19

Джо неподвижно распластался на грязной кормовой палубе, закрытый массивными алюминиевыми навесами, заслоненный развернутым брезентом, не шевелясь, не дыша, не двигая даже ресницами и думая, действительно ли он услышал то, что думал, что услышал.

Буксир натужно вспенивал воду, направляясь к выходу из канала, вокруг клубились запахи дохлой рыбы, ила, дизельного выхлопа. Откуда-то из трюма доносились грубые голоса команды, но Джо слышал не только эти звуки. Секунду назад он слышал и еще что-то, вроде стука тел, приземляющихся на другом краю кормовой палубы, стукаясь о бортовые надстройки, залезая по борту буксира, и эти звуки снова вызвали в памяти вбитый тренировками рефлекс:

«Избегай ненужных перемещений; веди наблюдение из низкой позиции; не выставляйся на фоне неба; используй особенности обстановки».

Джо приподнял голову, огляделся вокруг, пытаясь определить курс буксира, держась за металлическую раму сбоку. Ему нужен был телефон, наземная линия, сотовый аппарат – что угодно, лишь бы передать сообщение Тому Эндрюсу. Сейчас важнее всего было время, и Джо чувствовал, как оставшиеся секунды тикают у него в голове, пульсируя в висках. Он посмотрел вверх. Перед ним была ржавая металлическая консоль управления, пустой смятый мешок от чипсов, несколько окурков и банка из-под соды. Никакой аппаратуры связи. С кормы донеслись еще голоса, едва различимые в грохоте двигателя, злые голоса, и Джо подумал, не толстяк ли это вместе с Сакамото.

«Люси Белль Свейн» была матерью всех буксиров. Имя ее было вырезано угловатыми белыми литерами на носу и на корме с гордым указанием Нового Орлеана как порта приписки. Черт побери, эта хреновина такая здоровенная, что у них тут свой телефонный код региона; казалось, она органически выросла из воды колоссальным коричневым айсбергом, истыканным иллюминаторами и обрамленным цепными ограждениями по бортам. Городок на воде. Здесь было четыре палубы, одна под ватерлинией, остальные громоздились в темные облака, как средневековая сторожевая башня. Джо прикинул, что судно имеет примерно двести футов в длину и около семидесяти в ширину. Двигатели, казалось, сотрясают всю реку.

Вспыхнула дальняя молния, исчертив карту черного неба прожилками света. Приближался ливень. Джо уже чуял его, перебираясь через релинг на помост вдоль борта. По лицу хлестнул внезапный ветер с туманом, воняющим старым топливом и стоячей водой. Джо дюйм за дюймом двигался по изъеденным дождями, ветрами и солнцем доскам, разыскивая путь в рубку. Он считал, что там телефон точно должен быть.

– Эй!

Джо замер, держась рукой за поручни. Голос донесся сверху:

– Какого черта ты там делаешь, пацан?

Речник стоял палубой выше, старый хмырь в болотных сапогах, нечесаные клочья седых волос развевались, хлопали на ветру джинсовая куртка и рабочие штаны. Речник перевесился через релинг с бутылкой в руке. За ним виднелась открытая дверь, ведущая в грязное помещение не больше тюремного карцера.

– Да случайно забрел! – крикнул Джо на верхнюю палубу, как будто это была вполне серьезная причина для сухопутной крысы в грязных «левисах» и полотняной рубашке залезть на борт идущего буксира.

– Так ты ж не енот!

– Что?

Джо прикрыл рукой лицо от ветра и тумана. Что-то в этом старом пьянице его тревожило.

– Говорили, что тут енота слышали, – крикнул старик. – Так ты ж точно не енот!

Старый хрыч захихикал кашляющим, ржавым смехом, и Джо понял, что старик пьян до изумления. В восемь часов утра, вот так.

– Знаешь что? – заорал Джо вверх, стараясь заманить речника поближе к воде, на нижнюю палубу. – Я не енот, зато у меня есть рамплифраммагамма-стэнгл!

Старик перегнулся ближе к ветру.

– Чего там у тебя?

Джо повторил бессмысленные слова, неразличимые в шуме ветра и машин.

– У меня тут фраммагамма-стэнгл! Спустись посмотри. Я серьезно!

Старик слез по разбитому трапу на палубу Джо.

– Ни черта не слышу, что ты там бормочешь!

– Смотри!

Джо перемахнул через ограждение, сложив ладони лодочкой, будто собираясь показать старику что-то тайное, что-то волшебное.

Старик клюнул:

– Что ты там такое... а-а-ах!

Джо ударил старика в висок, всего один раз, быстро и сильно.

Старик рухнул на палубу, как пустой мешок из-под картошки, бутылка его разлетелась вдребезги, и Джо попятился, держась за собственный кулак. Он забыл о поврежденных суставах, и они взвыли одновременно – дикий хор электрической боли, стрельнувшей по всей руке, отдавшейся в сердце жаром расплавленного металла. Он отшатнулся, привалившись к ограждению.

– Черт побери!

Переждав приступ боли, Джо посмотрел на оглушенного старика.

Тот застонал.

Джо наклонился над ним и проверил пульс. Вроде бы нормально. Будет жить, по крайней мере пока печень не сдаст.

По палубе хлестал ветер, теперь к нему присоединился дождь. Рубашка Джо прилипла к спине. Он уже промок и подрагивал от холода и на средней палубе был просто живой мишенью. Джо перевел дыхание, переступил через старого хрыча и полез вверх на следующую палубу. Потом скользнул в рубку.

Здесь стоял въевшийся запах бензина и сигар, и, судя по консоли управления и потрепанному привинченному к палубе стулу, это была кабина крановщика. Под окном переговорное устройство, а рядом с ним мотороловский сотовый телефон. Возблагодарив про себя Господа, Джо присел, чтобы не отсвечивать в окне, и схватил аппарат. Номер голосовой почты Тома Эндрюса он набрал по памяти.

Сначала были щелчки, потом шипящий звук наговоренного сообщения, потом пошли варианты меню.

Джо выбрал посылку сообщения на пейджер.

– Томми, слушай внимательно, – зашептал в телефон Джо. Голосовая почта Эндрюса была настроена на немедленную передачу срочных сообщений владельцу, и Джо за последние дни несколько раз выбирал эту возможность, но не был уверен, что она правильно работает. – Томми, я повторять не буду. Я хочу, чтобы ты со мной встретился. Это место есть на карте, рядом с Виксбергом, на берегу Миссисипи. Дело касается нашего контракта. Я сейчас на борту буксира, и здесь же вся банда, и я собираюсь закончить дело и встретиться с тобой сразу к югу от торговой пристани" Виксберга. Я хочу кончить это дело раз и навсегда. Это все.

Джо дал отбой и положил телефон на место.

Откуда-то снизу доносился шум, заглушенные тупые удары, будто обломки кирпича сыпали в сушильную машину, и звуки эти шли из главного трюма. У Джо побежали по телу мурашки, зашевелились волосы на голове. Момент истины. Джо вынул из-за пояса пистолет и проверил обойму, вставил ее на место и проверил остальные. Сделал четыре глубоких вдоха и поставил пистолет на боевой взвод.

Потом вышел обратно на дождь, отыскивая путь вниз.

Хиро Сакамото стоял двумя этажами выше под проливным дождем в тени рулевой рубки, прижавшись спиной к ее плоской задней стенке, когда услышал идущий снизу шум. Похоже на стрельбу. Хиро не был в этом уверен – буря усиливалась, и ветер заглушал все остальные звуки.

Когда Хиро запрыгнул на буксир, он решил начать сверху, считая, что Слаггер попытается захватить мостик, но обнаружил только просоленного человечка в дождевике и с клочковатой седой бородой, не обращающего внимания ни на что, кроме расстилающейся впереди темной воды. Рулевая рубка буксира была размером с однокомнатную квартиру, по периметру шел ряд грязных окон, на скошенной крыше стояли древние метеорологические приборы. Вокруг рубки были подмостки, а с двух сторон – сходни, ведущие вниз. Ветер здесь резал как бритва, и капли дождя кололи Хиро в лицо иглами и пробивали ткань его черного йо-фуку, но это его вряд ли беспокоило. Он вошел в состояние сатори, пульс его замедлился, ум отключился от всех ненужных внешних сигналов, дух подчинил себе физическое естество.

Он был готов убивать.

Кто-то поднимался по сходням справа от Хиро, может быть, второй рулевой, и Хиро выпрямил руку, дав камисори плавно скользнуть из рукава в ладонь. Эта бритва была самым смертоносным из инструментов Будзитцу лезвие настолько острое и тонкое, что могло пройти через горло человека насквозь, и он этого не заметит, пока голова его не упадет к ногам при попытке завязать шнурки. Человек быстро приближался. Очевидно, чем-то взволнован. Хиро готов был уже вскрыть ему сонную артерию, как тот вдруг позвал капитана.

– Эй, капитан! У нас тут проблемы!

Хиро остановился, прячась в тени, и стал слушать в надежде на полезную информацию. Речник поднялся к двери рубки. Перемазанный смазкой коротышка с лицом хорька и в куртке пожарного открыл дверь и заглянул внутрь.

– Там внизу какой-то дурдом!

– Что вы там еще нового придумали, Карл?

Голос капитана с сильным каджунским акцентом был еле слышен за шумом ветра.

– Не, батя, ты не понял, там, понимаешь, какой-то тип, не из экипажа, и у него пушка.

– Как это – не из экипажа?

– Я его никогда не видал.

Несколько секунд был слышен только шум ветра, потом капитан оказал:

– Пойди найди Антуана.

Речник с рожей хорька кивнул, захлопнул дверь и повернулся к ступеням.

– Прошу прощения, томодачи.

Хиро спокойно выступил из тени и улыбнулся.

– Что за... – Речник застыл на месте, повернувшись в сторону тени и тараща глаза на японца в черном, будто перед ним был огненный столп. Выкатив глаза и сжав кулаки, он спросил:

– Тебя еще откуда черти принесли?

– Из ада, – ответил Хиро.

Рука японца взлетела и описала дугу поперек шеи хорьколицего, и тот отшатнулся, будто ему выпустили дым в лицо. Он открыл рот что-то сказать, но не издал ни звука, только одинокая слезинка крови стекла по дрожащему подбородку, а потом шея его раскрылась алым артериальным фонтаном.

Хиро повернулся и был на середине сходни раньше, чем тело грохнулось на палубу.

Люстра взорвалась, и ураган звездной пыли обрушился на камбуз.

Потом вернулась тьма, и Бернардо Сабитини закружил вокруг толпы как разъяренный бык, автомат в его руке дымился, как головня, мясистая голова дергалась в сторону потрепанных пирующих речников, разбитых пуншевых чаш, разорванных воздушных шариков и перепуганных проституток в кричащих маскарадных костюмах, сбившихся по углам. Камбуз был не меньше небольшого ангара, стены поднимались как ребра металлического кита. Пустые пивные бочонки лежали рядами, как погибшие солдаты. В воздухе пахло спиртным, вареной рыбой и сексом. Когда появился толстяк, на камбузе был почти весь экипаж. Не меньше дюжины мужчин и полудюжины шлюх, многие спали непробудным сном, свалившись на заваленные пустыми тарелками и объедками столы. Кое-кто еще был одет в смятые маски арлекинов и цветные маскарадные костюмы вчерашнего вечера. Вечеринка явно шла всю ночь, и еще не для всех гуляк она закончилась, когда появился Бернардо, паля в потолок из автомата.

Бернард о ревел буйволом, мозг его кипел от ярости. Плевать ему было, что это Mardi Gras, последний день масленицы, что это время карнавала, и что каждый член экипажа либо пьян, либо с похмелья, либо отключился. Он только хотел сожрать этого Слаггера и извергнуть через задницу в сортир.

Как-хотел бы этого и Федерико.

– Я чую ИРЛАНДЦА! – заорал Бернардо и выпустил в потолок еще одну очередь.

Рявкнул автомат, и вспышки ярко-голубого пламени вылетели из идущих по потолку труб. Толпу всосало в палубу, как в зыбучий песок, потолок хлопал, трещал, взрывался, осыпая вниз дождь стеклянных осколков и плиток. Шлюхи ползли к дверям, пьяные речники вжались в палубу. Кто-то кричал. Автомат внезапно замолк в руке Бернардо, горячий, как уголь.

Толстяк прошел к дальней стене камбуза, к столам, покрытым нержавеющей сталью, и ржавым бочкам с тухловатой водой. Члены команды сбились у переборки со стороны штирборта, блуждающие их глаза остекленели и остановились на толстяке. Кто-то из проституток пополз к заднему выходу, на ходу натягивая на себя одежду.

– Чего ты прицепился? – крикнул кто-то похрабрее. – Нет здесь ирландцев!

– Отпустите дам! – заорал еще кто-то.

Бернардо ухом не повел. Он устал, устал от неимоверного горя, от disgrazia[30], а больше всего устал от несмолкающего голоса Федерико, шепчущего, щекочущего шрам под ребрами Бернардо: «Убей их всех, убей ради меня, fratello» Гнев и безумие горячим электрическим током текли по толстой руке Бернардо в кисть, держащую автомат. Он повернулся к толпе со свежим магазином в автомате и приготовился стрелять.

– Не делай этого, толстяк!

Голос донесся с другого конца камбуза.

Бернардо повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как из бочки вырос человек.

Это случилось так быстро, что трудно было сразу понять, и Бернардо на момент застыл, глядя на коренастую фигуру Джо Флада, рвущуюся к нему среди груд конфетти, воздушных шаров, рачьих панцирей и прочего мусора, и пистолет он держал в двух руках в классической боевой стойке, и он улыбался, с этого сукина сына текла вода и он улыбался, наводя мушку на толстяка и открывая огонь.

Бернардо нырнул в укрытие – молниеносно для такого толстяка, – и пули взрыли за ним паркет, сверкнули фейерверком, эхо выстрелов заполнило камбуз, отчаянно завопили пьяные речники и шлюхи. Бернардо грохнулся о кормовую переборку, автомат случайно выстрелил, сбив ряд масленичных морд из папье-маше, штукатурные лица взорвались осколками и пылью, Бернардо вопил, держась за бок, под ладонью было горячо и влажно, царапина горела, как ужаленная, и все это вертелось в мозгу колесом.

– ИР-Р-Р-Р-РЛААААНДЕЦ!

Голос Бернардо сорвался на что-то между рычанием и визгом, он поднялся на колени, прячась за пустым бочонком. На той стороне камбуза Джо Флад уже выбрался из укрытия и бежал к кормовой двери. Бернардо сплюнул кровь, глядя, как Джо исчезает во внутренностях буксира. «Добудь его, fratello, сожри его живьем, проглоти его!» Поднявшись на ноги, Бернардо перевел дух и зашлепал через зону военных действий к кормовому выходу.

Проскочив сквозь двойные двери, он оказался в тускло освещенной кладовой. В углу был люк, и металлические ступени вели сквозь него на нижнюю палубу. Бернардо бросился вниз, вставляя по дороге новый магазин в автомат, вылетая в грохочущий хаос турбин, кислотную вонь дизелей и въевшейся грязи. Сердце колотилось, напряжение от раны было для его огромной туши неимоверным испытанием, но голос Федерико не смолкал, и шрам под ребрами горел, как раскаленный металл.

Убей его!

Слетев вниз, Бернардо оказался в узком коридоре из стальных ферм. Шум донесся с конца коридора за машинным отделением – шаркающий, шарящий звук – и металлический щелчок. Бернардо взвел автомат и направился к последней двери налево, где истертая табличка была прикручена к древней двери, чуть приоткрытой, залитой красным светом забранной сеткой лампы. «Служебное помещение» – было написано на табличке. Бернардо не понял этих английских слов, но почему-то он знал, что сейчас все решится.

Он распахнул дверь ногой.

У стенки покрытого обшарпанной плиткой туалета был единственный писсуар, напротив него – единственная кабинка, под потолком на потертом кабеле висела лампа дневного света, раскачиваясь туда-сюда, отбрасывая движущиеся тени. Силуэт Бернардо увидел сразу. За разбитой дверью кабинки. Плотно сбитый человек старался устроиться на унитазе, производя как можно меньше шума. Бернардо вскинул автомат, а голос брата в мозгу уже просто орал.

Бернардо выпустил в дверь очередь тридцатого калибра, заполнив помещение громом и превращая старый металл в швейцарский сыр. Автомат в руке раскалился, дым и запах кордита стояли так густо, хоть топор вешай. Бернардо перевел дыхание, шагнул к дырявой двери и распахнул ее ударом ноги.