Джонни высадил своих пассажиров в Килкуле; потом, после того, как они с Диего перенесли Шона в дом Клодах, он немедленно отправился на космобазу с докладом для Виттэйкера Фиске.
      — Это очень интересно, сынок, — сказал его босс, когда Джонни закончил краткое изложение фактов. — Вы нашли пропавшего ребенка Рурков и привезли назад Шонгили. А Торкеля вы не нашли где-нибудь там?
      — Нет, сэр, не нашел. — Джонни не стал распространяться о том, что присутствие Торкеля осложнило бы и без того сложную ситуацию. — А он что, с одной из исследовательских групп?
      Вит покачал головой и махнул рукой: мол, оставим эту тему.
      Когда за окнами раздался шум приземляющегося “шаттла”, оба как по команде подняли головы.
      — Вовремя успели, а, сынок? — усмехнулся, поднимаясь, Вит. — Лучше мне пойти и посмотреть, как можно утихомирить Мэттью.
      — Сэр, я думал...
      Виттэйкер Фиске живо кивнул и сделал ободряющий жест:
      — Вы сделали именно то, что должны были сделать. Как и майор Мэддок. Сама идея полигамии, особенно на религиозной основе, и женитьбы на детях, не достигших половой зрелости, для нашего времени возмутительна. К тому же она абсолютно противоречит Биллю о Правах Индивидуума, принятому Межпланетным Сообществом. Займитесь пока лучше вертолетом, сынок. Я хочу держать его наготове.
      Джонни поднял брови, ожидая, что ему будет дан какой-нибудь совет в частном порядке, однако по выражению лица доктора Фиске понял, что ему лучше выполнять отданные распоряжения.
      Несмотря на все ожидания Виттэйкера, Мэттью Лузон не посетил его и даже не пытался с ним связаться; не было также и официально поданной жалобы на капитана Джона Грина. Также за весь этот день не поступило ни одного сообщения от его сына Торкеля, и никто не знал, где он находится. Единственным событием стало то, что неподалеку от ограды был найден охранник космобазы, получивший сотрясение мозга...

***

      Торкель Фиске был в гневе; Саток пришел в бешеную ярость. Он пинал куски камня, разбил штук пять, не обращая внимания на то, что здорово расшиб при этом ноги: казалось, ему становилось легче от боли. Торкелю пришлось выслушать те проклятия, которые Саток обрушил на голову предательницы Луки, а заодно и подробно узнать, что он намерен сделать с ней, когда найдет ее. Насколько Торкель успел рассмотреть девушку, она, по его мнению, не обладала ни достаточным умом, ни тем более силой для того, чтобы подменить образцы руд, которые он, Торкель, сам видел и ощупывал, кусками пустой породы за время их с Сатоком отсутствия.
      Однако же без материальных доказательств комиссия навряд ли станет слушать Сатока и может принять решение раньше, чем он сумеет собрать новые образцы. Разумеется, были и другие способы усилить контроль Компании над этой планетой: построить здесь дороги, электростанции, больницы и школы, как Торкель и предлагал Мармион. Разумеется, все это будет делаться во имя благополучия колонистов. Если они будут жить в лучших условиях и станут более цивилизованными, у них будет больше желания сотрудничать с Компанией. В особенности если на планете будет достаточное количество отрядов строителей и ремонтников, в которых станут служить выходцы с других планет, не с Сурса — на этот раз он проследит за этим. Врачи исследуют изменения психики, характерные для Сурса, и займутся лечением. Необходим и контроль рождаемости, чтобы аборигенов не стало слишком много, тогда ими будет легче управлять. Учителя, присланные Компанией, построят программы так, чтобы добиться лояльности своих учеников, а коммуникационные системы обеспечат верность идеям Компании всех жителей планеты, как новоприбывших, так и коренных. Если же это не удастся, по дорогам, построенным Компанией, можно послать войска, которые преподадут оппозиционерам уроки хороших манер.
      А что же планета? Живая планета? В душе Торкель вовсе не смеялся над этой идеей. Сурс действительно был разумен. Он это знал. Он чувствовал это, видел это, слышал это сам. Но это вовсе не означало, что существующее положение вещей ему нравилось. То, что Сатоку удалось украсть образцы руды, вырвав их из плоти Сурса, произвело на Торкеля огромное впечатление, но это будет иметь значение только в том случае, если бывший шаначи сумеет показать, где находятся месторождения, или хотя бы сможет представить комиссии образцы. Сейчас же в “шаттле” не было ничего, кроме обычных камней и пыли. Ничем не лучше “золота фей” из сказок, которые рассказывала маленькому Торкелю на сон грядущий бабушка Фиске.
      Он предпочел бы играть со своей коллекцией монет или препарировать кольчатого червя, но бабушка Фиске, которая, как он полагал, была в ответе за странности в характере его отца, верила в принципы философа XX века Джозефа Кэмпбелла. Она полагала, что детям нужны мифы и сказки, из которых они черпают информацию, необходимую им для дальнейшей жизни. Она никогда не понимала Торкеля, эта бабушка Фиске. Торкель был исследователем, соблазнителем и изобретателем именно потому, что ненавидел тайны. Он любил, когда все разложено по полочкам.
      А теперь ему вместе с Сатоком придется иметь длительное объяснение с комиссией, если они хотят доказать, что Сурс хранит достаточно секретов, которые стоят вложения средств, стоят того, чтобы цивилизовать и обустроить эту планету. На данный момент он мог представить в качестве доказательства только небольшой кусок зеленоватой породы, содержащей медь, да крохотный золотой самородок, случайно закатившийся в темный угол.
      — Хороший фокус, — объявил он все еще разъяренному Сатоку. — Не знаю, что уж вы там сделали с этими камнями, чтобы они выглядели как образцы руд, но в своем теперешнем состоянии навряд ли такие “образцы” смогут убедить комиссию.
      Он знал не хуже, чем сам Саток, что Лука и женщины Килкула — а может, и все жители Шэннонмута — подменили образцы, но ему нужно было, чтобы Саток рассказал ему больше. До тех пор, пока Саток держит свои секреты при себе, ни Торкелю, ни Компании от них никакой пользы нет.
      — Там, откуда я взял образцы, есть еще, — прорычал Саток.
      — А где это конкретно? В Проходе Мак-Ги? — Этот тип говорил, что был тамошним шаначи, а потому Торкель говорил не наугад. По результатам съемок из космоса, именно в этом районе могли находиться крупные залежи руд.
      Саток покачал головой:
      — Нет, эта жила сейчас закрыта для нас. Но у меня есть и другие источники. Единственная причина, по которой я решил взять Компанию в долю, — то, что мне нужны материальные ресурсы. Для моего метода.
      — Например?
      Впервые за все время, прошедшее с момента обнаружения предательства Луки, Саток ухмыльнулся:
      — Верно, сэр. Как только вы узнаете, чем я пользуюсь, вы решите, что поняли мой метод. И так оно и будет. Дело в том, что вы им пользовались все время. Больше всего мне нужен петрасил. Прикажите вашим ребятам загрузить петрасилом мой “шаттл”, и через пару дней я привезу вам новые образцы.
      — Я полечу с вами, и вы мне все покажете, — начал торговаться Торкель, — и тогда у вас будет столько петрасила, сколько вам нужно.
      Но волосатый ублюдок имел наглость отказаться от предложения.
      — Не пойдет. Ничего не выйдет до тех пор, пока я не получу от Компании патент на мой метод и все права на мои участки.
      — Без доказательств вы этого не получите, — заметил Торкель.
      — Ну а без моей помощи вы не получите образцы руд, необходимые для того, чтобы доказать ценность этой планеты для Интергала. Так что, думаю, если вы мне не поможете, никому из нас не улыбнется удача.
      — Ладно, — с долгим обреченным вздохом проговорил Торкель. — Я вам выделю петрасил. Но привозите образцы побыстрее, ладно? Я не знаю, сколько времени понадобится комиссии для того, чтобы прийти к окончательному решению.
      — Тогда пусть ваши парни начнут погрузку. Кстати, пусть заодно и заправят “шаттл”, хорошо?
      Торкель согласился по-прежнему неохотно. В конце концов, он мог отправиться за Сатоком и без его согласия. Поставить “жучок” на “шаттл” и проследить весь путь до рудника не составит труда. Он мог бы даже пригласить комиссию, чтобы ее члены первыми увидели результаты новой операции по добыче руды, а заодно и узнали кое-что о секретах метода Сатока...

***

      Птицы — певчие птахи, вороны, утки, гуси, ястребы и цапли — разносили их, так же как кролики, лисы, волки, ручные кошки, коты-охотники, медведи и белки. Каждая птица, каждый зверь нес в пасти или в клюве корень, побег или росток шипастой ежевики. Птицы летели к самым отдаленным точкам: к Мертвому Коню, Савойю, Веллингтону, Портаже, Зеркальному Озеру, Фьорду Гаррисона и Проходу Мак-Ги. Следуя указаниям кошек, они оставляли свою ношу у Врат планеты — у тех мест, где люди могли говорить с Сурсом. Больше всего ростков было доставлено туда, где планета была наиболее уязвима и открыта и где потому ей легче всего было нанести урон. Все это были пещеры; и у их входа, над входом, вдоль всей пещеры птицы бросали побеги, корни и ростки, а звери — сурки, белки, кролики и лисы — закапывали их в землю. В течение двух дней каждые четверть часа прибывали свежесрезанные побеги и корни ежевики. Их выдергивали, срезали и разбирали неутомимая Клодах, Виттэйкер, Фиске и многочисленные помощники из поселка, из леса и тундры, окружавших Килкул.
      В большинстве мест увеличение активности животных и птиц не вызывало ничего, кроме легкого любопытства; кое-где этого вообще не заметили. В Проходе Мак-Ги Крисак Коннелли и его семья, следившие за покинутым домом Сатока, заметили это оживление и в промежутках между “поставками” партий рассады интересовались тем, что делает все это разношерстное зверье.
      Шипастая ежевика была одной из самых больших загадок планеты. Большинство растений на Сурсе годилось для многих целей: для лекарств и изготовления одежды, для строительства и отопления. Шипастая ежевика никогда ни для чего подобного не годилась. Съев больше горсти ягод, можно было серьезно отравиться; допустим, из них и можно было приготовить лекарство, но какое и от чего, никто еще не сумел выяснить. Шипы кустарника были острыми и длинными, листья — липкими, а цветы — такими же мелкими и редкими, как и ягоды. Если где-нибудь приживался росток этого кустарника, извести проклятые растения было уже практически невозможно. Хуже того, они росли буквально на глазах: два дня Крисак занимался тем, что наблюдал за буйным ростом колючего кустарника. Птицы по-прежнему каждый день доставляли все новые ростки, а между тем первые посадки уже разрослись и поднимались все выше и выше; их корни пронизывали землю на всем протяжении пути от поселения до дома Сатока, взбирались по стенам дома и разрастались даже на его крыше, заплетя все пристройки.
      Когда Крисак увидел это, он созвал всех жителей поселения полюбоваться невиданным зрелищем. Мать Крисака созерцала нашествие ежевики, сжав губы, глядя на шипастые побеги сухими глазами.
      — Теперь, — проговорила она, — теперь планета действительно наказывает нас. За то, что мы слушали Сатока, за то, что позволили ему причинить ей вред.

***

      Мэттью Лузон с трудом справлялся с желанием возгордиться. В самом деле, только подумайте о том, что он сделал для Компании во имя гуманизма! Самым меньшим испытанием был “аромат”, источаемый Пастырем Вопиющим. Даже Брэддок испытывал почти непреодолимое желание открыть дверцу вертолета, чтобы избавиться от запаха. Судя по его виду, ему также мучительно хотелось освободить свой желудок от остатков ужина прямо над ледяным морем с плавающими в нем островками айсбергов.
      По крайней мере, наушники в “шаттле” работали исправно, и Мэттью мог слушать переговоры пилота с космобазой и Лунной базой.
      Когда они подлетали к Фьорду Гаррисона, с Лунной базы пришло потрясающее сообщение.
      — Капитан Торкель Фиске просит всех членов комиссии немедленно связаться с ним. В настоящее время он наблюдает за деятельностью шаначи из прохода Мак-Ги.
      Мэттью не было необходимости слушать дальше. Проход Мак-Ги находился по дороге из Фьорда Гаррисона к космобазе, а кроме того, ему хотелось отдохнуть от того общества, в котором он сейчас находился.
      — Пилот, доставьте нас в Проход Мак-Ги, и немедленно, — приказал он; пилот жестом продемонстрировал, что понял распоряжение, и направил “шаттл” в сторону берега.
      Когда они приблизились к поселению, Мэттью увидел, что оно построено на склоне, поднимающемся в направлении горного перевала.
      — Черт побери! — выругался пилот, пролетая над поселением к полю, густо заросшему кустарником, чьи ветви тянулись от домов к каменному строению примерно в полумиле от поселения. — Что они сотворили с посадочной площадкой, будь она неладна?
      — Посадите машину где-нибудь! — скомандовал Мэттью. — Растения смягчат посадку.
      — Хорошо, вы здесь командуете, доктор Лузон, — ответил пилот, но в его голосе прозвучала нотка сомнения.
      «Ну, наконец-то! — с облегчением подумал Мэттью. Наконец-то хоть кто-то поступает так, как ему приказывают!»
      Приземлившись, машина ушла на полметра в сплетение зеленых ветвей. Пилот остался на своем месте; Мэттью распахнул дверцу со своей стороны, нетерпеливо выпрыгнул наружу — и тут же пожалел об этом.
      Ноги обожгло огнем; тысячи крохотных иголочек пронзили его одежду и обувь, впились в тело, так что каждое движение причиняло ему жуткую боль.
      Собственно, ему и двигаться-то не нужно было: ветер от винтов вертолета шевелил кустарник, и этого было вполне достаточно. Мэттью вскрикнул. Брэддок выпрыгнул следом, намереваясь помочь, и тоже заорал Пастырь Вопиющий стоял в проеме люка, воздев одну руку к небесам, другой указывая на них, и, кажется, что-то говорил.
      — Что? — выдавил Лузон, когда шум винтов затих.
      — Великий Зверь поймал вас в "свои сети! — крикнул Пастырь Вопиющий. — Берегитесь!
      — Во имя милосердия!.. Это не Великий Зверь, а просто какой-то вид кустарника! — заорал Мэттью. — Помогите!
      — Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр? — поинтересовался молодой человек, сидевший на скале, которая казалась одиноким островком в море шипастых ветвей.
      — Вытащите нас отсюда! — потребовал Мэттью.
      — О! Самым надежным убежищем будет ваш “шаттл”, сэр. Я предлагаю вам залезть в него, пока он не зарос кустарником.
      — Что?! Ни одно растение не может расти так быстро! — ответил Брэддок, но уверенности в его словах не было. В это время он пытался выпутаться из оплетавших его ноги ветвей.
      — Великий Зверь хитер и коварен, он не знает устали, стремясь уловить души и тела добродетельных! — возвестил Пастырь Вопиющий.
      — Это точно! — зарычал на него Мэттью и повернулся к юноше. — Если бы я хотел вернуться в “шаттл”, я бы никогда не приземлился здесь, молодой человек. Прошу вас, помогите нам выбраться из этих кустов и немедленно отведите нас к вашему шаначи и к капитану Фиске.
      — Никогда не слышал ни о каком капитане Фиске, — лениво откликнулся юноша, явно наслаждавшийся ситуацией, в которую они попали, — а шаначи мы выгнали.
      — Да?.. — Мэттью замер среди жгучего кустарника, пытаясь переварить новость.
      — Вы же слышали, что он сказал, сэр. Давайте выбираться отсюда, — взмолился Брэддок.
      Однако, даже если Мэттью и имел такое намерение, оно рассеялось после того, как он услышал ответ юноши.
      — И почему же вы сделали это, сынок?
      — Он был злым человеком, сэр. Пытался заставить нас поверить в то, что планета хочет одного, когда она хотела совсем другого.
      — Я бы очень хотел поговорить с тобой об этом, сынок. Пожалуйста, помоги нам выбраться отсюда. — Несмотря на боль от уколов, Мэттью попытался прибегнуть к помощи своего немалого обаяния.
      Юноша пожал плечами и исчез. Мэттью и Брэддок запихнули Пастыря обратно в “шаттл” и сидели там до тех пор, пока не появилась группа местных жителей с камнями и досками и не принялась прокладывать им дорогу. Мэттью удивился тому, что они не взяли с собой мачете или серпы, чтобы срезать растения. Однако прежде чем он успел задать вопрос, юноша пробежал по камням и доскам и схватил его за руку:
      — Лучше вам поторопиться, сэр: шипастая ежевика скоро и здесь все оплетет.
      — Компания вознаградит тебя, сын мой, — возвестил Пастырь Вопиющий и, оттолкнув Мэттью, первым спрыгнул на камни с грацией горного козла. Скорость, с которой он пробежал по камням, и гибкость, с которой он уворачивался от шипастых ветвей, заставила Мэттью снова задуматься о том, нормален ли он.
      Мэттью поспешил за Пастырем; следом, более неохотно, пошел Брэддок. Пилот предпочел остаться со своей машиной.
      Юноша двигался впереди; за ним по пятам следовал Пастырь Вопиющий, потом Мэттью и Брэддок. В таком порядке они и добрались до ближайших домов, где к ним присоединились мужчина, женщина и куча детей. Позади уже собирались остальные жители поселения.
      Пастырь Вопиющий замедлил шаг и, обернувшись к Мэттью, провозгласил:
      — Быть может, это место благое, брат Лузон. Я не вижу здесь ни одного из оранжевых адских слуг, которых можно во множестве видеть в языческих поселках. И нигде я не увидел алчущей пасти Зверя, ждущего, что его напитают невежеством тех, кто лишен света истины.
      — Хорошие новости, — сдержанно ответил Мэттью и снова обратился к их проводнику: его гораздо более интересовало то, что могли поведать им жители этого поселения.
      — А теперь, мой мальчик, ты должен мне кое-что объяснить, поскольку я нахожусь в некоторой растерянности. Предполагалось, что здесь мы встретимся с капитаном Фиске и шаначи этого поселения. Но ты сказал мне, что вы изгнали шаначи. Я чужой на этой планете, но тем не менее питаю интерес к вашим обычаям... Скажи, нас действительно доставили в Проход Мак-Ги?
      — Именно так, сэр, — ответила, пробираясь вперед, женщина, по всей вероятности, бывшая матерью юноши. — А лучший способ объяснить вам то, что здесь произошло, — это песня, которую мы сложили.
      Мэттью застонал про себя: его вовсе не радовала перспектива слушать песни. Однако он сумел изобразить на своем лице приятную и заинтересованную улыбку.
      — Мы поем ее вместе, — объяснил мужчина, который был, судя по всему, мужем женщины и отцом юноши. — Потому что это случилось со всеми нами.
      — Он имеет в виду, что мы все были одурачены, — сказал юноша.
      — Все, кроме Крисака, — добавила маленькая девочка. — Его не удалось обмануть.
      — Пожалуйста, спойте, — сказал Мэттью. Если уж ему суждено выслушать это, чтобы понять, что здесь случилось, то нечего тянуть.
      — Начинай ты, Крисак, — сказала женщина. Юноша замер в нескольких футах от Мэттью, уронив руки, и начал в странной манере, в какой обычно пели местные песни:
 
Однажды рухнула крыша мира.
Она погребла друзей и братьев,
Убила наследника мудрости мира.
Долгие дни мы рыли, не в силах плакать.
Сгинул наш мир.
Айийиа!
 
      К юноше присоединились другие жители поселения: одни выкрикивали слова песни громко, другие едва шептали, и все повторяли бессмысленное слово, которым завершался каждый куплет песни.
 
К нам пришел чужак и копал с нами.
Он сказал, что пришел учить.
Он был уверен.
Он был силен.
Он знал, что делать.
Он знал, где копать.
Мир все еще говорил с ним,
Так он сказал.
Айийиа!
Он сказал: если мы пойдем за ним, то вернем наш мир.
Он сказал: если моя сестра возляжет с ним,
Она будет едина с Творением.
Она пошла с ним.
Он сказал: если мы ему отдадим лучших щенков,
Те, кто ему помогает, разнесут о нас весть до края мира,
Мир снова вспомнит о нас.
Мы отдали ему щенков.
Он сказал, что оранжевые лапы планеты
Разносят о нас злые вести по миру.
Он сказал: если мы хотим исцелиться, их нужно убить.
И, к стыду своему, мы позволили это.
 
      При этих словах неожиданно люди начали рвать на себе волосы. Следующий куплет пели уже все, громко и печально:
 
К стыду своему, мы не укрыли их.
К стыду своему, мы не накормили их.
К стыду своему, мы слышали, как он бил их
К стыду своему, мы слышали их крики
К стыду своему, мы не сделали ничего,
Пока не осталась лишь Тишь -
Бесшумная, быстрая Тишь Лишь она одна.
Тишь, что привела нас назад в наш мир.
Тишь, что привела к нам наших соседей.
Тишь, что покинула нас,
Безногих, в мире,
Чей голос был заглушен,
Чей язык был вырван
Тем, кого звали мы -
Саток, шаначи.
Где ныне наша сестра?
Отдана дурному мужчине в далекой деревне.
Где наши лучшие псы?
Голодны и сломлены духом.
Где наши кошки, оранжевые лапы мира?
Все они стали костями, осталась лишь Тишь.
Когда же наш мир заговорит с нами,
Как мы верили и мечтали?
Айийиа
 
      — О, господи! — проговорил Мэттью, когда они умолкли. — И все это из-за вашего шаначи?
      — Да, сэр, — ответил юноша. — Он взял все лучшее, что у нас было, и предал нас всех.
      Мэттью с трудом сдержался, чтобы не потереть руки от радости.
      — О, это ужасно. В самом деле ужасно. Правда, брат Вопиющий?
      Губы Вопиющего дрогнули в улыбке:
      — Вот что выходит из общения с чудовищами.
      — Верно говорите, мистер, — сказала женщина. — Может быть, вы останетесь и поедите с нами, сэр? — прибавила она, обращаясь к Лузону, но тот жестом отверг ее предложение.
      — Мне очень жаль, дорогая леди, но ваш рассказ так огорчил меня, что, я полагаю, нам лучше всего будет снова отправиться в путь, дабы принести справедливость вам и всем прочим, кого обманули так же, как вас. Надеюсь, вы сможете повторить свою песню перед комиссией, когда я вас вызову? — прибавил он, обращаясь к юноше, который пел неожиданно хорошо, сильным и чистым голосом.
      — Почту за честь, сэр, — ответил тот, но в его голосе чувствовалась настороженность и озадаченность.
      Жителям поселения пришлось снова прокладывать тропу поверх колючих плетей кустарника, чтобы Мэттью и его спутники смогли добраться до “шаттла”. Пилоту пришлось покинуть свое кресло и воспользоваться мачете, чтобы освободить от колючих побегов шасси и прорубить хотя бы взлетную полосу. Гибкие шипастые ветки уже успели оплести днище машины. Мэттью подумалось, что было бы неплохо разобраться в том, почему этот кустарник растет так быстро. Джордж, подумалось ему, разбирается в ботанике. Нужно будет послать его сюда за образцом — если, конечно, такой образец можно будет сохранять сколь-либо долго.