"По моей долголетней службе, - докладывал Л.А.Ратаев 28 января 1903 года А.А.Лопухину, - я сразу понял, что способы ведения дела моим предшественником значительно устарели и не приспособлены к современным требованиям Департамента". Самым слабым местом Заграничной агентуры, по его мнению, была Швейцария, которая представлялась ему не иначе, как "центром, даже, можно сказать, пульсом революционной деятельности"
      русских в Европе [181]. "По части секретных сотрудников, - писал Л.А.Ратаев в другом своем донесении А.А.Лопухину от 22 декабря 1902 года, - я полагаю не придерживаться строго рамок Лондона, Парижа и Швейцарии, а предполагаю раскинуть сети несколько шире. Уже мною лично прикреплено трое сотрудников: один добавочный для Парижа, (один для наблюдения за русской столовой), один для Мюнхена и одного я полагаю послать в Бельгию, где в Брюсселе и Льеже образовалось порядочное гнездо. Из числа прежних сотрудников не все еще перешли ко мне, но перейдут с отъездом П.И.
      (Рачковского - Б.В.) из Парижа" [182].
      Штат сотрудников Л.А.Ратаева был невелик: шесть агентов в Париже, шесть в Женеве и два в Лондоне. Причем, как подчеркивал впоследствии его преемник А.М.Гартинг, для целей наружного наблюдения из имевшихся в распоряжении Заграничной агентуры можно было использовать всего лишь трех человек [183].
      Слабым местом Заграничной агентуры считал наружное наблюдение и сам Л.А.Ратаев.
      "Из 10 показанных в расчете наружных агентов действительно пригодных только 6 ... Пока я еще по отношению к ним ничего не предпринимал, но предполагаю, дав известный срок, отпустить их на пенсию", - писал он в своем донесении в Департамент из Парижа.
      Определенные проблемы для Л.А.Ратаева создавал на первых порах завербованный в свое время П.И.Рачковским чиновник Главного управления общественной безопасности, который регулярно поставлял ему малозначащие сведения. Что же касается действительно нужного Заграничной агентуре человека - сотрудника префектуры полиции Парижа, то оказалось, что он некий Г.Пюиборо - личный враг Петра Ивановича.
      Л.А.Ратаев не был скупым: жалованье, которое он платил своим секретным агентам, было большим - свыше 8 тысяч франков. Особенно ценил он услуги своего сотрудника Бориса Батушанского (Берко Янкелев), которого хорошо знал еще по работе в России. Впрочем, щедрость Л.А.Ратаева распространялась далеко не на всех: даже такие, казалось бы, заслуженные, но уже близкие к пенсионному возрасту сотрудники, как Владислав Милевский и Гольшман, получали всего по одной тысяче франков [184].
      Большое внимание уделял Л.А.Ратаев профилактической работе среди польских эмигрантов: "В Лондоне польская революция очень сильна и весьма серьезна.
      Освещение же ее, на мой взгляд, не вполне достаточно", - докладывал он в Департамент.
      В 1904 году смета на содержание агентуры была серьезно урезана - до 150 тысяч франков. На 1905 года эта цифра была уменьшена еще на 15600 франков в год. В результате по смете 1905 года на нужды Заграничной агентуры отпускалось 134400 франков. Из них на Лондон шло 50 тысяч франков, а на Швейцарию - всего 18 тысяч [185].
      Л.А.Ратаев протестовал. "Чтобы дело пошло более или менее удовлетворительно, - докладывал он, - необходимо дать, во-первых, время, а во-вторых - деньги. Я убедительно просил и прошу на первый год оставить неприкосновенной ту сумму, которая отпускалась П.И.Рачковского. Будьте уверенны, что я ее расходую с надлежащей экономией и осторожностью, а если что переплачиваю пока, то только потому, что еще новичок в деле. Самым обременительным я считаю деньги, даваемые чиновникам лондонской полиции и Главного управления общественной безопасности в Париже. Но я их получил от своего предшественника.
      Если этот расход сократить, то в Лондоне уже ничего нельзя будет сделать, а в Париже мне станут умышленно портить".
      Не все, однако, клеилось у нового заведующего Заграничной агентурой.
      Так, Л.А.Ратаеву так и не удалось установить хорошего контакта с влиятельными парижскими газетами, и министерство внутренних дел было вынуждено в связи с этим командировать в Париж специального чиновника Манасевича-Мануйлова.
      На Манасевича-Мануйлова была возложена задача подкупа крупнейших парижских газет. Подкуп таких газет, как "Echo de Paris", "Gaulois", "Figaro" совершался посредством подписки на определенное число экземпляров. Отпуск средств на эти мероприятия производился из сумм, отпущенных лично Николаем II.
      Уже с лета 1903 г. наиболее влиятельные парижские газеты развернули кампанию против русских эмигрантов и их "козней" во франко-русских отношениях.
      В том же 1903 г. Манасевич-Мануйлов организовал в Париже издание журнала "La Revue Russe", поставившего своей задачей парализовать "интриги", направленные против Росоии. Хотя Манасевич-Мануйлов и был командирован в Париж со "специальным поручением", ему все же предписывалось войти в тесный контакт с Ратаевым.
      Последний не сумел договориться с Мануйловым, вследствие чего Мануйлов отказался от какого-либо контакта с парижской агентурой и сносился непосредственно с Плеве. Таким образом, формально Ратаев хотя и подчинил своему контролю деятельность секретной агентуры во всей Европе, но по существу работа налаживалась с трудом, так как агентура не представляла из себя стройной слаженной системы, а имела промежуточные звенья, управляемые, с одной стороны, из Департамента полиции в Петербурге, а с другой - непосредственно из Парижского центра.
      Много времени у Л.А.Ратаева отнимало руководство усилиями Заграничной агентуры по обезвреживанию и нейтрализации японской разведки в Европе во главе с полковником М.Акаси (Акаши) в 1904-1905 годах. Кадровый офицер японской императорской армии, полковник Мотодзиро Акаси (1864-1919) занимал в 1902-1904 годах пост японского военного атташе в России. В январе 1904 года, в связи с началом русско-японской войны, японские дипломаты срочно покидают Петербург и обосновываются в Стокгольме. Здесь М.Акаси сразу же вошел в контакт с одним из организаторов Финляндской партии активного сопротивления К.Циллиакусом, а затем - и с лидером Грузинской партии социалистов-революционеров Г.Г.Деканозовым, на долю которых выпала незавидная роль подручных этого матерого разведчика.
      Правда, на первых порах Л.А.Ратаев несколько недооценивал этот участок работы, однако впоследствии исправил положение. Деятельным его информатором здесь был Е.Ф.Азеф, взявший под контроль деятельность К.Циллиакуса, в то время как другой опытнейший агент, сносившийся непосредственно с Департаментом полиции - И.Ф.Манасевич-Мануйлов, следил за самим М.Акаси.
      Задача, которую ставил перед собой М.Акаси, была двоякого рода. С одной стороны, попытаться скоординировать борьбу оппозиционных русскому правительству партий и групп, а с другой - доставка в Россию (на японские деньги, разумеется)
      как можно большего количества оружия и боеприпасов для революционеров.
      Достичь поставленных целей М.Акаси все же не удалось. Финансировавшиеся из Токио межпартийные конференции (Парижская 1904 г. и Женевская 1905 г.)
      не привели к созданию сколько-нибудь прочного блока участвовавших в них партий и революционных групп. Не состоялось и запланированная на июнь 1905 года вооруженное восстание в Петербурге. Не удалась и попытка ввоза в Россию оружия для финских и русских революционеров на пароходе "Джон Графтон".
      7 сентября 1905 года он налетел на камни в 22 км от Якобстана и после безуспешных попыток выгрузить оружие на соседний остров был взорван членами команды [186].
      Однако преувеличивать персональные заслуги Л.А.Ратаева, как, впрочем, и всего Департамента полиции здесь все же не стоит. То, что не удалось "Джону Графтону", блестяще осуществил другой пароход - "Сириус", доставивший такую же, оплаченную японскими спецслужбами, партию оружия революционным организациям Кавказа [187].
      "Рачковский, - пишет В.К.Агафонов, - в это время вел сложную подпольную игру против Плеве, которая в настоящее время не может быть выяснена с достаточной полнотою, но в этой большой игре старый интриган не останавливался ни перед чем и никому не прощавший, не упускал случая подвести мину и под своего счастливого соперника и заместителя - Ратаева. В этом Рачковскому оказывал незаменимую помощь его достойный вскормленник Ландезен-Гартинг.
      Гартинг формально был подчинен Ратаеву, но на самом деле был совершенно самостоятелен и в своих докладах директору Департамента делал доносы на своего непосредственного начальника, на его бездействие или упущения"
      [188].
      "Здесь на чужбине, - с горечью писал Л.А.Ратаев в частном письме С.В.Зубатову от 10/23 февраля 1903 года из Парижа, - одинокому человеку особенно ценно доброе слово. Ведь я никому не жалуюсь, а мне здесь довольно трудно. По совести говоря, я здесь нашел не организованную агентуру, а "торичеллеву пустоту". Я никому об этом не писал. Во-первых, потому, что Рачковский и так находится в тяжелом положении, а лежачего не бьют. А во-вторых, я не разделяю мнения тех людей, которые полагают выдвинуться перед начальством тем, что принижают и отрицают заслуги предшественников. Я молчу, работаю с утра до ночи, а о прочем не забочусь. Насильно мил не будешь.
      Очевидно, у меня есть какие-то радетели и благодетели. Почти немедленно вслед за моим отъездом из России до меня стали достигать сначала смутные, потом все более определенные слухи, что против меня ведется какая-то скрытая, но упорная агитация с целью изобразить в весьма неблагоприятном свете всю мою предшествующую служебную деятельность, а также мою личность, дабы дискредитировать меня перед директором, подобно тому, как успели уже сделать в глазах министра.
      Хотя я от природы скептик ... тем не менее, как-то плохо верится, лучше сказать, не хочется верить. В течение моей двадцатилетней службы в Департаменте не было, кажется, человека, входившего со мной в служебное соприкосновение, которому я, по мере сил и в пределах предоставленной возможности не оказал бы какой-либо услуги. Ведь Вы, дорогой Сергей Васильевич, лучше и ближе всех знаете, что я представлял собою в Департаменте некоторое подобие канцелярии прошений. Если у кого было какое-то ходатайство, шли прямо ко мне, а я за всех кланялся, распинался и почти всегда добивался желаемого. И вдруг за все это против меня интригуют и все мое служебное прошлое хотят смешать с грязью!?
      Согласитесь сами, что какого бы плохого мнения ни был я о людях, все-таки такой гнусности как-то неохота верить. Да притом некоторым из этих господ не мешало бы помнить, что за мою долголетнюю службу у меня накопилось против каждого немало данных. Это почти ничто, это маленькие, еле тлеющие угольки, но из некоторых при случае я сумею пустить довольно изрядный фейерверк, который, быть может, не всем придется по вкусу!"
      [189].
      Как видим, и Л.А.Ратаев был "крепким орешком". Сила его заключалась не только в благосклонности к нему В.К.Плеве, но и в реальных заслугах в области политического сыска, где подвизались такие его выдающиеся выученики, агенты самой высокой пробы, как Лев Бейтнер, М.А.Загорская, Евно Азеф.
      Благодаря своим сотрудникам Л.А.Ратаев имел возможность хорошо освещать деятельность и планы как старых народовольцев, так и расширявших свою деятельность социалистов-революционеров. Особенно хорошо в этом смысле зарекомендовал себя Е.Ф.Азеф, доставлявший своему патрону чуть ли не ежедневное донесения и обстоятельнейшие доклады о заграничной деятельности эсеровской партии.
      В 1904 году в ведение Л.А.Ратаева поступил и политический сыск на Балканском полуострове (16 агентов), причем в помощники ему был назначен (февраль 1905 года) бывший руководитель Балканской агентуры полковник Владимир Валерианович Тржецяк. Вместе с ним Ратаев объехал весь Балканский полуостров, посетил Белград, Константинополь и Софию с целью организации и надлежащей постановки здесь русской агентуры.
      Тем временем стало очевидным, что главным руководящим центром русской политической эмиграции в Европе является не Берлин, а Швейцария, где и было решено сосредоточить все наблюдательные силы Заграничной агентуры.
      Парижскую и Берлинскую агентуры Л.А.Ратаев решил объединить. Фактически это означало ликвидацию Берлинской агентуры во главе со ставленником П.И.Рачковского А.М.Гартингом. Надо ли много говорить о возмущении, с которым встретил эти планы сам А.М.Гартинг. Л.А.Ратаев сумел, однако, настоять на своем и 18 января 1905 года Берлинская агентура как самостоятельное учреждение прекратила свое существование.
      А между тем в России в это время развертывались поистине драматические события, в орбиту которых невольно оказалась втянутой и Заграничная агентура Департамента.
      15 июня 1904 года по постановлению "Боевой организации" социалистов-революционеров эсеровским боевиком Е.Сазоновым был убит покровитель Л.А.Ратаева министр внутренних дел (с 1902 года) Российской империи Вячеслав Константинович Плеве. Событие это повергло в шок правящие круги России. Еще более потрясло их убийство 4 марта 1905 года московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Несоответствие А.А.Лопухина своей должности стало слишком очевидным и 24 мая 1905 года он был вынужден передать все дела товарищу министра внутренних дел Д.Ф.Трепову. По ходатайству последнего отправленный было на пенсию П.И.Рачковский был назначен чиновником особых поручений при МВД с возложением на него особой миссии по руководству деятельностью петербургского охранного отделения. 9 августа 1905 года последовало секретное распоряжение о назначении П.И.Рачковского вице-директором Департамента полиции с возложением на него руководства всей политической частью работы Департамента.
      П.И.Рачковский живо взялся за дело и начал он, естественно, с чистки Департамента от недостаточно хорошо проявивших себя сотрудников. Естественно, что в числе их, наряду с действительно лишними людьми в Департаменте, оказались и личные враги и недоброжелатели Петра Ивановича: С.В.Зубатов, А.А.Лопухин и другие. Судьба Л.А.Ратаева была предрешена. 11 июля 1905 года П.И.Рачковский представил министру внутренних дел доклад, где утверждал, что проведенная недавно по инициативе Л.А.Ратаева ликвидация Берлинской агентуры как самостоятельного подразделения оказалась ошибочной, поскольку "Берлин по своей близости к русской границе не утратил для революционеров своего значения". Мнение П.И.Рачковского было уважено. Берлинская агентура опять была восстановлена на прежних основаниях. Заведующим ее 19 июля 1905 года опять стал А.М.Гартинг.
      Это был сильный удар по самолюбию Л.А.Ратаева. Стало ясно, что дни его сочтены. 1 августа 1905 года он и вовсе был отстранен от заведования Заграничной агентурой. Его место тут же было занято А.М.Гартингом. Когда в июле 1905 года по вызову из Департамента полиции Л.А.Ратаев прибыл в Петербург, то здесь он застал, по его словам, странное положение: "На все мои вопросы как высшее, так и ближайшее начальство категорически заявляло мне, что с деятельностью моей совершенно незнакомы, докладов моих не читали и не знают, но, тем не менее, под страхом лишения пенсии требовали, чтобы я немедленно уезжал в Париж для сдачи должности ... Должность мою, констатировал Л.А.Ратаев в докладной записке на имя министра внутренних дел от 9/22 марта 1906 года, - я вынужден был покинуть совершенно без всяких предупреждений и как раз в тот самый момент, когда агентура среди партии социалистов-революционеров достигла небывалой высоты и ожидались весьма крупные результаты" [190].
      Стоит отметить в качестве характеристики Л.А.Ратаева как человека, что в отставку он ушел достаточно спокойно, без излишнего шума, и разоблачительных интервью в оппозиционной прессе не давал, хотя небезызвестный В.Л.Бурцев и обращался к нему с таким предложением [191]. В результате, получив единовременное пособие в 150 тысяч франков, Л.А.Ратаев был отправлен на пенсию и поселился в Париже под фамилией Рихтер.
      Не успел он сдать дела, как распоряжением всесильного теперь П.И.Рачковского сумма, отпускаемая на Заграничную агентуру, была резко увеличена. Обстоятельство это не осталось незамеченным Леонидом Александровичем. "Тотчас после оставления мною должности, - с обидой отмечал он, - отпуск на Заграничную агентуру был увеличен на 100 тысяч франков и, таким образом, в настоящее время, когда, в сущности, за границей дела втрое меньше, чем прежде, заместитель мой получает все то, что отпускалось на Германию, и с добавлением еще 100 тысяч франков" [192].
      В дальнейшем, впрочем, уже после второй отставки П.И.Рачковского старые враги, судя по всему, помирились. Во всяком случае, из воспоминаний С.Ю.Витте, относящихся к его заграничной поездке летом 1906 года видно, что П.И.Рачковский запросто бывал на квартире у Л.А.Ратаева и получал от него конфиденциальную информацию [193].
      Поздней осенью 1905 года Л.А.Ратаева навестил Е.Ф.Азеф, чтобы рассказать ему, что он полностью разоблачен и уже не может больше работать для полиции.
      В дальнейшем Л.А.Ратаеву пришлось пережить немало горьких минут в связи с разоблачением своего "воспитанника".
      Желая окончательно убедиться в провокаторстве Е.Ф.Азефа. В.Л.Бурцев пытался было разговорить на эту тему Л.А.Ратаева, подослав к нему хорошо знавшего его М.Е.Бакая. "Ратаев принял Бакая, - пишет В.Л.Бурцев.
      - В разговоре с ним Бакай, смеясь, как бы между прочим, как это и было у нас условлено, сказал Ратаеву:
      " А какой удар готовит Бурцев! Он хочет разоблачить вашего главного эсеровского агента Азефа!
      - Какого Азефа? - несколько смущенно спросил Ратаев. - Никакого Азефа я не знаю!
      Потом по какому-то поводу Бакай упомянул о тяжелом положении жены Азефа ввиду обвинения ее мужа.
      - Так неужели Бурцев и жену Азефа обвиняет в провокации? - спросил Бакая Ратаев.
      Бакай сказал Ратаеву, что я обвиняю только Азефа, а не его жену.
      Ратаев еще раз смущенно повторил:
      - Нет, никакого Азефа я не знаю." [194].
      В.Л.Бурцев трактует этот примечательный эпизод как желание Л.А.Ратаева спасти, выгородить Азефа. Мысль о том, что Л.А.Ратаев оставался верен своему долгу "революционеру" В.Л.Бурцеву просто не могла прийти в голову. Но, очевидно, что это было все же так. Однако уже в конце 1908 года и до него стали доходить слухи о предательстве Азефа. А в январе 1909 года Л.А.Ратаев смог уже сам прочитать "Извещение" ЦК партии социалистов-революционеров, где Е.Ф.Азефу приписывалось участие едва ли не во всех "политических злодействах"
      с 1902 года. Л.А.Ратаев был поражен и не хотел верить. "Я был убежден, - писал он, - что ЦК, поставленный в смешное положение разоблачением, что один из старейших и наиболее уважаемых членов партии состоял слугой правительства, возвел на него эту клевету, дабы самому как-нибудь выпутаться и запачкать русскую политическую полицию обвинением в провокации и участии в политических убийствах" [195].
      Во время суда над бывшим директором Департамента полиции А.А.Лопухиным, способствовавшим разоблачению Е.Ф.Азефа, в апреле 1909 года Л.А.Ратаев прислал из Парижа свои обширные показания по этому делу, в которых утверждал о своей полной неосведомленности о подлинной роли своего "воспитанника".
      "Я, Леонид Александрович Ратаев, - заявил он здесь, - 50 лет, православный, потомственный дворянин, действительный статский советник.
      Проживаю в Париже; под судом не был; с участвующими в деле лицами в особых отношениях не состою.
      Я состоял на службе в Департаменте полиции с 1882 года и вышел в отставку в августе 1905 года. В 1892 году мне, состоявшему старшим помощником делопроизводителя названного Департамента, было поручено выделить из общего состава Третьего делопроизводства всю переписку, касающуюся собственно розыскной части. При выполнении сего поручения мне пришлось ознакомиться с письменными сообщениями ростовского-на-дону мещанина Евно Фишелевича Азефа, в то время студента Политехнического училища в Карлсруэ".
      Общий вывод показаний Л.А.Ратаева сводился к тому, что за все время его службы, т.е. по август 1905 года Евно Азеф -к Боевой организации не принадлежал и террористическими актами руководить не мог". Более того, он, по мнению Л.А.Ратаева, "был в высшей степени ценным и полезным для правительства агентом и что делаемые им разоблачения о замыслах членов партии социалистов-революционеров представляли подчас непреодолимые препятствия для осуществления преступных предприятий этого сообщества" [196].
      Спорность этого утверждения очевидна и очень скоро Л.А.Ратаеву пришлось основательно подкорректировать его. Уже в сентябре 1910 года Л.А.Ратаев "почти что пришел к убеждению, что Азеф действительно служил на два фронта". В целом же Л.А.Ратаев склонен был делить службу Е.Ф.Азефа по ведомству Департамента полиции на три части или периода: "1) безусловно верный - с 1892 по лето 1902 гг.; 2) сомнительный - с 1902 по осень 1903 гг. и 3) преступный - с этого времени и до конца службы" [197].
      Характерно, что себя Л.А.Ратаев считал "не менее ответственным за случившееся", чем другие, ибо "в то время, - писал он, - я ближе других стоял к Азефу. Единственным смягчающим обстоятельством служит то, что я находился за границей; преступная же деятельность его развертывалась в России, вне моего поля зрения. С момента моего вступления в должность и по день убийства Плеве Азеф пробыл при мне за границей всего шесть месяцев"
      [198].
      Заслуживает внимания, что уже после своего разоблачения Е.Ф.Азеф пишет письмо (11 сентября 1909 года) своему последнему руководителю - теперь уже бывшему начальнику петербургского охранного отделения А.В.Герасимову с просьбой сообщить ему "адрес Ратаева, где он живет и под каким именем.
      Он мне мог бы помочь за границей, если бы нужно было обратиться к прессе или куда-нибудь" [199].
      Живя в Париже, Л.А.Ратаев живо интересовался тем, что происходит у него на родине, в России, и остро переживал происходящее там. Любопытна в этой связи его реакция на материалы съезда народных учителей (1910). "Острая озлобленная нетерпимость ко всему, что связано с государством и церковью, все эти требования о демократизации школы с уничтожением всякой сословности, об устранении из школы всякого церковного влияния и замене религии какой то кооперацией - все это доказывает, что в среду русских сельских учителей глубоко запали космополитические, международные, антинациональные и антирелигиозные идеи" [200].
      Не терял Леонид Александрович и своих связей с Департаментом полиции в Петербурге, выполняя время от времени за известное вознаграждение его отдельные поручения. Любопытно в связи с этим указание В.Л.Бурцева, что "главным образом Л.А.Ратаев", по поручению из Петербурга, разумеется, организовал "блестящую защиту" полковника М.Ф. фон Коттена на процессе М.Рипса летом 1910 года. Несмотря на то, что подсудимым был М.Рипс бывший агент охранки, неудачно стрелявший в Париже в полковника М.Ф. фон Коттена, французская "прогрессивная общественность" сделала все для того, чтобы под судом оказалось царское самодержавие и его "провокации" против русских революционеров. К счастью, благодаря хорошему адвокату М.Ф. фон Коттена (знаменитый Лабори, защищавший в свое время Дрейфуса), это не удалось, хотя М.Рипс был, конечно же, оправдан [201].
      Из других деликатных поручений, выполненных в это время (1909 год) Л.А.Ратаевым следует отметить две его статьи в " Matin", направленные против В.Л.Бурцева, "чрезвычайно ловко составленные и хорошо, - по отзыву В.К.Агафонова, - написанные" [202]. Удивляться тут нечему. Леонид Александрович, как мы знаем, хорошо владел пером. И уж конечно, и речи быть не могло о его сотрудничестве с этим бывшим террористом.
      Крайне любопытно в этой связи письмо В.Л.Бурцева к Л.А.Ратаеву, относящееся к августу 1909 года. "М.Г.! Мне очень хотелось бы видеть Вас и побеседовать с Вами кое о чем. Вы, увидевши мою подпись, понятно, изумитесь моему желанию и не поймете, почему я, Бурцев, который и т.д., хочу видеть Вас, Ратаева, который и т.д. Я всю мою жизнь никогда не мог одинаково с Вами посмотреть на вещи и в данном случае м.б. мы не сойдемся с Вами ни по одному вопросу.
      Тем не менее, мне хочется видеть Вас и до конца договорить свои мысли, которые я излагал в " Matin", и до конца выслушать Вас. Я хотел бы видеть Вас или в редакции "Былое" (11, rue di Linain), или в каком-либо кафе на boulevard St. Michel или boulevard Sebastpol. Готовый к услугам Бурцев.
      P.S. Разумеется, я хочу видеть Вас как литератора; как редактор "Былого"
      - и только, а потому надеюсь, что Вы придете один, не уведомляя никого о нашем свидании".
      "Я, - комментировал этот опус Л.А.Ратаев, - сделал лучше.
      - Я не пошел совсем и оставил письмо не в меру зазнавшегося террориста без последствий и без ответа" [203].
      Однако наиболее серьезное из поручений Департамента полиции было связано с разработкой Л.А.Ратаевым так называемой "масонской проблемы" применительно к России.
      Резкая активизация после 1905 года масонского движения в России и явный интерес к этому явлению со стороны П.А.Столыпина и Николая II побудили Департамент полиции к "решительным мерам". Если читатель подумает, что речь идет о внедрении секретного сотрудника в одну из петербургских или московских масонских лож, существование которых в то время ни для кого не было секретом, то он сильно ошибается. Ничего подобного деятелям Департамента полиции не приходило и в голову. Нет, речь шла всего лишь о дорогостоящей и явно безвредной для масонов командировке в 1910 году сотрудника Б.К.Алексеева в далекий и прекрасный Париж.
      Результат такого, если так можно выразиться, планирования розыскной деятельности Департамента по "масонскому следу" был вполне предсказуем.
      Судить о петербургских и московских масонских ложах, о характере деятельности которых даже их французкие "братья", надо думать, имели самое смутное представление - рискованное дело. Тем более, что сам Б.К.Алексеев масоном не был и в масонские ложи был не вхож. Обо всем происходящем в масонских кругах России он судил по французской специальной масонской литературе и сообщениям "Антимасонской лиги" аббата Жюля Турмантена.
      Неудовлетворительность записок-сообщений Б.К.Алексеева (всего их три)
      была очевидна [204]. Вот тогда то и вспомнили о Л.А.Ратаеве.
      Конечно, и он был не волшебник и доложить Департаменту полиции о том, что происходит у последнего под боком - в масонских ложах Петербурга, сидя в Париже, не мог. С этой точки зрения его "Записки" по масонскому вопросу [205] весьма уязвимы. Во всем же остальном, как с точки зрения характера конфиденциальной информации, которая в них содержалась, так и с точки зрения начитанности и общей культуры их автора, записки Л.А.Ратаева стоят на несомненной высоте.
      Но как ни странно, как раз именно эта, сильная сторона масонских записок Л.А.Ратаева в Департамент полиции и подверглась нападению историка. Речь идет об А.Я.Аврехе, нашедшем их "политически крайне убогими" [206].
      Есть необходимость, поэтому, более подробно остановиться на этой странице биографии Ратаева. Она, по мнению автора этих строк, ясно свидетельствует, что слова Леонида Александровича, неизменно выставлявшего себя как человека "воспитанного в старинных христианских и монархических традициях"
      [207], не были пустым звуком.
      Первая его записка о масонстве поступила в Департамент полиции в марте 1911 года. "Масонство для России, - отмечал здесь Л.А.Ратаев, - явление не новое. Пришло оно к нам в первой половине XVIII века и затем периодически то появлялось, то исчезало, или, вернее сказать, притаивалось, но неизменно и всегда кроме горя и напасти ничего с собой не приносило"
      [208].
      Еще в 1887 году в Париже группой французских и русских радикалов-космополитов была основана масонская ложа для русских эмигрантов "Космос". В числе ее основателей, указывает Л.А.Ратаев, стояли русские профессора М.М.Ковалевский, Е. де Роберти и французский ученый русского происхождения Г.Н.Вырубов.
      Возрожденная в 1898 году к жизни польским евреем из Бухареста Натаном Финкельштейном (Николя - мастер стула), ложа "Космос" посвящала русских профанов "целыми стадами". 16 мая 1905 года были посвящены в масонскую степень ученика:
      литератор Константин Аркадский-Добренович, профессор Юрий Гамбаров, врач Иван Лорис-Меликов, учитель Михаил Тамамшев, профессор-историк Александр Трачевский, профессор Евгений Аничков, литератор Александр Амфитеатров.
      30 января 1906 года все они, по сведениям Л.А.Ратаева, были проведены в подмастерья и в том же заседании возведены в степень мастера [209].
      Оказавшись после 1905 года опять в России, вчерашние русские эмигранты - члены французских лож и явились основным ядром возрождающегося русского масонства. "Масонские ложи в России, - отмечал в январе 1914 года Л.А.Ратаев, - существуют уже в течение шести лет", относя, таким образом, их создание к 1908 году, когда в мае месяце по просьбе русских масонов в Россию прибыли эмиссары "Великого Востока Франции" члены Совета Бертран Сеншоль и Гастон Булэ и открыли здесь "по одним сведениям, две, а по другим - три ложи" [210].
      Заслуживает внимания и персональный состав "политических" масонов, внушительный список которых (86 человек) приведен в приложении к записке Л.А.Ратаева.
      Конечно, не все бесспорно в этом списке [211]: Максим Горький, Александр Блок, В.И.Семевский, П.Б.Струве и др. Однако и сам Л.А.Ратаев отмечал, между прочим, что документально подтвердить масонскую принадлежность он может только в отношении 14 человек: Леонид Андреев, Евгений Аничков, Константин Аркадский-Добренович, Юрий Гамбаров, Павел Долгоруков, Андрей Ждан-Пушкин, Е.И.Кедрин, М.М.Ковалевский, Евгений Коган-Семеновский, Иван Лорис-Меликов, Василий Маклаков, Михаил Тамамшев, Е.В. де Роберти.
      Характерно, что ни один из названных Л.А.Ратаевым лиц не был масоном-оккультистом.
      Все они - "политические" масоны (это к вопросу о масонской сказочке на тему сверхконспиративного характера масонской организации в России, о существовании которой якобы ничего не знал Департамент полиции). Как видим, все Департамент знал, если уж не все, то, по крайней мере, много. А Л.А.Ратаев - так тот прямо так и писал: "Главным "приютом" для российских масонов служит кадетская партия".
      "Вглядитесь внимательно, - призывал Л.А.Ратаев своих коллег, - как между нашими масонами распределены роли и сферы влияния: среди членов Государственного Совета и в литературной среде действует М.М.Ковалевский; среди членов Государственной Думы - И.Н.Ефремов, П.Н.Милюков и В.А.Маклаков.