Олег вспомнил странное объявление в газете. Он ведь позвонил тогда по телефону из любопытства и даже не поленился свериться с электронной картой «Moscow map» в компьютере… Как там было? «Счастье оптом и в розницу». И Пыхова переулка в Москве — нет-Есть только Пыхов-Церковный.
      Надо же, как интересно! Зайти, что ли, раз уж оказался рядом? Такси хоть по телефону вызвать.
      Умом Олег прекрасно понимал, что сейчас время давным-давно перевалило за полночь и шансы застать кого-нибудь на месте ничтожно малы. Но почему бы не попробовать? Может, охранник сидит или там бабушка-вахтерша. Во всяком случае, попытка — не пытка, как говаривал товарищ Берия.
      Олег даже повеселел немного и решительно направился к черной железной двери. Подергал ручку — так и есть, заперто. Уже не надеясь, надавил кнопку звонка — и тут заметил тонкую полоску света, пробивающуюся из-под двери.
      В замке что-то щелкнуло, и дверь бесшумно распахнулась. Олег вошел, почему-то опасливо оглядываясь. Надо же — офис как офис, все как положено, на сауну или бордель совсем не похоже… Неужели они здесь круглосуточно работают? Олег все еще разглядывал интерьер и размышлял, что делать дальше, когда вдруг услышал прямо у себя над ухом вежливый мужской голос с едва заметным иностранным акцентом:
      — Добрый вечер! Проходите, пожалуйста.
      Олег вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Совсем рядом с ним вдруг появился маленький толстенький человечек в строгом темно-сером костюме, похожий на сытого, гладкого котяру. Олегу показалось даже, что он не подошел, а просто материализовался из воздуха. Вот только что его не было — а теперь есть…
      Спьяну, наверное, померещилось.
      А толстячок, казалось, ничуть не удивился позднему визиту. Наоборот — расплылся в сладчайшей, любезнейшей улыбке и принялся болтать без умолку:
      — Здравствуйте, Олег Константинович! Разрешите представиться — Шарль де Виль. Очень рад, что нашли время заглянуть. Давайте пройдем в кабинет, там нам будет удобнее.
      Олегу совершенно не хотелось беседовать с этим коротышкой в два часа ночи о чем бы то ни было, однако тот мягко, но напористо гнул свою линию, не давая вставить ни слова в поток гладкой, вежливой, обтекаемой какой-то речи. Олег и опомниться не успел, как оказался в глубоком и мягком кожаном кресле, а перед ним на столе стояла маленькая чашечка крепкого кофе, сваренного как раз так, как ему нравится — с кардамоном. И пах этот кофе… Просто изумительно! Олег с удовольствием отхлебнул глоток. Сразу стало уютно и тепло, даже хмель прошел. И сидящий напротив него толстячок с пышной дворянской фамилией (ну прямо как из «Трех мушкетеров»!) показался очень даже симпатичным.
      «Интересно, а откуда он знает мое имя? И почему сидит на работе среди ночи, когда все добрые люди уже десятый сон досматривают?» Олег подозрительно покосился на своего собеседника.
      А тот продолжал как ни в чем не бывало:
      — Очень удачно, что вы меня застали сегодня. Люблю, знаете ли, иногда поработать ночами… Перефразируя вашего известного писателя, можно сказать: бизнес — понятие круглосуточное! Это наемные служащие, отбыв положенное время на работе, могут с чистой совестью идти домой, пить пиво и позабыть про дела. Знаете, — он заговорщически понизил голос, — иногда я им даже завидую!
      Толстячок мечтательно закатил глаза. Ни дать ни взять — кот! Кажется, вот-вот замурлыкает.
      — Да что я вам рассказываю, — вдруг спохватился он, — сами знаете, наверное. Что ж, как у вас говорится, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево.
      Шарль де Виль коротко хохотнул своей шутке и продолжал уже совершенно серьезно:
      — Итак, перейдем к делу. Наша компания в данный момент нуждается в серьезном, опытном, а главное, высокопрофессиональном партнере на российском рынке ценных бумаг. Не скрою, мы наводили справки. По… — он выдержал многозначительную паузу, — по разным каналам. И в свете того, что нам стало известно, ваша инвестиционная компания представляется наиболее подходящим партнером в России для нашей международной корпорации.
      Вот тебе и раз! У Олега даже челюсть отвисла от удивления. Толстячок помолчал недолго, наслаждаясь, видимо, произведенным эффектом.
      — Сегодня утром я отправил имейл на ваше имя и, не скрою, рад вашему визиту, хотя и несколько удивлен. Полагаю, мы можем сейчас в общих чертах обсудить условия нашего будущего сотрудничества.
      Шарль де Виль зашуршал какими-то бумагами на столе. Он смотрел остро и цепко, требовательно даже. От слащавой улыбки не осталось и следа.
      — Так вы получили мое письмо? Ознакомились с бизнес-предложением?
      Вот тебе и два, как сказал кирпич, падая с крыши. Не рассказывать же этому толстенькому, что забрел он сюда случайно, что компания его после кризиса находится на грани краха, даже Интернет отключен за неуплату…
      А главное — про дурацкое объявление «Счастье оптом и в розницу».
      — Н-да… — тянул Олег, — разумеется, в общих чертах…
      — Какие сферы для инвестиций представляются вам наиболее привлекательными? Объемы? Доходность? Финансовый результат?
      Олег наконец собрался с духом и твердо сказал:
      — Сейчас я ничего не могу гарантировать. Вы, наверное, и сами представляете ситуацию…
      Шарль де Виль даже приподнялся с места.
      — Ценю вашу откровенность… И мужество. В наше время это так редко встречается! Я еще раз убедился, что не ошибся с выбором.
      — Финансовые риски…
      Де Виль сделал отстраняющий жест пухлой розовой ладошкой:
      — Пусть это вас не тревожит. По мнению руководства нашей компании (и я с ним совершенно согласен), именно сейчас наступил самый подходящий момент для инвестиций. В спокойные времена, — он развел руками, — все пироги уже поделены. Приходится довольствоваться крохами. Так что, как говорится, — он лукаво улыбнулся, — куй железо, не отходя от кассы! Важно только не ошибиться с выбором.
      Олег слушал внимательно и находил в его словах изрядную долю здравого смысла. Правда, сам он так никогда не думал, но почему бы и нет? Ведь сейчас и вправду можно скупать ликвидные активы буквально за копейки! Заводы все на боку, живые деньги дороги — а тут подвернулся такой благоприятный случай. Он аж вспотел от предвкушения редкой, почти невозможной удачи.
      — Так с чего вы предполагаете начать?
      — Ну, не знаю… Может быть, «мусорные векселя»?
      — Ах, как интересно! — Шарль де Виль всплеснул своими пухлыми ручками. — Вы предлагаете скупать долговые обязательства мусороперерабатывающей промышленности? Вот это — новый взгляд!
      — Да нет же. — Олег досадливо поморщился. Сколько раз говорили умные люди — отвыкать надо от профессионального сленга! — Вы меня неправильно поняли. «Мусорные векселя» — это долговые обязательства банков и предприятий, находящихся на грани банкротства. Сейчас они идут примерно в треть цены. Вложение, конечно, довольно рискованное, но эти риски вполне окупаются — либо контора в конце концов выберется из своего тупикового положения и вексель можно будет предъявить к оплате по номиналу, либо, в случае банкротства, можно рассчитывать на кусок собственности…
      Он говорил довольно долго, даже во вкус вошел, увлекся. Толстячок слушал не перебивая, кивал, и его лицо выражало самое живейшее внимание и полную заинтересованность.
      — Вот если найти хороший инсайдерский источник для полного счастья…
      — Что, простите?
      Ах да! Опять этот неистребимый сленг. Олег задумался, отхлебнул еще кофе… Как бы объяснить поделикатнее, что иногда маленькие чиновники обладают ценной информацией и готовы конвертировать ее в денежные знаки несколько раньше, чем она станет общедоступной?
      — Инсайдом называют… Ну, в общем, оперативные сведения из достоверных источников.
      Олег подумал еще немного и бодро закончил:
      — Кто владеет информацией — тот владеет миром!
      Шарль де Виль слушал вроде бы внимательно, но Олегу показалось почему-то, что его мысли витают где-то далеко. Наконец, он деловито спросил:
      — И это все, что вам нужно для счастья?
      Олег даже опешил немного — таким неожиданным и даже неуместным показался ему вопрос. Хотя что с них взять, с иностранцев! В русском языке слишком много идиоматических выражений, не поддающихся дословному переводу.
      — Ну, нет, конечно. Счастье — это так, фигура речи…
      — В самом деле? — Шарль де Виль вдруг оживился. — Вы и в самом деле так думаете?
      Вот только философской беседы и не хватало среди ночи! Но что ж поделаешь… Как говорится, кто девушку ужинает, тот ее и танцует. С потенциальным инвестором нужно дружить. Если он хочет поболтать на отвлеченные темы — бога ради.
      Олег поудобнее устроился, откинувшись на спинку кресла, и задумчиво, с чувством произнес:
      — Что такое счастье, в конце концов? Иллюзия, обман, круги на воде… Каждый понимает его по-своему. И никто не знает, что это такое.
      Кажется, получилось вполне убедительно. Толстячок аж весь подался вперед, ловя каждое его слово.
      — Каждый понимает по-своему… Как это верно подмечено! А что такое счастье для вас?
      Олег почувствовал, как внутри постепенно нарастает раздражение. Вот привязался со своим счастьем!
      — Ну, не знаю! Я так думаю, что его вообще нет. Досужая выдумка для лентяев и неудачников, больше ничего. Я вот вообще в него не верю — и ничего, прекрасно обхожусь!
      Ответ прозвучал, пожалуй, излишне резко, но Шарль де Виль почему-то ничуть не обиделся. Он чуть насмешливо поднял бровь и весело переспросил:
      — Вот так-таки и нет? Совсем?
      Олег уже успел пожалеть о своей резкости, но отступать было некуда. Да пропади он пропадом, этот иностранец-коротышка! Слишком много чести будет — поддерживать светскую беседу среди ночи и унижаться ради туманных перспектив.
      — Да, конечно! Я вообще не пойму — к чему этот разговор, — буркнул он сердито.
      Вот сейчас время встать и уйти. Олег попытался было подняться из мягких объятий кожаного кресла, когда Шарль де Виль посмотрел ему прямо в глаза и тихо, очень тихо спросил:
      — И что, вы всегда так думали? Всю свою жизнь?
      Олег почувствовал, как вдруг обмяк, будто тряпичная кукла. Куда только девалась решимость — встать и уйти! Ведь он прав, этот чертов коротышка, тысячу раз прав — было в его жизни время, когда он каждый день засыпал и просыпался счастливым, когда мир был полон красок, звуков и запахов, а не сводился к тускло-зеленым графикам на мониторе компьютера и цифрам в балансовом отчёте. И разве так уж давно это было? Давно — лет десять назад, наверное. Он тогда только-только окончил Московский энергетический институт, устроился по распределению в НИИ кабельной промышленности и женился на Галке из финансово-экономического.
      Галка была девушка строгая, серьезная, уверенно шла на красный диплом в институте. Даже родителям его она понравилась, особенно маме. А он сам просто млел от Галкиной нежной белой кожи, точеного профиля, взгляда серых глаз за очками в тонкой металлической оправе… Почему-то эти очочки сводили его с ума. Даже в минуты особенной нежности он просил Галку не снимать их ни в коем случае.
      После свадьбы молодые поселились в просторной квартире родителей Олега. Жили дружно, весело даже. С утра все разбегались по своим делам, но вечером обязательно собирались к общему столу, пили чай с печеньем «Поцелуйчики», которое мама Олега умела печь буквально из ничего (и ведь вкусно было!), разговаривали, шутили, смеялись… Олег тогда подрабатывал в кооперативе — паял автомобильные сигнализации, часто приходил усталый и грязный, но все равно было здорово. Жизнь была прекрасна и удивительна, казалось, что впереди — только хорошее.
      До того дня, когда солнце погасло над головой. А началось все, как ни странно, с удачи — редкой, невероятной удачи. У Олега появилась возможность поехать на три года в Египет — поработать там на строительстве электростанции. Редко кому из молодых специалистов выпадает такой шанс — и мир посмотреть, и заложить прочную основу для будущей карьеры… А самое главное — получить в немалом количестве (и совершенно законным, честным путем!) вожделенные сертификаты, которые тогда только в «Березках» и отоваривали. Причем не абы как, а супердефицитом — японской техникой, дубленками, финскими сапогами и прочими прекрасными и полезными вещами, рядовому советскому потребителю недоступными. А может — удалось бы накопить на первый взнос в жилищный кооператив. Жить с родителями, конечно, хорошо, но ведь молодой семье надо и свое гнездо вить!
      Рассудив примерно так, на семейном совете решили — надо ехать! Олега тогда неприятно резанул только алчный огонек, мелькнувший на мгновение в спокойных серых Галкиных глазах за стеклами очков. Сама-то она ехать вместе с ним не могла — пятый курс впереди все-таки.
      — Ничего, с войны и дольше ждали! — отмахнулся отец Олега, Константин Семенович, и тем закрыл вопрос.
      На следующий день Олег пошел подавать заявление. Потянулись дни и недели, заполненные хлопотами и суетой. Анкеты… кабинеты… очереди… снова кипы бумаг.
      Нужно было еще пройти полное медицинское обследование. Помаявшись несколько дней в очередях в ведомственной поликлинике, сдав анализы всего, чего только можно, Олег пришел, наконец, получать вожделенную справку. И тут его ждал неприятный сюрприз — милая улыбчивая девушка, смотря куда-то вбок, сказала, что в следующую пятницу до восемнадцати тридцати ему нужно зайти в седьмой кабинет.
      По первости Олег не заподозрил ничего дурного. Так только, чертыхнулся про себя на очередную задержку и потерю времени, придя в назначенное время, он нашел этот самый седьмой кабинет, уселся на стуле, достал из кармана припасенную «Вечерку» и углубился в чтение. Солдат спит — служба идет…
      День был летний, жаркий, на стене играли солнечные зайчики, и настроение было превосходное. Олег думал о том, что вот сейчас он получит, наконец, эту справку проклятущую, потом пойдет домой и будет ждать Галку — она обещала сегодня освободиться пораньше. Они будут вместе жарить яичницу с помидорами и подшучивать друг над другом, потом — пить чай, а потом…
      Благо, сегодня родители на дачу уехали.
      — Простите, к онкологу вы последний? — прошелестел над ухом тихий старческий голос. Олег почувствовал себя так, будто его окатили ведром холодной воды. Хорошее настроение мигом улетучилось.
      Он не помнил, как дождался своей очереди, как оказался перед врачом — усталой теткой лет сорока пяти, толстой, вялой, разомлевшей от жары и равнодушной ко всему на свете. Уткнувшись в свои бумаги, она скороговоркой пробубнила что-то о том, что нужно лечь в клинику для полного обследования, а потом долго, обстоятельно выписывала направление в онкоцентр на Каширке.
      Будто накладную на мешок цемента.
      Олег кивал, будто китайский болванчик, не понимая ни слова. Он боялся, что просто разрыдается, как ребенок. В горле будто застрял шершавый комок, который ни проглотить, ни выплюнуть, глаза жгло изнутри.
      В дверь постучали, и на пороге появилась молоденькая медсестра.
      — Анна Пална, вы заказ продуктовый брать будете? — деловито спросила она. — Сегодня куры, гречка и две банки сгущенки.
      — Ах ты господи! — спохватилась врачиха. — Я и забыла совсем!
      Она вдруг засуетилась, порылась в сумочке, достала потертый кожаный кошелек. С неожиданной легкостью она вспорхнула с места и кинулась к двери. Равнодушие и апатию как рукой сняло.
      — Любочка, пожалуйста, ты уж распишись за меня! Видишь, — она кивнула на Олега, — у меня еще прием идет. Работы полно!
      Потом уже совсем другой, тяжелой походкой вернулась на место, плюхнулась на стул и вновь углубилась в свою писанину.
      Но нескольких секунд Олегу вполне хватило, чтобы перегнуться через стол и заглянуть в свою медицинскую карту. Слова «рак толстой кишки» в графе «предполагаемый диагноз», небрежно нацарапанные фиолетовыми чернилами, навечно врезались в его память. Разве такое забудешь! Даже сейчас, через много лет Олега передернуло с ног до головы.
      В тот же день Олег отправился в библиотеку и прочел все, что можно, о своей болезни. Результаты его не утешили. Продираясь сквозь дебри медицинской терминологии, он понял только одно — для него теперь вероятны два исхода. В худшем случае он просто умрет, и смерть его не будет легкой. А в лучшем случае ему, скорее всего, придется до конца жизни носить на специальном поясе пластиковый мешочек для собственного дерьма. Так или иначе, прежняя его жизнь кончена, кончена, кончена и уже никогда не вернется.
      Когда Олег вышел на улицу, яркое июльское солнце померкло у него перед глазами. Он даже удивился — разве бывает черное солнце? Хотя, впрочем, ему было совершенно все равно. Шагая размеренно, как заведенный автомат, не видя и не слыша ничего вокруг, он купил бутылку водки, вернулся домой и впервые в жизни мертвецки напился.
      Он сидел за столом в чистой, уютной кухоньке, среди вышитых прихваток, полотенчиков с петухами, кокетливых ситцевых занавесочек, что так нравились маме, и не узнавал привычных вещей. Разве здесь мы пили чай по вечерам? И ели домашние пельмени, бутерброды и печенье «Поцелуйчики»? И смеялись над папашиными анекдотами про Василия Иваныча, и подшучивали друг над другом?
      Да не было этого, кажется, никогда.
      Олег вливал в себя водку как воду — рюмка за рюмкой, без перерыва. Сначала было немного противно, потом в голове зашумело, сознание погасло, и это было хорошо. Темнота убаюкала его спасительным коконом, и последняя мысль была — хорошо бы остаться там навсегда! Вот прямо сейчас, не дожидаясь, пока превратишься в развалину…
      Когда Олег снова открыл глаза, за окнами уже темнело. Он лежал на полу, а вокруг почему-то было мокро и липко, и пахло гадостно — какой-то кислятиной. Было очень противно и стыдно лежать вот так, но для того, чтобы подняться, не осталось сил.
      Галка вернулась после занятий веселая, и в нем впервые шевельнулось недоброе чувство к жене. Увидев Олега в столь непотребном виде, она аж зашлась от возмущения, но ему почему-то было все равно. Хотелось только вернуться в уютное забытье, чтобы ничего не видеть и не слышать больше. Олег потянулся за бутылкой и допил остатки прямо из горлышка.
      Увидев его неживые глаза, Галка почему-то испугалась и быстро ушла к себе, бросив только:
      — Я с тобой завтра поговорю!
      Окончательно Олег пришел в себя только под утро, с угрюмым ожесточением он вымыл пол, тщательно убрался в кухне, выбросил бутылку из-под водки от греха подальше и почти час простоял под горячим душем. Утром он встретил Галку чисто выбритый, в свежей рубашке, пахнущий одеколоном… Только вот запали глаза да глубокие складки пролегли к углам рта. Тусклым, лишенным интонаций голосом он сообщил ей о том, что с ним случилось. Галка ахнула, прикрыв рот ладошкой, и принялась уверять, что все будет хорошо, а ему хотелось только одного — чтобы оставили в покое.
      Оказавшись в больнице, Олег будто отупел, окаменел, перестал жить. Он равнодушно переносил все, что с ним проделывали врачи, равнодушно ел больничную еду, не чувствуя вкуса, почти не разговаривал с соседями по палате и часами лежал, отвернувшись к стене. Когда приходили мама и Галка, он тяготился их визитами. Олег складывал в тумбочку домашние вкусности, односложно отвечал на вопросы о здоровье и хмуро уклонялся от телячьих нежностей. «Сыночка мой дорогой! Олежек, любименький! Все будет хорошо, ты поправишься!» Дуры. Олегу каждый раз хотелось крикнуть: «Да оставьте вы меня в покое, наконец! Неужели вы не понимаете, что ничего теперь хорошо уже не будет! И нечего слюни разводить о своих переживаниях, это я умру, а выостанетесь!»
      Очнувшись после наркоза, Олег увидел над собой круглую, улыбающуюся физиономию лечащего врача. Прежде он избегал встречаться взглядом (такой молодой! Жалко), а сейчас прямо сиял. Из его слов Олег понял только одно — произошла ошибка, опухоль доброкачественная, он будет жить и останется человеком. Странно, но даже от этого известия большой радости Олег не испытывал. Он лежал на спине, смотрел в потолок, испещренный мокрыми разводами, и ни о чем не думал.
      Годы спустя Олегу часто казалось, что вместо него живет кто-то другой, а настоящий Олег Сартанов умер на полу, извиваясь в собственной блевотине.
      Вернувшись домой, Олег первым делом уволился из своего НИИ. Видеть преувеличенно бодрые лица сослуживцев и отвечать на бесконечные расспросы о здоровье оказалось выше его сил. Сохрани нас бог от месткомовского сочувствия.
      Он полностью сосредоточился на работе в кооперативе, паял свои сигнализации по двенадцать часов в сутки, уставал как раб на плантации… И это было хорошо, потому что делать что-либо другое Олег все равно был не в состоянии. Через несколько месяцев он равнодушно развелся с Галкой, при первой возможности купил однокомнатную квартиру и переехал от родителей.
      С тех пор он целиком ушел в бизнес. Сначала были автосигнализации, потом он открыл торговую фирму и неплохо заработал на торговле сигаретами и спиртом «Роял», а после этого занялся ценными бумагами — и это оказалось особенно интересно. Бизнес не оставлял времени на личную жизнь, и это тоже было к лучшему — жениться снова он не собирался, а проститутками брезговал. Поэтому довольствовался легкими случайными связями и то время от времени. Олег вообще не понимал, почему любви придают такое большое значение: ну да, хорошо, пять минут приятно, зато сколько суеты до и после!
      Так и катилась его жизнь в заданном направлении… Вплоть до сегодняшнего дня. Олег давно привык, притерпелся, научил себя не вспоминать прошлое, но сейчас он вдруг почувствовал себя таким несчастным, обокраденным и обделенным судьбой, что хоть плачь!
      Он понял вдруг, что и вправду плачет. По щекам текли слезы — те, невыплаканные много лет назад! Те, что обжигали изнутри все эти годы. Олег плакал, но почему-то совсем не было стыдно, наоборот — становилось легче, будто вместе с соленой влагой из души уходила тяжесть и боль.
      Толстенький коротышка (как бишь его зовут? Шарль… Точно, Шарль де Виль!) тихо спросил:
      — Это ведь очень трудно — умереть, а потом жить снова?
      Олег удивленно уставился на него. «Он что, мысли читать умеет? Или я говорил что-нибудь? Не помню, да это и не важно». Важно другое — каким-то образом он сумел очень правильно сформулировать то, что Олег чувствовал в этот момент.
      — Да, трудно… А что поделаешь? Что было, то было.
      — А если бы — не было?
      Голос его странного собеседника звучал теперь требовательно, напористо, мягкость и сочувствие мигом подевались куда-то.
      — Какова бы тогдабыла ваша жизнь?
      Олег задумался. А ведь и в самом деле — какова?
      — Ну, с Галкой, наверное, разводиться не стал, так и жили бы вместе, — неуверенно начал он.
      Толстячок согласно кивал и быстро-быстро записывал что-то в большом блокноте.
      — Так. А еще?
      — Бизнесом бы занимался, конечно! Только умнее был — слил бы все активы в офшор до дефолта.
      — И это что — все? — В голосе толстенького человечка звучало недоумение.
      Олег снова задумался, и на этот раз — надолго. Как объяснить словами, что это за штука такая — радость жизни? Которая возникает не потому, что бабла наварил немерено, конкурента утопил или купил себе крутую тачку, а просто так, ниночему? Когда можно идти по улице пешком и улыбаться просто так, потому что солнце светит и воробьи купаются в лужах? Когда ничего не боишься, потому что непуганый еще, и не знаешь даже толком, что это такое — бояться по настоящему? Когда от улыбки твоей женщины, от движения руки, завитка на белой шее или строгого взгляда из-под круглых очочков шевелится что-то не в штанах, а в душе? И кажется, что все только-только начинается, потому что жизнь впереди длинная и все можно успеть…
      Наверное, только в юности и бывает такое.
      — Если я вас правильно понял, вы хотите вернуться в молодость и заново прожить собственную жизнь — только без болезни? И всего, что с этим для вас связано?
      Олег кивнул:
      — Да, пожалуй, именно так. Только это ведь невозможно…
      Шарль де Виль насмешливо поднял бровь:
      — Почему же невозможно? Всеможет быть возможно — после подписания контракта.
      При слове «контракт» Олегу почему-то стало не по себе. Одно дело — полуночная беседа, просто треп ни о чем, и совсем другое — брать на себя какие-то обязательства и подписываться под этим. Тем более в таком состоянии, как сейчас. Алкоголь и ностальгия по прошлому — не лучшие советчики.
      Но а что он, собственно говоря, теряет?
      — И какова цена договора? — Олег попытался иронически улыбнуться, но улыбка вышла кривая, жалкая. Он и сам это почувствовал.
      Собеседник его был совершенно серьезен.
      — Цена у нас обыкновенная — душа. Вы же образованный человек, сами все понимаете. Дорогой товар дорогого стоит, подделок не держим.
      В горле у Олега пересохло. «Прочь отсюда — и немедленно! Он же сумасшедший, как я сразу не понял этого?»
      — А если я откажусь?
      — Пожалуйста! Это ваше право. Вы можете уйти прямо сейчас, никто и ничто вас не удерживает. Но… посмотрите сначала, от чеговы собираетесь отказаться.
      На белой пустой стене прямо перед глазами Олега вдруг появилось большое, полномасштабное, красочное изображение. Оно было таким живым и объемным, будто открылось окно в другой мир.
      Мир, где он был счастлив когда-то.
      Олег узнал свою комнату, чуть выцветшие обои с веселенькими голубыми цветочками, тюлевые занавески на окнах, раскладной диван, служивший когда-то им с Галкой супружеским ложем… Вот и Галка — мирно посапывает, подложив ладошку под щеку. Трогательно так, совсем по-детски. А кто это рядом с ней? Олег присмотрелся внимательнее и узнал себя самого — такого, каким был десять лет назад. Тот, молодой Олег спал на спине, разметав руки, и чуть улыбался во сне. Такое хорошее, ясное у него было лицо… Даже завидно.
      Олег смотрел — и не мог оторваться. А коротышка гнул свое:
      — Ну, разумеется, если вы отказываетесь, я не могу настаивать. Приятно было познакомиться, всего доброго.
      Волшебная картинка стала понемногу исчезать, таять. Краски потухли, контуры предметов утратили четкость. Вот сейчас все исчезнет навсегда…
      — Нет! — крикнул Олег. — Пожалуйста, нет! Я согласен! Я подпишу ваш контракт!
      Не глядя, он поставил закорючку внизу подсунутой страницы.
      — Вот и славно! Идите же. Здесь — ваше счастье, и оно ждет вас.
      Олег поднялся, не чувствуя ног под собой. Сделал шаг, другой — и натолкнулся на незримую преграду.
      — Смелее! — Голос прозвучал, как удар хлыстом.
      Олег изо всех сил подался вперед, почувствовал упругое, но не слишком сильное сопротивление, как будто это полиэтиленовая пленка, которая вот-вот прорвется…
 
      Сергей Николаевич не знал, сколько времени он пролежал без сознания на улице. Когда он открыл глаза, было уже темно. Или ещетемно? Кто ж его знает!
      Он осторожно поднялся. Ничего, ноги вроде бы держат. И голова не кружится, сердце не болит, так что жить можно. Полез во внутренний карман плаща — там, где деньги и документы. В темноте, конечно, не очень разглядишь, но вроде бы все цело. Даже портфель с рукописью — вот он, валяется чуть поодаль, целехонький. Видно, никто не польстился.
      Он посмотрел по сторонам. Фонари, конечно, не горят, но и темнота не кромешная. Откуда же взялся этот слабый, бледный свет? Ночь-то вроде безлунная… Ах, вот оно — табличка на стене дома, прямо у него над головой. «Пыхов переулок, 14».
      Странно. Сергей Николаевич точно помнил, что шел он через Калашный переулок. Как он здесь-то очутился? Когда глаза немного привыкли к темноте, он сумел разглядеть, что и дома здесь были совсем другие — нежилые, давно выселенные, зияющие выбитыми стеклами и пустыми дверными проемами. Пыхов переулок… А ведь название-то знакомое! Сергей Николаевич вспомнил объявление во вчерашней газете и странный номер телефона. Очень уж цифры там были… говорящие.
      Он чувствовал, что попал в какую-то нехорошую историю, что надо уходить отсюда побыстрее, но любопытство просто-таки толкало его вперед. В самом деле, чего ему еще бояться? Все, что могло быть страшного в его жизни, уже давным-давно случилось.
      Добротная, крепкая железная дверь выглядела чем-то инородным среди окружающей разрухи. Если объявление — это не шутка и не розыгрыш, если здесь действительно что-то есть, то наверняка за этой самой дверью.
      В просторном холле, где он оказался, было на удивление светло и чисто. Даже пахло приятно — дорогим трубочным табаком и немного какой-то парфюмерией. Одеколоном, наверное.
      Сергей Николаевич с любопытством осматривался. В подобных местах (сейчас их называют «офисами», на английский манер) ему доводилось бывать нечасто. И почему-то все у них одинаковое — стены белые, как в больнице, мебель — черная, а на полу — что-то вроде серого жесткого паласа. Сговорились они, что ли? Или просто мода такая? И свет какой-то странный, рассеянный, будто прямо из потолка.
      — Добрый вечер, Сергей Николаевич.
      Сергей Николаевич оторвался от созерцания плоских, как тарелки, светильников и повернул голову. Перед ним стоял невысокий полноватый человечек в темном костюме. «Откуда он только взялся? Ведь только что его не было. А главное, откуда он меня знает?»
      Незнакомец любезнейше улыбался, будто приход посетителя среди ночи — самое что ни на есть обычное дело. Только вот глаза у него были странные, очень странные. Сергей Николаевич только глянул раз — и отшатнулся даже. Почему-то ему стало страшно. Будто в бездну заглянул… Очень уж сильно не вязались эти глаза с кургузенькой фигуркой смешного человечка.
      — Очень рад, что вы все-таки пришли. А то я, знаете ли… — он как-то по-детски улыбнулся и беспомощно развел руками, — я, знаете ли, уже волноваться начал.
      Ну, ни дать ни взять — заботливый хозяин дома, который боится, как бы долгожданный гость не заблудился ненароком, «откуда же он меня все-таки знает. Может, встречались где-нибудь?»