Виконт Адриланки - Сетра Лавоуд

 
      Когда я в первый раз встретился с Паарфи Раундвудским, он работал над обработкой Восточной легенды об Фенарианских гулях — вампирах, которые не подвержены зловредному влиянию чеснока, что и привело их к подлинно трагическому величию. Результатом этой работы должны были стать несколько объемистых томов и по меньшей мере еще два тома детальных рецептов, разработанных этими несчастными во время их долгих странствий. Мы обсуждали все это во время обеда (скромная трапеза из нескольких блюд — жареный поросенок, немного капусты, рыбный стейк, небольшая утка, холодный суп с лесными ягодами; остальное не удержалось в моей памяти), и, к моему вечному сожалению, я предположил, что, возможно, исследование этих блюд интересует Паарфи больше, чем древний рассказ о вечно голодных живых трупах. Паарфи ответил, что такие мысли действительно часто посещают его, и на это указывает даже выбранное им название своего труда Кровь и Красный Перец.
      Увы, я очень и очень сожалею, но этот труд был отложен в сторону, если вообще не заброшен, и хотя я не сыграл никакой роли в тех книгах, которые у нас есть и которые нам обещаны, тем не менее самоуверенное обещание помощи в исторических исследованиях кажется погубило труд, хотя, конечно, в обмен у нас есть нечто более роматическое.
      Я мог бы продолжать без конца, но издатель сообщил мне, что Виконт Адриланкидолжен быть опубликован в трех томах и мне запретили писать четвертый.
 
      А теперь, достойные клиенты, перейдем к нашей истории. Она известна всем мифографам как Боги играют в Фантомов, и, что достаточно необычно, включает весь пантеон, и рассказывает не об их обычной игре в Орбы или в Кости, но о варианте соревнования в символы, известном в наших игорных домах как Семилапый Джарег.
      Когда игра начинается, все боги сидят на своих местах по кругу в Залах Суда — этот этап всегда упоминается, иногда с детальным описанием расположения тронов — и каждое божество получает потайной ящичек с двумя фантомами — образами особого типа и значения. Чаще всего эти типы соответствуют тем, которые находатся на игральных картах нашего мира — Мечи, Орбы, Дзуры, Девушки и им подобные. Иногда бывают и экзотические образы: Штормы, Раны, Песни. В некоторых рассказах говорится о непонятных нам символах, так что изредка можно услышать истории о том, как Верра, например, держит Тройку: Безымянное, Бесконечное и Безвременное.
      Часто спрашивают, как боги, которые знают все на свете, по меньшей мере из того, что происходит сейчас, и большую часть прошлого, не знают, каких фантомов их компаньоны вытянут следующими.
      Некоторые утверждают, что боги, как часть системы равновесия, которая должна существвать среди таких сил, умеют сохранять свои секреты от других; другая точка зрения, более популярная среди обычных людей, состоит в том, что боги могли бы узнать, если бы захотели, но из вежливости этого не делают.
      Когда игроки объявляют, что они удовлетворены рапределением фантомов — и при этом никто не спрашивает, не произошла ли ошибка, но только вежливо подтверждает, что получил — они проверяют свои потайные ящички и решают, будут ли они рисковать и присоединяться к игре, или лучше пропустить.
      В том случае, о котором идет речь, Барлен нашел у себя Туза и Семерку Мечей. Сильная карта, стоящая риска, решил он и объявил, что играет.
      Верра нашла у себя Короля и Наследницу Орбов, очень сильный расклад. Так что ей осталось только решить, уровняться ли с Барленом или, может быть, повысить; посмотрев на число тех, кто еще не говорил, она решила уровнять.
      Морансё увидела Тройку Орбов и Наследницу Чаш, и спокойно вышла из игры.
      Кейрана увидела Восьмерку Орбов и Наследницу Дзуров, и, достаточно долго поколебавшись, также предпочла не рисковать.
      У Ордвинака были Четверка Чаш и Пятерка Мечей. Он вошел и уровнял с таким видом, как если бы ему уже было скучно.
      Нисса обнаружила у себя Шестерку и Восьмерку в Чашах, и уровняла.
      Келхор увидел Девятку Орбов и Короля Дзуров, и остался в игре.
      У Траута оказались Восьмерка Дзуров и Наследник Мечей, и он мудро решил выйти из игры.
      Три'нагор увидел Двойку Мечей и Десятку Чаш, и остался.
      На следующем этапе игры пред всеми собравшимися появились еще три фантома (те, кто выходят из игры, в основном наблюдают за ней и отпускают замечания, иногда достаточно резкие). Эти новые образы являются общей собственностью всех, потому что, как безусловно поймет каждый, если немного подумает, хотя каждое божество имеет свой собственный облик и силу, намного большая материя Вселенной является общей для всех них. Эти три добавочных фантома называются «Падение», в честь великого перемещения богов из их предыдущего мира и их единственной мечты, обосноваться на земном, материальном уровне.
      Наше Падение состояли из Семерки Орбов, опять Семерки но Чаш, и Тройки Дзуров.
      Теперь у Барлена было три Семерки, и он продолжил рисковать.
      Верра увидела, что у нее три Орба, но это не было настоящим усилением, а надежды на то, что оставшиеся два фантома подойдут, почти не было. Она вышла.
      Ордвинаку была нужна Шестерка для Стрита. Он рискнул и продолжил играть.
      Нисса тоже уровняла, по причинам, которые мы не в состоянии угадать.
      Келхор и Три'нагор потеряли надежду и вышли.
      В этото момент добавился еще один фантом, называемый «Четыре Пути» из-за того, что он был четвертым символом и символически представлял пути в четырех направлениях, четыре ветра и даже перекресток земных дорог. В нашем случае это была Пятерка Чаш.
      Барлен по-прежнему имел три Семерки и решил рисковать дальше.
      У Ордвинак были две пары, хотя одна младшая (зато вторая старшая). Возможно только из-за своей часто замечаемой инертности он продолжил игру.
      У Ниссы на руках оказался стрит, и даже стрит-флеш. Некоторые из тех, кто рассказывает эту историю, обвиняют ее в предвидении будущего, хотя никакой игрок не опустится до этого. Так что она подняла. Остальные уровняли.
      И наконец появился последний общий фантом, известный как «Река Мечты». (Я слышал, что в некоторых играх смертных его называют «Дороги Мертвых», но эта шутка не вошла в мифографическую литературу). Все те, кто остался в состязании не убоявшись риска, выбрали пять фантомов из семи доступных им, старясь создать наиболее могущественную комбинацию.
      В нашем случае появилась Четверка Орбов.
      Теперь, любой, у которого было Шесть, мог получить стрит. У Барлена, однако, осталась только три Семерки. Он издал то, что можно назвать (в мифографическом смысле) вздохом разочарования, и вышел.
      У Ордвинака были три пары, но, конечно, он мог сохранить только две, и еще одну самую высшую карту, для финального раунда. Он рискнул и продолжил игру.
      Не-игрок может удивиться этому, и даже игрок-любитель может спросить себя, как одно божество может надеяться обмануть другое, у которого намного лучшие карты. Простой ответ (а есть и сложные) — тот же самый как и то, почему рискуют: хотя один не хочет сдаваться и уходить, другой не хочет потерять больше, чем необходимо, особенно когда всегда есть возможность уйти.
      Нисса уровняла.
      — Покажи, — сказал Ордвинак.
      Почти прозрачная силуэт Ниссы покрылся рябью. — Вы проиграли? — сказала она, открывая свой стрит.
      — Да, — сказал Ордвинак. — И они говорят, что яигрок.
 
      Когда я в первый раз встретился с Паарфи Раундвудским, он только что прошел через горестный этап борьбы со своим бывшим издателем и страдал под штормом академической критики (хотя, как он сам заметил, этот шторм пригнул к земле множество деревьев, но никто не слышал, чтобы хоть одно из них упало), и я спросил его о блюде «беззаконный суп» и впечатлающем вине Сопрони, и еще о том, почему он выбрал редкую (тогда) и трудную задачу преобразования истории в рассказ таким своеобразным способом; задачу, обещавшую неясные перспективы, непоседливую жизнь и в постоянно меняющуюся репутацию.
      Он ответил мне теми же словами, которые мудрый Траут сказал Три'нагору, — Потому что это единственная игра в городе.
 
      Дальше следует приложение из 1-ого тома «Виконта», которое, как мне показалось, будет лучше после 3-его. Все цитаты из Гвардии Фениксаи Пятьсот Лет Спустяв переводе Гольдича. (А.Вироховский)

Некоторые заметки к двум анализам авторского метода и голоса

С. Софрония Клеберс

постоянный член особого Факультета

Изучения Драгейры

Как писать как Паарфи Раундвудский

      1. Всегда говорите о себе «мы». Неясно, почему Паарфи предпочитает использовать множественное число первого лица. Не похоже, что в этот момент он говорит от своего имени и от имени своего читателя; непохоже и то, что он говорит от себя и от Стивена Браста. Круг его настоящих друзей ограничен им самим и его рукописью, но обычно это не заставляет пистателя говорить во множественном числе. Может быть, что он использзует редакторское «мы». Но не исключено, что в его кармане сидит мышь.
 
      2. Не используйте конструкцию «он или она», или «его или ее». В драгейрианском языке используется символ джиа, обозначающий персону неизвестного пола, таким образом Паарфи избегает этой трудности. Стивен Браст решил перевести его как “он”, «его» и «ему», к вечному недовольству Паарфи.
 
      3. Так получилось, что в Драгерьянском, как и еще в нескольких языках в нашем мире, утверждения наблюдения факта грамматически отличаются от догадок, выводов и неосновательных предположений. Чтобы проиллюстрировать это, давайте сравним Английский, который разрешает использование того же самого глагола во всех этих смыслах — Я вижу, что она краснаяи Я вижу, что она новая— с языком Хопи ( племя североамериканских индейцев), который требует, чтобы говорящий различал это: Я вижу, что она красная, но Я думаю, что она новая.
      В переводе Браста эта разница выражается глаголом «считать». Он занял место таких слов как придумать, угадать, ссылаться, утверждать, воображать, заявлять, верить, говорить(без дальнейшего доказательства), теоретизировать, думать, быть под впечатлением, что, представлять как факти считать(в смысле «претендовать на то, что говоришь правду»), как и вопросительное (вы) хотите, чтобы я вам поверил, то есть в утверждениях, ни на чем не основанных.
      Из перевода Браста работ Паарфи, посвященным событиям до Междуцарствования, ясно, что в это время Драгерьянский язык также различал состояние неточного знания со стороны говорящего от точного, различие, которое Браст чаще всего переводит как «подумал было». Какая бы не была причина — а лингвистическая эволюция Драгерьянского находится за пределами нашего эссе — во время событий, описанных в этом томе, в повседневной речи обходились без этого этого различия, насколько мы это знаем.
 
      4. Когда «почти» не используется для выражения количества, оно используется для усиления иронии или утверждения. Выражение Я почти думаю такв ответ на вопрос грубо переводится «Я действительно думаю так». Использование его, как ответ на вопрос — «Снаружи холодно?» — «Почти» — примерно равноценно — «Вам лучше думать, что это именно так».
 
      5. У множества людей, говорящих по Английски, есть одна или несколько обычных фраз, которыми они заполняют паузы, возникающие в разговоре. Некоторые из этих фраз что-то означают; другие близки к обычному нейтральному шуму. Чтобы добиться этого эффекта, все такие фразы Паарфи Браст заменяет словом «хорошо». Среди заменяемых фраз: вы знаете; давайте скажем, что; я догадываюсь; да; я предполагаю; я могу понять, что; если вы говорите так; любой; может быть и так; я слышал, что так говорили; вы можете сказать, что; в этом случае; если вы чувствуете, что это именно так; и наконец это может быть и так, но.
      Судя по различным обстоятельствам, в которых мы видим, как они используются, «хорошо» — одно из таких слов, вроде «верно» или «ну», которые способны передать широкий и трудно уловимый спектр значений, в зависимости от интонации, которую говорящий придает ему.
      За «хорошо» всегда следует запятая. Единственное исключение — когда оно используется как фраза, состоящая из одного слова, что приблизительно эквивалентно «Если вы так говорите», сказанного с сомнением в голосе.
 
      6. Некоторые полезные и характеризующие персонажа фразы вы можете захотеть облагородить, включив в них: Будем надеяться на; мы серьзно хотим выразить вам; вы были очень добры, когда сделали нам; о нем(или об этом) мы уже имели честь написать; положить перед читателем; как мы постарались показать; мы возьмем на себя обязанность продемонстрировать; как теперь осведомлен читатель; просим снисхождения у нашего читателя; по отношению к; касаясь вопроса о; и мы не в состоянии понять.
      Утверждение типа, «Мы полностью опустим список, уверенные, что читатель не потеряет ничего важного» не может считаться изысканным, будучи слишком специальным и запоминаемым для того, чтобы использовать его больше одного раза за всю жизнь; но если вы достигли такой свободы письма, что можете сами строить подобные конструкции, вы, с некоторым основанием, можете глядеть на самого себя как на писателя, достигшего определенной степени мастерства.
 
      7. Смысловой поворот в фразе обычно должен быть как-то оправдан:
 
       читатель без сомнения отметил, что
       проницательный читатель несомненно заметит
       как читатель, несомненно, догадался
       как читатель, несомненно, подозревает
       как читатель, несомненно, уже давно понял
       хотя читатель может, несомненно, придти к такому заключению, какое хочет
 
      Есть, конечно, и другие возможности. Говоря в общем, когда Паарфи утверждает, что читатель несомненно что-то заметил, это происходит или потому, что он собирается повторить какой-то кусок информации, упомянутый ранее, или потому, что он хочет привлечь внимание к некоторому выводу или следствию, которое читатель несомненно сделал бы сам, если бы подумал об этом, но, быть может, пропустил, а это было бы очень жаль.
      Некоторые из более придирчивых и требовательных критиков могут негодовать по поводу этих маленьких напоминаний, считая их ненужными или излишне очевидными, но, откровенно говоря, они очень помогают читателю, который следит за сложной и наполненной событиями историей, и который скорее хочет сосредоточится на продолжающихся интересных событиях, чем старательно запоминать каждую мелкую подробность, которая, возможно, понадобится в будущем, и покорно проверять возможные последствия каждого события.
 
      8. Только Кааврен, а позже его сын Пиро используют «Ча!», как восклицание. Любой другой персонаж может при случае сказать «Ба!», но Тазендра говорит так чаще других. «Кровь Лошади» — скорее ругательство, которое используется только теми, кто участвовал в волнующих, но не закончившихся сражением событиях в Пепперфилде.
 
      9. Еще одна фраза, требующая специального упоминания: Читатель разрешит нам сказать два слова о. Здесь есть некоторая условность, так как ни Паарфи, ни любой другой не собирается ограничиться двумя словами, хотя большинство рассказчиков обошлось бы меньшим числом слов, чем Паарфи.
       Сказать два слова— это Драгерьянская идиома, эквивалентаная нашей «сказать несколько слов о». Отмечу, что она слегка отличается от тоже идеоматических два словаи сказать два слова кому-нибудь, значение которых лучше всего можно передать как «(Я бы хотел) поговорить с (вами, ним, ними)», смягченным выражением того, что в повседневной речи чаще звучит как «добавить мои два цента».
 
      10. Совершенно недостаточно использовать избыток утверждений; должен быть также анализ. Посмотрите на это образец из 139 слов из предисловия Паарфи к Гвардии Феникса:
 
      Но если тот, кто держит настоящие заметки в руках, заинтересуется, каким образом они могли у него оказаться, мы должны разъяснить, что это всего лишь один из блокнотов, использованных нами при подготовке более пространной работы, упомянутой выше. Мастер Брей, на глаза которому попались данные записки, когда мы обсуждали значительность нашей работы, немедленно прочитал их и объявил, что хотя сами по себе они не являются свидетельством объективного взгляда на определенные стороны жизни двора до Междуцарствия, но станут по меньшей мере, по его словам, “просветительным увеселением”. Помня об этом, мы в течение последних двадцати одного года совершенствовали, или, с вашего позволения, “шлифовали”, записки, подготавливая их к публикации, коей, смеем верить, они достойны. Надеемся, мы вправе еще немного испытать терпение наших читателей, чтобы дать короткие пояснения на тему о том, как эти конкретные записки, или, если вы не возражаете, зарисовки, появились на свет.
 
      Вы должны быть аккуратны, когда громоздите так много придаточных предложений одно на другое; иначе они упадут.
 
      11. Если вы сомневаетесь, подходит ли выбранный вами тон, выражения вежливости или благодарности к событиям прошлого, всегда лучше отступить назад на надежную позицию. Не нужно забывать о естественной скромности персонажа. И отсутсвие легковесности в трудах Паарфи пусть не заставит вас подумать об отсутствии чувства юмора. Например, посмотрим на описание лавки мастера мечей»…в тесном, душном подвале, который был бы сырым, вонючим и темным, если бы не яркое освещение.»
 
      12. Помните, во все времена и во всех обстоятельствах, о каком бы предмете вы не писали — даже если он дорог вашему сердцу и достоин тщательного рассмотрения, настолько длинного, что вы сами с сожалением вынуждены ограничить его — краткость является настолько важной добродетелью, что ни Паарфи, ни любой другой современный писатель не могут даже в мечтах и даже на секунду отказаться от нее; хорошо помните и то, что слабо привязанные к основному рассказу повествования запутывают как читателя, так и рассказчика, отправляют их на тысячи ветвящихся тропинок отступлений, которые первоначально кажутся очень привлекательными, но тем не менее в конце концов оказываются бесплодными (вроде тех обманчивых горных троп, по которым чем дальше идешь, тем уже они становятся, и в конце концов исчезают, оставляя путешественника одного в некотором месте, в котором нет людей не из-за чьего-то каприза или несчастного случая, а потому, что оно никому не интересно), и откуда только с большими усилиями можно найти путь назад, на главную дорогу; вот именно таких тропинок надо всячески избегать.
 
      13. Теперь мы выходим с территории элементарной лингвистики и переходим к искусству мыслить как Паарфи. Простой, но может быть самый значительный факт состоит в том, что он собирался стать историком, а не писателем, но окружаюшая его среда не хотела использовать его как историка. Мы искренне благодарны ему за это, а его покровительница, издатель, переводчик и читатели-энтузиасты стали восторженными поклонниками исторического рамана; зато писатели, как класс, выразили намного меньшую благодарность, в любом виде, и стараются только взять у него то, что в состоянии.
      Так что когда мы берем его книги — Гвардия Феникса, Пятьсот Лет Спустя и Виконт Адриланки, в первый том которого, Дороги Мертвых, это эссе имело честь быть включено — надо понимать, что потребовалось намного больше записных книжек, значительно более длинных набросков и еще больше серьезной работы над настоящей историей, о которой он думал в первую очередь. Таким образом, если вы хотите следовать по пути Паарфи, надо оставить 90 % места для исторических деталей: настоящий проповедник краткости.
 
      14. То, что Паарфи по образованию историк, а не писатель развлекательных романов, может также объяснить, почему он периодически чувствует необходимость тщательно объяснять вопросы, на которые обычный автор не обратил бы внимания. Посмотрите, например, на начальный абзац Шестой Главы того самого тома, который вы держите в руках, Дороги Мертвых, поэтому я не буду ничего цитировать.
 
      15. Недооцененный момент, который обсуждается в предисловии Декана Памларского Университета к Пятьсот Лет Спустя, состоит в том, что переданная Паарфи и переведенная Брастом Драгерьянская речь на самом деле короче, энергичнее и менее архаична чем та, на которой говорят персонажи. Уважаемый Декан пишет:
 
      Справедливости ради отметим, что в книге имеется один аспект, действительно не соответствующий традициям того времени. Манера разговора придворных, а также Кааврена и его друзей. Речевые формы не зафиксированы исследователями и вообще не совпадают с интересующим нас периодом.
      Для создания диалогов Паарфи использовал модное в то время Путешествие Рэдрифа и Голдстара к Вратам Смертинеизвестного автора, в особенности те эпизоды, где главные персонажи пьесы играют во внутреннем дворе тюрьмы. Доказательством тому служат слова одного из палачей в финале пьесы: “Собака! Мне кажется, я уже битый час ни о чем другом и не прошу!” Это или похожие восклицания несколько раз звучат в “Гвардии Феникса”, а также в книге, которую вы сейчас держите в руках. Их назначение — показать, что время пустых любезностей подошло к концу.
      Но тонкости словоупотребления, точность выбора момента использования этих оборотов речи дают прекрасное представление о придворных манерах того периода и позволяют не прибегать к громоздким и устаревшим конструкциям. Считайте подобный подход удачным переводом, не искажающим ничего существенного для всякого, кроме разве что лингвиста.
 
      И опять, мы должны понять, что когда Паарфи провозглашает краткость в прозе своим неизменным принципом, он говорит правду. Те же, кто склонен усомниться в этом, приглашаются проверить ссылки на тексты, в которых упоминается о том, сколько времени занимали такие разговоры. Заметим только, что в некоторых случаях для это требовалось намного больше времени, чем можно насчитать слов на странице.
 
      16. Имейте в виду, что некоторые места в тексте, которые вам кажутся ошибками, почти всегда появляются там совершенно осмысленно, так как Паарфи и Браст пытаются совладать с почти непереводимыми обстоятельствами. К примеру смесь футов, дюймов, ярдов, миль, метров, километров, лиг и фарлонгов — попытка передать настоящую сложность Империи, в которой одновременно используется шесть различных систем для измерения расстояния.
 
      17. И последнее, для того, чтобы писать как Паарфи, или, в данном случае, как любой другой Драгерианин, вы должны тщательнообъяснить своим читателям, что такое Цикл, Великие Дома и число 17.

Как писать как Стивен Браст

      Самое главное: Этническая основа Стивена Браста — венгр, организатор троцкистского профсоюза. Он из Миннесоты, но как раз сейчас живет в Лас Вегасе, где много играет в покер. Он также гитарист, играет на банджо и на барабане. У него есть попугай по имени Док, и он отвечает на телефонные звонки, говоря «Я ваша черника» — если, конечно, вы сумели разбудить его до полудня, иначе он говорит «Лучше, чтобы это было хорошо». Пути Мертвых— его девятнадцатая книга, или Виконт Адриланкиего девятнадцатая книга, а Пути Мертвых— первая часть трилогии.
      У Стива есть две теории о литературе, и одна о том, как писать книги.
      Первая теория: «Главная Фишка Теории Литературы в следующем: Вся Литература состоит их таких вещей, о которых писатель думает, что это круто. Читатель полюбит книгу ровно настолько, насколько он согласен с писателем, что круто, а что нет. И это работает на всем пути от внешней организации до уровня матафор, подтекста и того способа, как используются слова. Иначе говоря, я не думаю, что полная броня и огромный звенящий меч это круто. Я их не переношу. Я люблю плащи и рапиры. Так что я пишу истории, где много плащей и рапир только потому, что это круто.
      Вторая теория: «К роману надо относиться как к зданию, построенному из как можно большего количества крутых вещей.»
      Как писать как Стивен Браст: «Это действительно просто. Вот все, что вы должны сделать: повесить на стене, которая находится у вас перед глазами, плакат и видеть его, пока пишите. На плакате должно быть написано крупными буквами: А теперь я собираюсь рассказать вам что-то по-настоящему крутое.
      Стив говорит, что для него это работает.

Еще одно послесловие, от переводчика

      Уважаемый читатель, после такого количества эпилогов, послесловий и просто приложений, одним послесловием больше, одним меньше, разница невелика.
      Прежде всего я хочу поблагодарить всех тех читателей, кто дочитал до этого места, то есть прочел больше тысячи страниц оригинального текста. По моим подсчетам списали Дороги Мертвыхна свой компьютер примерно 11 тыс. человек, Властелин Темного Замка— 6 тысяч, значит примерно 3 тысячи читателей дочитают до этой точки. Ты один из них, мой уважаемый читатель!
      И еще я особенно хочу поблагодарить тех, кто написал свои впечатления или задал вопрос по поводу романа или перевода. Некоторые из замечаний человеку Вироховскому, мягко говоря, не очень понравились, но переводчик Вироховский в большим вниманием изучил их все.
      Теперь я хочу сказать, что буду придерживаться литературной игры, то есть буду считать, что Браст перевел на английский известного Драгерианского писателя Паарфи, а я перевел его на русский.
      Что можно сказать о Паарфи?
       Я вижу… добрым, умным, (хотя и не мудрым), многоопытным и доброжелательным — главное благожелательным — дедушкой, который охотно, пожалуй даже слишком охотно, раскрывает перед детьми и внуками неисчерпаемые кладовые своей памяти и эрудиции. Рассказ, сплетение словес, доставляет ему самому немалое удовольствие, он часто и охотно уклоняется от темы, вспоминая лишь косвенно относящиеся к делу обстоятельства, часто грешит монотонностью и многословием, но в целом занятен и глубоко симпатичен.
      Примерно такого Паарфи я и держал в голове, переводя «Виконта» (за исключением дедушки, кончено). Но о ком говорится здесь? Читатели со стажем конечно узнали сразу, для остальных напомню, что речь идет о Плутархе, а цитата принадлежит переводчику Симону Маркишу. Так что в целом можно сказать, что Паарфи — это Плутарх, который решил написать исторический роман.
      Кстати, измышления ученых Университета, переданные магом Илином в конце 2-го тома Виконта, безусловно клевета. Напомню их «… книги Паарфи написаны совсем не самим Паарфи, но некими ремесленниками по указаниям Паарфи, или из-за известной всем лености Паарфи, или вообще из-за его неспособности писать…». Да, но эти измышления безусловно справедливы по отношению к весьма известному писателю Александру Дюма (отцу), который якобы написал Три Мушкетера, которых на самом деле написал один из его «литературных негров"(выражение Катаева) по имени Альбер Моке. Не расстраивайся, уважаемый читатель, если ты не знал этого факта истории литературы; уверяю тебя, что мало кто из французов знает об этом, хотя некоторые из них живут на улице Альбера Моке в 16-ом (если я не ошибаюсь) округе Парижа. И на этот факт безусловно намекает маг Илин. Но говоря о Трех Мушкетерахя буду, как принято, употреблять фамилию Дюма.
      Опубликованный в Интернете перевод вызвал достаточно оживленную дикуссию, несколько вопросов и замечаний. На некоторые из них я ответил на форуме Библиотеки Старого Чародея, здесь я хочу ответить на них опять и на некоторые замечания, которые я перевел в форму вопроса.
      1.  А за плотную редактуру Хроник Кааврена, включая Виконта Адриланкского, когда-нить планирую взяться.
      Итак здесь сразу два вопроса: как называется вся серия про Кааврена и как называется Виконт. Кстати отмечу, что где-то видел даже название «Романс о Кааврене»
      Оригинальное название всей серии «The Khaavren Romances». О слове хроника вообще речь не идет, а слово romance как термин литературоведения означает прозаическое или поэтическое повествование героически-приключенческого или романтически-любовного плана (примеры Стивенсон, Дюма) в противоположность novel — прозаическому реалистическому бытовому произведению (основа противопоставления здесь — степень реалистичности, „приземленности» сюжета(примеры Диккенс, Бальзак).
      Что касается Виконт Адриланки или Виконт Адриланский — и так правильно, и так правильно, скорее речь идет об уже установившейся привычке. Му говорим д'Артаньян (а почему бы не Артаньянский, ведь в дословном переводе «из Артаньяна», небольшого местечка в Гаскони), но Граф Парижский, хотя по французски тоже «из Парижа». Мне лично больше нравится мой вариант, но это дело вкуса.
 
      2.  Хозяин Черного Замка
      Да, можно назвать и так, и даже «Лорд Черного Замка», но я выбрал «Властелин» по аналогии с Толкиеном («Властелин Колец»), чтобы подчернуть, что все современное фэнтези вышло из него.
 
      3.  Э… если это официальный перевод, готовящийся к изданию, то терминологию бы в соответствие с предыдущими книгами не мешало привести.
      Совершенно верно, я изо всех сил старался сохранить терминологию предыдущих книг серии, то есть Гвардии Фениксаи Пятьсот Лет Спустя. Для меня было очень важно, чтобы читатель видел, что это пять частей однойкниги, а не разных. Лично мне всегда не нравится, когда в первой части героя зовут скажем Вася, а во второй Федя, и читателю надо проделать трудную мысленную работу, чтобы понять, что это один и тот же человек. Иногда у меня буквально «руки чесались» назвать кого-нибудь по-другому, но я всегда в себе это желание подавлял. Могу только себя упрекнуть, что назвал богиню, играющую большую роль в книге, Веррой, а в романах о Талтоше она именуется Вирра. Но уже ничего не поделаешь.
 
      4.  А что такое «Орб»? Или «варлок»? В словаре РЯ таких слов нет вообще. Где найти переводчика на ваш перевод? «Милорд»?
      Н-да. Слово Варлок (в форме «ворлок») появилось с русском языке с первым переводом «Машины времени» Уэллса. Поиск в Интернете дал примерно пол. миллиона страниц с этим словом. Я предпочел форму с буквой «а», чтобы подчернуть отличие ворлоков Уэллса от варлоков Браста. Что касается слова Орб, а также дзур…. смотри пункт 3.