Львиный престол

      Я с трудом откинула в сторону тяжелый входной полог и забралась внутрь, едва не опрокинув маленькую походную жаровню с тлеющими угольками. В палатке оказалось неожиданно тепло и уютно. И даже почти светло — под потолком висел на цепочке тусклый слюдяной фонарик. Конан лежал, забросив руки за голову, и вроде бы дремал, но, когда я стянула полушубок и шапку и принялась стряхивать с них снег, проснулся.
      — Что там? — лениво спросил он.
      — Метет, — я забралась на свое место. Спать вроде не хотелось, поэтому я просто села поверх сложенных в несколько раз оленьих шкур, обхватив колени руками. — И завывает. Темвик сказал — снег будет идти целую ночь. Слушай, а вдруг нас засыплет?
      — Значит, будем откапываться, — хмыкнул киммериец. — Ты что, никогда в Пограничье не бывала?
      — Нет, — честно сказала я. — И в будущем постараюсь сюда без нужды не заглядывать. Холодно, нормальных людей раз, два — и обчелся, зубастые оборотни шастают… Пиво вечно прокисшее… Снега такие, что в них утонуть можно… Вот каждый раз, как с тобой свяжусь — начинаются сплошные неприятности.
      — Так мы же последний раз когда встречались? — возмутился Конан и даже поднял голову. — Какие с тех пор у тебя могут быть неприятности?
      — Смотря что считать за «встречались», — поправила я. Тоскливые завывания пурги нагнали на меня какую-то легкую грусть и я заговорила совсем не о том, о чем собиралась. — Знаешь, а я тебя видела. Недавно, года три назад.
      — Где это? — удивленно спросил варвар.
      — Я была в Зингаре… По своим делам, — я задумалась, вспоминая. Это случилось в начале лета, и моя память сохранила блеск морской глади, острые запахи разогревающейся на солнце смолы и свежей рыбы. — Кто-то мне сболтнул, будто ты в Кордаве, на службе у Фердруго. И я вдруг решила — наведаюсь в столицу, отыщу тебя. Просто захотелось. Я приехала и отправилась в гавань. Там оказалось такое скопление кораблей и людей, что я представления не имела, где в этой кутерьме можешь быть ты. Тогда я заглянула в первую подвернувшуюся таверну, чтобы порасспросить тамошних посетителей. И тут…
      — Что? — Конан приподнялся на локте, с интересом ожидая продолжения моего рассказа.
      — И тут я увидела тебя, — я грустно хмыкнула. — Вернее, вас было четверо. Вы шли по набережной. Ты. Потом высокий парень-северянин — длинные рыжие волосы, серые глаза, борода в косичку заплетена. Он носил на шее странное украшение — кажется, зуб какого-то животного. Третий — мужчина средних лет, зингариец, уже начинающий седеть и довольно грузный. У него были такие здоровенные усы, закрученные кончиками вверх. Маленькие черные глазки, очень умные и, как мне показалось, хитрые. Затем мальчишка-подросток. Тощий, лохматый, из тех, кого называют «сорвиголовами». Он замешкался, и вы остановились его подождать. Рыжий хотел дать ему подзатыльник, мальчишка увернулся и что-то сказал. Вы все рассмеялись. И ушли.
      — Что же ты не подошла? — не понял киммериец.
      — Зачем? — я пожала плечами. — Да, ты бы очень удивился. Возможно, даже вспомнил бы, кто я такая. Твои друзья были бы со мной вежливы, а потом принялись выспрашивать у тебя, что это за девица. Вы куда-то собирались — в трактир, в бордель или, может, в гости к королю — и я стала бы просто досадной помехой на пути. Такая встреча была против правил. Слишком просто и слишком… вульгарно, что ли? Поэтому я посмотрела, как вы уходите, и отправилась своей дорогой.
      — Вечно ты создаешь себе трудности, — со смешком сказал Конан. — Ничего бы не случилось, если бы мы немного поболтали.
      — Может быть, — согласилась я. — Но мне показалось, что время для нашей встречи еще не пришло. Потому я и не стала соваться вам на глаза. Как выясняется, я была совершенно права.
      Палатка вздрогнула под ударом ветра, фонарик закачался, бросая на матерчатые стены наши прыгающие тени. Я подняла руку и остановила раскачивающийся огонек.
      — А мне казалось, что ты не такая, — вдруг медленно и как-то задумчиво проговорил Конан. — Раньше ты была… резкая. Никогда никого не слушала. И всегда знала, чего добиваешься.
      — Я и сейчас знаю, — удивилась я. — Просто я несколько изменилась. Семейная жизнь и все такое прочее…
      По-моему, Конан так и не смог понять, как я умудрилась связать с кем-то свою жизнь. Да не просто с первым попавшимся, а с таким вечным молчальником и замкнутым человеком, как Мораддин. Я, честно признаться, этого тоже доселе не понимаю. Мораддин говорит, будто он меня убедил в необходимости подобного шага. Логически доказал, что в жизни надо все испытать. А я настолько растерялась, что согласилась. И не жалею.
      Самое забавное, что пятнадцать лет назад я иногда всерьез задумывалась о том, как бы мне переупрямить Конана. Мы могли бы составить неплохую пару: я с моей сообразительностью и киммериец с его напористостью и умением находить выход из самой безнадежной ситуации. К счастью, я вовремя поняла, что ничего из этой затеи не выйдет. Уж слишком мы гордились своей независимостью… Впрочем, что не делается в мире — все к лучшему.
      Воспоминания — чрезвычайно коварная вещь, напоминающая спутанный клубок из множества нитей. Дернешь за одну — наружу вылезает совершенно другая, к которой неизвестно почему прицепилась третья. Прошлое манило за собой, и я даже не обратила внимания, что меня окликают, придя в себя только от осторожного прикосновения к волосам. И расслышала чуть различимый звук падения деревянных шпилек, которыми я закалывала волосы в узел. Их было ровно шесть, этих маленьких, заостренных кусочков дерева, и сейчас они один за другим покидали отведенные им места. Не самостоятельно, разумеется — их вытаскивали. Освобожденные пряди с пугающей готовностью скользили вниз и завивались колечками.
      У меня еще было несколько мгновений, чтобы сказать «Остановись» или выдумать подходящую отговорку, но я их безнадежно упустила. Мне ничего не оставалось, как вздохнуть, махнуть на все рукой и предоставить событиям развиваться так, как им заблагорассудится. Я даже успела подумать — правы все-таки мои недоброжелатели, сравнивая меня с уличной кошкой. Кошка и есть — черная, с желтыми глазами и спрятанными до поры коготками. И, как это не печально, наделенная кошачьей любвеобильностью.
      Потом думать стало некогда. Да и желания отвлекаться на посторонние размышления, честно говоря, не было. Краем уха я слышала завывания бурана и скрип раскачивающихся деревьев, но вскоре перестала их замечать.
      …Проснулась я от холода. За ночь угольки в жаровне выгорели дотла. Фонарик под потолком тоже погас, но в щели между входным пологом и стенами проникало немного тусклого света.
      Я дотянулась до скомканного шерстяного пледа и натянула его поверх уже наброшенных шкур. Стало немного теплее. Вставать не хотелось, так что я лежала и прислушивалась. Снаружи было тихо. Значит, как и предсказывал Темвик, метель к утру закончилась. Двускатная крыша нашей палатки заметно прогнулась внутрь — наверное, сверху навалило немалый слой снега. Приглушенно заржала лошадь, потом долетели перекликающиеся голоса, смешки, хруст ломающегося дерева — кто-то собирался разводить костер.
      Конан спал. Моя голова весьма удобно устроилась у него на плече, и я ощущала его дыхание — ровное и спокойное. Я медленно повернулась набок, стараясь не разбудить киммерийца, и поближе вгляделась в его лицо. Да, тот на редкость самоуверенный молодой человек, с которым я была хорошо знакома, вырос. И уже стоял в начале той короткой дороги, что неумолимо ведет к старости. Всю жизнь меня удручало, как быстро угасают те, кого я знала. Кажется, давно ли по горам в окрестностях Бельверуса бегали, радуясь жизни, русоволосый маленький мальчик по имени Нимед и я? А теперь король Нимед уже старик, и у него самого взрослые дети… И становится жутко при мысли, что, возможно, я переживу Конана и увижу, что получится из его начинаний. Сколько ему еще отпущено — двадцать, тридцать лет? Он состарится, а я, если ничего не случится, останусь прежней…
      Долгая молодость — никакой не дар свыше, а самое что ни на есть проклятие. В Рабирах говорят, что таким образом боги наказали наш род за излишнюю заносчивость. Правда, иногда мне кажется, что даже настолько суровая кара не слишком перевоспитала моих сородичей. Достаточно вспомнить моего отца и его отпрысков.
      Я легонько потрясла головой, отгоняя тоскливые мысли о бренности всего сущего. Какой толк от размышлений над обстоятельствами, которые ты не в силах изменить? Давай-ка лучше подниматься.
      Одежда, раскиданная вчера по самым разным углам, за ночь изрядно промерзла. Я торопливо оделась, на четвереньках выползла наружу и от неожиданности зажмурилась. Все вокруг было искристо-белым, солнечный свет резанул по глазам, и я юркнула обратно — в спасительную полутьму палатки, все-таки своротив эту злосчастную жаровню. Правда, я успела кое-что разглядеть — дымящийся костерок, казавшиеся очень четкими на белом фоне силуэты гвардейцев и прохаживавшегося неподалеку от королевского шатра Паллантида. Судя по всему, в душе центуриона шла неравная борьба между долгом и вежливостью, и долг должен был вот-вот одержать верх.
      Разумеется, мои метания туда-обратно разбудили Конана, и он сквозь зевок поинтересовался, чем это я занимаюсь. Вместо ответа я отодвинула в сторону полог, впустив в палатку морозный воздух и ослепительные лучи солнца. Конан недовольно заворчал и поднял руку, защищая глаза.
      — Вставай, король, — ехидно сказала я. — Пора в дорогу. Твоя гвардия изнывает от нетерпения и желания совершить что-нибудь героическое, а Паллантид вполне заслуженно собирается предать меня какой-нибудь мучительной казни. Вставай, вставай, — для убедительности я легонько ткнула киммерийца кулаком в бок. Меня тут же сграбастали и с рычанием немного поваляли по начавшей зловеще крениться палатке. Из-за отсутствия времени нам пришлось ограничиться несколькими весьма горячими поцелуями, а потом я все-таки убралась из шатра. Иначе мы до следующего вечера никуда бы не уехали.
      Паллантид безошибочно сообразил, что к чему, и я удостоилась кривоватой понимающей ухмылки центуриона. А также откровенно презрительного взгляда Темвика, после чего мне немедля захотелось сунуть следопыта головой в сугроб.
      Вместо этого я гордо прошла мимо оборотня и отправилась к костру, откуда уже долетал заманчивый аромат жарившегося мяса. Интересно, что скажет Мораддин, если до него дойдут подробности путешествия его любящей супруги по Пограничью в обществе короля Аквилонии? Скорее всего, он промолчит. Мораддин, как правило, отлично осведомлен о моих похождениях и знает, что в нашем с ним ремесле добиться необходимого порой возможно только одним весьма незамысловатым способом. Кроме того, я самого начала предупредила его об особенностях моего характера. Он, как обычно, вздохнул, а потом сказал: «Пусть так».
      Все же я постаралась хоть немного изменить образ жизни. Например, прекратила строить глазки каждому встречному обладателю приятной внешности и резко уменьшила число своих поклонников и близких друзей. На какие только жертвы не пойдешь ради семейного счастья!
      Так что запоздалое раскаяние меня не мучило. Я вообще не имею такой глупейшей привычки — жалеть о сделанном. Вдобавок, Конан — наш общий давний знакомый. Уж наверняка у него хватит сообразительности не трепать понапрасну языком.
      Тогда с какой стати мне тревожно? Чего я понапрасну беспокоюсь?
      Уже и лагерь свернули, и кострище засыпали снегом, и Драконы с шуточками забирались в седла, а я все ловила настойчиво ускользающую от меня мысль. Скорее, даже не мысль — смутное ощущение какой-то неправильности. И, наконец, поймала. В самый неподходящий миг — я как раз нацелилась носком сапога в болтающееся стремя. Разумеется, промахнулась, ткнулась носом в жесткое седло и бросила опасливый взгляд по сторонам — не заметил ли кто моего позора?
      К счастью, на меня никто не смотрел. Так что я благополучно повторила попытку, вскинулась на спину лошади, разобрала поводья и заняла свое место в общем строю. Я держалась чуть позади Конана и Паллантида, с таким расчетом, чтобы слышать их разговоры и иногда вмешиваться, но не маячить все время перед глазами. Темвик на своей приземистой лошаденке ускакал вперед, дав сигнал к началу обычного дневного перехода, и мы тронулись в путь. По занесенному метелью тракту, мимо искрящихся снежных холмов, на закат. Иногда мне даже казалось, что далеко впереди различимы округлые синеватые вершины Немедийского хребта, но, скорее всего, только казалось.
      Не дававшая мне покоя мысль оказалась очень простой и вместе с тем слегка пугающей. Ехидный внутренний голосок назойливо интересовался: «Дорогуша, а ты уверена, что провела ночь именно с тем человеком, который некогда был твоим приятелем?»
      Что за ерунда!
      Я еле слышно ругнулась и посмотрела вперед. Король Аквилонии и капитан его гвардии ехали впереди, их лошади выбивали копытами комья слежавшегося снега. Конан оглянулся, чтобы махнуть мне — подъезжай поближе, есть разговор.
      «Мы просто все устали, — повторила я, тщетно пытаясь заглушить упрямый голосок. — Мы устали, вымотались и этим все объясняется. Заткнись, а?»
      Голосок не унимался. Хихикал и повторял: «Ты уверена? Уверена? Скажи честно — уверена?»
      — Нет! — в конце концов не выдержала я. Сказала — и стало легче. Сейчас, когда первые впечатления поутихли, ко мне вернулась способность здраво соображать. Действительно, ночью время от времени мне начинало казаться, что бывший со мной человек, если так можно выразиться, весьма смутно представляет, каких именно действий от него ожидают. То есть он осведомлен, что нужно делать, но не знает — как. Ха! Это Конан-то! Сорокалетний бродяга-наемник, у которого женщин было едва ли не больше, чем у меня — друзей-приятелей! А я его старше на… Ладно, скажем так, весьма намного.
      Что же тогда получается, многоуважаемая графиня Эрде? С кем это вы изволили веселиться почти всю ночь напролет?
      Я стегнула своего недовольно фыркнувшего конька и поравнялась с Конаном. Что за бессмыслицу я выдумала? Кем еще, кроме Конана, может быть этот человек? Или я к старости начинаю потихоньку сходить с ума? С нами, рожденными в Рабирах, такое иногда случается…
      — Слушай, — как ни в чем не бывало начал киммериец. — Мы тут поспорили, а ты вроде все на свете знаешь. Когда границу Аквилонии перенесли за Тайбор? До основания Шамара или после?
      — После, конечно, — удивленно сказала я. С чего вдруг понадобилось вспоминать столь давние события? Конан, насколько я знаю, историей вообще никогда не интересовался. Для него, по-моему, даже года особого значения не имели. Весна — лето — осень — зима, а потом все сначала. Или столь краткое пребывание на троне на него так подействовало? — 1054 год по основанию Аквилонии, времена Сигиберта Завоевателя. После его смерти граница между Аквилонией и Офиром снова стала проходить по реке, а в… — я задумалась. — Да, в 1083 ее окончательно отодвинули на восход. Правда, в Офире до сих пор поговаривают, что надо бы тряхнуть стариной и заняться наведением справедливости, но это не более чем дань традициям… Можно узнать, в чем была причина вашего спора?
      — Так… — неопределенно отозвался Конан. — Значит, вопрос о том, чья это земля, до сих пор не решен?
      Паллантид кивнул. Я решила блеснуть и процитировала Четвертую статью Фегберского Уложения от 1102 года об установлении пограничных рубежей между странами Заката. Эта парочка рубак уставилась на меня с таким видом, будто я поведала им какое-то запредельное божественное откровение. Центурион отпустил тяжеловесный и слегка путаный комплимент моей образованности. Конан хмыкнул и заявил, что, по его мнению, женщина должна быть либо умной, либо красивой, и он не может решить, к какому разряду отношусь я. Наверное, к умным. Я немедленно обиделась, и серьезный разговор выродился в легкомысленную болтовню.
      Так наш отряд и ехал через Пограничье. В Кюртене мы не без сожаления расстались с честно отработавшим свое вознаграждение Темвиком, почти незамеченными пересекли границу и оказались в Аквилонии. Скакать по тамошним дорогам было гораздо лучше, и уже через три-четыре дня король и его немногочисленная свита въезжали в Тарантию.
      Если кого интересует — я по-прежнему делила палатку с Конаном. Делила — и только. Дальше некоторых допустимых между хорошими знакомыми вольностей дело не заходило. Как ни странно, такое положение вещей вполне устраивало нас обоих. А графиня Эвисанда может быть спокойна — я на место королевской фаворитки не претендую. Мне бы со своими загадками разобраться.
 
      В Тарантии, вопреки дурным ожиданиям короля, все было спокойно. Конечно, страна все еще приходила в себя после вспышек подземного огня, но никто не собирался бунтовать, требовать смены власти или искать виновного в бедствиях королевства. Казалось, род людской внезапно поумнел и занялся делом — восстановлением разрушенных городов, наведением порядка и, само собой, пополнением резко уменьшившегося населения Аквилонии.
      По неизвестным мне самой причинам в день въезда в столицу я пребывала в самом радужном настроении. Все беды миновали, а что до здешних заговорщиков, то дайте мне дней пять-шесть, и я за шиворот приволоку их к подножию трона. После чего с чистой совестью отправлюсь домой. К венку моих успехов прибавится еще один листок. Наверное, Мораддин решил не заезжать в Аквилонию, а сразу из Пограничья направился в Бельверус. Конечно, это я — вольная птица, а он считает своим долгом как можно скорее представить Нимеду полный отчет о произошедших событиях и своих действиях. И откуда в нем это жуткое пристрастие все записывать, рассортировывать и раскладывать по полочкам?
      Меня поселили в полуночном крыле замка, на втором этаже, неподалеку от королевских покоев. Три комнаты с видом на зимний хмурый Хорот и с выходом в маленький внутренний двор. Там росли какие-то тонкие деревца, облетевшие с приходом осени, и вечнозеленый колючий можжевельник. В комнатах, как и повсюду во дворце, здорово воняло краской, но я надеялась, что через пару дней этот запах выветрится. Особенно если я буду держать все окна открытыми.
      Первую седмицу ничто не предвещало беды. Если не принимать во внимание затаенных неприязненных взглядов Эвисанды, явно желавшей сократить мое пребывание в Тарантии, мне было не на что жаловаться. Конана я почти не видела или видела очень мало — он был занят. Мне тоже пора было начинать выполнять свои обещания и искать возможных заговорщиков, однако я не спешила. Бродила по замку, знакомилась с окружением короля, присматривалась, прислушивалась и делала выводы. Раза два выбиралась в город — без всякой особой цели, просто прогуляться по лавкам и полюбоваться достопримечательностями.
      За семь минувших дней у меня набралось достаточно вопросов, на которые я бы хотела получить ответы. Эти вопросы по большей части касались не возможных злоумышленников и заговорщиков, а собственно личности короля. А также характера его нынешних действий. С каждым днем у меня появлялся лишний повод призадуматься, но, что самое обидное, я не могла облечь свои подозрения в слова. Слишком уж они, эти самые подозрения, были расплывчатыми. Кто же поверит утверждению: «Мне так кажется, потому что кажется»?
      Как водится, в одно прекрасное утро всем сомнениям был положен конец. А также я точно определила мое положение при дворе короля Аквилонии.
      Это было действительно хорошее утро — солнечное и холодное. Я собиралась потратить его на прогулку по Нижнему саду в обществе некоторых личностей, из легкой болтовни с которыми я намеревалась незаметно вытянуть кое-что интересное. Затем я по уже сложившейся привычке схожу в комнату грифона Энунда, посмотрю, как у него дела. Он все-таки выкарабкался из той темной долины, в которую его чуть не отправил удар кинжала неизвестного злодея, но пережитое ранение и болезнь окончательно испортили его характер (и без того достаточно едкий и сварливый). Однако мне нравилось беседовать с этим невероятным существом и забавляли его нарочито вызывающие манеры.
      У грифона я пробуду до второго или третьего полуденного колокола. Жизнь во дворце в это время замирает, так что можно будет спокойно посидеть в библиотеке или съездить в город. А потом настанет вечер, и тогда посмотрим, чем стоит заняться. Надо бы проверить кой-какие возникшие подозрения…
      — Госпожу графиню настоятельно просят не покидать отведенных ей покоев, — донесся до моего занятого многоразличными и далеко идущими соображениями ума чей-то требовательный голос. Я шла себе по коридору, как обычно намереваясь спуститься на первый этаж и выйти к Нижнему саду. От неожиданности я тряхнула головой и остановилась.
      Меня задержали гвардейцы. Обычный караул из двух человек возле дверей, за которыми находилась лестница вниз. Створки были закрыты, а молодые люди в черно-серебряной форме смотрели на меня привычно-равнодушным взглядом отлично вымуштрованных сторожевых псов, не лающих без необходимости.
      — В чем дело? — резко спросила я, даже позабыв прикинуться хорошенькой дурочкой. — Мне что, даже из комнаты нельзя выйти? Чьем распоряжение вы выполняете?
      — Приказ короля, — тем же бесстрастным тоном отозвался стоявший справа гвардеец. — Вас просят не выходить с этого этажа.
      В какой-то миг я была готова проложить себе дорогу силой, превратив этих двоих ни в чем не повинных мальчиков в забывших самое себя идиотов. Моего Дара вполне бы хватило на это. Но я вовремя остановилась, напомнив себе, что во дворце сотни дверей и по меньшей мере у каждой второй стоят часовые. Если у них тоже имеется приказ не выпускать графиню Эрде, то таковой графине будет просто не под силу справиться с ними всеми. Я сломаюсь уже возле пятой или шестой двери.
      Что ж, уступим грубой силе. Любопытно, что бы означала подобная немилость?
      Только одно — кто-то очень не хочет, чтобы графиня Эрде шастала по дворцу и совала свой любопытный нос во все тайные уголки. И этот «кто-то» мне отлично известен — это король. Интересные дела…
      На всякий случай я обошла полуночное крыло замка, выясняя, до каких пределов отныне сузилась моя свобода перемещений. Меня беспрекословно пропустили на третий этаж, в библиотеку, но не дали и шагу сделать по коридорам, ведущим в глубины дворца и вниз. Никто не сказал ни слова, когда я наведалась в Зимний сад и в заглянула в пустовавшие покои короля. Не возражали и против моего появления в Малой кухне.
      Но все остальные помещения дворца замка отныне стали для меня недосягаемы.
      Я вернулась к себе, упала в кресло и призадумалась, как мне быть. Никаких сведений о заговорщиках меня пока не было, да и вообще я пока только приглядывалась к обстановке. Однако мне показалось, что Конана особо не волнует, поймаю я для него кого-нибудь или нет. Его куда больше заботит, чтобы я не исчезла из замка. Почему? Конечно, я могу дождаться вечера, заявиться к королю и устроить небольшое представление, однако это будет означать, что я испугалась и сдаюсь. Ну уж нет! Раз мне предложена игра — я не отступлюсь. Меня заперли? Не беда, справлюсь. Не в тюремную же камеру меня засунули!
      К утру следующего дня я уже так не думала. Одно сознание того обстоятельства, что я не могу идти туда, куда хочу, приводило меня в бешенство. Я нашла принесенный завтрак отвратительным, накричала на служанку, явившуюся убирать в комнатах, попыталась читать, но вскоре швырнула книгу на пол и поняла, что надо немедленно отвлечься. Открыла в сундук с вещами, переоделась в охотничий костюм, затем вытащила Шото и отправилась в сад — танцевать.
      Шото — это мой меч. Клинок кхитайской работы, длиной примерно в два локтя, то есть на ладонь короче аквилонских эстоков, слегка изогнутый, с маленькой чашкой гарды и непривычно длинной рукоятью, утяжеленной свинцовым набалдашником. Мне его подарили лет тридцать пять назад, и с тех пор мы путешествуем вместе. Мы изучили все достоинства и недостатки друг друга, и иногда мне чудилось, что клинок — живой.
      Но сегодня Шото был тем, чем ему и положено — хорошо отточенной по краю полосой закаленного металла. Я отлично знаю, что мастером мне никогда не стать (как всякая женщина, я слишком непоседлива и нетерпелива для того, чтобы ежедневно тренироваться и отшлифовывать движения), но своего ранга Среднего ученика я добилась вполне заслуженно. И гордилась тем, что способна безошибочно выполнить хотя бы десять простейших упражнений. Чем и попыталась заняться.
      На «Танцующих звездах» я сбилась с ритма и начала все заново. «Зимородок над водопадом» в моем исполнении более заслуживал наименования «Общипанная курица отправляется в свой последний путь». С досады я в нарушение всех канонов перешла сразу к «Штормовой волне», поскользнулась на усыпающем дорожку крупном песке и срубила оказавшуюся поблизости ветку дерева. Остановилась, шипя от злости и досады, и услышала, как неподалеку кто-то негромко хлопает в ладоши, насмешливо приговаривая:
      — Замечательно, замечательно. Ты, оказывается, еще и садовница?
      Я оглянулась, от ярости не сразу признав голос. На миг мне захотелось вскинуть Шото в позицию для атаки и броситься вперед — все равно на кого. Наверное, я даже успела сделать пару угрожающих шагов по направлению к заглянувшему в сад человеку, прежде чем взяла себя в руки.
      Возле облетевшего сливового деревца стоял Пуантенский Леопард — Его светлость герцог Просперо. И еще имел наглость ухмыляться. Интересно, давно он за мной наблюдает?
      — А Ваша светлость учится подкрадываться? — брякнула я первое, что пришло в голову, и опустила неизвестно когда успевший взлететь к плечу меч. — Что ж, могу отметить несомненные успехи…
      — Что-то госпожа графиня сегодня не в духе, — безмятежно заметил Просперо. С моим возвращением в Тарантию нам пришлось знакомиться заново — теперь мне довелось выступать под моим подлинным именем. Герцог не слишком удивился — наверняка он с самого начала догадывался, что Росита из Аргоса ни в коей мере таковой не является. Правда, как он сам потом признался, он всегда был уверен, что под прозвищем небезызвестной «Немедийской Ищейки» скрывается мужчина, а не молоденькая девица благородного происхождения. — Если я нарушаю твое уединение, могу уйти.
      — Нет, — сказала я. — Не нарушаешь. Извини, я просто немного погорячилась.
      — Случается, — понимающе кивнул герцог. Мы неторопливо шли по усыпанной песком извилистой дорожке между темно-зеленых мохнатых кустов, я по-прежнему несла Шото в руке и чуть помахивала им. — Собственно, я зашел, чтобы передать тебе приглашение.
      — Куда? — без особого интереса спросила я. День пребывания взаперти подействовал на меня не самым лучшим образом — мной овладело равнодушие. — И от кого приглашение?
      — От короля, — сказал герцог, а я озадаченно подняла бровь. — На вечеринку. — Я сбилась с шага. — Устраиваемую по поводу моего отъезда в Немедию.
      Я остановилась и недоуменно уставилась на Леопарда.
      — Ты уезжаешь в Немедию? Когда?
      — Завтра днем, — из тона Просперо следовало, что все, кроме туповатой графини Эрде, давно осведомлены о времени и причине его поездки. И, наверное, многие из кожи вон лезут, стремясь раздобыть подобное приглашение. — Ты придешь? Гостей будет немного, а из женщин — графиня Аттиос, Лавиния и ты.
      Лавинию, отдаленную родственницу канцлера Публио, я немного знала. Боги не озаботились наделить эту особу даже самым малым количеством мозгов, зато не поскупились на внешние достоинства. Кажется, сейчас она была подружкой кого-то из военачальников Конана. Впрочем, мне не до этого. Приглашение на вечеринку для узкого круга — чтобы это значило? Может быть, ничего. А может быть, шанс понять, что творится вокруг и как мне поступать.
      — Приду, — наконец ответила я. — Передай Его величеству мою благодарность.
      — Конечно, — герцог повернулся, чтобы уйти. Я мгновение колебалась, не зная, стоит ли следовать внезапному короткому проблеску, требовавшему от меня нарушения всех писаных и неписаных заповедей лазутчиков, а затем решительно шагнула вслед Леопарду.
      — Ты не мог бы задержаться? — спросила я. — Я хочу кое о чем поговорить.
      Посетившая меня идея была совершенно безумной, но я больше не видела, кому можно было довериться. Кроме того, у меня возникли смутные подозрения, что с заточением во дворце мои неприятности не закончились, а только начались. Если случится, что я просто исчезну, пусть хотя бы одному человеку станет известно то, что удалось узнать мне.
      — Поговорить? — переспросил герцог. — Прямо сейчас? — я кивнула и попыталась придать своему взгляду выражение тщательно скрываемого отчаяния. — Ну-у… Хорошо. Тебя что-то беспокоит? С тех пор, как вы вернулись из этого Пограничья ты, по моему, места себе не находишь.
      — Ты совершенно прав, Леопард, — согласилась я и, вытянув руку, заставила Шото дважды крутануться. — Только, пожалуйста, выслушай меня внимательно, не удивляйся моим вопросам и не спеши звать лекаря. Я хочу поговорить о вашем короле, о Конане. И для начала спрошу — когда вы с ним познакомились?
      — Года три назад, на Границе, — помедлив, ответил Просперо. — В Пуантене как раз закончился очередной мятеж… Ну, ты наверняка помнишь эту историю, мы же встречались… Так вот, мне ясно намекнули, чтобы я держался подальше от столицы и собственной провинции, если хочу прожить как можно дольше. Вообще-то в Тарантии наверняка ожидали, что я сбегу в Аргос, под защиту короля Мило, — герцог хмыкнул. — Не дождались. Я ушел на Границу, к Пиктским Пущам. Отыскать человека в приграничье и сейчас почти невозможно, а в те времена Боссонские Топи были самыми настоящими вольными землями. Под моей рукой ходил небольшой отряд, и мы решили обосноваться в Тусцелане, чтобы оттуда посмотреть, что новенького стрясется в Аквилонии. Там я и встретил Конана. Он был следопытом-одиночкой, бродил по всей Закатной Марке, охотясь на пиктов, время от времени объявлялся с новостями или когда ему требовалось закупить припасы. Поселенцы его побаивались, следопыты и гвардейцы в фортах уважали, а тогдашний губернатор постоянно колебался — то ли ради собственного спокойствия вздернуть этого нахала, то ли наградить всем, чего он попросит. Вскоре началось пиктское восстание и завертелась эта безумная карусель… Что, собственно, тебя интересует?
      — Так… — задумчиво протянула я. — Скажи, а в последнее время ты не замечаешь никаких странностей в поведении короля? Начиная с того времени, как мы приехали из Пограничья?