Точка разрыва

Дина охватила дрожь.

Потом они долго мирно и успокоительно разговаривали. Уверив Мейсона, что его дочь объявится, что шериф Джон Эванс не прекратит поисков, пока не найдет ее, Дин переменил тему.

Они поговорили о компании Мейсона, о его двух неудачных браках, о тоске, одиночестве, детях и, наконец, о чувстве вины. После этого Мейсон сжал руки Дина и заплакал. Потом он выслушал объяснение Дина о том, что мальчика на снимке зовут Дэвид Левин, что его родители жили в Салеме, но теперь у них дом на озере Крид. И что Джон как раз связывается с ними, чтобы узнать месторасположение дома.

– Но снимок!., это Уайти Доббс!

Фотография лежала вверх изображением на столе Джона. Мейсон смотрел на нее, как турист на змею под ногами.

– Нет, – сказал Дин, повернувшись назад и внимательно изучая фото.

У молодого человека рядом с Тиной Эванс были темные волосы и загорелая кожа на женственном лице – он ничем не походил на Уайти Доббса.

– На снимке Дэвид Левин. Но ты, ты видел Уайти Доббса? Мейсон взглянул на своего старого приятеля вопрошающими глазами:

– Значит, ты веришь мне?

– Я верю: ты что-то видел, но не на этом снимке, а у себя в подсознании…

Мейсон затрясся.

– …Это вызвано чувством вины, и стрессом, и тысячей других мелких причин, которые накапливаются, пока не выплескиваются наружу, как горячая лава при извержении вулкана.

– Но все было так реально, – запротестовал Мейсон.

Большие электрические часы на западной стене гудели в нависшей тишине. За спиной Мейсона обитая деревом стена пестрела плакатами, сертификатами и наградными значками. В их медных планках виднелось смутное и рассеянное отражение Дина.

– Я знаю, как это бывает реально. И поэтому становится еще более пугающим, – Дин потянулся и подтолкнул фотографию к краю стола.

Мейсон отшатнулся, отъехав назад на своем стуле, развернувшись так, чтобы не видеть снимок даже боковым зрением. Дин показал на фото:

– Взгляни на него.

Мейсон сцепил руки на широкой груди. Его губы сжались в тонкую линию, глаза прищурились. Дин улыбнулся. Это был прежний Мейсон – упрямый, недалекий, бескомпромиссный.

– Взгляни на него, – повторил Дин более настойчиво и потом добавил: – Несмотря на свой страх.

В темных глазах Мейсона вспыхнула злость. Этот массивный человек придвинулся обратно к столу, осторожно вдохнул. Потом с опаской, как будто щупал ногой ледяную воду в озере, наклонился и посмотрел на снимок.

Мгновение повисло в воздухе, как одинокая серебристая паутинная нить. Часы гудели. В коридоре были видны снующие люди. Но в этом кабинете, где Мейсон изучал фотографию, время замерло.

Мейсон поднял глаза. Они были широко распахнуты, как створки дверей, зрачки занимали почти все коричневато-зеленое пространство радужки.

– Он исчез. Это не он.

Эванс снова уставился на фото, не доверяя своим чувствам.

– Это не он. Это просто паренек. Обычный парень. Но… Морщины на его обветренном загорелом лице собрались, как грозовые тучи, и Мейсон снова заплакал, теперь уже от радости.

– Это не он. Это не Уайти Доббс, – бормотал он.

Буквально через полминуты дверь открылась. Это был Джон Эванс.

– Мы нашли ее, Мейсон. Мы нашли Тину, с ней все в порядке. Один из моих помощников везет ее сюда.

Высказав щедрые благодарности Джону и Дину, Мейсон выбежал из комнаты, чтобы встретить свою дочь. Джон последовал за ним.

Оставшись один, Дин вздохнул. Напряженная головная боль, которую он пытался побороть, теперь вступила в свои права. Бросив взгляд на стол Джона, он увидел снимок – с ним Мейсон носился, как с фетишом. Но теперь оставил это в прошлом.

Дин улыбнулся. Хороший знак. Фотография стала краеугольным камнем в заблуждениях Мейсона, а такая забывчивость означала, что он на пути к выздоровлению.

Трумэн взял фотографию и поднес к глазам, досконально изучая каждую деталь. Он, оказывается, устал гораздо больше, чем думал. Снимок виделся расплывчатым и неясным. На секунду Дин закрыл глаза, давая им отдых, потом открыл, моргнул несколько раз и снова взглянул на снимок.

С фотографии на него смотрел Уайти Доббс.

Сердце сжалось от страха и отчаяния. Холодная пелена заволокла разум. Дыхание стало учащенным и поверхностным.

«Успокойся, – убеждал он себя. – Дыши ровно». Стресс и чувство вины – не это ли он твердил Мейсону?

Простая галлюцинация. Но даже сама мысль о галлюцинации представляла опасность для ученого, и, как сказал Мейсон, все было так реально. Дин опять закрыл глаза, но образ застыл на его сетчатке, как красный след от яркой вспышки. Он видел Тину, ее откинутые назад и собранные в хвост волосы. На ней был желто-зеленый жакет и джинсы.

А рядом с ней?

Изображение темноволосого Дэвида Левина пропало. На его месте стоял Уайти Доббс, обнимая тонкую талию девушки, улыбаясь криво и похотливо. Это был все тот же Уайти Доббс, которого похоронили заживо двадцать два года назад. Точно такой же… как в тот день… И ни минутой не старше.

– Нет, – произнес Дин вслух. – Доббса нет на этом снимке.

Его слова шатко и неуверенно висели в воздухе. Хотя д-р Трумэн знал, что это правда.

Преодолевая страх, Дин заставил себя открыть глаза и снова посмотреть на снимок.

Юноша с волосами цвета слоновой кости ответил ему взглядом. А потом Уайти Доббс… подмигнул!

глава 15

Пайпер принимала горячий душ второй раз за день. Она пустила такую горячую воду, что едва терпела, и стояла под ней, пока не согрелась, а ее кожа не приобрела нормального розового оттенка. Пайпер вытерлась, натянула брюки и спортивную фуфайку и легла поперек кровати. Сон подкрался, как вор в ночи.

Ей снились отрезанные руки и погибающие люди, и где-то там, в дымке сна, события проступали с необыкновенной яркостью. Все обрывки ее жизни обрели смысл. Впервые в жизни Пайпер Блэкмор точно знала, что должна делать и как.

Но когда два часа спустя она проснулась, растерянная и оглушенная, откровение испарилось. Осталась лишь пугающее и настоятельное предупреждение ее матери.

Что-то плохое приближается.

Часы на кухне доложили, что уже без пяти одиннадцать. Джон достал из холодильника три куска холодного цыпленка и расправился с ними над бумажной тарелкой, потом смыл вкус курицы пивом. Образ мертвого Клайда Уоткинса с немыслимой, пробитой в черепе дырой, застыл в сознании Джона, как высохший осадок на дне кофейной чашки.

На его долю выпало сообщить обо всем жене Клайда. Женщина, не оправившаяся от шока после нападения на ее мужа, была слишком потрясена, чтобы плакать. Но полуторагодовалая дочь этой супружеской пары хныкала и извивалась на руках матери.

Джон дождался прибытия остальных родственников. Даже тогда жена, уже вдова, не заплакала. Чрезвычайное недоумение настолько исказило черты ее лица, что на нее невозможно было смотреть.

Как шериф он привык иметь дело с банальными происшествиями – местными конфликтами, правонарушениями, хулиганством. Один раз городской немой мальчик играл в Даниеля Буна и потерялся в горах. Просто.

Но отрубленная рука? Изуродованная женщина? Проникающий в череп удар ножом?

Черт, это считалось бы ненормальным где угодно, даже в Портленде, даже в этом ублюдочном Лос-Анджелесе.

За последние три года служба шерифа изрядно усложнилась. По мере закрытия крупных лесопилок рождались большие проблемы. Появилось большое число гордых, но безработных мужчин, сбережения которых иссякли, зато счетов и времени было в избытке, поэтому они начинали пить и превращались в зарвавшихся хулиганов.

Постройка нового завода сулила новые рабочие места, давала новые надежды. Ожидалось, что дела поправятся, а не пойдут еще хуже.

Когда Дин Трумэн выиграл эту чертову премию, Джон Эванс ничуть не удивился. По его мнению, Дин был самым крутым парнем в штате. А может быть, и во всем мире. Шериф это всегда знал. Некоторые ребята, такие, как Мейсон, обижались на Дина, и он это вполне понимал. Но самого Джона никогда не задевала слава друга. Он уважал ее и пользовался ею.

Они водили дружбу с первого класса. Такая странная парочка: Дин был худым и нескладным, как жук-богомол; Джон, всегда крупный для своего возраста, смотрелся мускулистым, коренастым и сильным, как бычок. «Мозги и сила», – шутил отец Джона.

Дин всегда защищал друга: «Джон хороший парень. Не надо его недооценивать». Но Джон и не сердился. Он был практичный малый.

В школе Дину периодически предлагали перепрыгнуть через несколько классов. Но его родители не принимали таких предложений. «Умение общаться также важно, как способность мыслить», – любили говорить они. И Джона переполняла гордость, поскольку он, как лучший друг Дина, формировал часть этой способности общения.

Каждый из них имел свои сильные стороны, и часто они обменивались мастерством. Это был хороший союз.

Был ли?

Джон дважды женился, но ничего серьезного из этого не вышло. Странное добавление, зато правдивое. После смерти Джуди два закоренелых холостяка все больше времени стали проводить в компании друг друга. Может быть, чрезмерно много. Может быть, пользуясь другим, как опорой, как возможностью меньше соприкасаться с реальным миром.

Об этом стоило подумать.

Секс приносил облегчение. Как шериф Джон часто натыкался на одиноких молодых особ, которые были не прочь устроить легкую возню в постели. Но это не требовало особых чувств.

Дин, однако, не отличался склонностью к таким приключениям.

Если Джон чему-то и завидовал в отношении Дина, так это тому, что касалось Мевис Коннетти из «Тройного Д». Она пару раз проводила время с Джоном. Но глаз не отводила от Дина, а этот несчастный идиот спускал все на тормозах, позволяя такой привязанности иссякнуть.

Джон открыл еще бутылку пива, нашел пакет с полузасохшими чипсами и вернулся к столу.

После получения преподавателем Весткрофтского колледжа престижной премии Черная Долина оказалась в центре внимания. Новое предприятие «Энекстех» могло явиться лишь началом, хорошим подспорьем, которое позволило бы Дину вывести науку на новый уровень, а также отличной почвой для подготовки молодых инженеров высоких технологий. Ходили слухи, что суперкомпания «Сони», уже построившая два завода в Спрингфилде, проявляет реальный интерес к Черной Долине. Похоже, дела налаживались. Черная Долина преодолевала трудные времена.

А теперь все принимало сумасшедший оборот.

Джон покончил с пивом, потом пошел в ванну. Там он мог оценить себя в зеркале в полный рост.

Эванс убедился, что все еще является солидным мужчиной – впечатляющим, сильным, чуть более отяжелевшим, чем…

Чем когда мы закопали Уайти Доббса в холодной, черной земле.

Доббс? Джон осознавал, что начинает напоминать Мейсона.

Шериф вернулся на кухню и нарушил свое собственное правило в отношении третьей бутылки пива. Глупо было думать о Доббсе и Мейсоне, а Джон Эванс был кем угодно, только не глупцом. Его всегда отличала практичность, и он выбросил Доббса из головы на следующий день после случившегося тогда.

Чего нельзя сказать о Дине.

Ученого измучили размышления обо всем произошедшем. Хотя он еще не был ученым – просто подростком, пусть незаурядным, но подростком. После случая с Доббсом он изменился. Все они изменились. Странно только, что в некотором смысле жизнь показала себя с лучшей стороны.

А как же с Уайти Доббсом?

Практический ум Джона подсказывал ему, что кто-то, по-видимому, откопал его.

Но произошло ли это во время того шторма?

Может быть, кто-то откопал его еще до шторма? Это вполне вероятно.

Шериф Дитс, управлявший в те времена, буквально рвал и метал, когда парочка охотников обнаружила могилу. Но он никак не мог предположить участие мальчиков. Просто в земле образовалась странная дыра, ставшая в один ряд с другими легендами холма Хокинса. Смешно, но у каждого было что-то в прошлом, что можно было бы рассказать об этом месте.

Ледяной ветер рвал ветви деревьев. Снежные хлопья размером с блюдце налипали на волосы, напоминая мокрые, холодные поцелуи. Натан Перкинс ухмыльнулся за ярким шерстяным шарфом, закрывавшим его лицо. Было уютно и тепло благодаря ему.

Руки в перчатках неловко нащупали ключи и дважды не могли попасть ими в щель замка. Наконец он повернул ключ. Клик. Замок не замерз, слава богу. Натан покрутил ручку и толкнул дверь. Дверь приоткрылась на пару сантиметров, а потом ее что-то заблокировало.

Что?

Он осмотрел косяк и обнаружил причину. Цепочка была накинута. Хотя бы однажды Ава последовала его совету. Прекрасно с ее стороны, но плохо для него. Он позвал ее через щель в двери. Теплый воздух пронесся мимо его лица, как непослушный ребенок, горевший желанием поиграть в снежки.

– Ава?

Дом молчал.

– Ава?

Телевизор и радио выключены.

– Черт.

Натан нажал кнопку звонка. Порыв ветра пробежал по перилам крыльца, лизнув его мокрым, холодным языком.

Дом молчал.

Накинув капюшон своей куртки «Гор-Текс», Натан скатился вниз и нырнул прямо в бурю. Шаги оставляли глубокие следы в снегу, которые сразу же заносило, только он успевал выдернуть ногу.

Заднее крыльцо находилось на двухступенчатом бетонном возвышении. Не было даже маленького навеса. Он открыл дверь тем же ключом. Повернул ручку и толкнул.

Стук.

Задний вход тоже заблокирован внутренней цепочкой.

– Вот дерьмо! – Натан заколотил в дверь, продолжая звать Аву. Он почувствовал новый внутренний холод, шедший из самого его сердца и расходившийся в пространстве.

– Ава?

Бесконечно холоднее, чем пронизывающий арктический ветер.

– Ава? – на сей раз уже шепотом.

Что-то случилось. Ее машина стояла в гараже. Энергия подавалась без перебоя. Так что не было очевидных причин покидать дом. Кроме того, она бы не решилась выйти такой ночью.

Натан на минуту представил, как Ава была одета, когда он в последний раз видел ее, как безыскусственно и беспомощно она выглядела.

– Ава?

Натан Перкинс был щуплый мужчина. Худой, как железнодорожный рельс, одни кости, кожа как будто вот-вот прорвется. Шестьдесят восемь сантиметров с учетом одежды. Но такого удара в дверь костлявым правым плечом можно было ожидать от мужчины вдвое тяжелее, а со второй попытки дверная коробка раскололась, вырвав цепь из гнезда.

Внутри дом был таким же, каким он его оставил. Но что-то изменилось.

Натан прошел в кухню, потом в кабинет. Телепрограмма лежала в развернутом виде на подлокотнике кресла. Наполовину недопитый стакан с диетической колой стоял на серебряном подносе. Искусственный огонь ярко горел, язычки пламени весело плясали, подстрекаемые к безумной энергии легкими движениями воздуха.

На полке камина с лепкой ручной работы стояла пара неначатых свечей в хрустальных подсвечниках, их фитили девственно белели. Рядом на стене виднелась свадебная фотография. Улыбающаяся Ава и Натан, похожий в тесном смокинге на маленького мальчика, решившего поиграть в маскарад.

Но в самом центре каминной полки нечто привлекло внимание Натана, приковало его взгляд и остановило его дыхание. Праздничные часы в прозрачном корпусе, открывавшем часовой механизм. Внутри вращались три медных колеса. Специальный дизайн позволял отсчитывать время секунду за секундой. Сейчас стрелки на часах бешено вращались, а медные шары под ними слились в колесо, как в центрифуге. Тонкие, не толще волоса, голубые искры разрезали часовой механизм.

Искры.

Что тут происходит?

Натан снова позвал жену, опять и опять, каждый раз беря октавой выше.

Крутящиеся часы отражали его мысли.

Вращение, вращение, вращение.

Оставив кабинет, он прошел в холл.

Дверь в хозяйскую спальню была распахнута, как бы приглашая войти. Но Натан Перкинс неожиданно замедлил ход. Может быть, он просто не хотел увидеть то, что ожидало его в той комнате.

Может быть?

На его часах «Касио Дата Банк Телементо 150» появились неожиданные вспышки. Будильник, настроенный на другое время, запищал. Тонкие молнии голубого разряда пробегали под стеклом, как искры в юбилейных часах, вызывая покалывание на коже.

Натан влетел в спальню. Комната освещалась только маленьким ночником под абажуром – слабым желтоватым пучком. Остальное пространство было погружено в полумрак. А в центре виднелась искромсанная ночная рубашка его жены.

Искромсанная.

– Ава?

Часы непрерывно пищали.

Где-то в темноте под прикрытием тени что-то двигалось. Внимание Натана привлек сдавленный крик. Он увидел жену в углу у стены – тень на тени. Ее тело прикрыто другим. Мужчина.

– Ава! – резко вскрикнул Натан.

Мужчина обернулся, потом взвизгнул от неожиданности и боли. Ава укусила руку, зажимавшую ей рот.

– Натан! – пронзительно закричала она.

В тишине ночи Натан Перкинс взвел курок пистолета.

Мужская тень двигалась быстро, молниеносно. Лампа со свистом пролетела через всю комнату. Натан успел нырнуть в полную темноту, а ночник врезался в косяк, осыпав его градом керамических осколков.

Он быстро пришел в себя, мышцы были готовы к действию, подогретые страхом. Натан буквально упал на стену, нашел выключатель и дернул его вверх. Ава, голая, лежала на полу, щурясь от ослепительного света, с широко распахнутыми от ужаса глазами, но невредимая и…

Она была одна?

Тень мужчины – ее насильника – исчезла, оставив Натану лишь смутное воспоминание о белых волосах.

Белых волосах.

глава 16

Дин Трумэн совершил нечто такое, чего никогда не позволял себе до этого. Он достал пузырек с валидолом из домашней аптечки, бросил две таблетки под язык и принялся сосать их, как конфетки. Через двадцать минут Дин принял еще две штуки, намереваясь следовать и дальше в том же направлении, пока не заснет или не наступит передозировка.

Однако таблетки плохо помогали, и сон долго не шел, но, придя, навалился всей тяжестью.

Как клеится, Джимми Дин?

Уайти Доббс с наглой ухмылкой ожил в его снах.

– Девяносто девять Эйнштейн, – он помахал, потом выдвинулся из «полароида», протягивая непропорционально удлиняющуюся руку, которая приняла реальные размеры и схватила Дина за воротник, сминая ткань в кулаке.

– Девяносто девять Эйнштейн, девяносто девять Эйнштейн, девяносто девять Эйнштейн, – повторял Доббс.

Потом разразился смехом.

В этом металлическом звуке гремели тысячи детских костей.

Останков младенца.

Девяносто девять Эйнштейн.

Дин проснулся, ловя ртом воздух, все лицо покрылось каплями пота. Он открыл глаза, пытаясь сбросить сон. В комнате царила темнота и ощущалось чье-то присутствие.

Кто-то здесь был.

Мысль явилась в своей примитивной неоспоримости. Дин хотел позвать на помощь, закричать, но язык ему не повиновался. Валидол сковал мышцы. Разум оставался вялым и заторможенным. Ему все еще это снилось? Очередная галлюцинация? Его глаза привыкали к темноте, так что он смог различить фигуру, форму, контуры. Он напрягся, казалось, почти увидел лицо…

Почти.

У него было такое чувство, что кто-то ударил его, и ударил неслабо. Дин совершенно проснулся, вернувшись к плачевной действительности, осознав, что это не пустая фантазия и что он не один. Кто-то был в его доме. В его доме. Неужели злоумышленник знал? Знал.

Останки младенца.

И не просто в доме, а в его комнате. Кто-то находился в его комнате. Фигура… в темноте… в ногах кровати. Адреналин сделал свое дело, нивелировав все воздействие валидола. Дин схватил тяжелые часы «Биг Бен» с ручным заводом и запустил ими в фигуру что было силы.

– Боже… – отозвалась тень, уклонившись от часового снаряда. «Разве кто-нибудь может с такой скоростью двигаться? – спросил себя Дин. – Да нет, это не они двигаются быстро, а я торможу».

– Успокойся, успокойся, – сказала темная тень. – Я не хотела испугать тебя.

– Доббс? – спросил Дин скрипучим резким голосом, напомнившим звук от наждачной бумаги, проведенной по дереву.

– Кто?

– У меня есть телефон! – завопил он в темноту.

– Отлично, давай закажем пиццу. Пиццу?

– Включи свет, док.

Дин осторожно потянулся к лампе. Непослушными пальцами он ощупал голову и пробрался к выключателю. Свет загорелся, наполнив комнату белым сиянием и открывая его глазам посетителя.

– Пайпер?

На ней был короткий кожаный жакет, вельветовые бриджи и черные мокасины. Голову покрывал черный вязаный берет. Глаза огромные, щеки мертвенно-бледные.

– Прости, что испугала тебя, док. Но ты не отвечал на звонок, – она нервно перебирала руками, затянутыми в перчатки, глядя на него через плечо. – Я, конечно, пошутила насчет пиццы. Никто не занимается доставкой в такую погоду.. – Пайпер взглянула на часы: – Или в такое время суток.

– У меня есть какие-то остатки еды на кухне.

– Отлично. Я умираю с голоду. Ничего не ела с утра.

Дин встал с кровати, забыв, что из одежды на нем только майка и «боксерские трусы».

Он схватил рубашку со спинки стула, но Пайпер уже успела увидеть достаточно и усмехнулась.

– Повтори еще раз, – сказал Дин, проводя рукой по густым каштановым волосам.

Пайпер была и впрямь голодна. Она уже поглотила половину цыпленка в кисло-сладком соусе и тарелку риса, а теперь расправлялась с консервированной говядиной с овощами.

– Я знала, что ты сочтешь меня сумасшедшей. Есть крекеры? Он поднялся, взял пачку соленых крекеров из коробки и положил рядом с ее тарелкой.

– Спасибо. Ты последний в моем списке тех, к кому бы я обратилась, ты Мистер Ученый и так далее. Но может быть, именно по этой причине я пришла.

Пайпер вскрыла пакет с крекерами, взяла три штуки, разломила в руке и высыпала обломки в тарелку.

– Может быть, я даже хочу, чтобы ты сказал мне, что я спятила. Нет, чтобы ты доказал мне, что это только мое воображение.

Дин молчал.

Над раковиной висели часы «Феликс Кэт» в черно-белом варианте, купленные Джуди, когда они только что поженились. Хвост свисал в качестве маятника, а глаза двигались вправо-влево, влево-вправо.

«Они напоминают мне тебя, – заявила Джуди, вешая игрушку на стену в кухне. Он подозревал, что это была простая уловка, чтобы он одобрил это глупое приобретение. – Туда-сюда, туда-сюда, всегда стреляешь глазами по сторонам».

Туда-сюда.

Не этим ли он занимался сейчас? Не поэтому ли он пропустил мимо ушей все размышления Пайпер? Размышления и немыслимая движущаяся фотография. Размышления и послание, вырезанное на доске восемнадцатисантиметровым лезвием, как раз по длине ножа-молнии Уайти Доббса.

– Как ты вошла?

– Через задний вход.

– Он был заперт.

– Я открыла дверь.

Дин нахмурился и невольно перевел взгляд в гостиную, где книжный шкаф скрывал вход в подвал.

Останки младенца.

Ему не нравилось, когда кто-нибудь приходил. Даже Пайпер. Не сюда. Не в его дом. Не так близко к подвалу.

– Док? Я сумасшедшая, верно?

– Ты так хочешь этого? – он хотел все перевести в шутку, но Пайпер настаивала на вопросе и требовала ответа.

– Это лучше, чем жить в мире, где отрезают руки у живых людей, где кирпичи пролетают через стены и где людей изрешечивают стеклянным дождем.

Они какое-то время помолчали. Ложка оставалась нетронутой в тарелке с супом Пайпер.

– Со мной что-то не так, док. У меня такое ощущение, как будто пауки забрались под кожу. И с каждым днем все хуже.

Пайпер покачала головой. Она сняла вязаную шапочку, но короткие темные волосы оставались прижатыми, за исключением нескольких непослушных завитков.

– Если же я не сумасшедшая, то и впрямь происходит что-то сверхъестественное. Причем сверхъестественное зло. Не спрашивай меня, откуда я знаю. Просто знаю.

Пайпер выпрямилась и взяла Дина за руку. Ее ладони были холодны, как лед, несмотря на перчатки. Он встретился с ней взглядом. Какие это были красивые и чувственные глаза. Эти глаза давали возможность увидеть невозможное.

Сумасшедшая? Она? Или он?

– Нет, – Дин сжал ее руку в своих. – Нет. Ты не сумасшедшая.

– Тогда что же? – голос Пайпер задрожал.

– Послушай, – сказал Дин. – Дело не только в тебе, понимаешь? И другие люди видят нечто…

От его чашки с кофе шел пар.

– Я видел нечто.

Ее темные глаза вспыхнули.

– Ты?

– Да, нечто, что я не могу объяснить. Как клеится, Джимми Дин?

Он закрыл глаза.

– То, что пока не могу объяснить.

Какие-то голубые электрические искры пробегали по радужке глаз Пайпер. Дин невольно отпрянул вместе со стулом. Пайпер, казалось, не придавала значения этому необычайному явлению. Или же это объяснялось простой игрой света, случайным отражением бликов?

– Это нечто в кармане твоего пальто, правда? – спросила Пайпер уверенным тоном.

Дин посмотрел ей в глаза. Ее слова донеслись до него издалека, поглощенные любопытством.

Электрические?

– Дин?

Он пришел в себя, понял, что не отрывает от нее глаз, и виновато улыбнулся.

– Я знаю, что хороша, – Пайпер запрокинула голову и провела ладонью по волосам. – Особенно, когда ловлю на себе такой щенячий взгляд, но…

– Нет. Это просто… – он помотал головой. – Не обращай внимания. Ты что-то сказала?

Над раковиной «Феликс Кэт» отсчитывал время, перебегая глазами с Дина на Пайпер, с Пайпер на Дина, заинтересованно и дружелюбно улыбаясь своей нарисованной улыбкой.

– Твое пальто, – повторила она, указывая на жакет, висевший на крючке у двери. – То, что ты видел. И не можешь объяснить. Оно в твоем пальто?

– Откуда ты..?

Пайпер улыбнулась. «Феликс Кэт» улыбался тоже, отсчитывая секунды хвостом.

– Я чувствую.

На мгновение Дин словно окаменел. Несмотря на свои заверения, что наука в состоянии всему дать логическое объяснение, несмотря на свою нетерпимость к жизненным причудам, он не выказывал ни малейшего интереса увидеть опять снимок-«полароид». И никогда не выкажет.

Но разве я принес его домой не для того, чтобы убедиться?

Устав ждать, Пайпер встала и направилась к пальто. Она вынула фотографию из нужного кармана без малейшего колебания.

– Как ты догадалась?

Она пожала плечами, вглядываясь в снимок.

– Что ты видишь? – спросил Дин.

– Молодую девушку и юношу. Смотрятся как влюбленные. Счастливые влюбленные.

А теперь вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов.

– Этот юноша – как он выглядит? Какого у него цвета волосы? Пайпер прикоснулась к фотографии. Потом нахмурилась.

– Каштановые. Волосы каштановые. Но… Она оцепенела.

Я это действительно видел? Ее била дрожь.

– Пайпер? – подошел к ней Дин.

Даже через пальто он почувствовал, как от нее веет холодом.

– Пайпер, в чем дело?

Из ее ноздри показалась струйка крови.

– Что-то приближается.

Резкие вспышки голубых искр испещрили всю поверхность ее глаз.

– Приближается что-то очень большое.

глава 17

Ледяной ветер так стремительно проносился по улицам, что сотрясал легкий «Форд Рэнджер».

– Куда мы едем? – в который раз спросил Дин.

– Я не знаю.

Дворники с трудом справлялись с налипающими бесконечными снежными хлопьями. Сквозь замерзшее стекло в машине Дин различал только контуры домов и оранжево-желтые блики уличных фонарей. Но сама дорога вырисовывалась очень смутно.

Только идиот согласился бы на прогулку такой ночью.

– Пайпер, нам все-таки лучше повернуть обратно…

– Ш-ш-ш, – она склонилась над рулем, всматриваясь во мглу за ветровым стеклом.

Ее глаза искрились. Здесь в темноте салона этого маленького внедорожника в этом не осталось сомнений.

Ее глаза, не переставая, сверкали. Как же это возможно? И что бы это значило?

Машина завернула налево на Фридмена, потом направо на Вилламет, на главную магистраль. Кондиционер мощно гудел, обволакивая Дина и Пайпер горячим, сухим воздухом, но был не в силах противостоять холоду, проникшему в их души.

Свет встречных фонарей затухал. Они выезжали из города.

– Пайпер, нам в самом деле…

– Ш-ш-ш. Теперь близко, совсем близко.

Она надавила на акселератор. Внедорожник рванулся вперед, равнодушный к непогоде. Дин почувствовал, как сердце забилось где-то у него в горле. Он даже не знал, что больше его пугало: ее манера водить или ее глаза.

Город осел позади, и мир сжался до узких конусовидных дорожек от света фар. Мир, предвещая несчастье, крутился в белом вихре. И крутился слишком быстро.

– Пайпер…

– Здесь, где-то здесь… – сказала она, указывая через окно на неясную белую пелену.

Пайпер ударила по тормозам. «Рэнджер» не остановился. Вместо этого он превратился в огромные черные сани, скользящие, несущиеся вправо, которые в конце концов перегородили магистраль. Они попали в мертвую точку, как определил бы Дин. Если появится еще одна машина…

– Выходи.

– Что?

Пайпер открыла дверь. Салон озарился светом. Порыв ветра налетел и унес с собой все тепло. В свете фар открывалось чистое поле. Где они оказались? Пайпер исчезла в темноте.

– Дин, быстрее, – ее голос прорвался сквозь свист ветра.

Дин нырнул в объятия шторма. Прошла мучительная минута, он почти ничего не видел, так как хлопья запорошили его глаза и облепили лицо.

– Ты где?

– Здесь, здесь. Иди на звук голоса.

От тяжелого дыхания снежные мухи вихрем кружились перед глазами, отнюдь не улучшая видимость.

– Здесь, – повторила Пайпер, служа ему звуковым ориентиром.

Дин обнаружил ее в двадцати шагах от внедорожника. Она стояла за деревом, укрывшись от резких порывов ветра. Дин подумал, что знает, где они. Он с трудом рассмотрел что-то похожее на мост, а далеко под ним бешено ревущие волны реки Вилламет.