Стояла ночь уже давно.

Градские стогны опустели;

В домах уснувших ни одно

Не озарялося окно,

Все одинаково чернели.

Луна не светит, всё молчит;

Лишь ветер воет и свистит,

Метель до кровель воздымая.

Обету своему верна,

До самой улицы одна

Доходит Вера молодая;

Никем не встречена она.

В лицо суровый и холодный,

Ей дует ветер непогодный,

И ночь ненастная черна.

Она стоит; она мгновенья

Считает, полная волненья…

Бегут мгновенья! Вера ждёт —

Он не приходит; не придёт!

В ней сердце замерло… девицу

Приемлет снова прежний кров.

Уж ранний вой колоколов

Порою той будил столицу,

И в город, сквозь ночную тень,

Уж, голубея, крался день.

Холм, под которым спит Елецкой,

Где он забыл любовь, вражду,

Где равнодушен он к суду

Толпы и светской и несветской,

Уж не однажды порастал

Весенней, новою травою,

И снег пушистой пеленою

Его не раз уж покрывал.

Но долго ль юноша несчастный

Жил в сердце Веры? Много ль слез,

Её сердечных первых грез,

У ней исторг обман ужасный?

В ту ж зиму, с дядей-стариком

Покинув город, возвратилась

Она лишь два года потом.

Лицом своим не изменилась,

Блистает тою же красой;

Но строже смотрит за собой:

В знакомство тесное не входит

Она ни с кем. Всегда отводит

Чуть-чуть короткий разговор.

Подчинены её движенья

Холодной мере. Верин взор,

Не изменяя выраженья,

Не выражает ничего.

Блестящий юноша его

Не оживит, и нетерпенья

В нём не заметит старый шут;

Её смешливые подруги

В нескромный смех не вовлекут;

Разделены её досуги

Между роялем и канвой;

В раздумье праздном не видали

И никогда не заставали

С романом Веры Волховской.

Девицей самой совершенной

В устах у всех она слывет.

Что ж эту скромность ей дает?

Увы! тоскою потаённой

Ещё ль душа её полна?

Ещё ли носит в ней она

О прошлом верное мечтанье

И равнодушна ко всему,

Что не относится к нему,

Что не его воспоминанье?

Или, созрев умом своим,

Уже теперь постигла им

Она безумство увлеченья?

Уразумела, как смешно

И легкомысленно оно,

Как правы принятые мненья

О романтических мечтах?

Или теперь в её глазах

За общий очерк, в миг забвенья,

Полусвершённый ею шаг

Стал детской шалостью одною,

И с утонченностью такою,

Осмотру светскому верна,

Его сама перед собою

Желает искупить она?

Одно ль, другое ль в ней виною

Страстей безвременной тиши —

Утрачен Верой молодою

Иль жизни цвет, иль цвет души.

Куда заснувшею столицей

При ярком блеске зимних звезд

В санях несётся вереницей

Весельчаков её поезд?

К цыганам. Пред знакомым домом

Остановились. В двери с громом

Стучат; привычною рукой

Им отворил цыган седой.

В хоромах спящих тьма густая,

Но путь знаком. Толпа лихая

Спешит проникнуть в тот покой,

Где, ночи шумной ожидая,

Ещё с вечерней первой мглой

В свои постели пуховые

Легли цыганки молодые.

Уж гости ветреные там,

Уж кличут дев по именам.

Но всё египетское племя

Кругом приезжих в то же время

С весёлым шумом собралось,

И свеч сиянье разлилось.

Дремоту девы покидают,

Встают на общий громкий зов,

Платками плечи прикрывают,

Ногами ищут башмаков

И вот уж весело болтают,

И табор к пению готов.

Одна цыганка на постели

Сидит недвижно. На гостей

Глядит сердито. Роем к ней

Подруги смуглые подсели;

Свой дикий взгляд она хранит,

Устами молча шевелит

Или бессмысленно порою,

Вздохнув, качает головою.

Но грянул своенравный хор —

Блеснул её туманный взор,

Уста улыбка озарила;

Воскреснув в крике хоровом,

Она, весёлая лицом,

С ним голос яркий согласила.

Умолкнул хор — и вновь она

Сидит сурова и мрачна.

Так воротилась в табор Сара.

Судьбы последнего удара

Цыганка вынесть не могла

И разум в горе погребла.

Вотще родимые напевы

Уносят душу бедной девы

В былые, лучшие года!

Так резвый ветер иногда

Листок упадший подымает,

С ним вьется в светлых небесах,

Но, вдруг утихнув, опускает

Его опять на дольний прах.