Долго еще продолжалась беседа. Говорили о критике Лавровым взглядов Бакунина, в том числе и о государстве, об образовании русской секции I Интернационала в Женеве в 1870 г., о первой пролетарской революции --Парижской Коммуне, победившей в марте 1871 г. и просуществовавшей 72 дня.
      Войноральский не оставил воспоминаний о том, какое влияние на него и его сподвижников оказали "Исторические письма" Лаврова. Но это сделают другие видные революционеры 60-х и 70-х гг. XIX в.
      Член "Народной воли" Н. С. Русанов вспоминал впоследствии о влиянии этой книги на молодежь: "Ах, надо было жить в 70-е годы, в эпоху движения "в народ", чтобы видеть вокруг себя и чувствовать на самом себе удивительное влияние, произведенное "Историческими письмами". Многие из нас... не расставались с небольшой, истрепанной, нечитанной, истертой вконец книжкой. Она лежала у нас под изголовьем. И на нее падали ночью паши горячие слезы идейного энтузиазма, охватившего нас безмерною жаждою жить для благородных идей и умереть за них".
      В заключение вечера говорили о книге В. В. Берви-Флеровского "Положение рабочего класса в России". Автор глубоко вскрыл господство на русских фабриках крепостнических пережитков, низкую производительность труда, изнурительный труд рабочих и произвол хозяев. Для того чтобы прочесть эту книгу и произведения Чернышевского в подлиннике, К. Маркс выучил русский язык.
      Войноральский старался использовать всякую возможность для расширения своих связей с революционерами. Благодаря Анне Тушинской он узнал о деятельности кружка А. В. Долгушина, одного из первых кружков, члены которого пошли в народ. Кружок образовался в 1872 г. в Петербурге. Его руководители А. В. Долгушин и Л. А. Дмоховский вышли из Технологического института. Активные члены долгушинского кружка весной 1873 г. переселились под Москву в деревню Сареево. Здесь они устроили подпольную типографию и напечатали прокламации "Как должно жить по законам природы и правды" (автор В. В. Берви-Флеровский), "Русскому народу", "К интеллигентным людям" (автор А. В. Долгушин). Воззвание Берви-Флеровского начиналось с призыва к интеллигенции: "Идите в народ и говорите ему всю правду до последнего слова". В листовках долгушинцы призывали крестьян браться за оружие. "Нет в робости добродетели, -- писали они, -- вы не бойтесь оружия, а берите его рукой твердою и сражайтесь битвой жестокою за святой закон и за равенство, с угнетателями..."
      Программные установки кружка Долгушина включали основные народнические идеи. Специфика их взглядов выражалась в том, что, соглашаясь с Бакуниным о необходимости немедленной подготовки восстания, они расходились с ним во взглядах на устройство будущего общества. Они не выступали против государства, а требовали создания правительства, избранного народом, введения строгого контроля за расходованием народных средств. Долгушинцы считали, что создать нормального человека (т. е. развитого пропорционально, физически и духовно) можно только в благоприятной среде, где труд при свободе и равенстве людей будет служить благу всех. В числе планов, намечаемых долгушинцами, было и освобождение Н. Г. Чернышевского, отправленного в 1871 г. после отбытия Нерчинской каторги в Восточной Сибири в Вилюйский острог на вечное поселение.
      В сентябре 1873 г, начались аресты членов кружка. При обысках у долгушинцев были найдены переписанные от руки "Манифест Коммунистической партии", "Азбука социальных наук" В. В. Берви-Флеровского, прокламации. Войноральский придавал большое значение деятельности долгушинцев и мечтал о скорейшем приобщении к революционной работе.
      В ноябре 1873 г. он с женой приехал в Петербург и остановился в гостинице на Б. Морской улице [Ныне улица Герцена.]. Через Анну Тушинскую он познакомился с членами кружка "чайковцев" или Большого общества пропаганды [Общество "чайковцев" возникло в 1868--1869 тт. о Петербурге как группа противников Нечаева. Ядро кружка составили студенты Медико-хирургической академии М. А. Натансон, В. М. Александров. А. И. Сердюков, к которым присоединились Н. В. Чайковский и другие. Основная задача кружка состояла в пропаганде среди крестьян и рабочих и объединении передового студенчества страны. Первым этапом его деятельности стало "книжное дело", издание и распространение революционной и научной литературы -- 1 тома "Капитала" Маркса, произведений А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова. П. Л. Лаврова, В. В. Бе рви-Флеров с кого, Ф. Лассаля, Ч. Дарвина и др.] Сравнивая кружок Нечаева и "чайковцев", невозможно было не испытать ощущения (по словам историка В. Богучарского), будто из душного подвала попадаешь сразу на залитый солнцем благоуханный луг. Такова была нравственная атмосфера добросердечия, честности, высокой дружбы, искренности, самоотверженного служения высоким идеалам борьбы за свободу народа в этом кружке. Из него вышли будущие члены "Земли и воли" 70-х гг. и герои "Народной воли" Софья Перовская и Андрей Желябов, Николай Морозов, теоретик анархизма, выдающийся ученый Петр Кропоткин, замечательный революционер и писатель Сергей Степняк-Кравчинский, Дмитрий Лизогуб, бескорыстно пожертвовавший на революционные цели огромные материальные средства и вдохновивший Л. Н. Толстого на рассказ о человеке, восхищающем своей нравственной красотой, талантливый пропагандист Дмитрий Рогачев, этнограф и археолог, член "Земли и воли", один из редакторов журнала "Земля и воля" Дмитрий Клемену, и др. Великолепные портреты своих товарищей по кружку дал С. М. Кравчинский в своей замечательной книге "Подпольная Россия", завоевавшей признание передовых людей многих стран Европы и Америки. Классик американской и мировой литературы Марк Твен писал под впечатлением этой книги: "Я прочитал "Подпольную Россию" от начала до конца с глубоким жгучим интересом. Какое величие души!.. Я говорю... об этом поразительном сверхчеловеческом героизме, что прямо смотрит вперед через годы, в ту даль, где на горизонте ждет виселица, -- и упрямо идет к ней сквозь адское пламя, не трепеща, не бледнея, не малодушествуя..."
      Познакомившись с "чайковцами" в Петербурге, Войноральский узнал от них, что с осени 1871 г. члены кружка устроили за границей, в Швейцарии, типографию, где в течение 1871--1872 гг. были изданы "Гражданская война во Франции" К. Маркса, переведенная самими "чайковцами", сочинения Чернышевского, Добролюбова, Лаврова, Берви-Флеровского, Прудона, Лассаля, Дарвина и др.
      А в 1873 г. в самом Петербурге в литографии на Среднем проспекте Васильевского острова начали издаваться нелегальные произведения. Войноральскому рассказали о том, что кружок превратился в общество пропаганды с отделениями в других городах и что готовится литература не только для пропагандистов, но и специально для народа. Первые брошюры были написаны Тихомировым: "Сказка о четырех братьях" (законченная и улучшенная П. А. Кропоткиным) и "Емельян Пугачев". Л. А. Шишко была написана прокламация "Чтой-то, братцы". Используя сюжет известной басни И. А. Крылова, автор в очень доходчивой форме рассказал о волке-царе, попавшем в правители овец, помимо их спроса и желания.
      Несмотря на отсутствие устава организации, все знали и четко выполняли свои обязанности. Молодые люди чутко реагировали на малейшие отклонения от нравственных принципов -- ложь, несправедливость и т. д. По особо важным вопросам решение принималось только в том случае, если высказывалось единодушное мнение.
      Занятия с рабочими уже начали проводить с 1872 г. Н. А. Чарушин, С. С. Синегуб, а позднее Софья Перовская, П. А. Кропоткин, Д. А. Клеменц, С. М. Кравчинский. Центром этой работы была Выборгская сторона. Кропоткин читал лекции об Интернационале, Клеменц -- по русской истории и о народных движениях Разина, Пугачева, о "Капитале" К. Маркса, Кравчинский также по русской истории и политэкономии. "Чайковцы" надеялись из подготовленных пропагандой рабочих сделать посредников для себя в среде крестьян. На собрании Общества в январе 1873 г. было решено идти в народ под видом рабочих и для этого создавать везде мастерские для обучения различным ремеслам.
      По инициативе "чайковцев" и кружка лавристов с весны 1872 г. была установлена связь с П. Л. Лавровым для руководства изданием заграничного журнала народников и объединения вокруг него революционных сил, обсуждения программных и тактических вопросов. В конце 1873 г. журнал стал распространяться в России. Предполагалось, что журнал, получивший название "Вперед", продолжит традиции "Колокола" в новых исторических условиях подъема общественного движения. В стране не прекращались протесты крестьян против грабительской реформы, крепостнических пережитков. На крупных промышленных предприятиях в 1870--1871 гг. прошли стачки рабочих. Революционно настроенная молодежь готовилась к пропаганде в народе. Усиливалась вера в возможность победы революционных сил под влиянием революционного движения в Западной Европе -- Парижской Коммуны и деятельности I Интернационала. Традиции журнала "Современник" продолжал журнал "Отечественные записки" под руководством Н. А. Некрасова и М. Е. Салтыкова-Щедрина. На страницах журнала с 1872 г. началась публикация писем "Из деревни" А. Н. Энгельгардта -- русского публициста и ученого-агрохимика. Письма ярко показывали пореформенную жизнь русского крестьянина, вызывали гнев и возмущение политикой царского самодержавия, обрекающей крестьян на невыносимые условия существования.
      Энгельгардт подчеркивал, что, уплатив все сборы, бывший помещичий крестьянин не мог прокормить свою семью, не идя вновь в кабалу к помещику, так как должен был отдать государству почти в 2 раза больше того, что он мог собрать со своего надела. Крепостнические пережитки мешали развитию производительности труда в сельском хозяйстве. И это в стране, где крестьяне составляли не менее 80 % населения, на котором держалась финансовая, военная и политическая мощь государства. В одном из писем Энгельгардта Войноральский прочитал: "...существующая система хозяйства держится только потому, что труд неимоверно дешев, что крестьянин обрабатывает помещичьи поля по крайне низким ценам только по необходимости, по причине своего бедственного положения ... такой порядок вещей не может долго держаться".
      На одном из вечеров во время встречи с "чайковцами" на квартире у Анны Тушинской Войноральский познакомился с Сергеем Кравчинским и Дмитрием Рогачевым. Войноральский невольно любовался ими, богатырским видом Рогачева и одухотворенным волевым лицом Кравчинского. Они были друзьями детства, вместе учились в Орловской военной гимназии. Оба закончили военные училища в Петербурге: Рогачев -- Павловское, а Кравчинский -- Михайловское артиллерийское, потом поступили в институты. Вместе собирались первыми из "чайковцев" вести пропаганду среди крестьян Тверской губернии. Под видом пильщиков было решено идти в Новоторжский уезд, где, по их мнению, были наиболее распространены среди населения вольнолюбивые идеи.
      Кравчинский заговорил о положении крестьян. А Войноральскому казалось, что Сергей высказывает его собственные мысли: горьки страдания и муки, причиняемые самодержавием русскому народу, произвол незаконных арестов, заточение в казематы, ссылки без суда и следствия, попрание священных человеческих прав...
      -- Я смог в вашем кружке познакомиться с первым номером журнале "Вперед", где Лавров выдвигает программу действий, мне кажется, хорошо обоснованную, -- оживленно заговорил Войноральский. -- Как правильно, убедительно говорит Лавров о средствах борьбы.
      -- Наш кружок в своем большинстве считает, что надо тщательно готовить революцию, но горячие головы в других петербургских кружках, да и в других городах, например в Киеве, думают иначе. Вы здесь еще познакомитесь с такими кружками, как, например, Сергея Ковалика, Феофана Лермонтова, -- вступил в разговор Рогачев.
      -- Да, это было бы интересно.
      Войноральский не любил ничего откладывать в долгий ящик и на следующий день уже был на квартире Сергея Ковалика. Ковалик жил и Петербурге с 1871 г. В его кружок входили студенты Института путей сообщения, Технологического, Медицинского и других институтов.
      Войноральский сразу нашел с Коваликом общий язык, разговорившись о работе мирового судьи. Ковалик так же, как и Войноральский, в свое время служил мировым судьей, воевал с помещиками, защищая интересы крестьян. Постепенно разговор перешел к взглядам Лаврова и Бакунина.
      -- Скажите, Сергей, как Вы относитесь к положению Лаврова о том, что народ еще не готов к революции?
      -- Я верю в народную революцию и считаю, что народ к ней готов,--твердо заявил Ковалик. -- В этом Бакунин прав. Стремление пропагандистов только распространить в народе понятия о справедливости, свободе ни к чему не приведут, результаты будут ничтожны. Есть другой путь -- боевой, бунтарский. Бакунин провозглашает: мы враги государства. Взамен государства утвердится анархия, т. е. самостоятельная свободная организация общин, их вольный союз.
      -- А как, например, может существовать такой союз общин без центральной власти, если какая-нибудь община начнет действовать так, что это станет неудобно и невыгодно другим общинам? Как и кто тогда будет на нее воздействовать? -- спросил, улыбаясь, Войноральский. -- Например, через территорию этой общины в интересах других надо будет провести железную дорогу, а эта община не согласна?
      Ковалик кивнул головой:
      -- Ну что тут можно сказать? Если отдельные общины не идут ни на какие соглашения с союзом остальных общин, то, следовательно, общество еще не дозрело до утверждения анархического устройства и оно должно еще иметь центральную власть.
      -- А мне кажется, -- вновь включился в разговор Войноральский, --Лавров прав, когда признает возможность уничтожения государства, но не сразу, как Бакунин, а как отдаленную конечную цель. А до наступления этого идеального строя считает возможным сохранение отдельных форм государственности.
      Долго еще беседовали молодые люди. Войноральский узнал о существовании бакунинских кружков в Петербурге и других городах.
      Войноральский планировал еще несколько дней побыть в Петербурге, но пришло известие о смерти отца -- дворянина Ларионова. Отец оставил ему значительное наследство -- около 35 тыс. руб. серебром. Войноральский срочно отбывает в Пензенскую губернию для устройства дел по наследству.
      В конце 1873 г. он вновь выехал в Петербург с заездом в Москву, решив повидать Ивана Селиванова и установить связи с революционными кружками в Москве. Официальной причиной поездки были хлопоты об оформлении наследства.
      В это время Кравчинского и Рогачева в Петербурге не было. Они путешествовали по Новоторжскому уезду Тверской губернии под видом пильщиков. У них был план устроить в одном из сел уезда тайную подпольную типографию. Рогачев и Кравчинский встречались с крестьянами, беседовали с ними. Крестьяне охотно слушали пропагандистов, не выказывая никакого недоверия, иногда поддакивая и соглашаясь. Слух о пильщиках, которые рассказывают крестьянам, как надо добыть землю, быстро распространился по деревням, дошел до станового пристава, и он потребовал от крестьян привезти пильщиков к нему. Крестьяне подчинились и повезли пропагандистов в участок. По дороге заночевали в пустой избе. Крестьяне заснули у дверей на полу. Кравчинский и Рогачев легли на лавки. Когда послышался равномерный храп крестьян, друзья быстро вылезли через окно. Верст 40 пришлось им шагом пройти за эту ночь. Кравчинский сильно сбил ноги, но все же, добравшись до железной дороги, они сели в поезд и прибыли в Москву, в дом Кропоткина. Они появились там как раз в то время, когда московские "чайковцы" обсуждали программу действий в народе.
      "Восстание народное может быть успешным, -- говорилось в документе, --если оно будет проведено самими крестьянами и рабочими при руководстве партии -- дружно действующей группы людей, осуществляющих связь между отдельными местностями, четко определившей требования народа и разработавшей тактику, как избегнуть провалов, как закрепить победу. Будет применяться определенная форма пропаганды в зависимости от того, подготовлен ли народ к восстанию. Если нет, то пропаганда должна ориентироваться не на всю массу крестьян, а на некоторых наиболее сознательных. Революционеры же должны селиться в деревнях и создавать сельскую организацию, хотя бы из трех человек. Готовить в данной деревне агитаторов, а самим переселяться на новое место. Таким образом, будет устроена целая сеть кружков, связанных между собой. Поскольку народ в массе своей неграмотный, пропаганда должна быть устной. Однако необходимо подготовить специальные книги, доступные для крестьян". Пропаганда предусматривалась и среди рабочих.
      -- Первый опыт Кравчинского и Рогачева показал, что можно и без посредников, т. е. без рабочих, самим идти в народ под видом рабочего, --заключил Кропоткин.
      -- Вы слышали из нашего рассказа, как нас принимали крестьяне, у меня лично сомнений нет, -- уверенно заявил Кравчинский.
      Раздались голоса:
      -- Необходимо немедленно начать готовиться к походу в народ. Оставить занятия в университетах, институтах, академиях! Надо призвать народ к революции!
      Эти идеи быстро распространились среди молодежи. Главными очагами революционной пропаганды в Москве стали Петровская земледельческая академия и университет. Как и в Петербурге, передовое студенчество разделилось здесь на три группы: сторонников Лаврова, последователей Бакунина и молодежь, не стремившуюся к революции, но сочувствующую народу.
      Петровская земледельческая академия в 70-х гг. имела репутацию самого оппозиционного из всех высших учебных заведений со времени нечаевского движения. В общежитии при академии свободно собирались студенты. Здесь они и организуют первую в Москве народническую столярную мастерскую для подготовки кадров пропагандистов.
      Войноральский познакомился с Фроленко еще во время своей ноябрьской поездки в Петербург через Москву, когда встречался со своим пензенским другом, студентом Петровской земледельческой академии Иваном Селивановым. Тогда Селиванов и Фроленко агитировали Войноральского не сдавать экзаменов, а присоединиться к молодежи, готовящейся к походу в народ. Фроленко снабдил Войноральского адресами "чайковцев". В январе 1874 г., направляясь в Петербург, Войноральский заехал в Москву. Здесь и стало известно о том, что сенат не утвердил его в должности мирового судьи. Повидавшись со своими московскими друзьями, Войноралъский стал задумываться, не отложить ли и ему свои учебные планы. Фроленко, провожая Войноральского, делился впечатлениями о своей поездке в Петербург:
      -- Ты знаешь, я положительно очумел и закружился, перебегая с одного собрания на другое... Это не были какие-нибудь маленькие тайные собрания. Напротив -- переполненные большие аудитории, залы, набитые битком спорщиками, перебивающими друг друга. И все это средь бела дня. Собирались деньги. Одни говорили: "На хождение в народ". Другие -- "Бедным студентам". -- "Это зачем? Незачем учиться, кончать курсы. Пусть бросает все и идет в народ!" Каждый спешил высказать свое мнение и убедить другого. Однако было ясно, что сторонники "хождения в народ" берут верх. Разнообразные мнения сливались в одно общее -- "Весной надо двинуться в деревню и, нарядившись в простой костюм, изобразив рабочего, попробовать, попытать почву, посмотреть, что представляет из себя мужик, как он отзовется на призыв, захочет ли восставать, возможна ли с ним революция.
      -- А "чайковцы"? Какие у них планы? -- интересовался Войноральский.
      -- Решено идти в народ, но обязательно надев армяк, сарафан, простые сапоги, даже лапти! А после летнего опыта осенью всем собраться, устроить нечто вроде съезда и тогда уже окончательно решить все вопросы относительно революции, выработать общую определенную программу действий.
      Раздумья, встречи с петербургскими друзьями убедили Войноральского направить свои силы в ближайшее время не на продолжение образования, а на организацию похода в народ. Чтобы не расстраивать мать, он решил не говорить ей о своих планах. Пусть думает, что он учится в Петербурге.
      Сам же он вместе с женой к весне 1874 г. собрался в Москву. Здесь он решает на свои средства организовать столярную и сапожную мастерские для подготовки московской молодежи к походу в деревню, а также открыть подпольную типографию. Войноральский планирует печатать в ней нелегальную литературу для народа и бланки паспортов для пропагандистов.
      В 1873 г. он встретился с Мышкиным и узнал о его планах устройства легальной типографии. Войноральский обещает помочь в подборе людей, знающих наборное дело. Он пишет письмо в Архангельск Ефрузине Супинской и приглашает ее с подругами работать в этой типографии и Москве. Девушек не нужно было особенно агитировать. Они хотели отдать свои силы служению народу. Туда, в столицы... в Москву, в Петербург, где кипит работа, где столько передовых людей!
      С начала марта 1874 г. Войноральский с женой приехал в Москву. Супруги сняли дом в шесть комнат и поселились здесь вместе с архангельскими девушками. Образовалась своего рода коммуна. Дом стал местом встреч (со студентами Петровской академии). Разговоры шли о том, что студентам Земледельческой академии удобно вести в народе пропаганду сельскохозяйственных знаний, а параллельно беседовать о причинах его тяжелой жизни. Войноральский, кроме того, снабжал студентов академии и университета нелегальными произведениями.
      Член Большого общества пропаганды А. О. Лукашевич вспоминал впоследствии: "Одной из центральных фигур был воистину тогда в Москве Порфирий Войноральский, бывший помещик и мировой судья, который, между прочим, превосходно исполнял роль хозяина учебной пропагандистской мастерской вроде наших петербургских, но с несравненно более многочисленными участниками, притом часто менявшимися".
      В квартире Войноральского на углу Плющихи и Б. Благовещенского переулка была организована учебная мастерская с сапожным и столярным отделениями. Здесь работали студенты Петровской академии и университета, члены Большого общества пропаганды, или "чайковцы", -- Кравчинский, Клеменц, Лукашевич, Шишко. В комнатах стоял запах кожи, вара и свежих стружек. Оборудование, инструменты мастерской, а также продукты для работавших в ней приобретались на средства Войноральского. Юноше Андрею Кулябко (брату жены) было поручено выполнять мелкие хозяйственные дела, передавать почту. Надежда Павловна Войноральская с помощью 27-летней кухарки Ирины Лизуновой хлопотала по хозяйству -- готовила еду, создавала по возможности удобства и уют для всех, принимавших участие в работе мастерской. В мастерской царил дух товарищества, доверия и искренности. На видное место Войноральский повесил сумку с деньгами -- от 400 до 500 руб., откуда каждый мог брать, сколько считал нужным для своих нужд, не ставя об этом никого в известность.
      В мастерской не только шла работа по обучению столярному и сапожному делу. В перерывах между работой обсуждалась нелегальная литература, программные документы народничества. Поэтому соблюдались меры предосторожности.
      Полиция напала на след неправильно оформленных паспортов. Было установлено, что прописанные по этим паспортам безвыездно проживают в Петровско-Разумовском. Дворник стал требовать у Войноральского паспорта всех живущих в мастерской. Было решено перевезти мастерскую на другую квартиру --на Бутырки. Здесь также открыли два отделения -- сапожное и столярное. Мастером стал работать профессиональный сапожник Пельконен. В Москве начались аресты. Сообщение между квартирой Фроленко и мастерской на Бутырках приходилось тщательно маскировать.
      В мастерской после работы за чашкой чая звучали смех, остроумные шутки, читались стихи, велись разговоры не только о политике и социальных проблемах, но и о новостях искусства и литературы. И это было естественно --собиралась интеллигентная, образованная молодежь.
      Когда мастерскую Войноральского посещали Кравчинский, Клеменц и Шишко, собрания проходили незабываемо для всех участников. Дмитрий Клеменц, один из лучших народнических пропагандистов, поражал присутствующих богатой речью, блистающей всеми сокровищами русского народного языка, которым он владел с изумительным крыловским мастерством. Он умел в шуточной форме говорить о серьезных вещах. Во внешности его запоминающимися были глаза -- мягкие и вдумчивые.
      Однажды в мастерской на Бутырках разгорелся спор в связи с позицией наиболее активных бакунистов свернуть распространение в народе книг ради непосредственной агитации к бунту. Войноральский знал, что этой точки зрения придерживается и Сергей Ковалик.
      -- Очень хорошо, -- говорил Войноральский, -- когда Сергей Ковалик выступает за свободу, равенство, справедливость и повторяет вслед за Бакуниным: Я могу быть свободным только среди людей, пользующихся одинаковой со мной свободой. Утверждение моего права за счет другого, менее свободного, чем я, может и должно внушить мне сознание моей привилегии, а не сознание моей свободы. Ничто так не противоречит свободе, как привилегия. Полная свобода каждого возможна при действительном равенстве всех. Осуществление свободы в равенстве -- это и есть справедливость. Пусть Ковалик убежден в том, что свобода без социализма -- это привилегия и несправедливость, а социализм без свободы -- это рабство и животное состояние. Но я повторю вслед за Лавровым, что революционная работа есть теперь единственно важная работа в мире. Для призыва к революции народ должен быть подготовлен, и здесь книги для народа, их распространение, вооружение ими пропагандистов --наше мощное оружие. Как же можно выступить против распространения книг, решив заранее, что народ готов к революции! Народ подхватит призыв к революции, когда он услышит его не от чужих, а от людей, голос которых он привык слушать на мирском сходе, за артельным столом. Здесь, в народной среде, должны быть подготовлены борцы, которые, будучи просвещенными нашими пропагандистами, с помощью книг смогут раскрыть глаза народу на причины его бедствий и возможности солидарного протеста по всей России и крестьян, и рабочих, и интеллигенции.
      -- А я понимаю таких, как Сергей Ковалик, -- включился в разговор Кравчинский, -- эти люди, мужественные и смелые, хотят во что бы то ни стало зажечь огонь протеста в крестьянской среде, даже ценой собственных жизней, чтобы даже неудачные, жестоко подавленные бунты послужили сигналом к следующим выступлениям к борьбе до победного конца.
      -- Я поддерживаю тех, кто за тщательную подготовку восстания, но идти в народ необходимо, чтобы узнать лучше его жизнь и возможности для борьбы, --вступил в разговор Клеменц.
      -- Но разве есть среди нас такие, кто был бы против этого! --воскликнул Войноральский.
      -- Конечно нет! Здесь не может быть такого вопроса.
      Вскоре работа мастерской возобновилась на Плющихе в доме Печковского. Эта мастерская просуществовала меньше месяца и закрылась, так как молодежь начала разъезжаться "в народ".
      В НАРОД!
      Вспоминается мне та пора,
      Как по нивам родимого края
      Раздалось, мужика пробуждая,
      Слово братства, свободы, добра...
      И. А. МОРОЗОВ
      Движение в народ не было централизованным. В стране не существовало еще единой революционной организации, которая могла бы руководить народническим движением. Однако произошло невиданное: многочисленные самостоятельные кружки революционно настроенной молодежи начали действовать почти одновременно в более чем 50 губерниях страны. Интеллигентная молодежь бросилась на помощь крестьянству, которое царизм сделал "нищим, забитым, темным, подчиненным помещикам-крепостникам и в суде, и в управлении, и в школе, и в земстве" [Ленин В. И. Полн. собр. соч. -- Т. 20. --С. 173.].
      Участник этого движения талантливый писатель Сергей Кравчинский воссоздал непосредственный дух эпохи в своих замечательных произведениях. Он писал: "Ничего подобного не было ни раньше, ни после. Казалось, тут действовало скорей какое-то откровение, чем пропаганда. Сначала еще мы можем указать на ту или иную книгу, ту или другую личность, под влиянием которых тот или другой человек присоединяется к движению; но потом это становится уже невозможным. Точно какой-то могучий клик, исходивший неизвестно откуда, пронесся по стране, призывая всех, в ком была живая душа, на великое дело спасения родины и человечества. И все, в ком была живая душа, отзывались и шли на этот клик, исполненный тоски и негодования за свою прошлую жизнь, и, оставляя родной кров, богатство, почести, семью, отдавались движению с тем восторженным энтузиазмом, с той горячей верой, которая не знает препятствий, не меряет жертв и для которой страдания и гибель являются самым жгучим, непреодолимым стимулом их деятельности.
      Мы не будем говорить о множестве молодых людей, принадлежавших даже к аристократическим семьям, которые по пятнадцати часов в сутки проводили в работе на фабриках, в мастерских, в поле. Молодости свойственна отвага и готовность на жертвы. Характерно то, что это распространилось даже на людей зрелых, с обеспеченным положением, на приобретение которого они затратили свои молодые силы, -- судей, врачей, офицеров... Люди стремились не только к достижению определенных практических целей, но вместе с тем к удовлетворению глубокой потребности личного нравственного очищения".
      Самые решительные из молодых людей ставили своей целью идти в народ, чтобы будить в крестьянах протест против угнетателей-помещиков, поднимать на борьбу за справедливое устройство жизни. Другие хотели бороться с темнотой и невежеством крестьянства, не надеясь поднять его на восстание. Но в конечном итоге хождение в народ было нацелено на подготовку крестьянской революции. И оно, по словам В. И. Ленина, способствовало прямо или косвенно "последующему революционному воспитанию русского народа" [Ленин В. И. Полн. собр. соч. --Т. 30. -- С. 315].
      Молодые люди, приехавшие учиться в Петербург и Москву, возвращались в родные места. Многие направлялись в губернии Поволжья, где, по их мнению, сохранился свободолюбивый дух Разина и Пугачева. Пути народников перекрещивались в Москве. Здесь можно было установить связь с другими кружками, обменяться информацией, получить нелегальную литературу и материальную помощь.
      Сплочение сил было необходимо движению. Поэтому руководители народнических кружков стремились к совместным действиям.