– И вы никогда не боялись опасности, которой вы себя подвергаете?

Он помолчал. Ли догадалась, что сейчас перед ним мысленно проходят все те пожары, пламя которых он тушил, и он вспоминает, с каким чувством он встречал опасность.

– Нет, страшно мне не было. Поймите меня правильно. Я всегда был предельно осторожен. Нас специально обучают быть осмотрительными, и мы всегда делаем только то, что заранее изучили, обсудили, распланировали и синхронизировали со всеми остальными ребятами в команде. Но в этих пожарах есть одна вещь. – Последние слова он произнес с нажимом. Его стиснутые кулаки напомнили Ли жест Чада. Голос его превратился в хриплый шепот. – Он намного больше тебя, этот огонь! Коварный, разрушительный, великолепный огонь. Это свирепый дракон наших дней. И ты побеждаешь его. Просто задуваешь его и все.

Он тяжело вздохнул, но это был вздох восторга, и глаза его сверкали от волнующих воспоминаний. Ли распознала момент, когда он вдруг опять осознал, что находится всего лишь в собственной гостиной в полной безопасности: когда он повернулся к ней, глаза его наполнились грустью.

– Мне всегда будет этого не хватать, – сказал он с тоской.

– Эй вы, двое, вы что не веселитесь с нами? Сара тут… – Чад резко осекся, и Ли вдруг поняла, что у нее самой увлажнились глаза. – Да что тут происходит?

– Ничего, ничего, – сказал Стюарт и, хлопнув себя руками по бедрам, поднялся с такой легкостью, что Ли подивилась. – Пойдем, Ли. Ты, кажется, хотела еще кусок тыквенного пирога?

Протянув руку, он помог ей встать с дивана и отвел ее к Чаду, который глядел на нее из холла.

– Отрежь ей кусок побольше, отец, и добавь взбитых сливок. Мне не нужна костлявая невеста.

Стюарт рассмеялся и направился в кухню, – Ли? – нежно спросил Чад и озабоченно сморщил лоб. – Что случилось? Ты что – плакала? Что-нибудь не так?

Она взглянула в эти такие любимые глаза, в это волевое лицо.

– Нет, ничего. Просто я тебя так люблю! Она обняла его и прижалась щекой к груди – к тому месту, где было слышно биение его сердца. Неужели она будет обречена собственными руками посылать его в этот ад кромешный? Огонь. Безжалостный. „Дракон наших дней“. Где ей взять на это силы?

С другой стороны, если она любит его, разве она сможет сказать: „Не ходи!“? Если он так же, как Стюарт, жаждет риска, опасности, – разве она сможет лишить его этого? Это его работа, и для него она так же важна, как была важна для Грега его работа.

Она должна будет набраться мужества, чтобы отпускать его на то дело, которое он выбрал для себя.

– Ты меня любишь? О чем же тут плакать? – спросил он ласково.

Она всхлипнула и проглотила слезы.

– Я плачу, потому что стою рядом с собственным женихом, а он даже не удосужился меня поцеловать.

– Вот грубиян, – сказал он и впился губами ей в рот.

После обеда, который удовлетворил бы даже ненасытную орду варваров, старшие мужчины удалились в гостиную смотреть футбольный матч. Лоис с Амелией остались на кухне, чтобы обменяться рецептами и помечтать о будущих внуках. Ли и Чад поднялись наверх якобы затем, чтобы уложить Сару.

Ребенка положили в комнате Чада. Не успела Сара смежить веки, как Чад с нетерпением притянул к себе трепещущую от желания Ли.

– О женщина, неужели я смогу ждать еще целую неделю? – спросил он, бесстыдными руками освобождая ее волосы от гребней слоновой кости, которые держали высокий узел на макушке. – Давай сыграем в доктора.

– Ну уж нет, твоя мать может в любой миг подняться сюда.

– Ага, так же говорила и первая девчонка, которой я предложил сыграть в „доктора“.

Ли отстранилась и смерила его суровым взглядом.

– И кто это был, и как давно?

– Да примерно лет двадцать пять назад. Ее звали Мэри-Джой Клейтон. Она была нашей соседкой. Она пришла ко мне поиграть, и я предложил „доктора“, – ответил он с коварной улыбкой.

– Так я тебе и поверила.

– Как бы то ни было, она отказалась, – вздохнул он. – Это драма всей моей жизни.

– Ты что – в самом деле думаешь, что я стану тебе верить? Я очень ревнивая, я собственница. И я не потерплю ни одной женщины возле тебя.

. – Тебе не придется ни с кем сражаться. Мне никто, кроме тебя, не нужен. – Взяв за руку, он повел ее в угол комнаты, где стоял письменный стол и стул, и, сев на стул, потянул ее к себе на колени. – Ты сегодня выглядишь потрясающе, моя будущая жена, – сказал он, целуя ее в уголок губ.

– Тебе нравится мое платье?

– Оно восхитительно, – сказал он, даже не взглянув на ее красное платье из креп-жоржета с рукавами на манжетах и белым отложным воротничком, под которым был повязан черный шелковый галстук-бабочка. – А как мне под него забраться? – спросил он, нащупывая у нее на спине перламутровые, пуговицы.

– Ты неисправим.

– Это моя техническая характеристика? У меня для этого есть более точные выражения.

– Чад!

Он обхватил ее за шею и притянул к себе для поцелуя. Руки его без колебаний обняли ее за плечи. Его поцелуй имел вкус того вина, что подавалось к обеденному столу, и Ли еще раз насладилась этим восхитительным букетом.

– Черт! – ругнулся он по поводу крошечных пуговиц, которые отказывались повиноваться, и разочарованно отодвинулся от нее. – Похоже, мне не удастся освободить тебя из этого плена?

– Придется потрудиться.

Он сделал страшное лицо и угрожающе зарычал.

– Значит, придется мне утешаться воспоминаниями. У тебя сохранился тот пузырек с детским маслом?

– Ш-ш-ш, – прошипела она и быстро взглянула на дверь. Он рассмеялся.

– На ком я женюсь – на извращенке, которая прячется по темным углам? Чего ты боишься при свете дня?

– Никакая я не извращенка! – с негодованием откликнулась она. – Я только делала тебе лечебный массаж, ты сам жаловался, что у тебя плечевые мышцы перенапряжены.

– Ага, а к тому моменту, как ты наловчилась в этом деле, да еще с детским маслом, у меня уже были перенапряжены не только плечи.

Она погрозила ему двумя кулаками сразу.

– Ты просто ужасен. Ужасен!

– Ты ведь все равно меня любишь, – сказал он, перехватывая ее руки и прижимая их к своей груди. – Или нет? – тихо добавил он, внезапно посерьезнев.

– Конечно, да.

Подтверждением этого признания стал поцелуй.

– Я все время хочу тебя кое-что спросить, – сказала она после. Ее голова покоилась на его плече, а он легонько гладил ей затылок.

– Спроси.

– В тот первый день, когда родилась Сара, ты ведь подумал, что я никогда не была замужем?

– Да, – ответил он просто.

– Но я не заметила в твоем лице никакого осуждения, ни тени порицания.

Он приподнялся, так что ей пришлось сесть, и заключил ее лицо в свои ладони. Большие пальцы он поместил в уголки губ.

– Я уже тогда любил тебя. Ли: И мне было абсолютно все равно, кто ты, что ты делаешь и что у тебя было в прошлом. Я влюбился в тебя с первого взгляда, И я все был готов простить тебе.

– О Чад, – выдохнула она, наклоняясь, чтобы поцеловать его. На его щеку упала слеза.

– Эй, эй, перестань плакать, а то мне придется выдать тебе заранее мой рождественский подарок!

– Рождественский подарок? Сейчас? – спросила она и немедленно села прямо.

– Он не упакован. Весь день ношу его с собой, я хотел выбрать подходящий момент. Пожалуй, он настал, – сказал он, вынимая маленький конверт из кармана рубашки. Пока она вскрывала конверт и доставала то, что было внутри, он не сводил с нее глаз. Там были два изящных золотых колечка, усеянных сапфирами. – Они надеваются с двух сторон от обручального кольца. Подождешь еще недельку? Ну что, нравятся?

– Потрясающе, – прошептала она. – Под цвет твоих глаз.

– А я думал – твоих.

– Нет, нет, – покачала она головой. В ее слезах отражались сверкающие грани камней. – Это цвет твоих глаз.

Он надел кольца ей на безымянный палец левой руки. Это был в точности ее размер. Она взглянула на него с удивлением.

– Случайно угадал, – ответил он на ее безмолвный вопрос, скромно пожимая плечами.

– Нет, ты просто гений! Они мне ужасно нравятся, и я не могу ждать, пока между ними появится еще одно.

– Я не знал, какие ты носишь украшения, поэтому выбрал эти. Может, лучше было с бриллиантами?

– Нет! У меня было кольцо, подаренное на свадьбу, с несколькими камнями, но в последние месяцы беременности пальцы стали отекать и мне пришлось от него отказаться. Больше я его не носила. Но это ведь от тебя… это…

Она не могла подобрать нужных слов, поэтому сказала ему о своей любви жарким поцелуем. Он просунул язык ей сквозь зубы и стал исследовать сладкие недра ее рта. Она прижалась к нему теснее и отвечала на поцелуй, пока не ощутила ниже своих бедер нечто выпуклое и твердое.

Повинуясь порыву, она поднялась и медленно направилась к двери. Закрыв дверь, она тихонько заперла ее на замок. Повернувшись к нему лицом, она сбросила туфли и занялась пуговицами на манжетах. Черный кожаный ремешок свободно повис на боковых петлях.

– Знаешь, что я собираюсь сделать? – спросила она многозначительно.

– Что? – хрипло спросил он.

– Сыграть в „доктора“!

Пока она расстегивала пуговицы на спине, он сидел как приклеенный на стуле и не отрываясь смотрел на нее. Когда с пуговицами было покончено, она стянула платье с плеч и переступила через него. Затем подошла к кровати и перекинула платье через спинку. Красная шелковая комбинация повторяла каждый изгиб ее тела. Расширенные глаза и тяжелое дыхание Чада говорили о его нетерпении.

С улыбкой профессиональной искусительницы она приподняла кружевной подол комбинации и отстегнула первую резинку.

– Неужели? – рассмеялся он.

– Счастливого Рождества!

Чулки, стянутые с длинных стройных ног, последовали за платьем. За ними отправился треугольник красных нейлоновых кружев, который выполнял роль трусиков. Последним был пояс – обольстительное сочетание черного шелка и кружев.

Ли стояла перед ним в одной красной комбинации. Она была на ней как вторая кожа, лишь слегка расклешенная на бедрах и падающая легкими складками к коленям. Плотно облегая тело, она подчеркивала каждый изгиб ее женственной фигуры. Вопреки состоянию эротического транса, в которое она повергла его этой процедурой, при виде просвечивающих сквозь кружевной лифчик темных сосков он очнулся.

Он встал и начал стягивать с себя одежду так же медленно и методично, как это делала она. Когда он, наконец, остался в одних уже знакомых Ли спортивных трусах, его мужская сила просто кричала о себе под натянувшимся хлопком. Затем и трусы были сняты, и он подошел к ней во всей неприкрытой наготе Адама, представленного Еве.

– Я просто дрожу от любви. Ли, – проговорил он.

Под его прикосновением она тоже затрепетала. Кончиками пальцев он стал ласкать ее тело сквозь гладкий шелк, поглаживая его долгими, неторопливыми движениями. Задержав руки у нее на бедрах и притянув ее теснее к себе, он наблюдал за выражением ее глаз.

Нагнув голову, он поцеловал ей грудь сквозь разделявшее их кружево. Его язык проникал сквозь крохотные отверстия в материале. Затем тонкие шелковые бретельки были спущены на плечи, грудь высвобождена, и он дал волю своим губам. Снова и снова он прижимался губами к податливой плоти, осыпая ее все новыми поцелуями.

Они одновременно опустились на колени. Он ласково уложил ее на ковер. Рука его скользнула под теплый шелк. Неторопливыми движениями он гладил ее по бедрам и между ними, все выше и ближе, пока не коснулся того места, что отверзлось ему со всей любовью. Он нежно перебрал каждую бархатистую складочку, пока не добрался до самого сокровенного.

– Ли, любимая моя, – прошептал он, кончиками пальцев доводя ее до исступления. Потом он оказался сверху, и их тела слились. Глаза их встретились, еще более усиливая взаимный экстаз. И когда настал кульминационный момент и его жизненные соки брызнули в ее чрево, они продолжали улыбаться друг другу.

Когда Ли и Чад принесли Сару вниз, начался обмен рождественскими подарками.

Лоис немного обиделась, что Чад уже вручил Ли ее подарок, лишив всех остальных возможности разделить с ней ее радость. Она сменила гнев на милость, когда Ли открыла красивую коробку с подарком Саре от Чада, в которой оказалась длинная дамская шуба из меха рыси.

Взвизгнув от радости. Ли подпрыгнула и натянула на себя роскошный мех.

– Не думаю, что Сара будет возражать, если ты поносишь ее, пока она подрастет, – невозмутимо сказал Чад, и Ли бросилась ему на шею, к радости Диллонов и некоторому смущению Джексонов.

Саре досталась музыкальная шкатулка для кроватки, великолепная прогулочная коляска и пушистый белый медведь, так что теперь безраздельному господству в детской комнате плюшевого тигренка пришел конец.

Когда Чад открыл предназначенный ему в подарок фотопортрет Ли и Сары в красивой рамке, глаза его подернулись дымкой и он крепко обнял обеих, так что Сара бурно запротестовала. На помощь ей пришла бабушка, а Чад так расцеловал Ли, что на глазах у той проступили слезы.

Неделя до Нового года прошла в суете. Они были заняты перевозкой вещей Ли в дом к Чаду, хотя и не собирались спешить с продажей ее жилья. Он помахал у нее перед лицом авиабилетами, и когда ей удалось перехватить его руку, то она прочла, что местом их медового месяца он выбрал Канкун.

– На две сказочные недели мы уедем к морю, и мы будем нагишом бродить вдвоем по песку…

– И угодим за решетку! – прервала она его мечтания. – Или штраф двести долларов.

– Нас не поймают. Мы будем это делать по ночам.

– А где будет Сара, пока мы будем бродить нагишом по песку?

– У бабушки с дедушкой. Они уже делают кое-какие перестановки в доме, устраивая для нее детскую. А может, это подготовка к свадьбе? Ты не представляешь, что у них там творится!

– Ты уверен, Чад, что твоя мама захочет ей» деть с Сарой? Моя мать сделала бы это с большим удовольствием.

На самом деле Лоис без энтузиазма встретила сообщение о том, что и свадьбу и прием устраивают Диллоны, и Ли решила дать и ей немного поучаствовать.

– Да мама просто в восторге от этой перспективы. А твоей матери я пообещал, что она сможет устроить для нас вечеринку, когда мы вернемся из свадебного путешествия.

В Новый год с утра было ясно и холодно. Ли встала свежая и хорошо выспавшаяся Накануне они с Чадом решили спокойно пообедать дома, и он ушел пораньше, ворча, что придется в Новый год чокаться самому с собой Все утро она провела в делах, складывая какие-то вещи, занимаясь прической и маникюром и собирая Сару для двухнедельного пребывания на ферме у бабушки. В полдень за ней заехали родители, чтобы отвезти к Диллонам На Ли были джинсы В голове торчали бигуди, и на невесту она походила менее всего.

– Ли, – сказала укоризненно ее мать – Я там закончу одеваться, мама Не волнуйся. К четырем часам из гусеницы вылупится великолепная невеста.

Так и случилось. Даже к половине четвертого. Для второй свадьбы, отмечаемой к тому же дома, нельзя было придумать ничего более удачного, чем белоснежный костюм из крепа с бледно-голубой блузкой. Волосы она убрала в свободный узел на затылке, и темные завитки живописно обрамляли ее лицо и шею. В ушах были ее единственные серьги с жемчугами, а на руку она надела подаренные Чадом колечки с сапфирами. Она сияла.

Ее несколько удивило волнение, которое она вдруг ощутила. Она не помнила, чтобы так волновалась перед венчанием с Грегом. В свою первую брачную ночь с Грегом она была девственницей, и тем не менее предстоящий медовый месяц с Чадом волновал ее куда больше.

В эти последние недели перед свадьбой она спрашивала себя, почему она позволила себе близость с Чадом до официальной регистрации брака? Ведь ее собственные принципы не изменились. Она, как и прежде, не допускала и мысли о сексе без любви. И для нее самой было шоком, что она так быстро поддалась Чаду, да и своему собственному желанию. Что случилось с ее нравственностью?

Возможно, ее чувство приличия претерпело изменения из-за той близости, которая возникла между ними, когда он принимал у нее роды. А может быть, она слишком часто горевала о том, что могла бы любить Грега более страстно. С Чадом она больше не могла себе позволить терять зря время. Каждая минута любви драгоценна. Этот урок дался ей тяжело. И она не испытывала ни малейшего сожаления по поводу тех полных экстаза мгновений любви с Чадом, которые она пережила до свадьбы.

Их взаимное влечение не ослабевало. Напротив, оно с каждым разом усиливалось. И те слова, что сегодня произнесет над ними священник, лишь легализуют в глазах всего мира те обязательства, которые они дали друг другу после первой же их близости. У Ли не было ни малейших сомнений, что они принадлежат друг другу.

Тогда откуда это волнение? Это предчувствие надвигающейся беды? С того вечера, когда она умоляла Грега не уходить, она ни разу не испытывала этого тяжелого чувства.

– О Господи, нет, – взмолилась она, и от одной только мысли инстинктивно зажмурилась. Букет гардений, который послал ей Чад, задрожал в ее руке.

– Ты что-то сказала, дорогая? – спросила ее мать.

Стряхнув с себя нахлынувшее видение грозящей беды. Ли ответила:

– Нет, ничего, я только подумала, как Сара выдержит всю службу.

Несколькими минутами позже она приветствовала своего отца у основания украшенной гирляндами лестницы. Он повел ее в гостиную, где перед аркой, увитой цветами и зелеными ветками, уже собрались приглашенные – многих из них Ли видела на той вечеринке, куда они ходили вдвоем с Чадом. Чад тоже был там, поджидая ее со своим пастором.

Внутри у нее все перевернулось, и если и оставались еще какие-то страхи, то они развеялись при виде мужчины, женой которого ей предстояло сейчас стать. На нем был темно-синий костюм-тройка, белая сорочка и серый с синим галстук. Из окон, у которых вместо рождественской елки теперь стояли корзины с цветами, лился солнечный свет, ярко освещая его темные волосы. Казалось, его глаза буквально проникали в нее своей сияющей глубиной. Он излучал силу и уверенность. Как она могла бояться выходить за него?

Свой брачный обет они произнесли серьезно и уже безо всякого волнения. До самого момента, когда молодые обменялись кольцами, Сара хранила спокойствие. Надев на палец Чаду золотое кольцо. Ли повернулась к матери и протянула свой свадебный букет маленькой дочке. Таким образом Сара тоже оказалась участницей свадебной церемонии. Когда жених целовал невесту, он поцеловал и свою новоиспеченную дочь. Все зааплодировали.

Амелия впервые в жизни доверила руководство своей кухней кому-то еще. Специально приглашенный официант подавал изысканные закуски и напитки. Поскольку ничего крепкого Амелия не признавала, в честь прекрасной молодой пары пили только шампанское.

Чад проглотил семь порций салата из крабов, горсть соленых орешков, три сандвича с огурцом и два куска свадебного пирога. Ли застала его за тем, что он и Саре в рот засовывал кусок глазури с пирога. Малышка была в полном восторге от того, что ее новый отец носит ее на плечах по всему дому и горделиво знакомит со всеми гостями.

– А как ты хороша без одежды!.. – услышала Ли горячий шепот, за которым немедленно последовал поцелуй в шею.

– У тебя гости, – процедила она сквозь зубы, продолжая улыбаться священнику, который смотрел в их сторону. – Веди себя прилично!

– Даю тебе пятнадцать минут, и мы уезжаем. Поцелуй всех, кого надо поцеловать, возьми все, что тебе нужно, припудри нос или сделай еще что-то, зайди в ванную, а после этого, если потребуется, я утащу тебя отсюда за волосы.

Уже больше не обращая внимания на святого отца, она повернулась и звонко поцеловала Чада.

– Слушаюсь, сэр!

С затуманившимся взором она попрощалась с Сарой, не в силах оторваться от своего ребенка. Спускаясь по лестнице с вещами, Чад заметил ее лицо, и Ли увидела, что он понимает, как тяжело дается ей это первое расставание с дочерью. Он попытался ее утешить:

– Только десять дней. Ли. Ты сможешь звонить хоть каждый день.

– Не подумайте, что я боюсь ее оставить на ваше попечение, – поспешила Ли заверить Амелию.

– Она не выпустит ребенка… прошу прощения… – Заверения Стюарта были прерваны телефонным звонком.

– Он хотел сказать, что я ни на минуту не выпущу малышку из поля зрения, – закончила Амелия за мужа.

– Я знаю, – ответила Ли улыбаясь. Но при виде вернувшегося в комнату Стюарта улыбка на ее лице погасла.

Избегая смотреть на нее, он сказал:

– Чад, тебя к телефону. Чад засмеялся:

– Отец, ты мог бы просто передать мне.

– Это Грейсон.

Это имя прозвучало так, как если бы оно обладало какой-то магической силой, могло рассеять толпу, изменить любое настроение. Как по команде, все гости до единого повернулись и ушли назад в гостиную. Разговор, бывший до того шумным и оживленным, превратился в тихое жужжание, напоминая скорее похороны, чем свадьбу.

Сара колотила мать по внезапно побелевшим щекам.

– Чад, – хрипло прошептала Ли.

– Сегодня я не на вызовах, отец. И он знает, что у меня сегодня свадьба. Он звонит, чтобы нас поздравить? Стюарт смотрел в пол.

– Лучше поговори с ним сам.

Чад повернулся к Ли и сжал ей локоть.

– Я сейчас вернусь, – сказал он с мимолетной улыбкой.

Ли все поняла. Глаза его не улыбались. Она стояла как вкопанная, глядя вслед мужу, скрывшемуся в комнате за холлом, которая была кабинетом Стюарта.

– Почему ты не дашь мне малышку? – тихо сказала Амелия.

Ничего не замечая вокруг себя. Ли передала ребенка в руки свекрови. Как если бы она вызвала его волевым усилием, в дверях появился Чад.

– Ли, – только и произнес он и вернулся назад в комнату.

Она думала, что ноги не послушают ее, но ей удалось преодолеть длинный холл. Она вошла в комнату, обшитую деревом и уставленную книжными стеллажами. Чад стоял у окна к ней спиной. Он снял пиджак и теперь развязывал галстук. Она инстинктивно закрыла за собой дверь. Щелчок замка вывел Чада из оцепенения. И все же он продолжал еще какое-то время смотреть в окно и лишь потом обернулся к ней.

Она все поняла.

– Нет! – закричала она, затыкая себе рот кулаком. – Нет!

– Прости меня. Ли. – Он обеими руками взъерошил волосы, затем провел по лицу, потер глаза, нос и губы, затем опустил их вдоль тела. – Прости, но я ничего не могу поделать! Мне надо ехать.

– Ты не поедешь, ты не можешь ехать!

– Конечно, не могу. Но обстоятельства требуют, чтобы я ехал. Где-то в Венесуэле пожар на нефтяной базе. Парень, который должен был ехать вместо меня, вчера вечером повредил ногу на мотоцикле. Он лежит в клинике Далласа. Я должен ехать. Ли. Грейсон извиняется, он говорит, что ни за что не стал бы звонить, если бы…

– Ты думаешь, мне должно быть от этого легче? От его извинений за то, что он отрывает тебя от твоего медового месяца, от меня? И все как будто в порядке?

Он раздраженно вздохнул.

– Да нет, конечно, черт возьми. Я только пытаюсь объяснить тебе, что тут ничего не поделаешь. Никто не виноват. И у меня нет выбора.

Она сделала два быстрых шага в глубину комнаты.

– Ты сам мне когда-то сказал. Чад, что у человека всегда есть выбор. И не один. Например, ты мог бы отказаться и не поехать.

Она еще не успела договорить, а он уже отрицательно качал головой.

– Я не могу этого сделать. Ли. Ты сама это понимаешь.

Он произнес это спокойно, не столько в гневе, сколько в волнении. Ли понимала, что ведет себя неразумно, но ей сейчас было не до благоразумия. Разве невеста может спокойно отпускать своего жениха накануне медового месяца? Разве она не должна после этого возненавидеть свою горькую судьбу? Конечно, она обещала стойко переносить опасности, которым он подвергает себя на своей работе. Но не в день их свадьбы!

– Это никак не связано с моей любовью к тебе. Ли. Ты должна это сама понимать. Мой долг…

– К черту долг! Я сыта этим долгом по горло! – крикнула она, проводя ребром ладони себе по шее. – Сначала Грег, теперь ты. Неужели вы, мужчины, думаете только об этом? Долг? Ответственность? Но, Бог мой, разве у тебя нет долга по отношению ко мне? Ведь ты взял на себя эту ответственность не далее как два часа назад, когда произносил обет!

– Господи, Ли, послушай меня, – прохрипел он. – Я люблю тебя! Я должен уехать неизвестно на сколько, и я не хочу, чтобы мы расстались обиженные друг на друга. Пожалуйста, пойми.

С разбитым сердцем, но пытаясь еще взывать к здравому смыслу, к его чувствам, она взмолилась:

– Докажи мне свою любовь сейчас. Останься. Не уезжай.

– Ты просишь слишком многого, – с болью сказал он. – Не проси у меня того, что я не могу тебе дать. – Он сделал еще один шаг к ней. – Не бойся! До тех пор пока я буду знать, что ты ждешь меня, со мной ничего не случится, я этого не допущу.

Его слова эхом отдавались у нее в голове. Эхо прошлого. Эти слова, так легко произносимые, такие лживые, такие ненадежные. Она сильно побледнела и уклонилась от его протянутых рук.

– Нет, Чад. Если ты уедешь, я не буду тебя ждать. Я не собираюсь всю жизнь провожать тебя с натужными улыбками и банальностями типа «Пожалуйста, береги себя для меня». Я не собираюсь этого делать!

Она видела, как стали жестче складки у него вокруг губ. Тепло его глаз моментально исчезло, как гаснет огонь задуваемой свечи. Он выпрямился в полный рост и стремительно направился к выходу. В дверях он задержался и метнул еще одну, последнюю стрелу ей в сердце.

– Благодарю за теплое прощание.

Дверь за ним захлопнулась.