Роббинс с интересом наблюдал за ним. Вик сообразил, что умение скрутить сигарету здорово возвысило его в глазах скотовода. Он вроде как выдержал испытание.

Вик молча поблагодарил школьного друга, научившего его крутить косяки, чем он и занимался с энтузиазмом, пока об этом не узнал Джо. После вздрючки, устроенной ему братом, он решил, что для его здоровья вредно курить вообще.

Роббинс чиркнул спичкой, сначала дал прикурить Вику, потом прикурил сам. Их взгляды встретились над крошечным языком пламени.

– Это вам тоже рекомендовал врач? Роббинс глубоко затянулся:

– Только жене моей не говорите.

Табак оказался чертовски крепким. Он жег губы, язык и горло Вика, но он продолжал затягиваться, притворяясь заядлым курильщиком.

– Вы не очень удивились, встретив меня здесь? – спросил он наконец у старика.

– Егерь сказал, что у Ренни гость. Я решил, что это вы.

– Почему?

Роббинс пожал плечами.

– Вы сюда пришли, чтобы проверить, как Ренни? Все ли у нее в порядке?

– Вроде того.

– Почему вы решили, что я опасен?

Старик посмотрел вдаль, затем молча уставился на Вика.

– Ренни взрослая женщина. Ей не нужен опекун. Она сама может о себе позаботиться, – сказал Вик.

– Она такая хрупкая.

Вик засмеялся и поперхнулся дымом. К черту. Он загасил сигарету о столб.

– Я бы не назвал доктора Ренни Ньютон хрупкой.

– Выходит, вы совсем не в курсе?

– Послушайте, Роббинс, вы ни хрена обо мне не знаете. На улице встретите, пройдете мимо, не вспомнив, кто такой. Так не торопитесь с выводами. Хотя я на ваше мнение положил с…

– Я знал ее отца.

Это короткое замечание заставило Вика замолчать. Взгляд Роббинса говорил: «Заткнись и слушай». Вик так и сделал.

– До того как я унаследовал это ранчо, – сказал Роббинс, – я жил в Далтоне и иногда подрабатывал у Т. Дэна. Он был жуткой сволочью.

– Похоже, в этом все сходятся.

– Если он хотел, то мог вас очаровать. Непрерывно улыбался. Разговаривал с вами так, будто вы его закадычный приятель. Постоянно жал руки и хлопал по плечам. Но он всегда и во всем искал выгоду.

– Нам всем такие типы попадались. Роббинс покачал головой.

– Не такого калибра, как Т. Дэн. – Он в последний раз с жадностью затянулся, потом бросил окурок на землю и раздавил. – Ренни была счастливым ребенком. Это удивительно, учитывая, что ее папочкой был Т. Дэн.

– А ее мать?

– Миссис Ньютон была милой дамой. Занималась благотворительностью, работала в церкви. Устраивала большую рождественскую вечеринку, очень красиво украшала дом. Санта Клаус, раздающий конфеты детям, в таком духе. Она неплохо вела домашнее хозяйство, но хорошо знала свое место. В его жизнь она не вмешивалась.

Вик хорошо мог себе это представить.

– Но вы говорите, что Ренни была счастлива? Роббинс одарил его одной из своих редких улыбок:

– Мы с Коринной всегда ее немного жалели. Она так старалась всем угодить. Тощенькая была, как прутик. Светленькая. Глазищи больше, чем все лицо.

«И по сей день так», – подумал Вик.

– Умненькая. Вежливая, воспитанная. Об этом позаботилась миссис Ньютон. А на лошадях она сидела, как профессионал, когда еще в младших классах училась. – Роббинс немного помолчал, потом продолжил: – Самым ужасным было то, что она считала своего папочку идеалом. Ей так хотелось, чтобы он обратил на нее внимание. Все, что она делала, делалось только для того, чтобы заполучить одобрение Т. Дэна.

Тоби сжал руки и уставился на мозолистые, сбитые костяшки пальцев. Вик заметил, что ноготь на большом пальце совсем черный, видимо, где-то недавно ударился. Наверняка ноготь слезет.

– Все в Далтоне знали, что Т. Дэн шляется по бабам. Даже миссис Ньютон знала. Мне кажется, она уже давно смирилась с его изменами. Она несла свой крест с чувством собственного достоинства, не обращала внимания на сплетни. В общем, делала хорошую мину при плохой игре. Но Ренни была еще ребенком. Она не понимала, какие отношения должны быть между мужем и женой, если они любят друг друга. Она не видела других семей, а брак ее родителей всегда был одинаковым. Они были вежливы друг с другом. Ренни была слишком молода, чтобы понять, что между ними нет близости.

Он взглянул на Вика, и Вик понял: Тоби хотел убедиться, что он внимательно слушает.

– Ренни тогда было лет двенадцать, кажется. Трудный возраст, если верить моей жене, а она вроде специалист по таким вопросам. Короче, однажды Ренни застала Т. Дэна врасплох в его офисе. Но больший шок испытала она сама.

– Он был с женщиной.

– Она была под ним, на диване. Учительница музыки Ренни. – Он помолчал, глядя прямо на встающее солнце. – На этом счастливое детство кончилось. Ренни в один день стала взрослой.

Кристел, официантка в Далтоне, рассказывала ему, что Ренни сбилась с пути, когда начала оформляться как женщина. Но не проявляющаяся сексуальность изменила ее характер и поведение. Измена отца, вот что толкнуло Ренни на путь греха.

Теперь ее бунт был понятен. Возможно, миссис Ньютон объясняла ей, что такое секс и мораль. Ренни поймала отца, когда он нарушал все те принципы, которые мать ей пыталась внушить. Ее постигло глубокое разочарование, особенно если учесть, что она боготворила своего отца.

Как будто прочитав его мысли, Тоби сказал:

– В наше время это называли «отбилась от рук». Но, как ни называй, Ренни изменилась в одночасье. Стала настоящим кошмаром. Учиться почти перестала, и следующие несколько лет никто не мог с ней справиться. Никакие наказания не помогали. Она грубила всем, кто имел хоть какую-нибудь власть. Т. Дэн и миссис Ньютон перестали ее баловать, но это не помогло.

– Отец подарил ей красный кабриолет «Мустанг», – заметил Вик. – Вряд ли это пошло ребенку на пользу.

– Скорее всего, она выманила у него машину шантажом. Ренни теперь знала, что может им крутить как хочет, и пользовалась этим вовсю. Т. Дэн потерял всякий авторитет в тот момент, когда она увидела, как он трахает учительницу музыки. Она стремительно катилась в ад.

– До шестнадцати лет.

Роббинс повернулся и взглянул на него:

– Вы знаете про Кольера?

– Немного. Знаю, что Ренни застрелила его. Ей так и не предъявили обвинения. И дело не рассматривалось как уголовное. Весь мусор аккуратно смели под ковер.

– Т. Дэн, – произнес Тоби, как будто имя служило достаточным объяснением.

– Не могу сказать, что мне ужасно жаль Раймонда Кольера, – заметил Вик. – Надо быть большим мерзавцем, чтобы завести роман с шестнадцатилетней девушкой, которая явно нуждалась в родительском присмотре, строгой дисциплине и умном совете.

– Не судите строго. Если Ренни нацелилась на парня, отказать ей было невозможно.

Вик грозно взглянул на Роббинса, который печально покачал головой.

– Нет, я тут ни при чем. Я для нее всегда был добрым дядюшкой. Мне хотелось выругать ее, встряхнуть хорошенько, а не затащить в койку. Но с Раймондом Кольером все было по-другому.

– Какой он был?

– Я плохо его знал, но почти все его любили. Обладал хорошей деловой хваткой. Именно поэтому Т. Дэн взял его в партнеры в крупной сделке по продаже недвижимости. Но была у него слабость.

– Женщины.

– Не женщины. Женщина. Только одна. Ренни, – мрачно сказал старик. – Он был ею просто одержим.

– Почему мне не прислали повестку этого собрания?

Вик и Роббинс дружно обернулись. К ним через двор шла Ренни. Волосы все еще мокрые после душа. Значит, она поторопилась одеться и присоединиться к ним.

– Я увидела вас из окна спальни. Вы уже давно тут о чем-то шепчетесь. – Ее глаза задержались на пистолете, который Вик заткнул за ремень.

– Я его едва не пристрелил. – Вик постарался улыбнуться как можно убедительней, а сам продолжал думать о том, что рассказал ему Роббинс.

Роббинс в своей лаконичной манере объяснил ей, что он здесь делает:

– Слышал, ты эту кошку достала одним выстрелом прямо в сердце. Местные фермеры, которые от нее пострадали, будут тебе признательны.

– Считаешь, мне надо позвать ветеринара, чтобы взглянул на Спэтс?

– Нет, – ответил Роббинс. – Ты была права. Рана неглубокая и чистая. Быстро затянется.

Она перевела глаза на Вика, потом снова взглянула на Роббинса:

– Я на пару дней уеду. Ты тут не присмотришь, пока меня нет?

Старик молчал достаточно долго, чтобы это было заметно. Наконец сказал:

– Буду рад. Я смогу позвонить тебе домой в Форт-Уэрт, если возникнет необходимость?

– В Галвестон, – сказал Вик. – У меня там домишко. Я оставлю вам номер телефона. – Ренни явно не понравилось, что он поделился с Тоби такими подробностями.

– Пойду взгляну на Спэтс, – сказала она. – Думается, ей лучше еще денек постоять в стойле, а других я выпущу в загон.

– Я вечером заеду и загоню их, – пообещал Роббинс.

Она направилась к двери, потом оглянулась, как будто рассчитывала, что Роббинс последует за ней.

– Сейчас иду, – сказал он. – Только запишу номер телефона.

– Ты всегда можешь позвонить мне на сотовый.

– Не помешает иметь два номера. Для уверенности. Ей, похоже, не хотелось снова оставлять их одних, тем не менее она повернулась и вошла в конюшню. Вик взглянул на Роббинса. Он не был уверен, что ему хочется слушать, как Ренни соблазняла Кольера.

– Вы хотели что-то добавить?

– Ну да, – кивнул Роббертс. – Кое-что вам следует знать. Может, вам на это наплевать, но я надеюсь, что нет.

Роббертс взглянул через плечо на дверь в конюшню и тихо сказал:

– После истории с Кольером Ренни уже не продолжала в том же духе. Она перестала быть той Ренни, какой была до смерти Раймонда.

Вик ничего не сказал.

– Вы правы, Треджилл, я вас совсем не знаю, но я в курсе, что вы приносите беду. Я же читаю газеты. Смотрю телевизор. Мне не нравится, что вы крутитесь вокруг Ренни.

– Вас никто не спрашивает.

– Особенно если тут замешан еще этот тип, Лозадо.

– Именно из-за него я и кручусь вокруг Ренни.

– Только поэтому? – Его глаза впились в Вика. – Мы с Коринной давно присматриваем за Ренни. И не собираемся прекращать. – Он наклонил голову и подвинулся поближе. – У тебя большая пушка и язык как помело, но ты тупее, чем этот столб, если не сечешь, что я хочу тебе сказать.

– Я пойму, если вы выскажетесь прямо.

– Ладно. Ренни немало потрудилась, чтобы добиться того, чего она добилась. В карьере. Я видел, как она выделывала на лошади такое, чего ни опытные ковбои, ни каскадеры не рискнут сделать. Она летала на другой конец света, ездила туда, где шла война, и вообще в богом забытые места, и никогда не боялась. Ничего. Но, – он подошел еще ближе, – я никогда не видел ее с мужчиной. И уж точно здесь никто не оставался на ночь. Надеюсь, ты настоящий мужчина и у тебя хватит порядочности взвалить на себя эту ответственность.

Когда Ренни вернулась из загона, Вик стоял над кофеваркой и наблюдал за каплями кофе, падающими в фильтр. Грудь голая, ноги босые, никакой одежды, кроме голубых джинсов. Пистолет лежит рядом с кофеваркой. Все это никак не подходило для ее уютной, знакомой кухни и потому расстраивало.

– Что-нибудь не так с кофеваркой? – спросила она. Вик покачал головой:

– Мне так хочется кофе, что я капли считаю.

– Я тоже не прочь. – Она достала с полки две кружки.

– С лошадью все в порядке?

– Как и сказал Тоби.

– Он меня жутко ненавидит. Ренни передала ему кружку.

– Не говори глупостей.

– Нет, правда. Да я и не обижаюсь. Просто констатирую факт. Он ушел домой?

– Только что.

Последние капли просочились через фильтр. Вик наполнил ее кружку и предупредил:

– Это кофе для копов. Крепкий.

– Врачи тоже такой пьют. – Она отхлебнула и показала ему большой палец.

– Роббинс очень серьезно беспокоится за тебя. Велел мне держать лапы при себе.

– Не мог он такого сказать. Я знаю.

– Ну, другими словами.

Она сделала еще несколько глотков и поставила кружку на стол.

– Повернись, я взгляну на шов.

Вик повернулся, положил руки на край стола и наклонился вперед.

– Тебе меня не одурачить. Признавайся, просто хочешь взглянуть на мой зад.

– Я его уже видела.

– Ну и?

– Бывает и лучше.

– Нет, вот это уже обидно.

Для Ренни в человеческом теле не было почти никаких секретов. Она изучала его, видела в разных состояниях, разного размера, формы и цвета. Но вчера, когда она увидела Вика, вытянувшегося на ее кровати, он произвел на нее впечатление. И отнюдь не с медицинской точки зрения. Длинный, стройный торс, узкие бедра, пропорциональное сложение. Ни одно ранее виденное ею тело так не притягивало, так что ей пришлось призвать весь свой профессионализм на помощь, чтобы не реагировать, когда она его трогала.

Она сняла старую повязку и осторожно потрогала шов:

– Чувствительно?

– Чешется.

– Значит, заживает. Настоящее чудо, если вспомнить, сколько времени ты провел на больничной койке.

– Когда снимешь швы?

– Через несколько дней. Сиди смирно и допивай кофе. Хочу воспользоваться редким случаем, когда ты сидишь спокойно, и обработать шов.

– Только никаких уколов! – крикнул он ей вслед, когда она вышла из комнаты.

Она спустилась вниз со второго этажа с необходимыми медикаментами и ужасно удивилась, застав его на том же месте. О чем ему и сообщила.

– Так доктор приказал.

– Поверить не могу, что ты послушался. Вы далеко не идеальный пациент, мистер Треджилл.

– Почему Тоби и Коринна Роббинс так о тебе заботятся?

– Они знают меня с детства.

– Как и другие жители Далтона. Но я не вижу здесь больше никого, кто отгонял бы от тебя сатиров вроде меня.

– Сомневаюсь, что Тоби Роббинс знает, кто такой сатир.

– Но ты-то знаешь.

– Ты не сатир.

– А Раймонд Кольер?

Он пытался заставить ее говорить об этом. Но она сомневалась, что вообще когда-нибудь сможет говорить на эту тему с Виком. С чего начать? С того дня, когда узнала об отцовской измене? Разве сможет она заставить Вика понять, как ужасно было узнать, в каком ханжестве она жила и как глупо всему верила?

Или начать с Раймонда? Как он ее преследовал. Как не сводил с нее тоскующего взгляда, если они находились в одной компании, где, кстати, присутствовала и его жена. Как она ненавидела его коровьи глаза и влажные руки, пока не поняла, что может воспользоваться его одержимостью, чтобы наказать отца. Нет, с Виком она говорить об этом не могла.

– Ну вот, – сказала она, накладывая свежую повязку на шов. – Все сделано, и надо отметить твое необыкновенно послушное поведение.

Не успела она отойти от него, как он взял ее руки и положил их себе на грудь. Получилось, что она обняла его сзади.

– Что ты делаешь, Вик?

– Кто был твоим идеальным пациентом?

Она не стала отвечать на вопрос, просто слегка рассмеялась, что было не очень легко, поскольку грудь ее была прижата к его спине, пальцы лежали на жестких волосах на его груди, а нижняя часть ее тела, охваченная жаром, прижималась к его пояснице.

Он накрыл ее руки своими ладонями и не отпускал. Левой ладонью она чувствовала сильные удары его сердца. Этот ритм оказывал на нее странное действие, что было удивительно для человека, привыкшего слушать сердцебиение других людей ежедневно. Он заставлял ее собственное сердце биться чаще.

– Разве нам не пора готовиться к отъезду, Вик? Мне казалось, ты торопишься поскорее отсюда убраться.

– Твой идеальный пациент. Я хочу услышать о нем или о ней, или я останусь здесь, а ты уже знаешь, что я человек упрямый. – Чтобы слова звучали убедительнее, он еще крепче прижал ее руки к себе.

Сдаваясь, она прижалась лбом к ложбинке между его лопатками. Но так стоять было слишком удобно, слишком приятно, и через несколько секунд она подняла голову.

– Это была женщина. Ей было тридцать четыре года. Одна из жертв теракта во Всемирном торговом центре. Одиннадцатого сентября я была в Филадельфии, на конференции. Вечером я поехала в Нью-Йорк. Ее вытащили из развалин живой, но пострадала она очень сильно. Я ее оперировала. Ей ампутировали ногу. Сутки мы даже не знали, как ее зовут. У нее с собой не было документов, сказать нам она ничего не могла. Но подсознательно она понимала, что ей пытаются помочь. Каждый раз, когда я брала ее за руку, чтобы подбодрить, она сжимала мою руку. Потом она пришла в себя, назвала свое имя, и мы разыскали ее семью, которая отчаянно пыталась что-то узнать. Она оказалась из Огайо, приехала по делам. Муж и трое детей приехали к ней в больницу. В тот момент она взглянула на меня. Взгляд был таким выразительным, что слов не требовалось.

В какой-то момент во время рассказа Ренни прижалась щекой к спине Вика. Он гладил ее руки, все еще лежащие на его груди.

– Ты спасла ей жизнь, Ренни.

– Нет, – сказала она глухо. – Не смогла. Она умерла через два дня. Знала, что умирает. Мы сказали ей, что вряд ли ей удастся выжить после такой страшной травмы. Она благодарила меня за то, что я продлила ей жизнь и она смогла увидеться со своей семьей. Она хотела с ними попрощаться. Ей потребовалось все ее мужество и огромная сила воли, чтобы прожить эти два дня. Но ее любовь к ним была сильнее боли. Так что, когда ты спросил меня о моем идеальном пациенте, я сразу вспомнила ее.

Он немного помолчал, потом сказал:

– Я думаю, ты необыкновенная, доктор Ньютон. Неудивительно, что Роббинсы такого высокого о тебе мнения.

Она правильно поняла его фразу. Ему хотелось знать о ее отношениях с Тоби и Коринной, вот он и нашел окольный способ. Почему бы не рассказать ему обо всем? Он, вероятно, и так почти все знает. Возможно, Тоби успел ему многое рассказать, и теперь Вик хочет услышать ее версию.

Она снова прижалась лбом к его спине.

– После Раймонда Кольера родители отдали меня в интернат в Далласе. На первое же Рождество они укатили в Европу. Мама не хотела ехать, во всяком случае, так она говорила. Но с Т. Дэном не поспоришь. Я осталась одна в школе на праздники, это было частью наказания. Каким-то образом об этом узнали Тоби и Коринна. Утром в Рождество они ко мне приехали. Привезли своих детей, подарки и изо всех сил старались меня развеселить. Тоби, может быть, и чересчур озабочен моей безопасностью, но, скорее всего, он все еще видит во мне девочку, которую бросили на Рождество.

– Что случилось в тот день в кабинете твоего отца, Ренни?

Она подняла голову и убрала руки.

– Если мы едем в Галвестон, пора отправляться в путь.

Вик взял ее за плечи.

– Что случилось, Ренни?

– Уэсли обвинит меня в том, что мы задерживаемся, – заявила она вместо ответа.

– Он тебя изнасиловал? Пытался? Разозленная его настырностью, Ренни вырвалась из его рук.

– Господи, ты никогда не сдаешься!

– Так как?

– Разве не это отец сказал полицейским?

– Да. Из того, что я уже знаю о Т. Дэне Ньютоне, вранье – самый невинный из его грехов. Он легко соврал бы полиции и улыбался при этом. Скажи, что заставило тебя выстрелить в Кольера?

– Какое это имеет значение?

– Имеет, потому что я хочу знать, черт побери! Имеет, потому что ты чертовски упорно стараешься сохранить в тайне то, что было похоронено с помощью денег твоего папаши. Имеет, потому что у меня второй день торчком торчит и я ничего не могу с этим поделать. Да еще ты обвиняешь меня в том, что я тебя «обхаживаю», а твой сосед Тоби грозится меня убить.

Он загнал ее в угол в буквальном смысле, в угол между шкафами.

– Раймонд никогда меня ни к чему не принуждал. Если желаешь, можешь придумать версию о попытке изнасилования, если тебе так проще и дает возможность лучше обо мне думать. Пожалуйста. Но все было иначе. Когда мне исполнилось четырнадцать, Раймонд и Т. Дэн стали партнерами в одной сделке по недвижимости. Он стал часто приходить, проводить много времени в нашем доме. Я знала, как на него действую. Дразнила его нещадно. Он изображал из себя доброго дядюшку и пользовался каждой возможностью коснуться меня. Я его поощряла, а потом смеялась над ним. Он так откровенно меня хотел, что это вызывало у меня смех. – Она замолчала, чтобы перевести дыхание. – Все еще думаешь, что я необыкновенная? Подожди. Это еще не все.

– Перестань, Ренни.

– Э, нет. Ты же хотел знать. Хотел, чтобы я избавила тебя от эрекции. Ну, так это должно помочь. Два года я издевалась над беднягой. Затем, недели за две до того страшного дня, я поссорилась с отцом. Не помню даже, что я такое сделала, но он забрал у меня ключи от машины на целый месяц. И я отомстила ему, переспав с его деловым партнером. Все так, Вик. Я позвонила Раймонду из мотеля и сказала, что он может иметь меня, если хочет, но приехать он должен немедленно. Я буду его ждать.

Она смахнула с щек слезы стыда, но останавливаться было уже поздно.

– Раймонд приехал в мотель, и я легла с ним. Так же просто, как я спала со всеми прочими. Все, что ты слышал о Ренни Ньютон, правда. Когда-нибудь, когда за мной по пятам не будет гоняться убийца, мы встретимся за бутылкой вина, и я расскажу тебе о своих эскападах со всеми подробностями. Все равно, что рассказывать истории про привидения, только интереснее.

Ты эту историю хотел услышать, чтобы узнать, насколько низко я могла пасть? И ты прав, потому что это самое плохое из всего, что я делала. Папа наказал меня, но я ему отомстила, верно? Я ему здорово отомстила.