Я похлопал Толика по руке и, когда он поднял на меня умоляющие глаза, отрицательно покачал головой, поднялся со скамейки и, как вчера, попрощался с ним сжатым кулаком правой руки, поднятой к плечу.
      4
      Я лежал на теплом песке под лучами ласкового солнца лицом к морю. Слева от меня возвышалась невысокая темная скала. Над скалой как мне казалось, слишком низко висело небольшое светлое облачко.
      Все мое существо было наполнено неизъяснимым блаженством и покоем.
      Вдруг, боковым зрением я заметил, что облако начало медленно двигаться в мою сторону и через некоторое время зависло прямо надо мной. Я не спускал с него глаз, испытывая нарастающее беспокойство.
      Внезапно из облака появилась огромная загорелая мужская рука, слегка поросшая рыжеватыми волосами. Кисть сжимала рукоять обоюдоострого кинжала с ослепительно сверкавшим на солнце клинком.
      Рука с клинком опускалась на меня. Я едва успел откатиться в сторону, клинок по самую рукоять с шумом вонзился в песок и замер. Затем рука покрутила клинок, как бы убеждаясь, что это не моя плоть, и так же шумно и резко выдернула кинжал из песка.
      Конец клинка завис над следом, оставленным моим телом словно принюхиваясь и поплыл по нему в мою сторону.
      Вскочив с песка я обежал вокруг руки с кинжалом и отпрыгнул как можно дальше в сторону. Цепочка моих следов составила линию окружности радиусом метров шесть.
      Рука с кинжалом плыла по кругу. На третьем витке она остановилась в месте, где я прыгнул в сторону. Через мгновенье она плыла по направлению ко мне, несколько увеличив скорость.
      Я уже во всю прыть описывал вторую окружность гораздо большего радиуса эгоцентричную первой.
      Но рука умнела не глазах и, проплыв всего две трети второй окружности, вновь остановилась в задумчивости. На этот раз время на размышление было короче, она уверенно, без колебаний направилась в мою сторону, совершенно не обращая никакого внимания на следы.
      В панике я бросился к морю, влетел с плеском в воду и лихорадочно заработал руками и ногами. Обернувшись я увидел, что рука с кинжалом остановилась в нерешительности у кромки воды.
      И тут раздались сигналы точного времени...
      С сожалением окинув взглядом свою комнату, с которой я по-видимому расставался навсегда, я вышел в коридор и стал запирать дверь на ключ. Удивительно, но Женьки Баранова поблизости не было. По коридору из кухни осторожно плыла соседка Лена с большой дымящейся кастрюлей держа ее обеими руками за ручки, обернутые небольшим полотенцем. Из-за приоткрытой двери ее комнаты доносилось воркование трехмесячного младенца. Доброжелательно скользнув по мне взглядом и, задержав на мгновение свое внимание на странном сооружении за моей спиной она спросила:
      - Далеко собрался, Вадик?
      - Да вот Виктору Васильевичу надо кое в чем на даче помочь, - ответил я, прижимаясь животом к двери давая ей пройти. - Ну, в добрый путь и Бог в помощь.
      Виктора Васильевича она не знала, честно говоря я тоже.
      В три часа мы с Матильдой были у торгового центра метрах в трехстах от того самого дома. Здесь я должен ждать сигнала передатчика и подъехать к дому чуть раньше машины.
      Было пасмурно, весь день собирался дождь, но все никак не мог решиться начать.
      За мороженым стояла такая же очередь как и вчера. Я подъехал почти вплотную к очереди и обратился к миловидной женщине лет тридцати двух:
      - Лидия Гавриловна, возьмите мне, пожалуйста ленинградское эскимо, и протянул ей пятерку.
      Она нерешительно взяла деньги пытаясь узнать незнакомое лицо за щитком шлема и через минуту (она стояла в очереди третьей) протянула мне эскимо и сдачу.
      - Никак не могу вас вспомнить, молодой человек.
      - А вот я вас никогда не забуду, Лидия Гавриловна. - Я придал лицу скорбное выражение и добавил:
      - Ах, женщины, женщины, а еще говорят, что мужчины коварны. - Скорбь в моем голосе не имела границ. - Большое вам спасибо за мороженое и дай вам Бог чего хочется. Без очереди.
      Устроившись в относительно безлюдном месте и не слезая с Матильды я принялся за мороженое.
      Прошло более получаса прежде чем прозвучал сигнал из передатчика. Я тронулся и через минуту был у перекрестка. На проезжей части мостовой стояли три машины - две Волги рядом с парадными дверями подъездов и красная девятка на противоположной стороне. Через затемненные стекла девятки ничего не было видно. В одной из Волг на месте водителя сидел мордастый малый и что-то читал.
      Я поставил Матильду не на проезжей части, возле парадной двери у самой стены здания на потрескавшейся от времени узенькой асфальтовой полоске. От пешеходного тротуара ее отделяла полоса земли, на которой по-видимому должны были быть расположены цветочные клумбы.
      Скинув на спину шлем, не спеша оглядевшись по сторонам, я направился ко въезду во двор.
      По противоположной стороне мостовой приближалась Волга с известными мне номерами и притормозила напротив въезда во двор пропуская встречную машину. Я уже входил во двор, мое появление было по-видимому сигналом для тех, кто находился в лифте.
      Пройдя немного вглубь двора, чтобы не попасть на линию обстрела я остановился и посмотрел на часы словно кого-то поджидая.
      Машина приближалась к подъезду. Во дворе никого не было. Работающие во вторую смену уже ушли, а с первой смены еще не проходили. Лишь почти в самом центре двора у контейнеров для мусора копошились два мальчугана лет шести.
      Машина наконец остановилась. Открылась передняя дверца, появился кейс, тянувший за руку человека, которому осталось жить меньше пяти секунд. Он опустил ноги на асфальт, его голова с коротко остриженными волосами пепельного цвета начала подниматься над дверцей.
      Зловещая тишина двора взорвалась звоном разбитого стекла выносной шахты лифта и оглушительными очередями двух автоматов Калашникова. Человек стал падать лицом вниз не успев выпрямиться судорожно цепляясь левой рукой за верхний край дверцы. Правая рука выпустила кейс, он упал к раскрытым дверям подъезда. Выстрелы смолкли чтобы через секунду возобновиться с новой силой. Человек распростерся на асфальте, его сотрясали конвульсии. Голова водителя упала на баранку, тревожно взвыла сирена, выстрелы смолкли.
      - Вперед, Кент, - срывающимся голосом заверещал передатчик. Я понесся к машине на ходу снимая рюкзак, выхватил из него не предусмотренный планом второй кейс, схватил упавший и бросил на его место дублера. Вокруг упавшего медленно расплывалась по асфальту маслянистая вишневая лужа, все вокруг было усыпано битым стеклом. Сирена продолжала реветь, исполняя тревожный и печальный реквием.
      Находясь в подъезде, застегивая кнопку рюкзака и отработанным движением закидывая его за спину, я вдруг увидел, что сверху между перилами лестницы упал белый капроновый трос. Я ожидал чего-нибудь подобного, выхватил из-за пояса ПМ и встретил крутого парня, лихо спускавшегося на одной руке по тросу двумя выстрелами. Он опустился на колени продолжая держаться одной рукой за трос. Кольт в его правой руке произвел один выстрел и упал на цементный пол. Я откинул его ногой под лестницу и направился было к парадной двери, но сверху несмотря на вой сирены мне послышались крадущиеся шаги. Я на секунду замешкался, затем сунул за пояс под ветровку ПМ, поднял кейс принесенный мной, наполненный для веса дощечками, переложенными Комсомольской правдой и, держа его в вытянутых руках, устремился вверх по лестнице.
      На лице я постарался изобразить соответствующее выражение. Сирена продолжала выть.
      Он только что миновал площадку второго этажа ступая мягкими кошачьими шагами, одетый в темно-бордовую майку, выгодно оттенявшую загорелый мускулистый торс, белые джинсы и домашние тапочки.
      В руках красовался точно такой же, как у крутого парня кольт.
      - Вот, - я протянул ему кейс ручкой вперед.
      Он переложил кольт в левую руку, правой взял кейс.
      Мой рот был открыт, глаза почти вылезали из орбит, я ткнул указательным пальцем в трос:
      - Этот... того, - большой палец показал в сторону двора а ладонь нарисовала в воздухе знак умножения, - а тот... этого, - палец вновь указал на трос.
      Моя рука опустилась в место где находятся гениталии, взяла в горсть ткань брюк вместе с содержимым:
      - А я тут немножко обсикался, - жалкая улыбка блуждала на моем лице.
      Его подозрительный взгляд немного смягчился.
      - Как ты здесь оказался? - одноглазый дьявол в его руке все еще не спускал с моей груди сладострастного взгляда.
      - Так ведь повестку привез, из военкомата... Спецнабор.
      - Жди меня внизу, я сейчас, - он помчался вверх, перескакивая ступеньки.
      Я подобострастно кивнул ему вслед и скатился с лестницы вниз. Душераздирающий вой сигнальной сирены не умолкал.
      Крутой парень был еще жив и держался за трос обеими руками, продолжая стоять на коленях. Он с трудом поднял опущенный подбородок, на который изо рта текла маленькая струйка крови:
      - Далеко не уйдешь, - его окровавленный подбородок опустился на грудь, левая рука выпустила веревку, правая кисть похоже была зажата мертвой хваткой.
      Во мне шевельнулась жалость: я вполне мог быть на его месте.
      Надвинув шлем я спустился по ступенькам к парадной двери, вышел на улицу и захлопнул створку. Мягко щелкнул замок.
      Волга с мордастым исчезла, похоже на ней уехали те, из лифта.
      Вторая оставалась на месте.
      Слегка облокотившись на капот красной девятки стояла длинноволосая личность в хамелеонах и сером расстегнутом пиджаке. Его левая рука покоилась в кармане брюк, правая находилась под полой пиджака. Он смотрел в мою сторону.
      Возле Матильды томился белесый мент примерно моих лет.
      - А где второй? - строго спросил я подходя к нему ближе. Вопрос застал его врасплох, он было дернулся головой в сторону входа во двор, но спохватился и, стараясь придать своему голосу начальственные нотки, в свою очередь спросил:
      - Что там происходит?
      - Иди посмотри, - я вставил ключ зажигания стараясь не выпускать из поля зрения девятку. - Чего тут караулить, или сцышь, когда страшно?
      Малый явно разозлился:
      - Как ты разговариваешь с представителем власти!
      - Такие представители у меня мочалку в бане съели. - Я не спускал глаз с длинноволосого, потихоньку приподнимая край ветровки в месте нахождения ПМ. В парадную дверь кто-то уже ломился.
      Услышав стук в дверь длинноволосый выхватил пистолет и, держа его двумя руками, присел, опираясь локтями на капот. Наши выстрелы раздались почти одновременно. С представителя власти слетела фуражка, словно его сильно толкнули в спину, отчетливо вскрикнул длинноволосый, мент валился на нас с Матильдой, я оттолкнул его - он упал на землю, где должны быть клумбы с цветами, раскинул руки в стороны и больше не шевелился. Матильда Ивановна взревела и через две секунды вынесла меня на перекресток, я свернул налево едва не столкнувшись с ядовито-зеленым Москвичом и, осыпаемый проклятьями разъяренного владельца Москвича, понесся прочь.
      Минут через двадцать, когда я уже ехал по Каширскому шоссе, заговорил передатчик:
      - Классная работа, Кент, где ты сейчас находишься?
      "Тут неподалеку, ребята, не волнуйтесь, не заблужусь, да к тому же на мониторе вашего компьютера все прекрасно видно".
      Передатчик насторожился:
      - Кент, ответь Марсу... Кент, ответь Марсу...
      Отвечать им не входило в мои планы. К тому же я был уверен, что в конце концов на связи появится Юрка.
      Вскоре я свернул на дорогу, ведущую в аэропорт Домодедово. Не доезжая до него с полкилометра я съехал с дороги в лес, заглушил двигатель Матильды и быстро скинул рюкзак с кейсом. Не прошло и двух минут, как крышка кейса была открыта.
      Он был набит доверху пачками сторублевок, долларов и каких-то других иностранных денег, но разбирать надписи на них не было времени, большой полиэтиленовый пакет грамм на семьсот с жемчугом и несколько небольших пакетиков наполненных, как мне показалось, простыми прозрачными камешками, наверное необработанными алмазами.
      Из карманов рюкзака я достал две сумки. В одну из них, черную полиэтиленовую, переложил содержимое кейса, отложив пачку сторублевок, в другую, брезентовую, видавшую виды спортивного типа сумку сунул полиэтиленовую и, оглядевшись, заметил невдалеке небольшую ложбинку. В эту ложбинку я аккуратно положил плашмя Матильду, замаскировал ее сухими ветками, надел через плечо брезентовую сумку и, прихватив кейс, оснащенный по моим предположениям миниатюрным радиомаяком, устремился в сторону аэропорта.
      Я шел краем леса не выходя на дорогу. В аэропорту я втер кейс за пятнадцать рублей двум небритым личностям кавказской национальности и чуть не бегом вернулся обратно в лес.
      На шоссе появляться было нельзя, если в кейсе радиомаяк, то представители двух обиженных на меня команд уже наступают мне на пятки, и теперь наши с Матильдой дороги, до самой Окружной, только проселочные.
      В лесу наступали легкие сумерки, дождь наконец решился малость поморосить. Я развернул карту Подмосковья для служебного пользования. Передатчик без передышки уговаривал, требовал, угрожал.
      Я уже был готов тронуться в путь, когда из передатчика прозвучал Юркин голос:
      - Вадим, кончай дурака валять, ты прекрасно знаешь, чем все это для меня может кончиться.
      "Еще не знаю, но надеюсь вскоре буду знать".
      - Я для тебя сделал все, что мог...
      "Да, это правда. Но с какой целью".
      - Никто к тебе так не относится как мы с Бертой, Зиночка...
      "Никто, Мак, и тут ты прав. Только Берта с ее добрым сердцем могла предусмотреть такие мелочи как три комплекта постельного белья, когда я переезжал в семейное общежитие, минимум посуды, включая недорогой чайный сервиз, коробки с крупами, баночки со специями, чаем, вареньем...
      Только Берта могла предусмотреть мягкие меховые домашние тапочки на маленьком коврике возле кровати и бельгийский махровый халат...
      Только, Мак, Бертой не спекулируй - она в твои игры не играет, для нее ты - преуспевающий экономист с дипломом Плехановского института, ее любимый Юрий Михайлович - находишься в долгожданной служебной командировке в Лондоне".
      - Ты же никогда не был жаден до денег...
      "Не был, Мак, не был. В отличие от тебя. Еще в детском доме мы все ходили у тебя в должниках, а перед выпуском и кое-кто из персонала".
      - Ну, если тебе мало бабок, я добавлю, - он спохватился, - из своих.
      "Не ты ли правишь бал, Мак?"
      Я не стал избавляться от передатчика, необходимо чтобы они убедились в том, что я возвращаюсь в Москву, а не улетаю куда-то на самолете, поэтому разбил я его перед въездом на Окружную дорогу.
      Мелкий моросящий дождь не унимался. К месту расположения летней усадьбы детского дома я добрался уже в полной темноте, весь вымокший и забрызганный грязью.
      Усадьба, выстроенная еще до войны, располагалась на отшибе дачного поселка, рядом с болотом сплошь заросшим ряской, но тем не менее претенциозно называемым озером. Грунтовая дорога, одновременно являющаяся главной улицей поселка, вела прямо к усадьбе и, не доходя до нее метров пятьдесят, сворачивала под прямым углом направо.
      Параллельно этой дороге позади дачных участков была прорыта дренажная канава из болота, которая пересекала густо разросшуюся лесопосадку. Вдоль канавы вилась едва заметная тропинка, по которой я мог пройти с завязанными глазами. В одном месте, рядом с тропинкой возвышался огромный полузасохший дуб, между старых узловатых корней которого, у меня был когда-то тайник.
      В кромешной тьме, под назойливым как зубная боль мелким дождем, по узкой тропинке с Матильдой в обнимку, стараясь производить как можно меньше шума, я медленно продвигался вперед, делая частые остановки и прислушиваясь. Где-то с подвыванием лаяла маленькая собачонка, раздраженная дождем и нерадивыми хозяевами. Шелест дождя и звук падающих крупных капель, скапливающихся на листьях деревьев.
      Засохшая, возвышающаяся как шпиль готического храма верхушка дуба возникла передо мной неожиданно. Я прислонил Матильду к его огромному стволу со стороны противоположной тропинке и облегченно перевел дух.
      Брезентовая сумка в тайник не помещалась, пришлось расширять ее ножом, выбирая землю руками. Работать приходилось стоя на коленях углубление находилось на склоне канавы, между узловатых корней.
      Покончив со всем этим и придирчиво осмотрев, насколько это было возможно в темноте, тайник, я оставил Матильду и направился к усадьбе.
      Сквозь буйно разросшиеся на заболоченной почве кусты дикой малины, поминутно замирая в неподвижности, ощупывая ногами почву, прежде чем наступить, я пробирался вдоль дощатого забора к известной мне лазейке, расположенной прямо напротив домика в котором жила Эльза. Бесшумно проскользнув в лаз и поднявшись на крыльцо, я нашарил над дверью в углублении косяка ключ, который находился там независимо от того, была дома Эльза или нет. Приоткрыв дверь ровно настолько, сколько нужно чтобы протиснуться, я проскользнул в дверь и запер ее.
      Сильный удар по голове высек сноп разноцветных искр в моем мозгу, перед глазами все бешено завертелось, и я провалился в бездонную пропасть.
      5
      Открыв глаза, я обнаружил, что лежу лицом вниз, уткнувшись носом в ковровую дорожку, делившую комнату Эльзы пополам. Руки были спутаны за спиной, с ногами еще возились, связывая их.
      Комната была освещена настольной лампой.
      Я с трудом повернул голову назад и увидел коротко стриженого паренька лет двенадцати, сидевшего на корточках. Он связывал мои ноги бельевой веревкой и пыхтел от усердия.
      - Ты что делаешь, командир, - хрипло поинтересовался я, едва узнавая свой голос. - Как ты обращаешься с белым человеком? - Мои слова отдавались невыносимой болью в том месте, где полагалось находиться голове. - Разве так встречают дорогих гостей?
      Малой удвоил свои усилия, торопясь быстрее закончить свою работу. С таким верзилой как я, крадущимся аки тать в нощи, понятное дело, шутки плохи, и чем быстрее и надежнее его свяжешь, тем безопаснее юному неопытному Церберу.
      - Андрей, дай хоть на спину перевернуться, - как можно миролюбивее обратился я к нему.
      Малой вздрогнул и вытаращил на меня глаза. Глаза, какие бывают только у детдомовских детей.
      Удар по голове вроде не лишил меня дара угадывать имена.
      - Так значит...
      - Конечно, - заторопился я, не давая ему опомниться, - тебе что, не сказали, что тот уже в ментовке?
      - Не-е-е-т, - он покачал головой в полном замешательстве.
      - Эх, ты, растяпа, и связать-то не можешь как следует. - На этот раз школа Геббельса не подвела: мои руки были свободны.
      Паренек испуганно пятился к двери. Я сел на ковровой дорожке, потирая затекшие кисти рук:
      - Так что тебе обещали, напомни, у меня все из головы вылетело после твоего церемонного приветствия.
      - Я... Ямаху... извините меня, пожалуйста, я же не знал.
      - Да чего уж там. Я тоже хорош, вместо Ямахи Яву тебе пригнал. Меня захлестнула жалость к съежившемуся от страха мальчику.
      Достав ключи зажигания от Матильды я бросил их в его сторону.
      От волнения он выронил их, поднял, снова уронил и наконец схватив их обеими руками прижал к груди. Его лицо выражало всю гамму чувств от постоянной, присущей всем детдомовским, недоверчивости до бурной, редко испытываемой радости.
      - Старый дуб возле канавы знаешь? - спросил я, ощупывая карманы. Он даже не догадался обыскать меня. Все было на месте, в том числе ПМ за поясом.
      - Знаю, - закивал он головой.
      - Вот там, за дубом она и стоит. - Почему "она"? Это же мотоцикл.
      - Потому что Ява, и звать ее Матильда Ивановна. Если хочешь, иди посмотри, только сейчас на ночь глядя, не пригоняй ее сюда, не поднимай суматохи, до утра она никуда не денется. - Я не сомневался, что он не отойдет от нее всю ночь.
      Распутав на ногах веревки я сел на стул возле письменного стола. Паренек мялся у двери, порываясь, очевидно, как можно скорее оказаться возле Матильды.
      Я попросил его рассказать подробнее, каким образом он оказался здесь в засаде.
      Детдомовская ребятня резвилась возле "озера" на большой поляне примерно в километре от усадьбы.
      Никто из них не обращал внимания на стоявшую на краю поляны темно-синюю шестерку, в которой находились трое. Сюда частенько заезжали в хорошую погоду жаждущие провести время на лоне природы, пожарить шашлыков, срубив для костра березку, выпить и вообще покуражиться.
      Андрей не знает, почему этот человек (уже при самом поверхностном описании которого, скупым мальчишеским лексиконом мгновенно возникал образ Юрки) выбрал именно его и, отозвав в сторону, объяснил ему, что за Эльзой охотится маньяк-убийца и т.д. и т.п.
      На другой день Эльза с великой радостью уехала по горящей путевке, свалившейся на нее как снег на голову, в прибалтийский дом отдыха, а он, Андрей, поклявшись держать язык за зубами, приступил к опасному дежурству, как он выразился "по заданию человека из органов", показавшему для вящей убедительности удостоверение майора КГБ.
      - Ну и как, похож я на маньяка? - спросил я его, решив открыть глаза одураченному мальчугану.
      - Так это все-таки вы?! - в его глазах заметался панический ужас.
      - Тебе нечего бояться, малыш, - маньяк уехал на шестерке, а я такой же одураченный как и ты, только десятью годами старше и тоже проведший свое безрадостное детство в этих стенах. Тебе нечего бояться, я скорее дам отрубить себе правую руку, чем допущу, чтобы с кого-нибудь из детдомовских упал с головы хоть один волос. И он это прекрасно знает.
      Сейчас ты столкнулся с черной человеческой подлостью, подстерегающей нас подобно гадюке, способной укусить саму себя.
      Вы уже наверное проходили по истории Троянскую войну. Их, троянцев, одурачили так же как тебя Ямахой и они не нашли ничего лучшего, как утешиться поговоркой: "Бойся данайцев дары приносящих".
      Это был по-видимому не просто дощатый конь, а некое огромное, красивое сооружение поражающее воображение своим величием, и достойное украсить собой любую столицу древнего мира. Этот конь, по-видимому, состоял из отдельных блоков, замаскированных в повозках.
      Их перевозили втайне не только от лазутчиков, но и от большинства своих. Блестящие мастера своего дела собрали коня всего за один день. Вот и заполучили троянцы свою Ямаху. Любой подарок, Андрей, таит в себе опасность. За него могут попросить оказать услугу, а услуги бывают очень и очень разные, как ты в этом убедился сам. Пусть это будет тебе хорошим уроком на всю жизнь.
      - Нет, брат, я не убийца и не маньяк. Я люблю нашу милую, добрую Эльзу и наверное не ошибусь если скажу, что она тоже любит меня и всегда ждет.
      Ведь ключ в тайничке - для меня одного, о нем не знает никто, только я и она.
      Нет, я не маньяк и не убийца. Убийцы те, кто заставил меня убивать в Афганистане, это они убийцы и маньяки и те, кто ради власти и денег приносят в жертву невинную пожилую женщину, в умышленно поврежденном лифте и одинокого человека, оставившего свои мозги на мостовой, только мне удалось вырваться за красные флажки. - Я никак не мог остановиться наличие слушателя впитывавшего как губка мой монолог, воодушевляло меня.
      - Учись, брат, Андрюха, на ошибках других, на своих учатся только дураки. У нас с тобой нет ни пап, ни мам, опекавших своих чад до самого своего конца. И когда тебе что-то дают, помни, что наступит момент, когда нужно будет расплачиваться и вполне может быть так, что платой будет твоя жизнь. Вот перед тобой пока еще живой пример.
      - Мир еще более жесток чем ты, я уверен, уже знаешь на собственном опыте, - он рассеянно и горестно кивнул - жесток и опасен, а сбить с дороги могут не только жажда власти, денег и женщин но даже и неумеренное восхищение твоими способностями.
      Я рассказал ему о талантливом графике и химике, за свои поразительные способности прозванный Шаманом (может быть сейчас ты спишь на его кровати), которого более старший Юрка склонил к преступлению, попросив его поделать чей-то больничный лист, продолжительность которого необходимо было увеличить на три дня.
      - Как ты думаешь, можно устоять от соблазна, если тобой восхищаются старшие ребята, а для тебя это дело такой пустяк? Он грустно покачал головой, что должно было обозначать: нет, устоять никак не возможно.
      - Или маленький Вадик, проводивший все свободное время с различными механизмами, стараясь вникнуть в их суть, в их душу. Да-да, в душу! Полностью разобранный замок или двигатель внутреннего сгорания - это набор разрозненных железок. А если их тщательно собрать, изготовив или отремонтировав недостающие звенья? Механизм начинает функционировать и жить своей собственной жизнью, а если он живет, значит в нем есть душа.
      Я рассказал ему о маленьком Вадике, заставившем работать неисправный японский замок для гаража, от которого отказались именитые мастера, и вдохнувший жизнь в старенький мопед, чей неизвестно какой по счету хозяин не пожелавший выбрасывать его на свалку, привел в детдом, сказав, что десять лет тому назад, он был почти как новый и, на котором с неописуемым восторгом носилась вся детдомовская орда. Хмурый и неразговорчивый шофер детдомовского УАЗика в дальнейшем просто не мог обходиться без его помощи во время частых ремонтов вверенной ему техники.
      Я надолго замолк, погруженный в нахлынувшие воспоминания о безрадостном детстве, о Юрке. Неисправный револьвер Сереге Илюхину с горстью патронов принес тоже он. С револьвером пришлось изрядно повозиться маленькому Вадику.
      Строго-настрого наказав пареньку не высовывать нос наружу как минимум в течение часа и запереться изнутри на ключ, я ласково потрепал его стриженую голову.
      Закрыв за собой дверь и, убедившись что он закрывает ее на ключ я метнулся к лазу.
      Моросил не переставая дождь, от боли в голове меня слегка шатало. Выбравшись через лаз за пределы усадьбы я, почти не таясь пошел вдоль забора.
      Не успев пройти и десяти шагов, я наткнулся на резкий окрик "стоять", и в лицо мне ударил сноп света электрического фонаря. Похоже, что он был здесь один. Обе руки заняты. В одной пистолет, в другой фонарь.
      - Руки!.. - приказал голос повелительно-радостно оттого, что томительное ожидание под нудным дождем кончается и за поимку причиталась хорошая награда, наверное обещанные мне двадцать штук. Я начал медленно поднимать руки, закатил вверх под самые веки глаза выкатив белки, пустил изо рта слюну, мелко затряс головой прижимая ее к левому плечу и повалился набок, испуская немыслимый нарастающе-пронзительный фальцет. При падении я старался максимально приблизить свои ноги к его ногам. Наконец я улегся как мне надо, подмяв под себя стебли дикой малины, осыпавшей меня каплями дождевой воды скопившейся на листьях.
      Он явно растерялся. Руки его были заняты пистолетом и фонарем. Наконец встревоженным голосом он заговорил, наверное в передатчик, находившийся у него во внутреннем кармане куртки.
      - Шеф, шеф, тут какой-то припадочный...
      Я сотрясался в конвульсиях стараясь приблизиться к нему ногами как можно ближе и избегая ослепительного света фонаря.
      И тут из передатчика я услышал то, чего опасался больше всего, чему мне не хотелось верить до последнего, надеясь на какие-то совпадения, на какую-то спасительную нелепость, на какое-то чудо. Но чуда не было. БЫЛ ГОЛОС ЮРКИ, ЗВУЧАВШИЙ ИЗ ПЕРЕДАТЧИКА:
      - Это он, он! Он прикидывается, я знаю! Оглуши его и свяжи только не мочи, он нужен живой...
      Но владелец фонаря и пистолета уже падал, блокированный моими ногами, тяжело и шумно падал ломая кусты и да он упал, я сидел на нем верхом вырвав пистолет уже поднятый высоко для удара, в который я вложил свою злость на весь белый свет.
      Поднявшись на ноги я подобрал откатившийся но не погасший фонарь и осветил лежавшего. Его голова в капюшоне развернулась самым неестественным образом: я перебил ему шейные позвонки.
      Боже, милостив буди мне грешному.
      Терять время было нельзя: сейчас сюда нагрянет вся королевская рать. Неизвестно, сколько их здесь находилось, но зато теперь я мог с высокой степенью точности вычислить, где Юрка распорядился оставить машины, на которых они приехали. Скорее всего на поляне у железного моста через канаву.
      Я оказался прав. Когда сквозь кусты передо мной открылась поляна с редкими высокими соснами, у двух рядом стоявших машин находился только один человек, последняя пара, не видимая мной, прошла торопливо по дороге глухо и тревожно переговариваясь между собой.
      Я подполз как можно ближе к машинам. Поляна слабо освещалась уличным фонарем, расположенным на деревянном столбе у калитки одной из дач, метрах в двадцати от поляны. Человек потоптался вокруг машин и, поеживаясь от продолжавшего моросить дождя, счел для себя лучшим усесться в одну из них, на место водителя.
      Меня это не устраивало. Пошарив вокруг себя я нащупал маленький камешек и кинул его в направлении машины с сидевшим в ней человеком. Было видно как он вздрогнул от удара камешка по кузову и приоткрыл дверцу озираясь по сторонам и бормоча ругательства. Его голова в кожаной кепке с коротким козырьком, слегка освещенная тусклым светом фонаря, на какое-то время приподнялась над корпусом машины.
      Держа ПМ обеими руками и опираясь локтями на землю, я тщательно прицелился и выстрелил. Человек опрокинулся, дверца открылась до отказа, он упал навзничь. Огромными прыжками я бросился к машине и оттащил от нее Того, Кому На Этот Раз Не Повезло.
      Ключи зажигания были на месте. Я выстрелил еще дважды. Из шин второй машины выходил воздух, она неторопливо кренилась на один бок.
      Усевшись за баранку я неподвижно замер на несколько секунд, стараясь унять волнение. До сих пор я все делал автоматически.
      Наконец я повернул ключ зажигания, тронулся с места не включая фары, и развернул машину в сторону железного мостика. При въезде на него я был вынужден включить фары: проехать по нему даже днем было довольно затруднительно. Не успев миновать поворот направо, находившийся сразу за мостиком, я услышал выстрелы и боковым зрением заметил доски забора разлетающиеся в щепы, но уже через секунду я был вне зоны обстрела и прибавил газ.