Л.Бояджиева.
      ЛАБИРИНТЫ НАДЕЖД
      Посвящается моей маме
      Глава 1
      В таких автомобилях не ездят джентльмены с пустым кошельком, особенно в районе Портхилз после 11 часов вечера. Шикарный "Форд" ищет место для парковки, крутясь в узком переулке. Водитель осторожничает, боясь поцарапать глянцево-черное крыло, вертит головой, показывая аккуратно подстриженные седые виски и поблескивая оправой очков модели "сенатор".
      Сид отчетливо видит крахмальный воротничок вечерней сорочки и атласно-стальную "бабочку" у полного подбородка. Предвкушая хороший вечерок с девочками, старый блядун выбрался из своего авто, проверил хлопком по карманам наличие кошелька и двинулся в сторону сияющей огнями Фил-стрит. Сид вынырнул из густой тени скверика прямо за спиной благоухающего дорогим парфюмом господина, вдохнул поглубже, с ненавистью уставился в тщательно подстриженый бобрик на крупном затылке и ткнул под ребро гуляки пистолет.
      - Не дергайся. Я третий день без "колес", очень нервный. Палец на курке дрожит. Кошелек, сука!.. - Легкий визг в голосе выдал нервное напряжение: наркоман на пределе, способен пришить любого за пять долларов.
      - О'кей, парень. К чему столько слов? Договорились. - Правая рука джентльмена полезла во внутренний карман пиджака. Сид для полной убедительности выругался, радуясь легкой победе. Но вместо кошелька он получил мощный удар левой в челюсть и коленом в пах. Влажный от недавнего дождика асфальт прильнул к распростертому телу. Клейкая шелуха тополиных почек у щеки пахла надеждой. Рот Сида наполнился кровью - боль пронзила прикушенную губу, дыхание перехватило, живот, его нагло урчавший от голода живот, словно одервенел. Сид поджал колени и тихо заплакал.
      ...Они сидели в полутемном баре из числа тех, где не принято разглядывать посетителей, - солидный господин, одетый для ужина в солидном ресторане и длинновязый парень в нейлоновой куртке сине-оранжевой расцветки - излюбленный прикид гарлемских негритосов. Щека у парня вспухла, кровила разбитая губа. Потягивая виски, он морщился от боли, ощупывая языком ссадину.
      - Арчи Гудвин, - представился пожилой. - Пока ты был в сортире, я заказал нам по салату и цыпленку-гриль. Не возражаешь?
      - Сидней Кларк... - Парень опустил голову, рассматривая узор пластиковой салфетки. Непонятно, как этот тип догадался, что он вовсе не наркоман и уже три дня мечтал о цыпленке? И вообще...
      - Дивный запах! Спасибо, дорогая. - Арчи вдохнул аромат доставленного официанткой блюда с двумя толстенькими, покрытыми золотистой корочкой тушками и кивнул Сиду: - Приступай без церемоний. Будет побаливать, полощи рот виски. Там много льда и, уж извини, я подбавлю содовой. Не хочется волочить тебя на собственном корбу черт-те куда. Твои аппартаменты, полагаю, в какой-нибудь дыре на верхотуре. Чердак с пожарной лестницей.
      Сид подозрительно глянул на человека, которого он собирался ограбить:
      - Ты святой угодник или коп?
      - Старый, опытный, повидавший виды мужичишка... Да и у тебя, догадываюсь, нескучная биография. Четвертак уже стукнул?
      - Будет в ноябре. Почему ты не сдал меня полиции и притащил сюда?
      - Ты хотел есть и я накормил. - Арчи пожал плечами. - Это нормально. Извини, что разбил губу, маленько не рассчитал. Не сразу просек расстановку сил... - Смачно обгладывая косточки, он бросал на собеседника короткие взгляды, прощупывающие его насквозь. - М-м-да... Давай, глотнем немного за этот вечер. Удачнейший, между прочим, получился расклад!
      Сид чокнулся с Арчи:
      - Прости, если испортил тебе свидание. Я ведь тоже кое-что про тебя просчитал. Тачка шикарная, костюм дорогой, парфюм, если не ошибаюсь, Кензо... От десяти баксов ты бы не обеднел.
      - Я заблуждался не больше минуты... Когда увидел тебя на асфальте и пластиковую "пушку", смекнул сразу - никаких "колес" парню не надо, ему безумно хочется жрать. И он ненавидит тех, кто спешит в ресторан, воображая меню обильного ужина... А вот ты, герой, заблуждаешься до сих пор. - Арчи внимательно посмотрел в глаза Сида. - Не я тебя спас, а ты меня. - Он достал и положил на краешек стола компактную "Беретту". - Хорошая вещичка. Я прихватил её с собой не для того, чтобы распугивать сопляков в подворотнях или изображать перед девочками Джеймса Бонда. Вот и выходит, что ты, Сидней Кларк, сорвал одно дельце. Весьма прескверное, между нами говоря... Я твой должник, парень.
      Холостяцкая квартира Гудвина в многоквартирном доме никак не соответствовала внешности щеголеватого джентльмена. Три комнатки, обставленные добротной мебелью двадцатилетней давности, были бы приемлемым жилищем для скуповатой вдовы. Все сильно обшарпанное, но аккуратненькое, без признаков запущенности и притензий на элегантность. Оглядев гостиную, Сидней успел заметить лишь две достойные внимания вещи - огромный телевизор и хороший компьютер со всеми соответствующими прибамбасами.
      - Пошарь в холодильнике, там был персиковый компот. Мне надо переодеться. Видишь ли, дитя мое, этот костюм, автомобиль и даже сорочка взяты напрокат. - Из комнаты, куда удалился Гудвин, донесся хриплый смех. Стоило затевать маскарад, чтобы ввести в заблуждение голодного бедолагу, задолжавшего двести баксов.
      - Триста пятьдесят, - поправил Сид, вскрыв найденную банку консервов. - Но сто мне должен Клиф.
      Арчи появился на кухне, одетый в доволно застиранную фланелевую пижаму.
      - Поздний час, слишком много впечатлений. В угловой комнате имеется роскошный диван. Не наедайся сладкого, бельишко найдешь в тумбочке. Завтра отсыпайся. Раньше полудня я здесь не появлюсь, попробую утрясти кое-какие проблемы. - Он оторвал кусок бумажного полотенца и аккуратно обтер со стола капли компота.
      - Мне дожидаться тебя? - Сид сосредоточенно уплетал персики.
      - Ха! Можно подумать, Сида Кларка ждут в другом месте... Ты уж лучше не высовывай отсюда носа, дорогой, и готовь исповедь. Не вздумай воспользоваться моим телефоном. Линия прослушивается.
      - Может быть, мне лучше уйти? - Сид нерешительно поднялся. Положив руку на его плечо, Арчи опустил худое тело на табурет. - Без сантиментов. Я рад твоему обществу, парень. А если честно - ты мне нужен. А я - тебе. Так уж вышло, старина.
      На следующий день новые знакомые сидели в гостиной. Арчи сосредоточенно курил "Винстон", мастерски выпуская дым в сторону открытого окна, Сид теребил какой-то потрепаныйий журнал. Он оставил кроссовки в прихожей, носки выкинул в мусорный бак, и теперь почему-то стеснялся закинуть ногу на ногу, выставив на обозрение босую ступню. А ведь приходилось Сиднею Кларку мелькать перед публикой едва прикрытой задницей, причем без всяких комплексов. В Арчи было нечто старомодное, сдержанное и в то же время - опасное. В домашней пижаме он хоть и не тянул на джентльмена, которого стоит грабануть, но и квартира, и обстановка, и эта пижама казались грубым камуфляжем эксцентричного обитателя аристократического поместья. Даже словечки уличного жаргона, украшавшие его речь, звучали театрально, как у актера королевской труппы, задумавшего сыграть в современной пьесе.
      - Излагай коротко и внятно. Можешь не вдаваться в подробности. Детали я домыслю... - Арчи прищурился, наблюдая за Сидом сквозь дым. - Непросто приходится нищему красавчику? Не ошибусь в утверждении, что ты из хорошей семьи.
      - Мой отец издавал во Флориде газету с левым уклоном. В юные годы он считал себя коммунистом... Мама тоже работала в издательстве. Кажется, она была журналисткой... Я все это плоховато помню.
      - Сбежал из отчего дома?
      - Мне не было и семи, когда произошла... Ну, вы наверно слышали... Мы возвращались с загородного пикника - я с родителями и наши друзья с девчонками чуть постарше меня. Машину остановили какие-то люди, отец успел пригнуть мою голову и навалился сверху... Выстрелы слышались долго и дождем сыпалось стекло от разбившихся окон... Я остался в живых один.
      - Печально... Припоминаю что-то. Какие-то издательские разборки, зверское нападение и прочее... Кларк, Питер Кларк, так, кажется, звали твоего отца?
      - Верно... Меня забрал мамин брат - Джузеппе Амирато. Моя мать была итальянкой... Дядя окончил Миланскую академию, у него огромная студия на крыше красивого, жутко выпендрежного дома. Правда, совсем старого и в скверном районе... Мимо нас все время проносились поезда. Он отдал меня в частную школу и брал иногда только на уик-энд.
      - Щедрый дядя...
      - Дело в том, что мамина семья считалась довольно состоятельной, и Джузеппе, чтобы получить долю наследства сестры, оформил опекунство над сиротой. Я ни в чем не нуждался. - Сид опустил голову и сжал зубы.
      - Понимаю - твой дядя не стал твоим другом. Молодящийся холостяк, сердцеед, бабник, картежник, богемный тип. - Арчи поморщился. - Тебе не слишком повезло.
      Сид пожал плечами:
      - Бывает и хуже... В общем, я окончил школу и стал помогать дяде. Нет, нет! Он устроил меня учиться в художественную мастерскую, я помогал ему работать с глиной в свободное время... Честное слово, я тогда плохо понимал, что происходит! Я сам только пару раз попробовал затянуться, но все время таскал "посылки" парню из художественного отделения. Черные тубусы для рисовальных листов.
      - Твой дядя приторговывая наркотой?
      - Ну... Там все покуривали травку... Не знаю, было ли что-нибудь в его тубусах более серьезное. Мне больше нравилось рисовать. Без всяких глюков на холстах появлялись такие офигенные композиции! Дядя продавал их, выдавая за свои. Даже в журнале "Арт" была напечатана большая подборка и в ней три из семи картин - мои!.
      - Верю. А девушки? Ты ведь смазливый малый, хотя слишком "итальянистый", что бы производить впечатление на миланских красоток. Здесь твой тип более оригинален.
      - У меня была девушка, - неохотно признался Сид. - Эмми исполнилось пятнадцать. Мы твердо знали, что поженимся, как только позволит возраст. Она училась вокалу, а я рисовал с неё ангела... Потом... потом вышло совсем по-другому.
      - Догадываюсь. Твой дядька соблазнил крошку.
      - Это не имеет значения. - Сид наконец гордо откинулся в кресле и положил ногу на ногу. - Я ушел от него. Просто так - слонялся по городу до полуночи, сидел в метро среди прочего сброда. Сидел совсем тупо. Конечно, упился бы или кольнулся, но у меня не было денег даже на пачку крекера. Пришел в себя на самом краю платформы. Смотрел на рельсы, они притягивали меня, а в тоннеле уже грохотал состав... Чья-то сильная рука схватила меня за плечо...
      - Могли бы и подтолкнуть. На этот раз прикуп твой.
      - Я пропущу эти годы... В общем, ничего интересного. Меня спас человек, впервые попавший в метро за последние десять лет. Он совершал ознакомительную прогулку. Хотел приглядеться, что и как. У него был гараж с десятью автомобилями и огромный парк вокруг замка... Я прожил в Castello Palatino три месяца... Потом пытался раскрутиться как художник, немного пел в ансамбле, путешествовал, работал в казино, на бензоколонке. В ремонтной мастерской.
      - Во дворце оказалось несладко?
      - Были свои проблемы. - Сид жестко взглянул на Арчи, давая понять, что не желает распространяться по этому поводу.
      - Ладно, ладно! Я не лезу. Из своих семидесяти четырех я бы не выбрал и десятка, о которых хотелось бы рассказывать. Да ещё - случайному встречному. Переходи плавно к настоящему моменту. И постарайся подчеркнуть свои достоинства. Ведь я намерен взять тебя в долю.
      - Стрелять я не буду.
      - С этим покончено. Нежно облобызав свою "Беретту", я спрятал её в самый дальний тайничок вместе с дорогими моему сердцу талисманами... Ты же взрослый парень, Сидней Кларк, многое повидал, сумеешь правильно сориентироваться. Я сделаю предложение, а ты решай - если не сойдемся, встанешь и уйдешь... Но я не могу рисковать, пока не узнаю, почему вчера вечером ты решил ограбить безобидного седовласого джентльмена. Конечно, у меня есть версии, но хотелось бы услышать объяснение от тебя лично.
      - Хорошо. - Сид взглянул на потолок, не свидетельствовавший о недавнем ремонте. - Излагаю: я знаю итальянский, французский, немного немецкий и польский. Рисую, пою, танцую, ворую, люблю гонять на мотоцикле и без ума от лошадей... Что касается морали - я полное ничтожество. Из меня выбили мораль, вернее, я блевал нравственными принципами после каждого столкновения с реальностью... До чего ж противно изрыгать "благородство", "честность", "любовь"... - Сид нервно рассмеялся, показав безупречные зубы. - Наверно, я родился с этими атавистическими придатками - наследие родителей-гуманистов. Оно выходило из меня с кровью... Послушай, Арчи, забавная историйка, имеющая непосредственное отношение вот к этому. - Он пощупал разбитый подбородок.
      - В прошлом году я махнул с дружком в Гренато. Это такое местечко на берегу озера, где отдыхают приезжающие со всего света богатые дамы. Очень богатые и одинокие. Мой приятель Фредди танцевал один сезон в ресторане "Феникс" и здорово подзаработал на романах с любвеобильными леди. Я поехал с намерением устроиться платным партнером в дансинге. Жиголо... "Вери бьютифул жиголо", - сказала мне очаровательная фрау, на которую я потратил целый вечер. Не знаю, может Грета и годилась мне в бабушки, только такой породистой красоты я никогда не видел: нос с горбинкой, царственная седина, а глаза! Глубокие, маленькие, острые и синие... Я спросил, могу ли нарисовать портрет. Дама рассмеялась и пригласила меня к себе. Она занимала люкс в самом шикарном отеле...
      В Германию я уехал вместе с Гретой. Она стала моей патронессой, подругой, любовницей, наверно, отчасти матерью, которой мне, как оказалось, очень не хватало. У вдовы имелся отличный особняк, а в нем потрясающая библиотека. А ещё - луга, конюшня и кабинет с окном, выходящим на реку... Наверно, я идиот, но однажды зимним вечером, проболтав с Гретой у камина о своей жизни, я разоткровенничался до самого донышка и, кажется, даже лил слезы. А потом поднялся в кабинет, сел за стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Что-то буквально толкало меня под руку: "Пиши, пиши... Напишешь - полегчает". Не знаю, что это вышло - повесть, автобиография?.. Только там была одна правда, то, что я таскал в себе, не умея ни выразить, ни применить, ни понять... Грета была рада, что я засел у нее, не собираясь смотаться, не скучал и не рвался к молодежным тусовкам. Плохо ли - любовник целый день корпит в кабинете, а ночью в постели дает выход накопившейся энергии. И злости. У меня была поганая жизнь. И писал я погано.
      - Я найду издателя и ты станешь знаменитым, - шептала она мне, поощряя к литературным трудам. Я дал Грете прочитать пару глав. Она восторженно целовала мою руку и молила: "Продолжай"...
      Наконец, в самом начале марта мой шедевр был завершен. Грета передала его редактору и однажды этот человек явился, чтобы обсудить прочитанное. Извини, Арчи, он чем-то смахивал на тебя. Того, вчерашнего, которому я ткнул под ребро свою "пушку". Очень солидный, очень сытый. Он умудрялся глядеть на меня свысока при росте 160. И противнейший голос с французским прононсом. Кроме того, этот тип пользовался ментоловым экстрактом, перебивая запах изо рта. Но не перебил, зато насквозь провонял ментолом.
      - Конечно, издание этой рукописи обойдется вам недешево, фрау Хофман. Даже при небольшом тираже, - сообщил он моей покровительнице.
      - Я готова оплатить расходы, Ганс, - улыбнулась Грета.
      - Позвольте! - не выдержал я. - Кто кому должен платить? Гонорар получает автор.
      - Вы путаете, молодой человек. Существует литература, которая может иметь коммерческий успех. Тогда, естественно, автор вправе рассчитывать на вознаграждение. Но это... - Он бросил на стол папку с моей рукописью. - Это произведение представляет сугубо личный интерес. Ведь вы писали про себя... - Он глянул на титульный лист, - Сидней Кларк?
      - Про жизнь... - Я растерялся.
      - Вам, вероятно, не больше 25. К чему так много психологии? Откуда столь мрачные краски и... ваш язык... Вы почему-то стремитесь казаться хуже, чем есть.
      - Сидней - образованный и хорошо воспитанный молодой человек, вмешалась Грета. - Его родители - журналисты. К тому же он очень начитан. Нельзя судить по первому опыту. Я тоже полагаю, что было бы значительно интересней писать о чем-то молодежном, о проблемах нового поколения, о любви... Я уже намекала об этом моему другу.
      - О'кей. У меня есть тема, - охотно согласился я. - Красивенький жиголо живет на содержании скучной, тщеславной старухи. Как вам такой сюжет, господин редактор? - Схватив рукопись, я бросил её в камин. Это выглядело чересчур эффектно...
      - Значит, ты ещё и писатель... - задумался Арчи.
      - Надеюсь, более удачный, чем певец и бандит...
      - Ей было лет пятьдесят?
      - Тридцать девять. Извини.
      - Собственно, возраст - вещь довольно относительная. Бывают двадцатилетние старики. Или вот, - он распрямил плечи, - семидесятилетние мальчишки... Признаюсь, ты мне понравился, хотя и старался не пользоваться в автопортрете яркими красками. Последняя глава в твоем повествовании будет и в самом деле выглядеть уныло: нелегко признавать себя глупцом и неудачником. Ведь после каждой переделки ты давал себе слово, что лучше подохнешь под забором, чем позволишь нагадить себе на голову ещё раз. Увы... - Арчи с сожалением пожал плечами. - Умение подставляться, влипать в дрянные истории - это диагноз. Нельзя обвинять тех, кто использует простаков, прямо-таки рвущихся на крючок. Такова расстановка сил - хищники и жертвы... Ты удрал от фрау Хофман и попал к "хорошим ребятам". Твой новый дружок, этот Клиф, что взял у тебя сто баксов и попросил об услуге очередной "благодетель"? Опять возня с наркотой?
      - Да нет... Я кое-что нарисовал, а они загнали. Под чужим именем. Покупатель просек. Меня прижали, требуя триста пятьдесят баксов.
      - Клиф с твоим стольником, разумеется, пропал. И тебе пришлось прятаться на чердаке и глотать слюнки от запаха цыплят из соседнего гриль-бара... Да, неисповедимы пути Господни... - Арчи достал из бара бутылку. - Это "бурбон". Приберег к прекрасному случаю. У меня ведь барахлит печень. Но сегодня можно. Случай свел нас. - Он поднял бокал, с наслаждением рассматривая золотистую жидкость. - Открывай пошире рот, парень, Арчи Гудвин собирается произнести свои титулы... Нет, пожалуй не стоит перегружать светлые мозги излишней информацией. - Арчи задумался. Скажем так... Перед тобой, мой юный друг, человек трудной профессии. Он успешно служил в неком серьезнейшем ведомстве, которое следит за порядком на этом свете, но не из министерских кабинетов, а из засады.
      - ФБР, что ли? Или ЦРУ?
      - Не имеет существенного значения... Был Гудвин толковым парнишкой и во многом преуспел... Несколько раз оступался, наделав глупостей, но возвращался в строй... Ушел на отдых, пытался разбогатеть - не вышло. Полагаю, бедность - это тоже диагноз. Свидетельство особого склада души. Диагноз и приговор. Меня он до сих пор почему-то не устраивает... Кстати, с женщинами у Гудвина тоже складывалось не блестяще. Либо вовсе не везло, либо чересчур. Расставаясь с очередной супругой, я выплачивал отступные и перебирался на ступеньку ниже. В результате оказался в этой дыре, выслеживая крупную дичь... Связи у меня кое-какие остались. И профессионализм высокого класса, между прочим, чего-то стоит... И затеял Арчи Гудвин головокружительную авантюру. - Он медленно, с наслаждением закурил новую сигарету, высматривая в клубах дыма некие скользящие тени. Сосредоточься...
      Давно, очень давно, в бухте под названием Балаклавская, находящейся у берегов Крыма, в Черном море затонул английский паровой фрегат под названием "Принц", набитый золотыми слитками. Его тут же начали искать не только европейцы, но и американцы. В 1875 году, когда появился водолазный скафандр, во Франции было учреждено акционерное общество, всерьез взявшееся за поиски корабля, который стали теперь называть "Черный принц". На огромной по тому времени глубине около ста метров велись долгие поиски. Было обследовано дно бухты, но, увы, безрезультатно.
      В 1901 и 1903 годах экспедицию в Балаклавскую бухту снарядили итальянцы. Ее возглавил сам изобретатель глубоководного скафандра Джузеппе Рестуччи. Какая помпа, какой интерес общественности! Увы, опять - никаких следов золота. Энтузиазм охотников несколько поостыл. А через десять лет ныряльщик-любитель достал со дна моря у входа в бухту несколько золотых монет, и вновь поднялся ажиотаж вокруг затонувших сокровищ. Но в иных исторических условиях: в России случился переворот и Крым стал территорией Республики Советов. Поиском "Черного принца" с 1923 года всерьез занялись советские власти. Был создан специальный глубоководный аппарат для экипажа из трех человек, оборудованный телефоном, системой аварийного подъема и "механической рукой" в виде гибкого шланга. Он мог осматривать морское дно на глубине ста пятидесяти метров. Вся страна рабочих и крестьян следит за поисками сокровища, механическая рука обшаривает дно... Ничего!
      Возник вопрос - а не туфта ли вся байка с затонувшим английским судном? Был послан запрос в советское полпредство в Лондоне, но британское Адмиралтейство, ссылаясь на ограниченность допуска к архивам, ничего не сообщило. Потратив огромные деньги, Совдепия отказалась от дальнейших работ. Однако история балаклавского клада на этом не закончилась. Эх, мой милый, если уж кто и может рассчитывать на долгую жизнь, так это слухи о тайниках и кладах!
      Не прошло и пяти лет, как советское правительство получило предложение известной японской водолазной фирмы поднять золото с "Черного принца". Добыча должна была быть поделена между советской и японской стороной в соотношении 60 и 40 процентов. Япошки и русские договорились на высшем уровне. Летом 1927 года "Синкай Когноссио" приступила к подводным работам. За два месяца её водолазы расчистили дно от обломков скал в месте кораблекрушения и внимательно обследовали его, но нашли всего четыре золотые монеты: английскую, французскую и две турецкие.
      Перед тем, как покинуть Балаклаву, представители японской фирмы заявили, что у входа в бухту лежит, действительно, "Черный принц" без средней части корпуса, которая разрушена, причем, явно искусственным образом. Это привело их к выводу, что англичане вскоре после катастрофы взорвали лежащий на дне корабль и подняли бочонки с золотом, утаив этот факт от мировой общественности.
      - Забавная история... - разочарованно буркнул Сид. Мое поздравление британским спецслужбам.
      Арчи хитро глянул из-под припухших век: - Благодарю. Работали в нашей артели, как ты можешь судить по деятельности господина Бонда, неплохо. Я тоже, хотя и по совместительству. Мне удалось законтачить с Адмиралтейством и выяснить, что они не извлекли это чертово золото. Значит... - Он вопросительно посмотрел на Сида.
      - Значит, его забрал кто-то другой.
      - Верно! И возник вопрос - кто? Работа с секретными архивами, сбор информации... Я ведь жутко любопытен. Наконец, выхожу на одного человека, бывшего работника британской разведки, назовем его А. К., ныне мирного пенсионера в штате Огайо, который рассказал мне по-дружески такой эпизод.
      В 1923 году розысками клада руководило ОГПУ - что означает "объединенное государственное политическое управление". Вот где, я тебе скажу, сидели виртуозы! Политики наблюдали, ученые разработали аппарат, государство выделяло деньги и сильно надеялось загрести золото... Копались, копались ОГПУ шники и доложили: "Уважаемое правительство, произошла ошибка. Клад извлечен кем-то лет пятьдесят назад". На самом же деле, золотишко они нашли! В обстановке строжайшей секретности упаковали слитки в стальные контейнеры и перепрятали подальше от вызывавшей нездоровый интерес бухты. Руководил действиями крупный чин ОГПУ, некий Охренко. Все участники операции были уничтожены. А. К., тайно следивший за поисками клада по заданию своего департамента, хитрость русских коллег просек, но решил приберечь информацию для себя. Наверно, уже в те времена он работал на американцев и надеялся сбежать в США не с пустыми карманами. А.К. собирался путем шантажа войти с Охренко в долю. Но тот не успел воспользоваться кладом - был арестован и расстрелян как враг народа.Компания тогда была такая - мели всех подряд, партийные ряды "чистили".
      - Но ведь кому-то он оставил координаты?
      - Естественно. А. К. выяснил! И уже искал подступы к этому товарищу, но здесь сам "засветился". Пришлось навсегда исчезнуть из СССР, оставив там уплывшее сокровище. Когда мы встретились, это был уже больной старик, сдвинутый на спрятанном под водой кладе. Я оказал ему кое-какую серьезную услугу и А. К. воспылал желанием "подарить" мне клад, вернее, сведения о нем. Разумеется, за определенное вознаграждение.
      Шел шестидесятый год. СССР руководил Хрущев, "железный занавес" рухнул, я был полон сил, энергии и желания разбогатеть... В то время моя карьера складывалась не гладко. Меня здорово подставили, дали возможность отыграться и выпроводили вон. Списали в отставку за ненужностью. Тут бы в самый раз спиться или грабануть банк. А я расцвел! Тридцать шесть потрясающий возраст. Силы, как у юноши, а опыт - генеральский. Плюс амбиции, страстное желание "умыть" тех, кто поставил на мне крест, прославиться, хапнуть денежки... Кому бы вообще помешали золотые слитки?
      Я отправился в Москву, обеспечив себе блестящую "легенду": журналист, холостяк, коммунист! В те времена я подрабатывал в одной прокоммунистической газетке и поэтому был знаком с именем твоего отца... Принимали меня в СССР потрясающе - возили в образцовые пионерлагеря и совхозы. А я все рвался в Крым. Повезли! А там - сплошные интервью, встречи с интересными людьми на высоком партийном уровне... Все ближе и ближе к цели.
      Представь, нахожу его - того, чью фамилию продал мне А.К.! Почти мальчишка, инструктор в райкоме комсомола. Посидели в ресторанчике, выпили. С русским обязательно надо выпить, прежде, чем приступить к делу. Роберт Паламарчук никак не мог понять, куда я клоню, а когда разобрался, то смеялся до слез: "Клад, говоришь? Да выдумки, сказки. Дед оставил бумажку с планом. В военном планшете вместе с облигациями и старыми деньгами лежит... Может, лежит, а может мой сын Васька давно выкинул, ему пять лет, а он уже в генерала играет. Планшет нацепит, автомат деревянный и ну палить!"
      Что мне было делать? Проявить настойчивый интерес - так ведь не отдаст, да ещё начальству доложит. Стал напрашиваться в гости с целью завладеть планшетом нелегальным путем. Пригласили! Пацан с шашкой по двору под яблонями бегает, но без планшета. Отец его спрашивает, мол, где дедкины причиндалы? А он: "Вовке соседскому поносить отдал".
      Покрутился я там ещё денек - виза-то кончается - и ни с чем уехал. Думал вернуться вскоре. Но... - Арчи замялся. - Не так дела пошли, чтобы клады искать. Провернул я одну операцию - шантажнул крупного мерзавца, пользуясь журналистским статусом, грозил передать его делишки гласности. Тот откупился щедро. Я переменил место жительства и обосновался с соответствующим комфортом в Калифорнии. Женился. Занялся бизнесом, покрылся жирком...
      Десять лет о кладе не вспоминал, пока жизнь снова к стенке не приперла. Развелся, жене выплатил отступные. Партнер в бизнесе разорился и меня потянул. Едва под суд не попал. Не знал, за что схватиться. И уж было, в самом деле, взялся за бутылку, такая тоска навалилась... Здесь подвернулась возможность навестить СССР по поручению некоего Комитета мира, где я подвизался в качестве консультанта по странам соцлагеря.
      Получил визу, собрал вещички и отбыл в Союз. Год 1972. На троне Брежнев. Мне сорок восемь. Не мальчишка, чтобы в авантюры ввязываться. Решил - прогуляюсь, отдохну в их "Интуристе", а заодно интересующий меня вопрос провентилирую. Скучно же бывалому "профи" на солнце кверху брюхом лежать. Начал раскручивать, раскручивать помаленечку свою идею фикс... Выхожу на того самого Паламарчука. Солидный стал чиновник, щеки разъел, зад в кресле не умещается. На казенной черной "Волге" катается. Этот автомобиль у них для правительственных чиновников вроде "Линкольна" полагался. Заведывает по партийной линии всей областью. Узнал меня и про клад сразу вспомнил. Видать, не дурак.
      Обсудили дело напрямик: золотишко ворованное, то ли есть, то ли нету. Неплохо бы проверить, извлечь и поделиться. Договорились: он мне координаты за отдельные деньги продает, а я организую археологическую экспедицию при участии американских коллег. Извлекаем контейнеры и под видом глубоководного инвентаря вывозим в США. Там-то уже и делимся.
      - Не понимаю, почему он сам до сих пор клад не достал?
      - Малый! Ты о чем? Это ж - Советы! Все, что найдешь, надо государству отдать. По их законам лишь 25% принадлежит нашедшему! К тому же, мой советский товарищ уже прозрел насчет идей настолько, чтобы присмотреть пути отступления. Зачем ему в Союзе клад? Он же не сумеет реализовать деньги. Там не было миллионеров, а коммунист боялся купить лишнюю машину, чтобы не заподозрили во взятках.
      - Нет. Здесь я не останусь. - Сказал мне Роберт. - Если уж богатеть круто, по-настоящему, то у вас, в демократическом обществе.
      Я согласился. Обговорили взаимные гарантии. Первый шаг - он мне план, а я ему - десять тысяч баксов. У него, естественно, остается копия. Но сделать он с ней ничего не может. Застукают и посадят.
      - И как он тебе доверил?! Приедешь со своими археологами, поднимешь золотишко и гуд бай, партнер!
      - Ну да! А товарищ главный партийный начальник сообщит куда следует, что иностранцы вывозят золото! - Арчи вздохнул. - Сделка у нас была железная, взаимовыгодная.
      - Чего же ты до сих пор не разбогател? Четверть века прошло.
      - А потому, дорогой мой, что тогда, в 1972 году произошла со мной в Крыму самая удивительная и нелепейшая история... Да, удивительная и, к тому же, не имеющая логического завершения. Полный мрак, мистика и только.
      - Тебя снова арестовали?
      - Ну уж, нет! Все было совершенно великолепно... Лето, Черное море, Крым... Там ещё танцевали твист, пили вино из собственных колхозных виноградников и просто обожали иностранцев. Особенно из чуждого капиталистического лагеря. А девушки... Не поверишь, Сидней, какие там были девушки...
      Только ведь золотишко потерялось в России, прошло семьдесят лет и я никогда не увлекался подводным плаванием.
      Глава 2
      Международный лагерь "Спутник" строился под лозунгом интернационального братства молодежи и студентов. А следовательно, курировавшие непосредственно из Москвы этот идеологический строительный объект ответственные товарищи позаботились о комфорте мирового уровня. Показательный участок, повышенное финансирование, сотрудничество с финской строительной фирмой, учет запросов иностранных друзей. В живописнейшей бухточке между двумя выдающимися в море косами возник идиллический городок, совмещающий принцип пролетарского общежития с буржуазным отношением к отдыху.
      В старательно сохраненной акациевой роще прятались трехэтажные корпуса, опоясанные лоджиями. На открытом плато у самого берега появились корты и спортплощадки, в центре - модная в те времена "стекляшка" столовой, совмещенной с клубом. Перед ней - открытая площадь для торжественных собраний и шествий, чуть левее, прямо над пляжем - танцплощадка под навесом из солнечно-желтого пластика, образующего соты. Вокруг пихты, кипарисы, волосатые пальмы, десятки видов цветущих кустов, клумбы, фонтаны, гипсовые статуи и скамейки. На пляже - вот уж чудо! - кафетерий с баром, где всегда прямо в купальном костюме можно освежиться напитком "Буратино" или "Тархун", а также свежезаваренным чаем. Диванчики-качалки под пестрыми тентами, зеленые теннисные столы, ухоженные кусты роз и урны в виде открывших рот пингвинов.
      Вход на территорию лагеря разрешался только по пропускам, а получить сюда путевку мог лишь лучший из лучших - цвет молодежи братских и дружественных стран. Поскольку дружественные страны, стремясь стать на путь социалистического развития, ещё не совсем отказались от буржуазного комфорта, пришлось выстроить на горе виллу из розового туфа, отделанную дубовыми балками. Здесь работала вышколенная обслуга, был организован спец-сервис и предусмотрены строгие меры охраны. На вилле любили проводить пару дней и представители местной власти, приурочив отдых к какому-либо лагерному мероприятию.
      В каждом заезде проводилась специальная культурная программа: вечер знакомств и День Нептуна, помимо спортивной олимпиады и конкурсов самодеятельности. Своих идеологических праздников в летние месяцы в СССР, к счастью, не было. Но отмечали и даты друзей - дни независимости, провозглашения республик, праздники освобождения и прочие исторические события из жизни близких по духу государств.
      Погода в июне стояла отличная. За окнами директорского кабинета, разбрасывая солнечные блики, покачивались ветки акаций, без умолку стрекотала на машинке секретарша Танечка, строго и вдохновенно смотрел со стены в морскую даль Ленин.
      Юрий Федоренко - бывший ответственный работник горкома партии, ныне директор международного лагеря, просматривал планы мероприятий и журналы со списками отдыхающих нового заезда. Хороший контингент, хотя и сложный. Чехи, к счастью, идейно-выдержанные - сотрудники молодежной радиостанции "Юность коммунизма". В августе эту братию сюда лучше не пускать - ещё жива память о чешских событиях 68-го года. С болгарами никаких проблем истинные "братушки". Всем довольны. Еще бы - бесплатная халява - "путевка комсомола". Попробовали бы на своих Золотых Песках на две недели загулять! За каждый зонт, лежак фиговый левы выкладывай. И гэдээрошникам раздолье. Понаехали амбалы - чуть ли не баскетбольная команда, целыми днями по мячу лупят да пиво квасят. Устроили здесь "пивной путч" - пришлось "Жигулевское" и "Рижское" завезти. Уж больно у них девицы непоказательные. Фигура ничего, плотненькая, а физиономии... Хоть бы подкрашивались, что ли... - Юрий Кузьмич проводил взглядом направляющихся к пляжу немок - розовая кожа, полные ляжки, едва прикрытые короткими шортами, дрожащие груди под расстянутыми майками. Ни капли элегантности! Вот это другое дело! Федоренко привстал в кресле, привлеченной мелькающей за кустами группой. Из окна кабинета, расположенного очень удачно, отлично просматривался главный подступ к пляжу - аллея среди аккуратно подстриженных кустов и бордюров идеально ухоженного цветника. Сейчас из-за кустов, перебрасываясь шутками и хохоча, появились трое. Высокая красавица цыганского типа: вьющаяся смоляная грива до талии, белые брючки в облипку и белый кружевной бюстгальтер с лямкой вокруг шеи. А кожа - совершенно бронзовая! Походка волнующая - плотный задик плавно виляет, ветер вздымает черные кудри, открывая гордо выпрямленную спинку. Снежина Иорданова, девятнадцатилетняя королева красоты из Софии. У них там уже совсем распоясались со своими буржуазными замашками, но девку выбрали первоклассную! Не просто финтифлюшку какую-то. Снежина - студентка актерской школы, комсомолка, спортсменка. Вот хмырь к ней приставленный - сомнительный типчик. Имя-то какое - Пламен! Тьфу! Никакой скромности. Да его хоть Макаром назови - одна наглость. Везде таскает свой фотоаппарат со штативом, поскольку командирован в "Спутник", чтобы отснять фоторепортаж о пребывании королевы в советском молодежном лагере. Уж они и на водных лыжах снимались, и на крыше клуба... Да ещё не просто так - им компания нужна. С громкими именами и фотогеничная... Понятно... - Директор отметил примкнувшую к группе блондинку. Неплохая кандидатура в свиту королевы. Могла быть рекомендована руководством "Спутника" для участия в репортаже. Лара Решетова. Только что поступила на гуманитарное отделение Московского университета. Школу окончила с золотой медалью, на экзаменах в университет набрала высший балл. И, кажется, вовсе не потому, что дочь замминистра легкой промышленности. Такая и без блата могла бы пройти - девушка серьезная, на вечере знакомств речь без всякой подготовки толкнула - душа радуется! Да ещё на трех языках, используя английские и немецкие выражения. А уж внешность... - Закрыв журнал, директор выпил стакан "Боржоми" и вышел на свежий воздух. Пора провести неформальный обход владений. И начать, конечно, следует с пляжа.
      После завтрака здесь не слишком людно. Часть отдыхающих уехала на экскурсии, часть топчется на спортивных площадках. С приятным цоканьем прыгает по зеленым столам шарик пинг-понга, в баре душевно поет "Яблони в цвету" Мартынов, с моря веет солоноватой свежестью, вселяющей мысли о шальной юности, каких-то парусах, подвигах, может даже, любви и славе....
      Юрий Кузьмич сразу увидел яркую троицу. Фотограф, установив аппарат на треногу, собирался снимать барахтающихся в легкой волне девушек.
      - Со вкусом работает, - подошел к директору бармен Петя Лапушкин. - Я слышал, они здесь громко изъяснялись, что болгарке-брюнетке, значит, нужна в пару блондинка, и тоже хорошенькая, крупная. Вот подобрали куколку.
      Пламен, сбегав к пирсу, от которого стартовал обычно катер с водными лыжами, снял висевший на поручнях круг и бросил его девушкам. Те поймали, стали брызгаться и визжать, делая вид, что не обращают внимания на снимавшую их камеру. Светлые, как лен, волосы Лары развевались на ветру, её черный цельный купальник и светло-золотистый загар эффектно контрастировал с обликом яркой болгарки в красном бикини. Директор не знал ещё слова "сексапильность", но что-то такое крутилось в его крупной голове с прилипшими к темени жидкими волосами, пока он любовался зрелищем, забыв про отвратительно жаркую нейлоновую рубашку. Находясь при исполнении, Федоренко не мог позволить себе обнажить торс и даже закатанные рукава считал недозволительной вольностью. Как и принятие спиртных напитков любой крепости. Присев к столу под зонтиком, он утер лоб носовым платком и коротко скомандовал: "Чаю с лимоном, Петя".
      Съемки переместились под душ, льющийся прямо на пляже. Девушки подставляли под серебрящиеся на солнце струи свои хорошенькие попки, толкались и не переставали смеяться.
      "И когда это они так подружились?" - задумался Федоренко. И вдруг нюхом бывалого любителя женского пола почуял: министерской дочке нравится фотограф, - вот она и резвится, показывая себя во всей красе. Федоренко это наблюдение не порадовало. Болгарский ухарь и министеркая дочка не могли составить даже временную - "досуговую" пару.
      Повеяло сильными, пряными ароматами - в кипарисовой тени появились непривычные для этих мест фигуры - мужчины в арабских балахонах с обмотанными легкими накидками головами. Один остановился, устремив взгляд к горизонту, и подал другому знак узкой кистью. Тот поднес и раскрыл тяжелый деревянный шезлонг. Первый сел.
      "Вот демократы, мать их...", - выругался про себя директор. - "Кормим их, кормим, приваживаем, приваживаем, а они от своих барских привычек даже здесь, на виду у всех, отказаться не могут. Видят же, я - директор. Но слуга за мной с опахалом и креслом не ходит. Подумаешь, - сынок какого-то там премьер-министра из нефтяной республики. Государство в три раза меньше Краснодарского края, а ещё нос задирают. Занял гостевой павильон, прислуга специальную пищу готовит. Им, мол, свинью употреблять нельзя.У них особое рассписание приема пищи, свои заморочки с напитками. Зачем тогда в интернациональный коллектив ехать?"
      Главный араб, сузив глаза так, что мохнатые, загнутые ресницы почти сомкнулись, с интересом наблюдал за съемками. "Ишь, тоже блондиночек любит. Гарему пополнение ищет... - С неприязнью подумал Федоренко, - Была бы моя воля..."
      - Что-то я не расслышал, Юрий Кузьмич... - подскочил Лапушкин. Магнитофон орет. Элтона Джона постапить просят?
      - Не хрена им. Пусть слушают Зыкину, "Землян" и ансамбль Александрова. У нас не бордель. У нас база отдыха с идеологической направленностью. Директор поднялся, в сердцах шваркнув стулом о бетонные плитки и не спеша двинулся прочь. Предстояло серьезно проверить подготовку к празднику Нептуна. Будут гости из обкома. А здешние культпросветработники, дай им волю, такую кашу заварят, что не расхлебать. "Объекты особой напряженности следует держать под личным контролем", - так звучал главный принцип директора, который он вдалбливал персоналу на всех собраниях.
      В кипарисовой тени гулял приятный ветерок, с танцплощадки доносились звуки электроинструментов. Там репетировал программу ВИА "Радуга" под руководством Саши Самгина. Местные ребята работали в ресторанах, пока вдруг их солистка Анжелика Градова не заняла первое место на конкурсе молодых исполнителей с песней "Протяните ладони, я насыплю в них солнца". Потом её, наверно, кто-то сверху "двинул" - получить трехмесячный договор на работу в "Спутнике" - дело не шуточное. Рекомендация Горкома комсомола, утвержденный репертуар, специальный инструктаж - и вот уже три недели "Радуга" играет на танцевальных вечерах и принимает участие во всех культурных мероприятиях лагеря.
      На танцплощадке прохладная тень, медовые блики на бетонном полу от пластиковой крыши, деревянные скамьи, расставляемые на случай концертов, свалены горой за кустами густо цветущего граната. На помосте патлатый ударник (разрешение на неформальную длину волос получил от инструктора комсомола в связи со спецификой работы), Яшка-Куцый за органолой маленький, щуплый еврейский вундеркинд некондиционной внешности. Сашка Самгин - симпатичный, русый, хоть на роль Павки Корчагина бери, мирно матерится, не смущаясь присутствием девушки. Да и девушка в выражениях не сдерживается.
      - Да иди ты на хер с вашей фиговой оранжировкой! Сама знаю, как нам петь... Лабух вшивый... - Анжелика спрыгнула с помоста и зашагала прочь. На каблуках - в такую жару!
      - Градова! - Строго окликнул директор. - В чем дело? Послезавтра здесь будет комиссия! Вы что, хотите выступление сорвать?
      - Не хотим! - Отрапортовала Градова, глядя на Федоренко дерзкими зелеными глазами. Глазки подведены "стрелками" к вискам и пухлый рот в перламутровой помаде. А "хвост" рыжих вьющихся волос подвязан каким-то шнурком не на затылке, а прямо над левым ухом. Актриса! Не может, чтобы не выпендриться. Мини, естественно, до пупа... Но хоть ножки стоющие. А то вырядятся.смотреть противно...
      - Она "Гимн коммунистической молодежи" петь отказывается, съехидничал Саша.
      - В их рок-н-ролльной обработке, - поправила Анжелика. - Ведь вы сами, Юрий Кузьмич, знаете, как только затянем: "Эту песню не задушишь, не убьешь...", все начинают подпевать. А если немцы, то прямо с первого куплета: "Югенд аллер национен...". Зачем здесь всякие кренделя на акустике выписывать? Хоровое пение. Гимн солидарности.
      - Правильно все понимаешь, - одобрил директор. - Слышали, пацаны? Вот так и держитесь. Никакого буги-вуги, рок-н-ролла. Я через часов подойду, хочу до обеда вкратце репертуар прослушать.
      - Так что тут слушать? - Завелся Саша. - Все как всегда. Три подписи и печать. - Он тряхнул своей неуставной шевелюрой.
      - Смотри, не зарывайся, Самгин. А то будешь опять по кабакам "цыганочку" наяривать.
      - Да там платят лучше. И репертуар - свободный, особенно западный, подал писклявый голос патлатый ударник.
      Юрий Кузьмич не нашел нужным вступать в дискуссию, тяжко вздохнул и зашагал в пищеблок.
      Лара только что вышла из душа, высушивая волосы полотенцем. Взяв из холодильника графин с водой, вышла на лоджию и плюхнулась в шезлонг. На втором кресле уже лежали косметичка, маникюрный набор и баночки с кремами. Следовало перед обедом хорошенько привести себя в порядок. Она отжала в голубом полотенце волосы и встряхнула головой. Длинные пряди рассыпались по плечам.
      Лара получила одноместный номер в так называемом "главном корпусе". Только здесь были отдельные комнаты с душем, холодильником, а в холле на этаже стоял цветной телевизор "Рубин". Фасад выходил прямо к морю, в кустах под балконами вечерами стрекотали цикады и сладко пахли ещё цветущие магнолии.
      Главный корпус предназначался для особо важных персон. В соседнем блоке - две комнаты - одна ванная комната, поселились Снежина и Пламен. Соседи прибыли в "Спутник" в один день с Ларой и сразу познакомились. Болгары сносно говорили по-русски и даже легко переходили на английский. Так что языкового барьера не было.
      Лара впервые увидела Пламена, развешивающего мокрые плавки на соседней лоджии. Парень был абсолютно гол и, видимо, рассчитывал на прикрытие косой пластиковой перегородки, разделяющей балконы. Увидев ярко выделяющийся на загорелой коже обнаженный зад, Лара сочла приличным кашлянуть.
      - О, простите, мисс! - Он воспользовался английским и прикрыл бедра полотенцем.. - Меня зовут Пламен. Пламен Бончев, фотокорреспондент.
      Лара сразу обожглась о горящий взгляд темных турецких глаз и яркую южную красоту: влажные кудри, яркий крупный рот. У него был торс спортсмена и улыбка фокусника с манящей загадкой. И ещё Лара поняла сразу, её лицо, волосы, открытые сарафаном плечи и грудь были мгновенно оценены взглядом знатока. Сердце замерло, "Неужели я могу, действительно, влюбиться?! Неужели это лето будет моим?"
      Отправляя дочь, утомившуюся от бесконечных экзаменов, в международный лагерь, мать - Валерия Борисовна Решетова, объездила все "Березки", приплюсовав новые вещички к имевшемуся, привезенному из зарубежных поездок гардеробу дочери.
      - Ты у меня красавица! Это будет твое лето, Ларочка, - сказала Валерия Борисовна, некогда простая фабричная девчонка, а потом - "дипломированная жена" - хозяйка большого, богатого министерского дома.
      У Лары всегда было все. Все самое лучшее, и раньше, чем у других. Она воспринимала привилегии как законную награду за упорный труд. Отец до ночи засиживался в своем министерстве, поднимая легкую промышленность Советского Союза, ездил в зарубежные командировки перенимать опыт и подписывать договоры. Мать с утра до вечера билась над поддержанием удобного быта семьи и воспитанием единственной дочери, которой старалась дать все необходимое: музыкальное образование (Лара окончила училище по классу фортепиано), спортподготовку (девочка начала заниматься большим теннисом с шести лет), достойное общение (и в Москве и на отдыхе Решетовых окружал цвет советской интеллигенции).
      Лара не подвела родителей - везде была первой, лучшей, красой и гордостью, примером для подражания.Она верила, что диссиденты - злые клеветники-неудачники, что истинное дарование всегда пробьется, а те, кто живет в грязи и нищете - лентяи, неучи, чернь. "Человек сам кузнец своего счастья", - любил повторять вышедший из заводских рабочих в министры отец. И вся семья Решетовых являла зримое тому подтверждение.
      Лара никогда не была гадким утенком. Она росла очень хорошенькой, унаследовав крупную статную фигуру отца и гордые, правильные черты лица матери. У неё были манеры отлично воспитанной девочки и умение распоряжаться людьми, не задевая их самолюбия. В английской школе Решетова считалась одной из самых завидных "барышень", и позволяла ухаживать за собой целому хвосту поклонников. Но ни в кого не влюблялась серьезно. Пару раз дело доходило до поцелуев. Идти дальше Ларе не хватало ни темперамента, ни смелости. А зачем, собственно? Чтобы хвастать романом перед подружками?
      Увидав парня на соседнем балконе, Лара почувствовала, что не просто пренебрегала московскими поклонниками а ждала чего-то иного, особенного. Вот такого насмешливого красавца с фотокамерой в руках. От одной улыбки дух захватывает.
      На следующее утро Лара устремилась на пляж, вся в ароматах французских духов, в супер-купальнике цвета василька и развевающемся на ветру шелковом белом халате до пят, с разрезами от пола до бедра, индийского производства. Она чувствовала, чтог сейчас увидит его. И не ошиблась - Пламен сидел на пирсе в обществе обалденной красотки, примеряющей водные лыжи. Потом красотка носилась за катером, подкатывала к самому пирсу, делая крутой вираж, чтобы парень с профессиональной фототехникой сумел заснять её фантастический полет в синеве. Лара сжала ладонями вспыхнущие от негодования щеки - - ей никогда ещё не приходилось сталкиваться с соперницей.
      Вскоре ситуация разъяснилась. Парень сам подошел к ней.
      - Привет. Не могла бы помочь нам? Я снимаю Снежину для репортажа, а ты как раз составишь хорошую пару. Поверь, я разбираюсь в женщинах.
      Лара познакомилась с черноволосой красавицей, очень смешливой, доброжелательной, веселой. Еще бы! - Получить титулы королевы красоты и приехать отдыхать на побережье с таким парнем! Несколько дней Лару мучила неопределенность: ночью она не могла уснуть, принимая решение незамедлительно вернуться в Москву, а утром вновь отзывалась на постукивание в перегородку лоджии. Веселый голос с приятнейшим акцентом обращался к ней, лаская и заманивая:
      - Доброе утро, лаке ютро, мисс Решетова. Пора начинать съемочный день...
      А сегодня, когда они со Снежиной плескались под душем на пляже, "не замечая" направленный объектив, Снежина шепнула:
      - Посмотри вон там! Там, вверху. Мужчина в белом платье. Араб. Миллионер.
      - Ходит, как чучело, ни с кем не разговаривает и ни разу в море не плавал.
      - У них Коран. Наверно, запрещено. Только он много на тебя смотрит. Снежина плеснула водой в серьезно работавшего фотографа. Тот разразился непонятной тирадой на родном языке - темпераментно, совсем по-итальянски жестикулируя. Потом долго протирал объектив.
      - А Пламен влюблен в тебя, - шутливо заявила Лара.
      - Нисколько! Нет! Правда. - Снежина согласно покачала головой.
      Лара вовремя сообразила, что у болгар все наоборот, а то ведь чуть не расплакалась.
      - Тебе он не нравится? - словно невзначай поинтересовалась она.
      - Пламен - хороший парень. И все! Мы работаем вместе. Только этот месяц - и все! - Королева красоты выразительно пожала плечами, восполняя жестами и преувеличенной интонацией недостаток лексикона. Лара с облегчением вздохнула и как никогда прежде всем существом ощутила радость бытия.
      Впереди больше недели чудесного отдыха. Болгарин все время рядом. Оказалось, что он призер каких-то международных выставок, что знаменит в фото-мире и хочет подписать контракт с американцами на работу в рекламном агентстве. "Или в СССР", - он весело подмигнул Ларе и она вспыхнула от радости: верно! Пламен приедет работать в Москву, познакомится с родителями... Да зачем думать об этом, когда море совершенно синее, на носу праздник Нептуна, а это значит - грандиозный карнавал и всяческие, самые отчаянные приключения!
      Они втроем уже решили, как оденутся на маскарад. Снежина и Лара будут изображать рабынь - чернокожую и белокожую, а Пламен, разумеется, султана. Планы друзей были несколько нарушены директором. Три дня назад во время обеда к столику на веранде, за которым сидели болгары и Решетова, подошел Юрий Кузьмич. Рядом с ним возвышался худой сутулый очкастый юноша с узким носатым лицом.
      - Прошу принять в свою компанию. Гордость советского спорта, чемпион Европы по шахматам Зиновий Костержец.
      Чемпион неловко толкнул стул, задел скатерть, уронил стакан с компотом, после чего протянул всем по очереди длинную, узкую ладонь. Наверно, это был застенчивый и вполне симпатичный парень. Но в компанию он не вписался.
      - Ты понимаешь сама, Ларочка, Костержец - наша гордость. Он должен быть зафиксирован и в репортажах болгарина и в отчетах других товарищей. Ваша группа - идеологический и эстетический центр заезда. Примите Зиновия и включите в кадр, - по-дружески объяснил после обеда Решетовой директор. Он, очевидно, сделал определенное внушение и шахматисту. Парень, поселившийся в этом же корпусе, прилип, как банный лист.
      Лара едва успела покрыть ногти лаком, как в дверь постучали. По робкости стука, скорей похожего на царапанье, и по неудачности момента, выбранного для визита, она поняла, что за дверью - Зиновий. Есть такая порода людей - они всегда появляются не вовремя.
      - Извини, я, кажется, помешал... - глянул исподлобья шахматный гений. - нужно согласовать костюм. - Он прошел на лоджию вслед за Ларой и сел в кресло, прямо на косметичку. Лара в ужасе покрутила в руке раздавленную пудреницу. - Зеркальце треснуло! Ну неужели не видно, что кресло занято?!
      - Послушай, покажи крышку... А, эту фирму я знаю. "Ланком". Из "Березки". У мамы такая же. В Москве я обязательно куплю тебе новую, пообещал залившийся краской смущения парень.
      "Нужен ты мне в Москве!" - подумала девушка и спросила:
      - Ты собирался нарядиться шахматным королем?
      - Черт... - Он поморщил нос и поправил очки. - Конечно, я не хочу переодеваться. Ведь это не обязательно - всем что-то изображать, правда?
      - Конечно, не обязательно. Можешь фигурировать в этом своем костюме. Она снисходительно окинула взглядом длинновязую фигуру. Костержец всегда появлялся в хорошо отглаженных серых брюках и сорочке с короткими рукавами и воротничками апаш. Очевидно, у него их полный чемодан.
      - Федоренко настаивает. Нашел какой-то клетчатый балахон и корону. Остались от спектакля. И заставляет меня в этом... - Зиновий болезненно сморщился.
      - Тогда надень. Подумаешь! Все равно "черти" будут всех ловить и мазать грязью, а Нептун станет макать в море. Пламен успеет пару раз щелкнуть тебя в мантии. Фото для журнала "Болгарская молодежь". - Лара подправляла смазавшийся лак.
      - Ты правда думаешь, что будет не смешно?
      - Смешно. - Она строго посмотрела на него. - В дружеском смехе нет ничего плохого. Это юмор, понял?
      Зиновий смутился. Его глаза предательски скользнули по Лариным коленям, выглядывающим в распах короткого халатика.
      "Еще чего не хватало!" - подумала девушка, выпроваживая дурацкого поклонника.
      Явление Нептуна было намечено на восемь часов - сразу после ужина. Небольшое представление на пляже - все давно отработано: свита, морские черти, пираты, русалки обменяются стихотворными приветствиями. Затем празднество перенесется на танцплощадку, где будет играть "Радуга", а затейники станут организовывать разные игрища - бег в мешках, "накорми кашей", жмурки, всякие конкурсы. Выступят представители самодеятельности, затем начнется коллективное братание - хоровое пение, танцы, массовые гулянья в парке и, естественно, безобразия... - Юрий Кузьмич поднял глаза к потолку, прося защиты у высших сил. Он тайно верил в Бога, но даже шепотом опасался обращаться к нему. Так, - глянет и подумает: "Господи, пронеси! Комиссия из обкома под руководством самого Роберта Степановича Паламарчука. С каким-то американским коммунистом. То ли черным, то ли белым, но уж точно - цэрэушником. А здесь - чехи напьются, немцы туда же, араб этот придурковатый, неизвестно что выкинет. За группой "Радуга" только присматривай - такие хоть Солженицына читать наизусть начнут или играть рок-н-рол."
      В таких случаях мероприятие, как ни странно, выручало блядство. Побольше девок в костюмах "русалок", да "чертей", чтобы по кустам шастали с целью потискаться. Дело молодое, идеологически хоть и не желательное, но все же вполне допустимое. Не на площади же, а в укромных местах. Федоренко называл разгул праздника Нептуна "половой акцией дружбы", завершающейся, в сущности, к завтраку. Важно проследить, чтобы на территорию никто из посторонней публики не прорвался, для чего будут у ворот и всяких лазов в ограждении установлены пикеты дружинников.
      В корпусах, как в студенческой общаге, обычно идет гудеж до утра. Начальство собирается на торжественный ужин на вилле, а поскольку та занята арабом, никакого соседства не выносящим, то будут накрыты столы в банкетном зале клуба. Активистам розданы карнавальные костюмы, остальные изобретают одежку сами: разделся до трусов, вымазался грязью - вот тебе и "негр". А девушки все больше "морские царевны" - купальничек, и во все места бусы натыканы, ленточки, листики-цветочки... О, лето! О, юность! О, беспокойство в штанах...
      Юрий Кузьмич потянулся, прикидывая, кого бы из отдыхающих трахнул в первую очередь. Наверно, болгарку. Темпераментная, стерва... Потом... потом министерскую дочку - сопли-вопли, клятвы, слезы, цитаты из классиков... "Многим ты садилась на колени, а теперь сидишь вот у меня..." Нет, это об Анжелке! Пожалуй, с неё и следовало бы начать! Оторва-девка! А когда в глаза смотрит, так вся и млеет, так и плавится...
      - Юрий Кузьмич... - В дверях стоял главный спортивный инструктор лагеря Антон Сергачев с огромной штуковиной в руках. Он обычно изображал Нептуна, въезжая на монолыже прямо из воды на мелкую гальку. Эту лыжу он и притащил в кабинет директора. - Как по твоему, с этим можно работать? Я ещё месяц назад написал заявление насчет замены. Здесь же каркас отходит... Нет, я не поеду... На жопе да по гальке... Это уж ты сам, Юра, сам. Я не берусь.
      - Да иди ты... - отмахнулся директор. - Кроме тебя забот нет! Давно бы свою галошу починил или "выбил" у завхоза новую. Я-то здесь причем? Заявление подписал. Из кожи вон лезу, а после каждого твоего чертова праздника по уши в дерьме!
      - Так во всей стране то же самое...
      - Сказанул! Язык без костей... Людям награды вешают за проведение мероприятий такого масштаба. А здесь только докладные строчи и объяснительные записки. - Федоренко покосился на лежащую поперек его письменного стола лыжу. "На таком корыте да перед всем честным народом..." - Представив себя вываливающимся на пляж с волны прямо под нос комиссии, Федоренко зябко поежился.
      Глава 3
      На дверях жилища Градовых красовались две надписи. Одна, выполненная бронзовой краской по вишневому оргстеклу, гласила: "Квартира образцового содержания", другая - тушью по ватману, выглядела угрожающе, завершаясь тремя восклицательными знаками: "Комнаты не сдаются!!!". А что сдавать? Спальня супругов, столовая, в которой раскладывалась софа для Анжелки, и застекленная лоджия - место обитания восьмдесятилетней бабуси. Кухня - в пять квадратных метров, прихожая - не повернешься. Правда, вдоль оврага, где шли гаражи и сараи жителей пятиэтажек, Градовы имели "коттедж" хозблок, превращенный в летнее жилье. Здесь с апреля по октябрь, свободная от родительской опеки, проживала Анжелика.
      Вторая Зареченская улица тянулась вдоль холма, с которого открывался потрясающий вид на море и лежащий внизу культурный центр города. Там светились огнями корпуса здравниц, гостиниц, гремели по вечерам оркестры в ресторанах, били фонтаны, проистекала нарядная, беспечная курортная жизнь.
      Глубокий овраг разделял территорию "всенародной здравницы" и поселение обслуживающего эту здравницу персонала. По дну оврага, разливаясь в сезон дождей, бежал какой-то ручей, не имевший названия, но все улицы на другом, не курортном берегу имели название Зареченских, отличаясь номерами и возрастом пятиэтажек - от устаревших "хрущоб" до вполне современных, улучшенных проектов с лоджиями и подъездами под козырьками.
      Градовы жили на втором этаже и могли собирать вишню прямо из окна столовой - огромные деревья, усыпанные бесхозными фруктами, произрастали повсеместно. Марья Андреевна - "сестра-хозяйка" санатория "Шахтер", поддерживала образцовый порядок и на службе, и у себя дома. Из вишни и абрикос варила варенье, рассылая посылки уральской родне. Ее супруг, добродушный рыжий силач, которого все звали попросту Степа, возил на черной "Волге" директора гостиничного комплекса "Магнолия" и чинил машины всему местному населению. "Золотые руки", "душа-человек", вот только одна беда, как говорила бабуля, - "рот с дыркой". Пил Степа сильно, но редко, впадая в недельные сезонные запои. Приблизитеьно раз в квартал.
      Семья Градовых считалась зажиточной и благополучной. У них у первых в доме появился цветной телевизор, а пианино стояло всегда, и на нем обучалась игре маленькая Анжелика. А ещё она постоянно пела, устраивала концерты во дворе со специально нарезанными из тетрадных листов билетиками. Исполнялось все, что было услышано по радио. Каждая входившая в моду певица становилась кумиром, девочка объявляла себя то Людмилой Гурченко, то Эдитой Пьехой. Дальше пошло ещё лучше. В школе организовался какой-то ВИА, дирекция скинулась на инструменты, комсомол помог молодым талантам пробиться на городской конкурс.
      Окончив школу, музыканты, вместо того, чтобы попытаться получить профессиональное образование и повысить свой идеологический уровень, свернули на кривую дорожку. Стали петь "западное", да ещё на чуждом американском языке, причем не в клубе или парке культуры и отдыха, а в самых сомнительных точках - ресторанах "Интуриста" и прочих злачных местах. Руководителя ансамбля, Сашу Самгина, даже привлекали к ответственности за спекуляцию - он перепродавал полученные у иностранцев джинсы и пластинки. Парня выручили связи. Маленький город, все друг друга знают, а отец Самгина - человек уважаемый, подполковник в отставке, ведающий местной гражданской обороной.
      Анжелу родители пытались образумить, отправив на учебу в медучилище. Но она уперлась, переселилась в сарай, оклеила стены афишами с иностранными певцами и певицами в самых разнузданных позах. Марыля Родович ещё ничего, хоть и босая, да и Карел Готт - приличный, элегантный певец, но "Роллинг Стоунз"! Смотреть страшно! Да и сама девочка совсем от рук отбилась. Старенькая бабуля, по-деревенски повязанная косынкой, всегда имела влияние на внучку и даже проводила с той разговоры по душам в периоды конфронтации с родителями. Но тут нашла коса на камень. "Ничего, видать, не поделаешь..." - Степанида Григорьевна отвернулась от раскрытого окна, чтобы не расстраиваться: принаряженная Анжела отправилась на "работу".
      ...Солнце пекло вовсю, четыре часа - самый кошмар, а в автобусе - все потные, злые, стоят впритык и ещё руки распускают. С такими Анжела не церемонилась: "Ой, ой! Кошелек из кармана тянут!" - вопила она во всю мощь, почувствовав чрезмерно заинтересованную ладонь на своем бедре. Граждане с позором изгоняли "вора" и грозились сдать в милицию.
      Обычно за Анжелой приезжал Саша. Он имел самый шикарный мотороллер в городе - красный, с блестящими никелевыми штуковинами и удобным "седлом" сзади. Носиться верхом в мини-юбке и в шлеме по извилистому шоссе вдоль моря и нашептывать Сашке нечто соблазнительное - лирические цитаты из песенок хотя бы - полный кайф!
      Сашка - первый парень на деревне, учился в девятом, когда впервые "заметил" Анжелу. Ей было, как и Джульетте, всего тринадцать, а школьный вечер по случаю Нового года ничем не хуже бала во дворце Монтекки. Под "водолазкой" из трикотажа с серебряным люрексом чуть подрагивали маленькие груди, а рыжие патлы взметались гривой - так самозабвенно и раскованно танцевать твист здесь больше никто не умел. "По переулкам бродит лето..." пел декабрьским вечером Эдуард Хиль, и Саша согласился с ним - Анжелка из 7 "Б" "единственная на свете королева красоты".
      Они стали неразлучны - самая видная пара в школе. А потом организовался ВИА "Радуга" и Анжела вышла в солистки... Конкурсы, призы, косяки поклонников и поклонниц... Многие, ох, как многие завидовали этой паре. Только ближайшая подружка и Саша знали, что Анжела сделала подпольный аборт - на кухне местной гинекологички аж за 50 рэ. Провалялась дома неделю с воспалением, притворяясь гриппозной, и вернулась к прежней жизни предстояли экзамены на аттестат зрелости.
      Заметив охлаждение, Саша подумал, что Анжела всерьез погрузилась в школьные проблемы. Но аттестат был получен, а прежняя страсть к пылкому Ромео не возвращалась.
      - Ты же говорила, как только кончишь школу, подадим заявление... бубнил Саша, поглядывая в зеленые глаза, затуманенные совершенно непонятной ему мечтательностью.
      - Куда торопиться?.. - Она уже не поддерживала дискуссии о свадьбе, совместной жизни, планах прославиться и перебраться в большой город.
      - Но надо же по-человечески... Мы же любим друг друга... А если снова будет ребенок?..
      - Ребенка не будет. Пока. Пока я не решу, что он мне, лично мне, очень нужен... Не волнуйся, это случится не скоро...
      Анжела и сама толком не понимала, что с ней произошло. Но ощущение было такое, будто все нутро перевернулось и вроде сама не своя стала. Лежа на кухонном пластиковом столе акушерки, она кусала губы, смотрела на пыльную лампу в матовом абажуре с цветочками и старалась не думать о том, что сейчас в боли и крови погибает её ребенок. Потом тоже старалась не думать о своей убогой конуре с плакатами на стенах, о квартире "образцового содержания", где прошла жизнь её родителей, о всем нищенском, жалком, безнадежном существовании с бесконечным пересчитыванием копеек, экономией, мечтами о паре импортных босоножек... О том, что не овраг разделяет курортников и обслугу, а пропасть. Необходимо ухитриться перемахнуть через нее, стиснув зубы и крепко зажмурив глаза. С тех пор стало как бы две Анжелики Градовой - одна бездумно плыла по течению, другая - злющая, отчаянная, изо всех сил старалась из предназначенного ей судьбой заколдованного круга выбраться.
      Что хотела рыжая девчонка в алой маечке и узких брюках из черного кожзаменителя, когда драла глотку перед комиссией, отбирающей кандидатур на конкурс "Молодые таланты"?
      "Ты - я, он, она - Вместе дружная страна..."
      "Соловьи, соловьи, не будите солдат..."
      В жюри плакали. Секретарь обкома партии Р. Паламарчук что-то шепнул председателю - прибывшему из Москвы знаменитому композитору, тот согласно закивал.
      Лауреатов оказалась целая куча, но Анжела получила первое место: "зеленую улицу" на российский, потом, наверно, и на Всесоюзный конкурс. А там - подмостки профессиональной эстрады, поездки за рубеж, записи...
      На следующий вечер счастливую победительницу пригласил на "собеседование" Паламарчук и попросил называть его просто Робертом. Встреча состоялась на пустой загородной даче.
      Сантиментов Роберт разводить не собирался. Заправившись армянским коньячком, объяснил, что девушка произвела на него лично позитивное впечатление. Что он и впредь берется опекать молодое дарование, вступив с ним в тесные дружеские отношения. Босс никак не ожидал, что схлопочет по физиономии и коленом в живот, когда попытался завалить певичку на широкий диван.
      Перспектива конкурсов и покорения эстрады сама собой как-то затуманилась. "Радуга" подхалтуривала по рсторанам, а в межсезонье играла на вечерах отдыха в санаториях.
      Где-то в конце февраля, завершая танцевальную программу в совминовской здравнице оптимистической песней "Мы желаем счастья вам, счастья в этом мире большом...", Анжела увидела среди стоящих у самой клубной сцены мужчин знакомое лицо. Паламарчук, круто исчезнувший из её жизни пять месяцев назад, дружески улыбался. Он познакомил участников ансамбля и солистку с московскими друзьями, видать, чинами довольно высокими. Супруги пригласили музыкантов к себе на чай в люкс. Все любезно отказались, но Роберт значительно сдал локоть Анжелы и она осталась.
      Москвичи - две семейные пары, оказались людьми общительными, симпатичными. Угостив девушку бутербродами с икрой и красной рыбой под "посольскую" водочку, начали петь хорошие песни. "Вышел в степь донецкую парень молодой", "Какимты был, таким и остался", "Ты ждешь, Лизавета..." Анжела с душой вела основную мелодию. Вечером все остались довольны.
      Паламарчук подвез девушку домой в служебной "Волге".
      - Ты бы хоть о родителях подумала. О своем таланте, - сокрушенно начал он, остановив машину в темном переулке. - С людьми надо уметь ладить. И за свое место в жизни надо бороться.
      - Я борюсь, - без энтузиазма заверила Анжела.
      - Не заметно.
      Через неделю "Радуга" получила рекомендацию для работы в летний сезон в международном лагере "Спутник". Назначение отпраздновали в узком кругу Роберт привез девушку в номер уютного пансионата, где были и сауна с самоварчиком, и зеркальный шифоньер в спальне, а народу, наоборот - никого. "Ночь любви" Анжела провела, как Павка Корчагин комсомольское собрание "со стиснутыми зубами".
      Неплохой, в сущности, мужик был этот Робертик, масштабный, с размахом, но на вид противный и не того душевного калибра. "Ничего, привыкну", внушала себе Анжела. В мае Паламарчук уехал на какие-то зональные партсовещания, а "Радуга" начала выступления в "Спутнике". Увидев в непосредственной близости молодежь дружеских стран, Анжела поняла - здесь и следует искать свою судьбу. Подкадрить какого-нибудь гэдээрешника и слинять из города, решив тем самым все проблемы. Саша измучил её ревностью и притязаниями на "святую любовь", перспектива романа с Робертом вызывала ужас.
      "Чем скорее, тем лучше", - решила Анжела, приглядываясь к июльскому заезду.
      Восторженных глаз, устремленных на солистку ансамбля, было совсем немало. Но стоющих кандидатур оказалось всего три. Самая легкая добыча, но не слишком привлекательная - очкастый шахматист. Закомплексованный еврейчик, может даже ещё девственник. То краснеет, то бледнеет, ручки дрожат, потеют, как только рядом особа женского пола в купальнике появится. На пляже загорает в рубашке и шортах. Уныло ходит за болгарской красоткой и её приятельницей - министерской дочкой. Зато - москвич, чемпион и вроде жуткая знаменитость в своих, естественно, кругах. Немец Пауль - толстый белобрысый весельчак, а глаза острые, как у шпиона. Большой начальник берлинского комсомола или , как он у них там называется. Хоть сейчас в постель затащит. Но ведь такого под брачную статью не подведешь, очень уж изловчиться надо.
      Сидя на топчане в своем дощатом "замке", Анжела расматривала себя в зеркало. Мордочка хорошенькая, лет 5-10 можно будет под девочку шарить. Двадцатник - ещё не осень, самый момент для активных действий. Не ждать же, пока другие все самое ценное расхватают. Вот болгарин-фотограф жутко привлекательный, так, вроде, на министерскую дочку запал. Тоже неплохо в ситуации ориентируется. Но и к Анжеле на всякий случай прикалывается, портрет обещал сделать...А почему бы и нет? Удивительно, откуда у таких родителей дочка-куколка? Ну прямо Мишель Мерсье, что в "Анжелике" снималась. От имени, наверно, и внешность образовалась. Да и фильм вовремя подоспел - даже в горое её теперь так и называют - Маркиза ангелов...
      Анжела спустила бретельки сарафана, любуясь ровным бронзовым загаром. Этот загар - предмет зависти приезжих, сейчас, кажется, вовсе ни к чему. Смуглые всегда белокожих любят... Она задумалась о центральном персонаже своих грез - "султане", проживающем на гостевой вилле. О нем говорили разное. Мол, сын миллионера из какого-то арабского государства, два года учился в Кембридже. Потом государство стало на путь социалистического развития, а отец парня - ихний президент, стал каким-то большим бугром. Послал сына в Москву в университет учиться. А тот все никак не может свои буржуазные замашки оставить - прислугу держит под видом советников или инструкторов, европейскими нормами жизни пренебрегает. Зачем, спрашивается, приехал? Силком что-ли тянули? Живет отшельником, ни с кем особо не контачит. И прибыл не в заезд, а на две недели раньше - в самом расцвете мая.
      Анжела провела короткую разведку - в тихий час предвечернего отдыха забралась в укромный уголок парка, окружавшего виллу. Здесь и вправду было чудесно, прямо из какого-то зарубежного фильма. Двухэтажный коттедж с черепичной крышей и балконами из темного дерева. На балконах - зонтики и полосатые шезлонги, у подъезда чугунные фонари! Дорожки посыпаны розовым гравием, в пронизанных солнцем кронах деревьев щебечут птицы, кусты "райского бульдонежа" обвешаны огромными и круглыми, как апельсины, белыми соцветиями.
      Анжела оделась продуманно-скромно. Длинный в пол сарафан из легкой индийской ткани изумрудных тонов оттенял зелень глаз и медный блеск распущенных по спине и плечам кудрей, в глубоких разрезах появлялись на обозрение крепкие стройные ноги. В руках у Анжелы была нотная тетрадь.
      Она всегда разучивала песни и даже бренчала на фоно по слуху, и в нотной грамоте разбиралась слабо, хотя Саша, окончивший музыкальную школу, настаивал на "обязательном уровне" профессионализма солистки ансамбля. Будет профессионализм и учеба будет. Только прежде надо выбраться на соответствующий потребностям эстрадной звезды уровень. Что ни говори, но для очаровательной юной особы более короткий путь к лаврам пролегает через сердце влиятельного мужчины, а не через консерваторию.
      Выбрав место, хорошо просматриваемое с балкона виллы, Анжела присела на разогретый камень, живописно изогнувшись, и углубилась в разучивание мелодий. Потом начала напевать, выбрав песни из репертуара Жанны Бичевской. Наверно, надо было обратиться к американскому репертуару. Анжела вздрогнула - рядом, неслышно появившись из-за кустов, стоял человек в светлом одеянии. Он слегка поклонился и сказал на плохом, но вполне понятном русском языке: "Товарищ Мухаммед Али сейчас спит. Вам лучше, мисс, петь в другом месте". Пухлые губы изогнулись в любезной улыбке. Анжелу окатила горячая волна негодования. Она вскочила:
      - Это территория лагеря! Здесь вы в гостях, а не у себя дома.
      Певучая тирада спокойного мягкого баритона, донесшаяся с балкона, прервала спор. Там у дубовых перил стоял стройный спортивный парень в белых шортах. Больше на нем ничего не было.
      - Извините, девушка, - обратился он к Анжеле. - Ждите, пожалуйста, один момент. - Через пару минут, натягивая на ходу футболку, он появился перед Анжелой. - Вы имеете хороший голос. Я слушал каждый вечер...
      - Но я впервые репетировала здесь... Здесь так тихо и никто не мешает. - Она сразу оценила привлекательность смуглого лица и барственную надменность, сочетающуюся с приветливостью.
      - Я слушал песни, когда ты пела там, в дансинге. Сюда приходят все звуки... - Он смотрел на неё очень значительно. - Меня зовут Мухаммед Али-Шах.
      - Меня Анжела. - Она заколебалась, предложить ли шаху руку.
      - Шах - это имя. Мой отец министр. Я изучаю международное право... Не желает ли Анжела стать моей гостьей? Я имею хорошие музыкальные записи и прекрасный кофе.
      - Кофе?
      - Мусульмане не пьют вино. Но очень любят красивых девушек.
      Последнее заявление не понравилось Анжеле. Если она рассчитывает на серьезное продолжительное знакомство, то должа проявить себя чрезвычайно гордой девушкой.
      - А русские девушки не ходят пить кофе в дом к мужчине, которого плохо знают. - Она свысока глянула на неподвижно стоящего слугу. Тот превратился в статую, опустив голову и ничем не проявляя своего присутствия.
      - Я живу не один и это не мой дом. Я здесь гость и ты гость. Мы хотим слушать хорошую музыку. Это плохо? - Его глаза насмешливо щурились. Анжела сообразила, то московские студентки уже, наверняка, успели растолковать арабу все отступления от морального кодекса строителей коммунизма.
      - Спасибо... А если я приду вечером после выступления, с моим другом? - Анжела мгновенно решила разыграть наивность и, конечно же, не брать к арабу Сашу. - Это руководитель нашего ансамбля. Он хорошо разбирается в музыке.
      Шах не скрыл разочарования, но согласно кивнул:
      - Хорошая идея, мисс... Я буду ждать.
      Когда танцы закончились и музыканты начали собирать инструменты, Анжела подхватила на плечо большую лаковую сумку и небрежно бросила Саше:
      - Меня не жди. Приглашена в гости. Домой доберусь сама.
      - Чего-чего? - губы Саши побелели от нахлынувшего негодования. - Это к кому же? - Он схватил её за руку.
      - Пусти. Не купленная. Мы - коллеги, партнеры - и все. У меня своя жизнь... - выдернув руку, она зализала ссадину на запястье, оставленную ногтем Саши. - Дикарь... Я хотела тебя с собой взять, но он сказал, что компания сугубо избранная.
      - Кто он?!
      - Шейх этот. Приглашает современные записи послушать.
      - Идиотка! - Схватившись за голову, Саша метался по сцене. Он даже не замечал, что топчется по шнурам электроинструментов, мешая Витьке упаковаться. - Думаешь, они на русских женятся?
      - Почему бы нет? Катька Марцевич мужа в Патрисе Лумумбе нашла.
      - Так там же Африка! Дикари! Им нашу девку подкадрить, все равно что тебе за француза выскочить. А этот... этот хмырь чернокожий... Нет, я все же разобью его наглую морду в этом бабьем платке...
      - Он одевается нормально, когда дома...
      - Ага! Так ты уже проверила! - заорал Самгин, наступая на девушку с плохими намерениями. В городе он слыл драчуном.
      Успев залепить ревнивцу звонкую пощечину, Анжела скрылась в кустах. В гости она не пошла - не то настроение.
      На следующий день Мухаммед остановил её в аллее парка. Анжела брела на пляж, все ещё переживая вчерашнюю неудачу. На ветру развевался коротенький, не застегнутый полосатый халатик, удачно сочетавшийся с сине-белым раздельным купальником.
      - Здравствуйте, мисс Анжела. Не хорошо забывать обещания. Вы испортили мне вечер. - Он говорил строго, как школьный учитель, и выглядел очень странно в черных пластиковых очках и своем арабском балахоне.
      - Прошу прощения... Вчера... я хотела... У меня болела голова... Анжела почувствовала себя провинившейся девчонкой.
      - Обманывать нельзя. Твоя вина потому есть ещё больше.
      Внезапно вспыхнув, Анжела строптиво вскинула голову и шагнула к нему:
      - А скажите, господин Шах, мы с другом поспорили, - арабы могут жениться на советских девушках?
      - Эта тема должна обсуждаться в другой ситуации. - Он, кажется, не понял насмешки. Сняв очки, явил взгляду девушки огромные, черные, со сверкающими белками глаза в соблазнительных мохнатых ресницах. И снова Анжела почувствовала, что по части женского пола иностранец большой специалист.
      - Приходи, если захочешь обсудить брачный кодекс. Я же хочу стать юристом. - Он даже не улыбнулся. Махнул рукой поджидавшему в десяти шагах "компаньону" и величественно удалился по тенистой, усыпанной цветами розовой мимозы аллее.
      ... - Чего грустим, лапушка? - В Анжелу полетел шарик пинг-понга. Антон Евсеевич Сергачев - главный инструктор лагеря по спортивной работе стоял против двух крепеньких чехов. - Извините, ребята. У меня дело. Подбросив в воздух ракетку с вывертом, он поймал её левой рукой и небрежно кинул на стол, успев сделать классную подачу.
      - Здрасьте, Антон Евсеич. - Анжела села рядом с тренером на деревянную, выкрашенную всеми цветами радуги скамейку. За спиной покачивали ветками усыпанные цветами кусты рододендрона, в лицо дул ветер с моря, донося мелкую соленую пыль.
      - Слушай, я тебя предупредить хотел. По-соседски. - Сергачев проживал в одном доме с Градовыми. - За тобой Пауль прикадрился, так ты отшей.
      - Пауль, немец толстый? - Искренне удивилась Анжела. - Этот за всеми юбками бегает.
      - И пусть резвится. А ты в стороне. Стукач он... - Серые глаза Антона Сергачева тоскливо оглядели горизонт. - Вчера со мной под пивко по душам ля-ля... а сегодня Юрий на ковер вызвал: ты, говорит, не лояльно высказался по отношению к руководству страны.
      - Да ну?! Спасибо, что сказали... - Она никак не могла перейти с соседом на "ты", поскольку звала стройного спортсмена "дядя Антон" лет с пяти, с тех пор, как он дал ей порулить настоящим автомобилем, посадив к себе на колени.
      Автомобиль собрал из старья отец Анжелы, а юный Антоша Сергачев носился на нем по всему городу. Когда появился фильм "Всадник без головы", всем стало ясно, что синеглазый красавец - вылитый Олег Видов. Он нравился девчонкам и зрелым дамам. Женился сразу после армии и уже имел двух детей младших школьников. Так что для Анжелы он остался "дядей", хотя сохранил спортивную гибкость поджарого тела, синеву прищуренных глаз. Антон не носил темных очков и от этого получил массу мелких лучистых морщинок, а волосы у него летом выгорали до льняной белизны.
      - Дядя Антон, а мусульмане на русских женятся?
      - Предложение наш султан сделал?
      - Не такое, как надо, - потупилась Анжела. - А в принципе?
      - В принципе, девочка, все возможно. Абсолютно все. Вон видишь, на водных болгарская красотуля несется? А Лара Решетова с фотографом бурно дискутирует. И ведь не замечают, сукины дети, что рядом шахматист толчется. Головастый, между прочим, парень. Пригляделась бы ты к нему лучше. Знаешь, умелая женщина из любого мужика может Наполеона сделать. Если у него, конечно, вот тут, - он постучал по виску пальцем, - извилины шуршат.
      - Не вдохновляет, - покачала головой Анжела. - Вы ж, наверно, о празднике Нептуна поговорить хотели? Прошлый - то, майский, прошел, слыхала, без обычного блеска.
      - Скучный заезд был. Директор в Москву уехал... Ну, естественно, упились и разгулялись.
      - Теперь грандиозные планы. Юрий Кузьмич сказал, что прямо над баром помост сделают. Мы на нем будем петь, после того, как вы из волн появитесь.
      - Хочет шеф выпендриться. Гости, вроде, важные ожидаются. А у нас катер барахлит, лыжа у меня клееная-переклееная...
      - Да вы и на пятке по воде проедете! - Засмеялась Анжела. - Наши отдыхающие все меня про вас расспрашивают, очень интересуются. Говорят, "ходячий Голливуд". А я прямо их кипятком ошпариваю: "Двое детей и жену обожает".
      - Молоток, лапуся! - Он чуть прижал кончик носа Анжелы. - Что не гудишь-то? Раньше гудела.
      - Би-и-п! - Пискнула Анжела. Сергачев вздохнул. - Идет время, девочка, ох, как идет...
      До праздника Нептуна оставалось всего три дня.
      *Глава 4
      И вот долгожданный день наступил. С утра боялись за погоду - небо хмурилось, над холмами собралась армия тяжеловатых туч, грозя захватить беззаботно-голубой небосвод над морем. Местные жители знали - такие набеги облаков со стороны континента зачастую оказывались безрезультатными. Вот если облака наползут с моря и закачаются отголоском далекого шторма пологие редкие волны, жди настоящей непогоды с дождем и ветром.
      - Черт! - Сидя на катере, Антон Сергачев прилаживал облачение царя морской стихии - латунную корону с резинкой под подбородком и непромокаемую мантию из золотого шуршащего пластика. Катер подбрасывало. Если волны зачастят, завернутся барашки в порывах резкого ветра, с шиком выкатить на гальку будет непросто. - Сделаешь пробный заход, Паш, - крикнул Сергачев сидевшему за рулем парню и сжал в левой руке трезубец. - Хорошо, хоть эту хреновину выкрасили, а то с плавок вся "чешуя" так и сыпется.
      - Да нашим девочкам все равно, что у тебя на плавках. Их больше интересует, что под ними. Ты бы уж голышом к ним выкатил. Глянь, на берегу как на Красной площади во время парада. И "мавзолей" едва не ломится. Павел пронесся вдоль "спутниковского" пляжа.
      Сергачев не слышал, он стоял на сидении, гордо потрясая трезубцем. Потом уселся и, чертыхаясь, достал починенную кое-как монолыжу.
      На пляже гремел оркестр. Из динамиков лился бодрый марш Дунаевского, под который идут по Москве праздничные колонны в кинофильме "Весна". На помосте, возвышающемся за крышей бара, в полной готовности стоял ансамбль "Радуга" - все в парчовых серебряных костюмах. Расположенная чуть ниже трибуна для гостей, образованная рядом сплошь сдвинутых кресел и чайных столиков - тоже не пустовала. Здесь уже сидели человек восемь солидных товарищей, одетых по-летнему, но без излишней распущенности: мужчины в сорочках с коротким рукавом и галстуках, две полные дамы из горкома и исполкома - в кримпленовых платьях строгой расцветки.
      Все остальные, толпящиеся, вопящие, жующие, орущие, валяющиеся на лежаках - тихий ужас. Полуголые, обвешанные кое-как пальмовыми листьями, простынями, полотенцами и, наверняка, что-то уже принявшие на грудь, полные серьезных намерений превратить культурное мероприятие в разнузданную гулянку. Начальственные взгляды стыдливо избегали толпу. Распоясались бы так свои, отечественные недоумки, на них управу бы быстро нашли. А здесь дело тонкое: изображая либерализм и терпимость к молодежным настроениям, суметь удержать их в рамках благопристойности.
      Команде "чертей" и "русалок" из состава собственных служащих пищеблока и спорткомплекса предстояло справиться с серьезной задачей. Они, конечно, станут бузить, создавая видимость бешеного карнавала, но сумеют приглушить нежелательные эксцессы. На пляже уже приготовлены две огромные бочки с грязью (глину комсомольские вожаки размешивали с водой всю ночь) и ящики "игристого". Имеются и две колоды пластиковых бутафорных карт - ими "черти" и "пираты" будут играть на животах плененных дам.
      Юрий Кузьмич Овсеенко объяснил традиции праздника прибывшему с Паламарчуком иностранцу. Американский коммунист оказался белым, достаточно зрелым крепышом, проявившим интерес к происходящему. Он даже кое-что кумекал по-русски, восполняя недостаток понимания жестами и эмоциональными выкриками "Вери вел! Хрошье!"
      - Господин Гудвин, позвольте познакомить вас с гостьей из солнечной Болгарии. Королева красоты этого года. - Сообразительный Овсеенко счел такое знакомство взаимовыгодным. Пусть американцы знают, что и в соцлагере проводятся конкурсы на лучшую девушку. А уж сама девушка даст ихним десять очков форы.
      Снежина, конечно, имела эффектные тряпочки на случай бального торжества. Может, её костюм что-то и означал, но ясно одно - королева и есть королева. Золотое узкое платье до полу из обтягивающего трикотажа. Сверкающая корона на высоко поднятых смоляных кудрях и килограмм бижутерии - даже на щиколотках. Рядом, с маленькой камерой на боку, маячил фотограф. Гудвин мастерски поцеловал руку девушки и усадил её рядом. Беседа перешла на оживленный английский.
      Овсеенко в облегчением вздохнул. Теперь он мог сосредоточиться на Паламарчуке, с которым давно мечтал перевести отношения на дружескую ногу. Случай улыбался - празднество и ужин в тесном кругу способствовали сближению. Но Роберт Степанович выглядел несколько рассеянным, осматривая пляжи и пеструю толпу молодежи.
      - Хорошо подготовились, - одобрил он подсевшего рядом директора. - Но почему не играет "Радуга"? Солистка заболела?
      - Да тут Градова, тут! Хорошие ребята, ваши выдвиженцы. На высоком уровне культмероприятия держат. А солистка должна появится в самый торжественный момент. Эта девушка, как вы знаете, - наш местный цветок. Думаю, если конкурсы вроде болгар затеем, может претендовать на титул.
      - Пока распоряжений нет. Возможно, будут проводится соревнования под лозунгом "Мисс Море", из контингента отдыхающих. У вас ведь отдыхает Лара Решетова?
      - Отличная девушка! Потрясающая идея! - Директор напрягся.
      Из динамиков грянул марш из кинофильма "Цирк", катер, сделав разворот, рванул к берегу, за ним, перескакивая с волны на волну несся сам Нептун! Развевалась на ветру мантия, сверкали в лучах проглянувшего сквозь тучи солнца корона и победно вздетый трезубец. Сергачев ухитрился держаться за трос одной правой рукой, а стоял не хуже, чем отлитая из бронзы статуя на мраморном постаменте. Не дрогнув, перескочил прибрежные барашки и выехал в сопровождении восторженного визга толпы на облизанную волной гальку. По обе стороны Владыки морей выросла свита, оттесняя толпу и обеспечивая проход Нептуна к центральной трибуне. Здесь, у микрофона, в наступившей тишине Нептун громким голосом оповестил начало своего праздника и призвал подданных к подчинению. Русалки и черти отвечали стихотворными репризами, все выглядело весьма эффектно. Затем Нептун пожелал выбрать Королеву, для чего оглядел толпу и объявил конкурс. Владыке морей поднесли трон. Ансамбль "Радуга" врезал по инструментам. Загремела популярная "западническая" песенка из кинофильма "Человек-амфибия".
      - "Эй, моряк, ты слишком много плавал..." - вопила с подвыванием прильнувшая к микрофону Анжела. Она постаралась выглядеть ярко, вырядившись то ли в портовую шлюху, то ли в звезду капиталистического шоу-бизнеса. Бюстгальтер, усыпанный блестками, обтянутые в бедрах и сильно расклешенные книзу брюки из красно-серебряной тафты. Рыжий хвост подвязан развевающимся на ветру, как языки пламени, нейлоновым шарфом - тоже вызывающе блестящим и ярким.
      Юрий Кузьмич уже собрался отпустить по поводу солистки критическое замечание, но заметил взгляд Паламарчука, загоревшийся горячим интересом.
      После бурных оваций, завершивших выступление Градовой, "русалки" вывели на сцену Снежину. Отпираясь и хохоча, та все же взяла микрофон и пошептавшись с музыкантами, спела куплет популярной песенки из репертуара Лилли Ивановой. Чтобы не испытывать терпение рвущихся к действию зрителей, Нептун торжественно взял Снежину за руку и объявил Королевой праздника. Здесь наступила очередь "чертей", должных окунать в бочки с грязью всех "неверных" - боящихся морской стихии. Девушки с визгом разбегались, парни же, наоборот, желали быть вымазанными, чтобы потом гоняться за другими, заключая их в глинистые объятия.
      Пламен снимал бурный разгул. Лара держалась рядом, делая вид, что помогает фотографу. Ей вовсе не хотелось оказаться вымазанной - на туалет ушло два часа. Коротенькое платье из крупного белого гипюра на атласном чехле шилось для выпускного вечера. При участии Снежины Лара перерезала его пополам маникюрными ножницами и оторвала подкладку. Гипюровый лиф, голый живот и кусок кружев на бедрах выглядели, конечно, очень вульгарно, но и соблазнительно. "Мама не одобрила бы", - решила девушка, оглядев законченный туалет "рабыни", дополненный белой "паранджой" из чьей-то фаты, найденной в клубном реквизите, и сандалиями с перекрещивающимися ремешками до самых колен из чемодана Снежины. А уж косметики, цветов, жемчуга! Хватило бы на десятерых.
      Увидав девушку, Пламен остолбенел. Он сам остался в узких выгоревших джинсах, пообещав к разгару карнавала накинуть белый хитон из простыни и перевязать жгутом покрывало на голове - то ли пародия на местного "шейха", то ли и впрямь, сказочный работорговец.
      До начала праздника, пока не спряталось солнце, он увлек Лару на пустынную часть дикого пляжа. Сюда можно было проникнуть сквозь дыру в металлической сетке, отделявшей владения "Спутника". Здесь не было аккуратно насыпанной круглой галечки, лежаков и шезлонгов. Зато какие живописные валуны! Как светятся желтым кусты дрока, растущие на крутом берегу! И никого - только море и солнце. Позируя в своем белом одеянии, в облаке струящейся по ветру фаты, Лара испытывала странное чувство объектив словно целовал её. Когда Пламен подошел, чтобы поправить сбившуюся легкую ткань и разметанные пряди соломенных волос, его смуглая рука задержалась на плече Лары. Смешливые глаза стали серьезными, яркие, красиво очерченные губы приблизились... Девушка закрыла глаза и подалась им навстречу...
      - Эй, так нельзя... Мне надо работать. Я совсем потерял свою голову... - Парень оторвался от Лары. - Там уже, наверно, все началось.
      - Останемся... - робко предложила девушка.
      - Если ты захочешь, я останусь с тобой навсегда. - Он подал ей руку, поднимая с камня. - А сейчас - надо идти.
      ... Лара плохо осознавала, что происходит - эта гремящая музыка, Нептун, важные гости, вымазанные грязью "черти". Недотрогу Решетову переполнял восторг свершившегося. Да, это лето стало её летом!.. Она нашла Его! Вот, оказывается, как выглядит настоящее счастье... "Черти" не трогали Лару Решетову, они прекрасно понимали, с кем и как можно шутить. Но одна оплошность слугами Нептуна все же была допущена.
      - О, смотри, смотри! - Пламен прицелил объектив. В бочку с грязью черти заталкивали слабо сопротивляющегося долговязого парня, одетого с официальной строгостью.
      - Это же Зиновий... Бедняга! - Лара расхохоталась.
      - Отпустите его! - вступился за шахматиста начальственный голос директора. И тут же обратился к девушке. - Ларочка, я тебя ищу. Скажи пару слов участникам праздника. На танцплощадке сейчас начнется торжественная часть, совсем коротенькая, под лозунгом "Песню дружбы запевает молодежь". Пожалуйста, не отказывайся, у тебя получается неформально и от души.
      Утихомирить столпившуюся на танцплощадке в ожидании игр и веселой музыки молодежь оказалось непросто. "Радуга" врезала во всю мощь "Гимн демократической молодежи". Потом в установившейся тишине взял микрофон директор и коротко поблагодарил участников и гостей праздника, а также пожелал "получить незабываемые впечатления". Сразу же появилась Лара. Послышались аплодисменты и одобрительные хлопки.
      - Мы молоды, веселы, счастливы... Я желаю всем побольше радости и любви. Пусть эта ночь запомнится на всю жизнь. - Произнесла она на трех языках, глядя в разгоряченные лица. Некто в клетчатом домино вспрыгнул на сцену и преподнес девушке огромный букет белых роз.
      "Не с наших клумб, - с облегчением заметил Овсеенко и задумался. Сортовые, белые, явно рыночные. Что бы это значило?" И тут же вспомнил, где уже видел такие цветы.
      Праздник полетел на всех парусах - на главной площадке работали массовики-затейники, гремел оркестр, в кустах и на пляже гудели обособившиеся компании, по корпусам засели те, кто стремился к интиму.
      Роберт Степанович Паламарчук, оповещенный о "закрытом мероприятии" в виде ужина в банкетном зале, строил шальные планы. Безумный вечер, обилие молодых, разгоряченных полуобнаженных тел, чувственное напряжение, охватившее молодежь, разгорячили его. Поющая Анжела заставила трепетать. "Вот, что мне необходимо сегодня. Чего бы это ни стоило", - решил он.
      Снежина танцевала с Нептуном. Он нравился ей, этот сильный русский красавец. В голове кружила легкая метель блестящих конфетти - от выпитого вина и близости голливудского супермена.
      Антон с полчаса "макал" с пирса в море "новобранцев", сам не раз нырял и плавал в волнах, опасаясь за ребят. От него пахло морем, с влажных светло-русых волос, выбеленных солнцем, падали капли, под тканью черной тенниски ощущалось мускулистое сильное тело. Да, он был настоящим владыкой моря и, наверно, сумел бы увлечь в объятия не одну затуманенную страстью крошку. Но говорил Сергачев с девушкой о городе, о погоде, о своей семье и двух сыновьях. Уж лучше бы он молчал... Снежина сказала:
      - У меня тоже есть друг. Я люблю его с семи лет. Это правда. - Она скрестила пальцы и рассмеялась так искренне и весело, что Антон легонько прижал её к своей груди. Он усиленно возводил баррикады между собой и одурительно-привлекательной девушкой, вспоминая семью и дела. И решил после этого танца незамедлительно скроется от греха подальше. Интрижка с красоткой тут же станет известна и повлечет за собой самые серьезные последствия - потерю работы, сплетни, ссору с женой. Существуя среди соблазнов и постоянно на виду, Антон не мог позволить себе оступиться. Ни разу.
      Возлюбленного Снежины звали Мирчо Лачев. Он был известным теоретиком и критиком театра, давним другом её отца-актера. Когда Снеже (так звал её Мирчо) исполнилось семь, слава Лачева была в самом расцвете, хотя ему едва перевалило за тридцать. Сорокатрехлетний профессор театральной академии, председатель Болгарского театрального общества, участник множества международных сценических ассоциаций, автор научных трудов, светский лев Лачев не утратил своей привлекательности и влияния на Снежину. У него была уже вторая жена и росло трое детей от разных браков. Но Снежина знала придет час, и этот удивительный человек будет принадлежать только ей. Она окончила первый курс на кафедре актерского мастерства, считаясь способной ученицей, и дала себе слово стать знаменитостью.
      Пусть русский плейбой блюдет свою невинность, а гость из США делает весьма выразительные намеки, Снежине нужен лишь профессор Лачев - самый утонченный, самый интеллектуальный и самый красивый мужчина в Софии!
      Арчи Гудвин перехватил оставленную Антоном Снежину, пригласив её на танец. Анжела пела нечто лирическое.
      - Мне нравится в СССР, - сказал он. - И особенно здесь.
      - В лагере собраны самые красивые девушки, - лукаво улыбнувшись, Снежина кивнула в сторону рыжей певицы.
      - Самые красивые будут сегодня за нашим столом, - интригующе пообещал мистер Гудвин и объяснил: директор приглашает на ужин избранное общество. Вы будете моей дамой.
      Лара потеряла из виду Пламена. Пока она танцевала с противным прыщавым чехом, дышавшим в щеку пивным перегаром, фотограф исчез. Наверняка он удалился, чтобы переодеться в костюм "работорговца". Ведь обещал сделать ей сюрприз.
      Улизнув с оживленной танцплощадки, Лара свернула в узкую аллею, идущую вдоль пляжа. Ей не хотелось попадаться на глаза знакомым и даже возвращаться за букетом роз, оставленном на сцене. Пламен потряс её цветами - ведь только он мог заранее приобрести эти розы, зная, что Лара будет одета в белое платье. А фотографируя её на диком пляже, сказал: "Жаль, у тебя в руках нет цветов. Ты не похожа на рабыню. Ты - сказочная невеста!"...
      - Высокая госпожа, - произнес вкрадчивый голос с акцентом. - Мой повелитель приглашает вас. - Выступив из черной тени ароматных кустов, перед Ларой вырос человек в белом одеянии. Его голова, скрыта покрывалом, была опущена, акцент звучал нарочито-подчеркнуто.
      Она засмеялась:
      - Вы похищаете меня?
      - Не смею. Только прошу: следуйте за мной.
      С радостно бьющимся сердцем Лара шла сквозь южную ночь вслед за костюмированным "слугой". Она даже успела порадоваться, что послушалась Снежину, надев её сандалии на плоской подошве. Шпильки не подходят для прогулки по гравию. До чего же забавный розыгрыш устроил Пламен! Из зарослей выступил красивый дом с ярко освещенным подъездом. В прямоугольнике распахнутых дверей стоял он, протягивая ей белую розу. Рванувшись к Пламену, Лара ахнула, узнав человека в восточной одежде.
      - Извините, я перепутала. Я шла в другую сторону, - сказала она по-английски, отступая на дорожку.
      - Вы не перепутали, прекраснейшая. Я Мухаммед Али-Шах. Вы - моя желанная гостья.
      - Где мой друг?
      - Все ваши друзья здесь. - Он жестом предложил ей войти. - Немного терпения.
      Поднявшись по каменной, покрытой ковровой дорожкой лестнице, Лара оказалась в гостиной. Большая комната с мягкой мебелью и камином. Опущенные шторы на стеклянной стене чуть колебал ветер. В полумраке горят свечи в серебряных канделябрах и благоухают цветы. Везде - в многочисленных вазах, стоящих на полу, на столике, на камине - охапки белых роз.
      Хозяин сбросил свое одеяние, оказавшись в прекрасном вечернем европейском костюме и бабочке.
      - Вот видите, я достаточно европеизированный араб, чтобы уметь уважать обычаи гостей. Белый цвет сегодня для меня - цвет обещания и любви. А все эти цветы - для вас.
      - Значит, розы на сцене я получила...
      - От меня. И получите их, сколько пожелаете, а также жемчуг и бриллианты. Вам не идет бижутерия. - Смуглая рука резким движением сорвала с шеи девушки нить чешского жемчуга. Бусинки рассыпались по ковру. Словно загипнотизированная, Лара смотрела на разбегающийся жемчуг. Жемчуг - это слезы. - Не жалейте о потере, дорогая. У меня есть кое-что взамен. Самоуверенный, иронически улыбающийся человек был похож на Пламена - те же огненные глаза, смоляные кудри, бронзовый отсвет кожи. Ей казалось, что чары рассеются и веселый болгарин вдруг рассмеется, сбросив маску "шейха".
      Мухаммед протянул черный футляр, щелкнул замочком - жемчужное ожерелье заиграло матовым отсветом.
      - Подарок госпоже моего сердца.
      - Вы с ума сошли! - Гневный румянец залил щеки Лары. - Что вам угодно?
      - Любви. Я видел много девушек в вашей стране, но я выбрал тебя. Ты сама - драгоценность. Эта кожа, похожая на перламутр морских раковин, эти волосы, словно тончайшие золотые нити, и глаза, в которых гневно плещет морская синева... - Он медленно приближался, подступая вплотную.
      - Я сделала другой выбор, мистер нахал! - Она сошвырнула с подставки на пол оказавшуюся под рукой вазу с цветами. Но не сумела вовремя увернуться.
      - Это большая ошибка, - араб крепко обнял её. - Ты поймешь, как ошибалась. В этой дикой стране нет никого, кто мог бы поспорить со мной в искусстве любви. - Крепкие, сильные и одновременно гибкие пальцы пробежали по её позвоночнику, губы прильнули к шее...
      Еще переполненная ощущениями поцелуев Пламена, Лара закинула голову, теряя волю к сопротивлению. Она пришла в себя от ласк чужих рук, медленно, но властно, срывающих с неё одежду. Лара рванулась, упав на диван, потом на ковер, но так и не высвободилась из могучих объятий. Распалившийся мужчина не собирался отступать. Клочья разорванных кружев валялись среди рассыпанных роз, сопротивление нежной блондинки лишь сильнее разгорячало Мухаммеда.
      - Отпусти! - Закричала она. - Тебя посадят в тюрьму за насилие!
      Мужчина смеялся, тихо, сладострастно. Сжав руки Лары, он целовал её грудь.
      - Ты будешь очень довольна, бэби...
      - Спасите! - Что есть духу закричла Лара по английски, вспомнив о слугах араба. Больше ничего она сделать уже не могла.
      С оглушительным хлопком распахнулась рама стеклянной стены, сквозняк загасил свечи, некто с воплем "Щид!" отбросил насильника в сторону и, подхватив Лару, потянул её за собой.
      - Нет! - успела пискнуть девушка. - Ладонь зажала ей рот, а знакомый голос шепнул:
      - Бежим скорее! Здесь много слуг. - Пламен накинул на плечи Лары джинсовую куртку. На его шее болталась камера. Они выскочили через окно на балкон и успели спуститься по стволу дикой яблони вниз, когда в гостиной зажглись люстры и раздались мужские голоса, быстро и возмущенно тараторящие по-арабски.
      На диком пляже, залитом лунным светом, было пустынно. Утихшее море ласково играло чешуей лунной дорожки. Пахло водорослями, ночными цветами и юным счастьем.
      - Обичам те, - серьезно сказал Пламен.
      - Я тоже. Я тоже люблю тебя, - прошептала Лара. - Я выучу болгарский. Наши дети будут говорить на всех языках сразу.
      - А ты - ты станешь самой лучшей женой на свете, моей главной моделью, моей единственной любимой...
      У лавок, окружавших теннисный корт, после посиделок распивавших здесь пиво чехов остались бутылки. Стекло звякнуло под ногой Зиновия, он споткнулся, успев заметить скамейку, на которую довольно точно приземлился. Когда на него не смотрели посторонние, он был не так уж нелеп. И не так некрасив. Высокий лоб и крупный нос выглядели значительно в темноте, подсвеченной голубым неоном редких фонарей. За кустами, окаймлявшими спортзону, тихо шумел прибой. Зиновий отряхнул с брючин засохшую глину и протер носовым платком стекла очков, затем уставился на площадку теннисного корта, возле которой сидел. Поле корта превратилось в шахматное, на нем обозначились фигуры, вступившие в сложные взаимоотношения. Они стали миром Зиновия, в котором ему, только ему принадлежали полномочия верховного главнокомандующего. Он не слышал, как на диком пляже колокольчиком рассыпался девичий смех и голос с мягким акцентом шептал и шептал что-то, делая долгие многозначительные паузы...
      ... Шум карнавала угасал. Опустела танцплощадка, молодежь разбрелась компаниями и парочками продолжать свой праздник до утра.
      - Никто не видел Анжелу? - спохватился уже собравшийся уходить Саша. Сбросив серебряные пиджаки, вся команда "Радуги" влезла в привычные тенниски и джинсы.
      - Ее мужик из Обкома кадрил, - сообщил патлатый ударник.
      - Когда?
      - Я пошел в клуб переодеваться, она уже выходила с сумкой и в своем платье. А этот, как его, Паламарчук у двери поджидал.
      - Директор ужин для хозяев устраивает. Затащили, видать, нашу птичку для музыкального сопровождения, прокомментировал событие Сухих.
      - Разберемся, - пообещал, стиснув кулаки, Саша. - Не ждите меня.
      Пружинистым шагом индейца он направился к зданию клуба. Здесь было темно. Лишь на втором этаже в распахнутом окне банкетного зала горел свет и колебалась пышная тюлевая занавеска. Там звучала магнитофонная запись, заглушавшая голоса. Магомаев пел: "Ты - моя мелодия"...
      Для парня, выросшего в южном городе, ничего не стоило забраться по кривому стволу акации, доходившему почти до окна. Отсюда кое-что ему удалось рассмотреть. Прямоугольный стол был накрыт с ресторанной щедростью и сервисом: серебряные жерла шампанского и воронки белых салфеток стояли торчком среди блюд и салатниц, полных декорированной зеленью вкуснятины. Раскрасневшийся Овсеенко, очевидно, что-то громко говорил иностранцу и болгарке, указывая на стол. Чиновные дамы и господа начали рассаживаться, засуетились официантки в белых наколках и передниках. Овсеенко огляделся, ища кого-то взглядом, за ним, переглядываясь, загалдели остальные - увы, высокого гостя, товарища Паламарчука Роберта Степановича в зале не обнаружили.
      Саша чуть не взвыл. Больше всего ему хотелось запустить в окно увесистый бульник, а потом отыскать мерзкую изменницу с её высокопоставленным блядуном и выколотить из гада всю спесь! А потом... Потом плюнуть Анжеле в лицо и навсегда исчезнуть с её пути. От сознания обиды Саша едва не расплакался. Он быстро соскользнул с дерева, нарочито обдирая кожу о ствол, пытаясь заглушить этой болью невыносимую боль внутри. Ведь он любил ее! Со школы, с первой встречи. Как привороженный, как маньяк... Они оба верили, что предназначены друг для друга судьбой, когда занимались любовью, слушали музыку, разучивали песни, выступали в ресторанах перед пьяными рожами, а потом неслись на мотороллере по спящему городу. Чтобы в дощатом "замке" Анжелы торопливо сорвать одежду и броситься друг к другу. Собственно... Если честно, это случалось все реже и реже и както по-другому.
      Последнее время Анжела даже не старалась скрывать от Саши, что они временные любовники, связанные деловым партнерством, а ей необходим настоящий влиятельный покровитель или муж, способный вырвать из трясины городка. Иногда Саше казалось, что Анжела специально распаляет его ревность, порой же он с предельной ясностью осознавал: все настоящее давно кончилось, пора решительно разорвать едва удерживающую их связь. Но как это сделать, когда она стоит рядом в своих сверкающих брючках, жаркая, желанная, сливающаяся воедино с его музыкой, отдающаяся ей? Она поет для него!
      "Для кого? - Для кого так потрясающе пела сегодня эта вертлявая стерва?" - задал себе вопрос Сана, остановившись посреди темной аллеи. Ему ответил звон цикад и отдаленная матершина на вполне понятном родном языке. Скрипнув зубами, гитарист шагнул в темноту.
      Снежина лежала у себя в номере, читая толстую книгу. Это был роман Митчелл "Унесенные ветром" на английском языке. Дело шло с трудом. Но спать не хотелось, а телевидение давно прекратило работу - население СССР должно ложиться спать до полуночи. Болгарская красавица с удовольствием думала о том, что до отъезда осталось пять дней.
      Ей удалось деликатно улизнуть с директорского банкета, сославшись на головную боль. Американец проводил её до номера, намекнул на кофе, но послушно удалился, получив однозначный отказ. Пламен и Лара куда-то запропастились. Впрочем, Снежина догадывалась, куда - эти двое давно мечтали о близости. Она терялась в сомнениях по поводу перспективы русско-болгарской пары. Лара - дочь министра, к тому же, девушка строгих правил. Вероятно, ей нужен хороший муж. Нетрудно представить, что претендентов на эту роль достаточно. Лара выбрала обаятельного фотокорреспондента Бончева, наверняка клявшегося ей в самых возвышенных и пылких чувствах. Бедняжка здорово просчиталась, позволив себе потерять голову.
      Пламену уже двадцать шесть, позади чреда бурных романов, впереди планы на контракты в Европе или Америке. Бончев далеко не в восторге от культурной политики социализма. Он видит себя в составе хорошей рекламной фирмы западного образца, знаменитым мастером, делающем снимки для "Плейбоя" и самых престижных журналов. Но парень хорош и опытен. В любом случае Лара запомнит эту ночь и может не опасаться последствий. Здесь, в СССР, в смысле секса - полная темнота. Девушки даже стесняются говорить о контрацептивах, а мужчины, похоже, вовсе ограничивают себя в удовольствиях. Наверняка и красавец-Нептун - грубоватый мужлан, не посвященный в тонкости эротических игр. Вспомнив Антона, Снежина фыркнула и обратилась к воспоминаниям о трех днях любви, которые провела в горах с Мирчо. Это произошло прошлой зимой и с тех пор она думала лишь о том, как повторить свидание. Сильный, изощренный в интимных ласках любовник, он был старше её на четверть века! Сколь нежной, бережной и бурной была его страсть! Тело Снежины превращалось в драгоценный инструмент, из которого Мирчо мастерски извлекал симфонию наслаждений. Стоило постараться, чтобы заполучить в мужья этого мужчину...
      Снежина вздрогнула - у двери тихо поскреблись. Она босиком подошла и услышав: "Это я, открой", впустила Лару.
      - Извини, скоро утро. Но я увидела у тебя свет. - Лара запахнула легкий халатик. В её глазах сияла безуминка. - Мы любим друг друга!
      - Поздравляю. - Снежина перешла на английский. - Здесь все слышно. Она достала из холодильника "Нарзан". - Хочешь рассказать?
      Лара кивнула, беря запотевший стакан.
      - Скажи, я ведь могу пригласить Пламена в Москву? Мне надо познакомить его с родителями.
      - Ты полагаешь, они будут рады?
      - Ой, Снежа, я такая счастливая! - Девушки обнялись.
      В коридоре послышались шаги, кто-то открыл дверь и прошел в ванную. Раздался шум включенного душа. Без стука в комнату влетел Пламен.
      - Дамы, помогите крошке. Она там, я велел ей умыться.
      Переглянувшись, Снежина и Лара кинулись в ванную и минут через пять привели укутанную в полотенце Анжелу. Снежина протянула ей банку с лосьоном:
      - Этим надо снять грим. У тебя тушь помазана.
      Всхлипывая, Анжела послушно принялась протирать лицо смоченным тампоном из специальной голубой ватки. И, похоже, ничего не собиралась прояснять.
      - Что случилось? - Призвали Снежина и Лара курившего на балконе Пламена.
      - Ночь чудес, мои дамы. - Он сел. Девушки заметили ссадину на левой скуле. - Я уложил Лару спать и вышел пройтись к морю, там такая красотища. Мне даже хотелось петь. Слышу крики... Нет, это были не стоны любви и не перебранка влюбленных. Прямо через кусты я рванулся на звуки... двое верзил волокли куда-то эту крошку. Она явно сопротивлялась. Пришлось вступиться. Он потер запястье и обратился к Анжеле. - Извините, если спугнул ваших кавалеров.
      - Спасибо. - Девушка явно успокоилась. - Спасибо,вы оказались клевые ребята. Я вас давно заметила. Думала, заносчивые типы, привилегированная компания... Ну и всякое такое. - Она высморкалась в протянутый Ларой платок.
      - Ты хорошо поешь, мы всегда обсуждали, как ты выглядишь. Ты очень милая, - ободряюще улыбнулась Снежина. - Будешь спать у меня. Мы тебя не отпустим. Страшно, и щека у тебя сильно поранена.
      - Гад проклятый!.. - пощупала ушиб Анжела. - Сашка, наш руководитель ансамбля, гитарист, учился со мной в одной школе. Мы вообще соседи и долго дружили. Он решил, что имеет на меня права. А я не хочу!
      - Выходит, мне надо было шугануть только его? - уточнил Пламен.
      - Нет! Тот, второй, ещё хуже... Морда - во! Он здешний начальник, помог нашему ансамблю устроиться на работу в "Спутник". И теперь ждет, чтобы я расплатилась.
      - Ужас какой! - искренне ахнула Лара. - Как его фамилия? Я расскажу отцу!
      - Ой, нет, не надо! Спасибо, конечно... Я бы и сама вопрос уладила. Все шло мирно. Но Сашка как с ума сошел... Влепил мне пощечину, Роберта Степановича пониже живота двинул... А потом они стали тянуть меня в разные стороны, да ещё кричали всякую гадость. Господи, что теперь будет?
      - Тебе нечего бояться. Я завтра с директором поговорю, все улажу. Пообещала Лара, переполненная счастьем. Ей так хотелось, чтобы и другие получили хоть частицу её радости. - Хочешь спать у меня?
      - Лучше у меня, - коротко сформулировал Пламен, значительно посмотрев на Лару. - Я все равно собирался встречать рассвет у моря.
      ... Рассвет они встретили в номере Лары. За стеной спала измученная волнениями Анжела. Вся компания пропустила завтрак. А когда они выбрались к зданию столовой, держась тесной группой и чувствуя себя бойцами за справедливость, увидели двигающегося навстречу Юрия Кузьмича. Широко распахнув руки, директор улыбался:
      - Ну, я рад - все в сборе и все здоровы! Ходишь здесь за каждым, как отец родной... Под утро шахматиста на корте нашел. Не трогайте, говорит, я гамбит какой-то разыгрываю... И Сашку-гитариста пришлось с дружинниками выпроваживать. Перебрал парень.
      - Он дома? - Насторожилась Анжела.
      - Все на своих местах, Градова. Никаких инцидентов. Поступила инициатива от старших товарищей. - Он задумчиво посмотрел на болгарина и Решетову. - предупреждаю, - строго закрытая информация... Товарищ Паламарчук пригласил американского друга отведать местной экзотики, но, конечно, не вдвоем. На ужин в ресторан "Аул" приглашен узкий круг друзей: Лара Решетова, Снежина Иорданова с сопровождающим её фотографом Бончевым и комсомолка Градова с чемпионом по шахматам Зиновием... - Овсеенко запнулся, не рискнув произнести фамилию Костержец, с которой все время путался. И добавил, обратившись к Пламену. - Фотографировать будем только официальную часть.
      *Глава 5
      В комнате Арчи Гудвина воцарились густые сумерки. Щелкнув выключателем, он зажег три лампы под черными абажурами.
      - В качестве подкрепления могу предложить яичницу с беконом. Моя история движется к потрясающему финалу. Эй, да ты не спишь, парень?
      - Меня с детства интересовала история. Особенно, средние века, рыцари, король Артур и прочие примочки. Но семидесятые... Это, вроде, и близко, но совсем не понятно. Особенно, СССР. Дальше, чем средневековье. - Сид последовал за хозяином на кухню. - Мне два яйца.
      Запахло жареной ветчиной, зашкворчали разбитые на сковороду яйца. Арчи достал тоник.
      - Будем разбавлять джин сильнее. А то у меня язык заплетается.
      - Неудивительно. Вещаешь, как диктор по радио. Без перерыва на рекламу. Скажи, Арчи, а где же в это время находилась карта?
      - В том-то, малыш, и все дело! - Гудвин одним движением стряхнул со сковороды половину яичницы на тарелку Сида. Попал точно, не задев отшатнувшегося парня. - Этот дерьмовый пройдоха Паламарчук все десять раз взвесил, но решил по своим каналам проверить мою личность. И сказал: извини, друг, но такие деньжищи не дарят. Через пару дней я получу информацию и акт передачи состоится - я тебе слайд с картой. Ты мне - кусок зеленых.
      - А если карта фальшивая? - на всякий случай поинтересовался я, хотя уже понимал, что этот трюк русскому ни к чему. - Может, её ещё при Сталине подменили.
      - Тогда мы оба в полной жопе. У меня других способов подобраться к слиткам и изъять их нет. У тебя же нет других способов проверить меня. Согласись - тысяча баксов - не капитал. Скромная плата за надежду. Но... Он зашептал мне в ухо. - Я посылал аквалангистов в пещеру. Там что-то действительно припрятано в стальных контейнерах. Не мог же я предложить ребятам проверить... Сказал: фашистский архив, под опекой КГБ. Больше туда, думаю, не полезут. А вот что в пещере на самом деле - вопрос. Только маленький. Потому что все сходится! Все! - Приступивший к трапезе Арчи оторвал от тарелки задумчивый взгляд. - В этом человеке была какая-то сумасшедшинка. Может, пил много, может, наследственность плохая. Да будет ему земля пухом...
      - Убил? - мрачно взглянул на Арчи Сид.
      - Ты меня, вижу, за монстра держишь. Насмотрелся триллеров. Зачем мне трупы? Арчи Гудвин - охотник за сокровищами. Честный игрок. Очень честный шулер, супер-виртуозный пройдоха. У меня заканчивалась советская виза. На ужине после карнавала я сказал мистеру коммунисту: гуд бай, май лав. Раз ты мне не доверяешь,то можешь расстаться с безумеыми мечтами. У нас имеются другие источники информации насчет перепрятанных слитков. Придется проверить и действовать. Извини, без тебя.
      Робби хмыкнул:
      - Глубоко копаешь, "археолог". Завтра мы с тобой простимся при торжественных обстоятельствах - я все же твой компаньон. С надеждой на плодотворное сотрудничество. Обменяемся "документами" под звездным небом и в соответствующей обстановке. - Он подмигнул.
      На следующий вечер - это был последний день моего визита, мы с Робертом и целой свитой поехали в ресторан "Аул" - самый экзотический уголок в тамошних местах.
      Думаю, он хотел сделать мне приятное и не забыл о себе. Рыженькая певичка возбуждала в этом массивном джентльмене с лицом бульдога нежные чувства. А для меня, естественно, на ужин была приглашена Снежина. По-словянски это значит что-то вроде "снежная" или "снежинка". Но девчонка больше смахивала на испанку - заводная хохотушка и вовсе, вовсе неглупая. Я сразу смекнул, что девушка из хорошей семьи и с большими планами на будущее. Но какое будущее в Болгарии? Она вовсю кокетничала со мной, давая при этом понять, что не очень всерьез, в порядке веселого времяпрепровождения...
      "Аул" оказался ресторанчиком в местной глуши. Там было сооружено что-то вроде кавказского селения - в зарослях нечто, похожее на вигвамы, внутри грубые деревянные столы. Везде пылали костры и на огне жарилось специально приготовленное мясо. Запах!.. Хм, да... потрясающий запах разносился окрест...
      Представь: официанты одеты в национальные костюмы, свернув хвосты бубликами, бегают, ожидая подачки, огромные лохматые псы, потрескивает огонь, а вокруг - южная ночь и покрытые лесом холмы. Там даже кто-то выл. Может, волки, а может, собаки в деревне...
      - Представляю. Таких индейских ресторанчиков полно в Штатах. Сплошное кино, экзотика для туристов.
      - Но здесь было действительно мрачновато. Дикая страна, дикий народ, варварские обычаи. Только динозавров не хватало и первобытных людей с копьями... Вино, кстати, было отменным. И совсем неплохой коньяк...
      - Роскошный ужин на четверых. - Сиду явно не терпелось перейти к финалу истории.
      - Если бы! Этот идиот со своей коммунистической солидарностью притащил в "Аул" целую делегацию. Кроме нас прибыл шахматист с русской девушкой Ларой, дочерью их московского министра и, конечно, фотограф, который просто не отлипал от моей Снежины.
      - Так болгарка все же стала твоей дамой?
      Арчи пожал плечами:
      - Похоже было на то. Очевидно, я относился к типу мужчин, которые ей нравились. Ведь плейбойчика-фотографа она, как выяснилось, всерьез не принимала. Да... До сих пор теряюсь в догадках, как могли бы сложиться обстоятельства, если бы не тот жуткий вечер... Мы начали с шампанского русские порядки приема спиртных напитков далеки от условностей - пьют, когда хотят, и что придется. А шампанское как бы обязательный аперитив. Снежине не было ещё и двадцати и она явно не злоупотребляла выпивкой. От вина её черные глазищи разгорелись, смуглый румянец полыхнул на скулах... А как восхитительно она смеялась и что за обольстительный акцент звучал в её английском! Я не мог удержаться, чтобы не коснуться её руки, не сжать пальцы и не заглянуть в глаза. В них не было отвращения...
      - Значит, фотограф остался ни с чем?
      - Фотограф не отрывался от Лары. Роскошная пышная блондинка классических форм с льняными, до пояса падающими волосами... Она так смотрела на него! Готов поклясться, что красавчик изрядно вскружил голову русской девушке. Она в том году окончила школу и стала студенткой. Слишком юна и строго воспитана, чтобы уметь крутить мужчинами. Будешь старше, поймешь: такие вещи, как неопытность и невинность заметны сразу. Но у этой голубоглазой лапушки и весьма энергичного болгарина наверняка закрутился роман. Поверь моему нюху, мальчик.
      - Нормально. - Поставив в мойку пустые тарелки, Сид поинтересовался, Может, сварить кофе?
      - Засыпаешь? Извини, столько подробностей вдруг всплыло в памяти. Но я не зря их здесь перетряхиваю. Приглядываюсь ещё раз - вдруг попадется что-то значительное. Пакет с кофе в шкафу. Сделай покрепче.
      - Слушаюсь, сэр. Сочиняй дальше, я весь - внимание. - Сид загрузил кофеварку.
      - Так вот... Роберт Паламарчук - мой главный объект, пребывал в отличном настроении. Делал мне всяческие знаки: порядок, мол, все идет по плану. А сам вокруг певички Анжелики павлином крутился. И шептал, шептал что-то. У той глаза зеленые, как у кошки, вовсю распахнулись. А в них не радость - удивление. И, кажется, страх. Я ещё подумал, что за странная манера у русских чиновников приручать девушек. Может, он ей про концлагеря рассказывает или мной припугивает? Ведь с таким, как он, шашни разводить можно только под дулом пистолета или за огромные бабки. А их-то у него пока, видать, было не густо... Да... - Арчи задумался. - мы, значит, ворковали с девушками, проводили время, как полагается, а два гостя как бы совсем не у дел остались - директор того лагеря, не помню по имени, и шахматист - совсем молодой, но метящий в чемпионы мира. Поэтому все шефы вокруг него и выкручивались. Парнишка с приветом, зажатый, затравленный какой-то, а глаза задумчивые, отстраненные. Гений. Директор ему что-то заливает, а тот только головой кивает. Лоб огромный, в прыщах, а подбородок маленький, назад вдавленный. Интеллектуал, индивидум крайне беспомощный в быту и в делах. Я все это краем глаза по-привычке примечаю, а сам - пьянею. От воздуха, от вина - мы уже принялись за коньяк, - от близости Королевы красоты. На ней платьишко легонькое, колокольчиком, расклешенное, едва до колен доходит. Ноги длиннющие, да ещё в золотых туфельках на огромной шпильке. Волосы короной на макушке заверчены... Я, как видишь, ростом не мал, но когда мы встали, даже на носки поднялся - показалось, что едва до плеча своей даме достаю.
      - Танцевать пошли?
      - Там в отдалении сквозь кусты светилась эстрада, где играл оркестр. Только мы не танцевали. К товарищу Паламарчуку, как персоне известной, подошел человек в белой черкеске и в папахе - это одежда кавказская, как у писателя Толстого обрисовано. С седой бородкой и осанкой Шона О'Коннери. Уважительно что-то заговорил и рукой вокруг повел. Паламарчук обратился к Ларе и та перевела нам всем на английский: шеф ресторана приглашает дорогих гостей совершить памятную прогулку на Черный камень. Так называется верхушка холма прямо над морем, с которой открывается незабываемый вид на окрестности. Дорога удобная и недальняя. К нам, мол, приставят специального проводника, который захватит корзины с бокалами и шампанским. Через пятнадцать минут будем на месте - между землей и небом, там и выпьем и загадаем желание. Черный камень в полнолуние, ровно в полночь все желания исполняет. В соответствии с местным преданием.
      Мы неуверенно переглянулись. Уже достаточно отяжелели от съеденного мяса и выпитого. Но, похоже, каждую из парочек привлекла перспектива уединиться в темном лесу, да ещё загадать желание. Сама мисс Решетова прямо засияла, поглядывая на своего болгарина. Товарищ Паламарчук приобнял за голенькие плечи соблазнительную певичку, я вопросительно взглянул на свою девушку.
      - Обожаю приключения! - Сказала Снежина. - Здесь был хороший отдых, но очень скучный. Вот если бы нас индейцы или кавказцы похитили!
      - Мы находимся в Крыму! Какие кавказцы?! Это все бутафория, девочка, заверил я. - Единственная опасность тебе угрожает от добропорядочного американца. Я не помню, когда так волновался в присутствии женщины...
      - Тогда я могу совершенно спокойно забраться на гору - доблестный рыцарь защитит меня от разбойников.
      Итак, мы отправились в путь. Смуглый юноша, взвалив на плечо коробку с причиндалами для возлияния на Черном камне, пошел впереди. Орешник и другие густо сплетающиеся деревья образовали тоннель, поднимающийся в гору. Тропинка была, действительно, ровной и утоптанной, словно в парке. Довольно скоро деревья кончились, мы оказались среди виноградников, залитых лунным светом.
      - Еще немного вверх, вон та громада - Черный камень, - перевела Лара сообщение проводника.
      Действительно, метров пятьдесят мы почти карабкались по тропинке и вдруг оказались на вершине - площадке, не больше циркового манежа, поросшей густой травой. Внизу, сливаясь с усыпанным звездами небом дегтярным блеском играло моря. На самом краю площадки, словно собираясь скатиться вниз, застыл огромный валун, похожий на стол для великана. Все восхищенно заахали, вид и в самом деле открывался впечатляющий... Если ты, к тому же, держишь под локоток красивейшую из девушек - настроение совсем неплохое, поверь мне, Сид. И у каждого из нас троих, кому посчастливилось прихватить прекрасных спутниц, не сомневаюсь, мелькнула мысль о волшебном продолжении этой ночи.
      "Увезу её в свой отель, а потом - в Америку..." - лихорадочно думал я. А когда в наших бокалах запенилось шампанское и, звонко чокнувшись, мы тихо выпили, загадав желание, я допустил ошибку. Вместо того, чтобы подумать об успешном завершении изъятия клада, я попросил Черный камень: "Пусть она будет моей!"... Вот так-то бывает, парень даже с самыми железными пройдохами...
      - Так, выходит, камень выполнил просьбу? Раз клада нет, значит...
      - Да ничего не значит! - Арчи мрачно уставился в чашку. - Значит лишь то, что против судьбы не попрешь. Ни с камнем, ни с гранатометом. А к серьезным делам следует приступать в одиночку и на трезвую голову.
      - Неужели этот русский мордатый чиновник сбежал, прихватив твои баксы?
      - Ну, не настолько уж я лопух... Слушай дальше. Стоим мы над морем, тихо вздыхающим где-то внизу. В голове искрится шампанское и я шепчу ей: "Девочка, скоро я стану богатым, очень богатым человеком. Мне нет пятидесяти, я сумею устроить тебе райскую жизнь. Выбирай любую страну - и я увезу тебя! Весь мир в наших руках". - Я обвел наполеоновским жестом лежавшие у наших ног просторы.
      - Похоже на предложение вступить в брак, - строго посмотрела на меня эта хохотушка. Свои золотые туфельки она держала в руках, осторожно переступая босыми ногами.
      - Это и есть предложение. В августе, после завершения одной операции, я приеду за тобой в Софию. Возможно, у меня будет личный самолет. Но лимузин с шофером до дворца, где у вас венчают, я обеспечиваю.
      Тут она расхохоталась... Я так и не понял, от радости или от самой постановки вопроса.
      - Да уж. Звучит наивно: "Разбогатею и заберу!" Сказки для бедных. Она наверняка не приняла твои заявления всерьез.
      - Как раз об этом я и хотел с ней поговорить, но тут затрещали за нашей спиной ветки и громкий голос по-русски что-то сказал весьма неприятным тоном... Я мгновенно огляделся, засек боковым зрением застывшие живописные группы, состоящие из моих спутников, и ещё нескольких посторонних людей, обступивших поляну кольцом... В руках они держали винтовки...
      ... Лара не успела сообразить, что произошло.Мужчина с брезгливым татарским лицом вырвал её из объятий Пламена. Другой, навалившись сзади, скрутил фотографу руки. Их поволокли к остальным столпившимся у Черного камня под охраной неизвестных, вооруженных ружьями.
      У Лары оборвалось сердце. Всего пару минут назад, осушая свои бокалы с шампанским, они загадали, конечно же, одно и то же, рука болгарина сжала её ладонь. Лара шепнула: "Давай сбежим!" Он радостно кивнул. Стараясь не обращать внимание остальной компании, влюбленные отступили к спуску, делая вид, что любуются пейзажем. Еще пара шагов - и они припустятся вниз, чтобы принадлежать только друг другу. Ночь так волшебна, так дивно стрекочут в кустах кузнечики и головокружительно пахнет травами! Так манят губы любимого!
      Лара прижалась к широкой груди Пламена, в которой гулко колотилось сердце. Краем глаза она успела заметить растерянное лицо - подошедший вслед за ними Зиновий оторопел, увидав поцелуй, и отступил к зарослям терновника... Потом раздались шаги и грубые руки оторвали их друг от друга. Незнакомые люди, бандитские повадки... Да это же ограбление! Лара не успела закричать - жесткая ладонь зажала ей рот и голос с акцентом пригрозил: "Молчать, стэрва!"
      ... Анжела, стоявшая рядом с Робертом Степановичем у самого каменного стола, спешно прокручивала в голове полученную информацию. Конечно, товарищ Паламарчук здорово выпил и вообще находился в необыкновенно приподнятом состоянии. Естественно, Анжела предполагала, что он предпримет попытку склонить её на интим. Но чтобы молоть такое!..
      Вчера ночью он едва не подрался с Сашей. Но вместо того, чтобы отомстить, спешно заслав "Радугу" на работу в отстающий колхоз, привел Анжелу в "Аул" с важными гостями, посадил рядом и без всякой конспирации оказывал ей знаки внимания. А ведь у Паламарчука жена - боевая подруга, тоже работница идеологического фронта, и двухлетний внук. В городе же сплетен не любят, особенно, про больших бугров...
      Конечно, в "Ауле" собрался узкий круг. Иностранцы и москвичи разъедутся, а Овсеенко никогда про своего шефа ничего не растреплет. Анжела понимала, что Роберт не ограничится платоническими беседами. И обещаниями уже не обойдешься. Придется расплачиваться за долгую разлуку и за вчерашний инцидент с Сашей. Разыгрывая флирт, она придумывала пути к отступлению. И вдруг... Он взял её за руку и, глядя прямо в глаза, как цирковой гипнотизер, заговорил вовсе не пьяным голосом: "Я ради тебя одно дело затеял. Рискованное. Если выгорит - вся наша судьба переменится... Слушай, у меня давняя мечта есть - махнуть куда-нибудь подальше. Навсегда. Жене деньги оставлю, много денег. А тебя заберу. Ты у меня в Америке самой модной певицей станешь. Миллионов не пожалею". - Он дышал прерывисто, теснее подступая к девушке. Жаркие ладони крепко обняли её талию. Анжела не сопротивлялась. Она лишь молила Бога, в которого тайно верила, чтобы он наслал грозу или землетрясение. Тогда уж блудливому козлу будет не до любовных утех. Сладко улыбнувшись Паламарчуку, она подумала: "Чтоб ты провалился!" Ее пожелание тут же исполнилось. Тупой шлепок, как по волейбольному мячу, и крупное тело рухнуло в траву. Тут Анжела увидела окруживших поляну людей. Орудуя прикладами, они, словно овец, согнали в кучу оторопевших от неожиданности, разомлевших от вина и волшебных видений гостей Черного камня. Парни с ружьями ей не понравились.
      В городе поговаривали о банде, засевшей в горах. Грабеж селений, нападения на сберкассы, жестокие драки и даже убийства состоятельных людей - все самые страшные события, происходящие здесь, записывались на её счет. Кто был главарем лесных бандитов - беглецов из разных колоний, - никто не знал. Овсеенко, как не странно, не потерял присутствия духа:
      - Тихо, ребята. Произошла ошибка, мы не денежные мешки. Это иностранцы, отдыхающие в международном лагере "Спутник". Арчи Гудвин американский журналист. Лара Решетова - дочь министра из Москвы. А человек, которого вы ударили - секретарь обкома партии товарищ Паламарчук. Я лично директор лагеря. Денег у нас нет. Можете забрать, что завалялось. И вообще, - вас привлекут...
      - Хватит бузить, урод, - прервал директора один из бандитов, по-видимому, главный. - Здесь не ошибаются. Каждый получит то, что заслужил... - Он хохотнул. - Кавалеры схлопочут "награды", а девок мы не оставим. Обслужим всех.
      - Главарь посмотрел на своих, те согласно загалдели.
      - Вы все будете в тюрьме! Я вам это сказал, - рванулся удерживаемый за руки Пламен.
      - Не вякай, шавка! Что это тут у тебя болтается? - Приблизившись к болгарину, главарь банды сорвал с его шеи фотоаппарат и грохнул его об камень. - Хорошая вещь, но нам ни к чему. Наши личики, если понадобится, за казенный счет сфотографируют. И в фас, и в профиль... Так... - Он подошел к сидевшему в траве Паламарчуку. Анжелика носовым платком промокала ссадину на скуле босса. - Разойдись! - Прорычал главный. - М - налево, Ж - направо. Будут обслужены по разной программе.
      - Позвольте... Здесь не Америка! - Взъярился Овсеенко и получил мощный удар в челюсть.
      - Спасите... - жалобно всхлипнул шахматист. - У меня денег нет. Вот три рубля. И в чемодане ещё пятнадцать. Меня сюда пригласили по путевке комсомола, в качестве премии за победу в турнире...
      Его никто не слушал. Работая прикладами, бандиты согнали мужчин в кучу. Раздался вопль - болгарин ухитрился вырваться и садануть ногой в челюсть главаря. Это был блестящий прыжок. В Болгарии уже стало популярным каратэ, в отличие от усердно запрещавших чуждую борьбу Советов. На Пламена бросились трое, завязалась драка.
      - Пустите его! - Рванулась Лара. - Вас всех расстреляют!
      - Уведите девок, - сплевывая кровь, распорядился главарь. - Пора расходиться.
      Через пару минут на опустевшей поляне воцарилась тишина. Так же мирно вздыхало внизу море и взахлеб трещали кузнечики. На каменной плите поблескивали бокалы, изумрудом светилось горлышко бутылки. Словно пировавшие здесь люди превратились в невидимок.
      Арчи продолжил рассказ: - Я не понимл, что происходит. - По-английски бандиты, естественно, не изъяснялись. Но то, что это не друзья , не продолжение карнавала и не ресторанное шоу - мне растолковывать не пришлось. Лишь я и шахматист остались без увечий, спускаясь в оцеплении захвативших нас мужчин по горной тропинке. Вскоре мы оказались у темного сарая - в таких держат овец или другую скотину. Нас затолкали внутрь и кто-то, засветив фонарик, пробежал ярким лучом по нашим лицам.
      - Раздевайся, гады. Будем шмон делать. - Так, наверно, звучал переведенный мне Паламарчуком приказ. Я предложил Роберту:
      - Скажи им, - я плачу тысячу долларов и даю обещание не заявлять в полицию, если они нас отпустят. Разумеется, вместе с девушками.
      - Деньги у тебя и так отберут. А на милицию эти ребята... чихали. У них там свои люди. - Он снял галстук, пиджак, рубашку. - Не советую с ними спорить - зубы выбьют в два счета, если не пришьют.
      - Господи, Роберт, а слайд? Мы же потеряем карту!
      - Не голоси. Во-первых, у меня дома осталась хорошо запрятанная копия. А эту, что принес для тебя, я Анжеле успел передать. Сказал - документ чрезвычайной важности. Она местная, её здесь все знают. Эти бандюги здорово секут, что к чему.
      - Так они должны соображать, с кем имеют дело! Я достал свой американский паспорт и пачку зеленых стодолларовых.
      - Сэр! - подошел к главному. - Я - американец! - Прорычал в самое ухо. - Шпион! Понимаешь? (Слово "шпион" я умею говорить на всех языках).
      Мужик посмотрел на деньги, покрутил в руках паспорт и что-то крикнул своим воякам. Меня весьма неделикатно подхватили под руки. Я с трудом сдерживался, чтобы не раскидать сволочей приемами дзюдо, которым владел в то время ещё очень неплохо.
      Главный сунул в карман моей рубашки паспорт, пиджак с меня аккуратно сняли, заставили снять брюки и почти любезно поволокли к выходу.
      - Если меня выпустят, пришлю копов, - шепнул я Паламарчуку.
      - Давай поскорее, - на хорошем английском пискнул уже раздевшийся догола шахматист. Да, этот парень не выглядел культуристом...
      Натянув на голову мешок, меня поволокли вниз. Потом пинком швырнули куда-то. Сгруппировавшись, я катился вниз и вдруг растянулся на чем-то твердом. Вокруг было тихо, никто не нарушал мой покой. Тогда я сел, с удивлением ощупав ладонями теплый асфальт и содрал с головы мешок.
      Представляешь, - пустынное шоссе, петляющее вдоль берега моря. Редкие фонари, вокруг которых кружит мошкара. Я - в беленьких трусиках и голубой рубашке. Без копейки денег, но с американским паспортом. И абсолютно живой! Ты будешь смеяться, но, кажется, я не часто переживал такую радость! Однако вслед за всплеском животной радости спасшего свою шкуру существа на меня обрушилось отчаяние: Снежина осталась в руках террористов. Я должен был немедленно заявить о случившемся в милицию. Вокруг не было ни души! Ни одна машина не проезжала по шоссе... Я поднялся и двинулся в сторону города. Вскоре мне попался столб с указателем километров. Всего десять! Ах, ты же не понимаешь юмора: - в СССР на пригородных шоссе не стоят таксофонные будки и там нет никакой Службы спасения! Да что я тебе могу объяснить про них!
      - Да пока, вроде, все ясно. Дикость, варварство, бандитизм. Клады золотых слитков и море шампанского.
      - Похоже... В конце концов, по автобану проехала пара машин. Но увидав полураздетого человека, машущего руками, они, отчаянно гудя, проносились мимо. Я был в панике. Шпионам не место в России...
      Услышав шум очередного автомобиля за поворотом, я предпринял последнюю попытку - лег поперек дороги и сложил на груди руки... Ты представь: там ночью по шоссе в курортных местах ездят только пьяные. Они и слона не заметят. Моя жизнь зависела от степени опьянения водителя.
      Это оказался огромный пыльный самосвал, везущий щебень. Шофер опасливо склонился надо мной. Я сунул ему под нос паспорт и сказал: "Шпион. Хочу идти в полицию. Большое спасибо"... Черт! Позже я-таки выучил по-русски несколько необходимых в экстремальных обстоятельствах фраз. Тебе придется их вызубрить. Это вроде пароля: скажешь "блин", "мать твою так" и - вроде свой парень.
      - Не понял... ты полагаешь, что мне придется общаться с русскими? Да в чем вообще состоит проблема?
      Арчи развел руками:
      - Хочу разбогатеть. На старости лет. Мне семьдесят четыре, я чувствую себя бодрячком. Сил полно и ощущение такое, что умирать рано. Кто-то меня здорово надул и прямо руки чешутся разобраться. А иногда... Иногда мне кажется, что жизнь кончается, и я боюсь не успеть. Не успеть хапнуть свой куш.
      - Так... - Сид с трудом улавливал суть беседы. Несмотря на выпитый кофе, или, вернее, благодаря ему, парня неудержимо клонило в сон. - Постой, ты не закончил о своих приключениях. Лег, значит, под грузовик и назвал себя шпионом...
      - Это был единственный умный шаг за весь визит в СССР. Американец без штанов был доставлен в милицию, где провел остаток ночи, рассказывая разным людям про ужин в "Ауле" и нападение банды. Они даже нашли человека, говорившего по-английски. Его, видимо, подняли с постели. Это был гид из "Интуриста". И я все основательно живописал, подчеркивая, что в руки бандитов попал товарищ Паламарчук, болгары и дочь московского министра Решетова.
      Мне принесли тренировочный костюм, вокруг забегали заспанные, но видно, важные люди. В "Аул" были направлены полицейские и часов в шесть утра мы получили сообщение, что они обнаружили поблизости от ресторана группу отдыхающих "Спутника" во главе с директором. В полной сохранности. Но товарищ Паламарчук и певица Анжела пропали! Милиция побывала у Черного камня, где ничего, кроме остатков нашего пиршества, не обнаружила. Опустел и известный мне сарай...
      Весьма серьезный человек в штатском настойчиво посоветовал американскому товарищу отбыть на родину, уверяя, что органы местной власти разберутся в неприятном инциденте сами. Я послушался, тем более, что кончалась виза и этим вечером я должен был лететь в Москву, а уже оттуда в Штаты. Меня волновала Снежина и карта. Я решил перехитрить русских, оставшись в городе до вечера. Но, видимо, дело приобрело весьма серьезный оборот. Опекавшие меня тамошние копы решили убрать с глаз долой иностранного свидетеля. Я был посажен в черную "Волгу" и доставлен в Симферополь, где сопровождавший меня любезный юноша в отвратительном костюме получил для меня билет на первый же рейс в Москву.
      Едва зайдя в номер гостиницы "Националь", где я должен был пребывать, я бросился к телефону, названивая директору "Спутника". Мне удалось разыскать его лишь поздно вечером. Голос Овсеенко звучал, как из преисподней:
      - Только что пришел домой. Весь день давал показания... тут целая история... Нет, нет, дорогой, не волнуйся. Все о'кей... Болгары передают тебе привет. Желаю счастливого пути...
      Он, объяснялся кое-как, смешивая английские и немецкие слова. И. вроде, совсем перестал понимать мой русский. Я сообразил - директор не хочет говорить со мной. Его здорово напугали и запретили разглашать информацию. Да... Там действительно заварилась каша... В то же утро, когда я катил в Симферополь, на столе в морге уже лежал труп Паламарчука, погибшего от выстрела в висок. Это я узнал позже...
      - А рыжая певица?
      - Она вернулась домой. Но больше в "Спутнике", вроде, не выступала... Снежину я разыскивать не стал. И в СССР больше не поехал. Устроился на работу в серьезном ведомстве, прожил десять лет на Востоке. В СССР не рвался. И, думаю, меня бы не пустили. Связав убийство партийного босса с моим присутствием, они выяснили обо мне, очевидно, множество неприятных вещей... В частности, истинную профессию... Увы, я никогда не был ни журналистом, ни коммунистом... Разве что по совместительству.
      - И это все? - искренне удивился Сид.
      - Все. Что касается личных впечатлений.
      - Извини... Мне кажется, Арчи, что у тебя с головой не так хорошо, как ты полагаешь. Если ты помнишь имена и названия городов, это ещё не свидетельствует о способности к здравому мышлению. Извини, в семьдесят четыре надо копаться в собственном садике, удить рыбу... Ну, я не знаю... Конечно, приятно предаваться воспоминаниям... - Сид мял в худых сильных пальцах хлебный мякиш.
      - Не мни хлеб, парень. Это грех. - Насупился Арчи. - И не читай мне мораль. Я не сдал тебя в полицию вовсе не для того, чтобы выслушивать от сопляка диагноз относительно собственных умственных способностей. Это у тебя с мозгами не так уж хорошо, изволь заметить.
      - Я и не хвалюсь. Полный говнюк. И без всяких надежд выбраться. Признайся, тебя во мне именно это привлекло? Псих, которому нечего терять. Наивен, не смотря на агрессивность. Нищий искатель приключений.
      - Разве я плохо рассчитал? Разве тебя уже не манит блеск лежащих под водой золотых слитков?
      - Прошло четверть века... Да я как-то... Я не задумывался о богатстве.
      - Клад не найден. Я проверял информацию. А вот женщина по имени Анжела и по фамилии Градова, которой Паламарчук передал карту, живет в том же доме на Второй Заречной. Она вышла замуж за гитариста и даже не купила себе машину. У неё нет тайных счетов в иностранных банках и родственников, которым можно было бы переправить миллионы. - Арчи через стол приблизил седую круглую голову к сосредоточенно молчавшему собеседнику. - Она так и не поняла, каким сокровищем одарил её погибший любовник.
      - С чего ты решил, что она не выбросила кассету с пленкой или не отдала её бандитам?
      - Если бы план попал в руки мало-мальски мыслящего человека, то мы бы узнали о поисках и находке. Если она потеряла пленку... Ну. что ж, путь кладоискателей не прост!
      - Под каким соусом я туда двину? И за чьи бабки?
      - Крым теперь автономная республика в составе Украины. Там только и ждут богатых туристов. Даже если ты американский студент, население будет обожать тебя... Дорогу и расходы на прогулку, естественно, оплачу я... А как же иначе - ведь ты скажешь Анжеле, что являешься сыном некоего американца... Того самого, что пострадал от бандитов.
      - Если пленка у нее, Анжела не отдаст её мне. Русские - сумасшедшие патриоты. Уж лучше она продаст информацию государству.
      - Ха! Об этом писал твой отец двадцать лет назад? Все переменилось, мальчик. На бывших территориях СССР господствует мафия, а граждане утратили светлые идеалы. Они не станут связываться с государственными органами, потому что не доверяют им. Лучше синица в руке, чем журавль в небе главная заповедь простого человека. Разве живущая в нищете Градова не лучшее тому подтверждение? Русские не любят риска и патриотических назиданий. Главный их кумир теперь - доллар. Баксами ты и расплатишься с женщиной за совершенно ненужную ей пленку.
      Сид недоверчиво взглянул на собеседника. Глаза старика горели юным огнем, он был похож на дирижера большого симфонического оркестра, вышедшего к публике.
      - Не смотри на меня так, мальчик. Гудвин частенько ошибался сам, но не втягивал других в тухлые делишки. Тебе ведь не помешает прогуляться к морю?
      - Ты утверждал, что взял сорочку напрокат. Поездка в Россию стоит несколько дороже, чем клевый смокинг.
      - Не надо считать мои деньги. Сорочка и клад - разные вещи.
      Арчи нарочито сладко зевнул: - Ада баиньки. Лучшие мысли приходят во сне.
      *Глава 6
      Пасха в этом году пришлась на май. Вокруг церкви Петра и Павла, что на Зеленом холме, бурно цвели акации, а на газонах вокруг алели тюльпаны. В воздухе разливались райские ароматы, а звон колоколов слышался даже на набережной. Церквушку, выстроенную в начале века купцом-миллионщиком в благодарность за исцеление от чахотки любимой супруги, после революции изрядно порушили, позже уцелевший центральный неф превратили в сушильню, где местный кооператив заготавливал чернослив и вяленые груши.
      Лишь с приходом новой демократической власти в городе был восстановлен приход, а храм отремонтирован. Приезжали строители-добровольцы из Симферополя и Киева, а свои помогали и руками, и деньгами. И поднялись над старыми акациями лазоревые купола в золоченых звездах и зазвонили колокола, разнося над теплой весенней землей благую весть - Христос воскресе!
      Анна пела в церковном хоре уже пять лет, но лишь во время пасхальной службы её охватывал ни с чем не сравнимый трепет. Она слышала свой голос, словно со стороны, усиленный мощным динамиком, но не ломящийся в душу, а пронизывающий её радостным солнечным лучом. И видела, чувствовала, как происходит нечто подобное и с другими - теми, кто пел рядом, кто стоял внизу со свечками в руках. Суровый сорокадневный пост она переносила нелегко - на последней неделе ноги подкашивались и в голове стоял звон, а когда двигалась, то, вроде, не касались земли - вроде чуть-чуть летела. И казалось порой - стоит попросить Господа принять её, оттолкнуться кончиками пальцев - и воспаришь в бесконечную синиюю благодать...
      Анжелику Градову, называвшую себя после крещения Анной, считали женщиной доброй, несчастной и малость тронутой. Выстояв службу, в прохладе брезжущего рассвета, она пошла домой, оборачиваясь на церковь и осеняя себя крестным знамением. Выстояла, отпела! Бог силы дал. И ведь как звонко, как чисто звучал голос - из самой души... Идти вниз было легко и радостно, радость несла её на крыльях, будто река и мысли являлись светлые, праздничные.
      У подъезда Анна похристосовалась со старухами - такими же, как она, сорокапятилетняя, сухонькими, подвязанными платками. Они, может, и помнили, как гоняла по городу на мотороллере рыжеволосая оторва, выступавшая в ресторанах со своей гремучей бандой. Но та была совсем другой, никакого отношения к Анне не имевшей.
      Теперь они жили вдвоем с матерью. Марию Андреевну Градову, женщину бодрую, плотную, полную сил, преследовали несчастья. Вначале восемнадцатилетняя Анжелика от рук отбилась, но оставалась надежда: выправится девка, повзрослеет, возмется за ум, да еще, может, и впрямь эстрадной знаменитостью станет.
      Когда Марии Андреевне стукнуло тридцать шесть, она обнаружила, что беременна. Столько лет ждали-ждали со Степаном сына и вот на тебе! Умные люди советовали сделать аборт, но она решила выносить. Организм крепкий, силой природа не обидела - сестра-хозяйка санатория "Шахтер", вскоре ставшая завхозом, не гнушалась сама по этажам с пылесосом пройтись, окна помыть, когда кто-нибудь из уборщиц на бюллетене сидел, все в образцовом порядке держала, а потом дома - вторую смену до полуночи отрабатывала. Могла бы выносить ребеночка, могла... Если б не Степкины пьянки. Запивал он не часто, но круто. Не утерпел, не дождался рождения наследника - ушел в загул, как говорил, на радостях. Привезли домой с вытрезвителя хорошие люди, знавшие Степана: "Ему бы к врачу надо". Передние зубы выбиты и рука на привязи - пьяная драка.
      Марья Андреевна потеряла ребенка. Степан ещё хуже запил. Умерла бабуля. После происшествия в "Спутнике" Анжелка как с цепи сорвалась. Вначале из дому сбежала, а Сашка Самгин за ней по всем курортам мотался. Нашел в Сухуми, стали они вместе с каком-то ансамбле работать и даже денег поднакопили. Вернулись через год и - в ЗАГС. Хорошая была свадьба! Фотографии цветные в рамочках сохранились, да ещё полный альбом. Красивая пара, хоть на открытках печатай и за деньги продавай - Анжелка в кружевной шляпе с широченными полями - ну. настоящая "маркиза ангелов". А Сашка - в белом костюме с пышными, до плеч падающими волосами - граф графом.
      Столы поставили во дворе под вишнями и гуляли три дня - соседи с родней и компания молодежи со своими магнитофонами и плясками. Те потом на пляж переместились догуливать.
      Вместо свадебного путешествия отправились молодые на гастроли по Краснодарскому краю в составе все той же, собранной заново, "Радуги". Деньги на кооперативную квартиру хотели заработать. Да и впрямь - что за жизнь в двух комнатах? А когда детишки пойдут?
      Марья Андреевна ходила гордая - наконец и у неё жизнь наладилась. Но не тут-то было. Степа умер в одночасье. Вроде от разрыва сердца. Его нашли в гараже, в яме под машиной, которую он ремонтировал, с гаечным ключом в уже окостеневшей руке. Анжелка тяжело пережила смерть отца. Ей бы выплакаться, сердцем помягчеть и зажить одной семьей с одинокой матерью. Она же озлобилась, замкнулась, так ненавистью ко всем и кипела, разве что не кусалась.
      Марья Андреевна пошла к местной бабке-ворожее. Та и на картах гадала, и заговоры всякие знала, и даже по фотографиям от запоя лечила. Правда, Степану не помогло. "Против воли Господа не пойдешь, - вздыхала Карповна. Мы, божьи люди, можем что? Помочь от лукавого избавиться, к Отцу нашему всевышнему душой прильнуть. А если человек в другую сторону смотрит... Она развела руками. - Здесь, матушка, либо в Афонский монастырь идти надо, либо к Самуилке Карцумовичу". - Эти советы уже касались судьбы Анжелы. Самуил Яковлевич Карцумович имел дом на горе и частную практику. Кроме того, он был главврачом в местном психоневрологическом диспансере.
      - Думаешь, Карповна, сглазили девочку?
      - Сглазили, это факт. Она у тебя с малолетства на виду крутилась. Наряды всякие, каверзные, песни гремучие... Все суетой жила. А теперь уж, думаю, другие дела. - Она со вздохом изучала разложенные карты. - Нехорошо масть ложится, ох, нехорошо... Уж не беременна ли дочка?
      - Да нет... Они хотели, а теперь и не говорят ничего... - удивилась Марья Андреевна.
      - Значит, дурное семя во чреве носит. От лукавого.
      Марья Андреевна перекрестилась:
      - Это в каком-таком смысле?
      - В смысле дурного, пагубного влияния. Уж не скажу, откуда идет, от самого ли лукавого или от человека плохого, только мало в ней света, а все тьма да тьма... И душит она её, душит...
      - Что делать-то? Или, правда, в Афон сходить? Я ж не член партии. Только в профкоме который год состою. - Засморкалась в комканый платочек перепуганная женщина.
      - Сходи, родимая, сходи. Не помешает. А девку свою тайком окрести. Ничего что комсомолка. Теперь многие так - душой с Богом, а по словам, вроде, с властью. Пока у неё ангела-хранителя не будет, никакие заговоры не помогут. Мне хош её, хош вон энту дверь заговаривать.Один толк.
      Марья Андреевна в Афон сходила, святой Иверкой иконе свечку ставила, с батюшкой советовалась, с монахами. Да все в один голос: крестить дочь надо.
      Анжела от таких разговоров аж позеленела. Марья Андреевна сжалась, боялась, что ударит её дочь и станет от этого мучиться.
      - Если будешь ещё в мою жизнь лезть - уйдем мы с Сашкой, да так, что и не найдешь никогда, - пригрозила Анжела.
      Пошли дела все хуже и хуже. Да откуда ждать подмоги-то? Сашку вдруг засудили - пластинками он вроде какими-то спекулировал, и притом валюту имел. На три года. Анжела не долго печалилась. Вроде, даже вздохнула с облегчением. Сразу появился возле неё другой мужчина - приезжий. Главный инженер строительства гостиничного комплекса из Ленинграда. Машина, цветы, подарки. Это при живом-то муже! Марья Андреевна не одобряла поведения дочери, а подступиться боялась - чуть заикнешься - скандал.
      - Да не гони ты волну, мам! У меня муж в колонии. Я в любой момент могу с ним развестись. Вадик тоже почти в разводе. У него зарплата как десять наших и ещё скоро в Венгрию в командировку долгосрочную поедет будет там на Балатоне отель строить, - сообщила Анжела.
      - Хорошо, если б так... - Еле слышно то ли одобрила, то ли засомневалась мать.
      Не вышло ничего у Анжелы с архитектором. Переживала она страшно, чуть ли не травилась. Потом лихо загуляла, пошла по кривой дорожке. А как же еще?! Муж сидит, вокруг ресторанная жизнь, разгул, блядство. Отдыхающие мужики косяками ходят...
      Вернулся Саша... Разбирались они до утра - орали на всю улицу, вещи даже ломали. Закрывшись на лоджии, Марья Андреевна отмечала: ваза мамина голубая грохнулась... стул сломали... Хоть бы до телевизора не добрались. Хороший телевизор, цветной, "Славутич".
      На следующий день, удивленная тишиной, она открыла дверь в комнату супругов. Среди всеобщего разгрома и хаоса на разложенной софе спали голубки в обнимку. Валялись тут же пустые бутылки и стоял в комнате поганый дух пьянки. Марья Андреевна тихонько открыла окно и вышла.
      Зажили по-прежнему, не хуже других. Всякое бывало - и заработки хорошие, и новый сервант с чешской мягкой мебелью по записи приобретенные, и даже концерты в санаториях посещались, на которые приглашали Марью Андреевну со всей родней. А иной раз - хоть в милицию звони - крики да звон битой посуды, а уж выражения... На что Степан в загуле лихим был, но при женщинах язык придерживал.
      Однажды Марья Андреевна прозрела - дочке ещё и тридцати нет, а вид потасканный, вымотанный. В глазах огонек пропал и даже в лучшие минуты ни о чем она вроде уже не мечтает. А поет хрипло, словно простуженная.
      После какого-то крупного скандала в филармонии, где последние годы работала "Радуга", Анжела из ансамбля ушла. Не хотела стоять на подпевках у другой - молоденькой и наглой. Наглой от того, что маячил за её спиной солидный патрон. А Сашка - остался. У него пошла своя жизнь. Марья Андреевна устроила дочь к себе в санаторий в клуб - массовиком. Но веселиться Анжела разучилась, ходить на ушах перед отдыхающими не сумела. Обосновалась в библиотеке, где и просидела до сорока лет, читая взахлеб все то, что, оказывается, давным-давно написали всякие умные люди со скучным названием "классики".
      С Сашкой они больше не дрались, даже не ссорились. Когда он сообщил, что хочет развестись по причине любви к другой женщине, Анжела согласие без всяких возражений дала. А на прощание, закрывая дверь за уносящим чемоданчик Сашей, ещё сказала вслед: "Уж ты прости меня..."
      Это ее-то прощать?! И что тюрьму его пережила, скандалы-пьянки терпела, что осталась теперь одна - увядшая, погашенная. А он - с молоденькой француженкой, заехавшей в город отдохнуть, отбывал теперь в Европу. Сорок лет для мужика - самый расцвет. И внешность у него виданая, и манеры как раз для обольщения подходящие: то строг и задумчив, то песни поет и в глаза заглядывает: "Ты у меня одна, словно в ночи звезда..." У него, значит, новая жизнь, а у Анжелы - конец всему.
      Однажды светлым сентябрьским утром Анжела пришла домой рано. Было воскресенье - Марья Андреевна ещё не вставала. Дочь опустилась на коврик возле кровати, поцеловала её в щеку и сказала: "Я окрестилась, мама. Теперь у меня другое имя - Анна. И вся жизнь - другая". При этом она улыбалась светло, ясно.
      Как же славно они зажили! Пенсия у Марьи Андреевны маленькая. Еще щенок дворняжий в здоровую псину вымахал и все время голодный. Зарплата у библиотекаря незавидная. Полдня Анна в читальном зале сидит, а полдня - в церкви. Детский хор собрала и песнопения с ними разучивает. По субботам и воскресеньям во время службы пение в храме звучит - душа радуется. А уж по праздникам!
      Ждала Марья Андреевна Пасхи. А за неделю прихватило поясницу - ни повернуться, ни подняться. Включила телевизор и службу из московского Богоявленского собора смотрела, да все представляла, что в хоре её дочь стоит, вот-вот лицо за другими мелькнуло!
      - Хорошо же ты пела, дочка! - встретила мать вернувшуюся под утро Анну.
      Они похристосовались и разговелись - пасхой да куличом, да яркими, с цветными наклейками яичками.
      - А я тебя сегодня на лоджию выведу - вся вишня в цвету стоит. Окошки раскрою и будем на море смотреть, старые песни вспоминать, хочешь? Утесова, Шульженко...
      - Можно сегодня-то такое петь?
      - Доброе всегда можно. - Улыбнувшись, Анна тихонько напела: "Тот город, который я вижу во сне, о, если б вы знали, как дорог. У синего моря привиделся мне в цветущих акациях город..." - Я слова путаю, но ведь хорошо, правда?
      Сидней Кларк, прибывший из Америки в индивидуальный тур, остановился в хорошей, но не самой дорогой интуристовской гостинице. Однако, и здесь говорили по-английски. Вначале он услышал от администратора "Вэлкам ту Крым". Потом русский осведомился:
      - Впервые у нас? Не хотите присоединиться к туристическим группам? Вполне элегантный, хорошо пахнущий мужчина метнул перед Сидом веер красочных проспектов. Тот вежливо отказался.
      - Я завтра должен уехать, - и, прихватив совсем легкую сумку, поднялся в номер.
      Выйдя на балкон, огляделся, пытаясь сопоставить полученные от Арчи впечатления с тем, что увидел.
      Быстро приняв душ, отправился бродить по городу. Везде царило приподнятое настроение, продавались большие,круглые, усыпанные цветными крошками пироги и раскрашенные яйца, настоящие, а также фарфоровые и деревянные. На прилавке магазина в холле отеля и на лотках идущих вдоль набережной, среди прочих русских сувениров пестрели разрисованные яйца.
      Сид остановился, разглядывая прилавок. Молоденькая продавщица улыбнулась ему и поздоровалась. Сид ответил. Девушки тут и впрямь были хорошенькие.
      - Мистер говорит по-английски? - Подошел сбоку богемного вида немолодой джентльмен. - Интересуетесь настоящими антикварными вещами? Имею от дедушки настоящее пасхальное яйцо работы Фаберже... Возьму недорого...
      - Я бедный студент, сэр, - сказал Сид. - У вас праздник?
      "Коллекционер" охотно объяснил, что нынче огромное церковное торжество - православная Пасха, а в местном, восстановленном после поругания большевиками храме состоится торжественная служба. И показал рукой на гору, где горели в солнечных лучах звезды на синих куполах и развернутые к восходу кресты.
      - На Пасху у нас все друг другу раскрашенные яйца дарят. Не обязательно дорогие. Вот, посмотрите, - девушка поставила на стекло три крупных лаковых деревянных яйца, расписанные цыетами, такими же яркими, как были на металлических подносах и развешанных больших шалях. - Это наш местный умелец делает. У него краски словно из глубины светятся. Секрет особый знает.
      - Мисс отлично говорит по-английски, - одобрил Сид и купил самое лучезарное яйцо.
      Сид бродил по городу, пока не почувствовал зверский голод. Оказывается, дело шло к ужину, а по американскому времени он уже пропустил и ланч, и завтрак. В уютном ресторанчике на набережной турист съел блюдо, которое ему порекомендовал официант, быстро распознавший иностранца. "Шашлык из барашка", видимо, как раз то, что ел Арчи двадцать пять лет назад в ресторане "Аул" накануне ужасных происшествий. "Знамения. Сплошные знамения свыше". - Сид, в тайне любивший значительность, величественность, монументальность, частенько выискивал в своей судьбе предначертания судьбы, хоть как-то выделявшие его из безликой толпы и компенсировавшие приятными обещаниями преследовавшие его неудачи. А как иначе свести концы с концами в злоключениях недолгой, но уже изрядно поизмывавшейся над ним жизни? Как объяснить себе, почему надо с улыбкой переносить удары и боль? Только предстоящим возмездием и торжеством справедливости.
      С семи лет мальчик, извлеченный из-под трупа отца, ждал этого. Он видел распахнутые дверцы санитарных машин, носилики, исчезающие в их темном нутре. Его слепили блицы журналистов, на белой курточке алели пятна разбрызганной везде крови... Он даже не плакал, крепко держась за руку здоровенного полицейского, который в конце концов подхватил Сида на руки и унес подальше от страшного места.
      С тех пор судьба не раз подсовывала ему спасательный круг, а потом хохотала - вместо легонькой пробки на шее Сида висел свинцовый груз. Почему же он все-таки остался жив? Почему?
      Стоя в толпе православных верующих, окруживших храм, Сид смотрел в яркие, словно игрушечные, купола среди крон цветущих акаций и посылал свой вопрос тому, в которого не верил. И отвечал сам себе: живу, чтобы все расставить по своим местам, чтобы наказать мучителей и быть счастливым, назло втаптывавшим в грязь сволочам, назло тем, кто заставил стать злым. Чтобы меньше страдать, надо было стать циником, чтобы не задумываться о причинах бед - поглупеть. А не мечтать о свершениях, своей собственной миссии на земле мог только отпетый подонок и олух. Сид старался сделаться им. Но чем лучше справлялся он с навязанной судьбой ролью, тем сильнее было желание избавиться от нее. Стать сильным, добрым, нежным. Спасать людей, животных, писать светящиеся радостью картины и любить.
      К странной встрече с Арчи Гудвином и его предложением разыскать клад, Сид отнесся скептически. Все выглядело настолько иллюзорно и фантастически, что сомнений почти не оставалось - очередная сверкающая блесна, заманивающая наивного юнца в сети плохой авантюры. Он даже не старался понять, где именно его поджидает угроза - хохочущая маска Арлекина могла выскочить из-за каждого поворота. Но поездка в Россию выглядела соблазнительно. Гудвин оплатил расходы и даже не взял с него никаких обязательств. Лишь тихо предупредил на прощанье: "Не вздумай струсить и отступить, сынок. Я тебя где угодно достану. Просто для того, чтобы плюнуть в лицо". О, Господи, чем только ему не грозили! Плевок - вроде пирожного на фоне "выпущенных кишок", "размазанных по асфальту мозгов", пожизненной каторги или группового изнасилования. Только при чем здесь трусость? Неужели так опасен разговор с русской женщиной? Сид не собирался брать на себя инициативу извлечения и вывоза клада. Эта задача под силу лишь весьма солидной организации, под каким бы названием она не скрывалась.
      Сид не верил в клад. Разве только чуть-чуть. Когда летел в Москву, смеялся над собой, а глядя из автомобиля, несущегося вдоль моря - радовался глупому приключению. Но вот сейчас, под звуки церковного песнопения, среди людей, держащих зажженые свечи, чужих людей, ставшими вдруг близкими и понятными, крошечсное "чуть-чуть" выпросло в большую, пьянящую веру. Веру в свои силы, молодость, в провидение и личное, только для него, Сиднея Кларка, кем-то главным припасенное счастье.
      Вокруг храма прошел крестный ход и в двенадцать зазвонили колокола... Сид все стоял, впитывая музыкальным слухом непонятный, многократно повторенный священником влзглас: "Христос воскресе!"
      Потом было общее ликование, Сид трижды целовался с веселыми девушками, повязанными платочками, затем с солидной дамой и даже с бородатым солидным господином. Ему совсем не хотелось идти спать в свою гостиницу. Вторую Заречную улицу Сид обнаружил ещё вечером, обходя город. Теперь он и направился туда, решив, что визит к восьми утра будет не слишком ранним. А уж в такое чудесное утро погулять по тихим улочкам - одно удовольствие.
      В домах ещё спали, автомобилей почти не было, запах акаций сквозил райской сладостью. В теле разливалась приятная слабость, словно с удачного похмелья. Вскоре Сид оказался возле нужного дома и сел на деревянную скамейку под цветущей вишней. Поднял плечи, жалея, что не прихватил шерстяной пуловер, постарался сосредоточиться на предстоящем визите. Но мыслей не было. По-детски неудержимо зевалось и клонило в сон. Если подсчитать - он не спал уже вторые сутки...
      Сиду ничего не снилось. Только сизое море, поднимающееся до далекого горизонта, спящие пятиэтажные обшарпанные дома и льющийся с высоты голос. "Ты пришел, чтобы спасти нас. Я люблю тебя, Господи..." - пела Мария-Магдалина по-английски, так чудесно выговаривая "Джесус Крайст"... Рок-опера "Иисус Христос - суперзвезда"! Супер-хит семидесятых... Сид встряхнулся и встал - голос доносился со второго этажа. Он мгновенно взлетел вверх по лестнице и прислушался - за дверью тишина, а на двери, среди дырочек от гвоздей и кнопок, на облупленой зеленой краске мелом начертано 74. Именно сюда он и стремился через океан.
      Послышалось шлепанье тапочек и женский голос, что-то весело говоривший по-русски. Тот самый, что пел партию Магдалины. Замирая от предвкушения встречи, Сид нажал кнопку звонка. Тотчас же, без всяких вопросов дверь отворили. Они молча стояли друг против друга - высокий парень в джинсовой куртке и немолодая женщина, запахивающая полы простенького цветастого халата. У неё было кроткое удивленное лицо и сухонькое девичье тело.
      - Мне надо поговорить с мадам Анжеликой Градовой или Самгиной.
      Он медленно произнес старательно выученные трудные имена. Арчи убеждал, что рыжая девица довольно бойко, хоть и совсем неграмотно, говорила по-английски. Еще бы - её ресторанный репертуар почти сплошь звучал на чужом языке.
      - Я. Анжелика Градова - я. - Она приложила ладонь к груди. Блеклая, совершенно не похожая на шоу-вумен женщина. Гладко забранные в пучок волосы какого-то пегого цвета. Лицо фабричной работницы из глухого предместья сероватое, неухоженное.
      - Здравствуйте. Я - сын Арчи Гудвина. Он был здесь в 1972 году. Я путешествую и решил сделать визит. - Сид вытащил из нагрудного кармана приобретенное накануне деревянное яйцо. - Это вам. - Он постеснялся достать из пакета шелковый шарф, купленный Арчи в фирменном магазине Версаче, роскошный, яркий, дорогой, но совершенно не подходящий этой женщине.
      - Заходите, пожалуйста. - Пропустив гостя на кухню, Анжелика вышла. Один момент. - Что-то объяснила в глубине квартиры другой женщине, громыхая дверцами шкафа, и вскоре появилась в зеленой вязаной кофте и строгой клетчатой юбке. На губах чуть розовел мазок помады.
      - Извините... Здесь нет порядка. - Она быстро покрыла пластиковый стол крахмальной скатертью и поставила круглый пирог на тарелке с кружевной салфеткой. Вокруг лежали пестрые яички. - Мама болеет. Она лежит в своей комнате. Мы будем пить чай, о'кей? - Она вопросительно взглянула на Сида и тот заметил, что глаза у женщины, и впрямь, зеленые и вытянутые к вискам, как у кошки.
      - Вы понимаете, как я говорю? Я могу читать, но редко говорю по-английски... У нас в санатории. Я имею там работу с книгами, недавно были американцы... - Хозяйка скипятила чайник.
      - Понимаю, понимаю, не беспокойтесь... Спасибо за пирог, очень вкусно.
      - Это ку-лич. Сегодня Пасха.
      - Знаю, я был в церкви. Очень красивый праздник. Поэтому пришел так рано. Рано для визита.
      - Господи! А я вас не видела. Наш хор стоит высоко, но я всегда гляжу на людей. Такие хорошие лица. - Она протянула зажатое в кулаке яйцо и показала глазами, - бейте!.
      Сид выбрал красное и ударил. В яйце хозяйки образовалась вмятина.
      - Вы победили. Вам повезет. Обязательно повезет. У вас есть жена?
      - Нет... Я пока учусь...
      - Хорошо... Очень хорошо... - Женщина не знала, о чем беседовать с гостем.
      - Так вы пели в церкви? Я стоял на улице, в толпе. В церкви было много народа.
      - Иностранцев пускают. Это гости. В России любят гостей.
      - И любят петь. "Иисус Христос - супер-звезда" - ведь это вы пели Магдалину? Никак не думал, что услышу здесь...
      - Это я для мамы. Очень красивая музыка... Когда-то давно... Арчи говорил, что я была певицей?
      - Да! Именно это он запомнил лучше всего. Ведь я тоже пробовал заниматься музыкой. Хотел стать звездой. Ничего не вышло.
      - У меня тоже! - улыбнулась она, и Сид подумал, что Арчи не врал Анжелика была когда-то очень хорошенькой.
      - О многом мечтала, но ничего не вышло, - она смущенно пожала плечами. - А знаете, почему? Оказывается, я не о том мечтала.
      - Вы могли бы стать певицей. - Сид ел яйцо с куличом, потом попробовал творожную пасху, сдобренную орехами и изюмом. - Вкусно.
      - Это хорошо. Очень хорошо! Все священое, благословенное. Это неважно, что ты католик.
      - Я не католик. Мои родители... - Он запнулся. - В общем, у нас в семье коммунисты. А следовательно - атеизм.
      - Нехорошо это... - качнула головой Анжела. - Ничего, всему время придет... Ай, не умею я по-английски на такие сложные темы говорить... В общем, у меня все хорошо. твоего отца я помню и то лето помню...
      - Я уж после родился... Но отец часто рассказывал. - Сид вздохнул, решив перейти к главной теме. - А вы помните мистера Паламар...
      - Паламарчука? Роберта Паламарчука? - Анжела нахмурилась. - Его убили. Он ведь начальником был. Имел врагов... Не тех, кто против коммунистов, а других... Ну, вроде...
      - Он погиб после ужина в ресторане, где был Арчи.
      - Да...
      - Дело в том, что Гудвин тогда прибыл в ваш город, чтобы заключить с Паламар... в общем, с вашим шефом одну сделку. Тогда у вас были другие порядки и надо было все делать секретно. Понятно? О'кей... Они договорились совершить обмен в ресторане - отец принес деньги, а ваш шеф - маленький пакет.
      - Черненький пластиковый, вроде как... похоже на фишку для шашек!
      - Да. Там находилась пленка. На плене документы. Что-то о войне, фашистах. Я не знаю. Отец работал журналистом... Ему были нужны материалы. - Сид врал, опустив голову. Ему частенько приходилось сочинять байки. Но в этой бедной комнате, у стола с яркими яичками, ему вдруг стало стыдно. И в зеленые глаза женщины, нахмурившиеся, тоже смотреть не хотелось.
      - Вот жалость-то! Жалко, очень жалко. - Она покачала головой. - Нет у меня документов! Верно: Роберт успел передать мне фишку, когда на нас напали бандиты, а я её за пазуху и сунула. Он мне сказал, что это очень важная вещь для него и для американца будет плохо, если бандиты отберут.
      - И вы её потеряли?
      - Нет... Нас было трое девушек: я, болгарка очень красивая и русская, Лара - дочка министра... Бандиты угнали мужчин куда-то, а нас повели в горы... Там селение было заброшенное, две или три избы, очевидно, они в них прятались... Заперли нас в пустом доме. Окна забиты, темно, страшно. Лара Решетова говорит: мой отец это так не оставит! Из Москвы сюда отряд милиции пришлет. А болгарка усмехнулась:
      - Пока пришлет, нас уже здесь всех... в общем... ну, изнасилуют.
      Я с ней мысленно была согласна. Только понимала - если они кого и не тронут - так болгарку. Она все же иностранка, международный конфликт. А нас, русских, не пожалеют. Плевать они хотели на московского начальника. Даже больше удовольствия - его дочь... Я тихонько говорю болгарке:
      - Снежа, тебя они вряд ли тронут и у тебя прическа вон какая - целое гнездо. Спрячь, будь другом, вот эту штуковину. Передашь Роберту или американцу, в общем, кому-то из них...
      - Вскоре меня увели... Больше я их не видела - ни Снежину, ни Лару... Свои прблемы были, своя жизнь. - Женщина потупилась. - Не все у меня гладко складывалось.
      - А теперь? - Сид решил переменить тему. Он не сомневался - женщина говорит правду. Да и не похоже было, что она нашла клад. А воспоминания, очевидно, оказались невеселыми... Ой. какими невеселыми. Сид представил, как повел бы себя в разговоре с незнакомым человеком, выспрашивающим его про Гуго. Кулаки сжались сами собой.
      - Теперь-то все устроилось. Сама не пойму, как. Вроде много потеряла, а чувствую - что нашла!
      - Что вы нашли? - насторожился Сид.
      - Себя, наверно... Вот ещё не так давно, как перестройка началась и все изменилось, я пожалела, что эстраду оставила. Понимаете... Открою журнал, где певицы знаменитые изображены - и словно вот здесь, прямо в сердце... иголка. Или телевизор посмотрю... Больно так, горько... У других, кто на сцене поет, получилось, а у меня - нет. Завидовала. Так?
      - Да, я понял. Вы ведь очень хорошо пели.
      - Теперь лучше! - Лицо женщины осветилось. - Другие песни. И новое имя, как священник дал по книге - Анна... Ты отцу привет передац... Скажи, сын у него хороший вырос, красивый... - Она ласково взглянула на Сида. Хочешь, поживи у нас? Совсем бесплатно. В море будешь плавать, гулять...
      - Спасибо. Я всего на два дня в городе. Надо дальше ехать.
      - Жалко. Ты ведь музыку любишь? Вот поговорили бы. Я лучше английский вспомню.
      - В следующий раз. Я, наверно сюда приеду. Понравилось. - Сид поднялся и попятился к двери.
      - Ну, счастливо тебе... Сид. Сидней, да?
      - Сидней.
      - Хорошее имя... Постой... - Она юркнула в комнату и вернулась с книгой. - Это русский фольклор. Здесь шутки, сказки, советы. Красивая книга и умная. Я на ней всегда гадаю... Ну, делаю вот так... - Закрыв глаза, Анна раскрыла страницу наугад и медленно перевела прочитанное. - "Про всякого человека клад захоронен. Только надо уметь клад брать. Плохому человеку клад не дается. Пьяному клад не взять. С дурными мыслями к кладу не подступай. Хоронили клады не с глупыми словами, а с молитвой, либо с заклятием. Пойдешь клад брать - иди смирно, зря не болтай. Свою думу думай. Будут тебе страхи, а ты страхов не бойся. Иди себе бережно, не оступайся, потому что клад брать - великое дело". - Захлопнув книгу, Анна посмотрела на гостя. - Что-то понятно?
      - Вроде... - неуверенно молвил оторопевший Сид.
      Анна рассмеялась.
      - Нет, не понял ты. Это ведь не о золоте и богатстве слова, о цели в жизни. О её смысле... У тебя вся дорожка впереди и дорожка эта к сокровищу.К тому, что для души человека самое главное...
      - А-а... О'кей... Как только пойму, что самое главное - бояться не буду. И мысли плохие выброшу.
      - Правильно! - Приблизившись к Сиду, Анна зашептала. - Здешние люди говорят - я предсказывать умею. Что сейчас прочла - мое тебе предсказание...
      Поблагодарив женщину и попрощавшись, Сид покинул тесную квартирку и с облегчением выскочил из грязного подъезда. Утро было прозрачным и розовым. Над морем поднималось солнце. Сид устремился вниз, к идущему через овраг мосту. Возле гаражей, выстроенных вдоль оврага, он затормозил, чтобы перевести дух. На дощатом сарае кто-то давным-давно начертал люминесцентной оранжевой краской: "I love you, Angela". Такой краской покрывают плавающие в море буйки. Наполовину облупившаяся, она все ещё привлекала глаз. Густо цвели, роняя белые лепестки, вишневые деревья. Сид достал золотисто-алый шарф, который Арчи прислал Анжеле, шарф с рисунком мэтра Версаче и привязал его к гибкой тоненькой ветке. А потом, перепрыгивая через ступеньки, ринулся вниз. Когда Сид оглянулся, уже с самой середины моста, то увидел серые прямоугольники домов на Зареченских улицах и пеструю толчею сараев. У одного из них, взмывая на морском ветерке, трепетал, словно оперение сказочной жар-птицы, расписанный знаменитым кутюрье шелк.
      Сид не знал, сколь часто будет вспоминать это утро. И когда через пару месяцев будет застрелен Версаче, и когда он сам, наконец, по-настоящему поймет пророчество Анны, и когда произойдут события, которые никто и никогда ему предсказать не мог.
      *Глава 7
      Красивая женщина застыла у мольберта с кистью в руке, приглядываясь к холсту чуть прищуренными глазами. Она почти закончила полотно, написанное в крепких реалистических традициях. Если бы художница достаточно владела техникой живописи, то, наверняка, создавала бы почти фотографические отпечатки реальности, лишь едва меняя пропорции и объемы. Дело в том, что окружающая реальность художницу вполне устраивала, мало того, вызывала желание запечатлеть ускользающий облик прекрасного мира, словно лелеявшего её в своих любовных объятиях.
      Сейчас, рисуя открывающийся с площадки перед замком вид, женщина хотела передать утреннюю манящую прелесть озера с деревянным помостом для катера и склоненными к зеркальной воде ивами. Чуть ближе - бархатно подстриженный луг с желтыми огоньками неизбежных одуванчиков, а на переднем плане каменную баллюстраду в стиле барокко и стоящий на ней вазон: белый фарфор и бледно-розовые, едва распустившиеся пионы. Пионы привлекали её больше всего, но и завораживающий фон упустить было просто невозможно. Прошло пятнадцать лет, но все ещё трудно поверить, что старый замок с покрытыми плющем стенами, каменная терраса , уступами спускающаяся к берегу озера, луга, перелески, клумбы, газоны, да и огромная часть озера принадлежат ей - графине Флоренштайн.
      Конец мая - чудесное время! Все цветет, радуется, благоухает, окна четырех этажей сияют праздничным блеском, садовник с гордостью проводит экскурсии гостей по саду и оранжереям. Поместье Флоренштайнов три века славится в Европе своими цветами. А гостей здесь всегда много. Два дня назад домой прибыла Софи с целой компанией университетских друзей. После праздничного ужина графиня объявила: у молодежи свои занятия, у неё - свои. Не существовало ничего на свете, ради чего она могла бы поступиться своими привычками.
      Вставать в девять утра, пить кофе на балконе спальни, выходящей к озеру, затем совершать ряд приятнейших дел, часть которых относилась к заботам по хозяйству, а большинство - к занятиям по самосовершенствованию. Если тебе за сорок, или, вернее - под пятьдесят, а выглядеть необходимо на тридцать, то следует приложить немало усилий. Попотеть на тренажерах, выдержать натиск массажистки, немного заняться лицом, капельку - волосами и уж всерьез - гардеробом. Здесь нельзя упустить ни единой мелочи.
      Даже у мольберта графиня выглядела так, словно позировала для рекламы. Узкие брючки, свободный шелковый балахон ручной росписи, черные волосы схвачены на темени бирюзовыми кольцами, на шейном шнурке - усыпанный бирюзой золотой крест. Она чуть щурит едва подведенные оленьи глаза нельзя же писать в темных очках.
      - Ма! Господи, ты торчишь здесь уже целый час... - Заспанная Софи чмокнула её в щеку и, вспрыгнув на каменный парапет, огладелась. Красотища! После Парижа провинциально захолустье просто завораживает. Особенно утром. - Она потянулась, откинув голову с копной смоляных кудрей. - Не понимаю, как можно дрыхнуть до полудня в такую погоду.
      - Если ты о своих друзьях, дорогая, то господин Хасан, кажется, совершал какой-то ритуал на рассвете. Во всяком случае, горничная доложила, что в его спальне стонали или пели. - Графиня оттенила стебель пиона темно-зеленым мазком и тут же прошла тем же тоном вокруг. - Не могу удержаться, чтобы не перетемнить.
      - Ма! - Бухнувшись в плетеное кресло под огромным полотняным зонтом, Софи подставила лицо солнцу. - Это не я стонала у Хасана, если ты намекаешь. У меня с ним чисто дружеские отношения. Он - аристократ и сноб. Соизволил оказать нам честь своим визитом. - Девушка фыркнула. - У этих арабов гипертрофированное самомнение. Но польза от этого красавца все-таки есть - я вколачиваю ему славянский, он помогает мне во французском.
      - Если уж ты решила загорать, сними пижаму... - Графиня собрала краски. - И предупреди Линду насчет завтрака. У нас не отель, и мы не можем носить кофе в постель каждому из гостей.
      - Да не создавай ты проблем! Воспринимай их визит как пикничок на природе. Все просто. - Девушка рассмотрела босую ступню. - Гравий колючий.
      Графиня рассмеялась - пикничок в замке с трехсотлетними традициями! Этим юным господам повезло, что отец в отъезде. А то пришлось бы выходить к столу при галстуке, переодеваться к обеду, а ужинать в смокингах.
      - Генрих ведь появится дома через неделю? Пока немного расслабимся. Сбросив верх пижамы, девушка, ничуть не смущаясь, осталась с обнаженной грудью.
      - Выглядишь ты отлично, детка. Но у нас старомодная прислуга.
      - А сама снималась в "Плейбое"!
      - Тогда я не была ещё графиней. Начинающая актрисулька Снежина Иорданова... Но скандал разразился грандиозный. - Снежина присела под зонтик, где стоял большой стеклянный стол для домашних обедов или завтраков. - Не надо шокировать стариков, детка.
      К ним направлялась пожилая горничная Линда, исполнявшая обязанности домоправительницы. Софи прикрылась распашонкой.
      - Яйца в смятку, тосты, кофе... - Снежина сделала паузу.
      - А мне - огромные сендвичи. С паштетом и компченым окороком, добавила Софи, затем быстро сообщила матери, - В воскресенье все разъезжаются. Но мы затеваем бал и танцы с фейерверками. Я приглашу своих старых друзей. Ты - своих. - Она едва заметно подмигнула матери.
      Между ними с самого начала сложились дружеские отношения. Снежина научила маленькую дочку называть её Ина и рассказывать все самое важное. Когда они приехали в Германию, Софи было десять, и все думали, что она младшая сестра Ины. Та же копна черных жестких кудрей, те же огненные глаза со смоляными ресницами, а главное - смех, звучащий постоянно, словно праздничные колокольчики. Став хозяйкой поместья, Снежина несколько изменила манеры, сочтя уместным акцентировать мягкий, доброжелательный, но в то же время требовательный аристократизм. Так она представляла себе супругу графа Генриха Флоренштайна - представителя одной из самых древних ветвей прусской аристократии.
      Пусть не все юношеские мечты Снежины сбылись, но вышло совсем неплохо. Хотя и не сразу. Снежина перешла на третий курс актерского факультета, играя в учебных отрывках Сюзанну в "Женитьбе Фигаро" и Анну Каренина в инсценировке романа Толстого. Ей прочили блестящее актерское будущее, а поклонников было - хоть отстреливай! Но девушка не пользовалась своим успехом - никем не увлекалась, никому не давала надежд на романтическую связь. Она ждала своего Мирчо. Тот собирался развестись, но жена хворала, потом пошли проблемы с сыном, и вдруг все разрешилось само собой.
      Звонок разбудил Снежину среди ночи. Часы показывали два. Голос Мирчо дрожал от волнения:
      - Мне надо срочно тебя увидеть. Только об этом никто не должен знать. - Он сказал, что через пятнадцать минут подъедет к дому Иордановых. Теряясь в догадках, Снежина механически оделась и тихонько выскользнула из квартиры.
      Шел холодный ноябрьский дождь, по пустым улицам с шумом бежали потоки воды. В свете фонаря поблескивал усыпанный каплями темно-синий "Форд" гордость профессора Лачева. Пробежав по лужам, Снежина нырнула в отворившуюся дверцу.
      Прислонившись к рулю, Мирчо молчал. Потом он заговорил монотонно и не очень связно - наглотался успокоительного.
      - Катя давно лечила нервы... Наследственная шихофрения, отягощенная тягой к спиртному... Да, я мучил ее... но делал все... Боже... - Он несколько раз стукнул лбом о затянутый в пластиковый чехол руль. - Детка, любовь моя... - Схватив руки Снежины, он целовал их влажными то ли от слез, то ли от дождя губами. В эффектно оттененных серебром густых волосах блестели капли воды. - Сегодня вечером Катя бросилась с лестницы... ты знаешь, у нас старый дом, лестничные пролеты образуют квадратный колодец, она часто смеялась, заглядывая вниз... Четвертый этаж... черно-белые плиты. Мраморная мозаика в стиле ампир, конец прошлого века... - Он заплакал.
      ... Темные дни сменил покой. Похоронив жену, вдовец уехал в путешествие, восьмилетнего сына забрали родители Кати. Лачев читал лекции где-то в Барселоне и по ночам звонил Снежине. Она держала телефон на прикроватной тумбочке и говорила шепотом, закрывая трубку ладонью. Родители, считавшие Мирчо старинным другом семьи, пришли в ужас, когда дочь сообщила им, что намерена выйти замуж за пятидесятилетнего вдовца. Но когда Мирчо вернулся, все уже как-то смирились с этой мыслью. А на свадьбе отец Снежины чуть не рыдал, повторяя:
      - Разве я мог бы пожелать для своей девочки лучшего мужа...
      Соня родилась через два месяца. Снежина забеременела перед тем, как отпустить Мирчо в Барселону.
      Супруги поселились в загородном доме Лачева, где было все необходимое, чтобы юная жена с младенцем считали себя счастливыми. Даже пожилая опытная няня и поля роз, из которых местный совхоз изготовлял поставляемое на экспорт масло. Маленькая Софи путешествовала в коляске среди пологих холмов, покрытых цветущими кустами. Никто из встречных не мог отвести взгляда от чарующей пары - юной красавицы с малюткой-куклой. У девочки вились черные локоны, а ресницы опускались чуть не до пол-щеки.
      Использовав годовой отпуск в занятиях, Снежина поспешила вернуться к учебе. Окончила институт с отличным дипломом - а как иначе могла учиться дочь заслуженного артиста республики Иорданова и жена профессора Лачева?! Выпускница тут же поступила в труппу Академического театра имени Вазова и успела сыграть Джульетту, завоевав известность. Мирчо умер неожиданно. Проболел два месяца, маясь какой-то опухолью под мышкой. Прошел курс радиотерапии и собрался уже выздоравливать, строя планы на новый учебный год и подписав договора с европейскими актерскими школами. Вечером, опять-таки очень дождливым и холодным, когда вокруг коттеджа остались лишь теряющие последнюю листву каштаны, он позвал Снежину.
      - Я умру... Это должно было случиться раньше, но я успел ухватить у жизни великолепный кусок настоящего счастья. Ты - моя большая радость, Снежа. Последняя и самая светлая.
      - Милый, перестань! Этот противный дождь навевает тоску. Даже Софи весь день куксилась. - Наклонившись, она поцеловала мужа. - Ты такой красивый, умный, такой необыкновенный, совершенно единственный. Ты необходим мне, ты будешь жить вечно...
      Утром нянька нашла Мирчо мертвым.
      Снежина растерялась. Трагедия есть трагедия, и никуда от этого не деться. Но почему именно с ней? Почему так вышло? Она с детства знала, что станет женой Мирчо, что родит девочку, точную свою копию, и будет играть главные роли в лучшем театре. А муж станет писать о ней умные, сдержанные, полные скрытого восторга и явного преклонения статьи. А что теперь? Нет, она никого уже не могла полюбить. Она чувствовала, что превращается в мрачную вдову, опускаясь временами до нарочито-легкомысленных интрижек. В отношениях с мужчинами Снежина не допускала и намека на возвышенное чувство. Секс и только секс. Тело может жить своей жизнью, души оно не испоганит.
      В тридцать с лишним Снежина Иорданова-Лачева стала ведущей драматической актрисой труппы. На фестиваль Шиллера в Берлине театр повез "Коварство и любовь" и очаровательный водевиль по пьесе болгарского классика. В трагедии Снежина играла семнадцатилетнюю влюбленную девушку, в комедии - разбитную перезрелую красотку - персонаж колоритный и явно характерный.
      После выступлений в Берлине театр должен был отправиться в турне по странам Восточной Европы. В самом дорогом магазине на Унтер ден Линден к Снежине, выбирающей элегантную мужскую сорочку, подошел мужчина.
      - Я могу попросить у вас совета? - Он заговорил по-английски, прикладывая к паре сорочек пучок галстуков. - Мне необходим презент для очень консервативного и пожилого человека. Извините, если помешал. Вы, кажется, подбираете гардероб супругу? В Болгарии нет хороших магазинов?
      Снежина пожала плечами:
      - А в ГДР, видимо, вещи дешевле, чем в ФРГ?
      - Откуда вы знаете, что я из Западной Германии?
      - А как вы поняли, что я болгарка?
      Они говорили на повышенных тонах.К ссорящимся покупателям поспешила продавщица:
      - Чем я могу помочь?
      - Этому консервативному пожилому человеку нужен яркий галстук. Снежина отошла к другой стойке.
      - У меня все в порядке. Это гостья из Болгарии не может подобрать самую модную сорочку для своего друга... - Мужчина направился к отделу брюк.
      Столкнувшись у вращающейся двери с пакетами в руках, они окинули друг друга ироническим взглядом и рассмеялись.
      - Можно подвезти вас в отель? На Александерплатц, верно? - Мужчина распахнул дверцу отличного "Мерседеса" с западногерманским номером. Снежина села. - Не стану больше интриговать. Я обратил на вас внимание в спектакле. Театр вообще не мое хобби. Но после того, как увидел вас в Шиллере, специально приехал на комедию и не пожалел.
      Снежина с любопытством глянула на профиль водителя. Немец показался ей симпатичным и даже чем-то похожим на Мирчо. Наверно, седыми висками и крупным носом.
      - Стоит только похвалить актрису, и она тает, как воск. Я присмотрелась - вы вовсе не консерватор и вполне молоды. Признаюсь в большем: я заметила через витринное стекло, как вы вышли из "Мерседеса" и подумала, - солидный господин ездит одеваться к восточникам.
      - Мне действительно нужен был подарок для приятеля. Вернее, учителя музыки. Он живет в этом Берлине. Не мог же я навестить старика с пустыми руками, тем более, что господин Вальцер одинок и совершенно не следит за своим внешним видом.
      - А я должна отблагодарить софийского чиновника, который сделал визу моей подруге в срочном порядке. Хорошая сорочка - ненавязчивый подарок.
      - Вот видите, - мы оба - вполне симпатичные и даже добрые люди, заботящиеся о близких. Вас зовут госпожа Иорданова. А меня Генрих Флоренштайн. Отчасти я тоже занимаюсь искусством - специалист по антиквариату. Приятно удивлен вашим знанием английского языка.
      - Благодарю. - Подхватив свертки, Снежина вышла из автомобиля и посмотрела на предусмотрительно распахнувшего ей дверцу Генриха. - Если вы ещё не подобрали галстук, - завтра у меня свободное утро.
      - А если вы так склонны к благодеяниям, не откажите поужинать вместе со мной. Я совсем одинок в этом городе, а мой старик не выходит из дома.
      - Спектакль кончается поздно, а здешние рестораны закрываются рано.
      - Мы махнем за границу.
      - У меня нет визы!
      - Вы поедете со мной.
      Они ужинали в Западном Берлине. Генрих оказался очаровательным собеседником и галантнейшим кавалером. Снежина поняла, что мужчины типа Мирчо - единственная опасность для её чувств.
      После окончания турне она получила от нового знакомого приглашение провести в его доме уик-энд. Для этого он оформил болгарской актрисе в консульстве ФРГ трехдневную визу. Снежине нравилось, как лихо расправляется Генрих с самыми громоздкими проблемами. В нем чувствовалась сила, даваемая прочным общественным положением и, наверно, далеко не скудным состоянием. Но она не подозревала, что "дом" Генриха окажется замком, а встречавший у подъезда хозяина дворецкий произнесет:
      - Рад приветствовать вас, господин граф...
      Для гостьи были отведены "розовые" апартаменты в западном крыле в стиле Марии-Антуанетты. Белая с золотом мебель, нежный гобелен с пастушками, пушистый ковер под ногами. А картины, а вазы с розовыми пионами, а канделябры на камине!.. В добавок, вечером был объявлен званый ужин по случаю визита знаменитой актрисы.
      Генриха ждали, у него оказалась масса друзей и всем он представлял Снежину с самыми завораживающими эпитетами в отношении её артистического дара. Она порадовалась, что вечернее платье, всегда находившееся в чемодане, пришлось кстати. Опыт бурной юности, когда Королеву красоты сопровождали балы и празднества, пришелся кстати - Снежина в любой ситуации выглядела так, словно ждала визита фотографов. Даже на графском приеме она сияла яркой звездой.
      - Сегодня прохладный вечер. - Генрих набросил на плечи Снежины, вышедшей на балкон, широкий шарф из шуршащего муара. Он служил дополнением к её алому платью, лиф которого держался на косточках. Но Королева красоты носила свой шлейф приспущенным, прихватив локтями длинные концы. Генрих задержал руки на смуглых горячих плечах. - Летом мы устраиваем празднества на лужайке возле озера, а фейерверки пускают с лодок, чтобы огни отражались в воде.
      - Чудесно... Здорово, когда собирается большая семья. Ведь у вас много родных?
      - Слишком. Шесть тетушек, куча племянников. И ни одной жены... А у вас? - Он развернул Снежину к себе, приблизив губы к её лицу.
      - Я вдова. - Она опустила ресницы. - Это вы знали уже из моей анкеты, когда оформлял визу.
      - И про дочь тоже. - Подозвав официанта. Генрих взял бокалы и. протянув один из них своей собеседнице, предложил: - Пора перейти на "ты".
      - Не слишком ли бесцеремонно для общения с графом столь мало знакомой даме?
      - Мы знакомы целую вечность. Увидав тебя впервые, я сразу понял, что изо всех сил буду стараться завладеть тобой...Это случилось очень давно, ещё на спектакле.
      Увы, я не понял, свободно ли твое сердце. Под внешней мягкостью твоего характера скрывается стальной каркас. Ты точно знаешь, что хочешь от жизни. Я тоже. - Генрих завладел рукой Снежины и крепко сжал её. - Для меня чрезвычайно важно, чтобы наши желания совпали. - Граф значительно посмотрел ей в глаза.
      Сердце Снежины ухнуло, отметив гулкими ударами важность происходящего. Она спокойно улыбнулась и забрала руку.
      - Ты добиваешься всего, чего захочешь?
      Генрих виновато поморщился:
      - Увы, да. Тебе не нравятся самоуверенные наглецы?
      - Мне симпатичны победители...
      Они провели ночь в парадной спальне, где на каминных часах танцевали под хрустальный перезвон фарфоровые пастушки, а в распахнутую балконную дверь залетал ветерок из сада, пахнущий медовыми сливами и сеном. Генрих был так нежен, опытен и жаден, что вернул Снежину к её первым любовным ночам, проведенным в горном отеле с Мирчо. "Вот ты и попалась, Снежная королева!", - сказала себе Снежина, проснувшись в обьятиях крепких, не желавших выпускать добычу рук.
      Весь следующий день Генрих вел себя так, словно стал приближенным венценосной особы. Снежина ждала признаний и просьб о дальнейших встречах.
      - Завтра я уезжаю. Я желанный гость на аукционах всего мира, самых серьезных аукционах. В Париже выставляются акварели Сезанна. - Глаза графа сверкали азартным блеском.
      - Ты купишь их... Бедные акварели... Ведь на следующий день ты забудешь о них и будешь выслеживать что-то другое... - Снежина поняла, что к женщинам граф относится точно так же, как к лотам на престижных аукционах - он азартно вырывает добычу из рук соперников и тут же устремляется к новым победам. Она очаровательно улыбнулась. - Ты подарил мне потрясающий уик-энд. Не плохо гульнуть перед свадьбой.
      - Ты собралась замуж?
      - Пора... Мой избранник до отвращения красив и молод. Восходящая оперная звезда. Бельканто. - Она назвала гремевшую в Европе фамилию болгарского певца.
      Генрих промолчал. Снежине показалось, что она услышала хруст с силой стиснутых пальцев. Они расстались как люди, доставившие друг другу удовольствие, но не рассчитывающие на дальнейшие отношения.
      Через неделю граф Флорентайн прибыл в Софию. В соответствии с правилами хорошего тона он попросил у родителей Снежины руки их дочери. К Рождеству Снежина Иорданова стала графиней Флорентайн. Генрих предъявил лишь одно условие: на полгода она бросает сцену и вместе с Софи живет в замке.
      - Дальше ты решишь сама, как должна поступать. Учти, мы можем создать в поместье свой театр. Ты станешь и режиссером и звездой его труппы. Я могу пригласить из Италии хорошего учителя живописи или пения. Ты вольна выбирать для себя хобби. Основная профессия Ины Флоренштайн ныне определена - графиня.
      Тогда это полушутливое заявление Генриха не очень понравилось Снежине. Она полагала, что не сумеет жить без сцены, без коллектива, аплодисментов... Но когда через полгода Снежина приехала в Софию, чтобы провести пару недель с родителями, пообщаться с друзьями, оказалось, что она тоскует по своему поместью. А театр - с его бесконечными интригами, завистью, засилием молодых выскочек - вовсе не предел мечтаний. К тому же, пора театрального расцвета явно осталась в прошлом. Жители Болгарии гоняли по "видакам" американские фильмы и смотрели спутниковое телевидение. У театральных касс очереди не выстраивались.
      - Какое счастье, дочка, что ты вовремя спаслась с тонущего корабля, сказал отец. - Как ни печально признавать, но театр сегодня мало кому нужен. Ты видела пустой зал? Ах, ты ещё не играла перед пустым залом? - Его глаза, легко наполнявшиеся слезами в трагических ролях, смотрели сухо и зло. - Это хуже, чем смерть...
      ... Вскоре Снежина родила графу наследника - Арнольда-Генриха Флоренштайна. В поместье на крестины прибыли болгарские бабушка и дед, и задержались надолго. Снежина похорошела, помолодела, и в компании своих детей - одиннадцатилетней Софи и голубоглазого блондинчика Арно - выглядела потрясающе. Глава семьи охотно фотографировался для светской хроники и благодушно улыбался сочинениям "писак", которых прежде держал от себя на расстоянии пушечного выстрела.
      Гурмана, повесу, светского льва - Генриха Флоренштайна, наконец, укротила болгарская красавица. Он стал завидным семьянином, настоящим хозяином поместья, восстанавливающим традиции своего рода. В отреставрированных конюшнях появились прекрасные лошади, в теплицах вновь расцвели редкие сорта орхидей. В январе на стол подавали глубнику и дыни с собственного "огорода". А какие здесь устраивались приемы! Снежина полюбила путешествия, окружила себя блестящим обществом, в котором неизменно сияла. Она немного играла на фортепиано, очаровательно пела и оказалась неподражаемой собеседницей, умевшей не подавлять, а радовать друзей своей эрудицией.
      - Мне нравится быть графиней, вот и все. Роль твоей жены - мое лучшее творение, - говорила она супругу.
      - Я знаю, детка. У тебя редкий талант. - Он настороженно заглядывал в черные блестящие глаза жены. Граф не терпел конкурентов, тем более, не собирался делить ни с кем привязанность своей драгоценной жены. - Надеюсь, ты не пожалеешь о сделанном выборе. Оперные певцы капризны, как женщины, и чертовски непостоянны.
      - Никогда не думай об этом! - Нахмурилась Снежина. - Я не изменяла Мирчо. И теперь у меня не может быть других мужчин... Ах, милый! - Снежина по-кошачьи гибко прильнула к Генриху. - Ты же сам прекрасно знаешь, что Снежная королева растаяла... Я люблю тебя, дорогой, и намерена осуществить сказку о фантастически счастливом браке.
      После школы Софи отправили в Сорбонну. Она мечтала о профессии тележурналиста, снимая репортажи видеокамерой с десяти лет. Снежина нехотя рассталась с дочерью, которая, наконец, доросла до возраста настоящей подруги. Но через год девушка вернулась в поместье, заявив, что намерена отдохнуть, поколесить по миру, набраться опыта, а уж потом решать такое серьезное дело, как выбор профессии. Истинная же причина скрывалась в личной драме.
      - Мама! Я должна, наконец, поумнеть! - В эти дни Софи перешла от привычного "Ина" к "маме". Девочка, всегда чувствовавшая себя взрослой и чрезвычайно разумной, нуждалась в защите и помощи. Друг Софи - её первый настоящий парень - оказался подонком.
      Выслушав трогательную и до смешного заурядную историю отчаявшейся дочери, Снежина про себя рассмеялась, хотя на её лице застыло скорбное сочувствие. Она знала, как быстро затянется рана семнадцатилетней глупышки и как много раз она ещё скажет, сияя: "Я влюбилась, ма!", а потом: "Я так несчастна...". Ни красота, ни ум, ни душевное тепло не защитят девочку от ударов судьбы. Она должна испытать их на собственной шкуре, избавляясь от излишней доверчивости и тяги к безоглядной влюбленности.
      - Ты сделаешь выводы, правда, детка? Нельзя терять голову от каждого смазливого паренька, обещающего бросить к твоим ногам весь мир. - Она перебирала кудри Софи. Уткнувшись в колени, девочка тихонько всхлипывала.
      - Никого никогда больше не полюблю! Всех буду заманивать и бросать! Как царица Клеопатра.
      - Слава Богу, что пострадала только твоя неопытность... Ты даже себе не представляешь, сколько проблем снимает безопасный секс... В мое время девчонки делали в тайне от родителей аборт. И была опасность заразиться венерическими заболеваниями. Брр! Моя подруга чуть не умерла - она пыталась избавиться от ребенка, наглотавшись таблеток.
      - С этим все в порядке, мама. Спида и беременности у меня точно нет. Зато в душе вот такущая рана! - Она хмурилась, показывая распахнутыми руками размеры душевной травмы.
      - С ней мы справимся, дочка. - Они обнялись, чернокудрые красавицы, так похожие на сестер.
      ... Софи решила продолжить учебу в парижском университете. Она писала матери огромные письма, на все праздники приезжала домой и вот теперь притащила с собой целую кучу друзей.
      - Господи, куда смотрит Юрген! - Ужаснулась Снежина. Через зеленую лужайку к ним неслась целая свора борзых. - Я же не разрешаю выпускать собак раньше шести вечера!
      - Ма! Юргена упросила Кери. Она такая собачница - всех щенят перецеловала.
      - Для английской аристократки эта юная леди слишком бесцеремонна.
      Собаки уже юлили у ног Снежины, тыкались мордами в колени Софи. Запыхавшись, к Снежине подбежала Кери - худенькая, мальчишеского типа блондинка. Щенок борзой лизал ей щеку.
      - Прошу прощения, фрау Флоренштайн! Я не смогла удержать их. Мы хотели порезвиться на лужайке за хозяйственным флигелем. Но собаки ринулись к вам. - Девушка говорила с сильным английским акцентом. Кери и её брат Кеннет учились вместе с Софи и уже пару раз бывали в замке.
      - Мама не сердится. Она у меня прелесть, - сообщила Софи, припустившись прочь. Собаки устремились вслед за ней.
      - Кери, если не секрет, Хасан твой поклонник? - Снежина сделала вид, что поправляет картину на подрамнике.
      - Нет! Ни он, ни его спутник. Гариб на самом деле слуга. Ведь у Хасана какой-то важный титул. Вообще, я не разбираюсь в восточных делах. Надо спросить у Кеннета. - Девушка покосилась в сторону умчавшейся Софи. - Могу лишь сказать наверняка - мой брат неравнодушен к вашей дочери.
      - Это я заметила, когда он тащил её на руках. Софи изображала травму. Упала с лошади, подвернула ногу!
      - Ха! Конечно. Нам всем приятно, когда парни носят нас на руках.
      Кери нельзя было назвать даже хорошенькой, но веселый нрав и умение легко ладить с людьми придавали ей некий шарм. Снежина не удивилась бы, узнав, что арабский аристократ неравнодушен к ней. Только бы Софи не увлеклась этим мрачным типом. Можно быть принцем и даже королем, но вот занудой - не рекомендуется. Тем более, человеку, обличенному властью. Ему следует проявлять поменьше высокомерия, находясь в гостях в чужой стране.
      - Надеюсь, вы хорошо распорядитесь временем, этим чудесным озером, волшебной погодой и своей юной безалаберностью. - Снежина с улыбкой подмигнула англичанке. - А вон и Кеннет бредет. По-моему, он не выспался, но уже мечтает о турнире в теннис.
      Долговязый парень, чем-то напоминавший русского шахматиста, отдыхавшего некогда в "Спутнике", брел через вымощенную булыжником площадку, косолапя крупными ступнями в теннисных туфлях. Он был в шортах, тенниске, в очках и мириадах веснушек - увеличенная копия миниатюрной сестры.
      "Боюсь, ничего у тебя не выгорит, парень", - подумала Снежина, убедившаяся, что её дочь привлекают лишь выдающиеся личности или эффектные, брызжущие юмором и энергией плейбои. Редко кто из подростков может заявить, что влюблен не в кинозвезду, а в пожилого, полного кинорежиссера, вдобавок. известного лишь по фотографиям. Софи с пятнадцати лет, с тех пор, как посмотрела ретроспективу фильмов Феллини, торжественно объявила, что итальянский режиссер стал её кумиром. И что она там поняла? Что поняла девочка в кинофильмах, ставящих в тупик значительно более искушенных зрителей?
      - Он гений, мама. Это сразу заметно, - просто объявила девочка.
      "Если она понимает такие вещи, это уже совсем неплохо", - решила Снежина, открывавшая в своей дочери, по мере её взросления, все больше тешащих её материнское тщеславие качеств. Незаметно подступила проблема выбора зятя. Софи - двадцать пять лет, в любой момент она может привести домой парня и объявить: "Мы любим друг друга. Мы собираемся пожениться".
      Генрих обожает девочку. Не смотря на свою жесткость в делах и умение вести дела в бизнесе, граф Флоренштайн оказывался мягкотелым капитулянтом во всем, что касалось его семейства. Он даже готов был оставить сына на домашнем обпразовании, не желая отпускать его в престижную школу в Швейцарии. Настояла Снежина. Она не хотела, чтобы из нежного, боязливого мальчика вырос маменькин сынок, не умеющий постоять за себя и собственные интересы. Наследнику графского титула и солидного состояния следовало иметь крепкие кулаки.
      Переодевшись в спальне в легкий индонезийский балахон и расположившись на балконе с книгой и вазой, полной крупных розовых черешен, Снежина наблюдала за молодежью, собирающейся на завтрак под зонтиком у каменной баллюстрады и думала о предстоящем лете. Она, как всегда, точно знала, чего хочет. Провести неделю в Мюнхене вместе с Арни, который вернется из школы как раз к ежегодному аукциону лошадей. Отец обещал приобрести для сына-подростка хорошего скакуна.
      Затем Генрих отправится в Америку на переговоре с владельцем огромной частной коллекции живописи и прикладного искусства, а Снежина махнет в уютный городок на севере Испании. Ей следует подлечить суставы. В прошлом году грязевые ванны из целебного источника отлично помогли справиться с ноющей болью. Особенно же - встречи с очаровательным, пылким, легкомысленным, забавным парнем - спортивным тренером фитнесс-клуба.
      Снежина не сомневалась, что легкое, необременительное разнообразие в интимной жизни лишь укрепляет чувства супругов. Естественно, в том случае, когда напрочь отсутствует опасность всерьез увлечся кем-то, кроме собственного мужа. Нельзя же питаться одними ананасами?! Иногда графиню тянуло и на хороший гамбургер в уличном кафетерии. Значит, десять дней с Антонио. Поездки на катере к маленькому островку, где так прохладно и сумеречно в тени апельсиновой рощи, танцы в ночных ресторанчиках, бурные ласки везде, где настигнет их страсть.
      Потом... Потом Флоренштайны все вместе - дети, родители, старики совершат круиз по Средиземноморью. А уж дальше - новый учебный год, последний для Софи и довольно серьезный для Арни... Хватит! Нельзя загадывать слишком далеко, не стоит вызубривать роль "от и до",всегда следует оставлять место для импровизации. Софи... От неё теперь можно ожидать всякого.Похоже, предстоят очередные лирические сюрпризы...
      Сплевывая косточки в хрустальную вазочку, графиня сдвинула на лоб солнечные очки, чтобы лучше разглядеть происходящее внизу. Солнце ушло за тучи, молодежь закрыла зонт, предоставив отличную возможность наблюдателю с балкона ознакомиться с мизансценой.
      Кери и Кеннет Бенедикт - дети из хорошего семейства. С ними можно бло бы и породниться, обладай Кеннет внешностью Пауля. Пауль - немец, настоящая "белокурая бестия" - коротко подстриженный крепкий затылок на мощной шее, широченные плечи под тенниской, бурление молодрой шальной силы. Пауль отпрыск побочной линии Флоренштайнов. Его мать не раз намекала, что Софи и Пауль - отличная пара. Но что за манеры и шуточки! Нет, это не обычная для представителя "золотой молодежи" игра в парвеню. Парень примитивен, как дубовая чурка, несмотря на заложенный в него ценный генетический фонд.
      - Мама, если б я и выбрала Пауля, то лишь на должность кучера, - с излишним высокомерием заявила как-то Софи. Веснусчатого англичанина она, естественно, воображала в должности мажордома. А как насчет араба? Каким образом затесались в круг приятелей Софи эти двое?
      Сидят чинно, словно на благотворительном представлении. Легкие европейские костюмы и головной платок, прихваченный жгутом, непроницаемо спокойные лица. Молодежь ходит на ушах, превратив завтрак в демонстрацию трюков - Пауль ловит зубами бросаемую Кери клубнику, Софи, вспрыгнув на мраморный парапет, изображает классические статуи... Снежина оставила внизу подрамник в холстом, - очевидно, дочь демонстрирует, как в следующий раз будет позировать в качестве Венеры или Юноны. Увы - у неё иной тип. И весит при росте 172 всего 58 килограммов. Вся в мать.
      При абсолютно рекламной внешности - никакой тяги к карьере актрисы или модели. Софи не представляет себя в качестве материала для "творца" режиссера, фотографа, модельера. Полномочия мастера она предпочитает заполучить в собственные руки. Девочка немного наивна, но отнюдь не глупа. Она любит посмеяться, умея быть серьезной и разумной в ответственных ситуациях. Еще в старшем классе школы Софи удалось прославиться, отсняв репортаж о притоне наркоманов. Ее материалом заинтересовался молодежный канал мюнхенского телевидения.
      Снежина с улыбкой смотрела на разрезвившуюся дочь. В субботу Софи наметила бал, разосланы приглашения, отданы сооветствующие распоряжения прислуге. В замке ритуал приемов отработан в деталях. Хорошо, что это произойдет до возвращения Генриха - молодежные пирушки мало соответствуют его представлениям о светских развлечениях.
      "Ну вот! Он сообщает, что вернется пораньше", - решила Снежина, поднимая трубку засигналившего радиотелефона. Но там прозвучал незнакомый голос.
      - Мне надо поговорить с графиней Флоренштайн.
      - Это я... - Снежина мысленно обругала себя, что не переключила сигнал на аппарат дворецкого. - С кем имею честь?..
      - Добрый день. Я прилетел из Америки. У меня к вам письмо от мистера Гудвина. Возможно, вы помните, как были знакомы... Очень давно... Отец сказал, что вы встречались в России на берегу Черного моря...
      - Арчи?! О, конечно... Письмо? Вы могли бы заехать ко мне?
      - Когда это будет удобно?
      - Да хотя бы сейчас. У меня день отдыха.
      Положив трубку, Снежина отчетливо вспомнила то далекое лето... Пламен Бончев, кажется, давно живет в Америке. Белокурая царственная Лара... Она была здорово влюблена... И русская певица, и американец, так страстно шептавший Снежине про то, что скоро завладеет миллионами и заберет ее...
      Они были полны сил, желаний, надежд и влюбленности, и так же безудержно веселы, как компания, высыпавшая на лужайку. Завтрак окончен, похоже, они решили совершить конную прогулку и сейчас спорят насчет лошадей. Кеннет с тоской поглядывает на Софи, главный араб явно настороже,Кери подкалывает Пауля, а тот злиться и предлагает арабам какое-то пари. Софи разбивает руки спорщиков, Кери хохочет, держась за живот. Снежина улыбнулась с легкой грустью. Все таки молодость - это нечто совершенно особенное.
      *Глава 8
      Голос графини Сиду понравился. Низкий и в то же время - гибкий, мягко модулированный. Приятный акцент и природное кокетство, вполне уместное у красивых женщин, пусть даже пожилых.
      Взяв напрокат в Мюнхене приличный BMW и проследив маршрут по карте, Сид двинулся в путь. Чудак этот Арчи! Выслушав рассказ Сида о встрече с Анжелой, он и не подумал отступать. Лишь чертыхнулся, принял лишнюю порцию "бурбона" и вздохнул:
      - Придется слетать в Германию, парень. У тебя ведь там была дама сердца?
      - Грета? Фу... Я и думать о ней забыл. Кроме того, Гамбург на севере, а Мюнхен - на юге. Вряд ли мне угрожает встреча с этой особой.
      - На всякий случай поглядывай на книжные прилавки. Возможно, милая дама уже толкнула твой роман под своим именем.
      - Я его сжег и уничтожил дискету.
      - Но компьютер же ты явно не почистил. - Арчи издевался.
      Сид не нашел нужным обсуждать неприятную тему. Идея путешествия в Германию за чужой счет его вполне устраивала. И уж если Гудвин так швыряет деньги на поиски пленки, значит, верит в свой клад. А если здесь имеет место оригинальное помешательство, то Сидней Кларк в нем никак не повинен.
      У ворот с внушительной вывеской: "Поместье Флоренштайн. Частное владение" имелась и каменная плита с выбитыми цифрами, как в музее. Миновав ворота, Сид выехал на асфальтированную дорогу, вьющуюся среди рощиц и полей. В лучах солгца ярко блестели скошенные крыши стеклянных теплиц, в белом цвету стояли заросли черемухи и, наверно, диких яблонь. А листва сияла такой яркой, почти прозрачной зеленью, что незапеть было нельзя. Сид промурлыкал несколько строк своего любимого блюза: "Я все равно буду жить, хоть умирал трижды. Я буду улыбаться тебе назло. Робкий, потерянный, маленький - я стану великаном..." Блюз не шел под ритм движения автомобиля, плавно обтекающего петлистые повороты. И тогда он вспомнил другую песню, написанную для Эмили в период расцвета чувств, рисования её портретов, взаимных клятв и обещаний. "Не изменяйся, будь самой собой. Ты можешь быть собой, пока живешь. Когда же смерть разрушит образ твой, пусть будет кто-то на тебя похож". Слова Сид позаимствовал у Шекспира, музыку сочинил сам. Вполне веселенькая мелодия. Отбивал левой ладонью ритм, Сид изо всех сил стараясь подальше отодвинуть воспоминания, избавиться от них, навсегда растворить в прошлом. Это было нелегко - петь о ней и не вспоминать. Сид решил продержаться до первого поворота. И продержался!
      Выехав из-за кленовой рощицы - прозрачно-зеленой, полной весеннего пряного духа, он увидел замок. Четырехэтажный дом с башенками по углам, высокими окнами и множеством лепных украшений стоял на холме, окруженный огромными деревьями, а за ними синела гладь озера.
      - Понятно! Вот он, где клад зарыт! Эх, бедный Арчи... - Сид мысленно прикинул стоимость поместья и вздохнул - золотые слитки явно пригодились расторопной болгарке.
      Затем он увидел пятерых наездников, скачущих через луг. Один из них смахивал на женщину, а двое - на бедуинов в развевающихся платках. Они неслись к реке, бегущей за холмом, вдруг осадили коней, столпились и вновь продолжили скачку. Лишь один вороной конь, отливающий медным блеском, отделившись от остальных, понесся к шоссе. Скоро Сид различил фигурку наездницы и развевающуюся гриву её черных волос. Сделав вираж под самым носом "BMW",так, что конь заржал, взвившись на дыбы, всадница ускакала в сторону замка. Да, здесь проводили время совсем неплохо.
      Сид мельком глянул на себя в зеркальце над стеклом. Он тщательно побрился и даже надел легкий летний костюм с галстуком - ненавистнейшая форма одежды. Официальный визит, хоть и в два часа пополудни, требовал соблюдения формальностей. Арчи написал женщине, которой он предлагал руку и сердце, всего несколько слов и упаковал в красивую коробочку сувенир отполированный спил дерева с выжженным пейзажем - пальма на берегу моря. И надпись по-русски: Крым, 1972 год. Он уверял, что сберег деревяшку с тех самых пор. Старикан явно любил красиво приврать. Вот и сейчас вовсе неизвестно, сколь благосклонно отнесется к бывшему поклоннику графиня. По данным Гудвина, она имеет взрослую дочь. "Не от меня", - категорично добавил он. Любопытно все же, трахнул ли Арчи Королеву красоты, и сколь приятным остался в её воспоминаниях сей факт?
      Сид подъехал к центральному подъезду замка, вышел из автомобиля и огляделся.
      - Вы нелюбезны, мистер Гудвин! - прозвучал за спиной насмешливый голос. - Едва не задавили меня на дороге, а теперь сделали вид, что не заметили! - Бурно дыша, перед ним стояла та самая всадница: замшевые рыжие бриджи, белая рубаха, связанный алым шарфом на макушке хвост, темный румянец на крепких, изящно очерченных скулах, полуоткрытые пухлые губы... Красотка, и прекрасно знает это.
      - Я бы не посмел задавить вас. И тем более - не заметить. Это невозможно, - серьезно заявил Сид. И представился: - Сидней Кларк. По отцу - Гудвин. Дело в том...
      - Ах, мне вовсе нет дела, с кем заключала брак ваша мама. А моя просила встретить вас и проводить в салон. Софи, - сказала она, уже поднимаясь по широкой лестнице. Миновав вестибюль, Сид пронесся вслед за девушкой по анфиладе музейных залов с обилием бронзы зеркал и хрусталя.
      - Ма! Я доставила гостя. - Сделав шутливый книксен, Софи направилась к двери. - А теперь, простите. Я вынуждена вас оставить. - Она исчезла.
      - Присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить? - Стройная темноволосая женщина, как две капли воды похожая на другую, только что убежавшую, сделала плавный царственный жест. Жест очерчивал кресла, диваны возле кофейного столика и бар с вереницей хрустальных графинов, фужеров, рюмок.
      - Спасибо. Я позавтракал в отеле яичницей с беконом и теперь страдаю от жажды.
      - Хотите мой фирменный коктейль? Вы не против "кампари"?
      - Из ваших рук, графиня, я принял бы даже яд.
      Они рассмеялись. Сид с облегчением опустился в удобное кресло. Арчи не ошибся: Снежина была и осталась милейшей женщиной.
      - Вы не пробовали играть на сцене? - Поставив на столик бокалы для себя и гостя, графиня села напротив.
      - Пробовал. Получилось скверно. Я вообще многое пробовал - и рисовал, и пел. Даже танцевал... - Сид поморщился. - Противные воспоминания.
      - Я думала, вам свело челюсть от моего коктейля... В вашем возрасте не может быть противных воспоминаний. Тяжелых, - допустим. Лишь потеря близких может ранить нас, пока мы юны. Все остальное, причинившее боль, стоит поскорее выкинуть из головы. Поверьте, настоящие бури ещё впереди.
      Сидней поднял на неё злые глаза, борясь с искушением. Его так и подмывало выпалить этой благополучной, холеной даме: "А если бы ты осиротела в семь, если тебя подставлял собственный дядя, а человек, спасший от самоубийства, пытался изнасиловать?.. Это тоже не стоит считать мерзкими воспоминаниями? И так легко выкинуть из головы?" Но он промолчал, стиснув зубы. Заметив это, Снежина поспешила исправить оплошность.
      - Простите, Сидней... Кажется, я влезла, куда не следует. У меня была лишь одна тяжелая потеря - я овдовела очень рано. Но вскоре судьба засыпала меня подарками. Как видите - жаловаться мне грех. Софи - славная девочка. У меня любящий, совершенно безупречный муж, давший мне титул и состояние, и сын-школьник. Голубоглазый неженка, плачущий от оцарапанного пальца.
      - Зато Софи - сорви-голова.
      - Вы заметили? Это хорошее качество на взгляд современного юноши? Ведь вам не больше двадцати трех?
      - Двадцать четыре... - Сид вспомнил о сочиненной Арчи "легенде". Вернувшись из России в 72-м, отец вскоре женился и родился я. Дело в том... В Крыму произошел крупный скандал, был убит большой партийный шеф... У отца - ведь он был журналистом, - сломалась вся карьера. Русские обвинили его в диверсии, в шпионаже... - Сид достал письмо и коробку с сувениром. - Но, клянусь, графиня, он до сих пор с восхищением вспоминает о вас... Если б вы слышали, как отец говорит о тех днях...
      Графиня пробежала письмо, открыла коробку и рассмеялась:
      - Мило, очень мило! Русский сувенир... Господи, ведь это было словно в другом веке... СССР, Берлинская стена, мы пели гимны и бичевали нравы капиталистов... Только ведь ничего не было, Сидней. У нас с Арчи ничего не было. Уже в те времена я была безумно влюблена в своего будущего мужа. Мирчо был старше меня на целую четверть века. Мне нравились зрелые, умные, солидные мужчины... Как вам кажется, это может передаться по наследству? Мы так похожи с Софи...
      - Чрезвычайно! Будто сестры... И вам, конечно, известно, что ваша дочь имеет кучу поклонников.
      - Это ещё откуда такие сведения?
      - Вы спросили мнение представителя нового поколения. Я его высказал. За такими девушками обычно ходит целый хвост. Но... вы говорили, графиня, о любви...
      - Снежина... Вам не трудно выговорить это имя?
      - Напротив - приятно. Кажется, что за окнами гудит метель. - Сида несла волна импровизации.Его считали артистичной натурой, умеющей подстраиваться к обстоятельствам. Элегантный дорогой костюм, галстук, вся атмосфера замка заставляла парня держаться с особой галантностью. Он ни за что не смог бы изъясняться столь выспренно, будучи одетым в потертые джинсы. Кроме того, было нечто подлинно-утонченное в самой хозяйке замка. Желая ей понравиться, Сид интуитивно настраиваясь на необходимую интонацию.
      - Я бы написал ваш портрет в серебристых тонах. Да, в серебристых. Но непременно - озаренную розовым солнцем. Бывают такие часы на рассвете или вечером, когда по небу разливается алый закат... - Сид внезапно смутился. Обыно он легче врал, чем откровенничал. Но сейчас у него вырвалась правда женщину словно озаряли теплые лучи. Сид живо представил, как должен выглядеть её портрет. И тут же мысленно поправил себя: прекрасный облик, съедаемый мерзкими червями. Увы, он знал истинную цену хозяев жизни. Дерьмее дерьма.
      - Вы мне нравитесь! - Снежина решительно хлопнула в ладоши. - Я покажу вам свои картины, оранжереи и... И наверно, спою. Рисованию и пению меня учили итальянцы.
      - Мой дядя в Милане читает лекции в Академии художеств. Он скульптор и живописец. Джузеппе Амирато.
      - Боже, как тесен мир! У меня есть "Пьета" его работы. Снежина насупила брови, выстраивая мгновенный план. - Вы остаетесь на ужин. Никаких отказов.
      - Не откажусь. Я путешествую почти бесцельно.
      - Значит, у вас найдется пара свободных дней? Дочь устраивае в субботу бал. Она учится в Париже и привезла с собой друзей. Из здешних должны прибыть тридцать человек.
      - Я видел чрезвычайно живописных всадников. Теперь понятно, кто они. Сидней с тоской взглянул на очаровательную хозяйку замка. - Мне надо поговорить с вами.
      - Сколько угодно. Только не сейчас, ладно? Вы остаетесь на уик-энд. Мы посвятим время прогулкам, искусству и скучнейшим деловым беседам. А теперь, дорогой друг, Лиз покажет вам комнату. - Она позвонила в бронзовый колокольчик. - К ужину смокинг не обязателен. Муж в отъезде, и мы вовсю хиппуем. - Протянув благоухающую руку, она распустила узел на галстуке Сиднея. - Эту ненавистную деталь пока можете забыть.
      Чемодан Сиднея, до обидного маленький, принесли в гостевую спальню. Здесь все было выдержано в благородных холодно-синих красках. В предгрозовом полумраке сизых тонов ярко белел букет королевских лилий. Оглядевшись, Сид присел на кровать, в изголовьи которой поднимался задрапированный лазурным штофом балдахин. Голубая спальня! Не издевается ли над гостем госпожа графиня? Возможно, обаятельная красавица, так легко увильнувшая от делового разговора, что-то пронюхала о планах Гудвина. И поэтому сразу же заявила о богатстве мужа... Воспоминания о крымском лете постаралась превратить в чисто лирические. Неужели... неужели клад Арчи здесь? - Сид с отвращением оглядел хрустальные бра, зеркало над камином в роскошной раме, пузатое бюро, украшенное перламутровой инкрустацией... Бесценный антиквариат? Хорошая подделка? Наследие Флоренштайнов или следствие попавшей в руки графини кассеты с пленкой?
      Закрыв глаза, Сид застонал... Чудесный день, милая дама и все сказочное окружение вдруг вызвали взрыв агрессивного раздражения. Он знал, что такие приступы иогда кончались дракой, погромом, попыткой нанести увечье себе или другим. Дрожащими руками достав из чемодана дорожный несессер, Сид извлек флавкончик с зелеными капсулами и проглотил одну, запив водой из вазы. Лилии он швырнул в окно. Цветы застряли в тонкой, изящно драпированной шторе.
      - Сейчас, сейчас... - уговаривал себя Сид с интонацией лечившего его доктора. - Расслабиться, сосредоточиться на золотистом потоке, устремленном к тебе прямо из космоса, и постараться уснуть. Только не думать, не вспоминать, не позволять явиться из тьмы забвения тому лицу...
      Сиду исполнилось восемнадцать, он жил в студии дяди, Джузеппе Амирато, и посещал художественную школу. Дядя называл его придурком, когда был не в себе. Но если честно - с Сиднеем и в самом деле творилось нечто ненормальное. Он частенько впадал в депрессию, становился угрюмым и замкнутым. Странно, что выкурив пару раз косячок, он не стал наркоманом. Любой бы сказал - этому парню одна дорога: глюки, глюки, передозировка, конец. Ведь он не принадлежал этой реальности. Ох, как же он её боялся, как хотел сбежать, спрятаться от всего, даже от прорвавшегося в ванной крана, который обдал его веером ледяной воды. Парень побледнел и грохнулся на кафельный пол, закрыв ладонями голову, будто от побоев или взрыва гранаты.
      - Придурок! - брезгливо прошипел дядя. Перешагнув через слабонервного племянника, он перекрыл вентилем бьющую воду...
      Но до чего же Сид любил все это! Все. Даже прорвавшийся кран. Он несколько раз рисовал потом искрящийся веер - ледяное дыхание смерти. Он рисовал все, чего боялся, освобождаясь от плена.
      - А что вы хотите, синьор Амирато?! - Удивленно таращил глаза доктор. - На глазах ребенка сделали шесть трупов! Погтбли родители, знакомые и даже две маленькие девочки... Может, мальчик и не осознал всего ужаса в тот момент, но глубоко засевшие страхи имеют свойство всплывать на поверхность, превращаясь в устойчивые фобии... Однако, юный возраст, склонность к творческому самовыражению и, надеюсь, положительные эмоции, должны сыграть позитивную роль. Побольше внимания, любви, тепла, и ваш мальчонка, глядишь, вырастет в нового Рафаэля!
      Дядя радушно развел руками, давая понять, что уж этим сирота не обделен. Джузеппе умел быть обаятельным. На людях он блестяще демонстрировал и любовь, и тепло, и заботу. Еще бы - к нему перешло наследство погибшей сестры. На деле Сид был нежелательным приживалом, помехой, камнем на шее. Ведь Джузеппе не умел любить никого, кроме себя. Даже женщин, вереница которых проходила через его кровать.
      Доктор оказался кое в чем прав: Сид выздоравливал, стоя у холста, и он стал совсем другим, когда встретил Эмили. Ему уже исполнилось девятнадцать, а сексуальный опыт все ещё оставался нулевым. Сид считался красавчиком, к нему охотно липли девушки уличного типа. Однажды он даже попробовал уступить, решив переломить ход событий. Джузеппе уверял, что трахался с десяти лет и что если Сид боится женщин, то его лучше кастрировать. "Гормоны ударяют тебе в мозг. Ты свихнешься, придурок. Наверняка свихнешься!"
      Сид видел, как выпрыгнул из окна на восьмом этаже кот синьоры Висенто. Бедняга не выдержал воздержания. Он страшно выл, кидаясь грудью в запертые двери, и, как утверждала хозяйка, разбил мочевой пузырь. После чего выбросился из окна и умер в страшных мучениях на каменном тротуаре. Это было красивое и сильное животное. Сиду не нравилась такая перспектива. Девушка, потянувшая его в подворотню, казалась в свете фонарей призрачно-прекрасной. Воплощение порока, если его писать красной и черной краской. В этот день Сид получил деньги за уборку мастерской. Он протянул девушке сто лир. Затащив парня в грязный, пахнущий мочой подъезд, она быстрой рукой расстегнула молнию на его джинсах. Сида помертвел, прижавшись спиной к облупленной штукатурке.
      - Тебя что, невеста напугала? - Шаря в его брюках, девица расхохоталась. Винный перегар, смешанный с запахом сигаретного дыма и жвачки вызвали у Сида рвотный спазм. Он сбежал, так и не поняв вопрос проститутки.
      Через пару месяцев он все понял. Все. Сразу - все. В соответствии с расписанием Сид задержался после занятий, чтобы привести в порядок помещение студии. Иногда он делал это и за других, спешивших к более интересным делам. Ему нравилось наводить чистоту и порядок, сражение с грязью, хаосом оставляло привкус маленькой победы. Еще немного - и он впрямую подступить к главному врагу, таящемуся в потемках человеческой души.
      К вечеру коридоры училища опустели. Домыв полы в мастераской, Сид потащил в туалет ведро и швабру. И вдруг услышал голос. Голос пел гаммы: а-а-а-а-аааа... И снова, и снова, выше, выше... Сид, согнувшись, стоял под дверью вокального класса, не замечая бегучего времени. Дверь распахнулась,шарахнув его по лбу. Со звоном в ушах Сид отпрянул и застыл столбом. На него смотрела девушка из породы святых - такие перевелись ещё в шестнадцатом веке - голубые глазищи в пол узенького лица, полные сострадания. Падающие за спину волосы светятся старым золотом. Настоящие тициановские кудри.
      - Бедненький... - Она прикоснулась прохладной ладонью к его лбу. Если не приложить металл, будет огромная шишка. - Сбросив туфельку, большеглазка достала монету. - Вот!
      Эмили исполнилось всего пятнадцать, она училась в обычной школе, а по вечерам брала уроки вокала. Ее родители, служащие заводской конторы, нарожали кучу детей. Но лишь одна Эмили была похожа на ангела.
      Для Сида замелькали сумасшедшие дни - каждый равнялся нескольким годам, - он взрослел, мудрел, становился сильным, великодушным. Целуя Эмили, он понял, в чем состоит смысл жизни, а рисуя её - поверил в свое призвание. Физическое сближение стало естественным продолжением их душевной близости, полного, всепоглощающего единения. Сид понял, что значит быть мужчиной и как погано звучит присказка дяди, выпроваживающего очередную шлюху: "Мы с этой крошкой слились в экстазе". Все равно что блевать в храме...
      Однажды, обнимая Эмили на старом кожаном диване в мансарде Джузеппе, Сид пришел в себя от громкого смеха:
      - У тебя неплохо выходит, племянничек! И все причиндалы на месте. А я уж хотел его кастрировать. Зря, правда, птичка?
      Сид задохнулся от негодования - дядя обращался с Эмми как с одной из своих шлюх.
      - Вон! - сказал повзрослевший Сид. Тихо, но, видимо, чрезвычайно убедительно. Джузеппе как ветром сдуло.
      - Мы поженимся, когда Эмми исполнится семнадцать, - заявил Сидней, представ перед дядей с потупившей глаза любимой. Джузеппе криво хмыкнул:
      - Понятно. А как же! Это святое.
      Когда проводив девушкуСид вернулся, Джузеппе сидел на стуле с бокалом вина в одной руке и с кистью в другой. Расставив у стены в ряд карандашные наброски портретов Эмили, сделанные Сидом, он пририсывывал им ярко-красные губы.
      - Все бабы - шлюхи. Поверь мне, парень. Чем раньше ты это усечешь, тем спокойнее будешь жить.
      И тогда Сид ударил кулаком в его пухлую, до синевы выбритую щеку. Джузеппе рухнул на пол вместе со стулом, но не ответил ударом. "Гаденыш...", - прошипел он, скрываясь в ванной.
      Затем Эмми куда-то пропала, очевидно, уехала к родителям в деревню. А через пару дней, вернувшись после занятий в мансарду, Сид застал там то, что никогда не должен был видеть. Он предпочел бы вообще не рождаться, предпочел бы умирать в муках на булыжниках, как соседский кот... Он... Сид истошно завопил, зажимая уши от собственного крика. Подмяв под себя голую девушку, Джузеппе смачно, с преувеличенной страстью занимался с ней любовью. Она стонала. Это не было насилием...
      Сид блуждал по городу, не думая ни о чем. Он был похож на наркомана, принявшего хорошую дозу: бессмысленный взгляд огромных глаз с затаившимся на самом дне безумным отчаянием.
      Он спустился в метро, садился в пустевшие к ночи поезда, выходил на станциях, пробирался через переходы, торчал возле собиравших милостыню калек, присоседился к балдевшим в тесном кружке членам какой-то секты с бритыми головами и нашитыми на грязные балахоны звездами. Потом стоял у края платформы, не отрывал взгляда от блестевших рельсов. На станции, полутемной и пустой, было тихо. Гул приближающегося состава прозвучал для Сида призывом. Призыв звучал все громче, громче... Лязг колес по узким, острым, блестящим рельсам... Сейчас грохот станет невыносимым и он рухнет вниз, превращаясь в куски мяса...
      - Эй, парень... - Крепкая рука легла на плечо Сида, встряхнула его и оттолкнула прочь. Сид не поднялся. Скорчившись на холодном, заплеванном кафеле, он заплакал...
      А потом был замок. Голубая комната... Кровать с драпировкой в изголовьи, распахнутое в сад окно. В огромных листьях каштана шелестел дождь, пахло мокрой травой, лекарствами, чаем... Сид запомнил ощущение странного удовольствия, комфорта, покоя, которых, кажется, он только и ждал на этой земле. Сидевшая рядом пожилая женщина в переднике медсестры вскочила, выбежала за дверь, восклицая: "Пришел в себя! Смотрит!"
      Появился седовласый полный господин и другой - тоже крепкий, помоложе, с редкими русыми волосами. Оба светло улыбались, склонившись к Сиду. Седовласый оказался доктором. Русый - зозяином дома - Гуго ди Ламберти. Он называл себя графом, и так же, как госпожа Флоренштайн, старался завоевать симпатию гостя.
      - Вам повезло, молодой человек. Если бы не господин Ламберти, все могло бы кончиться весьма плачевно, - сказал доктор. - Но теперь, я надеюсь, дела пойдут нормально. Завтра вы расскажете мне, что произошло, я проведу небольшое исследование... мы постараемся справиться... К счастью, как я понял, беда не в наркотиках, а в некой душевной драме. Вы пережили шок... На ваших глазах случилось нечто ужасное.
      Сид кивнул догадливому доктору. Он испытывал чувство симпатии ко всему миру и особенно к столь любезно относившимся к нему посторонним людям. Позже он узнал, что принимал транквилизатор и антидепрессант, помогавшие справиться с потрясением. Кроме того, после удачных сеансов психотерапии и нового увлечения Сида все пошло и вовсе хорошо, просто замечательно.
      Гуго ди Ламберти, выслушав от уже вполне окрепшего Сида его историю, сказал:
      - В твоей жизни не хватало друга. Пришлось пострадать, чтобы найти поддержку. Я сентиментален, добр, но не позволяю распоясываться мерзавцам. Мой адвокат отсудит у твоего дяди деньги. Кстати, ты знаешь, почему этот синьор делал из тебя идиота? Хм... после семнадцати ты имел полное право вступить во владение состоянием матери. Но если человек душевно болен, то опекун ему совершенно необходим. Соображаешь? - Гуго подмигнул. - Я навел справки: у тебя будет достаточно денег, чтобы снять квартирк и вложить свою долю в какое-нибудь выгодное предприятие. Ну, в общем вести нормальную жизнь. Это первое... - Гуго пристально взглянул на Сида. Они беседовали у камина в старинном, прекрасно обставленном доме. - Хочешь начистоту?.
      - Конечно... Я благодарен вам. И я вовсе не идиот.
      - Тогда слушай: я не граф. Мои предки были крестьянами, австрийскими фермерами. Я купил это поместье вместе с титулом, когда разбогател. Люблю Италию. Здесь красивые люди и отличные голоса. Знаешь, на чем я зарабатываю?
      Сид пожал плечами:
      - Брокер?
      - У меня студия грамзаписи. Вон в том флигеле. Я делаю звезд. Ну, не совсем больших - хотя бы на один диск. Я умею раскручивать свою продукцию. Расходятся хорошие тиражи. Связи, мальчик, связи... И, конечно, хватка.
      Сид подумал, что не сумел бы определить национальность и возраст своего спасителя. Волосы он, кажется, подкрашивал, скрывая седину, а красноватое лицо, изборожденное глубокими морщинами, могло принадлежать и сорокалетнему, и вовсе старику. Но держался Гуго бодро - невысокий крепыш на кривых ногах. Всегда в отличных костюмах, подобранных с большой тщательностью жилетах и обязательно - в шейных платках. Даже запонки у Гуго были особыми - с личной монограммой, с жемчужинами или камнями. Непременно - в ансамбле с жилетом и шейным платком.
      - У тебя мать - итальянка... Отлично. Значит, ты хорошо рисуешь, и, как говоришь, даже продавал картины под именем дяди.
      - Это он продавал их... Я просто рисовал, писал маслом, мне нравилось это.
      - А как ты поешь?
      - Не знаю... - Сид соврал. Вместе с Эмили он пел итальянские песенки и современную попсу. Она сказала: "Ты жуткий талант, любовь моя".
      - Думаю, не хуже других, - сделал вывод Гуго. - Как правило, если в человеке теплится искра божия, то есть имеется некое дарованьишко, то выпирает оно сразу во всех направлениях. Гений - другое дело - это шиза, запредел, фанатизм. А талант - многолик и умеет приспосабливаться... Пойдешь завтра со мной на студию, послушаешь, как работают мои парни, я тебя покажу своему музыкальному боссу. У него даже немые поют. Припомни какую-нибудь песенку, чтобы напеть ему.
      - Я как-то сочинил балладу... Про любовь...
      - Ага! Гуго, как всегда, прав! Если у парня такая фигура и фотогеничная физиономия - ему нужно только встретиться с Гуго Ламберти! И ты это сделал! Кстати... - Гуго приблизил лицо к щеке Сида и почти шепнул ему на ухо: - ты не задавал себе вопрос, а что граф ди Ламберти, имеющий десять автомобилей, делал в метро?
      - Что? - Искренне удивился Сид.
      - Искал тебя. Своих "звезд" я откапываю на помойках. В Милане любят петь.
      Вскоре Сид уже сочинял баллады и готовил к записи персональный диск. Он даже не знал нот! Но с ним работал профессионал, схватывающий на лету то, что напевал Сид. У него получались покоряющие простотой тексты, в которых трагическое, возвышенное переплеталось с осатанелой злостью и убийственным цинизмом. А мелодии получались сами собой, из всего, что вбирал в себя слух.
      - Ты - гений, - сказал Гуго, прослушав запись. - Сегодня пойдешь к нашему фотографу, отснимещь все, как он скажет. Ты разбогатеешь, парень!
      Фотограф оказался странноватым типом. Заставил Сида раздеться, и снимал почти в темноте в каком-то мигающем освещении. Сид терпел, он представлял, как будет держать в руках собственный диск. Наверно, его песни можно было назвать блюзами. Но для Сида это бывла исповедь. Он говорил о том, что даже не понимал до конца сам, но что мучило его душу.
      Миланский собор и раздавленный на паперти окурок, близость с женщиной, тело которой священно и грешно. Великое и низменное рядом, боль и радость в одном звуке. Разве это можно забыть хоть на секунду - смерть и рождение, существующие вместе? Или глухую стену одиночества, замуровавшего твое "я", словно в каменном саркофаге?
      Нет, Сид не считал себя певцом и тем более - поэтом. Но работавшие с ним люди относились к его диску всерьез, и порой он забывал о сомнениях и страхах, позволяя себе самую величайшую глупость - быть искренним.
      - Сегодня у нас торжественный ужин при свечах. Презентация диска. Только ты и я, - объявил в ноябре Гуго.
      Странный юмор. Но что не простишь человеку, спасшему тебе жизнь и вернувшему радость? Однако в гостиной замка и впрямь ждал Сида накрытый на две персоны стол, свечи, цветы. К потолку взлетали чудесно преображенные прекрасной аппаратурой и акустикой зала звуки - слабый, но проникновенно-трепетный голос пел о любви. По спине пробежали мурашки, когда Сид понял, что слышит свой собственный голос, а слова - именно те, что вырвались из склепа его мучительного одиночества.
      - Нравится? - Улыбаясь, в дверях появился Гуго. Он был одет с изысканной элегантностью и держал в руках запечатанную коробку.
      - Я просто сражен... - Онемев, Сид смотрел на Гуго. Он ненавидел себя за то, что заметил дрожь его рук и нехороший блеск светлых водянистых глаз. И даже вызывающий красноватый оттенок, который приобрели волосы патрона. Не слишком-то радует, если мужик привел себя в такое парадное великолепие ради инимной встречи. Сид постарался отогнать неприятные мысли.
      - Выпьем? - предложил граф, беря из ведерка бутылку шампанского. Мастерски откупорил, пустив с хлопком в потолок пробку и наполнил бокалы. За успех!
      Они выпили стоя. Сид отвел глаза, не выдержав многозначительного взгляда Гуго.
      - Извините, синьор ди Ламберти... - Он инстинктивно попятился.
      - Ну что за версальские церемонии! - Фыркнул Гуго, опускаясь в кресло и предлагая жестом Сиду занять место визави. - Если людей связывает столь многое... Мы ведь давно перешли на "ты"...
      Сид этого не помнил. Ситуация предстала перед ним во всей очевидной неприглядности. Надо быть и в самом деле полным кретином, чтобы не разобраться сразу в причинах странных благодеяний. Принимая дары Гуго, Сид тем самым подавал ему надежду. Он побагровел от стыда.
      - Знаешь, я ужасно непрактичный. Совсем не представляю, сколько все стоит. Ну, запись и все прочее... Пора расплатиться. - Сид присел на краешек кресла.
      - Брось, мальчик. Мы же друзья. - Гуго наполнил тарелку Сида. - Здесь трепанги. Древние утверждают, что они действуют возбуждающе.
      - Я думаю, что деньги, полученные у дяди, я вложу в твою студию. Это будет справедливо, правда? И, наверно, достаточно.
      - Ну что за маниакальная идея! Послушай-ка лучше свою песенку... О, черт возьми, малыш Сидней знает толк в любви...
      - Ты спас меня и заставил петь. Это нельзя оплатить ничем. Только своей жизнью. И все же я не намерен оставаться в долгу.
      - Ладно, мальчик. Вложишь свои деньги в студию. Договор мы составим, будешь получать процент от всех дисков. Это золотое дно, не сомневайся. И хватит об этом.
      Кусок не лез в горло, но зато шампанское пошло хорошо. Вскоре Сид почувствовал прилив сил и вдохновения. Да черт с ним, с этим извращенцем! Песни, действительно, звучали отлично! Есть музыка, деньги, а следовательно - независимость. Эмили предала, но будет другая - единственная, принадлежащая только ему.
      - Прости, Гуго. Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Думаю, мы найдем способ остаться друзьями. - Глаза Сида заблестели. Вино и звуки его голоса, заполнившие полутемный зал, околдовали его. Гуго не казался уже опасным и мерзким. Он поднял бокал. - За все, что сделал для меня граф ди Ламберти!
      - Спасибо, малыш... - Граф зябко передернул плечами. - Меня что-то знобит. Посидим у камина. - Призхватив бокалы, Гуго расположился на диване.
      За окнами бушевал холодный ливень. В огромнои зале гуляли сквозняки. Сид опустился на медвежью шкуру у камина и протянул к огню руки.
      - Иногда мне кажется, что я и в самом деле певец.
      - Так и есть, мальчик, - дрогнувшим голосом заверил Гуго. От его веселости не осталось и следа. Приблизившись к Сиду, он положил руку на его бедро.
      Сид деликатно отодвинулся.
      - Пожалуй, мне пора. Я загостился в этом доме.
      Пальцы Гуго, холодные и сильные, впились в тело Сида:
      - Не торопись. Самое интересное ещё впереди.
      - Ты пьян. Поговорим завтра. - Вырвавшись, Сид поднялся.
      - Три месяца мы вздыхали друг о друге - достаточная прелюдия для пылкого романа. Я сделал для тебя больше, чем брат или друг. Столь щедрым, внимательным может быть только страстный любовник.
      - Повторяю: ты ошибаешься на мой счет, Гуго. Мне противны твои признания. И все это...
      С каменным лицом граф передал Сиду коробку:
      - Взгляни. Ты хорошо получился, бамбино.
      Сид бесконечно долго рассматривал обложку, плохо соображая, что бы это значило - похоже на картинки из порно-журналов для голубых, но здорово завуалировано игрою света и тени. И название: "Малыш Сидней поет о своей дюбви". Он посмотрел на Гуго. Тот ощерил крупный рот в улыбке. За узкими бледными губами скрывались острые желтоватые клыки.
      - Теперь дошло? Весь твой диск, все твои песенки - о любви к мужчине. О самой совершенной и прекрасной любви.
      - Нет! - Сид с омерзением швырнул диск в огонь. Ему совершенно не было страшно. Только очень, очень противно.
      - Да. - Гуго прильнул к его коленям. - Ты сам сказал, что готов расплатиться жизнью... Я подарил тебе славу, а теперь подарю наслаждение...
      Отшвырнув ногой графа, Сид бросился прочь. Теперь он не помышлял о самоубийстве, он думал о том, как предаст дело гласности и обратится в суд. Теперь у него были деньги! Поднявшись в свою комнату, Сид взял документы и надел куртку. Он старался быть сильным, не проявляя охватившего его ужаса.
      Дверь распахнулась. Два крепких парня из охраны Гуго скрутили Сиду руки, повалили на ковер и прижали коленями сверху. Сид видел возвышавшегося над ним Гуго. Жидкие красноватые пряди прилипли ко лбу, на тонких губах выступила пена. Он был похож на оборотня, начавшего превращаться в шакала.
      - Свяжите и вкатите дозу. Доставьте ко мне, - прозвучал свистящий шепот.
      Крикнуть Сид не успел - рот заклеила липкая лента. Больше он ничего не помнил. Лишь голос Гуго, прозвучавший издалека:
      - Ну как, оклемался? Жаль, упустил такое удовольствие. Я поимел тебя, парень. Только это не в счет. Я дождусь, когда ты приползешь ко мне сам и будешь лизать ботинки, пдставляя жопу...
      Что бы потом ни говорили ему доктора, что бы ни патылись внушить под гипнозом, Сид не мог избавиться от видения - лица Гуго, которое он видел снизу, уткнувшись в воняющий псиной ковер. А сверху наваливался, душа в мертвенных объятиях, холодный полумрак голубой спальни.
      *Глава 9
      Софи не умела быть терпеливой и дальновидной. Эти качества совершенно не требовались в её чрезщвычайно щедрой на всяческие благодеяния жизни. Она смутно помнила поля роз, среди которых росла. Кусты были огромными - выше головы, и усыпанными яркими, нежными, благоухающими цветами. Райские кущи не покинули девочку, так и остались - неувядающие, сказочные, умеющие дарить все, что только может пожелать здоровое, юное, полное звонкой радости существо.
      Прошла и рассеялась в солнечном свете смутная тень горя - пятилетняя Софи вдруг отправилась погостить к тете и вскоре узнала, что папа умер. А что это? Уехал? Ведь остался его рояль, его книги, рукописи на письменном столе и даже коллекция крошечных стеклянных зверьков, выстроившихся в специальном шкафчике. Софи знала, что Мирчо вернется. И это случилось. Симпатичного, сильного мужчину, подхватившего её на руки, звали Генрих. У него была другая коллекция, другой дом, другой голос. Но смотрел он на Софи и маму так же ласково и так же называл "мои любимые девочки". За спиной девятилетней девочки шушукалась родня, проявляя к ней трогательное внимание. "Как это бедняжка привыкнет к новому отцу?"
      "Бедняжка" же бегала по лужайкам в сопровождении своры сразу же полюбивших её собак, плескалась в озере, каталась на лодке, танцевала посреди главного зала, задирая голову к покрытому росписью куполообразному потолку. Если кружиться в самом центре, глядя на плывущих среди облаков пышнотелых красавиц, казалось, что они двигались вместе - девочка в пышном воздушном платьице, нарисованные женщины, зеркала, огромные, как новогодняя елка, хрустальные люстры, и множество великолепных вещей, про которые Софи вначале спрашивала: мама, это тоже наше? Оказалось, что не только дом, собаки, лошади, камины, буфеты, секретеры, но даже каждое деревце, каждый камень во дворе, каждый цветок на клумбе принадлежали Флоренштайнам, а следовательно - и Софи.
      Зря вздыхали заботливые тетушки-родственницы из рода графа - девочка не страдала от привалившего великолепия, она легко к нему привыкла.
      Когда родился братик Арнольд, папа Генрих подарил маме сверкающее колье, а Софи - живого пони, чтобы они имели возможность отправляться в конные прогулки все вместе. Наследница Флоренштайнов могла бы вырасти капризной, высокомерной, но оказалась очаровательной "принцессой". Софи испытывала к окружающему её миру щенячье обожание. Зачастую ей хотелось вилять хвостом и повизгивать от удовольствия. Когда, например, встречать прибывающую на каникулы молодую графиню выходила вся челядь Юрген-собачник с очередным щенком на руках, дожидавшимся, пока Софи придумает ему имя, няня и горничные с цветами, а кухарка Марта с клубничным тортом, - девочка спешила расцеловать всех.
      Но прежде - броситься к Ине. Господи, разве можно привыкнуть, что молодая, ослепительно-прекрасная женщина, всегда нарядная и пахнущая, словно весенний сад, - твоя лучшая подруга, советчик и самая что ни на есть родная мама?! Они вместе дурачились, меряли платья, слушали модные записи, танцевали до одурения, а потом, сидя на кровати Софи, болтали чуть ли не до утра, ничего не утаивая друг от друга.
      Отец много времени проводил в поездках, но когда он появлялся дома, жижнь Флоренштайнов превращалась в сплошные балы и празднества. А путешествия, которые они регулярно совершали всей семьей, прихватывая Арни? - Настоящая сказка. В Венеции семейство Флоренштайнов арендовало старинное палаццо, в Испании - дом, нависший прямо над морем. Если они совершали круиз на корабле, то непременно в президентском люксе на самой красивой палубе.
      Софи легко сходилась со сверстниками. В школе и в колледже её любили и друзья, и преподаватели. Но ещё больше было тех, кто завидовал беззаботной красотке. Софи ни в зависть, ни в ревность, ни в дурные чувства не верила. Конечно, она знала, что мир полон бед, страданий, что люди бедствуют от голода и нищеты, погибают в бесконечных войнах, что даже в благополучных странах орудуют бандиты, садисты, маньяки, процветают взяточники, лжецы, подонки. И на свете не так уж много людей, заботящихся о беззащитных животных. Только страхи и ужасы существуют где-то далеко, словно на другой планете, а лошади и собаки в поместье получают прекрасный уход.
      Чем больше взрослела Софи, тем лучше узнавала окружающий мир, тем сильнее ценила выпавшее на её долю счастье, и даже испытывала перед другими вину за собственное благополучие. Поэтому и рвалась в тележурналистику. Нет, она не будет снимать репортажи о сезонах высокой моды и рассусоливать светские сплетни. Софи Флоренштайн приложит все усилия, чтобы сделать жизнь других людей хоть чуточку лучше, помочь им справиться с трудностями, обрести покой и радость. Софи интересовалась социальной и экологической проблематикой и мечтала о репортажах из "горячих точек" планеты.
      Легко сохранять доброжелательность, быть снисходительной к чужим ошибкам, порокам, когда в душе царит праздник. А самый волшебный праздник это любовь. Сколько Софи помнила себя, она испытывала чувство влюбленности. Кажется, она ещё разъезжала в сидячей коляске среди роз, в сопровождении мамы и маминой подруги-соседки. За ручку коляски держался серьезный пятилетний мальчик с высоким лбом и светлыми шелковистыми кудряшками. Иногда он смотрел на Софи огромными ярко-голубыми глазами и она заливалась радостным смехом. В глазах мальчика сияло восхищение. Он выбирал самые красивые цветы и, сломив колючий стебель своими тоненькими пальчиками, клал розы на колени Софи. Потом вокруг неё было много самых разных мальчиков тихих и драчливых, симпатичных и противных, маленьких и почти взрослых. Софи привыкла к обожанию, к своему блистательному превосходству в любой компании. Она легко доверяла дружеским клятвам, признаниям в любви, самым пылким комплиментам, но никогда не теряла голову. Это значит - не отдавалась целиком некоему чувству, о котором ей с тринадцати только и говорили все девчонки.
      - У меня появился важный секрет, Ина! - Объявила десятилетняя Софи, вернувшись с детского праздника. Меня поцеловал Пауль! Я ужасно его люблю, Ина!
      - Нет, детка, ты всего лишь влюблена.
      - Боже мой, ну какая разница?!
      - Любовь и влюбленность - разные вещи, - строго сказала мама. - Все равно, как если тебя раскачивают на качелях, и ты взлетаешь с кружащейся головой, визжишь от захватывающего дух счастья. А потом спрыгиваешь на землю и бежишь к карусели или шустрым автомобильчикам, забыв о качелях. Влюбленность - веселая игра, поднимающая тонус, забавный аттракцион в парке чудес.Влюбленностей может быть очень много.
      - А любовь?
      - Хм-м... Ну вот, допустим, ты взлетела на качелях, а веревка оборвалась... Ты летишь все выше, выше, тебе и страшно и радостно... Только...
      - Понимаю, мама. У любви должен быть печальный конец... Вот ужас - то - упасть на землю после такого полета!
      - Нет, милая, совсем не обязательно. - Снежина обняла дочку, казавшуюся ей не по годам сообразительной. - Все может быть прекрасно, как у нас с папой. Только для этого надо повзрослеть. Большая любовь - для больших людей.
      И вот наступил день, когда Софи сообщила: "Мама, я уже большая". Она вернулась на каникулы, завершив год образования в Сорбонне. С первого взгляда Снежина почувствовала - дочь переменилась, и в тот же вечер они закрылись в спальне, чтобы, как это было принято, подвести итоги прожитым в разлуке дням.
      - Ты влюблена, детка?
      - Я полюбила, мама. Теперь знаю, как это больно. Мне придется ещё очень долго зализывать раны.
      - А как его зовут? - начала Снежина издалека.
      - Жан. Жан Превер. Он француз... Я хотела привезти для тебя фотографию, но потом порвала и выбросила. Он красивый. Самый красивый в колледже. И умный. Только... только ещё не взрослый...
      - Легкомысленный? - Снежина улыбнулась. - Многие остаются такими до глубокой старости, предпочитая серьезным чувствам необременительный аттракцион.
      - Ты кого-нибудь любила до папы? Серьезно, - с сексом?
      - Мирчо был моим первым мужчиной. Но потом... Я продолжала любить его больше всех на свете и позволяла себе флиртовать с другими. Просто так - из любопытства, лихости. И потому, что без этого, вроде, неинтересно. Наверно, так поступать нельзя. Можно запутаться и потерять самое ценное. Любовь одна, но подделок под неё - тысячи.
      - Я действительно все перепутала. Оказывается, любовь слишком сложное дело, а секс - не слишком интересное занятие.
      - Тогда нечего и беспокоиться. Вы не любили друг друга.
      - Но ведь все было прекрасно! Мы катались на катере по ночному Парижу, клялись в любви небу, забравшись на самый верх Эйфелевой башни... Мы везде целовались и говорили только о любви. Даже на Перлашез...Казалсь. что никто, никто в мире не был так счастлив... Как он мог все забыть?!
      - Если он увлекся другой девушкой, то это вовсе не значит, что врал тебе про любовь. Просто он так себе её представляет. И может, в старости будет вспоминать проведенные с тобой дни как нечто самое драгоценное в своей жизни.
      - Пусть. А я - нет. Я постараюсь забыть... - Упрямо насупилась Софи.
      - Верно, дорогая. Тебе восемнадцать, впереди ещё столько разочарований и восхитительных сюрпризов.
      - Ты думаешь, ещё не все кончено?
      - Все главное, самое лучшее, самое радостное ждет тебя. Постарайся не повторять ошибок и не принимать всерьез болтливых мальчишек. Размениваться по мелочам - не твой стиль. Ты же знаешь, детка, купюра в тысячу марок совсем не то же, что куча бумажек по одной марке.
      Софи засмеялась, вспомнив детский эпизод - она подарила няне на именины новенькую купюру. Старушка осторожно держала хрустящую банкноту: Сохраню на память".
      - Купи себе лучше конфеты или что-нибудь приятненькое!
      - Нет... На конфеты можно тратить мелочь. Мелочь - деньги для мелких приобретений и мелких людей. А такую вот бумагу нельзя разменивать.
      После разговора об изменнике Жане прошло семь лет. Софи и в самом деле повзрослела. Теперь она испытала на себе, что значит зависть, ложь, корысть и поняла, что не стоит опрометчиво доверять прекрасным словам, клятвам, пылким юным страстям. В области интимных чувств она проводила вдумчивую исследовательскую работу. К флиртам относилась как к своего рода экспериментам, не позволяя им перерасти в нечто более серьезное. Порою ненадолго увлекалась, переживая эйфорию влюбленности, но легко "спрыгивала с качелей", переключаясь на другой объект: занятия в библиотеке, работу над научными рефератами, спорт.
      Думая о будущем, Софи видела себя хорошим профессионалом, разъезжающей со съемочной группой по самым опасным точкам планеты. Свободное время она станет проводить дома. Среди цветников Флоренштайна бубет собираться все семейство: старики, мама с папой, взрослый Арни, Софи с грубоватым пустынным загаром после трудной, но сенсационной экспедиции. Рядом в её мечтах о будущем маячил некий добродушный и преданный человек - муж. С сыном на плече и маленькой девочкой, виснувшей на его руке. Яркое семейное фото, предназначенное для альбома. Какие же ещё нужны планы?
      У молодой графини Флоренштайн в друзьях недостатка не было. Кеннет и Кери Бенедикт задержались в её свите уже второй год. Софи пару раз гостила в поместье Бенедиктов, брат и сестра охотно приезжали во Флоренштайн. Кери, кажется, не теряла надежду сосватать брата, а сама явно рассчитывала добиться расположения Пауля. Они встречались в поместье прошлым летом, и с тех пор Кери не переставала интересоваться троюродным кузеном Софи. В общем-то обычная тусовка, в которой у каждого был свой интерес.
      Загадку в этом смысле представляли арабы. Хасан учился в Сорбонне первый год, ни с кем особо не общаясь. Гариб то ли жил с ним в парижском доме, то ли прибыл на лето, но мрачноватая пара везде появлялась вместе.
      - Слушай, киска, - подмигнула Софи Кери на студенческой вечеринке, посвященной окончанию учебного года. - Полагаю тот красавчик примазывается к нашей компании из-за тебя. Ему здесь все явно не в кайф. Ведь им, вроде, ни есть, ни пить, ни танцевать нельзя?
      - А как они размножаются? - Софи скользнула нарочито загадочным взглядом по лицу восточного красавца.
      - Попробуй выяснить! - Засмеялась Кери.
      Во всю мощь гремело "техно", мелькали цветные сполохи светоустановки, разгоряченная танцами Софи потягивала у барной стойки оранжад со льдом.
      - Мадемуазель не танцует? - Подошел и почтительно встал рядом Гариб. Тогда мы можем поговорить? Ведь вы уже скоро получите диплом и станете работать на телевидении. Мой друг Хасан всерьез занимается политикой. Он хотел сделать вам деловое предложение.
      Софи улыбнулась и церемонно протянула руку подошедшему по знаку Гариба Хасану. К её удивлению, тот ответит крепким рукопожатием. Они познакомились.
      - Я знаю, как важна для политика надежная команда. Это касается в огромной степени и представителей средств информации. - Без обиняков приступил к серьезной беседе Хасан. Понаблюдав за парнем, которому наверняка было далеко до тридцати, Софи решила, что он не умеет улыбаться.
      - Мне кажется, здесь не самое подходящее место для серьезных разговоров.
      - Назовите подходящее.
      - Национальнгая библиотека. Завтра, в десять утра. После завтрака я улетаю на каникулы домой.
      - Заранее благодарю. - Араб учтиво поклонился.
      В библиотеке они выбрали уютный уголок в одном из внутренних садиков, скрытых под стеклянными колпаками. Хасан сообщил, что он уже три года находится на государственной службе, делая перерывы для обучения в лучших университетах мира. В Сорбонну он прибыл исключительно ради курса по международному праву профессора Мерсье. Его дальнейшая речь была похожа на выступление премьер-министра перед иностранными журналистами. Коротко обрисовав политическую, социально-экономическую обстановку своего маленького, но чрезвычайно богатого государства, он выразил озабоченность относительно положения в других странах арабского Востока, втянутых в конфликт с Израилем.
      Софи терялась в догадках относительно цели переговоров. И тоже коротко объяснила, что считает своим профессиональным долгом содействовать силам прогресса и гуманизма. Внутренне она надрывалась от смеха. Европейцы и американцы совсем иначе ухаживают за девушками.
      - Я имею полномочия заключать контракты с работниками государственного телевидения. Не взялись бы вы, мадемуазель Флоренштайн, поработать у нас после завершения университетского курса или в порядке преддипломной практики?
      - Боюсь, что не готова прямо сейчас принять ваше предложение... - Она все-таки не сдержала улыбку. - Весной перед каникулами у девушек мозги набекрень. Давайте вернемся к нашему разговору в сентябре.
      - Увы... Слишком много воды утечет. Слишком много... Я предполагаю совершить поездку по странам Европы с целью изучения общественной психологии стран с разными социальными структурами. Конечно, в мои планы входит визит в объединенную Европу, а главное - в Германию. Слияние по существу разных государств в Шенгенское пространство могло бы послужить примером для консолидации мелких арабских конгломераций.
      - Я охотно приглашаю вас провести пару дней в нашем поместье. У меня много друзей, знающих толк в политике.
      Араб задумался.
      - Это приглашение означает деловой союз?
      - Ах, простая прогулка! Я всегда беру с собой компанию и мы проводим веселую недельку на озере. Но - "имеющий уши да услышит..." Вы сумеете узнать нечто интересное для себя и в таком легкомысленном путешествии. Софи не сомневалась, что после её заявки на развлечения, серьезный араб откажется, но он даже не раздумывал:
      - Благодарю. Вы оказали мне честь. Я принимаю предложение, мадмуазель Флоренштайн.
      Вечером собиравшая чемоданы Софи получила с посыльным большую коробку и корзину экзотических цветов. В коробке оказались шикарные альбомы, отражающие прикладное искусство, архитектуру, быт Фаруха - родины Хасана. У мужчин, возглавлявших правительство, были красивые, вдумчивые лица.
      Пересказав матери историю приглашения арабских гостей, Софи недоуменно подняла черные, выгнутые дугой брови:
      - Если честно, я так и не поняла, чем обязана такому вниманию со стороны нефтяного королевства, называющего себя республикой.
      - Впереди ещё три дня. Вот увидишь, этот господин приложит все усилия, чтобы завоевать твою благосклонность.
      - Исключено. У него и в Париже имелся огромный выбор девушек. К чему тащиться в Германию? Я не давала повода для надежд.
      - И все же он тебя интригует.
      - Разумеется, забавно. Восточный колорит, экзотика. Такое ощущение, что имеешь дело с инопланетянином. Кери любопытствует насчет их способов размножения.
      - Поверь, у этих мрачноватых "шейхов" все на месте. Может, только темперамента побольше и гордыни. Уж они не отступят от намеченной цели. Снежина взмахнула ресницами. - И в "науках страсти нежной" они зачастую разбираются лучше, чем прославленные историей герои-любовники из Парижа. Французики кичатся своими амурными подвигами, мусульмане держат интимную жизнь за семью печатями. Не просто узнать, что на уме у такого вот истукана. - Графиня кивнула на возвышающиеся у причала фигуры в белых одеяниях - Хасан и его приближенный любовались озером. - Они даже не принимают морских ванн... - Задумчиво проговорила Снежина, подавив вздох. Я это ещё тогда, в Крыму заметила.
      ... - У вас водобоязнь? - Поинтересовалась смешливая болгарка у чинно державшегося в стороне от пляжа араба. В лагере "Спутник" он провел уже две недели и прибывшая Королева красоты тут же узнала множество забавных историй про необычного гостя, поселившегося в гостевой вилле.
      Он повернул к ней смуглое, словно выточенное из камня, лицо и медленно поднял ресницы. Глаза араба смеялись.
      - Я не боюсь ни воды, ни огня, ни фантастически красивых женщин. - Он отлично говорил по-английски. - Если у госпожи ещё существуют сомнения, она может проверить мои слова лично. - Мухаммед Али - Шах, - скромно представился молодой человек. - Сегодня, ровно в 24.00, в моих апартаментах я буду ждать вас.
      "Ничего себе! Вот это темп!" - поразилась девушка и загадочно улыбнулась в ответ. Естественно, она не придет на свидание, но не скажет сейчас об этом. Пусть ждет, волнуется, распаляя воображение страстными мечтами. А на следующее утро она пройдет мимо него, кивнув, как ни в чем не бывало.
      - Что ты думаешь насчет здешнего "султана"? - Спросила она Пламена, нежась на ласкающем, идущем к закату солнце.
      - Обожаю это освещение! - Вскочив, он обошел Снежину. - Словно сквозь оранжевый светофильтр, и такие чудные, легкие тени...
      - Хватит, дорогой, не жадничай, на сегодня мы с тобой отработали. Второй день в лагере - и уже две кассеты... Так что "султан"?
      - Ведет себя так, словно владеет золотыми приисками и гаремом. Поборник социализма! Ха! Насмешили. Потрутся возле СССР, получат свое, переметнутся к американцам... В общем, с ним я ещё разберусь. Пощелкаю скрытой камерой. Возможно, на будущее сгодится. "Интимная хроника юного султана". Это когда он влзглавит королевство.
      - Ты полагаешь, он далеко не евнух?
      - Полагаю, что за три дня этот тип основательно изучил лучшие кадры здешних комсомолок. У них сластолюбие на высоте. Не то, что идейная работа.
      ... Снежине не спалось. Было около двенадцати, когда она решила пройтись. Выскользнув из корпуса, она направилась к морю и как бы случайно оказалась в части парка, скрывающего виллу для гостей. Интересно, ждет ли он её, или утреннее приглашение было обычным приемом женолюба, закидывающего широкую сеть - авось, что-то и попадется...
      Девушка уже прикидывала, как можно незаметно подобраться к окнам дома, когда её окликнул тихий голос:
      - Я провожу мисс. Мой господин ждет.
      Снежина оторопело уставилась на вынырнувшего из тени "компаньона" Мухаммеда:
      - Я не собиралась в гости, я просто гуляла...
      - Следуйте за мной, мисс, вам ничего не угрожает. Мы же находимся на территории советского лагеря, почти военизированной крепости коммунистического братства и высокой морали.
      Снежина мысленно упрекнула себя за дурацкие опасения - уж насиловать её здесь определенно никто не станет. С высоко поднятой головой она миновала лестницу, ведущую в гостиную. Отсутствие вечернего туалета и соответствующего макияжа восполнял гордый блеск темных глаз и царственная осанка. Коротенький ситцевый халатик-балахон, застегивающийся на две огромные пластиковые пуговицы, мог сойти за платье для коктейля. Но даже вечерний туалет вряд ли пригодился бы в данной ситуации. Ждавший её "султан" в сборчатых шелковых шальварах, с обнаженным торсом был похож на танцора из балета "Корсар". В руках он держал пышное ожерелье из лиловых цветов. Ни слова не говоря приблизился к гостье, медленно надел на её шею сладко пахнущую гирлянду и задержал руки возле ключиц Снежины. Она не могла отвести взгляда от его притягивающих, манящих зрачков. Не могла шелохнуться, когда ладони Мухаммеда скользнули вниз, медленно, очень медленно очерчивая линию её груди, талии, бедер. Рывок - с треском сорван ситцевый покров, она стоит обнаженная перед загадочным мужчиной, в цветах, в волнах падающих до пояса кудрей, в обжигающей страсти его сумасшедшего взгляда...
      "А почему бы и нет?" - подумала Снежина, опускаясь на ковер вместе с Мухаммедом...Сколько мягких атласных тюфяков предусмотрительно разбросал здесь этот гурман эротических игр!
      - Ты оказала мне высокую честь, госпожа, - сказал он после того, как Снежина открыла глаза. Она словно вынырнула из омута испепеляющих ощущений, о которых, оказывается, мало что знала. Да, этот мужчина умел превращать страсть в нечто материальное.
      - Это мой дар. - Он протянул ей футляр, в котором лежало ожерелье из чудесного розового жемчуга.
      - Для шлюхи - слишком роскошный подарок, а для Королевы красоты мизерный. - Грациозно поднявшись, она набросила свой халатик и, не оборачиваясь, стала спускаться по лестнице.
      - Ты вернешься! - произнес ей в след уверенный, властный голос.
      Снежина не вернулась. Она сумела избежать опасности безрассудной страсти, привязанности, а может, даже несчастной, оскорбительной для неё влюбленности. Любовь к Мирчо, настоящее большое чувство, охранило её от ошибки, способной иметь роковые последствия.
      А что охранит Софи? И стоит ли оберегать девочку от огня, который довелось испытать самой? Нужно ли мешать ей приобщить яркое чувственное приключение к дорогим сувенирам в сокровищнице женского опыта?
      - Ты заинтриговала меня, Ина, - улыбнулась Софи. - Присмотрюсь к мрачному господину. Что за черти водятся в этом бездонном омуте? Ма, ну почему ты не отговариваешь меня?
      Снежина оказалась права - господин Хасан начал проявлять чудеса восточной щедрости с первого же дня пребывания во Флоренштайне.
      Утром в комнату Софи были доставлены конфеты из лучшей мюнхенской кондитерской и резной ларец с восточными сладостями. "Для сопоставления и изучения национальных вкусов будущим шефом телевизионных новостей" - было написано на карточке, половину которой занимала кружевная, лихо закрученная роспись.
      За завтраком араб вел себя так, словно ничего не случилось, ограничиваясь чашечкой кофе и крошечным тостом. Зато в выборе коня и верховой прогулке он проявил высшее мастерство. Держась лишь в стременах, на всем скаку пригнулся к земле, чтобы сорвать красно-желтый, словно языки пламени, тюльпан, и преподнес его Софи.
      Она не успела прореагировать на этот эффектный знак внимания, заметив на повороте шоссе едущий к замку автомобиль. Мама предупредила её о прибытии гостя и попросила сопроводить его к ней. Однако вместо того, чтобы притормозить, синий BMW ловко объехал всадницу, а на площадке у подъезда гость даже не обратил внимание на едва успевшую спешиться и догнать его девушку.
      Софи представила визитера матери, хотя обычно с этой миссией прекрасно справлялся дворецкий, и поспешила вернуться к друзьям.
      - Что за важная персона прибыла в замок? - поинтересовалась Кери, кивнув в сторону умчавшихся вперед мужчин. - Наш арабский герой выкинул тюльпан, ради которого едва не свернул шею. Даже не предложил его мне. Варварское воспитание.
      - А мы догоним их и устроим въедливую пресс-конференцию. - Пришпорив вороного коня, Софи понеслась во весь опор.
      Завершив-таки конную прогулку и приняв душ, она разыскала мать в галерее, где были выставлены её холсты, рисунки, акварели и несколько подарков от художественно настроенных друзей. Она стояла возле большой картины, на которой в тревожных черно-синих тенях алели весьма похожие на кровь потеки.
      - Красный здесь пугает, - задумчиво сказала Софи.
      - Это "Пьета", детка. Я бы не взялась уловить сюжет в абстракции. Но знаю наверняка: человек не думал о розах, когда оставлял на холсте красные отметины. Это раны и кровь, дорогая моя.
      - "Д. Ам.". - Прочла подпись Софи. - Откуда сей шедевр?
      - Отец привез из Милана. Дар его знакомого живописца Джузеппе Амирато... Парень, который сейчас отдыхает в голубой комнате - племянник художника, настоящий автор этой картины и сын моего старого знакомого. Мир необычайно тесен.
      - Я уже заметила. Ты о чем-то размышляешь, мама?
      - Гостя надо перевести в зеленую спальню. Там прелестная шпалера с розовыми кустами.
      - Я тоже её люблю. Что-то ты очень о нем заботишься, мамочка. В чем дело, а?
      - Не знаю. Интуиция, не больше. Он прекраснодушен, но очень раним. От этого зол. От синих тонов его пробирает дрожь.У него они ассоциируются с кровью и смертью. Вот и все. Долг гостеприимной хозяйки.
      - А ты была права. - Зажав в зубах костяные шпильки, Софи собрала на затылке волосы, затем привычно заколола их. - Хасан засыпал меня знаками внимания. Ты что-нибудь понимаешь?
      - Иногда кажется, что абсолютно все. А иногда... - Графиня потребала дочь по щеке. - Куда меньше, чем хочу показать. Ситуация вполне очевидная ты нравишься ему. Хотя о брачных намерениях мусульман я бы не стала задумываться всерьез. Иметь любовницу и надежного партнера в политических играх - идеальная ситуация для мужчины такого ранга и типа. Тем более - ты графиня. Не надо забивать, эта старомодная мелочь сильно украшает и женщину, и государственную служащую.
      - Завтра здсь будет черт знает что! - С наслаждением потянулась Софи. - Мы придумали конкурсы и соревнования. Питер не хочет оставлять за "черномазыми" приоритет в верховой езде. По-моему, он тайный неофашист.
      - Только не затрагивай политические вопросы! О вашей вечеринке наверняка будет вопить светская хроника. Отцу не понравится, если в отчетах писак появятся намеки на какие-нибудь шовинистские настроения. И ещё одна просьба: не оставь вниманием нашего американского гостя.
      - Так он остается?
      - Я пригласила Сиднея провести у нас уик-энд. Кажется, ему будет полезно развеяться. К тому же, мальчик хорошо воспитан, деликатен и весьма привлекателен.
      - Красив, - пренебрежительно уточнила Софи. - После увлечения Полем она демонстративно пренебрегала мужской красотой.
      - Главное, что он себя таковым не считает. Кто-то здорово старался внушить ему обратное. Интересно... Гудвин не производил впечатление садиста.
      - Значит, нашлась некая куколка, проделавшая с ним приблизительно ту же манипуляцию, что со мной Поль. А бедолага пока не сумел справиться.
      - До чего же у меня мудрая и великодушная девочка!
      - Ой, не надо, ма! Мне трудно соответствовать завышенным критериям как раз в тот момент, когда принимаешь решение распоясаться - стать капризной, легкомысленной глупышкой.
      - Надеюсь, с этой ролью ты также справишься без труда.
      Сид проснулся, пару секунд в недоумении оглядывал спальню и с неким брезгливым отвращением вскочил с пышной постели, застланной голубым бархатом. Мерзкое лицо ухмыляющегося Гуго все ещё стояло перед его глазами.
      В дверь тихонько постучали.
      - Войдите. - Сид напрягся, словно ожидая явления из преисподней.
      - Извини, если помешала... - Приоткрыв дверь, Софи не вошла в комнату. - Пошли, посидим на балконе, пока не собралась вся компания. Мне надо тебе кое-что рассказать
      - Я должен переодеться?
      - Ерунда. Не стоит распаковывать чемодан. Твои вещи сейчас перенесут в розовую комнату. Так распорядилась мама.
      На балконе, вместо того, чтобы сесть в кресло, Софи устроилась на баллюстраде. За её спиной зеленели перелески, пронизанные лучами заходящего солнца. По озеру скользили багряно-чешуйчатые блики. В большой белой вазе распускался букет розовых пионов. Сид подумал, что никогда не смог бы нарисовать такую красивенькую картинку. Лживая, чересчур привлекательная мишура, скрывающая гнойные язвы. Стоило так стремительно повзрослеть, чтобы в майский вечер в компании хорошенькой девушки кипеть от злости на пресловутые радости жизни, словно девяностолетний паралитик. Сид ненавидел себя за то, что разучился по-настоящему радоваться.
      - Эй, ты грустишь... - Кончиком спортивной туфли тронула колено парня Софи. - Вообще-то мне нравятся романтические мужчины, но не накануне карнавала.
      - Карнавала? - Сид встрепенулся. Экскурс в прошлое подействовал подавляюще, поглотив радостные краски весеннего путешествия. Следовало крепенько взять себя за уши и вернуть в реальность.
      - Да. Я надумала превратить тусовку в старомодный карнавал. Понимаешь, иногда надо сделать приличные усилия, чтобы взбодриться. Особенно это трудно дается философски настроенным американцам... Моя мама была актрисой. Она знает, как следует настраиваться на необходимую роль. Поверь мне... Софи склонила над Сидом кудрявую голову и заговрщицки сверкнула темными глазами. - Ты должен сказать сам себе: я дубина, олух, легкомысленный весельчак. Ослиные уши - как раз то, что мне надо. В костюме Золотого осла я буду чувствовать себя чрезвычайно комфортно.
      - Это уже решено? Про осла? - Сид с любопытством присмотрелся к девушке, удивленный её проницательностью.
      - Конечно нет! Ты можешь преобразиться в Юлия Цезаря или Гамлета. Восточный шейх у нас уже есть. И мальчик-паж - тоже... - Софи повернулась. - Смотри - на лужайке основная труппа - Кери и Кеннет - брат и сестра. Кери нравится изображать мальчишку, а ещё она неравнодушна вон к тому белобрысому Шварценеггеру. Кеннет, по слухам, сохнет по мне. А живописнейшие восточные джентльмены оказывают нам честь своим присутствием.
      - Осторожно! - Сид вскочил, придержав развернувшуюся Софи за локоть. Ты слишком отчаянно играешь с высотой. Может, сядешь в кресло? Извини, у меня голова кружится от одного вида... Это после того, как у соседки разбился кот. Он выпал из окна.
      - Ты много повидал, бедненький... Я тоже однажды видела, как погибла Альма... Это наша собака, она родила троих щенят, а с четвертым что-то не вышло. Пока ехал из города ветеринар, Альма умирала... Она тихо поскуливала и лизала мне руки...
      - Эй, перестань. Не стоит подыгрывать мне и нагнетать печаль. Достаточно того, что ты оказала любезность чокнутому гостю, переместившись в кресло.
      - Спасибо. Если позволишь, продолжу дурить... - Софи строго взглянула на Сида. - Если захочешь что-нибудь рассказать мне - я тут. Самая внимательная и чуткая слушательница. Принимаю свежие исповеди и уцененные воспоминания.
      Сид встряхнул головой, прогоняя искушение выложить самые постыдные свои секреты едва знакомой девушкой.
      - Приготовь махровую жилетку. Обычно, исповедуясь, я сильно плачу.
      - Нет проблем. - Софи закинула ногу на ногу. - Комфорт и конфиденциальность гарантирую.
      - Ладно. Ты, кажется, говорила о безудержном веселье. Можно мне облачиться в Зорро? Или там... Ну, в общем, плащ, маска. Уж если ощущать себя дерьмом, то деликатнее превратиться в невидимку.
      - Перебор. Ты славный парень, это сразу видно. Моя мама весьма зоркая особа, разглядела в тебе деликатность и ум. И ещё решила, что голубая спальня тебе противопоказана.
      - Графиня - удивительная женщина.
      - А господин Сидней Гудвин - кривляка. - Софи критически рассматривала парня. - Знаешь, ты похож на болгарина. Южно-славянский тип с турецкими кровями.
      - Моя мама была итальянкой.
      - Была? Извини... - Спохватилась Софи. - Мне вообще частенько кажется, что национальные различия - самая вредная из всех придуманных человечеством глупостей. Как и религиозная рознь... Нет! Молчи. Мы так никогда не договоримся. Завтра маскарад, но я никому не скажу, что ты останешься. Мы придумаем какой-нибудь жуткий трюк. Явишься в разгар бала и укусишь Пауля. Он злюка.
      - Наверняка среди гостей наберется ещё пяток негодяев. Мне придется до карнавала смотаться в Африку и заразиться СПИДом.
      - Отличная идея! Интересно, как выглядит костюм "вирус ВИЧ"? К несчастью, главные негодяи не появятся. Ну, например, Руфа, отбившая у меня в школе главного поклонника - тренера по баскетболу. И Алекс в отъезде. Он задолжал мне дюжину проигранных в споре пирожных с 1983 года. Я пригласила тридцать человек. Подтверждения получила от девяти. Сейчас такой сезон кто-то ещё не прибыл из колледжей, а кто-то сбежал путешествовать. Кстати, я заканчиваю Сорбонну.
      - А мне не удалось завершить обучение даже в художественной мастерской, где преподавал мой дядя.
      - Кажется, его зовут синьор Амирато? Его картина находится в маминой галерее. Думаю, это довольно мрачный тип. - Иронично глянула на гостя Софи.
      Сид усмехнулся:
      - Он подписывал своим именем некоторые мои полотна. Если кто-то мрачный, то это точно я. Дядя предпочитает "веселящий газ". Так он называет излюбленную гамму с использованием компьютерной графики и люминесцентных красок.
      Софи скорчила печальную рожицу:
      - Мать опять права. Она разгадала трюк сразу... Слушай, может ты и вправду оденешься Фантомасом? Уж очень много вокруг тебя загадок - кружат, как пчелы над тортом.
      - Деликатное сравнение, - хмыкнул Сид. - У меня есть другое.
      - Замолкни. Ты про себя уже все доложил. Ша, дорогой! - Софи встала и подняла руку. - С этой минуты объявляю тебя, Сидней Гудвин, благополучным, сытым, резвящимся на лужке жеребчиком.
      - Отчаянным авантюристом и любителем приключений, - добавил Сид, щурясь от лучей заходящего солнца. Золотой поток окутал его теплом, пронизал каждую клетку избавляющегося от страхов тела. - "Господи, пусть никогда не приходит ночь", - попросил Сид, опустив веки. Когда он открыл глаза, Софи на балконе не было.
      *Глава 10
      Графиня одевалась к встрече гостей. Генрих звонил из Барселоны и просил передать свои сожаления по поводу отсутствия на балу. Он и в самом деле обожал принимать участие в затеях Софи. И пылко, очень пылко заверял жену в своих нежных чувствах. Не слишком ли пылко? Снежина в который раз пожалела о том, что не умеет ревновать. Она переносила свои собственные качества на характер любимого мужчины и полагала, что на мелкие флиртф мужа, если таковые имеются, не стоит обращать внимания. Для неё не было истинных конкуренток в сердце Мирчо, она не могла представить рядом с Генрихом другую женщину. А вдруг?
      Подготовка к карнавалу живо напомнила ей давние крымские дни. Наверно потому, что Софи и её гости быль столь же молоды и потому что сегодня здесь находится сын Арчи.
      В жизни Снежины было множество балов, раутов, ответственных приемов. сумасбродных пирушек. Были венецианские карнавалы и гулянья на празднике басков, фуршеты со знаменитостями на кинофестивалях, показы высокой моды, было множество глаз, для которых она старалась выглядеть ослепительно.
      Сегодня она старалась ради Софи. Мать и дочь, как всегда, должны были быть похожи на сестер и вызывать восторженное восхищение. Снежина посоветовала дочери выбрать ослепительно-белый наряд, выигрышный в ночном освещении, фигурка хозяйки праздника будет светиться словно лунное серебро. Сама она тоже надела белые кружева. Узкое длинное восхитительно строгое и умопомрачительно дорогое платье. Манжеты почти закрывают кисти рук, гипюр глухо поднимается до самого горла. Зато узкий разрез, идущий к бедру, и прорезь вдоль спины, скрепленная единственной алмазной булавкой, добавляют изрядную долю пикантности. Снежина зачесала наверх волосы и заколола их жемчужной шпилькой. Столько стараний ради эпизодического появления на сцене перед озабоченным своими проблемами молодняком.
      В полном блеске она вышла на балкон, по-хозяйски оглядывая украшенный гирляндами разноцветных лампочек парк, накрытые среди клумб столы, возле которых уже толпились прибывшие гости. Кажется, идею карнавала охотно поддержали. Снежина разглядела пестрые домино, пудреный парик какой-то маркизы, колпак и гофрированный воротник Пьеро. А вот и толщенный Санта-Клаус со своей бородой и традиционным мешком. Какие-то зловещие маски. Изобразить Дракулу или Бетмена теперь не составляет никакого труда, как и любого другого популярного на карнавалах персонажа. Не надо ничего изобретать, клеить, шить, - достаточно лишь зайти в магазин , что и сделали эти ребята, выбрав маски пострашнее и всяческие прибамбасы в "лавке ужасов". Некто обвесился в весьма натурально выглядевшими пластиковыми червями, а на шее Пауля повис Питон. Нептуна здесь, конечно, не будет. И чертей, окунающих жалких шахматистов в бочки с грязью...
      Снежина почему-то вспомнила, как плакала в её комнате избитая рыженькая певичка. Та самая. которая в ресторане "Аул" просила болгарку спрятать кассету... До чего же далекими и наивными кажутся теперь юношеские приключения. Когда-то с таким же насмешливым снисхождением будет смотреть Софи на отснятую сегодня пленку. Девочка намерена сделать репортаж для семейного архива. Уж в чем можно не сомневаться, так это в восклицаниях будущих внуков: "Наша бабушка похожа на королеву! И совсем молодая..."
      Под бой часов на башне замка графиня вышла к гостям. Выстроившись в две шеренги, с букетами цветов и бокалами шампанского, они встречали её у спускающейся на лужайку лестницы.
      - Рада вас приветствовать, мои юные друзья. К сожалению, графу не удалось прибыть на праздник. - Снежина взяла бокал из рук одетого в костюм Бетмена молодого человека. - Надеюсь, вам не будет скучно. - Она слегка подмигнула в объектив. После чего Софи передала камеру и встала рядом. Мать и дочь обнялись, представив взорам великолепную картинку. Гости захлопали.
      "Пожалуй, минут через пятнадцать я потихоньку исчезну", - решила Снежина, принимая приветствия подходивших к ней масок. Она узнала почти всех, засомневавшись относительно стройного молодого человека, закутанного в черный атласный плащ.
      - Ваша дочь под дулом пистолета заставила меня изображать таинственного незнакомца. - Он поклонился Снежине и тут же вновь почувствовал себя неким изысканным, беззаботным щеголем, принимающим участие в великосветской гулянке. Наверняка у актрисы Снежины Иордановой был дар подчинять себе партнеров.
      - Полумаска вам идет, сударь, - улыбнулась графиня. - У великого русского писателя Пушкина есть очень трогательная повесть о бедном графе, ставшем разбойником. Сегодня, если не возражаете, вы будете Дубровским.
      - Меня здесь все равно никто не знает, кроме англичан, арабов и Пауля. Они были очень любезны во время обеда, не обращая на меня внимания. Так что могу изображать и Дубровского и Дракулу и вообще кого угодно.
      - Кого угодно... - задумчиво повторила графиня. - Развлекайтесь, Сидней. А завтра мы потолкуем. У вас ведь есть какие-то вопросы, не правда ли?
      - Полный мешок.
      - Представьте, у меня тоже. Но я совершенно не представляю, кто мог бы на них ответить. - Слегка коснувшись рукой плеча Сида, Снежина направилась к столам, возле которых весело закусывали живописные группы.
      Ей удалось перекинуться несколькими фразами со всеми приглашенными, выслушать последние сплетни, получить кучу комплиментов и наговорить любезностей до того, как веселье перешло в неформальное русло. На этом светский ритуал общения хозяйки дома с гостями завершился и Снежина удалилась в свои комнаты. Она чувствовала себя Золушкой, сбежавшей в разгар бала. Странно все же осознавать, что ты слишком стара для молодежных развлечений. Или это роль? Роль! Сегодня у неё роль гранд-дамы. Королевы-матери. Но скоро в Испании графиня Флоренштайн превратится в юную, ветренную возлюбленную. Вернее, партнершу по сексу совершенно очаровательного и легкомысленного плейбоя. "Колористическая гамма должна быть как можно богаче. Вы не сумеете передать свое мироощущение скудными тонами, - убеждал Снежину учитель живописи. - Поверьте, дорогая, вы относитесь к породе счастливчиков, любящих жизнь во всем её многообразии. Не бойтесь оставаться самой собой, даже если в моду войдет строгая графика".
      Снежина не боялась. Она никогда не страдала комплексами собственного несовершенства и привыкла к тому, что любые проявления её натуры вызывали восторг окружающих. Сегодня после обеда она показала свои полотна американцу. Парню понравилось, он не притворялся. Снежина умела различать такие вещи. Недаром она сразу поняла, что сине-серое полотно Амирато написано его племянником. Она даже почувствовала, как угнетают парня ночные тени, тьма, сочащаяся кровью.
      Переодевшись в пеньюар золотисто-персикового цвета, графиня уселась на балконе в спальне, прихватив орешки. К счастью, ей никогда не приходилось ограничивать себя в еде, а разговоры о диетах вызывали смех.
      Внизу гремела музыка. Увы, как бы ни молодилась графиня, полюбить "техно" она уже не сможет. У бассейна, подсвеченного голубыми лампами, как водится, толпились те, кому не терпелось оказаться в мокрых одеждах или вовсе без них. Хорошенькие девушки, громко хохочущие и не стесняющиеся спрятанных под платьями фигур, балансировали на самом бортике, провоцируя массовое купание.
      Взгляд Снежины обнаружил Софи у левого флигеля среди группы галдевших гостей. Задрав головы, все смотрели на крышу и оживленно жестикулировали. Очевидно, Софи что-то затевала. Совсем недавно в доме прочищали каминные трубы и хозяйственная графиня не упустила возможности подняться наверх. Крутые черепичные скаты разбегались от центрального хребта, узкой тропинкой идущего от трубы к трубе. Возле чердачного люка торчал флагшток, на котором в дни больших празднеств поднимали флаг с фамильным гербом. Сейчас, насколько позволяло расстояние, Снежина смогла разглядеть мужскую фигуру, движущуюся по гребню крыши. Софи упоминала о турнирах, о фейерверках, которые будут запущены с островка в центре озера, о непременном игрище под названием "общий стог". Конюхи специально навалили в амбаре стог соломы, возвышающийся к потолочным балкам. Правила игры были крайне просты. Наиболее отчаянные любители потискаться прятались в сене, остальные же, по очереди, с завязанными глазами стремились наощупь извлечь добычу из стога и опознать её. Сельское развлечение, удающееся после изрядных возлияний, сопровождающееся визгом, поцелуями, пощечинами. Когда-то графиню поймал среди колких стеблей собственный муж и ощупывая тело быстрыми руками, долго делал вид, что ошибается, называя другие имена.
      - О черт! - Снежина привстала. У каминных труб зажглись два высоких факела. На флагштоке взвилась белая вуаль, только что украшавшая туалет Софи, изображавшей "Снежину", то есть Снежную королеву.
      Внизу столпились гости, ожидая забавного зрелища. На крыше появилась мужская фигура. Снежина поняла, в чем дело: задача "рыцаря" состояла в том, чтобы пройти по гребню от одного люка до другого, над которым развевался на фоагштоке шарф "королевы". Только когда парень двинулся,странно сутулясь, графиня сообразила - у него связаны руки за спиной, мешая соблюдать равновесие. Прогулка от трубы к трубе - не слишком сложная задача для опоясанного страховочным тросом трубочиста. Но джентльмен, отдавший должное винному погребу Флоренштайнов, плоховато держался на ногах. Тем более, лишенный возможности баллансировать. Снежине затея Софи не понравилась.
      Сделав пару шагов, парень покачнулся, присел, с трудом удержав равновесие. В свете факелов Снежина разглядела светлый, коротко подстриженый затылок Пауля. Уж этот во всех соревнованиях первый. И сколько бы ни выпил, умеет крепко держаться на ногах. Пауль поднялся, быстро и легко прошел до середины пути, дрогнул и, поскользнувшись, рухнул вниз. Снежина Ахнула, хотя отлично знала, что по краю крыши проходит надежный чугунный парапет. Там и лежал Пауль, пытаясь освободиться от веревок, стягивающих руки. Толпа внизу вопила, то ли от восторга, то ли от ужаса.
      - Это необходимо прекратить! - Снежина сбежала во двор и присоединилась к группе зрителей. На лице дочери, в отличие от хохотавших гостей, застыло тревожное выражение. - Софи, уведи всех на площадку. Я распоряжусь погасить факелы, - шепнула она и громко сказала. - Друзья, игры слишком рискованные, вы спалите дом!
      Руки Софи вцепились в её локоть. Замерев, она смотрела вверх. На гребне появился другой претендент в герои. Сбросив плащ, он остался в белой сорочке и полумаске. Но и мать, и дочь сразу узнали: за призом отправился Сид.
      - Идиот... - Едва слышно проговорила Софи. - Он же боится высоты! Сам мне сказал...
      - Тише, детка... Ничего страшного, там же надежная ограда. Пауль остался цел и невредим.
      - Пауль - тренированный козел. Ограда не выше пятидесяти сантиметров... Если Сид не сумеет сгруппироваться при падении, то запросто перелетит через парапет. - Господи!
      Парень покачнулся, Софи закрыла ладонями глаза. Ни слова не говоря, Снежина ринулась в дом. Она стрелой взлетела вверзх по лестнице, взобравшись на чердак. В тусклом свете фонаря у люка, над которым развевался шарф, стоял ухмыляющийся Пауль. Отстранив его, Снежина поднялась на несколько металлических ступеней и увидела твердо ступающие по коньку ботинки.
      - Сид, мальчик... - тихо позвала Снежина. - Осталось пять шагов... Всего пять. Я жду победителя. Ты сделаешь это, я знаю. У тебя светлая звезда, Сидней Гудвин.
      Он остановился, переводя дух, и снова пошел.
      - Не мешайте, графиня. Я должен развязать шарф зубами.
      - Еще чего! - Поднявшись на гребень и держась за металлический стержень, Снежина сорвала вуаль. Сид был рядом, она накинула шарф на него и притянула к себе.
      В грохоте рукоплесканий, лавине свистков и криков они стояли у флагштока. Снежина чувствовала, как подрагивают от напряжения плечи парня и гулко колотится его сердце.
      - А здесь приличный ветерок. - Она с трудом развязала веревку, стягивающую кисти Сида. - Затянул Пауль? - Графиня посмотрела на пярня, он улыбался! - Проводи-ка старушку вниз. Я боюсь высоты и могу простудиться.
      Помогая Снежине спуститься с чердака, Сид поцеловал ей руку.
      - Спасибо за розовую комнату, госпожа Флоренштайн.
      ... Когда гости разъехались, Снежина ещё не спала. Она нервно ходила из угла в угол, поджидая дочь. Едва та появилась в дверях, Снежина не выдержала:
      - Ну что за безумные затеи, Софи?!
      - Получилось глупо... Извини, что заставила тебя волноваться. Девушка села на пуф перед зеркалом, вглядываясь в свое лицо. - Я - дура.
      - Наверно, это я дура. Зря вмешалась. Ведь вам хотелось немного подогреть кровь, благополучные детки.
      - Идея не моя. Всех подначивал Пауль, заметив, что за мной здорово ухаживает Хасан. Он хотел заставить араба полезть на крышу и выставить его на всеобщее посмешище. Но Хасан отказался - ему, видите ли, не позволяет высокий чин принимать участие в "ярмарочных шутках". Это он так сказал... Желающих лезть за моим шарфом не было. Слишком много выпили вина. Кеннета удержала Кери. Он, я думаю, только делал вид, что намерен рискнуть.
      - Как же тебе удалось загнать на крышу американца?
      - Да я и не знала, что он на чердаке! Обозленный неудачей Пауль так стянул ему руки... Хорошо, что Сид мало пил... Я это поняла после, а когда увидела его на крыше - здорово перепугалась!
      - А я?! - На глаза Снежины навернулись слезы. Софи бросилась ей на шею.
      - Никогда, никогда больше не буду звать Пауля. Он злой, сумасшедший.
      - Ладно, детка... в конце концов ты хотела провести рыцарский турнир и рыцарь выявлен. - Снежина кивнула на шарф, завязанный на плече дочери. Наш юный герой достоин награды.
      - Ты не поняла, мама. - Софи печально улыбнулась. - Он полез на верхотуру не из-за меня. Он хотел разбиться.
      - Странные фантазии для молодого человека... Полагаешь, он наркоман или крези?
      - Ни то, ни другое. Я насмотрелась всяких придурков... Думаю, у нашего гостя хранится в шкафу какой-то скелет. Может, несчастная любовь, а может и другое...
      - Глубина переживаний зависит не столько от реальных фактов,а от способности воспринимать их. Очевидно, сын Арчи восприимчив, склонен к проявлению бурных чувств. Отсюда и его драмы. Сердечные раны двадцатилетних! О, как они мучительны, как невыносимо глубоки и как быстро проходят... Оставляя эффектный шрам, столь украшающий мужчину в зрелости. Произнося монолог, Снежина люовалась собственным отражением рядом с Софи. Удачная композиция и чрезвычайно удачное освещение. Шелк для лампах в спальне Снежины подобрала теплого шафранового тона, бросающего на лица мягкие, живые отсветы.
      - А знаешь, что было потом? - Интригующе прищурилась Софи. - "Общий стог"! Конечно, я не собиралась прятаться в соломе, поскольку Пауль и Кеннет уже стояли наготове, пуская слюнки, и ссорились из-за права первому нырнуть в стог. Но Кери зашептала мне: "Давай проведем эксперимент! Я подговорила Юргена выключить свет и объявить, что испортились пробки. Спорим, этим воспользуются наши восточные принцы! Представляешь - свет неожиданно зажжется, а в соломе - столь высокопоставленные особы! Не терпится отомстить этому задавале за выброшенный тюльпан". Он утром не подарил ей цветок, - пояснила Софи.
      - Когда все вышли, я, Кери и ещё три девушки забрались в стог. Ну и колючек накосили в этом году! Все платье в репьях... Едва запустили кавалеров с завязанными глазами, погас свет... Вокруг завозились, зашуршали, засопели... Раздались визги... Ко мне кто-то подобрался и взял за руку. - Софи сделала интригующую паузу.
      - Не поверю! Неужели Хасан? - Засомневалась Снежина.
      - Кто бы это ни был, поцеловал он меня упоительно. Как принцессу, которую собирается увезти на белом коне... Это было... - Софи задумалась. ... Благоговейно! И страстно. Честное слово, страстно.
      - Ты и в самом деле не поняла, кто осчастливил тебя?
      - Когда свет вспыхнул и парни стали вытаскивать из сена свою добычу, я оказалась одна.
      - Весьма романтично. На Кеннета не похоже...А уж на Пауля тем более.
      - Кеннет поймал по ошибке Клару, а Пауля очень ловко подловила Кери.
      - Где были восточные гости?
      - Увы, их не удалось обнаружить даже поблизости от амбара. Уж я проверила... - А в розовой спальне, где остановился Сидней, горела настольная лампа.
      Снежина улыбнулась: - Не станем вычислять твоего принца. Должны же быть в замке хоть какие-то тайны.
      Над Флоренштайном поднималось солнце, в кронах старых лип чирикая, возились птицы, мирно журчала вода поливалок на изумрудных газонах, ароматный ветерок колебал легкую штору в спальне графини. После затянувшихся до рассвета вечеринок Снежила любила поспать всласть. Она плотно задергивала бархатные гардины, спасаясь от лучей утреннего солнца. В этот день она решила не пропустить завтрак молодежи и вежливо распрощаться с тем, кто должен был покинуть имение. Арабы явно загостились, и вчерашний маскарад, очевижно, не соответствовал их представлению об отдыхе в аристократическом поместье. Снежина слышала голоса, смех на олужайке, чувствовала ласку солнечного луча, лежащего на её щеке, но не могла открыть глаз. Приятная дрема охватила её обнаженное тело, скрытое атласными простынями цвета мяты. "Бог с ними... Пусть разбираются сами", - решила она, растягиваясь по диагонали огромной кровати и возвращаясь к мыслям о предстоящих путешествиях.
      Часы показывали начало первого, когда в двери постучала горничная.
      - Доброе утро, графиня. Прошу прощения, вы просили доложить, когда гости начнут разъезжаться.
      - Передай от меня наилучшие пожелания. И позови Софи после того, как они отбудут.
      - Фролейн Софи нет в замке.
      - Объясни толком, кто и где... - Отбросив на спину взлохмаченные волосы, Снежина села. Румяная курносая девушка в кружевном переднике и наколке на гладко зачесанных волосах таращила на неё полные недоумения глаза.
      - Я думала, молодая графиня у вас... Там господа англичане ждут... Они собрались уезжать.
      - А где американец, арабы?
      - Американец не выходил к завтраку. Арабские господа тоже.
      - Ничего не понимаю... - Накинув пеньюар, Снежина позвонила в комнату дочери, затем в гостевой флигель. Телефон Софи не отвечал, горничная из флигеля сообщила, что уже убрала спальни арабских джентльменов. По всей видимости, они покинули замок на рассвете.
      Пораженная догадкой, Снежина закрыла глаза.
      - Передай господам Бенедикт наилучшие пожелания. Скажи, что я и Софи чувствуем себя неважно после вчерашнего стола. Очевидно, устрицы были недостаточно свежие... - Сказала она горничной. - Ступай.
      Как только за Мартой закрылась дверь, Снежина взялась за телефон следовало немедленно сообщить о случившемся мужу. Девочка сбежала. Либо... либо её похитили. Или... - Снежина позвонила в розовую спальню. Голос Сида звучал хрипло.
      - Прости, Сидней... Ты случайно не видел сегодня Софи?
      - Госпожа графиня? Снежина? Доброе утро. Вернее, день... Нет... После прогулки на крыше я ушел к себе. Кстати, вчера вы...
      - Не сейчас. Потом поговорим, мальчик.
      Снежина собралась набрать номер Генриха, подсчитывая, какое время суток сейчас в Барселоне. Но аппарат зазвонил сам.
      - Поместье графа Флоренштайн? - Официально поинтересовался мужской голос с певучим акцентом. - Могу я побеседовать с графиней Снежиной? Это говорит Мухаммед Али - Шах.
      - Мухаммед? - Снежина оторопела. - В чем дело?
      - Я беспокоился, что госпожа графиня станет волноваться относительно дочки. Все хорошо. Я только что говорил с пилотом моего "Гольфстрима". Софи в сопровождении моих подчиненных Хасана и Гариба летят в Фарух. Я уже приготовил для девочки самый пышный прием.
      - Не знаю, какие аргументы я могу ещё представить... - Снежине хотелось шваырнуть трубку в улыбающееся лицо своего далекого собеседника. Ты ошибаешься, Мухаммед. Клянусь.
      Они встретились семь лет назад в Париже. Мухаммед Али - Шах, возглавлявший колоссальную нефтяную компанию, назначил свидание графине. Страна Мухаммеда не пошла по пути социализма, хотя уровень жизни и социального обеспечения в ней превышали все плановые показатели развитого социализма. Наследник огромного состояния и древнего аристократического имени метил в премьер-министры, имея блестящую репутацию. У него было две девочки от любимой жены. Старшая дочь уже кончала школу. Али - Шах неоднократно, ссылаясь на старую дружбу, приглашал к себе супругов Флоренштайн, обещая самые изысканные восточные развлечения. Снежина, естественно избегала встречи с человеком, к которому не испытывала даже обыкновенной симпатии. Она сбежала из его апартаментов в крымском доме, а надменный царек не пошевелил и пальцем, чтобы постараться продолжить курортный роман с болгарской красавицей. Обидно. Уж слишком легко он овладел ею, а потом лишил удовольствия выразить решительный отказ на развитие отношений.
      Мухаммед выследил Снежину во время её поездки во Францию, позвонил в отель и пригласил на ужин в ресторан "Ле Мерис", отличающийся роскошной обстановкой в стиле мадам Помпадур. Овальные медальоны на стенах а ля Буше, золотая парча на окнах... Столик, накрытый на две персоны, отгораживала от зала старинная ширма, расшитая алым шелком и золотом. На подставке у стола возвышалась ваза с колоссальным букетом огненных лилий.
      Мухаммед сохранил поджарость фигуры и непроницаемое выражение скульптурного лица. Теперь он носил европейский костюм с бабочкой, лишь светлый платок с перевязью покрывал его голову. Снежина не сомневалась, что где-то по соседству засели его стражники. Она порадовалась, что оделась в тон - малиновый бархат костюма и золотые украшения гармонировали с интерьером. Снежина чувствовала себя некомфортно на враждебном её одежде фоне, и даже собираясь куда-либо, частенько загадывала: совпадет - повезет.
      Она терялась в догадках относительно настойчивости Мухаммеда, разыскавшего её в Париже и умолявшего о встрече.
      - Вы совсем не изменились, графиня.
      - Да, я чувствую себя девчонкой. Опытной и благополучной девчонкой. Она развернула объемную карту вин, уже зная, что будет пить - красное вино с ароматом муската.
      - Если не ошибаюсь, у вас с графом двое детей. Дочь Софи 1972 года рождения и младший сын. Меня интересует дочь.
      Снежина вопросительно подняла брови.
      - Если мадам не изменяет память, у меня есть причина интересоваться этой девочкой.
      - Что?! - Снежина расхохоталась. - Моя дочь не имеет никакого отношения к нашей встрече в Крыму. Она родилась в апреле 1973 года - через одиннадцать месяцев после...
      - Но ведь документы можно подделать. В то лето, как мне известно, вы поспешили выйти замуж за немолодого историка сценического искусства. И он считал Софи своей дочерью. Хотя она и родилась через два месяца после свадьбы.
      - В отцовстве Софи нет и тени сомнения, - твердо заявила Снежина, собираясь прервать встречу.
      Мухаммед выложил перед ней веер фотографий. На них была запечатлена семнадцатилетняя Софи на школьном новогоднем празднике. В шальварах и крошечной шапочке, обшитой блестками и золотым бисером, она изображала восточную принцессу.
      - Ну и что? - Снежина собрала снимки в стопку. - Я тоже достаточно похожа на восточную женщину. В болгарах течет немалая доля турецкой крови. Моя дочь очень похожа на меня.
      - И на меня. - Мухаммед деликатным жестом остановил возражения собеседницы. - Прошу выслушать, мадам... Я имею жену и двоих дочерей. К чему было нарушать покой вашей семьи? Мирчо Лачев умер, а ваш супруг-граф не будет слишком огорчен, если отцом девочки окажется другой. Уверяю, у меня достаточно средств, чтобы обеспечить свою дочь всем самым лучшим.
      - Странный и совершенно беспредметный разговор. - Снежина приподнялась.
      - Еще минуту, пожалуйста, мадам Флоренштайн... Моя жена имеет древнее и весьма значительное в арабском мире происхождение. В её жилах кровь венценосных предков. К несчастью, как показали генетические исследования, наследуется не только власть и богатство, но и некие страшные заболевания. Прежде их считали родовым проклятием, передающимся из поколение в поколение... Так вот - обе мои девочки несут дефектный ген, который может прервать их жизнь в самом расцвете. Моя жена уже год не поднимается с постели...
      - Сожалею... - Снежина нахмурилась. - Но ведь согласно Шариату, вы можете, кажется, завести других жен и новых детей.
      - По закону - да. По состоянию... По состоянию здоровья - нет. Софи единственная надежда для меня иметь надежного, здорового наследника. Возможно, в счатливом браке с мусульманином она принесет мне внука. Дело моих отцов не должно погибать.
      - Польщена столь высокой честью... - Снежинк комкала тонкие перчатки. - Мухаммед, поверьте, моя дочь рождена от другого... Прошу вас никогда больше не возвращаться к этой теме.
      Она ушла и впоследствии отклоняла всякие попытки встретиться с Али Шахом. В прошлом году он овдовел, а затем пронесся слух о болезни старшей дочери... Теперь становилось понятным, почему возле Софи появился с заманчивым предложением некий "политик" Хасан. Он даже прибыл сюда, пытаясь завоевать расположение девушки. Но как Хасану удалось выманить Софи из дома, не дав возможность проститься? Девочка способна на экстравагантные поступки, но она привыкла обсуждать даже самые смелые поступки с матерью...
      - Графиня, я подала завтрак в сад. Там уже ждет вас тот самый молодой господин, что поселился... - Доложила горничная.
      - Знаю. Через десять минут я спущусь.
      Сид поднялся навстречу Снежине, одетой в широкие развевающиеся в воздух шелка сиренево-лиловых оттенков. Она послала гостю шутливый воздушный поцелуй, не протягивая руки. Церемония целования - явно не излюбленный способ приветствия дам для юного американца. Он заметил её озабоченность и не стал отвлекать от мыслей, занявшись сооружением американского сендвича - с ветчиной, салатом, майонезом и ломтиком помидора.
      "Хорошо, что аппетит не подводит парня. Раны затянутся и он станет грозой женского пола", - подумала Снежина, рассеянно наблюдая за Сидом.
      - Вчера мне показалось, что у вас черные глаза. Наверно, это от волос. На солнышке все выглядит по-другому - волосы темно-каштановые, а глаза цвета морской волны. Нечто сине-зеленое, манящее глубиной... - проговорила она обычные светские любезности, чтобы снять возникшее напряжение.
      - Софи точно такая же насмешница. - Он откинул с высокого лба густую блестящую прядь. Темные брови почти срослись над переносицей, придавая лицу сосредоточенно-хмурое выражение. И в уголках губ обозначились жесткие складки.
      "Выразительное лицо, фотогеничное, с редким шармом. Смесь беззащитности и упрямства, нежности и сильной воли", - подвела Снежина итог своим наблюдениям.
      - Вчера ты, я думаю, покорил её сердце. На крыше, с белой вуалью... лукаво улыбнулась она.
      - Не будем говорить об этом, ладно? Я часто совершаю глупости и пока не умею относиться к себе снисходительно. Вы обещали дать мне небольшое интервью, Снежина.
      - С радостью... Только не сейчас. Видишь ли, светские женщины и особенно актрисы умеют ловко скрывать свои чувства. Но ты наверняка заметил - я в отчаянии. Никак не решусь, с чего начать.
      Сид внимательно взглянул на Снежину, заподозрив шутку, но выражение черных глаз озадачило его.
      - Что-то произошло? Я не видел гостей Софи. Вероятно, вышла какая-нибудь ссора? Кажется, все разъехались.
      - Хуже, мальчик. Мою дочь похитили.
      - В каком смысле? Простите, я не врубаюсь...
      - В прямом. Два арабских джентльмена каким-то образом заманили девочку в самолет и умчали далеко-далеко, к своему господину. Сейчас она, возможно, уже загорает на берегу Красного моря. Или томится в каменной башне... О, нет! Я шучу, дорогой. - Успокоила графиня уронившего нож гостя. - Господин богат, могуществен, вдобавок почему-то решил, что Софи - его дочь... У него, конечно, есть основания предполагать это. Но, клянусь, он ошибается. Дети не рождаются через одиннадцать месяцев после зачатия. Да и никакого зачатия не было. Моя дочь рождена от законного отца.
      - Зачем же этот человек захватил ее?
      - Вероятно, полагается на голос крови. Или какой-нибудь анализ. Мне бы не хотелось натравливать на него Интерпол. Отношения с их страной и без того натянутые... К тому же, мой муж любит Софи как родную, и тут же ввяжется в самый отчаянный конфликт.
      - Я заметил, вы все время смотрите на телефонную трубку. Софи обязательно позвонит.
      - Обязательно. Как только ей предоставят такую возможность. Придется мне ринуться в атаку. - Снежина позвонила в Министерство иностранных дел и вскоре получила телефон секретаря премьер-министра Али - Шаха. Набрав номер, она с замиранием сердца ждала ответа. Сид, не отрывая взгляда, следил за ней.
      Секретарь, подробно осведомившись об имени и ранге звонившей дамы, стал интересоваться целью звонка.
      - Личная, - отрубила Снежина. - И немедленно.
      - Никак невозможно. Господин министр отбыл в поездку по пустыням и категорически заблокировал все линии связи.
      Снежина грохнула трубку:
      - Спрятался, гад! Хорошо! Я немедленно вылетаю туда сама.
      - Постойте! Вы ведь отлично понимаете, что вашей дочери не угрожает серьезная опасность. Признает министр её своей дочерью или нет, он не способен нанести Софи никакого вреда... Лишнее приключение, и только.
      - Пожалуй... Софи давно копит "банк впечатлений" для будущей журналистской практики. Я подожду ещё немного.
      - Но ведь вы не станете возражать, если бы какой-то друг семьи, допустим, полный любопытства и сил американец отправится в путешествие на берега Красного моря? Естественно, не надолго и с точным адресом вашего эксцентричного знакомого.
      - Ты удивительный парень, Гудвин Кларк... - Снежина протянула ему руку. - Возвращайтесь скорее. Интервью наконец-то состоится. Обещаю выдать самые сокровенные тайны... - Снежина ослепительно улыбнулась и, заглянув в глубокие, сумрачные глаза парня, подумала: "Ну и глупышка ты, Софи. Разве так трудно понять, чей поцелуй настиг тебя в ворохе сена?"
      *Глава 11
      Гуго Гесслера выпустили из тюрьмы за образцовое поведение и отличный труд на фабрике, изготавливающей электроаппаратуру. Пять лет, конечно, меньше, чем восемь, но и они способны доконать тонко чувствующего человека. Он уже не был графом ди Ламберти, директором студии грамзаписи "Понтино", жилистым, зорким стервятником, высматривающим добычу в компаниях бесхозных подростков. Он потолстел, сильно облысел и окончательно свихнулся. Медэкспертиза во время предварительного следствия над извращенцем, едва не забившем до смерти накачанного наркотиками парня, признала его психически нормальным. На процессе два дипломированных специалиста бурно спорили о необходимости пересмотра критериев психической вменяемости людей с агрессивным поведением. Один из них считал Гуго жертвой негативных социальных процессов, либеральной вседозволенности, поощряющей разгул низменных инстинктов. Другой - законченным садистом, параноиком с необратимыми изменениями психики.
      Вероятно, и тот и другой были правы. Третий сын в большой фермерской семье добропорядочного австрийца родился отъявленным мерзавцем. Уже младенцем он наслаждался мучениями изувеченных насекомых, позже перешел на кошек и собак, и несколько утихомирился, найдя выход в сексуальных контактах. Подростка Гесслера одинаково привлекали и мужчины, и женщины. Главное состояло в степени рискованности и необычности полового акта. Гуго едва не затащили в суд родители местной шлюхи-полудурочки, которую обнаружили в амбаре едва живую, с многочисленными ожогами от сигарет. Еще труднее ему пришлось после эпизода с двенадцатилетним пастушком, изнасилованным в лесу. Гуго откупился от шантажировавших его опекунов сироты, заняв крупную сумму денег у некоего продавца подержаных автомобилей. Потом долго расплачивался с благодетелем, и натурой, и работой в мастерской. Однажды, прихватив кассу, Гуго сбежал с итальянцем, чинившем в их гараже потрясающего "ягуара".
      Прежде, чем приобрести поместье и титул, Гесслер прошел богатый впечатлениями жизненный путь. Адвокат, рыдавший над биографией несчастного, говорил три часа. Правда состояла в том, что Гесслер, ловко используя свои гомосексуальные и садистские наклонности, сумел стать полезным человеком в мафиозной структуре и даже разбогатеть. Студия грамзаписи стала его любимым детищем, позводявшем реализовать и деловые, и сексуальные наклонности. Возможно, он благополучно бы дожил до старости, если бы не прогрессирующая жажда все более острых и кровавых стимуляторов.
      Желание насиловать, убивать, мучить целиком подчинили Гуго. Ему потребовалась вся его колоссальная сила воли и дьявольская изобретательность, чтобы продержаться пять лет, не растерзав на куски кое-кого из своих сокамерников. И даже произвести приятное впечатление на тюремное начальство. Гуго упорно двигался к намеченной цели. Ему предстояло испытать ни с чем не сравнимое, неведомое простому смертному наслаждение. Прежде всего он должен был выследить двух не подчинившихся ему слизняков. Один - Флавио Анцы, - шестнадцатилетний оборванец, превращенный ди Ламберти в Голубого Принца, оказался цепким, наглым зверенышем, умудрившимся разодрать своими наманикюренными коготками физиономию патрона. Смазливого гея, обожавшего выступать в женском белье и феерических туалетах, возмутила нравственная сторона дела: он не мог отдаться Гуго без любви. изменив своему партнеру. Даже под воздействием наркотика Флавио вопил о страстных чувствах к любовнику и звал его на помощь. В результате Гуго ди Ламберти оказался за решеткой и потерял все.
      Предусмотрительность не подвела его - выйдя на свободу, Гуго, может, и стал дерьмом, но никак не нищим. Кое-что осталось припрятанным в его "кубышках". Для охоты требовались деньги. За пять лет, проведенных Гесслером на нарах, Флавио стал модным геем, сделал карьеру в специальном варьете, обзавелся домами, автомобилями, охраной. Раздавить эту гниду составит для Гуго особое наслаждение.
      Затем последует номер два - Сид Кларк. Сколько раз на тюремной лежанке Гуго стонал от наслаждения, воображая встречу с этим парнем. Сид не оценил великодушия, щедрости, душевного благородства и художественного вкуса своего покровителя. Гуго спас его и подарил записанный диск - Сид мог бы стать знаменитостью. Но парень бросил подарок в огонь, нанял адвоката для расторжения контрактов со студией грамзаписи и обвинил её директора в гомосексуальных домогательствах.
      Вместо того, чтобы предаться с Гуго самой прекрасной, возвышенной, самой совершенной любви, он плюнул ему в лицо. Напудренное, покрытое тоном лицо сексуального божества.
      Гуго смаковал детали наказания, которому подвергнет Сида. Ублюдку нравятся женщины? Он увидит, как будет умирать его любимая. Медленно, очень медленно. А уже после, потрясенного, душевно выпотрошенного, Гуго простит его, дав вкусить настоящее блаженство. Садистские штучки теперь особенно возбуждали Гесслера. Он проделает с парнем все, чего тот, в заблуждении своем, так боялся. И, наконец, - оскопит. Обычное убийство здесь было бы сентиментальной нежностью.
      Итак, сняв комнату в портовом районе Генуи, синьор Гесслер приступил к выполнению своей карательной миссии. Сбор информации, слежка, нападение... Дух захватывало от перспективы. Деяния неизвестного маньяка будут показывать по телевизору и описывать все журналисты. Материала буде более,чем достаточно, чтобы развлечься на старости приятными воспоминаниями. А Гуго собирался жить очень долго.
      Сид по телефону сообщил Арчи, что отбывает на время в Саудовскую Аравию для выяснения необходимых подробностей. Ему пришлось сообщить, что дочь Снежины похитил некий Мухаммед Али - Шах - вице-президент Фаруха, считающий, что Софи - его дочь.
      - А что говорит графиня по поводу интересующей нас безделушки? Поинтересовался Арчи, уже догадавшись, что Сидней не выпытал нужную информацию.
      - Пока ничего. Она встревожена пропажей дочери и попросила меня... Нет, я сам предложил ей смотаться в Фарух. Извини, не дешевая прогулка.За счет графини.
      - Понимаю... Девочка чертовски привлекательна. И страна... Полная шляпа экзотики.
      - Позвоню, как что-нибудь разузнаю, - пообещал Сид и поторопился прервать связь. Ему не хотелось вступать в дискуссии и пытаться объяснить Гудвину причины поездки. Он просто не сумел бы это сделать. Лишь в самолете, направлявшемся в Каир, откуда предстояло добираться до места назначения, Сид прояснил моитвы своего поступка.
      В имении Флоренштайн, среди блеска и роскоши музейных вещей, он понял, что клад искать теперь бессмысленно. Граф, имеющий деловые отношения с Россией, очевидно, сумел разобраться с крымским сокровищем и, заключив тайное соглашение с русскими, извлек из предприятия немалую прибыль. Процветание поместья и всего семейства свидетельствовало об огромных финансовых возможностях. Сид также верил, что графиня не станет скрывать этого - ведь полученная четверть века назад от Анжелы пленка принадлежала русскому боссу, погибшему на следующий день. Судьба предподнесла Снежине подарок. В данном случае - справедливый. Смешно не взять того, что само плывет в руки.
      Сид поймал себя на том, что затянул последнее объяснение с графиней под предлггом поездки к арабам. Ему нравилась эта женщина. Нравилась манера держаться, её картины, совершенно не совпадающие, как ни странно, с эстетическими пристрастиями Сида. Его удивила проницательность и деликатность женщины с прекрасным именем - Снежина. Она угадала его авторство, его характер на подписанном дядей полотне, и поспешила освободить от ужаса голубой спальни. Интуиция, осведомленность? А когда Сид, ступающий по гребню черепичных скатов, услышал тихий, чуть насмешливый голос, ему показалось, что над ним прошумели крылья ангела. Ангела-спасителя.
      В тот вечер Сид пребывал в странном состоянии. Вернувшиеся вдруг воспоминания о Гуго ди Ламберти толкали его в омут депрессии. Но беззаботная прелесть весны, дружеская поддержка графини и обаятельная Софи помогли Сиду удержаться. Ему захотелось стать таким же, как все эти ребята, прибывшие на карнавал - нормальным парнем, собравшимся подурачиться, выпить, потискаться в стогу с симпатичной девчонкой...
      Похоже, графиня решила, что Сид полез на крышу ради Софи. Несомненно, редко кто может устоять перед этой светящейся радостью самоуверенной красоткой. Но Сид не способен влюбляться. Он поднялся на чердак, когда рухнул Пауль, помог ему развязать руки и забраться в люк. Тот только чертыхался и повторял: "А тебе самому слабо?"
      - Почему бы и нет? - равнодушно сказал Сид. Не объяснять же, что у него кружится голова даже на балконе, а вид мостовой под окнами, словно притягивающей жертву, вызывает рвотный спазм. Может, это не такой уж плохой финал? Свалиться с крыши к ногам подвыпивших лоботрясов. Пусть думают, что парень погиб ради белого шарфика Софи. Романтическая история, слезы графини, она и Арчи, стоящие у гроба, измученная угрызениями совести Софи. Ведь это её вуаль трепетала на флагштоке, провоцируя парней на подвиги.
      Сид позволил Паулю связать за спиной руки и выбрался в люк. Еще думая о своем, он машинально сделал несколько шагов и вдруг увидел все блестящую в колеблющемся свете факелов черепицу, вздымающееся в двадцати метрах облачко белого газа, а внизу... Господи... Сид зажмурился, сердце ухнуло и замерло. Ноги одеревенели. Не он, отстраненно анализирующий происходящее, а его живое телесное существо завопило от страха - оно не хотело, отчаянно не хотело умирать!
      Голос Снежины поддержал Сида, словно спасательный круг гибнущего в волнах утопающего. Дыхание выровнялось, утихла дрожь в коленях. Сид почувствовал уверенность в себе и даже лихую удаль. Она назвала его победителем и везунчиком! А следовательно - пусть будет так! Он не мог разочаровать Снежину и не мог не отправиться на поиски Софи. Пусть графиня думает, что смельчака сразили чары его дочери. Какая разница? Чтобы вновь почувствовать вкус к жизни, ему следовало пройти испытания. Пусть это будут испытания во имя Софи и Снежины Флоренштайн! Они никогда не узнают, как здорово помогли Сиднею Кларку. Тому самому проклятому судьбой парню, который выбирался из очередной ямы лишь для того, чтобы снова попасть в ловушку...
      После разрыва с Гуго Сид через суд получил наследство матери и поспешил покинуть Милан. В Сиэтле, на родине отца, осталась двоюродная тетя, с трудом припоминавшая, кто же такой навестивший её Сидней Кларк. Тете перевалило за восемьдесят и она не уставала твердить, что никак не может помочь парню деньгами, а только советом. Подарив ей бутылку итальянского ликера, Сид удалился. Старушка же выполнила обещание, рекомендовав внучатого племянника своему давнишнему знакомому, имеющему на берегу озера гараж прогулочных и спортивных катеров.
      Сид начал новую жизнь. Мистер Джо Дарсет оказался трудягой по форме и по содержанию. В молодости он возглавлял профсоюзы докеров, любил баварское пиво и бесконечные разглагольствования насчет честного труда. "Мозолистые руки и чистая совесть - вот на чем держится государство и ваш собственный кошелек", - надоедливо талдычил он молодым парням, трудившимся в его мастерских.
      Сид очень скоро заработал мозоли, да не какие-нибудь - кровавые. Ему поручили самое гнилое дело - разобрать насквозь проржавевший катер. Кажды винт, засевший в обшивке, стоил Сиду зверских усилий. Болели все мышцы, под брезентовыми перчатками вздулись и кровоточили ладони. Придя вечером домой - в маленькую комнату рабочего общежития, он падал в кровать и засыпал. Лучшее лекарство от ненужных воспоминаний. Парни из мастерских посмеивались над новичком, но вскоре, кажется, зауважали. Он ни с кем особо не сближался и не вступал в откровенные беседы. По договоренности с Джо Дарсетом, никто из коллектива гаража не подозревал, что парень являлся акционером их предприятия, вложив в дело Дарсета весь унаследованный капитал. Сид был очень доволен сделкой. Однажды он узнал, что даже увеличил вложенные свои деньги, но не взял дивидендов, поскольку решительно не знал, куда их деть. Ни собственного дома, ни даже автомобиля Сид заводить не собирался. Пока он знал лишь одно - чем больше устаешь, тем меньше думаешь.
      Через пару лет Сид сменил комнату на маленькую квартиру в приличном многоэтажном доме и приобрел отличный мотоцикл. На нем он однажды подвез поздно вечером закончившую смену девушку. Синди работала в кафе и училась на курсах секретарш. Она ничем не напоминала Эмили - худенькая, коротко подстриженная шатенка с хорошеньким курносым носиком и не по возрасту рассудительным отношением к окружающему. Синди не мечтала - она рассчитывала. Она точно знала, когда должна выйти замуж, родить ребенка, сколько должен получать её муж, чтобы оплачивать кредит на дом и мебель. Синли уже приглядела район и тип коттеджа, поинтересовалась кредитами и теперь, этап за этапом, двигалась к цели. В этой девушке не было ни капли романтизма. Зато и Сид не получил бы разрыва сердца, застав её в постели с другим мужчиной. Они с энтузиазмом и без лишних церемоний занимались любовью, в которой Синди, как и во всем, что бы она ни делала, стремилась достичь безукоризненного профессионализма.
      "Она - как раз то, что мне надо", - думал Сид, наблюдая за снующей по квартире девушкой. Ублажив дружка в постели, Синди успевала навести порядок в комнатах, прибраться на кухне и провести ревизию холодильника. - "Я расскажу ей о своем капитале. Мы купим дом без всякой рассрочки. И автомобиль, и катер, чтобы проводить уик-энд на островах. Я сделаю это в Рождество".
      В марте Сид отпраздновал совершеннолетие - ему исполнился двадцать один год, затем они провели с Синди отпуск, путешествую по Мексике. В сентябре девушка получила диплом секретаря высокой квалификации с перечнем приобретенных навыков. В ноябре она устроилась на хорошую работу и между делом объяснила Сиду, что в интересах дела позволяет шефу заниматься с ней любовью в рабочей обстановке.
      - Так, спортивная разминка... - ничуть не опасаясь задеть чувства Сида, объяснила она. - Вроде аэробики, но с отличными дивидендами. С нового года я получу надбавку к зарплате.
      Сид подавил взрыв негодования. А затем, выпроводив Синди, сумел разумно объяснить себе случившееся: таковы правила нормального существования сексуальных партнеров и друзей. Надо научиться видеть реальность в истинном свете, относиться к отношению с женщиной здраво, а не гоняться за химерами.
      - А мужу ты изменяла бы? - спросил он Синди через неделю, простив флирт с шефом.
      - Изменяла?! - Синди недоуменно пожала плечами. - Я никому не изменяю. И тебе - в первую очередь. Учти, если я выйду замуж, наши отношения прекратятся.
      - Мне кажется, это скоро произойдет.
      - Что? Свадьба? Хм! Не раньше, чем через год. И не позже, чем через три. Такие вещи не делаются впопыхах. Мне нужен положительный, основательный, работящий человек.
      - Он уже есть. Ты выйдешь замуж в это Рождество. Причем, в качестве жениха получишь эталонный образец названных достоинств. - Сид ткнул пальцем в собственную грудь. Придя в себя от неожиданности, девушка с визгом бросилась ему на шею.
      Сид объявил невесте, насколько богат, уверен в себе и в их совместном будущем. Лежа на диване, они даже определили количество детей, сроки их появления на свет, имена. В мастерских парни бурно отметили помолвку Кларка, притащив пару бочонков пива и сосисочный автомат. Джо Дарсет пообещал подарить молодоженам вполне приличный, отреставрированный катер с названием "С в квадрате".
      - Я не стал бы торопиться с надписью. Похоже, у этой парочки скоро появится третий С - Сабина или Сэм. - Сострил кто-то из ребят.
      Совсем скоро в живых из десяти приятелей Сида остались двое. Доброго "дядюшку" Джо Дарсета упекли за решетку, капитал компании был аннулирован. Оказалось, что ещё в бытность лидером профсоюзов докеров Дарсет начал сотрудничать с мафией. Потом попытался выкрутиться, обрести самостоятельность. Не сумев подчинить упрямого старика, бандиты провели одну из своих стандартных операций - рабочих постреляли, лидера разорили и упекли под суд с грузом тяжких обвинений на шее.
      - Тебе здорово не повезло, бедненький, - сказала Синди. О том, чтобы стать женой нищего юнца речь не шла.
      - Что будем делать? - Спросили друг друга Сид и его приятель Йен, классный механик, уцелевший после мафиозных разборок. - Нам, вроде, здорово повезло, если глядеть на могилы парней.
      Они сидели в портовой забегаловке, стараясь казаться бодрыми, несгибаемыми, сильными ребятами, у которых ещё вся жизнь впереди. Оба холостяка, с окрепшими мышцами, пустыми карманами и глубоко спрятанным отчаянием.
      - Может, подадимся в моторалли? - Предложил Йен. - Там здорово платят.
      - У них полно своих профи.
      - Велика хитрость. Намотаем километраж, наберемся опыту. Через полгода сможем выйти на трассу.
      - Кто это с нами будет возиться?.. - Сомневался Сид. Он не мог сказать Йену, что к нему вернулся страх. После налета банды на мастерскую Сид чудом остался в живых. Он даже не бросился на пол, когда со всех сторон, разнося вдребезги рифленые стекла, зачастили автоматные очереди.
      Стоявший у аппарата газировки со стаканом воды, Сид не понял, отчего упал с дыркой во лбу Лидс, свалился на лист стали сварщик, продолжая трещать и ослеплять электро-дугой... Пуля попала в газировочный ящик - из дыр брызнули фонтанчики воды, как в парке аттракционов. Сид опустился на бетонный пол и что было сил зажмурил глаза.
      Ночью к нему впервые явился Гуго. Багровое, словно лишенное кожи лицо скривилось в ужасающей гримасе, бесцветные глаза вылезли из орбит. Гуго нардывался от смеха. "Я поимел тебя, парень". Со всех сторон надвигалась, грозя уничтожить, темнота, из щелей сплюснутого бытия текли струйки крови. Это была сама сущность Сиднея Кларка, раздавленного, смятенного... Придя в себя, Сид зажег весь свет, забрался на кровать и укутался в одеяло. Его охватил леденящий ужас - зубы лязгали и грудь сжимало удушье...
      Прошло три месяца, Сид сидел с Йеном в пивнушке, рассуждая о мотогонках. Только теперь он знал, что никогда не избавится от синих теней, сочащихся кровью. Машина, в которой были расстреляны его родители, была синего цвета. Синюю одежду предпочитала носить Эмили. Первое, что увидел войдя в мансарду дяди Сид, была брошенная на кресло ярко-васильковая плиссированная юбка. Спальня Гуго обволакивала холодной голубизной...
      - Давай попробуем, Йен. Если уж у тебя и в самом деле есть знакомые парни в тех самых "конюшнях", грешно не попытать счастья.
      Три года в мире мотогонок сильно изменили Сиднея Кларка. Он упорно двигался вверх по ступеням мастерства, спасаясь от воспоминаний, к которым теперь прибавились и убитые в гараже парни, и улизнувшая от несостоятельного жениха Синди.
      Кларка знали как бесстрашного, умного и злого гонщика. Сид не участвовал в "грязных играх", но никогда не спускал тем, кто пытался пользоваться запрещенными приемами. Почему-то он полагал, что соревнования должны быть честными. На европейских ралли 1996 года успешно идущего к финишу Кларка "подрезал" финн. Сид чудом удержал машину и тут же, выжав предельную скорость, врезался в заднее колесо соперника. Оба вылетели за барьер и оказались в госпитале с множественными переломами конечностей. У Сида был задет позвоночник, в какой-то момент ему сообщили, что не исключена перспектива полной неподвижности.
      Той же ночью тени былого вновь посетили Сида. А затем, уже в санатории, им занялся психотерапевт. Внимательно выслушав историю сироты, он с удивлением присвистнул:
      - Ты на редкость живучий тип, парень. Если б я был мистиком или уж очень религиозным, то посоветовал поставить толщенную свечу святым угодникам. Психиаирические клиники забиты пациентами, имевшими куда меньше оснований, чтобы свихнуться.
      Он назначил Сиду лекарства, снимавшие приступы страха, и посоветовал развеяться:
      - Работа, секс, творчество, может, даже любовь - у тебя блестящие перспективы и полно выручалочек, - сказал доктор, когда Сид поднялся на ноги. - Большинство бедолаг, которых я лечу, не способны даже на простой секс и значительное физическое напряжение. А здесь... - Он пощупал бицепсы пациента. - Очевидные перспективы грядущих побед. Только не жалей себя, не возвращайся к прошлому. А если оно уж очень привяжется - кидайся, очертя голову, в приключения. Клин клином вышибают. Пока молод и ещё есть порох в пороховницах, это срабатывает... Потом наймешь дорогого психоаналитика и будешь раскрепощаться у мольберта.
      Сид старался следовать советам мудрого доктора. Приключений у него было много. А вот Гуго с компанией являлся ещё дважды: в ночь уничтоженной рукописи и в голубой спальне поместья Флоренштайн. Почему здесь-то? Ведь все шло так хорошо, располагая к комфортабельному и достаточно беззаботному отдыху. Может в этот раз ухмыляющаяся рожа садиста предвосхищала новые невзгоды?
      Чтобы не думать об этом, Сид полетел в Каир. Он точно следовал наставлениям врача: приключения, приключения, приключения...
      Арчи Гудвин нервничал. Конечно, посылая парня в Россию и в Германию, он собрал исчерпывающую информацию об Анжелике Градовой и графине Флоренштайн. Чем больше он знал об истории с кладом, тем сильнее одолевали сомнения. Порою Арчи казалось, что все его действия - стопроцентный маразм. Уж слишком хитрым узлом стянулись нити судьбы, чтобы распутать их разом. Рубить нельзя - живое не рубят. А применять усилия губительно - чем сильнее дергаешься, тем туже затягивается петля. Арчи морочил сам себе голову довольно удачно, стараясь опровергнуть очевидное: он не тратит на поиски клада, возможно, давно не существующего, ни своих последних денег, ни последних дней.
      Чтобы обеспечить путешествия Сида, Гудвину пришлось распроститься с единственной ценностью, переходящей в его семействе по наследству. Старинный фолиант "Врачующих советов и целебных рецептов", написанный неким лондонским аптекарем в 1787 году, был настольной книгой пра-пра-прадеда Арчи, имевшего чин профессора в Британской медицинской академии.
      Больше в роду Гудвинов медиков не было. А книга хранившаяся в банковском сейфе, приобрела огромную стоимость после того, как имя её автора, всплыв из недр истории, заблистало с новой силой. Герхард Гудвин, как утверждали любители сенсаций, ещё два столетия назад открыл средство борьбы со СПИДом.
      Арчи не верил подобным сенсациям. Он имел представление о том, как они делаются, а потому поспешил продать фолиант. Уж лучше, чем стрелять в человека. Он стал сентиментален и несколько суеверен после встречи с Сиднеем. А ещё Арчи Гудвин стал заботливым и расточительным. Он щедро оплачивал путешествия парня, скрывая от себя главный мотив непозволительного мотовства: мысленно прослеживая путь Сиднея, Арчи переживал вместе с ним то, о чем часто мечтал, но теперь уже не мог осуществлять сам: он шел по следам легендарного клада, встречаясь с теми, кто остался за чертой испарившейся молодости.
      Да стоит ли думать об экономии, если на горизонте маячат золотые слитки - подводный Эльдорадо, ждущий хозяина? Арчи не хотел задумываться, каким образом умыкнет из-под носа русских тяжеловесный клад. Раньше, когда у него были определенные связи, ящики с золотом благополучно могли отбыть морским путем в Турцию под видом груза археологической экспедиции. В случае такой сверхприбыли любые расходы окупаются.
      Теперь же не было ни прежних связей, ни нужных капиталовложений на подкуп крымских властей. Хотя сделки с русскими самые выгодные - хоть уран, хоть ракету за несколько тысяч баксов из-под носа у правительства или с его дозволения вывезут. Вот только где взять прежние силы?
      "Арчи найдет выход. - Успокаивал он себя. - Только бы успеть". Безобидная опухоль в районе груди смущала врачей. Они настаивали на обследовании, которое могло бы дать точный ответ о происхождении образования. Арчи наотрез отказался. Он не хотел знать, какой породы "шаровидное тело" прячется за его ребрами. Возможно, зловещей. А это значит - мучительные процедуры радио - и химиотерапии, полное бессилия помутнение мысли. Слегка затянутая мучениями смерть.
      Нет! Пока он не страдает даже от отсутствия аппетита. Только сильно ограничил курево: кашель буквально разрывал внутренности. Хорошо бы махнуть на берег теплого моря и поваляться в шезлонге, вдыхая целительный кипарисовый воздух... Хорошо бы... - Просматривая газеты, Арчи пытался проследить пути интересующих его лиц. В комнате стоял тяжелый воздух плохо проветренного жилья. Арчи боялся сквозняков и редко выходил из дома, чтобы не пропустить вести от Сида. К сожалению, парень не баловал шефа частыми звонками и пространной информацией. Приходилось домысливать детали, опираясь на известные факты. К тому же, газеты давали немало пищи для размышлений.
      Мелькнула на барселонвском аукционе тень графа Флоренштайна. Сделав фантастическую покупку, эксцентричный миллионер отбыл в свое родовое поместье под Мюнхеном. Арчи вообразил мрачную семейную сцену: женщина, которую он некогда хотел сделать своей женой, сообщает супругу о пропаже дочери. Конечно, она смягчает краски и ни словом не упоминает о том, что вредный арабишка вздумал обосновать свои отеческие притязания на Софи.
      Девочка уехала в гости с друзьями в богатую арабскую страну, прихватив некоего американского приятеля. Хотя, об этом Снежина может и умолчать, ка и о связи в Крыму с "шахом". Странно... - Арчи задумался, припоминая то лето. - Он не заметил каких-либо отношений между болгаркой и обитателем виллы. Восточный сластолюбец, очевидно, втихую перетрахал всех хорошеньких женщин в "Спутнике". Ничего странного - "островок капитализма" в океане социалистического военно-строевого лагеря. Загадочный мрачный восточный султан - фигура из сказок 1001 ночи...
      Неужели Софи, и в самом деле, его дочь? Ведь свидетельство о рождении можно подделать. Тем более, что юная болгарка поторопилась выйти замуж за стремительно овдовевшего Лачева. Тайны, тайны, кругом сплошные интриги и мрачные тайны...
      Арчи развернул страницу уголовной хроники. Через весь лист шол крупный заголовок: "Маньяк орудует в Калифорнии". Ниже следовало сообщение о зверском убийстве, третьем за последние месяцы. Погибали молодые, красивые, преуспевающие звездочки шоу-бизнеса, что объединяло убийства в серию, хотя манья и менял почерк. Последняя жертва - певец из варьете для голубых, был найден в собственном бассейне с многочисленными ножевыми ранениями. На фотографиях - сильно накрашенный гей с накладными ресницами, в кружевном корсаже с резинками и в ажурных чулках, очевидно, пел что-то лирическое, прильнув к микрофону весьма непристойным образом. То же самое тело, но уже обнаженное, плавало кверху спиной в овальном подсвеченном бассейне. Черные дыры на боках и спине означали ранения. Ореол выбеленных краской волос покачивался вокруг погруженной в воду головы, словно пловец рассматривал что-то на дне. Перед тем, как нанести множество ножевых ран, Флавио изнасиловали. Тоже с особой, не без смака описанной репортером уголовной хроники, жестокостью.
      Арчи отбросил газету. Он предпочитал не вчитываться в подобные мерзости. И раньше озверевшие садисты проделывали мерзкие штуки, но нервы у Гудвина были куда крепче. Брезгливо морщась, он просмотрел сообщение и споткнулся на ошарашивающей информации. Пять лет назад убитый выступал главным свидетелем по делу Гуго Гесслера, называвшего себя графом ди Ламберти. Недавно Гесслер был выпущен на свободу досрочно.
      - Черт! - Арчи саданул кулаком по чайному столику, звякнула чашка с недопитым кофе. У него была профессиональная память. Именно Гуго Гесслер подобрал Сиднея Кларка в ночном метро, использовал его, выпустив похабный диск, и, накачав наркотиком, по видимому, изнасиловал. Он был самым опасным кошмаром Сиднея. Теперь кошмар материализовался. Не исключено, что садист задумал осуществить "черную серию", вдохновленный примером вошедших в историю криминальных убийств. Если так, то можно не сомневаться, - Сиднею Кларку он уделит особое внимание.
      *Глава 12
      Софи немного испугалась, потом сильно разозлилась, а теперь - страшно веселилась. Во время карнавала её похитили! Похищение смахивало на очень забавную шутку - арабы попросили её прокатиться в "загадочную обитель в качестве сюрприза". Софи, только что распрощавшаяся с последними гостями, удивилась:
      - Не слишком подходящее время для сюрпризов. Скоро утро, отложим поездку на завтра, господа?
      - Это чрезвычайно важно, - сказал Хасан, как обычно, без тени улыбки, и добавил. - Для нашего дальнейшего сотрудничества. Переодеваться не надо, машина ждет.
      Слегка заинтригованная, Софи села вместе с двумя мужчинами в притаившийся у въезда в парк автомобиль.
      - Ага! Забавная шутка, - недовольно фыркнула Софи, сообразив, что её доставили на взлетное поле и приглашают пересесть в реактивный самолет "Гольфстрим".
      - Вы же сами сегодня подавали нам пример в устройстве рискованных затей. - Хасан неожиданно сверкнул ослепительным оскалом - он почти смеялся. - И вы предполагаете заниматься делом, требующим любопытства и риска. Тележурналистика - опасный фронт.
      - О'кей! - сказала Софи. - Я с удовольствием покатаюсь, только вначале позвоню маме.
      Поклонившись, Хасан отрицательно качнул головой:
      - Невозможно, госпожа. Таково распоряжение моего хозяина. Вы сможете делать все, что угодно, как только мы прибудем на место.
      - На место?! - Софи решительно пошла прочь от самолета. - Свое место я выбираю сама!
      Ее деликатно, но уверенно подхватили под руки.
      - Прошу вас не сопротивляться. Какой смысл в путешествии, совершенном во сне? - Он кивнул на человека, в руке которого поблескивал крошечный шприц.
      Софи вспыхнула от возмущения:
      - Ваши проделки станут достоянием мировой общественности. Я лично сделаю для "Новостей" хороший сюжет.
      - Непременно. Это входит в планы хозяина. Но прежде постарайтесь быть более сговорчивой. Поверьте, на такие жесткие меры нас вынудила ситуация и, в первую очередь, ваши близкие.
      Софи решила, что путешествие может оказаться интересным материалом для репортажа. В конце концов, похищение из замка в карнавальном костюме и перелет на другой континент - вполне интригующее начало. В самолете её устроили с необычайным комфортом, приставив даже горничную восточной внешности, но в европейском костюме и говорящую на трех языках.
      В аэропорте Фаруха её встречал "кадиллак" с эскортом мотоциклистов. Гостья была доставлена в загородную виллу, где Хасан не без гордости сообщил, что его хозяином и человеком, пригласившим Софи, является премьер-министр государства. Он предложил гостье отдохнуть. Обедать госпожа Флоренштайн будет в обществе Мухаммеда Али - Шаха.
      Оставшись одна в шикарных покоях, сочетавших национальный декор с великолепной итальянской мебелью, Софи вышла на балкон. Вокруг очаровательной, вполне европейской виллы простирался парк, напоминающий гигантскую оранжерею. Здесь все бурно цвело - и кусты, и деревья, обильно журчали ручьи, играли струями затейливые фонтанчики, изящно выступали из зелени каменные скульптуры, изображавшие животных. В комнате, обставленной в кабинетном стиле, гостью ждала подборка книг, проспектов, альбомов. Здесь она увидела портреты человека, которому почему-то так понадобилась Софи Флоренштайн. Примьер - министр что-то скрывал, если велел увезти её из дома тайком и позаботился об отсутствии связи. Ни в одной комнате не было телефона. Вернее, имелись аппараты внутренней связи. Один из них зазвонил.
      - Это Хасан, мисс Флоренштайн. Я хотел осведомиться, нужна ли вам горничная, или вы предпочитаете обойтись без посторонних людей?
      - Я бы предпочла дать интервью самым зубастым газетам. Горничная мне не нужна, поскольку я, как вы заметили, путешествую без багажа и собираюсь совершать путешествие по восточной стране в карнавальном костюме и обедать с министром в грязном платье.
      Софи была одета в костюм снежной королевы, но во время вечеринки. кувыркания в стогу и последующего путешествия ослепительно-белый наряд утратил свою девственно-сверкающую чистоту... Софи развязала белую вуаль, прихваченную узлом на бретельке корсажа. На ней были заметны бурые пятнышки - очевидно, Сид, отдавший ей шарф, поранил пальцы.
      Странный парень... Очень странный. Его трудно подвести под какую-либо из известных Софи категорий. Может казаться простым и загадочным, деликатным и нагловатым. Изъясняться как житель трущоб (Софи слышала пару выражений, посланных Сидом в адрес Пауля) и как завсегдатай аристократических салонов. А с какой стремительностью он сумел очаровать маму и даже, очевидно, поделиться с ней сокровенными мыслями, если уж она перевела его в розовую комнату, а потом кинулась на крышу!
      Софи вспомнила глаза Сида, протягивавшего ей шарф:
      - Извини, у меня сегодня не лучшее настроение. Я не собирался смешить публику. Я хотел разбиться. Гадкая шутка. Снежина удачно перехватила инициативу.
      Софи обратила разговор в шутку, но была уверена - парень говорил серьезно! До чего же неделикатно - принести шарф даме и даже не сделать вид, что рисковал ради нее! Жаль, что не удасться больше поговорить с ним. Наверняка у Сиднея Гудвина весьма неординарная биография.
      С тихим звоном отворилась дверь кабинета. Склонившись в поклоне, перед Софи возник Хасан:
      - Я решил, что вы работаете, и не хотел беспокоить. Здесь достаточно сведений, чтобы получить представление о нашей стране. А в спальне вас ждет багаж. Я велел доставить коллекцию лучшего салона дамской одежды. Не знаю, по вкусу ли вам модели Живанши? Надеюсь, что-нибудь мисс Флоренштайн подберет для обеда и дальнейшего пребывания.
      - Я попала в долгосрочное заключение? Сколько вы собираетесь меня держать здесь? Вы, кажется обещали предоставить мне телефон. Родители наверняка уже подняли панику.
      - Не думаю. Графине известно, где вы находитесь и с какой целью.
      Он удалился, Софи поспешила в спальню. Что бы ни случалось, вид хороших вещей способствует улучшению настроения. Когда у Софи что-либо не ладилось, она делала вояж по магазинам Парижа и покупала красивые платья, духи, сумки - все, на чем останавливался взгляд. Потом часть раздаривала и это тоже приносило удовольствие.
      Хасан постарался угодить гостье. Оставшееся до визита министра время Софи провела в приятнейшем занятии, перемеривая платья. О стране она знала уже достаточно, а лицо Мухаммеда Али - Шаха могла бы узнать в толпе столь, по её мнению, похожих друг на друга арабов.
      К обеду в огромной столовой, декорированной в золотисто-бежевых тонах, она выбрала строгий костюм из светло-зеленого шелка. Шагнувший навстречу ей господин, очевидно, так же одевался у хорошего мастера. Складки головного платка живописно падали на лоб, придавая взгляду загадочную потаенность. Софи показалось, что министр с любопытством пристамтривается к ней.
      - Рад приветствовать в своем доме мисс Флоренштайн. Прошу прощения за навязанный визит. Надеюсь, вы меня поймете. - Склонив голову, он пригласил Софи к столу.
      Беседа за столом носила абсолютно светский характер. Кухня, погода, государственные проблемы... Словно Софи прибыла сюда для подготовки общеознакомительного репортажа. За десертом, представлявшим набор традиционных восточных сладостей, напитков, экзотических фруктов в сочетании с привычным Софи мороженым, возникла многозначительная пауза.
      - Благодарю вас, господин премьер-министр. Обед был великолепен. Надеюсь, беседа тоже не разочарует меня. - Софи выдерживала официальный тон. В чем бы ни состояли проблемы этого человека, он не имел права поступать с ней таким образом. Но затевать ссору и предъявлять ультиматум Софи не хотелось. Спокойно завершив десерт, она вопросительно посмотрела на хозяина. - Я готова выслушать вас, господин Али - Шах.
      - Сейчас мы пройдем в садовую беседку, и я постараюсь оправдаться, сказал он.
      Софи не могла не признаться себе, что ей все больше нравилось его лицо и манера говорить. Министр не изображал из себя местного царька, не грешил восточным красноречием и хвастовством - это был образованный, интеллигентный человек, умело прячущий свою властность. Софи было бы трудно распознать в собеседнике жесткий характер, непреклонную волю и железное самообладание, если б она не видела его глаз - очень пристальных, глубоких, полных скрытой энергии. Именно так должен выглядеть глава государства, поднимавшего слаборазвитую страну к вершинам цивилизации. И, кроме того, преодолевающий некие личные проблемы.
      - У вас неспокойно на душе. - Софи удобно расположилась в кресле под сводами зувитой плетущимися розами беседки.
      - Вы проницательны. Догадаться нетрудно - я лишился жены, недавно умерла моя старшая дочь... Это очень плохой знак... Я надеялся, что легенды о проклятье, лежащем на роду моей умершей супруги - вымысел, а прогнозы врачей ошибочны... Дело в том, что в роду Сираби по женской линии передается некое генетическое заболевание крови. К несчастью, у нас не родилось ни одного мальчика.
      - Вы должны были, как продолжатель династии, позаботиться о наследнике. Другая жена могла бы произвести здоровое потомство.
      - Я очень любил Сираби. Она клялась, что сумеет родить сына, а я делал вид, что не догадываюсь о её скорой кончине. Мы обманывали друг друга, стараясь сохранить иллюзию ускользающего от нас счастья.
      - Вы ещё молоды, господин Али - Шах. Гораздо моложе, чем я подозревала. Личные проблемы будут решены успешно. - Она улыбнулась, засомневавшись, а уж не намерен ли этот человек сделать ей брачное предложение? Но почему?
      - Софи, то, что вы сейчас услышите, не знает ни один человек, кроме моего личного врача. А он никогда не выдаст тайны - это означало бы его мгновенную смерть.
      - О, умоляю! Я не хочу знать смертельных тайн.
      - Вы должны. - Мухаммед значительно посмотрел на нее. - Кроме того, я убежден, что именно вы, Софи, никогда и никому не расскажете об услышанном... Я болен. Мне нельзя больше иметь детей.
      - СПИД?! - ужаснулась Софи.
      - Это заболевание имеет разные формы. В моем случае оно лишь грозит отразиться на моем потомстве. Я не хочу рисковать.
      - Усыновите! Вы же можете устроить так, что даже граждане страны воспримут наследника вполне полноправным, даже если ваша предполагаемая супруга родит его от другого мужчины или в результате икуственного осеменения.
      - Но у меня уже есть наследник. Настоящий, мой собственный... Настоящий Али - Шах.
      - Интересно... Загадочная история... - задумалась Софи.
      - Достаточно запутанная и таинственная. Но я нанял хороших профессионалов и они выяснили кое-какие вещи... Двадуать шесть лет назад, когда наша страна состояла в дружеских отношениях с СССР, отец послал меня учиться в Москву. Я пробыл там только два года, потом вернулся в Кембридж. Фарух не пошел по пути социализма...
      Но тогда я был очень молод и провел две недели на вилле у берегов Черного моря. Это был большой курорт для молодежи из СССР и дружеских стран. Там мы познакомились со Снежиной Иордановой. Она только что получила титул Королевы красоты Болгарии и прибыла на побережье с собственным фотографом... Ваша мать была потрясающе хороша собой... - Махаммед улыбнулся. - Собственно, чтобы представить её в то лето, вам достаточно посмотреть в зеркало.
      - Мы очень похожи... Мама не говорила мне, что у неё был серьезный роман до замужества. Еще девочкой она влюбилась в друга отца, и как раз в то лето стала его женой.
      - У нас не было романа... Но была встреча, всего одна очень пылкая встреча... - Мухаммед печально посмотрел на Софи. - У меня есть основания полагать, что вы - моя дочь.
      - Нет! Вы ошибаетесь, Мухаммед... Мой отец - Мирчо Лачев. Мама не стала бы обманывать меня. Кроме того, я родилась в марте, а вы...
      - Мы встречались в июне. Но документы о рождении можно подделать. Если твоя мать не хотела огорчать жениха... Если он не мог иметь собственного ребенка. Ведь это был уже не очень молодой человек.
      - Уверяю вас... - Софи вдруг засомневалась. - Нет! Мама не смогла бы скрыть от меня правду.
      - Мы встречались с графиней в Париже несколько лет назад. Я молил сказать мне все... Мое состояние очень велико, я мечтаю о внуке... Софи...
      - Господи! Что я могу сделать для вас, Мухаммед? Я любила папу, но он умер, когда я была совсем маленькая. Генрих заменил мне отца... Это не значит, что я отказалась бы признать вас... Но... Есть же способы доказать отцовство! Во всяком случае, исключить таковую возможность.
      - Да. Я получил из мюнхенской клиники данные анализа крови графини, сделанные во время вторых родов. Теперь мне необходимо попросить вашего согласия на обследование... Только ведь это не самое главное. Даже доказав возможность нашего родства, я не мог быть уверен, что вы воспримете эту новость достаточно позитивно. Ведь вам придется взять мое имя и пройти юридическую церемонию по удочерению. Об этом, естественно, узнает мировая общественность и, прежде всего, граждане нашего государства.
      - Хорошо. Давайте начнем с самого начала. - Софи нахмурилась. - Я не сделаю ни шага, пока не поговорю с мамой. Такие вопросы не решаются силой.
      Мухаммед печально покачал головой:
      - Снежина будет против обследования именно потому, что оно может оказаться в мою пользу.
      - Где же выход?
      - Я сообщил твоей матери, где ты находишься и с какой целью. Прежде, чем дать тебе возможность поговорить с ней, я хотел объясниться с тобой лично. Теперь ты вольна выбирать линию поведения сама. И ты сама пришла к выводу о необходимости медицинского теста. Попроси Снежину не препятствовать этому шагу... ты уже взрослый человек, ты способна сделать самостоятельный выбор. Подумай и скажи о своем решении. Я не стану принуждать тебя - либо завтра же утром ты будешь доставлена в Германию, либо встретишься с моим врачом. Только не стоит сопротивляться очевидности: на все воля Аллаха.
      Гуго Гесслер никогда не чувствовал себя таким сильным и неуязвимым. Он не предполагал, что пять лет, проведенные в тюрьме, учат многому. Например, выследить жертву, проникнуть никем не замеченным на виллу известного гея, почти постоянно осаждаемую фанатами, приятелями, любовниками. Медленно, со смаком, наслаждаясь всеми подробностями, разделаться с мерзавцем и исчезнуть, оставив полицию копаться в десятках версий. Естественно, копы прежде всего заподозрили орудовавшего в Лс-Анджелесе маньяка, и уже были готовы списать убийство Флавио на его счет.
      Но какого-то въедливого сыщика задела история пятилетней давности. Флавио выступил свидетелем против своего бывшего продюсера и любовника, попавшего на скамью подсудимых за изнасилование подростка. Имя Гуго Гесслера появилось на страницах газет. К нему даже пожаловал следователь, интересуясь алиби. Разве на таком пустяке подловишь человека, прошедшего тюремный "университет"?
      Осуществленная месть вызвала прилив сил. Подобно вампиру, насытившемуся свежей кровью, Гуго ощутил себя суперменом. Он чувствовал, что выйдет победителем из жизненных злоключений, если успеет разделаться с Сидом. Ищейки шныряли вокруг, запрашивая характеристику из тюрьмы, проверяя алиби. Они откопали старое дело и дотошно вгрызались в подробности. Гуго решил, что медлить нельзя. Денег на осуществление планов он не жалел. Работавший на Гесслера человек - из бывших копов-профессионалов, доложил, что Кларк побывал в Германии, очевидно, завел интрижку с Софи Флоренштайн, и помчался в Каир, наверняка вслед за своей возлюбленной, улизнувшей из-под крыла графини.
      Май в Аравии - не слишком жаркий месяц. И почему бы не провернуть это дельце на чужой территории? Эффектная получится история. Купив индивидуальный тур по арабским странам, Гуго в сопровождении своего помощника вылетел в Каир. Он не собирался поручать расправу кому-то другому - все равно, что заниматься сексом по телефону. Нет, Гуго должен был насладиться всеми деталями лично. Не даром же он обдумывал подробности целых пять лет. Жаль, что смерть одна. Гуго хотелось заставить Сида умирать сотни, тысячи раз, растягивая наслаждение до бесконечности. Маленькая помощь - кинокамера. Засняв эти сладостные мгновения, она даст возможность Гуго вновь и вновь возвращаться к свершившемуся. Гесслер мог не опасаться, что его узнает Сид, если случайно встретит до назначенного срока. Голова Гуго блестела лысиной, словно кегельный шар, а в движениях появилось крадущееся скольжение змеи.
      Остановившись в отеле "Индиго", Гесслер стал ждать пустившегося на поиски помощника. Вскоре оказалось, что Кларк в Каире не остался, а, взяв на прокат автомобиль, отбыл в маленькое государство Фарух, известное бешеными доходами в нефтяном бизнесе, высоким уровнем жизни и живописными курортами на берегу Красного моря.
      "Отлично. Гуго Гесслер давненько не бывал на курорте". - Отшвырнув красочный проспект, он с хрустом размял кости. Предстояла захватывающая работа.Жизнь казалась полной и потрясающе интересной.
      Туристический комплекс "Альгамбре" - гордость Фаруха. О супер-современном архитектурном сооружении заговорил весь мир. Репортажи о "городе чудес" не сходили с телеэкранов и страниц прессы. Знаменитый архитектор из Канады, команда модных дизайнеров и специалистов разного профиля создали нечто грандиозное, поражающее воображение. Фантастическое сооружение из камня, металла и стекла словно родилось из трех стихий огня, воды и живой природы. В любое время суток и при любой погоде ансамбль "Альгамбре" захватывал дух прежде всего отсутствием аналогий с уже существующими образцами. Прозрачные лифты, лестницы, эскалаторы двигались среди растений, в струях водопадов, потоках неведомо откуда струящегося света. Невидимый пол, хрустальные купола, преломляющие пространство гигантские зеркала повергали в смятение. Толпы туристов двигались здесь с открытыми ртами, с ощущением, что совершили перелет на машине времени через несколько столетий. Человек, попавший в заколдованное царство, терял привычные ориентиры и обретал необыкновенную легкость. Многие ощущали здесь способность летать. Кое у кого появлялся дар ясновидения.
      После ужина с Мухаммедом Софи в сопровождении Хасана отправилась на экскурсию в "Альгамбру". Она наконец-то позвонила домой и после долгого разговора пришла к соглашению с матерью: не стоит интриговать Мухаммеда безосновательной надеждой. Генетический анализ положит конец его сомнениям, Софи благополучно отправится в Германию.
      "Альгамбра" заворожила её.
      - Фантастика! Как жаль, что я не прихватила камеру! - Софи озиралась вокруг, двигаясь по стеклянному тоннелю среди морских пучин - со всех сторон прозрачную трубу окружало подводное царство.
      - Простите, графиня, я не подумал. - Хасан усадил её в полукруглой капсуле, внедряющейся в глубины, подобно ботискафу. - Если вы подождете здесь пятнадцать минут, я доставлю камеру. Какую аппаратуру предпочитаете?
      Софи назвала марку недорогой любительской видеокамеры.
      - Не беспокойтесь, "Альгамбра" - самое безопасное место в мире. Здесь ещё не случилось ни одного криминального инцидента. Зато... - Хасан улыбнулся. - Это место славится приятными встречами. Вы можете увидеть друга детства или школьную учительницу - тысячи туристов со всего мира ежемесячно посещают дворец.
      Глядя на разноцветных рыб, резвящихся среди диковинных растений под её ногами и над головой, Софи подумала о том, что за встреча могла бы её порадовать в этих волшебных местах. И подвела невеселый итог: девушка, на которую оглядывались почти все мужчины, не могла подобрать кандидатуры для сердечной встречи и последующего ужина вдвоем. "У Сиднея здесь, наверняка, голова бы пошла кругом, - усмехнулась она, вспомнив его боязнь высоты. Впрочем, в волшебном измерении все меняется. И человек обретает крылья - он рвется ввысь... Собственно... - тут же поправила себя Софи, - самое невероятное волшебство - сам человек. Только почувствовав себя всемогущим властелином природы, он мог создать все это... Когда-нибудь и Сидней поднимется на дельтаплане, чтобы хохотать над своими былыми страхами".
      - Мисс, простите... - Возле Софи стоял высокий мужчина, по виду и выговору американец. - Если не ошибаюсь, графиня Флоренштайн?
      - Верно...
      Человек с облегчением вздохнул:
      - Случайно увидел ваше имя в списке особо важных персон сегодняшнего дня.
      - Где это?
      - Вы не заметили светящееся табло у главного входа? Здесь сейчас разгуливает младший Ротшильд с супругой, Кевин Костнер и, кажется, Монсеррат Кабалье.
      - Там написано про меня? Спасибо, что сообщили. - Она отвернулась от навязчивого господина, давая понять, что их беседа окончена, и вдруг задала вопрос. - А как вы узнали меня? Разве там представлены и портреты?
      - Увы, нет. Хотя ваш был бы самым привлекательным. Мартин Пол, представился он. - Журналист. - Затем приблизился к Софи и тихо сказал. - Я разыскиваю вас почти сутки, с тех пор, как вы покинули поместье. Мне поручено охранять вас. И прежде всего, спасти от вашего арабского опекуна. Поспешим же домой, дорогая Софи. И поскорее, если не хотите попасть в беду.
      - Но кто, кто прислал вас? - Софи неуверенно поднялась, мужчина подхватил её под руку.
      - Друзья. Вы в большой опасности, Софи.В машине я все объясню подробно. - Человек пугливо озирался, волоча Софи по тоннелю.
      Они поднимались в лифтах, пробирались сквозь тропические заросли, удаляясь от людских толп. Повиснув на руке Мартина, Софи лихорадочно соображала, что бы все это могло значить? Но поняла лишь одно: Мухаммед что-то затеял, а следовательно, от него надо бежать.
      - Куда вы меня тащите?
      - Вначале я должен спрятать вас от арабов, потом - отправить в Европу. Вы ошибаетесь, принимая мусульман за своих друзей. Это коварные и кровожадные люди...
      Они бежали по пустым, очевидно, подземным переходам с желтыми мигающими надписями: "Бомбоубежище", "Осторожно, газовая атака! Надеть противогазы!". Затем поднимались в огромном грузовом лифте и, миновав двор, забитый трейлерами, попали на автостоянку. Сказочный дворец, словно парящий над морской гладью, остался позади.
      - Живее! - Мартин распахнул дверцу автомобиля и, едва Софи села, нажал на газ. - В пригороде я снял дом. Там можно немного переждать. Боюсь, аэропорты и автобаны будут оцеплены. Вас уже ищут!
      - Но объясните, что все это значит? Зачем я понадобилась премьер-министру? Если его ожидания не подтвердятся...
      Мартин недолверчиво глянул на нее:
      - Я лишь исполнитель и не посвящен в интриги, мисс, тем более, касающиеся правительства.
      Сообщник Гесслера ещё раз пожалел, что ввязался в это дело. Первый раз мысль о допущенной ошибке пришла к нему вчера, когда Гуго настоял на поездке сюда. Разве не проще было бы настичь должника в Европе? Если парень нужен ему и девчонка в придачу, то следовало бы действовать осторожней. Мартина выгнали из полиции за чрезмерную жестокость. К счастью, им удалось узнать слишком мало. А ведь Мартин Пол - изощреннейший садист - давно заслуживал электрический стул. Он ловко умел заметать следы. И был настоящим баловнем удачи. Выследить красотку от дворца министра не сложно. Но вот обнаружить её в кущах "подводного сада" он даже не слишком надеялся. Просто слонялся вместе с толпой, выискивая знакомое по фотографиям лицо. А потом наврал насчет табло со знаменитостями и она поверила! Тоже мне "звезда"! Все произошло чересчур просто. Из опыта картежника Пол знал, как любит шельмовать судьба. Надо скорее завершать игру, пока случай не подсунул ему плохую карту.
      Гуго ждал, поглядывая на часы. Заброшенный дом в грязном пригороде окружен пустырями. Но с чердака хорошо просматривается берег моря и дорога, по которой должен прибыть Мартин. Тот несколько часов метался по городу, прочесывая дорогие отели. Крошки Софи - девчонки Сида - нигде не было. Только недавно Гуго узнал, к какому гостю прибыла графиня. Позвонив в секретариат министерства, он выяснил, что некая гостья из Европы остановилась в апартаментах премьер-министра. Мартин отправился караулить её у выезда из поместья Али - Шаха, а позже сообщил, что сопроводил объект до самой "Альгамбры". Если ему повезет, то с минуты на минуту девчонка будет здесь.
      Обойдя дом и примыкающие постройки, Гуго выбирал "сцену" для последнего акта трагедии. В Лос-Анджелесе все было слишком красиво. Продырявленный труп в светящемся бассейне - затасканный кадр для триллера. Здусь - другое дело... Гуго задержался в длинном темном сарае, забитом сельскохозяйственным хламом. С балки на потолке свисали цепи с крюками, вероятно, на них подвешивали туши животных, чтобы сдирать кожу. Здесь же находился ящик, полный ржавых инструментов. Пила, молоток, кривой заржавленный нож - вот все, что надо. Главный эффект будет состоять совсем в другом...Он ещё раз проверил установленную напротив "алтаря для жертвоприношений" камеру, включенную на автоматический режим. Еще немного, совсем немного - и представление начнется. Услышав звук подъехавшего автомобиля, Гуго насторожился, но тут же со двора донесся женский голос.
      "Слава тебе, сатана! Она здесь".Встав спиной к маленькому зарешеченному окну, Гуго сложил руки на груди и крикнул:
      - Прошу пожаловать сюда, господа!
      Лишь только в дверях, тараща глаза после дневного света, появился Мартин с женщиной, Гуго сказал:
      - Свяжи мисс ручки. Думаю, она лучше владеет языком, чем руками.
      - Вы с ума сошли! - Попыталась увернуться Софи, ничего пока не видевшая в темноте. Американский "друг", резко выкрутив ей руки, связал их за спиной. Софи не могла пошелохнуться, столь пронзительно-острой была боль в локтях и плечевых суставах.
      - Молчи и слушай... - Гуго перевел дыхание, радость захлестывала его. И злость. - Ты - шваль, падаль, ничто... Я никогда не узнал бы о твоем существовании и не пошевелил бы пальцем, чтобы разыскивать тебя, если бы... Эй... - Он подошел к Софи и поднял её подбородок. - Ты очень любишь его, а? Расскажи, как он трахает тебя. Нет, лучше ты покажешь мне это.
      - Я буду кричать! Вас посадят в тюрьму. Вы знаете, кто я!?
      - Тише... - Толчком в грудь Гуго отбросил пленницу к стене, где чернели вороха сгнившей соломы. Они дурно пахли, потому что когла-то впитали в себя много крови. Гуго почувствовал это. - Приведи его, - сказал он Мартину.
      Тот удалился и через пару секунд втолкнул кого-то в темноту амбара.
      - Сидней, ты?! - Вгляделась Софи в лицо вошедшего. Он удивленно мотнул головой:
      - Софи?!
      - Вот я и устроил свидание счастливых влюбленных! - захохотал Гуго.
      - Черт! - Сидней сделал шаг к девушке, но Мартин удержал его. - Я хотел разыскать тебя. Графиня сказала, где ты находишься... Только я не успел. Этот человек... Он назвался твоим другом...
      - Мартин - мой помощник. Я решил назначить встречу здесь. Чудесная страна, восхитительное место. Обстановка выбрана со вкусом. Завтра в этот дворец нагрянут копы, криминалисты, будут сверкать блицы, бегать санитары... вы превратитесь в героев дня, изуродованные трупы несчастных влюбленных станут путешествовать по газетам и журналам, пугать обывателей с телевизионных экранов. Жаль, они не узнают имя главного шоумена. Я мог бы заработать на этом спектакле бешеные бабки.
      - Да в чем дело, Сид? - взмолилась Софи.
      - Я - несчастный, мерзкий гаденыш. Я не должен был пускаться вслед за тобой.
      - Верно. Он правдив, этот красавчик. - Довольно кивнул Гуго. - Суть же состоит в том, что я караю мерзких гаденышей. И тех, на кого он осмеллся променять меня... Леди... - Гуго возвышался над полулежавшей в грязи Софи. - Наверно, вы хороши собой. Но мир полон смазливых шлюх. Человек, подаривший Сиду Кларку известность и свою благосклонность - один! Итак... Он повернулся к Сиду. - Этот спектакль посвящается тебе, мой ragazzino. Программа подготовлена с учетом утонченных вкусов исполнителей. Мы не станем торопиться, не будем спугивать вдохновение суетой. Я рассчитываю не менее, чем на час, господа... Старина, - обратился Гесслер к Полу, - ты опытный мясник, скажи, как лучше выпустить кровь из этой девки, чтобы ей не было скучно, но и мы сумели ещё поиграть... Сиду не терпится влезть на свою любимую - они не виделись почти двое суток.
      - Отрубим пальцы ног. Думаю, час она протянет, - посоветовал Пол. - А парня надо кастрировать.
      - Оскопить. Ты все путаешь, милый. Только это под занавес... Хорошо, объявляю программу шоу, друзья. - Гуго уселся на деревянную плаху. - На закуску стриптиз и секс-разминка. Не уверен, что у моего красавчика что-нибудь получится. Ведь по-настоящему он любит только меня... Эй... Сидней, ты уже напустил в штаны? Не падай в обморок раньше времени, не беспокойся. тебе помогут. Ты в форме, Пол?
      - Еще бы... Мне, правда, больше нравятся девчонки с обрубленными пальчиками... Это получше маникюра. Да к тому ж такие зрители. - Мартин тяжело задышал, почувствовав знакомое пьянящее чувство. - Начнем с ножек? Он достал из ящика заржавленный топорик. - Заражение крови ей уже не опасно.
      - Неплохо, Пол. Вон на том столе. Думаю, на нем разделывали мясные туши. Подходящая сцена. Сцена и алтарь. Я приношу жертву божествам похоти и сладострастия.
      - Мжет, довольно? - Софи села. - Развяжите меня. Здесь отвратительный запах, мне нужно принять душ.
      Переглянувшись, бандиты расхохотались. Сид молчал. Привязанный к столбу, он еле держался на ногах, рискуя каждую минуту потерять сознание. Губы и руки заледенели, к горлу подкатывала тошнота.
      - Сидней, открой глаза. - Гуго ударил его по щеке. - Ты ведь знал, всегда знал, что так все и случится. Ты мог бы раскаяться и приползти ко мне... У тебя было время. Опоздал, мальчик. У графа ди Ламберто теперь другие планы... Эй... Мартин, развяжи этого слизняка и влей ему в ротик "горячей воды"...
      Достав флягу с виски, Мартин выполнил распоряжение, после чего распустил веревки. Тело пленника осело на пол. Гуго захлопал в ладоши:
      - Не торопиться - не значит тянуть. По местам. Я горю нетерпением. Полный свет! - Он включил специальную лампу, работавшую от аккумулятора. Сарай залил яркий свет.
      - Да вы что, с ума сошли! - Софи оттолкнула ногой подощедшего к ней Мартина. И получила сильный удар в подбородок.
      - Никто здесь не шутит, малышка. Потому что все - сумасшедшие. - Он разразился хриплым смехом. - Дошло?
      Софи слизывала кровь, побежавшую из разбитой губы.
      - Это правда, Сид?
      - Беги, Софи! Пожалуйста, беги! - Глаза у Сида прояснились.
      - Умник! - Восхитился Гуго. - Хороший совет. Пусть бежит, летит, танцует. С укороченными пальчиками, после любви с Мартином и без единой капли крови! Правда, я рассчитываю на то, что девчонка успеет насладиться последним прежде, чем испустит дух... Тебя я пощажу, rogazzio. Вначале трахну, потом отрежу яйца и, наконец, отпущу. Гуляй и помни обо мне... Вам нравится такая программа, мисс Флоренштайн?
      - Пустите, пустите, ублюдки! - Извивалась Софи, пытаясь вырваться из рук Мартина. Но того лишь сильнее распаляла эта борьба. Срывая одежду пленницы, он бросил её на огромный, почерневший от времени деревянный стол и, оглушив ударом кулака, оглядел распростертое тело.
      - Начну с педикюра, шеф. - Он помахал в воздухе топориком.
      - Пусть придет в себя. В последнее время я предпочитаю работать без анестезии!
      - Невозможно, шеф, будет брыкаться. - Мартин согнул в колене ногу Софи и прицелился к босой стопе.
      - Сидней подержит, - ухмыльнулся Гуго. - Может, он не так глуп, чтобы упустить случай? Посмотри, мальчик, она совсем голенькая и ждет тебя... Да открой же глаза, сучонок! Боюсь, у тебя больше не будет случая, трусливое ничтожество! - Гуго возвышался над сидящим у столба Сидом. - И тогда, и сейчас ты не сопротивлялся лишь потому, что втайне хотел этого. И "голубого" диска, и меня. А сейчас ты полумертв от ужаса. Но знаешь - это и есть высший экстаз... Начинай, Мартин...
      Примьер - министр не отходил от телефона. Хасан упустил Софи. Ну куда могла деться упрямая девчонка?! Посты на границах страны проверяли всех выезжающих отсюда. Возможно, она все же решила избежать медицинскую экспертизу. Снежине не понравится публичное разоблачение истинного отцовства дочери, и девочка передумала. На утро был назначен визит врача и вскоре сомнения разрешились бы.
      Хасан молился всю ночь, прося Аллаха о помощи. В восемь утра секретарь связал его с капитаном полиции.
      - Господин министр, нам удалось узнать, что около полуночи в больницу Картахар доставлены двое, пострадавшие в автокатастрофе. Это американец Сидней Кларк и Софи Флоренштайн, та самая, что находится в розыске.
      - Что с девушкой?
      - Небольшие поверхностные травмы, шок. У парня - тоже. Врачи, тем не менее, настаивают на проведении обследования. Рентген и прочее... Вы же понимаете, удар был довольно сильным.
      - Кто-нибудь пострадал?
      - Упала с обрыва и взорвалась вторая машина. В ней были двое. Мы пытаемся установить личности погибших.
      - Всемилостивый Аллах! За рулем сидела мисс Флоренштайн? По чьей вине произошла авария?
      - "Фиат" вел Кларк. Он не виноват в случившемся. Есть свидетели происшествия. те двое пытались столкнуть их автомобиль к морю.
      - Но почему? Кто они?
      - Мы проверяем несколько версий. Скоро, я думаю, картина окончательно прояснится.
      - Благодарю, капитан. - Мухаммед тут же позвонил главному врачу больницы и дал ему подробные указания.
      - Я правильно понял вас, господин? Задержать пациентов, тщательно исследовать последствия травмы и сделать развернутый анализ крови. Лаборатория генетических исследований имеется только в центральной клинике.
      - Пусть пошлют кровь туда. Мой личный врач, господин мукис, должен иметь точные данные.
      - Вас интересуют оба пострадавших?
      Министр секунду поколебался.
      - Разумеется. - Отключив связь, он с облегчением вздохнул: Аллах не заставил ждать. Он сумел наконец-то найти способ явить людям истину.
      Уже в полдень следующего дня они сидели в гостиной дома Мухаммеда Софи и её парень. Оба в синяках и пластырях, но вполне веселые.
      - Рад вас приветствовать в своем доме, мистер Кларк. Я получил отчет о происшествии на шоссе. Гуго Гесслера разыскивал Интерпол. Боюсь, вам придется дать показания в качестве свидетеля. Надеюсь, вчерашний случай не испортит вашего впечатления от пребывания в стране.
      Сидней рассмеялся:
      - Я видел только амбар и палату в клинике. Этот дом, парк и знакомство с вами - очевидно, лучшее, что сохранится в моей памяти.
      - Галантно сформулировано... - Махаммед задумался. - Но почему Гесслер хотел убить Софи?
      - Ему нужна была моя жизнь. Софи попала в историю случайно. Гесслер извращенец и садист. Несколько лет назад он пытался... он хотел обратить меня в свою веру. Я плюнул ему в лицо...
      - Мерзкий тип. К сожалению, мы вовремя не получали сведений от Интерпола и поэтому не успели задержать преступников... Хм... - Глаза министра сверкнули недобрым огнем. - Мы бы нашли способ успокоить этого господина... Аллах покарал изверга. - Мухаммед с сожалением посмотрел на Софи. - Мне крайне неприятно, что ты подверглась такой страшной опасности, в сущности, по моей вине.
      - Нисколько. Во всем виноват Сидней... - Софи метнула быстрый взгляд на парня. - Но я даже рада случившемуся. Правда, правда! Вначале я не поняла, насколько серьезны намерения этих монстров. А когда поняла - жутко испугалась... Сид оказался таким храбрым!
      - Может, вы расскажете мне, что произошло? Донесения полиция выглядят очень сухо.
      - Непременно... - Зажмурившись, Софи замотала головой. - Нет, пока что не хочется вспоминать об этом. Отложим "фильм ужасов", ладно? Лучше перейдем на бытовую драму... Вчера в клинике я просила врача взять у меня кровь для анализа. Вы будете иметь результат, чтобы больше не заблуждаться... Надеюсь, мы с господином Кларком можем вернуться в Европу?
      - Простите, Софи, Сидней - ваш жених?
      - О, нет! Мы знакомы всего неделю. У Сиднея деловая встреча с моей мамой... Досадно затянувшаяся.
      - Не поздно исправить положение. Я устрою сегодня грандиозный ужин в честь моих гостей...
      - Не сердитесь, Мухаммед. Мне бы не хотелось задерживаться. - Софи поднялась. - Сиднею тоже.
      - Надеюсь, мы скоро увидимся. Самолет будет ждать вас. Запомните, в любой момент вы - жланная гостья в этой стране.
      Проводив столь ласково переглядывавшуюся пару, Мухаммед нахмурился. Между молодыми людьми существуют или только зарождаются нежные чувства. Если Софи окажется наследницей рода Али - Шахов, ей придется подыскать совсем другого жениха.
      *Глава 13
      Арчи, наконец, дождался. Он приготовил ужин, чтобы не тащиться с Сидом в ресторан. Весь вечер сидеть в туфлях и не иметь возможности прилечь на диван... Ну, нет. Да и чем, собственно, огромные телячьи отбивные с хрустящим картофелем и "салат-экзотик" - коронное блюдо Арчи (смесь всех овощей, попавших под руку, с соусом из горчицы, масла и уксуса) хуже ресторанных изысков? Наворотят название в три этажа, а потом до утра мучит изжога. К тому же, только дома можно покурить и поговорить всласть. Арчи не сомневался, что Сиду есть о чем рассказать.
      Они смели ужин и уже второй раз варили кофе, а у Арчи все не кончались вопросы. Графиня, замок Флоренштайн, премьер-министр Али - Шах и Гуго Гесслер интересовали его отнюдь не поверхностно.
      - Ну что ж, ты молодец, мальчик, - подвел итог Арчи, выпытав у Сида все - даже про вылазку на крышу и туалеты графини. Лишь старательно обходил тему Гуго.
      - Ну, а теперь я должен повиниться, парень. - Полулежа на диване, Арчи закурил финальную сигару. - Старый ворон Гудвин далеко не так расторопен, как раньше... Видишь ли, след я взял верно, узнав о шухере в Лос-Анджелесе и вычислив дальнейший путь Гесслера. Понял ведь, что он станет охотиться за тобой, но не рассчитал скорость. Маньяки обычно терпеливы, но под него уже копнули лос-анджелесские сыскари. Я нашел ход через старых приятелей и подбросил необходимую информацию. Интерпол объявил розыск на Гесслера. Но увы, с опозданием на десять часов. Всего десять часов, мальчик! А ведь все могло кончиться далеко не так весело.
      - Мне и сейчас не смешно. Но чертовски приятно... ты когда-нибудь выходил из тюрьмы, Арчи?
      - Что-то и я упустил в этой жизни. Ни разу не катался на чертовом колесе в парке и не сидел за решеткой. Больше суток, разумеется, и по ошибке.
      - Тогда ты не поймешь... Очень трудно выбраться на свободу, но какой кайф! Словно родился заново... Я уже думал, что стал настоящим крези. Ведь страх возвращался ко мне. У него была харя Гуго.
      - Представляю, каково тебе пришлось, оказавшись в его лапах.
      - Не сладко. Говорят, в таких ситуациях напускают в штаны, а я просто заледенел от ужаса. Даже не очень понимал, что он все время талдычил. Все бубнил и бубнил... А другой, тоже косой маньяк, затащил на стол Софи. Огромный такой, для разделки туш... Я видел все сквозь туман, хотя свет там горел, как на съемочной площадке. Здоровенная лампа-софит на штативе, и шнур черный, толстый, прямо у меня под рукой... Э-эх! Они же видели, что я, как фуфло, валяюсь в навозе, и решили не связывать... Софи завопила, и меня словно пронзило током - жуткая такая злость, ослепительная, как раскаленный добела металл. Все накопившееся во мне - страх, унижение, боль, превратилось в злость. Ну, просто атомная бомба! И не знаю, как все вышло. Рванул я шнур и одновременно саданул головой в колени гада... Лампа взорвалась, посыпались искры, что-то рухнуло со столба... Он ведь там прикрепил кинокамеру...
      Помню, что схватил Софи за руку и выскочил во двор, к машине. В вождении я ас... Помчались, куда глаза глядят, что есть духу. Очухался на шоссе, идущем вдоль моря. Знаешь, серпантин колечками вьется, а внизу сплошные камни. Рядом со мной голая девушка, белая, как мел, и ладонями лицо закрывает. Смотрю, нас догоняют, и с недоброй целью. Разгоняются и подрезают к обочине. Скрежет металла, стекло вдребезги... Я увидел Гуго... Он держался за руль, словно за приклад автомата, и целил прямо в меня... Слева обрыв и море... В какую-то долю секунды я почувствовал, как срываюсь вниз и лечу, отскакивая от камней, словно футбольный мяч... Софи сжалась в комок... Я что-то сделал с рулем, как бывало на ралли... Ненавижу грязные игры... Они промахнулись - своротили нам багажник и вылетели за бортик. Я видел это, хотя вертелся, словно в карусели... Мы лежали на боку, когда нас нашли копы. Надо мной склонился малый, точь-в-точь Фредди Меркури, с усиками и в зеленом камзоле. Это был санитар,второй точь в точь такой же укладывал Софи на носилки, а она кричала: "Что с Сидом? Скорее достаньте его!" И тут я понял, что жив, что стал крутым и отчаянным малым. Крутизна прямо заворачивалась штопором. "Посторонись, ребята... - молвил я пытавшимся извлечь меня из автомобиля полисменам с интонацией Чака Норриса. - Выберусь сам..." И выбрался! При этом все время сжимал кулак. А в машине санитар разжал мою ладонь и поинтересовался: "Это ваша вещь, мистер?". Представляешь, я держал обточенную морем зеленую стекляшку с крошечной дырочкой посередине. Конечно, я отобрал эту штуковину у санитара, а потом подарил Софи: "Осколок звездного метеорита. Может, он и выручил нас".
      - Порадовал меня, сынок. Похоже, ты разделался с призраками и, к тому же, влюбился. Восемьдесят процентов твоего геройства, а следовательно, и выигрыша, принадлежат Софи. Если ты хоть что-то понимаешь в женщинах, то не мог не одуреть. - Арчи рассматривал снимки в газете Фаруха, сопровождавшие репортаж о происшествии. Софи куталась в простыню, а над левой бровью белел пластырь.
      - На самом деле она значтельно лучше. Только ведь я забыл, что такое это самое... ну. про что старые киношки...
      - Не пудри мне могзи, драгоценнейший. Не хочешь замахиваться на графиню. Деликатный джентльмен.
      - Да тут, Арчи, дела посерьезнее. - Сид рассказал Арчи оо анализе крови, который решила сделать Софи, что бы установить отцовство Мухаммеда .
      - Почти за всеми приятными путешествиями стоит некая серьезная цель. К примеру, твои вполне невинные прогулки в Россиию и в Германию имеют разведывательный характер.
      - Увы, разведчик из меня никудышний. Вначале я думал, что состояние графини - со дна Черного моря. Но она рассказала мне все и я поверил ей. Она не знала, что прятала в своей прическе.
      - И я верю. Неисправимый гурман устаревшей модели. - Арчи с наслаждением выпустил через ноздри дым. - Аскетический героизм или А.Г. это жтзненный принцип. Аскеза ограничения предназначена для защиты от зла. Основной закон А. Г. гласит: выбирай самое лучшее в меню, предложенном тебе судьбой, а плохое - отправь на помойку. При этом главное, - он поднял указательный палец, - выкинь дрянь, не удостоив внимания. Контакт с плохим продуктом портит вкус.
      - Вкусы бывают разные, - философски заметил Сид.
      - Я говорю не о типах вроде Гесслера, а о среднестатистической норме. Представь, тебе подали блюдо, на котором разложены первоклассные деликатесы, плюс нечто второй свежести и совершеннейшее омерзение допустим, дохлые тараканы. С чего ты начнешь?
      - Да меня вырвет!
      - Тогда тебе лучше было бы удавиться сразу после рождения. Такова жизнь - в ней смешано все - от высокого до самого низменного. Большинство, заметив это, так и поступает: обнаружив таракана, посылает к чертям повара и всю его адскую кухню. Они остаются голодными, злыми и во всем прежде всего видят мерзости, подвохи, интриги. Приятно так жить, сынок? М-м... гадко. Хитрость настоящего гедониста состоит не в том, чтобы урвать кусочки повкуснее, а чтобы не испортить их соседством с помоями.
      - У меня пока получается наоборот. Вместо того, чтобы начать лопать праздничный торт с верхушки, увенчанной взбитыми сливками, я принялся за подгоревшее тесто, в котором хохмач-кондитер запек осколки стекла и протухшие яйца.
      - Тебе подсунули эту мерзость, но ты сумел не испортить желудок. Арчи одобрительно кивнул Сиду. - И, кажется, подбираешься к сливкам... Скажи, Софи действительно хороша?
      - Они с графиней похожи на сестер...
      - Не удивляюсь, что твое сердце сорвалось с привязи.
      - Арчи, я защищал её потому что... В общем, в такой ситуации я заступился бы за каждую. Любовь здесь ни при чем, если ты это имеешь в виду. Это мне больше не грозит.
      - Оставим лирику... Надо готовиться к новому путешествию.
      - Ты ещё не оставил свою идею? Или некуда девать деньги?
      - Все следует доводить до конца. В особенности - приятное... И, прежде всего, - главное дело своей жизни.
      - Я верю Снежине, но сомневаюсь... - Сид пожал плечами. - Сомневаюсь в удаче... Хотя, сама игра становится все интереснее. Глупо было бы жаловаться.
      - Ты не хочешь разочаровывать меня, мальчик, вернувшись в третий раз с пустыми карманами... Но представь, представь тех людей, которым фортуна преподносит сказочные подарки в ещё более сомнительных ситуациях... Их полно... Вернемся к доисторическим временам. Крым, горы, три девушки заперты в сарае бандитами. Веселые, только что пившие шампанское красотки. Одна из них - местная. Она более реалистична, лучше знает ситуацию. Она предполагает, что бандиты не пощадят её. Девушка просит иностранку, то есть Снежину, спрятать в прическе вверенный ей покровителем пакетик. Анжелику уводят и тогда Лора говорит болгарке:
      - Если уж кто-то и выйдет целым из этой переделки, то мой бюстгальтер. Слово "министр" они понимают хорошо, даже с похмелья. А у меня не только отец - большая шишка, но и лифчик отменный - французская модель, на косточках. Поролоновые прокладки и белый гипюр. Давай свою бумажку - спрячу так, что и при обыске не найдут.
      Девушка берет пакетик и ловко засовыет его под атласную подкладку. Порядок.
      - Ты правильно обрисовал ситуацию. Снежина отдала пленку Ларе. А потом забыла о ней. Девушек погрузили в машину и высадили на шоссе недалеко от лагеря. Перед этим, очевидно, страшно напугали. К тому же, они очень беспокоились о судьбе своих друзей.
      - О, это я представляю! Шахматист и фотограф уже ждали их вместе с директором. Тот дрожал, боясь поднимать панику. Меня в это время допрашивали в милиции, а товарища Паламарчука... Товарища Паламарчука убивали... Вот тебе и блюдо с кремом и тараканами...
      - Зачем эти типы вас все же захватили? Может, знали про пленку?
      - Меня, во всяком случае, основательно обыскали...Костюмчик английский, являвшийся там большим дефицитом, повзаимствовали.
      - А Снежину и Лару вообще не тронули, как утверждает графиня. Только сильно ругались и запугивали.
      - Выходит, им был нужен Паламарчук. Но не в связи с кассетой. Странно... ведь он бы мог, допустим, не передавать пленку девушке, а бросить под любой куст... Он сделал это прежде, чем его успели связать. Наверно, что-то чувствовал...
      - И теперь я должен отправляться в Москву и выспрашивать у дочки министра про некую пленку? - с сомнением хмыкнул Сид.
      - Я тоже не в восторге от хода нашего расследования. Понимаешь... Министра-то давно убрали. Там теперь совсем другая власть. Но, насколько я сумел выяснить, госпожа Решетова живет припевающи. Был, вроде, облом, а потом все выровнялось. Видишь ли, мальчик, если кто из этих троих девчонок и знал о всяких закулисных интригах в Советах, то это Лара. Она, понятно, смекнула, что партийный босс Паламарчук не стал бы таскать с собой и прятать от налетчиков нечто незначительное. Поэтому, допустим, и предложила Снежине перепрятать кассету... Размышляем дальше... Девочка привезла "подарочек" отцу и тот во всем разобрался. В те брежневские годы аппаратчики государственные такими делами ворочали! С помощью КГБ он мог докопаться до истории с перепрятанным ОГПУ кладом и предпринять какие-то шаги.
      - Думаешь, русские все же добрались до подводной пещеры?
      - Допускаю возможность. И ещё не исключаю второй вариант - министр не успел извлечь клад. Информацией владеет его дочь. Теперь её очередь задуматься об изъятии золота. Кстати, возможно, она не так уж глупа, чтобы доставать все сразу. Завела верного дружка, и тот таскает из копилки понемногу.
      - Угу... Если так, то рассчитывать на признание нечего.
      - А ты поаккуратней. Красивый парень всегда может найти доступ к сердцу женщины. Попытайся войти в доверие, подружиться... Ну, возможно, сыграть в любовь. Мы же стоим на хлипкой почве. Набрасываться сразу с прямыми вопросами неосмотрительно.
      - Не нравится мне эта затея, Арчи... Уж очень все сомнительно. Может, предложить ей взять нас в долю? Ведь кассета принадлежит тебе.
      - Сориентируешься по ситуации. А сейчас выбрось из головы сомнения и при, как паровоз, к цели. - Загасив тлеющий окурок, постановил Арчи. Уголь и пар - за мой счет. Прямо по курсу - Лара Решетова. Кстати, она сейчас не в Москве.
      К одиннадцати часам торжественный банкет в ресторане миланского отеля "Ла грация" подошел к той черте, за которой начинается дружеская пирушка. Те, кто возглавлял великолепный стол, незаметно исчезли. Вместе с ними растворились в полумраке фойе массивные фигуры секьюрити и самые капризные, но отнюдь не самые эффектные женщины.
      Эффектные остались здесь, среди отцветающего бала, стараясь удержать радужное веселье и заполученных по случаю кавалеров. Конференция ЮНЕСКО "Мир и музыка" завершилась, неформальное общение коллег и новых друзей обещало более радужные перспективы, чем деловые встречи, проникнутые духом скорбного прощания с высокими музыкальными традициями.
      Лара Решетова, представлявшая российскую музыкальную критику классического образца, отколола от вечернего платья карточку со своим именем, и бросила её в урну. Ее деловая миссия завершилась. Доклад произвел должное впечатление, заключены кое-какие перспективные соглашения.
      - Кончен бал, погасли свечи? - печально усмехнулся Серж Бонован, протягивая Ларе бокал с коктейлем.
      Она попыталась взглянуть на кавалера со стороны. - Коренастое, узкоплечее тело с солидным животиком удачно преображал отличный костюм, а почти лысая крупная голова с мясистыми багровыми ушами и пупырчатой кожей, как ни странно, имело некую скульптурную выразительность. Выступающие надбровья, нос, губы крупной, аляповатой работы могли бы принадлежать рязанскому крестьянину, но в оформлении итальянских стилистов приобрели своеобразный шарм. Серж излучал обаяние предприимчивого, удачливого, довольного жизнью человека. Изъяснялся с Ларой генеральный директор миланского Общества любителей музыки на чисто русском языке.
      - Ты все же решила улететь ночным рейсом? - Он посмотрел именно так, как полагалось это сделать ироничному, тонкому собеседнику и страстному любовнику на пороге разлуки. Затем взял Ларину руку и, отвернув край тонкой белой перчастки, прикоснулся губами к запястью, к тому месту, где пульсировала голубая жилка.
      Лара непроизвольно отдернула руку. Ее все больше и больше бесило, что этот офранцузившийся шестидесятилетний еврей из бывшего СССР делает именно то, что не умели или не считали нужным делать "охмуряющие телку" русские джентльмены.
      - Миланские каникулы кончились, - усмехнулась Лара.
      - Я отвезу тебя в аэропорт, миа кара. Хотя, по всей видимости, Сережа Банковский успел за неделю здорово поднадоесть даме, с которой мечтал бы провести целую жизнь... Ты же поняла, милая - посредственный секс - не лучшее мое качество. Вернее, это как раз то, что мне удается теперь хуже всего.
      - Перестань, Серж. Все было прекрасно. Подвозить меня не надо. Обойдемся без лирических сцен. - Она чмокнула Бонована в щеку. - Чао, милый. Включай лучезарную улыбку. К тебе направляются супруги Ризотти. Передаю из руки в руки.
      Распрощавшись с итальянскими коллегами, Лара скрылась. В своем номере она быстро переоделась, подхватила мягкий чемодан на колесиках, спустилась в холл. Небрежно бросив ключи на стойку портье, торопливо выбежала в дождливую ночи и тут же села в такси: "На южный вокзал, пожалуйста". Она знала итальянский достаточно, чтобы не нуждаться в переводчике, и была весьма не бедна, чтобы позволить себе маленький каприз. Через полчаса энергичная одинокая пассажирка расположилась в купе второго класса почти пустого вагона электропоезда "Ди Гранда".
      Показав билет любезному контролеру, дама на приличном итальянском попросила задвинуть шторой стеклянные двери и удобно устроила подголовник кресла. Предстояла часовая поездка, которую лучше было бы провести во сне.
      Ночник создавал уютный полумрак. Сняв туфли, Лара вытянула ноги на противоположное сидение и повернулась к окну. За стеклом, отражающем синее нутро купе, проносились кварталы спящего пригорода. Иногда стены какого-то дума подступали почти вплотную к железнодорожной ветке, так что можно было за одно мгновение разглядеть тесный зальчик пустого бара, сонную тьму чужой комнаты, освещенной прикроватной лампой, мокнущую под дождем пластиковую мебель на балконах. Миры соприкасались на мгновение, чтобы разлететься в разные стороны и никогда больше не встретиться. И пассажир у окна, и тот, кто, возможно, курил на балконе, провожая взглядом светящуюся гусеницу скоростного поезда, подумали одновременно одно и то же: мир тесен, но далеки друг от друга составляющие его частицы. Незнакомое, неведомое находится не на облюбованных фантастами планетах, а здесь, рядом.
      Лара была уже в этих краях почти двадцать лет назад. Изменилось все там, на родине, и в её жизни, но точно так же светились уютные бары и мокли под дождем цветочные кусты и пластиковые кресла. Поезд влетел в тоннель, замелькала за окном вереница зеленых фонарей, глухо и часто забили дробь колеса, и вдруг открылось зеркало черной воды до самого горизонта, все в блестках разноцветных огней от стоящих по берегам гостиниц, ресторанов с какими-то плывущими, почти миражными и тоже сверкающими лодками, корабликами, плотами... Кажется, там гремели оркестры, пахло пряной, сытной едой и вовсю гудело не замирающее до утра веселье. Вот оно - озеро Гранди Мекка престарелых прелестниц, имеющих достаточно средств, чтобы купить самую романтическую, самую страстную любовь своей жизни.
      В 1984 году женщины носили треугольный силуэт с широкой частью вверху - подплечники, как у хоккеистов, узкие бедра. У власти стоял Черненко, задумавший головкружительный проект мелиорации с поворотом сибирских рек вспять. Министерство сельского хозяйства основательно разрабатывало новую стратегию аграрной политики, отец пропадал на работе, как и те, кто раньше увлекался банями в рабочие часы. Пищевой промышленности предстояло осмыслить последствия связанного с орошением сибирских земель подъема сельского хозяйства.
      Лару мало интересовали смехотворные фикции политиков, а с модным силуэтом ей приходилось туго, поскольку к тридцати годам из юношески поджарой у неё образовалась классическая фигура: и в груди, и в бедрах сплошной ренессанс, а вот плчи - покатые, округлые, белые. Как раз к вечернему туалету конца прошлого века.
      Для туристической поездки в Италию, состоявшейся в середине мая, она выбрала узкие юбки, симпатичные импортные пуловеры и бежевую куртку из плащевки, подбитую натуральной золотой цигейкой. Просто, дорого, со вкусом. Почти все члены группы деятелей музыкальной культуры выезжали в Италию впервые, да и вообще в те времена визитами в капстраны ещё не были избалованы. И хотя дамы старались выдержать европейский уровень, приодевшись в модное, на фоне сплошь выряженных в шубы, не смотря на тепло, итальянок выглядели они не шикарно. Но это не страшно, ведь с детства талдычили: главное - духовность. Сознание собственного превосходства украшало лица советских граждан, осматривающих памятники музыкального искусства и прочие исторические достопримечательности. Красивый автобус с высокой посадкой и огромными, до самых мягких сидений окнами вез их с севера на юг, делал остановки на ночлег в самых крупных очагах культуры. Эти края группа советских туристов тогда, в 1984, естественно, проехала стороной. Озеро Гранди в маршрут не входило. Все вывернули шеи, стараясь разглядеть за холмами полоску водяной глади. Пары секунд и вдохновенного монолога гидши оказалось достаточным, чтобы воображение разгулялось. Семь мужчин, среди которых была пара пианистов, музыкальный критик, преподаватели Гнесинки и сам руководитель группы - чиновник Министерства культуры, иронически пожали плечами. Восемь женщин возраста "золотой осени" мечтательно приумолкли.
      Лара хорошо помнила гидшу, возглавившую группу в Риме и сопровождавшую её до самой Венеции. Синьора Фанни - неопределенного возраста жгучая брюнетка с русскими кровями от отца-эмигранта (по её версии), старательно изображала перед "совками" удачливую гражданку капиталистической страны. Роскошный жакет из сереьристой лисицы осыпал пепел длинной сигареты. Не переставая курить, хриплым голосом кафе-шантанной певицы Фанни комментировала исторические объекты. Иссиня-черные волосы блестящим шлемом обрамляли длинное лошадиное лицо шестидесятилетней прелестницы. Густо подведенные глаза смотрели жестко и пристально, алый рот кривился, выпуская дым, немолодые кисти с налаченными коготками напоминали лапки свежезамороженной курицы. Излагаемые гидшей версии биографий великих деятелей культуры носили весьма пикантный характер. Композиторы, писатели и художники, при имени которых трепетало сердце советского интеллигента, оказывались как один извращенцами, алкоголиками, душевно неуравновешенными типами.
      Очевидно, вместо путеводителей сеньора Фанни пользовалась данными бульварных журналов. Советских вокалисток, чиновниц и преподавательниц музыки, заглядывавших помимо увесистых научных трудов в "Литературную газету" и журнал "Эстрада и цирк", сведения экскурсовода приводили в трепет. Господи, да что могли знать о настоящей западной жизни, той самой, что великий Феллини называл "сладкой", эти дамы в мохеровых беретах и стеганых пальто "лаке на синдепоне", представлявших как раз в Москве писк моды? А косметика! Даже базедовая Розалия Ивановна - соседка Лары по гостиничным номерам, использовала синий карандаш из набора "Живопись", чтобы подчеркнуть лазурь своих водянистых очей. От историй сеньоры Фанни насчет побережья озера Гранди, глаза Розалии Ивановны угрожающе вылезали из орбит и так застыли, затуманиваясь флером мечтательности.
      - Вон там, начиная от живописного местечка Пирса, на побережье расположена цепь маленьких отелей. Это скорее пансионаты, частные дома, где хозяйство ведут милые и совершенно терпимые ко всему происходящему под их крышей супруги. - Фанни затянулась и сделала паузу, почувствовав напряженное внимание слушательниц. - Среди вас, товарищи, есть актрисы, и они прекрасно понимают, что возраст - не преграда для настоящей синьоры.
      Женщины согласно закивали.
      - Отсутствие денег, - вот это, действительно, ужасно старит. Дорогие вещи, салоны красоты и вообще - сам образ жизни в довольстве и роскоши, способствует сохранению сердечного огня, молодости, творческой энергии. Они выращивают фантазии, пышные, словно экзотические цветы. (Рука Фанни с сигаретой очертила в воздухе нечто гранжиозное.)
      Ларе казалось, что гидша говорит о себе, и она невольно скривилась, представив её "экзотические фантазии". Однажды, когда в соответствии с планом культмероприятий группы состоялось посещение музыкального театра, всем был представлен супруг синьоры - деликатный седенький старичок в длиннополом пальто и с элегантно перекинутым за плечо вишневым шарфом. Проезжая квартал "красных фонарей", Фанни заметила относительно прогуливающихся девушек: "Нынче у проституток мода на белый цвет. Все выглядят, как майские розы". - "А такса?" - поинтересовался руководитель группы, всем своим видом осуждавший это отвратительное явление капиталистической действительности.
      Фанни и её супруг выдали ответ одновременно, разойдясь чуть ли не на половину. Сеньор, назвавший более высокую цену, застенчиво опустил глаза под огненным взглядом супруги. Лара так и не поняла, что означало это расхождение - то ли пожилому сеньору приходилось переплачивать, то ли сама увядшая красотка котируется на этом поприще совсем невысоко. То, что в биографии гидши были панельные эпизоды, Лара не сомневалась. Про озеро Гранди она, во всяком случае, была осведомлена неплохо.
      - Представьте себе - сотни дам с большими кошельками навещают эти места, чтобы спокойно отдохнуть в одиночестве - вдали от дома, супруга, семьи. Такая путешественница занимает уютный номер в тихом отельчике и начинает совершать уединенные прогулки по живописным окрестностям. И что бы вы думали? - Фанни обвела салон автобуса интригующим взглядом. - Где-нибудь на лодочной станции, в баре или в аллее парка с синьорой непринужденно знакомится милый молодой человек. Он не навязчив и прекрасен, как бог. Устоять невозможно. Дансинги до утра, цветы в номер, прогулки по озеру все прямо как в кино. Страстная любовь вспыхивает, подобно вулкану! Они проводят чудесное время и в слезах расстаются. К оплате отельного номера даме представляется счет за "особые услуги", намного превышающие все остальные статьи. Щедро расплатившись, довольная, поздоровевшая, она возвращается домой, чтобы прожужжать уши своей приятельнице о своем романтическом приключении.
      - Как?! Это называется жиголо! - Проявила осведомленность и законное возмущение бывшая опереточная дива, ныне профсоюзный деятель.
      - Что вас удивляет, товарищ? Дама хочет иметь красивый роман, и она его имеет. Все разыгрывается так, будто случилось само собой и кавалер остался с разбитым сердцем. А на самом деле - и ужин в ресторане, и прогулки на катере, и подарки, которые щедро приподносил даме влюбленный юноша, дама оплачивает сама. Даже цветы в своем номере!
      - А если этот мужчина-проститутка женщине не понравится? - Брезгливо возразил один из пианистов, державшийся со своим коллегой неразлучной парочкой.
      - Уж поверьте мне, уважаемые маэстро, здесь работает только высший класс. Элита. Конкуренция огромная. У них даже свой профсоюз, защищающий права работников.
      - И все же не понимаю, как можно вступить в интимную связь с женщиной, которая не волнует? - сурово нахмурился руководитель группы, глядя почему-то на Лару. Попытки добиться расположения самой молодой и привлекательной женщины группы со стороны её идейного лидера остались безуспешными.
      - Ну уж для этого, дорогой товарищ руководитель, имеются свои методы, - загадочно ответила Фанни и вдруг встрепенулась. - А теперь посмотрите направо. Это чудесное местечко посетил однажды Чайковский. В местном отеле хранится отзыв о приготовлении баранины по-ламбардски. Здесь написана его знаменитая симфония...
      - Это не Чайковский, - мрачно заметил всезнающий теоретик. - И вовсе не здесь
      - Ах, Италия - сплошной музей под открытым небом, всегда наступаешь на чьи-то великие следы, - не стала спорить Фанни. Никто и не обратил внимание на такоей пустяк, - воображение совтуристов женского пола все ещё было приковано к берегам острова Ди Гварди...
      Тридцатилетняя Лара, стройная как Диана яркая блондинка, - предмет вожделения местных мужчин, усмехнулась про себя и подумала, что было бы совсем недурно подработать в таком отельчике с противоположной "тематической направленностью" - составить компанию состоятельному интеллигентному и обаятельному, как Марчелло Мастрояни, сеньору. Имеющихся в кармане туристических лир хватало лишь на дубленый жакет и миниатюрный плейер. А хотелось, ох как же много ей тогда хотелось! Песцовый жакет, длинные сапоги, золотую витую цепь и браслет в лавке на венецианском мосту, а ещё - кучу шмоток, от которых в Москве балдел бы всякий советский гражданин любого пола и эстетического достоинства.
      Лара Решетова с пеленок имела самое лучшее и до поездки в Италию полагала, что принадлежит к элите европейского уровня. Вещи, "Волга", шикарная четырехкомнатная квартира родителей, дача... Господи, какие все это пустяки в сравнении с особняками, автомобилями, драгоценностями и шубами, принадлежавшими здесь, как говорила Фанни, среднему классу. Сама она имела во Флоренции виллу с двумя каминами и бассейном! Лара завидовала. Она не просто хотела владеть благами, но предпочла бы, чтобы у других этих благ не было.
      Теперь у едущей в ночном поезде дамы было все и впридачу почти сорок три года, за которые надо платить.
      На светлой и пустой привокзальной площади иностранка взяла такси и попросила отвезти её в уютный тихий отель. "Для спокойного, уединенного отдыха", - добавила она с интонацией смирения и усталости.
      - Охотно, синьора. - Пожилой бородач в мгновение оценил пассажирку. Он прекрасно знал, сколько стоят и в каких магазинах продаются надетые на неё шмотки. Ее плащ, сумка и элегантный кожаный чемодан говорили о хозяйке больше, чем лицо, которого "шеф" не разглядел. - Синьора предпочитает проживать поближе к воде или на холмике?
      - Лучше у воды. Главное, чтобы место было красивое. Стоимость не имеет значения.
      - Постараемся! - обрадовался водитель. - Уж чего-чего, а красоты тут на всех хватит.
      ... Милая, чуть заспанная девушка, принявшая позднюю посетительницу в пансионате "Вечерня сказка", предложила ей номер на втором этаже.
      - Мы можем принять не более трех семей одновременно. Но уже неделю тут дожди и у нас проживает лишь одна синьора - наша давняя постоянная клиентка. - Девушка развернула к Ларе книгу записей с абсолютно чистыми графами. - "Мадам Лара Бонован, Швейцария", - записала Лара, знавшая наверняка, что предъявлять здесь паспорт ей не придется.
      - Я думала, синьора литовка.
      - Литовка? - Лара недоуменно подняла высокие брови. - По происхождению я полька. Но мой муж и семья живут в Лозанне. Мсье Бонован - известный врач. Он посоветовал мне отдохнуть в этих местах. Чарующий воздух. - Лара насмешливо улыбнулась в заспанное, бледненькое, но далеко не наивное лицо девушки.
      Осмотрев комнаты - маленькую гостиную и спальню, Лара осталась довольна. Чисто, комфортабельно, по-домашнему уютно. Хорошая мебель, подобранные со вкусом картины и ковры. Абажуры персикового шелка на многочисленных лампах создают приятное, молодящее освещение. И огромное количество ваз для цветов. Пустых, не занятых, как в холле, искусственными букетами. Значит, гидша Фанни всерьез ознакомилась с ситуацией - жиголо должен засыпать свою возлюбленную цветами. "Скажу, что я не могу жить без ирисов. Или сирени. Пусть ищет", - подумала Лара. - "Или, лучше, эдельвейс? Романтично и недостижимо". - Она не удержала непонятно зачем вырвавшийся вздох.
      Не став распаковывать чемодан, Лара быстро приняла душ и юркнула под легкое пышное одеяло. По карнизу стучал дождь, между тяжелыми шторами брезжил серенький утренний свет.
      - Надо заснуть, - сказала она себе. - Заснуть, а завтра обо всем хорошенько подумать.
      Минут десять она лежала с закрытыми глазами, стараясь расслабиться, но вдруг села, включила лампу на тумбочке и уставилась перед собой. - Да что же это, в самом деле, происходит? Что случилось со мной и всей моей благополучной и такой несуразной жизнью?
      *Глава 14
      Окружающие считали Валерию Борисовну Решетову незаурядной женщиной и не уставали выражать свои чувства письменно и устно, в виде тостов, комплиментов, подарков и прочих знаков внимания. Жена замминистра не считала это лестью. Она и впрямь обладала качествами, позволяющими занять командное положение в любой ситуации: борцовским характером, практичным, живым умом и, главное, - непоколебимым чувством собственного превосходства.
      Свою жихнь Валерия сделала собственными руками - вот эту четырехкомнатную квартиру на Патриаших, дачу в Апрелевке, обстановку, библиотеку, круг интересных и полезных друзей. Даже карьеру мужа аспиранта института пищевой промышленности, сделала Валерия провинциальная девчонка-лимитчица, работавшая в пору знакомства с Петей Решетовым на кондитерской фабрике. Потом, конечно, она окончила институт, овладела английским, научилась устраивать роскошные приемы, на которых неизменно блистала, поражать именитых гостей эрудицией в области поэзии и литературы.
      Кое-кто имел основание позлословить насчет показной образованности и нарочито барственных манер госпожи министерши, но не признать её красавицей мог только слепой.
      Валерия Борисовна ничуть не удивлялась, что дочь пошла в нее, а не в отца, удачно синтезировав материнскую статность и классические черты лица с "мастью" Петра Наумовича - мужчины мелковатого и блеклого. Вместо сивеньких мягких волос, едва прикрывавших рано полысевший череп министра, за плечами его дочери развевался шелк льняной гривы, а на сметанно-белой коже проступал в минуты волнения яркий румянец.
      Лара росла благополучным, но не избалованным ребенком. Она имела все самое лучшее, не проявляя при этом ни лени, ни капризов. И художественная гимнастика, и занятия в музыкальной школе, и общеобразовательные предметы давались Ларе легко, хотя и требовали определенной усидчивости. За тем, чтобы из дочки вырос настоящий человек, бдительно следила мать, не делая поблажек и ограничивая общение Лары с кем попало, то есть - с людьми не их круга. Чем в сомнительных компаниях во дворах отираться, пусть лучше сидит дома и занимается. Лара сидела,читала хорошие книги, зубрила английский, интересовалась проблемами науки и искусства, освещенными в специальных журналах - вобщем - старалась оправдать возложенные на неё надежды родителей.
      - Раньше дворяне из своих отпрысков с пеленок элиту растили, объяснял образованный отец. - Это только нас учат, что при царе сплошные повесы да "лишние люди" в правящем классе плодлись. А они по четыре языка долбили плюс все остальные.Вспомните, к примеру, как старик Балконский свою дочь в точных науках натаскивал.Стремился вырастить всесторонне развитого человека.
      - Ты бы, Петр, девочке голову не морочил собственным пониманием истории, - поправляла его жена. - Она для этого в школу ходит, советскую меджу прочим. И в комсомоле идеологической работой занимается. Ларочка сама разберется.
      Школу Лара окончила с отличием и поступила на филологический факультет МГУ, набрав высший балл. Валерии Борисовне ни разу не пришлось сомневаться в силе своего влияния на девочку, шла ли речь о выборе одежды или друзей. Просто у них - у матери и дочери - были не только похожие голоса, которые все путали по телефону, не только одинаковая манера двигаться, гордо откинув голову и глядеть на собеседника с высоты своего роста и королевской стати, но и одинаковое мировоззрение, с учетом, естественно, возрастных поправок.
      Лара не сомневалась в своей принадлежности к привилегированному кругу и считала эти привилегии вполне обоснованными. Она любила комфорт, красивые вещи, само ощущение принадлежности к избранному кругу, привыкла к завистливым взглядам, лести, шушукньям за своей спиной. Она была уверена, что духовное богатство непосредственно связано с материальным. То есть, в соответствии с русской пословицей "По Сеньке шапка, по Ермолке колпак" или, говоря понятнее - человек сам хозяин своей судьбы. Каков человек, такова и судьба. Лучшему - лучшее. Жизненный путь родителей был наглядным тому подтверждениемь.
      В том, что дочь удачно выйдет замуж, Валерия Борисовна не сомневалась, подбирая в друзья Ларочке детей дипломатов и ответственных работников. О выгодном замужестве с иностранцем во времена шамкающего брежневского "застоя" думать, естественно, не приходилось, особенно высокому госслужащему. До восемнадцати лет у Лары не проявился, к счастью, бурный темперамент, толкавший девушек из хороших семей на связи с прощелыгами. Она не курила, не употребляла спиртное и всегда являлась домой не позже одиннадцати. Ничто не предвещало беды.
      Встретив дочь после отдыха в "Спутнике", загоревшую, вытянувшуюся, Виктория Борисовна в течение часа приглядывалась к ней и наконец поняла дело не в загаре и не в новой прическе - закрученном на темени пучке. Глаза у Лары стали совсем другими - женскими.
      Запершись после ужина в спальне (Петр Наумович в семейные дела никогда не вмешивался, раз и навсегда отдав бразды правления жене), Валерия Борисовна строго посмотрела на дочь:
      - Садись, Лара, и все рассказывай.
      Вместо того, чтобы устроиться на выгнутой, обитой атласом козетке, которую она с детства так любила, Лара повисла на шее матери и счастливо отчиталась:
      - Мамочка, я выхожу замуж! Пламен - самый лучший, самый красивый! Он талантливый, перспективный и очень меня любит...Он тебе обязательно понравиться!
      - Постой... - Валерия Борисовна опустилась в кресло. В спальне, обставленной столь непривычной в те времена белой мебелью в стиле Людовика XVI, на секунду повисла тишина. - Как его зовут? Он, что, - иностранец?
      - Пламен Бончев болгарин. Фотокорреспондент, отдыхавший вместе с ихней Королевой красоты...
      ... По мере рассказа дочери, сводившегося к тому, что необходимо немедленно, этим же летом пригласить фотографа в Москву для бракосочетания, в голове Валерии Борисовны все настойчивей и громче звучал сигнал тревоги. Она сразу же поняла, что Лара нарвалась на оборотистого ловкого парня. А как иначе, если речь идет о фотографе, приставленном снимать полуголую девицу, и сумевшем заморочить голову девочке из хорошей семьи?!
      - Господи, неужели там не было больше приличных молодых людей?! - С пафосом выдохнула она.
      - Я никого не замечала, потому что сразу выбрала лучшего. Ты увидишь, мамочка, Пламен необыкновенный! Он бязательно станет знаменитостью! Ему предлагали контракт американцы.
      - Американцы?! - Тяжело задышав, Валерия Борисовна изогнулась, распуская застежки тугой "грации".
      - Да нет же! Он будет работать в Москве. Папа его устроит... - Радость Лары угасала, она начала понимать, что здорово просчиталась. - Не понимаю, почему ты так настроена против него?
      - Никогда не думала, что моя дочь столь наивна! - Всплеснула руками Валерия Борисовна. - Хорошо. Допустим, тебе понравился молодой человек, вы весело проводили время, в одной копании... Но почему же сразу - "замуж"!
      - Потому что я люблю его. - Насупившись, Лара упраямо смотрела исподлобья на узел кушака атласного халата матери.
      - Как?! - Взвизгнула царственная дама. - Ты хочешь сказать... Ты... Она не находила слов, дрожа от возмущения.
      - Да! - Лара вскинула голову. - У нас все было. Все...
      - Петя... - В полуобморочном состоянии Валерия рухнула на кровать. Позови отца... Нет... Постой... У него будет инфаркт, а завтра серьезное совещание в Совмине... Нет... Нет! - Она разрыдалась, колотя подушку. Уйди отсюда, уйди сейчас же... Дура!
      Лара до утра просидела, не раздеваясь, в своей комнате. Вначале она хотела уйти, куда глаза глядят. Пусть ищет, беспокоится, просит прощения... Потом поняла, что дочь министра не может ночью ходить одна по городу и отчитываться о своем поведении участковому милиционеру. Под утро пришло правильное решение - она уедет в Болгарию! Отец сделает визу, Пламен обалдеет от счастья... А потом, потом все как-нибудь утрясется. Ведь обязательно утрясется! А белое платье и фата будут самые красивые. И жених - тоже. Лара достала фото, сделанное камерой Пламена автоматически - они стояли в обнимку на фоне заката, окрасившего море пурпуром. Лара в легкомысленном костюме "рабыни", с развевающейся белой вуалью. Похоже на свадебное фото. - "Все будет хорошо! Люблю тебя, милый".
      На следующее утро с Центрального телеграфа Лара звонила в Софию.
      - О, это ты!.. - удивился, очевидно, с просонья, Пламен. - Очень, очень рад, бэби! Ты где?
      - Дома... Послушай, я, наверно, скоро приеду в Болгарию.
      - В Софии будешь? Когда?
      - Точно не знаю. Скоро.Мне нужно тебя увидеть!
      - Постой, Лара! Весь июнь я в экспедиции. Венгрия, потом Словакия. Снимаем манекенщиц.
      - А... Послушай, когда ты вернешься? - Ее голос, звенящий слезами, с трудом прорывался сквозь шумы на линии. Можно даже сказать, что она плакала.
      - В августе. Очень хочу тебя видеть. Очень.
      - Я тоже... Я страшно скучаю.Кроме тебя никого нет! Понимаешь?Ты для меня - самый главный на свете...
      Пламен рассмеялся:
      - Это хорошо! У нас будет жаркая встреча. Обичам те. Помнишь?
      - Я тоже. Очень, очень люблю...
      ... "Очень, очень, очень... Слишком много очень. Надо учить болгарский. Мы будем жить и там, и здесь", - думала Лара, бродя по арбатским переулкам. Тихие дворики. скрип качелей, запахи жареной картошки с луком из окна чьей-то кухни. Вот так ходить, ходить вдвоем, целуясь в каждой подворотне, а потом жарить картошку в собственной маленькой квартирке с громоздкой, будто сонной старой мебелью, лежать вобнимку в кровати, разглядывая солнечный узор на прикроватном коврике... Собственно, почему в мленькой, старой?Лучше уж вон в такой "цековской" розовой башне с лоджиями и лифтершей в подьезде или в коттедже на Золотых песках! Пламен прославиться, это неизбежно. Он станет много работать заграницей, разъезжать по персональным выставкам и везде - непременно - с женой!
      Сочинять будущую жизнь было чрезвычайно приятно. За неё стоило бороться, идти на открытую конфронтацию. Предъявить ульитматум родителям, потом уехать на дачу к бабушке, поддерживая с отцом и матерью натянуто-официальные отношения. И ждать, пока они не поймут , в чем состоит счастье их дочери.
      Оказавшись как-бы совершенно случайно на Киевском вокзале, Лара купила билет до станции Кокошкинская. где находилась дача Решетовых. Сев в электричку, она почувствовала себя совсем взрослой. "Вот так начинается моя собственная самостоятельная жизнь".
      Мать говорила по телефону холодно и официально. Она сразу раскусила маневр дочери.
      - Если намерена делать глупости, то, пожалуйста, без нашей помощи, объявила Валерия Борисовна. - Образумишься - позвонишь.
      Получилось, что ультиматум предъявлен Ларе, и она находится не в бегах, а в изгнании.
      "Но не могут же они не понять, как это все серьезно!" - думала Лара, ожидая, что родители сдадутся и проявят желание хотя бы познакомиться с Пламеном. Первым не выдержит, конечно, более мягкий отец.
      "Тряпка. - Коротко обозначала характер мужа Валерия Борисовна. - Из него каждый веревки вьет". Лара морщилась - веревки из тряпки - вещь ненадежная и никому не нужная. - "Он лояльный, демократичный и справедливый", - заступалась она. Теперь Лара с полным основанием делала ставку на любящее отеческое сердце.
      Возможно, упрямица и заполучила бы тур в Болгарию в августе, если бы в конце июля не выяснилось, что она беременна. Осмыслив симптомы и сообразив, в чем дело, Лара пришла в ужас. Приятельница советовала втихаря избавиться от ребенка. что по тем временам было совсем не просто, тем более, девушке с твердыми моральными принципами. Паника сменилась здравым расчетом. Нет, тайного аборта она не сделает. Выждет до тех пор, пока скрывать положение будет уже невозможно и поставит родителей перед фактом. Жениха тут же вызовут в Москву.И все. наконец поймут сколь жестоко топтали неземную любовь.
      Пренебрегая компаниями, вечеринками, Лара сидела на даче и ждала вестей от Пламена. Она часто звонил ему с телеграфа, но застала в Софие лишь дважды. Пламен говорил о том, как страшно занят, мотаясь со съемочной группой по курортам, как устал и как любит Лару.
      - Я хочу, чтобы ты приехал сюда, в Москву. Я пошлю приглашение. Ты должен быть здесь не позже сентября, - кричала она через расстояние, казавшееся огромным из-за плохой связи. - У нас... - Господи, но как прокричать это в кабинке телеграфа, под настырными взглядами очереди? - У нас будет ребенок...
      - Что, что? Не понял, что будет?
      Связь вдруг стала отменной, хоть шепотом объясняйся. Словно они стояли друг против друга, а у Пламена вместо счастливого оказалось ошарашенное лицо.
      - Не знаю, что будет. Может, мальчик, может, девочка...
      - Ты шутишь? - Наконец-то он замер от радости.
      - Нет. Я пришлю вызов, жди.
      - Люблю тебя... - по русски пробормотал Пламен. - Жду.
      Когда Лара объявила матери о своем положении, та, постояв в оцепенении, залепила дочери звонкую пощечину и закрылась в спальне, откуда вела телефонные разговоры до самого вечера. На следующий день мать повезла Лару к своему врачу-гинекологу и получила подтверждение: беременность двенадцать недель. Первый аборт - явление нежелательное.
      В машине Валерия Борисовна прошипела, не глядя на дочь:
      - Если ты все же решила окончательно изгадить свою жизнь, то я тебе это не позволю.
      - Мама, я намерена родить ребенка от законного мужа. Он тоже хочет этого.
      - Он хочет? - Валерия расхохоталась. - Отец получил ответ на запрос о фотографе Бончеве. Он живет в одной квартире с бывшей женой, какой-то... какой-то шлюшкой. У него нет приличного образования, постоянной работы. А главное... - Валерия торжествующе посмотрела на дочь. - Такие, как ты, у него каждую ночь меняются.
      В субботу Решетовы принимали чету старых знакомых с сыном. Валерия Борисовна лучилась обаянием, гости пришли в восторг от тостов министра и красоты его дочери. Молодой человек - гений шахматных турниров, не отрывал глаз от тарелки.
      - Я его сразу вычислила! - Сказала Валерия дочери, проводив гостей. У меня голова - Дворец съездов! Парень был с тобой в "Спутнике" и страшно влюблился. Розочка - очаровательная интеллигентная дама - так прямо и говорит: Сына будто подменили. Ночами не спит. стихи пишет.Милый, скромный, совершенно несовременный молодой человек. Знаешь, - она обняла дочь впервые после размолвки, - Зиновий чем-то напоминает мне папу. Он был точно такой же, когда мы познакомились...
      - Да у нас с этим Зиновием ничего не было! Даже каких-нибудь симпатий! - Взвилась Лара, припомнив, однако, как покрывался ярким румянцем шахматист, оставаясь случайно наедине с ней.
      - Не было - так будет. Зиновий Костержец - вполне приличная партия. Я выясняла, - они украинские евреи, вернее, украинцы с латвийской примесью. В общем, русские. Перспектива чемпиона мира! Это завидное положение.
      - Мама, как ты можешь! - По щекам Лары побежали частые слезы - Я не люблю его!.
      - Я все могу, когда речь идет о счастье моей дочери! А ты, дорогая моя, ещё сама не знаешь, о чем берешься судить.
      ... Молодых расписали во Дворце бракосочетания. Все было так, как мечтала Лара - восхитительное платье из французских кружев, потом ещё одно - атласное голубое для ужина в "Метрополе". Был полный зал гостей, специальный оркестр, море цветов и крики "Горько". Вот только страшно хотелось плакать или вовсе выкинуть нечто невообразимое - объявить присутствующим, что брак фиктивный, убежать из ресторана, из дома, из страны... Но куда? Мысль об изменах Пламена сводила Лару с ума. Вероятно, мать была права - болгарский красавчик мог бы жениться на дочке московского министра, но вряд ли оставил бы свои богемные привычки.
      - Я не смогу приехать в августе, - сказал он ей в последнем разговоре, когда Лара хотела уже рассказать про затеваемый родителями брак.
      - Ты должен! Это очень серьезно. Купи туристическую путевку. Придумай что-нибудь! Ты же такой сильный...
      - Извини, девочка... - Послышалось после тягостной паузы. - У меня здесь кое-какие неприятности. Но это не телефонный разговор. И вообще... тебе нехорошо сюда звонить.
      - Да что же мне делать?! Что, что мне делать?
      - Созвонимся в сентябре, о' кей? Я люблю тебя...
      Лора опустила трубку, чувствуя, как вместе с прервавшейся связью обрывается её жизнь. Жизнь разбилась вдребезги и теперь мириады острых осколков неслись в темноту, поблескивая на прощанье зеркальной искоркой.
      Человек, говоривший с ней из солнечного болгарского города, был совсем чужим. На крымском берегу навсегда остался пылкий влюбленный по имени Пламен, клявшийся подарить Ларе все звезды.
      Да что она понимала в жизни, восемнадцатилетняя дурочка, выросшая в оранжерейной атмосфере?! Разве она могла поверить, что люди - самые близкие и дорогие, - безжалостно растопчут её сердце?
      Лара погрузилась в тупую апатию, безразлично взирая на закрутившуюся свадебную суету. Только за банкетным столом она начала осознавать происходящее, словно выныривая из долгого сна. Ужас и злость затягивали прелестную новобрачную в зияющую бездонную пропасть. Сидевшая рядом мать заметила, как задрожали руки Лары, как она уронила бокал и едва не потеряла сознание, затравленная многоголосым криком. "Горько, горько!" скандировали гости. Зиновий стоял, растеряно глядя на жену, охваченную столбняком. Повелительный жест Валерии Борисовны остановил ликование. В наступившей тишине она, как ни в чем ни бывало, оповестила: "Я хочу сказать несколько теплых слов о моем зяте...".
      После развернутого, мастерски иполненного тоста министерша увела дочь в туалетную комнату и сильно встряхнула за плечи:
      - Возьми себя в руки, Лара. Ты взрослая женщина и должна нести ответственность за свои поступки. Потерпи. Осталось совсем немного.Дай мне слово, что не закатишь истерику.
      - Хорошо, не закачу.... - тихо согласилась новобрачная, припав к кафельной стенке. И начала медленно сползать на пол.
      Гостям объявили о внезапном приступе аппендицита, Лару увезли в больницу, где она провалялась почти месяц. Врачи старались спасти ребенка, а Лара хотела лишь одного - умереть.
      К ноябрьским праздникам её привезли домой - слабенькую, бледную, потерявшую ребенка.
      - Зиновий не смог забрать тебя из больницы, он на турнире в Торонто.
      - Ему известно?
      - Нет! И, пожалуйста, девочка моя, оставим эту тему. Гнойный аппендицит с перитонитом. Больше ничего не было. - Категорически отрубила Валерия Борисовна..
      - У меня же нет шва, - почему-то сказала Лара.
      - Кто это, интересно, будет разглядывать? - Усмехнулась Валерия Борисовна, успевшая оценить своего зятя. Парень зациклен на шахматах, видит мир, расчерченным на черно-белые квадраты. Он так же далек от житейских проблем, как марсианин от быта землян. А плотские радости, похоже, ему и вовсе чужды. Удобный вариант замужества, означающий пристижное положение и свободу одновременно. Жаль, что это совершенно невозможно втолковать дочери.
      Впрочем, все постепенно наладилось. Лара начала занятия в университете, обзавелась новыми знакомыми. С мужем держалась так, словно он был мебелью. Слава Богу, не на глазах у родителей. Молодые перебрались в новенькую двухкомнатную кооперативную квартиру и продержались целых пять лет. Закончив университет, Лара поступила в аспирантуру. Зиновий, едва не став чемпионом мира, продолжал упорно стремиться к высотам шахматного мастерства. О детях они разговора не заводили.
      В 1979 году семейство Решетовых пережило серьезные трудности. Оказалось, что Зиновий Костержец вовсе не украинец, а натуральный еврей, рвущийся вместе со своими родителями на историческую родину. Неприятная ситуация для дочери ответственного номенклатурного работника. Лара спешно развелась с мужем, Валерия Борисовна же доверительно делилась с приятельницами сокровенными тайнами: все эти годы её несчастная дочь была страшно несчастлива в браке с полусумасшедшим импотентом.
      Оставшись одна, Лара вспомнила, что ей всего лишь двадцать пять, что она поступила на работу в Союз композиторов и, по существу, ещё не начинала жить. В один прекрасный момент дремлющая в коконе безразличия и эмоционального холода женщина ожила. Осторожно оставив грустить в одиночестве обозленную, подавленную неудачницу, она вылетела на солнышко и обнаружила пестрящий цветами луг. Соблазны, соблазны и ещё раз - соблазны. Оказалось, что красивая и свободная женщина может сама сочинять сценарий своей жизни, вставляя в него эффектные эпизоды, в зависимости от настроения. Главное - ничего не воспринимать всерьез и никому не позволять влезть себе в душу. Тогда не поранишься, не обожжешься и не будешь ползать на карачках, собирая осколки вдребезги разлетевшейся любви. Любви? Вот уж это волшебное чувство Лара оставит другим.
      Работа в Союзе композиторов, полученная благодаря связям отца, давала возможность встречаться с интересными людьми. Сочиняли музыку, в основном, мужчины, а те, кто состоял в Союзе, как правило, сочиняли не зря, имея хорошее вознаграждение за полную творческую отдачу. Кроме того, для взлета вдохновения они остро нуждались в романтических чувствах.
      Светловолосая, уверенная в себе молодая женщина с первого же взгляда производила на понимающих толк в амурных делах кавалеров впечатление ценной добычи, за которую стоит бороться. Лара позволяла очаровывать себя, если покоритель сердца умел выстроить лирическую тему с подобающим шиком. Ей делали подарки, увозили в дома творчества, забрасывали цветами и обставляли роман атрибутами романтической страсти.
      Поступали и брачные предложения, но почему-то от тех, кого видеть в роли мужа не хотелось. Ужасно талантливый, но невезучий бард Панкин никак не мог попасть "в струю", пробиться на эстраду. В основном, пел по кухням друзей, вследствии чего и запил. Федя Хмаров - молодой, нежный, заботливый, даже не курил, собственноручно стирал и гладил сорочки в любую погоду часами ждал Лару у места работы.. Было, однако, очевидно, что карьеры он не сделает, ни как критик, ни как функционер. И какая с такими семейная жизнь? Вот некоторые другие - и удачливые, и солидные, и умеющие показать себя перед дамой, вполне смотрелись в интерьере брачного портрета, но были прочно окольцованы. Лара убедила себя, что отбивать чужих мужей - неэтично и ниже её достоинства. А, кроме того, она типичная самостоятельная женщина, прежде всего ценящая собственную свободу и необременительные, ни к чему не обязывающие отношения. Она умела разбивать сердца и делала это с удовольствием.
      Умер Брежнев, промелькнули Черненко, Андропов. На портретах, вывешенных в актовом зале Союза появилось приятное лицо с родимым пятном на интеллигентной залысине. Началась перестройка, полетели, полетели министерские головы. Решетова после крупного скандала переместили на ничтожную административную должность в городском партаппарате, что означало утрату привычныз привилегий, связей. Валерия Борисовна тяжело пережила крах карьеры мужа. Пролежала два месяца с инсультом, похудела, помрачнела, но не утратила барственного апломба. Только теперь он проявлялся в узком кругу знакомых, оставшихся возле Решетовых после "кораблекрушения".
      Произошли серьезные передвижения и в аппарате Союза композиторов. Лара удержалась на своем месте благодаря теплым чувствам зам. преда - Феодосия Ивановича Рахманова, с которым сблизилась после поездки в Италию специализированной туристической группы. Роман полчился трудный. Рахманов не мог оставить жену, а Лара почему-то вдруг решила, что пора строить семью. Все это тянулось несколько лет, измучив всех участников драмы.
      - Феодосий - хорошая партия, - одобрила мать. - Стоит надавить посильне. А чего теперь бояться? Его благоверная не побежит в партком жаловаться - прошло склочное времечко...Устрой ему бурную финальную сцену. Эмоциональное крещендо. Ничего, им это полезно.
      Лара не успела воспользоваться материнским советом. Феодосия Ивановича сняли, а вслед за ним покинули посты фавориты.
      Лара с трудом устроилась редактором в музыкальный журнал. Ни льгот, ни денег, ни преимуществ интересных знакомств её новое положение не давало.
      - Ну вот, красивая, теперь поживешь, как все, - с явным удовольствием констатировала приятельница Лоры Катя - умненькая, циничная и злая мать-одиночка с кандидатским дипломом и нищенской зарплатой.
      Жить, как все, Ларе не понравилось. Она научилась надевать под брюки пустившие стрелу колготки, разделять белье на повседневное и "на выход", делать тарталетки из шпротного паштета и даже пользоваться отживающими свой век комиссионками.
      Внешне Решетова оставалась все такой же барственно-благополучной, хотя отец теперь был пенсионером. Опыт Петра Наумовича по руководству пищевой промышленности хотя и не дал ожидаемых результатов в масштабе всего государства, но все же не остался втуне. Бывший зам. министра собственноручно выращивал на подмосковной даче и консервировал патиссоны, огурчики, помидоры.
      Получалось у него фантастически. Очевидно. проявилось к старости дремавшее прежде призвание.
      - Вот так, дочка, и останешься ты со своей разборчивостью одна, поднывала мать, делая весенний дачный салатик с собственного огорода.
      - Хоть бы раз пожалела, что испортила мне жизнь. - Лара заправила нарубленую зелень майонезом. - Жила бы сейчас в Америке с мужем-фотокорреспондентом, выкашивала лужайки у собственного дома, а редиску с петрушкой покупала в супермаркете. Может, и вас бы с отцом забрала.
      - Это ещё не известно, где твой болгарин время проводит. Может, и в Калифорнии, а может, и в ихней Бутырке.
      - С чего бы это?
      - Уж поверь мне, я этот тип мужчин хорошо знаю. Без приключений не обходятся.
      - А вот посмотрим. Как-нибудь откроется дверь и - хау ду ю ду? Прямо с порога. - Лара косо взглянула на мать. - Но учти, я не возьму тебя в Калифорнию.
      - А я и не жду. Да и ты лучше присмотрись вокруг. Лыкин докторскую защитил, на конгрессы все время ездит.
      - Он лысый и я не люблю химиков, особенно из института НИИХУЯХ. .
      - Не смешно. Они давно по-другому называются - НИИ химических удобрений и ядохимикатов.А для головы можно накладку сделать, как у Кобзона.
      - Для головы-то можно... - Задумалась Лара.
      Она вышла замуж за человека, с которым познакомилась в ялтинском Доме творчества. Он был похож на американского гангстера в исполнении голливудского супер-героя, и называл себя "реставратором". На самом деле, ещё с застойных времен Миша занимался тем, что попадало под жесткие криминальные статьи - спекулировал антиквариатом, и не как-нибудь, а с вывозом за рубеж. Естественно, пострадал, но отсидел всего год - нашлись хорошие друзья "наверху" - выручили. Теперь у Миши имелась собственная фирма, где производилась экспертиза антиквариата, оценка и оформление документов для вывоза за рубеж, ежели, естественно, вещь не представляла исторической ценности.
      А жил Миша Лемехов, как и прежде, почти в капиталистическом достатке, удачно совмещая свои развитые потребности с не скудными возможностями. Похоже, Лемехов здорово нагулялся и покуралесил в юности. Теперь он стремился к теплому семейному очагу и такой супруге, как Лара интеллигентной, спокойной, красивой. Как эксперт художественных раритетов Миша выставил ей высший балл.
      Ларе исполнилось тридцать пять, когда она, под контролем хорошо оплаченных специалистов, произвела на свет здоровую девочку - Машу.
      К этому времени Михаил успел отремонтировать и обставить новую четырехкомнатную квартиру в старом доме за Трубной площадью. Семейство Лемеховых устроилось с полным комфортом, кондиционерами, супер-современной бытовой техникой и мало кому ещё тогда известной ванной джакузи. Ездили они на "мерседесе", продукты закупали в итальянском магазине, одевались за рубежом. У Михаила имелось немало друзей в Европе, Америке, Израиле, всегда готовых радушно встретить дорогих гостей. Машу отправляли на дачу к старикам и совершали вояжи. Сказочное было время! Хорошие отели, отличные рестораны, дорогие курорты. И все - с Лемеховской широтой, по первому классу, с понтом, с блеском, с умением получать удовольствие от добытых в неустанных трудах "бабок".
      Лара гордилась мужем. Ей даже нравилась его простоватость, умело скрывающаяся за лощеным фасадом. В быту Миша мог и матерком припустить, и селедочку прямо на сервизном блюде разделать, и побалдеть у видака с порником. Но зато какие феноменальные деловые качества! Какая щедрость и сексуальность! Вдобавок он проявил себя как прекрасный отец и заботливый семьянин.
      - Да мафиози он у тебя, Ларка. И бабник, - пускала яд все та же злючка Катя. Ей уже скоро внуков ждать, а свитерочек и джинсики те же, что в университете. Достала с антресолей и донашивает. Без всякой надежды на материальное процветание и устройство личной жизни.
      - Не надоело попусту языком молотить да идеологическую жертву изображать? Не модно.Могла жотя бы в турбюро устроиться. Два языка, эрудиция, - шла в атаку Лара. - Теперь-то уж никого не зажимают - ни диссидентов, ни евреев. (Катя Ерхович проходила по обеим статьям.) - А все же забавно, Кать, что мы с Майклом тоже в Крыму познакомились. Может, у меня планида такая? - Лара ловко орудовала на своей двенадцатиметровой, обставленной мебелью "Примавера" кухне.
      - У тебя планида - в дурах оставаться, - талдычила свое Катя, потягивая третью чашку отличного кофе с австрийскими конфетами. - Смотри, фефела, останешься одна, если не проявишь бдительность... Вот где он сегодня пропадает? Уже, между прочим, одиннадцать.
      - Фирмачей в ресторан повел. У него весь бизнес на внешних контактах держится, - с усилием сохраняла спокойствие Лара.
      - Ха! Именно - на контактах! - Противно хихикнула Катя, да ещё выпустила дым в сторону Лары, принципиально не курящей.
      - Слушай... - Не выдержала та. - Полная пепельница окурков, дым столбом. Мордочка у тебя и так зелененькая, занималась бы лучше самосовершенствованием.Со всех сторон неустороенная. И что ты ко мне-то привязалась? Завидно?
      - Аж жуть! - Катя с грохотом спустила бычки в мусоропровод. - Извини, если на больной мозоль жму. Но ты, видать, баба непробиваемая. - Подхватив громадную сумку модели тысяча девятьсот лохматого года, она направилась к дверям. Уже с порога подняла на Лару большие карие глаза. - Жалею я тебя, вот что.
      Крупный нос и эти самые собачьи глаза делали Катю похожей то ли на бассета, то ли на портреты Жорж Санд. Росту она была мизерного. Глядя на приятельницу, Лара мучилась сознанием собственного превосходства и поэтому прощала ей все.
      - Извини, Катюха... Мне хорошо. Дай пожить спокойно, ладно? Мишка и Машка - вот все, что мне от жизни надо. А без этой мишуры, - она обвела взглядом изящно обставленный холл, - без этой-то красотищи я и обойтись могу. Не девочка.
      - Ладно. - Катя примирительно бухнулась в кресло. Стоять она не любила, чувствовался переизбыток веса. - Ежели ты в иносказания врубаться не желаешь и деликатного подхода понимать не хочешь, скажу прямо: видели твоего благоверного с молоденькой девахой. Из "мерса" её высадил и на прощанье облобызал!
      - Коллега по работе. Он часто кого-нибудь подвозит. - Не раздумывая парировала выпад Лара.
      - Больная ты, Ларка. Злокачественная самоуверенность. Не коллега это была. Любовница.
      Любовница явилась прямо к Лемехову на дом, зная, что Михаил находится в очередной командировке. Семимесячный живот выглядел весьма красноречиво. Лара оценила и юный возраст соперницы, и её мордашку, и простецкий подмосковный говор.
      - Миша меня любит и обещал жениться, как только рожу. Так что вы зря препоны ставите. А дочку вашу он будет обеспечивать, что бы ни вышло. Он очень порядочный мужчина, - выпалила беременная заготовленную речь прямо с порога.
      Лара вытерла руки о фартук - она готовила "наполеон" к шестилетию Маши.
      - Вы, девушка, уверены?
      - Еще как, - вздохнула та. - Вам срочно разводиться надо.
      Лара решила все разом, словно отрубила. Поклялась себе, что ни копейки у Михаила не возьмет, пусть он хоть захлебнется в своих миллионах. А когда тот стал настаивать на выплате ежемесячного пособия, сказала: - "Открой счет на Машу, вырастит - распорядится. Может, в благотворительный фонд для матерей-одиночек отчислит".
      Гордость - роскошь для нищего. Однако, Лара пребывала в ней меньше года. Она вовсе не хотела быть жалкой, стремилась преуспеть во что бы то ни стало, назло всем, и Михаилу в первую очередь. А куда податься, если все серьезные связи и знакомства остались на территории бывшего мужа? Принять помощь из стана врага Лара не могла.
      Однажды к ней заявился с деловым предложением Феликс Слуцкий. Некогда они работали довольно дружно в Союзе композиторов и даже прошли через короткий роман. Увы, лысоватый, обильно потеющий Феликс, имеющий характерный силуэт "трапеция" широкой стороной к тяжелым бедрам, не был ни секс-героем, ни отчаяным романтиком, способным увлечь интеллектуалку. С годами, благодаря хорошим костюмам фигура у него улучшилась, редкие, перекинутые через темя волосики сменила благородная лысина, неплохо смотревшаяся в комплекте борода-усы. Пахло от Слуцкого великолепным парфюмом.
      Оказалось, что средненький совдеповский чиновный еврей превратился в крутого "нового русского", возглавил некий культурный фонд, находящийся под солиднейшей "крышей". Он также явно поднатарел по части деловых переговоров и сразу по пунктам выложил Ларе условия "контракта".
      - Ты займешь пост главного консультанта по музейным вопросам. Тысяча баксов плюс загран-выезды и прочее... Набежит прилично. Я гарантирую партнерше финансовое преуспевание и считаю её своей постоянной "девушкой". - Феликс потупился. - Ты ведь даже не знаешь, как я переживал... Влюблен-с был, словно гимназист.Не интересен тебе сей прискорбный факт... М-да... Он пощипал бородку.
      - Подумаю, - пообещала Лара, и в качестве пробы оставила Фелю у себя ночевать.
      Вскоре она уже руководила крупномасштабными акциями - устраивала гастроли, конкурсы, международные конференции, и знать не хотела, откуда берутся деньги на спонсирование столь некоммерческих мероприятий. Собственный "вольво", для разъездов из Москвы на дачу, где, в основном, жила Машка, прекрасные продукты, вещи, игрушки, командировки за границу, светские тусовки. Увы, в придачу ко всем благам прилагался Феля, объявлявший всем вокруг мадам Решетову своей гражданской супругой и требовавший от неё безупречно-семейного поведения. Не столь уж обременительная связь, но полностью ограничивающая свободу. Ну и черт с ней, со свободой! Не о любви же теперь думать?!
      Лара удивлялась тому, сколь легко рассталась со своим прошлым в обоятельно-гангстерском лице Лемехова.
      Встретив как-то на торжественном банкете Майкла с супругой, Лара одарила его лучезарной улыбкой:
      - У меня все о'кей, милый.
      - Знаю, знаю... - пробормотал тот и отвел глаза.Он прекрасно понимал. что несмотря на дорогие шмотки и амбиции состоятельной дамы, его подмосковная девочка осталась простоватой наивной "горняшкой". От слова горничная, бытовавшего в лексеконе светских львов прошлого века. Лара же называла подобный тип "дворняшками". И это определение светилось в её не такой уж простой улыбке.
      Лара не сомневалась, что деловой Майкл прекрасно осознал неудачу проведенного обмена. Она выглядела в сто раз лучше, чем его двадцатилетняя беспородная клуша. И, кроме того, - умела говорить!
      - Боже ж ты мой! - Запричитала Катя, оказавшись через полтлрагода в той же кухне, с теми же конфетами и кофе. - Словно не случилось ничего. Железная ты баба, Ларка. Уважаю.
      - Можешь курить. Я стала более терпима к чужим слабостям.
      - Феликс курит, понимаю, - сумрачно констатировала подруга, имея в виду бойфренда.
      - Ой, умоляю! Сейчас ты растерзаешь бедного Фелю, а он ни в чем не виноват! - Поставив на стол разогретые хачапури, Лара села. - Живу я хорошо, удобно. Чего и всем желаю. Фелю уважаю,а замуж не хочу.
      - Зря. Этот налево бегать не станет... У-у... запах дивный. - Катя загрузила тарелку салатом и хачапури. - У меня после кофе аппетит зверский.
      - У этого и "направо" не очень получается. Но разговоры говорить мастер. Прямо лекции в консерватории.
      - Может, для семьи на старости лет так оно и надо?
      - Замолкни! Это ты - старая. А мне всего сорок два. Год разницы приравнивается в этой ситуации к пяти. Я и развестись успела, и Фонд возглавить, и Машку к школе подготовила. Пойдет в гуманитарную на Кропоткинской.
      - Не пойму я тебя... Ноль эмоций. Я думала, ты в Майкла, как кошка, вцепишься, при такой-то неземной любви.
      - А может, не было любви-то? - Лара уронила нож и серьезно уставилась на подругу. - Знаешь, что мне иногда кажется? Что мне только одна любовь на жизнь была выдана. Остальное все - фальшивки, стразы. Блестят и ладно. Главное - Машка растет. Да и мне не скучно.
      - Еще бы! Хронически преуспевающая вумен. И выглядишь классно, обиженно признала Катя.
      - Не расстраивайся, жуй. Каждому свое. Все изначально запрограммировано во вселенском информационном поле. Феликс точно знает. Рыпаться бесполезно. Что тебе в высшей канцелярии выписали, то и получишь копейка в копейку.
      - Нет, Лар, я, наконец, поумнела. - Катя приберегала новость на десерт, но не удержалась. - Роман перевожу, фантастический. Хороший автор. А редактор... - Она закатила глаза. - Тридцати лет, Тарковского всего наизусть шпарит, родственник. Глазищи, как у Христа. И знаешь, мне руку целует!
      - Окстись, старушка! Какие мальчики при твоей добродетели?
      - Ради него я испорчусь. Стану гадкой-прегадкой. Лар, ты про блузку ничего не сказала. Мой цвет - индиго. Не Версаче, но и не с Лужников.
      Лара внимательно присмотрелась к подруге, словно увидела её впервые. Когда встречаешься регулярно больше двадцати лет, то ничего не замечаешь. Была Катька заводной, дерзкой, идеологически невыдержанной. Родила на четвертом курсе от диссидента, и всю жизнь так в резонерках и засиделась. Вроде как мелкомасштабная Новодворская. А теперь - мальчику руку целовать тянет! И блузки помоднее высматривает...
      - Поздравляю! - Лара достала из морозилки ведерки с мороженым. Девушка становится женщиной.
      - Мне не накладывай! Одну ложечку. Худею. - Она пододвинула Ларе очаровательную конусообразную вазочку из рубиновогостекла.
      - А я - нет. Буду жрать и заниматься делами до одурения. Доклад на пятнадцать минут сбацала. В субботу улетаю в Милан. Престижная конференция. - Лара демонстративно уплетала мороженое. И вдруг, сдвинув брови уставилась на подругу - на её изящно вздернутый мизинец, на джокондовскую загадочную полуулыбку. - Ой, Кэт...Да ты ж влюблена! И знаешь что еще?
      - Что? Зуб от холодного прихватило? Скривилась вся.
      - Хуже. Я тебе завидую.
      *Глава 15
      Миланский роман с Сержем Бонованом разыгрался, как по нотам. Оба его участника, считавшие себя музыкантами, могли по-достоинству оценить изящное построение лирической темы. Сержу не изменил вкус: учитывая свой возраст, он предпочел классику, а следовательно, не упустил грациозную прелюдию продолжительностью в двое суток.
      Все началось с непринужденных бесед, многозначительных, обволакивающих улыбок и очаровательных комплиментов. В перерывах между заседаниями секций Серж неизменно оказывался рядом с Ларой, взяв опеку над русской гостьей. Он прекрасно знал город, обладал элегантной моделью "ягуара" с белым лайковым салоном и поднимающейся крышей.
      - Дух захватывает, когда пытаюсь вообразить месяц, проведенный с тобой, Лариса. В какой-нибудь глуши на адриатическом побережье. Увы, у нас остается всего лишь пять дней. Терять каждый из них - преступление. Я не встречал, и вряд ли уже встречу такую женщину. Ты чудо, Лара. - Здесь Серж решительно обнял даму в припаркованном возле отеля автомобиле и поцеловал.
      Она не сопротивлялась, откинув на спинку кресла слегка закружившуюся голову. Но вместо того, чтобы захмелеть от близости ставшего ей небезразличным мужчины, тут же протрезвела. Увы, мсье Бонован не волновал и, очевидно, не мог взволновать её тело, несмотря на умение ухаживать, на всю свою европейскую изысканность и даже на то, что у Лары давным-давно не было романов. Не считая разговорно-платонического времяпрепровождения с Феликсом.
      Все это стало совершенно очевидно, когда они поднялись в его номер и, выпив по бокалу шампанского, совершили акт любви.
      "Акт любви, акт любви".. - крутилось в голове Лары странное, навязчивое и противное, как оса, словосочетание. Подхватив свои вещи, она торопливо одевалась в ванной. Яркий свет безжалостно свидетельствовал о том, что не слишком юная, весьма рациональная особа с пристальным, не замутненным страстью взглядом, не могла заниматься в постели малознакомого пожилого мужчины ничем иным, как совершением "акта". Весьма культурный и почти целомудренный акт, разыгранный в традициях "роковой страсти", по существу, имел весьма отдаленное отношение и к любви, и к сексу.
      Давненько Лара не разглядывала себя в зеркале после постельных ласк, и это занятие теперь явно не доставляло ей удовольствия. Она увидела высокое белокожее тело с заметными признаками увядания. Пару лет назад Лара начала акцию активного похудения. Потеряв пятнадцать килограммов, она получила возможность одеваться в лучших фирменных салонах. Но вот на регулярные занятия спортом её уже не хватило. Растянувшаяся кожа никакк не хотела принять прежний, юношеский размер, собираясь мягкими складочками внизу живота, на бедрах, предплечьях, шее. Сорок два - это уже почти "под пятьдесят", как бы ни уверяли тебя доброжелатели, что после института ты совсем не изменилась.
      Ларе и в самом деле удалось сохранить яркую и в то же время утонченную привлекательность. Натуральная льняная блондинка с незабудковыми глазами, лицом мраморной богини и роскошным телом. Чуть подувядшим, но, несомненно, притягательным. Недаром так старался продемонстрировать высший класс Серж опытнейший бабник. Правда, в его арсенале осталась лишь хорошо отработанная техника и совсем небольшой потенциал, подстегнутый вдохновением: Лариса нравилась ему, и это как-никак радовало. Но вот пристально разглядывать себя в огромном, до полу зеркале чужого гостиничного номера не следовало.
      Фыркнув от недоволства собой, Лара твердо сжала бледные губы, так и не воспользовавшись помадой. "Пора бы остепениться, красавица", - сказала она себе, мимолетно взгрустнув о тех днях, когда стройная, загорелая, тридцатипятилетняя, танцевала с белозубым "гангстером" на площадке у моря. Едва увидав её, Мишка взорвался, как порох, а через две недели предложил стать его женой... Увы, романтические приключения с молоденькими плейбоями, очевидно, остались позади.
      Уже полностью одетая в бежевый деловой костюм и шоколадную шифоновую блузку, она пару раз прошлась щеткой по волосам, ровно подстриженным до мочек ушей, и тут увидела Сержа. Он стоял на пороге ванной, обернув чресла махровым синим полотенцем. На обрюзгшх щеках багровел старческий румянец.
      - Представляешь, уснул! Вырубился на пять минут, а ты, я вижу, готова сбежать. - Серж мигом оценил ситуацию, поймав критический взгляд Лары в зеркале, и поспешил удалиться, игриво подмигнув, - Секунду, синьора!
      Когда Лара вышла в комнату, мсье Бонован, в брюках и щегольской рубашке, разливал в бокалы доставленное официантом шампанское.
      - Прости, уже поздно, мне надо вернуться к себе. Завтра с утра заседает моя секция. Хочу послушать доктора Райда. - Лара не стала садиться.
      Преданно заглядывая даме в глаза, Серж взял её за руку:
      - Никуда ты не пойдешь прежде, чем я не объясню тебе, что произошло.
      Лара удивленно подняла брови: она не требовала отчета и тем более не интересовалась его исповедью. Нехотя опустившись в пододвинутое Сержем кресло, она взяла бокал.
      - Я был не на высоте, дорогая... Знаю, но умоляю - не делай скоропалительных выводов. Мы с тобой не школьники и понимаем, как не проста постельная арифметика. Вся таблица умножения едет вкривь и вкось, едва тебе перевалит за... Допустим, за пятьдесят пять. С той минуты, как я увидел тебя среди участников сего представительного форума, у меня было лишь одно желание - затащить тебя в постель, нежно, смачно раздеть и долго наслаждаться тобой... - Серж прикрыл ладонью глаза и пробормотал. - Я словно с цепи сорвался, не мог удержать себя. Прости! - Он опустился на ковер у её кресла. - Умоляю, не уходи.
      Лара примирительно вздохнула:
      - Уговорил. Я бы не отказалась пожевать чего-нибудь вкусненького. - Ее узкие ступни, обтянутые тонкими колготками, оттолкнули лодочки, в которые уже собирались юркнуть.
      Решив, что Серж Бонован не герой её романа, Лара успокоилась и даже сумела получить удовольствие от пятидневного романа. Серж, имевший солидную репутацию в музыкальном мире, открыто демонстрировал восхищение своей дамой, был остроумен, галантен, щедр. Расставалась Лара с любовником без сожаления, стараясь избегать его тоскливых, преданных глаз.
      - Мы ещё встретимся, правда? - Высказал он робкую надежду.
      - Непременно! - Отшутилась Лара. Но заметив гримасу боли на мясистом лице, присела на краешек кровати, в которой едва завершила финальный "акт", и заботливо поправила воротничок его темно-зеленой атласной пижамы. после "любви"Серж тороплво одевался, скрывая телеса. На редкость понятливый и покладистый мужчина.
      - Хочешь честно? - Мягко улыбнулась Лара. - Говоря по правде, я благодарна тебе. Даже очень взрослые люди не всегда могут понять, что им надо, а что - нет. Уже долго, страшно долго я была уверена, что хочу стать независимой, свободной, холодной. Этаким донжуаном в юбке. И у меня получалось, Серж! Не увлекаться, не влюбляться, обороняясь в личной жизни пофигизмом - это у меня получалось. И что же теперь произошло? Из объятий весьма критически к себе настроенного Сержа Бонована выпорхнула совсем другая дама... - Лара прищурила голубые, но отнюдь не наивные глаза. Легкомысленная, да, - легкомысленная! Ты разжег во мне аппетит к запретным лакомствам.
      - Впервые вижу улыбку блудницы на твоих монашеских устах... Спасибо за откровенность, кариссима. Я ведь сразу понял: ты больше всего нуждаешься именно в том, что я не могу тебе дать... Секс, молодой, здоровый секс это, конечно, бесценная штука. Но... Есть в молодости и что-то иное, более важное. - Серж задумался. - Заразительная энергетика начинающейся жизни.
      - Угу... Вот, вот! Что-то мне стало её недоставать... Есть ощущение перевалочного пункта - начала пути под горку... Откровенность за откровенность. Скажи честно, Сережа, все замечательные слова, которыми ты кружил мне голову эти дни - сплошной блеф?
      - Фи, милая! Я не мазохист. И все же далеко не из последнего десятка, чтобы совращать плохонькую, легкодоступную бабенку. Пыхтя от натуги, завоевать её воображение и тело. - Серж встал и подойдя к окну, широко раскрыл штору. На куполе собора, возвышавшегося на площади, возились рабочие в оранжевых комбинезонах. Яркие лучи прожекторов и толстые канаты в руках делали их похожими на циркачей, готовящих головокружительный трюк.
      - Кажется, святые отцы репетируют вознесение очередного великомученика? - Лара встала рядом у окна и обняла Сержа за плечи.
      - Вероятно, завтра праздник святого Йоргена. Ты помнишь этот старый фильм? Я видел его ребенком в Одессе. Было невероятно смешно... Послушай, детка, в тебе меня привлекало многое - национальность, элегантность, красота, ум, который заметен сразу. Но я ошибся в самом главном. Повернувшись к Ларе, он внимательно посмотрел ей в глаза. - Никак не думал, что, заполучив тебя, завладею вулканом.
      - Насмешка?
      - Увы. Ты плохо знаешь себя, милая. Поверь старому ловеласу - твой женский расцвет ещё впереди. Только смени критерии, девочка. Попробуй найти просто мужчину. Не интеллектуала, не крутого дельца, не заботливого папашу... Резвого, легкомысленного жеребчика. Слыхала ли ты, к примеру, о чудесных историях, происходящих на берегах озера Ди Гварди?
      - Вообрази, я представляю, о чем идет речь. Возможно, твоя шутка не так уж нелепа. - Лара рассмеялась. - Ты умница, Серж.
      ... После прощального банкета она села в поезд, чтобы примчаться на озеро Ди Гварди, где бродят табуны этих самых легкомысленных и резвых. "Разве ещё что-то непонятно?" - подвела итог размышлениям Лара, вертясь на гостиничной постели - слишком широкой и нарядной для одинокой путешественницы. За окном все так же стучал о казырек балкона дождь. В июне под шум дождя так хорошо лежать в обнимку! Тогда, в Крыму, им с Пламеном выпал целый дождливый день. Море штормило, снимать Снежину в такую погоду было бессмысленно. Они заперлись в номере и никак не могли оторваться друг от друга.На следующее утро над сверкающей алмазами листвой платанов, над умытыми цветами и травами, над промокшими гипсовыми статуями, лужами в аллеях, сырой галькой пляжа и присмиревшим морем поднялось солнце... Впереди была целая жизнь...
      И она прошла.
      В маленькой пиццерии было всего четыре столика, покрытых клетчатыми скатертями. За одним из них сидела пожилая дама в серебряных буклях и розовых очках, за другим, поглощая объемную пиццу с сардинками и шампиньонами, - темноглазый юноша, похожий на красивого итальянца. С зонтиков, оставленных посетителями в корзины у входа, стекала вода. Сид приобрел свой в Милане - вот уж не рассчитывал, что погодка здесь будет смахивать на октябрьскую. Впрочем, подобных капризов не ожидал никто. В курортном местечке на берегу озера Ди Гварди только и говорили, что о плохой погоде.
      - Что, промокли? - участливо покачал головой буфетчик, подавая пиццу симпатичному парню из породы местных жиголетто. - Сто лет такого здесь не было.
      - Дождь... - ответил тот, прояснив ситуацию. По акценту и совершенно блеклой интонации стало ясно: не итальянец, и вряд ли "кавалер". Уселся за столик в самом углу и крепко задумался."Герой с дырой" - определил бармен категорию посетителя, имевшего со всей очевидностью больше проблем, чем денег.
      Сид злился - Италия оказалась неприветливо-сумрачной, поймать Лару Решетову ему не удалось. Вначале Сиду повезло - в Милане он успел попасть в отель, где проживали участники конгресса, за день до закрытия. Руководствуясь описанием Арчи и старой фотографией блондинки, он-таки высмотрел в холле элегантную даму, берущую ключи от номера. Светлые волосы не редкость при теперешней технике окрашивания, но осанка и фигура выделяли её среди других блондинок. "Крупная и роскошная", - сказал Арчи. "Лара Решетова, Россия", - подтвердил догадку Сида портье, с игривой улыбкой глядя вслед удалившейся к лифтам даме.
      Сид изучил расписание конференции "Мир и музыка". Ему предстояло завести с русской непринужденное знакомство и постараться ей понравиться. Арчи настаивал на том, чтобы встреча состоялась на нейтральной или, ещё лучше, - романтической территории. - "Дома, в Москве, у нее, наверняка, муж и бойфренд. Работа, хозяйство, дети. Тебе не протиснуться", - рассудил он.
      Вечером в банкетном зале ресторана отеля состоялся прощальный ужин, попасть на который мог лишь обладатель пригласительного билета. Это не сильно смущало Сида. Надев смокинг, он спустился к разгару торжества и без всяких препятствий проник в полный аппетитными ароматами и жужжащий многоязычной речью зал. Лару он обнаружил сразу же. Черное закрытое вечернее платье без рукавов с жемчужной брошью у плеча очень шло ей. А тонкие белые перчатки придавали особый шарм. Хотя, конечно, дело было не в платье и не в перчатках. Она умела держаться, двигаться, поворачивать голову, улыбаться так, словно имела в роду несколько поколений венценосных особ. Сид уже придумал, о чем заговорит с дамой, - конечно же, о её докладе, название которого выучил выучил по программе конференции. Но возле неё плотно обретался полный господин с замашками крупного босса.
      Сиду казалось, что дама торопится отделаться от прилипчивого кавалера. И верно, - позволив поцеловать себе руку, она удалилась. Но не к другим гостям - она покинула зал! Сид засел в холле, жалея о том, что невнимательно читал детективы, дающие руководство по части наблюдения за объектом.
      Он уже решился подняться в её номер и напроситься на разговор о музыке в баре на крыше, но, к счастью, не успел войти в распахнутые двери лифта. Из другого, волоча чемодан на колесиках без помощи боя, стремительно выскочила интересующая его дама в шикарном плаще с явным намерением покинуть отель. Сид застыл - не мог же он броситься следом, оставиви в своем номере вещи? Единственное, что удалось ему запомнить, был номер таксти, в которое нырнула блондинка. Обычно такие крупные отели обслуживает постоянный контингент водил. Наскоро переодевшись и собрав сумку, Сид встал под навесом подъезда отеля, глядя на сверкающую в ярком свете стену дождя и, прежде всего, на номера подъезжающих машин. Наконец он увидел тот самый автомобиль, и без труда узнал у водителя, что тот отвез даму на Южный вокзал.
      - Быстрее, за ней! Мы крупно поссорились.Темпераментная особа. Русская. - объяснил он по-английски. Шофер согласно закивал.
      "Да ты ловкач, парень!" - говорил себе Сид, чувствуя возрастающий азарт преследователя. На вокзале он понял, что проиграл. Найти Лару среди сотен снующих людей было решительно невозможно. Ведь он не мог даже предположить, куда так стремительно умчалась с банкета эта непредсказуемая дама.
      Вернувшись в отель, Сид попытался разведать ситуацию. Планы блондинки могли быть известны кому-то из её друзей - прежде всего целовавшему ей руку толстяку. Сид обругал себя олухом за то, что не выяснил имя этого человека. Но, как говорят, дуракам везет. Синьор в сиреневом костюме и вишневой атласной жилетке, слегка покачиваясь, вышел из дверей банкетного зала. У него было лицо человека, решившего наклюкаться с горя.
      - Простите, мистер... - Окликнул его Сид на площадке у лифтов. - Я ищу Лару Решетову из России.
      Эксцентричный господин окинул его проницательными глазами.
      - Но вы не русский, юноша. Зачем вам мисс Решетова?
      - Э-э... - Сид отступил в сторону, давая возможность выйти пассажирам из спустившегося лифта. Бонован отошел вместе с ним. - Я разыскиваю Лару уже несколько дней. Мы познакомились в Лос-Анджелесе на встрече участников фонда содействия молодым дарованиям. Я пианист. (О существовании и работе этого фонда Сид узнал опять-таки из материалов конференции и успел блестяще, как он считал, сымпровизировать.) Видите ли...
      - Вижу, - мрачно отрубил Серж. - Сочувствую, ничем помочь не могу. Она уехала.
      - В Москву?! - Нарочито ужаснулся Сид, зная наверняка, что Лара махнула в другую сторону.
      - Увы, друг мой, ваша приятельница не торопится домой.
      - Возможно, какие-то дела, связанные с вашим симпозиумом? - Подсказал Сид.
      - Связанные с некими другими моментами. - Оглядев пытливого пианиста ещё раз, Серж усмехнулся. - Могу подбросить кой-какую идейку... Хм-м... А почему бы и нет? Вы американец, коллега? Тогда, естественно, ничего не знаете о курортном местечке Ди Гварди. Это чудесное озеро. Сейчас там в разгаре сезон. Все цветет и пахнет. Я лично посоветывал синьоре Решетовой слегка отвлечься от дел.Видите л,. мой юный друг, красивые женщины иногда нуждаются в хорошем отдыхе.
      Сид уловил ехидный подтекст в репликах толстяка, но упорно шарил под простака. С очевидностью, кавалер Лары принял молодого американца за поклонника своей пассии. И, похоже, они в самом деле расстались. Отсюда и коньячный дух, и мешки под злыми, пьяными глазами. Бедолаге не повезло. Плевать на эмоции, главное - полученная информация.
      Утром, купив в привокзальном магазинчике зонт, Сид отбыл в указанное место. И тут уже окончательно растерялся. Найти даму, пусть даже весьма яркую, в десятках отельчиков и пансионатов, окружающих озеро, заведомо безнадежное дело. Тем более, что гипотеза толстяка достаточно хлипкая, а дама, скорее всего, записалась в отеле под чужой фамилией. В таких местах люди предпочитают менять облик, имя. привычки. Особенно, женщины. Сиду не надо было лишний раз объяснять, чем славится это чудесное местечко. Достаточно было поймать красноречивые взгляды одиноких путешественниц, брошенные на него, отметить специфику маленьких пансионатов, прячущихся в сосновой роще, обилие увеселительных заведений и рассмотреть всего одну пару, встретившуюся в холле отеля. Так, вероятно, выглядел сам Сидней, когда в живописном местечке на западе Калифорнии познакомился с Гретой. Ему было всего двадцать, он уже отвалялся в больнице после аварии на трассе моторалли и согласился составить компанию симпатичному парню Вашеку Кински, с которым познакомился в больничном скверике.
      - Жаль, танцор теперь из тебя хреновый, - сказал глядя на волокущегося с костылем Сида выгоревший загорелый блондин с тонким лицом, во вкусе героинь немого кино. Так обычно выглядят люди, побывавшие на солнечном курорте. Правая рука у него висела на привязи.
      - А ты не сможешь вертеть руль, - мрачно заметил Сид.
      Они разговорились. Оказалось, что Вашек и в самом деле был доставлен в травматологический госпиталь прямо с лыжного курорта, где работал танцором в ночном клубе.
      - Третий год там на сезонной работе - все лето вкалываю и две недели зимой. Вообще-то я учусь, хочу стать юристом. У матери хореографическая школа в Бостоне, а я на неё положил. На школу, то есть. Хватит, с пяти лет насмотрелся. Гомики и прочая дребедень.
      - Не люблю голубых, - вставил Сид. - Меня-то как раз заставляли петь.
      - Там тоже педрилы? Гнилые места - шоу и всякая богемная блевотина. Другое дело - прокуратура.
      - Так зачем же ты в клуб таскаешься? Мог бы заборы красить, тачку водить.
      - Не умею. И вообще, привязан к легким деньгам. Думаю, они друг-друга здорово нейтрализуют и подзаряжают - юриспруденция и шоу. Накручу задницей летом, и с таким кайфом в библиотеке сижу! А весной, после сессии и всяких там поправок к конституции - в горы тянет, к сцене, огням прожекторов. Гибрид я. Плод незаконно любви копа и балерины.
      - А я - неудачник. - Сид с легкостью выложил новому знакомому свою историю.
      - Н-да... Настрадался ты, парень... - Огрочился Вашек. - Может, тебе к священнику зачастить? Исповедь там, причастие, обеты всякие...
      - Успею. Мне пора ноги разрабатывать. Доктор кручинился, что мне к инвалидному креслу привыкать придется. А я, погляди... - Сид отбросил костыли и на плохо гнущихся ногах начал топать по аллее. - Не слабо, а?
      - Впечатляет... - Вашек скривился. - Хотя... Ты Патрика Суэйзи знаешь? Ну, танцора, что блеснул в "Грязных танцах"? Так у него - фатальная непруха. Вначале руку сломал в аварии, а недавно на съемках - он не терпит дублеров - понесся на лошади прямо в дерево. Чтобы не снесло башку, выставил вперед ноги... Сложнейший перелом. Железки в ходилки вставили. Он оклемался и снова за свое. Танцует. Говорит, - это лучший тренинг для всех, кто хочет вернуть себе движение.
      - Думаешь, стоит попробовать?
      - Почему нет? Я мамочкин сынок, - танцевать могу научить даже паралитика. Начнем сегодня же, идет? С инвалидами работаю бесплатно.
      Каждый день Вашек занимался с Сидом, проявляя недюжинное терпение и напористость. Когда его выписывали, Сид уже мог передвигаться без костылей и колени у него гнулись. До румбы, правда, даже самой что ни на есть пенсионно-паралитической, было ещё далеко.
      - Ты мне позвони, как выпустят. А я пока тебе нескучную работенку пригляжу. В издательстве. У нас в университете свой орган печатный. - Вашек подмигнул. - А во главе такая крошка... закачаешься.
      Сид встретился с Вашеком весной. Кински обрадовался, увидав нормально шагающего приятеля. Они посидели в баре возле площади святого Франциска. В соборе по случаю какого-то праздника звонили в колокола, вертя головами вслед за рукой гида, бродили толпы туристов.Подбирая с брусчатки корм, озабоченно суетились голуби.
      - Придумал, что тебе делать, - доложил Вашек, несколько подувядший после сессии.
      - Догадываюсь. Спешу на исповедь. - Сид кивнул в сторону собора.
      - Лучше прошвырнись по магазинам. Нужен эффектный курортный прикид. Послезавтра мы уезжаем. Только не спорь, я уже закинул удочку Дану Динаполи. Сказал, что нашел парня с классным вокалом. Динаполи - хозяин нашего шоу.
      - Прости, я не смогу петь... - растерялся Сид. - Да я, если честно, никогда и не мог.
      - Это никого не колышет. Мы едем на хорошенький курортик, который любят навещать скучающие дамы постбальзаковского возраста. Смекаешь?
      - Плоховато.
      - Уточняю: у тебя товарный вид, ты парень спортивный, если надо, в микрофон песенку прошепчешь, потребуется - подергаешься в танц-группе за спиной солиста. Да мало ли что! Оттянешься, расслабишься,а к осени сообразим, за что дальше взяться. Думаю, плюнь на всех и поступай учиться. Пособие дадут, общагу. Я тебя с кем надо познакомлю.
      У Вашека было то, чему всегда завидовал Сид:он был с жизнью на "ты". И не она им вертела, а он её управлял - уверенно и размашисто.Через две недели Сид выступал на сцене клуба "Диско" в составе совершенно обвального шоу "Танцуй со мной". Все, действительно, оказалось просто. Никаких дарований, кроме молодости и симпатичной внешности десятку парней этого живописнейшего ревю не требовалось. Кто-то попел под фонограмму, кто-то потанцевал туда-сюда, минут сорок, а затем сцена непосредственно сливалась с залом. Переодевшись в вечерние костюмы, участники шоу становились платными партнерами дансинга.
      Ошеломленный откровенностью костюма в пляске "Вигвам" - кое-какие веревки и перья на обнаженном, умащенном коричневым кремом теле, Сид заявил свой протест.
      - Ухожу. Голой жопой вертеть не стану.
      - Глупости. Этож не стриптиз-клуб! Комиксы, детский лепет. - Не одобрил вспышку приятеля Вашек. - Это театр. Нам платят неплохие деньги. Стриптиза от тебя никто не требует, тем более, что ты трясешься с копьем на заднем плане. А с барышнями после программы хороводиться - за отдельные деньги, по желанию. Стыдно, Сидней. Считаешь, что все здесь глупее тебя... Боб, между прочим, женат, имеет сынишку. У Тома - степень бакалавра! Парни подрабатывают - и все! Ну, если тебя, конечно, уж очень смущают обнаженные ноги, надень под перья колготки.
      Сид не надел колготок. После первого выступления он выпил с Вашеком за кулисами и почувствовал себя легче. Еще через три дня - хохотал над своим "лепетом протеста". А потом он увидел Грету. Изящная, словно породистая борзая, женщина сидела за первым столиком. В полутемном зале Сид видел только её - пышные серебряные волосы светились ореоло, голубые, очень темные глаза были устремлены на Сида. Нет, он не ошибся, седая дама высмотрела среди участников шоу именно его. И в конце, когда участники вышли на поклон, хлопала,подняв над головой руки. А потом помахала ладошкой, заманивая его спуститься к столику.
      Переодевшись, Сид вернулся в зал, где уже начались танцы. Свою даму он увидел сразу - вся в лунно-серебряном платье из парчи, она выделялась в сумраке и тоже искала его глазами. Он подошел и пригласил её на танец. Танго его научил танцевать Вашек - с вывертами и всякими захватывающими душу прибамбасами. Чувство ритма и, главное, чувство гибкой женской талии под его ладонью, увлекли Сида. Лишь когда музыка умолкла, он взглянул в лицо своей партнерше.
      - Грета, - представилась она с сильным немецким акцентом.
      Сид удивился: платиновая седина обрамляла довольно молодое и чрезвычайно породистое лицо - узкое, бледное, с тонким, чуть горбящимся носом и широким, неожиданно ярко очерченным ртом.
      - Очень приятно. - Сид, кажется, впервые в жизни, в порыве утонченных чувств поцеловал руку даме.
      Она была не просто красивой, молодой или старой, глупой или умной, она была как раз то, что надо. После третьего танца они отправились в отель Греты.
      - Как только я увидела тебя, в моей голове словно кто-то включил сигнализацию: гори все синим пламенем, я должна принадлежать этому парню, призналась Грета в перерыве между безумными ласками.
      - А у меня сработала сигнализация в штанах. Именно на тебя. хотя вокруг целый цветник барышень. - Со злинкой ухмыльнулся Сид, сообразив, что стал альфонсом - платным партнером в постели.
      Она закрыла его рот ладонью и посмотрела очень строго:
      - У нас совсем другое, мой мальчик...
      Сид оставил шоу, уехав с Гретой в Германию, где у богатой вдовы имеолся прекрасный дом и, кстати говоря, достойное общественное положение. Фрау Витман не побоялась предъявить обществу молодого любовника. Конечно, они не являлись вдвоем на званые вечера, но всем, кто попадался на пути влюбленной пары, Грета объявляла: мой друг, Сидней Кларк. Конечно, она была чрезвычайно элегантна и дьявольски сексуальна. Сида волновал резкий контраст внешности неприступной леди с темпераментом официантки. К тому же, она была по натуре развратна, получая удовольствие от опасной игры: явлением юного любовника она бросала вызов обществу.
      Однажды Сид разглядел истинное лицо фрау своей возлюбленной. "Это же не седина! Это напудреный парик маркизы Помпадур! Не даром она подводит темным карандашом маленькую выпуклую родинку в уголке рта!.." Постепенно становилось очевидно, что сработал самый банальный вариант: Сиднея Кларка содержала состоятельная, пылкая дама в качестве сексуального партнера. Ни на что другое он не годился. Эпизод с сожженой рукописью подтвердил это. А ведь Сид писал об Эмили, о дяде Джузеппе, Гуго, Синди... Он выворачивал наизнанку душу в надежде на её понимание! Грета сказала: "Слишком мрачно, дорогой..." Посоветовала ему смотреть на мир оптимистичней и согласилась финансировать публикацию повести мизерным тиражом. За молодого любовника и его капризы надо платить...
      Все это вспомнил Сид, лежа без сна в номере отеля "Пляж" на берегу озера Ди Гварди. За окном, в кронах деревьев шелестел дождь. Включив лампу, он долго глядел в потолок, мысленно рисуя на белом "полотнище" один и тот же вопрос: "Что ты здесь делаешь, Сидней?"
      Весь следующий день, прихватив зонт, он бродил по городку. Присматривался, прислушивался, ждал. Вдруг из дверей автомобиля выйден она. . Говорили вокруг только о непогоде, о том, что на пляже смыло павильоны, в кафе "Бристоль" унесло ветром зонтики, что туристы бегут, напуганные холодами, а те, кто успел прихватить свой лакомый кусочек, затаились в теплых постельках.
      В самом деле, зашторенные окна отельчиков выглядели чрезвычайно загадочно. За ними скрипели кровати, пылали сосновые чурки в каминах и везде - на коврах у огня, под пышными перинами, при свете хрустальных люстр или в темноте, обнаженные люди занимались любовью. Сид представил, что за одним из таких окон его ждет Софи. Или, допустим, звякнет колокольчик, распахнется дверь пиццерии, впуская влажный воздух и женщину в мокром плаще. Она стряхнет и сунет в корзинку зонтик, отбросит со лба черные мокрые завитки и посмотрит прямо на Сида...
      Странно, Сиду Кларку везло на больницы. Первый раз, попав туда, он встретил Вашека и все-таки поступил в университет, второй раз - в госпитале государства Фарух, Сид провел двое суток к общении с очаровательной девушкой. Они сидели в саду, без умолку болтая. Софи рассказала о любимых игрушках, о розовых полях Болгарии, пони в замке Флоренштайн. А потом - о несчастной любви к Полю. Сиду пришлось подробно и жестко, скрипя зубами, поведать Софи про Гуго Гесслера. Вскользь он помянул Эмили и затяжной роман с Гретой.
      - Ого! - почему-то обрадовалась Софи. - Да у тебя не биография, а целый авантюрный роман. Не слишком, правда, веселый.
      - Увы... - Сид поколебался и выпалил. - К тому же я не сын Гудвина..
      - К чему такая таинственность? Может, ты из ЦРУ или из русского КГБ? недоверчиво нахмурилась Софи.
      - Дело в том.. Дело втом, что я ищу клад.Это касается и тебя. - Сид рассказал про встречу с Арчи и затеянные им поиски. Глаза Софи широко распахнулись.
      - Фантастика! Столетний клад на дне моря! И что за глупые игры с кассетой?! Боже мой, моя мама прятала в прическе какую-то пиратскую карту... А другая русская девушка - в бюстгальтере! Детский сад...
      - Но золото ещё не найдено. Оно все ещё лежит там!
      - Тогда скорее ищите, мне нужен захватывающий сюжет для репортажа.
      - Это же секрет! Ты что, не поняла?! - Сид помрачнел. - Я думаю, жуткий, самый жуткий криминал...
      Софи задумалась, машинально ощупывая ушибы и наклейки пластыря.
      - Н-да-а... - Наконец проговорила она. - На мое отцовство притязает премьер этой страны, ты разыскиваешь сокровища, а по ходу дела сметаешь с лица земли маньяков... Похоже, жизнь не так уж скучна, чтобы искать допинги в наркоте. Ты явно умеешь устраивать триллер из повседневной бодяги... Как ты думаешь, Сид, тебе бы не помешала в розысках смелая, сообразительная и почти бескорыстная партнерша?
      - Отличная идея! Жаль только, что заблуждения Арчи скоро развеются. Мне понравилось путешествовать.Стало любопытно соприкасаться с людьми, которых, как я полагал, старикан придумал. Представляешь, русская девушка из попсовой группы, теперь поет в церкви. Твоя мама стала графиней. Осталось навестить москвичку.
      - Поедем вместе! Я ни разу не была в России.
      - Нет, Софи. Никто не должен знать, что я разболтал тайну Гудвина. Особенно, он сам... Да не хмурься ты, повязка отпадет. - Сид ладонью прижал пластырь ко лбу Софи, лишь потому, что очень захотелось прикоснуться к ней. - Через пару недель все выяснится... Бедный Арчи...
      - Зря ты не веришь ему. Постоянно на всем земном шаре кто-то отыскивает утерянные сокровища. Их ещё полным-полно, затерявшихся, ждущих. Вот найдешь золото, станешь знаменитым, фантастически разбогатеешь...
      - Не помешало бы... А Мухаммед, установив отцовство, выдаст тебя замуж за мусульманского принца какого-нибудь или нефтяного короля. Будешь ходить в парандже. Жаль. - Он с такой тоской взглянул на Софи, что она отвела глаза.
      - Ничего, когда мы встретимся где-нибудь на приеме, я отверну краешек, ну, самый краешек этой штуковины, и ты узнаешь меня... Если, конечно, не забудешь...
      Сид подавился словами "я никогда не забуду тебя", - запершило в горле, он промолчал, старательно и долго откашливаясь...
      "Идиот! Она же ждала, что ты скажешь именно это и поцелуешь ее!" - С запозданием осмыслив ситуацию, Сид саданул кулаком по столу так, что подпрыгнула тарелка с остатками пиццы. Лицо Софи с опущенными веками и чуть приоткрытыми губами было близко, совсем близко... Подрагивали длинные смоляные ресницы, а под розовой больничной пижамой часто вздымалась грудь...
      Охваченный жаром, он схватил зонтик и, не раскрывая его, выскочил под дождь.
      - Мистер, вы забыли это! - Лысый производитель пиццы в длинном фартуке выскочил следом, протягивая забытую Сидом куртку. Седая дама с интересом наблюдала за происходящим сквозь рябое от капель стекло.
      - Где же твой клад, Арчи? - Вопросил Сид пустую улочку. И зашагал к пасмурно темнеющему, взъерошенному ветром озеру..
      *Глава 16
      В юности он думал, что является "жаворонком", а к пятидесяти оказался самой что ни на есть зловредной "совой". Завалиться спать под утро - плевое дело, а уж завтрак в таком случае переносится на время, когда европейцы готовят ужин. Те самые, которые после семи вечера - ни-ни! Ничего в рот не возьмут и принимаются за обстоятельную чистку зубов. Итальянцы в этом смысле народо безалаберный, особенно в местах обитания так называемой творческой интеллигенции. Пламен Бончев приобрел неплохой дом в богемном районе миланского пригорода пятнадцать лет назад, в восемьдесят втором. Это был пик его карьеры. Он получил подряд несколько престижных премий и стал появляться повсюду не иначе, как с эпитетом "признанный мастер вотопортрета".
      Популярность - дело хитрое. К одному она приходит, к другому - нет. Пламен, не лукавя, мог бы назвать пяток имен коллег, которых он считал ничуть не ниже классом и даже кое в чем его переплюнувших. Но они оставались мастерами для знатоков, а Пламен Бончев - превратился в кумира широкой общественности. После того, как в 1978 он эмигрировал из страны, и тут же заключил контракт с крупным американским рекламным агентством, удача так и повалила к нему. На смену красивеньким мордашкам в моду вошли неординарные типажи. Пламен, обладавший нюхом на индивидуальность, откопал среди начинающих моделек пару никому не приглянувшихся, и в короткий срок сделал их супер-звездами. А это означало известность, "фирменный знак" и, конечно, деньги.
      Девушки любили работать с Бончевым, а технический персонал - совсем наоборот. Обаятельный, искрящийся юмором на съемочной площадке, он превращался в требовательного зануду, когда дело касалось четкого выполнения необходимых ему условий. Пленки перепроявлялись по пять раз, а из печати он принимал снимки, в лучшем случае, на третий. Парни из лаборатории так сразу и говорили: "Два первых ты уже крутанул. Это последний".
      Нью-Йорк - город для тех, кто охотится за славой. Немощным, хворым и слабосильным здесь делать нечего. Клара оказалась именно такой. Томную, хрупкую блондинку славянских кровей Пламен выделил из богатой чреды пассий по вполне понятным причинам: она здорово напоминала ему Решетову, и даже имя её звучало так же, если проглотить заглавное "К".
      Он сделал потрясающий альбом Клары, подборка её снимков появилась в лучших журналах. Девушке, проживавшей в убогости, предложили выгодные контракты. Она смотрела на Пламена преданными, влюбленными глазами, а он не предлагал ей близости, хотя, как говорили, лично перепробовал почти всех своих моделек. Но почему, почему? Поамен боялся разрушить иллюзию.
      Он издали наблюдал за развитием карьеры Клары, и как то узнал, что бедняжка "сошла с дистанции". У неё оказалось больное сердце, врожденный порок, осложнившийся серьезной физической нагрузкой. "Вот, значит, что в ней так манит и мучает. Вот она, загадка - печаль прощания", - Пламен перелистал альбом с её фотографиями. Везде, в самых соблазнительных и жизнеутверждающих кадрах он подсознательно подчеркнул ощущение обреченности, исходящее от девушки.
      Пригласив бедняжку поужинать в хороший ресторан, Пламен убедился, что перед ним - жизнерадостное, полное желаний и планов существо. Никаких сумеречных настроений, жалоб, нытья. В озадаченности, он привез её к себе. Клара оказалась хорошей любовницей, несколько целомудреной и старомодной для представительниц её профессии, но чуткой и ласковой. И это снова напомнило ему Лару. Их роман с самого начала не был похож на быстротечный флирт. Отношения серьезные, основательные, как у профинциальных бюргеров. Пламен чувствовал себя нежным женихом, забрасывающим свою избранницу цветами и подарками. Он даже не предполагал, что способен на такое вдохновенное чувство. Когда он предложил Кларе стать его женой, девушка наотрез отказалась.
      - Я должна рассказать тебе что-то серьезное... - Погрустнела она. - У меня слабое сердце.
      - Глупости! Сейчас медики справляются с этими проблемами запросто. Ты молода, полна сил. Начнем с самого лучшего специалиста, о'кей?
      Пламен отвез её к знаменитомук профессору-кардиологу. Тот посоветовал операцию.
      - Но, учтите: она должна будет жить в крайне щадящем режиме. Никаких серьезных нагрузок, стрессов. И, разумеется, Нью-Йорк - неподходящий город.
      Кларе сделали операцию. Через месяц она танцевала на собственной свадьбе в белом платье от Лагерфельда. Коллеги жениха щелкали камерами. Потом супруги сделали несколько свадебных альбомов.
      Чудесная пара, восхитительные перспективы: мастер и его муза соединились в семейном союзе. Пламен воспользовался привлекательным предложением со стороны итальянцев. чтобы покинуть Америку. Вначале молодые поселились в Милане, где у Бончева появилась собственная студия. Потом купили дом в зеленом пригороде.
      Вероятно, это были лучшие годы его жизни. Дом, жена, студия, идущая в гору карьера. А главное - эйфорическое кипение радости в крови. Здорово, но немного страшно. На вершине радость и страх всегда вместе, поскольку со всех сторон ты окружен пропастью. Падать или спускаться осторожно - не столь уж важно. Важно блаженное ощущение высоты и неустойчивости одновременно.
      Счастье редко бывает совершенным. Клара полагала, что для полноты жизни в семье не хватает ребенка. Она знала, что Пламен равнодушен к малышам, и это ещё большек подстегивало её желание подарить мужу радость отцовства. Врачи не советовали Кларе рожать. Пламен был согласен на усиновление.
      - Нет! Я сделаю все, как надо. - Сев на колени мужа, Клара обняла его за шею. Длинные льняные волосы окутали его, обдавая ароматом персика. Они словно оказались в сумрачном шатре. Закрыв глаза, Пламен потянулся губами к её шее и зашептал: Лара...Лара...
      - Ты же понял, - я страшно везучая. - Она слабела, прижимаясь к Пламену. - У меня все-все получится!
      Позже, вспоминая это мгновение, Пламен тысячу раз задавал себе вопрос, почему он пренебрег подсказкой свыше? Воспоминания нахлынули мощной волной. Он был с другой, некогда страстно любимой женщиной.Последнюю фразу Клары заглушил грохот и звон стекла.
      - Ну вот, праздничный салют! - Она легко вскочила с колен и бросилась к окну. - Извини, никак не привыкну к сквознякам в этом доме.Жаль, моя любимая ваза. - На ладони Клары лежал золотистый осколок. - Твой подарок, тогда, в Ассизи...
      - Ты не поставила раму на предохранитель. Или я. Пустяки, - помрачнел Пламен. Ему показалось, что к ним подкрадывается беда.
      Впрочем, подобные предчувствия часто посещают счастливых людей, а Бончев не отличался склонностью к суевернию. В том, что Клара умерла на пятом месяце беременности, был виноват случай: её легонько толкнул велосипедист на узкой тенистой улочке недалеко от дома. Клара вышла в киоск, торговавший горячими пончиками. В восемь утра! Ей безумно захотелось пончиков. Пламен, естественно, сладко спал.
      К нему прибежала испуганная соседка - к пострадавшей пришлось вызвать "скорую". Клара споткнулась о парапет, неловко упала, вероятно, испугавшись велосипедного звонка. Через три дня она скончалась в больнице от острого сердечного приступа.
      Больше Пламен не женился. Киоск, торгующий пончиками, обходил стороной - его мутило от поджаренного в масле теста. После того, как Клару увезла "скорая", кто-то из соседней отнес её сумку домой к Бончевым. Пончики так и лежали на кухонном столе несколько дней, пока их не убрала прислуга, вызванная для устройства поминок.
      Но любовь к дому, названному Кларой "Маргаритка" в честь газона, покрывающегося с мая мелкими бело-розовыми цветами, осталась. Просто теперь в нем жил другой человек - странноватый, несколько неряшливый вдовец, то не выходивший за ворота по нескольку дней, то устраивавший шумные, многолюдные пирушки.
      После недели выматывающей работы в мастерской Пламен дня три сидел дома, пил водку и листал наваленные кучей журналы.Телефонную трубку не поднимал - меньше всего ему хотелось сейчас беседовать с навязчивыми поклонницами. А их было не мало. Поджарый, смуглый брюнет с седой прядью в жестких вьющихся волосах и глубокими складками в углах крупного, редко теперь улыбавшегося рта, нравился женщинам.
      Просыпался он в такие дни далеко за полдень и, разбросав листы на столах, диванах, креслах, нервно ходил между ними, зажав в кулаке фломастеры. На листах оставались отметины, линии, штрихи. Через несколько часов Пламен либо уходил на кухню, оставив доработку эскизов на потом, либо складывал рисунки в стопку. Они станут основой следующей серии фотографий. Или не станут. Все больше нереализованных проектов находило приют на деревянных стеллажах, все реже гонял до исступления свою команду требовательный маэстро, все чаще посещала неугомонного Бончева серая, заурядная тоска.
      ... Открыв глаза, он прежде всего увидел круглый циферблат забавных "улыбающихся" часов, висящих на стене против кровати. "Мы станем стариками, а они все так же будут улыбаться нам", - умилялась Клара. Пламен с отвращением поморщился - уже час дня, появляться в студии не имеет смысла. Лучано все отлично сделает сам. "Все прекрасно обойдутся без меня. А когда я однажды не проснусь, меня обнаружат лишь на третьи сутки. Если это совпадет с визитом синьоры Рузани, конечно". - Эта почтенная дама необъятных размеров убирала в доме два раза в неделю, ворча на хронический беспорядок. Она не уставала удивляться количеству одиночных носков, разбросанных где попало.
      До прихода синьоры Рузани оставалось шестьдесят часов, а комната выглядела так, словно не убиралась месяц. Пластиковые бутылки из-под минералки, наполовину початые, стояли где попало. Рубашки и тенниски валялись на креслах, пуфе, комоде, на коврике возле кровати глянцево блестела пестрая кипа газет и журналов, сброшенная накануне с одеяла движением ноги. Клара любила наводить уют в спальне и в доме. Теперь он был не нужен Пламену.
      Прищуренный глаз, оторвавшись от стакана с водой, медленно продвинулся к пестроте бумажных листов, машинально отмечая качество попадавшихся снимков. Неплохое качество, прочная заурядность. И лица все, как одно, что политикан, что стюард - гладенькие и радостные. Увидав её, он мгновенно вскочил, уставясь на разворот журнала. Протер глаза и прочел: "В субботу в ресторане отеля состоится банкет по случаю закрытия конференции "Мир и музыка"... Синьора Решетова представляеь Росийский фонд..." Решетова!
      Красивая блондинка в бежевом костюме была заснята, очевидно, в момент доклада. Возле её вдохновенного лица серебрилась головка микрофона. Пламен взглянул на число на обложке.Журнал провалялся почти неделю. Целых семь дней она была совсем рядом! Судьба прислала Лару в Милан, а он даже не почесался! Ведь мог увидеть и все объяснить... Пора бы облегчить душу, ведь случая, скорее всего, больше не представится.
      Он бросился в душ и уже под струями холодной воды сообразил, что опоздал на два дня. Кто же останется до понедельника, если прощальный банкет состоялся в субботу?
      "Мерзавец, ты ищешь лазейку, чтобы упустить последнюю возможность. А если она задержалась в Милане, чтобы походить по музеям, если не торопится домой, если у неё здесь любовник, в конце концов?!"
      Наскоро выпив крепкий кофе, он тщательно оделся, изменив джинсово-спортивному стилю, и выкатил из гаража ярко-желтый "порше". Кое в чем Бончев все еще, скорее по инерции имиджа богемного маэстро, чем по вдохновению, придерживался эксцентричного стиля.
      Дождь прекратился, сквозь плотную завесу ровной, матовой облачности, крупным пятном белело солнце. - "Словно софит М-32. Здорово подсел". Всю дорогу Пламен упорно рассеивал внимание на мелочи, сочиняя, как бы снял репортаж о рекламных тумбах и урнах, попадающихся на пути.
      Бетонно-стеклянный подъезд отеля густо оплетал подозрительно-зеленый плющ, а латунные урны сияли ярче солнца. Администратор, сверившись с журналом регистрации, любезно объяснил, что последние участники конференции покинули отель в воскресенье. Синьора из России отбыла в субботу.
      - Мне необходимо разыскать кого-либо из организаторов, оставшихся в Милане. Дело в том, что фотоматериалы, подготовленные моей студией для русского журнала, несколько запоздали. Я должен был передать их синьоре Решетовой. - Пламен протянул администратору солидную визитную карточку.
      - Наш фотограф снимал заключительный банкет. Было много весьма серьезных государственных лиц, представители ЮНЕСКО. За снимками должен прибыть курьер из Миланского музыкального центра. - Администратор сделал знак подождать и через минуту вернулся с пакетом. - Вот здесь стоит штемпель с их адресом.
      - Можно взглянуть? - Пламен неторопливо достал фотографии. Вот и она. В черном платье с жемчужной брошью и бокалом в руке. Господи, до чего же знакомый, такой мучительный взгляд! Будто судьба протягивает ей роскошный подарок, а она боиться протянуть руку. Не верит подаркам...Рядом господин в сиреневом смокинге. Старый знакомый! Такого забыть трудно.
      - Позвольте, это, кажется, Серж Бонован из Парижа. Мы как-то встречались на концертах.
      - Да, мсье был дружен с дамой из Москвы. Но, к сожалению, ещё вчера он выехал из отеля.
      Найти телефон Бонована для Пламена не составляло труда. Через полчаса, сидя в кабинете своей студии, он набирал парижский номер. Без малейшего трепета, поскольку был уверен, что на этом ниточка поиска оборвется.
      Бонован оказался в офисе. Мало того, он узнал Бончева и рассыпался в комплиментах по поводу его последней композиции "Варьете".
      - Серж, я разыскиваю одну даму. Она русская, мне необходимо срочно пощелкать её. К сожалению, мы опоздали на конференцию, делали крупный заказ в Южной Америке. А до Москвы мне пока не добраться.
      Бонован закряхтел, очевидно, задумавшись. - "Ну, давай, давай, старина, скажи, что проводил даму в аэропорт к московскому рейсу".
      - Видите ли, друг мой... Не думаю, что Лара Решетова поторопилась вернуться домой.
      - Возможно, кто-нибудь знает, где её можно разыскать? - Пламен злился на себя - желание увидеть Лару боролось с инстинктом самосохранения. Спрятаться, уйти от тяжелых объяснений,вот что следовало бы сделать разумному человеку. А Пламен продолжал настаивать: - Мне чрезвычайно необходимо встретиться с этой синьорой.
      - Боюсь, мне неудасться помочь вам. Кто ж может предугадать маршрут дамы, имеющей устроить себе небольшие каникулы?
      - Она в Париже?
      - О, нет.. - Пламену показалось, что Серж вздохнул. - У меня есть основания предполагать, что Лара осталась в Италии. Видите ли, кто-то посоветовал ей провести недельку на озере Ди Гварди.
      - Вы уверены?
      - Вовсе нет. Слышал разговор краем уха. К сожалению, других данных у меня нет. Кроме телефона московского офиса.
      - Спасибо. - Пламен сделал вид, что записал телефон. В Москву он не поедет. Если визит Лары в Италию, действительно, подсказала судьба, то надо попытаться найти её здесь.
      Он решил не заезжать домой. Вряд ли хватит решимости второй раз отправиться на поиски, выползти из своей спокойной берлоги. В шкафу, спрятанном за панелью кабинета, всегда стояла наготове спортивная сумка минимум белья, туалетные принадлежности, пара сорочек. И чехол для камеры. Поколебавшись, Пламен прихватил портативный "Nicon", без которого чувствовал себя, как подслеповатый маразматик, потерявший очки. Даже соображал плоховато. А нужно ли было ему сейчас думать? Скорее, нет. Выполнить свой долг на автопилоте и, освободившись от многолетней тяжести, жить дальше.Жить дальше...Увы.
      Когда Лара проснулась, дождя уже не было, но небо по-прежнему хмурилось, посыпая дождем окрестности. Она спустилась в столовую пансионата - уютную, небольшую, обставленную, как в хорошем бюргерском доме. За большим овальным столом, покрытым вышитой льнянойой скатертью, не было никого. Ваза со свежим пестрым букетом возвышалась в центре, создавая ощущение сельской простоты.
      Вчерашняя девица в симпатичном цветастом платье принесла гостье европейский завтрак - кофейник, молочник, тосты, масло, джем. Аппетита у Лары не было, а затея с поездкой на курорт казалась бредовой.Нарочито медленно позавтракав. Лара вышла на воздух и остановилась, вдыхая особый запах. Это итальянское живописное озеро пахло морем. Давним, Черным...
      Прогулка по берегу подняла настроение.Дождь прекратился и все вокруг сразу заулыбалось. Дивная растительность, море цветов, очаровательные виллы в зелени парков, плавучие ресторанчики, кафе, бары. С причала катеров были видны камешки на дне, вода прозрачная, чуть зеленоватая, лениво покачивалась, пригоняя к песчаному берегу плавучие островки смытого дождем мелкого мусора, листьев, цветочных лепестков, жучков и "божьих коровок". На пляжах появились обрадованные улучшением погоды люди. Люди как люди, без местной адюльтерной специфики. Хотя, если приглядеться...
      Отвязав причальный канат, в катер прыгнул юный брюнет в полной оснастке плейбоя - буйные кудри на ветру, бронзовый загар, литые мускулы под ослепительно-белым, облегающем торс пуловером. А длинные ноги, открытые коротенькими шортами! В лодке его ждала дама... Соломенная шляпа не открывала лица, а узенькие брючки лишь подчеркивали дряблость широкого зада. Н-да... Но как она смотрела на него! Как он прижал к себе любимую, заглядывая ей в глаза!..Вздымая пенные бразды катер умчался к горизонту.
      Лара ушла в парк и бродила там до самого ужина, потом вернулась к себе в отель и плотно перекусила домашним рагу в горшочке с салатом из перца, помидор и лука.
      "Завтра же уеду", - решила она и улыбнулась на вопрос девушки:
      - Да, очень понравилось, у вас чудесное озеро. - "Смотрит на меня и усмехается. Дама вернулась без улова. Они ведь здесь только, наверно, и делают, что обсуждают своих постояльцев. Бесконечный мыльный телесериал".
      Ночью она спала крепко и сладко - озерный воздух действовал успокаивающе. За завтраком в уже знакомой столовой познакомилась и поболтала с очень милой американкой лет пятидесяти. Рона была менеджером крупной автомобильной фирмы, имела двоих взрослых сыновей и уже третий отпуск проводила здесь. - "Такое чувство, что я попадаю в оперетту пятидесятых годов. Иная реальность, иное измерение. И никаких забот, кроме романтических... Мой приятель - швед. Двадцать шесть, наверно, окончил университет. далеко не две извилины, как принято думать о работающих здесь мальчиках. И, знаете, Лара, нам очень хорошо вдвоем".
      Застыдившись своей трусости, подбивающей её вернуться в Москву, Лара старательно привела себя в порядок и вышла прогуляться. Интересно, как все произойдет? О чем он заговорит? "Только вот что, дорогая, - строго предупредила она себя, - довольно совковых компромиссов. Ты приехала, чтобы заключить интересную для тебя сделку и ты будешь придирчиво выбирать. Лысых, толстых и калек просим не беспокоиться".
      Но очереди претендентов на конкурс любовников почему-то не было. "Очевидно, здесь существуют специальные места для знакомств, - поняла Лара. - Вечером придется отправиться в ресторан. Какой-то юноша довольно долго шел за ней по аллее, но потом исчез.
      В ресторане на плотине, куда забрела обедать Лара, она только и видела, что искусно подобранные парочки - леди, несомненно в годах и при деньгах, джентльмен - молод, силен и полон желаний. Прежде всего, естественно, подзаработать. "А какая, собственно, разница? - урезонивала свою иронию Лара. - Все мы что-то хотим друг от друга. Ты состоишь в любовницах Феликса, спала с Донованом, вовсе не из пылкой любви. И все ещё считаешь, что торговать самыми нежными чувствами - дурно. Полагаешь, честнее, если так уж невтерпеж, нанять платного партнера на ночь, но не разыгрывать спектакль идиллического чудо-романа. А если необходим именно этот спектакль? С ухаживаниями, поездками на островок, цветами, томными взглядами? Увы, пожилые дамы, как правило, консервативны. Многим из этих бедняжек, возможно, не попался в жизни ни один пылкий Ромео. Брак по расчету, компромиссные дружки, домашняя суета. А красивая любовь? - Только в кино".
      Прекрасный лангет из телятины с соусом "кампари" и свежайшая спаржа примирили Лару с действительностью. Перебравшись на террасу, она заказала коктейль и клубнику со сливками. Сладкая жизнь, никаких ограничений.
      Пелена облаков утончалась, пропуская солнечный свет. Пришлось достать из сумочки темные очки с приятными розоватыми стеклами. В силуэте межчины, стоящем у парапета, померещилось нечто знакомое. Светлые брюки, полосатая рубашка, завязанный на плечах бежевый пуловер. Точно! Это он попался ей в парке. Отличная фигура, густая, блестящая волна темно-каштановых волос. Прищурившись, парень наблюдал за яркими парусами на синей глади озера и вдруг - не случайно, а явно специально, словно решившись, повернулся к Ларе:
      - Извините, синьора говорит по-английски?
      - Да. - Лара с вызовом подняла лицо, не предлагая парню сесть за свой столик.
      - Вы позволите присесть? Я заметил вас ещё в парке.
      - Пожалуйста. И что вас удивило?
      Он почему-то смутился. Лара решила, что у жиголо великолепные актерские данные.Смущение и нерешительность он разыгрывал блестяще.
      - Я узнал вас. Вы принимали участие в конференции ЮНЕСКО. Я интересуюсь музыкой.
      - Ах, вот как! - Лара рассмеялась. - Значит, у вас чисто профессиональный интерес. Вы, вероятно, не из попсовых кругов?
      Теперь улыбнулся он:
      - Мог бы представиться пианистом. Знаю название нескольких шлягеров Шумана, Листа, Шопена, могу напеть основную тему концертов Чайковского, Рахманинова... Но... увы - я не имею отношения к классике. Да и к попсе весьма скромное. Немного пробовал петь на эстраде, теперь учусь в Бостоне на юрфаке. Листал музыкальный журнал, увидел вашу фотографию... А сегодня шел следом и думал: где я видел эту очаровательную блондинку? Вы не красите волосы?
      - Теперь немного подтеняю седину на висках. Вы разбираетесь и в этих вопросах?
      - Пришлось заниматься многим... - Парень с тоской посмотрел на паруса. - Одно время работал в водном гараже и чуть не получил к свадьбе подарок в виде катера.
      - Не женились? - Лара посмотрела на руки парня и не заметила обручального кольца.
      - Сорвалось... Меня зовут Сидней. Сидней Кларк. - Он встал, чтобы взять протянутую Ларой руку.
      - Лара Бонован, - представилась она в соответствии с записью в отельном журнале.
      В глазах парня промелькнуло удивление, но он ничего не спросил. С минуту они молчали. Лара успела хорошенько разглядеть его лицо - её кавалер обладал неким шармом, снимающим с его яркой внешности глянец парфюмерности. Если бы не застенчивость, мягкая манера говорить, выдающая человека из хорошего круга, не потаенный блеск глаз - сине-зеленых, сумрачных, загадочных, - он мог бы сойти за рекламного красавчика. Ларе показалось, что парень ищет удобный момент, чтобы откланяться. Вероятно, он здесь по другому поводу.
      - Может быть, мы выпьем шампанского? Чудесный день, это озеро, безделье... Разве не о таком вот столике у синих волн мечтают сейчас тысячи людей, потеющих на своих рабочих местах, среди бумаг, сейфов...
      - ... Роялей, литавр и дирижерских пультов... - согласно кивнув, добавила Лара.
      После шампанского стало совсем легко и весело. Сид просительно поднял на неё свои морские глаза:
      - Лара, я мечтаю прокатиться на катере. Но совершенно не переношу одиночества. На воде, естественно...Составьте мне компанию!
      До чего же здорово нестись в синеву, разрезая воду, словно лезвием ножа, глядеть на два зеленоватых вспененных крыла за кормой, вдыхать насыщенный мельчайшей водяной пылью воздух!
      - Смотрите, радуга! - перекрикивая грохот мотора, обратил внимание Сид.
      Лара повернула голову - облака растаяли, над маревом, окутавшим зеленые холмы берега, раскинулась семицветная арка, очень яркая у правого края. Сид сделал вираж, промчавшись вдоль берега.
      - Здорово! - На крутом повороте Лара навалилась на его плечо и тут же восстановила равновесие. - Простите.
      Она лихорадочно соображала, как вести себя. Не позволять же парню, не принадлежащему к профессии альфонса, платить за шампанское, катер... Скорее всего, он вовсе не миллионер и не предъявит счет даме через отельного служащего.
      - Сид! Зачем вы приехали сюда? - Прямо спросила она, выкрикивая каждое слово.
      - Ищу приятеля. Он подрабатывает в шоу. Я тоже однажды пел с ним. Небольшой бизнес во время каникул.
      - Я-то уж решила, что вы отпрыск Ротшильда. Выбрали самое дорогое шампанское и лучший катер.
      Сид выключил мотор, тишина показалась оглушительной, а покой невесомостью.
      - А ещё я приметил здесь самый лучший ресторан и намерен пригласить вас на ужин. Ведь вы ещё не знаете, как я умею танцевать.
      - Идет. Я принимаю приглашение. Только уговор - по гамбургскому счету.
      - Не будем об этом. Пока у меня полный кошелек. Дальше будет ещё лучше.
      Катер мягко покачивало на волне, Лара расслабилась в кресле и закрыла глаза. "Почему я все время должна о чем-то думать? Довольно, синьора Бонован, с этой минуты вы - легкомысленная, смешливая дурочка".
      - Волшебная, волшебная радуга! А как вы относитесь к волшебству, Сидней?
      Сид проводил Лару до отеля, они условились, что в девять вечера он будет ждать её в холле.
      Рона попалась Ларе на лестнице. - Я вижу, настроение вполне отпускное?
      - Прогулка на катере, шампанское... - Лара пригладила ещё влажные от водяных брызг волосы. - Ужин в ресторане "Каскад".
      - О! Широкий размах. Это лучшее местечко в здешних краях. Два маленьких озера, соединенные ступеньками. На перемычке - маленький дворец, опоясанный террасой, а из-под неё падает вниз миниатюрная Ниагара. Кухня, оркестр! Самое шикозное место. Кто подсказал вам?
      - Мой новый знакомый. Американский студент. Нет, он совсем не из этих.
      Рона засмеялась:
      - Естественно, студент. Поэт, художник?
      - Музыкант...
      - Очаровательно! Здесь отдыхают исключительно творческие, утонченные личности. Хотя, одна дама, измученная великосветской манерностью ипредпочитающая крепкий фермерский секс, сказала мне, что обнаружила здесь некое сокровище - лесоруба из канадской глуши!
      - Да, они хорошо ориентируются в запросах клиенток. - Попыталась Лара скрыть разочарование. - Профессионализм - первое условие хорошего заработка.
      Закрывшись в номере, она тупо смотрела на себя в зеркало. Растрепанная, разрумянившаяся дама, вообразившая себя девушкой. - "Чего тебе надо, старушка? Примчалась сюда, сбежав от Феликса и дублировавшего его Сержа. Жаждала плотских радостей, без всяких условностей, кроме чека. Уверяла себя, что пресытилась лирикой, разговорами по душам, психоанализом своих постоянно исповедывавшихся интеллектуальных любовников. А теперь клюнула на застенчивое ухаживание "влюбившегося" парня! Да ему не более двадцати шести! Если мигнет - девчонки пойдут косяком... Ужин в "Каскаде" на полтысячи баксов! Невероятная широта для студента!"
      Лара плашмя бухнулась поперек кровати и хотела расплакаться, но не смогла. Кипела от злости на себя. А потом - пожалела. - "Успокойся и прекрати себя обманывать. В этой жизни ты недобрала своего - любви. Того, что началось с Пламеном и никогда больше не возвращалось. Нет, был Майкл, но вспоминать о нем не хочется. Уж точно, он здорово умеет работать, но любовь изображает плохо. Не очень старается. А зачем? Женщина сама додумает все, что ей требуется, подари лишь букет роз и затащи её в ювелирный магазин... - Тут уж слезы потекли сами собой. - Не хочу, не хочу фальшивой любви. - Терзала она подушку. - Пусть лучше просто так, словно проститутка по вызову...Не хочустрадать, не хочу быть обманутой..."
      Когда Лара проснулась, в комнате было темно. Она проспала несколько часов, не раздеваясь, лежа поперек кровати! Вероятно, от нервного напряжения. Села, сбросила жакет, блузку и тут же вспомнила Сида.
      "Ловкий мальчик. Сразу раскусил, что мне надо, понял то, что я сама отказывалась понимать. Ситуация, в общем, типовая: даме хочется большой, настоящей любви, желательно в красивом месте с очаровательным юным партнером, разделяющим её вкусы, пристрастия. Сон длиной в неделю. Стоит, однако, поинтересоваться у Рони с расценками. Моя кредитная карточка потянет и полмесяца, если не проводить каждый вечер в "Каскаде"... Ни за что не пойду! Нет, пойду, но прямо заявлю: хватит пудрить мне мозги, малыш. Пора тащить в койку".
      Лара вздрогнула, представив себя с этим мальчиком в постели. "Неужели я настолько бедна, что должна покупать любовь?" Вот что больше всего мучило её гордость. Признать себя уцененным товаром, неспособным заинтересовать требовательного, утонченного в амурных делах "покупателя".
      "Бог мой! А ведь в то крымское лето не было парня, который бы не оглядывался тебе вслед. Даже загадочный и наглый "султан" заманил к себе, засыпал розами, хотел подарить ожерелье... Но лучше всех, самым манящим, пылким, чудесным был Пламен Бончев. Он был единственным... Единственный любимый, так легко предавший наивную глупышку".
      Лара наполнила ванну. До встречи с Сидом оставалось немногим больше часа. "Вот полежу в пене и подумаю", - решила она.Пена пахла луговыми травами, в зеркальном потолке отражалась овальная ванна, предназначенная для сладостной неги.
      Ровно в девять синьора Бонован последний раз оглядела себя в зеркале и осталась довольна. Сон, ванна и трезвая оценка ситуации пошли на пользу. Женщина собралась поужинать с симпатичным кавалером. Она будет обольстительной, веселой, остроумной, - такой, которая все ещё вызывает восхищение и жаждущие взгляды. Этот вечер принадлежит Ларе Решетовой и его запомнит юный американец, не зависимо от того, чем окончится их встреча. "В любом случае, платить за себя буду я сама".
      Сексапильность темно-синего платья-комбинашки на тонких бретельках скрадывал длинный свободный жакет из той же шуршащей тафты, застегивающийся на одну "сапфировую" пуговицу. Свежевымытые волосы рассыпались, создавая ощущение небрежности. Зато туфли - высший класс - черные шпильки на тоненьких ремешках и крошечная черная сумочка. Неизвестно, как для ресторана "Каскад", а на презентации "Оскара" Лара выглядела бы не хуже других.
      Духи, макияж. О, как умело научилась она "делать лицо". Для дневного освещения или вечера, в тон каждому туалету, требующему повышенного внимания. Она умела казаться совершенно естественной, "а ля натурель", или ярко, но со вкусом подкрашенной. Сейчас Лара выбрала призывные тона, чуть подтемнив брови и сделав густые иссиня-черные ресницы. Коралловая губная помада отливала золотом.
      "Хватит, не под венец собралась, - строго скомандовала себе Лара. - Ты лучше всех, и это очевидно каждому, если он не слепой".
      И все же колени Лары чуть дрожали, когда она спускалась по лестнице. Навстречу ей шагнул восхитительный кавалер - в вечернем светлом костюме и синем галстуке-бабочке. Он склонился к руке Лоры, волна шелковистых волос упала, коснувшись её запястья...
      Скоро, вспоминая этот вечер, она поймет, почему так тревожно колотилось сердце и замирала душа. Женщины часто предчувствуют приближение перемен, но боятся признаться себе в этом.
      *Глава 17
      Пламену хотелось напиться. Он чувствовал себя полным идиотом, сомнамбулой, погнавшимся за привидением. Несколько часов он мчался по скоростной автостраде и заявился в причудливое место, никак не соответствовавшее его представлениям об отдыхе. Альфонсом он никогда не был, дамой тоже становиться не пробовал, хотя это и стало модным. Прелестницы, попавшиеся ему в холле самого высокого и фишенебельного отеля на побережье, казались переодетыми мужчинами. Они шепотом обсуждали вчерашние приключения и было это столь громко, что и хохот, и отдельные словечки американского жаргона доносились от уголка отдыха до стойки портье.
      Пожилой итальянец, приняв Пламена за своего соплеменника, с усмешкой кивнул в сторону дам:
      - Американки! Особая порода. - Пламен не поддержал беседы. - Синьор надолго? - Портье распахнул книгу записи.
      - На пару дней. - Пламен окинул быстрым взглядом гладкое одутловатое лицо шельмы и бывшего бабника, прикидывая, как подойти к интересующей теме. - Я разыскиваю одну синьору, - без обиняков начал он. - Ничего, кроме её имени, мне не известно.
      - Здесь дамы, как правило, меняют имена. И, знаете, можно даже по книге определить, какой кинофильм в какие месяцы имел успех. Когда прогремела Шарон Стоун, у меня здесь были сплошные Шарон, а сейчас косяком идут Патрисии.
      - Это почему?
      - Канадка с этм именем поет песню в "Титанике", которую здесь везде крутят с утра до вечера. Грандиозный фильм, скажу вам. синор. Очень впечатляет.
      - Выходит, в полицию обращаться бесполезно? - не поддержал беседу мрачный приезжий.
      - Избави Боже! У нас тут заповедник, свои секьюрити, свои места встреч и методы наказаний. К примеру, с кавалерами, нарушающими условия договора, здесь поступают вксьма оригинально...
      - Прости, а что насчет встречи? Вы сказали, есть определенные места?
      - О, это ритуал! Все прибывающие сюда гости непременно посещают "Каскад". Отличный ресторан и очень недешевый. С него преимущественно начинают, а потом... потом довольствуются пиццей прямо в постели. Мы держим специальных посыльных... - Портье масляно улыбнулся. - Самый активный спрос после трех ночи... Что делать - любовь разжигает аппетит.
      - Благодарю за информацию. Там обязателен вечерний костюм?
      - Достаточно пиджака. Работает прокат, где имеется одежда на любой вкус. Ничего не поделаешь, специфика! Многие дамы предпочитают "ковбоев" или мужчин, не похожих на тех, что толкутся дома в их гостиных... Ну, в молодежной, эксцентричной, скажем так, одежде.
      - С этим у меня все в порядке. Пожалуйста, одноместный номер на два дня.
      - Да, господин Бончев! - окликнул его портье, вручив ключи от комнаты. - В "Каскаде" есть бар. Дешевле и все хорошо видно. Вы точно никого не пропустите.
      - Как раз то, что надо, - пробурчал Пламен и поспешил в свою комнату. Уже десять вечера, надо поторопиться.
      Через пятнадцать минут мрачноватый и не очень молодой мужчина занял местечко у барной стойки. "Только не напивайся. Будет стыдно, очень стыдно, если твоя погоня за прошлым и чистой совестью завершится очередной пьянкой". Он заказал легонький коктейль и, стараясь не упускать детали, огляделся. Главный зал ресторана под названием "Хрустальные грезы" выходил на широкую террасу, нависшую над водопадом. Здесь действительно было очень много хрустальных светильников, свисающих с потолка сталактитами, подсвеченных радужными бликами наподобие северного сияния. В левой части располагась площадка для шоу, в правой, чуть на возвышении, - барная стойка. Если поднапрячься, то с табурета можно разглядеть чуть ли не весь зал. А вот толку мало - столики прятались в лабиринте кабинок, тоже вроде "хрустальных", но не прозрачных, на террасе играл оркестр и пары тянулись туда, обтекая бар и сцену.
      - Вам можно составить компанию? - На табурет рядом с Пламеном присела соблазнительная пышечка с огненными волосами.
      - Чудесный парик, мэм. - Похлопав под мышкой, где профи обычно носят пистолет, он наклонился к курносому круглому лицу. - Я на работе, крошка. Прости,свидание в следующий раз.
      - Хмм! А я, что, - на отдыхе?
      Пламен взглянул на часы: если в ближайшие полчаса он не увидит Лару, то славно напьется в её честь и забудет обо всем. Напрочь.Навсегда.
      - Потанцевать же тебе можно? - без особой надежды спросила рыжая.
      - Не откажусь, мэм. - Придерживая даму за локоть, он повел её к выходу на террасу окольными путями, плутая среди спрятанных столиков.
      - Кого-то ищешь? - догадалась рыжая.
      - Как всегда. - Он вздохнул, все больше входя в роль сыщика.
      Пары танцевали тесно, томно, плотно обнявшись. Молодежный репертуар здесь, видимо, был не в ходу. Еще бы! Среднестатистический возраст дам на прикидку не меньше полтинника. А кавалеров - 25. Судя по обилию драгоценностей, мехов, сверкающих вечерних туалетов, музыку здесь заказывали леди. Склонив голову к груди своей дамы, Пламен упорно прочесывал толпу, двигаясь "челноком".
      Кажется, это был вальс-бостон или нечто лирическое, тягучее, непосредственно переходящее в лирические ласки. Пламена толкнул юный силач, извинился, но рыжая толстушка успела налететь на другую пару. Удерживая её, Пламен толкнул в спину высокую блондинку, пробормотал "простите" и окаменел. Кажется, он на мгновение вырубился, лишившись слуха и зрения. Перед глазами стояло мельком попавшее в "объектив" лицо - Лара!
      - Эй, тебе здорово отдавили ногу? Шпильки - страшное оружие. Кстати, меня зовут Кэт, - трясла его за руку толстуха - Парень, ты жив?.
      Пламен лишь проглотил слюну - в горле мгновенно пересохло. Он боялся обернуться, убедиться в ошибке, но она сама выплыла слева, ведомая опытным танцором.
      - Та самая? - шепнула Кэт.
      - Она...
      Кэт рассмеялась:
      - Я поняла! Никакой ты не сыщик. Ты жену выслеживаешь. Вон как облинял - ни кровиночки.
      - Прости, мне надо выпить. И подумать. - Оставив партнершу у дверей зала, Пламен отправился к бару. Теперь он видел её очень хорошо. Даже слишком. В синей тафте, в объятиях молодого парня. Молодого, сильного и красивого. И смотрела она точно так же, как тогда, в Крыму, на Пламена радостными, манящими глазами.
      Красивая стала, ещё лучше... Но зачем ей жиголо? Таким женщинам должны дарить дворцы и драгоценности за одну ночь принцы или голливудкие звезды... - Он машинально заказал и выпил кампари. Не самый любимый напиток. - Так что же, что?
      "Постой, чего ты бесишься? Ты расстался с ней четверть века назад. Возможно, у неё уже такой сын, как этот красавчик. Мой сын... - Пламен с усилием растопырил пальцы - он едва не раздавил в кулаке бокал. - Вспомни, зачем приехал. За отпущением грехов. Проследишь её до отеля, нанесешь визит завтра и выложишь все, что должен был сказать давным-давно. Потом попросишь прощения и удалишься..." - Пламен поймал себя на том, что бормочет вслух. И ещё на мысли бросить все и напиться до беспамятства. Не мучить ни себя, ни её, не расковыривать старые раны. Жить как жилось.Но именно этого он не мог сделать теперь. Не мог уйти, не посмотрев ей в глаза...
      Лару охватила давно забытая легкость и безшабашное веселье. Сид оказался славным парнем. Он нравился ей, не смотря ни на что. А она - ему.
      - Давай начистоту... - предложила она, как только был сделан заказ на изысканный ужин и официант удалился, пожелав счастливого ужина. - Скажи прямо - ты жиголо?
      Сид покраснел! Потом пристально взглянул на неё из-под густых нахмуренных бровей:
      - Нет... Вообще-то я здорово умею врать. И сейчас должен делать именно это, но как на зло, не могу. Ты, вы... вы прекрасная женщина, Лара. Я бы непременно влюбился по-настоящему. Но вышло так, что совсем недавно я встретил ту, которую не могу забыть. Это смешно?
      - Так и должно быть, Сидней... Но бывает, к сожалению, редко. Не можешь забыть! Восхитительная старомодность. Я полагала, с романтическими иллюзиями давно покончено.
      - Я тоже. - Сид пожал плечами. - Не пойму, как это произошло. Но произошло, это верно.
      - Надеюсь, мы не отменим ужин? После сегодняшней прогулки на катере и чудесного сна у меня волчий аппетит. - Неожиданно для себя Лара ощутила облегчение.
      - О, конечно же! Спасибо. Спасибо, что не обиделись и не отказались провести со мной вечер.
      - Но зачем тебе мое общество, мальчик?
      - Я искал вас... Мне надо только одно - услышать от вас правду.Речь идет о серьезных вкщах.
      - Господи, ты из ФБР?
      - У меня частное расследование... Вам что-то говорит имя Гудвина? Арчи Гудвина?
      - Н-нет... Нам доставили закуску. Приступим, а я пошевелю извилинами...Он музыкант?
      - Бизнесмен, американец... - Сидней кивнул вопросительно смотрящему на шампанское в ведерке официанту. Тот извлек изо льда бутылку и ловко открыл её именно так, чтобы и хлопок был, и пена, но не на костюмах клиентов. Лара взяла бокал.
      - За удачу, Сидней. Я полагаю, нам обоим она сейчас не помешает.
      Они выпили и перешли к соблазнительно выглядевшим блюдам. Здесь предпочитали французскую кухню. Поэтому на столе появились волованы с паштетами из печени, лосося, осетрины. В качестве горячей закуски в сверкающей жаровне находилась утиная печень, запеченая на свежем инжире с маслом, настоенном на цедре апельсина и лимона. Под эти кулинарные роскошества рассказ Сида о пропавшей в семьдесят втором году пленке выглядел сказочным. Но Лара погрустнела.
      - Возможно, господин Гудвин рассказал тебе, что у меня был в то лето роман с болгарским фотографом... До сих пор я считаю, что пережила единственную настоящую любовь в моей жизни... Чем меньше реальных оснований, тем дольше живет иллюзия. Когда двое провели вместе всего пару недель, а расставание оказалось сущиим адом, то боль утраты остается навсегда... Возможно, если бы нам удалось пожениться, мы вскоре развелись бы. Причем,с лютой враждой... Если любовь умирает сама, остается поганый привкус и тайная уверенность, что никакой любви и не было. А вот если её убивают - остается в живых иллюзия...
      - Простите, Лара. Я затронул невеселую тему. Похоже, для всех участников этой истории то лето оказалось не лучшим. Я видел Анжелу и Снежину...
      - О! Как сложилась судьба этих девочек?
      - Я расскажу, после того, как вы развеете мои сомнения... Снежина уверяет, что в плену у бандитов она передала пленку вам.
      - Ну да! Черная пластинка, не больше слайда, в пакете из фотобумаги... Я считала себя боевой девочкой - была уверена, что папа защитит меня от всего... Даже от диких налетчиков.
      - Бандиты отобрали пленку?
      - Они не обыскивали нас. Я сунула пакетик под подкладку бюстгальтера. Понимаешь, тогда в СССР хорошее белье было редкостью. А у меня, естественно, оно имелось - черный гипюр на атласной подкладке с твердыми чашечками... Да, у меня тогда уже была крупная грудь...
      - Куда вы потом дели пленку? Передали милиции?
      Лара посмотрела на него круглыми от удивления глазами:
      - Не знаю... Господи... Честное слово... Я и не вспоминала о ней...
      - Вы сунули белье в стиралку, когда вернулись в Москву?
      - Возможно... Конечно! Хотя... Нет... такие нежные вещи я стирала вручную. Машины у нас выпускало оборонное производств. Они работали, как мясорубка.
      - И что, что же случилось? Стирали и не нашли?
      Лара отрицательно покачала головой:
      - Ничего не нашла... Более того! Я не нашла самого бюстгальтера. Да, сейчас точно вспомнила, что даже огорчилсь, потеряв любимую вещь...
      - Выходит, пленка осталась в Крыму... - Сид рсслабился, словно из него вытащили натянутую струну. - Уф! - С шумом выдохнул он. - Вечная ей память, этой треклятой пленке. Хотя нет - счастливой. Благодаря ей, я встретил много хороших людей. И Софи.
      - Ее зовут Софи? Ту девушку, которую невозможно забыть?
      - Она дочь Снежины...
      - А мою дочь зовут Мария. Она ещё школьница... Сидней, вас очень огорчила пропажа пленки? Может быть вы мне не верите?
      - Верю. Если честно, я с самого начала педчувствовал, что затея Арчи окончиться чем-то подобны. Отлично... Может, ему таким образом, через меня, хотелось встретиться с прошлым?
      - Похоже на то. - Лара с улыбкой посмотрела на Сиднея. - Он выбрал оличную кандидатуру на роль "дублера". Я рада, что мы познакомиоись. У меня в последнее время была не слишком веселая жизнь. Я злилась на себя, на обстоятельства и готова была наделать кучу ошибок. А теперь мне легко и весело. Завтра я улечу домой и расскажу Машке, как чудесно провела время.
      - Хотите, я расскажу вам о давних знакомых?
      - Лучше потанцуем. У меня отличное настроение. Все же я не зря притащилась в это местечко.
      Они вышли на веранду. Сид двигался прекрасно, поддерживая свою даму с нежным почтением.
      - Все же немного жаль, что вы не жиголо! - Засмеялась Лара. - Я ведь примчалась сюда со зла. На себя, на всех мужчин, за то, что они не похожи на того, первого. Ой! - Лару толкнул кудрявый брюнет. Она кивнула на него Сиду. - Что они такие, как этот грубиян. Даже толком не извинился.
      - Сегодня я ваш преданный кавалер, Лара. Я изо всех сил стараюсь казаться лучше, чем есть.
      - Получается здорово. Но поверьте мне, вы и в самом деле чудесный...
      Они вернулись за столик, на котором произошла смена блюд. И даже нежные цветы в вазе сменились двумя крупными алыми розами.
      - Одну в петлицу, одну - мне, насколько я поняла эту символику. Но сначала попробуем, силен ли местный шеф в мясных блюдах... Вы можете не отвечать, но я не могу не спросить. Что было на той пленке?
      - Новая сказка, и уж действительно смешная. Но придумал её не я Арчи. Я только вошел в долю и выполнял поручение. Ведь он уже совсем старикан. Симпатичный старикан... Жаль... огорчится... Видите ли, Лара, на дне Черного моря уже целый век покоится клад. Мистер Гудвин пребывает в приятнейшем заблуждении. Он полагает,что сумеет достать его.
      Они шли к отелю Лары по набережной вдоль берега. Глядя на гладь озера, Лара отчетливо вспоминала черноморские ночи и шепот Пламена "обичам те"... Рассказ Сиднея о кладе звучал фантастически, но это не имело значения. Арчи Гудвину, как оказалось, бывшему агенту разведслужб, не сиделось без дела, и он придумывал хитроумные способы разбогатеть. Ну, что ж, другие играют на бегах или в лото, лезут в различные телеконкурсы. Сидней, кажется, хорошо сознавал безнадежность своих розысков.Но он-то какраз остался в выигрыше наше девушку, которую не может забыть.
      На темной воде плясали цветные блики от огней набережной, пахло водорослями и сладкими ночными цветами. Хорошее оформление, конечно, великое дело в лирических историях.Но как ужасна освещенная сцена, если на не нет актеров, способных сыграть хороший спектакль...
      - Ненавижу пустыню... - неожиданно для себя сказала Лара. Раскаленный песок, от которого нет спасения... Наверняка, я не смогла почувствовать что-нибудь кроме отвращения среди бескрайнего мертвого, палящего жаром песка. Это я о фильме "Английский пациент". Желтое мертвое, перетекаюшее волнами пространство конечно, здорово выглядит на пленке, стильно и, вроде, не слащаво.Пустота и безжизненность окружения подчеркивают внутренний накал чувств. А вот если люди испытывают друг к другу те же чувства под пальмами у кромки лазурного прибоя - слащаво, банально. Я - заурядная бюргерша. Обожаю пальмы и кромку прибоя.
      - Мне довелось видеть пустыню лишь с самолета, когда летел в Каир... Сид достал из петлицы смокинга красную розу и задумчиво покрутил её. Может, это и пошло, но этот цветок нравится мне больше. Больше всех песков в мире. Он похож на Софи... Думаю, что я нашел клад, Лара. Только, к несчастью, не для себя. Не может же Сидней Кларк стать родней графини и президента Фаруха?!
      - Все возможно... Я уверена - все. Любовь - могучее оружие, я не сумела им воспользоваться. И не смогла исправить ошибку... Но мы пришли. Вон и мой домик - уютный и тихий. Лишь в холле горит свет.
      Свернув на аллею, ведущую к отелю, Сид остановился.
      - Завтра я уеду. Спасибо за чудесный вечер.
      - Вы заказали шикарный ужин и не позволили мне оплатить свою долю в счете.Можно было бы ограничиться баром на пляже.Непозволительная расточительнось.
      - Расточительность - не что иное, как умение доставлять себе удовольвствие. Так утверждает Арчи, оправдывая свое безденежье. Но я с ним согласен. Разве вы одели бы столь восхитительное платье в пляжный бар? А мой вечерний костюм? Не смейтесь - он взят на прокат. Тоже из опыта Арчи. И потом, когда ещё я смогу повести даму в такой ресторан? Возможно - никогда. Не вспоминать же мне, краснея от стыда, как я взял деньги у приглашенной на ужин очаровательной женщины?
      - Спасибо, Сидней... Мне тоже почему-то кажется, что этот вечер я буду вспоминать довольно часто. Прощай. Будешь в Москве - непременно заходи в гости и передай привет мистеру Гудвину. - Вместо того, чтобы протянуть руку, Лара положила руки на плечи Сида и поцеловала его в щеку. - Завидую Софи.
      В это мгновение некто огромный, хрустя ветками, выскочил из-за подстриженного кустарника и сбил Сида с ног. Лара тихо взвизгнула, отпрянув в сторону.Резко вскочив, Сид ударил в колени нападавшего, повалил его и двинул в челюсть. Тут же из темноты появились двое крепких парней в летних костюмах и предьявили жетоны:
      - Охрана курорта. Нужна помощь, синьора?
      - На нас напал какой-то человек... - Лара смотрела на поднимающегося с дорожки мужчину. А он на нее, так, словно увидел привидение.
      - Здравствуй, Лара, - сказал Пламен по-русски.
      - Ты?! - Она попятилась, качая головой. - Не может быть...
      Секьюрити сориентировались:
      - Выходит, мы здесь лишние?
      - Да, да. Это мой друг...
      Охранники исчезли. Трое молча стояли на освещенной голубоватыми фонарями дорожке.
      - Сидней, это Пламен Бончев. Тот самый, - наконец сказала Лара и обратилась к Пламену. - Сидней - друг мистера Гудвина, того, что отдыхал тогда в Крыму.
      - Черт! Дерешься ты здорово! - Пламен легонько толкнул парня.
      - Простите... Я думал... Меня вы тоже не плохо приложили. И без всякого повода.
      - Ты приставал к даме...
      - Перестаньте... Поднимемся ко мне и выпьем кофе. Ведь нам надо поговорить, да? - Предложила Лара.
      - Не думаю, что удобно ночью посещать номер одинокой леди двум столь драчливым кавалерам, - возразил Пламен. - Я знаю здесь маленькое ночное кафе. Абсолютно пустое.
      - Согласна. - Лара посмотрела на Сида. - Идем?
      - Думаю, вам надо побеседовать, а мы с вами, Лара, почти простились. Завтра я уезжаю. Если возникнут проблемы - комната 27, отель "Сирена". Приятно было познакомиться, синьор Бончев. Желаю удачи, господа. Откланявшись, Сид быстро зашагал вниз к озеру.
      - Ну что... составишь мне компанию? - Пламен тревожно взглянул на Лару.
      Она легко содрогнулась и вдруг стала опускаться, держась за живот... Да она хохотала! Согнувшись, прижав ладони к животу, Лара смеялась, содрогаясь всем телом. Потом села на каменный бордюр, поджала колени и спрятала в них лицо. Смех прекратился, она тихо всхлипывала.
      В кафе она сразу же юркнула в туалетную комнату и долго плескала в лицо холодной водой, потом смочила носовой платок и приложила ко лбу. Мысли яснее не стали. Так бывает во сне: изо всех сил мучительно страшишься понять нечто - нечто очень простое, необходимое, важное. И не можешь.
      - Извини, я напугал тебя. - Встревоженный Пламен ждал её за столиком. Перед ним матово запотели два высоких бокала с крюшоном и дымились чашечки "капуччино".
      - Все в порядке. Не могу привыкнуть к чудесным случайностям. Хотя именно эту ждала всегда. Даже в московском метро заглядывала в лица кудрявых брюнетов.
      - Это не случайность, Лара. Я узнал, что ты была в Милане, но опоздал. Некто Бонован предположил, что ты могла отправиться в эти места, и я рискнул.
      - Случайность... Нет - куча случайностей! Я ведь и сама не понимала, зачем приехала сюда. Ты мог не найти меня.
      - Должен был. Давно должен был. - Он опустил глаза и мучительно поморщился. - Не хочешь ударить меня? Ну, тогда обругай, прокляни.
      - Поздно. У меня уже и зла нет. - И в самом деле,справившись с волнением неожиданной встречи, Лара смотрела на него холодно и отстраненно.
      - Ты вправе ненавидеть меня, вправе презиратьвсе, но ты должна знать, почему я не разыскал тебя в то лето.
      - Я и тогда знала. Увлекся другой - это вполне нормально.
      - Пожалуйста, не перебивай меня... То, что произошло с нами в Крыму, оказалось серьезнее, чем я думал... Да, вокруг было полно прехорошеньких малышек. Но я тосковал о тебе. Не сильно, не до смерти, не так, чтобы бросить все к черту и рвануть в Москву правдами и неправдами... Думал: вот отработаю договор, получу деньги - и махну. Намечал встречу на осень... И тут... тут ты сказала, что беременна... И что у тебя трудности. Я понял медлить нельзя и с трудом оформил себе поездку в СССР. Можешь не верить, но на следующий день меня арестовали. Они уже давно следили за мной, и в Москву, конечно, не выпустили бы, но приглядывались, выявляя связи. Знаешь, в чем обвинили меня? - Пламен хмыкнул. - В шпионаже. Ведь у меня были контакты с иностранцами, а некий американец усиленно предлагал контракт в его рекламной фирме. Он оказался цэрэушником. И вроде, как они якобы установили, хотел завербовать меня. Но не успел. Все это раскручивали целых пять месяцев. Когда меня отпустили за недостаточностью улик, я сразу рванулся звонить тебе. Твоя мама сказала, чтобы я навсегда забыл этот телефон, что ты вышла замуж за знаменитого шахматиста и очень счастлива...До меня тогда дошло. Тот парень ещё в лагере увивался возле тебя.
      - Господи...Мама ничего не сказала мне!
      - Не вини её. Какой я был бы парой для дочери русского министра? Ведь меня все ещё держали под подозрением. Перекрыли выезды за рубеж... Это был тяжелый период... Я стал бороться, за меня вступились правозащитники, начался скандал в прессе... Когда я заявил, что вынужден эмигрировать, меня отпустили в Америку... Но было уже поздно. Нашему ребенку к тому времени исполнилось уже пять лет.
      - Ребенка не было... - Лара перевернула на блюдце чашечку с кофейной гущей. - У меня был стресс... Я сильно тосковала. Замуж вышла, как во сне. В больницу попала прямо из ресторана, где устраивали банкет... Врачи засуетились - в фате, в кружевах, на носилках... Ребенка сохранить не удалось. Это была пятимесячная девочка... - Она с усилием взяла себя в руки, отгоняя подступившие слезы. - Потом было много всего. Сейчас у меня растет Маша - она уже окончила первый класс.
      - Выходит, ты все же сумела устроить свою жизнь... - Пламен вздохнул. - Слава Богу, стало легче... Все эти годы я жил с ужасной тяжестью на душе... Но не хотел беспокоить тебя, ворошить прошлое... Ты очень красива, Лара. Ты превратилась в восхитительную женщину. Я рад, что у тебя хорошая семья.
      Она усмехнулась:
      - Помнишь, у Пушкина стихи, обращенные к няне: "Выпьем, дряхлая старушка..."? Так вот - Арине Родионовне было сорок два. Как мне... А ты все же стал знаменит?
      - Стал. И знаменит, и богат, и свободен. Но вот со счастьем - не вышло. Конечно, было всякое. - Он улыбнулся. - Покуролесил. Но горя было больше... Я женился в тридцать пять. Клара напоминала мне тебя. Нежный, прекрасный цветок... У неё было слабое сердце...
      - Не удалось вылечить?
      - Я потерял жену и неродившегося ребенка... Странно, словно прошел по той же тропинке испытаний вслед за тобой... Выходит, я потерял двоих детишек... Больше у меня не было. Печальный день. Вернее, ночь... Пожалуй, я выпью что-нибудь покрепче.
      - Мне очень жаль... - Лара покрыла своей ладонью его смуглую руку и заглянула в глаза. - Мы оба - не слишком удачливы в этой жизни. Хотя, кажется, имели все, чтобы быть счастливыми. Странно... Ты встречался со Снежиной?
      - Очень давно. Она бросила сцену, стала графиней и вполне благополучна. У неё дочь и сын..
      - Я знаю. Сидней недавно навестил их. И ещё ту русскую девушку, что пела в ансамбле. Теперь она поет в церковном хоре.
      - Анжела, кажется? Удивительно...Такая была отчаянная крошка.Помню, как отбивал её от поклонников.
      - Теперь она не окружена роскошью и вниманием мужчин. Живет со старенькой мамой. Одевается в темное. Сидней даже не решился подарить ей яркий шарф от Версаче, который передал Арчи... - Лара перевернула чашку, вглядываясь в рисунок на донышке.
      - Ты умеешь гадать? - Пламен перевернул и свою чашку.
      - Эй, не правильно, надо от себя.
      Он перевернул вокруг оси блюдце.
      - Теперь так?
      - Хитрый.
      - Ну и что там у тебя?
      - Вполне реалистическая картинка. Дорога. Смотри - общее темное поле разделено белой полосой. - Объяснила Лара.
      - А что за точка посередине?
      - Это я. Одинокая понурая фигура.
      - Слишком большая и толстая. Похоже на целую компанию. А что у меня ны донышке? - Он удивленно присмотрелся. - Кажется, Эрнст Хемингуэй. Борода, мужественное лицо... Понял! Я же снимал рекламную серию к парфюмерии "Прощай, оружие"!
      - Ты живешь в Америке?
      - Теперь в Милане. Мы с Кларой сбежали сюда от нью-йоркского смога. И ещё потому, что мне предложили хорошую работу. У меня своя студия, дом... Только в нем немного... Немного чересчур свободно. Хочу купить квартиру в Милане.
      - Обожаю этот город... Так её звали Клара?
      - Да. Почти совпадение. - Пламен поспешил переменить тему. А где ты живешь?
      - В хорошем старом районе, в центре Москвы. И вообще, у меня вполне устроенная жизнь... Завтра уеду домой.
      - Позволь отвезти тебя? Мой автомобильчик прямо как самолет.
      - Позволяю... - Ларе все время казалось, что они говорят не о том, упорно избегая главного, важного. Возможно, это последняя встреча, и сколько раз потом, вспоминая разговор, она будет укорять себя за то, что не сказала самого нужного.
      Пламен думал о том же. Отлично, что у Лары хороший муж, дочь, дай Бог ей счастья... Именно об этом он и молил всегда высшие силы... Но это не вся правда. Не вся.
      - Лара, ты помнишь наряд рабыни?
      Она с усмешкой кивнула: - Я все помню.
      - Я тоже...Ну, например, как нас схватили бандиты в ресторане.
      - А как ты вытащил меня из объятий "султана"? Кстати, он стал премьер-министром Фаруха и предполагает, что является отцом дочери Снежины.
      - Вот это да! А я и не заметил, что у них было нечто этакое.
      - Я тоже... Я вообще ничего не замечала, кроме тебя, кроме своей влюбленности... Боже, до чего же я была счастлива!.. Но как быстро прошло все...И каким призрачным оказалось счастье.
      - Быстро... Жизнь прокатила, грохоча вагонами, словно скорый поезд, я остался на перроне, так и не решившись впрыгнуть в вагон... Черт! Я должен, должен был разыскать тебя! Убрать с дороги этого шахматиста, пусть он хоть трижды знаменит и заботлив. Ты не можешь любить его!
      - Мы давно развелись с Зиновием. Он, кажется, живет в Израиле. Моя дочь от другого мужа...
      - Ну и что?! Да какая разница! Я не должен был отдавать тебя другому... Вцепиться в поручни несущегося состава и карабкаться на лязгающие ступеньки... До крови, до разрыва сердца!
      - Может, и мне следовало сделать попытку забыть обиду, найти тебя и узнать о случившемся... Как много ошибок мне бы удалось избежать.
      - Эх, если б можно было начать все сначала! Частенько я уничтожаю негативы, рву распечатки и начинаю все заново... А вот с собственной судьбой деликатничаю, позволяя ей растоптать себя...
      - Прекрати. Ты молод, ты признанный мастер. Поезд ещё не промчался. Есть шанс вскочить в последний вагон.
      Глаза Пламена блеснули огнем и погасли.
      - Невозможно... Разве ты не поняла - я снова прыгнул мимо. Моя удача это ты. Мне никогда не угнаться за ней...
      Лара проспала всего два часа - в восемь утра под её окнами сигналил автомобиль. Она выглянула: у желтого "порше" стоял Пламен, а рядом с ним Сид. Накинув халат, Лара сбежала в холл.
      - Доброе утро. Прими поскорее душ, мы едем. - Объявил бодрый и по-прежнему веселый Пламен.Когда они расставались, он был мрачнее тучи.
      - Куда? Мы договорились выехать через два часа, чтобы успеть к московскому рейсу.
      - Все объясню по пути. Надо подбросить парня.
      Лара беспорядочно засунула в чемодан вещи и быстро оделась. В дверь тихо постучали:
      - К тебе можно? - На пороге стояла одетая в вечернее платье Рона. Сейчас возвращалась со свидания и увидела в холле двух потрясающих джентльменов. Они к тебе! Поздравляю, - вот это темп!
      - Сама удивляюсь. - Лара кивнула на чемодан. - Мы уезжаем. Счастливого отдыха, дорогая.
      В машине Сид молчал. В отличие от Пламена он выглядел сонным и мрачным. Курорт остался позади, шоссе поднялось на холм, откуда открывался вид на синее озеро и дремлющие в густой зелени особняки. Солнце уже поднялось, но повсюду ещё блестела роса - алмазная россыпь, украсившая праздничный убор земли.
      - Чудесные здесь все же места, - вздохнула Лара. - Интересно, чей указующий перст послал меня сюда, и кто из высших затейников организовал нашу встречу?
      - Серж Бонован, - в один голос откликнулись мужчины.
      - Пока его не канонизируют в святые, я поставлю свечу Деве Марии. В Домском соборе. Ради таких редких праздников, таких ослепительных вспышек и крутится лента серенького, вроде как бы бессмысленного бытия.
      - Меня тоже преследует странное чувство - будто происходит что-то очень важное, - сказал Сид. - Мне не удалось уснуть, и когда я увидел Пламена, то почувствовал облегчение... Понимаете? Ну не должны мы были расстаться просто так! Не может быть у длинной, запутанной истории простенький конец.
      - И я подумал то же! Вскочил, схватился за голову: нельзя же так! Съездил вчера парню в ухо, получил от него зуботычину и гуд бай! Он родился и вырос за те годы, пока мы медленно шли навстречу друг другу. Мы все-таки шли, Лара! Мы поняли, что больше тянуть нельзя.
      - Это ты понял, а я слепо неслась куда-то на привязи у интуиции. Она волокла меня, словно хозяйка за ошейник упирающуюся собачонку... Отлично, что ты прихватил Сиднея. Мы успеем посидеть в ресторанчике. Или...
      - Именно. Или, - согласно кивнул Пламен. - Все уже решено, синьора Решетова. Позвольте вашей интуиции и дальше волочить вас за ошейник. Только теперь поводок из рук этой не очень надежной дамы перехватил я.
      В открытые окна салона врывались потоки воздуха, взлохмачивая волосы, овевая упругой волной лица, надувая парусом рубашку Пламена и взметая флагом лазурный шарф Лары. У всех троих было такое выражение лица и такой вид, словно они спрыгнули с парашютами и теперь летели навстречу земле. Чудесной, загадочной, полной открытий - той, на которую они ещё не ступали.
      *Глава 18
      Анжела хворала. Через неделю после Пасхи она почувствовала себя слабой, разбитой, отлежиывалась, пила корвалол, слушая музыку. А потом потеряла сознание. Врачи в местной больнице промыкались десять дней, собирая анализы, делая снимки. При этом значительно переглядывались и обменивались латинскими терминами. Больную показали прибывшему на консультацию из Краснодара профессору. У того, кажется, мнение сложилось определенное, и он поделился им с матерью больной, поскольку других близких у неё не было.
      Анжелу выписали. Марья Андреевна сходила в церковь, заказав службу за здравие дочери и расставив свечи всем святым угодникам, в том числе и целителю Пантелеймону. После проделала дальнюю поездку в селенье к знахарке и вернулась с мешочками трав, из которых аккуратно готовила настои.
      Июль подходил к концу, стояла страшная жара, в открытые окна влетали огромные зеленые мухи. Анжела лежала на высоких подушках и смотрела на бледное, словно выгоревшее, море, высоко поднимавшееся к горизонту. Слушала Рахманинова и Толкунову, вперемешку. А ещё - мечтала. Думала о том, как здорово спуститься на пляж, тайный, дикий, где частенько за валунами обнимались они с Сашкой, разбежаться, разбрызгивая ногами прохладную упругую воду, и кинуться в неё грудью... Плыть, плыть, плыть, чувствуя, как возвращаются силы, как легко дышит грудь... Плыть к диску заходящего солнца и раствориться в нем... А ещё она вспоминала о писателе Александре Грине, придумавшем чудесную сказку про Алые паруса. Он тоже лежал у окна, одинокий, больной, да к тому же и бедный. Глядел на море и сочинял про дальние края и увлекательные приключения..Жила на берегу моря странная девочка.Все время глядела в море и ждала, что явиться за ней шхуна под Алыми парусами. Сойдет на берег прекрасный юноша, протянет руку, узнав в толпе, и скажет: - Я искал тебя, Ассоль.
      Они унесуться вдаль под огненными парусами к своему огромному, никем не виданному счастью...Хорошая сказка. Но только кто может раздать всем счастье? Разве что щедрый Боженька, только не здесь, в юдоли горестей, а там, у себя...
      Думая о земле обетованной, завещанной Христом каждому смертному, Анжела начинала напевать. Но не цековные гимны, а все, что помнила, что слышала, что осталось в душе. Напевала чуть слышно, понимая теперь целиком, до конца, те песни, мелодии, слова, которые проходили вскользь, не затрагивая ни ума ни сердца. "Как много девушек хороших, как много ласковых имен..." - звучал в памяти голос Утесова, и почему-то хотелось плакать. А потом "Все стало вокруг голубым и зеленым..","Звать любовь не надо, явиться нежданно...","Бьется в тесной печурке огонь"...И про любовь и про войну, русские, иностранные - всякие песни вспоминала Анжела.
      А ещё она все время обдумывала свою жизнь. И так, и эдак, частенько повторяя: "На все воля Господня". А зачем воля такая, чтобы дитя родное рядом не иметь? Вот крутился бы сейчас вокруг да около парнишка, либо девочка о матери заботилась... А может, и внучата уже бегали бы. Если после тебя на земле кто-то остается,то не так горько уходить. Ну а если назначено нести крест, то выходит, заслужила Анжелка горечь свою? По делам воздалось?
      Но не было зла у Анны на рыжую девчонку, жадно и безрассудно рвавшуюся к жизни. Что она понимала тогда, строптивая, неразумная? Вот если бы сейчас с мудрой головой жизнь начинать, то пошло бы все по-другому. Совсем по-другому пошло.
      Она знала, что должна умереть. И что смиренно принимать эту мысль должна - тоже знала. Но не могла и тем, кто плескался сейчас в море, кто разъезжал на автомобилях по тенистым дорогам, танцевал на площадках среди цветущих кустов, завидовала. Особенно женщине с тремя детишками, снимавшей вместе с мужем, бородатым силачом, соседнюю квартиру. Средний, семилетний мальчик, с любопытством заглядывал на лоджию, где лежала больная, и с визгом, изображавшим ужас, убегал. Маленького они возили в сидячей коляске, а старшая - длинненькая, худая с бойкими глазами барышня, играла в настольный теннис во дворе под акациями с веселой компанией нарядных и раскрепощенных - совсем других подростков. Ни за короткую юбку, ни за иностранную музыку теперь никого не преследовали. Во дворе гремели магнитофоны, на дискотеках, наглотавшись таблеток, до одури тряслись под оглушительное техно совсем раскрепощенные девушки. Солистки эстрадные на столичных сценах, по телеку показывали, в таком виде выступают, что волосы дыбом! Куда давешней оторве Анжелке до теперешней Маши Распутиной! Монашеской строгости по нынешним временам была девушка. Анна прикидывала, как устроила бы свою жизнь, если б начала её теперь,вместе с галдящей под окнами молодежью. Пошла бы в церковный хор? Вряд ли... Уж очень жгла память намалеванная люминесцентной краской надпись. "Я люблю тебя, Анжела" сверяясь по учебнику английского, ночью написал на её сарайчике Сашка. Надпись пылала десятилетия. Она и сейчас там, едва заметная, словно забытая, заросшая травой могилка...
      Мысли тянулись к смерти и не находили с ней примирения. Когда Анна пела в хоре, посылая свой голос к куполу, она верила, что душа бессмертна, что вознесется, поднимется, чтобы обрести вечное блаженство. А вот лежа здесь, в хвори и немощи, сомневалась. Особенно, когда подступала боль, такая, что хоть вой. Пока ещё мать дрожащими руками разобъет ампулу и кольнет пониже спины, тело разрывается, вопит: где ты, душа, где? Не отзывается бессмертная, отступает в сторону, давая волю набегам немощи. Может, такая не крепкая душа ей попалась?
      Она редко смотрелась в зеркало. Даже когда умываться ходила, старалась в раковину глядеть, скользнув испуганным взглядом по небольшому, прямоугольному, мутными пятнами заляпанному стеклу.А потом долго её приследовали глаза чужой, затравленной страхами женщины.
      Ночами Анжела ждала утра, что бы услышать звуки пробуждающегося дома. Люди смеялись, бранились, гремели посудой, били палками по коврам, прогуливали собак, наказывали детей - вобщем - жили. Вечерами появлялись совсем другие звуки. Становилось слышно то, что днем словно пряталось. Шум поезда по идущим вдоль моря путям, музыка и даже голоса из стоящего на той стороне оврага санатория, а порой, когда с моря дул ветер, доносились слова пляжного репродуктора, что-то бойко объявляющего. Отголоски чужой, очень далекой, навсегда покинутой жизни.
      Анна вспоминала выступления в ресторанах, дымный сумрак, бегущие по стеклам и потолку зайчики от вращающегося шара, звяканье вилок и ножей, белеющие пятна скатертей, блестящие от пота лица. Она пела для них, но была выше на целую ступень - ступень сцены, разделяющую жизнь и театр. Сашка брал из протянутых рук смятые купюры и объявлял заказанный танец. Но он был в стороне от чужого праздника. Он работал, не забывая подмигнуть Анжеле голубым, шальным глазом. Это означало: мы - вместе. Потом они летели на гремучем мотороллере через спящий город, уже прохладный, ароматный, в черных таинственных тенях. Сворачивали на дикий пляж, чтобы Сашка и море сливались воедино, поглощая её ласкающими и жадными объятиями...
      - Мам, я жуткая стала?
      - Исхудала маленечко. - Марья Андреевна, облокотясь на перила лоджии, глядела во двор. - Вишню всю дрозды обклевали. На верхушке осталось... Да кому оно теперь нужно, это варенье. Импортного полно - хоть залейся. А не вкусное, что ни говори.
      - Мам, принеси зеркало, с которым папа брился.
      - И зачем это?
      - Причесаться хочу, красоту навести. Вечер уже, народ принарядился, развлекаться идет.
      - А мы - к "Санта-Барбаре".
      - Ладно. Причешусь сначала. Не старуха все же.
      - Ты как думаешь, Круз с Иден помирятся?
      - Не думаю, а точно знаю. Но не скажу. Нечего мне зубы заговаривать. Неси зеркало.
      Мать нехотя протянула ей зеркало с металлической подставкой. Анна села, сунув зеркало под подушку.
      - После прихорашиваться буду, после кино.
      Не говорить же матери, что смотреть в зеркало боязно, что часто путать она стала, где Анна, а где Анжела, и не знала толком, кого и как судить.
      - Жар у тебя, наверно, небольшой, румянец играет. Померь температуру-то.
      - Иди, включай "Барбару", я сейчас. - Проводив взглядом удалившуюся мать, она быстро достала сверкнувший кружок серебристого стекла и заглянула в него. Дыхание перехватило - Анжела! Осунувшееся лицо с зелеными глазами в копне спутанных ярко-медных волос. И румянец, точно, как у девчонки! Вот если блузку изумрудную шелковую найти и губы подкрасить!
      Анжела вскочила, распахнула дверцы старого, бабушкиного еще, шифоньера. Нащупала, выдернула из груды тряпья любимую блузку и, уткнувшись в неё лицом, заплакала.Из комнаты бодро звучал музыкальный призыв телесериала.
      ... Утром мать разбудила ее:
      - Я этого человека пока в столовую проводила. Не понимает он по-русски. Вид очень важный. Анжелу Градову спрашивает. Ты уж приоденься, дочка, и выйди. Нехорошо в кровати при чужих валяться.
      - Ну вот, друзья, мой дом. - Открыв дистанционным пультом ворота, Пламен загнал автомобиль во двор и помог Ларе выйти.
      - Здорово! Ты с цветами сам возишься?
      - Никто здесь с ними не возится. Выкошу газон и все дела. Розы сами везде вьются, горшки со свежими бегониями моя домоправительница покупает. Хочет дом в порядке поддержать, как при Кларе было... А моя берлога наверху. И мастерская. и кабинет, и вообще... Холостяцкое место обитания.
      Сидней одобрил:
      - Забавная конструкция, с заморочками. И не пойму, на что похоже.
      - На все сразу. Человек жаден - хочет и средневековый замок, и мавританский дворец, и викторианский особняк в "одном флаконе" иметь.
      - Похоже на "дом Кшесинской", только плюс нечто авангардистское.
      - Мы его купили у одного шизанутого поэта. Он все это и придумал. Осмотрели? Прошу оценить интерьер, а главное - содержание холодильника. Впрочем, нет! Подождите в гостиной, я принесу горячую пиццу... - Засуетился Пламен, порадовавшись, что синьора Рузани успела прибрть комнаты.
      - Может, сходим в кафе? - предложила Лара.
      - Вы мои гости! Я же специально притащил вас сюда, чтобы показать, как живу, похвастаться. - Он вытащил из бара бутылки. - Здесь полный набор.
      - Лучше кофе покрепче. Сегодня, полагаю, все не выспались. К тому же, мне скоро на самолет. - Сказала Лара,оглядывая жилище Пламена.
      - Я тоже лечу домой. - Сид все ещё пребывал в задумчивости.
      Пламен развел руками:
      - Не получился значит банкет... Но хоть фото на память можно пощелкать?
      - Нужно. Потом пришлешь мне в Москву. Буду Машке показывать и Кате. Это моя подруга. А ещё родителям. Они давно рвались с тобой познакомиться. - Лара усиленно наигрывала бодрость. На самом деле, чем ближе они подъезжали к Милану, тем сильнее охватывало её смятение. А уж в доме Пламена стало вовсе тяжело и муторно.
      Это оказался странный дом, узнаваемый. Словно прожила в нем долгую жизнь, потом покинула, а теперь вернулась, в растерянности узнавая старых друзей - вазы, книги, статуэтки, кресла с такой знакомой, любимой обивкой. Если немного призадуматься, наверняка вспомнишь, где и когда каждая вещица куплена. Вон тот латунный подсвечник на крученой толстой ноге - они вместе откопали на "блошином рынке", а китайскую вазу подарили к юбилею друзья...
      Воспользовавшись моментом, Пламен щелкал приумолкших гостей.
      - А теперь - коллективное фото. - Поставив камеру на автомат, Пламен подсел на диван к Сиду и Ларе. Они переглянулись, вспомнив, как делали автоматом "свадебные" снимки на крымском пляже - с развевающейся "фатой" за плечами Лары. Вспыхнула очередь блицев.
      - Отлично... - Пламен поднялся. - Не стану навязывать вам свою компанию. Прошу внимания всего лишь на пять минут. Попрошу проследовать за мной. - Сид и Лара пошли вслед за хозяином через комнаты к деревянной лестнице. - В мансарду, друзья. Хочу показать вам свою коллекцию.
      - Полагаю, для твоих снимков не хватило бы и огромного выставочного зала, - заметила Лара.
      - Еще бы - в них весь мой труд, все, что сделано этими руками, башкой... Ну, не знаю, чем еще... Злодеи завистники говорили, что когда я работаю с обнаженной натурой, то, очевидно, снимаю причинным местом. Слишком чувственно. Может, это комплимент, а? Слишком в этом деле не бывает... Вот, мы на месте. - Он распахнул дверь в небольшой чулан без окон, сплошь заставленный стеллажами. На стеллажах - коробки, рулоны бумаги, чертежные папки, части мольберта и прочий хлам. Комнату освещала висящая под потолком матовая лампочка. - Так вот, господа присяжные заседатели, прошу о снисхождении в связи с чистосердечным признанием... Лара, мне не очень хотелось бы показывать тебе эту комнату, но сегодня утром Сидней Кларк рассказал, насколько это важно... А может, я ищу оправдание своей маленькой странности... Прошу присесть... - Пламен сдернул со стены рабочий халат и стер им пыль со скамьи, похоже, притащенной сюда из сада.
      - Так вот... Пламен Бончев был забавным малым. Еще ребенком он решил, что непременно прославится. А для этого должен снимать знаменитостей. Но ведь знаменитостями не рождаются, чаще всего. И он задал себе вопрос: а кто же из попавших в твой объектив девочек станет звездами? И начал собирать досье. - Пламен достал картонный ящик и извлек из него крошечную фетровую шляпку. - Эта вещица принадлежала некой старлеточке, снимавшейся у меня для календарей. Она стала самой популярной актрисой на Бродвее в... Нет, я не вправе разглашать секреты сегодняшних супер-звезд... В общем, я подхватывал детали туалета моих клиенток, в надежде, что когда-нибудь сделаю оригинальный музей. - Он открыл коробку, вроде таких, в которых продают туфли в дорогих магазинах, зашуршал тонкой бумагой. - Это кассеты с пленками. Читаю: Крым, 1972 год. Снежина, Лара, "шейх"... Ха! Ведь я собирал компромат на Мухаммеда. Могу доставить ему сегодня массу неприятностей.
      - Он уже их имеет, - вставил Сид. - Потерял любимую жену и дось.
      - Ну, а эта вещица знакома вам, дорогая синьора?
      Лара взяла черный гипюровый бюстгальтер.
      - Он! Я же не могла потерять...
      - Ты забыла его в моей комнате, после того, как в слезах убежала. Это было наше последнее свидание... Бог знает, как дорожил я этим кусочком кружев...Извините. мистер Кларк, за интимные подробности.
      Лара достала из атласной подкладки черный пакетик и передала Сиду:
      - Это?
      - О, черт! Неужели она? - Глаза Сида восторженно блеснули. Понимаете, Лара, я рассказал Пламену, зачем разыскивал вас. И церемонию перепрятывания пленки, и как вы спрятали её в своем белье. Он все выспрашивал: "Ну? ну? ну?" А потом долго хохотал. И сказал: "Не отвертитесь, я забираю вас в гости. Тебя и синьору Решетову"... И, верите, мне показалось, что... Вы, Пламен, слегка того... Ну, с тараканами в голове.
      - А мне сдается - тронутый здесь ты, парень... На кой черт тебе пленка, провалявшаяся на чердаке четверть века? Вы с Гудвином немного... вобщем, немного на этом кладе сдвинулись. Он ведь так и не видел этого пакета?
      - Нет.
      - О'кей! Пойдемте в лабораторию, глянем, какого черта я прятал в табакерке.
      В пакете оказался тюбик, в тюбике - микропленка. Вставив её в увеличитель, Пламен поставил кадр на экран.
      - Здесь что-то по-русски. Похоже на протокол.
      - Это и есть протокол. - Лара подошла поближе. - Видите, гриф? "Секретный архив ОГПУ". - Была такая организация в первые годы советской власти, типа КГБ, что ли. - Она пробежала глазами текст. - Речь идет о затонувшем в Балаклавской бухте английского судна "Принц", на борту которого находились золотые слитки. Описывается, какие ученые были привлечены к созданию глубоководного аппарата... Так... Что же дальше? Пламен передвинул кадр. - Описание работ, типа дневника, когда, на какую глубину... Дальше... Вот! Обнаружен корпус и, как они пишут, "объект 3-15"... Не понимаю... Текст послания в правительство с выводами: "Поиски прекращены в связи с отсутствием искомого предмета". Предполагают, что англичане сами давно извлекли свое сокровище, но промолчали.
      - Да! Арчи говорил, что группа товарищей из этой государственной конторы сговорилась втихаря перепрятать слитки до лучших времен. А потом извлечь для личного пользования. Думаю, они полагали, что СССР долго не продержится.
      - Ага! - Обрадовался Пламен, переменив кадр. - Карта! Плохонькая, но все отлично видно. Подводный грот, в нем пещера, а в пещерке крестик "объект 3-15".
      - Выходит, Арчи не ошибся!
      - Вот и порадуй старика. - Пламен достал микропленку, уложил в пробирку и протянул Сиду. - С вас причитается, если, конечно, "объект 3-15" не сожрали акулы.
      - Там нет акул. Золото в стальных ящиках. Но я все равно не верю . Так не бывает. - Задумчиво пробормотал Сид.
      - Не хочется разочаровывать тебя, Сидней, только похоже, кто-то водит вас за нос. Тебя и Гудвина. Или сам Гудвин втягивает тебя в какую - то авантюру.
      - Ненужно во всем искать подвох. Он сам вас найдет. Давайте радоваться тому, что интересующий симпатичных людей предмет найден. Лично я жутко порадуюсь, если, клад всеже найдут. - Ободрила Сида Лара.
      - Может, на радости заказать пиццу? - Предложил хозяин.
      - Пожалуй... Все равно я уже опоздала, да и без предварительной резервации рассчитывать на билет было легкомысленно.
      - Рассчитывать на билет за пол часа до рейса ! - Пламен изобразил сокрушительное недоумение. - Вы легкомысленная женщина, синьора Решетова. Он заглянул в голубые глаза: - Скажи честно, Лара, хоть кто-нибудь кроме меня это заметил?
      *Глава 19
      Сид прибыл в Корнуэлс на поезде, выехав из Лондона рано утром. На тихой привокзальной площади ожидали пассажиров три такси. Но, похоже, воспользоваться наемным транспортом предполагал только Сид. Две дамы, вышедшие из поезда в этом маленьком провинциальном городке, направились к автостоянке, где оставили свои автомобили.
      Было чудесное сентябрьское утро. На площади среди цветочной клумбы стоял задумчивый памятник в монашеских одеждах. Вокруг расхаживали крупные сытые голуби, а за спиной каменного основоположника чего-то (он опустил лицо к огромной распахнутой книге - почерневшей и здорово отделанной голубями) в густых кронах старых деревьев отдыхала церковь, чистенькая и нарядная.
      Услышав адрес, таксист многозначительно хмыкнул. Возможно, это лишь показалось Сиду. С тех пор, как он получил приглашение в Корнуэлс, подозрительность не покидала его.
      Странно, все выглядело. Более, чем странно. Вернувшись к Арчи с добычей, Сид подробно отчитывался чуть ли не до утра. В радости собственной победы он даже не заметил реакции Гудвина. Тот был непривычно сосредоточен. И это в самом финале, когда должен грохотать праздничный салют!
      - Арчи! Ты, кажется, расстроен, что дело подошло к концу?Ага! Я все время подозревал, что ты не верил в чертов клад с самого начала. Ты играл мною, как пешкой, передвигая на известном только тебе поле... Разгорячился Сид.
      - Тише, мальчик... Давай говорить серьезно. Мне действительно грустно расставаться с игрой. Но дело не в эмоциях. Меня беспокоит самая ответственная и рискованная часть операции - изъятие клада.
      - Не верю! Ты давно все рассчитал до мелочей и наверняка знаешь, как справиться с этой задачей.
      - Э-э... Да вас, мистер Кларк, похоже, заботит вопрос дележки. Уж не отстраню ли я завершившего свою роль компаньона... Справедливо... У тебя и в самом деле нет никаких гарантий. Кроме моего слова... А чего стоит болтовня старого дурака?
      - Не надо, Арчи... Я ведь не очень верил в эти сокровища. И где бы они ни находились, на дне или в чужом кармане, я благодарю тебя за эти месяцы, за интересную жизнь и людей, которых узнал.А главное... Знаешь,ведь даже если ты намерен меня начисто облапошить, твоя игра помогла мне с правиться со своими проблемами. Спасибо, компаньон!
      - Хорошая речь под занавес, мальчик.
      - Мне следует удалиться?
      - Да. У каждого из нас теперь свои заботы. Я должен организовать экспедицию. в Крым, ты - продолжить образование.
      - Что-что?
      - Представь, я все устроил. У меня оказался старый приятель в Принстоне. Как раз на кафедре юриспруденции. Он полагает, тебе необходимо попробовать пойти сразу на второй курс. Ведь полтора у тебя были уже в кармане.
      - Я все забыл.
      - Ты способный парень. Только пойми - это надежный ход. У тебя будет стипендия, кое-что на сладкую жизнь добавлю я.
      - Не надо широких жестов, Арчи...Я ни в чем не виню тебя и ничего не жду от добренького мистера Гудвина... Возможно, я продолжу учебу. Возможно. Впереди ещё шесть недель - достаточно для раздумий.
      - Полезешь в грязь? Вернешься на чердак к дружкам-наркоманам?
      - На солидных джентльменов в темных переулках я нападать не стану. Это уж точно.
      - О'кей, думай. Но учти - в сентябре на адрес университета в Бостоне может поступить письмо Сиднею Кларку. Я позову тебя, чтобы делить миллионы...
      Сентябрь шел к концу, письма от Арчи не было. Зато пришел конверт с приглашением без подписи. Весьма солидный конверт с великолепной карточкой и чеком на сумму, достаточную для проезда в Корнуэлс. В один конец, естественно. Сид в недоумении тер лоб, разглядывая послание. Что бы сие означало? Может, речь пойдет о законспирированной дележке, и Арчи не мог дать знак по-иному? Допустим, просто позвонить... Бред какой-то. "Имею честь пригласить мистера Сиднея Кларка на уик-энд в Корнуэлс на вилле "Лето"". Следовал адрес и подпись "Друг".
      Ха! Вот уж кому не следовало доверять в первую очередь, так это людям, напяливающим маску друга. Печальный опыт Сида заставлял его держаться настороже, вынюхивая подстерегающую опасность. Пытаясь вычислить загадочного владельца виллы "Лето", Сид терялся в догадках. Одно он знал наверняка - Сидней Кларк на этот раз не отступит без сопротивления. В кармане его куртки притаился пистолет.
      Район оказался шикарный - между пологих холмов поблескивала гладь озер, на холмах располагались виллы, окруженные большими садами.
      - Вам сюда. - Таксист свернул в кленовую аллею, ведущую к чугунным воротам. Створки распахнулись сами, автомобиль въехал на площадку перед большим домом в викторианском стиле. Гостя встречал дворецкий.
      - Сидней Кларк? - Позвольте проводить вас в гостиную.
      Поднимаясь по лестнице, следуя через холл, Сидней успел определить, что дом декорирован и обставлен со вкусом. Стариная мебель, картины, зеркала, люстры, похоже, не были подделками. Но от всего исходил едва уловимый дух обновления. Подметив за высоким окном стремянку, Сид сообразил - в этом доме только только завершили ремонт! Выходит, хозяин въехал сюда совсем недавно.
      На пороге гостиной дворецкий объявил имя прибывшего двум находившимся там дамам. Обе в светлых, легких элегантных костюмах. Одна из них, радостно бросившаяся навстречу вошедшему, оказалась графиней Флоренштайн.
      - Боже, как я рада видеть тебя здесь! Мы прибыли час назад и я уже начала сомневаться, что привезла сюда дочь. - Снежина пригласила Сида к кофейному столику. - Пока за хозяйку здесь я. Хочешь что-нибудь выпить?
      - Пожалуй, вина.
      - Может, ты объяснишь, наконец, что все это значит? - Софи поставила на столик поднос с бокалами?
      - Честное слово, ехал сюда словно в завязанными глазами. Мне прислали приглашение в университет, без подписи. И чек на билет. Эторму благодетелю ясно, что я не миллионер, но зато известный авантюрист. Обожаю загадки. Что же заставило прибыть в незнакомый дом вас, дорогие дамы?
      - Ах, маме, похоже, наскучило сидеть в поместье. Целый месяц мы путешествовали всем семейством, а потом провели неделю во Флоренштайне. Деревенская тишь не для рискованных дам. - Софи улыбнулась Сиду, напоминая о сражении с Гуго. - Не думала, что ты спас меня для того, чтобы сразу забыть. Ни звонка, ни записки, ни телеграммы...
      - Вы носились по морям и океанам, а я продолжил поиск карты.
      - Нашел?! - Снежина пересела на диван поближе к Сиду.
      - Не знаю... То есть, я все же обнаружил пленку. Она так и пролежала четверть века в бюстгальтере Лары Решетовой. Арчи взялся за дело, но результаты пока неизвестны. - Сид с улыбкой вздохнул. Вы ведь и не ждали чуда?
      - Полагаешь, Арчи Гудвин чудак, наивный любитель журнальных уток? - С сомнением покачала головой Снежина. - Не похоже.
      - Он далеко не так молод, каким был в то лето, графиня. Семьдесят пять - это возраст даже для столь удивительного человека... Но почему приняли приглашение вы, а? Кто подписал его? Или заскочили сюда проездом?
      Графиня поднялась и подошла к распахнутым дверям балкона:
      - Дивный дом... И вы заметили - здесь совсем недавно был ремонт? Такое впечатление, что загадочный хозяин приобрел виллу стоимостью в несколько миллионов специально для этой встречи... - Снежина вернулась. - Нет, милый, мое приглашение тоже не было подписано. У меня, конечно, возникло предположение, и я позвонила моему старому знакомому.
      - Мухаммеду Али - Шаху? - Догадался Сид.
      - Естественно. Восточные люди не могут жить без загадочности. И любят шикануть. Кроме того, похоже, идея с отцовством Софи его ещё не оставила.
      - Выходит, тест на отцовство не дал конкретных результатов? - Сид замялся. - Я сдедил за сообщениями из Фаруха. О новой наследнице рода Али Шахов не сообщалось.
      - Во всяком случае, меня он больше не беспокоил. - Сказала Софи. Сообщил нечто невразумительное с извинениями за присшествие и прочее, прочее. Я решила, что вопрос закрыт. А теперь оказалось, что сюда нас пригласил Али - Шах. Что же ты не сказала мне? - изумилась Софи.
      - Нет, дорогая. Мухаммед сообщил мне, что получил точно такое приглашение. И ручается за пригласившее нас лицо.
      - Мама до сих пор перечитывает Дюма и с удовольствием смотрит все киноверсии его романов.
      - Я читал, что в новом телесериале "Граф Монте-Кристо" снимаются отец и сын Депардье и Орнелла Мутти со своей дочерью. Дети будут изображать героев в молодости. Вы, графиня, и Софи - идеальная пара для такого сюжета.
      - Возможно, мы ещё сыграем в своем сценарии, - загадочно улыбнулась Снежина.
      - Мама определенно что-то знает, - нахмурилась Софи. - И собирается нас потрясти.
      В дверях появился дворецкий, представляя пару прибывших.
      - Ага, я так и знала! - кинулась к вошедшим Снежина. - Боже, Лара! Чудесно выглядишь. Пламен, старина... Седые виски, осанка мэтра... Я видела твои снимки в журналах... Это моя дочь - Софи.
      Не скрывая любопытства, старые знакомые долго разглядывали друг друга и обменивались восклицаниями.
      - Мне прислал персональное приглашение в Корнуэс некий господин, с которым я познакомилась на конференции в Италии. Он объяснил, что сделал это по просьбе приятеля. - Лара достала точно такую же карточку, какие были у остальных. - С господином Бончевым мы встретились в аэропорту. По предварительной договоренности. - Лара улыбнулась Пламену.
      - Последние десять лет я почти итальянец. У меня своя фотостудия, - с гордостью объявил Бончев. - Бывший диссидент, снюхавшийся с капиталистами, наконец сумел реализовать обвинения, предъявленные двадцать лет назад. Мне ведь тогда боком вышли контракты с американскими рекламными агентами. О, да здесь мистер Кларк - кладоискатель! Ну как, успешно? - Пламен поздоровался с Сидом.
      - А черт его знает. Документы я отдал Гудвину. И забыл об этом деле. Клады валяются на каждом шагу, лень только нагнуться.
      - Это за чужими лень. А свой - ох, как манит... - Сказала Лара, глядя почему-то на Пламена.
      - Господи, давайте спокойно посидим и все обсудим. Расскажите по-порядку. - Снежина пригласила гостей к диванам. - Похоже, мы не зря собрались здесь.
      Сид подошел к Софи:
      - Может, посмотрим сад? У них, думаю, масса воспоминаний и тем для долгих бесед.
      - У нас тоже... До ужина, на котором мы, как я поняла, торжественно встретимся с хозяином, ещё масса времени. Но ведь ты не занял комнату.
      - Да черт с ней! Слуга куда-то оттащил мою сумку. Знаешь, мне ведь теперь все равно, какого цвета там будут обои.
      Они вышли в сад. Увидав бассейн, окруженный цветниками и "ширмами" подстриженного кустарника, Софи ринулась вперед и поманила рукой Сида:
      - Эй, здесь специальное местечко для тайных встреч. - Она села на каменный бортик, скинула туфли и опустила ноги в воду, задрав тонкую пышную юбку. Сид присел рядом.
      - Мне кажется, прошла вечность... С того вечера, как я собирался ограбить Гудвина. И ещё две вечности с того дня, как мы расстались.
      - Я тоже думала, что будет какое-то продолжение, что в толпе где-нибудь на ярмарке в Мадриде или на борту проплывавшей мимо яхты увижу тебя. Ну, и уж естественно, предполагала, что тебе известно такое средство сообщения, как телефон. Наивная крошка! Это у меня от мамы. Она переиграла столько романтичных ролей, что и в течении жизненных сюжетов все время выискивает нечто театральное. Верит в случайность, в красивую любовь, такую, знаешь, старомодно-голливудскую... С цветами, роковыми встречами.И взглядами, которые невозможно забыть.
      - Полагаешь, она сильно заблуждается? - Искоса глянул на девушку Сид.
      - В жизни мамы было достаточно оснований, чтобы верить в добрых фей и сказочных принцев. У тебя, кажется, совсем иной опыт.
      Сид согласно кивнул: - На сколько мне известно, этот жест у болгар означает отрицание.
      - Не поняла?
      - Это значит "нет". Сидней Кларк больше не ноет. У него теперь полно оснований для самых радужных планов. - Сид выразительно покосился на шлепающие в воде ноги Софи. - Был мерзкий сон, но видишь - наступил солнечный день и страхи развеялись. Пора серьезно браться за ум. Не смейся, я вернулся в университет и продолжил занятия живописью. Погляжу, что лучше получится. Кроме того, я ещё могу петь на ярмарках с протянутой шляпой.
      - Да?! - Софи захлопала в ладоши. - Пожалуйста,исполни что-нибудь для меня...
      - Хорошо... Я сочиняю свои песни сам. Вернее, сочинял. Давно, очень давно. Но в один прекрасный летний день придумал ещё одну. О девушке со смеющимся носом.
      - Издеваешься.
      - Правда. Думаю, она о тебе. Ты так забавно морщишь нос, когда смеешься. Во всяком случае, после того, как мы расстались, я больше никого в упор не видел. - Сидней посмотрел на профиль Софи. Она обернулась. Их взгляды встретились. Обняв девушку за плечи, Сидней притянул её к себе и коснулся губами кончика чуть вздернутого носа. Софи замерла, закрыла глаза, но вдруг, спохватившись, увернулась, вскочила, закружила по скошенной лужайке. Раздула юбку колоколом и села на скамейку.
      - Здесь масса цветов! И хороший садовник. Кто же нас пригласил, Сид?
      - Не знаю. Только полагаю, компания собралась не вся. Теперь ясно сегодня должны встретиться те, кто, не сознавая того, был причастен к спрятанным сокровищам. В Крыму живет русская женщина. Я рассказывал тебе, она то лето работала в лагере певицей.
      - А теперь поет в церкви и живет очень скромно. Конечно помню. Яведь чуть-чуть надеялась, что ты позавешь меня сделать репортаж о кладе или хотя бы сообщишь, как идет расследование. - Софи с укоризной взглянула на Сида, но он промолчал.
      - Из России трудно приехать. Тем более - не дешево. - Сказала она, скрывая огорчение.
      - Но Лара приехала. А мне, как студенту,неведомый доброжелатель оплатил проезд.
      - Лара, похоже, не бедная женщина. И мне кажется... Мама рассказывала, в то лето у них с Бончевым был страстный роман. Мама была уверена, что они поженятся.
      - Похоже, дело было серьезное... Знаешь, где мы нашли бюстгальтер Лары, в котором была спрятана пленка? О, на такие закидоны способен только большой эстет! Представляешь, все эти годы фотограф хранил эту деталь туалета любимой в специальной коробке. Правда, у него целая коллекция вещей знаменитостей, которых он фотографировал, но "сувенир" Лары хранился в отдельном ларце.
      - Потрясающе романтично! Я бы не возражала, если бы мой возлюбленный сохранял четверть века какой-нибудь пустячок.
      - Мне кажется, лучше не расставаться. Особенно так надолго. Нахмурился Сид.
      - Господи, совсем не обязательно страдать, чтобы стать сентиментальным. Я хоть и благополучная, но оченьвпечатлительная девушка. Гляди... - Она вытащила шейную цепочку, на которой сверкнул зеленый глазок. - Узнаешь?
      - Ты не выкинула эту стекляшку?
      - Стекляшку?! Это драгоценный амулет, дурень! Он сам запрыгнул в твою ладонь после того, как ты совершил подвиг. Да, - подвиг! Я с дуру решила, что ради меня... Ну почему, почему ты даже не позвонил, Сид? - Она была готова расплакаться. - Так не поступают с теми, кто думает о тебе...
      - Софи! - Подхватив девушку на руки, Сид закружил её по лужайке. Сегодня не такой уж плохой день. Даже если за ужином к нам явится сам Дракула... ты лучшая, единственная, драгоценная... Ты и есть амулет!
      - Сид... - Софи обняла его за шею и приблизила к себе лицо. - Кажется, нам пора поцеловаться.
      - Мы уже целовались. У тебя на карнавале, в "общем стогу".
      - Так это был все же ты?! А я-то ломала голову.
      - Согласись, я заслуживал награду за героизм, проявленный на крыше.
      - Ты заслуживаешь большего! - Софи прижалась к нему.
      Сида качнуло, споткнувшись о бортик бассейна, он не удержался. Фонтан брызг поднялся в золотистый вечерний воздух.
      - Знаешь закон композиции? - Вынурнув, Софи отфыркивалась. - Если в кадре появляется бассейн, значит непременно кто-то свалится в него.
      - Заметил. - Сид отбросил со лба волосы. - В триллерах любят подстреливать купальщиков и пускать красную краску. А вот такие крошки в мокрых платьицах, подчеркивающих прелестнейшие прелести, появляются в эротических высокохудожественных лентах. А наглые парни по-наглому пристают к ним.
      Подобравшись к Сиду, Софи повисла у него на шее.
      - Какая же тут эротика? Настоящая порнуха. Во-первых, у тебя зеленые глаза. А во-вторых, я заметила это давным-давно и немедленно влюбилась в тебя. И, наконец, на нас сейчас таращатся изо всех окон, а мы совершенно мокрые... - Она томно закрыла глаза. - Совершенно обнаженные под мокрым... И будем целоваться до одурения...
      Софи не ошиблась, за парой в бассейне следило немало глаз. Привлеченные визгом и хохотом, раздававшимися в саду, Пламен и Лара вышли на балкон. Но заметив за кустами плескавшихся влюбленных, уселись в кресла и вопросительно взглянули друг на друга.
      - Я знаю, что ты не замужем. Недавно узнал, случайно, от коллеги, работавшего в Москве. - Он смотрел жстко, с опасной злинкой.
      - У меня есть приятель.
      - Ерунда! Ты прекрасно знаешь, как мне было трудно отпустить тебя в Милане. И тебе было трудно уехать.Почему ты не хочещь признать это?
      - Я не могла остаться. У тебя - не могла. Неужели ты не понимаешь, что между нами больше не может быть ничего...Нельзя дважды войти в одну реку.
      - А это совсем другая река! Я изменился, Лара. Осталось неизменным лишь одно: золотой песок на дне нашей реки - моя любовь к тебе.. - Вскочив, Пламен метнулся к Ларе. Опустился возле её колен и заглянул в глаза. Пожалуйста, не обманывай себя. Ведь ты тоже... - Он сжал её руки. Лара рассмеялась:
      - Я только хотела сказать, что между нами не может быть ничего пустяшного. Флирта, случайного свидания, ни к чему не обязывающей близости... Мне не надо долго думать - ты единственный мужчина в моей жизни. Я знала это всегда.
      - Давай сбежим! Ночь мы проведем в Венеции, а потом, потом, где захочешь. Ночь за ночью, год за годом, до самого конца...
      - У меня семья, дочь... - Лара запустила пальцы в густые жесткие волосы и прижалась к ним щекой. - Боже, как мне не хватало этого... Твоих рук, твоих глаз, твоего несуразного русского языка...
      Пламен мечтательно улыбнулся:
      - Ты говоришь, ей восемь лет? Маша, Мария... Ну до чего же везучий парень, этот Пламен Бончев!
      У вбежавшей в комнату матери Софи были круглые, как плошки, глаза и подрагивающие губы - она собиралась плакать.
      - Девочка! - Снежина осторожно прижала к груди бросившуюся к ней дочь. Бисерное шитье на темно-зеленом атласном платье - двухсотлетней давности. музейный лоскут от платья Марии-Антуанетты, умело вставленный в отделку лифа. Стоит дороже нескольких самых шикарных вечерних туалетов, а сыпется едва к нему прикоснешься. - Да что произошло? Мне показалось, твоя встреча с Сидом прошла удачно. Поверь, этот парень без ума от тебя. - Она собрала волосы Софи на затылке и сколола их гребнем. - Так будет лучше.
      - Я знаю, знаю! - Яростно завопила она сквозь слезы. - Мы дискутировали целых три часа.
      - Похоже, что целовались, а? - Улыбнулась Снежина.
      - Целовались, ссорились, клялись в любви... И - расстались! Он уже, наверно, уехал... Господи, до чего я несчастна...
      Снежина приподняла дочь с ковра, заметив, что та все же не преминула надеть платье, брать которое с собой наотрез отказалась - слишком нарядно для ужина с анонимом. Но графиня посоветовала, загадочно улыбаясь. Конечно же, она знала, в чьем доме проведет уик-энд, но не хотела портить дочери эффект неожиданности.
      - Софи, тебе уже давно не пятнадцать лет. Ты же знаешь, сколь охотно некоторые мужчины накручивают драматизм, особенно в том случае, когда все идет гладко.
      - Ах, мама, ничего гладкого... Он горд, слишком горд! Сидней ещё долго будет студентом, он живет на стипендию, а я, черт побери, - графиня! К тому же, богата. Да ещё - предмет отеческих посягательств премьер-министра! Не говоря уже о том, что почти законченный профессионал!
      - Хорошая невеста, я полагаю.
      - Но не для человека, который с семи лет, с тех пор, как остался сиротой, чувствовал свою ущербность, не нужность, который всеми способами пытался выбраться, стать самостоятельным, но попадал в омерзительные переделки...
      - Настоящий сказочный герой, добивающийся руки принцессы. Не хмурься, детка, я не шучу. Ведь это Сид спас тебя из рук маньяков! Жутко становится от одной мысли, что могло случиться в том амбаре... Брр... Не будем вспоминать. - Снежина вдела в уши бриллиантовые сережки с подвесками. - Но парень честно заслужил твое расположение.
      - Мам, я влюбилась. Нет, я люблю его. Это точно. С этим ничего уже не поделаешь... А он ушел от меня.
      - Да почему, Боже ты мой?
      - Сид полагает, что спас бы любую, а кроме того - я попала в переделку по его милости. Он считает, что способен приносить лишь несчастья, и что скорее застрелится, чем причинит вред любимой женщине...
      - Восхитительно старомодно! Классика возвышенных чувств. Приведи себя в порядок, детка - на столике моя косметика. Попудри носик. Пора выходить к столу.
      - Не хочу! Плевать мне на все ваши интриги... Поеду на станцию, возможно, ещё успею догнать его.
      - Дорогая моя, речь идет об очень серьезных делах, поверь. Ты должна появиться на ужине, а потом, думаю, мы сумеем решить кое-какие проблемы. Снежина взяла дочь за руки и пристально посмотрела ей в глаза: - Ты веришь мне, девочка?
      - Может, вы взглянете на этот галстук? Я приобрел дюжину в Лондоне. Консультировался с опытной продавщицей. - Недавно вступивший на должность камердинера пожилой мужчина старался исполнять свою роль солидно и основательно.
      Его хозяин сидел перед зеркалом в едва оставленной оформителями спальне. Он нещадно торопил рабочих, нанял целую свору специалистов для отделки дома и всем хорошо платил.
      Гилберт Уальд, приступивший со вчерашнего дня к должности камердинера, строго выполнял распоряжения хозяина в соответствии с составленным списком. В основном, он лично закупал гардероб необходимого размера в указанных лондонских магазинах и поддерживал контакты с поваром относительно предстоящего ужина.
      - Все собрались? - Очередной раз поинтересовался хозяин, нетерпеливо взглянув на часы. До десяти оставалось пятнадцать минут. Он машинально менял галстуки "бабочка", не видя своего отражения в зеркале. Будто повернутые вовнутрь выцветшие голубые глаза видели совсем другую картину. Она захватывала и пугала человека, одетого в белый смокинг с излишним щегольством.
      "Да, с излишним шутовским щеголством". - Наконец он сфокусировал внимание на своем отражении и обреченно распорядился:
      - Подай черный костюм, Гилберт.
      - Невозможно, сэр. Его следует утюжить.
      - Так какого черта это не сделали до сих пор?
      - Вы распорядились по поводу светлого. И, осмелюсь напомнить, прибыли сюда час назад. И все это время работали в кабинете...
      Тоскливо взглянув на зажатую в пальцах сигару, хозяин дома так и не зажег её.
      - Пусть будет светлый. В сущности, это уже не имеет значения. Пора. Я зайду за моим гостем сам.
      Мужчина грузно поднялся, обвел глазами комнату, словно ища образок, сумевший бы благословить его. Но образка не было и он сам не отличался набожностью. Обращаться за поддержкой было решительно не к кому.
      На привокзальной площади безлюдно и тихо. Подсвеченная церковь и каменное изваяние в лучах двух прожекторов, казалось, были единственными обитателями уснувшего городка. В провинции ложатся спать рано.
      В ярко освещенном и пустом зале вокзала Сид два раза пробежал глазами расписание и убедился, что ему предстоит ждать следующей электрички около часа. Да какая разница?! Ведь он - слабак. А слабаки предпочитают плыть по течению.
      Софи горячо произносила правильные слова: нельзя отступать, взаимная любовь - редчайшая ценность. Надо бороться. Человек кузнец своего счастья. Сид хохотал. Все эти лозунги он уже успел проверить на деле. Любовь - нечто весьма эфемерное. Во всяком случае, у красивых женщин. Дядя не насиловал Эмили. Она - невинная, нежная, до умопомрачения любившая Сида, легла в постель с противным, наглым... О, Боже! Сид сжал руками голову и закачался из стороны в сторону, как человек с острым приступом зубной боли. Уж он-то пытался завладеть ситуацией. Сколько раз тонул и находил в себе силы выбраться, начать все с начала. И что же? Двадцать шесть лет, студент, с чужими деньгами на билет. Кстати, чтобы вернуться в Бостон, ему придется истратить все свое "состояние", полученное за работу в университетском архиве - Сид два месяца штукатурил в сыром подвале стены, даже по ночам. Хорошо еще, что зеленая студенческая карта дает огромную скидку на проезд. И эту привилегию он должен предложить своей невесте?
      - Ты словно вынырнул из диккенсовских времен, сумасшедший! - Трясла его Софи. - Опомнись! Я предполагаю устраивать свою жизнь за свой собственный счет. Устроюсь репортером и начну зарабатывать деньги. Пойми, я тоже хочу сделать свою жизнь сама!
      - Но за твоей спиной прочные тылы. Софи Флоренштайн, если ей уж здорово не повезет, не будет вынуждена ошиваться по притонам, подрабатывая гроши в компании сомнительных личностей. И не станет стриптизершей в ночном клубе.
      - Довольно самоистязаний. Мазохист. - Софи надулась, она не любила экскурсов Сида в прошлое. - После победы над монстром Гесслером ты стал другим. И такого я люблю...
      Вот! Перебирая тезисы недавней стычки, Сид все же докопался до глубины, где в темном подполье сидел целый симфонический оркестр, тихонько наигрывая нечто нежное. Дверь распахнулась, вспыхнули прожектора, взвилась дирижерская палочка, ударили по струнам смычки. Она любит! Любит! Сегодня Сид убедился в том, что составляло главную причину его страданий. Да, он все это время двумя руками удерживал себя за уши, чтобы не позвонить Софи! Он не пытался встретиться с ней, дать о себе знать, потому что поставил знак: "Запрещено!" Эта избалованная мужским внимание, беспечная и самоуверенная девушка не сможет полюбить Сида Кларка. Для неё он может быть лишь легковесным приключением, о котором быстро забывают. Он почти заставил себя смириться с потерей. И теперь оркестр играет бравурный марш! Свершилось невозможное, о чем Сид мог только тайно и мрачно мечтать, растравляя свои комплексы.
      "Так что же ты сбежал, урод?! Ждешь, чтобы за тобой прислали карету с лакеями и под руки вернули прямо к венцу? Гордыня, Сидней, гордыня. Ты гадко ведешь себя, парень, капризничаешь и трусишь. А ещё полагал, что теперь запросто пройдешь по коньку крыши".
      Сид поднялся, вышел на площадь, загадав, будет ли там такси. Если нет - так тому и быть.
      Площадь была пуста.
      - Может, вас подвезти, мистер? - Поинтересовался мужчина в железнодорожной форме. - Отработал смену. Утром я видел вас у виллы "Лето". Мне по пути.
      *Глава 20
      За большим длинным столом, накрытым для ужина, оставалось два свободных места. Два свободных стула с высокими спинками, с узкой стороны предназначались, очевидно, для четы хозяев.
      В подсвечниках горелди свечи, пряно пахли яркие турецкие гвоздики, расставленные повсеместно в чеканных латунных вазах. Восточный стиль комнаты, слегка подчеркнутый персидскими коврами, низкой инкрустированной перламутром мебелью, арчатыми эркерами, создавал атмосферу загадочности. Часы на камине пробили десять - в дверях, как и положено в хорошем спектакле, появились главные действующие лица. Выглядели они весьма забавно. Арчи Гудвин в белом смокинге казался особенно полным и коренастым. Рядом с ним, а будто и совсем отдельно, стоял высокий черноволосый смугляк с полоской смоляных усов под орлиным носом.
      Присутствующие, впервые увидевшие Мухаммеда Али - Шаха без головного платка, не узнали его.
      - Рад приветствовать вас, друзья мои, - сказал Арчи. - Мухаммеда Али Шаха, примьер-министра Фаруха, думаю, представлять не надо. Сегодня он разделяет со мной полномочия хозяина. - Гудвин предложил Мухаммеду занять рядом с ним место во главе стола.
      - Прибор слева от юной графини Флоренштайн предназначен для Сиднея Кларка, с которым вы все уже имели честь познакомиться.
      Сидевшие рядом Софи и Снежина тревожно переглянулись. Арчи заметил это, но промолчал, не став вдаваться в детали. Он видел, как днем Сид любезничал в саду с Софи, а потом узнал от камердинера, что парень с вещами покинул виллу.
      - Вернуть немедленно, - коротко распорядился он. - Пошлите моего шофера и вот эту записку.
      Время ужина приближалось, а Сид так и не явился. Облачившись в вечерний костюм, Арчи крепко задумался. Он не знал, как теперь может повернуться дело...
      - Я отдаю себе отчет... - Продолжил он, обращаясь к сидящим за столом, - что мои гости не смогут с аппетитом поужинать, пока не услышат то, за чем, собственно, явились сюда. - Арчи кивнул слуге, и тот наполнил его бокал минеральной водой. - Хм... Я готов произнести речь, господа присяжные заседатели... Здесь собрались почти все участники давних событий... Мне трудно говорить... Сколько раз я старался представить, как сложилась судьба каждого из вас... Разыскивал сообщения в прессе, собирал информацию, разглядывал фотографии... Графиня, дамы, премьер-министр, маэстро фотокамеры... Не ожидал, что меня так потрясет эта встреча. - Арчи сделал пару глотков, смочив пересохшее от волнения горло. - Итак... - Он посмотрел на дверь, в которой, как по команде, появился Сид. Он удивленно взглянул на Гудвина, тот с улыбкой кивнул ему и показал на стул рядом с Софи.
      - Прошу прощения за опоздание. - Поправляя на ходу галстук и не глядя на девушку, Сидней быстро сел за стол.
      - Моего юного друга, полагаю, представлять не надо. Он действовал по моему поручению и сумел объединить всех нас... Если позволите, я изложу события по-порядку.
      Теперь уже вам известно, что бывший сотрудник разведки Великобритании Гудвин прибыл в Крым не случайно. Он выследил путь некоего ценного клада и был совсем рядом с целью. Накануне памятного всем вам ужина в горном ресторанчике меня пригласил господин премьер-министр, тогда ещё товарищ Мухаммед Али - Шах. И сообщил, что...
      Легким изящным жестом Али - Шах остановил Арчи:
      - Позвольте этот эпизод преподнести гостям из первых рук? Спасибо... Вам, господа, наверно вовсе неинтересно, кому принадлежали сокровища, спрятанные на дне Черного моря. А моему отцу, узнавшему от деда о пропавшем золоте, эта мысль не давала покоя. Часть слитков, перевозимых английским судном, была извлечена из подвалов сокровищницы Фаруха, имевшего долг перед Великобританией.
      Именно поэтому, отчасти, я и прибыл в Крым, имея задачу встретиться с товарищем... Э... Робертом, фамилию не помню. Он обещал мне передать пленки со схемой местонахождения клада и сообщил о неком америанце, подступающем к сокровищам с другой стороны. Заполучив у русского партийного босса необходимые мне материаоы, я пригласил Арчи Гудвина к себе в апартаменты. Мне не хотелось продолжать нечистую игру, ведь почти половина золота, затонувшего вместе с "Черным принцем", принадлежала англичанам. Мы заключили соглашение о взаимопомощи при извлечении клада и дележе.
      - Арчи! - Не выдержал изумленный Сид. - Зачем же тогда вся эта возня? Ведь клад давно найден... Опять я влип, как идиот...
      - Он не был найден. Русский подсунул арабскому товарищу фальшивку. Не доверял он Востоку, а делал ставку на Королевство Великобритания. - Гудвин улыбнулся. - Но позже, когда я начал раскручивать давние крымские события, у меня повилась более важная цель, чем слитки золота. - Арчи обвел присутствующих торжественным взглядом. - Видите ли... Дело в том, господа, что я искал не столько клад... Я искал своего сына.
      - Сына? - Графиня в изумлении оглядела присутствующих. - Лара, у тебя был сын?
      - У меня дочь восьми лет, - тихо произнесла Лара.
      - Сына родила Анжела Градова... - Гудвин опустил голову. - Мне пришлось здорово покопаться в событиях прошлого, чтобы выяснить это. Толчком послужила маленькая деталь - в архивах своего ведомства я обнаружил досье убитого вместе с женой редактора коммунистической газеты Джеральда Кларка. Там имелись документы, свидетельствующие о том, что ребенок Кларков был усиновлен. Они вывезли годовалого мальчика из СССР. Мальчик находился в семье крестьян, в глухой деревушке на побережье Черного моря.
      Сид поднялся:
      - Кларк - не мой отец?!
      - О, нет, мальчик... События развивались, как я полагаю, следующим образом... Анжела Градова была из тех, кто мечтает выбраться на гребень волны любыми способами, преодолевая неблагоприятные обстоятельства. Россия в годы застоя не способствовала рождению звезд. В почете был принцип уравниловки, а Градова хотела подняться над другими. Бедняжка... У неё был, действительно, сильный голос и очаровательная внешность. Девушка мечтала о роскоши, славе. Она не теряла шанса выиграть у Фортуны свой бой. Товарищ Роберт помог девочке получить работу в лагере для иностранцев. Она понимала, что ситуация может измениться в любой момент и торопилась, торопилась... Мы как раз отмечали с Мухаммедом заключенное соглашение, когда слуга доложил о гостье. Увидев, что Мухаммед не один, она обрадовалась и сообщила, что разыскивает меня по поручению директора лагеря... Мы вышли в парк... Ночь, как все присутствующие, наверно, помнят, была великолепной... Девушка тоже... Простите, графиня, тот сорокавосьи летний Арчи Гудвин был заядлым бабником, не упускавшим возможности... Особенно, при столь романтических обстоятельствах... К вам я испытывал иные, возвышенные чувства.
      Снежина улыбнулась:
      - Разумеется! Так всегда бывает с истинными джентльменами: они любят одну, спят с другой, а женятся на третьей. Вы не исключение, Арчи.
      - Мужчины поймут меня. Наша пылкая любовь у ночного моря не имела бы никаких последствий, если бы... Если бы так не распорядилась судьба... А распорядилась она ужасно, сломав жизнь девочке... Она потеряла партийного покровителя, застреленого в ту злополучную ночь. Вдобавок девушка обнаружила вскоре, что беременна. По какой-то причине певица не стала делать аборт, хотя там это было принято. Анжела сбежала в дальнее селение, чтобы произвести на свет ребенка. Родители решили, что девчонка загуляла, её пылкий поклонник Саша затосковал. Позже она станет его женой. Но тогда, тогда Анжела метила на более престижных женихов и пыталась разыскать отца своего ребенка... Только ведь все мои данные, оставленные в советстких ведомствах, были, как вы понимаете, вымышленными. И адрес, и место работы...
      Софи сжала под столом руку притихшего Сида и шепнула:
      - Ну, получил свое? Гудвин вполне симпатичный джентльмен. Ты - вовсе не сирота и, кажется, не нищий.
      - Но почему Анжела не сказала мне, что она - мать? Я же сообщил ей... я сказал, как мы договорились с Арчи, что являюсь его сыном... - Оглядев присутствующих, задал вопрос Сид. - Эта женщина не могла скрыть правду от своего ребенка! Нет, не могла.
      - Она не знала... - Голос Арчи звучал подавленно. - В СССР, особенно в маленьких городах, в те времена были консервативные нравы. Для того, чтобы предъявить общественности ребенка, она должна была стать женой Александра. Но это уже после того, как попытки обнаружить настоящего отца остались безуспешными. Вы не можете представить себе, что такое глухое российское селение. Простите, но там не было даже телефонв. К тому же, произошло непредвиденное - Анжела родила ребенка раньше срока и долго болела, а когда пришла в себя, узнала, что мальчик умер.
      - Кто-то спрятал её ребенка? - Догадалась Снежина.
      - Супруга погибшего босса. Она знала, что у мужа роман с певичкой, но не могла разгласить это, скандал погубил бы его партийную карьеру. Теперь вдова хотела отделаться от ребенка, которвй мог претендовать на наследство.
      - Какое наследство в СССР? - Усмехнулась Снежина. - У них даже квартиры и огороды считались государственной собственностью.
      - Роберт имел солидные ценности. Ну, естественно, в масштабах тогдашнего Союза, когда владелец "Волги" считался богачом... Сына Анжелы забрали супруги, жившие в другом селении, а через год активная дама, заведовавшая каким-то фондом детей-инвалидов, устроила передачу ребенка семье бездетных американских коммунистов. Полагаю, это было нелегко. Проще было бы оставить парня в деревне. Но ведь о нем могла узнать Анжела...
      Когда я пронюхал о ребенке, усыновленном Кларком, собрал данные в России и сопоставил факты, то сообразил - Сидней Кларк - мой сын! Я разыскал парня и стал незаметно приглядываться к нему. Господи, вы не поверите, - голос крови проснулся! Мальчик так похож на меня и на свою мать... Позвольте, я сейчас покажу фото. - Слуга подал Арчи альбом и тот передал его Мухаммеду. - Здесь мои снимки в молодости... Сидней, - Арчи обратился к застывшему парню, все ещё не верившему в услышанное. - Прости меня, мальчик. В твоей жизни было много нелепостей, в моей тоже. Это наследственное. Но теперь все будет по-другому. Этот дом я приготовил для тебя.
      - Господа, господа! - Ударами ножа о бокал привлек внимание загалдевших гостей Пламен. - Чудесный вечер, занимательная история. Только меня не оставляет впечатление, что кто-то нас всех слегка разыграл...
      - Прошу простить меня, - сказал Арчи. - Я вытащил из памяти эту сомнительную историю с поисками клада, чтобы, приглядется к Сиду и выяснить все до конца. Собрать воедино участников тех событий... Последствия крымского отдыха оказались более запутанными, чем я предполагал.
      В ходе заочного расследования мне удалось узнать, что госпожа Флоренштайн, в то время ещё начинающая актриса Снежина Йорданова вскоре родила дочь. И, кроме того, была беременна Лара Решетова.
      - Я бы не хотела сейчас касаться этого. Мой ребенок от Пламена не родился, что является неоспоримым фактом. К сожалению. - Она опустила голову.
      Пламен подавил вздох:
      - Я, наверно, был не лучше господина Гудвина в отношении к женщинам. Уж очень много крутилось вокруг красоток. Но то, что у нас было с Ларой совсем другое. Уж это я знал точно. Еще тогда. Я хотел жениться... Но мне помешали серьезные обстоятельства. Лара нашла силы простить меня.
      - Это наша проблема. Надеюсь, ты помнишь, что я говорила тебе.
      - И помню, как вырвал тебя из рук... - Пламен зло сверкнул глазами в сторону Мухаммеда. - Из рук нашего уважаемого премьера. В то время я охотился за горячими сюжетами. Камера в руках - серьезное оружие, это я понял прежде, чем по имени репортера из фильма Феллини "Сладкая жизнь" возникло название "папарацци"... Меня интересовал восточный "товарищ", поселившийся на уединенной вилле. Прячась в кустах с камерой, я вскоре понял, что господин Мухаммед не такой уж отшельник. Так мне удалось предотвратить его нападение на Лару... Но не все девушки швыряли подарки в лицо насильника. Али Шах довольно часто принимал у себя приглянувшуюся ему красотку.
      Пламен сделал паузу. Опустив глаза, Снежина залилась краской.
      - Знаете, кто нанес визит восточному гостю? - Пламен обвел сидящих за столом торжествующим взглядом. - Это была ваша девушка, Гудвин. Да, да, Анжела Градова. Думаю, она не случайно попала в дом Мухаммеда, когда вы находились там и увели её с собой... На пляж, как только что признались. Анжела ставила сразу на все козыри.
      В наступившей тишине стало слышно, как застучал по балконному тенту дождь.
      - Почему она не приехала сюда? - Подозрительно нахмурился Сид.
      - Твоя мать серьезно больна. Сейчас она проходит лечение в одной из лучших клиник Америки, куда я её отправил. - подал голос Мухаммед. Позвольте внести ясность. Видимо, не все поняли, что произошло тогда. Я вынужден кое-что добавить.
      Судьба заставила меня заняться розыском ребенка. Долгое время я подозревал, что Софи Флоренштайн - моя дочь... Прости, Снежина, наша короткая встреча вполне могла иметь подобные последствия. Во время пребывания в моей стране Софи и Сиднея случилась неприятная история. Негодяи погибли, но и оба молодых человека попали в аварию. Тогда я решился выяснить все до конца, распорядившись взять кровь на анализ. У Сида и Софи. - Мухаммед сделал паузу.
      - Ты права, Снежина, Софи - не моя дочь. Но вот молодой человек имел все шансы оказаться моим сыном. Я посмеялся над нелепой случайностью, доказывающей несостоятельность экспертиз. Но на всякий случай велел разузнать о нем все. Оказалось, что Кларк был усыновлен в СССР. Годы совпали. Я отправил в Крым доверенное лицо. Анжела Градова призналась, что родила ребенка и считала его умершим... Бедная женщина сделала это признание на краю гибели - у неё обнаружили злокачественную опухоль и она хотела снять камень со своей души. Я посчитал должным принять участие в её судьбе, определив на лечение в Америку. Для Градовой это было несказанным подарком. По пути сюда я посетил клинику, где она находится, предполагая, что смогу привезти твою мать сюда, Сид.
      Проведенные анализ подтвердил предположения... Госпожа Анжелика Градова и я - твои настоящие родители.
      - Любопытно все же, как обстоят дела с кладом? - бодрым голосом прервал общее замешательство Пламен. - Подробности родственных отношений, вы, полагаю, сможете выяснить и без нас. Тем более, что дело развивается не по твоему сценарию, Арчи. Прими сожаления, Сид - отличный парень. Он извлек карту из моего самого заветного тайничка.
      - И привез её мне. Ведь по изначальной договоренности я принял Сида в долю. С того дня прошло три месяца. Обдумывая возможности изъятия клада, я обратился к премьер-министру Фаруха, ведь часть сокровищ по праву принадлежала ему. Мухаммед Али - Шаху удалось достичь с властями Крыма секретной договоренности, в соответствии с которой акция извлечения и дележки сокровищ не стала достоянием общественности... Премьер выделил громадные средства на строительство родительного дома и детской больницы в городе... Я-то не понимал, почему... Да... а в это самое время за моей спиной он вел расследование относительно своего отцовства! Он уже почти твердо знал, что Сид может оказаться его сыном! - Арчи зло сверкнул глазами на своего соседа по столу.
      - Согласитесь, мистер Гудвин, я не имел ни малейшего понятия о ваших планах... То есть о притязаниях на отцовство Сида. Он и сам, как я уверен, не догадывался о подоплеке вашей внезапной "дружбы". Нет, господа, я не нарушал соглашения. Ни материальные, ни этические. Арчи Гудвин стал миллионером - свидетельство тому этот дом, приобретенный всего месяц назад. Неплохое место для пожилого господина, честного рантье?
      - Для одинокого старика... - Пробурчал Арчи. - А ведь ещё пару недель назад я радовался, что моя старость может оказаться долгой и вполне идиллической... Последнее время я хворал, но боялся делать обследования. Подозревал самое плохое и торопился довести до конца затеянную авантюру. Уже давно, в клубах сигарного дыма, я видел этот дом, всех вас и, конечно, Сида, роняющего слезы от радости... Прости, парень, и Арчи Гудвин надул тебя. Но не совсем - усадьба "Лето" принадлежит тебе... Прошу вас, друзья, отужинать без меня. Повар очень старался. - Арчи поднялся из-за стола. Немного прихватило сердце.
      Арчи заперся в кабинете - чужой комнате малознакомого дома, любовно приготовленного для сына. А сына, оказывается, нет... Он чувствовал себя одиноким, разбитым, смертельно усталым.
      В дверь поскреблись, мягкий голос нежно проворковал:
      - К вам можно, мистер Гудвин? - Шурша складками пышного вечернего платья, в комнату вошла Софи и огляделась с преувеличенным любопытством. Стильно обставлено. И вообще - вы потрясающий человек, мистер Гудвин. Все умеете. Можно? - Она присела на подлокотник дивана, поближе к креслу Арчи.
      - Извини, что не предложил сесть... Задумался. Есть о чем поразмыслить, правда? - Он выпустил дым сигары, заметив с тревогой, что курит без всякого удовольствия. Паршивое настроение, плохой признак.
      - Еще бы! Здорово вы тогда все порезвились... Конечно, сейчас молодежь проводит время не менее игриво. Только не все беременеют, мистер Гудвин.
      - Предлагаешь написать благодарность в адрес фармацевтических фирм, выпускающих контрацептивы?
      - Если честно, то я бы не хотела родить ребенка от парня, который обманул меня... И, наверно, не решилась бы на аборт. Дети должны появляться тогда, когда их по-настоящему ждут. Иначе бы на каждом шагу разыгрывались бы такие драмы...
      - Я привязался к нему. К мысли, что у Арчи Гудвина есть сын... Видишь ли, несмотря на обилие женщин, встречавшихся на моем пути, и отсутствии надежных методов предотвращения беременности, я остался один.
      - Все не так уж плохо, Арчи! Вы разбогатели. Сид искрене привязан к вам. Разве все, что он пережил по вашей воле, можно забыть?
      - Он рассказывал тебе, как мы познакомились? - Арчи печально хмыкнул. - Даже тот случай был для меня знамением... Представь, я был довольно состоятельным человеком, встречал на своем пути достаточно преданных женщин, но ухитрился устроить так, что остался одиноким и нищим. Свои последние деньги вложил в одно рискованное предприятие по совету "друга". Друг здорово подставил меня, обобрав до нитки. И ещё посмеялся, сволочь... Прости, мол, не выгорело дело. Это было весной... Я был занят выслеживанием сына погибших Кларков и уже много знал о нем. Даже фотографий имел кипу. Снятые моим агентом, естественно. Это был ловкий парень, но я уже не мог оплачивать его услуги и нанял плохонького.
      Это был тот ещё спец. Но кое-что он умел - выжимать деньги. Для этого, как я и сообразил, он доложил мне, что след Сиднея Кларка обнаружен не где-нибудь, а тут, в Нью-Йорке. Что парень в полном провале, связался с сомнительной компанией, имеет долги. Представляешь, Софи, как мне нужны были деньги?! Ведь я уже знал, что Кларки погибли на глазах семилетнего пацана, что опекун-дядька измывался над ним, а потом - этот самый гомик Гесслер. И так далее... Прямо проклятье какое-то.
      "Ты сволочь, Арчи, - сказал я себе. - Беды Сиднея - расплата за твои прегрешения". А потом захохотал: хорошенький сюрприз получит парень, найдя папочку в этой дыре, без гроша.
      "Ты повиснешь у него на шее, идиот. Верни свои деньги, Арчи, а уж потом заявляй об отеческих правах". Не поверишь, девочка, в тот вечер я взял автомобиль напрокат, вырядился в смокинг, сунул в карман заряженную "беретту" и отправился в клуб, где имел обыкновение кутить мой должник. Я знал кое-какие его грешки и собирался шантажнуть, припугнув публичным разоблачением. На крайний случай - пристрелить на глазах у всех, как собаку... Вероятно, тогда я был не в себе - злость, обида, страх. Да, страх уйти из жизни обманутым, одиноким. То, что я задумал, было сущим безумием. Позже я понял: меня вела судьба... Представь: в переулке, где я припарковался, какой-то гаденыш сунул мне под ребро ствол и потребовал деньги... Деньги?! - Ха! Видел бы мальчик мой холодильник! Я врезал ему мастерски, а когда склонился над свалившимся налетчиком, увидел игрушечный пистолет, бледное лицо... Бледное, голодное лицо моего сына... - На глзах Арчи блеснули слезы. - Прости, Софи. Сегодня у меня такое ощущение, словно я потерял его... А ведь хотел... воображал, как он бросится ко мне на шею и скажет: "Я всегда мечтал о таком друге, Арчи..."
      Софи обняла Гудвина за плечи, окутав его запахом ночной свежести и духов.
      - Так же пахла твоя мать.
      - Арчи, вы могли бы оказаться в перспективе маминым мужем... Если честно, мама тогда любила только Мирчо - моего отца, а с остальными флиртовала. У красивых женщин тоже есть свои слабости. Но... если позволите, я буду называть вас дядей. Да, да! И стану настоящей любящей племянницей. Ведь вы приедете к нам в поместье к Рождеству? Будет много интересного... - Она заговорщицки подмигнула.
      - Постараюсь, девочка. Спасибо... Все же мне удалось урвать у судьбы хороший подарок. Кто-то стучит... Войдите.
      Переступив порог, Сид развел руками:
      - Я искал вас - тебя и Софи. Не смейтесь, если я похож на сумасшедшего. - Он поправил взлохмаченные волосы. - Беседовал с Али Шахом... Безумие какое-то...
      - Если этот царек не подтасовал данные экспертизы, похоже, ты наследник огромного состояния... Черт! Такой финал не приходил мне в голову! Женщины ещё более легкомысленны, чем я полагал. Прости, не хочу обижать Анжелу.
      - Арчи... Он ничего не подтасовал. Я, вообще, для него не подарок. Не мусульманин и не собираюсь им становиться, не склонен к политике и вообще... У меня нет сыновьих чувств, Арчи... К счастью, ему нужен не я. Сид посмотрел на Софи. Мухаммед ждет внука, который мог бы появиться у меня от брака с мусульманкой.
      - Боже! - Софи рухнула в кресло.
      - Нет, нет! - Сид опустился рядом и обнял её колени. - Никаких мусульманок. Только ты, ты...
      - Ого, дорогие мои... - улыбнулся Арчи. - А ведь этот маневр я предвидел, посылая тебя к графине... Хорошая пара.Хотел заполучить тебя, детка, в невестки.
      - Что же мне делать? - Растерянно озирался С ид.
      - То, что считаешь наиболее приятным. Аскетический гедонизм - ты помнишь? Продолжишь учиться, начнешь почаще наведываться во Францию для изучения живописи. На праздники станешь посещать отца.
      - У них там свои праздники. А в Рождество я приглашен во Флоренштайн. Хочу пройти по гребню крыши с завязанными глазами.
      - Но это не самое главное? Вы с Софи, как я понимаю, намерены объявить нечто приятное?
      - Какой же ты хитрюга, Арчи! - Сид обнял старика. - Я всегда хотел иметь такого друга.Но...На меня сегодня обвалилось слишком много всего.Ущипни меня, Софи!
      - С удовольвствием! - Софи поцеловала Сиднея. - Ну как?
      - Кажется, все потихоньку утрясается. - Сдерживая слезы, Гудвин высморкался. - У моей племянницы появился хороший жених, мой юный друг, между прочим. Ты ещё не в курсе, Сид: Софи признала меня своим дядей.
      - О! Только не сейчас! Новой истории я не вынесу.
      - Потом, потом, дорогой. Учти, я всегда буду ждать тебя в этом доме. А дом будет ждать своих молодых хозяев. Все-таки я разбогател. - Он постучал о резные подлокотники кресла. В вечер нашей первой встречи я отправился грабить злодея, обокравшего меня. Если б не твое нападение, Сид, возможно, я сейчас сидел бы в тюрьме.
      - Ты все же расправился с ним?
      - Скажем так, - справедливость восторжествовала, но это другая, запутанная история. Тебе надо спешить, мальчик. Полагаю, некая зеленоглазая, рыжеволосая женщина ждет тебя.
      Анне частенько являлись видения. Но только во время церковной службы, когда голоса певчих возносились к куполу и, вырвавшись ввысь, к Господу. Как блоковская девочка, она пела о всех, потерявших свет, радость, веру, и видела светлую гавань, приютившую потерявшиеся корабли, очаг, согревший путников на чужбине. Вспоминая последнюю строку стихотворения, Анна не сомневалась - поэт был несчастен и одинок, когда писал ее: "И только высоко, у самых врат, причастный тайнам плакал ребенок, о том, что никто не придет назад..." Придут, обязательно придут... Добро струится на землю, подобно солнечным лучам, и озаряет душу страждущего... Разве не чудо долгожданное, вымоленное, то, что случилось сейчас с ней?!
      В местной клинике снимки мозга показали скверный диагноз. Смый скверный. Анна поняла это по глазам матери. Вот отчего, оказывается, случались внезапные приступы слабости, головокружения. И сознание во время службы Анна теряла не от религиозного исступления, как полагали местные безбожники, а от опухоли.
      - В Москву надо ехать, в Центр. Одна теперь надежда. - Мать отвернулась от висевшей в красном углу иконы. Боялась, что заметят темные, всевидящие глаза её сомнения. - Как же так, Анжела, ты к Богу, а он от тебя отвернулся?
      - Не надо, мама. Так, наверно, лучше. Ни в какую Москву я не поеду. И денег таких нет, и зачем? - Обе умолкли, оставив при себе боль.
      Марья Андреевна страдала за дочь. О её несложившейся жизни были и слезы, и мольбы. И отчего же вышло все так - ни мужа у девочки, ни детей... Ошибки, ох, ошибки... Куда ни глянешь - кругом ошибки...
      Анна об ошибках Анжелы не думала. Другая женщина, другие страдания. И все попусту. Появился вдруг на Пасху откуда-то из той, другой жизни паренек американец. Много могла бы рассказать ему о себе Анна, но не рассказала. Сын Арчи Гудвина. Эх, и наломала дров Анжела в то лето. Словно с цепи сорвалась. Очень хотелось из города вырваться, от Паламарчука ускользнуть, от Сашки... И вышло же... Да только по-другому...
      В больнице Иллинойса её звали мисс Анжела. Самый главный врач, огромный негр, сказал: "Я буду вас лечить. О'кей?"
      Выплывая из сна, Анжела вспоминала случившееся и не торопилась открыть глаза. Визит смуглого господина к Градовым, его обеспокоенность болезнью, хлопоты и перелет в Америку совершился, словно помимо Анжелы. Ее несла куда-то теплая волна, теплая и синяя, как здесь, в бухточке, в июле. Кто-то жалостливый и всемогущий укачивал её в своих огромных, добрых ладонях.
      Однажды, открыв глаза, Анжела увидела сидящего возле её кровати человека и сразу узнала его, хотя не было теперь на голове Мухаммеда белого платка, а виски стали серебряными. Он внимательно посмотрел на Анжелу сквозь поблескивающие очки и слегка улыбнулся, заметив её радость.
      - Здравствуй. Не беспокойся ни о чем, здесь хорошие врачи. Оплачиваю лечение я.
      - Спасибо. Я узнала тебя. Но почему...
      - Мудрые люди говорят, что ни одна жизнь не исчезает бесследно. Не остаются без плодов ни деревья и травы, ни деяния человеческие. А то, что по неразумию своему мы называем случаем - есть воля Всевышнего.
      Анжела согласно кивнула. Теперь-то она целиком чувствовала себя в его воле.
      - Грешила я много.
      - Но ведь покаялась.
      - Нет, я не о связях своих, о другом... Столько лет в душе камень носила, но рассказала человеку одному, совсем чужому арабу, который обо мне позаботился. И о том, как бегала к тебе, и как родила мертвого мальчика.
      - Это был мой верный слуга, Хасан. - Мухаммед осторожно взял руку больной, лежащую на одеяле. - Не волнуйся, Анжела, я должен сообщить тебе очень хорошие известия. Наш сын - это был наш с тобой ребенок - не умер... Ты понимаешь меня?
      Анжела молча кивнула. Она улыбалась и плакала, а всем существом своим - пела!
      Мухаммед рассказал Анжеле, как остался в живых её сын.
      - У меня хорошая болезнь. Ее не надо лечить, - сказала Анжела, жалобно заглядывая в его глаза. Она не была уверена, что достаточно понятно произносит оставшиеся в её памяти слова. - Я вижу хорошие сны. Понимаешь?
      - Это не сон. Врачи сделали исследования. У нас с тобой есть взрослый сын. Он думает, что сирота.
      - Бедный мальчик... - Анжела приподнялась на высоких подушках. Нет... ему уже двадцать шесть? - Ярко вспыхнуло в памяти пасхальное утро и пришедший к Градовым американец. - Он живет в Америке? Я знала, знала... Благая весть... Благая...
      - Сегодня мы должны встретиться и Сидней узнает правду.
      - Извини... - Анжела устало опустила веки - Мне надо немного передохнуть.
      Мухаммед неслышно покинул палату. Сестра сделала больной укол. Тихо и торжественно взлетая к куполу, зазвучали голоса...
      - Уже полдень. - Медсестра распахнула жалюзи и подала Анжеле расческу и зеркало. - Вы должны привести себя в порядок, мисс Анжла. В холле уже давно дожидается очень симпатичный юноша. Он пришел к вам, мэм.