Тихо! (исп.)

18

Смотри вперед! (исп.)

19

Осторожно! (исп.)

20

Дорогая (исп.).

21

Жених (исп.).

22

Сын мой (исп.).

23

Шлюха! (исп.)

24

Очень плохой человек (исп.).

25

Ковбой, пастух (исп.).

26

Очень красив (исп.).

27

Расстрел (исп.).

28

Ущелье, овраг (исп.).

29

Ребенок (исп.).

30

Стой! (мел.)

31

Вечеринки, компании (исп. ).

32

Да здравствует Мексика! Да здравствует независимость!