Богатыри русского политического сыска

      Было очевидно, что карьера гения политического сыска подошла к концу. И действительно, уже 3 декабря 1905 года в докладе на высочайшее имя [130] Д.Ф.Трепов вынужден был поставить вопрос об освобождении Петра Ивановича от звания заведующего политической частью Департамента полиции . Внешне отставка Рачковского была мотивирована необходимостью восстановления в интересах единства управления делами Департамента полиции в лице его директора (им с ноября 1905 года стал Э.И.Вуич). Даже если это и так, не видеть ее связи с неудачным предложением П.И.Рачковского о введении чрезвычайной охраны в Петербурге было бы неправильно. Резолюция царя на рапорте Д.Ф.Трепова гласила: Согласен, но сожалею. Рачковскому назначить в награду 75 тысяч рублей из секретных сумм Департамента полиции и представить к ордену Станислава I степени [131]. Лишившись ключевого положения в Департаменте, П.И.Рачковскнй сохранил в то же время свою вторую должность - чиновника особых поручений IV класса при Д.Ф.Трепове. При таком положении, - отмечал в своем представлении Д.Ф.Трепов, действительный статский советник Рачковский остается в моем непосредственном распоряжении для исполнения ответственных поручений в области высшей политики и руководству надзором за правильностью розыскного дела в Империи [132].
      Однако, с увольнением П.И.Рачковского от должности вице-директора Департамента полиции не спешили. Напротив, именно на декабрь 1905 года приходится едва ли не пик его полицейской активности. В первую очередь, это связано с ролью, которую сыграл Рачковский в подавлении восстания в Москве. Все аресты здесь, в том числе и членов Московского комитета РСДРП были во многом делом его рук [133].
      Как вспоминал впоследствии бывший сотрудник охранки М.Е.Бакай, ездивший в декабре 1905 года в Москву, он сам был свидетелем того, как Рачковский привозил пудами погромные прокламации, печатавшиеся в Департаменте полиции ... [134].
      Речь идет о так называемой типографии , оборудованной П.И.Рачковским в здании С.-Петербургского жандармского управления и находившейся под непосредственным управлением ротмистра М.С.Комиссарова. На печатном станке, отобранном у революционеров здесь действительно печатали в 1905 году прокламации патриотического содержания. Когда же объем работы возрос, П.И.Рачковский приобрел в Европе более совершенное оборудование и установил его у себя в секретном отделе [135]. Конечно, с формальной стороны, деятельность Рачковского, как отметил в своих мемуарах С.Ю.Витте [136], носила незаконный характер.
      Однако, по сути своей, попытка опереться в борьбе с революцией не только на силу казачьих нагаек и солдатских штыков, но и на силу печатного станка, силу слова, свидетельствует о большом уме и практичности Рачковского. Его последним серьезным делом по Департаменту полиции стало введение в игругероя 9 января Георгия Гапона, вернувшегося в декабре 1905 года из-за границы.
      Непосредственная задача, которую поставил перед ним Рачковский, заключалась в раскрытии и обезвреживании петербургской боевой организации социалистов-революционеров, готовивших покушение на П.Н.Дурново.
      Первым шагом в этом направлении должно было стать привлечении Г.А.Гапоном к сотрудничеству с полицией своего друга, известного эсера Петра Рутенберга.
      Последний, однако, на это не пошел и сообщил о сделанном ему Гапоном предложении ЦК партии. В результате ее руководство вынесло смертный приговор и Гапону, и Рачковскому. Только присущая ему осторожность (не явился на встречу с Гапоном и, Рутенбергом в ресторане Контана) помогли Петру Ивановичу избежать верной гибели [137]. 28 марта 1906 года Г.Гапон был повешен на даче в Озерках. Что касается возможной причастности П.И.Рачковского к убийству Гапона [138], то относиться к этой версии следует осторожно: слишком мизерен запас твердо установленных фактов, находящихся в распоряжении исследователей. Точно такого же крайне осторожного отношения к себе требует и версия о сознательном использовании Рачковским Г.Гапона в целях дискредитации С.Ю.Витте [139].
      За короткий (чуть больше года) срок пребывания в своей должности, отмечает Ф.М.Лурье, Рачковский успел с помощью политической провокации нанести урон молодой демократической среде, нарождавшейся в русском обществе. Он дробил, разрушал, растлевал молодые неокрепшие ее ростки [140].
      Однако наиболее развернутая характеристика деятельности П.И.Рачковского в 1905-1906 годах принадлежит С.Н.Когану (Е.Семенов). Фигура Рачковского, - писал он, - стоит, несомненно, не только в центре контрреволюции 1905 года, но и всей реакции этого периода. Азеф и азефовщина - его детище.
      Трепов без него ничего не предпринимает. Он - душа московского разгрома (1905 год), его туда послал Дурново. Утгоф ему пишет отчеты о борьбе с революцией в Варшаве. Булыгин с ним совеуется, графа Грохольского, намеревавшегося издавать консервативный орган в Юго-Западном крае для борьбы с революцией, направляют к нему. Идея о еврейских погромах en grand (на широкую ногу)
      - дело его сатанинского замысла., Охрана высочайших особ в его ведении:
      князь Вяземский и другие, алчущие повышений, лучших назначений во всех ведомствах, забрасывают его письмами ... Ему докладывают о передвижениях и перемещениях членов царской семьи. Обо всем знает, во все входит [141].
      Надо ли много говорить, что именно такие люди и были нужны в то время самодержавию. Понимал это, кажется, и сам царь.
      Характерно, что когда на одном из своих еженедельных докладов Николаю II новый министр внутренних дел П.Н.Дурново вновь поставил вопрос об отставке Рачковского, Николай II ответил ему: Вы всегда спешите. Подождите, дайте справиться с революцией, дойдет очередь и до Рачковского [142].
      И действительно, стоило положению в стране немного стабилизироваться, как последовала и отставка Рачковского от заведования политической частью Департамента полиции. Произошло это, как видно из формулярного списка П.И.Рачковского, 11 января 1906 года [143].
      Уход с должности вице-директора Департамента полиции по политической части не означал еще окончательного падения влияния Рачковского. Оставив Департамент полиции, Петр Иванович переключился теперь на вопросы большой политики, днюя и ночуя у Д.Ф.Трепова. Всего лишь несколько месяцев назад он был в числе сторонников политической линии С.Ю.Витте. Теперь же П.И.Рачковский вместе с Д.Ф.Треповым , настаивает на отставке С.Ю.Витте и ведет предварительные переговоры с И.Л.Горемыкиным [144], который и был назначен Председателем Совета министров. Неудивительно поэтому, что именно Рачковский становится негласным политическим советником Горемыкина.
      Я как-то спросил Рачковского, пишет в связи с этим А.В.Герасимов, - о чем они постоянно беседуют с Горемыкиным. Тот ответил неопределенно: так, о житейском... [145]. Деятельность Союза русского народа, других монархических групп протекала под непосредственным влиянием и руководством Рачковского. Однако главной его задачей являлась теперь нейтрализация Государственной думы путем создания внутри нее сильного проправительственного блока. Этим и занимался Рачковский, пытаясь привлечь на сторону правительства депутатов от крестьянства. Попытка эта, однако, не удалась и многим из числа ближайшего окружения царя стало ясно, что Думу придется все-таки распустить. Однако Д.Ф.Трепов и П.И.Рачковский думали иначе и до конца отстаивали политику уступок. Страшась нового революционного взрыва, Д.Ф.Трепов готов был допустить создание думского министерства , вступил в личные переговоры с кадетами и усиленно давил в этом отношении на Николая II [146].
      Роспуск Государственной думы и увольнение с должности Председателя Совета министров И.Л.Горемыкина положили конец влиянию Д.Ф.Трепова, что побудило в июне 1906 года подать в отставку по болезни и П.И.Рачковского [147], по-прежнему продолжавшего, впрочем, вплоть до своей смерти, формально числиться в качестве чиновника особых поручений IV классы при министре внутренних дел сверх штата [148].
      Увольнение Рачковского, пишет в связи с этим петербургский историк Феликс Лурье, произошло вовсе не потому, что нового министра не удовлетворяли его моральные и деловые качества. Начальство беспокоил интриганский стаж и опыт Петра Ивановича, а также огласка его приверженности провокации.
      И ничто иное [149].
      Дело, думается, все же в другом. При всем уме, сметливости и прочих талантах Рачковского самостоятельная политическая игра ему оказалась не по плечу. Будучи на своем месте в Париже, он так и не сумел в должной мере адаптироваться к непривычной для себя экстремальной обстановке бюрократического Петербурга 1905-1906 годов.
      О последних годах жизни Рачковского известно мало. Можно предположить, что он по-прежнему продолжал служить в Гута Банкова в Варшаве. 10 тысяч рублей в год, получаемые им здесь за свои консультации - верная тому порука.
      В 1909 году Рачковский был привлечен, правда, только в качестве спилетеля наряду с другими чинами охранного отделения (Д.В.Герасимов, Л.А.Ратаев)
      по скандальному делу бывшего директора Департамента полиции А.А.Лопухина [150]. Как видно из опубликованных документов (деловое письмо его бывшего сотрудника Е.Н.Шелькинга из Парижа от 5 апреля 1910 года) он по-прежнему продолжал внимательно следить за Европой и еще многое мог [151].
      Умер П.И.Рачковский 19 октября (1 ноября) 1910 года на железнодорожной станции Режица (ныне г. Резекне, Латвия) на пути в Варшаву от "разрыва сердца". Газетное сообщение, что покойному было 52 года [152], не соответствует действительности. На самом деле Петру Ивановичу шел в это время 60-й год. К сожалению, место погребения Рачковского неизвестно.
      Скорее всего, это могло быть его собственное имение в одной из западных губерний.
      Незадолго перед смертью Петр Иванович занялся приведением в порядок своих бумаг и написанием мемуаров. Заслуживает внимания категорическое отклонение им лестного предложения известного журналиста Владимира Бурцева о продаже некоторых из имевшихся у него документов. Примечательна и мотивировка отказа. Его документы и воспоминания, заявил будто бы Рачковский, "не должны исчезнуть в революционных подпольях, но перейти в руки историка с тем, чтобы осветить некоторые моменты в жизни некоторых героев, которые были бы без его бумаг неправильно истолкованы ..." [153].
      И хотя закончить воспоминания Рачковский не успел, отдельные наброски их, судя по всему, действительно существовали, причем отрывки из них якобы были переданы им "некоторым друзьям" по Департаменту полиции [154].
      Дальнейшие следы личного архива Рачковского ведут нас в Париж, куда их вывез, как надо полагать, обосновавшийся, после окончания С.-Петербургского училища правоведения (1909 год), во Франции его сын Андрей [155].
      В 1930 году бумаги Рачковского видел Борис Николаевский, безуспешно искавший документы о причастности их бывшего владельца к созданию "Протоколов Сионских мудрецов" [156].
      После Второй мировой войны следы архива Рачковского затерялись.
      Брачев В.С. Богатыри русского политического сыска
      Леонид Александрович Ратаев
      После П.И.Рачковского имя Л.А.Ратаева принадлежит, пожалуй, к наиболее известным среди деятелей политического сыска дореволюционной России. И это не случайно. Леонид Александрович работал в Департаменте полиции едва ли не со времени его основания. Именно он являлся наставником и фактическим руководителем известного Евно Азефа и долгие годы "вел" его. Предотвращение целого ряда крупномасштабных террористических актов, которые готовили социалисты-революционеры, - его несомненная заслуга. В течение многих лет Л.А.Ратаев держал, по сути дела, в своих руках и всю секретную агентуру Департамента полиции. Хорошо показал себя он и в должности заведующего Заграничной агентурой Департамента (1902-1905 гг.), поставив и подчинив своему непосредственному влиянию практически все самостоятельные ранее центры русской политической полиции в Берлине, Силезии, Галиции и на Балканах.
      Однако должного внимания историков фигура Л.А.Ратаева так и не привлекла.
      Удивляться тут нечему. Все симпатии советской историографии были на стороне тех, кто боролся с государством, подрывал устои империи, а не тех, кто их защищал. Отсюда непреходящий и неподдельный интерес советских историков к подпольной террористической деятельности "Народной воли" и "Боевой организации"
      социалистов-революционеров, идеализация и героизация зачастую неприглядного облика которых - прямое дело их рук.
      Число книг, статей и диссертаций, посвященных "подвигам" гриневицких, халтуриных, балмашевых и других террористов, беспощадно расправлявшихся с царскими министрами, губернаторами, генералами и жандармами, поистине необозримо.
      Л.А.Ратаев имел "несчастье" принадлежать к прямо противоположному сорту людей. В искоренении терроризма и нейтрализации усилий революционеров всех мастей, вкупе с "прогрессивной общественностью", направленных на подготовку революции в России, он видел не только служебный, но и свой прямой нравственный долг. Крайняя скудость литературных данных о Л.А.Ратаеве вследствие этого закономерна: не тот, так сказать, "герой".
      Представитель старинного дворянского рода, страстный, увлекающийся человек, в перерывах между свиданиями со своими секретными агентами на конспиративных квартирах ухитрявшийся писать неплохие пьесы для театра, выступая одновременно в ролях "первого любовника" в спектаклях Петербургского драматического кружка [157] - Л.А.Ратаев был слишком яркой, нестандартной фигурой на блеклом фоне своих сослуживцев по Департаменту. Ведь пьеса этого "полицейского служаки" "Облачко" шла даже на сцене знаменитого Александринского театра. Самое удивительное, однако, это постановки его пьесы "Дон Жуан Австрийский" рядом советских театров в Ярославле (1923 год) и Харькове (1924 год). Зная об увлечении Л.А.Ратаева театром, его подчиненные стремились не отставать от своего шефа. Известен, например, чиновник Департамента Зайцев (между прочим, выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета), подвизавшийся в Драматическом кружке в качестве суфлера.
      Не приходится удивляться поэтому и разноречивости оценок профессиональных качеств Л.А.Ратаева. "Человек далеко не глупый, Ратаев не был пригоден для этого ответственного поста. Светский человек, Дон Жуан и записной театрал, - к своей полицейской работе он относился как чиновник. Больше двух десятилетий службы в Департаменте на ответственных постах дали ему знание техники полицейского дела". Что же касается собственно сыска, то им он "интересовался только по обязанности, он его не захватывал, свою душу ему он не отдавал.
      Это прекрасно видели те, кто в то время стоял во главе Департамента полиции.
      Плеве открыто говорил, что Ратаев, занимающий ответственный пост по Департаменту, - это "пятно" для последнего", - так характеризует Л.А.Ратаева Б.И.Николаевский [158].
      Мнение это во многом идет из среды сослуживцев Л.А.Ратаева. В "непоправимых промахах" обвинял его известный жандарм А.И.Спиридович, характеризовавший Л.А.Ратаева как "красивого, светского Дон Жуана, любителя-театрала, слывшего в Петербурге под кличкой "корнета Отлетаева"" [159].
      Да и непосредственный начальник Л.А.Ратаева - директор Департамента В.К.Плеве считал его, как уже отмечалось, слишком светским человеком для работы в политическом сыске.
      "Недалеким человеком" считал Л.А.Ратаева Владимир Бурцев [160].
      Как "человека легкомысленного и необязательного" характеризует Л.А.Ратаева и современный исследователь Ф.М.Лурье [161].
      Относиться к такого рода заключениям следует осторожно: едва ли человек такого склада смог бы продержаться в Департаменте полиции на протяжении более чем двух десятилетий. Как бы то ни было, трудно что либо возразить на слова известного историка Н.Н.Яковлева: "Ратаев не был мелкой сошкой в лабиринте охранки" [162].
      Родился Леонид Александрович 4 января 1857 года в селе Берники Ярославской губернии (отсюда и его театральный псевдоним - Берников). Ратаевы - дворянский род, происходивший, согласно преданию, от татарина Солохмира. Правнук Солохмира, Степан Иванович Комчеев по прозвищу Ратай и считается родоначальником Ратаевых.
      В конце XVII века они подвизались при московском дворе как стольники и стряпчие. Род Ратаевых был внесен в шестую часть родословной книги Тульской и Ярославской губерний.
      Отцом Л.А.Ратаева был управляющий императорской охотою надворный советник (именно в таком чине он и вышел в августе 1869 года в отставку) Александр Николаевич Ратаев. Мать - Варвара Петровна Веберг (урожденная Михайлова).
      Кроме героя нашего очерка - Леонида и дочери Варвары Петровны от ее первого брака - Любы, в семье Ратаевых было еще шестеро детей: сыновья Николай (1852), Александр (1858), Евгений (1861), и дочери Варвара, Вера и Зинаида.
      Как видно из послужного списка Александра Николаевича [163] 1868 года, никаких имений за ним до получения в 1865 году в наследство от родной тетки Нееловой не числилось. Это, как надо полагать, и послужило причиной его возвращения на службу в 1872 году. Умер Александр Николаевич 11 апреля 1877 года. Сыновья и дочери его воспитывались и обучались (Училище правоведения, Патриотический институт и др.) за счет казны [164].
      Не стал в этом отношении исключением и Леонид, определенный в августе 1876 года в Николаевское кавалерийское училище. После успешного окончания курса он был произведен 16 апреля 1878 года в корнеты и выпущен в лейб-гвардии Уланский полк (Петергоф). С ноября 1880 по июль 1881 года Л.А.Ратаев был прикомандирован к штабу дивизии "для письменных занятий" [165].
      Ничто, казалось, не предвещало коренных перемен в судьбе 25-летнего корнета.
      Однако они все же произошли.
      21 февраля 1882 года "по дальнейшим обстоятельствам для определения его к статским делам" Л.А.Ратаев неожиданно был уволен от военной службы и произведен в чин коллежского секретаря. Ровно через четыре месяца, 21 июня, состоялось определение Л.А.Ратаева на службу в Министерство внутренних дел "с откомандированием для занятий в Департамент государственной полиции", причем хлопотал за него сам В.К.Плеве [166].
      9 сентября 1882 года в помещении Благовещенской церкви МВД священником Н.Мухиным Л.А.Ратаев был приведен к присяге. "Я, нижепоименованный, говорилось в ней, - обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, перед святым его Евангелием в том, что хочу и должен Его императорскому величеству ...
      верно и нелицемерно служить, и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, и все к высокому Его императорского величества самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества ... предостерегать и оборонять ... Об ущербе же Его величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том узнаю, не только заблаговременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и недопущать" [167].
      1 января 1887 года за "отлично-усердную службу" Л.А.Ратаев был "высочайше пожалован" орденом Св. Станислава 3-й степени. 23 сентября этого же года состоялось его назначение младшим помощником делопроизводителя Департамента полиции. Должность эта, несмотря на скромное, на первый взгляд название, на самом деле была достаточно важной, так как ставила Л.А.Ратаева в самый центр розыскной работы Департамента. Посаженный начальством "на агентуру", Л.А.Ратаев за каких-нибудь 10-15 лет вырос в крупнейшего и авторитетнейшего специалиста Департамента по этой части. В 1898 году в связи с наметившимся оживлением в революционной среде из так называемого Третьего делопроизводства Департамента, ведавшего политическим розыском в стране, было решено выделить Особый отдел. Во главе его и стал Л.А.Ратаев.
      Правда, некий "П" - бывший чиновник Департамента, опубликовавший в 1917 году на страницах журнала "Былое" свои воспоминания об этом учреждении, утверждал, что в действительности Особым отделом "тайно руководил" секретный сотрудник М.И.Гурович (известный под кличкой "Харьковец" [168]).
      В Департаменте полиции он занимал должность старшего помощника делопроизводителя, исполнял одно время даже обязанности начальника Петербургского охранного отделения и благополучно умер в 1915 году в Евпатории от чахотки. Если это так, то полицейские заслуги Л.А.Ратаева выглядят несколько скромнее, чем о том принято думать. Прямых указаний на особую роль М.И.Гуровича в Особом отделе во времена Л.А.Ратаева у нас, однако, нет. Что же касается секретных сотрудников Л.А.Ратаева, то наиболее выдающимися из них были:
      А.М.Гартинг, Лев Бейтнер, М.А.Загорская и, конечно же, Евно Азеф.
      Сохранившаяся переписка с С.В.Зубатовым 1900-х годов опровергает, как представляется, измышления недоброжелателей Л.А.Ратаева о его, якобы, недостаточно самостоятельной роли в системе политического сыска. Напротив, приходится только удивляться уму, знаниям и его распорядительности как начальника Особого отдела Департамента полиции, все видевшего, все понимавшего и ничего не упускавшего из виду, независимо от того, шла ли речь о деятельности подпольной типографии, прибытии ли в Россию очередного революционного эмиссара из-за рубежа, или же очередном "проколе" местных охранных отделений - ничто не могло ускользнуть от его проницательного взгляда.
      "Дорогой Сергей Васильевич! - пишет он С.В.Зубатову 30 апреля (13 мая) 1901 года. - style="mso-spacerun: yes""  Очень я огорчился, увидев ?5 "Южного рабочего". Доколе же, Господи, ярость твоя на нас! Каким образом это при наших розыскных средствах две типографии благополучно могут существовать в течение двух лет: "Южный рабочий" (где?) и "Союза борьбы"
      в Санкт-Петербурге? ... Безусловно желательно покончить со всем этим в течение лета, дабы к осени все это прекратило существование, иначе они так окрепнут, что трудно будет с ними справиться; да и времени не будет.
      Система "сердечного попечения", несомненно, скоро принесет свои плоды и едва ли спокойно дотянет даже до января. Много, много хлопот будет, а посему надо бдеть, бдеть и бдеть" [169].
      Важно отметить, что занятый, казалось бы, чисто практической работой по "разгребанию грязи": аресты, доносы, провокации, Л.А.Ратаев не упускал в то же время из виду и общие беды Департамента полиции той поры. Речь идет о резко выросшем значении в начале XX века местных ГЖУ и охранных отделений, зачастую не обращавших на Департамент полиции в Петербурге никакого внимания. "По-видимому, - отмечал в этой связи Л.А.Ратаев, - его функции сводятся к тому, чтобы отпускать деньги. Все живут на его средства и все его игнорируют. Санкт-Петербургское охранное отделение ведет свою линию, ротмистр Герасимов в Харькове - свою, полковник Бессонов в Одессе свою. Рачковский играет в прятки, и, наконец, даже Вы пришли к убеждению, что с Департаментом не стоит даже посоветоваться", - с горечью отмечал он в письме к своему другу С.В.Зубатову 11 декабря 1901 года.
      Большое беспокойство вызывало у него и широко распространившаяся практика его коллег, когда выйдя на след революционеров, агенты охранки вместо того, чтобы произвести аресты, проявляли недопустимую, с его точки зрения, медлительность, ограничиваясь наблюдением, рассчитывая таким образом на раскрытие новых явок, адресов и связей "объекта". Результаты такой игры в "кошки-мышки"
      с революционерами были, как правило, неутешительны: сделав свое "революционное дело", "объект" наблюдения в нужный момент благополучно исчезал из поля зрения полиции.
      "Видите ли, дорогой Сергей Васильевич, - наставлял Л.А.Ратаев своего друга, - агентура вещь прекрасная. Но не надо забывать, что она все-таки не цель, а средство. Если же ею пользоваться как средством никак не возможно, то она превращается в личную забаву, если хотите, спорт, но спорт бесполезный и очень дорогой. В интересах этой агентуры отпускается за границу злодей Паули, в тех же интересах путешествуют невозбранно по России всякие прохвосты, усиливающие революционное настроение, и без того достаточно повышенное" [170].
      Но вернемся к Е.Ф.Азефу, плотная работа с которым - важная страница биографии Л.А.Ратаева. Первое письмо Е.Ф.Азефа, направленное на имя директора Департамента П.Н.Дурново с предложением о "сотрудничестве" датируется 4 апреля 1893 года [171]. Через некоторое время всю секретную переписку с ним, а затем и непосредственные контакты взял в свои руки Л.А.Ратаев, который фактически и "вел" его по линии Департамента вплоть до 21 августа 1905 года, когда в связи с отставкой вынужден был передать его П.И.Рачковскому.
      Особенно успешной следует признать работу Л.А.Ратаева с Е.Ф.Азефом после 1899 года, когда тот возвратился из-за границы. Именно Л.А.Ратаев предложил Азефу поселиться в Москве и поступить в целях прикрытия на службу во Всеобщую компанию электрического освещения. Непосредственным начальником Азефа стал в это время начальник Московского охранного отделения С.В.Зубатов, однако верховное руководство его провокаторской деятельностью осуществлял именно Л.А.Ратаев.
      Тем временем захлестнувшая в эти годы страну волна террора поставила Департамент полиции в исключительно сложное положение. 14 февраля 1901 года эсером П.В.Карповичем был смертельно ранен министр народного просвещения профессор римского права Н.П.Боголепов. 2 апреля 1902 года в Мариинском дворце в Санкт-Петербурге был убит министр внутренних дел империи Дмитрий Сергеевич Сипягин. Убийца - член "Боевой организации" партии социалистов-революционеров С.В.Балмашев.
      Справиться с ситуацией можно было, как говориться, только принятием действительно нестандартных решений. Одним из таких решений и была санкционированная, по сути дела, Департаментом полиции, двусмысленная роль провокатора Е.Ф.Азефа.
      Уже в 1901 году, благодаря его наводке, удалось разгромить "Северный союз социалистов-революционеров" и предотвратить ряд террористических акций их боевой организации.
      В этом же ключе, направленном на своевременное предотвращение терактов, следует трактовать и инициативу Л.А.Ратаева от 11 февраля 1902 года по организации ряда небольших розыскных отделений в наиболее тревожных районах империи [172]. Спустя три месяца, когда новый директор Департамента А.А.Лопухин последовал его рекомендациям, Л.А.Ратаев составляет новую записку, в которой, определенно высказавшись за ужесточение мер борьбы с террористами и революционерами, всю вину за это возлагает на либералов. Своими газетами, собраниями и воскресными школами для рабочих, утверждал здесь Л.А.Ратаев, эти люди манипулируют общественным мнением, вовлекая в антиправительственное движение "добропорядочных людей", после чего облыжно обвиняют полицию в жестокости [173].
      Главным достижением Л.А.Ратаева в это время стал арест известного террориста Е.К.Григорьева, повлекший за собой провал и арест в 1903 году главы "Боевой организации" эсеров Григория Гершуни и Михаила Мельникова. Информация была своевременно получена от Евно Азефа [174]. Тем не менее, до окончательной победы над террористами Департаменту полиции было еще далеко, хотя казалось бы, фактически во главе "Боевой организации" после ареста Г.Гершуни встал теперь уже "свой человек" - Евно Азеф. Однако на прекращение террора со стороны эсеровских боевиков рассчитывать, как оказалось, не приходилось. Во многом в этом был виноват Е.Азеф. Организацией ряда громких террористических актов ведший двойную игру провокатор надеялся отвести от себя обвинения в предательстве, о чем уже давно подозревали его товарищи по партии.
      Здесь нет необходимости в подробном изложении истории взаимоотношений Л.А.Ратаева с Е.Ф.Азефом. Обильный материал на эту тему читатель найдет в "Записке" Л.А.Ратаева 1910 года своему приятелю, директору Департамента полиции Н.П.Зуеву [175]. Донесения же самого провокатора к Л.А.Ратаеву за 1903-1905 годы опубликованы в 1917 году В.Л.Бурцевым в журнале "Былое" [176]. Однако о несомненно компетентном мнении Л.А.Ратаева относительно причин, толкнувших такого, казалось бы, надежного сотрудника, как Е.Ф.Азеф "более десяти лет прослужившего верно и ревностно, вдруг круто повернуть в другую сторону", сказать следует.
      Л.А.Ратаев дает, хотя и несколько неожиданный, но, как представляется, единственно верный ответ: "всеобщий распад", гниение политической полиции, "которое началось в апреле 1902 года, шло, постепенно усиливаясь, и достигло своего апогея летом 1905 года, пока в конце того же года ему не был положен властный предел" [177].
      И далее на страницах своей "Записки" Л.А.Ратаев рисует впечатляющую картину этого распада. Начало ему было положено назначением в мае 1902 года на должность директора Департамента полиции небезысвестного А.А.Лопухина.
      Бывший прокурор Харьковской судебной палаты, либерал по убеждениям, он не знал дела и был явно не готов к тому, чтобы занимать эту должность в столь сложное для страны время. Явно не на высоте положения оказался и назначенный в августе 1903 года начальником Особого отдела Н.А.Макаров.
      "Словом, - заключает Л.А.Ратаев, - всюду, на всех ответственных постах сидели новые люди, которым приходилось знакомиться с делом, присматриваться, когда нужно было действовать быстро, решительно, наверняка" [178].
      Но это еще не все. "Наряду со слабостью государственной полиции, замечалось еще и полное отсутствие всяких способов воздействия на надвигавшуюся революцию. Ссылка существовала только на бумаге. Не бежал из ссылки только тот, кто этого не хотел, кому по личным соображениям не было надобности бежать. Тюрьмы не существовало вовсе. При тогдашнем тюремном режиме революционер, попавший в тюрьму, беспрепятственно продолжал свою прежнюю деятельность"
      [179].
      Тем временем, в июле 1902 года в результате сложной дворцовой интриги был отправлен в отставку заведующий Заграничной агентурой Департамента полиции П.И.Рачковский. На его место благодаря покровительству А.А.Лопухина был назначен Л.А.Ратаев. "Насколько в Особом отделе, в силу долголетней службы и практики я чувствовал себя хозяином дела, настолько же, попав за границу, оказался новичком" [180], - вынужден был признать он несколько лет спустя.
      Характерно, что отправляясь в Париж в октябре 1902 года, Л.А.Ратаев заручился предварительным согласием А.А.Лопухина взять с собой и Е.Ф.Азефа "дабы на первое время Заграничная агентура не оставалась безо всякого источника осведомления". Этого, однако, не произошло и Азеф остался в распоряжении Департамента, наезжая время от времени в Париж и поддерживая связь с Л.А.Ратаевым посредством переписки. Наиболее продолжительное пребывание Е.Ф.Азефа за границей (более года) относится к периоду с июня 1904 по июль 1905 гг.