Детская книга - Детская книга для мальчиков

– Значит, экзаменов было четыре? А как же мое отражение в стене? – вспомнил Ластик самое первое из утренних происшествий.

– Какое еще отражение? – Профессор пожал плечами. – Про это я ничего не знаю. Но то, что по удачливости вы можете потягаться со своим прадедом Эрастом Петровичем, сомнений не вызывает.

– Это как посмотреть, – уныло вздохнул Ластик, вспомнив о скандале в лицее. Он так увлекся беседой, что совсем забыл о своем несчастье. – Меня из-за ваших экзаменов из школы выгоняют. И, может, даже с «волчьим билетом».

Но мистер Ван Дорн про Ластиково горе и слушать не стал.

– В ваших руках судьба мира, а вы говорите о каких-то мелочах! Я понял, что вы и есть тот самый Дорн, когда узнал, в каком доме вы живете! О, как мне хотелось, чтобы вы выдержали испытания! И вы их выдержали! Маленький Дорн, живущий рядом с ходом – это феноменальное совпадение! То есть, конечно, ничего страшного не было бы, если б вы жили и в другом районе, но я верю в великий смысл совпадений! Так называемые случайности никогда не бывают случайными!

Высказав эту замысловатую мысль, ученый сделал драматичную паузу. Помолчав с полминуты, подмигнул и вкрадчиво прошептал:

– Знаете ли вы, что из подвала дома номер один по улице Солянка, то есть вашего дома, есть превосходная дыра, ведущая именно туда, куда нужно?

Уже во второй раз Ван Дорн заговорил о какой-то непонятной дыре.

– Да что за дыра-то? – во второй раз спросил Ластик.

– «Chronohole», или «хронодыра», мой юный друг, – это такой лаз, по которому можно попасть в другое время.

Хронодыры

За последние полчаса Ластик наслушался всякого, но это уж было чересчур.

– Да разве можно попасть в другое время? – недоверчиво спросил он.

Мистер Ван Дорн хмыкнул, будто «юный друг» сморозил чудовищную глупость.

– Разумеется. Время буквально истыкано дырами, как головка швейцарского сыра.

– Папа давал мне кассету со старым американским фильмом «Хроноразбойники», там тоже было про лазейки из одной эпохи в другую. Но это же сказка!

– Какое еще кино, при чем тут кино? – засердился профессор. – Я вам не сказки рассказываю, а излагаю научно подтвержденный, хоть и мало кому известный факт. Ходов, ведущих в другое время, вокруг нас полным-полно. Обычно они расположены в исторических музеях, дворцах, подземельях, иногда в дупле очень старого дерева, а чаще всего на старинных кладбищах. Беда в том, что большинство этих лазов чрезвычайно узкие.

– Сколько сантиметров? – спросил Ластик, тем самым продемонстрировав, что не зря обучается в лицее с математическим уклоном.

– Проходы бывают двух видов: узкие и очень узкие. В очень узкие проскользнет разве что мышь. Кстати говоря, именно этим объясняется необъяснимый страх многих женщин перед безобидными грызунами – они свободно снуют из эпохи в эпоху.

– А почему женщин?

– Потому что женщины лучше чувствуют внерациональное и невидимое. В среднего размера хронодыру пролезает кошка, особенно черная. Непонятно, какое значение здесь имеет окрас шерсти, но это установленный факт. И, наконец, в дыры-гиганты с трудом может протиснуться ребенок – как я уже говорил, не старше двенадцати лет, да и то, если это не какой-нибудь акселерат. Вам наверняка иногда попадались сообщения о пропавших детях. Родители оплакивают их, как погибших, но эти малыши не погибли. Они просто по случайности угодили в хронодыру и не умеют вернуться обратно. Бывает и наоборот. К нам попадают маленькие найденыши из прошлого. Таких помещают в детские дома, приставляют к ним психиатров, чтоб не бредили, и дети быстро приспосабливаются – начинают говорить то, чего от них хотят взрослые, а потом уже и сами думают, будто прошлое им приснилось.

– Интересно, а заблудившиеся дети из будущего бывают?

И Ластику сразу захотелось, чтобы он оказался мальчиком из какого-нибудь 35 века. Просто он забыл про это, но сейчас, благодаря профессору, память у него восстановится, и он такого навспоминает!

– Думаю, что да, но это пока не более чем предположение. Наука, например, так и не установила, откуда берутся вундеркинды. И потом, я совершенно уверен, что среди великих ученых и первооткрывателей немало детей, которые забрели из будущего и воспользовались своим знанием.

Ластик взъерошил себе волосы, потрясенный этой идеей.

– Но тогда получается, что никто вообще ничего не изобретает! В будущем они уже знают про открытие, потому что оно было совершено раньше. А в прошлом открытие было сделано, потому что явился кто-то из будущего!

На это мистер Ван Дорн ничего не ответил, только с улыбкой показал кольцо: бронзовую змею, проглотившую свой хвост.

– Но хватит разговоров, а то вы, пожалуй, сочтете меня пустым фантазером. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Он на минутку вышел в прихожую и вернулся со своим саквояжем. Щелкнул блестящими замочками, запустил внутрь обе руки. Загадочно улыбнулся.

Ластик наблюдал, затаив дыхание. Что за чудо собирается показать ему профессор?

Профессор достал какой-то прибор, очень похожий на проигрыватель для компакт-дисков, только сверху, на круглой панели, располагался большой дисплей.

– Это хроноскоп. Аппарат, в память которого занесены все известные хронодыры. Например, вот так выглядит хроноскопическая карта Москвы…

Ван Дорн нажал кнопочку, и на экране появилась схема российской столицы. Город был весь испещрен белыми точками, особенно густыми в центральной его части.

– Даю увеличение, – промурлыкал профессор. – Скажем, район Белого Города, то есть нынешнего Бульварного кольца.

Масштаб сделался гораздо крупней, и стало видно, что точки мерцают, будто сквозь них просачивается свет.

– Нажимаешь стрелочкой на любую и получаешь точное местоположение с указанием числа и года, в который можно попасть.

– Как их много! – воскликнул потрясенный Ластик. – Сотни и сотни!

– На самом деле хронодыр гораздо больше, просто хроноскоп регистрирует лишь те из них, которые представляют практический интерес, то есть дыры-гиганты диаметром больше двадцати сантиметров. Кстати, вы позволите измерить вашу талию?

Ван Дорн извлек из саквояжа коробочку с клеенчатым портняжным метром, моментально обмотал ленту вокруг Ластика и удовлетворенно сказал:

– Угу.

А шестиклассник Фандорин все не сводил глаз с таинственно помигивающей карты Бульварного кольца.

– Где вы достали такой прибор?

– Что значит «достал»? – обиделся Ван Дорн. – Не достал, а изобрел. В свободное от поисков Райского Яблока время я возглавляю Королевский центр экспериментально-прикладной технологии. У меня, молодой человек, триста восемьдесят пять патентов на научные изобретения, я член пяти академий и восемнадцати ученых обществ. На сегодняшний день я самый главный в мире специалист по аппаратуре, исследующей Необъясненные Наукой Явления!

Впечатленный Ластик почтительно притих. Но тут ему вдруг вспомнилось, что у них в квартире тоже есть одна загадка, над которой семья Фандориных давно уже ломает голову.

– Ой, знаете, у нас на кухне тоже есть не поддающееся объяснению явление! – начал рассказывать он, готовый внести свой вклад в науку. – Если прижаться ухом к стене, слышно голоса. Будто кто-то ругается. Все время, без остановки! Женщина и мужчина.

– А что, в России это редкость? – заинтересовался профессор. – Когда муж и жена все время ругаются?

– Да не в этом дело! Там, с той стороны, нет никаких соседей. Квартира стоит пустая, хозяева уехали работать за границу. Папа говорит, что, наверно, в стене трещина, и звуки по ней доходят с другого этажа, но все равно очень странно.

Профессор воинственно схватил хроноскоп:

– А вот мы сейчас проверим. Ведите меня, юный фон Дорн!

Исследовательская экспедиция проследовала по коридору на кухню.

– Вон в том углу, – показал Ластик, но профессор закрыл глаза и даже отвернулся.

– Нет-нет, не подсказывайте. Мой прибор не только регистрирует отверстия во времени, но и умеет их обнаруживать. – Профессор нажал кнопку, и карта Москвы исчезла с дисплея. Вместо нее в центре экрана возникла зеленая точка, от которой протянулась линия и медленно поползла по окружности. Внезапно она остановилась, точно указывая на тот самый угол, и из зеленой сделалась бледно-розовой. – Так и есть. Хронодырка, но совсем малюсенькая. Видите, луч едва окрашен? Ну-ка, что там у нас? – Ван Дорн нажал другую кнопку и прочел. – 31 марта 1968 года. Диаметр четыре миллиметра. Ничего интересного. Сюда разве что таракан пролезет.

– Так вот откуда они берутся! – ахнул Ластик. Мама вела затяжную войну против этих настырных тварей. Перепробовала все средства, даже вызывала бригаду спецобработки – ничто не помогало. Еще бы! Тараканы, оказывается, лезут из времени, когда мамы еще и на свете не было.

– Однако хватит о пустяках. Пора перейти к делу. Возвращаемся в комнату! – объявил Ван Дорн.

Они сели за стол, лицом к лицу. Профессор положил перед собой большую кожаную папку, но открывать ее не спешил. Ластик же сосредоточенно наморщил лоб, сложил перед собой руки – в общем, приготовился внимательно слушать.

– Москва представляет для меня интерес двумя хронодырами. – Голос профессора стал деловитым. – В дневнике ливонского посланника от 23 марта 1565 года содержится упоминание о некоем «алмазном яблоке», которое он видел во время аудиенции у царя Иоанна. Имеет смысл разведать – вдруг это наше Райское Яблоко? Я установил, что через одну могилу на Старом Донском кладбище можно попасть в 12 декабря 1564 года. Рановато, конечно. Придется три с лишним месяца продержаться в Москве времен Ивана Грозного, а это не очень приятно…

– Я не хочу к Ивану Грозному! – не выдержал Ластик. Если царь и в самом деле похож на директора Ивана Львовича… – И через могилу тоже не хочу! – добавил он, вспомнив страшную ночь на деревенском кладбище.

– Понадобится – полезете и через могилу, иначе вы не тот Дорн, который мне нужен, – сурово произнес профессор, но тут же улыбнулся. – Однако, надеюсь, что мы обойдемся без Средневековья. Вторая из московских хронодыр, связанных с Райским Яблоком, гораздо удобней и безопасней. Во-первых, как я вам уже говорил, она расположена в подвале этого дома. Ну не чудо ли? А еще чудесней то, что ведет она почти в точности туда, куда нужно: в 5 июня 1914 года. Это по старому стилю, вы ведь знаете, что до революции Россия существовала по юлианскому календарю, отстававшему от общемирового. Всего десять дней спустя, то есть 15 июня 1914 года, Камень был в Москве. У меня есть точное тому подтверждение. – Мистер Ван Дорн похлопал по кожаной папке. – В тот же самый день, 15 июня, в Сараево убили наследника австрийского престола, из-за чего разразилась Первая мировая война. Погибли миллионы людей, и больше всего русских. Полагаю, причиной этой катастрофы стало то, что кто-то опять попытался физически или химически воздействовать на Камень. Всякий раз, когда очередной невежа пилит Яблоко, пытается его огранить, или раскалить, или растворить в едком растворе, происходит какая-нибудь ужасная трагедия. Один я знаю, что именно нужно сделать с Камнем, чтобы он перестал губить мир!

Профессор наконец открыл свою папку и с торжественным видом выложил на стол цветную схему какого-то мудреного устройства. Ластик рассмотрел картинку и решил, что это скорее всего мощный телескоп.

Но догадка не подтвердилась.

– Это трансмутационная пушка. Я работал над ней тридцать лет. В абсолютной секретности. Моя пушка может преобразовывать атомарную структуру обрабатываемого вещества. Средневековые алхимики называли подобный процесс Трансмутацией или Великим Превращением, а агент (то есть посредник), способный выполнить эту операцию, Магистериумом или Философским Камнем. Но попытки средневековых ученых создать Философский Камень ни к чему не привели. Без современных технологий и материалов, без сверхвысоких температур это совершенно невозможно. Я так и назвал свой агрегат: «Магистериум». С его помощью можно сделать то, о чем мечтали алхимики – превращать один металл в другой, например, свинец в золото. Но это неэкономично, процесс обойдется во много раз дороже полученной прибыли. И потом, меня не интересует золото. Меня интересует лишь одна трансмутация: Камня Зла в Камень Добра. Мой Магистериум совершит это! Надо только, чтобы Райское Яблоко попало ко мне в руки. Вы представляете, что будет, если Добра на свете станет на шестьдесят четыре карата больше, чем Зла? Люди перестанут беспричинно ненавидеть себе подобных, начнут слышать не только себя, но и окружающих, разучатся обижать слабых и обездоленных! Ни войн, ни преступности, ни жестокосердия! Ах, каким славным местом станет наш мир!

Увлекшись, мистер Ван Дорн так размахался руками, что сшиб со стола папину любимую настольную лампу – старинную, в виде крылатой богини, держащей в руке факел. Лампа грохнулась на пол. Мало того что лопнула лампочка и треснул стеклянный абажур, но у богини еще и отломилось крыло.

Спасители человечества мельком посмотрели на засыпанный осколками паркет и тут же забыли об этом несущественном происшествии.

– Короче говоря, – профессор перешел с возвышенного тона на энергичную скороговорку, – вы должны наведаться в Москву 1914 года и принести мне оттуда Райское Яблоко. Только и всего.

– Только и всего? – покачал головой Ластик. – Но если мне удастся это сделать и ваш Магистериум трамс… транс-му-тирует Яблоко, история последних ста лет сложится по-другому. Ничего этого не будет! – Он обвел рукой вокруг себя. – И меня тоже не будет! И вас!

Ван Дорн снисходительно улыбнулся:

– Да будем мы, никуда не денемся. Подумайте хорошенько. Ведь трансмутация произойдет не в 1914 году, а сегодня. Прошлое изменить нельзя. Что было, то было. Но можно изменить будущее. И сделаем это мы, вы и я. Двое Дорнов. Если, конечно, вы согласны совершить этот подвиг во имя грядущего.

С одной стороны, Ластик, конечно, был согласен. Но с другой, ему сделалось страшно. Нет, не опасностей он испугался, а ответственности. Ничего себе – отвечать за будущее планеты!

– А вдруг я не справлюсь? – спросил он слабым голосом.

– Справитесь. Вы храбры, сообразительны, великодушны и удачливы. Опять же, не забывайте, что вы – фон Дорн, – гордо поднял седую бровь профессор. Потом неспешно, обстоятельно высморкался в платок с вышитыми буковками VD и совсем иным, будничным тоном прибавил. – К тому же никаких особенных подвигов от вас и не потребуется. Нужно всего лишь пролезть в дыру и наведаться в Сверчков переулок. Это ведь не так далеко отсюда?

– Минут десять пешком. Самое большее пятнадцать. Там рядом клуб «ОГИ», нас с Гелькой мама туда водила на детские утренники. А что я там должен сделать?

– Найти одного человека, передать ему от меня письмо и ответить на вопросы, если они возникнут. Этот человек добудет Райское Яблоко, передаст вам, вы вернетесь на Солянку, пролезете через хронодыру обратно и отдадите Камень мне. Только и всего. Разве трудно?

– Вообще-то не очень, – признал Ластик. – А этот человек точно сумеет достать Яблоко? Он кто?

– Ваш прадедушка, Эраст Петрович Фандорин. В 1914 году он снимал квартиру в Сверчковом переулке, в доме купчихи второй гильдии Матильды Коальсен.

В подвале

И сразу перестало быть страшно. Наоборот, сделалось легко и радостно. Неужто он встретится с самим Эрастом Петровичем, которого папа называет «русским принцем Флоризелем»? С таким человеком нечего бояться. Он был сыщик от Бога – хладнокровный, решительный, не останавливающийся ни перед какими препятствиями. Можно не сомневаться, что, поняв важность задачи, Эраст Петрович сделает все как надо. Ластику достанется всего лишь роль рассыльного: передать письмо да доставить Камень обратно в двадцать первый век.

Ах, о скольком надо будет расспросить великого прадеда! Его биография полна темных пятен, бедный папа бьется над некоторыми из них всю жизнь. В первую очередь нужно будет выяснить про подводные экспедиции Эраста Петровича, потом про его жизнь в Японии и, конечно, про знаменитые нефритовые четки. А еще…

– Половина двенадцатого, – перебил понесшиеся вскачь мысли шестиклассника мистер Ван Дорн. – Пора. Мы потратили уже час. Я позвоню вашему отцу и скажу, что мы решили еще и заглянуть в Третьяковскую галерею. Но в любом случае мы должны будем вернуться не позже шести. У вас еле-еле хватает времени, чтобы дойти до Сверчкова переулка, поговорить с прадедушкой и дождаться его возвращения с Камнем. Будем надеяться, что нескольких часов Эрасту Петровичу хватит. Хотя, если моя гипотеза верна… – Он забормотал себе под нос что-то неразборчивое. Потом тряхнул головой. Поднялся. – Там видно будет. Вперед!

Профессор взял саквояж, надел плащ и шляпу, обмотал горло шарфом.

– В погребах холодно, а мне придется вас долго ждать. Если только… – и снова не договорил.

Ластик надел ботинки, натянул свою спортивную куртку замечательно переливчатого красного цвета с надписью Chelsea, нахлобучил бейсболку, и заговорщики спустились во двор, стараясь держаться поближе к стене дома – не дай Бог, еще папина секретарша случайно увидит из окна.

Подождали, пока к подворотне проковыляет бабушка из соседнего подъезда.

– Вперед! – подал команду Ван Дорн. – Следите за окнами. Если кто-то смотрит, дайте знать.

Ластик задрал голову и пробежал взглядом по этажам. Вроде никого.

Лязгнул замок, скрипнула решетка.

– Есть, – залихватски объявил профессор. – Быстро вниз!

Проскользнув в щель, Ластик сбежал по наклонному спуску в темное жерло подвала. Ван Дорн прикрыл дверь и последовал за своим юным сообщником.

Мощный луч фонаря осветил широкий захламленный проход, уводивший вперед, в черноту.

Ничего особенно таинственного в вожделенном погребе Ластик не обнаружил. Вдоль стен валялись лопнувшие покрышки и проржавевшие обода колес, уже знакомый кузов грузовика, кучи щебня, ржавый ковш растворомешалки.

– Поразительно, как этой недвижимости до сих пор не нашли полезного применения, – заметил мистер Ван Дорн.

– Папа говорит, что пробовали, но никак не разберутся, какая организация владеет подвалом. И потом, очень много денег нужно. Знаете, какая тут площадь? Чуть ли не…

– Я знаю, какая тут площадь, – сухо перебил профессор. – Я про эти подвалы знаю всё. Вы бы, Фандорин, лучше под ноги смотрели. Нам прямо и направо, в бывший склад мануфактурных товаров.

Шаги гулко отдавались под высокими сводами. Где-то размеренно капала вода. В темноте прошуршал кто-то юркий, проворный.

Но с мистером Ван Дорном шестикласснику было совсем не страшно. Один раз показалось, что сзади донесся шорох. Ластик обернулся, прислушался – нет, вроде бы тихо.

Они прошли галереей, повернули направо и вскоре оказались в большом зале – свет фонаря не доставал до противоположной стены.

Первое, что заметил Ластик, – яркий и тонкий луч, вертикально пронзающий тьму и заканчивающийся на полу золотым кружком.

Профессор объявил:

– Смотрите! Это и есть лаз в 8 часов 35 минут утра 5 июня 1914 года!

Ластик кинулся вперед, поближе к лучу. Поднял голову. Рассмотрел на потолке освещенный квадратик стекла и чуть не взвыл от разочарования:

– Да нет же, нет! Профессор, вы ошибаетесь! Я знаю, что это такое, папа рассказывал! В центральном дворе доходного дома раньше был прозрачный пол, весь из плиток толстого стекла. Специально – чтобы внизу, на складе, было светло! Электричество сто лет назад стоило слишком дорого. Потом двор покрыли асфальтом, но в одном месте покрытие прохудилось, и видно стекло. Мы с ребятами в него сколько раз сверху заглядывали, фонариком светили. Темно, и ничего не видно. Неужто ваш хроноскоп ошибся?

Ван Дорн сосредоточенно рылся в саквояже.

– Мои приборы никогда не ошибаются. Скажите-ка мне, юный фон Дорн, какая сегодня погода? Пасмурная. Почему же тогда через стекло просачивается солнце? Я вам объясню. Согласно газетам, 5 июня 1914 года утро было жаркое и ясное. Это светит солнце 1914 года. И, пожалуйста, не отвлекайте меня. Я что-то не могу обнаружить лестницу. Ага, вот она!

Он достал плоский ящик, совершенно не похожий на лестницу. Щелкнул чем-то, и ящик сделался вчетверо длинней и вдвое шире.

– Вставайте сверху, – велел профессор, держа саквояж под мышкой. – Это одно из моих давних изобретений. Компактная самораздвигающаяся лестница. Обхватите меня за пояс, а то можете упасть.

У Ван Дорна в руке пискнул маленький пульт, и пол вдруг пополз вниз – Ластик от неожиданности ойкнул.

Нет, это не пол пополз – это стала подниматься крышка ящика.

– Ух ты, здорово!

– Там телескопический штатив из сверхпрочного и сверхлегкого полимерного материала, – рассеянно пояснил профессор, глядя вверх, на медленно приближающийся свод с ослепительно ярким квадратом. – Не вертитесь. Тут высота пять метров, а платформа не рассчитана на двоих. Знаете что? Давайте-ка лучше сядем. Сначала я.

Он осторожно сел, свесил ноги. Помог Ластику сделать то же самое.

Внизу была кромешная тьма, и казалось, будто чудо-лестница двигается из ниоткуда в никуда. В луче поблескивали пылинки.

– Приехали, – просипел профессор севшим от волнения голосом.

Снова пискнул пульт. Лестница остановилась. До стеклянного квадрата можно было достать рукой.

Ластик так и сделал – провел пальцем по толстому слою пыли. Свет стал еще ярче, но разглядеть что-либо все равно было невозможно.

– Сейчас, сейчас…

Мистер Ван Дорн протер стекло носовым платком, и стало видно синее, безоблачное небо. Неужели это и вправду небо 1914 года?

– Господи, как же я волнуюсь. Мне надо принять таблетку, – прошептал профессор. – Слушайте внимательно. Сначала вы совершите пробную вылазку. Ровно одна минута. Шестьдесят секунд. Ясно? У вас часы есть?

– Еще какие, – показал Ластик. – Мама на день рождения подарила. Можно на пятьдесят метров под воду нырять, и компас, и секундомер.

– Секундомер – это замечательно. Следите по нему: ровно одна минута, не больше и не меньше. Приготовьтесь! Сейчас я выну стекло.

Ван Дорн достал из саквояжа самую обыкновенную стамеску. Провел ею по краям стеклянного квадрата. Постучал в одном углу, в другом. Надавил, приподнял. Сверху дохнуло теплым летним воздухом.

– Кажется, никого. Как бы я хотел заглянуть туда! Но у меня слишком большая голова, не пролезет. – Профессор подождал еще с полминуты, прислушиваясь. – Да, похоже, что пусто.

Он просунул руку в отверстие, осторожно вынув и отложив стеклянную плитку в сторону. Уставился на собственную ладонь.

– Моя рука побывала в прошлом, – растерянно пробормотал профессор. – Какое неповторимое ощущение.

Встряхнулся, приходя в себя. Шепнул Ластику на ухо:

– С Богом! Включите секундомер. Помните: ровно одна минута!

Первый блин комом

Жмурясь от солнца, Ластик вылез из дыры и для начала поскорей поставил плитку на место. Выпрямился, быстро огляделся по сторонам.

Сначала ему показалось, что он не попал ни в какое прошлое, а просто оказался в центральном дворе собственного дома: те же серые стены, водосточные трубы, занавески на окнах.

Но сразу вслед за тем увидел, что двор тот, да не тот.

Подъездные двери сияют новенькими медными ручками, стены свежевыкрашены, а в подворотне, что ведет на улицу Забелина, лежат кругляши конского навоза.

Вокруг ни души, только где-то неподалеку скребет метла.

Под ногами не асфальт – сплошь стеклянные квадраты, от стены до стены. Внизу смутно проглядывают штабеля ящиков, бочек, каких-то тюков. Только одна плитка, та самая, через которую вылез Ластик, мутная и непрозрачная, будто матовая.

Посматривая на часы, пришелец из двадцать первого века осторожно сделал несколько шагов. Все-таки поразительно, как мало тут все изменилось за девяносто лет. Разве что нет спутниковых тарелок на окнах, да с шестого этажа не грохочет магнитофон растамана Фили.

В этот момент Филино окно распахнулось, и механический голос пропел, ненатурально выговаривая слова: «Ты па-азабыл – и нэт тэбе прошчэнья», и потом что-то про расставание.

Наверно, проигрыватель, догадался Ластик. Такой смешной, с большой трубой. Граммофон – вот как они назывались.

Он втянул носом воздух, пытаясь определить, чем это пахнет – кисловатый, приятный, смутно знакомый запах.

Лошадьми, вот чем! Когда ходили с папой на ипподром, там пахло точно так же.

Папа говорил, что вдоль стены Ивановского монастыря раньше были конюшни.

Сбегать, что ли, посмотреть?

Оставалось еще целых полминуты. Если быстро – вполне можно успеть, хотя бы одним глазком.

Ластик мигом долетел до подворотни.

Точно! Из хозяйственных сарайчиков, куда дворники зимой запирают метлы, а летом лопаты для снега, торчали конские головы. Сладко пахло сеном.

Он подошел к большой, мохнатой лошади рыже-каштанового цвета. Она сочно хрупала чем-то (наверно, овсом) в привешенном к морде мешке. Покосилась на Ластика круглым глазом, тряхнула гривой, сгоняя большую золотисто-зеленую муху. На лбу у лошади была белая звездочка.

– Красивая какая, – прошептал Ластик. – И большущая. Тебя как звать?

Он осторожно дотронулся до гривы, погладил. Лошадь не возражала.

Вдруг сзади раздался злой, визгливый крик:

– А, шайтан жиганский! Сбруя тырить хочешь? Уздечка воровать?

И на спину Ластика обрушился удар метлой.

Это был дворник – в фартуке с бляхой, в черной плоской шапочке. Скуластое лицо, понизу обросшее клочковатой бородой побагровело от ярости.

– Вы что?! – отскочил ученик лицея с естественно-математическим уклоном. – Я же только посмотреть!

Дворник размахнулся еще раз, и если б Ластик вовремя не пригнулся, то точно получил бы метлой по физиономии, а так только бейсболка слетела.

– У, шайтан, красный рубаха! – орал сумасшедший дворник, опять занося свое орудие.

И стало ясно, что с этим дореволюционным обитателем не договоришься, надо уносить ноги.

Плохо только, что проклятый псих отрезал путь назад в подворотню. Ну да можно обежать вокруг дома и нырнуть в центральный двор через арку, тут же прикинул Ластик. Так и сделал – припустил вдоль конюшен.

Дворник за ним. Не отстает, ругается по-русски и по-татарски, а потом как дунет в свисток.

В окнах появилось несколько голов.

Какая-то тетка, высунувшись, крикнула:

– Цыганенок? Так его, Рашидка! Держи его, кудлатого! Лупцуй его, краснорубашечного! Пущай барынину шаль отдаст!

Дикие какие-то они все тут, в 1914 году. С чего они взяли, что он вор? И почему называют цыганенком? Из-за кудрявых волос, что ли?

Вести с этой публикой цивилизованные переговоры было бессмысленно.

Ластик повернул за угол. Отсюда был виден выход на Солянку, где нынче утром (то есть через девяносто лет) была (то есть будет) привязана злая собака. Оттуда навстречу бежал человек в белой фуражке, с саблей на боку.

– Чего свистишь, Рашидка? – кричал человек. – А, цыганок! Тот самый! Ништо, теперь под землю не провалится! Попался!

И растопырил руки, готовясь ловить беглеца, чтоб не проскользнул на улицу.

А Ластику и не надо было на улицу.

Он рванул направо, в арку, за которой находился центральный двор.

В секунду долетел до матовой плитки. Скорей, пока те двое не увидели, подцепил ее пальцами. Обдирая бока о тесные края, протиснулся вниз, бухнулся на что-то мягкое и задвинул квадрат на место.

Оказалось, «что-то мягкое» – это колени мистера Ван Дорна.

– Дай! – рванул тот Ластика за руку и остановил секундомер. Взглянул на циферблат, прошептал. – Феноменально!

– Я все испортил! – задыхаясь, принялся каяться Ластик. – Хотел только на лошадь посмотреть, а тут эти как налетят!

– Какие эти? – спросил профессор, сосредоточенно хлопая глазами и явно думая о чем-то другом.

Ластик рассказал, как на него накинулись двое ненормальных – один дворник, второй вообще с саблей.

– Вероятно, городовой, – кивнул Ван Дорн. – Так раньше называли милиционеров.

– Всё. Теперь мне обратно дороги нет. – Ластик повесил голову. – Они будут меня стеречь… Но я честное слово ничего такого не делал! Всё пропало, да?

Его глаза понемногу привыкли к полумраку, и Ластик увидел, что профессор вовсе не выглядит расстроенным. Совсем напротив – необычайно довольным.

– Ничего, мой юный друг. Как говорят русские, первый блин комом. Дворник – это чепуха. И никто вас наверху стеречь не будет. Вы ведь снова попадете туда ровно в 8 часов 35 минут. Во дворе будет пусто, вам не из-за чего расстраиваться. Зато есть причина радоваться. Знаете, сколько времени вы отсутствовали?

– Минуты две. Ну, может, три. Мне пришлось через другой двор бежать.

– Больше. Судя по вашим часам, экскурсия в 1914 год продолжалась триста восемьдесят шесть секунд. Должно быть, вы слишком засмотрелись на эту вашу лошадь. Отсюда же это выглядело так: вы вылезли в дыру, задвинули плитку и сразу же после этого прыгнули обратно, прямо мне на колени. У меня прошло… – Ван Дорн взглянул на свои замысловатые, с несколькими циферблатами часы. – Всего одна целая пятьдесят шесть тысячных секунды.

– Что это значит? – заморгал Ластик. – Я не понимаю.

– Это значит, что моя гипотеза подтвердилась! Время в настоящем и время в прошлом движутся с разной скоростью! Коэффициент составляет, с поправкой на физикодинамическую некорректность… – он потыкал кнопочки на часах, – примерно 365,25. Хм, это количество оборотов, которые Земля совершает вокруг собственной оси в течение года. Очень интересно! Это надо обдумать!

Он прищурился, немедленно погрузившись в какие-то, вне всякого сомнения глубоко ученые мысли. Ластика же поразило другое.

– Послушайте! Но ведь это здорово! – закричал он. – Значит, у меня в прошлом будет целая уйма времени! Я успею спокойно отыскать Эраста Петровича. Если надо, смогу его ждать – хоть день, хоть два, хоть целую неделю. Неделя 1914 года – это сколько по-нашему?