Игра киллера

В долю секунды Джо перестал быть джентльменом, инстинкт самосохранения взял верх, и он нанес еще три удара. Апперкот в ребра, отбросивший ее в сторону и приложивший об скамью. Прямой в живот, от которого она сложилась. И последний апперкот в челюсть, отбросивший женщину назад. Она отлетела к порталу, мамонтовая ее туша загремела о балки, в мигающую темноту взлетела туча пыли и осколков.

Но эта женщина отказывалась вырубаться.

– Господи Иисусе! – пробормотал Джо никому конкретно, медленно отступая, и сердце его колотилось. Ему трудно было решать именно эту проблему – вести рукопашную с женщиной. Он был прирожденным бойцом, видел несчетно драк, в лучших из них участвовал сам, но это... Это было против его правил. Черт возьми, это было против его, мать его так, природы. Эта женщина была семиглавым драконом, которого изрыгнула бездна, знамением, знаком наступления апокалипсиса. Но она была женщиной.

Он видел, как эта тетка поднимается, мотая головой, стряхивая боль, наклоняет голову – разъяренный бык, собирающийся с силами. Господи, она все еще улыбается. Хороший завод. Отряхивает пыль с халата. Эта гадская улыбка прилипла к толстому лицу, будто на нее произвела впечатление сила Джо.

И она бросилась снова.

Это было как объятие взбесившегося автопогрузчика. Руки ее сомкнулись вокруг тела Джо, Она бросила его через пролет, как медицинский мяч, и Джо с треском ударился в опорный брус, на голову посыпались осколки дерева, он начисто потерял равновесие. Илиана была уже рядом, два раза ударила его в живот, три раза в почки и наконец – последний, добивающий удар в челюсть.

Джо отлетел, шатаясь, споткнулся о торчащую половицу и полетел на скамью.

Он приземлился на бок и схватился за живот, пожираемый изнутри огнем. Будто все его кишки заплели косичками, облили керосином и подожгли. Спина раскалывалась. Он соскользнул со скамейки, упал в грязь, попытался отползти, но почти ничего не видел – так ему досталось. Отчаянно мигая, он уже ощущал ее приближение, огромный контур, очерченный мигающим серебряным светом.

– Иди сюда, – шепнула она.

Джо ощутил чудовищные руки у себя на рубашке, его дернуло вверх, в сидячее положение, он попытался отбиваться, но руки стали ватными, стали переваренными макаронами, чувство дистанции исчезло напрочь. Она нависала над ним, улыбка исказилась в гримасу, и Джо ощутил ее руки у себя на шее.

– Пришло время, – мурлыкнула она.

И стала его душить.

Говоря медицинскими терминами, выраженная асфиксия имеет несколько стадий. Первая стадия включает в себя ощущение сдавления в груди, легкое головокружение, ощущение покалывания в пальцах рук и ног и сильно выраженный конвульсивный тремор, часто проявляющийся в виде резких беспорядочных движений. Пойманный железной хваткой старухи, Джо ощутил эти эффекты почти сразу, и он дергался и брыкался, как сумасшедший, пытаясь что-то выкрикнуть, пытаясь укусить ее за руку, пытаясь как-то вырваться, вздохнуть, выжить. Наконец ему удалось схватить ее за огромную левую грудь и сжать изо всех оставшихся сил.

Илиана лишь поморщилась и продолжала душить его.

Джо стал проваливаться в асфиксию последней стадии, и здесь началось по-настоящему интересное. Грудь сводили спазмы, легкие охватил огонь, и Джо чувствовал, что его черепная крышка сейчас отлетит, как пробка от шампанского. Боль была чудовищной, поглощающей. Она лилась сквозь него приливом расплавленной лавы, и морщинистое лицо старухи раздувалось над ним, как гневная сверхновая, и горели мертвые глаза. Вскоре лишенные кислорода красные кровяные шарики Джо стали отключаться, и тогда начались видения.

Румынка стала меняться, лицо ее плыло, черты его сливались в черты лица его умирающей матери, Кэтрин. Грустные глаза излучали горе почти неохватное, и Джо знал, что горе это о нем, о его жизни в смерти и разрушении, и может быть, и надо сейчас умереть, сейчас, когда он увидел эти ужасные глаза.

Свет начал гаснуть.

Последнее видение Джо было на удивление реальным, на удивление уместным. Когда железные пальцы сомкнулись вокруг его души, выдавливая самую суть его, он увидел появившуюся в проеме фигуру, за спиной румынки, в обрамлении зазубренного проема разбитого витража. Тонкий абрис молодой женщины. Ангел. Поднявшийся в окне призрачной аватарой, освещенный приближающейся грозой, очерченный серебряным светом.

Пришедший отвести Джо домой.

* * *

Мэйзи выстрелила, дульная вспышка громко и резко рявкнула у нее в ушах.

Выстрел озарил церковь, пуля ударила в затылок старухи, отбросив ее в сторону от Джо. Голова ее дернулась. Потом она обмякла, упав рядом с Джо в лужу собственной крови. Джо свисал с конца скамьи, ловя ртом воздух, хватаясь руками за горло. Ему ни до чего не было дела, кроме воздуха.

Мэйзи даже не поняла, что пистолет выскользнул из ее вспотевшей руки.

– ДЖОУИ!

Мэйзи влетела через разбитое окно в церковь. Бросаясь к Джо, она плевать хотела, что сама была на грани полного и резкого истощения, что исходит потом, что дрожит от нервного напряжения после бешеной гонки на юг, что лямки рюкзака сбились комом. Она упала на колени и помогла Джо сесть, гладя его волосы, массируя горло.

Джо пытался что-то сказать, но не мог заставить слова идти наружу. Его лицо было темно-алым, как побитый помидор, но с каждым глотательным движением, тяжелым глотательным движением оно прояснялось.

– Все хорошо, Джо, – выдохнула Мэйзи, осыпая поцелуями его лицо, шею. Мы выберемся Джо, не беспокойся.

– Эта... горничная... она... была...

Джо еще раз сделал глотательное движение и посмотрел на лежащую грудой мяса румынку.

– Была – кто? Она была горничной?

– Там... в «Эванджелин»...

Мэйзи опустила глаза на мертвую. Илиана Попеску лежала в собственных извержениях, из-под грязного халата торчали в стороны огромные ноги в порванных в клочья чулках. Одной щекой она лежала в собственной крови, челюсть ее отвисла. Сетка для волос порвалась и запеклась там, где в череп вошла пуля. Что-то странное померещилось Мэйзи при взгляде на кончики пухлых мизинцев старухи. Ногти были длинные, с маникюром, с алым лаком.

– Номер четыре, – тихо сказала Мэйзи, думая вслух.

Джо кивнул.

Мэйзи качнула головой:

– О Господи!

Это было как будто она вышла в дверь и обнаружила на той стороне стофутовую пропасть, черный колодец, полный безумия, и смерти, и людей, в которых не осталось ничего человеческого. Она овладевала этим мастерством убийства, и это ее пугало. Ей все труднее и труднее было видеть в этих целях людей. Они были только предметами, предметами из плоти, непредсказуемыми животными с золотыми зубами и алыми ногтями. Чужими. И Мэйзи становилась одной из них.

– Мы выиграли, детка, – сказал ей Джо, еще раз глотнув. – Мы побили этих гадов. – Он попытался встать, но тело все еще было тряпичной куклой. Он сел обратно и стал глубоко дышать. – Эндрюс должен приехать сюда с минуты на минуту. Ты его видела?

– Джоуи, послушай, там было...

– Мы победили, детка. Выиграли.

– Нет, Джоуи, еще не победили. Мы ничего не выиграли.

– Как так?

– Все это дело подстроено с самого начала.

Джо смотрел на нее, дыхание его успокоилось, и молчание охватило их, как черный прилив.

– Что ты говоришь? – спросил Джо наконец хриплым и низким голосом, и глаза его горели тревогой.

Мэйзи рассказала ему обо всем. Рассказала, как добралась до Виксберга, как заметила «блейзер», как слышала разговор Тома Эндрюса с его гориллой Марионом о судьбе Джо Флада, и, пока рассказывала, не могла отвлечься от того, что за разбитыми витражами со сценой рождества спускается ночь, и дождь сменяется густым варевом тумана и дымки. Речной рукав ожил звуками, призывами и ответами лягушек-быков, бесконечным, звенящим жужжанием цикад и еще чем-то, каким-то хлопающим шумом. Дождевые капли падают с листвы? Шаги?

– Как бы там ни было, а Эндрюс сюда доберется так или иначе, закончила Мэйзи, и по спине ее пробежал холодок. – Мой фокус с проколотой шиной только задержит их на время, а потом они придут за тобой.

Джо заставил себя встать, глаза его горели яростью, зубы сжались до хруста.

– И мы сведем счеты раз и навсегда.

– Джоуи, ты должен...

Мэйзи застыла в середине фразы, а Джо бросился к противоположной стене. Снаружи, в темноте, постукивание стало ближе, громче. Теперь это было явное хлопанье. Щелкали мелкие ветви. И сразу – тишина, только цикады, цикады и стук собственного сердца Мэйзи да шумящая в ушах кровь.

– Пригнись, детка, – шепнул Джо, махнув рукой вниз, к подножию скамьи. И сам припал к полу, прячась за спинкой скамьи и оглядывая пустую церковь. Мэйзи перебегала глазами по противоположной стене.

За неровной дырой разбитого витража, там, в подлеске, двигались тени кукольная пьеса призраков. Ветер только сбивал с толку, лениво шевеля бороды мха. Щелканье стало ближе, щелканье и хлопки, даже шепот, хотя это, быть может, уже было только воображение. Кто-то приближался, это по крайней мере было ясно. Но кто? По логике сейчас в главный вход войдет Том Эндрюс, весь – фальшивая улыбка и крокодиловы слезы. Но это ничего не объясняло. Щелчки, скрипы, фигуры, скользящие мимо тяжелых от влаги банановых листьев.

– У нас гости, – тихо сказал Джо.

– Сама вижу, – пробормотала Мэйзи, наблюдая за окнами, – и я не думаю, что это твой друг-адвокат.

– Что у нас с патронами?

– Не очень много, – ответила Мэйзи, порывшись в карманах джинсов и вытаскивая дрожащими руками обоймы.

Их было две. Обе на семь зарядов. Обе для «берсы». Мэйзи отдала их Джо, и он посмотрел на них так, будто эти металлические предметы чудом стали радиоактивными. Как на амулеты зла.

– О чем ты думаешь? – спросила Мэйзи.

– Погоди секунду.

Джо подполз к северной стене, держась ниже окна, и выглянул наружу. Казалось, он за миг оглядел весь речной рукав, проведя взглядом, как косой. Потом он застыл, и Мэйзи поняла, что он увидел что-то страшное. Голова его склонилась под странным углом, он что-то соображал, а Мэйзи хотелось кричать.

Потом Джо что-то прошептал.

– Что там, Джо? – Мэйзи не расслышала его слов за стрекотом цикад и шумом ветра. Щелчки приближались, и Мэйзи уже с ума сходила от страха.

– Джоуи, что ты сказал?

Он повернулся и посмотрел на нее, и Мэйзи увидела его лицо, и раньше, чем он заговорил, она уже знала, что они в большой беде.

* * *

Они шли сквозь заросли травы и кипарисов классическим атакующим построением, беззвучно, как леопарды, лучи лазерных прицелов яркими зелеными нитями прошивали тьму. В основном это были крупные мужчины атлетического сложения, одетые в фирменные черные ветровки.

Салливан Бирн – Салли – шел ведущим, пробираясь по губчатой сосновой подстилке, на его носу висела капля пота, готовая сорваться. Салли не замечал ни пота, ни стука собственного сердца, ни даже витающего вокруг запаха скунса и гниения. Одно было у него на уме – та церковь. Она появилась из далекого тумана, как дом с привидениями в каком-нибудь романе Джейн Остин, и Салли знал, что дело окажется горячим, горячее всего, что ему довелось повидать на своем веку. Только два вопроса было у него на уме: «насколько горячим?» и «как скоро?».

Капелька пота наконец-то сорвалась с его носа и беззвучно ушла в суглинок.

* * *

– Где твой пистолет? – услышал Джо эхо собственного голоса в безмолвной церкви, и голос звучал напряженно, собранно и механически.

Мозг работал на полных оборотах; Джо подполз к Мэйзи на окостеневших согнутых коленях, держась как можно ближе к полу. Он протянул ей открытую ладонь, и она подошла к окну и взяла для него пистолет. Джо взял его, аккуратно вставил обойму, а запасную отдал Мэйзи. У бедняжки лицо раскраснелось от ужаса, глаза горели, и Джо отчаянно хотел взять ее в объятия, успокоить, сказать, что все будет о'кей, но по правде говоря, очень было возможно, что все будет далеко не о'кей.

Снаружи были черные береты.

Их там было не меньше дюжины, если не больше – слишком темно, не разобрать. Джо видел этих спецназовских ребят в деле – в Чикаго во время гангстерских войн, в Майами в восемьдесят пятом во время кризиса с заложниками в Центре кубинских беженцев. Ребята эти были быстры, и они были смертоносны. Даже мафия начинала слегка нервничать, когда показывались черные береты.

– Что там?

Мэйзи затаилась у конца скамьи, крепко сцепив заломленные руки.

– Ничего хорошего.

– Джоуи? Черт возьми, кто там?

– Федералы.

Мэйзи посмотрела на него.

– Ладно. Федералы. И что ты собираешься делать?

Джо оглядел пролет за спиной Мэйзи. Его ловушки все еще стояли на грязном полу – натянутые веревки, свисающие с подоконников затяжные петли. Снаружи послышались шаги, потом снова внезапная тишина, и Джо знал, что береты занимают позиции, снайперы определяют линию стрельбы.

– Слушай меня очень внимательно, лапонька. У нас будет только один ход в этой партии.

– В какой партии, Джо? Какой еще партии?

– Успокойся, детка. – Джо подполз к ней, коснулся плеча, погладил по щеке. – Вдохни. Сделай глубокий вдох.

– Джо, если у тебя есть план, то я была бы очень признательна, если ты со мной им поделишься.

Она оглядывала темные углы церкви, глаза ее перебегали из тени в тень, мечась из стороны в сторону при каждой вспышке молнии снаружи.

– У меня есть план, – тихо сказал Джо, взводя курок. – Я хочу, чтобы ты...

Внезапный шум оборвал его слова. Он донесся с другой стороны церкви, из деревьев за заросшим пустырем – хрустящий звук. Еще шаги, и у Джо встали дыбом волосы на затылке, будто щелкнули кнопкой паники.

– Ты это слышала? – спросил он.

Мэйзи кивнула раньше, чем он это сказал.

Джо подошел к другому ряду окон, выходившему на южную окраину города. За покрытой гравием площадкой он увидел возникающие из чащи силуэты – к церкви крались еще стрелки. Не меньше полудюжины, здоровенные гориллы в непромокаемых плащах и охотничьих шляпах, с тоннами железа. Обрезы, полуавтоматические карабины, короткоствольные автоматы. При их виде у Джо свело судорогой желудок. Он решил, что это силы подкрепления Мариона, местные бандиты. Не те ребята, с которыми хочется играть в казаки-разбойники туманной ночью в дельте реки.

В одно краткое, безумное мгновение Джо осознал весь идиотизм того, что творится сейчас в темноте. Пока он отчаянно пытается выйти из Игры – ставя на карту не только свою жизнь, но и жизнь своей женщины и нерожденного ребенка, – в то же время, кажется, каждая собака в окрестности хочет в Игру войти. Мир кишит профессиональными убийцами.

А в мире, заполненном убийцами, можно действовать только одним способом.

– Только не говори мне.

Голос Мэйзи донесся до Джо сзади через всю церковь, и от его звука у Джо выпрямилась спина. Он резко повернулся и увидел первое микроскопически тонкое щупальце зеленого света, пробившееся сквозь витраж. Оно выходило из облупившейся картины с гордым изображением Христа в окружении апостолов и вылетало из руки Спасителя как пламенный меч Гедеона, обрекающий все, чего коснется, на возвышение – или разрушение.

– У нас еще гости, – произнес Джо.

– Что?

– Похоже, этот приятель Эндрюса притащил сюда весь свой детский сад.

– Господи, Джоуи, мы же будем...

– Ложись!

Джо прыгнул на нее, толкая на пол, навис над ней, стараясь держать ее так, чтобы она не двигалась. Еще один зеленый луч пробился сквозь витраж, вылетев из свитка Святого Петра и пройдя в шести дюймах от их голов. Еще один вылетел из подола одежды волхва, другой из его нимба, третий из ног, четвертый из груди. Вскоре паутина лучей была повсюду, перекрестив церковь, как смертельная колыбель для кошки, и Джо одной рукой прижимал Мэйзи к полу, другой отводил назад затвор автоматического пистолета.

– Просто делай, как я, лапонька, – сказал ей Джо, Давая своему страху навести его на цель, гальванизировать его.

Вдруг воздух наполнился шумом машины, скрипом ее шин по гравию.

Это, кажется, застало нападающих врасплох, и события сразу ускорились, зеленые щупальца света резко метнулись к переднему порталу, сходясь в фокус, как в лазерном шоу, дробовики заклацали со всех сторон – с севера, с юга, затворы загоняли патроны в зарядные камеры – сник-сник-сник-сник! – и язык Джо пересох, стал как наждачная бумага, и с шумом распахнулись двери машины, а потом раздался голос из мегафона:

– ЭЙ ТАМ, В ЦЕРКВИ!

Джо внезапно схватил Мэйзи за лямки рюкзака и выдернул ее из укрытия.

У них был единственный шанс.

– Хорошо! ХОРОШО!

Джо заорал на пределе собственных легких, волоча Мэйзи к высокому алтарю, где ступени вели к основанию осыпавшегося фронтона – его обгорелые бревна поднимались почти на пять футов в воздух, туда, где несчетные легионы молящихся принимали причастие, крещение, отпевание, теперь Джо собирался осквернить его самым ужасным способом. И одна только мысль бурлила на бегу в его горячечном разуме: «Прости, прости, прости».

– Джоуи, что ты делаешь?

– Ложись!

Джо схватил одну из веревок, обмотанных изоляционной лентой.

– Черт возьми, что ты делаешь?

– Идем!

Джо летел к алтарю, таща за собой Мэйзи, наводя пистолет на разбитый витраж, где фараон погибал в Красном море, и он выстрелил в поблескивающее стекло – один, два, три выстрела – «Прости меня, Господи, прости, прости меня!», – и взорвались окна поперечного нефа, расцветая осколками во тьму, и звук этот был неимоверный, буря диссонантных колоколов и адского пламени, и Джо повернулся к другой стене и выпалил оставшиеся патроны четыре, пять, шесть, семь – и все в треснутые окна.

– Давайте, парни! Покажите, что у вас есть!

Вызов Джо первобытным воем перекрыл грохот стекла и металла.

Стрельба началась немедленно.

Первые пули прилетели от спецназа, влетая в лучах небесного огня, яростным барабаном заколотив по противоположной стене в метеоритных кратерах и фонтанах разбитого стекла и штукатурки, и другая сторона тут же откликнулась – шайка социопатов из темноты, – возвращая огонь вдоль всей линии окон; фонтаны дроби вырывали куски камня и известки, растворяли жалюзи окон, и шум стоял, как в центре урагана.

Церковь наполнилась вспышками звезд и жужжанием смертоносных искр.

Джо и Мэйзи добрались до алтаря в последнее мгновение, когда пули уже били, как шутихи, по исповедальням, раскрывая старые кладбища газов гниения и забытых грехов, и первым знаком грядущего Армагеддона был жар пламени на шее Джо и внезапная вонь горящей резины и инфразвуковое «вууууууумп!», когда они нырнули за облупившийся портал.

Джо дернул веревку, и установленный им антиминс упал на них сверху.

Одновременно со взрывом.

22

Какой-то краткий, безумный миг в мире не было ничего, кроме света, бьющего в лицо Тома Эндрюса. Церковь взорвалась с яркостью метеоритной вспышки, звук был такой, будто ночь развалилась пополам. Ударная волна тараном бросила «блейзер» вперед, и причесанная голова адвоката ударилась о подголовник.

И все стало в огне.

Эндрюс боролся с ремнем безопасности, ловя ртом воздух, тряс оглушенной головой, глядя, как изливается из церкви ад. Пламя красным зверем взлетало из сердца церкви, потрясая хвостом из окон, деря когтями тьму, поднимая голову сквозь сорванный купол, рыча в небо, пожирая воздух. И Том Эндрюс ничего не мог, только сидеть, парализованный оцепенением, прикрывая рукой лицо от жара. Воздух вонял сгоревшим предохранителем, и от шума уши лопались.

Что случилось? Что произошло, во имя Господа? Слаггер заминировал церковь? Это казалось едва ли вероятным. Как он мог это сделать так быстро? Эндрюс повернул голову и посмотрел в пассажирское окно. Марион лежал на земле в нескольких футах от машины, оторопело мигая, пистолет его валялся в траве. Кажется, он растянул лодыжку, и лицо его было покрыто темным слоем то ли пыли, то ли сажи.

Марион сел, на лице его играло пламя горящей церкви. Пожар грохотал, как товарный поезд.

– Какого хрена тут творится?

– Марион?

Эндрюс попытался двинуться, но ремень безопасности зацепился вокруг пояса.

Из леса по обеим сторонам горящей церкви доносились звуки беспомощные, нечленораздельные крики, адский вой. Кто-то из спецназовцев тех, что не исчезли в вихре взрыва, – горели, отчаянно пытаясь уползти в темную прохладу леса и сбить пламя. Они были похожи на привидения, их горбатые тела светились в тени и тепловых лучах. Почти все ребята Мариона погибли, хотя пара человек визжала в траве под разрушенной колокольней. В церковной стене еще чудом держались зазубренные цветные стекла витражей, и мигающий свет бушующего внутри пламени озарял сцену бойни нереальным розовым светом.

– Ну и сукин же сын! – произнес Марион, глядя на огненный мальстрем.

– Что там стряслось?

Эндрюс дергал ремень, который врезался ему в мочевой пузырь. Пряжка в его дрожащих руках была горяча, как раскаленное тавро.

– Если этот паразит еще жив, он сейчас будет мертв! – рявкнул Марион, вставая на ноги.

Лицо его дернулось-гримасой, когда он встал на растянутую ногу и нагнулся подобрать «магнум». Проверив, что револьвер заряжен, он взвел курок и проглотил скопившуюся во рту кровь.

– Сейчас он у меня сдохнет!

– Погоди, Марион! Постой! – Эндрюс вцепился в застежку пояса. – Давай я кого-нибудь позову.

– Оставайся здесь, – сказал Марион и захромал к главному входу, который, кажется, только один и не был охвачен пламенем. Остальное здание уже корчилось в огне. Зверь жрал. Языки пламени лизали заросшие плющом порталы, пожирая перемычки и растрескавшиеся скульптуры, спирали дыма вылетали из разломов стены, как гневные призраки.

– Марион, подожди! А, черт!

Эндрюс наконец расстегнул ремень и распахнул дверь.

И застыл рядом с машиной, скорчившись за дверью и глядя, как Марион входит в ад. Широкая фигура его исчезала в бликах белого каления, револьвер наготове, и при виде этого зрелища у Эндрюса зашевелились волосы. Это безумие, мать его так, безумие. Слаггер наверняка мертв. Не может человек выжить в таком взрыве. Но опять же, если Слаггер сам это подстроил, наверное, он предусмотрел и способ выжить.

Тефлоновый мужик, мать его так.

Эндрюс начал нервно дрожать, зубы чуть не застучали. Страх был осязаем. Как кулак, намотавший на себя его кишки. Эндрюс влез обратно в машину и начал рыться в отделении для перчаток. Там у него лежал «дерринджер» с коробкой патронов – для нештатных ситуаций, к которым сегодняшний случай, без сомнения, относился. Найдя револьвер, Эндрюс попытался его зарядить хотя бы парой патронов, но руки у него так дрожали, что он едва мог держать оружие. Что-то на периферии сознания орало безмолвно: «Это все подстроил Слаггер, ты, кретин. Он знает. Он знает о двойной игре, и вот почему у тебя в шине оказался гвоздь, и вот почему ты уже покойник».

Из церкви загремели выстрелы, несколько подряд, почти сливаясь.

Эндрюс выронил «дерринджер»:

– Твою мать, мать-мать-мать...

Сердце бешено колотилось, руки покрылись гусиной кожей, он схватился за кейс с картами и раскрыл его. На крышке был смонтирован сотовый телефон. Эндрюс схватил трубку и попытался вспомнить номер Центра специальных операций Палаты, но мозг вертелся пьяной каруселью, заметаемый страхом, руки вспотели и так дрожали, что он еле держал трубку. Он готов был проклясть день и час, когда связался с этим подпольным дерьмом, с мокрухой, с убийствами. О Господи, он бы мог сейчас быть адвокатом по производственным травмам и зарабатывать куда больше, сидеть с краю, пока шестерки возятся в дерьме. Но нет, ему надо было быть важной шишкой, рисковать собственной задницей ради этой гадской романтики «плаща и кинжала». Наконец он смог набрать номер – и попал в магазин «Кентуккийские жареные цыплята» в Батон-Руже.

– ТВОЮ МАТЬ!

В открытую дверь вдвинулся какой-то предмет и коснулся шеи адвоката ниже левого уха.

Эндрюс уронил телефон, инстинктивно подняв руки.

– Не убивайте меня ради Бога!

Эти слова вырвались помимо его воли.

Твердый конец ствола упирался ему в шею, вжатый в нежную плоть над яремной веной, и за шумом огня Эндрюс слышал яростное дыхание, и ощущал кого-то за своей спиной, кого-то огромного и гневного, готового к убийству.

– Посмотри на меня, – прозвучал голос.

Адвокат повиновался.

Слаггер был покрыт сажей, лицо как у загримированного под негра актера, глаза как два дымящихся ненавистью угля глядели внутрь машины. Он мелко дрожал от ярости, направив на адвоката пистолет. Одежда его пропиталась то ли кровью, то ли потом, то ли сажей, то ли всем вместе.

– Слушай внимательно, адвокат, – сказал Джо, и голос его был напряжен от боли как струна. – Я тебе хочу что-то сказать.

– Я весь внимание, Слаггер.

– Единственная женщина, которую я в жизни любил, лежит мертвая в этой церкви.

– Слаггер, послушай...

– Ты знаешь, из-за чего?

Эндрюс проглотил полный рот страха, и он был горше миндаля. Адвокат закрыл глаза. Слезы покатились по щекам, когда пистолет надавил на шею сильнее.

– Слаггер, прошу тебя...

– Я задал тебе вопрос.

– Нет.

– Что «нет»?

Адвокат заплакал, и это не был тихий, подавленный плач. Это был надрывный, слюнявый вопль. Плечи затряслись, губы скривились, и адвокат зарыдал как младенец.

– Нет, я не знаю, из-за чего единственная женщина, которую ты любил, лежит мертвая в этой церкви.

Джо кивнул:

– Это из-за тебя, адвокат.

У главного входа в церковь что-то треснуло, и Эндрюс мгновенно повернул голову на звук.

– СМОТРИ НА МЕНЯ! ВНИМАТЕЛЬНО! – заревел Джо, и глаза его полыхнули огнем и серой.

Глаза Эндрюса метнулись обратно к Джо. Слезы ручьем струились по его щекам, капая на дорогой пиджак от Ральфа Лорена.

– Прости меня, Слаггер. Я здесь ни при чем, поверь мне, ты должен мне поверить, Слаггер, прости меня.

– Слушай внимательно, – ровным голосом сказал Джо.

Эндрюс стал слушать внимательно.

– Я скажу это только один раз, – сообщил ему Джо. – Ты отнял у меня единственную...

Снова что-то треснуло перед церковью, и на этот раз и Эндрюс, и Слаггер повернулись в ту сторону.

Как хлопок сверхзвукового самолета, грянул выстрел.

Эндрюс услышал треск ветрового стекла, внезапный свист и резкий ожог щеки струей осколков. Слаггера отбросило в сторону так резко, что, казалось, вырвало из собственной кожи, и Эндрюсу в лицо брызнула влага, и он вдруг понял, что произошло.

– О Господи!

Эндрюс сам не услышал собственных слов.

Слаггер свалился на землю рядом с машиной, струйка крови с его рук измазала край сиденья. Входное отверстие в его голове имело форму звезды, размытой кровью и лимфой, и под его головой разливалась лужа на гравии. Эндрюс попытался проглотить слюну – и не смог. Он дрожал неудержимой дрожью, руки его плясали в воздухе. Оглянувшись через плечо, он увидел быкоподобный силуэт на фоне горящей факелом церкви.

Освещенный огнем Марион стоял из последних сил, оцепенев от боли. Судя по ранам на груди, ему досталось три пули. Может быть, еще и четвертая – в лоб; трудно было сказать точно, так много крови впиталось в его волосы, залило лицо и расплескалось по рубашке. Ему стоило неимоверных усилий просто держать револьвер в руке, и когда стало ясно, что Слаггера он убил, жизнь вышла из него, как из спущенного шарика.

Огромный Марион свалился на доски портика, как поваленная сосна.

В страшной тишине салона машины Эндрюс не мог прекратить дрожь. Где-то вдалеке орали жители города, слышен был лязг машин местной пожарной команды, спешившей к церкви. Почти все спецназовцы и люди Мариона – те, кто не погиб при взрыве, – либо звали на помощь, либо ползли навстречу какому-то дальнему резерву, и Том Эндрюс остался один в лучистом сиянии церкви. Он перевел дыхание и оглянулся на Слаггера. Пляшущий свет играл на перемазанном кровью лице трупа, и Том Эндрюс невольно вспомнил моменты сладкой горести: последняя игра Лу Герига, уходящий с плачем Пит Роуз.

Конец эпохи.

Оставалось сделать только одну вещь.

Эндрюс остановил дрожь в руках на ту минуту, которой хватило, чтобы отыскать в отделении для перчаток «Поляроид-600» за инструкцией в виниловой обложке и регистрационными бумагами. Он вытащил аппарат и проверил, что кассеты в нем есть. Потом вылез из машины и наклонился над неподвижным телом Слаггера, тщательно стараясь не влезть в липкую лужу крови. Трудно было держать аппарат неподвижно – дрожь никак не хотела стихать, тело конвульсивно вздрагивало, пальцы тряслись. Церковь за спиной рушилась, треск и жар заставляли нервничать неимоверно. Эндрюс задержал дыхание на вдохе и постарался, как мог, взять тело в кадр.

И сделал пару снимков.

Закончив, он сунул фотографии в нагрудный карман и швырнул камеру через окно на пассажирское сиденье. Потом влез в машину сам, завел ее и быстро задним ходом отъехал от ожившего ада. Свет был повсюду, в ушах стоял грохот товарного поезда, и Эндрюс, не теряя ни секунды, врубил передачу и погнал, ПОГНАЛ к чертовой матери отсюда.

Узкая дорога вилась между кипарисами. Эндрюс первый крутой поворот взял на скорости тридцать миль в час, чуть не потеряв управление и не влетев в болото. Он завертел рулем, возвращая колеса на асфальт, и взревел двигателем вдоль окраины города, в черноту. Но, когда церковь уже скрылась позади, он не смог удержаться, чтобы не кинуть в зеркало заднего вида последний взгляд на пульсирующий свет. Огонь бушевал свирепо, широко, и не было сомнений, что он поглотит все в радиусе ста футов, в том числе погибших спецназовцев, солдат Мариона и даже Слаггера.

Эндрюс будет последним, кто видел Слаггера живым, и к такой ответственности он собирался отнестись серьезно. Он станет неофициальным биографом Слаггера, да, именно так. Эндрюс будет архивистом подполья, хранителем традиции. Адвокат улыбнулся при этой последней мысли, несмотря на дрожь, на колотящееся в груди сердце, на пересохшую глотку. И, сделав последний крутой поворот в тень болотистой равнины, Эндрюс кивнул сам себе.