Любовные послания герцога

      Она сразу же насторожилась, убрала руку и разрушила чары. Потом она кивком приказала ему продолжать работу.
      – Может быть, в этом ящике найдется что-нибудь полезное. Как вы думаете?
      – Возможно, – сказал он, стараясь открыть ящик. Но она все еще не ответила на его вопрос. – Как же вы все-таки проникли в дом, не имея ключей?
      – Талли взломала замки.
      Почему-то это его тоже не удивило и даже не шокировало, но факт оставался фактом: дочь английского дипломата была «умницей Кейт» – взломщицей самого высокого класса.
      И все же он не поверил своим ушам.
      – Ваша сестра?
      Фелисити кивнула:
      – Она в этом деле большая мастерица. Если вам когда-нибудь потребуется…
      Он покачал головой:
      – Нет, не думаю… А что было после того, как вы проникли в дом?
      – Двоюродный брат миссис Хатчинсон врезал в дверь новые замки, – призналась она.
      Именно такие родственники и должны быть у этой старой греховодницы.
      – А потом мы вселились в дом с теми немногими пожитками, которые смогли захватить с собой из дома, оставленного Пиппин ее мамой.
      – Который находится в Суссексе?
      – Он самый, – сказала Фелисити, чуть заметно передернув плечами. – Проживая в этом захолустье, мы наверняка не смогли бы проложить путь в общество! Суссекс, представьте себе, настоящая пустыня.
      – Но почему вы решили, что вам все это безнаказанно сойдёт с рук? Вы подумали о том, что может случиться, если вас поймают?
      Фелисити посмотрела на него так, словно он усомнился в цвете неба или в законности происхождения короля.
      – Позвольте мне оценить ситуацию. Во-первых, – он загнул один палец, – вы украли этот дом…
      – Позаимствовали.
      – Хорошо. Позаимствовали этот дом.
      – Да.
      – У вас нет денег на одежду и на слуг…
      – А также на уголь и на еду, – призналась она. – Но продукты, которые вчера доставили для принцессы, позволят нам продержаться еще несколько дней.
      Доставленные для принцессы продукты? Тэтчер не стал объяснять ей, что слуга принцессы сказал ему, чтобы все было куплено в кредит, потому что банкиры еще не разблокировали ее текущий счет.
      – Значит, у вас есть только уголь и продукты, которые вы можете приобрести на деньги, ассигнованные на булавки…
      – Пока все правильно…
      – И вы полагаете, что можете втроем продержаться таким образом в течение сезона?
      – Нам нужна всего одна полноценная помолвка, – объяснила она. – И у меня уже есть…
      – Холлиндрейк.
      – Вот именно. – Она пригладила руками юбку и вздохнула. Заметив, что он наблюдает за ней, она торопливо отвела взгляд. – Откровенно говоря, все это делается ради Талли и Пиппин, хотя они едва ли ценят мои усилия.
      Не он ли был виноват в том, что она не проявляла особого энтузиазма в отношении своего титулованного и благородного идеального будущего супруга?
      – Теперь, когда вы все знаете, может быть, закончите открывать этот ящик? – Она наклонилась и заглянула в образовавшуюся щелочку. – Уверена, что там что-нибудь найдется.
      Тэтчер отступил на шаг.
      – Нет, я все-таки не понимаю. Зачем вам продавать себя, вступая в брак с человеком, которого вы не любите?
      – Кто сказал, что я не люблю его?
      – Пропади все пропадом, Фелисити, вы не любите этого человека. Да и как вам его любить? Разве вы не слышали того, что говорил вчера Стюи Ходжес? Холлиндрейк – настоящий сукин сын, а вы готовы продолжать эту помолвку, словно он какой-нибудь принц.
      – Герцог…
      – Надень на сукина сына любую корону, он все-таки останется сукиным сыном.
      – Я не намерена выслушивать…
      – Нет уж, вы выслушаете меня! – сказал он, схватив ее за предплечье. – Почему вы считаете, что не заслуживаете счастья, которого, по вашим словам, заслуживают ваши сестра и кузина?
      – Потому что они верят в любовь! – заявила она. – А я никогда не верила. По крайней мере, до тех пор, пока… – Глаза ее округлились, а губы плотно захлопнулись. Она замолчала.
      – До тех пор, пока что? – спросил он, привлекая ее к себе.
      – Пока ничего. Я не верю в любовь, – сказала она, взглянув на него. – И во всю эту страстную чушь, когда чувствуешь беспомощность, когда подгибаются колени и ты хочешь…
      – Хочешь что? – прорычал он.
      – Я ничего не хочу от него.
      От Холлиндрейка. Но это не ответ на вопрос, который касался их обоих.
      – А что ты хочешь от меня?
      – Ничего. – Это была ложь, которую даже Фелисити не могла скрыть, хотя и попыталась это сделать. – Пусть у них будут романтические браки, потому что я не подвержена…
      Довольно! Он был сыт по горло этой болтовней. Тэтчер наклонился и позволил своим губам поставить точку в этом разговоре.
      Импульсивный пылкий поцелуй становился все более страстным, пока не стало ясно, что охватившее их чувство – дело нешуточное.
 
      – Цирцея, моя маленькая соблазнительница, – прошептал капитан Дэшуэлл на ухо Пиппин. – Ты сводишь меня с ума. – И когда его тело прижало ее к каменной стене сада, она поняла, что это сумасшествие может далеко завести их.
      Что она делает? Ведь она леди Филиппа Ноуллз, а не какая-нибудь портовая девчонка, и ей не подобает терять голову от какого-то дерзкого поцелуя.
      Но она не просто голову потеряла, у нее перевернулось все внутри, когда Дэш прижал ее к себе, и само тепло его тела казалось ей таким же манящим, как блюдо свежеиспеченных ячменных лепешек. Это был ее Дэш.
      – Что ты здесь делаешь? – с трудом переводя дух, сказала она, как только их губы разъединились, и, бросив виноватый взгляд на дом, добавила: – Если тебя поймают, я не смогу…
      – Не сможешь забыть меня? – поддразнил ее он. «Никогда», – хотелось сказать ей, но она побоялась, что это лишь подтолкнет этого бесшабашного американца к дальнейшим действиям.
      – Если тебя поймают, то повесят.
      – Ну, это еще как сказать, – заявил он. – Сначала им придется поймать меня. – Прижавшись лицом к ее шее, он добавил: – К тому же ты придешь мне на помощь, не так ли, Цирцея?
      Пиппин судорожно глотнула воздух. Происходящее было очень похоже на сцену из ее третьей пьесы под названием «Пират и леди», где леди спасает пирата от виселицы. Но что, если она не сможет спасти его? На страницах ее пьесы все было совсем легко и просто, но сама она соприкоснулась с опасностью только на берегу неподалеку от Гастингса в ту ночь, когда встретила Дэша. Для нее тогда все могло бы закончиться плохо.
      Но ее спас Дэш… он поцеловал ее…
      Как делал это сейчас, когда его губы, нетерпеливые и горячие, умоляли ее раскрыть свои губки, что она и сделала, причем с готовностью, которая потрясла ее. Когда поцелуй стал еще более страстным и его язык прикоснулся к ее языку, у нее подогнулись колени.
      Он поддержал ее, обняв рукой за талию.
      – Ты ведь поедешь со мной, Цирцея? Я думал о тебе все эти годы. Только о тебе и думал. Хотя не надеялся найти тебя снова, мою прекрасную маленькую богиню.
      – Меня?
      – Конечно, тебя, – улыбнулся он. – Кого же еще? – сказал он, поигрывая выбившейся прядкой ее волос. – Поедем со мной. Будем заниматься морским разбоем. Ты станешь моей пиратской королевой.
      У нее разыгралось воображение. Она представила себе запах соли, смолы, канатов, щелканье парусов на ветру. И каждую звездную ночь с ней был Дэш. Он целовал ее. Уносил в свою койку внизу. Поддразнивал, прикасался к ней, пока она не почувствует себя такой же готовой на все, как сейчас.
      И даже еще больше.
      – Пиппин! Пиппин! Ты где? – раздался голос Талли, выводя ее из транса, в который погрузил ее Дэш.
      – Я должна идти, – прошептала Пиппин. – Прошу тебя, Дэш, уезжай из Лондона. Сегодня же. Не оставайся из-за меня – я не вынесу, если стану причиной твоей гибели.
      Красавец пират расхохотался:
      – Я не могу уехать, пока не растает этот проклятый лед! Но не беспокойся, я буду неподалеку. Послезавтра ночью я снова приду к тебе.
      Она покачала головой:
      – Меня здесь не будет. Герцог Сетчфилд устраивает бал-маскарад.
      – Сетчфилд? Ты хочешь сказать, Темпл?
      «Проклятие!» – мысленно выругалась она, используя любимое ругательство из лексикона своего братца. Не следовало ей ничего говорить.
      – Дэш, ты не сможешь туда пойти! Ты знаешь, кто такой Темпл, и если он обнаружит тебя…
      – Он не осмелится… мы слишком давно знаем друг друга, – сказал Дэш.
      – Но ты держал его в плену… и он все еще считает, что ты виновен в смерти мистера Грея.
      – Едва ли можно считать меня виновным в том, за что…
      – Пиппин, ты здесь? – снова крикнула Талли. – Миссис Хатчинсон, вы уверены, что она в саду?
      – Конечно, – раздался голос экономки. – Этот парень попросил меня позвать ее.
      – Какой парень? – сразу же заподозрив неладное, спросила Талли.
      – Боже милосердный! – прошептала Пиппин, отталкивая от себя Дэша. – Уходи! Сию же минуту! Если Талли увидит тебя, она скажет Фелисити, а Фелисити, уж поверь мне, поднимет на ноги не только стражников, но и войска местной обороны и весь девяносто пятый стрелковый батальон.
      Капитан Томас Дэшуэлл наклонился, поцеловал ее еще разок и прошептал:
      – До завтрашней ночи. Ты узнаешь меня без труда. – Он метнулся через двор, вскочил на бочку, с нее – на крышу сарайчика для садового инвентаря, а оттуда – на стену. Лихо взмахнув шляпой, он сказал: – Я буду в костюме… – Он спрыгнул со стены, не успев договорить.
      Но Пиппин не нуждалась в разъяснениях. Воображение ей подсказало: он будет в костюме пирата.
      У нее защемило сердце. Несмотря на самоуверенность Дэша, она чувствовала, что с ним должна случиться что-то ужасное. И когда Талли наконец нашла ее, Пиппин, уткнувшись в плечо кузины, разрыдалась.
 
      Весь мир Фелисити дрогнул в тот самый момент, когда губы Тэтчера прикоснулись к ее губам. Все, что она планировала, ради чего училась, лгала и «заимствовала», упало с пьедестала «пристойности», который она воздвигла собственными руками, и разбилось в мелкие дребезги об пол итальянского мрамора, который она ощущала под ногами сквозь красные носки.
      А вместе с этим исчезло и всякое желание стать герцогиней. Разве сможет какой-то высокомерный образцовый герцог когда-нибудь так поцеловать ее?
      Сегодня Тэтчер целовал ее со страстным нетерпением, от которого у нее голова шла кругом, тем более что Он, схватив за талию, притащил ее через всю комнату на банкетку возле окна, закрытого шторой. Усадив ее на подушки, он, навалившись всем телом, продолжал целовать ее.
      Слава Богу, что на окнах закрыты ставни, подумала она, иначе они устроили бы такой спектакль для всей Брук-стрит, какого ее чопорным обитателям, наверное, никогда не приходилось видеть.
      Несмотря ни на что, она, сжав руки в кулачки, была готова протестовать против таких вольностей, но как только его язык прикоснулся к ее языку, приглашая присоединиться к страстной игре, ее пальцы сначала разжались, а потом, ухватившись за лацканы, привлекли его еще ближе.
      Что бы он ни делал с ней, остановить это было невозможно. Он, словно джинна из бутылки, высвободил ее желания, и теперь она была не в состоянии снова вернуть их в бутылку и закрыть их там. Ей следовало бы ругать его, останавливать, но было безумно приятно ощущать навалившееся на нее тело и его неистовые поцелуи. Здесь, в их крошечном мирке, отрезанном ставнями от внешнего мира за окном, а шторой – от остального дома, создалась атмосфера интимной уединенности.
      Ее соски напряглись, а бедра приподнялись ему навстречу, как будто приглашая прикоснуться к сокровенному месту, где сосредоточилось ее желание, где все мучительно ждало прикосновения этого мужчины – и только его одного.
      Его пальцы скользнули под подол платья, миновали красные носки, поднялись до голых коленей, замедлив скольжение для того лишь, чтобы обласкать дрожавшие мелкой дрожью бедра.
      Силы небесные, неужели он прикоснется к ней там?
      «Да, да, прикоснись, – тут же самым неподобающим образом мысленно взмолилась она. – Прошу тебя».
      Его пальцы сначала погладили треугольничек между бедрами, потом проникли глубже, и у нее перехватило дыхание.
      Она чуть не застонала от желания, но он зажал ей рот поцелуем, а его язык, обследуя и лаская рот, повторял движения его пальцев.
      Она почувствовала струю холодного воздуха на коже и поняла, что другой рукой он расстегнул лиф платья и высвободил грудь.
      Боже милостивый, ее ливрейный лакей был не только честен и почти благороден, он был еще и лихим повесой!
      Оторвавшись на мгновение от ее губ, он посмотрел сверху вниз на нее. Дерзкий огонек в его глазах не оставлял сомнений в том, что он не намерен останавливаться на полпути. Но она больше не возражала, тем более что он взял в губы сосок и провел языком вокруг него, поддерживая грудь ладонью.
      Ее тело стало податливым и напряженным одновременно, а бедра приподнялись навстречу его пальцам, и вся она потянулась, словно кошка, которая только и ждет, чтобы ее погладили где-нибудь еще. Его палец скользнул внутрь ее тела, где было влажно и скользко, и она выгнулась, поняв наконец, чего хочет.
      Все, что он проделывал, заставляло ее мучительно желать большего.
      «Прикоснись к нему, – подстрекал ее беспутный внутренний голос. – Прикоснись к нему».
      Ее руки робко отцепились от лацканов и, спустившись по сильным мускулистым предплечьям, проползли по животу и остановились у пояса его бриджей.
      Она не могла двинуться дальше. Не могла это сделать. Но он снова поцеловал ее, и она забыла обо всем, когда его пальцы оказались внутри ее лона, разбудив все ее женские желания. Она поняла, что должна ответить тем же.
      Она запустила пальцы за пояс бриджей, и они скользнули вниз.
      Она закрыла глаза и вздохнула, ясно представив себе, что произойдет дальше. Судя по его прерывистому дыханию и сильной эрекции, он был тоже готов. Он войдет в нее, будет любить ее, обесчестит ее. И пути назад не будет.
      Она испуганно открыла глаза. Как бы ни хотелось ей, чтобы он продолжал, она не настолько утратила связь с реальностью, чтобы забыть, где находится.
      И кто она такая. И о том, что ее ждет в будущем.
      Как бы сильно ни хотела она этого мужчину, существовал другой, который первым заявил свое право на нее, и Фелисити, несмотря на все, что Джамилла говорила об англичанах, была намерена лечь в постель Холлиндрейка невинной девушкой, по крайней мере в самом прямом и самом важном смысле этого слова.
      Дело было не в том, что это нужно для нее, а в том, что это нужно также Талли и Пиппин, которых она лишила бы надежды, если бы пошла на поводу у своего желания. Она бы не просто обесчестила себя, но лишила бы их всяких шансов хорошо выйти замуж.
      – Остановись, – прошептала она.
      – Не остановлюсь, пока не признаешься, что тебе доставляет больше удовольствия целовать меня, чем его, – сказал он, умышленно лишив ее возможности ответить, потому что закрыл ей рот поцелуем.
      Он просил слишком многого.
      Для нее это означало перечеркнуть все. Отказаться от результатов нескольких лет тяжелой работы, подготовки. От мечты о жизни более защищенной, не зависящей от прихотей общества. Он просил ее отказаться от всего и бросить Талли и Пиппин на произвол судьбы.
      – Нет, – тяжело дыша, сказала она, выдираясь из-под него, подальше от соблазнов его разгоряченного тела, как бы мучительно ни хотелось ей вернуться в его объятия. – Я не могу.
      Они сидели на противоположных концах банкетки, сердито глядя друг на друга, а их тела все еще дрожали от неудовлетворенного желания, идти на поводу у которого теперь упрямо отказывалась Фелисити.
      – Пропади все пропадом, Фелисити, брось эти штучки. Просто признайся, что хочешь меня. Что ты хочешь, чтобы я был твоим герцогом. – Он протянул к ней руки.
      «Да, с той самой минуты, как я увидела тебя, я хотела, чтобы ты был им». Как легко могли бы эти слова решить все проблемы! Но она не могла признаться в этом, как не могла сказать ему обо всем остальном.
      О том, что полюбила его.
      Поэтому она покачала головой и сделала то, что с такой легкостью делала в последнее время: она солгала.
      – Я хотела лишь узнать, как нужно целоваться, – сказала она, одарив его взглядом Джамиллы и улыбнувшись так, словно все это было забавной шуткой.
      Она поднялась с банкетки и повернулась к нему спиной.
      – Сделайте это еще разок, мисс Лэнгли, – сказал он, развернув ее к себе лицом. Она подумала, что он ее поцелует, но, к ее большому разочарованию, он этого не сделал. – И я сдеру с вас платье и обесчещу вас полностью.
      Ей вдруг захотелось проверить, не пустые ли слова это его обещание, но огонь в его глазах подсказал ей, что такая глупость дорого ей обойдется и не успеет она и глазом моргнуть, как окажется лежащей на спине. Поэтому, чтобы скрыть свои желания, Фелисити отвела взгляд. Она закрыла глаза, пожалев, что позволила ему войти в ее жизнь и все испортить даже не лишая ее невинности.
      Потому что он украл ее сердце, а это, насколько она понимала, было самое худшее.
      Несколько мгновений спустя он отпустил ее и сердито выбежал из комнаты. Его шаги в пустых коридорах грохотали, словно раскаты грома.
 
      – Ах, Талли, обещай мне, что ты не скажешь Фелисити. Ты не должна этого делать. Понимаешь?
      Талли не была в этом уверена, потому что, хотя и обожала романы, тревожилась за свою кузину. Ведь если кто-нибудь заподозрит, что она помогает капитану Дэшуэллу, этого так не оставят, а у них не было нужных связей, чтобы спасти Пиппин от судьбы, которая ее ждала.
      – Ты должна пообещать мне больше не видеться с ним, – сказала ей Талли. – Если он снова придет, ты должна прогнать его. Так будет лучше и для тебя, и для него. Ты это понимаешь?
      Пиипин кивнула, смахнув со щёк слезы.
      Девушки повернулись, чтобы вернуться в дом, как вдруг с шумом распахнулась кухонная дверь и оттуда послышались отборные ругательства.
      – Будь она проклята, эта женщина! – Из дверей выскочил Тэтчер и зашагал по дорожке, как будто земля горела у него под ногами. Когда он приблизился к гроту, где они стояли, они притаились, укрывшись от его взгляда за рахитичной деревянной решеткой, густо заросшей неподстриженными плетями вьющейся розы.
      – Надо же, его Герцогиня рассердила, – прошептала Талли.
      Он быстро прошел мимо того места, где они прятались, бормоча себе под нос:
      – Отказала мне? Ладно, я научу ее уму-разуму, так что надолго запомнит. – Мгновение спустя он вышел сквозь калитку в переулок.
      – Странно, – сказала Пиппин.
      Талли кивнула, соглашаясь с ней:
      – Я тоже это подумала. Обычно Фелисити требуется на полчаса больше времени, чтобы довести человека до такого состояния.
      – Нет, я не о том. Ты ничего не заметила? Он пошел направо, а не налево, – сказала Пиппин. – Если он шел на улицу, то ему нужно было бы повернуть налево. Дорога направо ведет только к другим домам на площади. Оттуда нет выхода.
      – Может быть, ему просто захотелось прогуляться. Папа всегда так делал, когда одна из наших нянюшек…
      Но Пиппин не слушала. Она уже осторожно открывала калитку, чтобы выглянуть. В конце переулка она заметила их лакея, который громко стучал в другие ворота.
      – Открывайте, черт бы вас побрал! – орал он. – Открывайте сию же минуту!
      Талли подошла к ней сзади и тоже выглянула из калитки.
      – Так я и знала. Фелисити довела беднягу до полного помешательства. Смотри, он стучит в ворота, как к себе домой. Кстати, чей это дом?
      Холлиндрейка.
      Они взглянули друг на друга, начиная что-то понимать.
      Выскользнув за калитку, они крадучись двинулись вдоль стены и подошли к нему ближе.
      Чтение и писание романов имело свои преимущества: они знали, как надо следить за объектом, не привлекая к себе внимания. Правда, им повезло, что объект наблюдения был поглощен тем, что пытался привлечь чье-то внимание в герцогском доме.
      Однако то, что произошло дальше, заставило их головы пойти кругом, как будто они все утро пили бренди, не отставая от миссис Хатчинсон.
      Тяжелый засов на калитке со скрипом отодвинулся, и кто-то, открыв калитку, произнес два роковых слова: «Ваша светлость?»
      Что еще сказал этот человек, ни Талли, ни Пиппин уже было неинтересно.
      – Холлиндрейк, – шепнула Талли. – Не может быть…
      – Но так оно и есть, – сказала Пиппин, которая круто повернулась, чтобы бежать к своему дому.
      К Фелисити.
      Но Талли поймала ее, схватив за накидку.
      – Не делай этого.
      – Не делать чего?
      – Не смей говорить Фелисити, что… – Что их ливрейный лакей и есть тот человек, с которым она почти помолвлена. Что он и есть ее герцог. Холлиндрейк. Ни та, ни другая не осмеливались произнести это вслух.
      – Но мы должны, – возразила Пиппин. Талли покачала головой:
      – Разве ты не понимаешь? Он и есть потерявшийся герцог. Это концовка пьесы, которая была нам нужна.
      – Ты считаешь, что мы должны позволить ему продолжать обманывать ее?
      – Именно так я и считаю.
      Пиппин выпрямилась во весь рост. Высокая и стройная, она возвышалась над своей миниатюрной кузиной.
      – Я не стану скрывать это от нее. – Высвободив свою накидку из рук Талли, она решительно направилась в сторону своей калитки.
      Талли не сдавалась:
      – Если скажешь ей хоть одно слово о Тэтчере, я расскажу ей о Дэшуэлле.
      Пиппин круто повернулась к ней:
      – Ты не посмеешь!
      Но Талли была дочерью своего отца и, хотя не отличалась особым мастерством в области дипломатии унаследовала его небезызвестную дерзость.
      – Хочешь заключить пари на его жизнь?
 
      Первой, на кого наткнулся, войдя в дом, взбешенный Тэтчер, была его мать.
      – Мадам, что вы делаете здесь до сих пор? Я думал…
      – Что у меня есть другие дела?
      Он кивнул:
      – Мне казалось, что вы предпочитаете светские визиты семейным обязанностям. – Его слова прозвучали резко и бесцеремонно, и он сразу же пожалел об этом. Разве дедушка не повторял в своих письмах – не прямо, а между строк, – что ему хотелось бы, чтобы у него выработался иной взгляд на жизнь?
      Слугу, разводившего огонь в камине, видимо, совершенно не тревожило плохое настроение хозяина. Похоже, он был даже очень доволен этим.
      – Я отложила свои дела, – сказала мать, игнорируя его тон и абсолютно не замечая другого слугу, который принес им бутылку виски и стаканы.
      – Оставьте нас, – приказал им Тэтчер, и слуги, ухмыляясь, с довольным видом и чуть ли не спотыкаясь друг о друга, торопливо выскочили из комнаты. – Что, черт возьми, происходит со слугами в этом доме?
      – Думаю, что они просто радуются тому, что ими снова командует властный грубиян. А ты, как я заметила, ведешь себя очень по-герцогски.
      – Ну, это едва ли. Дедушка, наверное, в гробу переворачивается при мысли о том, что именно я из всех Стерлингов унаследовал титул.
      – А я бы сказала, учитывая твое нынешнее настроение и твое поведение за завтраком, что ты весьма хорошо овладел герцогским апломбом. – Она поудобнее устроилась на диване и потрепала рукой местечко рядом с собой, приглашая его сесть. Он покачал головой и подошел к сервировочному столику, где и налил себе выпить. – Достаточно сказать, что все твои девицы Ходжес получили рекомендации, как и обе мисс Лэнгли и их кузина, леди Филиппа.
      – Что? – удивился он.
      – Ну что ж, я предположила, что ты захочешь, чтобы у твоей мисс Лэнгли тоже были рекомендации, поэтому я заехала к графине Ливии. Когда я рассказала о необычном характере твоего ухаживания, она объявила тебя самым просвещенным человеком и наверняка дала бы рекомендации даже дочери моего мясника, если бы я ее об этом попросила, настолько ее тронула рассказанная мною история. Эти русские обожают грустные любовные истории.
      Держа в одной руке пустую рюмку, приготовленную для матери, и графинчик с хересом в другой, он спросил:
      – Почему?
      Она кивнула, чтобы он наполнил ее рюмку.
      – Почему графине так понравилась твоя история?
      – Нет. Почему ты помогаешь мне? – Он был буквально потрясен тем, что его мать так потрудилась ради него. Будучи третьим сыном третьего сына, он привык к тому, что не заслуживает большого внимания со стороны своей семьи.
      – Потому что нынче утром я кое-что поняла. – Она взяла рюмку, которую он протянул ей.
      – Что именно?
      – Я слишком долго была эгоистичным созданием. Сначала умер твой отец, а Арчи и Олдус были совсем взрослыми и жили своими жизнями, потом не успела я опомниться, как они умерли один за другим. Конечно, ты был где-то на краю света и никогда не писал ни строчки, хотя бы для того, чтобы сообщить мне, что ты все еще жив. – Она задумчиво выпятила губы, глядя в рюмку хереса.
      Тэтчер почувствовал угрызения совести. Откровенно говоря, он не думал, что кому-то хочется получить от него весточку. Оказывается, и в этом, как и во многом другом, он был не прав. Совсем не прав.
      А леди Чарлз продолжала:
      – Я долго была одна, так что даже забыла, каково это – быть матерью. Правда, нельзя сказать, что я когда-либо была хорошей матерью. Я не могла бы сказать, что участвовала в формировании тебя как человека, но то, что из тебя получилось, мне нравится, и это целиком твоя заслуга. Твой отец гордился бы тобой, как гордился твой дед, узнавая о твоих продвижениях по службе и о твоих ратных подвигах. – Подняв руку, она предупредила вопрос, который он собирался задать. – Сегодня ты напомнил мне Чарлза. И то, почему твой дед всегда говорил, что сожалеет, что тот родился третьим, а не первым. Нельзя сказать, что он не ценил Майкла и Эдуарда, но… – Она снова сделала паузу, но на этот раз посмотрела в сторону, и ему даже показалось, что он заметил на ее глазах слезы. Правда, быстро смахнув их рукой, она не позволила им пролиться. – Все эти годы я, наверное, оказывала тебе плохую услугу, потому что ты очень напоминал мне своего отца.
      – Отца?
      – Да, твоего отца. Чарлз тоже был чертовски импульсивен. Знаешь ли ты, что, когда он за мной ухаживал, мои родители были решительно против нашего брака – как-никак всего третий сын, – но это не остановило твоего отца. Однажды он прибыл на суаре, которое давали родители и на которое он не был приглашен, под видом официанта и украл меня.
      Тэтчер поморгал.
      – Вот бы никогда не подумал…
      – Конечно, не подумал бы. К тому времени как родился ты, наши жизни стали совсем другими. Мы изменились. Обязательства, положение в обществе… не знаю, как это получилось, но, как ни печально, мы изменились. – Она отхлебнула глоточек из своей рюмки. – У твоего деда всегда были лучшие винные погреба во всем Лондоне. – Она сделала еще глоток и взглянула на него: – Так о чем я говорила?
      – Об отце?
      – Ах да. Его бы позабавило, что ты унаследовал титул. Что касается меня, то я рада тому, что ты стал герцогом, а еще больше я рада тому, что ты нашел свою герцогиню.
      – Мисс Лэнгли едва ли можно назвать моей…
      – Фу, какой вздор! – заявила его мать. Но в ее голосе не чувствовалось холодности, а в глазах сиял свет, какого он никогда раньше не видывал. – Если бы ты унаследовал хотя бы половину предприимчивости своего отца, то завоевал бы ее сердце.
      Он сделал глубокий вдох.
      – Как же в конце концов отец покорил твое сердце, несмотря на возражения твоей семьи?
      Она рассмеялась. Этот чудесный, теплый звук потряс его. Она снова была молодой, привлекательной и блистала остроумием, чем, вероятно, и привлекла внимание отца. Она наклонилась к нему, поцеловала в щеку и потрепала рукой по предплечью.
      – Мой дорогой мальчик, он сделал то, что делает любой мужчина, оказавшийся в твоем положении. – Она поднялась и направилась к двери. Потом оглянулась и улыбнулась ему через плечо. – Конечно, он соблазнил меня.
      Тэтчер, растерявшись, поперхнулся виски. Она снова рассмеялась:
      – Ну да. А потом прислал мне бриллианты. Только не спрашивай меня, что мне понравилось больше.

Глава 13

      На следующее утро Тэтчер во всем своем герцогском великолепии отбыл из дома, но направился сначала не к ювелирам «Рандел и Бридж», услугами которых предпочитала пользоваться аристократия. Туда он успеет заехать позднее, потому что ему всю ночь не давало спать признание его матушки, вернее, ее совет.
      Соблазнение. Он начинал подумывать, уж не заканчивали ли его мать и принцесса Джамилла один и тот же институт благородных девиц, в котором готовили к светской жизни. Однако если ему было желательно доказать Фелисити, что она прежде всего заслуживает любви и что страсть важнее, чем какая-то герцогская диадема, то следовало завершить процесс соблазнения, начало которому уже было положено.
      Но дело было не только в том, чтобы научить Фелисити уму-разуму, здесь была затронута также его гордость. В конце концов, он по-прежнему оставался Стерлингом.
      Если он намерен провести всю оставшуюся жизнь с этой своевольной, упрямой, властной малышкой, то ему было желательно знать наверняка, что она предпочла его, Тэтчера, непритязательного ливрейного лакея, всем титулам и богатству, которые мог предложить герцог.
      Если она сделает выбор так, как подскажет сердце, то им, возможно, удастся извлечь уроки из того, что пытался внушить в своих письмах дедушка и с чем была согласна его мать: не позволить обязательствам перед обществом и внешним приличиям возобладать над велениями сердца. Если Фелисити поймет это, то появится реальный шанс обрести счастье.
      Разумеется, в том случае, если она, как предупреждал Джек, не отстрелит ему гениталии за все его хлопоты.
      Чтобы его план сработал, ему было необходимо идеальное место действия, что предусматривало присутствие Фелисити на маскараде у Сетчфилдов. А для того чтобы Фелисити смогла пойти туда, требовалось немного везения и очень много герцогского своевластия.
      Деревянные молоточки для игры в пэлл-мэлл и связка старых книг в этом не помогут.
      Поэтому в раззолоченной карете с герцогским гербом, сияющим в слабых лучах зимнего солнца, он отправился не к Кому-нибудь другому, а к мистеру Арчибальду Эллиоту, поверенному. Вчера вечером он приказал мистеру Гиббензу разыскать к утру контору этого человека, и когда забрезжил рассвет, его расторопный секретарь уже знал не только адрес конторы, но и список самых высокопоставленных клиентов этого человека, включавший старинного приятеля его и Джека, Александра Денфорда, барона Седжуика, а также брата Джека герцога Паркертона.