Как Империатрица, пытаясь работать над проектом Императорского Дворца, обходилась с теми, кто ее прерывал

      В одном из уголков Особняка Уайткрест была широкая крытая терраса, двойник той самой открытой террасы на другой стороне здания, на которой Граф и Графиня привыкли пить свою утреннюю кляву и глядеть на океан. Конечно, крытая терраса использовалась во время плохой погоды и была местом, в котором Графиня привыкла заниматься делами — но теперь Императрица сделала ее своим рабочим кабинетом. В ней было две двери, одна вела вниз, в гостиную, а вторая выходила на пролет лестницы, ведушей на второй этаж особняка. Сейчас второй вход был запечатан, а у первого стоял стражник, которому было приказано не пропускать внутрь никого без разрешения Ее Величества или дежурного офицера.
      По большей части этим дежурным офицером был, конечно, сам Кааврен, и так получилось, что в этот день именно он вошел в комнату, поклонился и сказал, — Ваше Величество, один джентльмен желает видеть вас. Это Принц Тавель, из Дома Ястреба.
      — А! — сказала Зарика, выглядывая из-за бумаг, которые она изучала, а эти бумаги, в свою очередь, были только началом казавшегося бесконечным списка вопросов, касающихся проекта Императорского Дворца, по которым надо было принять решение. Перед ней находились не только списки и диаграммы, но и несколько различным моделей будущего сооружения или его частей, одна из которых была пять футов в высоту и более чем пятнадцать футов в длину, и занимала большую часть помещения.
      Эта деятельность занимала так много времени и сил у Ее Величества, что она чаше всего раздражалась при любой помехе. Как только она услышала, кто ждет за дверью, Орб, который крутился над ее головой с бледно-желтым цветом, говорящем о смятении, сначала приобрел слабый красный цвет раздражения, но потом, после недолгого размышления, сменился теплым оранжевым радостного оживления. — Немедленно пошлите его ко мне, — сказала она.
      Кааврен поклонился и, так как он обучился этому делу очень давно, сделал то, что ему сказала Императрица.
      — Я приветствую Ваше Величество, — сказал Тавель, сухой и жесткий джентльмен старше двух тысяч лет, чьи длинные белые волосы, аккуратно зачесанные назад, резко контрастировали с мрачным выражением его лица.
      — И я вас, Ваше Светлость, — сказала Зарика. — Это уже неплохо. Вы приветствовали меня, как «Ваше Величество». Значит ли это, что у меня есть основание надеяться на то, что Дом Ястреба откликнулся на мой призыв?
      Тавель поклонился. — Я использовал этот титул из-за моего собственного мнения, мадам, что Орб — это Империя.
      — Вашего собственного мнения — или мнения вашего Дома?
      — О, что касается моего Дома…
      — Да?
      — Они еще рассматривают этот вопрос.
      — Рассматривают?
      — Ваше Величество должно понять, что сейчас трудные времена, никто не хочет слишком торопиться.
      — Тем не менее вы, Ваша Светлость, для себя вопрос решили.
      — Да, я это сделал, и прошу Ваше Величество поверить мне, что использую все свое влияние внутри Дома ради вас.
      — Очень рада это слышать. С моей стороны я буду рада использовать все мое влияние ради Вашей Светлости.
      — О, если Ваше Величество имеет в виду…
      — Да? — сказала Зарика, нахмурившись.
      — Оно могло бы принести неизмеримую помощь в том случае, если бы мы могли действовать заодно.
      — Я не поняла того, что Ваше Светлость имела честь сказать мне. Говорите попроще, прошу вас.
      — Я только хотел сказать, что если Ваше Величество будет действовать в моих интересах, или, точнее, в интересах моего Дома, это может очень помочь мне убедить их.
      Зарика внимательно поглядела на него. — То есть Дом Ястреба хочет заключить сделку с Империей?
      — Их мнение — и поверьте мне, я говорю о них, а не о себе — что, пока Совет Принцев не признал этого, Империи нет.
      — Понимаю. Тогда Дом Ястреба хочет заключить сделку с некоей Феникс, вокруг головы которой, совершенно случайно, вращается Орб.
      — Ваше Величество замечательно описала ситуацию.
      — Понимаю. И сколько стоит признание Империи Домом Ястреба?
      — Если Ваше Величество разрешит мне, то прежде чем ответить на ваш вопрос, я хотел бы иметь честь задать свой.
      — Разрешить вам что, Ваша Светлость?
      — Объяснить ситуацию, как я вижу ее. Возможно, что есть какие-нибудь аспекты, которые я пропустил.
      — Очень сомневаюсь в этом, — тихонько прошептала Зарика. Вслух она сказала, — Очень хорошо, Принц. Обрисуйте мне ситуацию с вашей точки зрения.
      Тавель поклонился и сказал, — Хорошо, давайте посмотрим. Вы уже получили признание от Лиорнов, не так ли?
      — Граф из Флауерпот Хилл и Окрестностей приехал в Адриланку в первые же дни моего пребывания здесь, и поклялся в верности от имени своего Дома.
      — И, конечно, вас поддерживает Дом Феникса.
      — Так как я единственная, кто остался от этого Дома, да, конечно, я полностью поддерживаю сама себя. И даже собираюсь делать это дальше.
      — Но Ваше Величество еще не услышала речей от Драконов и Атир, которые, как я должен указать вам, являются двумя самыми могущественными Домами.
      — И опять вы правы.
      — Небходимо сказать, что и указания на преданность, которые вы получили из Дома Тиаса, также очень важны. Они имеют влияние на остальных.
      — Только вчера я получила письмо от Графа Рёаанака, в котором он сообщил о решении своего Дома и лично поклялся в своей доброй воле. Странным образом вы, Ваша Светлость, хорошо информированы.
      Тавель поклонился и сказал, — Раз так, не разрешит ли Ваше Величество поделиться с вами некоторым наблюдением?
      — Конечно, Принц. Так и сделайте, пожалуйста, особенно если это приведет нас к той точке политического обзора, с которой вы сможете действовать в мою пользу.
      Тавель слегка прочистил горло и сказал, — Мой Дом находится на распутье, что весьма необычно для нас. У нас больше влияния, чем у Джарегов и Текл, но меньше, чем у Драконов и Атир. Мы проконсультировались — неофициально, должен я добавить — с некоторыми Иссолами и Йоричами, а также с предствителями отдельных торговых Домов.
      — Очень хорошо, продолжайте.
      — Для того, чтобы я сумел убедить мой Дом принять Ваше Величество как Императрицу, вы должны, ну…
      — Да, если вы хотите убедить их, что я должна попытаться сделать?
      — Я уверен, что мы приведем с собой Дома Иорича, Креоты и скорее всего Орки, потому что они всегда идут вслед за нами.
      — Это я понимаю.
      — И как только это случится, я не могу себе представить, что Джареги и Теклы не пойдут вслед.
      — Мне кажется, что вы, Ваша Светлость, планируете мои дальнейшие действия.
      — Ни в коем случае, Ваше Величество. Я просто пытаюсь объяснить…
      — Не имеет значения, Принц. Продолжайте.
      — Да, Ваше Величество. Я только хочу заметить, что если мои переговоры с моим собственным Домом будут успешными, это может привести, само по себе, к тому, что весь Совет Принцев поддержит Ваше Величество.
      Зарика какое-то время молчала, и Орб, слегка замедлившийся в ответ на этот разговор, покрылся темно-зеленой тенью, пока она размышляла, а потом слабо запульсировал, когда Зарика спросила его о некоторых подробнастях истории самого Тавеля и его семьи. Будьте уверены, Ястреблорд был далеко не дурак, и, как и все Ястребы, хорошо знал о некоторых свойствах Орба. Но насколько честен он был, если бы не знал, что его видели насквозь и любая ложь, если бы он ее сказал, была бы немедленно замечена?
      — Очень хорошо, — наконец сказала Зарика. — И что же может Империя пообещать вашему Дому такого, что поможет убедить его в том, что я настоящая Империатрица, представляющая их интересы, так же как и интересы всякого другого в этой огромной Империи, которая когда-то была, и, с помощью Фортуны, опять будет?
      — Самую малость, Ваше Величество.
      — Посмотрим.
      — Одно владение.
      — Это достаточно легко; сейчас очень много свободных поместий.
      — Особое владение, Ваше Величество.
      — Тогда не так легко. Кто владеет им сейчас?
      — Никто. То есть, можно сказать, Империя.
      — Уже лучше. Оно очень дорого?
      — Я не отрицаю этого перед лицом Вашего Величества.
      — Какова его стоимость?
      — Насколько я знаю, там можно найти железную руду, нефть и уголь, и все это сосредоточено в узкой области среди нескольких невысоких гор и долин. До катастрофы там добывали все это, а нефть, например, недалеко от нее очищали и делали керосин; нет там недостатка и в воде, и дорогах по воде.
      — И, как вы говорите, этими графствами никто не владеет?
      — Ни одним из них. Были барон или несколько, которые управляли частью их до Катастрофы Адрона, но из их семей никого не осталось, даже самых маленьких.
      — О каком количестве графств вы говорите?
      — О пяти.
      — Насколько велика площадь?
      — Возможно двенадцать сотен квадратных миль.
      — Это не так много. Где в точности находятся эти графства?
      — Прямо на юг от Холмов Ожерелья.
      — А, а!
      — Ваше Величество знает их?
      — Конечно. Я уже пообещала три из них одному Драконлорду, которой помог мне против Претендента. Я совершенно не знала, что они так ценны.
      — Вы уже пообещали их? А, это очень плохо.
      — А не захотят ли они чего-нибудь другого?
      — Боюсь что нет, Ваше Величество, — сказал Ястреб, глубоко кланяясь. — Если Ваше Величество извинит меня…
      — Пока нет, оставайтесь здесь, Ваша Светлость, — холодно сказала Зарика.
      Тавель опять поклонился и замер в ожидании, приняв идеальную осанку придворного.
      Империатрица обнаружила, как и Маролан в свое время, что править остальными означает проводить больше времени в размышлениях, чем она привыкла — иначе неизбежно станешь недобросовестным администратором, а история не говорит ничего хорошего о недобросовестных администраторах. Поэтому Зарика еще раз все обдумала, а обдумав, сказала, — Очень хорошо, вы сможете получить все эти пять графств.
      Ястреблорд поклонился. — Я верю, что буду способен привести Вашему Величеству хорошие новости не позже, чем через месяц.
      — Я рассчитываю на это.
      — О, — сказал он, внезапно выглядя озабоченным. — Я надеюсь, что Ваше Величество не восприняло мои слова как гарантию верности для любого другого Дома, кроме моего собственного.
      — И я надеюсь, — в тон ему ответила Императрица, — что Ваша Светлость не восприняла мои слова как гарантию того, что пять графств уже принадлежат вашему Дому.
      — И тем не менее — да, я понимаю, Ваше Величество.
      — Хорошо, Принц. Очень важно понимать друг друга.
      Тавель поклонился, принимая справедливость замечания, которым Ее Величество сделало честь поделиться с ним, и поинтересовался, — Что-нибудь еще?
      — Нет. Вы можете идти.
      — Ваше Величество вскоре услышит обо мне.
      Когда он ушел, Зарика вернулась к своей работе, сравнивая некоторые рисунки на бумаге с моделями и барабаня пальцами по столу, когда капитан опять вошел в комнату и сказал, — Еще один джентльмен хочет поговорить с Вашим Величеством.
      Зарика как раз размышляла о том, коридор какого вида должен соединять Императорское Крыло с Крылом Йорича, что повлекло за собой философский вопрос о связи между нуждами Империи и абстракцией справедливости, и почему ее не настолько легко соблюсти. Она разрешила легкой гримасе пересечь свое лицо, прежде чем сказала, — Кто на этот раз?
      — Это я, — сказал Кааврен.
      — Да, да. Но я имела в виду, кто хочет увидеть меня.
      — Капитан вашей гвардии, — холодно сказал Кааврен.
      — Но именно вы капитан моей гвардии.
      — Да, значит именно я хочу поговорить с моей Империатрицей.
      Глаза Ее Величества сузились и она сказала, — Капитан, вы должны отказаться от привычки отвечать в таком тоне, который можно считать проявлением неуважения по отношению к Орбу. Даже когда мы одни, я не считаю это проявлением хорошего вкуса, и я удивлена, что такой старый солдат как вы, служивший Империи в течении многих лет, разрешает себе подобные вольности.
      — Я прошу извинить меня, Ваше Величество, — сказал Кааврен. — С возрастом мы, солдаты, становимся хрупкими, и малейшее давление на нас заставляет нас быстро отступать, иначе мы ломаемся.
      — Я не думаю, Капитан, что вам угрожает опасность сломаться.
      — Прошу прошения у Вашего Величества, но я должен сделать себе честь не согласиться.
      — Тогда вы хотите сказать, что вам гозит опасность сломаться?
      — Вы знаете, Ваше Величество, что я стар.
      Зарика быстро проконсультировалась с Орбом, после чего произвела несложные арифметические подсчеты и сказала, — Мой дорогой Капитан, вам нет и тысячи лет.
      — Это верно, но Ваше Величество должно понимать, что каждый год Междуцарствия, которое, к счастью, прошло —
      — Что до этого, мы, с помошью Фортуны, увидим.
      — надо считать за десять, когда вычисляешь мой возраст.
      — Так много?
      — По меньшей мере.
      — Ну, возможно для Тиас цифры надо складывать иначе, чем для других.
      — Это может быть, но, клянусь, это чистая правда.
      — Очень хорошо, Капитан. Я принимаю, что вы стары. И что теперь? Ваши услуги по-прежнему очень ценны.
      — О, ваше Ваше Величество льстит мне, говоря так.
      — Совсем нет, по меньшей мере я надеюсь, что вы не будете со мной спорить и об этом?
      — Кстати…
      — Как, вы хотите сказать, что больше не можете быть мне полезны?
      — Я стар, Ваше Величество, и устал. Я почувствовал что, имея честь служить Вашему Величеству начиная с его приезда в Адриланку, я исполнил свой долг.
      — И тогда? Что вы хотите сказать, Капитан? Говорите совершенно откровенно.
      — Ваше Величество, я хотел бы выйти в отставку.
      — Что? Я не верю своим ушам! Вы? В отставку?
      — Это мое самое искреннее желание, Ваше Величество.
      — Итак, вы хотите отставку.
      — Точно.
      — А если я не приму ее?
      — Тогда мне придется найти способ убедить Ваше Величество сделать это. — С этими словами Кааврен положил лист бумаги на стол перед Зарикой. — Здесь список некоторых из моих офицеров, которым я больше всего доверяю; некоторые из них были со мной еще до Катастрофы. Любой из них легко может одеть мои сапоги.
      — Но почему, Капитан? Будьте со мной полностью откровенны.
      — Я уже имел честь так и сделать.
      Зарика внимательно поглядела на солдата, отметила его свободную, но твердую осанку, которую может позволить себе только тот, кто уверен в себе, а также линии скорби и радости на его лице. Наконец она сказала, — Милорд, вы не были совершенно честны со мной.
      — Ваше Величество?
      — Вы требуете, чтобы я повторила свои слова?
      — Я слышал, но не понял.
      — Что может быть проще? Я верю, что вы действительно хотите в отставку, но не верю, что вы сказали мне настоящую причину.
      — Я могу только сделать себе честь и повторить мои слова Вашему Величеству, но, поскольку это можно рассматривать как неуважение, я воздержусь от того, чтобы это сделать, и промолчу.
      — Разрешите мне заметить, Капитан, что вам потребовалось больше слов для того, чтобы промолчать, чем потребовалось бы, если бы вы захотели ответить на мой вопрос. Итак, я делаю себе честь и спрашиваю снова. Почему вы хотите оставить службу мне? Не связано ли это каким-то образом с вашим сыном, с которым вы поссорились?
      При этих словах Кааврен почти незаметно одеревенел, но твердо посмотрел в глаза Императрицы и сказал, — Нет.
      — Хорошо, но тогда в чем же причина?
      Кааврен склонил голову и промолчал, на этот раз обойдясь без дополнительных объяснений.
      Орб стал темного и неприятно красного цвета, а Зарика ударила ладонью по столу. — Очень хорошо, Капитан. Вы просили отставку; я принимаю ее. Прощайте.
      Кааврен низко поклонился Ее Величеству и, решительно повернувшись кругом, хорошим военным шагом вышел из комнаты Императрицы, после чего, не снижая темпа, преодалел две лестничные ступеньки и оказался рядом с комнатой Графини. Дверь была открыта, он вошел. Даро — которой, признаемся к нашему стыду, мы так нечестно пренебрегали на протяжении всей нашей истории — с тех пор как фактически отдала особняк Ее Величеству, в основном находилась в маленькой комнате секретаря, в которой занималась делами графства. Оторвавшись от работы, она посмотрела на вошедшего Кааврена, и, улыбнувшись, встала. Кааврен немедленно оказался перед ней и ласково поцеловал ее руку.
      — Какое удовольствие, Графиня, быть дома, потому что я могу видеть вас каждый день.
      — Даю вам слово, сэр, что я полностью разделяю это удовольствие. Но не стойте так. Садитесь и поговорите со мной.
      — Ничто не принесло бы мне большего удовольствия, уверяю вас, — сказал Кааврен, послушно садясь рядом с Графиней.
      — Ну, — сказала она, — что вы хотите сообщить мне?
      — Сообщить, мадам?
      — Конечно. Как вы понимаете, я прожила с вами слишком много лет, чтобы не знать, когда вы собираетесь что-то сказать мне, и не знаете, как начать. Итак, сэр, я прошу вас просто сказать это мне, и не важно хорошо ли это, плохо или просто удивительно.
      — Что касается этого, я, если говорить начистоту, не знаю. Это может быть любое из них. Но если на то пошло — а вы знаете, что правы во всех смыслах — вот то, что я хочу вам сказать: Я вышел в отставку.
      — Как, в отставку?
      — Точно.
      — Когда?
      — Две минуты назад.
      — Так что…
      — Я полностью свободен.
      Графиня внимательно посмотрела на него. — Мне кажется, что это чересчур поспешный поступок.
      — Возможно.
      — И это из-за…
      — Нет, — коротко сказал Кааврен, прежде чем она произнесла имя их сына. Это был печальный предмет, который вызывал некоторое напряжение между ними; хотя узы их взаимной привязанности и любви не сгорели, но, тем не менее, сейчас Кааврен не хотел упомянать о нем в этом разговоре, так как это могло привести только к путанице и еще большему напряжению.
      — Что тогда? — сказала она. — Должна же быть причина.
      Кааврен нахмурился. — Откровенно говоря…
      — Да?
      — Я не в восторге от этой маленькой Феникс.
      — Как, вы нет?
      — Видите ли, я оставался верным Тартаалику несмотря на все его перепады настроения, неспособность и нерешительность; но тогда я был моложе, чем сейчас.
      — Мой дорогой Граф, вы совсем не так стары, как утверждаете.
      — Возможно нет. И тем не менее, я обнаружил, что у меня уже нет терпения для этой маленькой Феникс.
      — Но что случилось?
      — Она отдала Дому Ястреба некоторые графства, которые были обещаны Лорду Маролану, которого я считаю одним из самых выдающихся дворян нашего времени; на самом деле он произвел на меня такое сильное впечатление, что, если бы не разница в возрасте, я мог бы думать о нем как о друге. Он даже напомнил мне…
      — Да? И кого?
      — Ну, если говорить откровенно, Лорда Адрона.
      — О!
      Кааврен пожал плечами. — Я знаю, что произнести его имя — все равно что накликать зло, как на себя, так и на Империю; кроме того он, действительно, виновник всех моих несчастий. И тем не менее я всегда любил его, и считал его самым достойным дворянином, хотя в высшей степени твердолобым и выбравшим неправильную дорогу. И Айрич чувствует то же самое, что, как мне кажется, доказывает мою правоту.
      — О, мой дорогой Граф, я не спорю с вами о характере Адрона.
      — И, как я сказал, Маролан напоминает мне его. И даже если он что-то сделал не так, все равно неправильно отнимать у него то, что она пообещала ему.
      — Так что вы попросили отставку?
      — И она ее приняла, да.
      — И вы сказали ей, почему?
      — Я сказал, что я стар и устал.
      — И она поверила вам?
      — Нет, но я преодолел ее сопротивление, повторив свои слова несколько раз. Я не осмелился сказать Ее Величеству, что осуждаю ее действия.
      — И вы правильно сделали, что не осмелились, вот только…
      — Да?
      — Милорд, я не думаю, что именно это нарушило ваше душевное спокойствие. Или, по меньшей мере, не только это.
      Кааврен начал было говорить, остановился, потом пожал плечами, — Возможно не только это.
      — Вам не легко жилось, начиная с Катастрофы, милорд.
      — Но и вам тоже, мадам.
      — О, что касается меня, вы знаете, что я всегда весела. Но я беспокоюсь о вас. А теперь этот последний удар…
      — От Ее Величества?
      — Вы знаете, что я имею в виду совсем другое.
      На этот раз Кааврен опустил глаза. — Да, я знаю, — сказал он. — Но давайте не будем это обсуждать.
      — Напротив, милорд. Я думаю, что мы не должны обсуждать что-нибудь другое.
      — Очень хорошо, давйте обсудим это. Разве я мог поступить иначе?
      — А что, если бы вы были на его месте?
      — Я? На его месте? Если бы я захотел жениться на девушке не из моего Дома?
      — Именно.
      — Что такое вы говорите мне?
      — Милорд муж, вы помните нашу первый разговор?
      — Великие Боги! Конечно я помню! Ваше платье открывало большую часть вашей спины. Оно было красным, с изящным золотым шитьем на воротнике и рукавах.
      Даро улыбнулась. — Ваша память великолепна. Что вы еще помните?
      — Я помню, что вы подумали, будто я собираюсь арестовать вас.
      — Да. А вы подумали, что я Лиорн.
      — Если говорить правду, да.
      — И мне кажется, что, хотя вы и считали меня Лиорном, вы говорили со мной достаточно свободно.
      — И вам это не понравилось?
      — О, ни в малейшей степени; и в доказательство этого я здесь. Но, тем не менее, если быя была Лиорном…
      — Если бы вы были Лиорном, едва ли вы были такой, какая вы есть, и я не полюбил бы вас так, как полюбил на самом деле, и как я люблю вас до сих пор.
      — Все эти «бы» бесполезны.
      — С этим я согласен.
      — Но вы были слишком суровы с нашим сыном, слишком негибки. Это мое убеждение.
      Кааврен опять уставился глазами в пол, потом со вздохом сказал, — Не знаю.
      — И тогда?
      — Мадам, что вы предлагаете мне сделать?
      — А что вы всегда делаете, когда ваш душевный покой нарушен?
      — Я не знаю. Мне кажется, что мой душевный покой был нарушен все поледние двести пятьдесят лет, и я не знаю, что бы я делал, если бы не вы.
      — Ну, а в старые времена, раве у вас не было душевных волнений?
      — Почему, были, временами.
      — И что вы делали в таком случае?
      — В старые времена я шел и говорил с Айричем, который, как мне сейчас кажется, всегда умел успокоить мое сердце.
      — Значит?
      — Вы думаете, что я должен навестить Айрича?
      — Почему нет?
      — Да, вы задали хороший вопрос, — признался Кааврен. — Возможно, я действительно должен.
      Графиня улыбнулась, и, через мгновение, Кааврен не смог не улыбнуться в ответ. — Ну, мадам? Что еще вы не сказали мне?
      — Я уже говорила с ним.
      — Вы? Вы говорили с Айричем?
      — Я послала ему сообщение несколько дней назад.
      — Сообщение? Что за сообщение вы ему послали?
      — Я просто объяснила ему, что…
      — Да?
      — Что вы были бы очень рады увидеть его.
      — Потрясающе, — прошептал Кааврен. — Мадам, вы просто обворожительны.
      Даро улыбнулась и опустила глаза.

Как Король Элде встречался с некоторыми послами и практиковался в дипломатии

      Кортина Фи Далькада родился примерно тысячу триста лет назад, и был самым младшим сыном в семействе Далькада, которое, несомненно, было одним из самых богатых на Элде, и, по их собственному мнению, имело намного большие права на королевский трон, чем эти захватчики, семейство Финтарр. Через триста лет после своего рождения он остался единственным выжившим сыном Далькада; от семейства Финтарр, за исключением Ее Величества Королевы Легрантё, не осталось никого.
      Слухам и сплетням, толковавшем о таком внезапном возвышении, не было конца, что неизбежно случается, когда доселе никому не ведомый индивидуум во влиятельной семье внезапно становится слишком влиятельным — есть и истории о редких ядах, зловредных заклинаниях, заказных убийствах и медленных, тщательно обдуманных заговорах. На самом деле правда значительно более прозична: Большинство членов семейства Финтарр умерли, как и многие другие придворные Элде, во время внезапной и жестокой вспышки Чумы Иннутра, которая «навестила» столицу королевства и унесла тысячи жизней прежде, чем был организован эффективный карантин, а сама Ее Величество с большим трудом осталась в живых только из-за работы Императорского Целителя, Ренды, посланного благодаря любезности Его Императорского Величества Тортаалика.
      Что касается семьи Далькада, загадка разрешалась еще проще: его старшая сестра утонула, когда Надежда Сердцапошла ко дну со всеми, кто был на борту; еще один брат всю свою жизнь говорил, что ему неинтересно править или состязаться в силе, и, вместо этого, решил последовать своему призванию исследователя природы, так что по этой причине, как и собирался, в возрасте двухсот лет принес Клятву Отречения и отправился на корабле в Гринэр, где вместе с несколькими товарищами изучал и систематизировал растения, растущие вдоль побережья; мы не сомневаемся, что именно он является автором появившейся не так давно в библиотеке Элде интересной монографии на эту тему, и только надеемся, что копия будет послана и в Императорскую библиотеку. В результате остался один единственный брат, который не мог состязаться за престол по той простой причине, что был моложе Кортины. Так что после смерти Королевы Легрантё, Кортина, совершенно естественно, стал одним из трех или четырех главных претендентов на трон; и он занял его, когда в течении двух недель после смерти Королевы остальные соперники исчезли. (Нам не удалось узнать точную причину их исчезновения, так как Его Величество Кортина решил, что в данном случае публика не должна быть посвящена в результаты расследования.)
      Как король, Кортина был далеко не самым худшим правителем, которого можно себе представить. Он упрочил связь с Империей, обменявшись дарами, в числе которых была знаменитая Черная Жемчужина Диората (которая, увы, как и многие другие сокровища, погибла в Катастрофу Адрона), предпринял определенные меры по профилактике и санитарии, которые уменьшили опасность чумы, и улучшил самые разнообразные дороги, что сделало торговлю в его королевстве более легкой и более прибыльной. Правда, узнав о Катастрофе, он молчаливо разрешил мародерам и пиратам грабить побережье Драгейры, но было ясно, что у этих разбойников не было никакого официального разрешения, а это гарантировало, в том случае, если Империя неожиданно возродится, что его не в чем обвинить; за это он обложил пиратов налогом, который был ненамного меньше того, что им удавалось награбить. Он также, когда угроза со стороны Империи миновала, уменьшил постоянную армию Элде — в первый раз за всю отмеченную историю.
      Внешне это был один из наиболее импозантных правителей Элде — экстраординарно высокий широкоплечий мужчина, с густой шапкой темных вьющихся волос на крупной голове, сверкающими темными глазами и большим ртом; многие достойные и уважаемые люди предполагали, что его успех — а в его успехе не было никаких сомнений — во многом обязан его физическому сложению, а не только несомненному таланту правителя, администратора и дипломата.
      Именно за тем, как работает последний из его талантов, мы можем наблюдать теперь, когда он сидит за столом из великолепного белого мрамора с прожилками серебра. По другую сторону стола сидит Графиня Гардимма из Дома Аттиры — ее лицо покрыто морщинами, серые глаза выглядывают из-под седых бровей, которые расходятся от ее висков как крылья «дневного вора».
      — Ваше Величество, — сказала Гардимма, — я не могу спорить с вами. Все, на что Ваше Величество сделало честь указать мне, правда. Да, Императрица имеет совсем небольшую армию; да, только некоторые из Домов заявили о своей верности ей, и у нее действительно нет даже дворца, в котором можно жить. И тем не менее …
      — Да? — сказал король. — Тем не менее?
      — У нее есть Орб.
      — Ах, да. Это правда. С этим я не спорю.
      — И мы утверждаем, что, поскольку Орб у нас, все остальное должно неизбежно придти.
      — Неизбежно?
      — Да, это наше глубокое убеждение.
      — И тем не менее я должен честно сказать вам — так как я буду с вами совершенно честен, хотя бы только из-за уважения к Орбу, не считая других причин — для нас было бы лучше всего, если бы Империя вообще не существовала. Видите ли, вы велики, мы малы, и Империя всегда жадно поглядывала в нашу сторону. Так что мы были вынуждены содержать армию просто чудовищного размера по отношению к нашему населению, и заботиться о том, чтобы она не разбухла еще больше. Без Империи и ее жадных взглядов через канал, я сумел уменьшить армию, и сейчас мы ведем намного более мирную жизнь. И, как мне представляется, признав вас, я помогу восстановлению Империи. Вы поняли мою позицию, мадам?
      — Другой на моем месте заметил бы, Ваше Величество, что ваша мирная жизнь включает пиратские рейды на наши берега, но я не скажу ничего, потому что понимаю, что это случилось несмотря на строгий запрет Вашего Величества.
      Король утвердительно кивнул головой, не сказав ни слова.
      — Я полностью понимаю позицию Вашего Величества, — продолжала Гардимма. — Однако разрешите мне заметить, что после того, как Империя восстановится в полном объёме, все будет намного проще и приятнее, если Ее Величество почувствует, что вы помогли ей. Ведь мы, все, желаем только того, чтобы связи между двумя нашими народами были как можно более дружескими, не правда ли?
      — О, конечно, мадам. Да, признаюсь, вы привели сильный аргумент, и я должен тщательно обдумать его.
      — И?
      — Очень хорошо. Дайте мне тридцать часов и я обдумаю все, что вы сказали. Возвращайтесь завтра, в это же время, и мы еще раз поговорим.
      Гардимма низко поклонилась и сказала, — Я благодарю Ваше Величество за то, что оно нашло время выслушать меня. До завтра.
      — До завтра, Графиня.
      Его Величество дернул за веревку, после чего появился стражник и проводил Графиню к выходу из комнаты. Насколько минут Король оставался один, затем опять дернул за колокольчик и обратился к вошедшему стражнику, сказав, — Если Графиня уже вышла из дворца, позовите следующего посетителя.
      Сражник поклонился и вышел, чтобы выполнить приказа; и через несколько минут объявил о Лорде Удааре. Драконлорд, которого, как мы надеемся, читатель помнит благодаря его с блеском выполненному поручению — сопровождению Иллисты на материк — поклонился Королю и сказал, — Я благодарю Ваше Величество за то, что вы были так добры и разрешили мне увидеть вас.
      — Мой друг, — сказал Кортина, — так как, надеюсь, я могу называть вас так —
      — Ваше Величество оказывает мне слишком большую честь.
      — Совсем нет, совсем нет. Мой друг, отсюда только что ушел посол Ее Императорского Величества Зарики Четвертой. — Читатель, может быть, отметит в этих словах дипломатическое искусство Кортины, который, используя титул Зарики, мгновенно поставил посла Каны в положение защищающейся стороны.
      Удаар, со своей стороны, не обратил внимания этот выпад, что и неудивительно, так как и он владел этим искусством. Вместо этого он просто сказал, — А, она была здесь?
      Кортина кивнул. — Она хочет, чтобы я признал Зарику Империатрицей Драгейры.
      — Ну, это меня не удивляет.
      — Да, но, как вы понимаете, ее просьба очень похожа на вашу.
      — О, Ваше Величество, я хочу намного большего!
      — Неужели? И что вы хотите? Давайте рассмотрим вашу просьбу.
      — Я хочу войск, чтобы атаковать материк.
      — Да, а вы знаете, что армия была значительно уменьшена, и я только недавно закончил ее реорганизацию?
      — Да, я понимаю, потребуется какое-то время.
      — О, что касается времени, да. Но учтите и риск, на который мне придется пойти.
      — Ваше Величество, подумайте о той выгоде, которую вы получите.
      — Да? Давайте посмотрим. О какой выгоде вы говорите?
      — Во первых, больше не будет опасности вторжения.
      — Как не будет? А что помешает вам повернуть против меня, как только ваша Империя твердо встанет на ноги?
      — Мы готовы дать вам гарантии в форме договоров.
      — Ну, это уже кое-что, будьте уверены. Что еще?
      — Конечно, следующее, что мы предлагаем, не заинтересует Корону, но некоторым из ваших подданых, без сомнения, будет приятно во время неизбежной суматохи войны продолжить рейды на побережье, которыми они так наслаждались в последние две сотни лет — хотя мы должны попросить, чтобы Адриланка стала исключением, так как именно там мы собираемся основать новую столицу.
      — Очень хорошо, сэр. Что еще?
      — Свобода мореплавания, Ваше Величество.
      — Свобода мореплавания! Это та тема, которая очень близка мне.
      — Тогда давайте обсудим ее, Ваше Величество.
      — Да, действительно, давайте поговорим о ней. Что вы хотели сказать о мореплавании?
      — Мы предлагаем вам нашу монополию на торговлю с Гринэром.
      — Что, вы уступаете мне всю торговлю с Гринэром?
      — О, нет. Мы только отказываем от монополии.
      — А, так мы будем соревноваться?
      — Точно. Корабли из Элде в Гринэр больше не будут задерживаться ни под каким предлогом.
      — Я не отрицаю, что вы предлагаете вкусную приманку.
      — Итак?
      — Но есть вопрос, которуй требует самого тщательного рассмотрения.
      — Если Ваше Величество снизойдет сказать мне, что это за вопрос, тогда я попытаюсь ответить, если смогу. А если не смогу…
      — Да, если не сможете?
      — Тогда я пошлю к Его Величеству Кане за дополнительными инструкциями.
      — Это кажется достаточно разумным. Я скажу вам.
      — Ваше величество понимает, что я весь внимание.
      — Если я пошлю эту армию, что помешает им разделаться с ней точно так же легко, как они разделались с вашей собственной? У меня есть глаза и уши; я знаю, что случилось около Горы Дзур.
      — А, Ваше Величество знает об этом сражении?
      — Я очень неплохо информирован.
      — Тем лучше. Тогда вы знаете, что мы столкнулись с некромантом, который поднял мертвых и послал их против нас.
      — Да.
      — И Восточные колдуны призвали животных, которые напали на нас?
      — Конечно.
      — Ну, у нас есть способ нейтрализовать эти силы.
      — Как, у вас есть способ?
      — Да, есть, замечательный способ. И даже нейтрализовать Императорский Орб. Более того…
      — Да?
      — Ваша армия никогда не имела дела с Орбом, так что в сражении он не сможет повлиять на вашу армию, по меньшей мере ментально. А в нашей армии достаточно взрослых людей, помняших Орб, и им не слишком нравится сражаться с ним.
      — Да, это я понимаю.
      — И, даже после всего, что произошло, у нас есть по меньшей мере двадцать тысяч человек, и они тоже будут участвовать в сражении.
      — Довольно круглое число.
      — Да, Ваше Величество.
      — Очень хорошо. Дайте мне обдумать это дело. Есть что-нибудь еще?
      — Есть, Ваше Величество. Небольшое дело, но которое, тем не менее, я хотел бы обсудить.
      — Давайте сделаем это.
      — Это касается некой Леди Иллисты.
      — Иллиста? Ах, да, я знаю леди, о которой вы говорите. Она приехала сюда несколько сотен лет назад. Что о ней?
      — Мне очень трудно даже сказать вам о том, что с ней случилось, Ваше Величество.
      — Постарайтесь, сэр.
      — Я так и сделаю.
      — И?
      — Это касается того, как с ней обошелся двор Его Величества.
      — Как с ней обошлись?
      — Точно.
      — Но мы сделали в точности то, чего хотел от нас Император Тартаалик. То есть ей разрешили спокойно жить там, где она захочет, доставляли небольшое содержание, посылаемое Империей, и не разрешили находиться при дворе. На самом деле мы сделали даже больше, потому что после Катастрофы Адрона мы продолжали ей платить из наших собственных общественных средств.
      — Это было требование Его Величества Тортаалика?
      — Точно. Так решила моя прославленная предшественница на тоне, Королева Легрантё, и я не вижу причины, почему мы должны изменить это. А что, теперь есть такая причина?
      — Да, в определенной степени.
      — Объясните что вы имеете в виду.
      — Во первых, Иллиста больше не на Элде, она вернулась на материк.
      — Как, она вернулась? Но чьей властью это было сделано?
      — Властью Его Величества Каны.
      — Очень хорошо, что еще?
      — Мы бы хотели — то есть мы надеемся…
      — Давайте, мой юный друг. Выскажите все, что вы имеете в виду.
      — Его Величество Кана хотел бы извинений от Вашего Величества относительно того способа, каким обошлись с Леди Иллистой.
      — Извинений?
      Удаар наклонил голову.
      Король нахмурился и несколько мгновений размышлял. — Я не привык, — наконец сказал он, — извиняться за свои действия. Более того, я вообще не понимаю, почему это каким-то образом задевает Кану.
      — Если Ваше Величество хочет, я с удовольствием объясню.
      — Да, сделайте это.
      — Нам нужна помощь Илиисты в наших усилиях, потому что она единственная из двух оставшихся в живых Фениксов, а другая настолько далека от того, чтобы помочь нам, что даже бесполезно просить.
      — И она не хочет помогать вам, пока не получит извинений от нас?
      — Нет, не совсем так, Ваше Величество.
      — А что тогда?
      — Дело в том, что с этими извинениями ее помощь станет больше значить. То, что мы получим публичную помощь от аристократа Дома Феникса, должно произвести большое впечатление на другие Дома. Но если эта помощь придет от того, кого опозорили, тоже публично…
      — А. Я понял. Вы занимаетесь вашими собственными интригами, и вы хотите, чтобы я помог вам в этом.
      — В точности, Ваше Величество. И кроме того…
      — Есть еще?
      — Ваше Величество сейчас увидит. Кроме того мы предлагаем Острову Элде, как свидетельство нашей доброй воли, Остров Спэр, который был предметом раздора между Элде и Империей в течении тысяч лет.
      Кортина задумался. — Признаюсь, — сказал он, — что было бы просто замечательно закончить все споры вокруг Острова Спэр. Древесина имеет огромное значение для постройки кораблей, и мы все понимаем ценность права на акваторию этого острова.
      Удаар поклонился.
      — Что касается других вопросов, — продолжал Король, — предполагаемое оскорблении, если вы хотите, было нанесено моей предшественницей, но не мной.
      — И?
      — И вот мое решение: Если — я говорю, если— я решу помочь вам военной силой, я сопровожу эту помощь извинениями, которые вы просите, и высказанными таким языком, какой вы пожелаете. Если я не захочу оказать вам помощь, я не принесу вам никаких извинений.
      Удаар поклонился. — Я сделаю себе честь сказав, что решение Вашего Величества просто великолепно.
      — И, — продолжал король, — относительно вопроса об оказании вам помощи, которой вы у меня просите, я дам вам ответ завтра.
      — Очень хорошо, Ваше Величество.
      — Есть что-нибудь еще?
      — С моей стороны все. Но быть может есть что-нибудь, что Ваше Величество хочет узнать от меня?
      — Нет, мой дорогой сэр. Я думаю, что достаточно хорошо понимаю нынешнее состояние дел.
      — Тогда я с нетерпением буду ждать завтра, чтобы услышать решение Вашего Величества.
      Кортина кивнул и жестом дал понять, что аудиенция закончена. Когда Удаар вышел, Король вернулся в свою личную комнату, где собрал своих советников и обсудил вопрос с ними, сьел обед, который так долго ждал его и который состоял из невероятного количества всяких морских деликатесов и еще более невероятного количества топленого масла, а также сушеных фруктов (сезон свежих фруктов уже кончился), и все это заел огромным пирогом. К тому времени, когда он закончил как обед, так и разговор (а Кортина был знаменит своим умением обсуждать любую проблему во время еды), он принял решение.
      На следующий день Гардимма была отправлена домой.
      А еще через день по всему острову разнеслось слово, что армия будет реорганизована. В первый раз за всю отмеченную историю, Остров Элде готовился к вторжению на материк.

Как Виконт Адриланки вел жизнь дорожного агента

      Было раннее утро Рыночного дня ближе к концу зимы первого года правления Императрицы Зарики Четвертой, когда Пиро, Виконт Адриланки, скакал от рынка в деревне Рядом, находившейся в Графстве Мистиваль, вместе со своими друзьями и вьючным мулом, нагруженным достаточно большим количеством различных хороших вещей, приобретенных на этом рынке. Многие из продававшихся на рынке товаров были привезены странствующими торговцами; были также продукты из коптилен, выставленные на продажу, что, учитывая приближающееся лето, было более чем ценно. Про сам рынок невозможно было сказать, что он переполнен товарами; тем не менее они приобрели все, что им было надо.
      Пока они скакали, Ибронка, любовница и хороший друг Пиро, заметила, — Я думаю, что нас узнали.
      — Вы действительно так думаете? — спросил Пиро, достаточно равнодушно.
      — Очень похоже.
      — Хорошо, тогда давайте послушаем: Почему вы так думаете?
      — В дальнем конце рынка был прилавок с рыбой.
      — Да, с этим невозможно поспорить; на дальнем конце действительно был прилавок с рыбой, я его видел. И не только видел, но, думаю, даже нюхал.
      — Хорошо, и я попросила джентльмена за этим прилавком рассказать мне о рыбе.
      — Хорошо, и?
      — Он сказал, что ее зовут кальпа.
      — И?
      — И больше не сказал ничего.
      — Прошу прощения, моя дорогая Ибронка, но я не понял, что вы имели честь сказать мне.
      — Он назвал имя рыбы, но больше не сказал ничего.
      — И?
      — Мой любимый, вы когда-нибудь видели рыбака, хозяина гостиницы или торговца рыбой, который замолчал бы в этот момент? Это невозможно. Это нарушает закон природы. А закон требует, чтобы он сказал, что эта кальпа похожа, скажем, на форель, но менее костистая. Или на длинную рыбу, но не такая сочная. Или как рыба-меч, но не такая жесткая. Или что ее вкус вообще не похож ни на что другое. Или что она знаменита во всей стране, но самая лучшая ловится только здесь, или что-нибудь еще в таком же роде.
      — Да, я понял вашу мысль. Этот продавец рыбой вел себя неестественно.
      — Совершенно точно. Поэтому я решила, что нас узнали.
      — Конечно он мог узнать нас и не выдать.
      — Да, это правда.
      — А во сколько оценены наши головы сейчас?
      — Пять сотен империалов за «Синего Лиса» и по четыре сотни за каждого члена банды.
      — Достаточно круглая цифра.
      — Да, милорд.
      Пиро кивнул, и, спустя мгновение, сказал, — Китраан, Ибронка считает, что нас узнали.
      — Неужели? Рёаана считает точно так же.
      — А. И почему?
      — Я не спросил, — сказал Китраан, пожимая плечами.
      — Торговец рыбой не стал расхваливать свой товар, — лаконично сказала Рёаана.
      — Итак, — сказал Пиро, — нас узнали. Это важно?
      — Нет, — сказала Ибронка.
      — Нет, — сказала Рёаана.
      — Я думаю, что нет, — поддержал их Китраан.
      — Тем не менее, — сказал Пиро, обертывая свой синий полуплащ вокруг плечей и закрепляя его жемчужной заколкой, — движение нам не повредит; нужно найти новое место для лагеря.
      — С этим я согласна, — сказала Ибронка.
      Несколько миль и немного больше перекрестков привели их к некоторому ряду малорослых вечнозеленых деревьев, где они повернули налево, проехали около мили прямо через лес, после чего пересекли небольшой ручей, взобрались на невысоких холм и оказались в месте, где стояли несколько палаток и горел костер.
      Первым, кого они повстречали там, оказался Лар, который закричал, — Вы нашли кориандр?
      — Да, мы действительно нашли его, храбрый Лар; и купили целый фунт, совершенно свежий.
      — О, милорд! Целый фунт? Я вне себя от радости. Но мне не надо так много; мы должны найти способ сохранить его.
      — Мы обдумаем этот вопрос, — сказала Ибронка. — Если такой способ есть, я должна найти его.
      Из палатки вынырнул Грассфог, еще полусоный, потирая глаза; на нем были только короткие штаны. — Все ли было хорошо на рынке, мои друзья? — спросил он.
      — Да, за исключением того, что нас узнали.
      Грассфог пожал плечами. — Мы можем передвинуться немного дальше на юг. Я знаю несколько хороших мест.
      — Отлично.
      Лар положил кориандр в тяжелый горшок, и вместе с не очень умелой, но пышущей энтузиазмом Клари принялся готовить; аромат свежей еды вытащил из своих палаток Йасу, Ритт и Брюхо, потягивающихся и зевающих.
      — О, — сказала Йаса, — Что ты готовишь?
      — На самом деле, — сказал Лар, — я не могу совершенно точно ответить на этот вопрос, потому что я сам не знаю, пока не закончу. Но я знаю, что это включает кориандр и другие приправы, так же как и некоторые продукты, купленные на рынке.
      — И, — сказал Пиро, — пока готовится еда, давайте приготовимся снимать лагерь.
      — А, — сказал Брюхо, — мы уходим?
      — Да, мы считаем, что нас узнали на рынке.
      — Это достаточно плохо, — заметила Йаса. — Но не имеет большого значения. Что у нас с деньгами?
      — После последней поездки на рынок у нас почти ничего не осталось, — сказала Рёаана, которая была для банды чем-то вроде кассы для обычной фирмы, — То есть можно сказать весьма плохо.
      — И тем не менее, — сказал Китраан, — мне кажется, что наши последние предприятия были достаточно удачны.
      — Да, верно, — сказал Пиро. — И мы были бы богаты, если…
      — Да, — сказала Йаса, — если?
      — Если бы мы не ходили постоянно в деревни и не покупали там выпивку для всех, кого видим, всю ночь и все утро.
      — Ну, — сказал Китраан, пожимая плечами.
      Грассфог вздохнул. — Я думаю, — сказал он, — что мы должны либо сохранять где-то наши финансы, когда добываем их, либо найти себе другое занятие.
      — Как, вы так думаете? — сказал Пиро.
      — Я убежден в этом. Через сотню лет, или, возможно, даже раньше, будет бесполезно даже пытаться работать на дорогах.
      — О, — сказала Ибронка. — Сто лет. Ну, как вы понимаете, сто лет не кончаются в один момент.
      — Тем не менее так и будет, когда вы станете постарше, — сказал Грассфог, пожимая плечами.
      — Но расскажите мне, — сказал Пиро, — почему вы считаете, что через сто лет, или даже раньше, мы будем не в состоянии продолжать?
      — О, это знаю я, — сказала Ибронка.
      — Да? — сказали остальные. — Тогда расскажите нам.
      — Телепортация, — сказала Ибронка.
      — Точно, — сказал Грассфог. — Вскоре все торговцы будут либо в состоянии тепепортироваться сами, либо нанять того, кто телепортирует их. На самом деле в свое время я имел намерение войти в этот бизнес, которое, должен признаться, не исполнил, то есть я должен был стать волшебником и изучал телепортацию, собираясь жить, нанимаясь к купцам с толстыми кошельками, чтобы безопасно тепепортировать их за маленькую часть этих самых кошельков, и тем самым спасти их от опасностей встречи с жестокими дорожными агентами.
      — Вы действительно считаете, что телепортация станет настолько доступной? — спросил Китраан.
      — Да, — сказал Грассфог.
      — И я, — добавила Ибронка.
      — Ну, меня вы убедили, — сказал Пиро. — Я никогда не буду настолько глуп, чтобы спорить с вами обоими. Но, если у нас есть сто лет…
      — А возможно двадцать, — сказал Грассфог, опять пожимая плечами. — Кто знает? Такие вещи случаются очень быстро. И подумайте о том, что если эта область станет печально известна, как опасная для путешественников, то здесь это произойдет еще быстрее, так что может быть мы должны уже сейчас искать новое место для своей деятельности.
      — Может быть дело обстоит совсем не так плохо, — сказал Китраан. — Эта область — чудесное место, особенно сейчас, когда эта зима заканчивается, но, будьте уверены, будут и другие.
      — А вы знаете, — сказал Ритт, — мне кажется, что один из нас должен научиться телепортации.
      — На самом деле, — сказала Ибронка, — я уже думала об этом.
      — Как, вы думали? — сказал Пиро.
      — Ну, — сказал Ритт, — подумайте о том, что мы сможем закончить дело с каким-нибудь жирным купцом здесь, в Мистивале, а потом телепортироваться, например, в Кандлтаун.
      — Действительно, — сказал Китраан. — Это просто великолепная идея! Я имею в виду не жить на природе, по меньшей мере, когда совсем не так тепло, но иметь приятную комнату в хорошей гостинице с туалетом и ванной, и…
      — Увы, — сказала Ибронка, — это не сработает.
      — Как, это не? — сказала Рёаана.
      — Это невозможно.
      — Ведь вы уже думали о таком способе действий, не правда ли? — восхищенно спросил Пиро.
      — Ну, — сказала Ибронка, — я никогда не собиралась быть дорожным агентом, но, как мне кажется, если я в конце концов стала им, то должна быть хорошим бандитом.
      — Вы очаровательны, — сказал Пиро.
      — И тем не менее, — сказала Йаса, — я хотела бы услышать, почему это невозможно.
      — Милорды, миледи, — сказал Лар. — Я прошу вас разрешить мне заметить, что завтрак готов.
      Каждый взял свой столовый прибор и все выстроились в очередь: Пиро был обслужен первым, за ним Ибронка, Рёаана, Китраан, Грассфог, Йаса, Ритт и Брюхо. Они отдали пустые тарелки Лару и Клари, которые торжественно и даже с некоторой долей церемониальности наложили им завтрак, после чего оба Теклы отошли в сторону в ожидании того, что им останется.
      Получив еду, наши друзья уселись на землю и принялись есть, расточая тысячи комплиментов Лару за еду и за ее приготовление, а Лар на эти комплименты поначалу кланялся, а потом только шептал «кориандр».
      Когда все уже ели, Йаса сказала, — Мне по-прежнему любопытно, Ибронка, почему вы сказали, что телепортация, даже если научимся ей, не сможет помочь нам в работе.
      — Прошу прощения, добрая Йаса, — сказал Пиро, — но вы знаете правило: никаких разговоров о делах во время еды. Мы должны, несмотря ни на что, поддерживать определенный уровень цивилизации даже здесь, не так ли?
      — О, конечно, — сказала Рёаана. — На самом деле, по моему, чем больше времени мы проводим в глуши и джунглях, тем более важно для нас вести себя цивилизованно.
      — Ну, это место трудно назвать дикой природой, — заметил Ритт.
      — Да, но мы живем на природе, — сказала Рёаана, — а это достаточно близко.
      — Я не могу не согласиться с вами, дорогая Рёаана, — сказал Китраан. — Лар, еще клявы.
      — Уже здесь, милорд.
      — Но, вы знаете, — задумчиво заметил Грассфог, — у нас такая работа, что иногда трудно сказать, что относится к бизнесу, а что нет.
      — Да, верно, — сказал Брюхо.
      — Он говорит! — воскликнула Рёаана, рассмеявшись.
      Брюхо посмотрел на Тиасу взглядом, который мы должны считать дружелюбным и, одновременно, проницательным, если читатель в состоянии представить себе такую вещь, после чего продолжил говорить, — Например, если бы я захотел поговорить о тех трех купцах, которых мы повстречали вчера, и один из которых наложил в штаны, было бы это работой или развлечением?
      — Ну, я считаю, что это можно считать развлечением, — сказал Грассфог.
      — Хотя и неподходящим для разговором за обедом по другим причинам, — сказала Ибронка.
      Брюхо опять слегка покраснел, что дало возможнось Рёаане сказать, — Ибронка, моя дорогая, нам приходиться неделями ждать следующего слова нашего доброго Брюха, а теперь, когда он осмелился заговорить, ты критикуешь его. Клянусь Богами, теперь нам придется ждать не меньше года, прежде он осмелится раскрыть рот. Пускай тебе будет стыдно.
      — Ты права, моя дорогая, и я извиняюсь перед вами, мой добрый Брюхо.
      — Кроме того, — сказала Ибронка, — мне нравится слышать, как он говорит. Каждый раз, когда он произносит «р», этот звук звучит так, как будто его язык переворачивается вверх дном, а когда он произносит «л», все его тело и душа участвуют в этом, как если бы дополняют его. Меня это очень забавляет.
      — Рёаана, да ты смутила его, — пожурила ее Ибронка.
      И действительно, на этот раз Брюхо очень сильно покраснел, но сделал самое лучшее, что было в его силах, то есть налег на еду. Пиро уловил взгляд Китраана и сказал, — Они жестоки, не правда ли?
      — Чересчур, — сказал Китраан.
      — Да, — сказала Рёаана, — но как еще я могу привлечь к себе внимание нашего Брюха? Я уже год призывно гляжу на него из-под ресниц, и все выглядит так, как будто я обращаюсь к стенке.
      — Ба, — сказал Грассфог, пожимая плечами. — Войдите к нему в палатку как-нибудь ночью. Я обещаю вам, что так вы привлечете его внимание.
      — Ах, сэр, вы слишком грубы, — сказала Рёаана.
      — Скорее прям и бесхитростен, — сказал Грассфог.
      — Это почти одно и то же, — заметила Йаса, которая, со своей стороны, из последних сил старалась не разразиться смехом, глядя на несчастного Брюхо.
      — Хорошо, — сказала Рёаана, — но тогда как я могу побудить его поговорить со мной?
      — О, что до этого, — сказал Пиро, — спросите его о…
      — О, о! Вы едва ли в состоянии объяснить, — нежно поддразнила его Ибронка.
      — Да, — сказал Пиро, краснея в свою очередь, — есть что-то в ваших словах.
      — Па, — сказал Китраан. — Это достаточно просто. Спросите его, как он стал разбойником с большой дороги.
      — Да, действительно, — сказала Рёаана. — Я честно признаюсь, что мне это очень интересно. Давайте, Брюхо, если вы сможете поднять свою голову настолько высоко вверх, что будете в состоянии сказать два слова, расскажите мне, как так получилось, что вы выбрали эту профессию.
      Брюхо решил поднять голову, и, с некоторым трудом, сказал, — О, это все из-за одной девушки.
      — Как, девушки? — сказала Рёаана, наклоняясь вперед.
      — Конечно.
      — А, она отвергла вас?
      — Ну, да, но не сразу. То есть она действительно отвергла меня, но уже после того, как я стал бандитом.
      — Теперь, как вы понимаете, вы просто обязаны рассказать мне всю историю, — сказала Рёаана, — потому что я честно говорю вам, что умру, если сейчас вы остановитесь.
      — Почти нечего рассказывать, — сказал Брюхо. — Я родился в Доме Йорича, в достаточно состоятельной семье. Это было, видите ли, за сто сорок три года до Катастрофы. Когда мне исполнилось сто двадцать лет, я стал учеником своего дяди, и стал изучать законы под его руководством. В какой-то момент он занялся процессом по защите одной юной леди из Дома Тсалмота. Она была очаровательной юной девушкой, с черными блестящими глаязами, и она так гордо держала свою голову, что можно было подумать, что она Дзур.
      — Ах, продолжайте, — сказала Рёаана. — Вы должны понимать, что вас рассказ необычайно заинтересовал меня.
      — Я буду лаконичен. Ее обвиняли в краже денег у ее нанимателя. Я почувствовал, что люблю ее, и когда ее признали виновной и отправили на галеры, я подкупил стражника, а другому сильно дал по голове и он не смог помешать ей убежать от правосудия; вы должны понимать, что, как помощнику адвоката, мне было разрешено видеть ее, а это, конечно, очень помогло ее освободить, но мне в любом случае не удалось бы скрыть свою роль в этом деле. Так что после того, как я помог ей убежать, мне ничего не оставалось, как уйти из города и стать бандитом.
      — Ну, а это у вас получалось хорошо?
      — Да, думаю, что да. У ней было что-то вроде склонности к этому занятию, а я, да, я могу сказать, что тоже был неплох.
      — Я поняла. А что дальше?
      — Мы постепенно двигались на запад, и, вскоре после Катастрофы, повстречались с Вадром, который убедил нас присоединиться к его банде. Катастрофа загнала нас еще дальше на запад, и вот я здесь. — Он закончил рассказ красноречивым пожатием плеч.
      — Да, но вы же понимаете, что не закончили.
      — Как, разве я что-то не рассказал?
      — Мой дорогой, разве у вас не было чувств к этой девушке?
      — Было, но не так много.
      — Н-да, а что с ней стало?
      — О, мы оставались вместе примерно сто лет, а это не так мало. Но, в конце концов, она была Тсалмот, а они очень изменчивы. Так что она от меня устала.
      — И что она сделала?
      — Она заявила, что во мне нет ничего романтического.
      — Ах, это печально.
      — Нет, не слишком, — сказал Брюхо. — Видите ли, она и я все еще друзья — не так ли, Йаса?
      — О, конечно да, мой добрый друг.
      — Как? — крикнула Рёаана, — Это вы?
      — Да, действительно это я, — сказала Йаса.
      — То есть то, что он рассказал, чистая правда?
      — Да, так оно и есть, моя дорогая Тиаса, и он все рассказал настолько подробно, что мне не нужно рассказывать свою собственную историю.
      — Конечно, но…
      — Да?
      — Осталась одна вещь, которую я бы хотела узнать.
      — И что это? Если я знаю, я вам расскажу.
      — Вы на самом деле украли деньги у вашего хозяина?
      — Нет, не крала. Он хранил их в крошечной шкатулке, спрятанной в фальшивой половице его магазина. Но, конечно, я бы украла их, если бы кто-то не опередил меня; я даже не знаю кто. — И она пожала плечами.
      — Восхитительный рассказ, клянусь честью, — сказал Пиро.
      — И, — добавил Китраан, — я наелся.
      — Как и я, — сказали все остальные.
      Это объявление было встречено с большой радостью Ларом и Клари, чьи пустые желудки пели дуэтом с того момента, как они закончили раздавать еду — теперь они дружно уселись на траву и принялись поглошать то, что осталось со скоростью, прямо пропорциональной времени ожидания; а недостаток хороших обжаренных тостов они возместили пойманными птицами, которых обгладали до костей.
      — Знаешь, — заметила Клари тихим голосом, — ты не должен так хорошо готовить. Если бы ты не был так искустен со сковородкой в руках, они бы оставили нам побольше.
      Лар не ответил, так как был занят тем, что, используя кусочек тоста, пытался собрать все капли соуса.
      Тем временем Йаса подняла свои черные глаза на Ибронку и сказала, — А теперь, моя дорогая, когда мы закончили еду и ничего не запрещает нам поговорить о делах, я надеюсь, что вы будете так добры и объясните нам, почему план с телепортацией после каждой акции не сработает. Со своей стороны я, откровенно признаюсь, нахожу эту идею восхитительной, поэтому заранее предупреждаю вас, что, если ваше объяснение не убедит меня, я собираюсь с вами поспорить.
      — О, уверяю вас, что мои аргументы весьма убедительны — настолько, что я рискну гарантировать, что как только вы услышите их, вы никогда опять не зададите этого вопроса.
      — Если они настолько хороши, это действительно должны быть сильные доводы.
      — Сейчас вы сами будете судьей.
      — Очень хорошо. Давайте выслушаем их.
      Ибронка вытянула руку. Пиро взял ее, они обменялись нежными взглядами, а потом она сказала, — Вы помните, когда мы впервые оказались на Горе Дзур?
      — Конечно, — сказал Китраан. — Рёаана и я искусали губы до крови, пытаясь найти способ соединить вас обоих.
      — И мы более чем благодарны вам, мой дорогой друг, за то, что вам это удалось, — сказал Пиро, улыбаясь.
      — Ба, иначе бы мы все сошли с ума, — сказала Рёаана.
      — Верно, — сказал Китраан. — Виконт никогда не поднимал глаз от пола.
      — И, — добавила Рёаана, — Ибронка исчезала на несколько часов, а потом я находила ее в каком-нибудь уголке с красными глазами.
      — Ах, — сказала Ибронка, — но ты же не знала, что я делала в те часы, когда меня не было. Даю слово, что я не проводила время, размазывая слезы по щекам.
      — Как, нет? — удивилась Рёаана.
      — Ни в коем случае. Ты должна понимать, что я почти сошла с ума, не зная, как осмелиться сказать Виконту о своей любви, так что…
      — Да? И что?
      — Так что я хотела отвлечь себя. И, кроме того, — сказала она, бросая на Рёаану особый взгляд, — я не могла оставаться в твоем обществе и нескольких минут без того, чтобы ты не начинала учить меня.
      — Ах, моя любимая, — сказала Рёаана, — клянусь тебе, что я делала это с самыми лучшими намерениями.
      — О, даю слово, я не усомнилась в этом ни на секунду, моя дорогая.
      — Но, — сказал Пиро, все еще глядя на Ибронку влюбленным взглядом, — что вы делали, чтобы отвлечь себя? Что касается меня, то у меня был Китраан, который ворчал, как торговка рыбой на базаре, и досада на него вполне отвлекала меня.
      — Ах, Пиро! — воскликнул Китраан.
      — Да, но каков же ответ? — спросила Рёаана.
      — Я завела себе друга…
      — Кого? — воскликнул Пиро, приготовившись ревновать
      — Волшебницу в Зеленом.
      — Ее?
      — Да, именно ее.
      — Но почему?
      — Потому что, мой дорогой, она утверждала, что давно разучилась любить, и поэтому я могла спокойно поговорить с ней.
      — Ну, это я могу понять, — сказала Пиро.
      — Как и я, — сказала Рёаана, — но о чем вы разговаривали с ней?
      — О волшебстве, — сказала Ибронка. — Я собиралась посвятить себя изучению этого искусства. И действительно, я бы это сделала, если бы…
      — Да?
      — Если бы вскоре после этого я не повернула в другую сторону.
      — Хорошо, — сказал Пиро, на этот раз покраснев.
      — Если быть совсем точным, мы с Волшебницей в Зеленом говорили о телепортации, так как она утверждала, что это самая замечательная вещь, которая появилась после улучшения Орба.
      — Ты думаешь, что она была не права? — сказала Рёаана.
      — О, я не чувствовала, что знаю волшебство настолько хорошо, что могу иметь собственное мнение по этому вопросу. Но она и Сетра Младшая изучали телепортацию, хотя, на самом деле, исследовали различные особенность этого искусства. Если быть точным…
      — О, да, — прошептала Йаса. — Давайте будем как можно более точным.
      — Сетра Младшая сосредоточилась на том, как помешатьтелепортации — то есть на том, чтобы найти способы, которые не дают никому ни войти, ни выйти при помощи телепортации из определенного места.
      — Мой Дом Йорича будет очень заинтересован в этом, — заметил Брюхо.
      — А Волшебница в Зеленом исследовала магические следы, оставляемые телепортом.
      — Магические следы? — спросил Пиро. — Но что имеется в виду? Даю слово, раньше я никогда не слышал о таких вещах.
      — Имеется в виду, моя настоящая любовь, следы, которые сохраняются в эфире после того, как телепортация началась, и другие следы, которые появляются тогда, когда телепортация человека или объекта закончилась.
      — А они вообще есть? — спросил Китраан.
      — Конечно есть. Более того, они сохраняются какое-то время, — добавила Ибронка.
      — И какое?
      — Когда я говорила с Волшебницей, она еще точно не знала этого, но она находила следы, которым было больше двух дней. И…
      — Да, и?
      — И она научилась по этим следам узнавать место назначения тепепортации.
      — Ага!
      — Но, — сказал Пиро, — разве нет способа телепортироваться не оставляя этих следов?
      — О, что до этого, — сказала Ибронка, — пока никто такое не придумал. Как вы понимаете, если кто-нибудь найдет такой способ, это изменит все.
      — Да, — сказала Рёаана, — теперь я поняла. Если мы попытаемся убежать при помощи телепортации, мы приведем слуг закона прямо к себе. И это намного хуже, чем сесть на наших добрых лошадей и попытаться скрыться среди холмов и лесов.
      — Это в точности мое мнение.
      — О, я полностью с ним согласна, — сказала Рёаана.
      — Ну как, убедили ли вас мои аргументы?
      — Абсолютно, — сказала Йаса, кланяясь.
      — Но тогда, — сказал Пиро, — у нас осталось только несколько лет этой жизни, которую я, кстати, нахожу совершенно замечательной, прежде чем ее заберут у нас при помощи телепортации.
      — Точно, — сказала Ибронка.
      — И, более того, сами мы не в состоянии использовать ее для наших целей, то есть для того, чтобы ускользнуть от тех, кто хочет помешать нашей восхитительной жизни.
      — Вы все поняли совершенно верно, Виконт
      Пиро нахмурился. — Я думаю, что должен познакомиться с тем, кто придумал это замечательное заклинание, и разобраться с ним.
      — Если я не ошибаюсь, это была Сетра Лавоуд, — заметил Китраан.
      — А, ну тогда я должен поменять цель.
      — Это было бы самым умным, — согласилась Рёаана.
      — Вы знаете, — сказал Грассфог, заговаривая в первый раз, — я хотел бы заметить кое-что.
      — Да, и что же? — сказал Пиро.
      — Так как мы решили, что телепортация непрактична…
      — И?
      — И, более того, в любом случае никто из нас не настолько знает искусство, чтобы использовать его…
      — Точно, — пробормотал Пиро, пораженный исключительной справедливостью этого замечания.
      — Я предлагаю собрать эти палатки и убраться отсюда. Вы сказали, что нас узнали; да, быть может этот добрый крестьянин не скажет ничего — вы знаете, что они симпатизируют нам. Но за наши головы назначена награда, так что не будем слишком рассчитывать на добрые чувства этого Теклы.
      — Замечательное предложение, — сказал Пиро, — и я поддерживаю его всем сердцем.
      Через несколько минут все палатки были собраны и уложены на мулов вместе со всеми остальными припасами. Сделав это, они уселись на лошадей и медленно поехали по дороге, ведущей на юг.
      Пока они ехали, Пиро сказал, — Ибронка, моя любимая?
      — Да, милорд лис?
      — Вы счастливы?
      Она посмотрела на него удивленным взглядом и сказала, — Я не поняла вопроса, который вы имели честь задать мне.
      — Да, но подумайте: Ваша мать — принцесса, и вы предназначены для больших дел, чем спать под открытым небом и поджидать путников на большой дороге с мечом в руках.
      — А, так именно эта мысль заставила вас задать это замечательный вопрос?
      — В точности.
      — А вы, вы счастливы со мной, милорд?
      — Клянусь Богами, Ибронка! Если вы останетесь со мной, я буду счастлив даже в лачуге Южной Адриланки, зарабатывая на жизнь уборкой улиц!
      — И можете те ли вы представить себе, что я чувствую иначе? Кроме того…
      — Да?
      — Должна признаться, что мне нравится так жить. Это как приключение, в которое мы бросились и оно никогда не кончится. И, более того, иногда они посылают против нас солдат, так что я наслаждаюсь игрой с ними. Чего мне еще требовать от жизни?
      — Но вы же слышали Грассфога; это должно кончится, рано или поздно.
      — Тогда пускай это будет поздно.
      — И когда оно кончится?
      — Если вы будете со мной, я буду счастлива.
      — Ибронка, я, без сомнения, самый счастливый человек на свете.
      — Вы знаете, я обожаю вас, Милорд Синий Лис.
      — И я вне себя от блаженства каждый раз, когда вы говорите это.
      — Тогда я буду говорить это почаще.
      — Мы проехали уже достаточно много, не правда ли?
      — Да, хорошее расстояние.
      — Через час можно будет разбить лагерь. Где, как вы думаете, мы будем спать сегодня ночью?
      — Вместе, милорд.
      — Вы правы, миледи: только это имеет значение.

Как Кааврен получил сообщение от Теклы, который был одет совершенно необычным образом, и, в результате, решил принять участие в приеме

      Так получилось, что был Небесный день ранней весны конца первого года Правления Зарики, и Кааврен находился вместе с Графиней в ее аппартаментах — эта приятная деятельность занимала большую часть его времени после того, как он покинул Императорскую службу — когда разговор зашел приёме, который должен был состояться на следующий день в Черном Замке.
      — Мы можем там быть, если вы хотите, — сказал Кааврен. — Я получил приглашение, и, я должен добавить, это приглашение написано на шелке золотыми буквами.
      — И что вы ответили?
      — Ответил? Я должен ответить?
      — Да, это общепринятый обычай, милорд.
      — А, ну, знаете ли, есть обычаи, как установить стражу, или, скажем как приветствовать джентльмена, в чьей коже надо проделать некоторое число дырок, их я прекрасно знаю. Но, что касается обычаев для приёмов и всяких развлечений, да, я должен признаться в прискорбном невежестве.
      — То есть вы ничего не ответили?
      — Точно. И поскольку я не ответил, я могу себе представить, что мы можем сделать то, что нам нравится.
      — Хорошо, но, милорд, что же нам нравится? То есть что бы вам хотелось сделать по отношению к этому приглашению?
      — Что касается меня, — сказал Кааврен, пожимая плечами, — откровенно признаюсь, что мне не слишком интересно проводить время подобным образом. Тем не менее, если вы пожелаете там быть, даю слово, что не вижу никаких препятствий к этому.
      Даро ласково улыбнулась. — О, милорд, вы знаете, что я самая уступчивая жена на свете. Если вы не хотите идти — но что это?
      — Миледи, — сказала служанка, входя в команту и прерывая разговор, — там, внизу, ждет Текла, который утверждает, что у него есть дело к милорду.
      — Текла, у которого есть дело ко мне? — сказал Кааврен. — Ча! Я больше не на Императорской службе, по чьей милости я все время получал сообщения и донесения. Разве он не знает, что миледи Графиня управляет всеми делами, касающимися Графства Уайткрест?
      — Что до этого, я не знаю, милорд. Но он произнес ваше имя.
      — Мое? Очень странно. Даже более, чем странно, это необычно.
      — И? — спросила Даро.
      — Хорошо, я пойду и взгляну на этого Теклу, и будет необычно, или по меньшей мере странно, если я не сумею узнать, что за дело у него ко мне.
      Приняв решение, он немедленно спустился по лестнице и вошел в главную прихожую, где к нему приблизился Текла и сказал, — Милорд Граф?
      Прежде, чем ответить на вопрос, Кааврен внимательно осмотрел своего собеседника. Это был Текла, с совершенно невыразительным лицом, ничем не замечательный; но, с другой стороны, на нем была совершенно замечательная ливрея: блестящая оранжевая рубашка, белые штаны, невозможные оранжевые сапоги с серебряными пряжками и что-то вроде черно-белой повязки на голове. Несмотря на свою экстравагантную одежду, он обычным образом поклонился и принял почтительную позу, ожидая, пока Кааврен закончит осмотр.
      — Хорошо, — сказал Кааврен, закончив инспекцию. — Я Кааврен, ты можешь называть меня Граф Уайткрест. А ты?
      — Я? — сказал Текла. — О, я просто посланник.
      — Неужели? Признаюсь, что мне более чем интересно узнать о том, кто одевает своих лакеев таким образом.
      — О, милорд, могу ли я сделать себе честь и поспорить с вами? Я не лакей, я просто посланник.
      — Как, ты посланник, но не лакей?
      Текла поклонился.
      — Тогда не будешь ли ты так добр и не объяснишься? Так как я должен признаться, что ты меня заинтриговал.
      — Милорд Граф, я имею честь быть на службе у Гудроу и Нисс.
      — Гудроу и Нисс?
      Текла поклонился.
      — Боюсь, что я никогда не имел чести встречаться с ними.
      — Милорд, Гудроу и Нисс — это служба телепатических сообщений.
      — Служба телепатических сообщений?
      Текла поклонился.
      — Но, — сказал Кааврен, — ты должен понимать, что это ничего не говорит мне. Что такое «служба телепатических сообщений»?
      — Но это самая простая вещь в мире.
      — Тем лучше; тогда тебе будет очень просто объяснить ее.
      — Да, верно, — ответил Текла, пораженный исключительной справедливостью этого замечания.
      — Итак?
      — Вы хотите, чтобы я вам все объяснил?
      — Признаю, что не хотел бы ничего другого.
      — Тогда я могу это сделать.
      — Кровь Лошади! Я думаю, что уже целый час хочу только этого!
      — Тогда вот: Представьте себе, что некий джентльмен желает послать сообщение другому, который живет далеко от него.
      — Ну, это не трудно себе представить. И тогда?
      — Представьте, более того, что он не хочет ждать почты.
      — Тогда он, должно быть, очень торопится, потому что благодаря почте я могу получить послание в любой точке Империи за три или четыре дня, если оно достаточно срочное.
      — Да, верно, но мы доставляем послание за три или четыре часа, милорд.
      — Немыслимо!
      — Я имею честь не согласиться с вами, милорд. На самом деле сообщение, которое я готов вручить вам, было в руках того человека, который написал его, менее часа назад.
      — Великие Боги!
      — Все именно так, как я имел честь сказать вам, милорд Граф.
      — Но как это возможно?
      — Волшебство, милорд.
      — Волшебство?
      — Конечно. Гудроу и Нисс используют волшебников — на самом деле Нисс имя самой волшебницы — и они платят волшебникам в других частях Империи определенную сумма за каждую страницу послания. Все эти волшебники знают друг друга достаточно хорошо, так что передача сообщений не вызывает трудностей, и они всегда счастливы получить несколько дополнительных орбов.
      — Так что?
      — Так что вам нужно только придти в один из наших офисов, и ваше сообшение будет послано агенту, находящемуся ближе всего к тому, кому вы хотите его передать, а потом будет доставлено особым гонцом вроде меня. — Закончив свою речь Текла опять поклонился.
      — Поразительно, — сказал Кааврен. — И, как особый гонец, ты должен носить эту…э… эту одежду?
      — Милорд Гудроу считает, что если особые гонцы привлекут к себе внимание, люди будут задавать вопросы, а мы будем отвечать на них, и тогда больше людей узнают о нас и придут к нам, когда захотят послать свои сообщения.
      — О, что касается этого, — сказал Кааврен, — я не сомневаюсь, что ты прав. Вот только…
      — Да?
      — Я сам не думаю, что привлечение новых клиентов стоит унижений, которым ты подвергаешься, связывая свое имя с такой…одеждой.
      — Милорд, могу ли я сделать себе честь и согласиться с Вашим Лордством?
      — О, я на это не обращаю внимания, — великодушно сказал Кааврен.
      — Вы очень добры, милорд.
      — Вот только…
      — Да, милорд?
      — Кто этот джентьмен, который хочет сообщить мне нечто срочное?
      — Что касается этого, разрешите мне взглянуть.
      — О, я не запрещаю тебе глядеть.
      Текла вынул не слишком большой запечатанный конверт, и, не без определенной доли картинности, стал изучать имя, написанное на нем.
      — Я думаю, что вы знаете ваши символы, — сказала Кааврен, который никогда не возражал против того, чтобы вознаградить чье-либо самолюбие, пока оно не вступало в противоречие с его собственным.
      — О да, конечно. Ваше Лордство должно понимать, что это абсолютно необходимо для того, чтобы быть особым гонцом на службе у Гудроу и Нисс.
      — Очень хорошо. Но что касается его имени…
      — О, вы желаете знать его?
      — Упрямый дурак, я спросил!
      — Да, точно.
      — И?
      — Это от, — сказал Текла, медленно и тщательно произнося каждое слово, — Его Светлости Теммы, Герцога Ариллы, Графа…
      — Айрич! — крикнул Кааврен, — У тебя есть письмо для меня от Айрича! Быстро, отдай его мне, ты, идиот.
      — Вот оно, милорд.
      Кааврен выхватил конверт из рук Теклы, рывком открыл его и стал жадно пожирать слова. Какими были в точности эти слова, мы откроем читателю в ходе нашего рассказа. Сейчас же мы только заметим, что, закончив читать, Кааврен резко повернулся и вернулся с аппартаменты Даро, где, ласково приветствовав ее, обратился к ней со следующими словами, — Мадам, у меня появилась причина для того, чтобы изменить свое мнение, и, на самом деле, я был бы крайне рад оказаться завтра на приеме в Черном Замке.
      Даро улыбнулась. — Я счастлива слышать это, милорд, так как у меня не было подобных развлечений с тех пор, как я покинула двор. Но, если мне можно задать вопрос…
      — Мадам, вы можете задать десять.
      — Да, но что заставило вас внезапно изменить ваше мнение?
      — О, что касается этого, вы можете увидеть это сами, — сказал он и протянул ей послание.
      В письме было написано следующее: «Мой дорогой друг, я целиком к вашим услугам, и постараюсь выполнить все, что потребуется. Если же вы хотите поговорить со мной, то я собираюсь быть завтра в Черном Замке, где Маролан устраивает прием, и куда, насколько я знаю, вы тоже приглашены.
      Пожалуйста передайте мои самые почтительные приветствия Графине. Остаюсь, как всегда, вашим другом, Айрич.»
      — Ну, — сказала Даро, — теперь все достаточно ясно. Вот только…
      — Да?
      — Как мы окажемся там? Видите ли, милорд, этот бал будет не только во многих лигах от нас, но и в миле над землей.
      — Насколько я понимаю, Лорд Маролан приготовился перенести своих гостей в замок, так что об этой вертикальной миле беспокоиться нечего.
      — Хорошо, но остается еще около семидесяти горизонтальных лиг.
      — Да, это правда.
      — И тогда?
      — Кажется нам нужно телепортироваться.
      Даро нахмурилась. — Я знаю, что сейчас для умелого волшебника телепортация достаточно легкое дело. Но знаем ли мы кого-нибудь, кто способен на такую вещь?
      Кааврен немного поразмышлял над этим, и убедился, что это хороший вопрос. — Я попытаюсь найти такого человека, — сказал он.
      Простившись с Графиней, Кааврен опять вернулся в главную прихожую, где, к своему изумлению, нашел Теклу, который все еще ждал его. — Ну? — сказал он, — Ты хочешь еще чего-нибудь?
      — Только узнать, не будет ли ответа, милорд.
      — Нет, ответа не будет.
      — Тогда, быть может, вы хотите чего-нибудь другого?
      — А что другого я могу захотеть?
      — О, что до этого, я не знаю, милорд, но это то, что мы обязаны спрашивать.
      — Тогда нет, ничего другого я не хочу.
      — Очень хорошо, милорд, — сказал Текла, почтительно поклонился и вышел через вход для слуг, с мрачным и разочарованным выражением на лице..
      Кааврен взял свой меч, шляпу и плащ, и вышел через парадную дверь, где, оказавшись снаружи, обнаружил на посту своего старого товарища, ныне лейтенанта Императорской Гвардии. Он сказал, — Сержант, — так это было имя этого дворянина, который к тому же был сыном одного из старых друзей Кааврена еще до Междуцарствия.
      — Да, Капитан? — сказал Сержант.
      — Мне нужно попасть в герцогства. Как быстрее всего сделать это?
      — Телепортация, Капитан.
      — Да, но, увы, я сам не знаю как.
      — Придворный волшебник — мастер в этом деле.
      — Это личное, Лейтенант, так как я, вы же знаете, больше не нахожусь на Императорской службе.
      — Тогда самый быстрый способ — найти волшебника, который рекламирует себя утверждая, что специализируется в телепортации.
      — А такие есть?
      — О, конечно.
      — Я начинаю подозревать, что это самое лучшее.
      — Ну, я знаю несколько.
      — Тогда порекомендуйте мне одного.
      — Буду рад сделать это, Капитан.
      — Итак?
      — Есть волшебник, который работает на улице Производителей Свеч, который, как мне сказали, знаком со многими местами Империи. Видите ли, милорд, стоимость услуг такого волшебника определяется тем, сколько мест он знает.
      — И почему?
      — О, я не волшебник, милорд, но мне говорили, что требуется хорошее знание ландшафта для того, чтобы безопасно телепортировать кого-нибудь в него.
      — Ну, я тоже не волшебник, но это мне кажется вполне разумным.
      — Поэтому, чем больше больше мест знает волшебник, чем ближе к вашей цели он сможет перенести вас.
      — Да, я понял. И где эта улица Производителей Свеч?
      — Прямо напротив круглого рынка, что на Ясеневой улице. Я думаю, номер тридцать три или тридцать четыре. Я знаю, что рядом с ним лавка шляпника, потому что ходил туда, чтобы придать моей шляпе подобающий вид.
      — И разрешите мне сказать, Лейтенант, что этот шляпник хорошо сделал свое дело. Я буду иметь его в виду, когда моей шляпе потребуется подобная починка.
      — Он использует кипящую воду, Капитан.
      — Кипящую воду?
      — Да, чтобы сделать пар, а пар размягчает шляпу, и это дает ему возможность придать шляпе любую форму. Потом он пропускает некоторый кусок проволоки через материю вокруг полей шляпы, чтобы они сохранили свою форму, и зашивает материю с проволокой внутри.
      — Проволокой? Внутри материи?
      — Как я имел честь сказать вам, Капитан.
      Кааврен снял свою шляпу и какое-то время внимательно глядел на нее, потом пожал плечами и твердо надел ее на голову. — Я думаю, что останусь с той, которую знаю, — сказал он. — Но, конечно, я благодарен вам за информацию.
      — Всегда рад помочь вам, Капитан. А могу ли я разрешить себе пожелать вам приятного и успешного путешествия?
      — Благодарю вас, Сержант.
      Потом Кааврен отправился на конюшню, где приказал мальчику-конюху оседлать лошадь, задача, с которой юный Текла благополучно справился (проблемы с Императорскими лошадями, которые стояли в конюшне рядом с личными лошадями Даро и Кааврена, были успешно решены несколько недель назад). Сделав это, мальчик помог ему подняться в седло, после чего Кааврен выехал через ворота особняка на улицу.
      После неизбежной задержки, которая потребовалась, чтобы проехать через город, он оказался перед тонкой деревянной дверью, выкрашенной в зеленый цвет, а рядом находилась лавка шляпника. Войдя, он приветствовал джентльмена, который оказался Джагалой. На полу был большой круг, перечеркнутый множеством линий, а на стенах несколько карт различных районов Империи с дюжинами маленьких красных кругов, нарисованных на них. Противоположную стену занимала одна единственная карта всей Империи — или, если быть более точным, области, которая была Империей до Катастрофы.
      Джагала был одет в простые брюки и тонкую майку, поверх которой была надета простая, но элегантая рубашка с тонкими рукавами. На двух его пальцах были надеты кольца, с шеи свешивалось ожерелье с небольшим кулоном или амулетом, на ногах были туфли без пряжек. Когда Кааврен вошел, он читал книгу (Каврен, всегда любопытный, как настоящий Тиаса, посмотрел на заглавие, но не успел прочитать его), которую он положил на стол, когда встал и поклонился. — Желаю вам доброго дня, милорд, я целиком к вашим услугам. Не хотите ли вы заказать телепортацию?
      Кааврен вернул приветствие и сказал, — Вы совершенно правы, сэр. Завтра вечером я должен телепортировать себя самого и мою леди.
      Волшебник поклонился. — Очен хорошо, милорд. Где бы вы хотели оказаться?
      — Вы знакомы с графством Саутмур?
      Джагала нахмурился. — Не будет ли Ваше Лордство так добро и покажет его на карте?
      — Я немедленно сделаю это.
      — Так будет значительно лучше.
      Каврен так и сделал, после чего Джагала сказал, — А! Да! Тогда вы собираетесь в Черный Замок?
      — Ну, да. А откуда вы знаете это?
      — У меня уже есть несколько таких заказов, хотя остальные не называли графство, иначе бы я мгновенно понял о чем идет речь.
      — Я понимаю. И в ы сможете сделать это?
      — Да, я думаю, что могу перенести Ваше Лордство достаточно близко.
      — И насколько близким будет это «достаточно»? Видите ли, я хочу оказаться там в определенный час, так что я должен согласовать время телепортации с тем расстоянием, которое мне надо будет проехать к моей цели.
      — Милорд, я могу перенести вас в небольшой городок Насин, который, на самом деле, находится в графстве Саутмур, и, судя по тому, что вы сказали, от которого не больше двух часов езды на карете до вашей цели.
      — Это намного лучше.
      — А теперь, что касается денег… — слегка смущенно сказал Джагала и поклонился.
      — О, да. Я не подумал об этом. Сколько требуется?
      — Для вас двоих это будет шесть орбов.
      — Очень хорошо. Вы хотите их сейчас?
      — О, нет, милорд. Самое подходящее время — завтра, когда вы оба будете здесь.
      — Я бы предпочел заплатить сейчас, чтобы у Графини не было необходимости знать о подобных делах.
      — Очень хорошо, милорд.
      Кааврен отсчитал монеты (заметим, что, случайно, среди них было две с лицом Зарики, а это доказывает, по меньшей мере, что на монетном дворе ее считали Империатрицей), которые Джагала принял с почтительным поклоном.
      — Тогда, — сказал Кааврен, — я вернусь завтра, в семь после полудня, с моей женой.
      — Я сделаю себе честь ожидать вас, милорд.
      Таким вот способом Кааврен устроил так, чтобы оказаться в Черном Замке на следующий день.

Как история изменилась от полета ручки через комнату

      Был уже шестой час после полудня, когда Ее Величество, без всяких церемоний, нервно сжала ручку, которое держала в руке, а потом изо всех сил бросила ее в противоположную стену, на которой появилась черная клякса в том месте, куда она попала. Свое действие она сопроводила еле слышным ругательством, и вздохом, в котором послышалась затенная злость.
      Надо сказать, что до того момента, как ручка Ее Величества ударилась о стену выделенной специально для нее комнаты, дела Каны и его кузины Хабил шли просто замечательно.
      Читатель наверняка удивляется, как может быть связь между схемами и планами Каны и действиями Ее Величества. Мы считаем этот вопрос не только совершенно резонным, но даже проницательным и поздравляем нашего читателя, осмелившегося задать его. Более того, мы не только поздравляем его, но и предполагаем дать ответ на его вопрос, и без всякого промедления.
      Однако для того, чтобы сделать это, нам надо познакомить читателя с некоторыми деталями тогдашнего положения дел.
      Кааврен редко видел Ее Величество во время того периода — то есть в те часы и дни, которые наступили с его отставкой. Хотя они и жили под одной крышей, Империатрица чаще всего находилась на крытой террасе, или в своих аппартаментах, в которых она могла оказаться не проходя через ту часть Особняка, в которой можно было найти Кааврена. Мы можем даже сказать, что он вообще редко видел кого бы то ни было, так как много времени проводил на открытой террасе вместе с Даро, когда погода это позволяла. Единственным исключением был Пэл, который, хотя и оставался все время недалеко от Ее Величества, время от времени навещал Кааврена — чему Тиаса безмерно радовался.
      Уж если мы обратили наше внимание на загадочного Пэла, то должны сказать, что, какие бы схемы и планы он не строил, во время этого периода не проявилось признака ни одного из них: он оставался Его Доверительностью Ее Величества, и, даже если он продолжал, как оно и было, собирать информацию, то хранил ее для себя одного и все это время не делал ничего, что можно было бы упомянуть.
      Лорда Бримфорда — то есть Варлока — благодаря его особым способностям, если не чего-нибудь другому, редко можно было увидеть рядом с Особняком Уайткрест, хотя, будьте уверены, время от времени было необходимо удалять грязные следы собачьих лап в коридоре за дверью аппартаментов Зарики.
      Читатель должен также понимать, что весь этот год Империатрица была вынуждена без перерыва заниматься работой, которая раздражала и утомляла ее, так как требовала разбора множества документов и, одновременно, улещивания и перетягивания на свою сторону множества людей, а она, кстати, совсем не привыкла заниматься этим. Если судить по цвету Орба, большую часть времени она откровенно скучала, и эта скука изредка прерывалась вспышками меланхолии.
      Самыми разными способами происходящее в Особняке становилось известно Кане и его кузине, как, например, отставка раздраженного Тиасы, которая произошла точно по расписанию, согласно их планам. Ловушка для Тазендры была расставлена и готова захлопнуться в тот момент, когда леди Дзур решит отправиться в путешествие; а это, в свою очередь, должно было вызвать проблемы у Лиорна Айрича. Успешно продолжалась подготовка вторжения островитян, был найден способ нейтрализовать Некромантку (и даже, что еще более важно, Орб), был разработан хитроумный план, который должен был позволить сделать бесполезной глупую Восточную магию, которая так эффективно использовалась против их армии, и уже был вбит необходимый клин между Импрериатрицей и Каавреном. Насколько они знали, все шло хорошо.
      И даже если бы они каким-нибудь образом могли увидеть Ее Величество в этот критический момент, они были бы не в состоянии догадаться, что ее вызванный раздражением поступок может угрожать их тщательно разработанным схемам — то есть это само по себе простое действие оказалось ножом, который разрезал хитросплетения и узлы того замысловатого гобелена, который они соткали.
      И как раз в этот миг гобелен начал распускаться, то есть первый узел ослаб и вода просочилась в тщательно выстроенный корабль (или, если читатель разрешит нам смешать вместе две метафоры: еще до того, как гобелен был повешен), что сопровождалось сильным металлическим звуком, вызванным ударом ручки о стену на шестом часу пополудня.
      Эта ручка начало свою жизнь примерно сорок лет назад, как перо на внутреннем крыле не слишкой высокой болотной птицы; в некоторых частях Империи представителей этого вида называют цаплями.
      Владельцем этого пера был молодой человек, который иногда срезал кошельки на Нижней Дороге Кейрона, иногда просил милостыню на Изогнутом Пути, а иногда бегал по Улице Утесов, выполняя поручения от фирмы «Лессор & Дочери, Кузнецы по Меди и Олову». Он нашел это перо, выброшенное за ненадобностью во время ощипывания птицы, предназначенной на стол местному виноторговцу, немедленно понял, что его можно использовать, после чего торжествено вручил его Лессору, который, не менее торжественно, вручил ему блестящий медный пенни.
      Лессор также распознал блестящие качества этого пера и взял его в свой магазин, где изготовил из него ручку, покрыл бронзой и гордо водрузил ее на витрине вместе с маленьким ярлыком, на котором была указана его цена. Там она и оставалась много лет, вместе со свистульками, футлярами для приближающих стекол, дверными молотками и прочими примерами его товаров. Когда в город вошла Императрица, он, в редкой вспышке лояльности и энтузиазма, написал на ручке, «Ее Величеству, от Покорного Слуги Лессор & Дочери, Номер 4 по Улице Утесов, Адриланка», и послал ее в Особняк, за что получил вежливое послание, написанное одним из личных писцов Ее Величества.
      Это была, будьте уверены, исключительно удачливая ручка, редко оставлявшая кляксы, изумительно прилегавшая к пальцам, и способная удержать в себе достаточно большое количество чернил, которого хватало на целую линию, написанную твердым и элегантным почерком Ее Величества. На самом деле решение Зарики бросить ручку в стену, как если бы она была дротиком, а стена врагом, не имело никакого отношения к характеристикам самой ручки, но происходило, скорее, из-за того количества времени, которое ей приходилось проводить, используя ее, так как, по мнению Империатрицы, в последнее время это количество стало чересчур велико.
      Строительство Дворца уже началось, и, на самом деле, уверенно двигалось вперед, хотя до того момента, когда, как она ожидала, можно будет переехать в него, чтобы жить и работать, оставалось еще несколько лет; тем не менее необходимо было решить множество проблем, и ее часто прерывали архитекторы и художники, которые забрасывали ее вопросами, ответы на которые они не могли найти в своей голове. Значительно более тяжелый вопрос безопасности Империи — что подразумевало заключение соглашения со всеми Домами о том, что она на самом деле Императрица — требовал значительно более тяжелых усилий. Иногда ей казалось, что она принимает в день не меньше ста эмиссаров, которых надо запугать или обольстить, а то и развлечь; и надо написать тысячу писем, причем многие было необходимо подписать самой — то есть той самой собственной ручкой. И еще ей казалось, что необходимо работать весь день без перерыва на протяжении сотни лет, хотя на самом деле реальностью были, скорее, сто дней.
      Но, какая бы не была причина, или сочетание нескольких причин, Зарика, в этот день и в этот час, осознала, что больше не в состоянии работать; что она (как и всякий кто занят тяжелой физической работой, мысленными вычислениями или чьи эмоции вышли из-под контроля) нуждается в отдыхе. Может показаться, что это совсем маленькое дело — случай, не более; тем не менее, а что такое вообще история, как не система самых разных случаев, объединенная с деятельностью человека, которому приходится сражаться с этими случаями? Если мы хотим выразить это по-другому, можно сказать, что человек, который решил переделать историю согласно своим желаниям (хотя, будьте уверены, он обычно не осознает то, что делает) должен постоянно прокладывать свой путь между изменяющимися обстоятельствами и случайными событиями; некоторые заходят очень далеко, действуя подобным образом, другие оказываются слишком бесхитростны и терпят неудачу, отступая в безвестность перед океаном событий, вроде песчинки на пляже, по которой все идут и никто ее не замечает.
      Читатель может спросить: эти действия, более или менее обдуманные, людей, стремящихся сделать мир таким, каким они хотят его видеть, определяют ли они ход истории, или все-таки перевес остается за случайными событиями? Можно согласиться, что если бы ответ был бы прост, Имперская библиотека на содержала бы так много книг, пытающихся, каждая по-своему, ответить на него; и не существовала бы вся наука историология. Но для наших целей годится следующий ответ: Оба фактора сплетаются один с другим, люди делают все, что в их силах в тех обстоятельствах, которые рождаются благодаря капризам судьбы или случайностям, а потом, пытаясь направить ход событий в нужную сторону, сами порождают свеже-созданные события, вроде как холод в леднике заставляет пар идти наружу; процесс, который длится вечно.
      И, в нашем случае, событие произошло именно в этот день, а не днем раньше или днем позже; именно тогда Зарика решила, бросив свою ручку через всю комнату, что она достаточно поработала, и должна разрешить себе что-то вроде отдыха, иначе она, как сказала она самой себе, «растворится внутри Орба или взорвется, как мой предшественник».
      Придя к этому решения, Зарика громко позвала, — Капитан! Сержант! Лейтенант! — Мы должны объяснить, что Ее Величество звала вовсе не трех солдат, но, на самом деле, только одного: в подобных обстоятельствах она привыкла звать капитана, и это было ее первое слово. Затем она, однако, вспомнила, что капитан больше не служит ей, и, более того, в ее сознание возник его заместитель, первое имя из списка, который Кааврен представил ей; он был опытным стражником и его звали Сержант. Позвав его, она тут же решила, что должна обращаться к нему по званию, и ей потребовалось еще мгновение, чтобы вспомнить его; это был, конечно, Лейтенант.
      Три или один, но достойный гвардеец быстро явился на ее зов и почтительно поклонился.
      — Ваше Величество хочет чего-нибудь?
      — Да, Лейтенант. Я хочу развлечься.
      Достойный солдат нахмурился. — Прошу прошения у Вашего Величества, но я знаю достаточно хорошо только несколько песен, которые поют в казармах, да и то я пою их только тогда, когда нет никого другого, кто бы мог спеть их, и…
      — Нет, ты идиот. Я не прошу, чтобы тыразвлек меня.
      — А. Хорошо. Тогда я могу откровенно сказать Вашему Величеству, что я очень рад этому.
      — Я хочу знать, — сказала Зарика, говоря медленно и внятно, как обычно говорят с иностранцами или маленькими детьми, — нет ли сегодня вечером какого-нибудь развлечения — развлечения, которое не скомпрометировало бы ни Орб, ни меня. Мне нужно развлечься, отдохнуть, немного забыться. Мне нужен шум.
      — Ваше Величество, но как я могу помочь?
      — Как? Очень просто. Там, на столе, стоящем в углу, лежит целый ворох приглашений на разные приемы; идите туда и поищите, нет ли среди них такого, который состоится сегодня вечером.
      — Да, Ваше Величество.
      Сержант подошел к указанному ему столу и взял конверт, лежавший на самом верху большой достаточно большой кучи, и, взглянув на него, по-военному громко объявил, — Сегодня Граф Саутмур празднует завершение строительства своего дома, Черного Замка.
      — Что такое вы сказали мне?
      Сержант повторил то, что он только что сказал.
      — Саутмур, вы сказали? Маролан?
      — Да, Ваше Величество.
      — Но он начал меньше года тому назад!
      — Кажется, Ваше Величество, в его распоряжении имеется невероятное число Валлист.
      — Да, но почему мне ничего не сообщили об этом?
      — Но Вашему Величеству сообщили — вот приглашение, написанное на тонкой черной бумаге золотыми буквами, и вот кому оно адресовано: «Ее Императорскому Величеству, Зарике Четвертой из Дома Феникса, Императрице Драгейры, в Особняк Уайткрест, Адриланка».
      — Принесите его сюда.
      Сержант взял приглашение и с поклоном передал его Ее Величеству. Зарика внимательно оглядела его, отметила, что оно, на самом деле, написано не на тонкой бумаге, а скорее на шелке; относительно букв, да, они действительни были золотые.
      — Ну, это определенно адресовано мне. Я даже могу доказать это — приглашение здесь. И, более того, написано в отличном стиле и без ошибок.
      — Тогда я должен передать какие-нибудь распоряжения Вашего Величества?
      — Да, сделай это.
      — Очень хорошо. Но…
      — Да?
      — Какие распоряжения я должен передать? То есть как вы собираетесь попасть туда?
      — Не помните ли вы некоего Атиру по имени Беббин?
      — Да, конечно.
      — Он Императорский Волшебник. Пусть подготовит все для телепортации.
      — Очень хорошо. Что еще?
      — Вы знаете Лорда Бримфорда?
      — Вар…, о, то есть Восточника?
      — Точно.
      — Я видел его.
      — Сообщите ему, что я буду — как его имя? А, Черный Замок. Сообщите ему, что сегодня вечером я буду в Черном Замке.
      — Да, Ваше Величество.
      — И последнее, найдите мою служанку, — сказала Зарика, вставая и потягиваясь. — Пошлите ее в мою комнату. Мне нужно одеться.
      Императрица собралась на бал.

Как проходил прадник в Черном Замке

      В Небесный День зимы первого года правления Императрицы Зарики Четвертой Маролан распахнул двери Черного Замка. Леди Телдра встречала гостей, среди которых были, помимо остальных, сама Сетра Лавоуд, Сетра Младшая, Волшебница в Зеленом, Некромантка, Лацло Бримфорд (то есть Варлок), Кааврен, Айрич, Тазендра и примерно три дюжины дворян из различных Домов, главным образом Драконы, которых телепортировал сам Маролан, который за это время стал настоящим мастером этого искусства, или, каким-нибудь способом оказавшись внизу, они перелетели во двор Замка. Стоит упомянуть, что это событие, хотя и не произведшее сколько-нибудь заметного воздействия на историю, которую мы рассказываем, стало первым из множества последующих балов (о большинстве из которых мы не имеем возможности упомянуть), на которые гости прибывали при помощи телепортации, и, как таковое, имеет важное значение для тех, кто изучает социальные обычаи подобных событий. Хотя, без всякого сомнения, это очень интересная тема, она находится за пределами нашей истории, поэтому мы удовольствуемся только тем, что просто констатируем этот факт.
      Сам Маролан непрерывно отвечал на вопросы, большинство из которых касалось проблем, связанных с постройкой дома, парящего высоко над землей. И даже бесконечное повторение фразы «Да, это безусловно позиция, которую легко защищать» или ее легких вариаций не смогло омрачить его радость — он улыбался, громко смеялся, приветствовал своих гостей всю ночь, и даже однажды заметил Телдре, — Это почти так же приятно, как сражаться в битве.
      Сладости Маролан заказал в Насине, где было два очень уважаемых булочника. Кроме того из Мелкого Моря к нему привезли устриц и крабов, четырехнедельных птенцов от Южного Побережья, говядину и кетну поставили местные крестьяне (а приготовил их изумительный повар, найденный и рекомендованный Телдрой), зато вино привезли издалека, из самой Эретии. Для развлечения гостей он заказал как в Хартре, так и в Адриланке музыкантов, певцов и жонглеров, к которым добавил несколько местных крестьян, игравших на своих традиционных инструментах: скрипках, волынках, старых барабанах и свистульках. Было также несколько человек, игравших на лютнях, некоторые из которых делали это достаточно хорошо, тогда как другие только следовали за ними, но все вместе было более, чем приятно.
      Зал для танцев, который раньше был храмом Верры, а до этого помещением с непонятной целью, очень хорошо справлялся со своей задачей: из него не только можно было легко попасть на кухню или в погреба с едой, но и, как помнит читатель, в нем было несколько альковов, которые оказались идеальными местами для тех, кто хотел несколько минут пообщаться без посторонних ушей, и они все время были заняты.
      Кааврен, одетый в совершенно белую рубашку с кружевным воротником и длинными рукавами, лазурный камзол, голубые рейтузы и черные сапоги, сопровождал Графиню Уайткрест, которая, нельзя не признаться, была одета в исключительно эффектный наряд. Ее темные волосы были завиты, и поддерживались несколькими золотыми заколками, каждая из которых была украшена четырьмя жемчужинами. Ее платье, блестяще-красное, не доходило до пола ровно настолько, чтобы можно было видеть ее стройные лодыжки, единственная открытая часть тела Даро, которая позволяла судить о всем остальном. Высокие вшитые плечики приподнимали платье на плечах, образуя что-то вроде рамки, в которую было вставлено ее слегка напудренное лицо.
      С шеи свешивалось жемчужное ожерелье, настолько длинное, что спускалось до пояса. Что-то вроде перевязи или ленты блестящего сверкающе-голубого цвета шло от ее левого плеча к правому бедру, и на ней висели три маленьких рубина. Туфли были белые, с пряжками, над большим пальцем сиял сапфир. Каждое запястье было украшено кольцом, одно с жемчугом, другое с рубином. Увидев ее в тот момент, когда они приготовились выйти из Особняка Уайткрест, Кааврен заметил, — Мадам, сегодня, как мне кажется, я ваше дополнительное украшение.
      Кааврен повстречался с Мароланом в бальном зале и, почтительно поклонившись, сказал, — Милорд Маролан, Граф Саутмур, разрешите мне представить вам мою жену Даро, Графиню Уайткрест.
      Ради полноты картины мы должны заметить, что, по совету Телдры, Маролан был одет очень просто, в элегантный черный с серебряным костюм воина — Дракона; Телдра считала, что, как хозяин, он не должен надеть на себя что-нибудь такое, что заставило бы гостей почувствовать, что он не уделяет достаточного внимания своему туалету.
      — Но, — сказал Маролан, — разве не будет еще хуже, если кто-нибудь почувствует, что я уделяю слишкомбольшое внимание своему туалету?
      — Нет, в данном случае никто не сможет этого почувствовать, — сказала Телдра. — Ваше приглашение будет гарантией от это.
      — Как, оно будет?
      — Вы сами увидите.
      Сделав это необходимое отступление, вернемся к представлению Даро и Маролана. Драконлорд вежливо поклонился (Телдра пролила немало пота, обучая его правильно кланяться) и поцеловал ее руку. Даро, со своей стороны, наговорила ему тысячи комплиментов по поводу его замка, не забыв отметить широкие мраморные лестницы, элегантные золотые перила, фонтан в главном холле, и три замечательных канделябра, каждый на две сотни свечей, которые украшали и освещали сам бальный зал.
      — Вы слишком добры, мадам, — сказал Маролан. — Могу ли я показать вам и моему доброму другу Кааврену, где мы прячем вино?
      — Замечательная идея, сэр; мы бы не хотели ничего лучшего.
      — Но… — заметил Кааврен. — Ча! Кого я вижу, сторожащим это самое вино?
      — Я совсем не сторожу его, мой дорогой Кааврен, — сказал, улыбаясь, Айрич. — Скорее я стою именно здесь так как знаю, что это самое лучшее место для того, чтобы повстречаться с вами.
      — Вы правы как всегда, мой дорогой друг. — Он повернулся к Маролану, сказав, — Я надеюсь, сэр, что могу на несколько минут могу доверить вам Графиню, пока поговорю с моим другом.
      — Сэр, — сказал Маролан, — обещаю вам, что ей будет весело, но не чересчур.
      — Это в точности то, чего я хочу, — сказал Кааврен, а Даро заметила, обращаясь к Маролану, — Вы совершенно очаровательны, сэр.
      — Вашу руку, Графиня.
      — Вот она, Граф.
      — Пойдемте, я познакомлю вас с Волшебницей в Зеленом.
      — Ах, разрешите мне догадаться самой: Она носит только зеленое, не так ли?
      — Как вы узнали?
      Пока Маролан вел Даро в одном направлении, Кааврен увлек своего друга Айрича в другом, найдя одну из маленьких комнат, примыкавших к бальному залу, которая, случайно, была свободна. Они уселись на кресла и молчаливо чокнулись друг с другом, после чего Кааврен, пристально глядя на Айрича, сказал, — Если бы вы были Пэлом, я бы сказал, «Моя совесть больно жалит меня».
      — «Ранит» — вот правильное слово в формуле.
      — Хорошо, ранит. Не имеет значение, вы же не Пэл.
      — Нет, конечно нет. И тем не менее — он стал Его Доверительностью. Я счастлив за него.
      — Да, он осуществил свои амбиции. Или, по меньшей мере, одну из них. Кто знает, сколько их у него?
      — Да, вы правы, мой дорогой Кааврен. И Тазендра осуществила свою мечту — стала Тазендрой Лавоуд. Что касается меня, я даже не мог предполагать такое.
      — И я тоже, и, тем не менее, мы должны были догадаться. Вспомните, как хорошо она и Чародейка понимали друг друга.
      — Да, точно, и она никогда не переставала любить волшебство.
      — А есть ли у вас амбиции, мой дорогой Айрич?
      — У меня? Да, были, но я выполнил их всех. Я посадил виноградник, я видел, как виноград превратился в вино, я пью это вино. Что же еще мне желать?
      — И это вполне достаточно для вас?
      — Более, чем достаточно, мой дорогой друг.
      — Семья?
      — Возможно, однажды. Было бы неплохо передать мое поместье наследнику, но я не тороплюсь.
      — Понимаю.
      — Более того…
      — Да?
      — У меня почти есть сын.
      — Как у вас? У вас, Айрич?
      — Я сказал почти, Кааврен. Я говорю о юном Виконте. Он — но что с вами, мой дорогой друг?
      — Что со мной? Ну, вы написали мне.
      — Верно, но, как вы знаете, и Графиня написала мне.
      — Да, и это правда.
      — Она написала, что вам было бы приятно поговорить со мной.
      Кааврен улыбнулся. — Не могу отрицать это. Но не сказала ли она, о чем я хотел бы поговорить с вами?
      — Ни единого слова. Но не касается ли это вашего сына, мой друг?
      — Айрич, как вы догадались?
      — По выражению, которое скользнуло по вашему лицу, когда я упомянул его имя.
      — Невозможно ничего скрыть от вас.
      — Итак, это касается Виконта?
      — Да, Айрич.
      — С ним все хорошо?
      — Я не знаю. То есть, совсем честно, я даже не знаю, где он.
      — Как, он исчез?
      — Убежал.
      — О, но у него должна была быть причина для этого
      — О, да. Я думаю, что у него была причина.
      — Тогда расскажите мне всю эту историю.
      — Я так и сделаю.
      И Кааврен подробно описал свой разговор с Пиро. Айрич покачал головой, узнав, что юный Тиаса собирался взять жену не из своего Дома, и на его лице появилось выражение печали, когда он услышал об отчаянном бегстве Виконта.
      — Мой бедный друг, — прошептал Айрич.
      — Скажите мне откровенно, — сказал Кааврен. — Был ли я не прав?
      — Прогнать собственного сына — зло; разрешить ему неправильно жениться — бесчестие.
      — Был ли у меня третий выход?
      — Я не знаю, мой друг. Теперь я только рад, что мне никогда не приходилось сталкиваться с необходимостью воспитывать ребенка в то время, когда не было Империи. Во времена Империи мы знали, кто прав и кто не прав; без этого мы бы потонули, как тонет корабль, если моряки не видят землю, не знают, куда плыть и куда повернуть паруса.
      Из груди Кааврена вырвался короткий лающий смешок — выдававший скорее горечь, чем удовольствие — и он сказал, — Если Империя это все, что мы знаем о правде и кривде, тогда я безусловно был не прав, когда ушел с Императорской службы.
      — Как, вы ушли, Кааврен? Меня это удивляет.
      — Хорошо что я могу чем-либо удивить вас, хотя бы изредка.
      — Не затруднит ли вас сказать мне, почему вы ушли в отствку, Кааврен? Если вы не хотите, можете не говорить.
      — Ба. Эта Феникс слегка надоела мне.
      — И она тоже? — сказал Айрич, с чем-то вроде улыбки. — Больше, чем последний?
      — О, последнему никто не мог помочь, так что я даже и не думал уходить от него.
      — У вас необычные стандарты.
      — Возможно.
      — Итак, что вы собираетесь делать?
      — Хотел бы я знать. Айрич…
      — Да?
      — Как вы думаете, не должен ли я отправиться на поиски его?
      Лиорн медленно кивнул. — Если вы хотите знать мое мнение…
      — Я всегда хочу знать ваше мнение, Айрич.
      — Тогда, я думаю, вы должны по меньшей мере поговорить с ним.
      — А, хорошо!
      — Но?
      — Но я должен сказать вам, что, во-первых, я не знаю, как найти его.
      — Да, и во-вторых?
      — Во-вторых? Ну, даже если я найду его, не знаю, что сказать ему.
      — Ну, что касается того, что вы скажете, да, тут я не могу помочь вам. Может быть и так, что даже если вы ничего не сумеете сказать, все равно будет хорошо. Но вы обязаны попробовать. А что до того, как найти его…
      — Ну?
      — Возможно, действуя вместе, мы сумеем найти правильную дорогу.
      — Вы хотите помочь мне?
      — Кааврен! Как вы можете сомневаться в этом?
      — Вы всегда были добрым другом, Айрич.
      — Ну, — сказал Лиорн пожимая плечами и разрешив улыбке тронуть свои губы.
      В этот момент в дверь комнаты постучали.
      — Кто это? — спросил Кааврен.
      Кто-то, чей голос он не узнал, громко сказал, — Если это Лорд Кааврен, который в последнее время был Капитаном Императорской Гвардии, я хотела бы попросить вас уделить мне несколько минут вашего времени.
      — Да, это я, — сказал Кааврен, вставая и открывая дверь. — И я думаю, что у меня есть несколько минут.
      По ту сторону двери оказалась женщина, достаточно немолодая, на лбу которой годы и беспокойства провели немало морщин, а в глазах затаилась тревога; она была одета как воин, во все черное, без единого пятнышка другого цвета, и по форме ее ушей и глаз можно было мгновенно догадаться, что она из Дома Дзур. Она поклонилась Кааврену и сказала, — Милорд, меня зовут Сенния.
      Глаза Кааврена невольно расширились, и он сказал, — Ваша Высочество? Я помню вас еще со времени до Катастрофы, хотя вы, вероятно, никогда не замечали меня.
      — На самом деле я очень хорошо помню вас, Капитан Гвардии Тортаалика. И, да, я действительно Наследница от Дома Дзур, но сейчас я хочу поговорить с вами о делах, никакого отношения к этому не имеющих.
      — Тем не мненее, мадам, примите, пожалуйста, мои самые почтительные приветствия и позвольте представить вам моего друга, Герцога Ариллы.
      Айрич, который уже давно был на ногах, поклонился. Сенниа, со своей стороны, вернула ему вежливое приветствие и, опять обращаясь к Кавврену, сказала, — Возможно нам стоит поговорить наедине, милорд.
      Айрич опять поклонился и сделал движение, как если бы собирался уйти, но Кааврен сказал, — Совсем нет. Напротив, я считаю, что знаю, о чем пойдет речь, и как раз именно сейчас я и мой друг Айрич обсуждали этот вопрос.
      Лиорн бросил непонимающий взгляд на Кааврена, который сказал, — Ее Высочество Принцесса Сенниа является не только Наследницей от Дома Дзур, но и матерью Ибронки.
      — А, теперь я понимаю, — сказал Айрич.
      Лиорн подвинул кресло для Принцессы, потом подождал. Какое-то мгновение она, казалось, колебалась, но потом решилась и села; Кааврен и Айрич сели рядом с ней.
      — Я не могу решить, — сказала Сенния, — стоит ли начать с таких слов, «Вы тот самый человек, чей сын обесчестил мою дочь».
      — Обратное, — заметил Кааврен, — также верно.
      — Конечно. И, если бы я так начала, результат у такого разговора мог бы быть только один, и я бы приветствовала его.
      — О, тогда вы хотите сражаться?
      — Я не в состоянии сражаться. Это было бы убийство, и вот его я бы приветствовала.
      Кааврен наклонил голову. — Я надеюсь, Ваше Высочество не думает, что будет слишком развязно с моей стороны сказать, что я что-то понимаю.
      — А как это вообще произошло?
      — Я знаю об этом меньше всех в мире, Ваше Высочество. Когда я уезжал, чтобы послужить Империи, я разрешил ей ехать со мной, вот и все. Да, я боялся, что мне придется говорить вам о том, что она убита…
      — О, я уже почти хочу, чтобы так и было!
      — Но, откровенно говоря, я не ждал этого. Вы знаете, что у нее есть подруга?
      — Нет, я ничего не знаю ни о какой подруге.
      — И эта подруга самая прекрасная Тиаса, которую только можно себе представить. Эта Тиаса и ваша дочка путешествовали вместе. Разве мог я подумать что, когда мой сын и ваша дочь встретились…
      — Я не виню вас, милорд.
      Кааврен склонил голову. Подождав мгновение, он сказал, — Мой друг и я, мы собираемся искать моего сына. Насколько я могу судить, когда мы найдем его…
      — То вы, без всякого сомнения, найдете Ибронку.
      — Да.
      Сенния какое-то время размышляла. — Вы знаете Отель Тайдес в Адриланке?
      — Да, знаю.
      — Я буду там.
      — Вы не хотите сопровождать нас?
      — Пока я еще не готова увидеть свою дочь. Я не доверяю себе, я могу наговорить ей совершенно ужасные вещи.
      — Ваше Высочестве мудрее меня.
      Сенния бросила на него непонимающий взгляд, но он решил не объяснять свой ответ. Поэтому она сказала, — Очень хорошо. Я буду ждать от вас сообщения.
      Она встала, Кааврен с Айричем немедленно вскочили на ноги; оба они почтительно поклонились и последовали за ней в бальный зал, где Кааврен, увидя знакомое лицо, воскликнул, — Тазендра!
      — Кааврен! Айрич!
      Все трое горячо обнялись, и вскоре к ним присоединилась Даро.
      — Моя дорогая Графиня, — сказал Кааврен. — Я боюсь…
      — Вы опять уезжаете.
      — Как, вы уже знаете?
      — Было бы за пределами моего понимания, если бы вы не отправились на поиски Пиро.
      Кааврен улыбнулся. — Айрич поможет мне в поисках.
      — Как? — удивилась Тазендра. — Ваш сын исчез?
      — Да, — сказал Кааврен.
      — Тогда я тоже помогу вам в поисках.
      — И не оставляйте меня без дела, — сказал чей-то голос.
      — Пэл! — воскрикнули все остальные.
      — О, — продолжил Кааврен, — наверно я должен сказать Его Доверительность.
      — Ах, — сказал Йеди улыбаясь. — Это одно и то же, это я сам. Но что я слышу, Кааврен. Ваш сын пропал?
      — Это достаточно длинная история, и достаточно мучительная.
      — Вы знаете, — сказал Пэл, — что только мысль о том, что я могу послужить вам, делает меня счастливым.
      — Вы очень добры, — сказал Кааврен.
      — Совсем нет.
      — Но ваш долг…
      — О, что до этого… Императрица с удовольствием отдохнет от меня, хотя бы ненадолго; кроме того как раз сейчас ее совесть достаточно чиста.
      — Неужели? — сказал Кааврен.
      Пэл бросил на него быстрый взгляд, но Кааврен только пожал плечами и сказал, — Хорошо, возможно так оно и есть. Во всяком случае это больше, чем я могу сказать о себе.
      — Мы с вами, — сказал Айрич. — Мне нужно только совсем немного времени, чтобы отдать распоряжения моему стюарту, это займет не больше дня.
      — Что касается меня, — сказал Пэл, — я буду готов, как только соберу свои вещи и стряхну пыль со своего меча.
      — Точно, — согласилась Тазендра. — И мне нужен день, чтобы приготовить несколько заклинаний, которые нам могут понадобиться в дороге, и я к вашим услугам.
      Как только Тазендра закончила говорить, в зал вошла Леди Телдра и крикнула так, что заглушила всех, находящихся в помощении, — Императрица Зарика Четвертая.
      Ее Величество было одето в блестящее, доходящее до шеи золотое платье, переливающееся опалами и брильянтами, на ее ногах были узкие, тоже золотые туфельки, ее желтые волосы были распущены и падали волной ей на плечи. Все глубоко поклонились, и Ее Величество вернула поклон, наклонив голову и широко поведя рукой. Легко можно было заметить, только взглянув на ее лицо, что она была в самом лучшем расположении духа; глаза и губы улыбались, в каждом движении сквозила радость; она засмеялась, когда ее знакомили с некоторыми из гостей, и, хотя Кааврен не слышал, что она сказала, было похоже, что ей нравится все, что говорили ей и что говорит она. Даже когда она прошла рядом с Кавреном, который поклонился ей не без некоторой настороженности, ее настроение не изменилось ни на йоту, и она так радостно приветствовала его, как если бы между ними никогда не было обид и недопонимания.
      Бесполезно говорить, что она была рада видеть и Графиню, с которой редко пересекалась, хота сейчас они жили под одной крышей; потом Зарика счастливо улыбнулась Пэлу, и Тазендра с Айричем получили дружеские улыбки.
      Совершенно случайно, в тот момент, когда Императрица вошла в бальный зал, в его дальнем углу стоял Маролан и о чем-то беседовал с Некроманткой. Оборвав разговор, он примчался приветствовать Ее Величество как раз тогда, когда Пэл и Тазендра кланялись ей в ответ.
      — Ваше Величество! — воскликнул Маролан. — Какая честь для моего бедного дома!
      — Совсем нет, — сказала Зарика, засмеявшись. — Замечательное место. Вы будете должны оказать мне чест и посетить мой собственный замок, когда он будет готов. Я думаю, что это будет не позже, чем пять или десять лет, потому что все лучшие ремесленники освободились, закончив ваш.
      — О, Ваше Величество, если бы я знал…
      Она махнула рукой, прерывая его на полуслове. — Это пустяки, мой друг. Но, поскольку мы здесь на публике, я хочу, при всех, сказать вам, что я беру назад свое обещание, данное вам, и прошу меня простить.
      — Как, вы берете назад свое слово?
      — Да, речь идет о трех графствах на севере, которые я пообещала вам. По политическом причинам я была вынуждена отдать их другому. Поэтому прошу меня простить, Граф, и клянусь, что найду возможность вознаградить вас каким-нибудь другим способом.
      Так получилось, что Маролан, наслаждаясь приемом и прибытием Императрицы, совсем не ожидал услышать эти слова; все его усилия были настолько направлены на изучение магических искусств, что он ненавидел любое событие, отрывавшее его от учебы, хотя, на самом деле, несколько месяцев назад он согласился устроить прием, когда Телдра предложила эту идею. Так что хотя большая часть его внимания была прикована к балу, в оставшейся крутились комбинации некоторых заклинаний («вытащить, скрутить, расширить; вытащить, скрутить, послать»), и он не обращал никакого внимания на экономические или политические события — а об этих трех графствах он вообще не вспомнил ни разу с того дня, как Императрица пообещала их ему. Так что в ответ он сумел только махнуть рукой и сказать, — Я прошу Ваше Величество больше не думать об этом, — и эти слова прозвучали настолько искренне, что Кааврен, например, был просто потрясен.
      — Вы очень великодушны и щедры, милорд, — сказала Зарика, — я этого не забуду.
      — О, Ваше Величество свободно помнить или забывать все, что оно пожелает.
      — Да, Граф, и мне приятно помнить ваши слова. И еще более приятно наговорить вам тысячу комплиментов за это великолепное развлечение. Вы дали мне урок, который я надеюсь использовать, когда Императорский Дворец будет готов.
      — Ваше Величество очень добро.
      — Сетра Лавоуд, — объявила Телдра.
      Чародейку Горы Дзур — могущественную, загадочную и мрачную — видели многие Императоры в самых разных ситуациях. Бывали времена, когда ее искали и звали ко двору, в другое время ее изгоняли и угрожали арестом; но, насколько этот историк сумел узнать, в первый раз за все время Императрица Драгейры бросилась в объятия Сетры Лавоуд, прижала ее к себе как самого дорогого друга, к полному изумлению тех из гостей, кто жил еще до Междуцарствия и хорошо знал обычаи Двора. Чародейка была одета, как обычно, в старую форму Лавоудов: свободные черные брюки и черную рубашку, и только особый фасон первых и узкий воротник последней намекали на стиль.
      Что касается Зарики, она вообще не обратила ни малейшего внимания ни на то, что подумают другие, ни на гардероб своей подруги. — Ах, Сетра! Я и не знала, что вы будете здесь.
      — Я тоже не собиралась присутствовать, пока не узнала, что Ваше Величество приехало. И, увы, я не могу оставаться долго.
      — Да, я понимаю, но не могу выразить всю мою радость от того, что вижу вас.
      — И я не меньше рада видеть вас, Ваше Величество.
      Так и шел вечер — на самом деле вечер, ночь и большая часть утра следующего дня, пока наконец Леди Телдра не заметила Маролану, что они должны подумать о том, чтобы послать гостям прощальную бутылку.
      — Неужели? И почему?
      — Ну, милорд, праздник не может продолжаться вечно.
      — Но почему не может? Видите ли, мы послали сотни приглашений, и, как кажется, каждый раз, когда появляется кто-то новый, он должен поговорить с другом, и сообщить ему, что этот праздник — всем праздникам праздник, и его друг должен увидеть это сам. На самом деле ко мне все время подходят наши гости и просят приглашение для своих друзей, не включенных в наш список.
      — Да, и?
      — И я не вижу причины, по которой я должен просить наших гостей уехать. Некоторые, действительно, уже уехали, хотя, как мне кажется, скорее побежденные слишком большим количеством вина, а не сном. Так что некоторые уезжают, некоторые приезжают; давайте продолжать.
      — Милорд…
      — Ну?
      — Вы не можете не спать вечно.
      — Но я и не должен. У нас полно слуг, которые могут продолжать подавать вино и еду, и достаточно музыкантов. Если мне потребуется сон, хорошо, я оставлю вас вместо себя. Если вы захотите спать, нет сомнений, что Сетра Младшая сумеет быть распорядителем. А если и она устанет, можо попросить Волшебницу в Зеленом. Наконец, к тому времени, когда и ей захочется спать, я уже проснусь.
      — То есть, милорд, вы хотите, чтобы праздник длился вечно?
      — Почему нет?
      Телдра нахмурилась. — Тогда я должна обдумать этот вопрос.
      — Очень хорошо. Но пока вы думаете, я…
      — Да, милорд?
      — Я рапоряжусь, чтобы из погреба доставили еще вина.
      Винный погреб Черного Замка тогда был не так знаменит, как впоследствии, но уже был почти полностью наполнен бочками, боченками и бутылками. В тот момент, однако, в нем было еще кое-что, а именно парочка Текл, каждый из которых сидел рядом со стеной, держа в руке большой деревяный ковш, который он наполнял из ближайшей бочки, когда возникала необходимость. Едва ли читатель удивится узнав, что одним из них был наш старый друг Мика, а вторым — не кто иной как Фоунд, слуга Айрича.
      — Итак, — сказал Фоунд на удивление ясным голосом, поскольку, как можно допустить, он решил, что это вино слишком хорошо для Текл, — как поживает ваша дорогая Сахри?
      — О, замечательно, — сказал Мика. — Если, после тяжелого рабочего дня, она чувствует себя усталой и разбитой, я приношу ей пива и массирую ей спину. И наоборот, если я работал слишком тяжело, она приносит мне эля и массирует мне ногу.
      — Твою ногу, дружище? Не твои ноги?
      — Ну, ты понимаешь, бесполезно тереть деревянный протез, который заменил мою ногу, которую я потерял много лет назад.
      — Ах, да. Я и забыл об этом обстоятельстве. Ну, ты должен был напомнить мне о нем.
      — Я только что так и сделал, мой дорогой Фоунд.
      — Ну, мы видели немало приключений, ты и я, не правда ли?
      — О, конечно видели. И, более того — ах, мой ковш пуст.
      — Сюда, милорд, разрешите мне.
      — Ты очень добр.
      — Есть. О чем ты говорил?
      — Я уже не помню.
      — Приключения.
      — А. Да. Ну, я не вижу причины, по которой они должны прекратиться
      — Не видишь? Хотя Империя восстановлена?
      — О, ты знаешь, я не думаю, что все уже устаканилось.
      — Как, ты так не думаешь?
      — Нет, ничего еще не ясно.
      — И тем не менее, уже есть Императрица, разве нет?
      — Великие Дома должны это признать.
      — Ну, это правда, мой добрый Мика. Но я как-то раз подслушал, что говорит об этом мой хозяин, и он говорил достаточно оптимистично.
      — Да ну? А что с этим Каной?
      — Верно, его еще не нашли, не арестовали и не вздернули, как он того, безусловно, заслужил. Но если за последние полгода он не сделал вообще ничего, он не может быть слишком силен.
      — Ты думаешь не? И тем не менее…
      — Ну?
      — Позавчера случалась странная штука.
      — Не мог бы ты, дружище, рассказать мне об этом.
      — Рассказать о чем?
      — Тебе не нужно еще вина?
      — Пока нет.
      — Расскажи мне о об этой странной штуке, которая случилась позавчера.
      — О, да. Вот. Я как раз подавал завтрак свой хозяйка на Горе Дзур, и был в кухне, когда Такко…
      — Кто?
      — Слуга Сетры. Очень странный парень. Я должен познакомить тебя с ним. Его зовут Чаз.
      — Я думал, что его имя…но это не имеет значения. Он дружелюбен?
      — Ну, не очень-то он дружелюбен.
      — Но он хороший товарищ?
      — Нет, пожалуй нет.
      — Тогда я не хочу знакомиться с ним.
      — Очень хорошо.
      — Но что ты говорил только что?
      — Я говорил тебе о Такко.
      — Нет, до того.
      — Я не помню.
      — Ты был в кухне.
      — А, да, вместе с Чазом.
      — И?
      — Да, когда я вошел в кухню, чтобы принести хозяйке бисквиты после того, как она выбрала самое лучшее вино — ты же знаешь, что у нее тонкий вкус.
      — О, да. Я видел это множество раз.
      — И, когда я уже выходил, я услышал, как мне показалось, голос ребенка.
      — Ребенка? На горе Дзур?
      — Так мне показалось.
      — Но ты вышел из кухни и посмотрел?
      — Конечно. Я должен был принести бисквиты, разве нет?
      — Естественно.
      — Ну, и что ты увидел, Мика?
      — Хорошенькую маленькую леди Дракон, вот что я увидел, и она разговаривала с Сетрой Лавоуд — то есть с Чародейкой, ты же понимаешь — так, как будто она знала ее всю жизнь.
      — А ты не врешь, случаем?
      — Я настаиваю на этом.
      — Ты сказал леди Дракон?
      — Без всяких сомнений. Невозможно ошибиться в форме скул, и у ней уже появилась благородная точка.
      — Ну и что, значит Чародейка знает этого ребенка. Это же не делает его чудом, не правда ли?
      — Но это заставило меня удивиться.
      — И что она говорила?
      — Ну, на самом деле, что-то колдовское и мистическое.
      — Как, ребенок говорил что-то колдовское и мистическое?
      — Я так думаю. По меньшей мере я ничего не понял.
      — Но что именно она сказала?
      — Она сказала, «Три'нагор исчез из Залов Суда».
      — Теперь я согласен.
      — Ты согласен с тем, что Три'нагор исчез?
      — Нет, я согласен с тем, что это колдовское и мистическое.
      — О. Да, конечно.
      — А что сказала Чародейка, услышав эту колдовскую и мистическую фразу?
      — Она ничего не сказала, но…
      — Да?
      — Мне показалось, что она встревожилась.
      — Как, она?
      — Никаких сомнений. На самом деле, даже более, чем встревожилась, она, кажется, забеспокоилась.
      — Да, это интересно. Хотел бы я знать, что это означает.
      — И потом…
      — Есть еще что-то?
      — Да, ведь я тебе еще не рассказал самую замечательную часть.
      — Тогда расскажи.
      — Ребенок исчез.
      — Как, исчез?
      — Да, рассыпался на тысячи золотых пятнышек, которые очень быстро погасли и превратились в ничто.
      — Ты знаешь, я слышал, что боги появляются и исчезают как раз таким способом.
      — Быть может это была богиня?
      — Кто знает? Но я очень хотел бы знать, что она сказала Чародейке. То есть, я имею в виду, что означают ее слова.
      — Это значит — ты не мог бы передать мне еще вина.
      — Ты пролил большую часть твоего последнего ковша.
      — И если я сделал так?
      — Не имеет значения. Бери.
      — Ты замечательный друг.
      — Тем не менее хотел бы я знать, что это означает.
      — О, что до этого, я могу рассказать тебе.
      — Ну, я был бы самым счастливым человеком в Империи, если бы узнал.
      Мика взглянул на вино в своем ковше, настолько темно красным, что оно было почти пурпурным, и сказал, — Это значит, что нам предстоит много чего сделать.

Как Кааврен начал поиск Пиро из центра Адриланки

      Было утро Фермерского дня в начале второго года правления Императрицы Зарики Четвертой, когда Кааврен всерьез начал искать своего сына. Поверх синей поношенной туники он надел белую рубашку, накинул тяжелый голубой плащ, прицепил на пояс свою любимую рапиру, которая верой и правдой служила ему уже больше семисот лет, хотя, если придерживаться фактов, ему дважды приходилось заменять ее на меч.
      Он потребовал от мальчика-конюшего оседлать своего любимого коня, девятилетнего чалого мерина породы Танкослабу, отличавшего изящной и гордый поступью, а также способностью с поистине удивительной скоростью проскакать две добрые мили; помимо этого он отвечал на малейшее прокосновение коленей Кааврена; на самом деле иногда казалось, что стоило Кааврену только подумать о том, чего он хочет, а конь, которого звали Ходок, уже подчинялся. Итак, сев на свою лучшую лошадь, взяв свою лучшую рапиру и далеко не самую лучшую тунику, наш Тиаса утром выехал из дома, сопровождаемый сильным ветром, дующим с моря. Обычно ему потребовалось не больше часа, чтобы по извилистым улицам добраться до северного берега реки, но теперь это время увеличилось из-за грандиозной стройки, которая не только блокировала многие главные дороги в том районе, где строился Дворец, но и, благодаря ей, многие достаточно узкие улицы были переполнены огромными фургонами со строительными материалами. Тем не менее в конце концов он сумел добраться до некоего особняка, окруженного стеной с железными воротами, перед которым стояло несколько огромных камней. Так как ворота были открыты, он проехал через них, сам привязал свою лошадь к коновязи (так как никакого конюха было не видно), подошел к двери и ударил в дверной молоток.
      Хорошенькая маленькая служанка немеделенно открыла ему дверь, спросив у Его Лордства, что бы оно хотело.
      — Я Кааврен из Кастлрока, Граф Уайткрест, и если это возможно, я хотел бы повидать твоего хозяина, хозяйку, или их обоих. Если это невозможно, я бы хотел, что мне показали, где их можно найти.
      — Да, милорд. Не сделаете ли вы нам честь пройти в приемную, а я немедленно сообщу господам о вас.
      После нескольких минут ожидания в приемной, Кааврена провели в уютную гостиную, или, возможно, библиотеку, так как вдоль стен стояли шкафы со множествим книг и эти книги не были только украшением, в отличии от меча непонятного качества, висевшего на цепях на стене. В этой комнате находились как хозяин, так и хозяйка, одетые достаточно небрежно; один в черном, как Дзурлорд, а другая в зеленом и белом. Оба почтительно поклонились Кааврену, хотя и с намеком на холодность, и попросили его сесть.
      Кааврен, со значительным видом, расстегнул свой пояс с рапирой и прислонил его к стене, потом вернулся в центр комнаты, тщательно поклонился каждому из хозяев и сказал, — Я думаю, что лучше постою.
      — Как пожелаете, — сказал Шант, Дзурлорд.
      — Могу я предложить вам вина? — спросила Льючин. — У меня есть несколько бутылок того, которое звучит как ваше имя, и достаточно хорошей выдержки. А может быть вы хотите кляву: мы сами варим очень сильную, и у нас полным полно меда.
      — Благодарю вас, мадам, вы очень добры, хотя мне и не нужно освежиться, но, если вы не против, я бы хотел с вами побеседовать.
      — Конечно, сэр, — ответил Шант. — Мы полностью в вашем распоряжении.
      — И на какую тему, сэр, — осведомилась Льючин, — хочет Ваше Лордство побеседовать?
      Слова «вы совершенно точно знаете это» почти вылетели из губ Кааврена, но там застряли, потом отступили назад и были проглочены, возможно из-за элегантной куртуазности, с которой к нему обратились. Вместо них он сказал, резко и жестко, — Где мой сын?
      Наступила тишина — хотя и не очень неловкая, так как бысто кончилась — и в ее конце Льючин сказала, — Милорд, вы совершенно уверены, что не хотите сесть?
      Кааврен сжал зубы. Его положение, будьте уверены, было совсем не простым; хотя он никогда не запрещал своему сыну видеться с этими двумя, все знали, что они близки, а он никогда не одобрял подобной ситуации: Дзур и Иссола, живушие вместе как муж и жена. И действительно, Кааврену казалось, что именно их пример, более, чем что-нибудь другое, привел Пиро не только к любви к девушке из другого Дома, но и заставил поверить, что он сможет жениться на ней. Хотя все это было правдой, правдой было и то, что здесь он гость и должен вести себя, как гость.
      В конце концов он пошел на компромис: сел на край кресла, а спину гордо выпрямил. Шант и Льючин, со своей стороны, полностью откинулись на спинки своих кресел — достаточно удобных, ручки и сидения которых были обиты кожей, наполненной каким-то эластичным материалом — с таким видом, что Кааврен невольно заподозрил, что его хотят оскорбить. В его голове мелькнула соблазнительная мысль, что бы он сделал с этой парочкой, если бы они гвардейцами под его командованием, но он с усилием отогнал ее и опять вернулся в гостиную-библиотеку.
      — Очень хорошо, — сказал Кааврен. — Я сижу. Могу ли я сделать себе честь и повторить свой вопрос во второй раз?
      — Вместо этого, — сказала Льючин, — возможно вы сделаете нам честь и разрешите задать вопрос вам?
      Непроизнесенным остался конец этой фразы, то есть «потому что вы в нашем доме». Кааврен услышал как то что было сказано, так то, что не было, и хотя это ему далеко не понравилось, он не нашел хорошей причины, чтобы отказаться, поэтому просто кивнул, — Очень хорошо. Это справедливо. Какой вопрос у вас?
      — О, очень простой: Почему мы должны рассказать вам?
      — Что такое? — спросил Кааврен, побледнев, а его голос показался ему самому хриплым и неприятным.
      — Милорд, — сказал Шант, — видите ли, мы не отрицаем того, что наш друг Пиро связывался с нами. На самом деле он действительно делал это, и не однажды. И хотя бы потому, что вы спрашиваете об этом, нам ясно, что он сам не сказал вам, где именно он находится. Отсюда следует, что он не хочет, чтобы вы знали. Тогда почему мы должны предать его доверие и рассказать то, что он имел честь доверить нам?
      — Но он, по меньшей мере, жив?
      Льючин, в выражении лица которой, как мы уже сказали, было что-то холодное — на самом деле невероятно холодное для Иссолы — смягчилась и сказала, — Да, милорд. Не будет никакого вреда, если мы скажем вам, что он жив и здоров, во всяком случае был в то время, когда писал нам последний раз, то есть в Рыночный день этой недели.
      Кааврен наклонил голову, благодаря за это сведение, потом опять поднял ее и сказал, — А вот ответ на вопрос, который вы имели честь мне задать: В первую очередь я должен заметить вам, что я его отец.
      Шант и Льючин кивнули — и каждый из них кивнул так, как если бы пожал плечами.
      — Более того, — продолжал Кааврен, — я хочу поговорить с ним.
      — Возможно, — сказал Шант, — что он не очень хочет говорить с вами. Я говорю это потому, что он не сделал этого. Правда, до сегодняшнего дня, вы тоже; и, как вы сами должны понять, я не могу взять на себя ответственность решать за него.
      Кааврену показалось, что в течении разговора он потерял моральное преимущество — даже если оно у него вообще было. — Я бы очень хотел, — сказал он, подумав какое-то мгновение, — услышать от него самого, правда ли то, что вы мне сказали.
      — И даже если так, — сказал Шант, — будете ли вы уважать то, чего он сам хочет?
      — Нет, — сказал Кааврен.
      — Хорошо, — сказал Шант и на этот раз действительно пожал плечами.
      Внезапно Кааврен заметил, что дрожит от гнева и требуется вся его сила воли, что держать себя в руках.
      — Он мой сын! — воскликнул Кааврен.
      — Он наш друг, — холодно сказал Шант.
      — Сэр, — сказала Льючин. — Разве вы бы не поступили точно так же ради своего друга, если бы он попросил?
      — Мой друг не стал бы… — Он оборвал себя, осознав, что если бы он высказал свою мысль до конца, из этого не получилось бы ничего хорошего.
      — Стал бы что? — спросил Шант, в глазах которого вспыхнул огонь.
      Кааврен не отвел взгляд. — Не пытайтесь провоцировать меня, молодой Дзур; я клянусь вам, что ничего хорошего не получится, если мы с вами начнем играть в эти игры.
      — А почему и нет? Я уже не сражался — сколько?
      — Двенадцать недель, — сказала Льючин. — И вы не должны сражаться сейчас.
      — И тем не менее…
      — Вы можете себе представить, — продолжала Льючин, — что почувствует Пиро, когда узнает, что вы и его отец поубивали один другого? Вы можете объяснить мне, что будет хорошего, если вы и дальше будете так действовать?
      Кааврен кивнул головой. — Мадам, вы замечательно сформулировали мои мысли.
      — Очень хорошо, — сказала Льючин.
      — Вы правы, — сказал Шант, с сожалением вздыхая.
      — Итак, сэр, — продолжала Льчин, — если вам больше нечего сказать…
      — Пожалуйста, — сказал Кааврен.
      Льючин опустила глаза. — Мне очень жаль. Я все понимаю, но не могу. Он доверил это нам и только нам. Сделать то, что вы просите, означало бы предать его.
      Кааврен задумался, потом сказал, — Хорошо, но вы можете, по меньшей мере, передать ему, что я хочу поговорить с ним?
      Льючин медленно кивнула. — Очень хорошо. Это, действительно, я могу сделать.
      — И очень скоро, — добавил Шант.
      Кааврен встал, скованно поклонился каждому из них, и взял свой пояс с рапирой, хотя и не надел его, пока не оказался снаружи. Затем он опять сел на своего коня и медленно поехал по Адриланке, потуже натянув на плечи свой тяжелый шерстяной плащ.
      Однако, вместо того, чтобы вернуться в Особняк Уайткрест, он повернул на Улицу Канала, и, спустя короткое время, оказался в Гостинице Канала, где заказал себе еды и горячую кляву. Хозяин объяснил, что в его заведении не подают этот самый благородный напиток, но несколько мелких монет убедили его отправить мальчишку вниз по улице, и юный Текла быстро вернулся с дымящимся стаканом напитка, приготовленным именно так, как хотел Тиаса — он сделал это тем более охотно, что Кааврен был единственным дворянином в гостинице, и вообще первым, кто вошел в ее дверь за весь год, и хозяин надеялся, угодив ему, привлечь новых клиентов.
      Кааврен сел в угол и, не торопясь, выпил свою кляву, а, закончив, заказал еще один стакан, который ему принесли даже еще расторопнее, чем первый. К тому времени, когда Кааврен допил его, он вполне созрел, чтобы съесть ленч, что он и сделал, умяв целую тарелку тушеного мяса ягненка с толтым куском поджаренного хлеба и стаканом вина. Свой ленч он ел медленно, и не по тому, что смаковал тушеное мясо (хотя, на самом деле, это было совершенно почтенное мясо, каким ему и полагается быть), а скорее для того, чтобы потянуть время.
      И он был вознагражден, потому что едва гостиничный слуга успел убрать тарелку и получить заказ на второй стакан вина, как к Кааврену уже присоедился еще один человек.
      — Желаю вам доброго утра, Пэл.
      — Утра? Мой друг, уже давно заполдень.
      — Неужели? Ну, тогда дело хуже; полдня потряно.
      Пел улыбнулся ему такой улыбкой, которой только он, или возможно другой Йенди, умел улыбаться. — Я бы не сказал, что потерял время, мой друг.
      Кааврен внимательно поглядел на него.
      — То есть вы хорошо использовали этот день?
      — Кочечно. И даже очень хорошо.
      — Тогда вы…
      — Сделал открытие.
      — Как, так быстро?
      — А почему еще, как вы думаете, я здесь?
      — Понятия не имею. Так как, что касается меня, моя идея полностью провалилась.
      — Я думаю, что не полностью.
      — Но это правда; единственное, что пришло мне в голову — попросить их узнать у Пиро, согласится ли он дать мне знать, где он находится.
      — Не посчитайте это за хвастовство, дорогой друг, если я вам скажу, что предвидел, что все так и произойдет?
      — Ни в малейшей степени, Пэл. Вы знаете меня, возможно, лучше, чем я сам знаю себя.
      — Точно. И я не только угадал, что так и будет, но и…
      — Да, что вы сделали?
      — Я придумал, как использовать это знание.
      — И каким образом вы решили использовать его?
      — Боюсь, что вы бы не одобрили его, если бы я заранее рассказал вам о своем плане.
      — Вы должны понимать, Пэл, что я не совсем понял то, что вы имели честь сказать мне.
      — Тогда разрешите мне просто рассказать всю историю, и тогда, да, вы поймете все.
      — Очень хорошо, я буду нем, как Экрасанит.
      — И это самое лучшее, поверьте мне. Итак, не прошло и получаса после вашего ухода, как из двери вышла девушка-служанка, которую, очевидно, послали в город с каким-то поручением. Кстати, вы не заметили, насколько она хороша?
      — Как, разве вы были там?
      — О, за домом, да, во время ваших…переговоров.
      — Но… не имеет значения, мий друг, продолжайте. И куда эта девушка отправилась?
      — Куда же еще, как не в почтовый дом на улице Достойного Пути, совсем недалеко от Девяти Камней.
      — А, а! Ее послали отправить письмо!
      — Точно. И доказательство этого она держала в руке, пока шла.
      — Отправить от имени хозяина или хозяйки?
      — Обоих, насколько мы можем предположить.
      — К Пиро! — воскликнул Кааврен, и хитроумный план Пэла наконец-то дошел до него.
      — И этом можно быть почти уверенным.
      — Ну, и что вы тогда сделали?
      — Что я сделал? Очень просто, последовал за ней.
      — Да, и?
      — А потом я заблудился.
      — Как, заблудились?
      — Увы, да. Вы же знаете, что я только первый год живу в Адриланке, и никогда не бывал в этой части города.
      — Да, но что вы сделали тогда?
      — То, что делает любой, когда заблудится: попросил помочь мне.
      — И кого?
      — Максу, конечно.
      — Максу?
      — Да, эту хорошенькую девушку-служанку.
      — А, а! И она сумела помочь вам выйти из этого трудного положения?
      — О, она сделала это без малейших затруднений. Она показала мне на тот самый перекресток, где мне надо было повернуть, чтобы добраться до моей цели.
      — И какая же цель была у вас?
      — Ну, вот эта самая милая гостиница, где мы с вами сейчас находимся.
      — Конечно. То есть она сумела указать вам правильное направление?
      — Да, но для этого ей потребовалось несколько раз показать направление обеими руками.
      — И во время всех этих жестов?
      — Ну, за это время я, совершенно случайно, бросил взгляд на адрес, написанный на конверте.
      — А, вы очень наблюдательны.
      — Но я сделал и еще кое-что.
      — Как, еще?
      — Да. Макса пообещала мне показать ее вечерние развлечения.
      — Что? Вы, Пэл, с Теклой?
      — О, слово чести, я не собираюсь жениться на ней.
      — Тем не менее…
      — Но, я надеюсь, вы хотите услышать адрес?
      — Конечно, я желаю этого больше всего на свете.
      — Письмо должно быть доставлено некоему Кекроке, в гостиницу Глубокий Источник, графство Мистиваль.
      — Но, это же не Пиро! — воскликнул Кааврен.
      — Ах, мой друг. Не будьте наивным. Неужели вы думаете, что ваш сын просил посылать ему письма на его имя?
      — А, верно!
      — И?
      — Пэл, вы продолжаете поражать меня. Вот что я вам скажу. И вы правы, если бы вы заранее рассказали мне о вашем плане, я бы его безусловно не одобрил.
      — Но теперь, когда дело сделано?
      — Теперь не будем говорить об одобрениях, не будем говорит и о том, что бы сказал на это наш друг Айрич, но я не могу не использовать информацию, которую вы так искуссно раздобыли. И, более того…
      — Да?
      — Теперь я понимаю, почему вы так уверены, что мы знаем, где он будет завтра.
      — Итак?
      — Итак я опять у вас в долгу.
      Йенди поклонился и сказал, — Хорошо, тогда давайте соберем наших друзей, узнаем, где находится Графство Мистиваль, и в путь.
      — Наши друзья наверняка не предвидели, что мы соберемся в дорогу раньше завтрашнего утра.
      — Возможно, но я считаю, что они уже готовы, в любом случае.
      — И тогда?
      — А вы собрали ваши вещи, дорогой Кааврен?
      — Все, что мне надо, у меня с собой. А вы?
      — О, вы же знаете, я всегда готов выехать по первому требованию или вообще без всякого требования.
      — Тогда я оплачу счет, и мы едем.
      — Вы даже не хотите допить ваше вино?
      Кааврен пожал плечами, и все еще держа стакан с вином в руке, подозвал хозяина, который скурпулезно вычислил, сколько ему должны. Кааврен уплатил и поблагодарил хозяина за хорошее обслуживание, которое было быстрым и предупредительным. Хозяин просиял и уверил Кааврена, что если он опять окажет его дому честь и появится в нем, его будет ждать горячая клява.
      Кааврен надел шляпу, попрощался с хозяином и стаканом вина, после чего вслед за Пэлом вышел за дверь.

Как они встретились в Гостинице Глубокий Источник

      Графство Мистиваль — то есть то графство Мистиваль, которое находится между Адриланкой и Мелким Морем напротив трех других с тем же именем, и которое означает на древнем языке Туманная Долина — получило свое имя не сколько из-за каких-нибудь романтической легенд, которые могли бы быть связаны с таким названием (хотя, нет сомнений, имя действительно романтическое), а, скорее, из-за некоторой особенности местности. Это одно из множества мелких графств, примостившихся между Саутмуром и Бра-Муром, к югу от Холмов Ожерелья и находящееся в двадцати пяти или тридцати лигах к северу от поместья Айрича Брачингтонс-Мур. Вся эта область состоит из холмов и долин, а река Адриланка вьётся между ними, как оранжевая лента; большинство холмов покрыто травой, но некоторые из них являются голыми каменными грудами. И холмы и долины весьма и весьма скромны по размерам, даже по сравнению с Холмами Ожерелья, но, благодаря вездесущей реке, или, возможно, некоторому странному эффекту, рожденному холмами, каждое утро долину накрывает толстый туманный ковер. Возможно самый поразительный эффект этого тумана в том, что о нем в районе ходит почти столько же легенд, как в Горах Канефтали или в пустыне Сантра; на самом деле знаменитое произведение Дивера Легенды Закрытой Гаванисложено именно здесь, и многие из местных достопримечательностей, упомянутые им в рассказах о сверхъестественных проишествиях, совершенно реальны (хотя, конечно, события, которые он описывает, происходили только в его собственном богатом воображении).
      Многочисленные дороги пересекают Графство Мистиваль: Из Ривервола в Ступени, из Брамбла в Перекресток, из Насина в Гридли, из Хилкреста в Рипплс, и наконец из Лоттстауна в Глотку. Более того, в этих дорогах легко запутаться; конечно есть Дорога Ридли и Дорога Лоттстаун, зато есть три разные дороги, которые называются Дорога Хилкрест, и по меньше мере две по имени Дорога Брамбл, так что путешествие в этих местах достаточно проблематично для чужака, особенно после Катастрофы, так как различные знаки и указатели исчезли и не были восстановлены; тем не менее, даже в разгар Междуцарстия, дороги не пустовали и торговля углем и железной рудой продолжалась, хотя сами заводы по очистке и переработке руды были давно закрыты и заброшены.
      И с безжалостной регулярность вдоль этих дорог стоились, процветали и умирали постоялые дома, гостиницы и таверны, а их среднее время жизни даже до Катастрофы было не больше нескольких сотен лет, а во время Междуцарствия вообще не больше нескольких десятков. Конечно, были и исключения: Перья, в Брамблес, существуют уже по меньшей мере шесть тысяч лет, а история Шипов, находящихся между Перекрестком и Хиллкрестом, уходит своими корнями в такую древность, что этот историк не смог обнаружить ее начала (и не стал принимать на веру слова ее нынешнего владельца). Еще одно исключение можно найти на Дороге Хилкрест недалеко от Глубокого Колодца; это и есть Гостиница Глубокого Колодца, которая возникла во время Пятнадцатого Правления Тсалмотов — по любым стандартам достаточно давно, чтобы относиться к ней с уважением.
      Глубокий Колодец был узким двухэтажным зданием — на самом деле когда его построили, в нем было три этажа, причем камни крепились друг к другу железными скобами; потом, через тысячелетие, здание начало проваливаться в землю, но не разваливаться или наклоняться, так что несколько сотен лет назад владельцы были вынуждены из номеров бывшего второго этаже сделать общую комнату с баром. В результате спальни остались только на верхнем этаже; главный этаж бы отдан общей комнате, а под ней размещались кухня, буфет и кладовка; еще ниже, в первоначальном подвале, были дополнительные кладовые и винный погреб. В общей комнате главного этажа было два окна: одно выходило на запад, а второе на север, а также две двери, одна открывалась на запад, а вторая на восток. Вдобавок имелась и третья дверь, которая вела вниз, на кухню, откуда можно было попась в туннель, шедший на юг и заканчивавшийся в конюшне.
      Согласно всем тем источникам, которые мы сумели найти, Глубокий Колодец был пристанищем разбойников с большой дороги начиная чуть ли не с момента завершения строительства, и не имело значения сколько раз его владельцы были схвачены Графом, или, случалось, Герцогом (в разное время Мистиваль был частью Ариллы, Луаты и даже Хамперса), и хотя их штрафовали, сажали в тюрьму и даже вешали за помощь дорожным агентам, новый хозяин, без малейших колебаний, продолжал делать то же самое. Как говорил один из владельцев в то время, о котором мы имеем честь писать, некий Данклей, «Я могу помочь моим друзьям, и я уверен, это такие клиенты, каких я бы только хотел иметь, не говоря уже об их регулярных подарках; конечно, я мог бы сдать их властям, через месяц подать просьбу о Защите от Долгов, а через год получить нож в сердце. Я знаю, на каком конце моей чашки находится дырка».
      В тот день о котором мы пишем, у Данклея действительно было столько клиентов, сколько он хотел: гигантский зал гостиницы был забит народом, главным образом Теклами, хотя были и несколько Креот и Тсалмотов, купцов. Один из этих Тсалмотов был погружен в серьезный разговор с каким-то Теклой.
      — Но мой друг, — сказал Тсалмот, — так как, я надеюсь, я могу называть тебя так…
      — О, конечно. А если вы купите мне еще одну кружку этого великолепного пива, вы можете называть меня так, как вам захочется!
      — Еще лучше, — сказал Тсалмот. — Но, тогда, не ответишь ли ты на мой вопрос?
      — За такое великолепное пиво я отвечу на десять.
      — Тогда, будь так любезен, расскажи мне об этих дорожных агентах. Я так много слышал о них.
      — Да, и что вы слышали?
      — Я слышал, что для такого, как я, путешествие может быть опасно.
      — Для такого как вы? А, тогда вы обеспеченный человек?
      — О, ни в коем случае. Я бы не сказал обеспеченный. Верно, у меня есть небольшой, даже скромный железный рудник, две сотни шахтеров и пара десятков плавильшиков, но все это приносит мне не больше трех тысяч империалов…
      — Трех тысяч империалов в год?
      — Пожалуйста, не так громко.
      — Но это же невероятное богатство! Мне говорили, что в старые времена Граф Мистиваль получал двести империалов, хотя, будьте уверены, в добавок он получал немного мяса и несколько бушелей ржи.
      — Да, это хороший доход, — самодовольно сказал Тсалмот.
      — Я думаю, что вы богач.
      — Да, но у жены моего брата есть три рудника, и он получает по меньшей мере десять тысяч импрериалов.
      — Я не в состоянии представить себе так много.
      — О, у меня хорошее вображение.
      — Да, это можно понять, милорд.
      — Но вернемся к моему вопросу…
      — Да?
      — Безопасны ли дороги?
      — О, да. Дороги абсолютно безопасны.
      — Так-то лучше.
      — Если, конечно, вы не богаты.
      — Ох!
      — И тогда вам нужно опасаться Синего Лиса.
      — Кого-кого?
      — Синего Лиса. Это самый страшный бандит.
      — Ох, мне не очень-то нравиться слышать это!
      — Когда он грабит кого-то, то любит забрать все, до последнего пенни, поэтому…
      — Да, поэтому?
      — Поэтому если он думает, что вы что-то спрятали от него, он подвесит вас ногами вверх на дереве, и разрежет вас на кусочки.
      — Ох! Ох! Ох! Но что, если вы отдаете ему все?
      — О, тогда все будет совсем иначе. Если он думает, что за вас имеет смысл попросить выкуп, он сохранит вас целым и невредимым, и будет обращаться с вами, как с принцем, пока выкуп не будет заплачен.
      — А если выкуп не будет заплачен?
      — Ну, тогда он начнет посылать вас обратно к тем, кто, как он думет, могут заплатить. Сначала большой палец руки, потом большой палец ноги…
      — Замолчи, прошу тебя! А если выкуп заплатят?
      — Ну, тогда будет так, как если бы вы с самого начала отказались платить за себя выкуп — он просто перережет вам горло самым чистым и наиболее эффективным способом. Он совсем не жестокий человек.
      Торговец вздрогнул. — А кто-нибудь вышел живым из его рук?
      — О, никогда. Он считает, что мертвый человек не в состоянии узнать и предать его.
      — Да ты меня совсем запугал!
      — Ба. Вам нечего бояться. Почти половина состоятельных людей, путешествующих ночью по этой дороге, никогда не встречалась с ним, и благополучно добралась до своей цели.
      — А что о тех, кто едет днем?
      — О, это значительно безопаснее. Два из трех состоятельных людей достигли своей цели без всяких проблем.
      — А Империя? Она делает что-нибудь?
      — О, да. Время от времени посылают солдат, чтобы найти этого самого Синего Лиса.
      — И они нашли его?
      — Ну, вы же понимаете, что солдаты далеко не богаты.
      — И?
      — И он разрешает им пройти, если они не пытаются его схватить.
      — А если они делают это?
      — Ну, тогда он отсылет их обратно, слегка помятых, вот и все. Я думаю, что три-четыре солдата были убиты, но не больше; обычно он их только ранит, даже если они настойчиво пытаются напасть на него. Я никогда не слышал, чтобы он сам напал на солдат, это не его стиль.
      — Тогда это должен быть самый настоящий демон!
      — О, ни в коем случае. Его банда, да, вы понимаете, ее можно считать демонической, но он сама доброта.
      — Его банда? То есть он работает не один?
      — Конечно, у него есть банда. Говорят, что очень многие преданно служат Синему Лису и дадут себя зажарить за него.
      — Клянусь Тремя! На что же они похожи?
      — Во всяком случае на Синего Лиса они не похожи.
      — В каком отношении?
      — Они по-настоящему злы и коварны, и держат себя в руках только из страха перед вожаком. Так что если бы не Синий Лис, ни один честный человек вообще не смог бы проехать по этим дорогам.
      — Великие Боги! Из того, что ты мне тут наговорил, мне стало ясно, что дороги совсем не безопасны!
      — О, нет, милорд. Они совершенно безопасны для честного человека.
      — Но ты только что сказал, что если у тебя есть немного денег, тебя скорее всего ограбят, подвесят вниз головой, сдерут с тебя кожу, возьмут в заложники, разрежут на кусочки и в конце концов перережут горло.
      — Да, вы совершенно правильно меня поняли.
      — Мой друг…
      — Ну?
      — Ты же знаешь, что возможно быть одновременно богатым и честным.
      — Как, неужели? О, вы видите, я и не знал об этом. Но, в конце концов, я бедный крестьянин, так что, естестественно, многого не знаю.
      — И тем не менее, это чистая правда, даю тебе слово.
      — Ну…
      — Да?
      — Возможно кто-нибудь должен сообщить об этом Синему Лису. Похоже он тоже не понимает этого.
      — Но что он делает с таким количеством денег?
      — О, он и его банда тратят их не считая.
      — Где?
      — Да по всему графству. Они покупают на них еду и вино, устраивают пиры на лесных полянах, а иногда приходят какую-нибудь гостиницу, покупают выпивку для всех, кто там есть и заставляют музыкантов играть всю ночь. Однажды я имел честь быть присутствовать на одной из таких вечеринок, и, признаюсь вам, замечательно провел время.
      — Н-да, возможно мне надо назначить награду за их головы.
      — О, милорд, за их головы и так обещана щедрая награда. Пять сотен золотых империалов за Синего Лиса, и четыре сотни за каждого члена банды.
      — Ну, это весьма круглая сумма.
      — Я тоже так думаю.
      — Неужели никто не пытался получить ее?
      — Почему, некоторые пытались, да.
      — И что с ними стало?
      — Ну, трое из них похоронены рядом с этой самой гостиницей. Остальные закопаны в других местах.
      — Ох, ох! Так я никогда не доберусь до Адриланки!
      — Адриланки?
      — Ну да. У меня с собой банковские чеки на дом милорда Кентры, моего второго кузена, банк которого является очень солидным заведением — его активы превышают сто тысяч империалов.
      — Невозможно! — крикнул Текла. — Во всем мире нет таких денег!
      — И тем не менее это чистая правда. И у меня есть два чека, один на пятьсот золотых, другой на три тысячи, и я должен отдать их ему. Но если меня ограбят и перережут горло, да, не думаю, что буду в состоянии сделать это.
      — Да, конечно, вот только…
      — Ну?
      — Что такое банковский чек?
      — Он похож на обыкновенный вексель, но обеспечен золотом.
      — О, милорд, видите ли, я не понял того, что вы имели честь сказать мне.
      — Как, неужели никто никогда не давал тебе вексель — то есть листок бумаги, на котором написал, он согласен с тем, что должен тебе?
      — Почему, мой сосед однажды использовал моего знаменитого борова, и я получил от него листок, где говорилось, что я могу выбрать одного из только что родившихся поросят — по меньшей мере я верю, что там это было написано; я, видите ли, понятия не имею об этих закорючках.
      — Да, но ты получил своего поросенка?
      — О, конечно — и из него выросла прекрасная жирная свинья!
      — Вот, ты видишь, то же самое можно сделать и с деньгами.
      — Как это? Я никогда не знал об этом. Но тогда у вас есть империалы, которые размножаются?
      — Нет, нет. Это не то, что я имел в виду. Но очень похоже. Этим чеком банк обещает, что заплатит золотом, как твой сосед пообещал тебе заплатить поросенком.
      Текла захлопал в ладоши. — О, наконец-то я понял.
      — Это очень хорошо, что ты такой умный, вот только…
      — Да?
      — Как же я доберусь до Адриланки с моими чеками?
      — О. Вы не должны ехать по главным дорогам, совсем, а путешествовать по проселкам пока не доберетесь до Крытых Источников. Там уже совершенно безопасно, или, если вы все еще будете беспокоиться, там есть баржи, которые ходят вниз по реке, и оттуда добраться до Ариланки ничуть не тяжелее, чем нарвать ягод.
      — Хорошо, но…
      — Да?
      — Я совсем не знаю этих дорог, что главных, что проселочных. Я заблужусь.
      — А,а. Я и не подумал об этом.
      — И что мне делать?
      — О, если вы заблудитесь, попросите кого-нибудь вам помочь.
      — А этот кто-то не ограбит меня?
      — Конечно нет, если вы не богатей.
      — А если я состоятельный человек?
      — Тогда не исключено, если вы попросите такого, который в союзе с Синим Лисом. Я точно знаю, что на проселочных дорогах их видимо-невидимо.
      — Я пропал! — простонал путешественник.
      — Да, дело плохо, — сказал Текла и, к ужасу Тсалмота, собрался вставать.
      — Но что остальные делают в таких случаях?
      Какое-то время Текла напряженно думал, потом сказал, — Некоторые платят проводнику, который покажет им безопасную дорогу.
      — И это работает?
      — О, конечно. Это самый надежный путь.
      — А какую компенсацию этот проводник ожидает за свою службу?
      — Прошу прощения у Вашего Лордства?
      — Сколько это стоит?
      — О. Обычный ответ — три или четыре серебряных орба.
      — Очень хорошо. Я заплачу тебе четыре серебряных орба, если ты доставишь меня к Крытым Источникам, целым и невредимым.
      — Я?
      — Конечно, почему нет? Ты же знаешь дороги, не правда ли?
      — Ну, это верно.
      — И потом, ты же сможешь хорошо использовать серебро?
      — О, конечно. На него я смогу купить моей дорогой женушке целый рулон полотна.
      — Тогда подумай. Работа на один вечер, и у тебя есть рулон полотна для твоей уважаемой жены.
      — Дорогой женушки.
      — Да, прости меня. Дорогой жены.
      — Заманчивое предложение.
      — Ну, как, договорились?
      Текла нахмурился, его голова даже затряслась от напряжения, он, казалось, размышлял, а потом сказал, — А действительно, почему бы нет? Очень хорошо, я согласен. Когда Ваше Лордство хочет выйти?
      — Немедленно!
      — О, но…
      — Ну?
      — Моя кружка с пивом наполовину полна.
      — Очень хорошо. Тогда после того, как ты прикончишь ее.
      — Благодарю Ваше Лордство за исключительную доброту.
      — После тебя, мой друг.
      — Нет, нет, милорд. После вас. Я настаиваю на этом.
      — Очень хорошо.
      Тсалмот первым вышел из гостиницы и подошел к своей лошади, которая была уже готова — то есть оседлана и взнуздана. Он сел на нее, а Текла сел на хорошенького маленького мула.
      — А теперь, мой друг, веди меня, так как я не знаю дорогу.
      — Да, милорд. Я еду впереди.
      — А я следую за тобой. — И Тсалмот с Теклой поехали в ночь. Они почти не разговаривали, пока Текла петлял по дорогам, которые больше походили на колеи от колес фургонов, а иногда мало чем отличались от звериных троп, но так как, повидимому, он точно знал, куда надо идти, Таслмот внешне оставался совершенно спокойным, пока Текла внезапно не остановился и не поднял вверх палец, призывая этим универсальным жестом к молчанию, палец, который Тсалмот сумел заметить в свете единственного фонаря, который освещал им дорогу.
      Постояв мгновение, Текла сказал, или, скорее, прошептал, — Я что-то слышу.
      — И что ты слышишь? — спросил Тсалмот, тоже шепотом.
      — Я думаю — о, я боюсь, за нами кто-то идет.
      — Ты так думаешь?
      — Лошади, я слышу лошадей, они идут за нами.
      — Ты, кажется, испугался?
      — Да, милорд, а вы?
      — Ни капельки. Идем дальше.
      — Как, вы не испугались?
      — Пока они позди нас, а не перед нами, я хочу идти дальше. Кроме того, я думаю, что ты ошибаешься.
      — Вы так думаете? — с сомнением спросил Текла.
      — Я не слышу ничего.
      — И все-таки…
      — Показывай дорогу, мой друг.
      — Как хочет Ваше Лордство.
      Они проехали еще около мили, и тут Текла опять остановился.
      — Ну, что на этот раз? — спросил купец.
      — Милорд, на этот раз я убежден, что за нами едут.
      — Ты думаешь, это Синий Лис?
      — Нет… то есть, я не знаю.
      — Но, если это бандиты, почему они не нападают на нас.
      — О, что до этого, я не могу сказать. И все-таки…
      — Что?
      — Я боюсь.
      — И все-таки разве ты не сказал, что честому человеку бояться нечего?
      — Да, верно.
      — А ты честный человек?
      — О, что до этого…
      — Ну?
      — Однажды я смухлевал, играя в карты.
      — Ну, это не так-то плохо.
      — Вы так думете?
      — Если, конечно, это не вошло у тебя в привычку.
      — И тем не менее я опасаюсь.
      — Хорошо, но если они позади нас, мы не можем вернуться.
      — О, точно.
      — А если мы останемся здесь, то не сможем добраться до Адриланки.
      — Я не могу спорить с Вашим Лордством.
      — Тогда вперед.
      — И все-таки…
      — Иди!
      — Да, милорд.
      После чего они прошли не больше полумили, прежде чем опять остановились, но на этот раз не по приказу Теклы, а, скорее, по приказу того, кто появился из-за исключительно толстого дерева, которое легко могло скрывать за собой человека даже без помощи почти полной темноты. Услышав повелительную команду, оба, Текла и Тсалмот, отпустили поводья, а Тсалмот совершенно хладнокровно сказал, — Синий Лис, если я не ошибаюсь.
      — Так меня иногда называют, сэр, — сказал тот, кто выехал из-за дерева, и в дымном свете фонаря в его руке блеснул обнаженный меч. Более того, за его спиной показались и другие фигуры, в руках которых также свернула сталь.
      — Обращайтесь ко мне Ваша Светлость, — сказал купец повелительным, предполагающим уважении тоном — и действительно, этот тон очень отличался от того, каким он разговаривал с Теклой.
      — Очень хорошо, — сказал Синий Лис. — Я не против вежливости.
      — И так будет намного лучше.
      — Но теперь, если Ваша Светлость будет достаточна добра и передаст мне свой кошелек, то она сможет продолжить путь без малейшей задержки.
      — Боюсь, — надменно сказал Тсалмот, — что мне в любом случае придется задержаться.
      — Неужели? Я искренно надеюсь, что Ваша Светлость не собирается сопротивляться нам. Помимо всего прочего, я не один, мы все вооружены и знаем, за какой конец надо держать меч, и, даю слово, если вы заставите нас понаделать в вас дырок, мы все равно добудем ваш кошелек, оставив вас беднее, чем вы были бы в другом случае, так как мы отнимем не только несколько монет, которое вы везете с собой, но и некоторое количество вашей крови, а может быть и вашу жизнь, которую, я уверен, Ваша Светлость тоже ценит, хотя бы немного.
      — Не так много, — сказал его собеседник.
      — Но тогда…
      — Но вы ошибаетесь, я не один.
      — О, Ваша Светлость наверно имеет в виду Джами, вашего друга, который сидит на муле.
      — Вы его знаете?
      — Достаточно хорошо; он неплохо послужил нам раньше, много раз.
      Текла, Джами, поклонился, а купец сказал, — Да, как хорошо иметь друзей.
      — Вы так думаете.
      — Уверен.
      — Не могу не согласиться.
      — На самом деле и у меня есть друзья.
      — Неужели?
      — Точно, уверяю вас. На самом деле я имел в виду именно своих друзей. Так получилось, что у меня их три. — И как только он это сказал, послышался звук приближающихся лошадей, и за ним появилось еще три темных силуэта.
      — Свет, — приказал Синий Лис, и два бандита за его спиной зажгли свои фонари, осветив лицо купца.
      Синий Лис изумленно уставился на выступившее из темноты лицо купца, и крикнул, — Пэл!
      Йенди, одетый как Тсалмот, поклонился ему, не сходя с лошади, как и три неясно вырисовывающихся в свете фонарей всадника, находившихся позади него,
      — Здраствуйте, мой сын, — мрачным тоном сказал Кааврен. — Вот мы и встретились.

Как отец и сын разговаривали после долгой разлуки

      — Вот мы и встретились, отец, — сказал Пиро дрогнувшим голосом. — Как вы понимаете, я не ожидал увидеть вас.
      — И вы не рады мне?
      — А вы ожидали, что вам здесь обрадуются?
      — Я, можно сказать, надеялся.
      — Что вам здесь рады, я не могу сказать. Но, по меньшей мере, вы можете спуститься с лошади — или, если хотите, поехать за мной, совсем недалеко отсюда наш лагерь и мы сможем достойно принять вас там.
      — Очень хорошо. Благодарю вас за гостеприимство.
      Пиро поклонился, не сходя с лошади, повернул в противоположную сторону и медленно поехал впереди, указывая дорогу.
      — Если слухи верны, то, насколько я понимаю, вы больше не служите Империи, милорд.
      — Слухи верны, Виконт.
      — Тем лучше, значит вам не поручали арестовать меня, и мне не надо ломать голову, буду ли я сопротивляться вам или нет.
      — А вы бы стали сопротивляться, Виконт?
      Пиро пожал плечами. — Я очень рад, милорд, что мне не надо отвечать на этот вопрос.
      Как и обещал Пиро, лагерь бандитов находился совсем близко, и через несколько минут они уже были в нем; а Лар, который, как обычно, готовил, был более чем удивлен, когда увидел тех, кто будет ужинать вместе с ними.
      — Милорд Кааврен! — крикнул он. — И Ваша Светлость! И… о, мой бог! — После этого взрыва эмоций, заметив, что Мики нет, он смущенно вернулся к своей работе, на этот раз к уходу за вернувшимися лошадьми, так как он всегда заботился о том, чтобы надежно привязать каждую лошадь, обтереть и накормить ее; и только, со своей обычной аккуратностью, закончив с лошадьми, он собирался вернуться к костру, на котором готовилось то, что можно было назвать очень поздним ужином или очень ранним завтраком, потому что у Синего Лиса не было привычки различать эти понятия, а добрый Лар тщательно следовал его примеру.
      Пока Текла занимался лошадями, все остальные сидели вокруг костра, за исключением Пиро и Кааврена, которые в почти полной темноте медленно шли по лесу.
      Какое-то время они оба молчали, Кааврен, потому что не знал, что сказать — или, во всяком случае, как это сказать; Пиро, потому что искали его, а не он, и он не чувствовал, что должен начать. Тем не менее поток мыслей в конце концов заставил его прервать молчание, — Как вы нашли меня?
      — А, вы хотите это знать? — сказал Кааврен.
      — Вы должны понимать причину моего любопытства. И, кроме того, я думал, что достаточно хорошо спрятался.
      — Вы должны помнить, что у нас есть Пэл, который может найти все на свете.
      — А, да, верно. Вы рассказывали мне о нем немало историй.
      Кааврен кивнул. — Он провел ваших друзей, Шанта и Льючин. Да, он провел и меня, но я не собираюсь лицемерить и утверждать, будто я не использовал это.
      — Я понял. То есть вот как вы узнали, где меня можно найти?
      — Да, но пришлось как следует посидеть над картой и понять, какое именно из Графств Мистиваль вы, скорее всего, выбрали. И, конечно, тут главную роль сыграла Тазендра, которая заметила, что из всех них именно это самое подходящее для Синего Лиса.
      — Синего Лиса? Но как вам удалось догадаться, что я назвался Синим Лисом?
      — Не мне, Айричу.
      — Айричу?
      — Он говорит на таких языках, о готорых я даже не слышал. Например на старинных языках Драконов, Лиорнов и даже, немного, на Йенди. Он может пищать как Сариоли, мяукать как кот-кентавр, и мычать или выводить трели на десяти или двадцати Восточных языках, на одном из которых ваше имя, которое использовали Шант и Льючин, переводится как Синий Лис.
      — А, а, я понял.
      — После чего Пэл опять сыграл свою роль, как вы сами видите.
      — Да, и разрешите мне сказать, сыграл замечательно.
      — Пэл, я уверен, будет рад услышать ваши слова.
      — Тогда я скажу ему, если вы разрешите.
      — Ничего не имею против.
      — Ну, хорошо, теперь я знаю, как вы нашли меня.
      — Да.
      — Мне осталось только узнать, почему.
      — Вы хотите спросить?
      — Клянусь Лошадью! Я не только хочу, но, как мне кажется, я уже спросил!
      — Да, точно. Вы знаете, что ваша мать скучает по вам.
      — Я тоже скучаю по ней.
      — Вы поступили очень плохо, когда уехали так далеко от нее.
      — Вы поступили очень плохо, когда вы заставили меня сделать выбор между любовью к девушке и любовью к родителям.
      — То есть вы любите ваших родителей?
      — Вы прекрасно знаете, что люблю.
      — Я надеялся на это.
      — И?
      — И, ну, понимаете ли, на самом деле вовсе не я заставил вас сделать выбор, это мир заставляет делать такой выбор.
      — Ах, Отец, вы неправы, когда хотите спрятаться за этими словами, это пахнет низкопоклонством перед общественным мнением.
      — Неужел вы осмелились использовать это слово по отношению ко мне?
      — Вы сами учили меня, что бывают случаи, когда надо говорить неприятную правду. Можете ли вы отрицать, что сейчас как раз именно такой случай?
      — То есть вы считаете, что, несмотря на то, что весь мир смотрит с отвращением на подобные связи, я был не прав, осуждая ее?
      — Да, верно, я не отрицаю этого.
      — И?
      — И именно вы заставили меня понять, что я не могу любить эту женщину так, как я ее люблю, и, одновременно, сохранить вашу привязанность.
      — Как, вы так считаете?
      — Мне кажется, что в этом вопросе вы тверды, как адамант.
      — Да, точно, я былтверд.
      — Что?
      Кааврен опустил голову. — Давайте поговорим об этом.
      — Ча! А я думал, что мы только это и делаем!
      — Тогда давайте продолжим.
      — Очень хорошо, на это я согласен.
      Несмотря на собственные слова, которые он только что произнес, Кааврен обнаружил, что не способен ничего сказать — или, во всяком случае, что его следующие слова надо как следует обдумать, прежде чем произнести. На самом деле он чувствовал, как если бы идет по натянутой провеолоке; ему казалось, что одно неправильно сказанное слово — и он потеряет сына, навсегда. И, тем не менее, он должен был ответить. Пиро, со своей стороны, молчал, разрешая своему отцу подумать, то ли из-за вежливости, то ли потому, что ему было нечего сказать.
      В конце концов Кааврен сказал, аккуратно подбирая слова, — А вы думали о том, чтобы жениться на ней, прежде чем предлагать ей жить вместе?
      — Нет, — сказал Пиро.
      — Итак, вы не думали, что женитьба — то есть соглашение оставаться вместе всю достаточно длинную жизнь — требует некоторого предварительного раздумья?
      — Нет, — сказал Пиро.
      — Как, нет?
      — Я люблю ее. Я не в состоянии представить себе жизнь без нее. Видите ли, такая жизнь не имеет смысла для меня. Что вы сами об этом думаете?
      — А что о ваших детях?
      — Возможно у нас их не будет.
      — Как будет жаль, если у вас не будет детей!.
      — Как будет жаль, если я всю жизнь проживу один.
      — Ну, это правда.
      — Более того, будет еще более жалко, если у меня будут дети от женщины, которую я не люблю.
      — Да, и это тоже правда, — согласился Кааврен.
      — Или проведу всю мою жизнь с кем-нибудь, к кому равнодушен.
      — Да, конечно, не все браки длятся вечно…
      — Отец, вы слышали то, что сказали?
      Кааврен вздохнул. — Да, простите. Можно ли мне отказаться от моих последних слов?
      — Конечно.
      — Благодарю вас.
      Какое-то время они шли дальше, не выходя из света костра, который горел слева от них.
      Пока они разговаривали, не обращая внимания на запах еды, Лар взял тяжелую кастрюлю, и, с помошью Клари, начал раздавать что-то вроде тушеного мяса, приготовленного из норски, клубней и лука, приправленных некоторым специями. Чтобы хватило на всех, Лар долил воды и добавил несколько клубней. Все немедленно набросились на еду, за исключением Айрича, который отказался, сказав, что он не голоден. Когда все уже ели, Лар сходил за вином, которое — не случайно! — оказалось Каавр'ном, и про которое Лар утверждал, что это был хороший год. Сам Лар, Клари и Джами налили его всем за исключением Айрича, который опять отказался, сказав, что не испытывает жажду.
      Если кто-нибудь и был смушен отсутствием у Айрича интереса к еде или питью, то только не сам Лиорн: он безмятежно уселся на землю, прислонившись спиной к седлу, скрестил ноги перед собой, на его благородном лице появилась спокойная улыбка, как если бы он был совершенно доволен сам собой, и его не интересовал весь остальной мир, который в настоящий момент энергично жевал и пил, а говорил только о том, насколько замечательно приготовлена еда или требовал еще вина. Джами, все еще униженный тем, как обошелся с ним Йенди, оставался в тени и препочитал не показываться; Лар, со своей стороны, отвечал как на похвалы так и на требования совершенно одинаково: то есть кланялся. А Клари, когда требовалось, разливала вино.
      Тазендра, которая всегда ела быстро, первая начала общий разговор, сказав, — Как хорошо опять увидеть вас, мой дорогой Китраан.
      — Ну, мне тоже очень приятно видеть вас, и разрешите пожелать вам удачи в предстоящей битве.
      — А! — сказала Тазендра. — Так вы считаете, что скоро будет битва?
      — Я так думаю, — сказал Китраан.
      — И с кем?
      — С Претендентом. Видите ли, почти все кругом только об этом и говорят.
      — И что они говорят?
      — Что тиран должен быть низвергнут.
      — Тиран? — спросил Пэл, внимательно слушавший разговор.
      — Претендент, — объяснил Китраан.
      — А. Я и не знал, что он тиран.
      — Ну, — сказал Китраан, пожимая плечами. — Любой, кто попытается захватить силой Орб и потерпит поражение — тиран. По меньшей мере таково общественное мнение.
      — То есть если бы он победил, он не был бы тираном?
      — Точно. Если бы он победил, тираном была бы Зарика.
      Пэл пожал плечами. — Обычно я не обращаю внимание на общественное мнение.
      — Пиро тоже, — заметила Ибронка. — Видите ли, я думаю, что это именно то, что он и его отец обсуждают как раз сейчас.
      — Это, — сказал Пэл, — или что-нибудь другое, совершенно отличное.
      — Да, и пока они говорят об этом другом…
      — Ну?
      — Кто-нибудь слышал что-нибудь о Ее Высочестве, Принцессе Сеннии?
      — Я знаю только то, что она была при дворе, — сказал Пэл.
      — А она говорила что-нибудь обо мне?
      — Она говорила о вас Ее Величеству, — сказал Пэл, — и выразилась в том смысле, что хотела бы, чтобы вы нашлись, причем в ее словах звучала неподдельная любовь к вам. Но так как я слышал этот разговор находясь на официальной службе Ее Величества, я не могу передать его вам.
      — Да, я поняла.
      В этот момент Клари обратилась к Айричу, сказав, — Не хочет ли Ваша Светлость немного вина?
      Айрич ленивым жестом отклонил предложение и опять вернулся к своим размышлениям.
      — Предложите ему воды, — сказал Пэл.
      — Не хочет ли Ваша Светлость немного воды? — послушно сказала Клари. — Мы ее берем из чистейшего ключа в двадцати шагах отсюда; из-за этого ключа мы разбили наш лагерь имено здесь, и я могу поручиться за его чистоту.
      — Хорошо, — на этот раз сказал Айрич.
      Пока Клари бегала, чтобы принести Лиорну кружку воды, Рёаана тихо спросила у Пэла, — Разве Его Светлость вообще отказался от вина?
      — Нет, — сказал Пэл. — Но, насколько я могу догадаться…
      — Да?
      — Я верю, что он не желает есть или пить того, что могло быть куплена на деньги, добытые грабежом.
      — А, — сказала Рёаана. — Я и не подумала об этом обстоятельстве.
      — А вы, — сказал Китраан. — У вас нет подобных предубеждений?
      — О, для меня все по другому, — сказал Пэл. — Как вы понимаете, я ем со стола Ее Величества.
      — Да, и?
      — Еда для Ее Величества покупается на деньги, полученные от Великих Домов, а Великие Дома получают их как налоги за дома, еду или торговлю.
      — Ни и что?
      Пэл пожал плечами. — Так что, можно сказать, все, что я ем, приобретено на деньги от грабежа.
      — То есть вы не видите разницы между грабежом и налогами, — удивилась Тазендра.
      — О, нет сомнения, разница есть, но не настолько большая, чтобы волноваться из-за нее.
      — Мне кажется, — сказала Ибронка, — что для придворного ваши слова звучат странно.
      Пэл пожал плечами.
      — Есть разница, — спокойно сказал Айрич. — По закону.
      — О, закон, — сказал Пэл, опять пожимая плечами.
      — Вы презираете закон, мой друг? — сказал Айрич, слегка улыбаюсь.
      — Почти полностью.
      — Тогда вы нечего не можете сказать против наших друзей здесь, которые подстрегают путников, чтобы избавить их от кошельков, наполненных монетами, которые те заработали более или менее тяжелой работой?
      — Более или менее, — повторил Пэл. — А я спрошу, какой?
      — О, что до этого, кто может сказать?
      — Точно. Кто может сказать?
      — Но тогда, мой дорогой Пэл, не значит ли это, что вы предпочитаете жить в обществе, где вообще нет законов?
      — Такого не бывает, — с сожалением возразил Йенди. — Если нет законов, то, как вы понимаете, нет и общества.
      — Прошу прощения, мой друг, — сказал Айрич, — но, как мне кажется, вы противоречите сами себе.
      — Ни в малейшей степени, — сказал Пэл.
      — Я не понимаю.
      — Тогда я объясню.
      — Очень хорошо, я слушаю.
      — Есть законы, другие законы и третьи законы, — мой дорогой Айрич.
      — Как, три сорта?
      — И даже больше, но давайте упростим ситуацию.
      — Я за упрощение, если при этом мы не потеряем смысл.
      — Посмотрим.
      — Хорошо.
      — Во-первых, есть законы природы.
      — Я их понимаю.
      — Потом есть законы человека.
      — И это достаточно ясно. А третьи?
      — Законы чести.
      — Разве это не часть законов природы?
      — Ни в коем случае.
      — А законов людей?
      — Только частично.
      — Тогда продолжайте.
      — Итак, мы должны подчинаться законам природы.
      — Конечно, как же иначе?
      — Точно. Что касается законов людей, которым некоторые подчиняются, некоторые нет, то большинство из нас…
      — Да, большинство из нас?
      — Большинство из нас ходит по чему-то вроде линии, выбирая для себя, чему подчиняться, а на что не обращать внимание, отбрасывая его как на неудобство.
      — Вы так думаете?
      — Ну, те кто ел вместе со мной — за исключением вас, конечно — выбрали не обращать внимание законы, которые говорят, что если человек купил фунт бекона за десять пенни, а продал за двенадцать, он заслужил доход в два пенни.
      — Мне кажется, это хороший закон.
      Пэл пожал плечами. — Возможно. И будьте уверены, если бы такого закона не было, было бы крайне трудно найти того, кто вообще бы захотел продать фунт бекона.
      — Это и мое мнение. И тогда?
      — И тогда вспомните время, когда мы служили в Гвардии и когда мы встречали множество очаровательных людей, которые искренне верили, что они могут игнорировать закон, требующий платить налоги за азартные игры.
      — Я помню.
      — И наших друзей гвардейцев, которые чувствовали что, в свою очередь, они могут игнорировать законы, которые говорят, что гвардеец не может отворачиваться от нарушений закона, и некоторые из них брали деньги за то, чтобы смотреть в другую сторону.
      — Но вы помните, что я никогда не брал таких денег.
      — Вы выше обычного человека, Айрич.
      — И?
      — И, тем не менее, те, кто брал эти деньги, были хорошими гвардейцами, хорошими Драконлордами и, зачастую, хорошими гражданами Империи.
      — А, я вижу куда вы клоните.
      — Итак, это достаточно ясно или нет?
      — Остались законы чести.
      — Точно, Айрич. Законы чести говорят о долге, любви, дружбе и верности, и располагают все эти понятия в замечательном порядке. Законы чести говорят о том, как и что мы должны выбирать, и каким законам человека мы должны подчиняться.
      — Вы привели очень сильный аргумент, Пэл. Вы согласны со мной, Тазендра?
      — О, да, конечно, конечно. И я даже могу что-то добавить. Долг — это Айрич, Любовь — Кааврен, я — дружба, а Пэл олицетворяет верность. Я права? Именно поэтому мы всегда хорошо ладим между собой.
      — Нет сомнения, что вы правы, — сказал Пэл.
      — Итак, — продолжал Айрич, — по вашему каждый человек имеет свои законы чести?
      — Конечно, — сказал Пэл. — Унаследованные от семьи, заимствованные у друзей, а также у всех тех, с кем он встречается каждый день своей жизни. Конечно за исключением вас, мой дорогой Айрич.
      — Я — исключение? — с улыбкой сказал Лиорн.
      — Безусловно. Вы родились с законами чести, и они не изменились за все время вашей жизни. Вот почему вы не можете понять их. Вы можете рассказать о вашем собственном чувство чести не больше, чем вы можете рассказать о вкусе вашего языка.
      — Я даже не знаю, вы меня слишком хвалите или слишком ругаете.
      — Ни то и не другое.
      — Но вы считаете, что это дает вам право нарушать законы людей, если вы следуете законам чести?
      — Конечно. Не всякий, Айрич, может следовать им обоим сразу. Иногда мы должны нарушить один или другой. Когда вы сталкиваетесь с таким выбором, я знаю, в каком направлении вы пойдете и что сделаете.
      — Мой дорогой Пэл, если вы сталкиваетесь с таким выбором, это означает только то, что либо ваш кодекс чести неправилен…
      — Да, либо?
      — Либо что-нибудь не в порядке с законами.
      — О, с этим я согласен.
      — Хорошо. Вот видите, я ошибался: я не думал, что мы сможет придти к согласию в таком вопросе.
      — Как мы могли не согласиться, Айрич, когда для несгибаемого, высокомерного упрямца вы в высшей степени милы. Я бы сдвинул наши кружки, если бы в вашей было что-нибудь другое, а не вода.
      — Как, это мешает вам?
      — Очень мешает. Я не люблю бесчестить чувство.
      Айрич хихикнул. — Хорошо, я пью вместе с вами, в душе. Но скажите мне…
      — Да?
      — Не заставило ли вас именно чувство чести оставить службу у Претендента? Или сработала ваша обычная проницательность, и вы поняли, что Зарика обязательно победит?
      — Ни то, ни другое. Скорее они привели к тому, что я поддержал Кану; первое потому, что я считал это своим долгом, а второе — потому что я верил, что он победит.
      — Хорошо, но что же это было?
      — Айрич, вы прекрасно знаете это. Дружба, конечно, и любовь.
      — Но тогда получается, что дружба и любовь восстали против чести?
      — Дружба и любовь — часть чести. Однако, дружба и любовь действительно могут столкнуться друг с другом, и оба могу вступить в конфликт с долгом. И вот свидетельство — наш бедный друг Кааврен, не говоря уже о его сыне.
      Айрич вздохнул. — Я думаю, что вы правы. И чем, как вы думаете, все это закончится?
      Пэл покачал головой. — Как раз в этом случае…
      — Ну?
      — У меня вообще нет никаких идей.
      Айрич и Пэл (а также иногда вставлявшая слово Тазендра) разговаривали так, как если бы они были одни в мире, или вернулись в свой старый дом, в котором жили в городе Драгейра, а не сидели вокруг костра вместе с разбойниками с большой дороги, которые, впрочем, хранили почтительное молчание. Ибронка, со своей стороны, глядела на них во все глаза и слушала так, как если бы ей разрешили подслушать разговоры богов — хотя, на самом деле, это разрешено только читателю. И пока этот разговор продолжался, Кааврен и его сын продолжали свою медленную, долгую прогулку.
      — Тогда, — сказал Кааврен, — Виконт, объясните мне кое-что.
      — Я отвечу на любой вопрос, который вы зададите.
      — Что вы хотите?
      — Что я хочу?
      — Да, Виконт. Какое событие бы вам понравилось?
      — О, я бы очень хотел, чтобы вы и Графиня, моя мать, обняли Ибронку, ее мать обняла бы меня, и мы все вернулись в Адриланку.
      — Вы думаете, это может произойти?
      — Мне это кажется совершенно невероятным.
      — Вы очень много просите у меня, Пиро.
      — О, напротив, милорд. Я ничего не прошу у вас. Это вы сделали мне честь и попросили меня рассказать вам, что я хочу, вот и все.
      — В некоторых отношениях, — сказал Кааврен, медленно выговаривая слова, — я бы предпочел, чтобы я мог не замечать — то есть полностью игнорировать — законы и правила общества, и воспитание, которое получил.
      — Только в некоторых отношениях, милорд?
      — Вам все кажется совсем просто, не так ли? Вы любите, ваша любовь чиста, и все, что следует из вашей любви, тоже должно быть чистым, а все то, что мешает вашей любви, должно быть злом.
      — Милорд Граф, я совсем не такой дурак.
      — Но тогда?
      — А чем я пожертвовал, милорд? И кому или чему была принесена моя жертва? Кто от этого выиграл и сколько?
      — Вы говорите как торгаш.
      — Тогда я немного забежал вперед, вот и все.
      — Как, вы думаете, что мы все станем купцами?
      — Через десять лет разбойник не сможет выжить в этой области. Через сто лет будет невозможно выжить во всей Империи. А через тысячу лет никто не будет способен сказать слово «честь» без гнусной ухмылки на своем лице.
      — Виконт, вы действительно думаете, что мы к этому идем?
      — Я боюсь, что это может произойти.
      — Если так, то мне жалко Айрича.
      — А мне жалко вас, милорд.
      — А вы сами?
      — О, я не собираюсь жалеть самого себя; это бесполезно и почти позорно.
      — Я имею в виду, что вы будете делать, если все то, что вы предсказываете, произойдет на самом деле?
      — Я буду должен найти способ выжить, хотя и менее надежный, чем этот, вот и все. Я все еще молод и, например, всегда могу изменить свое имя и стать солдатом. Разве вы мне не сказали когда-то, что в то время, когда вы присоединились к Гвардии Феникса, половина ваших товарищей служила под вымышленными именами?
      — Мне бы не хотелось, чтобы вы изменили ваше имя, Виконт.
      — Да, но разве я уже не сделал это?
      — Да. Синий Лис. Кстати…
      — Что?
      — Вы действительно думаете, что есть что-то романтическое и благородное в том, чтобы быть разбойником с большой дороги?
      — О, что до этого?
      — Ну?
      — Я почти уверен в этом.
      Кааврен вздохнул. — Могу себе представить, что, в вашем возрасте, я бы думал точно так же.
      Пиро поклонился. — С вашей стороны очень благородно признаться в этом, милорд.
      Кааврен хихикнул. — Тогда вы должны пообещать не рассказывать моему другу Айричу о том, что я сказал. Как вы понимаете, это вдребезги разобьет его преувеличенное мнение обо мне.
      — Я не скажу ни слова.
      Кааврен улыбнулся и опять замолчал.
      Немного погодя Пиро сказал, — Вы передадите мою любовь Графине?
      — Конечно, но вы говорите так, как если бы я скоро уеду.
      — А есть ли причина для того, чтобы вы оставались здесь, милорд. Вы не хотите признавать женщину, которую я люблю, а я…
      — Да, а вы?
      — Я никогда не расстанусь с Ибронкой.
      — Вы так уверены в ней?
      — Ча! А вы сами уверены в моей матери, Графине?
      — Виконт, некоторые могли бы назвать ваш вопрос наглым. Но я просто скажу да. — Но…
      — Но?
      — Я никогда не просил ее жить со мною в лесу и выживать, грабя бедных купцов.
      — Богатых купцов, милорд.
      — Хорошо, богатых купцов.
      — Да, вы действительно никогда не просили ее жить в лесу и грабить. Но, если бы вы попросили, что бы она сказала?
      Кааврен нахмурился. — Ну, она бы сказала — ба! Ну почему эта ваша девушка не Тиаса!
      — По той самой причине, почему я не Дзур.
      — И тем не менее, Виконт, то, что вы хотите сделать, неправильно. Каждый раз, когда я ставлю себя в ваше положение, я никак не могу отделаться от этой мысли.
      — Но что делает его неправильным?
      Кааврен вздохнул. — Мир такой, какой он есть, сынок, а не такой каким бы мы хотели его видеть.
      — А разве не вы всегда учили меня, что мы должны стараться сделать его таким, каким мы хотим, чтобы он был. И, на самом деле, разве весь последний год вы не занимались именно этим? Я надеюсь на это, потому что и я весь этот год занимался тем же самым.
      — У вас есть ответ на все.
      — Я люблю; а любовь отвечает на все.
      — Нет, не так, Виконт.
      — Ну, для такого человека как я, она думает, что отвечает, а это одно и то же.
      — Мне больно уезжать, не разрешив всех проблем между нами.
      — Вы всегда можете написать письмо Кекроке, в гостиницу Глубокий Источник.
      Кааврен кивнул. — Виконт, я возвращаюсь к своим друзьям, и потом мы вместе возвращаемся в Адриланку, где я собираюсь навестить Принцессу Сеннию, так что я смотрю в будущее с определенной надеждой.
      — Да, милорд.
      — Но прежде чем я уйду…
      — Да?
      — Я хотел бы обнять тебя, Виконт!
      — Милорд, я не хотел бы ничего другого.

Как Айрич обнаружил около своего дома незаконченные дела, и оказался способен вывести из этого различные далеко идущие заключения

      Был Фермерской день ранней зимы — то есть со времени последней главы нашей истории прошло больше полугода — когда Фоунд предстал перед своим хозяином, Айричем, Герцогом Ариллы.
      В это время Айрич сидел в своем кабинете, читая стихи, что для него было обычным времяпровождением тогда, когда не было ничего более срочного и ему не хотелось вязать.
      В данном случае эта была антология поэзии некоторых Атир, живших в начале Девятого Цикла, которую он читал, потому что в ней, естестественно, были стихи Редгрю, которого Лиорн особенно любил. Фоунд, заметив, чем занимается хозяин, решил сообщить о своем присутствии легким кашлем, после чего стал ждать, неподвижный как статуя, будучи полностью уверен, что Айрич обратит на него внимание, как только закончит читать песню.
      Действительно, в конце концов Лиорн поднял на своего слугу задумчивый взор и приподнял бровь, молчаливо спрашивая, «Что случилось?»
      — Гонец, Ваша Светлость.
      — От кого, скажите на милость?
      — От Чародейки Горы Дзур.
      — На самом деле? — сказал Айрич, мгновенно положив книгу на стол. — Пускай его немедленно приведут сюда.
      Через несколько секунд гонец уже стоял перед Айричем и кланялся. — Ваша Светлость, — сказал он, — у меня для вас письмо от Сетры Лавоуд.
      — Очень хорошо, давай его сюда.
      — Я немедленно сделаю это, Ваша Светлость.
      И будучи ничем не хуже своих слов, он вручил Айричу тщательно запечатанное письмо, печать которого Айрич немедленно сломал, после чего развернул письмо и прочел. Все это заняло не больше нескольких мгновений, так как письмо было достаточно коротким, после чего он сказал, — Очень хорошо. Ответа не будет. Фоунд, дай гонцу орб за хлопоты и проводите его. Потом возвращайся.
      Фоунд поклонился, после чего проводил гонца до выхода из особняка. Айрич же, несмотря на свою замечательную память и скорость восприятия, перечитал коротенькое письмо вторично, чтобы быть уверенным, что правильно понял его. Письмо, однако, не допускало никаких вторых смыслов, и мы немедленно воспроизведем его:
      «Милорд Темма», говорило оно, «я беспокоюсь о Тазендре, которая покинуа Гору Дзур последней весной, чтобы побывать дома, как она говорила, 'не надолго'. С этого момента я ничего не слышла о ней, и, более того, я не в состоянии дотянуться до ее сознания. Я была бы очень рада, если бы вы удостоверились, что она жива и здорова, и сообщили бы мне о том, что обнаружили. Заранее благодарная вам, сэр, Сетра Лавоуд.»
      Когда Айрич закончил читать письмо во второй раз, вернулся Фоунд. Обращаясь к нему, Айрич сказал, — Пошли ко мне Стюард. Потом найди мои наручи, шпагу, подходящую одежду и принеси сюда. Оседлай и подготовь Рейнджера, положи в седельные мешки запас еды на неделю, для него и для меня.
      Фоунд поклонился, и разрешил себе сказать только шесть слов, — Буду ли я сопровождать Вашу Светлость?
      — Не в этом случае.
      Узнав все, что ему требовалось, достойный слуга отправился выполнять свои задания, и успешно, так что через несколько минут появилась Стюард и низко поклонилась. Айрич провел с ней несколько минут, чтобы быть уверенным, что все его многочисленные владения не пострадают за время его отсутствия.
      Потом он открыл нижний ящик своего секретера и вынул оттуда металлическую шкатулку, которую открыл маленьким, изысканно украшенным ключом, который носил на цепочке на шее. Открыв ящик, он вынул из него небольшой лист бумаги, содержащий распоряжения о его собственности, которые необходимо было сделать после его смерти. Он внимательно перечитал документ, сделал маленькие исправления, потом вернул его в шкатулку. Шкатулка, в свою очередь, венулась в ящик, но ключ он оставил на виду на секретере. Потом он жестом указал на него Стюард, которая, не говоря ни единого слова, низко поклонилась, показывая, что все поняла.
      Когда приготовления Лиорна были закончены, он отпустил Стюард и вернулся в свою комнату, где Фоунд помог ему надеть его свободную красную куртку, наручи, юбку воина, и сапоги из кожи дарра; потом он повесил на свой старый, потрепанный пояс шпагу и кинжал. А затем просто вышел из особняка, сел на лошадь и на хорошей скорости отправился в баронство Даавия.
      Как читатель может вспомнить из наших предыдущих работ, Даавия не только являлась частью герцогства Арилла, но и, так получилось, находилась рядом с Графством Бра-Мур, графом которого был, конечно, Айрич. И так как он скакал на хорошей лошади с хорошей равномерной скоростью, не прошло и нескольких часов, как Айрич пересек маленький ручей (один из тысяч местных ручейков, который носил гордое имя Ручей Барона, так как тек прямо по границе баронства) и оказался в Даавии.
      Проехав примерно милю после границы, Айрич натянул поводья и огляделся. «Кровь Лошади, как сказал бы мой друг Кааврен», прошептал он самому себе.
      Все вокруг него указывало на какую-то катастрофу: то есть, насколько можно было видеть, все деревья превратились в обгорелые пни, за исключением нескольких молодых деревьев, которые появились совсем недавно. Даже на некоторых камнях были следы бушевавшего здесь пожара. Айрич оглядел все вокруг еще раз, более внимательно, пытаясь определить, как давно все это случилось, и, из-за свежей травы и некоторых других признаков, пришел к заключению, что прошло не меньше нескольких месяцев.
      «Но», спросил он сам себя, «разве может статься, что все это произошло в нескольких милях от меня, а я ничего не знал? Кто-нибудь должен был увидеть пламя, если это было ночью, или дым, если днем, и сообщить мне, тем более, что Тазендра — мой вассал.»
      Он нахмурился и задумался. «Волшебство», решил он наконец и заставил свою лошадь скакать с еще большей скоростью.
      Некоторое время спустя он подьехал к Замку Даавия, который, на самом деле, был замком в старом смысле, будучи построен примерно две тысячи лет назад (на месте предыдущего замка) в духе традиции того времени. В нем был традиционный двор, в котором можно было хранить запасы еды, воды и корма для лошадей, и в котором могли находиться крестьяне во время атаки или осады. Сам замок был высок, с зубцами, башнями и толстыми стенами, которые могли защитить как от копий и камней, так и от волшебства. Во всех углах внутренней и внешней стены были закреплены большие шесты, что должно было помочь использовать заклинания при защите замка.
      Но ничто из этого не зацепило взгляд Айрича; скорее он обратил внимание на то, что в окружающем замок ландшафте не было ни малейшего знака разрушения. Казалось, что заклинание не проникло за внешнюю стену, или из-за какой-то магической зашиты, окружавшей замок, или потому, что было направлено не на него. Однако уже это было указанием, о несчастном случае речь не идет — то есть, что бы не случилось, это не было результатом неудачного эксперимента Тазендры.
      Он также заметил, что, судя по следам на пыльном дворе, здесь кто-то жил, и в его душе шевельнулась надежда.
      Привязав лошадь к коновязи около большой главной двери, Айрич подошел к ней и ударил в дверной молоток. Спустя какое-то время дверь открылась и он оказался лицом к лицу с незнакомым лакеем.
      — Я Темма, Герцог Ариллы, и приехал, чтобы увидеть Баронессу, — сказал он.
      Текла поклонился ему, но это был не поклон Теклы, а, скорее, это было похоже на насмешливое приветствие придворных, и сказал, — Я здесь хозяин. Чем могу помочь?
      — Не сходи с ума, — презрительно сказал Айрич. — Где Баронесса?
      Текла пожал плечами и повернулся к Лиорну спиной и пошел, как бы говоря, «Я уже ответил.» Айрич сердито посмотрел на него и шагнул вперед, поднимая руку, чтобы наказать наглого крестьянина, но тот, хотя и не стал бежать, заметно ускорил шаг и скрылся внутри. Айрич нахмурился, но быстро успокоил себя, решив, что не должен унижаться, гоняясь за Теклой, и что даже если он выпорет этого презренного слугу, то унизится больше, чем просто не заметит оскорбления; иными словами он решил, что такое оскорбление ниже того, чтобы обращать на него внимание, и, больше не думая об этом, вошел в Замок Даавия.
      Самой замечательной особенностью Большого Зала Замка Даавия был сводчатый потолок, находившившийся на высоте семидесяти или семидесяти пяти футов над полом. Он был построен вместе с замком, но Тазендра заменила его на новый, составленный из треугольных кусков цветного стекла, так что при света солнца на пол падали лучи красного, голубого, зеленого и желтого цветов. Более того, на стенах висели образцы ее собственного творчества — по большей части картины пастелью или маслом на гобеленах — а также портреты ее благородных предков (во многих отношениях напоминавших нашего друга леди Дзур, особенно широким лбом и арками бровей), а также несколько картин, изображавших сцены сражения дзура с драконом, тиасу, готового прыгнуть на спину дарру, и человека, вооруженного только кинжалом, сражающего с медведем.
      На всех этих картинах, должны мы сказать, царило насилие, хотя и в самой изящной форме, как если бы художник пытался не столько показать жестокость столкновения, сколько благородные стороны сражения. Хотя так много художников — и зрителей! — наслаждаются только самыми смачными сторонами произведения, которые показывают нам насилие и жестокость, тем не менее правда состоит в том, что именно в мгновения жестокости, опасности, самой большой угрозы жизни, можно увидеть основные, заветные свойства характера человека. Для того, чтобы выразить их, художница использовала свет, тени и цветовую гамму, подчеркнув таким образом самые важные для нее детали; и отзывчивый зритель, даже не подозревающий обо всем этом, тем не менее оказывался увлечен как зрелищем, так и его идеями. Конечно, Айрича это не увлекло, более того — обладая нервным и чувствительным складом характера и сам неоднократно оказываясь в смертельной опасности, он хорошо понимал чувства, вызванное такими эстремальными обстоятельствами; и мы должны сказать, что для нашего Лиорна такие события только давали повод проявить свое обостренное чувство долга и ответственности, поэтому большинство горделивых, благородных или, если нам позволено так выразиться, Дзуровскихграней борьбы остались для него загадкой.
      Но, отвлекаясь в сторону, именно здесь искусство должно сыграть самую главную роль: создать такую картину, которая откроет сердце и ум для чувств, о которых мы и не подозревали. И действительно, тот факт, что то же самое произведение искусства может тронуть сердца таких разных созданий как Текла и Феникс, Сариоли или Восточник, более, чем что-либо другое, доказывает как значимость самого произведения, так и искусства в целом.
      И может ли существовать большее доказательство силы искусства чем то, что эти размышления были вызваны работами Тазендры, чья личность, как читатель безусловно должен был догадаться к этому времени, совмещала в себе жестокие поступки, сильные страсти и недостаток чувственности, что почти неизбежно характеризует тех, кто, с мечом и посохом в руках, заставляет себя бояться так, как боялись нашу леди Дзур?
      Большой Зал, который произвел такое большое впечатление на Айрича, имел, согласно замыслу Тазендры, еще одну интересную особенность: там не было места, где можно было сесть. Будьте уверены, она хотела, чтобы все ее гости видели, восхищались и ощущали величие зала, но для разговоров она предпочитала значительно более удобные и интимные маленькие комнаты, поэтому она хотела быть уверенной, что если кто-нибудь захочет поговорить с ней — несколько минут или целый день, не имеет значения — ему придется найти для этого другое место в замке.
      Айрич, оглядев Большой Зал, пошел дальше и начал методически осматривать замок, надеясь найти Тазендру, Мику, Сахри, или, наконец, любого кого он знал. Но на самом деле не увидел никого, за исключением того самого Теклы, которого уже встречал, хотя тот и старался не попадаться ему на глаза.
      Убедившись, что Тазендры здесь нет, Айрич опять пошел по замку, через все шестьдесят одну комнату, на этот раз внимательно изучая каждый уголок, каждый шкаф и каждый ящик, стараясь найти хоть что-нибудь, что дало бы ему намек на то, где она или хотя бы на то, что с ней произошло.
      Это, должны мы добавить, ясно указывало на то, что Айрич считал ситуацию очень и очень серьёзной, иначе он никогда бы не занялся такого рода исследованием. Эта тщательная, детальная проверка заняла у него почти весь день. Когда, в конце концов, у него совсем не осталось сил, он немного поспал в одной из гостевых комнат Тазендры, а потом опять принялся за работу. Три раза он ел, из запасов, которые Фоунд приготовил для него, и несколько раз был вынужден сделать перерыв, чтобы позаботиться о своей лошади. Так, постепенно, он проверил весь замок.
      Закончив свое исследование, произведенное с такой тщательностью, которую одобрил бы сам Кааврен, он вернулся в маленькую комнату, в которой Тазендра обычно занималась делами баронства — комната, в которую она редко заходила даже в самые лучшие времена, так как Тазендры обычно не вмешивалась в происходящие в баронстве события, давая делам идти самим по себе, пока какое-нибудь проишествие не требовало от нее обратить внимание на скучные, но ответственные обязанности Баронессы.
      В этой комнате были две большие карты: одна показывала баронство, с самыми мелкими деталями, а вторая являлась картой Империи, которой та была в Семнадцатом Цикле. То, что зацепило взгляд Айрича, оказалось крошечной красной точкой на карте Империи. Эта точка должна была иметь какое-то значение хотя бы по той простой причине, что оказалась единственным знаком, добавленным к карте. Вернувшись в комнату, Айрич опять внимательно изучил эту точку, потом открывая один за другим ящики секретера Тазендры, нашел тот, в котором она хранила другие карты, которых у нее было немало; их большая часть была нарисована на бумаге, некоторые на коже, а одна или две на холсте. Несколько минут он проверял карту за картой, пока не удостоверился, что Тазендра была из тех людей, у которых нет привычки что-то отмечать на картах, главным образом потому, что, как она считала, это портит карту.
      «Да», сказал Айрич сам себе. «Все ясно. Отметка была оставлена тем, кто похитил Тазендру. Более того, ее поставили только для того, чтобы ее нашли. И чтобы нашел ее, естественно, я. Это означает, что есть кто-то, кто знает меня, а это, в свою очередь, означает, что это не простая ловушка, а очень умная и изощренная, и будет очень трудно освободить из нее Тазендру и меня. Но, с другой стороны, живая Тазендра — намного более лучшая приманка, чем мертвая, ведь для того, чтобы отправиться за ней, мне требуется доказательство того, что она еще жива. Так что надежда не потеряна.»
      «Дальше», продолжал он, «возникает вопрос о том, кто мог сделать это. Ну, ответ прост: Грита, кто же еще? Мы достаточно хорошо знаем, что она связана с Претендентом, который, скорее всего, даже сейчас готовиться напасть на Империю. Итак, Грита похитила Тазендру. Но остается вопрос: Что делать? Нет никаких сомнений, что она готова отразить любые грубые способы атаки, и уж конечно еще лучше готова для изощренных и тонких.
      Какое-то время он сидел за секретером Тазендры, уставившись на карту и размышляя. Придя к решению, он вышел из пустынного замка (по меньшей мере уже какое-то время он не видел признаков Теклы), оседал своего коня, сел на него и поскакал на запад.

Как Пиро встретил кое-кого, кто оказалса искусным арифметиком, а Грассфог обнаружил, что он чуть ли не пророк

      Прошло уже тринадцать или четырнадцать месяцев после разговора Кааврена с сыном: месяцы, которые включили большие, даже разительные перемены во всех городах, особенно в Адриланке, причем эти перемены были не так заметны, или даже их не было вообще, в местах, отстоявших достаточно далеко от центров деловой жизни. Во многих отношениях за эти почти два года между появлением Зарики вместе с Орбом и битвой у Адриланки произошло столько перемен и со скоростью, которая никогда не встречалась раньше и, скорее всего, никогда не будет потом.
      Можно даже сказать, что перемены, начавшиеся с концом Междуцарствования (термин, который используется для периода истории, закончившегося с появлением Зарики с Орбом или ее прибытия в Адриланку) имели воздействие прямо пропорциональное воздействию самого Междуцарствия — другими словами, если в некоторой области воздействие Катастрофы Адрона ощущалось слабо и исподволь, тогда и воздействие возвращения Империи чувствовалось слабо и исподволь.
      И одной из тех областей, где изменения происходили особенно медленно, оказалось, как уже догадался читатель, Графство Мистиваль, в котором Пиро под именем Синего Лиса продолжал вселять страх в сердца всех путешественников. Правда, в некотором отношении, даже за те несколько месяцев, о которых мы упоминали выше, предсказание Грассфога исполнилось: Некоторые путешественники действительно предпочитали платить волшебникам, чтобы те перенесли их из одного места в другое. Но для тех, у кого с собой были товары — так как заводы, производящие керосин и выплавляющие сталь, заработали опять, а сбыть их с в самом районе было невозможно — стоимость товаров становилась непомерно высокой, если к ней добавлялась цена на телепортацию, поэтому они использовали выдержавшую проверкой временем систему караванов, надеясь, что большого количества купцов, путешествующих вместе с неменьшим числом наемников, будет вполне достаточно, чтобы защитить их от дорожных агентов вообще и от Синего Лиса в частности.
      И, надо сказать, система караванов имела успех, по меньшей мере по отношению к Пиро. Хотя некоторые из них были достаточно малы и можно было надеяться на успех, Пиро, с сожалением, был вынужден давать им пройти, потому что не хотел рисковать жизнями членов свой маленькой банды, во всяком случае больше, чем необходимо.
      Однако в том случае, который мы описываем, караван был пренебрежительно мал и состоял из пяти небольших телег, покрытых тяжелым полотном, каждую телегу тащил мул или пони, а эскорт состоял из трех солдат впереди и трех позади, под командованием устало выглядевшего капитана на еще более устало выглядевшей лошади. Когда караван уже собирался повернуть на Большую Южную Дорогу (которая когда-то действительно была большой и безусловно вела в южную часть Графства Мистиваль), Пиро, глядевший через замечательное приближающее стекло (черное с золотым тиснение, подарок Ибронки), заметил, — Я думаю, что мы можем взять его достаточно просто. Я и Грассфог остановим их, первая группа ударит во фланг, вторая группа в резерве сзади.
      — Ничего не имею против этого плана, — сказала Ибронка. — Но нам надо действовать быстро, пока они не оказались там, где могут бежать, иначе нам будет очень трудно гнаться за ними.
      — Да, согласен. Вы возглавите первую группу?
      — Конечно. А Китраан вторую?
      — Естественно.
      — Тогда я сообщу им.
      — Сделайте это, и пошлите ко мне Грассфога. Но сначала…
      — Да?
      — Я хотел бы поцеловать вашу руку.
      — Конечно. Вот она.
      — Вы очень милы.
      — Мой храбрый бандит!
      — А теперь побыстрее!
      — Я уже бегу.
      Через несколько минут все было готово: к этому времени Синий Лис и его банда имели достаточна опыта в таких играх. Грассфог вернулся со словом, что все готовы и каждый знает, что ему делать. Пиро кивнул, и все вместе они высыпали на дорогу. Пиро поднял руку, и капитан эскорта, который ехал впереди, натянул поводья и посмотрел на него, сказав, — Да, джентльмен? Вы что-нибудь хотите? Я прошу вас говорить побыстрее, потому что мы очень торопимся и хотим быть в Крытых Источниках до наступления ночи.
      — О, я не думаю, что у вас будут с этим какие-то проблемы. Вам осталось проехать не больше нескольких миль до дороги, которая ведет прямо туда; но я уверен, что вы и так знаете, как туда добраться.
      — Конечно.
      — Тогда все хорошо. Осталось только закончить наше дело, и вы сможете поехать дальше.
      — Дело? Я не понял того, что вы имели честь мне сказать. Какое дело мы должны закончить?
      — Ну, совсем маленькое дельце — я и мой друг, — сказал Грассфог, элегантно поклонившись, — хотим помочь вам, уменьшив вашу ношу. Тогда вашим животным не придется тащить так много
      — Уменьшить нашу ношу? И на что вы желаете уменьшить ее?
      — Ну, давайте посмотрим, что вы везете, и тогда я вам это скажу.
      Всадник нахмурился. — Вы хотите посмотреть на то, что мы везем, чтобы уменьшить нашу ношу?
      — Вот, вы все поняли, просто повторив мои слова, хотя и придали им форму вопроса.
      — Да, но это звучит так, как если бы вы собираетесь ограбить нас.
      — Не буду возражать, вы близки к истине.
      — Я не хочу оскорблять вас насмешкой…
      — Ах, вы так деликатны. Это намного лучше.
      — Но вас здесь только двое, а нас семеро, и, более того, я на лошади, а вы нет.
      Пиро, который внимательно следовал арифметическим рассуждениям капитана, кивнул, соглашаясь с его вычислениями, и сказал, — Я не спорю с тем, что вы сказали, вот только…
      — Да?
      — Вы можете заметить, посмотрев назад, что, на самом деле, нас не двое, а пятеро.
      Капитан эскорта бысто бросил взгляд назад, где, выйдя из леса, уже стояла Ибронка вместе с Йасой и Риттом.
      — Хорошо, но, как вы понимете, семь все еще больше пяти. И, кроме того, дело в том, что я могу дать шпоры моей лошади и легко проскакать прямо по вам.
      — Что касается второго, сэр, — сказал Пиро, — это, несомненно, правда. Но вы должны понимать, что если будете так неосторожны и направите свою лошадь прямо на меня, мой друг будет вынужден вонзить в вас свой меч. — Когда он закончил свою маленькую речь, Грассфог хладнокровно вынул свой меч, который был почти также тяжел, как меч Ибронки, и который он держал расслабленной хваткой умелого воина.
      — Да, это верно по отношению ко второму, но что вы скажете на первое?
      — О, что до этого, если вы опять оглянетесь, то увидите, что нас стало больше; на самом деле нас восемь. — Пока он говорил, Китраан, Рёаана и Брюхо также вынырнули из леса, с мечами наголо, и встали за караваном.
      Мы должны добавить, что во время всех этих переговоров, лица купцов постепенно становились все бледнее и бледнее. Что касается капитана, то он посмотрел на вновь прибывших и сказал, — Да, вы правы, число изменилось и действительно стало равно восьми.
      — Это и мое мнение, сэр; я очень рад, что мы пришли к соглашению.
      — Но прежде, чем мы продолжим переговоры о нашем деле…
      — То есть, — прервал его Пиро, — вы согласны, что у нас есть дело?
      — О, определенно; вы полностью убедили меня в этом.
      — Очень хорошо. Но, простите меня, вы что-то сказали?
      — Да, прежде, чем мы продолжим переговоры о нашем деле, не разрешите ли вы мне задать вопрос?
      — Только один, — сказал Пиро. — И какой же это вопрос?
      — Не вас ли называют Синий Лис?
      Пито поклонился. — Сэр, вы назвали меня.
      — Но, если так, за вас назначена награда в тысячу империалов, за живого, не так ли? Но и в случае если (да сохранит нас Удача) кто-нибудь сможет принести ваш труп, все равно это будет стоить пять сотен империалов? (Читатель должен заметить, что за два года цена увеличилась вдвое).
      — Сэр, разрешите мне заметить, что по отношению к числам вы рассуждаете как настоящий арифметик.
      — Да, верно, это все от того, что у меня достаточно длинная голова. Да и, кстати, разве не назначена награда в восемьсот империалов за каждого члена вашей компании, при условии, что их поймают живыми?
      — Ну да. И если все эти цифры сложить вместе, получится достаточно круглое число.
      — Благодарю вас, милорд. Вы подтвердили мое мнение.
      — Но, я надеюсь, вы не собираетесь добывать эти деньги прямо сейчас?
      — Боюсь, мой друг, что вы угадали мою мысль.
      — Прошу вас обратить внимание, что вы не получите эту награду, пока нас не арестуют.
      — Об этом обстоятельстве я осведомлен.
      — И оно не отпугивает вас?
      — Ни в малейшей степени.
      — Но, как вы понимете, из такого грубого намерения не может получиться что-нибудь хорошее.
      — Вы так думаете?
      — Конечно. Более того, я в этом не сомневаюсь. Но тем не менее…
      — Да?
      — Восемь против семи. И вы должны знать, что некоторые из вас будут немедленно убиты, как только вы попытаетесь что-то сделать. Неужели это стоит горстки золота?
      — Да, я так думаю. И, кроме того, готов поспорить с вашими числами.
      — Как, неужели я ошибся в подсчетах?
      — Вы же сами сказали, что я что-то вроде арифметика.
      — Верно, в вашем искусстве складывать числа я не сомневаюсь.
      — Очень хорошо. Теперь слушайте внимательно.
      — Я весь внимание.
      — Вас ровно восемь, это совершенно точно.
      — А, я этому очень рад, по меньшей мере это доказывает, что у меня нет никаких иллюзий.
      — О, проблема не в этом.
      — А в чем?
      — Речь идет о нашемчисле, вот его вы определили неправильно.
      — Ну что ж, давайте посмотрим вместе.
      — Да, если мы всех аккуратно пересчитаем, то сумеем избежать ошибки.
      — Очень хорошо, давайте начнем с вас, так как вы командир. Это один.
      — Один, да. Продолжайте.
      — Потом есть еще трое, которые стоят сразу за вами, и которые сейчас с кислым видом смотрят на моих друзей.
      — Вы опять правы, и это дает нам…
      — Четыре.
      — Согласен. Четыре. Продолжайте.
      — Есть еще трое сзади, которые стоят лицом к лицу против троих моих друзей, которые держат мечи в руках и ждут только моего слова, чтобы начать то, что обещает стать ужасной — и, я должен добавить, не необходимой — резней.
      — Итак?
      — Итак мы имеем семь.
      — Да, верно.
      — И тогда?
      — И тогда, вы забыли про телеги.
      — Телеги?
      — Да. Пять телег.
      — Но почему я должен считать их?
      — Да потому, что каждая из них может вместить двух солдат.
      — О, я согласен, что на них хватит для этого места, но разве там есть солдаты?
      — Конечно. Иначе для чего мы их накрывали? Джентльмены! — крикнул он. — Пожалуйста, время.
      Покрывала на все телегах немедленно отлетели в сторону, и, действительно, на каждой из них лежала пара солдат, каждый из которых немедленно вскочил, спрыгнул на землю, вытащил меч и проготовился к бою.
      — Вот так, — продолжал офицер. — Если мой подсчет верен, дважды пять будет десять.
      — Так оно и есть, — сказал Пиро, стараясь не выдать изумление, охватившее его при виде содержимого телег, которые, как он предполагал, везли товары на продажу.
      — И теперь, десять и семь будет семнадцать, не правда ли?
      — О, как я уже сказал, я не могу спорить с вами, когда речь идет о арифметике.
      — Но теперь, если вам кажется, что нас семнадцать против восьми, то…
      — Как, есть еще?
      — Да, есть те, кто кажутся купцами.
      — А, вы сказали «кажутся».
      — Да, конечно.
      — То есть на самом деле они не?..
      — Ни в малейшей степени.
      И пока он это говорил, пятеро фальшивых купцов сбросили свои плащи, и оказалось, что у каждого из них есть меч, который они немедленно ловко выхватили из ножен.
      — Итак, — продолжал капитан, который, мы должны добавить, больше не казался усталым, а «торговцы» больше не выглядели бледными, — семнадцать и пять дает нам двадцать два, не правда ли?
      — Вы считаете солдат, как купец считает монеты — то есть не пропуская ничего.
      — Вот и конец — как мне представляется, нас двадцать два против восьми, так что…
      — Да, что?
      — Мне остается только попросить вас сдаться.
      — О!
      — Что случилось?
      — Это слово! Сдаться!
      — Разве это плохое или неприличное слово?
      — Признаюсь откровенно, мне не нравится, когда я его слышу.
      — И, тем не менее, подумайте, что, если вы попытаетесь сопротивляться, придется использовать другое слово, «резня».
      — Верно.
      — Итак?
      — Не разрешите ли вы мне задать вопрос?
      — Мне кажется, что вы были достаточно учтивы и разрешили мне спросить; разве я могу не ответить вам тем же? Ну, что это за знаменитый вопрос?
      — Действительно ли вы сегодня отправились в дорогу, собираясь поймать меня в ловушку?
      — Как, вы до сих пор этого не поняли?
      — О, я подозревал; тем не менее, я хотел бы услышать от вас, правильны ли мои подозрения.
      — Сэр Синий Лис, вы должны знать, что среди купцов вы не слишком популярны.
      — Ну, — сказал Пиро, пожав плечами.
      — А ответ на ваш вопрос — да. Действительно мы сегодня отправились в дорогу только для того, чтобы поймать вас.
      — Я польщен.
      — Очень рад, что вы так воспринимаете это, сэр.
      — А как еще?
      — Некоторые, учитывая наше поле деятельности, могли бы отнестись к нам с презрением.
      — Возможно, но только не я. Вы добываете себе хлеб рукой с мечом, то же самое делают и ваши солдаты, и, более того, мы сами поступаем точно так же.
      — Вы очень любезны, сэр.
      — Пустяки, Вот только…
      — Да?
      — Как жаль, что время от времени таким джентльменам, как мы, приходиться скрестить мечи. Но, с другой стороны, если мы не делаем это, для чего мы вообще существуем?
      — Неужели вы всерьез собираетесь сопротивляться?
      — Ча! Неужели вы сомневались в этом?
      — Но что скажут ваши друзья?
      — Если вы дадите мне мгновение, я спрошу у них.
      — У вас есть столько времени, сколько вам нужно; еще достаточно рано, и, несмотря на мои предыдущие слова, нам нигде не надо быть.
      — Вы очень добры. Ну, мои друзья? Кто-нибудь из вас хочет сдаться?
      Последовало мгновенное, подчеркнутое и единодушное отрицание, вслед за чем Ибронка сказала, — Мой дорогой Синий Лис, когда же начнутся танцы? Я уже начинаю скучать.
      Пиро опять повернулся к капитану и пожал плечами. — Вы видите, делать нечего.
      — Что ж, ничего не остается, как немного поиграть.
      — Тогда только одно дело, сэр.
      — И какое?
      — Я думаю, что через несколько мгновений я сделаю все, что в моих силах, чтобы вонзить вам меч в сердце; я предвижу и то, что вы будете не менее вежливы по отношению ко мне. Поэтому я бы очень хотел узнать ваше имя.
      — Это совершено естественно, и все-таки…
      — Да?
      — Я знаю вас, только как Синего Лиса, а я уверен, что это не ваше настоящее имя.
      — И?
      — Если вы назовете мне ваше настоящее имя, я, конечно, назову вам свое.
      — Но подумайте еще раз, сэр; я живу вне закона, поэтому у меня есть весьма хорошая причина хотеть, чтобы мое настоящее имя осталось неизвестным.
      — О, я не спорю, вы совершенно правы.
      — Раз так, и если я скажу вам мое имя, следовательно мне придется вас убить, чтобы сохранить свою тайну.
      — Это более чем естественно.
      — То есть вам это безразлично?
      — Абсолютно.
      — Очень хорошо. — И, понизив голос, он сказал, — Меня зовут Пиро, Виконт Адриланки.
      Капитан поклонился и сказал, — А я Ноарва э'Тенит.
      — К вашим услугам.
      — А я к вашим.
      — Что вы предпочитаете, нападать или защищаться?
      — О, что до этого, мне абсолютно все равно.
      — Очень хорошо, — сказал Пиро, наконец-то вытаскивая свой меч, — тогда мы будем иметь честь атаковать вас.
      — Очень хорошо.
      — Вперед! — крикнул Пиро и первым бросился на того, кого звали Ноарва. Драконлорд отбил его атаку, и, используя колени, направил свою лошадь в сторону; но как раз там его ждал Грассфог, который, без дальнейшего промедления, нанес Ноарве удар, который пришелся в район грудной клетки и лезвие вошло внутрь, дойдя почти до правой лопатки. Скорее всего это убило бы капитана в любом случае, но Пиро, не хотевший, чтобы остался даже малейший шанс на жизнь для человека, знавшего его настоящее имя, стащил его с лошади и хладнокровно перерезал ему горло.
      Ибронка восприняла слово «вперед» в буквальном смысле, и, держа свой длинный меч обеими руками, шагнула вперед, нанеся удар справа налево и сверху вниз; потом, не останавливаясь, слева направо, после чего сделала еще один шаг и исполнила классический выпад вперед при обоеручной хватке. Самое вероятное объяснение результатов первого мгновения боя состоит в том, что солдаты вообще не ожидали ни атаки, ни нападения; или, даже если и ожидали, даже не могли себе представить, что все произойдет так быстро. Как бы то ни было, первые же три удара Ибронки вывели из боя сразу троих, одного с большой рваной раной на груди и животе, второй остался без руки, в которой он держал меч, а третий получил два фута стали прямо в грудь. Прежде, чем остальные, стоявшие рядом с этими тремя, пришли в себя, Ритт и Йаса уже были рядом с Ибронкой и яростно рубились — на самом деле настолько яростно, что Йаса, например, с такой силой ударила своего соперника по запястью, что заставила его выронить свой меч из онемевшей руки.
      Китраан, хорошо понимая тактику такого рода схваток, не обратил внимания на приказ атаковать и быстро расположил свою маленькую группу — то есть себя, Рёаану и Брюхо — в виде треугольника, сторонами наружу, и они все начали непрерывно вращать мечами, в первую очередь стараясь не задеть друг друга, и, одновременно, надеясь найти просвет в обороне противника. И этот метод оказался достаточно эффективен, так что, хотя им и не удалось ранить никого, зато они и сами не получили ни одной раны, хотя против них сражались сразу девять воинов-Драконлордов.
      Тем временем Пиро и Грассфог не сидели сложа руки. Обогнув лошадь Ноарвы, они увидели трех солдат, стоявших лицом к ним, и немедленно бросились на них, стараясь не дать им возможность разделиться. Действуя таким образом они частично добились успеха, во всяком случае Грассфог почти немедленно вонзил меч в горло одного из солдат. Увы, пока Пиро сражался со вторым, женщиной, третий сумел перепрыгнуть через тело своего павшего товарища и, на мгновение, ничем не защищенная спина Грассфога оказалась перед ним. Он не стал терять благоприятную возможность, но, напротив, сильным горизонтальным ударом вонзил свой меч в спину друга и товарища Пиро.
      Грассфог выгнулся и застонал, и, одновременно, наугад ударил своим мечом назад, за спину, случайно попав своему врагу в бедро. Услышав глухой стон, Пиро мгновенно понял, что он означает, и, внезапно почувствовав ужасный страх — за своего друга, будьте уверены — так быстро стал махать мечом перед глазами своего врага, что та на мгновение не растерялась, и немедленно получила хороший проникающий удар в плечо, за которым быстрее мысли последовал второй удар, на этот раз в лицо, после чего леди оставила все глупые мысли о продолжении дуэли.
      Пиро повернулся к Грассфогу, который простонал, — Не обо мне. Другие! — Пиро кивнул, и сделал три шага вперед, где Ибронка, Ритт и Йаса сражались с пятью врагами. Пиро не на секунду не задумался, благородно ли ударять врага в спину, не предупредив его, и мы просим читателя не сомневаться, что, при таких обстоятельствах, даже Айрич сделал бы точно так же; в результате через мгновение врагов было уже не пятеро, а четверо, а еще через пару секунд Ибронке удалось захватить меч ее соперника и, изящно изогнув кисть, выбить его из руки, а Ритт, сделав внезапную подсечку, ударил своего врага в плечо с такой силой, что тот покачнулся, отступил назад и упал на спину, после чего решил покинуть соревнование. Оставшийся воин, внезапно осознав, что на этом участке сражения он один против четырех, решил, что деньги, которые он надеялся заработать, не стоят его жизни, особенно если он не будет способен получить награду, так как будет мертв, а враги убегут; поэтому он решил оставить битву, без лишних слов развернулся и убежал.
      Пиро, Ибронка, Йаса и Ритт также не стали говорить ничего, но просто подбежали к тем девяти, которые окружили Китраана, Рёаану и Брюхо. Никто из наших друзей не был ранен, впрочем и они сами не нанесли никакого урона своим врагам, не считая небольшой царапины на предпечье одного из солдат, который слишком высоко поднял руку и немного промедлил с ударом.
      Ибронка уже собиралась нанести первый удар, но Пиро, подняв руку, остановил ее. Потом он прочистил горло и сказал, — Джентельмены, не могу ли я предложить вам отступить?
      Некоторые могли бы посчитать полным абсурдом, когда семь человек делают такое предложение девяти, однако тот факт, что несколько минут назад их было двадцать два против восьми, делает это предложение несколько менее нелепым. А если учесть и то, что в данных обстоятельствах у них почти не было шансов захватить кого-нибудь из бандитов и тем самым оправдать страшный риск, который их ждал в случае продолжения боя, вопрос был намного более разумен, чем казался на первый взгляд. И, безусловно, именно так и решили девять оставшихся воинов.
      — А вы разрешите нам забрать наших раненых и убитых товарищей? — сказал один из них.
      — Конечно, — ответил Пиро.
      — Лошадей и телеги?
      — За такую ерунду мы не будем сражаться.
      — Тогда мы отступаем.
      — Хорошо, но есть еще кое-что…
      — И это?
      — Ваши кошельки, джентльмены.
      — Что ж, это честно. Вот они.
      — Тогда между нами больше нет разногласий.
      — И мы желаем вам хорошего дня.
      Когда солдаты начали собирать своих раненых и убитых, чтобы погрузить их на телеги, Пиро метнулся к Грассфогу.
      — Мой друг, как ты себя чувствуешь?
      — А, Пиро. Все кончено?
      — О, да. Все целы, кроме тебя.
      — Ну, хорошо. Двадцать два, верно?
      — О, да, или что-то в этом роде. Я не проверял его арифметику.
      — Хорошенькая маленькая победа.
      — Но ты, как ты себя чувствуешь?
      — Ну, признаюсь, бывали времена, когда я чувствовал себя лучше.
      — Мы должны найти для тебя целителя.
      — Бесполезно, — сказал Грассфог, внезапно поморщившись.
      — Что ты такое говоришь мне?
      — Я не чувствую ничего ниже пояса; я совершенно точно знаю, что это такое. Более того, мои кишки почти вывались наружу. Это был хороший удар.
      — Кровь Лошади! А, и это я привел нас в засаду! Моя вина!
      — Ни в малейшей степени. Пускай твое сердце не беспокоится об этом, Синий Лис. Это часть игры. Неужели ты думаешь, что я не знал, как кончу свою жизнь? И, двадцать два против восьми, да, это стоит песни.
      — Еще бы!
      — Пиро, ты должен кое-что сделать для меня.
      — Только назови что.
      — У меня на шее есть цепочка.
      — Да, вижу.
      — Можешь ли ты присмотреть за тем, чтобы она попала к моей сестре? В нашей семье эта цепочка что-то вроде фамильной реликвии.
      — Конечно могу. Но как я найду твою сестру?
      — Ее зовут Тсира.
      — Хорошо.
      — Она живет недалеко от деревни Шесть Лошадей, на северных слонах Южной Горы.
      — Недалеко от нее?
      — Она живет в горах, ставит капканы, охотится и рыбачит. Ты можешь… — Здесь он остановился и какое-то время кашлял, его лицо бледнело с каждой секундой. Наконец он смог продолжить. — Ты должен поглядеть на нее
      — Очень хорошо, я обязательно так и сделаю.
      — Возьми мою руку.
      — Вот она.
      Он посмотрел на остальных, которые, как один, стояли на коленях вокруг него, и улыбнулся им, в последний раз. — Не волнуйтесь, мои друзья. — Он сжал руку Пиро, Виконт нежно пожал его руку. Грассфог закрыл глаза, его дыхание становилось все более и более слабым. Наконец он глубоко вздохнул, и его дыхание остановилось.
      Пиро, как и все остальные, несколько минут оставались неподвижными, пока, наконец, Виконт не отпустил его руку, наклонился вперед, снял цепочку с шеи Грассфога и надел на свою. Потом он встал, Ибронка взяла его за руку.
      Какое-то мгновение он глядел на других, потом сказал, — Мы сожжем его тело прежде, чем сделаем что-нибудь другое; это ускорит ему путь к новой жизни.
      Последовало одобрительное перешептывание; все члены банды любили и уважали Грассфога.
      — Тогда начнем немедленно, — сказал Пиро. — Берем его тело и идем в лагерь. Там мы сожжем его, и я хочу еще до ночи отправиться в путь к Южной Горе.

Как Сетра Лавоуд пыталась расслабиться, читая хорошую книгу

      В самом конце зимы, когда Пиро и его банда уже были недалеко от Южной Горы, где они надеялись найти сестру Грассфога, Сетра Лавоуд, вынырнув из недр Горы Дзур, сказала, — Найди мою ученицу. — Она произнесла эти слова своим обыкновенным спокойным тоном, невыразительно и без волнения; в ее приказе не было нечего необычного, так как у нее часто бывали причины проконсультироваться с Сетрой Младшей; тем не менее в ее требовании было кое-что необычное и достойное упоминания, так как, судя по всему, около нее не было никого. Потом она добавила в пустоту возле себя, — Пускай она встретит меня в библиотеке, — и прошла по узким коридорам, поднялась по еще более узкой лестнице, прошла через широкие залы и по широким лестницам — последние, кстати, на первый взгляд были вырезаны не из камня самой Горы.
      Ровный неторопливый шаг привел ее в библиотеку, где она какое-то время глядела на полки и думала, что бы ей хотелось почитать, но тут к ней присоединилась Сетра Младшая, которая сказала, — Такко передал мне, что вы хотели меня видеть.
      — Такко не ошибся.
      — Да, мадам?
      — Вы изучали богов, не правда ли?
      — Да, я так думаю, Чародейка! Мне кажется, что я в состоянии вспомнить чересчур много лет, когда, по вашему настойчивому требованию, я не делала ничего другого!
      — Конечно, вот только…
      — Да?
      — Кажется, изучая их, вы вышли за пределы того, что я вам предложила.
      — Предложила?
      — Хорошо, потребовала.
      — Да, признаюсь, я была захвачена мыслью о том, что означает, в метафизическом смысле, быть богом, каковы ответственность и обязанности Лордов Суда, и чем каждый из них отличается от других. Но почему вы спрашиваете меня?
      — Потому что совсем недавно я получила немного информации.
      — О богах?
      — Точно.
      — И эта информация, она мучает вас?
      — Вы поняли совершенно правильно. Я поняла, что смущена и обеспокоена, и, в конце концов, пришла к выводу, что здесь есть повод для волнения, а две головы лучше чем одна.
      Ученица поклонилась. — Если я знаю что-то такое, что может оказаться полезным, мадам, оно в вашем распоряжении.
      — Как хорошо слышать такие слова, мадам.
      — Итак, что же это за знаменитая информация?
      — Мне сообщили, что Три'нагор исчез из Залов Суда, и достаточно много времени тому назад.
      — Времени? Вы знаете ничуть не хуже меня — и скорее всего лучше, чем я — что в Залах Суда время почти не имеет значения.
      — Да, верно, но какая-то связь, безусловно, есть.
      — Как, есть?
      — Конечно. Боги заинтересованы — и даже более чем заинтересованы — в Империи. Они послали нам демонессу.
      — Некромантку.
      — Да. Как вы знаете, она способна помочь нам в борьбе против Дженойнов, хотя они пока еще не пытались напасть на нас. И она уже успела немного помочь нам в борьбе против Претендента.
      — Да, точно. И?
      — Это доказывает, что должна быть какая-то связь между временем в Залах Суда и тем временем, которое течет здесь.
      — Да, хорошо, я принимаю, что связь существует.
      — Следовательно, если Три'нагора нет в Залах Суда, это может что-то означать.
      — Возможно.
      — И я хочу знать, что именно это означает.
      — Я могу рассказать все, что знаю об этом боге, но…
      — Это именно то, что я хочу.
      — На самом деле?
      — Моя дорогая ученица, неужели у меня есть привычка шутить?
      — Прошу прощения, Чародейка.
      — Ничего, продолжайте.
      — Три'нагор был один из слуг Дженойнов, как и Верра, и его история начинается задолго до того, как он оказался в нашем мире. Он, однако, всегда был очень независимым — а это редкость среди богов. Он не любит их всех, они не любят его, хотя, будьте уверены, он всегда вместе с ними участвовал в борьбе с Дженойнами.
      — Хорошо, продолжайте.
      — В результате никто никогда не заключал с ним договоров, во всяком случае я об этом ничего не знаю, возможно также и из-за того, что у него нет особых талантов, за исключением некоторого мастерства в Восточных магических искусствах.
      — Ему поклоняются на Востоке?
      — Не слишком много; они верят, что он требует человеческих жертвоприношений, а они не очень-то любят такую практику.
      — И, тем не менее, разве они не верят, что Верра тоже требует жертв, не так ли?
      — Да, но Верра будет довольна, когда ей пожертвуют врага; Три'нагор же известен тем, что не будет доволен до тех пор, пока ему не пожертвуют его собственного верующего.
      — Это похоже на самоуничтожение.
      — Не могу себе представить, как эта вера вообще еще не умерла. Но, кстати, я не знаю, сколько Восточников верят в него.
      — И тем не менее вы должны это узнать.
      — Как, я должна?
      — Определенно.
      — Но почему это так важно, Чародейка?
      — Потому что, моя дорогая ученица, вы собрались идти на восток и завоевать его.
      Сетра Младшая кивнула. — Я поняла вашу мысль, Чародейка. Но, что касается Три'нагора, или — простите меня, но я не в состоянии произнести его полное имя…
      — Тристанграскалатикрунагор.
      — Да, что касается его, боюсь, что больше ничего не знаю. Должна ли я попытаться узнать больше?
      — Да, я считаю, это было бы неплохо, если на это есть время.
      — Время, мадам?
      — Время перед тем, когда случится то, что должно случиться.
      — Вы считаете, что должно что-то случиться?
      — Я убеждена в этом. Я говорила с Аррой…
      — С кем?
      — Арра. Высшая жрица Маролана. Вы встречались с ней в Черном Замке.
      — А, маленькая Восточная девушка.
      — Да.
      — И вы говорили с ней?
      — У ней бывают Предвидения, знаете те ли.
      Сетра Младшая презрительно улыбнулась. — Вы верите в это?
      — Конечно.
      — Па. Если действительно есть такая вещь, они никогда бы не проиграли ни одной битвы.
      — Нет, это не всеведение.
      — Тогда что это?
      — Это способность видеть что-то, которая появляется в момент Видения, а вовсе не, как думают многие, способность предвидеть будущее. Иногда, действительно, Видящий может мельком увидеть будущее, но только возможности, да и те, чаще всего, довольно расплывчато. Настоящее Видение всегда верно, хотя и в опреденных пределах.
      — Тогда это дает не слишком много.
      — Это потому, моя любимая, что вы не понимаете последствий таких Видений.
      — Ну, и что именно я не понимаю?
      — Если кто-нибудь Видит некоторое событие, тогда, одновременно с Видением, он получает представление о многих вопросах, связанных с этим событием, и уже одно это делает его бесценным.
      Ученица нахмурилась, задумалась, но потом кивнула, соглашаясь.
      — Это, — добавила Чародейка, — одно из немногих магических искуств, которое можно назвать даром — то есть человек должен с ним родиться, и не в состоянии каким-нибудь образом научиться ему. Другой пример — способность сотворить аморфию; есть и некоторые другие, как вы сами знаете.
      — Это важно?
      — Это важно, моя дорогая, только в одном отношении: Врожденным способностям трудно, или просто невозможно, помешать.
      — Хорошо, это я могу принять.
      — Я говорила с Аррой.
      — Я думаю, что помню, как вы сказали мне об этом где-то час тому назад.
      — Я спросила ее о Видении.
      — И?
      — Она сказала, что в прошлом месяце она была неспособна Видеть.
      — Как, неспособна?
      — Совершенно не в состоянии. Более точно, она сказала, что ей мешали.
      — И, тем не менее, вы только-что сказали, что этому дару очень трудно помешать.
      — Точно.
      — Три'нагор?
      — По меньшей мере не исключено.
      — Истоки некоторых дел находятся далеко, вот и все.
      — Дженойны.
      — Очень возможно.
      — Кана.
      — Скорее всего.
      — Итак, вы считаете, что Кана и Три'нагор заключили что-то вроде договора?
      — Сама естественная мысль.
      — Но причина, какова причина?
      — Вот на это я пока не знаю ответа.
      — Хорошо, я постараюсь узнаю все, что возможно.
      — Очень хорошо.
      Когда Сетра Младшая вышла, Чародейка сказала, обращаясь к пустоте, — Я хотела бы видеть Волшебницу в Зеленом.
      Через несколько минут появилась названная леди и, в свою очередь, почтительно приветствовала Чародейку.
      — Как вы себя чувствуете, моя дорогая?
      — Благодарю вас за вопрос, Чародейка. Я, если отвечать одним словом, очарована.
      — О?
      — В Орбе сейчас так много силы, что вы никогда не ошибетесь, сколько бы вы не преувеличивали ее.
      — Да, нет никаких сомнений, что боги хорошо поработали над ним, пока он был у них.
      — Конечно, и я просто очарована этими новыми силами и возможностями.
      — Надеюсь, что вы еще не уничтожили ничего достаточно большого, вроде материка.
      Волшебница улыбнулась. — Нет, пока нет. Но, на самом деле, я смогу легко сделать это, если мне удастся достаточно долго собирать эту силу и куда-нибудь складывать; потому что, клянусь вам, это все, чего мне не хватает.
      — Да, верно, Орб изменился; и Гора знает об этом. — сказав это, Сетра машинально коснулась голубой рукоятки кинжала, который всегда висел у нее на боку.
      — Прошу прощения, мадам, но…
      — Да?
      — Вы выглядите обеспокоеной.
      — Не обеспокоеной, моя любимая, скорее озабоченной.
      — Очень тонкое различие.
      — Ну, а разве тонкие различия не лучше грубых?
      — О, конечно; где мы были бы без тонких различий?
      — Я очень рада, что мы пришли к согласию.
      — Но скажите мне…
      — Да?
      — Что же заботит вас?
      — Две вещи.
      — Хорошо, давайте посмотрим, что это такое.
      — Во-первых, я не верю, что Кана сдался; не в его природе сдаваться, пока он жив.
      — Хорошо. Что еще?
      — Я не знаю, что он делает.
      — Да, вот теперь я поняла ваше беспокойство, Чародейка. И все-таки…
      — Да?
      — Учитывая, что у нас в руках настолько могучий Орб, что он может сделать?
      — Хотела бы я знать ответ на этот вопрос. На самом деле именно поэтому я попросила вас придти сюда.
      — Есть что-то, что я могу сделать для вас?
      — Вы всегда абсолютно точно понимаете меня.
      — Тогда вы знаете, что вам достаточно только назвать.
      — Я принимаю ваше предложение с той же искренностью, с какой оно было сделано.
      — Не может быть ничего лучше.
      — Итак, я бы хотела, чтобы вы поискали армию Каны. Я думаю, что вы знаете, как это делается. Я знаю и то, что тысячу лет назад это было невозможно, но сейчас, учитывая нынешнюю силу Орба, стоит попробовать.
      — То есть у Каны еще есть армия?
      — Во всяком случае была. Но во время суматохи марша к Адриланке, поисков места для Двора и совещаний по поводу Императорского Дворца, я совершенно потеряла ее из виду.
      — Насколько я помню, вы все еще действующая Главнокомандующая?
      — Да, точно.
      — Тогда я буду искать ее пока либо не найду, либо…
      — Либо?
      — Либо до тех пор, пока я буду уверена, что ее не существует.
      — Вы совершенно правы.
      — Я начну немедленно.
      — Вы просто очаровательны.
      — До встречи, Чародейка.
      — До встречи, Волшебница.
      Когда все дела были сделаны, Чародейка вернулась в нижние помещения Горы Дзур, и медленно пошла из комнаты в комнату, с видом генерала, инспектирующего свои войска, или капитана корабля, проверяющего паруса и канаты, а затем, удовлетворенная, опять вернулась в библиотеку, где, взяв с полки том, озаглавленный Очерки Раннего Одиннадцатого ЦиклаЭрли Альбанского, начала его читать. Вскоре после этого появился Такко и подал очень маленький стакан темного красного вина.
      — Я думаю, мадам, что вы читали эту книгу раньше, — заметил Такко.
      — Не больше сто раз, я думаю. Но, кстати, признак хорошей книги в том, что ее стоит перечитывать множество раз, не правда ли? И я считаю, что Лорд Эрли был восхитительный писатель; его очерки о людях того времени одновременно забавны и по-настоящему глубоки. Более того, я считаю, что они достаточно точны, насколько я помню. Конечно, сейчас я помню то, что написано в книге лучше, чем любого из людей того времени, так что, возможно, в моих воспоминаниях слова вытеснили людей. Тем не менее эта книга помогает мне отвлечься от нынешних проблем.
      — А я думал, что для того, чтобы отвлечься, вы предпочитаете романы.
      — Иногда. Но, кстати, романы я сужу более резко.
      — Неужели? И почему?
      — Потому что история, например, в состоянии опираться на правду. Роман, в котором все происходит по произволу автора, должен вскрыть еще более глубокий уровень правды, или он не стоит внимания.
      — И, тем не менее, однажды я слышал, как вы сказали, что полезен любой роман, который хотя бы на час рассет вашу скуку.
      — У тебя хорошая память. Я произнесла эти слова не меньше десяти тысяч лет тому назад.
      — И?
      — Быть может еще через десять тысяч лет я опять соглашусь с ними.
      — Вот, по-моему, подходящий способ оценки романа: Достаточно ли точно отражает он настроения и храктеры некоторой группы людей в конкретном месте и в конкретное время? Если да, это хорошее произведение. Иначе не стоит ничего.
      — Тебе не кажется, что ты поставил слишком узкие границы?
      — Мадам…
      — Ну?
      — Я только что имел честь процитировать вас.
      — Неужели? Ах, да, но это было эон назад.
      — Достаточно давно.
      — И теперь я считаю, что это был слишком узкий стандарт.
      — Вы меняетесь.
      — Разве это плохо?
      — Не исключено.
      — Как так?
      — Это делает вас непредсказуемой.
      — То есть ты считаешь, что предсказуемость — добродетель?
      — Быть может нет, Чародейка, скорее необходимость. Разве я сам не предсказуем? Когда вы сидели в библиотеке, разве вино появилось само собой? Когда вас зовет Император или Империатрица, разве вы не надеваете костюм Лавоудов, и немедленно? Когда сигнальное устройство говорит нам, что Создатели зашевелились, разве не ваш Кулон Счастья мы находим, ждущим у Шести Столпов?
      — Я никогда не жаловалась на твою службу, мой дорогой Такко.
      Слуга поклонился. — Я не хочу хвалить сам себя, Чародейка, но вы сами только что говорили о предсказуемости и добродетели.
      — Сегодня ты необычно говорлив.
      — И?
      — Я этого не предвидела.
      — Возможно вы были должны.
      — Неужели?
      — С Создателями, находящимися на волосок от нас, Императрицей, беззаботно сидящей на колеблющемся троне, как если бы борьба уже закончена, Видящей, внезапно обнаружившей, что не видит ничего, богом неизвестно куда исчезнувшим из Залов Суда, и вами, сидящими и читающими легкую литературу, вы должны были предвидеть, что мне будет что сказать.
      — Мне, что, нельзя расслабиться даже на час?
      — На час? О, да, на час можно. Вот только…
      — Да?
      — Я никогда не видел, чтобы вы открыли книгу, а закрыли ее ровно через час.
      Чародейка вздохнула. — И что, по-твоему, я должна делать?
      Такко прошелся вдоль полок, выбрал один из томов, а потом, с поклоном, положил его на маленький серый каменный столик рядом с правой рукой Сетры Лавоуд. Она взглянула на увесистый том. — Книга Семи Волшебников? Я сто раз пыталась прочитать ее, и все еще не поняла ничего.
      — Жаль, — сказал Такко, пожав плечами.
      — Автор, похоже, наслаждается, напуская туману ради тумана.
      — Но автор, по меньшей мере, добрый слуга и предсказуем.
      Чародейка дошла до того, что разрешила смешку убежать из ее губ, а потом сказала, — Давай, Такко. Что ты пытаешься рассказать мне?
      — Чародейка, как и автор этой книги, — тут он коснулся внушительного тома на столе, — я, конечно, сказал бы яснее, если бы существовал способ так говорить и при этом не допускать чудовищных ошибок.
      Чародейка бросила на Такко взгляд, который невозможно описать, потом, взяв книгу в руки, наугад открыла ее, взгянула на страницу и прочитала вслух: «Каждый волшебник кучер. Да, верно, цель может поменяться, могут измениться лошади и стиль вождения; тем не менее необходимо заметить, что на самом деле мало кто замечает какие бы то ни было изменения, кроме цвета кареты.» Она громко захлопнула книгу и сказала, — Я думаю, что ты разрешишь мне остаться скептиком по отношению к этой книге.
      — И тем не менее я клянусь, что это правда.
      — Ну, если ты клянешься, я не могу сомневаться в этом.
      Такко поклонился.
      — Очень хорошо, — сказала Сетра, опять открывая книгу. — Дай мне час. После этого ты можешь вернуться, и я обещаю тебе, что я постараюсь сделать что-нибудь более полезное.
      Такко опять поклонился.
      — Временами, — сказала Чародейка, — я чувствую себя очень усталой.
      Такко поклонился в третий раз и исчез, а Сетра начал читать. За несколько минут до истечения заранее условленного часа, Таккко, однако, вернулся, и объявил, — Волшебница в Зеленом.
      Чародейка вздохнула и положила книгу, — Очень хорошо, — сказала она.
      Сияющая Волшебница вошла со словами, — Я нашла их.
      — Кого?
      — Армию. Разве вы не послали меня искать именно ее?
      — Я потрясена, мадам. Вам вообще не потребовалось времени.
      — Дело в том, что они были если не в первом месте, в котором я стала искать, то во втором или третьем.
      — Хорошо, и это место?
      — Примерно двадцать или двадцать одна тысяча солдат находятся в двух днях марша на запад от Адриланки и идут на восток.
      — Два дня?
      — Не больше.
      — Вы сказали, двадцать тысяч?
      — По меньшей мере.
      Сетра поглядела на нее так, как если бы ожидала, что, на самом деле, она шутит, и вернулась сюда только для того, чтобы попросить стакан вина. Наконец Чародейка встала и, обращаясь к Такко, сказала, — Мой костюм Лавоудов и лучший плащ. Я должна немедленно увидеть Империатрицу.
      С этими словами она вернулась в свои аппатраменты, в которых — минуты через две — появился и Такко, с костюмом, плащом и Очерками раннего Семнадцатого Цикла. В ответ на удивленный взгляд Сетры, он заметил, — Быть может вам придется какое-то время ждать, прежде чем Ее Величество примет вас.
      Телепортация — когда-то потрясающий подвиг магического гения, но сейчас, подумала Сетра, едва ли более сложное дело, через шаг в карету — возможно движущуюся карету, но в любом случае не требующее больших усилий для того, кто достаточно часто занимался им — телепортация, мы сказали, перенесла Чародейку в место, находящее недалеко от Особняка Уайткрест, где ее немедленно узнали и попросили подождать, пока Империатрица не примет ее. В приемной находилось семь или восемь придворных, эмиссаров или посланников, но не было ни одного, с которым Сетре захотелось бы поговорить, по меньшей мере в этот момент, так что она спокойно уселась на диван вместе с остальными (которых, кстати, было пятеро, остальные нервно ходили).
      Однако едва она успела открыть книгу, как Сержант назвал ее имя, и, не обращая внимая на взгляды остальных, некоторые из которых не слишком вежливо глядели прямо на нее, так как знали, кто она такая, а другие глядели обиженно, потому что не знали, она закрыла книгу, и, вслед за слугой, вошла в комнату Ее Величества.

Как Ее Величество изучала карту, пока Сетра сообщала ей план битвы

      Войдя в комнату, в которой Ее Величество занималась делами Империи, Сетра Лавоуд нашла там не только Ее Величество, но также некоего Иссолу, которого она не знала, и который был представлен ей как Хранитель Колокольчиков — а мы назовем его, следуя традиции, Лордом Брадиком. Сетра почтительно приветствовала его, после чего Брадик, который только недавно, после большого перерыва, вновь занял свой пост, ушел по делам.
      Как только Хранитель Колокольчиков вышел из комнаты, Сетра повернулась к Империатрице, которая уже изучала какие-то бумаги, сложенные — или, скорее, разбросанные — на столе, который служил ей для работы. Прежде, чем Сетра успела заговорить, Императрица, помахав одной из них, сказала, — Скажите мне, Главнокомандующая, слышали ли вы о Синем Лисе?
      — Синий Лис? Должна признаться, Ваше Величество, что это имя — или титул — совершенно незнакомо мне.
      — Бандит с большой дороги, действующий на западе, в области между Бра-Муром и Саутмуром. Кажется, местные бароны не в состоянии поймать его, и теперь они просят помощь Империи.
      — Новый бандит? Именно сейчас, когда у нас есть все возможности справиться с ним? Как глупо.
      — Да. Но достаточно умный для того, чтобы «работать» в области, где много путешественников, но нет ни графа, ни герцога. Только несколько проклятых баронов, хотя, как вы знаете, в другие времена даже их было вполне достаточно.
      — Он действует один?
      — У него не слишком большая банда; не больше десяти человек, согласно последним донесениям.
      — Я пошлю эскадрон кавалерии, когда мы сможем выделить хотя бы один из них.
      — Когда мы сможем выделить хотя бы один из них, Главнокомандующая? То есть наши войска теперь нужны для чего-то другого?
      — Точно.
      — Вы обязаны объяснить мне, для чего они нужны. Но сначала, заметили ли вы там, снаружи, джентльмена, одетого в очень дорогой синий наряд?
      — Да, Ваше Величество. Он сидел на диване рядом со мной с закрытыми глазами, так что он либо глубоко задумался, либо легко задремал.
      — Это эмиссар с острова Элде. Я надеюсь найти способ заделать щель между нами. Как вы знаете, нашего последнего эмиссара отослали домой.
      — Да, помню.
      — В последний раз, когда я встретилась с этим джентльменом, ждущим сейчас приема, он потребовал от меня, чтобы их кораблям было разрешено торговать с Гринэром.
      — Неужели?
      — Вам, я думаю, не надо объяснять, что почувствуют Орки и Тсалмоты, узнав об этом.
      — Да, и можно ли мне спросить, как Ваше Величество ответила на это?
      — Я сказала, что мы были просто счастливы, если бы они разрешили нашим кораблям заправляться водой и припасами в Гавани Красное Небо.
      Сетра хихикнула. — Могу себе представить, что ваш ответ вряд ли понравился острову Элде.
      — Он даже не стал терять время и посылать за инструкциями, но просто заявил, что это невозможно. Я имела честь указать ему, что нет ничего невозможного, триста лет назад мы его завоевали и с удовольствием повторим это опять.
      — А. Ну, это было не то замечание, которое ему хотелось услышать.
      — Действительно. Он вышел из себя, резко повернулся ко мне спиной, даже не попрощавшись, и нарушил, даже не знаю сколько, правил этикета. Я сбилась после девятогого или десятого.
      — Замечательно. Так что теперь, какие бы приказы он не получил, он должен извиниться или лишиться чести, а это, безусловно, будет очень болезненно воспринято дома.
      — Точно.
      — И вы, конечно, примите его извинения, и предложите более приемливые условия.
      — Которые он будет почти обязан принять. А если он этого не сделает…
      — Да, мы знаем, что на Элде нет места для сомнений или колебаний.
      Империатрица кивнула.
      — Вы, Ваше величество, как я вижу, великолепный дипломат.
      — Я учусь, надеюсь. Да, кстати, Дом Ястреба сделал то, что они обещали, по меньшей мере частично.
      — Неужели?
      — Они публично объявили, что я Империатрица, и призвали Дома собраться на Встречу Провинций.
      — Как, они это сделали? Ну, это хорошая новость, потому что я не думаю, что мы сможем продолжать содержать нащу армию еще достаточно долго, хотя, будьте уверены, подписка среди Драконов и Лиорнов принесла чудеса.
      — Я рада слушать это, Главнокомандующая. Так что наши дела идут.
      — Никаких сомнений.
      — Итак, это все?
      — Ваше Величество…
      — Да?
      — Я прошу разрешения напомнить Вашему Величеству то, ради чего я попросила о аудиенции.
      — Черепки и осколки! Точно! Ведь вы же не просто так сказали, что в ближайшие время будет трудно выделить даже эскадрон кавалерии. Я думаю, что эти дела связаны.
      — Ваше Величество очень проницательны.
      — Что ж, давайте послушаем. О каком деле вы бы хотели поговорить со мной, Главнокомандующая?
      — О войне, конечно.
      — Естестественно. Но, если можно, не будете ли вы более точной?
      — О, Ваше Величество отлично знает, что я люблю быть точной во всех отношениях.
      — Итак?
      — Ваше Величество, я имею в виду Претендента.
      — Ах, да. Тогда разрешите мне показать вам карту.
      — Ваше Величество знает, что я обожаю карты.
      — Тогда взгляните на эту.
      — Это работа Вашего Величества?
      — Да.
      — Замечательная карта, Ваше Величество. А эта голубая область, что она представляет?
      — Это область которую, год назад, Претендент считал своею, не без оснований.
      — Достаточно большая.
      — О, да.
      — Если бы я увидела ее тогда, я бы забеспокоилась.
      — Значит сейчас вы, Гавнокомандующая, не обеспокоены?
      — Нет, не, как вы сказали, обеспокоена. Возможно озабочена. Но что это за область, обозначеная розовым?
      — А! Вы увидели и это?
      — Ну, ее трудно не увидеть — Ваше Величество сама видит, что вот в этом месте все абсолютно розовое.
      — Да. Это область, которую, согласно донесениям наших лучших разведчиков, он контролирует до сих пор.
      — Ваше Величество, насколько хороши ваши лучшие разведчики?
      — Ну, они могли бы быть еще лучше, — вынуждена была согласиться Империатрица.
      — И?
      — И все-таки я думаю, что они не сильно ошибаются.
      — Ну, посколько наши дела идут достаточно хорошо, это невозможно отрицать.
      — Я рада, что вы согласны со мной, мадам.
      — Однако, по моему почтительному мнению, эта карта слегка, как бы это сказать, устарела.
      — Неужели? Значит у вас есть более свежая информация?
      — Точно. И именно для того, чтобы поделиться этой информацией, я сделала себе честь повидаться с Вашим Величеством лично.
      — Хорошо, давайте послушаем. Если это настолько важно, что для этого вы покинули ваше убежище, я обязана выслушать эту новость.
      — И Ваше Величество совершенно правы.
      — Итак, что это за знаменитая информация?
      — Я должна сказать, что как раз сейчас Претендент контролирует еще один район, примерно… — она коснулась пальцем карты, — здесь.
      Империатрица побледнела. — Что такое вы говорите мне?
      — Претендент перебросил сюда всю свою армия. Мы считаем, что они находятся в двух днях пути от города.
      — Но разве такое может быть, они так близко, а мы ничего об этом не знаем?
      — О, насколько я могу судить, они перебрасывали свои отряды маленькими порциями, пока не собрали армию где-то в района Хартра, а оттуда двинулись сюда вдоль побережья, вот и все.
      — Тем не менее, мне это кажется невозможным.
      — Мы думаем, что у них была поддержка какого-то бога или демона, Ваше Величество.
      — Хммм. Из этих двух, я бы предпочла демона.
      — Быть может Ваше Величество права.
      Империатрица вздохнула. — Итак, Главнокомандующая. Что мы должны делать?
      — Ваше Величество, я бы предложила сражаться.
      — Сражаться. Хорошо. Я согласна. Будем сражаться. Вместо того, чтобы робко отступить перед Претендентом; я думаю, что сражаться — хороший план. Более того — я живу в этом городе, и, если я отрекусь, идти мне некуда. Так что остновимся на этом, но как именно мы собираемся сражаться?
      — Есть ли у вас здесь карта Адриланки? Если нет, я легко могу принести свою.
      — Конечно есть. На стене этой самой комнаты. Собственно говоря это карта всего Графства Уайткрест, большую часть которого занимает город, потому что в этой самой комнате Графиня обычно занималась делами Графства. Сейчас она висит в углу, за книжным шкафом.
      — Очень хорошо, — сказала Сетра, снимая ее со стены. С разрешения Ее Величество, она положила карту на стол (накрыв ею все остальные бумаги), и какое-то время внимательно изучала.
      — Я бы перекрыла вот эти три дороги, поставив на каждую из дивизию, расположенную в четверти мили от города, так что в случае, если линия будет прорвана, мы сможем отступить в город и защищать, если потребуется, дом за домом.
      Императрица кивнула. — Продолжайте.
      — Дивизию на этой дороге я отдам своей ученице, эту Маролану, у которого есть какой-никакой опыт командования, а вот здесь я буду командовать сама, как мы говорим, засучив рукава. Четвертая дивизия останется в резерве, а пятая будет охранять порт, на случай, если они попытаются высадить десант. Лорд Кааврен идеально подходит для этого дела. Кстати, я хотела бы поговорить с ним как можно быстрее.
      — Увы, Лорд Кааврен больше не является Капитаном моей Гвардии.
      — И какую же должность он занимает сейчас?
      — Никакую.
      — Никакую? Вы его уволили?
      — Ни в коем случае. Он сам подал прошение об отставке.
      — И по какой причине?
      — Во всяком случае не по той, которую он назвал мне. Он утверждал, что стал слишком старым и, вообще, устал. Я думаю, что вы не хуже меня знаете, как много правды в этих словах.
      — Н-да, я поговорю с ним. Если он не захочет охранять порт, тогда, по меньшей мере, я бы хотела видеть его здесь, охраняющим Ваше Величество. И, потом, мне нужен Бримфорд, тоже. Знает ли Ваше Величество, где его можно найти?
      Услышав вопрос, Императрица слегка смешалась, Орб стал слабо розовым, тем не менее Ее Величество быстро взяла себя в руки и сказала, — Ему сообщат.
      Сетра, сделав вид, что не заметила смущения Ее Величества, сказала, — И еще я хотела бы поговорить с Некроманткой и понять, не сможем ли мы повторить те же игры, в которые так успешно играли во время сражения у Горы Дзур.
      — А разве Претендент не готов к этому?
      — Возможно, хотя я и не понимаю как. Видите ли, я знаю очень мало сил, которые в состоянии противостоять некроманту, за исключением, конечно, более умелого некроманта, и я клянусь, что в нашем мире таких нет.
      — Очень хорошо, Главнокомандующая. Но, тем не менее, я озабочена.
      — Так же как и я, Ваше Величество.
      — Что вы думаете о битве? И я бы хотела знать ваше настояшее мнение.
      — Ваше Величество, я не знаю. Если исходить из числа, то у них очень маленькие шансы на успех, и к тому же, так как мы защищаемся, это означает, что, даже если мы отправим десять рот для защиты порта, все равно у нас тактическое преимущество; для того, чтобы удержать позицию, нужно значительно меньше солдат, чем для того, чтобы ее захватить.
      — Замечательно, это звучит обнадеживающе.
      — Более того, у нас есть Лорд Бримфорд и Некромантка, а также достаточно времени на подготовку. Я верю, что они в состоянии хорошо проявить себя. И, самое главное, у нас есть Орб. И я уже не говорю о многочисленных волшебниках, многие из которых более чем способны поучаствовать в сражении регулярных армий. Этого преимущества у них точно нет, а оно очень и очень немаленькое.
      — Вы наполнили меня надеждой.
      — Тем не менее…
      — Да?
      — Как Ваше Величество понимает, Претендент знает всю эту статистику не хуже меня. Вполне возможно, что он приготовил нам какой-нибудь сюрприз, но, возможно, что и нет.
      — Да, но на что он рассчитывает?
      — Ваше Высочество, хотела бы я знать.
      Империатрица нахмурилась, потом пожала плечами, — Очень хорошо, — сказала она. — Что сейчас?
      — Я пойду, чтобы поговорить с Каавреном, а также призвать Некромантку и мою ученицу. И я должна создать что-то вроде штаба, чтобы при помощи которого буду управлять снабжением, коммуникациями, разведкой и инженерными делами. И если я могу предложить план действий Вашего Величества…
      — Можете.
      — Я думаю, что Ваша Величество должно призвать Бримфорда, потом приказать Графине немедленно привезти еду и запасы, которые потребуются для армии. Как только мой штаб будет на месте, я пришлю точный список того, что мне нужно, в том числе материалов, которые потребуется для постройки укреплений и редутов, которые мы в состоянии создать за два дня.
      — Принимаю. Я также прикажу Брудику передать всем тем, кто меня ждет, что сегодня я больше никого не приму.
      Сетра нахмурилась и какое-то время думала. — Я бы предложила Вашему Величеству не делать этого.
      — Но где я возьму время, чтобы увидеть их?
      — Ваше Величество должна попытаться найти время; дела должны идти как обычно. Если Ваше Величество сделает так, как она предложила это, и дела замрут, слово об этом безусловно достигнет наших врагов, и он могут сообразить, что их планы раскрыты. А это, естественно, лишит нас некоторого преимущества.
      Ее Величество наклонила голову и сказала, — Хорошо, согласна. Кроме того, в некоторых отношения так даже лучше.
      — Да?
      — Я думаю, что пока вы заниметесь своими делами, я, по меньшей мере, смогу встретиться с эмиссаром Элде. И тогда это вопрос будет, наконец, решен.
      — Ваше Величество полно мудрости.
      Сетра немедленно отправилась по своим делам, оставив Ее Величество, во-первых, сказать Брудику, чтобы он пригласил эмиссара с острова Элде, и, во-вторых, в ожидании его внимательно разглядывать карту.
      Выйдя из комнаты Ее Величества, Сетра прошла, не задерживаясь, приемную (только обменявшись самыми короткими и дружескими поклонами с Брудиком), и, пройдя через залы и коридоры, вскоре оказалась в той области Особняка, которую все еще использовала Графиня. Она немедленно нашла служанку, которая оказалась, по совместительству, поварихой, и, обращаясь к достойной Текле, сказала, — Меня зовут Сетра Лавоуд. Я хочу знать, возможно ли обменяться парой слов с твоим хозяином, Графом.
      Мы должны сказать, что за последние два года эта служанка постепенно привыкла к мысли, что живет под одной крышей с Империатрицей; более того, могущественные аристократы и волшебники хотят взад-вперед совсем недалеко от нее, хотя, оставаясь на своей стороне Особняка, она никогда не встречалась с ними воочию. Тем не менее, оказаться лицом к лицу с Чародейкой Горы Дзур, — все-таки это было больше того, что девушка могла вынести. Мы не можем точно сказать, слышала ли она в детстве рассказы, в которых Чародейка была величайшим злом, и тем более мы не знаем, верила ли он им. Зато мы точно знаем, как она отреагировала: Она побледнела, потом покраснела, потом побледнела опять, как если бы была не в состоянии решить, должна ли вся кровь собраться в ее голове или нет. Когда, несмотря на непрекращающиеся изменения цвета ее лица, она так и не решилась ни на что, в конце концов она нашла самое простое решение этой делеммы — потеряла сознание и упала, как подкошенная.
      Сетра, которая, возможно, предвидела такую развязку, подхватила ее прежде, чем она ударилась о пол, и перенесла на диван. Поскольку других слуг поблизости не было, Чародейка, на лице которой появилось что-то вроде улыбки, вошла в кухню, взяла стакан воды и смочила ею губы и затылок девушки. Наконец глаза служанки открылись, она посмотрела на Чародейку, которая глядела на нее достаточно дружелюбным взглядом, и открыла рот, собираясь испустить как можно более громкий крик.
      — Тихо, дитя, — сказала Сетра.
      Служанка, у которой инстинкт подчинения оказался сильнее, чем страх, закрыла рот.
      — А теперь вставай, моя милая. Никто не собирается убивать тебя. Тебе нужно только подойти к комнате Графа и спросить, можно ли поговорить с Милордом Каавреном.
      Девушка попыталась встать на ноги. Сетра поддержала ее, так что, почувствовав прикосновении ее руки, Текла вздрогнула, съежилась, а потом опять покраснела. Сетра сделала вид, что не заметила этой реакции, так что, наконец, служанка сумела встать на ноги. Более того, на своих трясущихся ногах она сумела присесть и сказать, — Да… — но здесь ей пришлось остановиться, потому что она не сумела точно решить, какой титул подходит Чародейке. Та, со своей стороны, не переставала улыбаться, совсем незло, и это, если ничто другое, дало служанке сил пойти — хотя и пошатываясь под тяжестью собственного тела — и попытаться выполнить порученное ей дело.
      Сетра медленно пошла за ней, сожалея о своей книге, которую оставила на рабочем столе Ее Величества, но достаточно скоро услышала тяжелые шаги, которые никак не могли принадлежать служанке, и, действительно, в дверях появился Кааврен.

Как Кааврен и Империатрица достигли взаимопонимания

      Когда Даро занималась делами графства в своих комнатах, Кааврена обычно можно было найти недалеко от нее. Даро, перечитывая, исправляя и подписывая бумаги, время от времени развлекалась, обмениваясь с ним мнениями, или по-дружески подшучивала над ним; он, в свою очередь, время от времени целовал ее руку, глядя ей в глаза и улыбаясь.
      Именно в один из этих моментов появилась служанка.
      — Милорд Граф, — сказала она.
      — Что случилось? — мягко спросил он, — а потом, разглядев ее лицо, добавил, — О, детка, кажется, вы расстроены. На Особняк напали? Если что-то произошло в нашей части Особняка, ты должна немедленно сказать мне, атакован ли Орб, а я должен решить, касается ли это меня.
      — Милорд, — сказала Даро, — вы прекрасно знаете, что в таком случае вы непременно должны вмешаться.
      — Вы так думаете, мадам?
      — Я убеждена в этом.
      — Ну что ж, давайте посмотрим. Итак, на дом напали?
      — Нет, милорд.
      — Отлично, по меньшей мере этот вариант мы отбрасываем. Но, тогда, что же тебя так взволновало, моя дорогая? Судя по твоему бледному лицу, прерывистому дыханию и дрожи в ногах, с тобой произошло что-то, что совершенно выбило тебя из колеи.
      — Милорд, к вам пришел посетитель.
      — Как, это все?
      Девушка вздохнула и утвердительно кивнула головой, да, именно это.
      — Тогда тебе осталось только сказать, кто же этот знаменитый посетитель.
      — Милорд, это…
      — Ну?
      — Это…
      — Говори!
      — Сетра Лавоуд! — выпалила бедняжка, и немедленно вжала голову в плечи, как если бы хотела избежать сверхъестественного удара грома, который должен был стать ответом на ее слова.
      Однако вместо грома, естественного или сверхъестественного, последовало нечто такое, что смутило ее еще больше. Кааврен пожал плечами и сказал, — И это все? И что хочет Сетра Лавоуд?
      Глаза девушки расширились до опасного предела. — Что хочет Сет — то есть что она хочет?
      — Да, точно.
      — Ну, увидеть вас, милорд!
      Сказав это, она глубоко вздохнула, выпрямилась в полный рост и храбро сказала, — Милорд, если вы хотите, я пойду и задержу ее, пока вы не не убежите.
      Глаза Кааврена расширились и он повернулся к Даро. — Моя любимая.
      — Да, милый?
      — Мы должны удвоить зарплату этой девушке.
      — Я пришла к тому же выводу, милорд.
      Кааврен улыбнулся девушке совсем не злой улыбкой, потрепал ее по голове и сказал, — Ну, я думаю, что могу обменяться парой слов с Чародейкой Горы Дзур и при этом не потерять свою душу. Но, сказала ли она, о чем она хочет поговорить со мной?
      — Милорд, я — то есть она не сказала.
      — Хорошо.
      Кааврен нахмурился, задумался, пожал плечами, поняв, что не в состоянии догадаться, и, нежно простившись с Графиней, вышел в гостинную, которую мы уже неоднократно упоминали, и где, действительно, его ждала Сетра Лавоуд.
      — Чародейка, — сказал он, низко кланяясь. — Какая честь для моего дома.
      — Какое удовольствие видеть вас, сэр. Могу ли я отнять у вас пару минут вашего времени?
      — Конечно, я никуда не тороплюсь.
      — Тем лучше.
      — И о чем вы хотите поговорить со мной?
      — Ее Величество изучает карты.
      — И что? — сказал Кааврен, пожав плечами, как если бы то, что делала Ее Величество, было ему неинтересно.
      — Она изучает карты, — повторила Сетра, — с особой целью.
      Кааврен, осознав, что Чародейка собирается сказать ему что-то действительно важное, собрался. — С особой целью, вы сказали?
      — Да, с самой серьезной целью.
      — И эта цель касается меня.
      — Самым непосредственным образом.
      — Тогда, если вы сообщите мне эту цель, обещаю вам, что не пропущу ни слова из вашего рассказа.
      — Ее цель — составить план сражения.
      — Сражения?
      — Точно.
      — И что это за сражение, могу ли я спросить?
      — Конечно можете, мой дорогой Граф. Более того, уже целый час я только и пытаюсь заставить вас это спросить.
      — Очень хорошо, я спрашиваю. Что за сражение?
      — Против Претендента. Он нападет на город через два дня.
      — Что такое вы говорите мне? — воскликнул Кааврен.
      — Именно то, что я имела честь сказать вам. Армия Претендента находится на юго-западе, в двух днях ходьбы от вашего дома.
      — Клянусь Лошадью! Это невозможно.
      — Я бы не стала заходить так далеко и говорить «невозможно», — сказала Сетра. — По меньшей мере любое событие, которое уже произошло, нельзя считать невозможным. Чтобы использовать слово «невозможно» для обсуждения того, что уже случилось, вы, как сами понимаете, должны изменить смысл этого весьма хорошего слова.
      — Ну, пускай Лорды Суда сохранят нас от изменения смысла хороших слов, — сказал Кааврен. — Но, если так, Претендент вот-вот нападет на город, вы это сказали?
      — Я не только сказала это, но даже готова повторить.
      — Н-да, — сказал Кааврен. И как если бы этого открытия было недостаточно, он добавил, — Ну и ну.
      — Да, — с жаром сказала Чародейка. Потом добавила, — Насколько я поняла, вы ушли со службы Ее Величества.
      — Да, я сделал это, мадам. И теперь я свободный человек. Или, по меньшей мере, свободный настолько, насколько можно быть свободным в нашем мире.
      — Могу ли я спросить?
      — Мадам, я уже…
      — Подождите, милорд.
      — Да?
      — Я просто хочу заметить, что если из ваших губ собиралась вылететь слово «стар», я вынуждена напомнить вам, с кем вы разговариваете.
      — Да, великолепное замечание, мадам. Я не должен, помимо всего прочего, изменять смысл весьма хорошего слова.
      — И тогда?
      Каарен какое-то время размышлял, так как невозможность использовать слово «стар» заставила его переоценить то, что он собирался сказать. Наконец он заставил себя сказать, — Обдумав все, я не думаю, что могу ответить на ваш вопрос. То есть, не солгав; и я решил не лгать вам, мадам.
      — Я очень рада; что касается меня, то я решила, когда-то очень давно, что мне не лгут.
      — Тем лучше; значит мы поняли друг друга.
      — Не до конца.
      — То есть?
      — Если Ее Величество сделала что-то, что вы не одобряете, я прошу вас обдумать свой ответ, еще раз.
      — Я уже думал на эту тему, мадам. Более того, я поговорил с Айричем, который заставил меня обдумать все еще раз. И, как если бы этого было недостаточно, я повстречался с — ну, это не сейчас. В любом случая я узнал, что тот поступок, в котором я упрекал Ее Величество, оказался значительно менее оскорбительным, чем я думал, и это, тоже, заставило меня поразмыслить. Так что я, как видите, провел в размышлениях не слишком мало времени. В результате я просто не знаю, что и думать об всем этом деле.
      — А, так вы узнали кое-что, что заставило вас изменить свое мнение? — спросила Чародейка, извлекая один-единственный значащий факт из чересчур экспансивной речи, обычно не свойственной Кааврену.
      — Да, я подслушал кое-что год назад во время приема, устроенного Мароланом в Черном Замке.
      — Совершенно верно, — сказала Сетра, как если бы ожидала услышать именно этот ответ, и никакого другого. — Итак, есть ли сейчас что-либо, что мешает вам опять пойти на службу к Ее Величеству?
      Кааврен нахмурился, потер кулаком губы, и сказал, — Самолюбие.
      — А. Да, я поняла.
      Кааврен поклонился, довольный тем, что ему не надо объяснять почему, будучи в отставке, ему не слишком просто попросить у Ее Величества свою старую должность.
      — Но, — продолжала Сетра, — представим себе, что Ее Величество попросит вас опять стать Капитаном ее Гвардии? И, предположим, что я сделаю то же самое?
      — Мадам, я не в состоянии вообразить, что Ее Величество сделает это.
      — У меня воображение лучше, чем у вас, дорогой сэр.
      — Тем не менее…
      — Милорд, — перебила его Сетра.
      — Да?
      — Если вы меня извините, через мгновение я вернусь к вам.
      И действительно, через несколько минут Сетра вернулась, сказав, — Мой дорогой Кааврен.
      — Да, мадам?
      — Если вы можете уделить мне еще две минуты…
      — Те ли это две минуты, которые вы хотели от меня раньше, или это новые, добавочные две минуты?
      — О, совершенно новые.
      — Ну, если все эти две минуты собрать вместе, получиться не меньше двух часов. Тем не менее, моя дорогая Сетра, если вы попросите, для вас я не пожалею и двух лет.
      — Замечательно.
      — Но тогда, чему будут посвящены именно эти две минуты?
      — Ее Величество хочет видеть вас.
      Каврен застыл — и мы уверены, что, хотя читатель и не ожидал ничего другого, нашему храброму Тиасе это показалось совершенно удивительным. Не говоря ни слова, он поклонился в направлении Сетры и отправился на крытую террасу — которая, как читатель возможно помнит, находилась в распоряжение Ее Высочества. Здесь его встретил Хранитель Колокольчиков, который, обменявшись с ним двумя словами, немедленно согласился представить его Ее Величеству.
      Брадик провел его мимо других, ждущих в гостинной, которые — то есть все те, кто терпеливо дожидался приема Ее Величества только для того, чтобы увидеть, как сначала Главнокомандующая, а теперь Тиаса прошли перед ними — бросили на него более или менее красноречивые взгляды.
      Войдя на террасу, Хранитель Колокольчиков объявил, — Граф Уайткрест, — после чего вернулся в гостинную, оставив Кааврена наедине с Ее Величеством.
      — Милорд Кааврен.
      — Ваше Величество, — сказал он, почтительно кланяясь.
      — Вы сейчас свободны?
      — Свободен? Я не понял вопроса, который Ваше Величество имело честь мне задать.
      — Есть ли у вас какие-нибудь обязательства по отношению к кому-нибудь или вы свободны?
      — А! Теперь понял. Я совершенно свободен, Ваше Величество.
      — Тогда, обдумав все возможных кандидатов, настолько полно и тщательно, насколько возможно, я решила, что вы — самый подходящий и квалифицированный индивидуум на пост Капитана Императорской Гвардии.
      Здесь она остановилась и внимательно посмотрела на Тиасу. Кааврен, уловив намек, поклонился и сказал, — Ваше Величество слишком добро ко мне.
      — Совсем нет, — сказала она. — Осмеливаюсь ли я надеяться, что вы принимаете? Я уже написала приказа о вашем назаначении, и нужно только ваше слово, прежде чем я подпишу его.
      — Я с радостью принимаю, Ваше Величество.
      Зарика кивнула и одним росчерком пера (замечательного инструмента, который, как мы подозреваем, читатель еще не успел забыть) Кааврен опять стал Капитаном Императорской Гвардии. Вот первые слова, произнесенные им, когда он получил свою старую должность, — Я к услугам Вашего Величества.
      — Вы знаете план Сетры Лавоуд?
      — Нет, наш разговор не дошел до ее планов.
      — Тогда поговорите с ней; Главнокомандующая, естественно, объяснит вам вашу задачу.
      — Хорошо, Ваше Величество, — сказал Кааврен. — Я предвкушаю удовольствие работать вместе с ней на благо Империи. — Потом, самым почтительным образом поклонившись, он вышел из комнаты.
      Когда он вышел в гостинную, Сержант, по долгу службы находившийся у дверей, не мог сдержать улыбки, слегка тронувшей его губы, и произнес только одно слово, — Капитан.
      Кааврен ответил такой же, даже более скупой улыбкой, и вернулся туда, где ждала его Сетра Лавоуд.
      — Ну, Капитан? — сказала Чародейка.
      — Да, Главнокомандующая?
      — Я взяла на себя смелость, — продолжала Сетра, — послать вашу служанку за этим. — С этими словами она протянула ему золотой плащ, с капитанской эмблемой, который он убрал подальше, выйдя в отставку.
      — Хорошо, — сказал Кааврен, опять надевая свой плащ. — Слишком много церемоний после какого-то года отсутствия.
      — Какие церемонии? — спросила Сетра.
      Кааврен улыбнулся и поклонился.
      — А теперь к делу, Капитан, — продолжала Сетра. — Вы понимаете, что будет сражение?
      — Так мне сообщили, и, даю слово, я не собираюсь спорить с вами и Ее Величеством.
      — И это лучше всего. И, как вы думаете, какую роль в битве будете играть вы?
      — Самый простой вопрос на свете.
      — То есть?
      — Вы знаете, что в последний раз, когда Императору угрожали, меня не было на посту, так как Его Величество послал меня арестовать Лорда Адрона, и был убит. На этот раз такого не случится.
      — То есть вы хотите остаться с Ее Величеством.
      — Я не только хочу этого, но и настаиваю на этом.
      Сетра кивнула. — Хорошо, я принимаю. А сейчас, Капитан, если вы извините меня, я должна подготовить город к защите. Кстати, не могли вы сказать мне что-нибудь о порте?
      — А что с ним?
      — О его обороне.
      — А, это достаточно просто. Порт делится на две части: одна не требует никакой защиты, вторую защитить невозможно.
      — Как, невозможно?
      Кааврен пожал плечами. — Ну, я немного преувеличил. Когда мы говорим «порт», то иногда имеем в виду гавань — то есть часть моря, на которой стоят на якоре корабли, разгружаясь или загружая товары — но чаще всего подразумеваем область суши, с юга ограниченную водой, с востока устьем реки Адриланка, а севера и запада утесами.
      — Очень хорошо, и что с ней?
      — Нет никакой необходимости защищать ее по той простой причине, что двадцать солдат, стоящих на верху лестниц, взбирающихся на утесы, смогут удержать любое число врагов, сколько бы их не было.
      — Хорошо, принимаю. Что еще?
      — Есть также еще один район города, который мы называем Восточным Портом, это восток устья Реки Адриланка. Здесь нет утесов, только холмы, и чем дальше на восток, тем более пологие. Здесь враг может легко высадиться, и даже ворваться в город через Южную Адриланку.
      — И, как вы сказали, это невозможно защитить?
      — На самом деле, возможно, не все так плохо. Это зависит от того, сколько людей вы можете выделить, и от числа тех, кто попытается высадиться. Я бы хотел по меньшей мере десять взводов на каждый карабль.
      — Независмо от того, сколько людей на корабле?
      — Да, точно. Но…
      — Что еще?
      — Если они будут высаживаться одновременно, это совсем другое дело.
      — И тогда?
      — Я бы предложил в том случае, если враги решатся на высадку…
      — Да, в этом случае?
      — Тогда отдать им Восточный Порт и Южную Адриланку, а самим охранять мосты через реку и канал. Вот это можно сделать при помощи пары тысяч солдат, если расположить в их в нужных местах.
      — А вы бы могли помочь нам выбрать эти места?
      — Охотно.
      — Очень хорошо. Я должна как следует посмотреть на карту и обдумать ваш совет. Хотя, фактически, мы не верим, что в их распоряжении достаточно солдат, чтобы выделить сколько-нибудь приличное число для такой атаки. Но, с другой стороны, мы обязаны учитывать даже такие маловероятные возможности.
      — И я всегда так считал, Главнокомандующая.
      — Согласна.
      Кааврен поклонился. — Не хотите ли пообедать вместе с нами, мадам?
      — Увы, я обязана начать подготовку к обороне города. Кстати, когда будет собрание всего штаба на Горе Дзур, я организую телепорт для вас.
      — Я буду там.
      — Буду вас ждать.
      — В таком случае, если вы уже уходите, мне осталось только поблагодарить вас, Главнокомандующая.
      — Поблагодарить меня? За что?
      Кааврен в ответ улыбнулся и попрощался с Чародейкой. Потом, прежде чем пообедать, он обошел Особняк, как снаружи, так и внутри, для того чтобы самому проверить все посты гвардейцев, так как эту задачу он никогда не доверял кому-нибудь другому, а тем более сейчас, когда опять отвечал за охрану Ее Величества.
      На самом деле эта проверка, на первый взгляд совершенно незначительная, стала маленьким, но критическим элементом в распутывании хитроумно-сплетенного гобелена, первая нить которого ослабла более года назад, когда Ее Величество бросила свою ручку в стену.
      А вот как в точности эта проверка помогла вытащить эти нитки — это не то, о чем читателю придется долго гадать; напротив, мы предполагаем открыть это немедленно.

Как Его Доверительности было высказано недоверие, а Императрица получила хороший урок

      Когда Кааврен начал свою проверку, Пэл, который занимал маленькую, предназначенную только для него комнату в Особняке, услышал свое имя. Выглянув наружу, он заметил гвардейца, который, на этот раз будучи посланнком, попросил у него минутку времени.
      — Да, и что случилось? — скааал Пэл.
      — Ее Величество.
      — А, она хочет увидеть меня?
      — Точно. Она хочет видеть Вашу Доверительность, и прямо сейчас. И еще мне поручили передать вам…
      — Да?
      — Что даже малейшая задержка будет, как она выразилась, крайне неуместной.
      Пэл пожал плечами. — Да сохранят меня боги о того, чтобы быть неуместным.
      — И?
      — И я немедленно иду к ней. Настолько немедленно, что вам не придется ждать даже мгновение, и вы можете идти со мной, так что всем будет ясно, что вы выполнили ваш долг самым образцовым способом.
      — Не может быть ничего лучше, — сказал гвардеец, не без некоторого удовлетворения, так как теперь, когда Кааврен вернулся, он знал, что, хотя никакое упущение не останется незамеченным, служебное рвение будет замечено, оценено и вознаграждено.
      Верный своему слову, Пэл проводил гвардейца до крытой террасы, которая находилась от его комнатки буквально в двух шагах. Когда он вошел в комнату, в которой находилась Ее Величество, он поклонился, и, прежде чем успел выпрямиться, понял, что дело плохо — в глазах Зарики горел огонь, которого он никогда не видел раньше; на самом деле он почувствовал на себе испытующий взгляд, которым на него никто не смотрел со времени экзамена, который ему пришлось пройти во время поступления в Академию Доверительности — только воспоминание об этом испытании заставило пот появиться на лбу Йенди, нервы которого в обычное время были холодны как лед. Более того, Орб окрасился в самый чистый, самый красный цвет ненависти, который Пэл когда-либо видел. Он почувствовал себя так, как чувствует себя моряк в то мгновение, когда его корабль подхватила волна и тот вот-вот ринется вниз с ее крутого склона навстречу следующей.
      Воспоминание об этой встрече с Мастерами Доверительности вернулось обратно, еще более сильное, пока он ждал, когда Императрица заговорит. Во время экзамена самым ужасным были даже не распросы о деталях его жизни, жизни его предков, мыслях и чувствах, о которых он никогда и никому не рассказывал, в том числе самому себе, но казавшиеся бесконечными паузы между вопросами; вот и теперь, когда он точно знал, что, независимо от намерений и мыслей Ее Величества, о шутках речи не было и он сам был объектом ее пристального взгляда, те же самые ощущения вернулись — ощущения, которые, как ему казалось, сумел полностью забыть.
      Наконец она сказала, — Я думала, что могу доверять вам, Герцог.
      Эти слова, произнесенные вот так, без вопроса, были самой худшей катастрофой, которая может обрушиться на того, кто посвятил себя изучению доверительности. Ему потребовалось собрать все свои резервы, чтобы встретить взгляд Зарики и ответить с хладнокровием, которое сделало бы честь самому Айричу. — И Ваше Величество может.
      Она опять взглянула на него, ее глаза сузились, а красный цвет Орба стал еще более ярким, хотя, казалось бы, дальше было некуда.
      — Не усугубляйте вашу вину отрицанием, Герцог.
      — Ваше Величество может спрашивать меня под Орбом.
      Она раздраженно махнула рукой. — Я кое-что знаю о предметах, которые вы изучали, Герцог. И я готова поверить, что вы проведете Орб так же легко, как и меня.
      — А не может ли Ваше Величество снизойти ко мне и объяснить, в чем меня обвиняют?
      — Я бы предпочла, чтобы вы сами догадались, без моих объяснений; мне больно даже думать об этом.
      — Увы, мне не в чем себя упрекнуть, так что я не в состоянии представить себе, что мне вменяют в вину.
      — Поймете ли вы более ясно суть дела, Йенди, если я расскажу вам об аудиенции, которую я имела честь дать Его Высочеству Принцу Ритзаку, Графу Горы Флауерпот и Окрестностей?
      Пэл поклонился. — Я сожалею, но мне это ничего не говорит.
      — Принц, Наследник Дома Лиорна, имел несчастье быть вынужденным сказать мне, что его Дом, то есть Дом Лиорна, Дом, на который все остальные смотрят как на образец морали и следуют за его политическими решениями, не может более поддерживать мои притязания — поймите, он использовал это слово, «притязания», причем даже сам покраснел, когда произнес его — на Орб. А Орб, должна я добавить, в это время кружил вокруг моей головы.
      — Да, это действительно большое несчастье, Ваше Величество.
      — Я совершенно согласна с вами, Герцог.
      — Тогда я беру на себя смелость сказать моей Императрице, со всей искренностью, что не могу представить себе каким образом я связан с этим несчастьем.
      — Вы лжете, Герцог.
      В глазах Пэла сверкнул огонь, ничуть не меньший, чем в глазах Ее Величества, и он сказал, — Ваше Величество легко может обвинить меня во лжи, зная, что я не могу потребовать удовлетворения от своего суверена.
      — Избавьте меня от вашей казуистики, Герцог.
      Пэл продолжал смотреть на нее, ничего не говоря. Наконец Зарика что-то проборматала про себя и сказала, — Хорошо, я принимаю вашу точку зрения. Я не должна… говорить вам правду в лицо, если вы не можете мне ответить. Поэтому я отказываюсь от своих слов.
      Пэл скованно поклонился, а Зарика продолжала, на этот раз сдерживая себя, — Дом Лиорна упрекнул меня в том, что Принц Ритзак назвал «неподобающими связями».
      Пэл нахмурился. — Неподобающие связи, Ваше Величество? Я не могу себе представить, что это должно означать.
      — Это означает, Герцог, что Дом Лиорна упрекнул меня за моего любовника.
      Пэл почувствовал, как его глаза расширились, когда он понял, что это означает. Подумав мгновение, он сказал, — Я считаю это дерзостью, Ваше Величество.
      — Как и я, и прямо сказала ему об этом.
      — И могу ли я сделать себе честь и спросить, что ответил Его Светлость Вашему Величеству?
      — Он ответил, что это было бы дерзостью, если бы я была Императрицей.
      Несмотря на всю серьезность положения, Пэл не смог помешать тени улыбки появиться на его губах, когда он сказал, — Вот это действительно казуистика, Ваше Величество.
      — Возможно, — сказала Зарика. — Но, Герцог, остался факт, что никто не знает об этом деле, кроме вас, меня, и моего любовника. И, даю вам слово, никто из нас не говорил об этом никому.
      — И я, со своей стороны, клянусь своей честью, что ни словом и ни действием не нарушил ни в малейшем степени как Клятву Доверительности, так и доверие Вашего Величества. Или, говоря попросту, Ваше Величество, я не только не говорил никому ни единого слова, но и не намекал, не писал и не сделал ничего, что могло бы дать кому-нибудь ключ к вашим поступкам.
      — То есть, Герцог, вы полностью отрицаете вашу вину.
      Пэл поклонился.
      — Тем не менее, я не верю вам.
      Пэл опять поклонился, сказать ему было нечего.
      — К сожалению, — продолжала разгневанная Зарика, — у меня нет никаких доказательств.
      Пэл молча ждал, без трепета глядя в глаза Ее Величества.
      Через мгновение она сказала, — Вы уволены со всех ваших постов, и вам запрещено появляться там, где нахожусь я. Вы должны немедлено покинуть этот дом. Я не желаю видеть вас снова, никогда. Идите.
      Пэл поклонился, и, не говоря ни слова, отступил на три шага, по военному четко повернулся и вышел, оставив Ее Величество одну. Еще два шага привели его к главным дверям Особняка, где, случайно, он наткнулся на Кааврена, который как раз в этот момент проверял пост охраны, расположенный около дверей. Мы должны заметить, что, на самом деле, эта встреча явилась очередным звеном в длинной цепи событий: если бы год назад Ее Величество не бросила ручку в стену, тогда Кааврен не занял бы свою старую должность, и, следовательно, не проверял бы посты охраны, и, в заключение, не смог бы повстречаться с Пэлом, когда тот выходил из Замка.
      Однако Ее Величество действительнобросила ручку, так что Кааврен увидел Пэла, когда тот спускался с широкого, но невысого крыльца главного входа в Особняк Уайткрест.
      — А, мой дорогой Пэл, — сказал Кааврен.
      — Кааврен! Как, вы носите плащ?
      — Да, — сказал Кааврен, пожав плечами.
      — То есть вы вернулись?
      — Как видите.
      — Как смешно, — пробормотал Пэл.
      — Смешно?
      — То, что вы вернулись на Императорскую службу в тот самый день, когда меня — впрочем, это не имеет значения, мой дорогой друг.
      Кааврен, который знал, что нет худшего способа узнать что-то от Йенди, чем прямо спросить его, изменил тему (во всяком случае он так думал), сказав, — Насколько я понимаю, вы куда-то едете.
      — О, что касается этого, да, я куда-то еду.
      — Ее Величество сделала вам честь, дав поручение?
      — В некотором роде, мой дорогой Кааврен.
      — Тогда я немного пройдусь с вами. В каком именно роде? Или это, возможно, что-то такое, что запрешено обсуждать?
      — Напротив, я не получал приказа не обсуждать это; но, на самом деле, мне почти нечего сказать.
      — Тем лучше; вам не потребуется много времени, чтобы рассказать мне о вашем поручении.
      — Вы хотите услышать о нем?
      — Если у вас нет причины скрывать его от меня, я с радостью выслушаю вас.
      — Тогда я немедленно расскажу вам о нем.
      — Я весь внимание.
      — Вот: я уезжаю.
      — Но, как вы понимаете, я вижу это собственными глазами. И куда вы направляетесь?
      — О, что до этого, я не знаю.
      — Вы не знаете?
      — Нет, но что-нибудь, без сомнения, попадется.
      — Хорошо, но когда вы вернетесь?
      — Увы, я не вернусь.
      — Пэл!
      — Да?
      — Что это значит?
      — Ах, давайте не будем говорить об этом.
      — Наоборот, давайте поговорим именно об этом! Что случилось?
      Пэл пожал плечами. — Если вы настаивате…
      — Даю слово, я так и делаю.
      — Ну, Ее Величество сделала мне честь, потребовав, чтобы я немедленно уехал.
      — То есть вас выслали? — воскликнул Кааврен.
      — О, ни в малейшей степени. Просто потребовали, чтобы я покинул Особняк Уайткрест.
      — Клянусь Тремя! Пэл, что вы наделали?
      — Даю вам слово, Кааврен: в этом мире я не сделал ничего.
      — Как, вас выгнали со службы Ее Величества и потребовали немедленно уехать, не за что, просто так?
      — На самом деле Ее Величество считает, что я действительно кое-что сделал.
      — И что именно вы сделали, по мнению Ее Величества?
      — Был нескромен.
      — Вы? Невозможно!
      Пэл улыбнулся. — Я очень рад, что вы говорите так, мой дорогой друг; как хорошо знать, что друзья тебе верят.
      — Ча! Если кто-нибудь скажет, что видел летящего виннисауруса, то для того, чтобы понять, что этот человек лжет, не требуется никакой веры.
      — Вы так добры, что настаиваете на этом. Но теперь…
      — Да, теперь?
      — Могу ли я предположить, что ваша карьера может прерваться, если вас увидят вместе со мной.
      — Увидят с вами? Я больше чем хочу, чтобы меня увидели с вами, мой дорогой друг. Пойдемтете со мной, немедленно. Я настаиваю на этом.
      — Пойти с вами? Куда?
      — Обратно в Особняк.
      — И, тем не менее, мне приказали уйти из Особняка.
      — Ну что ж, а теперь вам приказывают вернуться в Особняк — или, если не приказывают, по меньшей мере сильно просят.
      — Увы, приказ мне отдала сама Императрица.
      — Да, но я прошу вас.
      — Но, как вы понимаете, приказ Императрицы сильнее, чем просьба друга.
      — Ча! Точно!
      — Итак?
      — Ну, в таком случае…
      — Да?
      Кааврен положил руку на плечо Пэла. — Я арестую вас.
      — Как, вы арестуете меня? Но на каком основании? Даже Ее Величество, зная, что ей нечем подтвердить свои голословные обвинения, не зашла так далеко.
      — О, основание, хорошо, я арестую вас на основании нашей дружбы, как друг, который не хочет, чтобы вы уезжали.
      — А разве это преступление?
      — Если нет, так будет; по моему тот, кто отказывает другу в просьбе, значительно больше виновен чем тот, кто играет в кости или карты, не сообщая об этом Императорским сборщикам налогов, как вы думаете?
      — Ну, есть что-то в ваших словах, — был вынужден согласиться Пэл.
      — Я рад, что вы, наконец-то, согласились со мной. Так что, боюсь, вы должны идти со мной.
      — А, так я по-настоящему арестован?
      — Совершенно официально, мой дорогой друг.
      — Тогда, как мне кажется, у меня нет выбора.
      — Никакого.
      — Не хотите ли вы мою шпагу?
      — Как, вы все еще продолжаете? Ну что я буду делать с вашей шпагой?
      — И тем не менее, если я арестован…
      — О, это будет весьма умеренный тип заключения, уверяю вас. Давайте вернемся в Особняк.
      — Очень хорошо, так как, кажется, я арестован, мне придется подчиниться.
      — Точно.
      — Должен ли я идти перед вами?
      — Ни к коем случае. Рука об руку.
      — Хорошо, но вы выбрали очень странный способ ареста.
      — О, в таких случаях я сам выбираю подходящие способы; как вы понимаете, это привелигия моей должности.
      — Если вы продолжите использовать ваши привилегии таким образом, то быстро потеряете свою должность.
      — Мой дорогой Пэл, неужели вы думаете, чт я держусь за свою должность? Уверяю вас, что даже в старые времена я изнывал от всех этим приветствий, церемоний, составления расписаний, фальшивых улыбок притворных и хихикания кокеток.
      — Если это правда, почему же вы приняли предложение Ее Величества и вернулись на службу?
      — Вы на самом деле хотите знать это?
      — Да, действительно хочу.
      — Потому что Феникс все еще нуждается в помощи, и она…
      — Да?
      — Она — друг моего сына.
      — А!
      — Учитывая все то, что произошло, это, как мне кажется, самое малое из того, что я могу сделать для него.
      — Я не понимал этого, — сказал Пэл, сжимая руку своего друга.
      — Теперь вы знаете.
      — Да, но есть ли другие причины?
      — Даю вам слово, Пэл, это самое главное. Но, наконец-то, мы дошли. Входите. Пошли в столовую, и посмотрим, готов ли обед. Если да, вы начинаете есть, а я присоединюсь к вам через мгновение.
      — Так как я арестован, я должен подчиниться. Но хорошо знать, что, по меньшей мере, вы не морите ваших пленников голодом.
      — О, вы же знаете, что я никогда не делаю так.
      Так получилось, что Даро, собираясь пообедать вместе с Каавреном, как раз в этот момент спустилась в столовую. — Мадам, — сказал он, — я оставляю этого злодея на ваше попечение. Закажите еще одну порцию, и через мгновение я вернусь, чтобы воспользоваться ею. Понимаете ли, Пэл арестован, поэтому не может выйти из комнаты. Я могу положиться на вас?
      — Арестован! — воскликнула Графиня. — Милорд, вы шутите?
      — О, что касается этого, Графиня, а не настаиваю, что полностью серьезен. Тем не менее, я не могу сказать, что полностью шучу. Но Пэл объяснит вам все, если захочет.
      — Но что с вами? Куда вы идете?
      — О, я? У меня есть дело к Ее Величеству, которое не может ждать. От нее я вернусь прямо сюда. Не спускайте глаз с этого хитрого Йенди, иначе он, конечно, сбежит.
      — О, я обещаю, — сказал Пэл, — что буду самым покладистым из всех пленников.
      — Замечательно. Я надеюсь на вас.
      — Но, Кааврен, я думаю, что вы должны еще раз подумать…
      — Больше ни слова, Пэл. Вы мой пленник, и я заклинаю вас хранить молчание.
      Пэл покорно склонил голову.
      Кааврен, оставив Даро и Пэла в столовой, отправился на крытую террасу, куда он немедленно вошел, используя свое право, как Капитан Гвардии Феникса; но увидев, что Ее Величество разговаривает с эмиссаром Острова Элде, встал в самый дальний угол комнаты, дожидаясь конца аудиенции. Хотя он не пытался подсмотреть или подслушать разговор, происходивший между Императрицей и эмиссаром, он не мог не заметить, что к концу разговора эмиссар казался униженным.
      «Тем лучше», сказал Кааврен самому себе. «То, что унизило эмисара, должно быть хорошо для Империи».
      Когда этот достойный ушел, пунктуально выполнив все надлежащие поклоны, Императрица уселась за покрытый бумагам стол и вопросительно посмотрела на Кааврена, который подошел к ней и поклонился.
      — Да, Капитан? — сказала она, принимая его приветствие.
      — Если я могу попросить две минуты времени Вашего Величества…
      — Да, можете. Что случилось?
      — Ничего особенного, Мелкий вопрос о юрисдикции, но такой, который не может ждать.
      — Юрисдикции?
      Кааврен поклонился.
      — Объяснитесь, так как, видите ли, я меньше всех в мире понимаю о чем вы говорите.
      — Тогда я буду иметь честь объяснить все в словах, не допускающих двоякого смысла.
      — Так будет лучше всего, поверьте мне.
      — В настоящий момент Вашему Величеству принадлежит территория, простирающаяся на запад от города до Канала Метниса, а по побережью вплоть до Южной Горы.
      — Капитан, я знаю об этом.
      — И, в теории, которая, как мы надеемся, вскоре станет практикой, Ваше Величество вскоре будет управлять значительно большей областью.
      — И?
      — И более того, Ваше Величество имеет полную власть разрешать или запрещать входить в некоторую часть этого Особняка, который Ваше Величество сделало нам честь — огромную честь — использовать, чтобы заниматься делами Империи.
      — Переходите к сути дела, Граф.
      — Я уже совсем рядом.
      — И?
      — Ваше Величество, как я уже сказал, имеет полную власть над некоторой частью Особняка.
      — Да.
      — Но не над оставшейся частью.
      Зарика нахмурилась и сказала. — Сэр, вы говорите загадками.
      — То есть Ваше Величество хочет, чтобы я высказался совершенно ясно?
      — Капитан, вот уже целый час я не хочу ничего другого.
      — Тогда вот, настолько ясно, насколько я в состоянии высказаться: Ваше Величество не имеет права решать, кому можно входить в мой дом, а кому нельзя.
      Орб потемнел от гнева — как и, на самом деле, лицо Зарики. — И вы осмелились сказать такое вашей Императрице?
      — Конечно, — сказал Кааврен, кланяясь.
      Глаза Зарики полыхнули огнем. — Это дерзость.
      — Да.
      — Сколько времени назад вы вернулись на службу, Капитан? Час? Два? А теперь вы, как кажется, опять хотите быть уволенным?
      — Этого хочет Ваше Величество; меня самого это мало волнует.
      — Это невыносимо.
      — Ни в малейшей степени.
      — Я думаю, что вы делаете себе честь спорить со мной, Капитан.
      — Ваше Величество обвинила моего друга в том, что он сделал что-то такое, чего он никак не мог сделать, и, более того, изгнала его из-под моей крыши. Неужели Ваше Величество действительно верит, что джентльмен может поощрять такое поведение? И, если так, я боюсь за Империю, которой управляет Ваше Величество, потому что в ней будет никуда не годный двор и еще более худшее управление.
      В то же мгновение Императрица вскочила на ноги. — Капитан! Да как вы осмелились!
      Кааврен молча поклонился.
      — А Гальстэн, он рассказал вам о своем преступлении?
      — Он не сказал мне ничего, кроме того, что уходит. Когда я спросил его, он объяснил, что вы уволили его со службы за то, что он якобы открыл некоторые конфиденциальные подробности, которые были доверены ему во время его работы.
      — Да, он так и сделал.
      — Это невозможно.
      — Теперь уже и вы лжете мне? — почти в истерике крикнула Зарика.
      — Ни в малейшей степени. Ваше Величество ошибается, вот и все.
      Зарика пару раз глубоко вздохнула и выдохнула, напрасно пытаясь погасить свой гнев, а потом сказала, — Скажите мне, сэр Кааврен, вы когда-нибудь разговаривали в таком тоне с моим предшественником?
      — Его Величеством Императором Тортааликом? Нет, Ваше Величество, никогда.
      — И почему вы осмелились так обходиться со мной, а не с ним?
      — Потому что он был слаб, мал и весьма средних способностей. Я имел честь делать для него все, что в моих силах, но он был не в состоянии измениться, стать кем-то другим, так что было бесполезно относиться к нему с уважением.
      — Вы называете это «относиться с уважением»?
      — Да, называю, и это единственный достойный путь для честного солдата.
      Зарика изумленно уставилась на него. — Дайте мне понять вас, Капитан. Вы имели честь распекать — распекать— вашу Императрицу, и вы называете это уважением?
      Кааврен подчернуто утвердительно поклонился.
      — И мой предшественник, с ним вы были вежливы и куртуазны, потому что он был слаб, мал и обладал посредственными способностями?
      Кааврен поклонился еще раз.
      — Черепки и осколки! А если бы на моем месте была моя знаменитая предшественница, Зарика Первая, которая основала Империю, что бы вы сделали тогда? Отодрали бы ее за уши, как меня?
      — Я обходился бы с ней с тем же уважением, которое я выказываю Вашему Величеству, и по той же причине.
      — И что это за причина?
      — У Вашего Величества есть возможность стать великой — по-настоящему великой. Я видел, как вы обходитесь с дипломатами, слышал разговоры с подчиненными, и даже теперь, когда Ваше Величество считает, что с ней обходятся неправильно, не так, как надо обходиться с Императрицей, Ваше Величество пытается контролировать свой гнев и быть честной и справедливой, не обращая внимания на брошенный ей вызов.
      — Ваше Величество, — продолжал он, — почему вы так несправедливо обошлись с моим другом Пэлом? Я знаю его почти девятьсот лет. Он никак не мог совершить преступление, в котором вы его обвиняете.
      — Это вы так думаете.
      — Я настаиваю на этом.
      — Вы спорите со мной, не соглашаетесь со мной, и называете это уважением?
      — Да.
      — Если вы так меня уважаете, почему год назад вы ушли с моей службы?
      — Потому что тогда я слишком страдал, из-за по личных переживаний, и не был в состоянии видеть вещи так ясно, как сейчас. Я знаю, что ошибался; ошибался и не был в состоянии удержать Ваше Величество от поступков, не подобающих настоящей Императрице.
      — То есть теперь вы собираетесь учить меня править, Капитан?
      — Ни в коем случае, Ваше Величество.
      Кааврен, уступая одной из тех неподдельных вспышек, рожденных его сердцем, обошел вокруг стола, оказавшись так близко к Ее Величеству, что почти касался ее платья, снял свою шляпу, встал на колени и посмотрел на нее сверкающим взглядом. — Ваше Величество, я потерпел поражение как солдат, иначе Тортаалик был бы жив. Я потерпел поражение как отец, иначе мой сын был бы под моей крышей. Но я никогда не давал повод усомниться в моей верности Императрице или моим друзьям — эта верность, вместе с моей любовью к жене, это все, что у меня есть.
      — Я не собираюсь учить мою Императрицу, как надо править. Но я слишком много времени провел при дворе, на поле боя или сражаясь на дуэлях, чтобы не узнать большое сердце; а большое сердце не в состоянии лгать. Ваше Величество, я хочу только служить вам — и делать хоть что-нибудь, чтобы, хотя бы частично, искупить свою вину. Но как я могу жить дальше, если допущу, что мой друг будет обесчестен, и, тем самым, разрешу моей Императрице обесчестить саму себя, если я могу помешать этому? Или, даже если я не смогу, то как я могу не попытаться сделать это. Да, задача невыполнима, но я не могу отказаться от попытки, особенно если мое сердце говорит мне, что это необходимо сделать.
      Кааврен умолк и склонил голову, закончив свою замечательную речь. После некоторого раздумия Ее Величество села и, охватив руками голову, несколько минут молчала. Наконец она сказала, — Капитан, вы действительно считаете, что ваш друг не мог выдать тайну, которая была ему доверена?
      — Скорее, Ваше Величество, Орб обманет ваше доверие, чем Пэл.
      — Но тогда, как этомогло случиться?
      — Ваше Величество, я ничего не знаю о тайне, которая вышла наружу, или о том, как это случилось; я знаю только то, что Пэл не может отвечать за это; так кончик моего меча не может вонзиться в руку, которая его держит, и по той же самой причине: Он не может согнуться, не сломавшись.
      Какое-то время Ее Величество не произносила ни слова — Кааврену даже показалось, что сам Особняк затаил дыхание; он не осмеливался поднять глаза, чтобы посмотреть на цвет Орба, но просто ждал.
      Наконец Ее Величество прервала молчание, — И тем не менее, — сказала она, говоря спокойным тоном, как бы сама с собой, — трудно допустить, что произошла ошибка, ведь он был так зол, поэтому…
      — Быть может ханжество, Ваше Величество?
      Бледная улыбка появилась на лице Ее Величества. — Точно.
      — О, Ваше Величество! Если вы способны так поступить, это еще один признак вашего грядущего величия. Я точно знаю это, потому что такой поступок находится далеко за пределами моих сил.
      — Как, вы? Я не могу себе представить, что вы станете ханжой, Капитан.
      — Вы не слышали, как я разговаривал со своим сыном, Ваше Величество.
      Императрица кивнула. — Так тому и быть, как ваша Императрица я должна подавать хороший пример. Встаньте, Капитан. Идите и пришлите ко мне вашего друга; я хочу поговорить с ним.
      — Ваше Величество, прежде, чем я уйду, могу ли я осмелиться еще на одну нахальную просьбу.
      — И какую, Капитан?
      — Могу ли я поцеловать руку Вашего Величества?
      Зарика слегка улыбнулась и протянула свою совершенную белую руку, — Вот она, Капитан. Идите и приведите мне вашего друга.
      Кааврен почтительно коснулся губами предложенной руки, потом встал, поклонился, повернулся и вышел из комнаты, так и не подняв глаза, чтобы не встречаться со взглядом Ее Величества. Оказавшись за дверью, он опять надел шляпу и, войдя в столовую сказал, — Пэл, я думаю, что Ее Величество хочет сказать вам пару слов.
      Пэл взглянул на Кааврена и, прочитав на его лице следы тяжелого испытания, через которое прошел его друг, сильно сжал руку Тиасы.
      — Мой друг… — начал он.
      — Нет, нет. Ее Величество хочет видеть вас. И, Пэл, в ней есть как доброта, так и, я верю, величие.
      Не говоря ни слова, Пэл отправился в приемную, где его уже ждал Брадик, впустивший его внутрь. Пэл подошел к Ее Величеству и поклонился.
      — Ваша Доверительность, — сказала она. — Моя совесть больно ранит меня; я была несправедлива к верному слуге.
      — Я перевяжу ваши раны, сир, — сказал Пэл, опять кланяясь, как если бы ничего необычного не случилось.
      Таким образом Герцог Гальстэн, несмотря на хитроумные и злокозненные планы Каны, Гриты, Хабил и Иллисты, остался в Особняке Уайткрест, пока войска Каны приближались к столице.

Как Главнокомандующая готовилась к зашите Адриланки, а Маролан получил поручение

      Нам еще не случалось упоминать Кираамони э'Баритт, и, на самом деле, мы не собираемся потратить на нее много времени, но, упомянув ранее почти мгновенно созданные Фентором фортификации вокруг того, что впоследствии стало Черным Замком, будет в высшей степени справедливо отметить, что именно эта достойная особа, одна из по-настоящему великих военных инженеров того времени, руководила постройкой укреплений вокруг Адриланки. В распоряжении Кираамони было, правда, намного больше людей и материалов для работы, но, тем не менее, времени у нее было намного меньше.
      Ее работа вызвала немало удивления, тем более что жители Адриланки ничего не знали о цели этой внезапной стройки и терялись в догадках, что именно будет построено — Графиня Уайткрест и Императрица, обе сознавали, насколько губительна может оказаться паника в городе и в какой степени она будет работать на Кану — и, действительно, есть некоторые основания верить, что подстрекательство к беспорядками и социальному бунту было частью его плана.
      Как печально, что так многие из тех, кто изучает военную историю (и как жаль, что так многие из тех, кто пишут ее) не придают такого большого значения эффективности. Если бы всякая битва, проигранная из-за бездарных действий штаба, медленных коммуникаций и плохого действия тыловых служб, была бы выиграна, мы бы жили в совсем другом мире, в котором даже холмы и реки были бы в других местах! Но если любители военной истории не знают об этом, то мы можем поблагодарить Сетру Лавоуд, которая прекрасно это знала, а также знала и квалификацию тех офицеров, которых пригласила к себе в штаб: Кираамони организовала подвоз материалов, рабочих и подготовительные работы с такой эффективностью, что прошло не больше трех часов после получения ей инструкций, а фургоны были уже собраны, лошади запряжены, лопаты, молотки, гвозди и древесина реквизированы, планы готовы, и нагруженные фургоны быстро покатили к месту назначения, в то время как команды строителей, с лопатами в руках, уже начали копать.
      Вот те три дороги, которые Сетра считала наиболее вероятными для атаки: Старая Западная Дорога (также называемая Хартрской Дорогой), Нижняя Дорога Кейрона и Дорога к Северной Переправе. Вдоль каждой из них в порясающе короткое время — пятьдесят два часа после получения приказа от Главнокомандующей — были выстроены две маленьких, деревянных, но очень удобных для обороны крепости. В каждой из них находились запасы копий и отряд солдат, умевших пользоваться ими; кроме того там была еда, вода, туалеты, конюшни и немного корма для лошадей кавалерийских частей Империи. Стоит, мимоходом, упомянуть, что одна из этих крепостей, хотя и в достаточно измененном виде, существует и сейчас: любой, кто когда-либо бывал в гостинице Крепость на Старой Западной Дороге, теперь должен понять, почему у нее такая странная форма.
      Вдобавок к укреплениям, были созданы и средства связи, причем совершенно новые и эффективные: каждый командир бригады получил специально тренированного волшебника, который мог напрямик обмениваться мыслями с другим волшебником, входившим в специальную команду при штабе Глвнокомандующей. Другими словами, каждый бригадир был способен немедленно — немедленно! — как получить приказы Главнокомандующей, так и передать ей свои сообщения. Будьте уверены, наготове были и обычные гонцы; Сетра, с радостью и энтузиазмом принявшая новый метод, который обещал ей преимущество в битве, вовсе не собиралась полностью отказаться от системы, которая доказала свою надежность на протяжении тысячелетий.
      Теперь, глядя из будущего, когда в сотнях сражений, больших и малых, использовалась эта или близкая к ней система связи, читатель может даже не понять, почему многие из командиров среднего звена (то есть между командиром дивизии и командиром роты) сопротивлялись тому, что нам представляется значительным шагом вперед в военной науке, причем без недостатков; увы, мы можем только сказать, что упрямство, косность и сопротивление переменам также свойственно Драконлордам, как стремление к многословию, повторению и пережевыванию одного и того же некоторым историкам.
      Эта система связи немедленно доказала свою эффективность: Главнокомандующая решила остаться на Горе Дзур, и в эти критические дни ее не видел никто, за исключением командиров дивизий и офицеров ее штаба; по меньшей мере до тех пор, пока не были завершены укрепления, когда она, использую телепортацию, быстро, как удар молнии, происпектировала их. Едва ли нужно добавлять, что, закончив эти инспекции, она могла только поблагодарить Кираамони — важный, но, увы, несправедливо забытый персонаж Битвы при Адриланке.
      Однако пока строительсво еще было в разгаре, Сетра Лавоуд посетила Черный Замок, где праздник в честь окончания постройки столь замечательного сооружения не прекращался уже целый год. Маролан, со своей стороны, как раз сейчас в нем не участвовал, уединившись в комнате, которую он отвел под библиотеку (и в которой находились, главным образом, комфортабельные кресла и пустые полки), для того, что продолжить изучение магических искусств, своей главной страсти. Узнав, что Чародейка хочет поговорить с ним, он потребовал, чтобы ее немедленно привели к нему.
      Когда Чародейка вошла, он отложил книгу в сторону и встал, но, вместо того, чтобы приветствовать ее в своем доме, или, например, сказать, как счастлив он увидеть ее, из его губ вышли совсем другие слова, — Верно ли, что все предметы состоят главным образом из энергии, и что изменение формы энергии приводит к изменению природы предмета?
      — О, насколько я понимаю, вы читаете Йебро.
      — Точно.
      — Поздравляю вас с удачным решением.
      — Конечно вы должны, мадам, так как именно вы рекомендвали его мне.
      — А, да. Тогда я поздравляю вас с удачным решением последовать моему совету.
      — Но то, что он говорит, правда?
      — Все предметы состоят, по больше части, из пустоты, а частички материи удерживаются на месте энергитическими связями, это доказано и не оставляет места сомнениям. Если эти связи изменить, то, да, природа предмета изменится.
      — Но тогда — любой предмет можно преобразовать во что угодно!
      — В теории, да.
      — В теории?
      — На практике это совсем не просто.
      — Но почему?
      — Потому что волшебник должен держать в уме каждую деталь такого преобразования, а это почти невозможно; и, потом, точное количество энергии небходимо использовать совершенно правильно, без ошибок, а это редко когда можно сделать, так как, одновременно, необходимо держать в уме всю эту информацию. Мне даже трудно угадать количество волшебников, уничтоживших самих себя во время попытки выполнить или создать заклинание, использующее такой метод.
      — А. То есть этом метод совершенно бесполезен.
      — Почти, с точки зрения практики. Правда, на самом деле, недавно были выполнены несколько очень многообещающих экспериментов по опреснению воды из океана-моря. Но для настоящей цели Йебро, то есть понимания основных принципов волшебства, это идея имеет неоценимое значение.
      — Хорошо.
      — Ах, не выглядите таким разочарованным, мой друг. Да, вы не в состоянии пребразовать кусок базальта в обед на двоих, тем не менее результатом использования этих принципов стали первые камни-вспышки, которые, в свое время, оказались весьма полезными. Есть достаточно и других чисто теоретических построений, которые впоследствии оказались так важны для практики. И, на самом деле, действительно есть некоторые методы создания обеда на двоих из ничего, или на первый взгляд из ничего, так что не все потеряно.
      — Да, я понял.
      — Я очень рада.
      — Но, моя дорогая Сетра — я не верю, что вы пришли повидать меня только для того, чтобы ответить на интересующие меня вопросы относительно философии магии.
      — Да, вы правы, хотя, как вы знаете, я всегда счастлива помочь вам всем, что в моих силах.
      — Да, я знаю, вы чересчур добры ко мне. Но как я могу вам послужить?
      — Могу ли я сесть, Лорд Маролан?
      — О, моя дорогая Сетра! Простите, я такой рассеянный. Конечно, садитесь. Не хотите ли вина?
      — Нет, совсем нет, но я благодарю вас.
      — Тогда я внимательно слушаю вас, так как, насколько я знаю, вы никогда не приходите в мой дом без какой-нибудь цели.
      — О, вы совершенно правы; я прибыла к вам не без некоторого предложения.
      — И?
      — Говоря коротко, Претендент собирается напасть на Адриланку, и мы обнаружили это в последний момент. Самый последний момент. Мы ожидаем увидеть его знамена уже завтра.
      — Завтра!
      — Точно.
      — Верра! Что я могу сделать?
      — Я хочу, чтобы вы опять стали командиром вашей дивизии.
      — Моей дивизии?
      — Конечно.
      — Но когда я комадовал дивизией?
      — Во время марша Зарики на Адриланку.
      — А, да! Вы правы. Я забыл. Но, как вы понимаете, большую часть работы делал Фентор.
      — Да, но сейчас я хочу, чтобы вы командовали по-настоящему, хотя, если вы хотите, можете включить его в свой штаб, или выбрать для него любой другой пост.
      — Моя дорогая Сетра, конечно я польщен оказанной мне честью. Вот только…
      — Да?
      — Почему?
      — Вы спрашиваете почему?
      — Да. То есть почему эта честь была оказана именно мне?
      — О, я выбрала вас не ради чести, мой друг, а скорее ради долга. Да, это честь, так как в ходе компании вас могут убить, но, уверяю вас, если бы не было чести совсем, я бы все равно выбрала именно вас.
      — Очень хорошо, моя дорогая Сетра, но, как вы понимаете, этот ответ, хотя и слишком льстящий мне, заставляет меня опять спросить вас, что я и делаю. То есть, почему вы выбрали именно меня? Вы знаете десятки, сотни, если не тысячи офицеров, которые понимают военное искусство и науку лучше, чем я.
      — О, что до этого, тысяча — это преувеличение.
      — Хорошо, но…
      — Но, мой друг, это очень просто: хотя и присутствует кое-какая правда в ваших словах, есть в этом деле и другие аспекты. Я буду точной, поскольку вы, как я знаю, любите точность.
      — Да, верно.
      — Если бы мне нужен был кто-нибудь для сложной атаки — двойной охват, например, или фланговый меневр большими силами, который мы так эффективно использовали в компании, которая закончилась сражением у Залива Каменный Лоб, я конечно выбрала бы опытного и знающего командира. Если бы мне нужен был кто-то, кто мог бы провести компанию независимо от меня, я бы выбрала генерала, который точно знает, как поддерживать связь между частями, как наступать и как отступать. Но мне нужен командир, который умеет удержать позицию, или, самое большее, в нужный момент контатаковать. И у меня нет таких командиров, на кого эта армия смотрит так, как на вас, и о ком говорит так, как о вас.
      Маролан нахмурился. — Мадам, признаюсь, я не понял то, что вы имели честь мне сказать.
      — Меня это не удивляет, мой добрый Маролан. Быть может из-за вашего меча, быть может из-за особенностей вашего характера, происхождения или истории. А может быть из-за всех их сразу. Но, хотя вы и не знаете об этом, вы из такого сорта командиров, за которыми солдаты последуют даже за Водопад Врат Смерти, или вместе с которым они будут защищать свою линию от армии демонов из Се'хаганту.
      — Как, я?
      — Вы, именно вы, уверяю вас.
      — Я не знал этого.
      — Возможно я сама ошиблась, открыв вам глаза. Такое знание может помочь вам, а может и повредить вам. Я верю, что ничего плохого не будет, иначе я бы ничего не сказала вам.
      Маролан покачал головой, все еще пытаясь осмыслить то, что Сетра сделала честь объяснить ему. Наконец он сказал, — Ну, мне надо как следует обдумать ваши слова.
      — Конечно. Но вы согласны?
      — Согласен? На что, мадам?
      — Командовать дивизией, ведь я просила вас.
      — О, да. Я совершенно забыл.
      — И?
      — И теперь я вспомнил.
      — Конечно. Но вы согласны?
      — О, это и есть ваш вопрос?
      — Действительно, милорд; мне кажется, что я имела честь несолько раз задать вам его.
      — Конечно я согласен, моя дорогая Сетра. Неужели вы сомневались в этом?
      — На самом деле, милорд, нет. Могу ли я рассчитывать, что через два часа увижу вас на Горе Дзур?
      — Если вы хотите, чтобы я был там, я так и поступлю.
      — Да, я действительно хочу. Я собираюсь обрисовать общий план обороны.
      — Вы можете рассчитывать на меня, Главнокомандующая.
      После того, как Главнокомандующая попрощалась с ним, Маролан вышел из комнаты во двор своего замка, где в разных башнях находилось на посту тридцать или тридцать пять стражников. На этот раз он обратил внимание на некоторые, едва заметные измения, которые произошли с этими достойными Драконлордами, едва они увидели его. Некоторое время он стоял неподвижно, размышляя об этом, потом повернулся и отправился обратно в замок. Однако, вместо того, чтобы вернуться в библиотеку, он направился в свою спальню, где взял в руки ножны с мечом, висевшие на одном единственном крюке, вбитом в стену. Вынув меч, он, как всегда, ощутил странное и сильное ощущение, и, говоря языком поэтов, наполнившее его мысли и душу особой энергией. «Это ты?», спросил он, держа клинок перед глазами. — «Это ты или я сам? Если это мы оба, мой черный жезл, тогда где кончаешься ты и где начинаюсь я? Тебе не хватает возбуждения боя, мой черный друг? Мне тоже».
      Он тщательно проверил клинок, монотонную серо-черную полосу металла, ничего не отражавшую, но, вместо этого, поглощавшую падавший на нее свет. «Да», продолжал он, «если будет атака, мы будем действовать вместе и вместе будем счастливы. Хотя, возможно, я должен попытаться в этой битве использовать что-нибудь из тех заклинаний, которые так усердно изучал в последнее время, когда, боюсь, пренебрегал тобой. Как ты посмотришь на то, что я буду убивать волшебством, а не устраивать тебе праздник, насыщая тебя кровью врага? Если, допустим, я извлеку какое-то количество энергии из Орба и пошлю его в некотором направлении, приказав разрушать…
      В это мгновение он прервался, потому что как только эта мысль возникла в его сознании, что-то вроде луча черного света (если читатель может вообразить себе такое) вырвалось из кончика клинка и, устремившись вверх, пробило узкую дыру в потолке, пробуравило камень следующего этажа, крышу и ушло в небо. Это событие, как легко понять, так изумило Драконлорда, что на какое-то время он просто лишился способности соображать.
      «Замечательно», наконец пробормотал он. Потом, немного подумав, «Мне нужно немедленно найти рабочего, который все исправит; не слишком хорошо иметь дыру, которая ведет прямо внутрь твоего дома». А потом, «Все-таки, я надеюсь, никто таким образом ко мне не проникнет».
      До срока, назначенного Сетрой, оставалось совсем немного времени, так что Маролан быстро сообщил Леди Телдре о необходимости починки, после чего, выйдя в центр своего двора (по причинам, которые мы объясним в другой раз), он, очень тщательно, потому что совсем не хотел впечатать себя в твердый камень или размазать по шести ветрам, представил себе образ двери, ведущей внутрь Горы Дзур, нарисовав себе ее такой, какой впервые увидел ее, затем закрыл глаза, и влядывался в нее, пока не убедился, что видит ее так, как если бы стоял прямо перед ней; потом, зачерпнув у Орба немного энерии, телепортировался, перестав, на самом деле, на несколько секунд существовать, пока он находился сразу в двух местах, а затем, освободившись от своего совсем слабого присутствия в Черном Замке, разрешил себе, не без некоторого сбивающего с толку сдвига, полностью перенестись в место, которое он ясно видел внутренним зрением; таким образом он оказался перед той самой дверью Горы Дзур. Телепортация завершилась.
      Он поправил свой плащ (уже тогда Маролан любил широкий, ниспадающий, доходящий до лодыжек черный плащ, в котором его обычно рисуют сейчас), пробежал рукой по волосам, расправил складки камзола, и подошел к двери. Не успел он взяться за дверной молоток, как дверь перед ним открылась. Заметив, что за ней никого нет, он подумал, «Я должен завести себе одну из таких дверей», и вошел внутрь Горы Дзур.
      Увы, очутившись в сумрачных коридорах горы, он не только потерял дорогу, но и не успел к назначенному времени (причем последнее было прямым следствием первого), причем ему потребовалась не больше пятнадцати или двадцати минут для того, чтобы окончательно заблудиться, сворачивая на каждом повороте не в ту сторону и всегда выбирая неправильную лестницу, так что Чародейке пришлось послать за ним исполнительного Такко.
      Тот, с некоторым трудом, нашел его и проводил в комнату, где уже сидели Сетра Лавоуд, Сетра Младшая, Волшебница в Зеленом, Кааврен, Некромантка, Лорд Бримфорд — то есть Варлок — и несколько Драконлордов, которых он не знал. Хотя никто и не подумал упрекать его за опоздание, Маролан промямлил извинения и уселся за длинный полированный каменный стол, который казался, как и все в доме Сетры, частью горы.
      — Вы не очень много потеряли, — сказала Сетра Маролану. Она указала на большую карту Адриланки, которая висела на ближайшей стене, и сказала, — Как раз сейчас я указываю позиции, заняв которые я предполагаю защищать город.
      — Очень хорошо, — сказал Маролан. — Обещаю вам, что я не потеряю ни одного вашего слова.
      Сетра очень быстро представила Маролана тем оффицерам из ее штаба, с которым он еще не имел чести быть знаком, после чего вернулась к планам борьбы с врагом. — Как только мы узнаем наверняка, куда они собираются ударить, — сказала он, — мы, конечно, должны будем перебросить туда наши силы, и как можно быстрее. Если вы обратите внимание на эти тонкие линии на карте, то заметите, что они указывают лучшие дороги от одной нашей позиции до другой. Вы должны запомнить эти дороги, и даже проехаться по ним один-два раза, чтобы не было ошибок, если вам придется идти по ним вместе с вашим отрядом. По моему приказу Кааврен, Капитан Гвардии Феникса, выделил небольшие патрули, которые позаботятся о том, чтобы эти дороги были пустыми. Моя ставка, в свою очередь, будет в поле, там, где, как я почувствую, буду больше всего нужна. И, внимание, я призываю вас быть готовым к любым неожиданностям.
      — Знаете ли, — заметил Кааврен, — я часто слышу, что нужно быть готовым к любым неожиданностям, но я никогда не знал и не знаю, как это делать.
      — Ну, сэр, — быстро сказала Главнокомандующая, — это так, потому что нет хорошего способа сделать это. Но необходимо принять все возможные предосторожности по той простой причине, что, если этого не сделать и неожиданное произойдет, я буду выглядеть далеко не такой умной как в том случае, когда я предупредила вас.
      Несколько человек хихикнуло, оценив шутку, а Каврен, со своей стороны, кивнул, показывая, что принимает ответ.
      — Однако, — продолжала Чародейка, обведя всех сидящих за столом таким взглядом, что каждый осознал, что она собирается сказать нечто очень серьезное и время шуток кончилось, — однако хотя я составила регулярный план компании для борьбы с вторжением и буду настаивать на его безусловном выполнении, я считаю, в этом сражении будут неожиданности, и намного больше, чем мы ожидаем. Вот почему варлок Бримфорд, — она указала на человека с Востока, — готовит, как он это делал и раньше, атаку на врага при помощи животных из окружающих город лесов и джунглей. Вот почему Некромантка, — она кивнула на бледную демонессу, — собирается реанимировать любого врага, который будет убит в сражении. Вот почему я сама собираюсь использовать любое волшебство и любого волшебника, которого мы сможем привлечь к обороне. Более того, мы настолько мало знаем, что необходимые решения придется принимать мгновенно, на месте; поэтому мы должны быть уверенным в том, что контролируем все, что в наших силах, и самое главное, наши собственные войска.
      — Хотя неизвестно, что им надо будет делать, — заметила Сетра Младшая, пожимая плечами.
      Маролан вглянул на нее, потом на Главнокомандующую.
      — Моя ученица, — объяснила Чародейка, отвечая на взгляд Маролана, — убеждена, что исход битвы целиком и полностью зависит от того, как мы ответим на схемы, разработаные нашими врагами. Я думаю что она права, в каком-то отношении, хотя, как я уже сказала, нет никаких причин не обращать внимание на самые обыкновенные войска, которые атакуют нас в ближайшее время.
      — Как, — удивился Маролан, — вы согласны с ней?
      — Уже какое-то время назад я убедилась, что у Каны есть в запасе как прямые планы, так и хитрости, на которые он рассчитывает и при помощи которых собирается нас победить. И у меня нет никаких причин для того, чтобы думать иначе — на самом деле, учитывая последние новости, сейчас я в этом убеждена даже больше, чем раньше.
      — Да, но… — Маролан остановился, и его щеки слегка покраснели, когда он взглянул на других, сидящих за столом.
      — Ничего, продолжайте, мой друг, — сказала Главнокомандующая. — Сегодня время для того, чтобы говорить все, что думаешь. Вот завтра утром, если я не слишком ошибаюсь, для вас будет время выполнять приказы, не задавая вопросов.
      — Хорошо, но мне стало просто интересно, что это за новые сведения, о которых вы только что сказали.
      — О, это. Ну, у меня есть, хотя и не очень определенные, известия, что Кана заручился помощью одного из Лордов Суда, некоего Три'нагора, и…
      — Три'нагор! — воскликнул Маролан.
      — Как, вы знаете о нем?
      — Естественно.
      — Великолепно. Расскажите нам все, что знаете.
      — Вы хотите услышать о Три'нагоре? — возбужденно спросил Маролан, и, заметим, таким взволнованным его никто из них никогда не видел.
      — Конечно, — спокойно сказала Сетра Лавоуд. — И, пожалуйста, немедленно.
      — Его почитают некоторые варвары, живушие недалеко от Черной Часовни — то есть от деревни, в которой я жил до того, как оказался здесь. Недалеко, хотя не совсем рядом — примерно в дне езды.
      — Варвары? — переспросила Сетра Лавоуд, как если бы сомневалась, правильно ли он использовал этот термин.
      — Варвары? — эхом откликнулась Сетра Младшая, как бы удивляясь тому, что для некоторых Восточников это может быть верно больше, чем для других.
      Маролан, с затаенным гневом продолжал, — Они напали на моюдеревню без всякой причины, только для того, чтобы, возможно, порадовать этого зловонного, зловредного пожирателя кошачьего дерьма, фальшивого бога, которому они поклоняются примерно так, как кетна поклоняется грязи фермы. Они напали на нас не для того, чтобы похитить золото, еду или вино, не в порыве безумства и не для развлечения, но только для того, чтобы залить нас кровью; а я в это время был погружен в медитацию и ничего не знал, до тех пор, пока все не кончилось, и я не увидел то, что они сделали ради этого…Три'нагора.
      Последнее слово он произнес так, как если бы это было ругательство, даже более сильное чем те, которые он использовал до того, после чего он замолчал, как и все за столом, и только через какое-то время Главнокомандующая сказала, — Мой бог.
      Маролан пожал плечами и уставился на стол перед собой.
      — И тем не менее, — через какое-то время осмелилась заметить Сетра Младшая, — я всегда думала, что Три'нагор желает крови своих собственных последователей, а не кого-то другого.
      — Ба. Ему все равно. Он хочет крови, вот и все. Эти варвары живут в деревнях, в которых всегда течет кровь — людей или животных, им все равно. В одной из их деревень есть алтарь, куда, как они говорят, он приходит — так они пропитали его всего кровью для того, чтобы его порадовать. Они убивают и грабят только потому, что им так говорит бог; значит они поклоняются богу, который требует от них грабить, а не выращивать еду, как делают все нормальные люди.
      — Мне кажется, что вы сказали, — заметил кто-то, — что в вашем городе они не грабили.
      — Нет, я такого не говорил, — холодно сказал Маролан. — Я сказал, что они пришли не за этим. Это не означает, что они не унесли то, что смогли найти.
      — Но тогда, — сказал Драконлорд, — если они напали на деревню не для грабежа, тогда, я не понимаю, для чего. — Он замолчал.
      — Откровенно признаться, — сказал Маролан, — я сам этого не понимаю. И Арра не понимает, а она знает их лучше, чем я.
      — Кто такая Арра? — спросил другой Драконлорд.
      — Моя высшая жрица, глава моего Круга Колдунов.
      — А, колдуны и ведьмы, — сказала Волшебница в Зеленом, с презрением.
      — Это и есть ответ на ваш вопрос, — сказал Варлок, говоря в первый раз.
      В то же мгновение все глаза уставились на него.
      — Объяснитесь, сэр, — сказала Главнокомандующая, и если кто-нибудь и был недоволен тем, что к человеку с Востока обратились со словом сэр, ни у кого даже не возникла мысль поправить Сетру Лавоуд.
      — Три'нагор, — сказал Бримфорд, — бог ведьм. Если Кана, действительно, заключил с ним союз, и если, более того, именно его именем действуют варвары, о которых Лорд Маролан имел честь рассказать нам, тогда, боюсь, мое искусство будет неэффективно.
      Чародейка медленно кивнула. — Тогда это должно быть частью плана Претендента. Не может ли он помешать и действиям Некромантки?
      Варлок пожал плечами. — Я думаю, что нет, но я слишком мало знаю о богах, и еще меньше о некромантии.
      — Что мы можем сделать? — спросил Кааврен, сидевший на дальнем конце стола.
      — О, на это легко ответить, — сказал Бримфорд.
      — Как?
      — Бога нужно изгнать.
      — Очень хорошо, — сказала Волшебница в Зеленом. — Я принимаю, что его необходимо изгнать.
      — И вы совершенно правы, — сказал Бримфорд.
      — Да, но как можно это сделать?
      — Вот это на это не так-то легко ответить, — сказал Бримфорд.
      Маролан внезапно вскочил на ноги и, откинув назад плащ, выхватил меч. Едва ли надо объяснять, какой действие это произвело на всех тех, кто находился там — раздался звук, как если бы все одновременно выдохнули, и каждый, за исключением Сетры Лавоуд, вздрогнул. И, чтобы не было ошибки, Маролан с силой бросил на стол меч, который громко и гневно зазвенел, ударившись о камень, и, когда все посмотрели на него, сказал, — Я вышвырну его из этого мира!
      — Вы? — воскликнули остальные.
      — Я сказал так, и даже повторяю. Я изгоню его.
      Сетра Лавоуд опять медленно кивнула. — Вам нужна какая-нибудь помощь?
      — Нет, — сказал Маролан. — Все, что касается этого бога, я беру на себя.
      — И тем не менее, — сказала Волшебница в Зеленом, — мы ожидаем, что танцы начнутся завтра на рассвете.
      — В таком случае, — сказал Маролан, убирая меч в ножны, — я предлагаю Фентора на мое место, и, более того…
      — Да?
      — Я немедленно отправляюсь в путь. Главнокомандующая, вы разрешаете мне заняться этим делом?
      Сетра Лавоуд какое-то время внимательно глядела на юного Драконлорда, и, казалось, размышляла. Наконец она сказала, — Хорошо. Ваш помощник будет командовать вашими войсками. Вы можете уехать, и я благословляю вашу миссию.
      Маролан поклонился, и, не произнеся ни одного слова, вышел из комнаты.

Как Маролан вернулся на восток, чтобы заплатить старый долг

      Маролан не стал как-то специально готовиться для своей миссии; на самом деле он вообще не стал готовиться. Он просто вышел из Горы Дзур и полной грудью вдохнул чистый горный воздух, чтобы полностью успокоиться — к тому времени он уже был достаточно спокоен, чтобы вспомнить, что нельзя телепортироваться, пока ты настолько пылаешь гневом, что не в состоянии сконцентрироваться на своих мыслях. Однако для того, чтобы привести себя в такое состояние, в котором он мог бы безопасно выполнить заклинание, потребовалось довольно много времени: пока он стоял, ничего не делая, он опять вспоминал атаку на Черную Часовню, и в нем опять говорили страсти. Он походил туда сюда, подбрасывая ногой мелкие камни, иногда нагибался, поднимал один из них и изо всей силы швырял в склон, слушая, как он ударяется об утес. Иногда он бил ладонью по гладкой черной рукоятке меча. Иногда он останавливался, складывал руки на груди и дышал, разрешая своему гневу излиться из себя.
      Наконец его мысли вернулись к дому — достаточно новому, чтобы все еще приносить ему наслаждение — и эти же мысли принесли ему некоторое удовлетворение. У него не было традиционного аристократического консерватизма, недоверия к новому, во-первых потому, что он был молод, а во-вторых из-за того, что он вырос далеко от Империи и ее традиций, и не успел выучить простую мысль о том, что более старое всегда означает лучшее. Так что он с искренним удовольствием вспомнил свой дом, его мрамор и обсидиан, и стал думать о тех улучшениях, которые он может сделать.
      Затем он мысленно прошелся по всем изгибам некоторых заклинаний, которые изучал совсем недавно, подумал о предстоящей битве и о комплименте, полученном от Сетры Лавоуд — да, если стоит обращать внимание на чьи-то комплименты, то только на ее.
      После этого его мысли перескочили на Круг Колдунов, теперь настолько сильный, что был способен держать замок в воздухе автоматически, не прилагая особых усилий, и требовал только самого легкого наблюдения Арры, которая посвящала свою энергию двум делам: изучению природы колдовской силы ведьм и молитвам Богине Демонов. Мы хорошо понимаем, что ничто из этого не имеет никакой практической пользы, но, поскольку раньше мы всегда подчеркивали прагматической характер Арры, мы ошибались в ней, и поэтому приносим свои самые искренние извинения.
      Наконец он осознал, что может безопасно телепортироваться.
      Сосредоточиться на Черной Часовне оказалось замечательно легко — как только он начал, она сама нарисовалась в его мыслях, так что на самом деле тепепортация прошла без всяких трудностей. Первое, что он заметил, было резкое изменение температуры: в то время, как на Горе Дзур было прохладно, даже холодно, здесь было скорее тепло, хотя от Грохочущего Озера дул освежающий бриз, пахнувший свежей водой; только теперь, опять очутившись здесь, он понял, как тосковал по этому месту. Он появился внутри часовни, которая оказалась пуста и никем не занята, и вообще мало изменилась с того времени, когда он видел ее в последний раз. Ее все еще использовали, так как внутри не было ни паутины ни грязи, на некоторых скамейках и деревянных столбах появились, кажется, новые царапины, но в остальном она выглядела, как прежде.
      Маролан вышел из часовни на улицу, которая, хотя и не имела официального названия (то есть на ней не было таблички, а карты деревни не существовало вообще), была известна как Дорога к Часовне, и немедленно закрыл руками глаза, чтобы защитить их от ужасно яркого света, о котором полностью забыл за те несколько лет, пока был на Западе. Ему пришлось какое-то время постоять, моргая на свет, прежде чем его глаза привыкли и он почувствовал, что может безопасно пройти по улице.
      Через несколько шагов он оказался между магазином, торгующим галантерейными товарами, и лавкой торговца серебром, и, как он с радостью увидел, оба дома были восстановлены из руин. И тут, мы должны добавить, его узнали. Буквально в одно мгновение его окружила толпа народу, забросавшая его вопросами: Как поживает Арра? Правда ли, что эльфы убили всех, кроме него? Не прокляли ли его? Научился ли он говорить на иностранном языке? Возвращается ли он домой? Бесчисленные вопросы о Круге, обычно от тех, кто любил ту или иную ведьму. Но, самое главное, он понял, что они рады видеть его, и, несмотря на холодную злобу, наполнявшую его сердце, он обнаружил, что его тронуло их искреннее выражение дружбы, смешанное с некоторой почтительностью. И, несмотря на спешку, он не мог не задержаться и не поговорить с теми, кого знал. Все хорошо — даже более чем хорошо, блестяще. Нет никакого проклятия, но нет, он не вернется домой. Что он делает в земле эльфов? Что касается этого, он решил не говорить ничего, кроме того, что учит там много нового, но — а нельзя ли купить лошадь? И быструю лошадь, самую быструю в городке.
      — Лошадь? А для чего ему нужна лошадь?
      — Потому что, объяснил он, — есть некоторые язычники, настоящие варвары, которым требуется преподать урок, и как раз сегодня настал день, когда это произойдет.
      Надо сказать, что это заявление, произнесенное достаточно спокойно, было встречено пораженным молчанием.
      — Вы не можете иметь это в виду, вы шутите — сказал кто-то.
      — Уверяю вас, — ответил Маролан, — за всю свою жизнь я никогда не был более серьезен. На самом деле, я даже не могу вам сказать, насколько мне трудно жить, не закончив это маленькое дело. Вы, надеюсь, помните, что в тот день, когда мне пришлось уехать, они разрушили до основания всю деревню.
      — А потом они вернулись, — сказал ему один, — через несколько дней после того, как вы уехали.
      — Как, они вернулись?
      — Конечно, — сказал кто-то другой, — и сожгли все, что мы начали восстанавливать. Кое-кто из наших был убит, и я даже не знаю сколько ранено. Я сам, — добавил рассказчик, — получил такой удар мечом в спину, что шрам остался до сих пор.
      — И с того времени? — спросил Маролан.
      — О, они узнали, что вы уехали, и с того времени больше не приходили.
      — Ну, — сказал Драконлорд, — теперь им не надо искать меня; напротив, меня будет очень просто найти.
      — Да, но у вас есть армия?
      — Да, — сказал Маролан. — Она здесь, на боку. — С этими словами он коснулся рукоятки своего меча.
      Крестьяне посмотрели на меч и, кажется, даже через ножны почувствовали его — во всяком случае никто из них ничего не сказал на слова Маролана.
      — А теперь, — сказал он, — кто мне может рассказать, как найти их?
      — О, это достаточно просто. Они живут в четырех деревнях, сорок миль отсюда по берегу Грохочущего Озера. Первую из этих деревень легко узнать по двойному ряду платанов, которые растут вдоль главной улицы, как только вы войдете. Вам нужно, будьте уверены, что-нибудь для езды.
      — Что-нибудь для езды? Тогда, как я говорил, мне нужна хорошая лошадь. Сорок миль не так-то мало, а мне нужно быть там завтра.
      Его привели — а лучше сказать толпа, состоявшая из тридцати или тридцати пяти Восточников, выдавила его — к конюшне, где немедленно начался спор. Между людьми и Восточниками много различий — читатель сам знает, насколько эти различия многочисленны и глубоки — но по меньшей мере в одном отношении мы очень похожи: любой Восточник, как и любой человек, всегда будет утверждать, что его лошадь хоть немного, но лучше лошади соседа.
      — Быстрый? Да, у тебя быстрый конь, но Его Лордство должно проехать больше, чем поллиги, а за это время твой конь загонит себя до смерти.
      — Да как ты не проваливаешься со стыда, когда лжешь и не краснеешь? Более того, какого коня ты предлагаешь Его Лордству? Вот этого полу-мула? Ба, неужели ты хочешь дать Его Лордству коня с такой страшной мордой, который, к тому же, извивается и брыкается на каждом шагу, да так, что нужно сражаться с ним каждую секунду только для того, чтобы заставить его скакать в нужном направлении?
      — Вот мой, здесь! Возьмите моего. Он может бежать день и ночь не уставая, а завтра опять сможет работать.
      — Этот доходяга? О, ты не можешь оскорбить Его Лордство, предложив ему эту клячу, голова которого свисает ниже колен, а хвост волочится по земля, да он сдохнет от старости прежде, чем выедет из города — просто чудо, что он еще не умер в своем стойле.
      — Здесь, просто взгляните. Видели ли вы лучшего коня в своей жизни?
      — Нет, нет, ты что не видишь, что Его Лордство высок? Да на этом пони его ноги будут волочиться по земле.
      — Нет, нет, милорд, даже не думайте о этой еле движушейся кобыле из хозяйства Джуно; она с трудом сдвинет с места обыкновенную двухколку. Вот, посмотрите на моего друга, моего красавца, Дана. Какие плечи…
      «Слишком молод». «Слишком стар». «Не быстр». «Не вынослив». «Не выдресирован». И так далее, и так далее.
      Очень скоро дискуссия стала горячее и жители деревни начали отталкивать друг друга, голоса зазвучали громче. Кое-кто уже стал доказывать свою правоту кулаками, а некоторые уже искали глазами палки, чтобы прояснить некоторые неясные аспекты аргументации, которые иначе могли бы остаться непонятыми. В этот момент один из более рассудительных жителей, который был старостой деревни и одним из тех, у кто не было лошади, которую можно было бы предложить (так он хорошо знал, что его собственный престарелый мерин имеет слишком много недостатков, в которых бы его немедленно обвинили), предложил устроить скачки, победитель которых и будет иметь честь служить Его Лордству. Все приветствовали эту мысль громкими одобряющими криками, и под шумные апплодисменты собравшихся скачки состоялись бы немедленно, если бы Маролан, вынужденно, не заметил, что лошадь, которая выиграет скачки, едва ли будет способна довезти его до цели, во всяком случае с надлежащим рвением, а это, как он обязан напомнить, сейчас самое главное.
      В конце концов отобрали четыре лошади, бросили жребий и таким образом выбрали коня (серый в яблоках техлетний Немеслеклу, жеребец по кличке Хазай), оседлали, и после долгого спора его хозяин, состоятельный крестянин по имени Пейтро, согласился взять золотую монету, на которую он пообещал купить выпивку всей деревне, а остаток пожертвовать Богине Демонов.
      Маролан сел на жеребца, который, кстати, был довольно нервным, и не привык нести на себе всадника такого роста, но Маролан, хорошо знал, что, проявив спокойную твердость, можно добиться усердного послушания от лошадей и слуг, что-то мягко сказал ему на ухо, потрепал по шее, и жеребец быстро успокоился. Потуже натянув плащ, он махнул на прощание рукой, повернул коня на север и пустил его галопом, который, выехав из Черной Часовни, поменял на рысь.
      Опасность заблудиться ему не грозила: там, где были дороги, они были достаточно хороши, а там, где их не было — в них не было необходимости. Во время пути он всегда оставался не далее, чем в полумиле от Грохочущего Озера, и его песня лилась в уши юного Даконлорда. Когда настала ночь, он, использовав самое простое заклинание, сотворил вокруг себя светящуюся сферу, которая на несколько секунд вывела из себя жеребца, но тот быстро привык к ней и смог скакать дальше.
      Дважды Маролан останавливался, чтобы дать отдохнуть ногам (которым было не слишком удобно из-за высоких стремян) и коню, но никогда не останавливался надолго. Во время одной из таких остановок Маролан вышел на берег озера и, глядя на него, сказал, — Богиня? Вы со мной? Я хочу заверить вас: все, что я делаю, я делаю для вас, и все эти смерти — а я обешаю вам, что их будет много — я посвящу вам. — Пока он стоял в темноте и тишине, закрыв глаза, ему показалось, как что-то ласково коснулось его лба, и, был ли это поцелуй Верры или нет, он решил, что был. Он открыл глаза, сел на лошадь, вновь зажег свой волшебный свет, и поехал дальше.
      У Маролана вообще был инстинкт всадника — то есть он точно знал, какую скорость он может выжать из лошади, не убивая ее. Это, а также и то, что жеребец действительно был первого сорта, к первым утренним лучам привело его к первой из тех четырех деревнь, о которой ему рассказывали, и которую он узнал по ряду платанов, листья которых шуршали под легким утренним ветром.
      Он отпустил поводья и потрепал жеребца по шее. — Хорошо сделано, — сказал он ему. — Как говорит Фентор, восход — лучшее время для атаки. Что ж, давай проверим это.

Как некоторые чувствуют страх перед битвой, тогда как другие ощущают его тогда, когда сражение уже началось

      Примерно в пяти милях от города по Нижней Дороге Кайрона есть место, называемое Павильоном Барлена, где дорога расширяется, чтобы дать возможность экипажам развернуться и где, более того, находится парк, частью которого, как можно догадаться по имени, и является павильон. Именно в этом месте, под крышей павильона, еще до наступления первого утреннего часа, Герцог Кана, сидя на прекрасном сером мерине и окруженный офицерами своего штаба, а также, мы обязаны добавить, и всей армией, повернулся к своей кузине и спросил, — Все ли готово?
      Трудно было бы пожелать лучшего дня для битвы: флаги щелкали под порывами сильного ветра, дующего с моря, и, быть может, некоторые проблемы могли возникнуть у тех, кто должен был кидать копья, и, возможно, воздух был несколько холодноват, но обещал согреться к середине дня (как заметил один из ожидавших приказа пехотинцев своему другу, сегодня будет достатончно жарко еще до того, как все остынет). Затемнение было достаточно высоко, легкая оранжевая дымка с небольшой примесью красного; моряки считали небо такого цвета добрым предзнаменованием. Сильный запах моря подбадривал всех, кто там был, и в этот день, день начала праздника, даже лошади офицеров штаба Каны и гонцов казались более оживленными и беспокойными, чем обычно.
      Хабил, которая сидела на лошади, как две капли воды похожей коня ее кузена, сказала, — Ваше Величество, вы задаете мне этот вопрос в шестой раз.
      — Да, и?
      — И я уже готова поверить, что вы нервничаете.
      — Я, нервничаю?
      — Да, я готова поверить в это.
      — Ни в коем случае.
      — Ну, если вы настаиваете, тогда нет.
      — Моя дорогая кузина, вы очень хорошо знаете, что когда наступит время действовать, я буду холоден как лед. Но сейчас мы ждем. А я терпеть не могу ждать.
      — Вы всегда были таким.
      — Точно.
      — Ну, теперь я поняла.
      — Более того, когда мы узнали, что на тех двух дорогах, по которым мы собирались атаковать, неизвестно откуда появились укрепления и нам пришлось изменить время нашего наступления, то, как мне кажется, у меня есть некоторые причины для волнения.
      — Да, мы не предвидели, что они сумеют обнаружить нашу армию до того, как мы войдем в город.
      — Да, верно. Но наши разведчики говорят об укреплениях, и это заставляет меня спросить себя о том, что наши враги сумели узнать.
      — Ну, и даже если они действительно что-то узнали? И даже если у них было несколько дней на подготовку? Что с того?
      — Быть может они могли найти способы узнать о наших преимуществах. Мы оба знаем, что с их волшебством, некромантией и этим языческим Восточным искусством, мы не в состоянии победить их на поле боя — хотя наша армия больше их.
      — Поверьте мне, кузен; вы не сказали мне ничего, чтобы я не знала. Но…
      — Ну?
      — Какие способы они могли найти?
      — Я не могу придумать ни один.
      — И я.
      — Тем не менее вы должны понимать, почему сейчас я, как вы заметили, кажусь нервным.
      — Мой добрый кузен, вот-вот настанет время действовать, и, как вы сами сказали, когда оно наконец придет, вы будете совершенно хладнокровным. Нам осталось только дождаться последнего донесения разведчиков, и вам нужно будет только отдать приказ идти в атаку.
      — Что с нашим Атирой?
      — Он готов.
      — А отряд Тсанаали в городе?
      — Мы обменялись сигналами, и они ждут только подходящего момента для удара.
      — Я очень надеюсь на них. Вы понимаете, что все остальное только ложный маневр для этой настоящей атаки.
      — Я осведомлена об этом, кузен.
      — Если он потерпит поражение…
      — Он не может потерпеть пражение, для этого нет никаких причин. Тсанаали идеально подходит для рискованных предприятий такого рода, и у него было время обучить своих солдат. И, как вы заметили, они находятся в городе уже несколько недель, и никто даже не подозревает о них.
      — Да, но подумайте о сложности согласовния наших действий. Наземная атака, морской десант, наша некромантия, ответ на нашу некромантию — тут есть о чем беспокоиться!
      — Неужели? Разве мы не заручились помощью бога?
      — Да, но можем ли мы полагаться на этого бога?
      — Надеюсь, что да.
      — И, вдобавок, подумайте о том, что мы открыли дверь опасных силам.
      — Мы можем закрыть эту дверь, в любое мгновение.
      — Да, верно.
      — Вот видите.
      — Что с Островитянами?
      — Они за горизонтом. Мы получили от них слово, при помощи связной лодки; они говорят, что им даже не надо грести, так как ветер самый благоприятный них — вы разве не заметили, что дует сильный юго-восточный ветер, или, даже, почти полностью южный? Невозможно вообразить себе что-то лучшее. Возможно это работа Три'нагора; вы же знаете, что это в его силах.
      — Да, хорошо, что им не придется грести; они будут здесь раньше и у них останется больше сил для боя.
      — Точно.
      — Итак, все готово?
      — Седьмой раз.
      — Да, но, видите ли, в последний раз вы не ответили.
      — Верно.
      — И?
      — Да, все готово. Что касается меня…
      — Ну?
      — Хотела бы я посмотреть на лица наших врагов, когда они поймут, что все их волшебство, некромантия, эта странная Восточная магия, все это бесполезно.
      — Действительно.
      — Теперь вы удовлетворены?
      — Почти. Да, согласен, до этой минуты дела шли так, как мы хотели. Если все продолжится таким же образом еще несколько часов, тогда, да, мы победим.
      — Действительно, все идет великолепно. И, более того, вы уже вписали свое имя в историю войн.
      — Вы так думаете?
      — Убеждена. Подумайте о том, что вы уже сделали, дорогой кузен: собрали армию, больше чем в двадцать тысяч человек, из мелких груп по десять-двадцать солдат, в четырех днях пути от цели, вооруженную, снабженную едой и запасами, а враг даже не заметил ее. Такие вещи еще не делал никто и никогда.
      — Ну, мне немного помог бог.
      — И что с того? Разве от этого ваши действия стали менее замечательными?
      — Да, моя дорогая Хабил, я согласен, что эта часть плана прошла без малейшей помарки.
      — Это просто триумф.
      — Вот тут я вынужден не согласиться.
      — Как, вы не согласны?
      — Конечно нет, ведь мы еще не победили. Вот если мы победим, тогда, да, вы можете использовать слово «триумф».
      — Да, я поняла вашу точку зрения. Хорошо, но может быть вы согласитесь с «замечательным подвигом»?
      — Вы настаиваете на этом?
      — Да, конечно.
      — Тогда я согласен.
      Как раз в этот момент к ним подскакал Изаак и сказал, — Ваше Величество, я прошу разрешить мне отрапортовать.
      — Да, Генерал?
      — Вернулись последние два разведчика — никаких изменений нет. В укреплениях находятся войска, но вперед они не идут.
      — Количество?
      — По этой дороге возможно тысяч пять. Кавалерии нет. Столько же на Хартской Дороге. Что касается их резервов, точных сведений нет.
      — Об этом, — сказал Кана, — я знаю от моих агентов в городе. Около канала есть парк, и там ждут примерно десять тысяч солдат врага.
      — То есть ровно столько, сколько их на дорогах?
      — Да, кажется.
      Изаак пожал плечами.
      — Очень хорошо. А что с гаванью? — спросил Кана.
      — Отдельные группы солдат, в целом не больше ста человек. Вполне возможно, что они даже не стоят на посту, а просто шляются по пирсу, выискивая те сомнительные развлечения, которые солдаты могут найти в такого рода местах.
      — Отлично. А с чем нам придется столкнуться на этой дороге?
      — Три фаланги копьеносцев.
      — А на Хартской?
      — То же самое.
      — Ну, по меньшей мере враг последователен. Известно ли имя того, кто командует их обороной?
      — Нет, мы не знаем, Ваше Величество. Но мы совершенно уверены, что это не Кааврен.
      — Почему?
      — Ну, мы совершенно точно знаем, что его уволили со службы.
      Кана и Хабил обменялись взглядом и улыбнулись, — Да, верно, — сказал Кана.
      — Тогда, сир, приказы?
      — Вы будете должны начать атаку сразу по обоим дорогам; отряд легкой кавалерии и два копьеносцев. Как только начнется бой, пошлете еше два отряда, которые ударят им по флангам, с обоих сторон. Как только кавалерия завяжет сражение, посылайте легко вооруженных, поскай бросят свои копья. И, под конец, удар пехоты. Все ясно?
      — Судите сами, Ваше Величество: легкая кавлерия, два отряда копьеносцев. Потом еще два отряда кавалерии, метатели копий, потом пехота.
      — Да, все верно.
      — Я понял, Ваше Величество, но…
      — Да?
      — Предположим, что, когда мы сойдемся с ними, они изменят свою диспозицию?
      — В таком случае, Генерал, вы будете должны изменить вашу диспозицию так, как сочтете нужным.
      — Очень хорошо.
      — Пошлите гонца к Леди Брор с теми же приказами.
      — Да, Ваше Величество.
      — И, конечно, не начинайте атаку, пока не получите приказы от меня.
      — Я буду ждать вашего слова.
      Кана кивнул, глубоко вздохнул, и сказал, — Подайте сигнал для Островитян, пусть начинают.
      — Да. Ваше величество, могу ли я кое-что сказать?
      — Да, и что это, Изаак?
      — Со своей стороны я не хочу ничего другого, как загладить свою вину в поражении, которое мы потерпели в последнем сражении.
      — Ну, Генерал, у вас есть шанс, я вам верю и надеюсь, что вы оправдаете мое доверие.
      — Да, Ваше Величество. Я прикажу подать сигнал.
      — Хорошо. И как только корабли появятся из-за горизонта, немедленно известите меня.
      — Слушаюсь, Ваше Величество.
      Пока Изаак уезжал, Кана с беспокойством следил за ним. Затем он спрыгнул с коня и стал ходить, заложив руки за спину, потом опять сел в седло и дважды спросил свою кузину, все ли готово. Он уже собирался сделать это в третий раз, когда Хабил заметила, — Мне в голову пришла одна мысль, кузен.
      — И какая, кузина?
      — Вы должны подумать о том, чтобы жениться.
      — Как, жениться?
      — Конечно. Хорошо, когда у императора есть наследник.
      — Да, но на ком я должен жениться?
      — Я бы предложила какую-нибудь Леди Дракон.
      — Да, но, как вы понимаете, есть множество таких леди.
      — Тогда я бы предложила ту, которая сейчас не замужем. Таким образом, как вы понимаете, ей не придется становиться вдовой прежде, чем она станет супругой Императора.
      — Да, конечно, но, видите ли, все равно даже таких чересчур много.
      — Да, но разве плохо, если у вас есть большое число девушек, из которых вы можете выбирать? Благодаря этому вы сможете найту ту одну, которая вам подойдет.
      — Напротив, дорогая кузина. Так намного тяжелее.
      — Как, вы так думаете?
      — Конечно. Если бы была одна, да, принять решение было бы самой простой вещью на свете. Но, поскольку их так много, я даже не знаю, где я должен начать искать.
      — Если вы не против, я могу попытаться выбрать вам кого-нибудь.
      — Ну, уж если я обязан жениться…
      — Да, Ваше Величество, я уверена, что это хорошая мысль.
      — Тогда подберите мне кого-нибудь.
      — Очень хорошо, если вы уверены, что у вас нет никого на примете.
      — Нет, никого. Более того…
      — Да?
      — На самом деле, если говорить начистоту, я бы вообще не хотел жениться, по крайней мере сейчас.
      — И, тем не менее, это была бы хорошая мысль.
      — О, я в этом не сомневаюсь, вот только…
      — Да?
      — Почему эта мысль пришла вам в голову именно сейчас?
      — Почему эта мысль пришла мне в голову именно сейчас? Для того, чтобы отвлечь вас.
      — Вы думаете, что меня надо чем-то отвлечь?
      — Да, возможно. И даже если не надо…
      — Ну?
      — Мне надо отвлечься самой и отвлечь вас, иначе, боюсь, я могу стать цареубийцей.
      — Моя дорогая кузина…
      В этот миг к ним подскакал гонец и сказал, — Ваше Величество, мне поручено вам сообщить, что корабли показались из-за горизонта.
      — Тогда, — заметил Кана, — если я правильно оценил силы ветра, они будут в гавани меньше, чем через час.
      — И? — спросила Хабил.
      Кана отпустил гонца и позвал совсем молодую леди, которая недавно появилась в его штабе. Эта леди, Дракон из знатной семьи, подвела к Его Величеству свою лошадь, и, грациозно управляя ею коленями и поводьями, заставила ее встать совсем близко, после чего, не сходя с спины лошади, изяшно поклонилась.
      — Да, Ваше Величество? — сказала она.
      — Передайте мои поздравления Генералу Брор и сообщите ей, что она может наступать и сражаться. После того, как вы передадите этот приказ — именно после— вы найдете Генерала Изаака и передатите ему этот же приказ. И только после того, как они оба получат этот приказ, вы найдете Барона Лораана, передадите ему мои самые лучшие пожелания и скажите, что он может начинать. И, наконец, вы найдете волшебника, который связывается с Лейтенантом Тсанаали, и тоже скажите ему, что он может начинать. Вы все поняли?
      — Да, думаю, что да,
      — Посмотрим.
      — Первая Брор: поздравления, наступление и сражение, затем то же самое Изаак, но только после того, как приказ получит Брор, потом Лораан должен начать. И, последнее, сообщение для Тсанаали, он тоже может начинать.
      — Великолепно.
      Младший офицер отдала честь и умчалась.
      — Кузен?
      — Да, Хабил?
      — Вы были правы.
      — В чем?
      — Сейчас вы совершенно хладнокровны.
      — После всех этих лет и бесчисленного количества компаний, неужели вы сомневались во мне?
      — Ни в малейшей степени.
      — Это еще одна, возможно более важная, чем любая другая, с грандиозными ставками — то есть мы все поставили на один бросок. И, тем не менее, это просто еще одна компания, еще одна битва, вот и все.
      — Да, верно, и я согласна со всем, что вы имели честь сказать мне.
      Через мгновение, однако, Хабил вздохнула. — Ну, — спросил Кана, — О чем вы вздыхаете?
      — Мне опять пришла в голову мысль.
      — Что ж, поделитесь ею со мной.
      — Мы должны были сказать Островитянам, чтобы они атаковали с первыми лучами света; тогда враг не смог бы увидеть их корабли до тех пор, пока они не пристанут к берегу, и мы сами должны были бы начать нашу атаку в тот же самый момент.
      — Но это и был наш план, Хабил, и он действительно был весьма хорош, пока мы не увидели укрепления, то есть до тех пор, пока мы были уверены, что они ничего не знают о нас. Но, увидев их, я решил, что будет лучше всего подождать, пока мы не осмотрим эти укрепления поближе, и поэтому я приказал Островитянам ждать.
      — Да, я знаю это.
      — Более того, тридцать часов назад вы согласились с этим планом.
      — Да, да. Вы правы.
      — Неужели теперь вы сожалеете об этом решении?
      — Да, то есть нет, не сожалею.
      — Тогда вы все еще думаете, что это хороший план?
      — Да, думаю. Или, скорее, надеюсь.
      — Ну, мы хорошо подходим друг к другу, моя дорогая кузина. Я нервничал до того, как битва началась, в то время как вы, совершенно хладнокровно, совершали чудеса, готовя ее. Но теперь, когда войска двинулись в бой, меня ничего не может поколебать. Я хладнокровен, как рыба.
      — Я не собираюсь отрицать то, что вы сказали, сир.
      — Ах, как жаль, что мы…
      — Смотрите, авангард двинулся.
      — Отлично. Я поскачу вперед, и буду сразу за авангардом, а вы оставайтесь здесь. У нас вполне достаточно гонцов, и, я уверен, вы будете держать меня в курсе событий.
      — Я непременно так и сделаю.
      — Как только сражение будет в разгаре, я, если не произойдет какого-нибудь несчастья, вернусь сюда, чтобы сообщения быстрее доходили до меня.
      — Да, это хороший план.
      — Но, до этого, я хочу посмотреть своими глазами на начало бала.
      — Понимаю.
      — Тогда до встречи, моя дорогая кузина.
      — Я надеюсь увидеть вас в городе, и Орб будет крутиться вокруг вашей головы.
      — Да, давайте надеяться на это, — сказал Кана и дал шпоры своему коню.
      Много чего можно сказать о Претенденте, Герцоге Кана (и, будьте уверены, многое былосказано) как о военнокомандующем, и много из этого, должны мы с сожалением добавить, было полной глупостью; но никто никогда не сомневался в его способности создать обученную и дисциплинированную армия, и это искусства никогда не проявилось лучше, чем в первые моменты штурма Адриланки.
      Необходимо понять, что там были две армии, восемь бригад, пятьдесят семь полков, двести тридцать четыре батальона, четыреста семьдесят одна рота, все вместе больше двадцати одной тысячи солдат, во главе которых стояли талантливые офицеры, жаждущие сражаться, и вся эта масса одновременно пришла в движение.
      Дух армии, несмотря на обескураживающее поражение в Битве у Горы Дзур, был на удивление высок. Не исключено, что хотя солдатам никто ничего не объяснял, они узнали, тем мистическим и загадочным путем, которым солдаты узнают и перетолковывают самые незначительные намеки, что найдены способы борьбы с волшебством и Восточной магией, которые стали причиной их поражения в предыдущей битве.
      Но, каковы бы не были эти причины, нет никаких сомнений, что дух армии был высок, и солдаты даже рвались в бой — да, конечно, многие из их были Теклами, но во главе их стояли юные Драконлорды, а также, в некоторых случаях, юные Дзурлорды и молодые люди из других Домов, никогда не видевшие Орба, не доверявшие Дому Феникса, и жадные до славы.
      Было ровно два часа и пятнадцать минут пополудни, когда передовые отряды Леди Брор — два взвода копьеносцев и рота легкой кавалерии — прошли через то место на Нижней Дороге Кейрона, где дорога поворачивает и где находится разрушенное здание, когда-то бывшее почтовой станцией Бегуших Цыплят. Внезапно оказалось, что за поворотом, на расстоянии пятисот метров от них, находились три фаланги копьеносцев, часть одной из дивизий под командованием Сетры Лавоуд, которые ждали, перекрыв дорогу.
      Отряды Брор двинулись вперед, как если бы дорога была пуста. Спустя несколько минут послышался грохот копий, ударившихся о щиты.
      Битва при Адриланке началась.

Как Маролан, пытаясь обнаружить бога, вместо него обнаружил то, что в состоянии сделать его меч

      Деревня, в которую Маролан прискакал этим утром, была, на самом деле, очень маленькой, даже крошечной: поддюжины маленьких домов, что-то вроде гостиницы и лавка с товарами на все случаи деревенской жизни. Маролан остновился и поглядел кругом. С первого взгляда он решил, что деревня совершенно пуста, но, со второго, заметил перед магазином старого человека (или, скорее, Восточника) с замечательно белой, тощей бородкой и почти полностью лысого. Неизвестный нахмурился, увидев как Маролан спрыгнул на землю, и спросил, — Есть что-нибудь, что вы хотите?
      — Конечно, — сказал Маролан, и, вытащив меч, сказал, — Моя богиня страстно жаждет крови, такой как у тебя, поэтому ступай к ней и передай мои самые наилучшие пожелания. — Прежде, чем старик успел сообразить, что должны означать эти слова или даже почувствововать малоприятные ощущения, которые должны были пробежать по нему, как только Драконлорд обнажил свое оружие, Маролан ударил наискосок, разрубив его от правого плеча до левого бедра, и оставил плавать в луже крови.
      У старого человека с Востока даже не было времени вскрикнуть — меч Маролана выпил его жизнь и душу даже раньше, чем тело стукнулось о землю. Для любого, хоть в какой-то степени знакомого с ударами меча, это было, по меньшей мере, неестественным.
      — Но не было ничего естественногов оружии Маролана.
      Что же стало с его душой — этой нематериальной частью человека, которая является живой искоркой бытия и содержит в себе сущность личности? Мы не в состоянии ответить на этот вопрос — действительно ли меч уничтожил ее, и, в таком случае, это ужасное оружие следует называть морганти, или, как сказал Маролан, каким-то загадочным образом эта душа была съедена, уничтожена или принесена в жертву Верре, а может быть с ней случилось что-нибудь совершенно другое, мы не знаем. Но, что бы мы не думали о Лорде Маролане, мы обязаны сообщить читателю голую правду: Страшное преступление — взять саму суть жизни живого существа и вырвать его из тела, лишив тем самым это существо возможности возрождения — именно это преступление и собирался совершить Маролан.
      Он, со своей стороны, даже на мгновение не задумался обо всех этих сложных проблемах. Его сердце был наполнено тем, что сделали с его народом, так что если и было пустое место в этом органе, теперь оно было наполнено местью. Как только тело Восточника распростерлось на земле, Маролан стал думать о нем не больше, чем о каком-нибудь насекомом, на которое он мимоходом наступил. Он стоял, с меча капала кровь, и ждал, пока кто-нибудь бросит ему вызов.
      Единственным ответом был крик, вылетевший из одной из хижин. Не отдавая себе отчет в том, что он делает, или почему, Маролан поднял меч и направил его на деревянный домишко. Дому ничего не оставалось, как взорваться и рассыпаться на объятые пламенем куски.
      — И это, — сказал Маролан чистым и сильным голосом, который заглушил даже треск горевшего дерева, — тоже для моей богини.
      Когда он понял, что ответа не дождется, то аккуратно повторил то же самое для каждого здания маленькой деревни, вскочил на коня и поехал дальше, оставив за собой только горящие развалины.
      Он пустил своего коня на дорогу, ведущую в соседнюю дервню, которая находилась настолько близко, что ее жители не могли не видеть дым от руин оставленной им безымянной деревушки. И действительно, когда, спустя несколько минут, он очутился там, то обнаружил, что внешний вид этой деревни почти ничем не отличается от первой, за исключением отсутствующих платанов и небольшой собравшейся толпы Восточников, которые глядели на дым, указывали на него руками и тихонько переговаривались. Все они поглядели на Маролана: мужчины, женщины и, мы должны с сожалением признаться, даже дети.
      Маролан, со своей стороны, не захотел сказать ни одного слова. Вместо этого он спрыгнул с лошади, вынул меч, сделал два шага вперед и, с искаженным гримасой гнева лицом, начал убивать. Сколько из них погибло, мы не знаем. Никто не пытался сопротивляться — напротив, толпа немедленно рассеялась, все разбежались в разные стороны. Маролан не стал преследовать их, но, как и раньше, превратил каждое здание деревни в груду горящих развалин.
      Через десять минут он опять сел на коня и поехал по единственной дороге, достойной этого имени; эта дорога шла через всю деревню и, как он правильно предположил, должна была привести его в следующую.
      Эта третья деревня, в которой он очень быстро очутился, была именно той, которую он, на самом деле, искал. Впрочем, по размерам и внешнему виду она ничем не отличалась от других, зато, к радости Маролана — в той мере, в которой в эту минуту он был способен на выражение этой эмоции — улицы были полны вооруженных людей с Востока, их было примерно пятьдесят. И, более того, казалось, что все они стремились собраться вокруг идола в виде четырех-футовой статуи, сделанной из куска базальта, на конце которой была грубо вырезана рогатая голова, и этот идол каким-то то символическим путем олицетворял бога Три'нагора.
      Для чего в точности они собрались вокруг статуи — то ли собираясь отправиться в набег, то ли только что вернувшись из набега, а может быть это был один из языческих ритуалов — мы не можем сказать; но, собравшись, они сначала уставились на дым, а затем на высокого незнакомца, который совершенно хладнокровно вьехал прямо в середину толпы и сказал, — Я Маролан. Несколько лет назад вы устроили набег на Черную Часовню, чтобы найти меня.
      Он спрыгнул с жеребца, стукнул его по крупу, заставив уйти подальше, вынул меч и холодно заявил. — Я здесь.
      Относительно того, что случилось потом, мы можем сказать только то, что любой Дзурлорд, который был бы способен стать свидетелем этих событий, безусловно тут же наполнился завистью, смешанной, насколько мы можем себе предствить, с некоторым невольным почтением. Сколько из того, что последовало, было сделано Мароланом, а сколько его мечом? Впоследствии сам Маролан не раз задавал себе этот вопрос.
      И, по меньшей мере, большая часть всего этого была сделана мечом, и он делал это быстро, намного быстрее, чем Маролан мог представить себе. Казалось, что меч подпрыгивает в его руке, и, более того, Маролану даже казалось, что каждый следующий удар был быстрее предыдущего. Может показаться, что меч сам решал, куда бить; тем не менее это было не так, Маролан совершенно четко все видел и сам принимал решения. Если многие мастера меча часто говорят о том, что ощущают меч продолжением своей руки, то Маролану казалось, что это загадочное оружие было продолжением его мысли. То есть не успевал он заметить кого-нибудь, пытающегося вонзить в него меч и подумать, что было бы совсем неплохо снести голову с плеч этого индивидуума прежде, чем тот успеет ударить — и это немедленно происходило. Потом он мог увидеть, что, судя по положению меча, волшебный клинок мог бы вонзиться в грудь другого язычника, и опять действие чуть ли не опережало мысль. Сколько же сделал Маролан, а сколько меч? Ни тогда, ни потом он так и смог по-настоящему ответить на этот вопрос.
      Для нас, однако, это не так-то важно. Важно другое: Маролан не чувствовал ни капли усталости; напротив, он чувствовал себя так, как если бы мог сражаться вечно — и опять никто не знает, происходило ли это благодаря качествам его «черного посоха», или благодаря помощи богини, которой он посвящал каждого убитого, а может быть и благодаря каким-то особенностям его личности.
      В некотором отношении это было похоже на его самое первое сражение, но на этот раз вместо жестокой горячки боя его сердце наполнял холодный гнев. За первые несколько секунд он прошел через врагов примерно так, как если во время шествия по узкой улице ему надо было протиснуться через плотную толпу, не давая себя коснуться; но только за ним осталось шесть или семь Восточников, простертых на земле.
      — Ваш бог любит кровь, да? — сказал Маролан низким сдержанным голосом, который, однако, можно было ясно улышать во внезапно наступившей тишине. — Дадим ему ее, и побольше.
      Когда они что-то сообразили и собирались кинуться на него всей толпой, он вытянул вперед левую руку и, почти не сознавая, что делает, выкрикнул заклинание, после которого из каждого пальца его руки вырвался яростный луч красного света, более быстрый, чем удар йенди и намного более смертельный; с громким криком на землю упало шестеро или семеро врагов, прямо там, где стояли, причем они даже не упали в сторону или назад, а именно осели без движения и без искорки жизни, как если бы были мертвы за несколько минут до того, как рапростерлись на земле.
      Было ли это вполне достаточно для того, чтобы заставить этих варваров (а мы должны, увы, признаться в том, что ничего не знаем об этом народе, и вынуждены использовать определение Маролана) разбежаться, мы не знаем, но шансов на победу у них не было: Маролан перехватил меч обеими руками и бросился на самую большую группу, размахивая своим мечом, ударяя слева, справа, сверху и снизу, вперед и назад, и остановился только тогда, когда враги со всех ног побежали в разные стороны.
      Вместо того, чтобы охотиться за ними, Маролан крикнул — Богине Демонов! — и, как и раньше, без всяких видимых усилий заставил каждое здание в этой деревушке развалиться и вспыхнуть — крики, послышавшиеся оттуда, доказали, что, по меньшей мере, в некоторых из них кто-то был.
      После всего этого Маролан остался один в центре того, что несколько минут назад было деревней — один, за исключением идола Три'нагора. Он повернулся к нему и, медленно и осторожно, пошел вперед, поудобнее перехватив свой меч, с которого на грязную мостовую все еще капала кровь.

Как Лорд Бримфорд пытался принять участие в битве, а Главнокомандующая получила неприятное известие

      Начало Битвы у Адриланки прошло в полном соответсвии с планом — то есть с планом Каны. Главнокомандующая мгновенно ответила на атаку — она разрешила фаланге копьеносцев отступить, и, почти одновременно, на ее передовые отряды обрушились удары с флангов, причем прежде, чем ее медленно отступающая фаланга успела добраться до укреплений — и, как должно быть понятным читателю, это произошло как на Хартрской Дороге, так и на Нижней Дороге Кейрона. Волшебникам она приказала не высовываться — быть может выполнять маленькие заклинания там и здесь, но ничего разрушительного.
      Была две причины для такого странного приказа: Во-первых, она надеялась, что войска врага соберутся вместе и тогда, в случае удачи, волшебникам удастся уничтожить полк врагов или даже больше. Во-вторых, она была убеждена (и, как выяснилось впоследствии, была совершенно права), что у Каны есть что-то «под плащом», и она не хотела, чтобы ее волшебники полностью выложились прежде, чем она узнает, что это такое и нельзя ли его отразить при помощи волшебства (хотя, как также выяснилось впоследствии, это было невозможно).
      Битва на Нижней Дороге Кейрона разгорелась примерно в четверти мили от только что построенных крепостей; на Старой Западной Дороге — в полумиле. В обеих случаях Имперские войска были вынуждены медленно и неохотно пятиться назад, уступая как жестокому натиску армии Каны, так и тому неоспоримому мастерству, с которым Брор и Изаак развернули свои силы.
      Сама Сетра Лавоуд не видела ни одного из развернувшихся сражений, а, скорее, держала руку на пульсе своих сил при помощи небольшой команды адептов, которые непрерывно сообщали ей о происходящем. При их помощи она представляла себе разворачивающуюся битву, обдумывала, анализировала и ждала.
      Так продолжалось примерно двадцать или двадцать пять минут, что может показаться очень коротким промежутком времени, но, на самом деле, было очень, очень долгим временем для тех, кто сражался в генеральном сражении, с его яростной борьбой, со странными видениями, иногда более ясными, чем действительность, а иногда понятными не больше, чем расплывшиеся пятна. Но над всем царствуют звуки. Читатель, которому никогда не приходилось находится рядом со сражением (или как, по менению автора, можно уверенно сказать: которому повезлоизбежать находиться рядом со сражением) не может себе даже отдаленно представить, что такое грохот боя. Удары стали о сталь, яростные крики тех, кто подбадривает сам себя в горячке боя или стоны умирающих от ран, весь этот шум можно услышать на намного более далеком расстоянии, чем можно себе вообразить.
      Тот странный и загадочный человек с Востока, которого мы знаем как Лорд Бримфорд, был встревожен с самого начала сражения этими звуками — ясно различимыми даже на расстоянии более мили от линии фронта — а также поведением своего пса, Автлы, который внезапно вскочил на ноги и сделал стойку, то есть вытянул свои вислые уши вверх настолько, насколько мог, и беспокойно посмотрел на Варлока, как если бы хотел сказать, «Хозяин, что-то беспокоит тебя?»
      Бримфорд тоже встал на ноги и вышел из палатки, в которой отдыхал.
      — Мой дорогой Автла, — сказал он. — Я думаю, что так оно и есть. Я представляю себе, что через несколько минут нас позовут и официально попросят выполнить нашу часть плана, а мы будем вынуждены не менее официально сообщить Чародейке с Горы Дзур, что не в состоянии выполнить ее приказ, после чего вернемся сюда, опять заберемся в палатку и будем лежать, совершенно бесполезные, и ждать исхода битвы, в которой решается будущее моей любимой, моя собственная судьба и некоторые другие, менее важные вопросы, вроде существования этой Империи, которую эльфы ценят так высоко.
      Пес презрительно дернул ухом, а кошка, Сиренг, откровенно зевнула.
      Пока Варлок стоял перед палаткой и разговаривал со своей семьей, гонец, на груди которого был знак, говорящий о том, что он принадлежит свите Главнокомандующей, подошел к нему, поклонился и сказал, — Милорд… — надо сказать, что эти слова вышли изо рта гонца с некоторым усилием, — битва началась и вы в любой момент можете использовать ваше колдовство.
      — Очень хорошо. Где Сетра Лавоуд?
      Гонец заколебался. Он, мы должны сказать, был неуверен, должен ли он отвечать на этот вопрос. В конце концов сейчас он только гонец, ему не приказывали отвечать на вопросы. К тому же Восточнику. К тому же этот Восточник даже не носил мундира (а мундир Императорских войск включал в себя значок с эмблемой Феникса, которую носили на левой стороне груди, и золотистый берет на голове — ради сегодняшней битвы этот костюм надела даже Сетра Лавоуд).
      Бримфорд терпеливо ждал, и в конце концов гонец решил, что поскольку ее ставка была отмечена флагом, который можно было увидеть за пол-лиги во всех направлениях, не будет ужасным нарушением секретности, если он сообщит Восточнику эту информацию, так что он просто указал на этот флаг и объяснил, что генерала можно найти недалеко от него, окруженную гонцами и адептами, и что ее легко узнать, во-первых, по бледной коже, и, во-вторых, по трем мечам, вышитым на берете и символизирующим ее ранг.
      Бримфорд вежливо поблагодарил гонца, и, следуя этим совершенно ненужным указаниям (то есть, если бы гонец просто сказал, «она в своей ставке», этого было бы вполне достаточно), быстро нашел Чародейку, которая спокойно сидела под своим тентом на низком, удобном стуле и, на первый взгляд, отдыхала, вытянув ноги перед собой. Автла немедленно сунул нос в ее руку; Сиренг, со своей стороны, прыгнула Сетре на колени.
      Варлок поклонился и сказал, — Генерал, так как, надеюсь, именно так я должен обращаться к вам…
      Чародейка пожала плечами, как если бы хотела сказать, что ей совершенно все равно, как к ней обращаются.
      — Я надеюсь, что сражение идет достаточно хорошо.
      — Приветствую вас, сэр. Однако еще слишком рано о чем-то говорить. На Старой Западной Дороге битва в полном разгаре, и то же самое на Нижнем Кейроне. Если и будет атака по Дороге на Северные Ворота, то она, по меньшей мере, еще не началась. Я думаю, вам передали, что вы можете начинать — то есть вы здорово поможете нам, если опять сделаете то, что с таким успехом делали раньше.
      — И, тем не менее, как я имел честь сказать вам вчера, что-то мешает всем моим попыткам.
      — Но это было вчера, мой дорогой сэр. Пытались ли вы сегодня?
      — Да, на самом деле, да.
      — Тогда продолжайте ваши попытки. У меня есть все основания надеяться, что, рано или поздно — и, я надеюсь, скорее рано — у вас получится.
      — Очень хорошо, Генерал.
      — То есть вы продолжите ваши попытки?
      — Я буду делать их каждую минуту. Видители ли, Генерал, я бы не хотел ничего другого, но только помочь вам в сражении. И я, конечно, незамедлительно сообщу вам, если мне это не удастся.
      — Да, действительно хорошо знать, что у вас ничего не вышло. Но также я бы хотела немедленно узнать, если у вас получится, потому что тогда я смогу изменить тактику и действовать иначе.
      — О, если я у меня получится, я имею честь думать, что вы очень скоро об этом узнаете. На самом деле я даже настаиваю, что в этом случае произойдут события, которые не оставят места для сомнений.
      — То есть результаты будут достаточно впечатляющими?
      — Даю вам слово.
      — Очень хорошо, полагаюсь на вас, сэр.
      — Вы можете, Генерал.
      Бримфорд отдал неслышный приказ Автле и Сиренг, дав им знать, что он хочет от них, и эти странные, даже загадочные звери пробежали через лагерь, пересекли дорогу и исчезли в лесах, находящихся на северо-запад от Адриланки. Варлок, со своей стороны, уже собирался в очередной раз попробовать свои особые заклинания, когда из павильона, находившегося за спиной Чародейки, появился гонец и подошел к ней.
      Как мы уже сказали раньше, это было первое сражение, в котором была использована телепатия, то есть способность одного индивидуума переговариваться с другим, физически находящимся далеко от него. Сказав это, мы должны добавить пару слов о том, как это было сделано.
      Сетра Лавод немедленно оценила то, в какой степени такой способ передачи сообщений может повлиять на удачный исход сражения — на самом деле говорили о том, что как-то раз она заметила Ее Величеству, что возможность постоянно принимать и передавать сообщения более важна в битве, чем разрушительная сила всех заклинаний вместе взятых. Поэтому еще до того, как он узнала, что Кана предпримет атаку, от которой ей придется защищаться, она начала создавать этот вид связи. Для этого несколько месяцев назад Чародейка начала обучать пятьдесят или пятьдесят пять волшебников, которых назвала «войска связи», и отдала их всех под командование некоего Ястреблорда по имени Паарфи Ховаальский (который, мы должны добавить, никак не связан с автором этих слов). Ко времени битвы было уже несколько пар «двухсторонних адептов», как называла их Чародейка, или «адептов», как они называли себя сами, когда Чародейки не было поблизости — волшебников, каждый из которых мог легко говорить с другим, примерно так, как говорят друзья, стоя лицом к лицу друг с другом (и даже легче чем, например, в том случае, когда вы пытаетесь поговорить в переполненой общей комнате постоялого двора).
      Когда стало ясно, что сражение будет со дня на день, она выбрала некоторых из них и приказала им оставаться недалеко от нее. Каждый из этих связных имел некоторое представление о волшебстве — что, хотя и не является необходимым для ментального контакта, очень помогает ему, что было доказано еще в Девятом Цикле Атирой Маркизой Тригаарской. Около двадцати из этих волшебников-связных оставались все это время с Чародейкой, сидя в павильоне и играя в «четыре камня», в то время как битва бушевала на дороге не дальше мили от них. Время от времени один из них получал сообщение от своего товарища-адепта, прекращал играть и передавал послание Чародейке. Именно такой волшебник, или «адепт», как мы назвали его, только что вышел из павильона, подошел к Главнокомандующей и почтительно ждал, когда его заметят.
      — Говорите, — сказала она.
      — Я получил донесение из порта.
      — Я слушаю.
      — Появились корабли врага, вероятно собираются приставать к берегу, их примерно шестьсот пятьдесят или семьсот. Через десять минут они причалят. Резервы уже вызваны и срочно отправлены в порт.
      Сетра какое-то мгновение глядела на посыльного, потом сказала, — Не могли ли вы повторить число.
      — Шестьсот пятьдесят или семьсот, Генерал.
      — Семьсот солдат или семьсот кораблей?
      — Кораблей, Генерал. По меньшей мере так я понял.
      — Будьте так добры, попросите подтверждения.
      — Сейчас, генерал.
      Лорд Бримфорд, который еще не успел уйти, чтобы заняться своей работой, повернулся к Сетра и недоумевающе спросил, — Неужели это возможно?
      — Откровенно признаться, я не представляю как. Если не…
      — Да? Если не?
      — Если Претендент не заключил союз с Элде.
      — А он мог заключить такой союз?
      — Если он действительно сделал это, то, да, ему пришлось пойти на немалые уступки. Мне даже больно думать о том, что он пообещал им, и еще больнее представить себе, что случится с Империей, если все его обещания будут выполнены.
      — Генерал, все подтверждено, — вмешался связной. — Наблюдатели еще не знают, сколько солдат на каждом корабле, хотя они говорят, что, похоже, больше чем двадцать.
      — Боги! — крикнул Варлок. — Что нам делать?
      — Мы используем совет Лорда Кааврена, — спокойно сказала Сетра. — А вы начинайте ваше заклинание. — Потом, обращаясь к адепту, она добавила, — Я полагаю, что речь идет о Восточном Порте, на так ли?
      Через пару мгновений, потраченных на обмен мыслями, адерт ответил, — Да, Генерал.
      — Очень хорошо, — сказала Сетра.
      Бримфорд, придя в себя после мгновенного замешательства, поклонился, отошел на два шага и зашел за павильон, в котором волшебники продолжали играть в карты. Затем он уселся прямо на землю, закрыл глаза и наклонил голову. Пес и кошка уже убежали, в разных направлениях, для того, чтобы прочесать джунгли и леса; сейчас они были его глазами и ушами. Он опять попытался сотворить заклинание, и, хотя связь с членами его семьи не могла прервать никакая сила в этом мире, у него опять получилось не больше, чем в прошлый раз.
      Чародейка, однако, приказала ему пытаться, так что он опять и опять повторял свои попытки. Пока Кана приказывал подать сигнал, который должен был привести в действие некий заранее приготовленный план, который, в свою очередь, должен был привести чуть ли не к победе, а Императорские войска медленно отступали к укреплениям, Бримфорд терпеливо пытался использовать свое влияние на тиас, дзуров, медведей, росомах, дарров, зеленых змей и других животных, которые могли бы как следует потрепать врага.
      И не мог сделать ничего.
      До полудня оставался еще час, армия Элде могла высадиться на землю в любую секунду, а до сих пор еще никто не знал всех хитроумных и вероломных замыслов Каны. И что, возможно, еще более важно, ход, при помощи которого Кана собирался добиться окончательной победы, еще даже не был сделан. Сетра Лавоуд, Ее Величество и вообще все, сражавшиеся за Империю, не имели ни малейшего представления о тех силах, которые должны были обрушиться на них.

Как была организована прямая атака на Орб

      Мы надеемся, что читатель не забыл Лейтенанта Тсанаали, с которым Пэл обменялся такими словами, что ни один из них не мог сомневаться в мнении другого о себе, и, более того, был тем самым инивидуумом, на чью миссию Кана и Хабил возлагали такие большие надежды.
      В то время, когда рядом с Адриланкой шло ожесточенное сражение, а на Востоке кровь лилась ручьем, Тсанаали думал не о Кане или Пэле, а, что совершенно понятно, о своей миссии.
      Мы, к нашему большому сожалению, безусловно сбили с толку читателя, если не сумели объяснить ему, что этот Драконлорд была не только храбр, как и все люди его рода, но также тщателен и методичен при выполнении своих и чужих планов. Он заранее изучил город, так что его маленький отряд не только оставался до поры до времени незамеченным, но и мог, в условленный момент, пройти через город в тайне от патрулей, которые, как предвидел Тсанаали, обязательно появятся на улицах, и, при этом его людям не понадобится пересекать мосты, где, как был уверен Лейтенант, могли возникнуть некоторые трудности.
      В тот момент, когда мы глядим на него, он сидит, полностью расслабившись — на самом деле он даже закрыл глаза и дремлет, как если бы собирается отдохнуть от всех забот и его совершенно не волнует та самая миссия, ради которой он оказался здесь. В некоторой степени это следствие невозмутимого характера, благодаря которому в таких случаях он не нервничает и не волнуется (в отличии, например, от Каны или Хабил); однако есть и другая причина, и это, без сомнения, понимание того, что такое поведение воздействует самым лучшим образом на его подчиненных.
      Эти подчиненные уже начали собираться в небольшом домике, единственная дверь которого выходит в переулок за Улицей Десяти Пальцев в юго-западной части города. Каждый раз, когда появляется еще один, Тсанаали открывает глаз, что-то мычит, приветствуя его, а потом продолжает дремать, сидя на покосившемся деревянном стуле и положив скрешенные в щиколотках ноги на стол.
      Наконец, с чем-то вроде вздоха или легкого стона просыпаясь после легкого сна, он спустил ноги на пол, встал, свел вместе ладони за спиной, с хрустом расправил плечи и сказал, — Джентльмены, время почти пришло, и, к тому же, мы все здесь — то есть ровно двадцать один человек, включая меня и офицера связи, который находится на крыше и ждет сигнала, все четыре отделения, как и должно быть. На самом деле все готово, и мы ждем только слова, чтобы начать — а это слово мы должны получить от нашего офицера связи.
      — Это все совершенно замечательно, Лейтенант, — сказал один из солдат (так как все, кто находился здесь, были солдатами, хотя, будьте уверенны, все они были одеты простыми дворянами, то есть в камзолы, бриджи и высокие черные сапоги), — но, все-таки, в чем наша миссия, что мы будем должны сделать?
      — О, — сказал Тсанаали, — вы хотите это знать?
      — Ну, — сказал другой, — мы, как вы знаете, находимся в этом городе в тайне от всех, без всяких неприятностей…
      — По большей части, — добавил другой.
      — … уже несколько недель, мы ни с кем не встречаемся и просто ждем. Но если теперь уже почти настало время выполнить ту миссию, ради которой мы проникли сюда, мы, без всякого сомнения, намного лучше выполним ее, если будем знать, что мы собираемся сделать.
      — Да, чистая правда, — сказал офицер, пораженный исключительной точностью этого замечания.
      — Итак?
      — Итак я расскажу вам об этом, немедленно.
      — В таком случае, — сказал солдат, — уверяю вас, что мы все будем слушать вас исключительно внимательно.
      — Тогда, джентльмены, слушайте: Вы знаете, что Его Величество Кана Первый, который в тяжелой борьбе завоевал право на трон, был предательски лишен Орба благодаря дерзостному предприятию некоей честолюбивой Феникс.
      — Да, мы хорошо знаем это, — согласились солдаты.
      — Итак, Его Величеству осталось победить в последней битве, чтобы выбросить все сомнения из сердец тех, кто верит в Орб, могущественный волшебный артефакт и символ Империи, который наделяет того, кто управляет им, чем-то вроде божественности — другими словами тот, кому повезло заполучить Орб, заслуживает трона несмотря на закон и происхождение, так устроен наш мир.
      — Да, точно, — сказал один из солдат. — Многие верят в это. Я часто слышал, как люди так говорят.
      — И вы не спорили с ними, не так ли?
      — Нет, Лейтенант. Вы приказали, чтобы мы не вмешивались ни в какие споры или ссоры, так как мы не должны привлекать к себе внимания. И мы выполняли ваш приказ слово в слово, хотя из-за него нам приходилось слушать самые оскорбительные разговоры, касающиеся Его Величество. И доказательство этого можно найти у меня во рту.
      — В вашем рту?
      — Точно. Я искусал себе все губы и так крепко сжимал зубы, что они начали крошиться, поэтому они являются бесспорным доказательством того, насколько точно я подчинялся вашим приказам, и, я верю, все мои товарищи поступали точно так же.
      — И вы все сделали правильно, хотя ваш рот и может пожалеть об этом. Но, мои друзья, это время прошло. Битва началась, она идет прямо сейчас.
      — Нас это не удивляет. Разве на пути сюда мы не видели именно таких патрулей, которые высылаются тогда, когда командир приказывает освободить улицу от народа для передвижения воиск?
      — У вас острый глаз.
      — Мы солдаты.
      — Ну, с этим невозможно спорить.
      — Итак, Его Величество атакует?
      — Точно. Даже когда мы разговариваем.
      — А мы, наверное, нападем на врага сзади? Но тогда, я надеюсь, нас должно быть немного больше, чем двадцать один!
      — Ни в малейшей степени. У нас совершенно другой приказ.
      — Ну, по меньшей мере это хорошо.
      — Итак, мои друзья, я иду дальше. Я ответственно заявляю вам, что весь этот бой, все это ожесточенное сражение, которое кипит сейчас на запад от города, все это не больше, чем отвлекающий маневр.
      — Отвлекающий маневр? Отвлекающий от чего?
      — От нашей миссии.
      Солдаты недоуменно уставились друг на друга, их головы молча поворачивались вперед и назад. Наконец один из них сказал, — Лейтенант, неужели вы в самом деле сказали, что этот бой только маневр, отвлекающий врага от нашей миссии?
      — Да, я не только сказал это, но и повторяю. Теперь, надеюсь, когда мы будем обсуждать нашу миссию, вы должны понимать, что о шутках речь не идет.
      — Но, наконец, в чем наша миссия?
      — Я уже почти дошел до ответа на ваш вопрос. И, откровенно говоря, я ответил бы намного раньше, если бы вы, джентльмены, не перебивали бы меня вопросами и замечаниями.
      — Тогда мы будем молчаливы как монах Атира, Генерал.
      — И будете совершенно правы. А теперь объясняю: Джентьмены, мы пойдем, разными дорогами, к Особняку Уайткрест. Если вы посмотрите на эту карту, вы увидите ваш путь. Первое отделение идет по красной линии, второе следует вдоль зеленой, четвертое по синей, и мое собственное отделение пойдет по черной.
      — Понятно, — сказал все, изучая карту.
      — Пока вы нас ничем не удивили, — сказал один из командиров отделений, — так как, видите ли, вы заставили нас изучать эти дороги последние две недели.
      — И, — добавил другой, — что мы будем делать в Особняке?
      — Ничего особенного, — ответил Тсанаали, — просто заберем Орб, вот и все.
      — Как, Орб? — крикнули они.
      — Точно. Мы возьмем Орб.
      — Но это невозможно.
      — Нет, возможно, и даже достаточно просто.
      — Но никто еще такое не делал.
      — Ну, до того, как Лорд Тигарэй изобрел телепортацию, никто не умел делать это.
      — Это верно, Лейтенант, и тем не менее…
      — Более того, нас заверили, что были сделаны определенные приготовления, в результате которых Орб во время нашей атаки будет настолько занят, что целиком и полностью потеряет способность защищать как себя, так и ту, которая в настоящее время владеет им.
      — О, кстати — вы упомянули эту Феникс.
      — И?
      — Что с ней?
      — Что с ней что?
      — Должны ли мы убить ее?
      Лейтенант пожал плечами. — Не имеет значения. Если в суматохе ее убьют, нам это не повредит. Если она выживет без Орба, тоже ничего страшного. Мы не убийцы, джентльмены, мы солдаты. Давайте не будем об этом забывать.
      — Мы не забудем, — сказали они.
      В эту минуту дверь открылась и вошедший джентльмен с порога сказал, — Лейтенант…
      — Да?
      — Струйка дыма на западе.
      — И?
      — Трижды прекращалась, а сейчас уже три струйки.
      — Это сигнал, джентльмены. Начинаем. Вы все знаете свой путь к Особняку. Мое отделение подходит первым, разбирается со стражниками перед дверями, а также с теми, кто находится сразу за ними, и там мы встречаемся, а потом все вместе идем в комнату, которая служит тронным залом. А теперь, пошли.
      Подражая своему командиру, никто из солдат не выказал ни малейших эмоций; все спокойно встали, проверили оружие и вышли из дома. Узкий переулок, к котором они оказались, был совершенно пуст, так что, никем не замеченные, они молча отправились каждый своим путем.
      Путь, которым шло отделение Тсанаали, как, впрочем, и другие, пролегал через задние улицы, переулки и проходные дворы, что позволило отряду избежать внимания патрулей, которые в основном следили за тем, чтобы главные артерии города оставлись пустыми. Более того, в этих пяти людях не было ничего, что могло бы привлечь к ним чье-либо внимание. Так что примерно через пятнадцать минут ходьбы Тсанаали подошел к дверям Особняка Уайткрест и, обращаясь к стражнику, сказал, — Я желаю вам самого хорошего дня, мой друг, и хотел бы знать, почему на улицах столько патрулей?
      — Что касается этого, — сказал стражник, — я не могу сказать.
      — Как, вы не знаете?
      Стражник пожал плечами. — Я знаю только то, что меня поставили сюда, и, как хороший солдат, я обязан оставаться здесь. А если и есть что-то особое в том, что происходит сегодня, ну, вы знаете, что мне не разрешено говорить об этом.
      — И вы совершенно правы, что не делаете этого, — сказал Лейтенант.
      К тому моменту, когда он закончил говорить, два солдата его отделения подошли ко второму стражнику, как если бы хотели поговорить с ним примерно так же, как Тсанаали говорил с первым. Впрочем, больше слов не было, так как Тсанаали внезапно выхватил кинжал и опытной рукой вонзил его в сердце стражника; одновременно его люди так же обошлись со вторым.
      — Быстро, — сказал Тсанаали. — Оттащите их тела в те кусты раньше, чем нас заметили.
      Появились два последних члена отделения Тсанаали, так что вся операция прошла гладко и эффективно. Все пять человек встали перед главной дверью.
      — Очень хорошо, — сказал Тсанаали. — Время.
      Все вынули свои мечи, открыли дверь и вошли. Ожесточенная схватка, однако, продлилась недолго — два стражника внутри, вооруженные пиками, недолго продержались против пяти людей с мечами, обрушившимися на них из ниоткуда; у них даже не было времени поднять тревогу.
      К тому времени, когда они упали мертвые, появились другие отделения, так что меньше чем через минуту весь отряд собрался в вестибюле.
      — Очень хорошо, джентльмены, — сказал Тсанаали. — Дальше по коридору находится еще шесть или восемь стражников; мы должны разделаться с ними как можно быстрее. Коридор выходит в прихожую, где стоит один единственный стражник. А за прихожей находится крытая терраса, где мы и найдем Ее Величество, держащую в руках бездействующий Орб. Пошли.
      И маленький отряд пошел по коридору по направлению к Орбу.

Как Пиро выполнил последнее желание Грассфога и узнал кое-что из истории своей семьи

      Теперь мы должны, не без некоторого трепета, вернуться на несколько часов назад, так как, хотя мы и сочувствуем желанию читателя как можно быстрее узнать, что случилась с нашими друзьями в Адриланке, эта точка нашей истории требует, без всяких сомнений, чтобы мы посмотрели на Пиро, которого, как может быть помнит читатель, умирающий друг попросил выполнить некоторую просьбу; и, как каждый знает, мало какое обязательство является более священным, чем обещание, данное умирающему другу.
      Это утверждение, с которым, как мы осмеливаемся предположить, невозможно спорить, привело Пиро в маленькую деревню, приютившуюся на северных склонах Южной Горы. Напомним читателю, что эта деревня называлась Шесть Лошадей, и была основана одной леди из Дома Тсалмот, которая таким оригинальным образом увековечила все свое состояние. Как и большинство горных деревень, она была достаточно мала: три маленьких коттеджа, дом Старосты, общественный родник, и что-то вроде вроде универсального магазина, который одновременно был постоялым двором. Во всей округе вино или ликер можно купить только здесь, так что, естественно, этот магазин стал местом встречи всех жителей общины, особенно в Рыночный день, единственный день в неделе, когда все население деревни собиралось вместе.
      Так получилось, что когда Пиро приехал туда, был Фермерский день, и деревня казалась почти вымершей — на самом деле можно даже сказать, что прибытие маленькой компании, состоявшей из Пиро, Ибронки, Китраана, Рёааны, Йасы, Брюха, Ритт, Мики и Клари, удвоило население Шести Лошадей. И действительно, их появление могло бы вызвать что-то вроде волнения, если бы в деревне было достаточное число людей, у которых было время волноваться.
      А так они просто остановились около двери этого самого магазина, о котором мы только что упоминали, немедленно поняв по широкому фасаду и створчатой двери, что это немного более важное строение, чем три остальных.
      Оставив лошадей на попечение Лара и Клари, остальные вошли внутрь, надеясь найти вино, которое поможет им смыть с себя дорожную пыль. Все, отправились прямо к длинной стойке, стоявшей на двух бочонках и служившей баром, кроме Пиро, который решил осмотреть магазин.
      Владельцем этого заведения был Тсалмот по имени Марел — на самом деле потомок той самой леди, которая основала деревню. Однако вместо лошадей, общество которых ему изрядно надоело, он решил обзавестись магазином, в котором шла оживленная торговля в Рыночный день, а в остальное время обеспечивал его вполне достаточным количеством вина и еды. В добавление к товарам, обычным для такого рода заведений — свежемолотой муке из полей, находившися на равнине, гвоздей и молотков от кузнеца с запада, и вина из местных винокурен — было и очень много шкурок, висевших на гвоздях, вбитых к заднюю стену, а также плащей и курток, сделанных из тех самых шкурок, образцы которых висели сзади. Больше всего было плащей из меха норски, но попадались также лисы, волки и даже несколько шкур лиорна.
      Пиро какое-то время внимательно изучал их — как сами шкурки, так и изделия, сделанные из них — а Марел изучал Пиро. У Марела был острый глаз, как и у всех представителей племени купцов и трактирщиков; то есть он мог с точностью до медного пенни оценить того, с кем собирался иметь дело, и, более того, умел точно выбрать лучший способ разговора для того, чтобы извлечь как можно больше хорошего — то есть денег — из их знакомства. Поэтому Марел ничего не сказал, но едва кивнул, приветствуя своего гостя, и даже постарался скрыть свой интерес к нему, ожидая, пока Тиаса не заговорит первым. Это было тем легче сделать, что некоторое время он был занят, обслуживая друзей Пиро.
      Наконец Пиро заговорил, сказав, — Мой дорогой лавочник…
      — Милорд, — сказал Марел с легким поклоном. Он даже хотел сказать «Милорд грабитель», но, подумав, решил сократить обращение.
      — Эти меха, — продолжал Пиро.
      — Да, милорд?
      — Они действительно очень хороши, просто превосходны.
      Марел опять поклонился. — Этот район известен только благодаря двум вещам, милорд. Одна — это качество нашего меха из норски, которые во множестве водятся здесь.
      — Очень хорошо, я вижу это сам. А вторая?
      — Небольшая рыба, которая живет в наших реках. Нигде в Империи, милорд, вы не найдете…
      — Я не сомневаюсь, что вы правы, мой добрый лавочник. Но как раз сейчас я, видите ли, совершенно не интересуюсь рыбой. Так что, если вернуться к шкуркам норски…
      — Да, милорд?
      — Вот ими, да, я заинтересовался.
      — И вы не зря это сделали, милорд. В добавок к коричневому и белому цвету, который так великолепно будет смотреться на вас, они способны не только сохранить вам тепло в разгар горной зимы, но, как не многие знают, уберегут вас от воды и снега.
      — Как, они могут?
      — Совершенно точно. И даже более того — если, конечно, вы будете ухаживать за ними при помощи масла, которое я сам изобрел и тщательно проверил.
      — Тогда скажите мне, пожалуйста, откуда эти меха?
      Марел нахмурился. — Милорд? Извините меня, они из норски.
      — Ча! Это я знаю! Я имею в виду, кто приносит их вам?
      — А, прошу прошения у Его Лордства. Охотники, милорд.
      — Значит их здесь много?
      — Вполне достаточно, милорд, особенно в нашем районе.
      — Тогда не знаете ли вы одну, которую зовут Тсира?
      — Тсира? Да, конечно знаю!
      — И вы могли бы сказать мне, где ее найти?
      Марел вздохнул. — То есть Ваше Лордство не хочет купить эти замечательные плащи из меха норски?
      — Напротив, мой добрый купец. Я куплю ровно три.
      Лицо Тсалмота значительно просветлело и он сказал, — Выберите любые, которые вам по вкусу.
      — Вот эти три, — небрежно сказал Пиро.
      — А не хочет ли Ваше Лордство немного масла?
      — Нет, но в любом случае я заплачу вам за бутылку. Теперь вернемся к Тсире. Даю слово, вам не надо бояться, я ей не враг. Напротив. Я друг ее брата, и принес ей, увы, новости о его смерти и небольшое наследство.
      — Ах, как это ужасно! Она часто говорит о своем брате. Но тогда, получается, он входил в вашу банду?
      — Мою банду, дорогой сэр? Я не понял, что вы имели честь мне сказать.
      На этот раз лавочник побагровел, и поспешно сказал, — О, я хотел сказать только то, что она часто говорит о своем брате как о, ну…
      — Не имеет значения, мой добрый лавочник.
      — Да, милорд.
      — Итак, где я могу найти ее?
      — Если вы поедете по дороге на запад, то через пол-лиги вы доедете до крутого поворота. Продолжайте ехать, как если бы никакого поворота нет, и вы увидите маленькую тропинку. Вы поедете по ней до речки, там повернете налево, проедете две лиги и окажитесь прямо у маленького коттеджа, построенного на склоне горы, вот там она и живет.
      — Я благодарю вас, мой друг. Вот вам за меха и за масло — которое вы можете оставить себе — а это за шесть бутылок вина, которые согреют нас в холод, а вот это благодарность за вашу помощь.
      — Ваше Лордство очень щедро.
      — Совсем нет, — ответил Пиро. Потом, поворачиваясь к друзьям, которые до этого времени молчали, он сказал, — Что ж, пойдем и выполним наше печальное поручение.
      Забрав с собой все то, что они купили — во всяком случае то, что не успели съесть — они сели на лошадей и, следуя указаниям любезного Тсалмота, через два часа оказались около маленького коттеджа, стоявшего на берегу ручья и окруженного деревьями сиджу, чьи продолговатые листья закрывали весь дом.
      — Доехали, — сказал Пиро, — теперь давайте…
      — Стойте там, где вы стоите, — произнес незнакомый голос, чьи слова — сказанные достаточно повелительным тоном — были подчеркнуты стрелой, с глухим «тунк» вонзившейся в дерево в нескольких дюймах от головы Пиро. Стрела там и осталась, ее перья покачивались прямо перед глазами Пиро.
      — Давайте останемся там, где мы стояли, — предложил Пиро. — Подумайте о том, что даже если внезапное появление этой стрелы не является угрозой — и, по-моему, достаточно осязаемой угрозой — все равно, помните, что мы появились здесь вовсе не для того, чтобы ссориться или сражаться с кем-нибудь, но, напротив, для того, чтобы оказать услугу той самой леди, которая только что приветствовала нас таким весьма оригинальным способом.
      После этой длинной речи, он обратился к коттеджу, сказав, — Если ваше имя Тсира, я прошу у вас две минуты вашего времени. И, если нет, тогда мы все равно можем побеседовать, потому что, даю слово, я предпочитаю говорить, а не обмениваться стрелами — тем более, что у меня их с собой нет.
      Спустя мгновение они опять услышали тот же голос, — Я прошу прощения за мое приветствие, но, как вы понимаете, я крайне редко принимаю гостей, а когда я все-таки делаю это, они зачастую приходят бандами, собираясь ограбить меня. И, честно говоря, вы сами выглядите очень похоже на грабителей с большой дороги.
      Пиро, повинуясь импульсу, спрыгнул на землю и сделал два шага в сторону коттеджа. — Да, на самом деле вы назвали нас. Но даю вам слово, но мы не только не собираемся забрать что-нибудь от вас, но, напротив, мы собираемся кое-то вручить вам, не требуя ничего взамен.
      Из-за угла коттеджа появилась женщина, до того скрывавшаяся в его тени. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы убедить Пиро в том, что она сестра Грассфога — и, действительно, она походила на него не только чертами лица; уже по развороту плеч и посадке головы легко можно было догадаться, что они близкие родственники, даже если бы он не стремился найти сходства, хотя он, наоборот, искал его. Она была одета в сложный наряд из меха норски, так что было трудно даже описать отдельные части ее костюма, за исключением широкого кожаного пояса, на котором висели короткий меч и тяжелый нож, и пары высоких сапог из кожи дарра, украшенными красными и желтыми бусинками. Она поклонилась Пиро и сказала, — Как вы только что сказали, меня зовут Тсира. Как вы нашли меня? И как вас зовут?
      — Пиро, мадам, — ответил он.
      — Пиро? Как, тот самый Пиро, в чью банду входил мой брат? Он упоминал ваше имя в письмах.
      — Да, это я.
      — Тогда, если вы здесь, а его нет, боюсь, что вы принесли мне печальные вести.
      — Увы, мадам, мы здесь как раз для того, чтобы выполнить его последнее желание. — С этими словами он протянул ей цепочку, сопроводив это почтительным поклоном и словами, — Он хотел, чтобы эта вещь была у вас.
      Тсира поглядела на нее, потом отвернулась, как если бы не хотела, чтобы незнакомец увидел переполнявшие ее чувства, потом, справившись с собой, опять поглядела на Пиро и очень тихо спросила, — Он хорошо умер?
      — Очень хорошо. Я расскажу вам всю историю, если вы пожелаете.
      — Да, я бы очень хотела, пожалуйста, Видите ли, мы с братом были очень близки, так что меня интересует все, что касается его конца.
      — Тогда я расскажу вам о том, что произошло во время этого последнего сражения.
      — Да. Ваши люди могут спешиться, а я принесу вам кувшин спирта, который мы гоним здесь; он очень похож на ушку, которую делают на Востоке, и хорошо дополнит вашу историю — здесь, в горах, мы нашли, что наше горе одновременно уменьшается и увеличивается, когда смачивается крепкой выпивкой. Это что-то вроде обычая, который мой брат не только одобрял, но и ожидал.
      — Очень хорошо, — сказал Пиро. — Я не собираюсь требовать от вас, чтобы вы нарушили обычаи, тем более в этом случае.
      Все дружно одобрили этот план, Тсира сходила в свой коттедж и вернулась с несколькими кувшинами спирта, а все остальные члены банды Пиро слезли с лошадей и привязали их к деревьям. Потом все уселись на землю и пустили кувшины по кругу, а Пиро во всех деталях стал рассказывать о последнем бое Грассфога и его смерти. Когда он закончил свой рассказ, Тсира рассказала несколько историй о своем брате, и была вознаграждена еще несколькими случаями из жизни Грассфога — некоторые из них, рассказанные Йасой, Брюхо и Риттом, случились еще тогда, когда главарем был Вадр и до того, как Пиро узнал о существовании банды.
      Через несколько часов, в течении которых Тсира доказала, что не только обладает великолепной памятью, но и умеет пить спирт (в то время, как каждый из них выпил больше или меньше, в зависимосто от своего вкуса, Тсира выпила даже больше, чем Брюхо, хотя на нее это произвело действие не большее, чем на Пиро, которой едва попробовал спирт), так что все, за исключением этих двоих — то есть Пиро и Тсиры — были побеждены совместным действием спирта и долгого пути, и либо заснули, либо впали в счастливое изумление, предшествующее сну.
      — Не хотите ли прогуляться со мной? — спросила Тсира. — Мы можем, без всякой опаски, оставить ваших друзей спать, а вы можете немного посмотреть на наши горы.
      — С удовольствием, — сказал Пиро.
      — Очень хорошо. Тогда сюда.
      — Я иду за вами. И пока мы идем, — продолжил Пиро, — расскажите мне, что это за артефакт, который ваш брат просил вернуть вам? Прав ли я, предполагая, что это семейная реликвия?
      — О, что касается этого, да, конечно, — ответила Тсира. — Но это нечто большее.
      — Как большее?
      — Намного большее. Хотите ли вы узнать, что это такое?
      — Если вы будете так любезны, — сказал Пиро. — Признаюсь, что вы меня заинтриговали.
      — Тогда я немедленно объясню вам все, — сказала она.
      — Я весь внимание, — ответил Тиаса.
      — Наша семья, — начала Тсира, — жила в горах больше, чем мы помним, но не всегда здесь. На самом деле, согласно семейной традиции, мы когда-то жили далеко на севере, а потом двинулись на юг с такой скоростью, что, если бы эта скорость сохранилась, еще через десять поколений мы бы оказались в океан-море, где, как я думаю, мне вряд ли бы понравилось.
      — Ну, на самом деле и мне не кажется, что там приятно жить, если, конечно, вы не умеете превращаться в потоки воды, что, насколько я знаю, не в состоянии сделать ни один волшебник.
      — Я имею честь быть с вами полностью согласна. Но вернемся обратно на север…
      — То есть в прошлое.
      — Да, точно. Согласно семейной традиции, одно время мы жили на севере этого кряжа, в районе Круглыx Гор.
      — Круглые Горы! — крикнул Пиро.
      — Мне кажется, что вы что-то знаете о них, — сказала Тсира.
      — Еще бы! — ответил Пиро.
      — Тогда вы знаете, где это.
      — Водопад Врат Смерти!
      — Точно. И хотя наша семья, как мне говорили (как вы понимаете, это было много-много поколений назад), жила на нижних склонах гор, тем не менее не слишком далеко от Кровавой Реки и того странного места, где один мир заканчивается, а другой начинается.
      — Да, точно, — сказал Пиро, — как в прямом, так и в переносном смысле.
      — Ну, и как вы можете себе представить, мой предок по имени Ингра, который жил там, мог, время от времени, видеть процессии народа, которые относили тела своих любимых к Водопаду, где бросали их вниз, посылая в последующую послежизнь.
      — Да, это достаточно легко понять. Но чем занимался ваш предок?
      — О, примерно тем же самое, чем и я. Он охотился, удил рыбу, и, помимо всего прочего, продавал масло для бальзамирования тем, кто чувствовал, что тела их любимых вот-вот начнут разлагаться, а также благовония тем, кто хотел оставить некоторое подношение перед священными статуями своих Домов — эти статуи находятся вдоль обеих берегов Кровавой Реки на некотором расстоянии друг от друга недалеко от Водопада.
      — Я знаю, — лаконично сказал Пиро.
      — Вот мой предок и занимался всеми этими делами. Или, — задумчиво добавила она, — он был дорожным агентом.
      — Как, вы не знаете, был ли ваш предок охотником или грабителем с большой дороги?
      — Вы должны понять, что в нашей семье все занимались или тем или другим, за исключением сбившегося с правильного пути одного младшего сына, который стал владельцем таверны, соединив в себе и то и другое ремесло. Потом, когда мой брат ненадолго стал помощником целителя, я была уверена, что это долго не продлится. Видите ли, это в крови.
      — Да, понимаю. Ваш предок был или охотник, или дорожный агент. Что было дальше?
      — Ну, как эта история дошла до нас, однажды один человек зашел в его коттедж — и я думаю, что тот коттедж не слишком отличался от моего.
      — Замечательный дом, кстати.
      — Вы так думаете? Вы очень добры. Я в таком родилась, знаете ли, так что это тоже семейная традиция, и, более того, вот этот я построила сама, своими руками, так что в какой-то степени я им горжусь.
      — Да, понял, — сказал Пиро. — Но, пожалуйста, продолжайте, — сказал он, не желая подробно объяснять то, что он только что сказал.
      — Итак, согласно традиции, — продолжила Тсира, — в один день в коттедж вошел человек.
      — И когда это было?
      — Во время Десятого Правления Иссолы.
      — Замечательно, — сказал Пиро, который почти совсем не знал историю, так что эти слова не сказали ему ничего.
      — Итак, однажды во время Десятого Правления Иссолы в коттедж вошел человек, который шел к Воротам Смерти, чтобы принести некоторые жертвы и помолиться, а также пообщаться с духами, которые, как говорят, появляются там.
      — То есть он был Атира?
      — Точно.
      — Очень хорошо.
      — Так получилось, что он и мой предок заключили сделку.
      — А, он купил благовония?
      — Нет, тем не менее ему пришлось расстаться со своим кошельком.
      — Но тогда получается, что ваш предок в действительности был дорожным агентом?
      — Ну, вы должны понимать, что в моей семье все, кто занимался грабежом, иногда охотились, тогда и сейчас.
      — Да, верно, ваш брат Грассфог время от времени ставил силки.
      — Да, а те, кто охотился и ловил рыбу, в тяжелые времена работали на дорогах.
      — Ну, мне это кажется замечательно предусмотрительным.
      — Вы очень добры.
      — Итак, ваш предок, Ингер…
      — Ингра.
      — Да, Ингра. Итак Ингра заключил некую сделку с посетителем, и в результате получил его кошелек.
      — Точно.
      — А что было потом?
      — Потом этот неудачливый джентльмен, заключивший сделку с мои предком, пошел по направлению к Воротам Смерти, но не успел пройти и мили, как упал на камень мертвым.
      — Но от чего он умер?
      — О, что касается этого, я не могу сказать. Но я уверена, что не было никакого насилия. Но он просто был очень стар.
      — Ну, тогда нет ничего удивительного в том, что старик упал мертвым, идя через горы.
      — Да, верно.
      — А что было потом?
      — Вы должны понимать, мой дорогой Пиро, что Ингра был тонко чувствующей натурой, наделенной живым воображением, и ему сталь жаль того человека, с которым он только что заключил сделку и вместе ел…
      — Ел?
      — Ингра, обычно, угощал хорошим обедом тех, кого только что ограбил, так что этот Атира был сыт по горло, когда выходил из его коттеджа.
      — Очень милый разбойник. Так как я сам занимаюсь тем же ремеслом, я не могу не восхищаться им.
      — И опять вы очень добры.
      — Итак, вы сказали, что этот старый Атира упал мертвым после дела с вашим предком, Ингрой, причем они только что вместе поели.
      — Да, и Ингра почувствовал себя нехорошо. Во первых, он испугался, не отравил ли случайно он своего гостя — а это, как вы знаете, несчастье.
      — И даже еще хуже.
      — Но, так как он сам нечего плохого не чувствовал, и к тому же ел все то же самое, что его гость, он решил, что это просто несчастный случай.
      — Это очень вероятно. И?
      — И, тем не менее, он чувствовал себя плохо, ему очень не понравилось все то, что произошло.
      — Ведь вы сказали, что он был тонко чувствующей натурой, наделенной живым воображением.
      — Точно. И поэтому он решил отнести беднягу к Воротам Смерти.
      — Как, только потому, что он говорил с ним?
      — И вместе с ним ел, да.
      — Очень благородное решение.
      — И я всегда так думала.
      — Да, и что было дальше?
      — Он сделал именно то, что собирался: сколотил что-то вроде волокуши, при помощи комбинации из кожаных ремней и веток дерева запряг в нее лошадь, и доставил тело бедолаги к Водопаду. Потом он сжег немного благовоний во его имя перед статуей Атиры, бросил тело в реку и удостоверился, что оно упало вниз.
      — С моей точки зрения, — скаал Пиро, — он поступил честно и благородно.
      — Конечно, разве нет? И он был вознагражден.
      — Неужели?
      — Так, по меньшей мере, говорит семейная традиция.
      — И какова была награда?
      — Этот амулет. Ингра утвержал, что на следующий день он нашел его повешенным на ручку двери его дома.
      — Клянусь Тремя! Настоящее чудо!
      — Да, и в любом случае, теперь он у нас.
      — Да, но он может что-нибудь сделать?
      — Что-нибудь сделать? Конечно!
      — И что?
      — Разве Грассфог никогда не говорил вам?
      — Говорил мне? Он вообще никогда не упоминал о нем, пока не оказался на пороге смерти.
      — Тогда, если вы хотите, я расскажу вам о том, что он делает.
      — Мне очень бы хотелось это услышать; вы легко можете себе представить, что после истории, которую вы мне только что рассказали, мое любопытство более чем возбуждено.
      — Хорошо, тогда, если внимательно рассмотреть амулет, можно заметить, что на нем выгравированы некоторые символы.
      — Да, я вижу их.
      — Как вы думаете, что это такое?
      — Ну, хотя я и не волшебник, но я узнаю старинные символы Сериоли, которые часто используются в волшебных искусствах.
      — Но вы знаете, что они означают?
      — Мадам, вы должны понять, что если бы я знал, что они означают, я бы мгновенно понял и то, для чего предназначен амулет.
      — Да, верно, — согласилась Тсира. — Но, видите ли, — сказала она, беря цепочку в руку и показывая ее Пиро. — здесь есть несколько заклинаний, помещенных внутрь и соединенных между собой совершенно замечательным способом. Это очень странно.
      — Что именно?
      — Свечение. Вы когда-нибудь раньше видели такое?
      — Никогда.
      — И я, тоже.
      — Тогда я хочу услышать, что это означает.
      — Вы хотите, чтобы я объяснила вам, что это означает?
      — Да, конечно.
      — Эти заклинанию можно использовать для того, чтобы прекратить действие любого поля волшебства.
      — А! Это на самом деле поразительно.
      — Вы так считаете.
      — Да. Только…
      — Что только?
      — Что такое поле волшебства?
      — О, что касается этого, я не имею ни малейшего понятия, уверяю вас. Но так мне сказал волшебник, которому я показала как цепочку, так и то, что она делает.
      — Хорошо, но вы знаете, как это использовать?
      — Нет, увы, нет.
      — Тогда пойдемте, вернемся к вашему коттеджу.
      — Очень хорошо, Пиро. Но я все-таки хотела бы знать, что означает это свечение.
      — Смотрите, оно прекратилось.
      — Да, точно.
      — А я, добрая Тсира, хотел бы знать, что такое поле волшебства.
      — Ну, я тоже не против. Вот, мы вернулись.
      — Ибронка знает кое-что об волшебстве; мы можем спросить ее.
      — Кто такая Ибронка?
      — Она — очень милая леди Дзур, которая сейчас храпит, причем ее голова лежит на животе у Рёааны, нога на лице Китраана, а рука все еще сжимает кувшин.
      — А, да, вижу. Вы думаете, мы сможем разбудить ее?
      — Н-да, это маловероятно. Тем не менее дайте мне попробовать. Ибронка, моя любовь, знаете ли вы, что такое поле волшебства?
      Ибронка слегка пошевелила ногой, что, в свою очередь, заставило Китраана что-то промычать; потом ее голова зашевелилась, рука покрепче ухватилась за кувшин, и она тихонько вздохнула.
      — Ибронка?
      — Мой друг, — сказала Тсира, — я не верю, что это сработает.
      — Боюсь, что вы правы.
      Ибронка перестала храпеть, открыла глаза и сказала, — Полем волшебства называется любая область, в которой раз наложенные заклинания продолжают действовать. Например защита телепортации и охранные заклинания. Использование заклинаний в поле волшебства дает волшебнику два преимущества: во-первых, раз наложенное, заклинание может продолжаться какое-то время без участия волшебника; во-вторых, в заклинание можно добавить дополнительную энергию, увеличив его эффективность далеко за пределы того, что волшебник в состоянии контролировать без поля. Обычный путь определения, является ли данная область полем волшебства или нет — Тройной Тест Норбрука. — Закончив лекцию, Ибронка немедленно закрыла глаза и опять захрапела.
      Пиро вздрогнул.
      — Хотела бы я знать, — заметила Тсира, — знает ли она, как использовать талисман.
      — Возможно, — пожал плечами Пиро. — Мы сможем спросить ее.
      — Есть еще кое-что, что мне было бы крайне любопытно узнать.
      — Чаще всего любопытство — не порок.
      — Тогда возможно пришло время и для для него.
      — Что ж, посмотрим. Что именно вам любопытно?
      — Две вещи: во-первых, почему он начинает светиться?
      — Да, это хороший вопрос. Что еще?
      — Почему он перестает?
      — Клянусь Лошадью! Еще один хороший вопрос. Быть может это как-то связано с тем местом, где мы находимся?
      — Возможно. Давайте пойдем на запад.
      — Хорошо.
      — А, вы видите, милорд. Он опять светится.
      — Да, и чем дальше мы идем, тем свечение ярче.
      — Может быть недалеко от нас находится поле волшебства?
      — Не могу себе представить, что такое возможно.
      — Может быть, но в любом случае мне бы хотелось, чтобы мои друзья были со мной, прежде чем мы пойдем дальше.
      — Да, но сможете ли вы разбудить их?
      — Я не знаю, но хочу попытаться.
      — Очень хорошо, давайте попробуем сделать это вместе.
      — Согласен.
      На самом деле через двадцать или тридцать минут они сумели заставить сесть на лошадь каждого бандита, за исключением Лара и Ритта, которых привязали к спинам их лошадей. Будьте уверены, не все были довольны настойчивостью Пиро, но то ли благодаря его железной воле, то ли из-за привычки беспрекословно подчиняться его командам, но в конце концов все сами отправились в дорогу, с двумя исключениями, о моторых мы уже упоминали.
      Пиро и Тсира скакали впереди, причем Тсира держала амулет. Внезапно она сказал, — Здесь, он опять светится.
      — Тогда, — ответил Пиро, — давайте продолжим ехать в этом направлении.
      — А что случилось, — спросила Ибронка из-под опущенных ресниц.
      Пока Пиро рассказывал о том, что они узнали, что предполагали и что хотели бы узнать, Ибронка, собрав все силы, старалась протрезветь, и сумела в некоторой степени этого добиться, во всяком случае она могла слушать и понимать то, что ей говорили, и даже сумела обдумать всю историю с амутетом.
      Через несколько часов езды, когда, кстати, наши друзья полностью пришли в себя, Тсира заметила, — Он светится все сильнее и сильнее, — так что все выпрямились в седле, готовые к неожиданностям, а некоторые даже заинтересовались происходящим.
      — Это область кажется мне знакомой, — сказал Пиро.
      — Еще бы, — ответила Ибронка, глядя по сторонам. — Мы здесь сражались, и не так давно.
      — Здесь?
      — Да, сначала здесь, а потом вон там, наверху.
      — Да, конечно! Я просто не сразу узнал. Тогда вон там, повыше, есть пещера, из которой вышла Зарика.
      — Точно.
      — Я знаю эту пещеру, — вмешалась Тсира. — Она совсем невелика, всего пятнадцать футов в глубину. Иногда я укрываюсь там во время внезапных ливней.
      — Да, это та самая.
      — И это из нее Императрица вышла вместе с Орбом?
      — Да, это то самое место.
      — Как замечательно, — сказала Тсира. — И, только подумать, так близко от моего дома!
      — Амулет светится все ярче и ярче, — заметил Пиро.
      — Точно.
      — Ибронка, моя любимая, нет ли вас каких-либо идей, как заставить эту штуку заработать?
      Леди Тзур подскакала к Тсире и взяла волшебный амулет. Несколько мгновений она внимательно изучала его, потом вернула обратно. — Нет, не понимаю, — сказала она. — Нужен значительно более умелый волшебник, чем я.
      — Очень плохо, — сказал Пиро.
      Тсира пожала плечами. — Я хочу посмотреть на эту пещеру.
      — Хорошо, — сказал Пиро. — Давайте слезем с лошадей, стреножим их и посмотрим вместе.

Как Сетра Лавоуд узнала кое-что о секретных планах Каны

      Теперь давайте вернемся к Битве у Адриланки и поглядим, как она развивается. Сетра Лавоуд, видя, что в сражении на Нижней Дороге Кейрона накаких изменений нет, повернулась к адептам и спросила, — Что на Дороге к Северным Воротам?
      — Ничего, Генерал. Никаких признаков врага.
      — Очень хорошо. Узнайте, что происходит на мостах.
      — Враг еще не там.
      — Порт?
      На мгновение адепты замолчали, потом один из них сказал, — Враги высадились, их много, как раз сейчас они строются в колонны, готовясь двигаться в сторону города.
      Сетра кивнула. Ей пришло в голову, что если план врага включает в себя что-то другое, а не марш на Южную Адриланку и попытку пересечь мосты, ей будет затруднительно противостоять ему. Но, с другой стороны, на этой стадии сражения она ничего сделать не могла, и, более того, она была убеждена, что враг, все-таки, собирается пересечь мосты.
      — Опять обратившись к адептам, она сказала, — Очень хорошо. Сообщите Генералу Беригнеру, что враг будет у него через полчаса.
      — Да. Генерал. — Внезапно адепт нахмурился и сказал, — Странно.
      — Что именно? — спросила Сетра.
      — Я не могу связаться с Неффой.
      — Да, но кто такой Неффа?
      — Адепт в штабе Беригнера, с которым я могу тепепатически связываться.
      — Попробуйте другого.
      — Да, Генерал.
      — Ну?
      — Я не могу связаться ни с кем.
      — Да, — сказала Сетра Лавоуд. — В чем может быть причина этого? Вы можете связаться с Сетрой Младшей?
      — Нет, Генерал.
      — Хорошо, — сказала Чародейка.
      Какое-то время она молчала, обдумывая происходящее, потом отдала ряд быстрых приказов подчиненным, разослала гонцов с короткими сообщениями и закончила одним словом, — Лошадь!
      — Это слово, как должен понять читатель, была командой ординарцу привести ее лошадь, а вовсе не началом некоторой фразы, обращенной к этому животному. К счастью, ординарец все правильно понял и через несколько мгновений перед ней стояла эта самая лошадь. Она села на нее, оставив командование в этой области на Фентора, заменившего Маролана, а сама отправилась в ставку командующего армией на Старой Западной Дороге.
      — Главнокомандующая! — воскликнула Сетра Младшая. — Я не ждала вас.
      — И разве от этого мне здесь не рады?
      — О, нет, конечно рады, уверяю вас. Я предполагаю, что вы хотите знать, как идет сражение?
      — Да, вы совершенно правы. Видите ли, я бы с удовольствием использовала одного из адептов и спросила через него, но сейчас они не в состоянии связываться друг с другом.
      — Да, я тоже это заметила, — сказала ее ученица. — И, увы, мне кажется, что что-то мешает мне творить заклинания. На самом деле не просто мешает, но, можно сказать, я полностью потеряла все свои волшебные способности.
      — Даю вам слово, мадам, — ответила Сетра Лавоуд, — вы не одна такая. Напротив, то же самое произошло со всеми волшебниками, с которыми мне удалось поговорить. И, как если бы этого было недостаточно, да, я обнаружила, что сама не в состоянии выполнить ни одного, даже самого простого заклинания.
      — Ну, тогда я считаю, что этого вполне достаточно, чтобы доказать мою правоту, если тут вообще нужны какие-нибудь доказательства.
      — Полность согласна.
      — Да, но какова причина?
      — О, что касается этго, я не имею ни малейшего понятия. Я послала гонца в Особняк с вопросом к Ее Величеству, но еще не получила ответа.
      — Раз так, не могу ли я доложить о положении дел?
      — Я буду очень балгодарна вам, если вы так и сделаете; и как можно более лаконично.
      — Мне особенно нечего сказать, мадам. Они давили, мы их сдержали. На самом деле сейчас мы даже заставили их немного отступить, солдаты дерутся превосходно, и я уже хотела сделать себе честь и скомандовать контрнаступление, которое, я уверена, могло бы окончательно сломать их, когда, внезапно, мы обнаружили, что лишились волшебства, а это не только поставило нашу атаку под вопрос, но и, более того, отрезало меня от офицеров передовых подразделений, так что я просто не в состоянии передать им свои команды.
      — А вы сами не пытались подойти поближе к полю боя?
      Ее ученица скривилась. — Я пыталась, трижды, и каждый раз меня что-то отвлекало, необходимо было принимать срочные решения — внезапный прорыв, изменение в характере атаки или обходной маневр. Даю вам слово, все это крайне неприятно.
      — Я тоже заметила это, и не однажды, — сказала Сетра.
      Как раз в эту минуту к ним подошла Волшебница в Зеленом. Она была на поле боя, и была вынуждена вернуться пешком по двум причинам: первая состояла в том, что, собираясь телепортироваться, она не позаботилась о лошади; вторая — она вообще не умела ездить верхом, и в любом случае была не в состоянии скакать на лошади.
      Подойдя к Сетре Лавоуд и Сетре Младшей, она вежливо поклонилась обоим и сказала, — Что-то не так с Орбом.
      — Мы тоже заметили, — сказала Сетра Младшая.
      — Это невыносимо, — сказала Волшебница.
      — Ну, — возразила Главнокомандующая, — нам просто стало немного тяжелее, вот и все. Хотя сейчас у нас нет ни нашего волшебства, ни замечательных способностей Некромантки, у нас есть наши солдаты, а это совсем не мало.
      — А варлок, Бримфорд? — спросила Сетра Младшая.
      — Увы, он не в состоянии сделать ничего. Хотя, как он утверждает, с членами своей семьи он все-таки может связаться, и они ждут, когда он будет в состоянии использовать свою магию.
      — Хорошо, — сказала Сетра Младшая, пожав плечами.
      Чародейка нахмурилась и сказала, — Да, все это страшно раздражает, но я все-еще верю, что, при помощи Удачи, день может быть наш, особенно если Лорд Беригнер сумеет удержать мосты через Адриланку. Поэтому я направила ему на помощь войска, стоявшие на Дороге к Северным Воротам.
      На этот раз пожала плечами Волшебница в Зеленом. — Мадам, речь идет не о том, выиграем ли мы эту битву или проиграем, и даже не об Империи…
      — Как, нет?
      — Конечно, как вы понимаете, я думаю о намного более важных делах…
      — Я надеюсь, что вы думаете о них!
      — …но мне совершенно нестерпима мысль, что этот, эта персонамогла пасть так низко и открыть наш мир Дженойнам.
      Сетра недоуменно посмотрела на нее, — Что такое вы сказали мне?
      Волшебница, в свою очередь, в упор взглянула на нее. — Ну, я сказала вам, что наш мир открыт для Дженойнов.
      Насколько нам известно, всего несколько раз за всю историю Сетра Лавоуд потеряла дар речи. Наконец она пришла в себя и сказала, — Вы уверены?
      — Как, разве вы не знаете, что произошло?
      — Совершенно.
      — Я поражена.
      —  Выпоражены?
      — Ну…
      — Ведь вы, как мне кажется, употребили слово «Дженойн»
      — Конечно я так сделала. И, более того, я настаиваю на этом слове.
      — Кана открыл наш мир Дженойнам?
      — Ну, по меньшей мере одному Дженойну.
      — Но разве это возможно?
      — Ну, моя дорогая Сетра, вы знаете лучше, чем кто-либо другой, что умелый некромант в состояниии создать дыру в наш мир.
      — Да, но почему я ничего не знаю об этом? Видите ли, внутри Горы Дзур полно разных средств, которые в таком случае должны подать сигнал тревоги.
      — Но, моя любимая, вы вовсе не внутри Горы Дзур.
      — Чистая правда, — прошептала Сетра Лавоуд, пораженная справедливостью этого наблюдения. — Хорошо, но каким образом вы узнали об этом?
      — Ну, я даже не помню как. Просто я знаю — а!
      — Что?
      Волшебница вытащила из своей блузки маленький пурпурный камень, висевший у нее на шее на серебряной цепочке. — Вот, — сказала она.
      — Что это?
      — Ну, моя дорогая, это вы дали мне его. Он связан с вашими охранными заклинаниями на Горе Дзур. Если вы помните, вы хотели, чтобы он был у меня на тот случай, если на Гору Дзур нападут, а вы будете настолько заняты обороной Адриланки, что не сможете сообщить мне об этом.
      — Теперь я вспомнила.
      — Вот он и сообщил мне; ведь он изготовлен с использованием Древней Магии, которая не требует посредничества Орба, так что, хотя Орб и не действует, на камне это никак не отразилось.
      — Я думаю, что вы правы во всех смыслах, добрая Волшебница.
      — Но, тогда, что мы должны сделать?
      — Прежде всего мне надо добраться до Горы Дзур. Как вы понимаете, все мои устройства для борьбы с вторжением находятся там. Более того, все они слишком велики, чтобы их можно было куда-нибудь переместить.
      — И могу ли я вас спросить, мадам, каким образом вы собираетесь совершить этот подвиг? Как вы понимаете, в данный момент Орб не действует, следовательно вы не в состоянии использовать волшебство; а скакать туда надо целый день, даже при помощи почты. Так что осмелюсь утверждать, что даже если вы будете там через день, будет слишком поздно.
      — Вы опять правы, моя дорогая.
      — И тогда?
      Чародейка Горы Дзур нахмурилась, и машинально коснулась рукой рукоятки кинжала, висевшего у нее на поясе. — Я должна как следует подумать, — сказала она.
      — По меньшей мере, — сказала Сетра Младшая, — мы наконец-то поняли, почему Некромантка оказалась не в состоянии использовать свое искусство, и, заодно, почему Орб больше не действует.
      — Точно! — сказала Чародейка.
      — А где этот Дженойн? — спросила Волшебница в Зеленом.
      — Вы знаете, — сказала Сетра Младшая, — это замечательный вопрос.
      — Вы так думаете? — сказала Волшебница в Зеленом. — Тогда я уже вознаграждена за то, что задала его.
      — И вы были совершенно правы.
      — Только…
      — Да?
      — А ответ?
      — О, что до этого, надо спросить Чародейку.
      — Ну, я думаю, что я уже спросила.
      — И, тем не менее, она не ответила.
      — Да, но только потому, что она размышляет.
      — А. Ну, вот теперь я более чем уверена, что это был замечательныйвопрос.
      — Я думаю, что уже говорила вам это.
      — Верно.
      — Я не могу сказать в точности, где он, — сказала Сетра Лавоуд, говоря очень медленно, как если бы каждое слово требовала размышления, — но я могу сказать вам, как найти его.
      — И? — сказала остальные.
      В ответ Чародейка повернулась к гонцу и сказала, — Передайте мой привет Некромантке и скажите ей, чтобы она немедленно шла ко мне.

Как Грита и Иллиста строили планы и обсуждали различные способы мести

      Пока происходили все эти интересные события, кое-что, не менее интересное, происходило в нескольких сотнях миль от них, перед входом в пещеру. Но прежде, чем рассказать об одном разговоре, мы улучшим момент и поглядим не на площадку перед пещерой, где все это проходило, а скорее вглубь самой пещеры. Примерно через двадцать пять или тридцать метров от входа — то есть совсем рядом с каменной стеной, которой заканчивалась пещера — лежало то, что, на первый взгляд, казалось достаточно большим куском льда. Однако, если всмотреться повнимательнее, становилось ясно, что это человеческое тело, заключенное в лед. А уж если подойти совсем близко, можно было понять, что это вовсе не лед, но, скорее, какой-то вид переливающегося, полупрозрачного, очень тонкого материала явно волшебного происхождения.
      Читатель, безусловно, не удивится, если узнает, что тело, просвечивавшее через магическую ткань, было не кем иным, как нашим старым другом Тазендрой. Она лежала на каменном столе, одетая в черный костюм Дома Дзур, и покрытая, как мы уже сказали, этим странным заклинанием, чей внешний вид мы также описали. Даже если очень внимательно всмотреться в нее, было невозможно обнаружить никаких признаков жизни. Если бы кто-нибудь смог увидеть ее лицо через искрящуюся, движущуюся и постоянно меняющую форму оболочку заклинания (или, точнее, визуальный эффект заклинания), то, безусловно, был бы поражен тем, что черные глаза были открыты, а на лице застыло выражение, похожее на изумление.
      Мы должны добавить, что вокруг стола было множество волшебных предметов: например врытый в землю посох, стоявший совершенно прямо и непрерывно вибрировавший. Пара объектов, стоявших по сторонам стола, слева и справа от талии Тазендры, и очень напоминавшие те самые сталагмиты, которые, как может быть помнит читатель, он видел внутри Горы Дзур. Три кристала, каждый размером с голову взрослого человека, лежали на полу перед Леди Дзур, один из них светился красным, второй синим, а третий желтым. На задней стене пещеры висели пять красно-коричневых дисков, каждый восемь сантиметров в диаметре, испещренных магическими символами. И, прямо над Тазендрой, висело что-то вроде круглого шара. Увы, мы не в состоянии сообщить читателю ни насколько он был велик, ни его цвет, потому что как размер, так и цвет шара быстро менялся прямо на глазах.
      И перед этим шаром находился возможно самый замечательный предмет из всех загадочных объектов, бывших там: область, протянувшаяся от пола до потолка пещеры — то есть примерно на двенадцать футов — и на столько же в ширину; и такая черная, что свет различных ламп и других светильников был не в состоянии проникнуть в нее. На самом деле казалось, что это была чернота, но толстая и даже материальная. Более того, в ней постоянно что-то двигалось, хотя, даже при внимательном осмотре, невозможно было сказать, что именно. Все вместе производило впечатление огромной силы и еще большей угрозы; никто, увидивший ее, не захотел бы подойти к ней поближе, и тем более попытаться проникнуть за стену колеблющейся темноты.
      Запомнив это, перенесем наше внимание, как мы и обещали раньше, ко входу в пещеру, где, к полному удивлению читателя, мы видим двух наших старых знакомых, Гриту и Иллисту, поглощенных беседой. Прямо перед входом находился довольно-таки большой скальный выступ, с которого можно было увидеть всю окружающую область, за исключением, конечно, того, что было выше и позади, так как гора скрывала их от взгляда женщин, стоявших на площадке. Именно поэтому первые слова, произнесенные Иллистой, были, — Вы посмотрели над нами и за горой?
      — Я посмотрела, моя дорогая Феникс, — сказала Грита, — а также я использовала все свои немалые волшебные способности, отточенные за время Междуцарствования, и я даю вам слово, что не только никого нет над нами или позади нас, но, более того, здесь нет никаких действующих подслушивающих или подглядывающих заклинаний.
      — Очень хорошо, — сказала Иллиста. — И, если посмотреть вокруг, то, за исключением нескольких бурундуков, которые заняты свои собственными делами, вон той норски, которая занимается тем же самым, и разнообразных птиц, породы которых я не знаю, мы совершенно одни.
      — Согласна, — скзала Грита. — Мы одни.
      — Вы проверили нашу Леди Дзур?
      — Да, я только что закончила проверку.
      — И?
      — Заклинание ничуть не ослабло с того момента, когда мы его наложили. Она спит сном, похожим на смерть; она не чувствует ничего и не может ни с кем общаться, физически или магически, и никакой волшебник в этом мире не в состоянии найти ее. Как вы понимаете, ее сознание вообще не существует.
      — Но вы уверены, что она оживет, когда наши друзья появятся здесь и захотят убедиться, что она еще жива?
      — Абсолютно.
      — Очень хорошо. А наши остальные приготовления? — спросила Иллиста.
      — Какие именно?
      — Все.
      — Тогда рассмотрим их по очереди.
      — Хорошо, допустим, что они приведут с собой армию.
      — Совершенно невероятно. Как раз сейчас армия защищает мосты и дороги в Адриланке.
      — Хорошо, — сказала Иллиста, — но если не армию, то небольшой отряд?
      — На этот случай у нас есть свой собственный отряд, любезно предоставленный нам Его Величеством Каной. Да, маленький, но достаточно сильный для того, чтобы защищать вход в пещеру столько времени, сколько понадобится. Сейчас они спрятаны вон там, за пещерой, но готовы появиться по моему сигналу.
      — Очень хорошо.
      — Что еще?
      — Волшебство.
      — Невозможно. Орб занят — нет никакого волшебства.
      — Верно. А некромантия? Вы уверены, что никто не сможет проделать некромантические ворота и забрать нашу Дзур, не входя в пещеру?
      — Пока Три'нагор находится в нашем мире, даже бог не сможет подойти к этому месту ближе, чем на милю.
      — Замечательно.
      — Я тоже думаю так; как я рада, что вы согласны со мной.
      — Тогда у них нет выбора: им придется встретиться с нами лицом к лицу.
      — Что касается этого, мы готовы.
      — В точности, моя дорогая Иллиста. Более, чем готовы, мы оченьхорошо готовы.
      — То есть вы совершенно уверены в результате?
      — О, да, уверяю вас. Вы знаете, что мы подготовили для любого, кто войдет в пещеру.
      — Да, я хорошо знаю это.
      — Итак, — спросила Грита, — вы удовлетворены.
      — Вполне. Вот только…
      — Да?
      — Где эти так называемые друзья? — спросила Иллиста. — То есть почему никто из них не появился, чтобы спасти ее? Мы были убеждены, что они немедленно прибегут. И вот теперь, наше волшебство не действует, так как Орб занят борьбой с тем, кого мы вызвали.
      — И все-таки — не могу себе представить, почему ни один из них даже не пытался спасти ее. Быть может наш намек оказался слишком тонким?
      — Нет, моя дорогая подруга, — сказала Грита — Совсем нет.
      — Тогда, быть может, мы ошиблись, и им нет до нее дела?
      — О, что касается этого, я уверена, что она — их друг.
      — Вы уверены? Вы же знаете, насколько непредсказуемы и беспокойны могут быть Дзуры.
      — О, с этим невозможно спорить.
      — И вы правы, что не делаете этого, — сказала Иллиста. — Они постоянно ищут ссоры и часто спорят даже с самыми простыми и бесспорными утверждениями только потому, что с ними все согласны. И они поддерживают непопулярные мнения только потому, что никто другой с ними не согласен.
      — Не думаю, что это справедливо для всех Дзуров вообще, и для этой Дзур в частности.
      — Тем не менее, если они все привязаны к ней, и наш намек, как вы сказали, достаточно ясен…
      — Ни Лиорн, ни, тем более, Тиаса не в состоянии не понять его.
      — Хорошо, но тогда, поскольку они не здесь, значит они забыли о ней.
      — Я уже говорила вам, Иллиста, что есть другая причина, и я опять повторяю это вам.
      — Вы уверены?
      — Целиком и полностью.
      — И какая, по вашему? Мы ждем их уже несколько месяцев. Мы приготовили всю эту гору, которая обрушится на голову армии, если та появиться, у нас волшебные приборы, которые заметят любую попытку приблизиться к нам незаметно. И, тем не менее, они не пришли.
      — То есть, Иллиста, вы хотите знать почему?
      — Если вы знаете, я хотела бы узнать, тоже.
      — Я объясню вам.
      — Я внимательно слушаю.
      — Они не пришли по той простой причине, что они не знают о том, что она исчезла.
      — Как не знают? Ведь уже прошел почти год с того времени, как мы схватили ее.
      — И тем не менее это так. Она была на Горе Дзур, потом отправилась домой, и ни у кого из них не было причины искать ее.
      — Да, но разве мы не использовали заклинание рядом с ее домом?
      — Там не было волшебника, который мог бы заметить магию, был день, так что никто не мог заметить пламя, и все, что мы использовали, сгорело так быстро, что никто не успел заметить дым.
      Иллиста несколько секунд думала, потом кивнула, — Да, хорошо, я могу согласиться, что это возможная причина.
      — И вы совершенно правы, что делаете так.
      — Но это означает, что нам надо найти способ известить их.
      — Ни в коем случае.
      — Как, нам не нужно ничего сообщать им?
      — Нет, — сказала Грита, — поскольку они уже знают.
      — О, неужели?
      — Три дня назад Лиорн вошел в ворота ее замка.
      — А, а! Так что…
      — Так что я ожидаю его с минуты на минуту.
      — Ага, поэтому вы и перенесли нас сюда?
      — Точно.
      Иллиста улыбнулась. — Должна сказать, просто бесподобное стечение обстоятельств: как раз сейчас, когда наш друг Кана атакует Адриланку, а, благодаря нашим усилиям, враги не смогут использовать волшебство, они идут прямо в нашу ловушку.
      — Согласна, даже мы сами не смогли бы спланировать лучшую последовательность событий.
      — Я сделаю себе честь и полностью соглашусь с вами.
      — Итак?
      — Итак мы должны подготовиться к визиту нашего гостя.
      — Да, хорошо, но вы должны узнать, что у нас возникла небольшая проблема.
      — Как, проблема?
      — Да, я убеждена в этом, моя дорогая Иллиста.
      — Но что это за проблема?
      — Тиаса вновь занял свой пост.
      — И?
      — Он участвует в битве, и, следовательно, здесь его не будет.
      — Вот это уже хуже! Но, в любом случае, у нас есть все остальные.
      — Только не Йенди.
      — Что?
      — Тиаса вмешался и добился восстановления его в должности.
      — Тогда?..
      — Увы, мы можем ожидать только Лиорна.
      — А, вот это по-настоящему плохо. И тем не менее, я не могу себе представить, как могло получиться, что Зарика не приказала арестовать этого Йенди или, по меньшей мере, изгнать его.
      — Несчастливое стечение обстоятельств.
      — Остается только смириться с этим, увы.
      — В любом случае двое у нас будут.
      — Да, Грита, верно. По меньшей мере двое у нас будут, а остальными мы займемся позже.
      — Да. И, вы знаете, если подумать, то, возможно, так даже лучше.
      — Как лучше, ведь нам придется отложить нашу месть Йенди и Тиасе?
      — Точно.
      — И почему?
      — Могу ли я объяснить, Иллиста?
      — Я буду вам очень благодарна, если вы так и сделаете, потому что я не понимаю, зачем нам надо ждать.
      — Затем, моя любимая, что убить их — совсем не удовольствие.
      — Как не? И тем не менее…
      — Напротив, убить их — покончить с удовольствием.
      — Вы так думаете?
      — Целиком и полностью. Для меня есть два источника удовольствия: во-первых, планирование и подготовка, и, во-вторых, самое главное, тот пленительный момент, когда мой враг осознает, что смерть неизбежна — то есть он уже мертв, но все еще знает об этом. Продолжить этот момент как можно более долго — вот настоящая цель. Я бы хотела, чтобы он длился по меньшей мере сто лет. Тысячу лет, до что там, я бы хотела, чтобы он никогда не кончился.
      Иллиста нахмурилась и задумалась. — Пожалуй, в ваших словах, моя дорогая Грита, много правды.
      — Видите ли, я провела много лет, обдумывая свою месть.
      — И, тем не менее, в конце концов мы должны их убить.
      Грита вздохнула. — Да, я знаю. И, в любом случае, трудно будет получить полное удовольствие от этой презренной Дзур — даже когда такие как она узнают, что скоро умрут, они не ведут себя соответствующим образом, а это украдет у нас самые сладкие мгновения.
      — Вы знаете, и это тоже правда.
      — Да.
      — Я ненавижу их.
      — Да.
      — Тогда, Иллиста, не разбудить ли эту Дзур и начать с нее?
      Феникс на мгновение задумалась, потом сказала, — Мне тоже будет неинтересно просто перерезать ей горло и закончить на этом. Я хочу отомстить — как ей, так и остальным.
      — И, тем не менее, мы только что согласились, что в случае Дзуров это особенно сложно.
      Иллиста нахмурилась. — Трудно — не значит невозможно, моя дорогая Грита.
      — У вас есть идея?
      — Конечно.
      — Давайте выслушаем ее. Вы знаете, что я обожаю интересные предложения.
      — Вы очень любезный заговорщик, моя дорогая Грита.
      — Мы — замечательная команда.
      — О, что до этого, мы будем знать больше, когда наша месть будет совершенной.
      — Да, верно.
      — И, чтобы добиться этого…
      — Да, как этого добиться, давайте послушаем вашу идею.
      — Теперь я могу сказать?
      — И немедленно! Неужели вы не видите, что я чуть не схожу с ума от желания узнать?
      — Очень хорошо, вот: Подходящий способ пытки для Дзур не убивать ее, но, скорее, убить ее друзей.
      — О!
      — И пускай Дзур это видит!
      — О, о!
      — Особенно, если этот друг умрет, пытаясь спасти нашу Дзур!
      — Иллиста, вы очаровательны.
      — Ну, как вам мой план?
      — Он замечателен!
      — Я рада, что вы так считаете.
      — И я даже могу улучшить его.
      — Вы действительно можете? Ну, признаться, меня это не удивляет. А это будет настоящее улучшение?
      — Вы сами увидите.
      — Давайте посмотрим вместе.
      — Если мы будем пытать Дзур, мы можем быть более чем уверенны, что ее друг…
      — То есть Лиорн.
      — придет в ярость. То есть, если он увидит, как его друга, Дзур, пытают, он не заколеблется на на секунду.
      — Совершенно!
      — Тогда давайте займемся приготовлениями для приема Лиорна.
      — И приготовления к пытке Дзур. Кстати…
      — Да?
      — Какой вид пытки вы считаете самым подходящим?
      — Ну, мы можем сделать что-нибудь легко осуществое.
      — И, я всегда любила то, что легко сделать. Но что вы имеете в виду?
      — Я имею в виду тех, кто не должен появиться.
      — А что с ними?
      — Наш Лиорн ни в коем случае не сможет рассказать им, где мы держим Дзур.
      — Верно! И ваша идея решает этот вопрос?
      — Вы увидите.
      — И, все-таки, в чем ваша мысль.
      — Я предлагаю послать Тазендру ее друзьям.
      — Как, послать ее назад?
      — О, скорее часть от нее.
      — А! А!
      — Например, ухо.
      — О, да. У леди Дзур очень характерные уши.
      — Да. И на посылке с ухом мы можем написать, простыми, абсолютно понятными словами где мы находимся, на тот случай, если Лиорну не удастся связаться со своими друзьями. Это послужит нам еще и в другом отношении: устранит последние сомнения, смогут ли они найти нас.
      — Грита, ваши идеи просто великолепны. Я говорила вам это и повторяю снова.
      Грита поклонилась и сказала, — И, если даже после этого они не явятся за ней…
      — Да?
      — Тогда мы пошлем им другое ухо.
      — Но, как вы понимаете, тогда она очень скоро останется без ушей.
      — Да, но это не очень важно?
      — Разве?
      — Ни в малейшей степени. Видите ли, у нее останется нос. И глаза. И, если я не ошибаюсь, полный набор пальцев на руках и ногах.
      — Вы совершенно правы.
      — И?
      — То есть у нас есть по меньшей мере двадцать пять посылок.
      — Я не вижу ошибок в вашей арифметике.
      — О, в этой области я всегда была достаточно искуссна.
      — Я убеждена в этом.
      — И двадцать пять, я думаю, вполне достаточно.
      — О, и в этом я убеждена, тоже. Так много нам не надо, но всегда хорошо иметь запас.
      — Тогда что вы думаете?
      — О вашем плане?
      — Да.
      — Великолепная идея.
      — Да. Тогда сначала разбудим ее, но оставил связывающее заклинание на месте.
      — Очень хорошо. А потом?
      — А потом будем ждать нашего Лиорна.
      — Согласна. А дальше?
      — Как только он появится здесь, мы быстро уберем связывающее заклинание.
      — Да. И, как только мы это сделаем, мы сыграем роль полевых хирургов.
      — Точно.
      — Я заточу мой нож.
      — Очень хорошо.
      Самая первая мысль, пришедшая в голову проснувшейся Тазендры, была о том, что она слишком много спала. Потом память стала постепенно возвращаться к ней — дорога домой, внезапная вспышка сзади, ощущение чужого заклинания, проникшего через ее защиту, внезапное головокружение. И, когда память полностью вернулась, она осознала, что она здесь не одна, но, напротив, рядом с ней находятся еще двое. Поглядев на одну, а потом на другую, она сказала, — Здраствуйте Мадам Грита или Орлаан, или как там еше ваше имя. Я надеюсь, что вы хорошо себя чувствуете.
      — Достаточно хорошо, — ответила Грита.
      — И вы, мадам, тоже выглядите знакомой. Вы?..
      — Иллиста.
      — А, да. Все возвращается. Но, тогда, вы обе вместе? Я уверена, что вы простите мне оскорбление, если я скажу вам, что нахожу вас обоих подходящих друг к другу. На самом деле редко можно встретить союз людей, настолько подходящих друг к другу.
      — Мы вместе, — сказала Иллиста, кланяясь. — Зато вы будете вскоре, если я могу использовать такое выражение, по частям.
      — Неужели, — сказала Тазендра, зевнув. — Вы должны простить меня, но я несколько ослабла после долгого сна. Иначе, уверяю вас, я отреагировала бы значительно более эмоционально.
      — О, мы не обижаемся, — сказала Иллиста. — Нет никаких сомнений, что очень скоро ваши эмоции проявятся, и их будет даже слишком много.
      — Безусловно. Но как долго я спала?
      — Не слишком долго. Меньше года.
      — Тогда неудивительно, что я чувствую себя сверхъестественно хорошо отдохнувшей.
      — Вы готовы? — спросила Иллиста.
      — К чему?
      — Я говорю не с вами.
      — Прошу прошения.
      — Я готова, — сказала Грита. — Как только мы услышим колокольчик, я буду готова начать.
      — Очень хорошо, — сказала Иллиста. — Но, когда он прозвучит, вы должны работать очень быстро. Как вы понимаете, я уберу связывающее заклинание, и она будет способна двигаться.
      — О, — сказала Тазендра, — а разве я не в состоянии двигаться?
      — Как, — сказала Грита, — неужели вы этого не заметили?
      — У меня не было возможности попробовать, — соврала Тазендра.
      — Попробуйте сейчас, если вам хочется, — сказала Грита.
      — Нет, мадам, у меня нет принчин не верить вам. К тому же, вряд ли вы будете лгать; это может подвергнуть опасности вашу честь.
      — Вы хорошо заточили нож? — спросила Иллиста у Гриты.
      Грита высоко подняла руку с ножом. — Да.
      — Хорошо.
      — Я готова и жду только вас.
      — И что я потеряю? — спросила Тазендра.
      — Все, — ответила Грита.
      — Все за один раз? — поинтересовалась Тазендра тоном пустого любопытства.
      — Нет, мы начнем с вашего левого уха.
      — А. Замечательно. Мне оно никогда не нравилось. На самом деле я часто думала, не отрезать ли мне его самой.
      — Мы были бы очень рады, если бы вы сами себя обслужили.
      — Да, но почему вы не начинаете?
      — О, мы начнем через несколько секунд, уверяю вас. Мы ждем только одного гостя.
      — О, гость. Хорошо, я могу понять, что вы хотите устроить представление для вашего гостя, который вот-вот должен появиться.
      Как раз в это мгновение от входа в пещеру раздался звон колокольчика.
      — Это должен быть ваш гость, — самодовольно сказала Тазендра.
      Аккуратно проскользнув мимо большой черной пустоты, о которой мы упоминали раньше, Грита вышла в переднюю часть пещеры.
      — Ну? — спросила Иллиста.
      — Всего только Текла, пришел посмотреть.
      — Посмотреть?
      — Ну, во всяком случае, он принес с собой стул.
      — Мика! — крикнула Тазендра.
      — Госпожа? Вы живы?
      — Почти, — сказала Дзур.
      — Кто это? — недовольно спросила Иллиста.
      — Мой лакей. Но, Мика, как ты нашел меня?
      — В вашем кабинете была красная точка на карте.
      — Па, я никогда не ставлю точек на картах.
      — Вот именно, — сказал Мика, кланяясь.
      — Ну, так ты узнал, что я здесь. Тем не менее, как ты нашел пещеру?
      — Миледи, если вы помните, я уже была в этой пещере, только тогда она не была так глубока. Так что когда я подошел к горе и не увидел вас, ну, я и подумал, что вы в этой пещере.
      Тазендра задумалась. — Но когда я видела тебя в последний раз, ты был на Горе Дзур!
      — Чародейка предложила мне вернуться в Даавия и поискать вас.
      — Как, она?..
      — На самом деле она не просто предложила мне, но и послала меня туда.
      — То есть ты пешком прошел весь путь от Даавии досюда?
      — О, я научился хорошо ходить.
      — Хватит болтовни, — жестко сказала Грита. — Ты, Текла, можешь смотреть, если хочешь, но не говори ни слова. Мы ждем другого гостя.
      — Мой лакей сказал чистую правду, — сказала Тазендра, обращаясь к Иллисте. — Вы, как кажется, должны были углубить эти пещеру, она не была такой глубокой.
      — Немалая работа, не так ли? — сказала Иллиста.
      — Да, не могу не согласиться, хотя не могу себе представить, для чего.
      — Как, вы не можете догадаться?
      — Видите ли, я никогда не умела хорошо гадать.
      — Я вам верю, — сказала Грита, которая как раз в этот момент вернулась, держа Мику за ухо. — Поставь твой стул сюда, сядь на него и смотри, — скомандовала она Текла.
      — Я так и сделаю, вот только…
      — Ну?
      — Это не стул, это табуретка.
      — Сядь и молчи!
      Мика пожал плечами и подчинился.
      — Я отвечу на ваш вопрос, — сказала Грита, — так как не вижу причин не удовлетворить ваше любопытство: нам было нужно больше места, мы его создали. И это было совсем не трудно.
      — Да, но если я могу спросить…
      — О, конечно, — сказала Иллиста. — Спрашивайте все, что вы хотите.
      — Почему вы сделали эту пещеру глубже, а не нашли другую, достаточно большую.
      — Из-за ее особенностей, — сказала Грита.
      — У этой пещеры есть какие-то особенности?
      — Конечно. Вы должны знать о том, что произошло в ней.
      — Ну, здесь была небольшая схватка.
      — Хорошо, а что еще?
      — После схватки?
      — Да?
      — После той маленькой схватки мы сражались в большой схватке.
      — Да, верно. А еще? — подсказала Грита.
      — Ну, — сказал Тазендра, подумав, — здесь мы встретились с Ее Величеством.
      — Да, точно, именно здесь вы повстречали эту очаровательную леди с Орбом над головой.
      — Ну и что?
      — Как, разве вы не знаете, где она была перед тем, как вышла из пещеры?
      — Откровенно признаться мне никогда не приходило в голову спросить ее.
      — Неужели вы не могли узнать это при помощи логики?
      — О, с логикой у меня дело обстоит еще хуже, чем с гаданием.
      — Тогда, если вам это расскажу?
      — Признаюсь, я хотела бы узнать.
      — Прежде чем появиться в пещере, она была в Залах Суда.
      — Как, она была?..
      — Да, и там она получила Орб.
      — Точно, у нее был Орб.
      — Вот как вы заполучили Орб.
      Тазендра задумалась. — Значит…
      — Значит это указывает на то, что эта пещера имеет очень интересные и совершенно специфические особенности. Вы должны понимать, что в Империи нет других мест, напрямик связанных с Залами Суда.
      — Неужели нет?
      — А вы думаете, что есть?
      — Откровено говоря, а никогда не думала об этом.
      — Поверьте мне, есть очень мало мест, к которым ведут мистические пути.
      — Я верю вам, мадам.
      — И это уже лучше, потому что теперь вы должны понять, почему мы решили использовать именно эту пещеру.
      — Великолепно, вот только…
      — Да?
      — Почему вы хотите отправиться в Залы Суда?
      — О, мы не хотим, — вмешалась Иллиста. — Более того, мы и не можем; связь работает только в одном направлении. Здесь место, в которое можно попасть из Залов, но отправиться туда можно только из Ворот Смерти.
      — А, теперь я поняла. Но, если вы не собираетесь отправляться в Залы Суда, то для чего вам нужды особые качества этой пещеры?
      — Для того, естественно, чтобы обеспечить доступ Дженойна в наш мир.
      — Дженойна?
      — Конечно. Его Величество, Кана, потребовал о нас, чтобы мы нейтрализовали силу Орба, и, одновременно, нам самим требовался источник силы, который позволил бы нам использовать заклинания, при помощи которых мы разделаемся со всеми вашими друзьями.
      — Да, но разрешить Дженойну проникнуть в наш мир…
      — Ну и что?
      — Я не могу не думать об этом, как о плохой идее.
      — О, вам нечего опасаться. После того, как вы и ваши друзья умрете, а Орб окажется в наших руках, мы опять изгоним его. Видите ли, он находится здесь не полностью, мы создали для него очень небольшое отверствие, которое, если хотите, дало возможность проникнуть в наш мир только части его силы.
      — Хорошо, но если вашим друзьям не удастся завладеть Орбом, а мои друзья и я убьем вас?
      — О, этого никак не может случиться.
      — И, тем не менее, а вдруг?
      — Тогда, если я умру, мне, как вы понимаете, будет совершенно безразлично, что этот Дженойн сделает здесь.
      — Да, — сказала Тазендра, — я понимаю, что вы на все смотрите именно так. И, тем не менее…
      — Ну?
      — Я смотрю на это совсем по-другому.
      — Это более чем естественно, — великодушно сказала Иллиста.
      В это мгновение от входа в пещеру послушался еще один звон колокольчика.
      — Возможно, — сказала Грита, — это тот самый гость, которого мы ждем.
      — Давайте надеятся на это, — сказала Тазендра. — Признаюсь, я уже устала ждать.
      — Терпение, моя доргая Леди Дзур, — сказала Грита. — Сначала мы должны посмотреть на нашего посетителя.
      Иллиста осторожно скользнула в переднюю часть пещеры и немедленно вернулась. — Это он!
      — Добро пожаловать, мой дорогой Лиорн, — сказала Грита.
      — Тогда, — сказала Иллиста, — давайте начнем.
      — Айрич! — крикнула Тазендра, — Это западня!
      — Благодарю вас, моя дорогая, — сказал Айрич. — Но ваше замечание бесполезно.
      Иллиста встала перед столом, на котором лежала Тазендра, вынула большой, изогнутый кинжал и сказала, — По моему слову, моя дорогая, снимайте заклинание, и я выполню маленькую операцию, о которой мы договорились.
      — Я готова, — сказала Грита, в свою очередь обнажая кинжал.
      Айрич, который как раз в это мгновение появился в свете ламп, был одет в свою старую красную куртку и коричневую юбку, на его запястьях, скрещенных на груди, блестели наручи, в одной руке он держал меч, а во второй — кинжал. Первым делом он, однако, посмотрел вовсе не на Тазендру, а на огромную непроницаемую черноту, которая поднималась прямо перед ним.
      — Айрич, нет! — крикнула Тазендра.
      — Сейчас, — спокойно сказала Иллиста.
      Грита сняла заклинание.
      В то же мгновение Тазендра освободилась. Она начала было вставать, но Иллиста достаточно сильно ударила ее в грудь рукояткой кинжала — голова Тазендры ударилась о стол, Иллиста быстро схватила ее за левое ухо, которое собиралась отрезать. Тазендра кашлянула.
      Мика вскочил, схватил табуретку, на которой сидел, и изо всех сил ударил ей Иллисту в лицо.
      Грита сердито заворчала и с такой силой ударила Мику ножом в спину, что кончик ее оружия вышел из его груди.
      — Мика! — крикнула Тазендра.
      Какое-то мгновение верный Мика стоял прямо, с выражением удивления на лице, потом кровь закапала из его губ.
      — Они убили Сахри, — только и сказал он.
      Пока это все происходило, Грита коснулась области темноты своей левой рукой, а правой сделала особый жест, и в то же мгновение ее кожа засветилась, как и, одновременно, кожа Иллисты. Потом Грита сделала другой жест в сторону Айрича, которого, раньше чем он успел шевельнуться, подхватила какая-то сила и ударила о стену пещеры.
      Тазендра скатилась со стола, вскочила на ноги, не удержалась, упала на колени, встала опять, и только в этот момент Иллиста пришла в себя от удара храброго Мики — мы должны добавить, что этот удар изрезал ей лицо, которое кровоточило, и, более того, заставил выплюнуть два или три зуба.
      Айрич помотал головой и попытался встать, но Грита, чья рука все еще была в области темноты, протянула к нему руку и стала медленно сжимать ее в кулак. Голова Айрича откинулась назад, а род открылся, как если бы он тщетно пытался вздохнуть. — Вы видите, Дзур, — крикнула Грита. — Я убиваю вашего друга.
      Иллиста, чей кинжал упал на землю, выхватила меч, а Мика, в чьей спине по-прежнему торчал нож Гриты, слабо застонал и упал на землю, лицом ударившись о камень.
      И тут от входа в пещеру опять прозвенел колокольчик.
      Грита нахмурилась и невольно посмотрела на вход, причем заклинание, которое она использовала, немедленно рассеялось, и Айрич сумел глубоко вздохнуть.
      — А это еще кто? — сказала Грита.
      — Я Виконт Адриланки, — спокойно сказал Пиро. — Это мои друзья. А вот этот джентльмен и эта леди — друзья моего отца. Что вы делаете с ними?
      — Убиваю, — не менее спокойно ответила Грита.
      — Я думаю, — сказал Пиро, — что должен попытаться остановить вас.
      — Желаю вам удачи, — ответила Грита. Сказав эти слова, она сделала рукой еще один жест, и звук, вроде того, который получается, когда с силой ударить в большой гонг, эхом отразился от стен пещеры. — Сейчас вы будете иметь честь пообщаться с армией, которую я только что вызвала. Если вам удастся при этом выжить, возвращайтесь, и я с радостью посмотрю на все то, на что вы способны.
      — Могу ли я полюбопытствовать, что это за странный свет, который вы обе испускаете?
      — Зачем? Не думаете ли вы, что он кого-то привлекает?
      — О, конечно.
      Грита пожала плечами. — Думайте как хотите.
      Пиро повернулся к тем, кто был позади него, и сказал, — Рассредоточиться. Нас, как кажется, через несколько секунд атакуют.
      — Вот так-то лучше, — сказал Китраан, сжимая ркоятку своего меча. Но я бы предложил напасть первым.
      — Изумительная идея, мой друг, — сказал Пиро. — Давайте немедленно выполним ее.
      Иллиста, которая, должны мы сказать, была не слишком искусным фехтовальшиком, махнула мечом в сторону Тазендры, которая легко уклонилась от этого удара. Потом Леди Дзур отступила назад, нагнулась, и вырвала нож из спины Мики. Текла негромко простонал. Тазендра, не останавливаясь, поднырнула под другой удар Иллисты и со страшной силой нанесла удар прямо в грудь Леди Феникс, добавив всю свою ярость к природной силе.
      Однако, вместо того, чтобы войти в тело, кинжал сломался около рукоятки.
      Грита указала пальцем на Китраана, который издал сдавленный крик, а затем его голова слетела с плеч, как если бы срезанная невидимой силой.
      — Я надеюсь, — сказала Иллиста, — это и есть ответ на вопрос, который вы задали, о странном свете, который от нас исходит. Вы не способны даже ранить нас.

Как Тсанаали пытался добыть Орб

      Читатель, без сомения, уже давно хочет узнать, что случилось с Тсанаали, которого мы в последний раз видели, когда он собирался войти в комату, где находилась Ее Величество и забрать у нее Орб. Будьте уверены, мы отнюдь не собираемся держать читателя в совершенно ненужном неведении, и немедленно докажем это, ответив на его вопрос.
      Кааврен находился на крытой террасе, скромно сидя в углу и разговаривая с Пэлом, когда внезапно услышал, как Зарика негромко вскрикнула. Услышав этот, хотя и негромкий, звук, изданный Императрицей, капитан мгновенно оказался на ногах, в полной готовности; он кинулся к ней и спросил, — Ваше Величество, что случилось?
      Императрица, посмотрела на него с выражением, в котором тревога смешалась с растерянностью. — Орб, — сказала она.
      Кааврен уже собирался спросить, что такое случилось с Орбом, когда понял, что вместо того, чтобы кружиться над ее головой и светиться цветом, отбражающим ее эмоциональное состояние в данный момент, Орб потускнел, стал черным и лежал в ее руках.
      Мы должны объяснить, что, на самом деле, Орб вовсе не полностью перестал исполнять свои функции: никто из тех, кто был связан с ним, не сообщил о том, что перестал ощущать эту связь, в отличии от, например, Катастрофы Адрона, во время который тысячи тысяч человек ощутили и сообщили о прекращении связи. Тем не менее, было совершенно ясно, что с ним произошло что-то очень серьезное и очень плохое.
      — Ваше Величество, — спросил Кааврен, — что могло вызвать такое состояние Орба?
      — Совершенно не понимаю, — сказала Императрица таким тоном, который выдавал похвальную, но совсем не удавшуюся попытку остаться спокойной.
      В этот момент к ним подошел Пэл и поклонился. — Ваше Величество…
      — Что еще? — сказала Империатрица с намеком на отчаяние, проникшее в ее голос.
      — Я не знаю, что вызвало это, но я хотел бы сделать два замечания.
      — Очень хорошо, я выслушаю все, что вы скажите.
      — Во-первых, как вы знаете, мы заранее предполагали, что Претендент ударит в самом неожиданном месте, так как скорее всего он не в состоянии победить чисто военным путем. Я не сомневаюсь, что такое состояние Орба — часть его плана.
      — Очень хорошо. Дальше?
      — А дальше, если я не ошибаюсь, я слышу звуки в коридоре, которые мне очень не нравятся, поэтому я бы предложил Вашему Величеству вместе с Орбом укрыться вон в том углу, а моему другу Кааврену вынуть свою шпагу, которой он так долго служил империи, и мы вместе приготовимся сделать то, что должны.
      Не успели эти слова выйти из рта Йенди, как Империатрица оказалась в углу, а капитан со шпагой в руке.
      — Они войдут через дверь или через стекло, — сказал Кааврен. — Но если они сломают стекло, мы их услышим.
      — Тогда? — спросил Пэл.
      — Давайте встанем у двери.
      — Очень хорошо, — сказала Пэл. — Но…
      — Да?
      — У вас нет запасной шпаги?
      — Кровь Лошади! Где ваш меч?
      — В моей комнате, конечно, что нам не поможет.
      — Верно. Вот мой кинжал. Моя левая рука все еще несколько слаба, так что в любом случае он мне не нужен.
      — Очень хорошо. Я немедленно добуду себе меч.
      — О, не сомневаюсь.
      — А. Они уже здесь.
      — Около этой двери мы сможем удержать их довольно долго.
      — Возможно.
      Первому солдату, вошедшему в дверь, Каврен разрубил лицо, в живот второго вонзился кинжал Пэла, после чего Йенди на мгновение выскочил за дверь, вырвал меч из руки раненого, и отбросил падающее тело обратно в толпу, скопившуюся у двери.
      — Уже два, — заметил Кааврен.
      — Хотел бы я знать, сколько их.
      — Давайте считать, по ходу.
      — Очень хорошо.
      — Три, — сказал Кааврен, делая исключительно длинный выпад, настолько изящно исполненный, что мог бы послужить послужить иллюстрацией к учебнику фехтования; при этом конец его шпаги пронзил горло врага.
      Пэл очертил своим мечом узкий круг, параллельным его телу, который закончился ударом, прошедшим через лицо и тело еще одного солдата, а затем ударил в бок следующего, пытавшегося притиснуться мимо него. — Четыре и пять, — заметил он.
      Так получилось, что тот, который получил удар в лицо, был не так сильно ранен, что дало Кааврену возможность указать на это, сказав, — Вот теперьпять, мой друг, — когда конец его шпаги проткнул бедро врага.
      — Очень хорошо, — сказал Пэл. — Согласен.
      — Кстати, как ваш меч?
      — Сносен, — лаконично сказал Пэл, а потом добавил, — Шесть, — закончив элегантное движение, которое включало в себя удар, который отклонил клинок врага, и, одновременно, проткнул ему плечо.
      — Вам придется научить меня этому удару, — сказал Кааврен.
      — Я буду более, чем счастлив, как только все кончится.
      — Отлично, — сказал Кааврен, и добавил, — Семь, — почти в то же мгновение, когда Пэл сказал, — Восемь, — так как они оба нанесли очень похожие удары почти одновременно. Их клинки вонзились в сердца двух солдат, стоявших перед ними, так что люди Тсанаали мертвыми рухнули на пол, ударившись о него также почти одновременно, хотя один из них был значительно тяжелее, чем другой, что привлекает наше внимание к интересному вопросу, касающемуся физических свойств падающих объектов.
      Однако, какие бы не были теоретические проблемы падающих объектов, практически падение всех этих мертвых тел привело к тому, что у двери на террасу выросла груда трупов, мешавшая войти в комнату. Это безусловное преимущество было мгновенно использовано Каавреном, который придерживался принципа, что в бою надо использовать любую подвернувшуюся возможность, иначе ты даешь врагу второй шанс, а это, в свою очередь, означает, что у тебя появился второй враг. Твердо держа этот принцип в уме, он использовал каждое колебание, неверный шаг, или просто нежелание врагов идти по телам своих товарищей, и приветствовал их ударами, которые наносил хладнокровно и рассчитано, так что через несколько секунд, как говорится, еще троих врагов «ужалила стальная змея».
      Пэл, который вообще никогда не колеблясь использовал любые возможности, представлявщиеся в бою, оказался еще более удачлив: он атаковал ноги своих оппонентов, так что в мгновение ока записал на свой счет еще четверых, лежавших на земле и неспособных подняться.
      Как раз в это мгновение один из врагов решился на отчаянный маневр: он перепрыгнул через раненых или умирающих солдат, перекатился, вскочил на ноги, быстро махнул наудачу мечом и принял хорошую защитную стойку.
      — Один из них за нами, — заметил Кааврен, который как в этот момент сражался с очередным солдатом, который, стоя на телах своих друзей, пытался пройти через дверь.
      — Ваше замечание бесполезно, — откликнулся Пэл. — Он уже порезал меня своей палочкой.
      — Не слишком сильно, я надеюсь.
      — Царапина на левом плече, не больше.
      — Очень хорошо.
      — Кстати, он мой, — сказал Пэл.
      — Если вам так хочется, — сказал Кааврен.
      Пэл встал лицом к лицу с солдатом, приветствовал его и сказал, — Здраствуйте, Лейтенант. Я надеюсь, что вы так же рады видеть меня, как я рад видеть вас.
      Тсанаали, чей клинок не шевельнулся ни на дюйм за все время, пока он ждал начала представления, сказал, — Ну, мой дорогой Герцог, я не ожидал, что буду иметь честь оказаться в вашем обществе; тем не менее это только увеличивает удовольствие, с которым я приветствую вас. Вы всегда так вежливы к нежданым гостям?
      — Почти, — сказал Пэл. — Но вперед, мой дорогой Лейтенант. Должен ли я просить вас напасть на меня?
      — Ни в коем случае, — ответил Тсанаали, которому никогда не было нужно дважды делать такие предложения. Он сделал ложный выпад в тела Пэла, а потом нанес страшный удар в голову Йенди; однако Пэл парировал его быстрым поворотом кисти, и, в свою очередь, ответил настолько стремительным выпадом в торс лейтенанта, что офицер спасся только в последний момент, как-то невероятно выгнувшись.
      — Ну, — сказал Пэл, — это было очень близко.
      — Почти, — зло ответил Тсанаали, и опять попытался нанести удар в голову, только на этот раз опустил меч пониже и ударил не сверху, а справа, пытаясь отрубить голову Йенди, но тот достаточно легко отбил и этот удар концом своего собственного меча, а потом, неожиданно изогнув кисть в противоположном направлении, отбросил в сторону оружие Драконлорда, вытянул руку и вонзил конец своего меча в сердце Тсанаали.
      — Вот так еще ближе, — заметил Йенди.
      — Я думаю, что это было настолько близко, что убило меня, — ответил Тсанаали.
      — Я думаю, что вы правы, — сказал Пэл, а лейтенант, уронив меч, упал на пол. — К сожалению, вы заставили меня сбиться со счету.
      Лейтенант, будучи мервым, не ответил.
      Пока продолжался этот поединок, Кааврену пришлось сражаться сразу с двумя врагами. Как и обычно в таких случаях, Кааврен медленно отступал, широко размахивая шпагой и отбивая удары в сторону врага, стараясь не дать им разделиться и напасть на него с двух сторон. Таким образом ему успешно удалось протянуть время до тех пор, пока Пэл не сумел вновь присоединиться к нему, и тут, видя что их командир мертв, а более половины их самих ранено или умирает, враги потеряли веру в победу и, вместо того, чтобы атаковать или защищаться, дружно повернулись и убежали тем же путем, каким пришли.
      Кааврен последовал за ними, крикнув Пэлу оставаться и охранять Ее Величество. В прихожей Кааврен увидел что Сержант, сын его старого товарища, Сержанта, убит ударом в сердце раньше, чем он успел вынуть меч. Кааврен наклонился и осторожно закрыл ему глаза.
      Пройдя дальше по коридору, он увидел всех остальных, мертвых: Нила, Сегюр, Баан и Сендра. Он не стал совершать эту же скорбную процедуру над ними, но про себя отметил, что будет должен это сделать.
      Заканчивая свою короткую, но тщательную проверку, он нашел (как и ожидал) остальных своих гвардейцев, которые лежали лежали на земле за дверью Особняка. Тем не менее, он убедился, что угроза миновала, по меньшей мере на какое-то время. Тогда он вернулся на крытую террасу. Заметив, что со шпаги, которую он все еще держал в руке, капает кровь, он встал на колени возле трупа Тсанаали и тщательно почистил свое верное оружие, после чего убрал его в ножны и осмотрел раненых.
      Пэл, разоружив пленников, хладнокровно присматривал за ними, в то время как те из них, кто не потерял сознание от боли или слабости, слабо станали.
      — Пэл, вы в порядке?
      — Несколько царапин, мой добрый Кааврен. А вы?
      — Совсем ничего. Где-то здесь должны быть гонец или два; как вы думаете, сможете найти одного?
      — Конечно.
      Кааврен взял на себя присмотр за пленными, а Пэл отправился на поиски гонца. Его миссия оказалась вполне успешной, так что через две минуты гонец появился и почтительно поклонился Кааврену.
      — Найдите Главнокомандующую. Передайте ей мои пожелания всего хорошего и сообщите, что враг напал на Орб. Все закончилось хорошо, Ее Величество в безопасности, но мне нужна одна рота для охраны Особняка Уайткрест, и еще одна для охраны пленных. Вы все запомнили?
      — Судите сами, Ваше Лордство: поздравления Главнокомандующей, атака на Орб, Ее Величество в безопасности, необходимо прислать две роты.
      — Все точно. Немедленно в путь.
      — Да, милорд.
      Пэл вернулся и опять встал на стражу, освободив Кааврена, который обратился к Ее Величеству. Поклонившей ей, он сказал, — Пока мы в безопасности. Я послал гонца для того, чтобы заменить моих гвардейцев.
      Зарика, которая все еще держала в руках не подававший признаков жизни Орб и казалась очень бледной, кивнула.
      — Ваше Величество, хорошо ли вы себя чувствуете? — спросил Кааврен.
      — Да, Капитан. Я никогда не была в такой опасности, когда сидишь, ждешь и ничего не можешь сделать. Должна сказать, что мне это совсем не понравилось.
      — Понимаю, Ваше Величество.
      — Ваши гвардейцы, — внезапно сказала она. — Что с ними?
      — Мертвы, — ответил Кааврен. — Все те, кто стоял на посту, убиты.
      Зарика наклонила голову. — За меня, — тихо сказала она.
      — За Орб, — также тихо ответил Кааврен.
      — Ну, да, вы правы.
      — Это была предательская атака, — сказал Кааврен.
      — Нет, хитроумная военная акция, — сказала Императрица. — Настолько же справедливая — или несправедливая — как и все остальные действия Претендента в этом соревновании.
      Кааврен кивнул. — Как считает Ваше Величество.
      Зарика взглянула на Орб, лежавший в ее руках. — Хотела бы я знать, — прошептала она.
      — Ваше Величество?
      — Хотела бы я знать, как им удалось сделать такое с Орбом.
      — Со своей стороны, — сказал Пэл, — я тоже хотел бы знать, сколько значительно худших вещей произойдет, пока не станет лучше.
      — Да, я тоже, — сказала Императрица.
      — А я, — сказал Кааврен, — хотел бы знать, когда появятся роты, которые заберут пленников. Ведь пока эти люди здесь…
      — Ну?
      — Нет никакого смысла звать служанку для того, чтобы она пришла и смыла кровь с моего пола.

Как до этого момента развивалась Битва при Адриланке

      Для того, чтобы понять последующие события, автор считает необходимым кратко описать положение дел в том кровавом и решающем сражении, которое впоследствии стало известно как Битва при Адриланке. Мы должны сказать, что дела обстояли таким образом (к первому часу пополудни по времени Адриланки), что даже смерть Тсанаали и провал его миссии, которые нанесли серьезный удар по планам Каны, оставались единственными неудачами, с которыми ему пришлось столкнуться.
      Варлок продолжал попытки использовать свои колдовские способности и призвать из джунглей западнее города разнообразных зверей (в которых там и сейчас нет недостатка), чтобы натравить их на врага, но из-за вмешатества бога по имени Три'нагор не мог сделать ничего. Тем не менее он оставался на своем мете, позади палатки Главнокомандующей, в свою очередь находившейся внутри крепости на Хартрской Дороге, и, не обращая внимания как на звуки кровавой схватки, так и на лихорадочную деятельность вокруг него, свои попытки не прекращал.
      Насколько мы были в состоянии определить, примерно в это время боги впервые узнали о роли, которую играл в этих событиях бог-ренегат, и немедленно пустились в жаркий спор о том, каким образом они могут остановить его. Мы не собираемся тратить время читателя на рассказ об этом споре, так как, на самом деле, он продолжался несколько часов или дней, или, возможно, несколько недель (как может быть помнит читатель, трудно понять, как течет время в Залах Суда), вплоть до того самого момента, когда вопрос разрешился сам собой. Иначе говоря произошло то, что часто случается с существами, наделенными огромной силой: они не сумели сбросить с себя цепи ответственности, и только говорили, говорили и говорили, ничего не делая, пока время для действий не прошло.
      На Нижней Дороге Кейрона и на Хартрской Дороге Императорские войска стойко удерживали свои позиции, хотя это далось им дорогой ценой. Мы вынуждены признаться, что оба юных генерала Каны, Брор и Изаак, доказали, что являются умелыми тактиками: Имея инициативу, они оба, но особенно Изаак, разыгрывали акты своей трагедии с несомненным умением — посылали копейщиков против кавалерии, кавалерию против копейной фаланги, копейную фалангу против пехоты, полки пехоты против метателей копья, а метателей копья против копейщиков. Сетра Младшая, должны мы добавить, тоже проявила изрядное мастерство в этой игре, стараясь добиться сражения тех же самых видов войск, но, вынужденая защищаться, оказалась не в состоянии вывести из боя какую-нибудь часть и заменить ее на другую. На самом деле некоторые офицеры впоследствии утвержали, что если бы не хорошо расположенные укрепления и постоянный обстрел копьями из двух крепостей, то, особенно на Хартрской Дороге, войска Каны сумели бы прорваться к городу.
      Трудности Сетры Младшей еще увеличивались из-за того, что Адриланка не была окружена стеной, например такой, которая существовала вокруг сторого Города Драгейры: в то время, как на двух дорогах шло ожесточенное сражение, она не забывала и о том, что враг в состоянии послать отряды, которые могут проникнуть в город по какой-нибудь маленькой тропинке или боковой улице, а потом, повернув, ударить защитникам в тыл, а то и обрушиться на сам Особняк Уайткрест. Насколько было в ее силах, она посылала небольшие кавалерийские отряды, защищаясь от этого, но неоднократно, получив сообщения об очередном прорыве, она обнаруживала, что у нее нет резервов, и ей приходилась выводить одну из частей с поля боя и посылать встречать угрозу. Временами оказывалось, что никакой угрозы нет, а это, в свою очередь, происходило либо из-за ошибки разведчиков, либо оказывалось хитростью одного из генералов врага (военные историки до сих пор обсуждают сколько из этих сообщений было ошибками, а сколько ложными маневрами), но все это только добавляло ей проблем.
      Еще один причиной «комадирской головной боли» Сетры Младшей был отряд адептов. Хотя, несмотря на уверения некоторых историков, совершенно неверно, что Сетра Лавоуд полагалась только на адептов для передачи сообщений, тем не менее нельзя не признать, что, когда телепатическая связь стала «неприменимой» (по словам Волшебницы в Зеленом), произошла некоторая путаница и задержка в передаче сообщений, пока не вернулись к системе гонцов — но никакой путаницы не было в войсках Каны, потому что они даже не думали о других способах связи.
      Тем не менее защитники удержали свои позиции вплоть до первого часа пополудни, хотя впоследствии не было недостатка в ветеранах, утверждавших, что эта битва была чуть ли не самой тяжелой из всех, в которых они участвовали; сообщение, которое подтверждается не только количеством свидетелей, но, и даже более, числом смертей, произошедших в то время, когда раненых солдат затоптали другие, с обоих сторон, сражавшиеся стоя прямо на них. Говорили даже, что, в некоторых местах, целые отряды сражались на ковре из мертвых тел и их ноги не касались земли. Было ли это правдой или преувеличением, не так важно, но уже из этого можно судить об интенсивности боя на основных дорогах, ведущих в город. И надо сказать, что пятна крови на Хартрской Дороге, особенно на «Кровавом Пятачке» перед крепостью, можно было видеть спустя полгода после битвы.
      Мосты через Адриланку также были проблемой, но другого сорта. Хотя, следуя совету Кааврена, защитники были готовы удерживать эти мосты, однако план, согласно которому в самом крайнем случае надо было уничтожить их, оказался невыполним, так как волшебство перестало действовать. В результате то, что безусловно стало предметом гордости жителей Адриланки после битвы, в это время было источником раздражения генерала Беригнера, возглавлявшего оборону в этом месте. Ситуация стала еще хуже, когда сам Беригнер был тяжело ранен исключительно удачно брошенным копьем, которое пролетело почти весь Железный Мост, ударило его в грудь и сшибло на землю. Его отнесли в полевой госпиталь, разбитый в Круглом Парке, и в битве он больше не участвовал.
      Командование перешло к некой Таасре, которая немедленно послала сообщение Сетре Младшей (хотя думала, что посылает его Сетре Лавоуд), в котором рассказала об опасном положении на этом мосту, а также переслала полученные ею рапорты о тяжелых боях на Мосту Два Пенни, находящемся выше по течению. Получив эти сообщения, Сетра Младшая приняла отчаянно-смелое решение послать туда остаток своих резервов, оставив себе только отряд, до того стоявший на Дороге на Северные Ворота (и еще не участвовавший в сражении), чтобы укрепить оборону мостов.
      В конце концов мосты удалось удержать, по нескольким причинам: Во-первых, при защите мостов, больше чем при любой другой тактической операции, все преимущесва остаются на стороне защитников, так как сражение происходит на относительно узком месте. Во-вторых, Беригнер исключительно удачно расположил свои полки, а Таасра продолжила следовать его плану (за что впоследствии получила Имперское баронство).
      Третьей причиной стала Даро, Графиня Уайткрест, которая вышла из своего особняка в четырнадцатом часу утра и провела весь день на лошади, появляясь то у одного моста, то у другого. Впоследствии многие из защитников утверждали, устно и письменно, что почувствовали в себе новые силы, видя ее решительное лицо и слыша ее пламенные призывы, но самое большее впечатление на них производило одно ее присутствие (хотя, будьте уверены, многие из них считали ее Лиорном, тем не менее никто из историков ни на секунду не усомнился в том, кто имелся в виду). Однажды она сама возглавила контратаку полка пикейщиков на Железном Мосту против копейной фаланги (или чего-то очень похожего на нее) очень решительно настроенных Островитян. Читатель, незнакомый с тактикой сражения пехоты, будет, надеемся, весьма впечатлен, когда узнает, что пикейщики вообще не умеют и не должны атаковать; тем не менее Графиня схватила первый попавшийся полк и пошла с ним вперед. В этот атаке Даро легко ранили в левую руку, но, не говоря уже о том, что атака была успешна, ее пример настолько вдохновил защитников и смутил нападающих, что весь остаток дня мосту никто серьзно не угрожал.
      Короче говоря, как мы уже имели честь сказать, мосты удалось удержать. Ущерб Южной Адриланке, причиненный Островитянами (по большей части, будьте уверены, во время отступления) никогда в точности подсчитали, но, безусловно, он был намного меньше, чем в том случае, если бы они сумели пересечь мосты и ворваться в город. По меньшей мере можно сказать, что любые вопросы о лояльности семейства Графини Империи, которые могли остаться после Восстания Уайткрест, в этот день были похоронены навсегда.
      Сама Главнокомандующая, передав командование битвой Сетре Младшей, была главным образом озабочена местом нахождения Дженойна, который, как она была убеждена, появился в мире. Именно поэтому она призвала к себе Некромантку, которая, появившись, доложила о себе.
      — Ну? — сказала Сетра.
      Некромантка поклонилась.
      — Вы знаете, — сказала Сетра, — что один из Дженойнов сейчас находится в нашем мире?
      — Частично, — поправила ее Некромантка.
      — Как, частично?
      — Он еще не полностью появился здесь, пока. Отверстие, сделанное для него, дало ему возможность напасть на Орб, и, атакуя, он пытается расширить отверстие, чтобы появиться полностью.
      — Да, а где это?
      — Пока мне не удалось определить это.
      — Но вы пытались?
      Некромантка утвердительно поклонилась. — Некоторые силы, которые должны помешать ему войти — то есть установленные богами щиты, которые должны не дать возможность Дженойнам войти в наш мир — все еще на месте.
      — Они на месте? Но тогда каким образом он вообще сумел появиться?
      — Кто-то дал ему возможность найти одно из тех мест, где границы между мирами не такие твердые.
      Сетра задумалась. — Да. Хотя я не изучала некромантию так, как вы, но об этих местах я слышала. Сколько их в нашем мире?
      — Я думаю несколько сотен.
      — Несколько сотен? Но тогда, чтобы найти этого Дженойна, понадобятся дни и недели!
      — Годы, — поправила ее Некромантка. — Сначала надо найти это место, потом исследовать. Как вы понимаете, это может потребовать некоторого времени.
      — Сколько из них вы уже нашли?
      — Три.
      — Три?
      Некромантка сделала знак, что так оно и есть.
      Сетра помрачнела и задумалась. Через мгновение она сказала, — Я никогда не бывала в таких местах.
      — Достаточно трудно определить, что это то самое место, даже если вы в нем находитесь и искуссны в некромантии, но намного труднее найти неизвестное вам место.
      — Но тогда как же наши враги сумели найти его?
      Некромантка пожала плечами. — Возможно, случайная удача.
      Чародейка покачала головой. — Видите ли, я не доверяю ничему, что пахнет случаем, когда дело идет о тщательно разработанном заговоре.
      Некромантка опять пожала плечами.
      — Как еще они могли найти его? — настойчиво спросила Сетра.
      Казалось Некромантка какое-то время размышляла, потом наконец сказала, — Некоторые демоны знают о таких местах.
      — Тем не менее, миледи, нет никаких свидетельств, что они призывали демона.
      — Верно.
      — А что о богах?
      — Ну, боги конечно знают все, или, во всяком случае, большинство дорог из Залов Суда, ведь все они ведут в такие места.
      — Как, они?..
      — Без сомнения. Видите ли, любая естественно возникшая дорога из Залов в этот мир требует такой точки, и любой такой путь, сотворенный богами, создает такую точку. — Мы верим, что читатель знает, хотя бы немного, о Дженойнах, пусть даже из легенд (на самом деле мы сами знаем не намного больше того, что рассказывают легенды) об этих невероятно могущественных существах, которые когда-то правили нашим миром, и о которых можно сказать, что наше все существование как человеческого рода не более, чем борьба.
      Сетра опять нахмурилась, потом сказала, как бы рассуждая вслух, — Следовательно, когда Зарика вместе с Орбом появилась в нашем мире после путешествия в Залы Суда, она должна была оказаться в таком месте.
      Некромантка поклонилась, соглашаясь с этими словами.
      — Так что, — продолжала Сетра, — если враги узнали сразу, или сумели обнаружить впоследствии, где Зарика вышла в наш мир, они могли понять, что это место должно быть тем самым местом, где Дженойн мог появиться. Не так ли?
      — Да, — лаконично сказала Некромантка.
      — Вы умеете ездить верхом?
      — Если покажут.
      — Тогда давайте попросим пару лошадей, и, когда их приведут, сядем на них.
      — Хорошо.
      Через двадцать минут Сетра Лавоуд влетела в ворота Особняка Уайткрест (на пять минут опередив Некромантку), а еще через две минуты она он уже была на крытой террасе, где с изумлением увидела кровавый пол, Кааврена с Пэлом, а также несколько раненых и стонущих пленников.
      — Что здесь произошло? — крикнула Сетра.
      — Попытка захватить Орб, — сказал Кааврен.
      — Провалившаяся, — добавил Пэл.
      Сетра посмотрела на Ее Величество и сказала, — Орб?
      — Вот он, как вы видите, совершенно безжизненный. И я не знаю почему.
      — О, — сказала Сетра, — я очень хорошо знаю почему, и именно поэтому я здесь.
      Зарика кивнула и протянула его вперед, как если бы ожидала, что Чародейка возьмет его и сделает с ним что-нибудь магическое. Но Сетра только покачала головой, сказав, — Ваше Величество, мне нужен не Орб, а, скорее, информация.
      — Все, что я знаю, в вашем распоряжении. Но скажите мне, почему он стал таким?
      — Наши враги сумели вызвать в наш мир Дженойна, и как раз сейчас он атакует Орб.
      — Боги! — крикнула Зарика. — Неужели это правда?
      — Клянусь вам.
      Зарика стиснула зубы, ее глаза сузулись. — Как они могли сделать такое!
      Кааврен, иронически, что-то негромко пробормотал о честности на войне, но, настолько тихо, что до нас это не дошло, и, более того, даже Зарика не услышала его слов или не обратила на них внимание. В это мгновение появилась Некромантка и встала рядом с Сетрой.
      — Где Дженойн? — спросила Императрица.
      — Это именно то, что я хотела узнать от вас, — сказала Сетра.
      — Кстати, — сказала Некромантка.
      — Ну?
      — Даже если мы узнаем, как мы попадем туда?
      — Там видно будет, — сказала Сетра. касаясь рукоятки кинжала, висевшего у ней на боку. Потом она повернулась к Зарике и сказала, — Ваше Величество, скажите мне настолько точно, насколько вы в состоянии и как можно более кратко (так как, как вы понимаете, мы очень торопимся), где находится то место, в котором вы очутились, выйдя из Залов Суда?
      — Подойдем к карте, — сказала Императрица.
      Как только они подошли, Сетра сказала, обращаясь к Некромантке, — А вот теперь, когда мы нашли место, вы сможете создать некромантические ворота туда, не так ли?
      — Пока в этом мире находится бог, я совершенно беспомощна, — достаточно беззаботным тоном ответила Некромантка.
      — Вот это, — заметила Сетра Лавоуд, — крайне неудачно.

Как Маролан сражался с богом

      Когда мы в последний раз видели Маролана, он медленно шел по пустынной улице к идолу Три'нагора. На земле лежали тела тех, кого он убил, и еще можно было видеть, как разбегаются другие Восточники из той же банды, подстегиваемые ужасом, которое излучало из себя оружие, которое Маролан держал в руках.
      Он не колебался ни секунды. Мысль о том, что можно преследовать тех, кто пытается убежать от него, даже не появилась в его сознании. Вместо этого, он прямо подошел к священному символу божества, стоявшему на почетном месте в центре деревни, и плюнул на него. Затем, убрав меч в ножны и расстегнув штаны, он сделал символическое действие, которое было так же старо, как и сама Восточная культура, и благодаря которому ни бог ни человек не смог бы усомниться в тех чувствах, которые он питал к Три'нагору. Хотя мы обязаны попросить у читателя прощения за то, что включили в наш рассказ такую грубую подробность, мы настаиваем не только на том, что Маролан совершил тот самый акт, на который мы намекнули, но, как мы уже имели честь сказать, и на том, что это был некоторый вид осквернения, которое грубый Восточник обычно разрешает себе, когда собирается оскорбить бога.
      Но, констатировав то, что это произошло, мы поторопимся перейти к другим событиям, так как не желаем оскорбить чувствительность читателя и задержаться на этом предмете даже на мгновение дольше, чем требует наш долг историка.
      Ответ последовал настолько быстро, что Маролану едва не пришлось сражаться с незастегнутыми штанами. В воздухе возникло мерцание, очень похожее на то, которое можно видеть в жаркий летний день, и едва Маролан застегнулся и опять вытащил меч, как рядом с идолом появился Три'нагор.
      Внешне этот один из Лордов Суда, чье имя дошло до нас как Тристанграскалатикрунагор, был настолько ужасен, что должен был устрашить тысячу Мароланов. Высотой он был не меньше тринадцати футов, а в ширину немногим меньше. В отличии от того, как его рисуют в некоторых иллюстрированных рассказах об ужасах, у него было только две руки, две ноги и не было хвоста — и тем не менее он производил впечатление чего-то квадратного, отвратительного и могущественного (к тому же его тело покрывала толстая кожа грязно-оранжевого цвета), поэтому мы почти можем простить их вольности тем, кто иллюстрировал рассказы, о которых мы только что упомянули.
      В этот момент внезапно стало темно, но не потому, что уже настал вечер, а из-за тяжелых темных облаков, закрывших небо. К тому же стало достаточно холодно, но Маролан почти не заметил всех этих перемен. Более того, налетел достаточно сильный ветер и прогремел гром, что можно приписать появлению бога, так как хорошо известно, что некоторые божества объявляют о своем присутствии резкими изменениями в погоде. Но Маролан не узнал и об этом, тоже.
      Он приблизился к богу так, как должен подходить к начальнику подчиненнный, которому только что напомнили о его долге — то есть твердым шагом, с огнем в глазах и не без некоторого страха. Сам бог, должны мы добавить, был в таком состоянии духа, которое может быть описано как гнев: с божественностью связано чувство собственного достоинства, а это достоинство сильно страдает при осквернении символа этого бога — тем более одним единственным смертным. Как сам поступок, так и предполагаемое высокомерие, стоявшее за ним, не привели бога в говорливое настроение, но, скорее, наполнили его желанием схватить грубияна за пояс, или, возможно, за горло, а потом медленно сдавливать его так, чтобы у того было время пожалеть о своей наглости, прежде чем он задохнется.
      Однако, строя эти планы, Три'нагор должен был бы спросить, одобряет ли их Маролан, и, действительно, Драконлорд их не одобрил; на самом деле, как только бог начал выполнять свое намерение, то есть протянул руки, и еще даже не успел коснуться, а тем более сжать и убить, как, по понятной причине, Граф Саутмур воспротивился этому, проскользнул под протянутыми руками и ударил острием своего меча прямо в живот врага — цель, должны мы сказать, по которой было трудно промахнуться. Тем не менее первый удар нечего не дал. Не из-за какого-то особого быстрого или ловкого движения со стороны бога, но, скорее, из-за того простого обстоятельства, что никакое нормальное оружие не могло коснуться Три'нагора, который одновременно был и не был в нашем мире, и даже черному посоху Маролана было не просто сделать это; так что клинок скользнул мимо бога, хотя и совсем близко от него.
      Мы не знаем и не можем знать, осознал ли Три'нагор грозящую ему опасность; в ответ, однако, он опять попытался схватить Маролана. Драконлорд, слегка потерявший равновесие во время атаки, едва не оказался в тисках бога, но в последний момент изогнулся, и это, можно сказать, спасло ему жизнь. Сила инерции унесла его вперед, он восстановил равновесие, поднял меч и стал рассуждать.
      — Давайте подумаем, — сказал он себе. — Кажется, что это сильно раздражающее меня существо умеет избегать моего меча. Учитывая это, быть может самое благоразумное немедленно отказаться от выяснения отношений и сбежать, но в этом плане сияет несколько дыр. Кроме того я не думаю, что это вообще возможно, так как он вне себя. Да и, откровенно говоря, благоразумие мне совершенно не свойственно.
      — Значит, — продолжал он, — решение состоит в том, чтобы убедить мое оружие укусить его, потому что, да, волшебство против него бессмысленно, а других способ справиться с ним у меня нет. Но что же я могу сделать? Как жаль, что волшебство то ли исчезло, то ли неэффективно, и я не могу связаться с Аррой; ведь не исключено, и даже очень возможно, что мне требуется помощь — помощь моего Круга. Быть может этот бог сумел подавить колдовство Варлока, но, я уверен, проделать то же самое с несколькими сотнями колдунов и ведьм, преданных мне, будет не так-то легко.
      — Ну, он идет опять. Мы слишком близко друг от друга — до неприличия — он едва не схватил меня, и я легко мог бы отсечь одну из его рук, если бы мой меч не менял направление всякий раз, когда оказывается близко к нему. Это нестерпимо. Мой черный посох, кажется, чувствует то же самое — я ощущаю его раздражение и недовольство. Не расстраивайся, Черный, я ищу способ, как дать тебе укусить, и, если мне не изменит Удача, я найду его.
      — И тем не менее, давайте еще раз подумаем о волшебстве. А нужно ли оно, чтобы связаться с Аррой? Мне кажется, что когда я связывал свою силу с силой Круга, мы делали что-то похожее на волшебную связь, в то же время мы безусловно не использовали никакого волшебства — по меньшей мере мы не только делали это раньше, чем я вообще узнал, что существует такая вещь, как волшебство, но и раньше, чем Орб вернулся и волшебство начало действовать.
      — Итак, не означает ли это, что я могу связаться с Аррой? Ну, если мне опять удастся избежать этого настырного бога — ох как близко — я не вижу никакой достойной причины, почему бы мне не попытаться.
      Достигнув этой точки в своих рассуждениях, Маролан не стал терять время зря и немедленно попробовал. Для этого он вспомнил о том, как раньше делал это, и особенно о первых днях сотрудничества с Аррой в Черной Часовне, когда они объединяли свои психические силы, и попытался восстановить в памяти, что он тогда чувствовал. Конечно, пытаться выковать такую цепь с одной стороны совсем не то, что делать это с двух, и, более того, уровень взаимопонимания для настоящей передачи мыслей должен быть намного выше, чем тот, который требуется для простой передачи или совместного использования психической энергии. Трудности только увеличиливались от того, что Маролану приходилось постоянно уклоняться от попыток Три'нагора схватить и задушить его.
      Три'нагор, со своей строны, не ограничился чисто физической атакой на наглеца, но, по меньшей мере дважды, ударил в Драконлорда заклинаниями, которые, хотя Маролан так и не узнал из точной природы, безусловно не сделало бы ему ничего хорошего, но Черный Посох, действуя сам по себе, частично отразил, а частично поглотил силу, направленную на Графа Саутмура.
      И тут Маролан сообразил, что слышит голос Арры, где-то в задней части головы, как если бы она была позади него. Он даже разобрал слова, которые она несколько раз повторила, «Милорд, что вы хотите?», или что-то в этом роде.
      По-прежнему сконцентировавшись в первую очередь на враге — то есть постоянно уклоняясь от хватки бога — он сумел мысленно объясниться с Аррой, во-первых спросив ее, понимает ли она его, и, потом, когда удостоверился, что понимает, в двух словах объяснив то, что хочет от нее.
      Арра, со своей стороны, сразу поняла серьезность положения Маролана, и сказала, что немедленно собирает весь Круг, за исключением только тех, кто нужен для поддержания Черного Замка в воздухе, и все они немедленно произнесут заклинание, которое найдет меч и даст ему возможность попасть в бога.
      Еще дважды Маролану пришлось уклоняться и выгибаться, избегая смертельных объятий бога, который начал проявлять признаки недовольства и разочарования, и еще один раз энергия неизвестного, но безусловно смертельного заклинания полетела в Драконлорда, отраженная Черным Посохом. Мгновением позже Маролан почувствовал странное ощущение, как если бы, как он позднее объяснил, «по моим рукам и ногам пробежали иголочки, ноги, как мне показалось, вросли в землю, как если бы я был растением или деревом, а они — мои корнями, и, одновременно, ноги стали настолько легкими, чтоя мог бы подпрыгнуть футов на двадцать вверх без всяких усилий. Кроме того мне показалось, что мое зрение стало острее и уже.
      Вот таким образом, согласно собственному свидетельсту Маролана, на него подействовало заклинание. Что касается его воздействия на все остальное, а не на его прямые ощушения, мы можем только заметить, что когда в следующий раз Три'нагор попытался ударить или схватить его, Маролан проскользнул под руками бога и, почти без усилий, вонзил Черный Посох глубоко в тело Три'нагора.
      Если, после нашего рассказа, читатель решил, что сила Три'нагора была только или главным образом физической, мы должны извиниться. Хотя нет никаких точных отчетов, указывающих, какие магические искусства он воплощал, какими силами мог пользоваться, и вообще природа его появления в нашем мире навсегда останется загадкой для смертных, но можно не сомневаться, что его магическая сила была чудовищной. И тем не менее нет никаких сомнений и в том, что сверхъестественный меч Маролана вошел в его материальное тело, и никакая магия не смогла спасти бога.
      Говорили, что крик умирающего Три'нагора можно было услышать за сотни миль от места боя. Без всяких сомнений его услышали в Черной Часовне, и очень сильно удивились. Что касается Маролана, он так и не сумел определить, поразился ли он больше всего кошмарному звуковому взрыву, невероятным мучениям, сопровождавшим физическую смерть материального воплощения бога, или некоторым магическим или физическим излияниям, вызванным изгнанием Тр'нагора из нашего мира; но, какова бы не была причина, именно в тот момент, когда бог навсегда потерял способность появляться на нашем уровне существования, Маролан без чувств упал на землю.
      Когда он проснулся, то первым делом ощутил что-то странное и теплое в своем ухе — дыхание его жеребца, Хузая, как он сообразил, когда пришел в себя настолько, что мог думать. Маролан ласково почесал жеребцу нос, потом медленно и с трудом поднялся на ноги и огляделся. Подумав, он заключил, что, пока он лежал без сознания, местные жители попытались его убить, но, каком-то образом, его защитил меч. От бога не осталось и следа, зато рядом с ним лежали три тела, которые были убиты кем-то другим, так как их точно не было, когда он сражался с богом, и он вообще не помнил, что было потом. Более того, идол, которого он обесчестил, исчез — точнее, его обломки были раскиданы в достаточно большом круге, центром которого было то самое место, где он раньше стоял.
      — Да, — прошептал он сам себе. — Про это действительно можно кое-что сказать.
      Он тщательно прочистил клинок одеждой ближайшего к нему трупа, убрал его в ножны и потрепал коня по шее, думая о том, что он только что сделал. Эти размышления продлились несколько секунд, после чего он огляделся и обнаружил, что жмурится от яркого света, висящего в небе высоко на востоке.
      — Уже за полдень! — крикнул он. — Ну, они собирались сражаться сегодня, и, скорее всего, не стали меня дожидаться. На самом деле нет никаких сомнений, что, когда я там окажусь, все уже кончится.
      — Это ужасно неприятно, — сказал он жеребцу.
      Потом он задумался. — Хотел бы я знать, через сколько времени я смогу опять телепортироваться.
      Он опять потрепал коня по шее, и, адресуясь к нему, добавил, — Интересно, как ты себя будешь чувствовать во время телепортации?

Как Пиро и его банда пытались спасти Тазендру и Айрича

      Итак, был час пополудня с небольшим, третий день месяца Джагала второго года Правления Ее Величества Императрицы Зарики Четвертой.
      На двух дорогах и четырех мостах Адриланки шла ожесточенная битва, солдаты сталкивались, кричали, сражались и умирали. Варлок Бримфорд продолжал пытаться использовать свою особую магию как для славы Империи, так и ради безопасности женщины, которую он любил, и которая, так уж получилось, была Императрицей.
      В Особняке Уайткрест тела убитых гвардейцев и солдат Каны были разбросаны от главных ворот до крытой террасы, на самой террасе раненые лежали вперемешку с мертвыми. Сетра Лавоуд, положив руку на кинжал, называвшийся Ледяное Пламя, изучала карту и обсуждала с Некроманткой различные мистические способы перехода из одного мира в другой, для того, чтобы вернуться в первый в другом месте. Пока все это происходило, Кааврен инструктировал роту солдат, предназначенную для охраны Ее Величества, а вторая ждала приказов по поводу пленных.
      Далеко на Востоке Маролан сидел на своем жеребце и ждал, когда Орб опять начнет действовать и он сможет телепортировать себя обратно в Черный Замок.
      А в пещере у подножия Южной горы Мика и Китраан лежали мертвыми, один из них был убит ударом в спину, а второй обезглавлен волшебством Гриты. В руке Тазендры осталась только рукоятка ножа, которую она быстро отбросила; Айрич медленно поднимался на ноги, все еще слегка оглушенный после удара о стену пещеры. Пиро стоял у входа в пещеру, с одной стороны от него находилась Ибронка, а с другой охотница Тсира, а позади Ибронки Йаса, все еще ошемленно глядевшая на безголовое тело Китраана. Рёаана, Ритт и Брюхо пытались пробраться вперед, а колеблющиеся Лар и Клари остались сзади.
      В тот момент, когда все это произошло, смерть Китраана не показалась Пиро настоящей. Он очень удивился, увидев Тазендру и Айрича, но враги и странная темнота, почти целиком заполнившая середину пещеры, поглотив все его внимание и эмоции, заставили сосредоточиться на себе. Более того, подготовка, полученная им от Кааврена, и опыт выживания в любых условиях, которому он был обязан профессии разбойника, научили его, что в первую очередь надо думать об опасности, а любые эмоции, вроде счастья или горя, можно разрешить себе потом.
      Поэтому он стоял лицом к врагам, когда услышал, из-за спины, два неожиданных звука: первый — что-то вроде крика или удивленного восклицания Клари, а второй — хорошо знакомый звук удара железной сковородкой по телу и ломающихся костей.
      Пиро не осмелился отвести глаза от врагов, но замечание Брюха немедленно объяснило все, — На нас напали, сзади.
      Пиро слегка повернул голову, только для того, что отдать короткий приказ. — Избавьтесь от них, — сказал он через плечо.
      — Конечно, — сказал Ритт, хотя его ответ почти потонул в звуках скрестившихся клинков, так как он и его товарищи немедленно доказали, что приказ, хотя и вряд ли необходимый, был правильно понят.
      Этот кусок битвы, то есть сражение банды Пиро с примерно дюжиной солдат Каны, закончился чуть ли не прежде, чем начался. И произошло это, во многом, благодаря храброму Лару, который, узнав от бедного Мики, что мало кто ожидает атаки от Теклы, с такой силой ударил своей сковородкой по голове первой женщины-солдата, что та, как подкошенная, упала на землю, а все те, кто были вокруг нее, на мгновение попятились.
      И этого мгновения вполне хватило, чтобы решить исход сражения. Брюхо быстрым поворотом кисти разоружил своего соперника, а Рёаана нанесла своему такой удар в лицо, что тот мгновенно потерял всякий интерес к битве и предпочел отступить. Охотница Тсира, хотя и была слишком далеко от солдат, решила поддержать репутацию своей семьи, быстро повернулась и бросила нож, настолько искуссно, что он, казалось, обогнул ее друзей и вонзился острием в грудь одного из врагов, убедив того, что это не та игра, в которой ему стоит участвовать. Йаса и Ритт за несколько секунд ранили четырех врагов, и даже Клари поучаствовала, бросив камень, который, хотя и не ранил никого из врагов, безусловно не добавил им мужества.
      Короче говоря, за время, намного меньшее чем то, которое надо чтобы рассказать об этом, атакующие пустились наутек, оставив поле боя банде Пиро, так что наши друзья обезапасили себя от нападения сзади, а Лар уставился на труп человека, которого убил, спрашивая себя, не видел ли он его раньше.
      Пока все это происходило, Пиро и Ибронка думали о врагах, находившихся перед ними, то есть о Грите и Иллисте.
      Замечание Иллисты, «Вы не способны даже ранить нас», безусловно поколебало уверенность юного Тиасы, тем более, что за мгновение до этого случилось событие, которое полностью это доказало. Он обратил внимание и на слабое, но отчетливое свечение, которое исходило от Гриты и Иллисты, более того, он заметил, что рука Гриты настолько глубоко погружена в странную черную область, что стала попросту невидима. Из всего этого он заключил, что именно эта область абсолютной черноты, чем бы они ни была, и является причиной их неуязвимости.
      К сожалению, это заключение никак не помогло ему понять, каким образом можно противостоять всему этому.
      Пиро, однако, получил воспитание в традициях Имперской службы, и, более того, вырос на рассказах отца и друзей отца, как нечто само собой разумеющееся побеждавших, почти не имея шансов на успех; к тому же двое из этих друзей как раз здесь и находились. Поэтому он понимал, инстинктивно, что, хотя, задача неисполнима, нет никаких причин не попытаться выполнить ее. Поэтому правой рукой он вытащил меч. А левой он мягко толкнул Тсиру себе за спину, чувствуя, что, хотя она и пришла сюда вместе с ними, это не ее бой.
      Грита и Иллиста, со своей стороны, совершенно не волновались. Хотя, возможно, их слегка озаботило то, что врагов оказалось больше, чем они предвидели, и совсем разочаровало такое легкое поражение их собственных войск, они совершенно точно знали о своей неуязвимости, происходившей от защитных заклинаний, до которых они могли дотянуться, если мы вправе использовать такое выражение, благодаря присутствию или почти присутствию Дженойна (из чего мы можем заключить, что Пиро совершенно правильно оценил ситуацию); кроме того в их распоряжении была и наступательная сила, происходившая из того же источника. На самом деле Грита вообще даже в маленьшей степени не думала о том, чтобы выжить; нет, все ее мысли были направлены на то, чтобы заставить врагов страдать, и так долго, как только возможно, что мы, впрочем, знаем из ее предшествующих разговоров, когда она рассуждала о сладости мщения.
      Поэтому она быстро решила начать уничтожать банду Пиро, одного за другим, так что Айрич, и, тем более, Тазендра, будут страдать, глядя на смерть тех, кто пришел спасти их.
      И первой Грита ударила по Йасе, из горла которой фонтаном брызнула кровь, когда какая-то невидимая сила разорвала его. В то же самое мгновение Иллиста, которая стояла лицом к лицу с безоружной Тазендрой, ударила мечом, стараясь попасть по ноге Леди Дзур. Тазендра скользнула в сторону и огляделась по сторонам в поисках оружия, а как раз в этот момент мертвая Йаса упала на пол пещеры. Иллиста прыгнула вперед и ударила опять, более удачно, и из левого бедра Леди Дзур закапала кровь. Продолжая удар, Феникс задела и правое колено Тазендры; удар, хотя и не слишком сильный, должен был вызвать достаточно сильную боль.
      — Как легко сражаться, — заметила Иллиста, опять делая шаг вперед и взмахивая своим мечом, — когда тебя не могут ранить. Это придает уверенность в себе, а эта уверенность, в свою очередь, переходит в сладкую жестокость и стремление убивать. Вы согласны со мной?
      Однако Тазендра была не в том настроении, чтобы обмениваться шуточками. Мы можем только попытаться представить себе, что она чувствовала, видя своего лакея и, мы должны признаться, своего друга, Мику, лежавшего мертвым и убитым прямо на ее глазах; быть может она испывала унижение, видя, как ее друзья умирают, пытаясь спасти ее. По меньшей мере в этом смысле план мести, составленный Гритой и Иллистой, сработал в точности так, как они хотели.
      Но мы должны добавить, что в этот момент сработал еще один фактор: Хотя воины из Дома Дракона справедливо известны яростью, охватывающей их в битве, все-таки даже самые патриотически настроенные Драконлорды неоднократно признавались, что когда Дзурлорды выходят за границы радости сражения и, вместо этого, их охватывает боевая ярость, то с этой яростью ничего не может сравниться — в таких случаях они убивают и друзей и врагов, не различая никого.
      И еще мы должны вспомнить, что Тазендра была более чем обыкновенным воином; она была и волшебницей, обученной самой Сетрой Лавоуд, и обученной в то время, когда Орба не было в нашем мире; так что хотя у нее в руках не было ни оружия ни какого-нибудь артефакта, она не была полностью беспомощна.
      Мы не знаем и не в состоянии в точности узнать ни то, какую силу она вызвала, ни то, как она сделала это (так как откровенно признаемся, что мистическая наука волшебства находится далеко за пределами нашего понимания, как и, впрочем, за пределами пониманию любого того, кто не не является волшебником, и мы имеем все причины думать, что они сами не понимают ее). Но когда Иллиста опять взмахнула своим мечом, он закричала и уронила его на пол — в доли секунды рукоятка стала горячей, как горящий уголь. Тазендра немедленно бросилась на нее, глаза Леди Дзур сверкали такой яростью, что сделали бы честь самому Кейрону Завоевателю.
      Тазендра ничуть не хуже Пиро видела свечение, исходившее от кожи Иллисты, и, конечно, знала свойства этого заклинания, которым Дженойн защитил Феникс, не больше, чем мы знаем свойства магии самой Тазендры. Но, как бы то ни было, она решила проверить их. Ведомая гневом, ненавистью и болью, она подняла руки и яростный поток красного и желтого цвета обрушился на Иллисту.
      Феникс почувствовала, как стена защитного заклинания закачалась, и, возможно, вот-вот рассыпется, и жалобным голосам крикнула, — Грита!
      Грита, как мы уже сказала, в это время занималась тем, что уничтожала банду Пиро. Убив Йасу, она напала на Брюхо, который почувствовал, как в его животе появилась ужасная сквозная дыра, и с удивленным выражением на лице он повалился вперед. Пиро и Ибронка одновременно сделали выпад, единственным результатом чего была самодовольная усмешка Гриты, когда их оружие отлетело от нее. Она опять подняла руку, на этот раз по направлению к Ибронке, но тут услышала жалобный крик Иллисты, и, повернувшись, немедленно поняла, какая страшная опасность грозит ее подруге.
      Она вытянула правую руку, и из ее пальца один за другим вылетели три вспышки света, похожие на черные копья, и все они ударили Тазендру в бок, оставив три ужасные раны с обожженными краями, каждая размером с кулак взрослого мужчины.
      Леди Дзур, однако, даже не подала виду, что она задета, и еще меньше, что ужасно ранена, и, вместо этого, продолжала атаковать. Иллиста опять закричала, на этот раз даже громче, чем мгновение назад, и, погруженная в розоватую дымку, она, как показалось, провалилась внутрь самой себя, как если бы та самая защита, которую дал ей Дженойн, обрушилась на нее. Она тряхнула головой, возможно не в состоянии поверить в то, что случилось, и с широко раскрытыми глазами и с ужасным звуком ломающихся костей повалилась на пол, мертвая, с широко открытыми глазами, все ее тело было изломано и вывернуто.
      — Вот так-то лучше, — холодно сказала Тазендра, говоря в первый раз со смерти Мики. Он повернулась и уловила взгляд Айрича, который встал на ноги в том месте, где его ударило о стену, и глядел на Тазендру с ужасом на лице. — Ты знаешь, — заметила она, — я думаю, что победила Дженойна в бою. — Сказав это, она очаровательно улыбнулась, опустилась на колени, глубоко вздохнула и ничком упала на землю.
      Айрич, хладнокровный Лиорн, чьи нервы были холодны как лед и крепки как железо, человек, который провел всю жизнь изучая ремесло воина-Лиорна, где каждое действие и, даже, каждая мысль были подчинены целесообразности, Айрич, говорим мы, с искаженным от горя лицом завопил «Тазендра!» и бросился на Гриту.
      Та сделала жест рукой, и он опять ударился о стену, но, на этот раз, удар сопровождался отвратительным треском ломающихся костей. Потом он сполз на землю и остался лежать, с трудом дыша, его глаза моргали, но в остальном он не шевелился.
      В это мгновение пещеру озарила вспышка золотого огня, раздался звук, похожий на потрескивание костра, и появилась Сетра Лавоуд, рядом которой стояли Некромантка, Кааврен и Пэл.
      Из тех, кто там находился, быстрее и целесообразнее всех отреагировала Рёаана. — Чародейка, — сказала она спокойным и, одновременно, пронзительным голосом, — она защищена каким-то заклинанием, которое мешает нашим шпагам добраться до нее.
      — А, — сказала Сетра Лавоуд. — Да, я знаю о таких вещах. И, да, я вижу это.
      — Ну, и? — сказала Рёаана.
      Сетра Лавоуд подняла кинжал и направила ее на темноту, которая скрывала, содержала, а возможно и былаДженойном. Темнота, казалось, утолщилась, и в то же самое мгновение свечение, которое исходило от кожи Гриты, внезапно исчезло.
      Пиро отреагировал на это прежде, чем сама Грита сообразила, что произошло: Тиаса сделал мгновенный выпад и его меч пронзил ее тело.
      — Ну, теперь, как кажется, мы способны ранить вас, — заметил он.

Как Сетра Лавоуд, не без помощи Некромантки, сражалась с Дженойном в потусторонней битве

      Лицо Гриты перекосила гримаса ненависти, она произнесла только одно слово «ты», но так, как если бы это было самое худшее из ругательств. Пиро посмотрел ей в глаза и с жестоким поворотом клинка вырвал его из тела. Грита крикнула, кровь полилась на ее платье, колени подкосились. Она упала на землю и больше не шевелилась.
      — Хороший удар, Виконт, — сказал Кааврен.
      Сетра Лавоуд, стоя перед Дженойном, взглянула через плечо и сказала, — Никто из вас не вмешивается. Это моя работа.
      Эти слова, произнесенные тоном, требующим безусловного подчинения, а также ужасный шок от всего произошедшего, убедили всех оставаться на месте, за исключением Некромантки, которая, по видимому, решила, что эти слова к ней не относятся. Она сделал пару шагов и встала рядом с Чародейкой и прямо перед областью темноты, которая все еще находилась в пещере.
      — Вы нападаете на Дженойна, — сказала Некромантка. — Я закрываю портал.
      — Очень хорошо, — сказала Чародейка.
      Сетра вытянула перед собой кинжал Ледяное Пламя, и, как если бы пред ней был материальный враг, ударила темноту. Одновременно Некромантка широко развела руки, как если бы хотела удержать большой предмет, потом свела их вместе и начала делать пассы перед темнотой, так, как обычно показывают в классических пьесах о чародеях — и действительно, ее движения были похоже на те, которые обычные люди считают манипуляциями волшебника, и которые совершенно не похожи на настоящую работу мага; их можно попытаться объяснить тем, что эти пьесы имели источником некромантию, или предположить, что демонесса провела какое-то время в театре, и делала как раз те движения, которых от нее ожидали. В дополнение к размахиванием руками, она начала что-то мурлыкать на языке, полным гласных и без ударений — этот язык, как и сама Некромантка, не принадлежал нашему миру.
      Относительно того, что в точности делала Сетра Лавоуд, мы мало что можем сказать; относительно того, что делала Некромантка, мы можем сказать еще меньше. Тем не менее мы знаем, что как раз тогда, когда Чародейка напала на Дженойна, глубоко в недрах Горы Дзур по сталагмитам вверх и вниз побежали огоньки; стены стали менять цвета; с ламп срывались искры; диски, установленные на узких цилиндрах, начали кружиться, как бы сами по себе. Миниатюрные молнии зазмеились по стенам, а сама гора, казалась, задвигалась. В центре всего этого находилась загадочная личность по имени Такко, который переносил свое внимание с одного артефакта на другой, со стола на стену и обратно, неподвижно сидя посреди магического хаоса, в то время как Некромантка оживляла неподвижную темноту перед собой.
      За очень короткое время боя должно было произойти множество событий; на самом деле автор признается, что находится в некотором затрудние, так как не в состоянии посвятить заслуженное число страниц тому, что было, в некотором плане, по меньшей мере также важно, как и великая битва при Адриланке. Увы, те несколько свидетелей, записками которых мы располагаем, почти ничего не сообщили нам об этом соревновании. Сетра Лавоуд погрузила кинжал в темноту, Некромантка делала магические пассы руками перед собой, и почти мгновенно странное магическое поле, или сгусток энергии, а может быть и эманация из другого мира в наш, провалилась сама в себя, рассосалась и исчезла.
      И в то же самое мгновение вместе с ним исчез величайший вызов, когда-либо брошенный Орбу, и Орб вернулся. Эффект от его возвращения, хотя и оказался не настолько глубоким, как тогда, когда Орб положил конец Междуцарствию, был намного более внезапным.
      Варлок Бримфорд внезапно ощутил, что вновь способен использовать свое искусство, поскольку бог Три'нагор исчез. Маролан оказался в состоянии телепортироваться в Черный Замок. Адепты Имперской армии оказались в состоянии сообщаться друг с другом, так что сообщения потекли одно за другим с такой скоростью, что угрожали утопить в себе Сетру Младшую.
      В Замке Уайткрест Орб засветился, поднялся в воздух и опять закружил над головой Ее Величества. Какое-то мгновение она смотрела на него, как если бы он был каким-то странным объектом, который она никогда не видела раньше; потом счастливая улыбка медленно распространилась по ее лицу.
      И еще через мгновение, как только на его армию обрушились различные магические удары, Кана испытал первые намеки на отчаяние.
      И, самое главное, все эти удары посыпались на армию только потому, что произошли события, которые, с его точки зрения, казались совершенно маловероятными.
      Чародейка вздохнула и дала своей голове упасть, и этот глубокий вздох так и остался единственным намеком на то, каких усилий ей стоила битва, потом она убрала в ножны кинжал; что касается Некромантки, то по ней вообще было незаметно, что она прилагала какие-нибудь усилия.
      Кааврен, который даже не заметил событий, происходивших в десяти или двадцати футах от него, встал на колени рядом с Айричем и сказал, — Мой друг, как вы себя чувствуете?
      Айрич в ответ смог только прошептать одно единственное слово, — Тазендра.
      — Я посмотрю, что с ней, — сказал Пэл.
      Пиро и его друзья оставались сзади. Ибронка посмотрела на то, что осталось от храброго Драконлорда Китраана, чья кровь залила пол пещеры, верной Йасы и стойкого Брюха, и, негромко всхлипнув, обхватила руками Виконта, который, в свою очередь, прижал ее к себе — и в глазах Пиро стояли слезы. Никто из них, кажется, был не в состоянии говорить. Рёаана и Ритт присоединились к ним, молчаливо сочувствуя. Тсира, которую Пиро оттолкнул назад, за свою спину, тактично вышла из пещеры, где уселась на траву рядом с Ларом и Клари, уставилась на странный артефакт, который привел их сюда, и задумалась.
      От задней стены пещеры донесся голос Пэла. — Тазендра мертва, — сказал он, его голос задрожал от сдерживаемых рыданий. Кааврен наклонил голову. Слезы хлынули из глаз Айрича.
      — Так я и думал, — прошептал он.
      — И Иллиста, — сказал Пэл, который в этот момент вернулся и встал на колени рядом с Айричем.
      — Для этой наконец-то пришло время умереть, — сказал Кааврен.
      — Да, — согласился Пэл.
      Кааврен взглянул на другого врага и сказал, — Мне очень жаль, но Грита тоже мертва.
      — Как, вам жаль? — удивился Пэл.
      — Она умерла слишком легко. — Голос Тиасы дрогнул от тяжелой душевной боли и горечи.
      — Справедливость, — прошептал Айрич, — которая является результатом мщения, область по праву принадлежащая Лордам Суда. И если не принимать во внимание суеверий Восточников, это единственная область, которую нужно оставить им.
      Кааврен невесело хихикнул, — Я не буду даже начинать с вами спорить, мой друг.
      — И это правильно, — прошептал Айрич.
      Кааврен помрачнел. — Нам нужно найти врача для вас, Айрич, — сказал он, — так как мне кажется, что вы тяжело ранены. С той минуты, как мы прошли через ворота Некромантки, вы не сдвинулись с места ни на дюйм.
      — Бесполезно, — сказал Айрич со своим обычным хладнокровием. — У меня сломана шея.
      После мгновения потрясенного молчания, Пэл наклонил голову, а Кааврен откровенно зарыдал, даже не пытаясь скрыть чувства, овладевшие им.
      Сетра Лавоуд встала на колени рядом с Лиорном, ладонью коснулась его лица, встала, и обращаясь к Некромантке, сказала, — Давайте вернемся в город. Теперь мы можем телепортироваться, и остается еще битва, которую надо выиграть.
      Кааврен, с залитым слезами лицом, посмотрел на Чародейку и сказал, — Главнокомандующая…
      — Нет, — сказала Чародейка. — Оставайтесь со своими друзьями. Я сама позабочусь о безопасности Ее Величества до вашего возвращения. Когда вы будете готовы уйти отсюда, сообщите Ее Величеству; для вас и ваших друзей я оставляю открытый телепорт.
      Кааврен склонил голову, молчаливо благодаря. Сетра Лавоуд подошла к Пиро и сжала ему плечо; потом она и Некромантка исчезли.
      Пиро оторвался от Ибронки, подошел к отцу и тихонько коснулся его плеча. Потом Виконт отсалютовал умирающему Лиорну, в ответ на что Айрич тоже приветствовал его, открыв и закрыв глаза. Затем, как и Пэл по отношению к Тсанаали, Пиро тщательно вытер свой клинок об одежду Гриты и вложил его в ножны.
      — Давайте, мои друзья, — сказал Пиро. — Вынесем наших мертвых товарищей из этой пещеры, и оставим моего отца и его друзей одних.
      Работая вместе, они быстро вынесли тела наружу и положили их на траву, причем сам Пиро вынес голову Китраана; потом Пиро приложил свою скорбную ношу к обезглавленому телу своего друга. Когда он выпрямился, Ибронка опять бросилась в руки Виконта.
      — На моих руках кровь, — печально сказал Пиро.
      — Неважно, — тихо ответила Ибронка.
      Он обнял ее. — Дневной свет слишком ярок, — сказал, он. — Ветер слишком тих, а воздух слишком свеж. Все не то.
      — Я понимаю, — сказала Ибронка.
      — Китраан…
      — Да.
      — Мы через столько прошли вместе, и она убила его ненароком, так быстро, как если бы он был никто.
      — Я знаю, — сказала Ибронка.
      — Как если бы он был никто, — повторил Пиро.
      — Я знаю, — повторила Ибронка вслед за ним.
      Внезапно Пиро взглянул на юную Тиасу. — Рёаана, что с вами?
      Рёаана, на лице которой застыла скорная гримаса, посмотрела на него и медленно кивнула, — Нет, милорд, со мной все достаточно хорошо. Но — Китраан, Йаса, Брюхо, Тазендра, и теперь, как кажется, Айрич…
      — Я знаю.
      — И я остался последним, — сказала Ритт, и в его голове прозвучало неподдельное удивление.
      Пиро нахмурился. — Последним?
      — Вы помните, как мы повстречались впервые, тогда еще нашим вождем был Вадр?
      — Я никогда не забуду это, — сказала Пиро.
      — Кажется, что это было по меньшей мере век назад, и тем не менее с того времени не прошло и двух лет.
      — Да, точно.
      — И из всей банды остался только я один, последний.
      — Мы слишком через многое прошли вместе, — сказал Пиро. — Мы все.
      — Да. А что теперь?
      Пиро тряхнул головой, потом его взгляд перешел на Тсиру и на амулет, который она все еще держала в руке, амулет, который привел их сюда. Он подумал о странных изгибах и поворотах судьбы, и спросил себя, а вообще знает ли кто-нибудь, куда приведет его самое простое решение. — Теперь? Что до этого, я не могу сказать.
      Внутри пещеры Кааврен сказал, — Тебе больно, мой друг?
      — Нет, — прошептал Айрич. — Я не чувствую ничего. Мне очень жаль, что я не могу двигаться, так как я хотел бы пожать твою руку, Кааврен, и твою, Пэл.
      — Да, — сказала Кааврен.
      — Никогда, — сказал Пэл, — я по-настоящему не верил, что наша дружба может закончиться.
      — Ничто не вечно, — сказал Айрич.
      — Одно дела знать, другое — верить в это.
      — Я понимаю, — прошептал Лиорн. — Со своей стороны мне очень жаль Тазендру. Она еще многое могла сделать.
      — Как и ты, — сказал Кааврен дрогнувшим голосом.
      — О, я? Я не жалею самого себя. У меня была хорошая жизнь, а наша дружба была ее лучшей частью. За исключением Тазендры, я не сожалею ни о чем.
      Кааврен заставил себя перестать взхлипывать, но слезы все равно текли по его лицу.
      — В жизни нет ничего, что бы сравнилось с дружбой, — сказал Айрич. — Наша была хороша. Мы были счастливы.
      — Да, — сказал Пэл. — Мы были счастливы.
      Айрич перевел взгляд на Пэла и сказал, — Я рад, что ты понимаешь это, мой друг.
      Потом его глаза закрылись, дыхание стало мелким, и в какой-то момент Кааврен подумал, что он уже умер, но тут его глаза опять открылись.
      — Вы должны принести Тазендру к Воротам Смерти, — сказал Айрич еле слышным голосом.
      — Конечно, — сказал Пэл. — И тебя тоже, Айрич.
      — О, меня, тоже. — Что-то вроде улыбки появилось на его лице. — Я никогда не понимал как трудно говорить, когда не в состоянии пожать плечами.
      Кааврен поторял его имя, «Айрич», снова и снова, как если бы оно было заклинанием.
      Айрич опять улыбнулся, умиротворенно, его глаза закрылись, как если бы он хотел отдохнуть, и он перестал дышать. Кааврен и Пэл оставались рядом с ним, не в состоянии пошевелиться.
      Тем временем те, кто был снаружи, попрощались с Тсирой, которая, еще не придя в себя от удивления, решила вернуться домой. Лар и Клари сидели молча, как и все остальные охваченные, должны мы сказать, печалью и ужасом, которые не признают ни социального положения, ни Дома.
      Через несколько минут Пэл и Кааврен вынесли тело Айрича и положили его на траву рядом с Йасой. Потом они вернулись в пещеру и через мгновение появились с Тазендрой.
      Пэл обнял отца и сказал, — Милорд Граф, я сожалею вместе с вами о вашей потере. Я думаю, что понимаю вас.
      — Да, — дрогнувшим голосом сказал Кааврен. — И я тоже сожалею о твоей потере, Виконт.
      — Мы должны позаботиться o наших друзьях, — сказал Пиро.
      Пэл кивнул, а потом заговорил таким голосом, как если бы только собрав всю свою силу воли он мог заставить себя говорить, — Мы все должны вернуться в город, прямо сейчас. Мы должны положить их всех в масло как можно скорее, если хотим, чтобы они сохранились до Ворот Смерти.
      — И, — добавил Кааврен, обращаясь к Пиро, — ты бы невероятно помог мне, если бы вернулся домой.
      — Я благодарен вам за предложение, — сказал Пиро. — Но что с моими друзьями?
      Кааврен посмотрел на них, и, с видимым усилием, изобразил на лице что-то вроде улыбки. — Если захотят, они могут вступить в Гвардию Феникса. Я всегда смогу послать их охотиться на бандитов.
      Собственная улыбка Пиро прилетела и улетела, как случайный ветерок в тихий день. — А Ибронка? — спросил он.
      — Добро пожаловать, — ответил Кааврен. — У меня больше нет возражений; моя совесть мертва.
      Пиро поклонился.
      — Тогда давайте вернемся в город, — сказал Кааврен.

Как закончилась Битва при Адриланке, а Кааврен получил приказ

      Читатель вряд ли удивиться, когда узнает, что после того, как Маролан уничтожил Три'нагора, а Сетра Лавоуд и Некромантка изгнали Дженойна, сражение резко изменилось — если этот полный разгром вообще можно назвать сражением. На самом деле в истории отмечено очень мало таких односторонних соревнований, как последний этап Битвы при Адриланке.
      Когда Сетра и Некромантка вернулись, Чародейка не стала возврашать себе командование, но, напротив, разрешила своей ученице какое-то время продолжать управлять войсками, пока она, то есть Чародейка, не удостоверилась, что полностью понимает ситуацию на полях боя.
      Как раз в это время битва продолжалась в трех местах: мосты, Нижняя Дорога Кейрона и Старая Дорога Кейрона. Мы верим, что читатель разрешит нам быстро окинуть взглядом их всех.
      Рассматривая последнее первым, замерим, что именно здесь усилия Лорда Бримфорда были наиболее успешны, и по той простой причине, что Старая Дорога Кейрона, выйдя из города, достаточно долго идет через густые леса. Так что здесь все произошло с невероятной скоростью. Как впоследствии объяснял сам Бримфорд: «Я узнал, что Три'нагор мертв через минуту после того, как это произошло. Через две минуты об этом узнали животные в джунглях. Через десять минут — враги.»
      Так что помимо Императорской Армии солдатам Каны пришлось сражаться с медведями, волками, тиасами и, самое главние, зелеными змеями — эти последние на самом деле далеко не так опасны, как другие, зато они наводят на окружающих намного больший страх. Варлок оставался на своем месте за палаткой главного штаба, нечего не ел и не пил, и, более того, не открывал глаз; но Генерал Брор, командовавшая войсками Каны на Старой Дороге Кейрона, была вынуждена постоянно вводить в бой новые подразделения вместо старых, полностью деморализованных, хотя многие из них даже не повстречались с врагом. И, конечно, чем больше нарастала паника среди солдат Каны, тем более вдохновенно сражались Императорские войска. Так что в третьем часу пополудня Брор была вынуждена отступить, чтобы избежать полного разгрома.
      На Нижней Дороге Кейрона, по меньшей мере вначале, сражение шло так, как того хотел Изаак; и действительно, ему удалось заставить Императорскую армию отступить, хотя он и не сумел разбить ее. Особенно жарким был бой вокруг только что построенных крепостей, так как Сетра Младшая решила, что не хочет отступать дальше этой точки, а Изаак, молодой и агресивный, не собирался останавливаться, поэтому именно здесь битва достигла своей кульминации. Все резко изменилось примерно в три часа — то есть в момент изгнания Дженойна. Это изменение было отмечено ударами грома, вспышками света и огнем: короче говоря всеми эффектами, указывающими на то, что волшебство заработало опять, и Волшебница в Зеленом не стала терять даром времени.
      Результат не был мгновенным: волшебники еще не были уверены в том, насколько эффективны будут их усилия, а войска Изаака продолжали чувствовать, что день будет их (а хорошо известно, что такая вера даже со стороны части армии легко может стать правдой); но магические удары не прекращались и некому было их отражать, так что постепенно, примерно в течении получаса, битва пошла вспять. К четвертому часу Изаак был вынужден признаться, что его армия должна отступить, и послал Кане сообщение об этом.
      Мосты, должны мы сказать, вообще не подвергались настоящей опасности с того момента, как Даро возглавила свою знаменитую атаку, о которой мы упоминали раньше. Да и защищало их такое количество народа, что атакующим было почти невозможно прорваться по узкой полоске через плотную массу солдат. Когда же прибыло подкрепление от Дороги к Северным Воротам, Таасра послала половину его вниз по длинным лесницам к порту, где они сели на маленькие лодки, пересекли устье реки и напали на островитян сзади.
      Этот маневр занял примерно час, но когда он закончился, результат не замедлил сказаться. За десять минут атакующие превратились в защитников, и уже к четвертому часу пополудни Островитяне бежали, полностью разбитые. Некоторым из них удалось выбраться из Адриланки на север или на восток, немногим удалось добраться до своих кораблей (которые, из-за недосмотра, не сожгли), но большинству пришлось сдаться, и условия их освобождения оказались предметом переговоров между Ее Величеством и Королем Элде в течении нескольких последующих недель.
      Когда Сетра Лавоуд в конце концов опять приняла на себя командование, она взяла несколько полков и послала их под руководством Сетры Младшей на Дорогу к Северным Воротам, чтобы ударить войска Брор с фланга. Этот маневр удался как нельзя лучше; уже через десять минут Брор не смогла найти даже капрала, который мог бы сопровождать ее в бегстве. Впрочем, никакой капрал ей был и не нужен, так как ей пришлось сдаться в плен вместе с двумя тысячами человек ее войск.
      В этом месте мы должны прерваться и сообщить читателю, что примерно в это время Кана повернулся к своей кузине и сказал, — Мы разбиты.
      — Но как такое стало возможно?
      — Не знаю. Быть может они нашли способ изгнать Дженойна прежде, чем Тсанаали сумел завладеть Орбом.
      — Но дорогой кузен…
      — Да?
      — Я не собираюсь сдаваться в плен живой.
      — О, я полностью согласен с вами.
      — Тогда?
      — Тогда давайте пошлем сообщение Грите с Иллистой — я думаю, что по меньшей мере это мы обязаны для них сделать.
      — Теперь моя очередь соглашаться с вами. А что после?..
      — Я знаю место, недалеко отсюда, где нас не найдут. Хозяин нам предан, и это далеко от больших дорог. Более того, армия будет там не раньше, чем через день. Мы сможем отдохнуть, несколько часов, а потом либо отправимся на восток, либо, возможно, на Элде.
      — Я не думаю, что Король Элде будет рад видеть нас.
      — Гринэр?
      — Намного лучше. Договорились, пишите письмо Грите, а я прикажу оседлать наших лошадей.
      — Очень хорошо.
      Сетра Младшая оставила достаточно большой отряд, который должен был довести пленных до города (заметим, кстати, что их всех освободили спустя несколько недель, после того, как они поклялись в верности Орбу и Империи), а сама отправилась на Нижнюю Дорогу Кейрона, где собиралась повторить ту же самую атаку на войско Изаака. На этот раз ей повезло намного меньше по той простой причине, что, когда она оказалась на месте, Изаак уже сбежал в сопровождении двух кавалерийских полков.
      На самом деле к пятому часу пополудня все было кончено. Когда Сетра Младшая вернулась, она поклонилась Чародейке, которая вернула ей поклон, и сказала, — Все выглядит так, как если бы мы полностью контролируем ситуацию.
      — Да, кажется. Хорошо сделано.
      — То же самое касается и вас, моя дорогая. Я передам командование Генералу Таасре. Не смогли бы вы переделать несколько складов под госпитали? У нас, как кажется, намного больше раненых, чем мы ожидали, так что вы вправе потребовать все, что вам нужно.
      — Конечно, Генерал. Я сделаю все, что будет необходимо.
      — Замечательно. Тогда я иду к Ее Величеству и сообщу ей о наших делах.
      Сетра Младшая, согласно приказу, нашла Таасру и сказала, — Миледи, я имею честь передать вам командование всеми войсками Империи, находящимися в Адриланке.
      — Миледи, — ответила ей Таасра, — я принимаю командование, и, будьте уверены, я выполню свой долг — тем более, — добавила она, — что сейчас мало что надо делать, разве только подготовить лагеря для пленных.
      — Обратите внимание на то, чтобы с ними хорошо обходились.
      — О, конечно; Сетра Лавоуд не потерпит другого.
      — И могу ли я попросить вас уступить мне на время вашу лошадь?
      — Конечно, она мне понадобится не раньше, чем несколько часов.
      — Я позабочусь о том, что вам ее вернули.
      — Вы очень добры.
      Тем временем сама Сетра Лавоуд вернулась в Особняк Уайткрест и доложила Ее Величеству о всех произошедших событиях. Так как мы уже рассказывали читателю обо всем, что было в ее докладе, нет необходимости повторять все это еще раз. Во время ее доклада, который, уверям читателя, был с радостью воспринят Ее Величеством, вошел Кааврен и почтительно приветствовал обоих.
      — Добро пожаловать обратно, Капитан, — сказала Императрица.
      — Я должен попросить отпуск на некоторое время, Ваше Величество, — сказал Кааврен. — Мне необходимо присмотреть за бальзамированием моих друзей, их сейчас готовят для Ворот Смерти.
      — Мне очень жаль, Капитан, — сказала Императрица.
      Кааврен поклонился.
      — Капитан, — сказала Сетра Лавоуд. — Я только что имела честь сообщить Ее Величеству об очень успешной атаке, которую организовала и возглавила Графиня.
      — Неужели? — сказал Кааврен. — Меня это очень радует, и я благодарю вас за то, что вы упомянули о ней.
      Сетра продолжила рассказ, объяснив то, что она обнаружила, оказавшись в пещере.
      — Так что там был Дженойн, — сказала Зарика.
      — Как и еще кое-кто, в том числе одна, которая была Фениксом.
      — Как, Фениксом? — воскликнула Зарика. — Я думала, что я единственный оставшийся Феникс!
      — Да, теперь, — спокойно сказал Кааврен.
      — Как ее звали?
      — Иллиста, — сказала Сетра.
      — Иллиста? Конечно нет — или может быть? Да, конечно, она была сослана на Элде, а Элде напал на нас.
      — Вы знаете ее? — удивился Кааврен.
      — Орб напомнил, — ответила Зарика.
      — Ах, да, — сказал Кааврен, а потом отвел взгляд, потому что его живое воображение немедленно отправилось в путь, который заставил его вспомнить события, связанные с Иллистой, а в этих приключениях он был вместе с Айричем и Тазендрой.
      Сетра, как кажется, поняла что-то из того, что прошло через сердце Тиасы, и поторопилась продолжить свой доклад Императрице.
      — Нам очень помогла Некромантка. И, должна я добавить, Лорд Маролан.
      — Маролан? И что он сделал?
      — Он убил бога.
      — Бога?
      — Да, по имени Три'нагор, который заключил союз с Претендентом, и этот бог не давал действовать Бримфорду.
      — Бримфорду?
      — Да, и Некромантке.
      — Но каким образом он сумел убить бога?
      — Я не знаю подробностей, Ваше Величество. Но я точно знаю, что ему удалось это сделать.
      Зарика кивнула, размышляя. — Где он?
      — Я думаю, что он вернулся в Черный Замок, Ваше Величество.
      — Я хочу видеть его.
      — Немедленно?
      — Если он не возражает.
      — Да, Ваше Величество.
      Императрица еще какое-то мгновение размышляла, потом кивнула Сетре. — Замечательно, — сказала она. — Итак, враги разбиты на всех фронтах?
      — На всех фронтах, Ваше Величество.
      — Со своей стороны, — заметил Кааврен, — я склонен верить, что это была последняя попытка Претендента.
      — Тогда, — сказала Зарика, — Мы, кажется, утихомирили этот шторм.
      — Я рад слышать это, Ваше Величество.
      — Тогда осталась сделать только одно, последнее усилие, и наша победа будет полной.
      — Если Ваше Величество снизойдет до того, чтобы сказать мне, что это за усилие, я сделаю все, что в моих силах.
      — Я хочу, чтобы Претендент был арестован.
      — А, да. Полностью согласен с Вашим Величеством. А его кузина?
      — Да, и она тоже.
      — Очень хорошо, Ваше Величество. Это будет сделано. Но вначале, Ваше Величество, мне бы хотелось проверить посты.
      — Я думаю, Капитан, что опасность миновала.
      — Без сомнения Ваше Величество право, но я нашел шестерых гвардейцев мертвыми, еще восемь ранеными, и все это от главных ворот до этой коматы. Возможно, этого нельзя было избежать, но Ваше Величество должно понимать, что я не верю в неизбежное. Лично мне это указывает, что моя оборона была слишком слабой, не соответствующей ситуации, и только благодаря счастливой случайности я спасся от бесчестия. Ваше Величество может быть так отважно, как это ему хочется, но пока я Капитан Императорской Гвардии, я буду делать все, что я считаю нужным для безопасности Императрицы и Орба.
      — Хорошо, но ведь чем больше мы промедлим, тем тяжелее будет их арестовать, на правда ли? Как вы сами понимаете, именно сейчас они должны сообразить, что разбиты, и если они уже не бегут, то, безусловно, побегут, и очень скоро.
      — Ваше Величество…
      — Да?
      — Я отвечаю за арест Каны и его кузины.
      — Вы отвечаю за это?
      — Целиком и полностью.
      Лицо Империатрицы выразило сомнение, тем не менее она не могла возражать Кааврену в тех случаях, когда он говорил таким образом.
      Кааврен поклонился, извинился, быстро и четко проверил посты, после чего приказал оседлать свою лошадь и поехал на запад.
      Через какое-то время он уже был на Нижней Дороге Кейрона, где поговорил с Сетрой Младшей, которая сказала ему, что держит ситуацию в своих руках.
      — В своих руках, не означает ли это, что враг разбит?
      — Точно, на всех трех фронтах.
      — Полчаса назад Ее Величество выразилось в том же самом смысле.
      — Это было правдой тогда, и тем более верно сейчас.
      — Тем лучше. Вот только…
      — Да?
      — Кана тоже должен об этом знать.
      — Без сомнения, хотя его средства связи так медленны. — Из одной этой фразы можно понять, насколько магическая связь испортила Сетру Младшую — и это после одной единственной битвы! — так что с тех пор она с пренебрежением относилась ко всем остальным формам связи.
      — Пленники? — спросил Кааврен.
      — А что с ними?
      — Они у вас?
      — Их перевели туда, где они в полной безпасности. Враг, как я уже сказала, бежит не глядя назад, так что я не думаю, что пленники слишком важны.
      — О, что до этого, я не спорю. Но есть один, которого я ищу.
      — А, сам Претендент?
      — Точно. И его кузину, тоже.
      — Если бы его схватили, я бы знала — все мои офицеры ищут их.
      — Очень хорошо, значит они еще на свободе.
      — То есть вы собираетесь их поискать?
      — Нет, я не собираюсь их искать, я должен их найти. И, как только я найду их, я арестую их именем Императрицы.
      — Я поняла, Капитан. Не нужен ли вам полк для помощи в поисках? Как раз сейчас у меня есть свободный.
      — Благодарю вас, мой дорогой Генерал, но нет, не нужен.
      — Как, вы поедете один?
      — Так будет быстрее.
      — Хотя бы роту?
      — Благодарю вас, моя дорогая, но я все сделаю по-моему.
      — Тогда мне нечего добавить вам, кроме пожелания удачи, Капитан.
      — И вам того же самого, Генерал.

Как Маролан получил подарок от Богини Демонов и был неуверен, явлется ли он чисто декоративным или его можно как-то использовать

      Маролан более чем удивился, когда, вернувшись в Черный Замок, обнаружил, что был только час пополудни. Он позвал стражника и попросил его как следует позаботиться о своем жеребце, так как уже успел полюбить это замечательное животное, и вошел в двойного размера главную дверь своего замка. Он слегка улыбнулся, когда дверь сама открылась перед ним, в точности так, как он видел на Горе Дзур.
      Проходя через дверь, он все еще пытался придумать объяснение странному поведению Топки, которая, насколько он мог судить, находилась в небе над Затемнением намного выше, чем должна была быть.
      Едва он сделал несколько шагов внутрь, как повстречал Леди Телдру, которая приветствовала его, поклонилась и, поздравив с возвращением, выразила надежду, что он хорошо себя чувствует.
      — Ну, я себя чувствую замечательно, хотя, должен признаться, несколько смущен.
      — Смущен? Ну, если существует способ, благодаря которому я в состоянии помочь вам понять какой-либо вопрос, вам надо только спросить, так как, по-моему, от смущения надо быстро избавляться — и чем самое быстрее, тем лучше.
      — Хорошо, давйте попробуем.
      — Итак, что вызвало ваше смущение?
      — Вот: я только что был в Черной Часовне.
      — Как, вы там были?
      — Да, и вернулся несколько минут назад. И там…
      — Да, милорд?
      — Там поздний полдень. И я спрошиваю себя, не получилось ли так, что я каким-то образом прыгнул назад в прошлое, хотя Сетра Лавоуд и считает, что это невозможно, так как мы всегда движемся в потоке времени со скоростью шестьдесят секунд в минуту. Или, если я не путешествовал обратно по времени, тогда, каким-то образом, прошел день, а я об этом не знаю.
      — И тем не менее, милорд, я убеждена, что ничто из этого не произошло.
      — Ничто? Но тогда что же произошло?
      — Милорд, сегодня тот самый день, когда, по рассчетам Главнокомандующей, должна была произойти Битва при Адриланке. И, судя по некоторым странным предзнаменовениям, я считаю, что так и было.
      — Как, она произошла?
      — Даю вам слово, милорд.
      — И все таки, как так может быть, что в Черной Часовне уже поздний полдень, а здесь полдень только-только наступил?
      — Ну, милорд, вы должны вспомнить, что Черная Часовня находится на востоке от нас — и очень далеко на востоке. Вы не могли забыть, сколько лиг на запад понадобилось нам проехать во время нашего путешествия сюда, и добавьте еще несколько лиг на юг.
      — Итак, если она на востоке…
      — Тогда рассвет происходит там раньше, чем здесь.
      — Клянусь Богами! Неужели настолько раньше?
      — Конечно.
      — А вы не могли ошибиться?
      — Милорд, этот факт хорошо известен среди Орков — то есть среди тех Орков, которые плавают на кораблях. Когда они плывут на восток, день начинается и заканчивается значительно раньше; когда же они плывут на запад, если ветер и течение разрешают, день длится дольше, после того, как начинается позже.
      Маролан потряс головой. — И какова причина этого странного явления?
      — Есть множество теорий, милорд, объясняющих его, но, насколько я знаю, ни одна из них не доказана.
      — Очень хорошо, похоже я должен принять это. И, я полагаю, должен привыкнуть. А есть ли какие-нибудь формулы, которые позволяют узнать, на сколько часов день начнется раньше, если мы проедем какое-то количество лиг на восток?
      — Да, конечно, милорд, но имейте в виду, что путешествие на юг или на север тоже влияет на это, хотя и меньше.
      — Как, влияет?
      — Определенно.
      — Я не в состоянии понять, почему.
      — Милорд, прошу вас, поверьте мне. Это феномен обсуждается уже много тысяч лет.
      — На север и на юг, сказали вы?
      — Да, милорд. И я даже повторяю это. Я сама слышала, как те Орки, которые предпринимают длинные путешествия на юг, вроде торговых экспедиций в Лэндсайт, рассказывали, что уехать очень далеко на юг примерно то же самое, что уехать очень далеко на север, хотя, конечно, я не поклянусь, что это чистая правда.
      Маролан какое-то время напрягал голову, пытаясь что-нибудь понять, но в конце концов сдался, — Боюсь, что вы совсем сбили меня с толку, Телдра; я не в в состоянии понять это.
      — Я найду карты и таблицы, которые объясняют дело, милорд, и оставлю их в библиотеке, так что в свободное время вы сможете взглянуть на них.
      — Это было бы хорошо. Возможно я так и сделаю, в будущем. Но сейчас я хочу сказать вам, что волшебство намного менее запутано.
      — О, что до этого, милорд, не мне судить.
      — Да, и я настаиваю на этом.
      Телдра поклонилась.
      Маролан какое-то время размышлял. — Леди Телдра? — сказал он.
      — Милорд?
      — Как так получается, что когда бы я не появился, днем или ночью, вы всегда оказываетесь здесь?
      — О, что до этого, я считаю, что простая случайность.
      — Вы так думаете?
      — Ну, может быть инстинкт, о котором я не знаю сама. Но ведь кто-нибудь должен присмотреть за тем, чтобы вас встретили, подали вам завтрак, и чтобы любые сообщения и письма попали к вам.
      — Моя дорогая Телдра, вы стали кем-то, который находится на пол-дороге между женой и служанкой! Не думаю, что вы должны присматривать за всеми этими делами.
      — И, тем не менее, кто-то должен ими заниматься.
      — Да, верно. Мне требуется больше слуг.
      — О, что до этого, я полность согласна с Вашим Лордством. На самом деле я уже говорила вам об этом, два или три раза.
      — Неужели? Тогда прошу прощения; я должен был обратить на это внимание. Ну, вы меня убедили, и я, конечно, обдумаю это дело как можно быстрее.
      Телдра поклонилась.
      Маролан отправился в малую столовую, где для него был приготовлен завтрак из сосисок, клявы, клубники в сливочном креме, дыни, а также пирог с мясом и грибами. Перед самым концом трапезы ему сообщили о прибытие гонца, которого он приказал немедленно доставить к себе Оказалось, что это посланец от Главнокомандующей, который коротко сообщил Маролану, что враги разбиты и, более того, Ее Величество хочет видеть его тогда, когда ему будет удобно.
      — Хорошо, — сказал себе Маролан, когда гонец ушел. — Слова «будет удобно», которые, я думаю, можно понимать буквально, безусловно намекают, что я еще не готов. В любом случае для того, чтобы предстать перед Ее Величеством, мне необходимо одеться соответствующим образом.
      Получив неожиданную отсрочку, Маролан, однако, решил использовать ее для того, чтобы выпить еще один большой стакан клявы. Пока он наслаждался ею, ему сообщили, что еще кое-кто хочет увидеть его, и это ни кто иная, как его высшая жрица, Арра.
      Когда она вошла, Маролан встал и, поклонившись, сказал, — Моя дорогая, подходите и разделите со мной эту замечательную кляву.
      — Я не хотела бы ничего лучшего, милорд.
      Когда Арра уселась за стол и приготовила кляву по собственному рецепту, то есть добавила в нее не только сливочный крем и мед, но и несколько капель экстракта ванильных бобов, Маролан сказал, — Я думаю, что вам будет приятно узнать, что проблема с варварами благополучно разрешилась.
      Арра нахмурилась. — Я не думаю, что поняла то, что Ваше Лордство имело честь мне сказать.
      — Прошлой ночью и сегодня утром я побывал в нескольких жалких деревушках, в которых живут те, кто напал на Черную Часовню два года назад.
      — Как, один?
      — Нет, со мной был Черный Посох, — сказал он, касаясь рукоятки своего оружия.
      — А, понимаю. Ну, и чем закончился ваш визит?
      — Ну, какое-то время они не будут нападать ни на кого. Ни на Черную Часовню, ни на кого-нибудь другого.
      — Как, а бог, который помогает им?
      — В нашем мире он больше не появится.
      Маролан сказал это спокойно, как бы между делом, потягивая кляву; но Арра посмотрела на него с молчаливым изумлением. Она хотела спросить его, что он имеет в виду, или попросить объясниться, но, на самом деле, его слова были достаточно ясны и никакие дополнительные объяснения не требовались.
      — Ну, — сказала она, — возможно мне не нужно этому удивляться.
      — О, — сказал Маролан, — не то, чтобы я хотел чересчур хвалить сам себя, но, как мне кажется, некоторое удивление не помешало бы.
      — И, тем не менее, я должна была ожидать этого — или, во всяком случае, чего-нибудь очень похожего.
      — Но как вы узнали?
      — Мой сон.
      — А, а! Вы видели сон. И, тем не менее, разве вы не говорили, что последние несколько месяцев вы не в состоянии что-нибудь Увидеть?
      — Несколько недель.
      — Арра, вы должны помнить, что мы находимся на территории Империи, и здесь месяц длится только семнадцать дней.
      — Ах, вы правы, я опять забыла об этом. Хорошо, тогда несколько месяцев. И да, верно; кто-то лишил меня способности Видеть; но, тем не менее, сегодня ночью, перед рассветом, я видела сон, очень приятный.
      — Не исключено, что именно Три'нагор лишил вас этой замечательной и полезной способности. И теперь, когда он исчез…
      — Да, милорд, я уверена, что вы правы! Но он действительно исчез?
      — Да, — не без самодовольства сказал Маролан.
      — Это поразительно!
      — А что с вашим сном?
      — Вы помните башню, которую вы построили, чтобы поклоняться в ней Богине Демонов?
      — Помню? Вы понимаете, Арра, что это не то, что я могу забыть.
      — Отлично. Ну вот, во сне я стояла в этой башне, потом прошла через окно и оказалась в каком-то месте, где все было белым, где были колонны и большие арки, и где была сама Богиня Демонов. Я поклонилась ей, а она улыбнулась мне, после чего я проснулась.
      — И вы почувствовали, что это было Видение?
      — Да, действительно.
      — Да, это совершенно замечательный сон, вот только…
      — Да?
      — Если вы помните, я построил башню вообще без окон, чтобы ничто не могло помешать мне сосредоточиться и мысленно общаться с Богиней Демонов.
      — Да, верно. Вот только…
      — Да?
      — Я хотела бы взглянуть.
      — Вы хотите подняться в башню?
      — Да, я очень хочу. Видите ли, сон был настолько живой и яркий…
      — Моя дорогая Арра, вы очень хорошо знаете, что можете входить в башню, когда пожелаете; вам не нужно никакое рарешение.
      — Я не сомневаюсь в вашей доброте, милорд, вот только…
      — Да?
      — Не хотите ли вы пойти вместе со мной?
      — Как, вы хотите, чтобы мы побывали там вместе?
      — Если вы, милорд, сможете найти немного времени, то да, я бы очень хотела этого.
      — Ну хорошо, моя дорогая. Дайте мне только допить эту великолепную кляву, закончите свою, и я ваш.
      — Вы очень добры, милорд.
      — Тогда вперед. Вот, вы видите, я кончил.
      — Как и я.
      — Итак, в башню. Ваша рука?
      — Вот она.
      Чтобы достичь башни надо было как следует прогуляться; а сейчас еще требовалось огибать строительные конструкции, которые построили для того, чтобы заделать маленькую дыру в крыше, которую Маролан проделал, когда его меч испустил из себя что-то вроде заклинания. Наконец они добрались до места, где прочная спиральная лестница, сделанная из металла, оканчивалась деревянным люком. Маролан, который шел первым, открыл люк, высунул голову наружу и внезапно застыл, вскрикнув, — Великие Боги! … а его голос эхом отразился от башни.
      — Что случилось? — сказала Арра.
      — Ну, — уже спокойнее сказал Маролан, — я должен был бы сказать, Великая Богиня.
      — Но что там?
      — Вы должны это увидеть.
      — Милорд, я не в состоянии; видите ли, вы застыли и не двигаетесь, и вы — вы заняли единственный вход.
      — О, прошу прощения, Арра. Вот, я уже снаружи. А вот моя рука. Хватайтесь за нее и понимайтесь наверх.
      — Благодарю вас, милорд, но — Великие Боги!
      — Скорее Богиня.
      — Да, как вы и сказали.
      — Ваш сон был настоящим Видением. Вот окно в мою башню.
      — Окно? Прошу прощения, милорд, много окон.
      — Как, много? Я вижу только одно, хотя, на самом деле, из него открывается совершенно удивительный вид.
      — Одно? Вы видите только одно окно? И, тем не менее, я ясно вижу несколько, расположенных по кругу. Их… Нет, я не могу их сосчитать. Похоже они движутся. Очень странно. Двадцать? Нет, меньше.
      — Успокойтесь, Арра. Даю вам слово, что здесь только одно; и я стою прямо перед ним. Великолепное, огромное окно, хотя, когда я гляжу в него, чувствую, как схожу с ума; вид через него изменяется, а вот, сейчас я вижу то, что должно быть далеко внизу — да, это рассвет в Саутмуре, маленький ручей, мост, а вот это часть стены Черного Замка.
      Арра тряхнула головой. — Я не понимаю этого, милорд, но даю вам слово, что, со своей стороны, вижу много окон, и вид из каждого из них совершенно другой. Вот из этого я вижу место, которое находится под водой — под зеленойводой, клянусь вам — и полно странных рыб и остатков корабля, или это часть затонувшего корабля, лежащего на дне. А вот из этого я вижу дорогу, и сотни странных животных мчатся по ней. А, вот, это место, как кажется, в точности то, где я была с Богиней Демонов: чистая белая прихожая, колонны, арки, хотя что-то вроде тумана плавает над землей, а в моем сне не было никакого тумана.
      — Да…хотел бы я увидеть все это через то единственное, которое у меня. Но, неважно, подумайте: Это дар богини. Мы не в состоянии понять, как такое возможно, и тем не менее мы видим совершенно разные вещи.
      — Да, да, вы конечно правы, милорд. Но я думаю, что не дар, а скорее…
      — Да?
      — Награда.
      — Награда?
      — Точно.
      — Но, награда за что?
      — О, но что вы сделали сегодня утром, милорд?
      — А, а!
      — Я думаю, что богиня осталась очень довольна изгнанием этого бога; Афлатус пишет, что она никогда не любила его.
      — Вы читали Афлатуса?
      — Он есть в вашей библиотеке, милорд.
      — Я не знал. Я сам должен прочитать его, когда-нибудь. Но, в любом случае, если то, что вы сказали, правда, тем лучше. И я осмеливаюсь надеяться, что Главнокомандующая тоже не будет недовольна, так как этот бог, возможно, заключил союз с нашими врагами в материальном мире.
      — Я ничего не знаю об этом, милорд, за исключением того, что вы сделали нечто совершенно замечательное, и это делает вам честь в моих глазах.
      — Вы слишком добры.
      — Ни в малейшей степени. Но умоляю вас, расскажите, как вам это удалось?
      — О, что до этого, вы сами кое-что знаете об этом, посколько помогли мне.
      — Да, припоминаю, но я не знаю ничего о том, с кем и как вы сражались.
      — Ну, после того, как я получил неоценимую помощь от Круга, я вонзил свой меч в его тело, после чего он умер, вот и все.
      — Я думаю, что это был весьма хороший удар.
      Маролан поклонился и какое-то время смотрел из своего окна, после чего сказал, — Это действительно огромная награда. Хотя…
      — Да?
      — Я бы хотел, чтобы это было немного по другому.
      — И каким образом?
      — Ну, я бы хотел получать удовольствие, показывая его множеству своих гостей, а не тому единственному, который может находиться здесь вместе со мной. Хотел бы я знать, не может ли это окно переместиться в другое место.
      — Мне кажется, что это невозможно.
      — Скорее всего вы правы.
      — Милорд?
      — Ну?
      — Да, вид из этих окон очень интересен…
      — Конечно.
      — Но я спрашиваю себя…
      — Да?
      — Как вы думаете, можно ли этот вид как-то использовать?
      Маролан задумался. — Использовать? Не хотите ли вы сказать, что я могу увидеть из него какое-нибудь место, интересное и важное для меня?
      — Да, что-то в этом роде.
      — Я не подумал о такой возможности. Мне показалось, да, что это в чистом виде украшение, что-то декоративное.
      — Могу ли я предложить подумать над этим, милорд?
      — Великолепное предложение, Арра, и я обязательно ему последую.
      — Я убеждена, что у вас возникнут замечательные идеи, милорд.
      — Ну, да. Но это окно нужно как следует исследовать, или вообще оставить в покое до какого-то времени, а сейчас у меня нет времени на это исследование, так как мне передали, что Ее Величество хочет видеть меня.
      — Да, милорд.
      — И все-таки…
      — Да?
      — Есть кое-что, что я хотел бы попробовать.
      — Очень хорошо.
      — Вот. Ага, это сработало. Действительно, очень просто. Вы заметили изменение?
      — Нет, милорд.
      — Как странно.
      — А что вы сделали?
      — Ну, вы описали мне белую прихожую, которая, как вы считаете, может быть домом Верры…
      — Да, милорд?
      — И я захотел, чтобы окно показало мне ее, и, как только я четко сформулировал свое желание, оно исполнилось.
      — Но я вижу много окон, и, естественно, я не вижу никаких изменений.
      — О, естественно. Ба! Во всем, что касается нашей богини, нет ничего естественного!
      — Так как вы считаете так, я обязана, волей-неволей, согласиться с вами, милорд.
      — Быть может она может показать мне и другие вещи, как и другие места. Нет никаких сомнений, что то, что я вижу сейчас, другой мир. В высшей степени замечательно.
      — Действительно, милорд.
      — Я должен показать его Некромантке. Я убежден, что она увидит из него много интересного и полезного.
      — Мне кажется, милорд, что вы совершенно правы.
      — Вы знаете, Арра, а мне кажется, что если я выйду через окно, то, да, окажусь там, где бы это ни было. Возможно в доме Богини.
      — Милорд, меня это не удивляет. Вы хотите попробовать сейчас?
      — Да, хочу.
      — Хорошо, а Императрица?
      — Да, да. Вы правы. И, как мы уверены в том, что время течет по другому на Дорогах Мертвых, так, я думаю, то же самое происходит в Доме Богини Демонов.
      — Действительно, милорд, я верю, что этого следует ожидать.
      — Так что, возможно, если я сейчас войду туда, для исследования, то вернусь буквально через мгновение.
      — Возможно.
      — Но, с другой стороны, я могу сделать шаг туда, потом шаг обратно, и окажется, что прошли годы или даже столетия, и в результате я пропущу встречу и оскорблю Ее Величество.
      — И это возможно.
      — А, может быть, я смогу войти внутрь, но не смогу вернуться.
      — Нет, я так не думаю.
      — Почему?
      — Это невозможно.
      — Вы знаете, вот теперь я уверен, что должен показать это окно Некромантке.
      — Вы полны мудрости, милорд.
      — Но, увы, сейчас я должен подождать, пока не побываю у Императрицы; я уверен, что короли и императоры не любят ждать, даже если они используют фразы вроде «когда будет удобно».
      — Я бы не удивилась, если бы это оказалось правдой, милорд.
      — Поэтому я должен переодеться и отправиться в Замок Уайткрест.
      Так что ему пришлось оторвать себя от пленительного подарка Верры. Попрощавшись с Аррой, он вернулся в свои комнаты и оделся в традиционный костюм воина-Дракона: черный с серебром.
      Потом он опять вышел на середину двора замка и очень тщательно (он все еще был достаточно усталым, несмотря на кляву, и чувствовал, что ему надо быть очень остожным, используя потенциально опасное волшебство) произнес заклинание, которое должно было перенести его в Адриланку, в то единственное место, находившееся за воротами Особняка Уайткрест, которое он достаточно хорошо знал. И без затруднений добился своей цели.
      Он немедленно пошел внутрь и предстал перед Императрицей, от которой получил искренние поздравления за свой последний подвиг, о котором она оказалась на удивление хорошо осведомлена.
      — Ваше Величество слишком добры, — сказал Маролан.
      — Ни в малейшей степени. На самом деле я даже не начала быть доброй, но только потому, что у меня не было такой возможности. Но я надеюсь вскоре исправиться, поэтому я настаиваю, чтобы вы вернулись сюда через неделю.
      — Через неделю, Ваше Величество? Я не премину быть здесь.
      — Очень хорошо, мой дорогой Граф, — сказала Зарика, и отпустила его, добавив еще тысячу комплиментов.
      На обратном пути он воспользовался возможностью и постарался узнать все о событиях этого дня, что, заодно, дало ему возможность получить добавочную порцию поздравлений от некоторых других, включая Сетру Младшую. Он узнал о попытке захвата Орба, о смерти Айрича и Тазендры, которых он глубоко уважал. Находясь в комнате Ее Величества, он обменялся приветствиями с Пэлом, но нигде не видел Кааврена, поэтому он спросил Сетру Младшую, куда отправился Тиаса.
      — Он арестовывает Претендента, — ответил она.
      — А, он? И сколько людей он взял с собой?
      — Никого, он пошел один.
      — Один? Вы не думаете, что ему нужна какая-нибудь помощь?
      Сетра Младшая на мгновение задумалась, а потом сказала, — Нет, не думаю.

Как Кааврен арестовал Кану и сообщил Ее Величеству о результатах своей миссии

      Кааврен, переговорив с Сетрой Младшей, опять сел на лошадь и достаточно быстро поскакал по Нижней Дороге Кейрона. Вначале он проехал мимо Императорских полков, которые преследовали остатки армии Каны; потом, через милю или две, он нагнал тех, корых преследовали. Никто, однако, не пытался напасть на него, или, даже не думал нападать на него, так что несколько испуганных взглядов — вот и все, что он получил от когда-то гордой собой армии Претендента, ныне разбитой и деморализованной, которая разделилась на две части: одни бежали так быстро, как только могли; а другие, слишком усталые и подавленные, для того чтобы бежать, без сил лежали по краям дороги, ожидая плена или любого другого, что судьба приготовила для них.
      Те немногие, кто сумел сохранить лошадей, оказались счастливее своих товарищей, за исключением тех кавалеристов, которых стащили с лошадей охваченные паникой пехотинцы, которые затем сражались между собой за возможность использовать коня для бегства до тех пор, пока или сам конь не сбегал, или кому-нибудь удавалось вскочить на него, проехать милю или две, после чего его, в свою очередь, стаскивали с седла и процесс повторялся. Кааврена, однако, не трогали, и те, кто видел его обнаженный меч, сверкающие глаза и мрачное лицо мгновенно освобождали ему дорогу, так что он быстро ехал по дороге, заваленной брошенными мечами, копьями, щитами, мундирами, шлемами и знаками ранга.
      Мы должны добавить, что как бы быстро ни ехал Кааврен, каким бы усталым он не был после дня, наполненного сражениями, смертью и сердечной болью, тем не менее его острые глаза не пропускали ничего; если бы кто-нибудь спросил его, он мог бы дать полный отчет о том, что видел.
      Таким образом Кааврен очень скоро оказался на том самом месте, где, недалеко от дороги, лежало на земле знамя — то самое знамя, в котором он узнал стяг армии Герцога Каны. Он натянул поводья, остановился и задумался. Поглядев вокруг, он мгновенно понял, что именно здесь был полевой штаб Претендента. Он слез с лошади, привязал ее и какое-то время тщательно изучал землю, начиная от флага и двигаясь по медленно расширяющейся спирали, в то время как его острый взгляд не упускал ни одного дюйма поверхности в круге примерно в сорок ярдом диаметром. Закончив это, он опять сел в седло и поскакал по дороге даже быстрее, чем раньше.
      Примерно через час он повернул на более узкую дорогу, ведущую на север, и поехал по ней, опередив остатки бегущей армии почти на три часа. Когда наступила ночь, он заметил маленькую гостиницу, выстроенную из дерева и выкрашенную в белый цвет. Он привязал свою лошадь к перилам перед фасадом здания, и отправился в конюшню, где нашел мальчика-конюшего, чистившего и мывшего гордого черного мерина, пока другая лошадь, серая, терпеливо ждала своей очереди.
      Он протянул мальчику серебряный орб, сказав, — Оседлай этих двух лошадей, и чтобы через десять минут они стояли перед домом.
      — Но милорд, — сказал мальчик, — они только что…
      — Делай, что тебе сказано, — прервал его Кааврен.
      — Да, милорд.
      Когда мальчик по-военному подчинился приказу, Кааврен вернулся ко входу и вошел в дом, где хозяин, сморщенный маленький человек, немедленно узнал золотой плащ, надетый на Тиасу, подбежал к нему и подобострастно поклонился, однако взглянув на него со страхом, смешанным с недовольством. Кааврен, без колебаний, вынул меч и приставил его к горлу хозяина.
      — Какая комната? — спросил он.
      — Милорд, я не понимаю…
      Кааврен слегка надавил, так что конец меча едва не прорвал кожу.
      — Какая комната? — холодно повторил он.
      Хозяин сглотнул и, спустя мгновение, в течении которого в его голове, наверное, пролетело множество мыслей, сказал, — В задней части дома, направо.
      — Куда идти?
      — Через занавес.
      — Оставайся здесь, замри и без звука.
      — Да, милорд.
      Кааврен повернулся спиной к хозяину и, пройдя через занавес, пошел вперед, пока не дошел до задней стены дома, и встал напротив последней двери направо. Какое-то время он стоял, слушая, пока не убедился, что слышит только тихое дыхание тех, кто внутри. Потом, отойдя назад, с такой силой ударил по двери ногой, что вышиб ее вместе с задвижкой.
      Внутри оказалось двое: женщина, лежавшая на кровати и казавшаяся спящей, и мужчина, сидевший на стуле, скрестив ноги перед собой, и тоже казавшийся спящим — во всяком случае он спал, пока не был грубо разбужен дверью, упавшей на него.
      Кааврен, который держал меч перед собой со спокойной уверенностью человека, знающего его длину, сказал с убийственным спокойствием, — Ваша Светлость Герцог Кана и миледи Маркиза Хабил, я имею честь арестовать вас от имени Императрицы.
      Какое-то мгновение никто не шевелился. Потом Кана бросил быстрый взгляд на меч, который был недалеко, но не в руке, и казалось, задумался. Кааврен не сказал ничего, давая возможность Герцогу самому принять решение. Наконец Кана вздохнул и сказал, — Очень хорошо. Сэр, я ваш пленник.
      — Я не одета, — сказала Хабил. — Могу ли я попросить вас на несколько секунд выйти из комнаты? Даю вам слово.
      — Конечно, мадам. Его Светлость и я подождем вас снаружи.
      Через две минуты Хабил присоединилась к ним. — Ваши лошади снаружи, они уже оседланы.
      — Кто вы такой? — спросил Кана.
      — Солдат.
      — Не простой, я думаю. Кто предал нас?
      — Никто.
      — Ба. Тогда как вы нашли нас?
      — Это не имеет значения, Ваша Светлость. Не будете ли вы так добры и пойдете вместе со мной?
      Кана вздохнул, кивнул и в сопровождении Кааврена отправился в главный зал гостицы. — Солдат, вы сказали?
      — Я имею такую честь.
      — Императорской Гвардии?
      — Да, Ваша Светлость.
      — Капитан?
      — Да, я капитан гвардейцев.
      — Не могли бы вы оказать мне честь и сообщить свое имя?
      — Кааврен из Кастл Рока.
      — Кааврен?
      — Да, так меня зовут.
      — Я думал, что вы подали в отставку!
      — Да, я так и сделал, но потом эта ошибка была исправлена.
      — Вижу.
      — Я должен объяснить, что если вы попытаетесь сбежать, я убью первого, до которого доберусь, а потом поймаю другого.
      — Я поняла.
      — Как и я.
      — Тогда мы можем идти.
      Он провел их мимо хозяина, который, строго подчиняясь приказу, за это время не пошевелился и не издал ни единого звука. Потом они вышли в ночь, сели на лошадей, и ровным шагом, не говоря ни единого слова, отправились обратно в Адриланку.
      К середине ночи они уже были в Особняке, где Кааврен приказал стражнику поместить их в одну из пустых комнат и наблюдать за ними все время. Он сам тщательно проверил комнату и убедился, что в ней нет ничего, что можно было бы использовать для побега, а потом оставался там до тех пор, пока не появилось подразделение стражников, после чего пошел с докладом к Имератрице. Однако узнав, что Ее Величество уже пошла спать, Кааврен решил последовать ее примеру.
      Он вошел в свою команту, где его приветствовала Даро, сказавшая, — А, вы вернулись!
      — Ча! Вы проснулись, мадам?
      — Я хотела дождаться вас, хотя и не знала, сколько времени вам понадобится.
      — Мне сказали, что сегодня, мадам, вы сыграли роль героя. На самом деле я слышал собственными ушами, как вас хвалили не кто иной, как Ее Величество, а также Главнокомандующая и Сетра Младшая.
      — Ба, это ничего.
      — Напротив, мадам, это очень и очень много. И я этому очень рад. Но вы ранены?
      — Простая царапина, на руке. Но что с вами?
      — Со мной? О, у меня был весьма насыщенный день.
      — И тем не менее, кажется не все так, как должно быть.
      — Вы очень проницательны, мадам. Но я еще не могу говорить об этом.
      — Когда вы будете нуждаться во мне, милорд, я буду здесь.
      — Как всегда.
      — Я очень рада, что вы, наконец, дома.
      — Да, сегодня мне пришлось как следует поездить. Я должен был выполнить поручение Ее Величества.
      — И вы выполнили его?
      — О, да, — ответил Кааврен. — Все сделано.
      На следующий день рано утром Кааврен вошел в комнату Ее Величества.
      — Как, вы уже вернулись, Капитан? — заметила Ее Величество.
      — Я вернулся прошлой ночью, Ваше Величество.
      — То есть возникли какие-то проблемы?
      — Проблемы, Ваше Величество?
      — Да. Разве вы вернулись не потому, что возникли некоторые сложности?
      — Ни в коем случае, — твердо сказал Кааврен.
      — Тогда, если нет никаких проблем, значит вы вернулись за подкреплениями?
      — Ни в малейшей степени.
      — Хорошо, но тогда почему вы вернулись так скоро?
      — Потому что миссия, которую вы доверили мне…
      — Да, миссия?
      — Она выполнена.
      — Как, выполнена?
      — Целиком и полностью.
      — Что такое вы говорите мне?
      — Я имею честь сообщить вам, что Герцог Кана и Маркиза Хабил находятся в комнате на втором этаже Особняка, один стражник стоит за дверью, а второй стережет окно — а это окно, кстати, забрано решеткой, потому что мне было бы крайне неудобно арестовывать их вторично.
      — То есть они здесь? Пленники? В этом доме?
      Кааврен поклонился.
      — И вы говорите, что они под этой крышей?
      — Да, Ваше Величество, и под охраной. Сегодня утром, прежде чем я сделал себе честь ожидать Ваше Величество, я уверился, что они не в состоянии убежать.
      — Тогда…
      — Они здесь и ждут, когда Ваше Величество определит их судьбу.
      — Что касается их судьбы, — мрачно сказала Зарика, — здесь нет места для сомнений.
      — Насколько я могу себе представить, нет, — заметил Кааврен, пожав плечами, показывая, что это не его дело.
      — Но как вы нашли их?
      — Не хочет ли Ваше Величество, чтобы я рассказал всю историю?
      — Да, да! Очень хочет!
      — В таком случая я сделаю себе честь и опишу в деталях, как мне это удалось.
      — Да, да. Это именно то, что я хочу. И, пожалуйста, немедленно.
      — Очень хорошо. Во-первых я подумал и пришел к выводу, что если бы я сам командовал армией, предназначенной для атаки на город с запада, я бы разместил свой штаб где-нибудь в пяти или десяти милях от города на Нижней Дороге Кейрона.
      — А почему не на Хартрской Дороге?
      — Нижний Кейрон не только более широкий, но и более гладкий, так что там больше мест, где можно разместить штаб.
      — И тогда?
      — И тогда я начал искать и нашел штаб надалеко от Павильона Барлена, который Ваше Величество может быть знает, а может быть и нет.
      — О, Павильон я знаю; но как вы узнали, что там был штаб?
      — Совсем не сложно, Ваше Величество, найти штаб, который второпях бросили.
      — Как не сложно?
      — Ни в малейшей мере. Во первых там лежал флаг с гербом Герцога.
      — Ну, да. Насколько я понимаю, это действительно хорошее указание.
      Кааврен поклонился. — Но, даже и без этого, там повсюду были разбросаны бумаги. Не бывает штабов без бумаг, и невозможно броситься в бегство, не оставив множество их за собой. Будьте уверены, многие из этих бумаг сожгли, еще больше унес ветер, но, тем не менее, осталось вполне достаточно для того, чтобы понять, для чего использовалось это место.
      — Очень хорошо, — сказала Императрица, — вы нашли штаб. Но ведь их там не было, не так ли?
      — О, да, не было. Как я уже имел честь сказать, штаб был брошен.
      — Но тогда, значит, ничего полезного вам это не дало.
      — Напротив, Ваше Величество. Найти их штаб было очень полезно, хотя бы потому, что теперь я точно знал, что жертва не уйдет от меня.
      — Но разве это возможно?
      — Конечно, и первым делом я тщательно осмотрел там все.
      — Осмотрели? Но для чего?
      — Я искал следы того, как они убежали, и куда отправились.
      — И что же могло рассказать вам это?
      — Ваше Величество действительно хочет это узнать?
      — Конечно я хочу знать. Как вы понимаете, я спросила.
      — Да, верно. Хорошо, Ваше Величество сейчас узнает.
      — Очень хорошо. Итак, вы тщательно осмотрели всю область, где был их штаб?
      — Да, я обнюхал каждый дюйм земли так же тщательно, как делает гончая, когда ищет на лугу куропатку, спугнутую искусным метателем из пращи.
      — И что вы нашли?
      — Несколько бумаг, скомканных и брошенных в огонь, но не сгоревших. Собственно говоря там их было много, но две из них сразу бросились мне в глаза.
      — И что же в них было интересного?
      — Они были адресованы некой Грите — личности, очень важной для меня, но не для Вашего Величества, которая, более того, уже мертва — и они обе содержали фразы вроде мы потерпели поражение в этом раундеили мы получили тяжелый удар.
      — Или, с нашей точки зрения, мы победили.
      — Да, верно, зависит от того, с какой стороны смотреть.
      — Да. Продолжайте, прошу вас.
      — Но фразы слегка отличались друг от друга, в обеих документах, и ни один из этих документов не был полным.
      — И вы заключили, что это были…?
      — Черновики письма, посланного Грите, которая, как я уже сказал, была важна мне, но, к тому же, немало значила и для Каны с Хабил.
      — Черновики…
      — Претендент, или его кузина, написал это письмо, быть может ему не понравился стиль, он его выбросил, и, скорее всего, пытался опять и опять, пока не написал то, что ему понравилось.
      — Хорошо, но что с того?
      — В этих черновиках были фразы, которые навели меня на некоторые мысли, например мы свяжемся в вами, когда будем в безопасности.
      — Ну, и?
      — Это доказывает, что они заранее планировали побег.
      — Как, вы так думаете?
      — Даю слово, что если бы они просто бежали, не имея в голове никакой цели, они использовали бы другие выражения.
      — Да, пожалуй.
      — Более того, отсюда можно предположить, что Грита была не одна — и, скорее, именно той, другой, Грита должна была сообщить об этих обстоятельствах. Конечно, так получилось, что я знаю эту другую персону.
      — Иллиста.
      — Как, Ваше Величество ее знает?
      — Не имеет значение, Капитан. Продолжайте. Итак вы сказали, что черновики навели вас на мысль, что вместе с Гритой был кто-то другой.
      — Они также заставили меня предположить еще кое-что.
      — И что именно?
      — Эти двое — то есть Кана и Хабил — скорее всего собирались бежать одни и вместе.
      — Я понимаю, что вместе, так как в письме стоит мы, но почему одни?
      — Потому что Грита, к которой было обращено письмо, была далеко, иначе зачем ей писать? Более того, я знаю, где она была. И она была очень важна, иначе зачем так тщательно подбирали слова, которые должны были выразить мысль? В таких делах как это, сколько может быть заговорщиков, которые по-настоящему важны; то есть тех, кого нельзя бросить даже тогда, когда все потеряно? Один? Возможно два? Они не хотели брать с собой никого, кто замедлил бы бегство, или не хотели привлекать к себе внимание, а достаточно большая группа всегда притягивает к себе посторонние взгляды. Раз так, и если этих двоих не было, кто еще мог бы сопровождать их в бегстве?
      — Я думаю, что поняла. И что вы тогда сделали?
      — О, я продолжал искать.
      — И что вы нашли?
      — Бутылки с водой.
      — Бутылки с водой?
      — Точно. Бутылки с водой.
      — Сколько?
      — Десять.
      — А это важно?
      — Очень.
      — Почему?
      — Потому что Кана и Хабил не взяли их с собой, когда убегали.
      — Но, если несколько бутылок с водой оставили, это не означает, что не было других бутылок с водой, которые с собой взяли.
      — О, конечно. Но сколько бутылок с водой может быть в района штаба? Определенно не сотни — это же не магазин и не продовольственный склад, хотя, возможно, они были недалеко. Итак не сотни, хотя и не единицы. Возможно дюжина, пятнадцать, даже двадцать?
      — Допустим, что их было двадцать, ну и что?
      — Если их было двадцать, а наши друзья взяли с собой только только десять, значит они не в состоянии долго ехать без остановки: они ведь не хотят останавливаться по дороге больше, чем необходимо. Теперь, если их было двадцать, тогда они взяли с собой очень мало; тем не менее в любом случае я заключил, что они взяли с собой не слишком много.
      — И это означает?
      — Во первых, что они не собирались скакать весь первый день — другими словами они заранее приготовили безопасное место, в котором могли бы спрятаться в случае несчастья, и это место находится не слишком далеко. И разрешите мне добавить, Ваше Величество, что из всего, что я знаю о Кане и его кузине, меня это не удивляет.
      — Очень хорошо. Что еще?
      — Если они собирались ехать не слишком далеко, им не для чего беречь своих лошадей.
      — Да, вот теперь я вижу, что это действительно очень полезная информация. Что дальше?
      — Ча! Ваше Величество, если бы я, зная, что надо найти следы двух лошадей, скачущих вместе, галопом, так быстро, как только возможно, не смог бы найти эти следы, выходящие из района штаба, тогда я не мог бы называться следопытом, а ведь я всегда считал себя им. Ваше Величество должно понимать, что если известны шаг, подковы, размер и вес, то совершенно невероятно, чтобы внимательный наблюдатель не сумел проследить за следами какой-нибудь лошади.
      Зарике потребовалась пара секунд, чтобы преобразовать отрицание в утверждение, после чего она сказала, — Хорошо, это я поняла. Но, конечно, даже если вы запомнили эти следы, вы не могли найти их на весьма твердой дороге, по которой в этот день проскакали сотни, если не тысячи лошадей.
      — В этом не было никакой нужды. Я знал, какую лошадь мне надо искать, знал и то, что они собираются вскоре сойти с главной дороги, так что мне оставалось только внимательно проверять боковые дороги каждый раз, когда они мне попадались, и смотреть, нет ли там этих следов.
      — И вы нашли их?
      — Конечно я нашел; как я мог не найти? Они повернули на маленькую дорогу.
      — По которой вы и поехали?
      — Точно. К счастью было еще достаточно светло и мне не понадобился фонарь, иначе все было бы намного медленнее.
      — Хорошо, а потом?
      — Через полчаса и несколько поворотов, я нашел маленькую гостиницу, причем следы лошадей вели прямо в нее.
      — И тогда?
      — И тогда? — Кааврен пожал плечами. — Мне мало чего осталось рассказать, Ваше Величество. Я прошел в их комнату, представился, и попросил Герцога и его сестру оказать мне честь и проводить меня обратно в Адриланку. Они согласились, и вот мы здесь.
      Свой рассказал Кааврен закончил еще одним самоуничижительным пожатием плеч.
      — Капитан, вы поражаете меня.
      — Вы мне льстите, Ваше Величество.
      На следующий день Зарика встретилась с Претендентом и его кузиной, без свидетелей, и, увы, то, что там говорилось, до нас не дошло. Позже в тот же день за Особняком Уайткрест был выстроен помост палача, и спустя несколько часов, посвященных разного рода формальностям, связанным с этим делом, Маркиза Хабил и Герцог Кана были четвертованы, то есть у них быстро отсекли руки и ноги, а потом и головы. К их чести надо признаться, что они не издали ни крика ни жалобы, а Кана только заметил, — Я думаю, что был бы не самым плохим Императором, если бы у меня была такая возможность.

Как Боги обсуждали последние события, произошедшие в Империи

      Теперь мы вернемся, в последний раз, во владения богов: в Залы Суда.
      И как раз в момент нашего возвращения идет суд, но не, как обычно, суд на тенью умершего смертного, но, скорее, над вполне живым олицетворением божественного начала, одним из них самих, то есть, как без сомнения догадался читатель, над богом, известным как Три'нагор.
      Мы можем считать, что он находится в самой середине круга, который мы уже неоднократно описывали, и, более того, не может сдвинуться с места, хотя никаких цепей или пут не видно, а Лорды Суда обсуждают его действия и подходящее наказание. Пока они высказываются, сам Три'нагор не говорит почти ничего.
      — Самое главное, — заметила Верра, — что он глупец.
      — Глупец? — удивился Барлен.
      — Скорее предатель, — заметил Ордвинак.
      — Ни в малейшей степени, — сказала Верра.
      — Как, разве он не предатель?
      — Нет, во всяком случае не в том смысле, какой вы имеете в виду.
      — Вы не могли бы объяснить? — сказал Барлен.
      В ответ Верра обратилась к Три'нагору, сказав, — Быть может вы объясните нам, почему вы думали, что можете без всяких опасений дать Дженойну войти в наш мир?
      Как только прозвучало это слово, некоторые боги сделали различные остерегающие жесты.
      — Я этого не делал, — ответил Три'нагор.
      — То есть вы не думали, что это будет безопасно? — спросил Барлен.
      — Нет, я вообще не давал Тем, Кого Мы Не Называем По Имени, доступа в наш мир.
      — Он лжет, — предположил Ордвинак.
      — Нет, не лжет, — сказала Верра.
      — Но тогда, если это не он, как один из Тех, Кого Мы Не Называем По Имени, смог появиться здесь?
      — Я не знаю, — сказал Три'нагор.
      — Я знаю, — сказала Морансё.
      — Как, вы? — спросил Барлен.
      — Конечно.
      — И вы можете рассказать нам?
      — Я была бы рада.
      — Тогда сделайте это.
      — Это был некромантия.
      — Некромантия?
      — Да.
      — И кто этот некромант?
      — Его имя Лораан.
      — Но, — сказала Ордвинак, — мы точно установили, что этот Кана заключил союз с нашим другом.
      — Конечно, — сказала Верра. — Для того, чобы помешать действию волшебства и колдовства.
      — Только для этого? — спросил Барлен.
      — Только для этого, — ответила Верра.
      — Но, — вмешался Келхор, говоря в первый раз, — почему вообще он решил помочь ему, зная, что мы решили поддержать Зарику?
      — Потому что он глупец, — ответила Верра, — как я уже и говорила.
      — Все это очень хорошо, — сказал Барлен. — Но не могли ли мы попросить вас расскать нам побольше?
      Верра пожала плечами. — Он поставил на этого Кану, вот и все. Три'нагор стал бы намного сильнее, если бы Кана победил в союзе с ним. Вы должны понимать, что в нашем мире ему поклоняются только очень и очень немного Восточников, и, возможно, вдвое больше в его собственном мире и еще в дюжине других миров. Но если бы появился император, который поддерживает его, все сразу бы изменилось.
      Боги обменялись взглядами, обдумывая эту замечательную цепочку рассуждений, и, одновременно, любопытствуя, действительно ли остальные нашли это правдоподобным.
      Наконец Кейрана сказал, — Но это очень глупо.
      — Как я и объяснила, сестра, — сказала Верра.
      Сам Три'нагор сидел молча, не выражая никаких чувств, как если бы разговор вообще его не касался.
      — С моей стороны, — сказал Келхор, — я склонен верить в это.
      — Как и я, — сказала Марансё.
      На лицах богов, глядевших на Три'нагора, можно было видеть самые разные выражения: удивление, неверие, скуку и неудовольствие.
      — Ну, — сказал Барлен, — и что мы должны сделать с ним?
      — Ничего, — сказал Траут.
      — Как, ничего? — удивился Барлен.
      — Теперь он больше не в состоянии появляться в этом мире, — сказал Траут. — Этого достаточно.
      — А наш Суд? — спросила Нисса.
      — Я подозреваю, — сказала Марансё, — что после нашего Суда никакая приманка не убедит его появиться здесь по меньшей мере сотню тысячелетий.
      Барлен хихикнул. — Что касается этого, я подозреваю, что вы правы.
      Остальные боги кивнули в знак согласия.
      — Ты можешь идти, — сказал Барлен.
      Три'нагор исчез без единого слова.
      — Ну вот, — сказал Ордвинак Верре. — Все случилась так, как вы хотели.
      — Точно, — сказала Верра.
      — Даже договор с этим маленьким Драконлордом оказался полезным, — сказала Келхор.
      — Очень любезно с вашей стороны так говорить. Но важнее всего, что мы опять сумели сохранить и защитить этот мир, Орб вернулся назад, а Империя, да, Империя на пути к восстановлению.
      — Я не возражаю, — сказал Ордвинак. — Должен честно признаться, что вы были правы. Через сто лет Империя будет такой, какой она должна быть.
      — Двадцать лет, — предположил Келхор.
      — Я хочу заметить, — сказала Верра, — что некоторые участники событий скоро появятся здесь, перед нами, и мы будем их судить — а эти люди сыграли немалую роль во всем этом.
      — Да, и что с того?
      — Среди них есть кое-кто, кого я хотела бы наградить сама, учитывая их заслуги.
      — Вы очень хорошо знаете, — сказал Барлен, — что мы не награждаем и не наказываем, но, скорее, судим, ради общего блага.
      — Я хорошо знаю, — сказала Верра, — что вы всегда настаиваете на этом, несмотря на многочисленные свидетельства обратного. — Барлен собрался было спорить, но Верра сказала, — Хорошо, но не могу ли я по меньшей мере попросить это право?
      Барлен вздохнул. — Хорошо. Я не возражаю. Вы можете судить их так, как захотите. Можете даже считать это наградой за вашу победу.
      — Я бы предпочла считать, что это была наша общая победа, — сказала Верра.
      — Вот это хорошее мнение, которое стоит поддержать, — сказал Ордвинак.

Как Императрица выразила свою благодарность, а Кааврен получил отпуск

      Празднование победы в Битве при Адриланке длилось всю неделю. На протяжении это недели только владельцы лавок, продававших еду и напитки, торговали настолько успешно, что опустошили все свои склады, выполняя самые разные заказы. Будьте уверены, очень немногие из этих заказов были сделаны для официальных церемоний, которые совершенно растворились в море народного праздника.
      На улицах воцарился хаос, изломанные камни мостовой были завалены сломанными бутылками, обломками дверей, кусками бумаги, тлеющими остатками костров, как волшебных, так и обычных, потушенных городскими стражниками, и прочими знаками праздника. Была и одна организованная процессия, на второй день после победы (то есть на следующий день после казни), во время которой Ее Величество проехала по улицам, сопровождаемая армией и радостными криками народа, который всегда был рад покричать, тем более что на этот раз для этого была настоящая причина. Процессия покружила по городу, пересекла Железный Мост в Южной Адриланке, прошла по Речной Дороге, откуда вернулась на Мост Два Пенни и, поскольку уже наступила темнота, превратилась в факельное шествие, как это обычно и бывает.
      Помимо этой процессии, была и дюжина стихийных парадов поменьше, которые чаще всего начинал какой-нибудь армейский эскадрон и которые требовали вмешательства Кааврена, на это время ставшего кем-то вроде начальника полиции; Тиаса мгновенно арестовывал всех участников самодельного парада и помещал их в одну из военных тюрем, которые были быстро сооружены для пленных, взятых в битве.
      На третий день праздника Сетра Лавоуд приказала вывести армию из столицы, но это почти ничего не изменило.
      В течении этой недели Маролана часто видели в Особняке Уайткрест, где он посещал Ее Величество или болтал с Каавреном.
      В пятый и последний день праздника Зарика созвала в Особняк всех тех, кто наиболее способствовал победе. Так как крытая терраса была слишком мала для такого собрания, Графиня Уайткрест предложила провести его в танцевальном зале, который элегантно украсили Императорскими регалиями, то есть флагом с Фениксом и еще одним флагом с руками Зарики (золото, пересеченное красным, Орб, скипетр), а также принесли самые лучшие стулья, которые только сумели раздобыть. Присутствовали все Принцы, другие представители Великих Домов, а также все те Лорды, которые сумели получить приглашение. Одну сторону занимала Сетра Лавоуд со своими офицерами. Пэл скромно остался сзади. Кааврен расположился слева и чуть сзади от Ее Величества, его глаза внимательно пробегали по всем собравшимся, хотя делал он это больше по привычке, чем по необходимости.
      Даро, Пиро, Ибронка и Рёаана были настолько близко, насколько сумел добиться Кааврен. Ибронка и Пиро, уважая чувства Кааврена, не касались друг друга. Ритт стоял рядом с Рёааной, выглядя так, как если бы предпочитал быть где угодно, но только не здесь.
      Брадик, Хранитель Колокольчиков, объявил о прибытии Ее Величества. Все немедленно встали, за исключением тех, кто и так стоял, потому что на всех стульев не хватило.
      Когда Ее Величество уселась и в помещении настала полная тишина, Зарика объявила о следующих знаках отличия:
      Волшебница в Зеленом стала Придворной Волшебницей и специальным советником Ее Величества.
      Сетра Младшая стала Главнокомандующей, так как Чародейка сообщила Ее Величеству, что, поскольку кризис миновал, она желает вернуться на Гору Дзур. Сетра Младшая не смогла скрыть своей радости, осветившей все ее лицо, и несколько раз поклонилась, шепча слова благодарности, которые, впрочем, никто не разобрал.
      Сетра Лавоуд, со своей стороны, не получила ничего, но был отменен запрет на ее пребывание при дворе, и ей были принесены официальные извинения, как от Империи, так и от Дома Феникса. Хотя невозможно было определить, доставила ли хоть какое-то удовольствие Чародейке эта честь (так как избавление от бесчестия можно считать честью), она в ответ глубоко поклонилась, и те, кто знал ее лучше всех — то есть Сетра Младшая и Волшебница в Зеленом — решили, что она была по-настоящему тронута, крайне редкий случай в ее жизни.
      Графство Маролана Саутмур было превращено в Герцогство, с включением в него множетства соседних графств и баронств.
      Такая щедрость со стороны Ее Величества поразила и привела в восторг Маролана даже больше, чем он ожидал, хотя в первую очередь он подумал о том, как обрадуется Леди Телдра, став сенешалем Герцога. Он очень низко поклонился Императрице и выразил желание как можно быстрее получить возможность умереть, защищая Ее Величество.
      Виконт Адриланки, Ибронка, Рёаана и Ритт получили Императорское прощение, хотя Ее Величество и не уточнила, какие именно преступления она им простила. Тем не менее можно сказать, что Пиро, Ибронка и остальные обрели душевный покой.
      Следующим Ее Величество призвало Ее Доверительность Герцога Гальстэна, который выступил вперед, одетый в самый скромный костюм, подобающий его званию, и низко поклонился.
      — Мой дорогой Гальстэн, я хочу громко и во всеуслышании признаться здесь, перед двором и всеми присутствующими, что, несколько дней назад, я была по отношению к вам чудовищно несправедлива.
      Пэл поклонился, сказав, — Ваше Величество не обязано делать подобные заявления; мне вполне достаточно того, что я служил Империи.
      — Вы сослужили ей огромную службу, Герцог, и, более того, ваша верность доказана кровью, которую вы пролили на пол этой самой комнаты. — Мы должны заметить, мимоходом, что Ее Величество написала свою речь считая, что церемония будет происходить на крытой террасе и решила не менять ее. В тот момент никто не заметил ошибки, но мы чувствуем необходимым упомянуть о ней, чтобы избежать ненужных вопросов.
      — Ваше Величество слишком добро, — сказал Пэл.
      — И тем не менее, — сказала Императрица, — случилось так, что, хотя и недолго, доверие между Императрицей и Императорской Его Доверительностью было разрушено. Хотя я и очень сожалею об этом, но такую рану до конца исцелить невозможно. Поэтому я решила, что вы больше не будете занимать этот пост.
      Пэл поклонился, не изменив выражения лица; неудовольствие и разочарование остались в глубинах его сердца. Он был способен сделать это по двум причинам: Во первых он всю жизнь приучал себя не проявлять внешне своих эмоций. И, во-вторых, хотя он, конечно, не знал мыслей Ее Величества, он точно знал, что после всего, что случилось, она не может вот так, просто, отнять у него звание Его Доверительности, не предложив чего-нибудь взамен, и терпеливо ждал.
      И ему не пришлось ждать долго; она немедленно продолжила, сказав, — Вы доказали свою храбрость, мой друг, а также вашу мудрость, и все ваши дела показывают, что для вас интересы Империи всегда на первом месте. Поэтому я обязана использовать ваши таланты и не могу представить себе ничего другого, чем предложить вам место Первого Министра; на этом посту вы сможете, при помощи ваших советов и ваших талантов, помочь мне заново построить государство, которое нынче расколото и разрушено. Принимаете ли вы мое предложение? Если нет, я смогу найти для вас что-нибудь другое, потому что я откровенно говорю вам, что не разрешу таланту, вроде вашего, пропасть зря, а верности, вроде вашей, остаться невознагражденной.
      Как бы многого он не ожидал, и как бы на многое не надеялся, никогда амбициозный Йенди даже не мечтал оказаться так высоко — или, по меньшей мере, так высоко так быстро. Кааврен заметил, с некоторым удовольствием, что Пэл не только затрепетал, но даже не сумел подавить выражение восторженной благодарности, появившееся в его глазах.
      Наконец Пэл успокоился и обычным спокойным голосом сказал, — Ваше Величество, я только надеюсь, что смогу быть достойным той чести, которую вы оказали мне, и, даю слово, каждый день и каждый час буду стараться действовать так, чтобы доказать Вашему Величеству, что ей не придется ни на секунду сожалеть об оказанном мне доверии.
      — Это все, что я могу просить, — сказала Ее Величество.
      Когда Пэл на трепещущих коленях отошел назад, Императрица сказала, — И, наконец, я хочу увидеть Капитана Гвардии Феникса, Кааврена из Кастл Рика, Графа Уайткрест.
      Кааврен вышел вперед и почтительно поклонился Ее Величеству, которая первым делом передала ему в собственность скромную, но плодородную долину, по имени которой он был назван, так что титул Маркиза, с которым Айрич обратился к нему много лет назад, стал принадлежать ему в самом официальном смысле; он на самом деле обрадовался этому, но это была радость, смешанная с печалью, так как он не мог не пожалеть о том, что он не в состоянии пошутить над этим вместе с Айричем.
      Однако Зарика еще не закончила с раздачей титулов нашему храброму Тиасе. — Лорд Кааврен, или я должна сказать Маркиз, не правда ли, ваш отец не пережил Междуцарствие?
      — Да, верно, Ваше Величество. Меня постигла эта беда.
      — А ваша мать прожила еще меньше?
      — Ваше Величество, мы отнесли мою бедную матушку к Воротам Смерти еще до того, как я стал Императорским Гвардейцем.
      — И разве не правда, что за тысячу лет до смерти ваш отец был вынужден продать графство Шеллоубэнкс Империи?
      — Увы, Ваше Величество, моя семья никогда не была богатой.
      — И я не в состоянии сделать ее богатой, мой друг, но по меньшей мере вы сможете опять носить то имя, которое вам принадлежит согласно традиции; я возвращаю вам как графство Шеллоубэнкс, так и маркизат Кааврен.
      — Ваше Величество! — воскликнул Кааврен, вставая на колено и склоняя голову.
      — Надеюсь вы обрадованы, мой дорогой Капитан?
      — О, Ваше Величество! — только и мог сказать Кааврен, и когда он взглянул на нее, то окружающие увидели на глазах старого солдата слезы, и не все эти слезы, необходимо добавить, были слезами печали.
      — Ну, ну, — сказала Зарика, тоже растроганная и довольная до нельзя, так как хорошо известно, что мало что в жизни доставляет нам большее удовольствие, чем счастье тех, кого мы глубоко и искренне любим.
      На этом закончилось как награждение отличившихся, так и празднование победы, но, как читатель легко может предположить, это было только начало тех измений, которые последовали после битвы.
      В течении следующих двух месяцев все Великие Дома прислали своих представителей в Адриланку, чтобы поклясться в верности Зарике, включая и представителя Дома Лиорна, Графа Горы Флауерпот и Окрестностей, который, не отказываясь от своих более ранних замечаний, признался, что поскольку все остальные Дома официально подтвердили положение Ее Величества, его Дому было бы неуместно встать в оппозицию к ним всем. Затем Граф, по-прежнему не упоминая свою предыдущую атаку, сказал Ее Величеству, что, если она пожелает, он может отказаться от звания Наследника и Дом найдет кого-нибудь другого, кто, как он выразился, «будет более пригоден для этой высокой чести».
      Зарика доброжелательно улыбнулась и, отклонив предложение, сказала, что не может себе представить кого-нибудь другого, кто сможет лучше отстаивать интересы Дома Лиорна, и она заранее наслаждается возможностью работать вместе с ним и с его Домом на предстоящей Встрече Провинций. Нам остается только добавить, что такое поведение было подсказано ей изобретательным Йенди, который также рекомендовал самому Лиорну попросить об отставке, так что в результате Империя приобрела сильного и очень важного союзника для будущей встречи, а сам Граф упрочил свое положение Наследника, пошатнувшееся в последнее время.
      На следующий день Кааврен попросил аудиенцию у Ее Величества, занятой планами, рисунками и моделями как нового Императорского Дворца, так и представительств Великих Домов, которые необходимо было построить (непростая задача, включавшая, должны мы добавить, неоднократные беседы с Даро, так как для строительства необходимо было снести немалую часть Адриланки и графства Уайткрест). Кроме того Встреча Провинций, о которой мы уже упоминали, также требовала несколько хороших часов дня Ее Величества. Тем не менее она более чем хотела, чтобы храбрый Тиаса не ждал даже двух минут, прежде чем предстать перед нею.
      — Входите, Капитан, — сказала Зарика. — Нет ли еще какого-либо способа, каким я могу послужить вам?
      — Есть, Ваше Величество, и это будет огромное одолжение с вашей стороны.
      — Назовите его, мой друг; вы знаете, как я люблю вас.
      — Я не остался безразличным к этому, и Ваше Величество знает, насколько я благодарен за честь, оказанную мне.
      — Ну, и что я могу для вас сделать?
      — Ваше Величество, вы знаете, что в последней битве я потерял некоторых моих друзей.
      — Увы, Капитан, я слишком хорошо знаю это.
      — И теперь, когда битва закончена, и возвращается что-то похожее на нормальную жизнь…
      — Вы хотите перенести их к Воротам Смерти?
      — Да, Ваше Величество. И я хотел бы получить опуск, чтобы выполнить эту скорбную миссию, которая очень заботит меня. Тела забальзамированы и сохраняются наложенными заклинаниями, но, тем не менее…
      — Да, Капитан, я понимаю. Сколько времени вам потребуется?
      — Я не знаю, Ваше Величество. Возможно примерно год, так как мы решили, главным образом в честь Айрича, который одобрил бы это, перевезти их долгим путем, а не использовать телепортацию.
      — Я хорошо понимаю вас, Капитан. Очень хорошо, я даю вам вам и вашему другу, Первому Министру, отпуск на два года начиная с завтрашнего дня.
      — Ваше Величество в высшей степени любезны.
      — Тогда мне осталось только пожелать вам удачи.
      Кааврен поклонился и вышел, после чего пошел прямо на террасу, где нашел Даро, Пиро и Ибронку, занятых беседой. Он нежно поцеловал руку Даро, обнял Пиро и сердечно поклонился Ибронке. — Ну, — сказал он, — что вы обсуждали? Скажите мне, и, возможно, я смогу что-нибудь добавить.
      — Да, возможно вы сможете, милорд, — ласково сказала Даро. — Посмотрите туда.
      И она указала рукой на море. Кааврен, взглянув в ту сторону, мгновенно увидел то, что, как он понял, было мачтами корабля.
      Он повернулся к Графине и улыбнулся, словa были не нужны.