Где-то рядом послышался тихий стон. Они разом обернулись и кинулись туда. Анна, лежащая на полу между сиденьями, пыталась приподняться. Правая рука ее была как-то странно вывернута, очки разбились, но других, более тяжелых повреждений заметно не было.
      Ольга склонилась над ней, придержала за плечи, осторожно сняла разбитые очки.
      — Глаза целы?
      Анна близоруко прищурилась.
      — Вроде да… Только я все равно ничего не вижу, у меня же минус восемь. И рука…
      — Ничего-ничего! Все уже. Ты встать можешь?
      — Попробую.
      — Тогда давай выходить. Потихонечку, полегонечку… Не бойся, мы поможем. — Олег осторожно обхватил ее за талию.
      — А с ним что делать? — Ольга кивнула в сторону Вилена Сидоровича. — Он ведь без сознания.
      — Да, задачка, — нахмурился Олег, — нам не вытащить. Да и опасно — вдруг хуже сделаем? Пускай пока так лежит, пока «скорая» не приедет, наверняка уже сообщили…
      Олег поддерживал Анну. Ольга подхватила под руку Сергея Николаевича. Он шел сам, только слегка покачивался, Анна же еле переставляла ноги.
      Двери вагона раскрылись от удара, и от земли было не так уж высоко. Олег выпрыгнул первым. Прикосновение к земле как будто придало ему сил. Он раскинул руки и глубоко вздохнул, обратив лицо к небу… Хорошо!
      — Теперь давайте вы, я подстрахую!
      Сергей Николаевич выбрался наружу с неожиданной для его возраста и комплекции ловкостью. Олегу пришлось только слегка поддержать его, Анна же, случайно задев больную руку, вскрикнула и закусила губу. Последней была Ольга. Когда Олег подхватил ее за талию, думал, что сам упадет. Прикосновение к ее телу, такому стройному, гибкому и горячему под одеждой, пьянило сильнее вина.
      Теперь они стояли рядом, словно солдаты, уцелевшие после боя. Война окончена, победа одержана, осталось только ждать санитарного батальона… И радоваться, что живы.
      Ольга вдруг вскрикнула и побежала куда-то.
      — Эй, ты куда? Что случилось?
      Олег обернулся ей вслед и только сейчас заметил тело Игоря — чуть поодаль, метрах в двадцати. Видимо при ударе его выбросило из вагона. Он лежал на сырой траве, мертвый и окровавленный, а широко раскрытые глаза смотрели прямо в небо. Лицо его было очень спокойно, как никогда, наверное, при жизни. Он даже чуть улыбался, как будто теперь знал что-то важное и радостное. Ольга стояла над ним, смотрела не отрываясь и плакала. Губы ее беззвучно шевелились.
      — Не смотри, — Олег обнял ее за плечи и попытался увести, — не смотри на него.
      Ольга мягко, но решительно высвободилась.
      — Ты иди, ладно? Я сейчас.
      Олег не стал спорить. Он вернулся к остальным, но, пока шел, все время оглядывался.
      Ольга опустилась на колени перед телом Игоря, осторожно закрыла ему глаза и поцеловала в лоб. Она еще посидела так немного, потом встала и пошла к остальным, покачиваясь, будто пьяная.
      Накрапывал мелкий холодный дождь, а они стояли обнявшись, плакали и смеялись одновременно и никак не могли поверить, что все уже кончилось.
 
      Как уже было сказано, происшествие скоро забылось. Личность Игоря милиционерам удалось установить только по отпечаткам пальцев. Никаких документов при нем, естественно, не было. Даже бывалые оперативники удивлялись: надо же, волчара, пять лет пробегал и погиб так глупо! Одно слово — судьба, иначе не скажешь.
      Много позже, когда в программе «Человек и закон» прошел сюжет о погибшем преступнике (тут, конечно, приврали много, представив аварию чуть ли не как спланированную операцию по задержанию), в милицию прибежала бывшая квартирная хозяйка Зинаида Павловна. Она-то и рассказала — да, жил, снимал комнату, уходил приходил, ничего о себе не рассказывал, потом уехал в Кинешму. Сказал — работу предложили. Знаем теперь что это за работа, ох знаем…
      Андрея тихо похоронили на Николо-Архангельском кладбище. Матери его пришлось собирать по соседям деньги на похороны и потом еще несколько месяцев отдавать долги. Она, конечно, корила себя за то, что сама отправила сына на смерть, но ведь кто же знал-то!
      Вилену Сидоровичу повезло еще меньше. Он остался в живых, но рассудок к нему так и не вернулся. Пролежав в коме целую неделю, он вдруг открыл глаза и к удивлению всего персонала больницы, начал быстро поправляться. Лечащий врач даже опубликовал в журнале «Медицина» большую статью о новых методах лечения больных после обширного инсульта. Статья имела громкий успех и даже была потом перепечатана в американском журнале.
      Правда, слукавил немного лечащий врач. Он забыл упомянуть об одной существенной детали — после пережитого Вилен Сидорович несколько повредился в разуме. Придя в сознание, он возомнил себя одновременно Иисусом Христом и тетей Асей из рекламы отбеливателя, повесил на шею пустую бутылку из-под «Асе-бриллиант» и целыми днями бродил по улицам, призывая всех прохожих срочно замачивать свою совесть в холодной воде. В прежние времена Вилен Сидорович, конечно, загремел бы в дурдом на принудительное лечение, но в наши дни трудно стало отличить свободу слова от бреда больного человека. К тому же пенсионер Поликарпов был тихий, вежливый сумасшедший и никому особенно не докучал. Со временем к нему привыкли, он стал даже чем-то вроде местной достопримечательности. Остальные участники трагедии, кому повезло сохранить рассудок и жизнь, сильно сблизились после происшедшего. Как будто, не имея иных прочных связей — семейных, профессиональных или дружеских, — искали теперь помощи и поддержки друг в друге.
      Анне пришлось довольно долго пролежать в больнице — перелом оказался сложный, даже операция потребовалась. Но теперь она уже не думала, что жизнь ее кончена. Наоборот — радовалась каждому новому дню… Тем более что почти каждый вечер ее кто-нибудь навещал и сидел в палате до тех пор, пока медсестры не начинали выгонять посетителей. Приходила Ольга, Олег приносил цветы и фрукты, даже Сергей Николаевич зашел пару раз и долго, интересно рассказывал что-то о крестовых походах. Соседка по палате, веселая Ирочка со сломанной ногой, потом спросила: — Это твой дедушка?
      Не зная, что ответить, Аня молча кивнула. Ирочка откинулась на подушку и мечтательно сказала:
      — Счастливая ты! Тебя все любят…
      Возразить было нечего. Анна и впрямь чувствовала себя счастливой. Она строила планы на будущее и даже начала задумываться: а может, музыка — это еще не все в жизни?
      Олег довольно быстро сумел выправить свое финансовое положение. Он сообразил, что и вправду многие активы можно скупить за копейки именно теперь, после кризиса. А потому нашел инвесторов и убедил их вложить деньги в обесценившиеся акции. Через несколько месяцев, когда цены пошли вверх, он уже был намного богаче, чем до дефолта.
      Но совсем не это было главным теперь для него, совсем не это… Олег разыскал отца Георгия, который и в самом деле до сих пор жил в Шараповой Охоте, принял крещение и взял себе за правило раз в неделю ездить к нему. Каждый раз он возвращался оттуда радостный и просветленный, будто сбрасывая груз обыденности и повседневной суеты. Только вот электричек Олег стал бояться как огня и ездил только на машине.
      Кроме того, он постарался, насколько возможно, облегчить жизнь своих товарищей по несчастью. Именно он оплатил операцию для Анны, которая дала ей возможность полностью восстановить многострадальную правую руку. А еще — договорился в издательстве, чтобы книгу Сергея Николаевича издали приличным тиражом на его средства, и даже гонорар автору был выплачен из его кармана. Правда, вскоре это вложение полностью окупилось — историческое исследование читалось как приключенческий роман. Сергей Николаевич так воодушевился успехом, что тут же засел за новую книгу о средневековых ересях, написать которую ему когда-то помешал арест. Он как будто торопился наверстать упущенное. Ольга в первые дни все плакала. Стоило ей закрыть глаза — и лицо Игоря появлялось перед ней. Она даже разговаривала с ним… Особенно горько ей было почему-то оттого, что она даже имени его спросить не успела.
      Потом горевать стало некогда. Днем — работа, а вечером она навещала Аню в больнице, или шла к Сергею Николаевичу — помочь по хозяйству, или просто поговорить, чаю попить вместе… Когда Анну выписали, хлопот меньше не стало — все равно нужно было ей помогать. В быту она еще долго была совершенно беспомощна. Ольга буквально разрывалась между своими «подопечными» и, приходя домой поздно вечером, падала в постель совершенно без сил. Одна дорога всю душу выматывала, Бирюлево — не ближний свет… И когда Анна предложила пожить у нее, Ольга с радостью согласилась — все-таки ближе к центру, и на работу ехать уже не час с хвостиком, а всего сорок минут. А главное — веселее вдвоем! Ольга уже физически не могла приходить в пустую квартиру, где ее никто не ждет.
      Время шло, бабье лето сменили холодные октябрьские дожди, а она почувствовала очень странное недомогание — тошнило по утрам, как будто отравилась, все время хотелось спать, и ноги отекать стали… Оля отправилась в районную поликлинику. Выслушав ее жалобы, врач только руками всплеснула:
      — Девушка, что вы людям голову зря морочите? Беременная вы, это и ежику понятно!
      Когда Ольга вышла на улицу, уже вечерело. Она чувствовала себя ошарашенной нежданной новостью, немного испуганной… И в то же время — очень счастливой. Накрапывал мелкий дождь, а она шла, не замечая ничего вокруг, прислушиваясь к дыханию новой жизни, что уже незримо росла в ней, и казалось, что она чувствует биение маленького сердечка…
      Дома Аня посмотрела на нее удивленно. Такой Ольгу еще не видела — мокрая вся, волосы ветренны, а лицо просто светится такой неземной, отреченой, словно в глубь себя обращенной улыбкой, какую ей случалось видеть только у Мадонн на картинах итальянского Возрождения.
      — Ты такая странная… Случилось что-нибудь? — осторожно спросила Анна.
      — Ага. Потом расскажу, ладно?
      Ольга обняла подругу за плечи и попросила:
      — Анечка, ты испеки, пожалуйста, коржики с маком, как ты умеешь. Завтра суббота, давай соберем всех, посидим…
      Анна только плечами пожала и пошла ставить тесто. Теперь она радовалась, что, по крайней мере, есть для кого готовить, и охотно вспоминала старые мамины рецепты.
      На следующий день Ольга купила бутылку вина, постелила на стол «парадную» белую скатерть и долго, тщательно расставляла посуду.
      — По какому поводу гуляем? Ты хоть намекни, я никому не скажу! — допытывалась Анна, но она только загадочно улыбалась в ответ.
      Когда Олег, Сергей Николаевич и Анна чинно уселись вокруг стола, Ольга разлила вино по бокалам, только себе зачем-то налила вишневый сок из пакета.
      — Ну, за что пьем? — спросил Олег. — За все хорошее?
      — Я хочу выпить… — Ольга встала со своим бокалом в руке, и голос ее звенел и срывался от волнения, — выпить за нового человека. Совсем скоро он будет с нами. Месяцев через восемь, наверное… Давайте — за него!
      Она залпом опрокинула бокал, опустилась на стул и вдруг заплакала.
      — Ой! — Анна прикрыла рот ладошкой. — Так ты беременна? А кто отец? Неужели… — Ее глаза за стеклами очков стали совсем круглые от изумления. — Это случилось там,да? В поезде?
      Ольга кивнула. Сергей Николаевич встал, подошел к ней, положил руку на плечо.
      — Не надо плакать, Оленька. Вам теперь вредно волноваться. И потом, что плакать-то? Радоваться надо! У нас будет маленький… Это же чудо!
      В тот вечер они засиделись за полночь. Вино быстро кончилось, но это было совершенно не важно. Пили крепкий чай, ели испеченные Аней коржики, говорили какие-то слова, приличествующие случаю, поздравляли будущую маму и гадали, кто родится — мальчик или девочка… Уже и фонари погасли на улице, но все почему-то не было сил расстаться, хотелось еще немного побыть вместе, ощутить теплое и нежное чувство причастности друг к другу.
      Словно будущий ребенок каким-то образом сплотил их всех еще больше, сделав единой семьей.
      Уже зимой, перед самым Новым годом, Олег никак не мог уснуть ночью. Снег сыпался и сыпался с неба, покрывая землю плотным белым одеялом, словно баюкая до весны, а он все крутился в постели с боку на бок. Докучливые мысли лезли и лезли в голову, не давая расслабиться и соскользнуть в блаженное забытье, такое сладкое для человека, который трудится целый день и обычно засыпает, едва коснувшись головой подушки.
      Олег думал о том, что Сергей Николаевич стал совсем старенький, подниматься по лестнице ему трудно и он почти перестал выходить на улицу. Только сидит за столом и пишет, словно одержимый. Даже поесть забывает, если Ольга не напомнит. Что Анна, слава богу, уже совсем восстановила руку после перелома и теперь рвется продолжать свои уроки музыки, мечтает о настоящем концертном рояле, но где ж его поставить в хрущевке? Он там даже в лестничный пролет не войдет… Но главное — Ольга уже на четвертом месяце, скоро будет заметно, а где она будет теперь растить своего ребеночка? Неужели в той же Анниной тесной квартирке, где потолок словно падает на голову, а в коридоре не разойдутся две худенькие, стройные женщины? Или у себя, в Бирюлеве, убогом спальном районе, который вот-вот окончательно превратится в подобие нью-йоркского гетто?
      Вот если бы они все были рядом — всегда, а не от случая к случаю… Приходить по вечерам не в пустую квартиру, а в дом, где тебя ждут и любят, — это же настоящее счастье!
      Стоп. А почему бы и нет, в конце концов? Разве эти люди не стали для него настоящей семьей? Пусть немного странной, не совсем привычной для постороннего взгляда, но настоящей!И в том, чтобы собрать их под одной крышей, нет ничего невозможного! По крайней мере, тогда не придется волноваться о том, что у Сергея Николаевича случится сердечный приступ, а он будет один, в пустой квартире, что Анна может поскользнуться на гололеде у подъезда и снова сломать свою многострадальную правенькую… И Оля, Оля будет всегда рядом!
      Олег счастливо улыбнулся этой мысли, свернулся клубочком под одеялом, как в детстве, и скоро уснул.
      Следующие несколько месяцев стали для него суматошным и беспокойным временем. Он вел какие-то бесконечные переговоры, общался с риелторами, мотался по стройплощадкам… Домой возвращался нередко за полночь, в одежде, перепачканной известкой и глиной, но сердце радостно замирало от предвкушения — скоро у них будет свой дом! Он посвятил в свой план Анну и Сергея Николаевича, и они тоже помогали в меру сил — Анна увлеченно выбирала обои, занавески и кучу всяких мелочей, необходимых в хозяйстве, а Сергей Николаевич отвечал на телефонные звонки, когда понадобилось искать бригаду отделочников, и дежурил в пустой квартире, когда крепкие молодцы привозили мебель, сантехнику и даже концертный рояль для Анны. Ольге решили пока ничего не говорить — пусть будет сюрприз! К тому же незачем беременной женщине дышать запахами краски и клея.
      А время шло… Через положенный срок, в начале июня, на свет явился мальчик, названный Игорьком. Оля тоже видела тот сюжет в «Человеке и законе». Впервые взяв на руки сына, она заплакала — с младенческого личика смотрели темно-серые глаза его отца, и взгляд был такой же упрямый.
      Стояло жаркое, пыльное московское лето. Олег почти каждый день дежурил под окнами роддома, а забирать Олю и малыша приехал на своем новом «БМВ» с огромным букетом цветов. Медсестры перешептывались — вот повезло бабе! Такого мужика отхватила. Ребеночка вот родила, теперь, наверное, в ЗАГС потащит.
      Ольга только загадочно улыбалась. Разве расскажешь кому-нибудь, что узы, связывающие их теперь, совсем иного рода — и гораздо крепче?
      По дороге она молчала и только смотрела, не отрывая глаз, на личико спящего малыша. Только когда миновали Триумфальную арку, она выглянула в окно и забеспокоилась:
      — Олег, куда мы едем?
      — Сейчас увидишь! — улыбнулся он.
      Машина повернула на Минское шоссе, и скоро показался новенький, недавно отстроенный дом, похожий скорее на замок из детской сказки с островерхими башенками на крыше.
      Когда Олег свернул к подъездной дорожке, Ольга запротестовала:
      — Зачем нам сюда? Мне домой надо, скоро маленького кормить!
      Он затормозил у подъезда, открыл перед ней дверцу. Ольга почему-то не возмущалась больше и покорно вышла из машины.
      — Ну хорошо, пойдем… Только ненадолго, ладно?
      — Это как захочешь!
      Просторная семикомнатная квартира поразила ее воображение. Оля ходила, опасливо ступая, по гладкому паркетному полу, словно боялась поскользнуться, рассматривала мебель, трогала занавески… Рояль, книги в высоком застекленном шкафу — все казалось ей таким знакомым, близким и милым сердцу! Кажется, такой же фолиант дореволюционного издания она видела у Сергея Николаевича… Но особенно ей понравилась детская — такая светлая, уютная, с игрушками и кроваткой под струящимся пологом.
      — Как красиво! — выдохнула она. — Вот бы посмотреть, кто здесь будет жить?
      Олег не успел ответить — по квартире пронеслась мелодичная трель звонка.
      — Сейчас увидишь! — улыбнулся он и пошел открывать. За дверью стояли Анна с Сергеем Николаевичем — раскрасневшиеся, немного смущенные, нагруженные тортом, цветами, какими-то пакетами.
      — Мы не опоздали? — Анна вошла уверенно, по-хозяйски, словно бывала здесь уже много раз. — Такие пробки везде, такие пробки! Такси совсем не едет. Олечка, милая, поздравляю тебя! А что же ты маленького все на руках держишь? Положи в кроватку, пусть отдохнет.
      — Так это… твой дом? — Ольга посмотрела на Олега с укоризной. — Твой, да? И ты ничего не сказал?
      — Наш! — Олег приобнял ее за плечи. — Наш дом, Оля. Как я в детстве говорил — «всехний». Если ты захочешь, конечно.
      Она обвела взглядом лица Олега, Анны, Сергея Николаевича… На миг сердце сжала тоска — ах, как жаль, что Игоря нет среди них! В ушах снова зазвучал его голос — совсем как тогда, в поезде:
      «Не грусти, моя хорошая…»
      Оля улыбнулась сквозь слезы, подступающие к глазам, — и кивнула.
      Через месяц отец Георгий окрестил младенца в изрядно обветшавшей маленькой церкви. Поехали все вместе, даже Сергей Николаевич принарядился по такому случаю в допотопный габардиновый костюм и оставил своих еретиков на целый день. Олег стал крестным отцом, Анна — крестной матерью. Она все волновалась и тревожно спрашивала:
      — А ничего, что я еврейка?
      Отец Георгий внимательно оглядел их странную компанию и очень серьезно ответил:
      — Сказал Господь наш Иисус Христос — несть ни еллина, ни иудея. Разве я, грешный, с ним спорить буду?
      По дороге домой Ольга почему-то загрустила. Шоссе шло параллельно железнодорожному полотну, а она все смотрела в окно и, когда проезжали неподалеку от того места, где год назад произошла авария, вдруг крикнула Олегу:
      — Останови!
      Он резко затормозил (хорошо еще, что дорога пустая!), а Ольга, подхватив ребенка, быстрым шагом направилась к насыпи. Олег было рванулся за ней, но Сергей Николаевич его остановил:
      — Пусть идет. Все в порядке.
      Она шла, осторожно ступая в высокой траве, крепко прижимая к себе сына. Потом постояла немного там, где год назад погиб его отец, все нашептывая что-то на ухо малышу.
      Когда Ольга вернулась к машине, лицо ее было мокрое от слез, но все же она улыбалась. Ребенок у нее на руках не спал и не плакал, только таращил огромные дымчато-серые глазищи, как будто и вправду все понимал.
      — Ну что, поехали домой?
      Она кивнула, вытирая слезы:
      — Да… Домой. Теперь все хорошо.
      И будто в подтверждение ее слов, малыш вдруг зашевелился, засучил ручками и ножками и — впервые в жизни! — растянул беззубый ротик в бессмысленно-радостной младенческой улыбке.

КОНЕЦ