Может быть, на войне как раз погиб цвет нации. Этим, возможно, объясняется многое. Уже и не осталось лидеров, способных на действия. Неужели такое терпел бы молча Михаил Шолохов? А многие писатели нашего союза уже молчат и никак не реагируют, а то и поддакивают режиму. Один Александр Проханов реализовался сейчас. В начале перемен он еще не имел такого влияния, тогда во главе союзов писательских были Марков, Михалков, Бондарев. Вот такие, к сожалению, лидеры первое время молчали. На них полилась волна грязи о бесконечных переизданиях, о сумасшедших гонорарах, и все это во многом соответствовало истине. Такие фигуры, как Юрий Бондарев и Михаил Алексеев, Петр Проскурин, все хотели пересидеть тихо. Не бунтовали. Больше того, у Бондарева была статья в "Правде" с названием "Почему молчат писатели?". Я тогда воспротивился этому, и написал свою статью. Молчали литературные генералы, протест шел как раз снизу, от нас, от рядовых писателей. Кстати, у Станислава Куняева есть хорошее стихотворение на эту тему "Олимпиец", посвященное Бондареву... Молчали герои советского союза, молчали герои социалистического труда, лауреаты всех степеней... Вот и домолчались до полного краха.
      В. Бондаренко. Я во всем согласен с твоим отношением к советским литературным генералам, кстати, и писал об этом жестко не один раз, наживая себе многочисленных врагов. Не согласен только в случае с Юрием Бондаревым. Признайте, Владимир Сергеевич, куда всем нам уйти от его блестящей метафоры с самолетом, взлетевшим и не знающим, куда летит, где аэропорт, где место приземления, высказанной на партконференции?
      В. Бушин. И все-таки надо было ему быть энергичнее... Большая же у него власть тогда была. Хотя, ты прав, это выступление на партконференции, спор с Баклановым - незабываемы... Потом он написал важные принципиальные вещи, но все-таки время для борьбы было упущено. Я тогда предлагал собрать съезд писателей, Юрий Бондарев не согласился с моей идеей. Может быть, мы смогли бы на самой ранней стадии разрушения поднять писателей, которые тогда очень много значили в обществе...
      В. Бондаренко. Если говорить о последних съездах писателей России, то вспомним и съезд в 1991 году, когда пробовали поставить Александра Проханова первым секретарем, чтобы он возглавил борьбу. Большинство писателей проголосовало против него, выбрали провинциального, ничего не понимающего в политической жизни страны Бориса Романова. Тем лишь загубив и его самого. Борис был хорош на своем месте, в новгородской и мурманской провинции, а для влияния на жизнь страны у него не было ни сил, ни имени, ни таланта... После этого прошло уже более 10 лет, и вот уже нет ни той боевой литературы, ни того боевого духа, и по-прежнему Прохановым недовольны смиренные наши христарадничающие литераторы, типа Дорошенко и Кокшеневой и иже с ними, упрекающие нынешнего несомненного лидера литературы в его дерзком художественном походе по коридорам уже не дантовского, а ельцинско-путинского ада. Я бы и рад в чем-то согласиться с ними, но кого они предлагают взамен? Кого видят они, наши смиренники, в лидерах современной живой русской литературы? Есть ли хоть один крупный литературный талант в их коридорах?
      В. Бушин. Александра Проханова я очень ценю, а современной литературы, скажу честно, не знаю. Володя. Я всегда восхищаюсь тобой, как у тебя еще находится и время и терпение все отслеживать... Ты за всем в литературе следишь, все знаешь. А у меня уже на этот новый поток сил не хватает... Последним лидером, как и ты, вижу лишь Проханова. То, что он сделал в газете и в книгах своих, - это деяние. Я восхищаюсь им. Меня озадачивают у него некоторые вещи, его излишняя широта, его иногда неразборчивое отношение к авторам "Завтра", кого только он не печатал. Но я никогда своего отношения не скрывал, говорил ему в лицо о несогласии. Как можно поддерживать людей, тянущих Россию в НАТО? Или позитивно писать о Колчаке?
      В. Бондаренко. Может быть, это и есть необходимый сбор всех русских патриотических сил? Пусть каждый выскажется, отберем лучшее, найдем сообща истину?
      В. Бушин. Ну нет. Не нужны мне такие союзники. Вот ты, например, сколько раз вычеркивал из моих статей всякое отрицательное упоминание о Солженицыне? Мне удалось прорваться с Солженицыным только лишь в связи с его премией... Почему вы не можете одернуть Раша, которому так нравятся Геббельс и его дети? Плевать мне на это. Почему нельзя сказать автору, так всегда водилось. И автор сам уберет лишнее....
      В. Бондаренко. Тебе же не нравится, когда у тебя убирают лишнее... Так и другим. Мы всем патриотам России даем определенное право на полемику, мы ищем силы для общей борьбы. Нельзя обособляться в своей правоте, так никогда ничего серьезного мы и не сможем противопоставить тому же Путину. Мы и скинов готовы сегодня выслушать, футбольных фанатов, антиглобалистов. Собирая все протестные силы воедино, мы, может быть, делаем сегодня самое важное дело. Кому опасны маргиналы поодиночке?
      В. Бушин. Все равно их надо редактировать и убирать лишние вольности. У меня была история с Митрополитом Иоанном. Я не понимаю "Советскую Россию", зачем эта советская газета допускала антисоветские высказывания Митрополита? Я ценю Митрополита как борца против нынешнего режима, было сделано им много прекрасного. Но зачем его высказывания уснащать антисоветчиной? Сократили бы, и все хорошо. Всегда так было. Льва Толстого редактировали - и ничего, терпел.
      В. Бондаренко. Ты прав лишь со своей четкой идейной стороны. У одних, по твоему совету, мы уберем антисоветчину, у других, как у тебя, например, всякую критику белых патриотов, того же Солженицына, у третьих мы вырежем христианство, у четвертых мусульманский уклон, и не будет тогда газеты "Завтра", а будет еще одна конкретная узкопартийная маргинальная газета, типа "Дуэли" или "Русского вестника", известная лишь в узком кругу своих сторонников, не более. Не важнее ли пойти вперед? Найти новые силы сопротивления? Может быть, поэтому у нас за десятилетия так и не возникло крупного, влиятельного, как "Рух" на Украине, или "Саюдис" в Литве, широкого русского патриотического движения? Только все вместе мы смогли бы свергнуть антирусский режим, не защищающий наши национальные интересы. Или же реально влиять на действия правительства, как влияет Ле Пен на политику Франции. Проиграть-то он проиграл, но его главные позитивные лозунги тут же взял себе на вооружение Ширак. Надо работать над созданием русской национальной элиты. Это и есть наша главная задача, которая должна в главные моменты объединять и тебя и меня... Ты согласен?
      В. Бушин. Согласен, целиком. Я готов на любые ограничения пойти, в смысле эмоций, в смысле имен, лишь бы быть заодно, и с Игорем Шафаревичем, и с другими государственно и национально мыслящими деятелями. Когда я прочитал "Русофобию", я позвонил и поздравил автора. Очевидно, нам всем необходимо быть вместе, сообща искать выход. В ближайшее время, наверно, ничего позитивного у нас не произойдет, но не верить - значит, не жить.
      В. Бондаренко. Интересно. И во что ты веришь? В новую советскую Россию? Или понимаешь, что той России, того Советского Союза уже не будет, и ты веришь, скорее, в страну, уважающую интересы народа, проводящую четкую социальную политику?
      В. Бушин. Да. Вовсе не обязательно, чтобы все было по-советски. В прошлое вернуться нельзя. Но в прошлом было много хорошего и его надо взять в будущее. Не обязательно и невозможно повторять то, что уже было. Я - за новую Россию.
      Михаил Лобанов
      Лобанов Михаил Петрович родился 17 ноября 1925 года, русский критик, публицист, общественный деятель. Вырос в многодетной крестьянской семье на Рязанщине, в деревне Иншаково, близ родины Есенина. В 17 лет был призван в армию, на Курской дуге получил тяжелое ранение, был демобилизован. Окончил филологический факультет МГУ в 1949 году. Первая книга - "Роман Л.Леонова "Русский лес" (1958) Приобрел широкую известность публикациями в "Молодой гвардии", его статьи стали классическими для возрождающегося русского движения. Автор биографий драматурга А.Н.Островского и славянофила-философа С.Т.Аксакова и ряда других книг, составитель документального сборника "Сталин" (1995). Лобанов всегда был верен русскому патриотизму. С 1960-х годов преподает в Литературном институте. Кандидат филологических наук. Прославился своей статьей "Освобождение", опубликованной в журнале "Волга" и посвященной роману Михаила Алексеева "Драчуны". Впрочем, статья выходила далеко за рамки анализа самого романа и касалась общественной жизни всей страны. Главный редактор "Волги", известный поэт Н.Палькин, был за публикацию статьи изгнан с работы. Сам автор отделался обсуждениями в Литературном институте и в Союзе писателей России, а также клеветническими статьями Ю.Суровцева, В.Оскоцкого и других. Живет в Москве.
      "В моей жизни были переживания, духовные перевороты, которые, собственно, и определили мой путь как "внутреннего человека". Но начну я с одного потрясшего меня события - лета 1967 года, когда Израиль за несколько дней разгромил Египет. Я жил в то время под Москвой, в Левобережье, в хибарке (среди других садовых участков) моего земляка-рязанца, читая В.Розанова под возню мышей или крыс под полом. И всю книжную дребедень смахнуло, как пыль смерчем, когда я услышал о блицкриге израильтян. Ужасом повеяло от мысли, что такое же самое может случиться у нас. Я не испытывал, пожалуй, такого потрясения со времен, когда, учась в Московском Университете, после войны прочитал в журнале "Америка" об опасении ученых, что со взрывом атомной бомбы в результате цепной реакции может расколоться земной шар. Опасения ученых так на меня подействовали, что я с пронизывающим чувством жалости прощался с чудом во Вселенной - Землей, со всем дорогим для меня на ней, с близкими мне людьми, с восходами солнца, закатами. И вот в ином роде, но нечто подобное по остроте воздействия этот израильский блицкриг. Тогда, при военной мощи нашей страны, мое восприятие происшедшего могло выглядеть в глазах "трезвомыслящих" болезненной фантазией, бредом, достойным стать мишенью для хохмачей. Но это было предощущение, как я теперь вижу, страшного будущего, рождавшегося в подсознательной глубине откровения реальности, чему свидетелями мы стали ныне, с наступлением еврейского ига..."
      Михаил Лобанов,
      из книги воспоминаний
      "На передовой"
      УСТУПИ МЕСТО ДЕЯНИЮ...
      Владимир Бондаренко. Русское направление подводит свои итоги в литературе. В меня это вселяет оптимизм: значит, есть чувство чего-то крепко сделанного, неисчезаемого - это во-первых, и есть надежда, что эти итоги, отраженные в виде книг воспоминаний, будут прочтены, изучены и поняты молодыми... По-настоящему прогремел трехтомник воспоминаний Станислава Куняева, вызвал споры, полемику, несогласие, но, минуя какие-то конкретные ошибочные оценки и личностные обиды, трехтомник дал читателям главное - ощущение русского пути. Сейчас многие читают с интересом книгу воспоминаний Сергея Викулова "На русском направлении". Готовятся к выходу мемуары Леонида Бородина. Вызвала огромный интерес книга художника Ильи Глазунова "Россия распятая". Книги разные, но это все - наш русский фронт сопротивления, наше видение мира. Вот и ваши, Михаил Петрович, главы из книги, опубликованные в журнале "Наш современник", уже активно читаются и врагами и друзьями. Что означает для вас "Опыт духовной автобиографии"? Для кого вы писали свою книгу? На что надеялись?
      Михаил Лобанов. Я писал свой "Опыт духовной автобиографии" не из узко личных побуждений, не ради собственного честолюбия и даже не для массового читателя, а, главным образом, для историков литературы. Может быть, эта книга пригодится и тем, кто будет изучать историю разрушения нашего великого государства. Причины нашей величайшей катастрофы, конечно же, слишком глубокие и не походя о них надо говорить, да и все ли они открыты нам? Но могут внести свою долю в понимание того, что произошло, все свидетельства современников, в том числе и мое. Разумеется, не голословные свидетельства, а рожденные из собственного опыта активного участия в событиях конца ХХ века. Известно, что идеологические истоки того, что происходит ныне в нашей стране, - во многом в шестидесятых годах теперь уже прошлого ХХ столетия. Именно тогда, сорок лет тому назад, и выявилась сперва прикровенная, а потом и все более открытая борьба двух направлений в литературе, в общественной жизни - либералов и почвенников. Или иначе: космополитов и патриотов. Вот я и оказался волею обстоятельств, как когда-то в Великую Отечественную войну стрелком на передовой, - на той же передовой в идеологической борьбе. Не со стороны наблюдал за происходящим, а изнутри испытывал накал этой борьбы. И было для меня очевидно, как либеральные миазмы разъедали, подтачивали основы общественного бытия. Там, в шестидесятых-семидесятых годах в скрытой форме уже существовало то, что расцвело ядовитым махровым цветом с "перестройкой" при "демократах". Я писал об этой опасности, вызывая на себя вал обвинений в "антиисторизме", "внеклассовости", "шовинизме". Обвинения сыпались не только со стороны антирусской прессы, но и со стороны официальных властей. Вплоть до генсека ЦК КПСС Юрия Андропова, который дал команду осудить нас в специальном решении ЦК партии, подверг критике мою статью "Освобождение" о романе Михаила Алексеева "Драчуны". А бить меня было за что...
      В. Б. Удивительно то, что всерьез эта смычка антирусских сил из ЦРУ и из КГБ, из радио "Свобода" и из ЦК КПСС никогда не разбиралась. Обратите внимание, как одинаково, вплоть до запятых, громили романы Валентина Пикуля и Михаила Алексеева, статьи Вадима Кожинова и ваши, стихи Станислава Куняева и Николая Тряпкина, в отделах культуры и пропаганды ЦК КПСС, в газетах "Правда" и "Известия" - и по всем буржуазным голосам. И никто не задумывался, почему так схожи статьи в "Правде" и выступления на радио "Свобода" по русскому национальному вопросу. Меня-то окунули в эту борьбу с головой с самого начала, когда я, скажу честно, мало что в ней понимал,- и вдруг за достаточно лирическую историко-литературную статью "Сокровенное слово Севера", опубликованную в журнале "Север", будучи всего лишь начинающим критиком, я попал под обстрел и "Правды", и "Коммуниста", и "Литературной газеты", и все те же идеологические марксистские зубры Суровцев и Оскоцкий нашли у меня все тот же антилениский внеклассовый подход... Но и "Свобода" в лице Марка Дейча тоже прицепилась ко мне... Они же были близнецы-братья: идеологи из ЦК суровцевы, беляевы и оскоцкие и идеологи из ЦРУ и "Свободы". Те из них, кто жив, и сегодня убедительно эту близость доказывают, печатаются в одних и тех же либеральных органах, состоят в одних и тех же партиях. Как выросла эта яковлевско-горбачевская раковая опухоль в руководстве страны? Была ли она неизбежной?
      М. Л. Теперь-то все открылось. Готовилась перестройка, готовился разгром государства, а для этого, как всегда при революциях, требовалась духовная подготовка к ней. Наверху действовала пятая колонна с просионистской проамериканской идеологической обслугой. Задачей было внедрение в массовое сознание бактерий разложения, подрыва всего национального и государственного. А я "пер против рожна". Против журнала "Юность" - матерого гнезда "детей ХХ съезда", хрущевских выкормышей, всех этих аксеновых и гладилиных, прочих будущих эмигрантов третьей волны. Против Евтушенок с их изощренным "Да здравствует - Долой!" Против Окуджав с их расистским "А одна ли у нас кровь?" Против Бочаровых с их нигилизмом, язвительностью в адрес армии. Против либерального направления журнала "Новый мир", которое и породило нынешнее его прислужничество "реформаторам" и соросам. Против американизма, этой смертельной угрозы национальной самобытности народов. Против глумления над русской историей и русской классикой. Вот обо всех этих событиях в моей жизни я и пишу в своей "духовной автобиографии". Как это было, как готовилось то, что мы сегодня имеем...
      В. Б. В советское время вас, пожалуй, наиболее жестоко критиковали из литературных критиков русского направления в самых высочайших идеологических инстанциях и в ведущих партийных изданиях. Из-за ваших статей выгоняли с работы главных редакторов журналов, даже фамилию вашу вычеркивали из общей обоймы упоминаемых в статье критиков. Вы были среди самых гонимых. Почему же после перестройки вы не оказались в стане жертв социализма, в стане таких антисоветских патриотов, как Игорь Шафаревич, Леонид Бородин или даже Владимир Солоухин? Вам же доставалось поболее, чем тому же Солоухину? Что привело вас в стан "красно-коричневых"? А вернее, в стан последовательных защитников социализма?
      М. Л. Я не мог стать сторонником "перестройки" хотя бы потому, что толкачами ее были те же самые идеологи, с кем я боролся десятилетиями. Те же самые русофобы. Кто были любимцы Горбачева? Бакланов, Гельман, Гранин, Юрий Афанасьев... Ни одного русского писателя не было и рядом с Ельциным. Помните, с кем он поехал в Петербург на пушкинский праздник? Как будто перепутал Пушкина с Шолом-Алейхемом, забрал с собой исключительно одних соплеменников последнего, хазановых и жванецких. А помните встречу ЕБН с тем же "избранным народом" в Кремле с обсуждением "Что делать?" и с пированием этих местечковых бояр в Грановитой палате? Та же компашка собирается и вокруг Путина, все те же вечно цветущие хазановы и жванецкие. Могло ли присниться нам, фронтовикам, такое, чтобы президент России в годовщину начала Великой Отечественной войны торжественно вручил государственную премию по литературе бешеному русофобу, презренному фельетонисту Войновичу за его Чонкина, с глумлением над русским солдатом, ненавистным ему, видимо, потому, что русский солдат спас все еврейство от гитлеровского истребления...
      В. Б. Последовательность антинациональной культурной политики Путина уже очевидна. С самого начала он предпочел встречу с малочисленным антирусским ПЕН-клубом, отказавшись от встречи с Союзом писателей России, куда входит до 80% писателей России. Да и назначение министром культуры местечкового порнографа Швыдкого, прославившегося показом по телевидению тайно заснятой порнопленки с генеральным прокурором, тоже говорило об уровне культуры нашего президента. Видимо, литературу он совсем не читает и никогда не читал, только этим и схож с американским президентом Бушем. Кстати, абсолютное бескультурье президента в каком-то смысле пошло нам на пользу. Ему по фигу все либеральные издания, он не встречается с либеральной культурной элитой, а народу эти господа тоже малоинтересны, и поневоле рынок стал передвигаться в нашу сторону. Вот и пришло время Александра Проханова, как первого писателя России. За ним, уверен, придут в массовое сознание читателя и другие патриотически настроенные литераторы. Смешно, но из телевидения изгнаны давно и все либеральные звезды литературы. Кому сегодня нужен постаревший Василий Аксенов с его семидесятилетием? Никто же не желает читать его последний опус "Кесарево свечение", скучное и старчески немощное творение, лишенное всяческой энергетики. Либеральных писателей не способны вытянуть на поверхность дня даже их былые друзья из политики.
      М. Л. Через культуру, через писателей многое открывается и в политике. Вот, например, Гайдар с Чубайсом, по их словам, каждый старый год провожали вместе с Окуджавой. С гордостью говорят, что когда принимали то или иное государственное решение, всегда думали о том, как к этому отнесется Булат. Страшно подумать! Высшим авторитетом для этой парочки было мнение эстрадника. И от этого зависело положение дел в государстве, наше с вами положение. От решения барда, того самого Окуджавы, который признавался, что испытывал величайшее наслаждение в дни 3-4 октября 1993 года, когда расстреливали невинных людей у Дома Советов. Кстати, в своей статье "Просвещенное мещанство" я писал, что не дай Бог попасть под власть таких, как Окуджава. Писал тогда в связи с тем, что этот бард угрожал судом женщине-рецензенту, которая назвала скучным фильм, одним из авторов сценария которого был Окуджава. Ну и накинулся на меня за Окуджаву "Новый мир" в статье Дементьева "О традициях и новаторстве"!.. Вот такие экстремисты и ходят в любимцах у главарей нынешнего режима. Как я мог быть вместе с ними?
      В. Б. С либералами сегодня, пожалуй, уже мало кто из порядочных людей хочет быть. Тотальное большинство населения не верит власти ни в чем, презирает ее любые действия. Тем более и ежедневные смерти меняют обстановку в стране. Даже молодым опротивело все, вот они и лезут в скинхеды, в лимоновцы, в спортивные фанаты, лишь бы хоть чем, но досадить этой власти. К сожалению, многие идут в наркотики, гибнут по пустякам, а кто поумнее - уезжают из нашей страны. Надеюсь, не навсегда. Но когда я спрашивал вас, Михаил Петрович, почему вы не с жертвами социализма, не в рядах оппонентов марксизму, я имел в виду совсем не либералов, к которым, кстати, и примкнули все руководящие марксисты. Достаточно широк стан белого патриотизма - людей, любящих и Россию, и наши духовные ценности, и считающих, что именно марксисты, большевики, комиссары виновны в катастрофе России, спихнув ее в пропасть в октябре 1917 года. Они же, вернее, вся их верхушка, вновь кинули Россию в бездну в конце восьмидесятых годов... Считается, что и ваши статьи семидесятых-восьмидесятых годов подтверждают эту истину, особенно статья "Освобождение", где есть высказывания и о Ленине, и о расстрелах, и о страшном организованном голоде в начале тридцатых годов в Поволжье. Что же, вы в чем-то изменили свои взгляды, или неправы те, кто видит в тех статьях осуждение социализма?
      М. Л. Я никогда не считал себя жертвой социализма. Социализм, между прочим, - это не чиновники и даже не члены Политбюро, не Генсеки КПСС, а то, что сдерживало их самих, вынуждало их даже подниматься над собой, хотя бы внешне. Хотелось бы им урвать от края и до края, да нельзя. Потому-то и ненавидели социализм горбачевы-ельцины и другие обкомовские вельможи, что он не давал хода их аппетитам, алчности. При их-то власти необъятной - ни роскошных тебе владений, ни потрясающей "священной частной собственности", ни миллионов наворованных. И это было хорошо, это было благо для народа, потому что был строй, который держал в узде низменные инстинкты горбачевых-ельциных, не давал развернуться потенциальным хищникам, будущим березовским-гусинским-ходорковским и прочим. Строй позволил мне окончить Московский университет, дал высшее образование моим четверым братьям, что немыслимо при нынешних демократах. Строй позволил мне занять какое-то свое место в литературе. И я не чувствовал себя жертвой. И если были нападки на меня за мои статьи, то не социализм же нападал, а та самая публика, которая, как показало время, подтачивала изнутри этот социализм, а ныне в качестве "демократов" терзает Россию. Всех, кого ты, Володя, перечислил в роли "жертв социализма" я все-таки немного знаю и не очень натурально чувствую себя около них. В свое время Вадим Валерьянович Кожинов выпустил книгу, в которой есть страница с фотографиями в таком порядке: Солженицын, Шафаревич, Осипов, Бородин, Лобанов. При встрече вручает мне Вадим книгу с милой своей усмешкой: "Не обессудьте, - говорит, - если не понравится соседство с Солженицыным. Тогда, в шестидесятых годах, вы одинаково думали". В ответ я спросил: а где доказательства этого? Кожинов улыбнулся, видимо, полагая, что это достаточный аргумент в пользу им сказанного. В твоем вопросе есть нечто схожее.
      Не буду говорить о других, скажу коротко об Игоре Ростиславовиче Шафаревиче. У него репутация выдающегося математика, он широко известен как автор знаменитой "Русофобии", которую я очень ценю, о чем в свое время писал в "Литературной газете". Он интересен мне и тем типом мышления, который, видимо, связан с его профессиональными занятиями. О математике существуют высказывания, довольно нелестные для нее. Сам великий математик Паскаль не особенно ценил математику из глубины своего религиозного сознания, называя ее "в конце концов, только ремеслом", далеким от главного дела - изучения человека. Не видел духовной, нравственной пользы в математике и Достоевский. А очень самобытный "философ сердца" Юркевич писал, что мы напрасно искали бы в "математическом воззрении", в математических чертежах выражение человеческого духа со своими внутренними интересами. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что отпечаток такого "математического" мышления лежит на публицистических работах Шафаревича. "Математический чертеж" как бы накладывается на историю, на живую жизнь, на социальное, духовное бытие и выводы как бы формализуются, не имеют полноты содержания. Причем то, что для него самого, казалось бы, является духовной сутью, может и не быть этой сутью... И хотелось бы, чтобы та его христианская позиция, о которой он как-то говорил в печати, все-таки хоть в какой-то мере соответствовала объективности оценок. Так ничего и не было хорошего при советской власти? Так и был он только жертвой социализма, а не самым молодым академиком, лауреатом всех премий и так далее? А факты? Еще подростком до войны вошел он в кадры кинематографа, как юная математическая знаменитость, наряду с вундеркиндами-скрипачами, пианистами и так далее. Я помню эти довоенные газеты с портретами юных победителей международных музыкальных конкурсов, и как я гордился ими! Нас, семнадцатилетних, всей "серой деревенской массой" из десятого класса в январе 1943 года призвали в армию, и вскоре мало кто остался в живых. Меня, рядового солдата-стрелка, судьба хранила, остался жив после ранения и контузии от осколка мины 9 августа 1943 года. Каждая жизнь свята, и простого и так называемого великого человека. Сколько их не вернулось с войны! Игорю Шафаревичу, из поколения двумя годами старше нашего, советская власть дала возможность продолжать образование. А потом в молодости такая блестящая карьера. Лауреат Ленинской премии. Член-корреспондент Академии наук СССР. Член множества зарубежных академий. Правда, впоследствии, как диссидент, он пострадал, из МГУ его перевели на работу в другое научное учреждение, но не перевешивается ли этот горестный для него факт всем благополучием его жизни при ненавистном ему социализме? Шафаревич считает советский период российской истории "черной дырой", сплошным ГУЛАГом. Он и мою статью "Освобождение" подверстал к солженицынскому "Архипелагу..." в своей недавней статье в журнале "Москва". Я же считаю, что советский период - это вершина государственности в тысячелетней истории России. Вершина по величию нашей державы, по влиянию на мир, по реальной силе противостояния мировому финансово-капиталистическому разбою. Теперь-то даже слепому видно, какие силы зла вырвались наружу с разрушением нашего великого государства. Во внешнем мире - невиданная, никем не сдерживаемая агрессивность США. Внутри России - разгул коррупции, воровства, разбоя, катастрофичности, разжигание всего низменного в человеке, ненависть к социальной справедливости, ко всему тому, что было завещано нам христианской этикой.
      В. Б. Вы сами, Михаил Петрович - человек ХХ века, корневой советский человек, из тех, что и пострадали немало, и повоевали с немцем крепко, и в советской литературе вы заняли заметное место своими книгами. Да и кто другой может сказать, что по его статье принималось специальное постановление ЦК КПСС? Но сами вы откуда родом? Кто ваши родители? Как пришли в литературу? Почему потянуло вас к русской партии?
      М. Л. Отец мой, Петр Александрович Лобанов, умер в 1930 году, когда ему было всего тридцать лет с немногим. Пятилетним я лишился отца, и всю жизнь жалел, что от него не осталось фотографии. Как, впрочем, и от моего деда и прадеда по отцу. Прадед был землевладельцем. Дед, который был женат на одной из пяти его дочерей, владел ватным заведением на реке Пра. Мама умерла восьмидесяти четырех лет 12 января 1988 года. Была она родом из крестьянской многодетной семьи Конкиных. В своей "...Автобиографии" я подробно рассказываю об этой семье, которая стала как бы воплощением того, какие широкие дороги открылись для крестьянских детей в тридцатые годы. Мама, как и мой отец в свое время, работали на местной фабрике. Родился я на Рязанщине, в мещерских местах, в деревне Иншаково, под Спас-Клепиками, где, как известно, учился Сергей Есенин. Здесь я и рос, учился в Екшурской средней школе. В 1938 году как ученик одной из лучших школ Российской Федерации был награжден путевкой в пионерлагерь "Артек". Это было, как я вижу теперь, нечто знаковое для меня. 1938 год с процессом над троцкистами-бухаринцами, арестами их последователей - и путевка в знаменитый "Артек" для деревенского подростка из бедной семьи. Через год начали выходить мои рассказики в районной газете "Колхозная постройка"... Но я хочу рассказать прежде всего о своей матери, Екатерине Анисимовне, о ее влиянии на меня. Она была воистину праведницей. На ее руках было одиннадцать детей: нас с братом Дмитрием двое Лобановых, четверо Агаповых от второго мужа, да еще пятеро его детей от умершей жены. Мама была ее подругой и обещала ей, смертельно больной, что не оставит ее детей. И не оставила. И они, уже взрослыми, всегда называли ее мамой. Не помню, чтобы она когда-нибудь сидела без дела. И только со временем я по-настоящему понял, что держало ее в жизни, непосильной для других... Всему она радовалась. "Какая-то я чудная, - говорила она мне, - всему радуюсь. Получила письмецо, всех ребят вспомнила, все в комнатке прибрала, до постельки добралась, всему рада". Потом только мне открылось, что это и есть та благодать, которая даруется редким душам. Часто она мне снится. Рассказал об этом священнику на исповеди. "Зовет быть ближе к Богу", ответил он.
      В. Б. Когда я вас попросил принять участие в обсуждении нашумевшей книги Александра Солженицына "Двести лет вместе", вы отказались. Я чувствую, потому что ругать ее вам было не за что, а хвалить своего давнего оппонента вы не хотели. Но тем не менее в своем "Опыте духовной автобиографии" вы много пишете о еврейском вопросе. Чем он вам интересен и важен? Что в еврейском вопросе для вас актуально?
      М. Л. Из своего личного опыта я могу сказать, что для меня явления духовные - гораздо более реальная вещь, чем эмпирика, видимая всем. В начале 1968 года в журнале "Юность" в статье "Заклинатели духов" мне досталось за "духовность" в моих "молодогвардейских" статьях, за само слово "дух", которое высмеивалось как фикция. Но если это фикция, то почему же преследование меня либералами и началось за это слово, почему оно не давало им покоя? Да потому, что это действительно реальность. Так же и в еврейском вопросе.