А вот сын его изменил бедноте. Пошел в батраки из нужды, за куском хлеба. Но, обласканный хитрым богатеем, стал ему верным слугой. Замечая, что стал презирать он бедных, мать стыдила его, а Макарка отвечал:
      - Нанялся - продался, чего уж тут.
      - Продала я, сынок, твои рученьки, да не продавала твоей душеньки.
      - Что же мне - хозяйские харчи есть и больше ни во что не лезть?
      - Нет, ты, сынок, хозяйскую работу честно исполняй, только совесть свою за харчи не продавай. Не будет тебе счастья.
      - Ладно, мать, сам знаю, как счастье искать, на каком коне за ним скакать.
      - Ох, Макарушка, не ошибись, на чужом коне далеко не уедешь, выбирай скакуна из своего табуна!
      Но Макарка не слушался матери, кулацкие харчи отрабатывал с лихвой не только в поле, но и на воле.
      И как только крикнули ему кулачата:
      - Наших бьют!
      Тут же бросил он молотьбу, вскочил на Злого и помчался на помощь.
      И Силантий, остановив барабан, посмотрел ему вслед с довольной усмешкой. Уж если Орел налетит, никакой бедняцкой шатии не устоять.
      Завидев Макарку, кулачата приободрили друг друга свистом, гиканьем и, ударив коней пятками, помчались в атаку, размахивая кнутами и уздечками.
      Где тут пешим мальчишкам устоять, когда поднимутся над ними со всего разгона вздыбленные кони, проломит их строй идущий передом Макарка.
      - Поднимай знамя! - закричал Степан. - Отряд, сплотись!
      Крепче сомкнулись ребята, выше подняли знамя: стоять - так до конца! Бежать еще хуже, потопчут. С какойто надеждой на его неведомую силу слились они в единую кучку под красным стягом.
      Казалось, спасти их может только чудо.
      И чудо произошло!
      Мчавшийся впереди всех Макарка вдруг отвернул коня на полном скаку. Поставил его поперек и загородил дорогу остальным. Самого его чуть не сшибли разогнавшие коней кулачата. Что случилось? Или Злой испугался красного полотнища, раздутого ветром? Или сам Макарка чего-то оплошал?
      Почему отъехал он в сторону, понурив голову? Что случилось с ним? Где прежняя удаль Орла, не боявшегося никакой драки?
      Удаль-то была при нем, да вот в сердце что-то повернулось, когда увидел он, что мчит его злой конь прямо на красное знамя. На знамя, под которым погиб, сражаясь с белой гвардией, его отец. Нет, не смог Макар отцовское знамя кулацким конем потоптать. Потому и отвернул Злого на всем скаку.
      Ряды конных смешались, кое-кому все же удалось, подняв лошадей на дыбы, проломить строй ребят. Раздались крики ушибленных копытами, но мальчишки не дрогнули, не оплошали. Кольями и палками так зашибли одного коня, что он свалился и чуть не придавил азартного драчуна Мишку Алдохина. А Федьку Салина пропустили внутрь строя и за ноги стащили с лошади.
      Ему на помощь бросилась вся его родня.
      Но в это время на дрожках директора совхоза подкатил Тимофей Шпагин. Они вдвоем объезжали загоны бедноты, которые пообещал убрать директор совхозными жатками.
      При виде местной Советской власти кулачата стушевались, разъехались врозь и только скулили:
      - А зачем они Федьку бьют?
      - Отпустите Федьку!
      Не меньше кулацких ребят при виде Тимофея смутился Урван, который успел больше всех получить синяков и шишек. Он крикнул:
      - Свертывай знамя!
      Но ребята не исполнили приказа, они размахивали знаменем, радуясь, что победили.
      ПОД КРАСНЫМ ЗНАМЕНЕМ
      - В чем дело? - обратился Тимофей к деду Кирьяну. - Что за шум?
      - Так что в некотором роде турецкая баталия! - весело закричал, ковыляя к нему, Кирьян.
      Но его обогнал Степан и, унимая кровь из рассеченной щеки, сказал:
      - Мы колоски собирали для Помгола. Под красным знаменем! А они на нас напали, кулачье!
      И тут Тимофей увидел свою скатерть, поднятую на древке.
      - Стой! Откуда у вас моя скатерть? - закричал Тимофей. - Кто посмел? Вот я вас!
      Тогда сообразительный Урван решил взять удальством. Подскочил к дрожкам и с веселым видом отрапортовал по-военному:
      - Разрешите отдать вам за скатерть мешок зерна, дядя Тимофей!
      Это он, Урван, уговорил ребят собирать колоски, чтобы расплатиться с сельсоветом за знамя.
      - Какой мешок? Что за цена такая казенному добру?
      - А как вы же сами назначили, помните, в сельсовете при дяде Иване говорили.
      - Было такое, действительно говорил, - удивился Тимофей. - Но ведь скатерть-то мне подменили раньше, не зная цены? Нет, этот номер не пройдет! Подать сюда мою вещь! Разбойники!
      - Дядя Тимофей, оно нам нужнее, не отдадим!
      - Мы под красным знаменем дружнее!
      - Нет, ни за что. Я таким делам не потатчик. Сегодня они скатерть в сельсовете стащили, завтра украдут печать.
      Так они всю Советскую власть разворуют!
      Эти слова хлестали ребят словно кнуты.
      - Дядя Тимофей, это я все наделал, - повинился Урван. - Я взял без спросу, но только на время, - схитрил он. - Колоски соберем, обратно принесем. И вместе с мешком зерна! Она бы у вас так лежала, а нам колоски собирать помогала... Это же не простая скатерть, а самобранка!
      - Я тебе покажу самобранку! Ах ты, Урван, то яйцо из курицы урвал, то скатерть в сельсовете украл! Каким же разбойником ты вырастешь? Положи скатерть к моим ногам и проси прощения!
      Урван, сдерживая слезы, подал Тимофею знамя, не решаясь содрать его с древка.
      - Почему скатерть вроде короче стала? Или вы ее отрезали?
      И, заметив на шеях ребят куски красной материи, хлопнул себя по лбу:
      - То-то я замечал, что у нас на селе появились ребята с красными повязками. Значит, это бегают куски моей скатерти! Что это за мода? Кто вы такие?
      - Мы пионеры, - потупился Степан, - а галстуки - это не из скатерти. Хоть пощупайте... они из другой материи.
      - Ах, вот оно что... А не вы ли назывались "Партия свободных ребят"?
      - А это одно и то же!
      - Ну, не совсем, - сказал директор совхоза. - У пионеров должен быть вожатый, а у вас просто вожаки.
      - А какая разница?
      - Вожатыми бывают комсомольцы, люди сознательные, а вожаками могут быть любые озорники, - и он покосился на Урвана.
      - Значит, без вожатого не признают нас пионерами? - спросил Степан. Не будет у нас отряда?
      - Боюсь, что нет. Надо вам, ребята, добывать вожатого, который знает, что нужно делать, чего нельзя. А пока что и без вожатого приходите, собирайте и на совхозных полях колоски - это дело очень хорошее!
      Поодаль, наблюдая всю эту историю, топтались на конях кулацкие ребята.
      Когда Тимофей, забрав знамя, тронулся прочь, они радостно загалдели. Сообразительный Урван бросился за дрожками,
      - Дядя Тимофей, сделай со мной что хочешь, хоть заарестуй, только отдай знамя. Без него нам нельзя... Без него нас кулачье может одолеть!
      Услышав такие слова, директор придержал коня и сказал:
      - Отдай им, Тимофей Кузьмич, видишь, какие у них обстоятельства. А тебе я подарю кусок сукна, есть у меня настоящее, настольное...
      Тимофей, удерживая на лице суровость, помахал рукой, призывая ребят поближе. Когда они подошли, он сказал:
      - Ладно, соберите колоски, притащите Помголу мешок хлеба, будем квиты.
      Затем встал с дрожек, высоко поднял над собой древко, прокричал:
      - Слушай, бедняцка детвора! От имени сельского Совета вручаю вам красное знамя, чтобы вы росли под ним честными, смелыми, трудовыми ребятами, как велит партия, как желает товарищ Ленин. Всегда побеждали бы кулаков, буржуев. Грудью чтоб стояли за Советскую власть! Ура!
      И он замахал над собой своей бывшей скатертью, разгоняя плотный воздух, накаленный горячим солнцем.
      Совхозный жеребец испугался, встал на дыбы и рванул дрожки. Тимофей едва не уронил знамя. Но Урван подхватил его, поднял над отрядом. Степан затрубил в рожок сбор. Павлушка забил в барабан.
      И кулацкая кавалерия, потоптавшись в сторонке, уехала ни с чем восвояси, не решившись атаковать отряд. Задумчивым уехал Макарка.
      Так в бою на колосковом поле партия свободных ребят получила красное знамя.
      ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН
      Ну и попало Сережке после того, как узнали ребята, что он стянул скатерть в сельсовете!
      - Из партии исключить!
      - Нам воришек не надо!
      Уже он и землю ел, клянясь,что больше не будет. Ничего не помогало. Жалко Степану такого парня упускать - уж больно Урван смел да удал. Как быть? Вспомнил он про Законы юных пионеров и предложил поступить с Сережкой по закону.
      - Да ведь их много, смотря по какому, - сказал Аитошка.
      - У пионеров есть такой обычай: "Один за всех, все за одного". Соображаете? Сережка не для себя скатерть стянул, а для знамени отряда, значит, он старался один за всех, и мы в ответе все за одного!
      - Значит, через него мы перед сельсоветом все нечестными будем? ехидно спросил Антошка-лутошка.
      - Почему нечестными? Дядя Тимофей согласен помириться на мешке зерна. А принесем два - так еще и спасибо скажет!
      Это всех утихомирило.
      И ребята с новой силой принялись собирать колоски.
      Собирали в торбы, сносили в школу. Сдвинув к стенке парты, тут же на полу молотили палками, скалками, вальками.
      Нелегкая это была работа. Чтобы собрать два мешка зерна колосками, пришлось всей партии трудиться с неделю. Ведь каждому колоску нужно поклониться, каждое зернышко из него выбить, отсеять, отвеять и тогда в мешок положить. Но зато и зерно собралось отборное. Известно:
      тяжелый колос голову клонит, ветер ему соломку ломит, птица его на землю ронит.
      - Вот это семена для бедняков Поволжья, - воскликнул Тимофей, взвесив на ладони, - это зерно! Товарищу Ленину показать, доволен будет!
      Два мешка он поставил в переднем углу сельсовета и всем хвалился, что собраны они руками детей.
      На ребят он больше не сердился. Тем более что отличную скатерть ему подарил директор совхоза, из хорошего красного сукна.
      ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРТИЯ!
      А ребята, конечно, расхрабрились. Отбившись от кулацких атак на колосковом поле, они теперь искали драки в самом селе, чтобы все увидели их силу. И вот случай представился.
      В воскресенье, после первого обмолота, все село угощалось хлебами и пирогами из муки свежего помола.
      Накануне Данилкиной бабушке ужасно захотелось ушицы поесть, ну так захотелось - беда. Взмолилась она:
      поймай да поймай рыбки. "Либо, - говорит, - я должна, поев ушицы, совсем поправиться, либо это мне перед смертью так хочется".
      Вот канительная старуха - то ей медку, то рыбки.
      Обсудили этот вопрос ребята. Некоторые говорили:
      - Зачем нам со старой возиться, все равно она хворая, бесполезная.
      Накануне спрашивали они Ивана Кочеткова, чем должна заниматься пионерская партия, и он сказал:
      - Делайте все, что полезно Советской власти.
      Ну, какая же польза может быть от больной старушки, которая весь век господам да попам прислуживала?
      - Брось ты ее, Данилка, переходи в сельсовет, будешь в сторожах жить, каморку тебе дадут.
      А Данилка не согласился.
      - Нет, - говорит, - хотя она вроде и бесполезная бабушка, а мне ее чего-то жалко. Брошу - совесть замучает. Пойду я все-таки наловлю ей рыбки. Подумаешь - велико дело поймать на уху десяток окуней. Сесть на хорошее место, и на заре в одночасье наловишь.
      Настроив удочки, решил он пойти обловить заказное место Алдохиных омуток под большой ветлой. И попросил:
      - Если меня будут бить, вы, ребята, не оставьте.
      Ребята насторожились - разозлятся Алдохины, если застанут Данилку на своем рыболовном местечке, и, конечно, попытаются отлупить. Вот тут и можно будет дать им отпор. Велели Данилке повязать красный галстук. И как только нападет кулачье - подать сигнал свистом. Данилка так и сделал. Уселся рыбачить под старинной ветлой, на самом любимом месте Алдохиных, повязав красный галстук. Думал, он принесет счастье.
      Окуни ловились как нанятые. Так наживку и хватали, так на крючок и лезли. Заря кончилась, солнце взошло, пригрело - не унимается клев. Данилка в тени ветлы притаился и таскает одного за другим. Что ни окунь, все толще, все больше.
      И в это время, заспавшись после пирогов, пришел побаловаться удочкой попович Толька. Один он не ходил - с ним его дружок Алдохин Мишка.
      - Ну ты, больной, с нашего места долой!
      А Данилка так разошелся, таскает рыбку за рыбкой и приговаривает, дразнясь:
      - Окунек ли плотвица, все моей бабке ушица!
      Попович рот разинул, откуда такая храбрость? А Мишка, слова не говоря, вырвал у Данилки удилище, трах его об коленку. Переломил - и в воду. Хвать с него шапчонку - и ее в омут. И ждет, что он сейчас заревет и, размазывая слезы, прочь побежит.
      Но Данилка-болилка и не подумал плакать, даже не напугался, он заложил два пальца в рот да как свистнет!
      И тут же отозвалось глухой дробью то самое ведро, которое видел Мишка на колосковом поле. Заиграл коровий рожок тревогу, и кулачонок, почуяв недоброе, заорал, призывая родню на помощь:
      - Наших бьют!
      Сбежалось несколько кулачат, побросав свои забавы.
      Смотрят, выступает из-за высокого конопляника партия ребят в красных повязках и под знаменем. Ну, как войско!
      Степан в коровий рожок трубит, Павлушка в старое ведро дубасит, Урван красным знаменем размахивает. А дед Кирьян, любитель мальчишеских драк, вдоль плетней за ними поспешает, несмотря на хромоту. И командует:
      - Ать-два! Левой, правой!
      Подошли к старинной ветле, стали строем. Степан-чурбан выходит вперед и говорит:
      - Кто нашего товарища обидел? А ну, живо - отдать ему удочку! Вернуть ему шапку!
      Обидчики заупрямились. А Степан как скомандует:
      - Кто шапку бросал, тот за ней и плавай! Раз, два - взяли!
      Не успели кулачата оглянуться, как Мишка, подхваченный множеством рук, взлетел над берегом и хлопнулся в речку. Хотели за ним и Тольку-поповича спустить, но он взмолился:
      - Ребята, не кидайте! Я же во всем новом! Я Данилке свою удочку отдам.
      Посмеялись босоногие мальчишки, глядя на его глаженые брючки, фасонные башмачки. Им терять нечего - явились, как и всегда ходили, кто в чем. А все кулацкие мальчишки разрядились ради праздника. Когда Мишка вылез из-под берега, смешной, как мокрый кот, его защитники в драку не сунулись, пожалев портить свои сатиновые пиджаки, новые суконные картузы, лаковые сапожки.
      Стыдно им, побежденным, и уходить, кричат:
      - Чур, по праздникам не драться, чистую одежду не рвать!
      - Ладно, - смеется Степан, - чур так чур. С этого дня ребят в красных галстуках не смей трогать! А кто нас затронет, тому и в будни и в воскресенье мы всыплем!
      - Кто это "мы"?
      - Пионеры!
      - Это кто такие?
      - Есть такая партия! - крикнул Степан и затрубил в коровий рог: "Слушайте все".
      Гордые своей победой, ребята зашагали к деревне. Шумит над ними красное знамя, гремит под палками старое ведро, играет рожок. Степан Надул щеки, даже красные стали.
      Малыши за строем бегут, собаки брешут. Старухи на завалинках крестятся; молодые бабы смеются:
      - Ишь красные чертенята!
      А ребята ходят по селу и не знают, куда применить свою силу, чего бы еще такое выдающееся сделать?
      Остановились передохнуть. Урван и говорит:
      - Пошли старую барыню пугать!
      Это было излюбленное занятие озорных ребятишек.
      Подкрадутся, бывало, к поповскому саду и высматривают через ограду, где старая барыня таится?.. Ага, вот она, на скамеечке под рябиной. Сидит и вяжет одну и ту же варежку. Свяжет - распустит, снова свяжет. И никогда не кончается ее синий шерстяной клубок. Бережет она его больше всего на свете. Это все, что осталось у барыни от всех ее богатств. Говорят, когда она из пожара с одним этим клубком выскочила, так с досады сумасшедшей стала.
      С тех пор неразменным клубком и тешится.
      Закричит она, затрясется, расплюется, если сделать вид, что хотят у нее клубок похитить, концом удочки его подцепить.
      Но разве это занятие для такой силы, какая появилась у партии? Нет, надо чего-нибудь по плечу, по размаху.
      Подумали ребята, подумали и отправились в школу.
      Решили там письмо в Москву в журнал "Барабан" написать. Письмо было такое:
      "Пионерскую партию организовали. Шагать под барабан научились, галстуки повязали, колосков много собрали, кулачат крепко вздули, а чего дальше делать, не знаем.
      Нет у нас вожатого. И потому требуем - даешь!"
      И подписались все подряд.
      ДАЕШЬ ВОЖАТОГО!
      Такое же письмо вскоре полетело в Москву - на этот раз от сельских коммунистов.
      Вначале Иван Кочетков над проделками ребят только шутил да посмеивался. К тому же и некогда ему было, главным делом занимался - хлеб убирал. А теперь задумался и сказал Тимофею Шпагину:
      - Надо с нашими ребятами что-то делать. Дальше им одним действовать нельзя, не то получается направление.
      Надо добиваться для них вожатого.
      - Какого там вожатого, у нас учительницы-то нет.
      Время к осени, а школа пустым ульем стоит, сердце томит.
      Ребят много, а учить их некому, просто беда! - сокрушался Тимофей.
      Да, не везло метелкинской школе с учительницами.
      Приезжали в село на эту должность все больше поповны.
      Вот и последняя, Калерия Валерьевна, тоже поповой дочкой была. Привередливая такая, ребят не любила. Брезговала. Бывало, войдет в класс и давай из шипучего пузырька с резинкой на учеников духами прыскать.
      - Ах, ах, - говорит, - от вас деревенские запахи, я не могу, у меня голова кружится.
      Ну и как только посватал ее молодой поп из дальнего прихода, так она за него замуж выскочила и удрала из школы в другое село. Да мало того, стекла для своего нового дома из школьных окошек повынимала и увезла.
      "Я их за свой счет вставляла, - говорит. - Все казенные стекла ребятишки давно перебили, так что эти теперь все мои!"
      И это уж не первая такая. Как появится молоденькая учительница, так либо за поповского сына, либо за кулацкого замуж выскакивает, и опять школа сирота.
      Рассердились метелкинские мужики, составили приговор: чтобы не посылали им больше учителей в юбках, потребовали учителя в штанах! Над сельским приговором в уезде посмеялись: "Подождите, пока выйдет мода носить барышням штаны. У нас все учительницы в другие школы отданы".
      И вот решил выправить это дело Иван Кочетков.
      Зашел он в школу, посвистал в ее пустых стенах, посвистал да такое письмо в Москву жене Ленина, самой Крупской, написал, что едва в конверт уместилось.
      - Ну, - говорит Тимофею, - была не была, а уж я все откровенно Крупской объяснил. Она ведь школьными делами ведает. Я в выражениях не стеснялся... насчет поповых дочек. Подписался полностью и указал номер партбилета. Сердитесь, говорю, не сердитесь, Надежда Константиновна, но барышень нам не присылайте... Описал все про наших свободных ребят, которые не знают, что делать без вожатого. Все, все написал. Даже про хороший урожай. И про то, что село наше хлебное, мы учителя сами прокормим.
      Не прошло и несколько дней - из Москвы в сельсовет две телеграммы, Кочеткову и пионерам: "Встречайте учителя и вожатого". Телеграммы разные, а слова одни.
      Иван Кочетков тут же одолжил в совхозе выездную лошадь, сел в легкую тележку и погнал на станцию.
      А Маша одну комнатку в школе прибрала для учителя, а для вожатого у вдовы Алены чистую горницу сняла.
      ВОЖАТЫЙ В ЮБКЕ
      Ребята до позднего вечера все за околицу бегали, глазели, не едут ли? Но так и не дождались, приехал Иван только ночью, когда все спали. А наутро велел Степану:
      - Собирай живо твою гвардию, смотр устрою. Не напугали бы вы своим деревенским драным видом городского вожатого!
      - А каков он из себя?
      - Где он спит? В школе или у тети Алены?
      - Начальство спит, солдат не дремлет, - отвечает, смеясь, Кочетков, а сам, прищурив глаз, оглядывает ребят, выстроившихся за омшаником.
      - Лутоня, не горбись! Урван, пузо не убрал! Данилка, смотри веселей... Эх, товарищи, товарищи, всем вы молодцы ребята, а штаны, как у шпаны!
      Посмотрели на свои штаны ребята, ничего особенного, обыкновенные деревенские портки.
      А Иван свое:
      - Это же не воинский строй, а выставка огородных чучел! У одного портки до пят, у другого мосолыжки торчат. У иного дырка на коленках, у другого продых на заду!
      А у тебя, Иван-бесштан, почему одна штанина длинней, другая короче?
      - У мамки хслста не хватило, эка важность, - ответил басовито Иван.
      Ребята засмеялись, а Кочеткову не до смеха.
      - И как я вас в таком виде вожатому покажу! Разве такие пионеры на картинке? Ну ладно, - махнул рукой и пошел. - Ждите здесь, сейчас приведу.
      Остались ребята одни. Смотрят друг на друга, осматривают, какие у кого штаны. Прежде как-то внимания не обращали, а теперь действительно видят, что, неказистые.
      Степка-чурбан стоит бледный, лоб трет, соображает.
      А потом как крикнет:
      - Постой, ребята, не трусь!
      Бросился к ближайшему двору, выдернул топор из чурбана, несется обратно, размахивает и кричит:
      - Становись в очередь, сейчас всех под картинку обтяпаю!
      Ребята отшатнулись.
      А он выкатил из омшаника старую пчелиную колоду, засучил рукава, встал, как палач Стеньки Разина у плахи, и командует:
      - А ну, снимай портки, по одному подходи, не задерживай!
      Какое тут не задерживай, топчутся ребята, а подойти не решаются.
      - Ишь вы, чего оробели, как молодые кони перед ковкой? Хорошо, начнем обтяпывать с меня!
      С этими словами Степан стащил с себя штаны, длиннющие, с бахромкой, положил на плаху, примерился - трах топором. И отлетели в одну сторону два конца с бахромками, а конец с гашником в руке остался. Надел Степка укороченные штаны, заправил рубашку под ремешок и красуется:
      - Ну, чем не пионер? Рукава засучены, штаны до колен. Ловко?
      - Даешь! - закричали ребята и ну стаскивать с себя портки-порчонки и бросать на колоду.
      - Рубай!
      И Степан рубал, только концы летели... А мальчишки взвизгивали от восторга, подобрав укороченные штаны, становились в строй.
      В конце этого занятия и появился Кочетков в сопровождении вожатого.
      - Это что такое?!. - воскликнул он.
      Напоследок Степка тяпнул неловко, оттого что под руку сказали, и топор увяз в портках Ивана-бесштана.
      Дергает Ванюшка свои штаны, никак вытащить не может. Хочет оборвать, не рвутся. Домотканые, крепкие портки, на разрыв - никак, хоть удавись.
      Степка поднял голову, увидел рядом с Кочетковым незнакомца в кепке, в кожаной куртке, обрадовался городскому обличью вожатого и как гаркнет:
      - Все в строй! Смирно!
      Ванюшка, бросив штаны, встал на свое место в одной рубахе и замер. И никто не заметил, что Иван-то и впрямь "бесштан". Все воззрились на вожатого.
      А парень что надо, настоящий городской, лицо бледное, глаза черные, пронзительные. На одной щеке - шрам. Видать, бывал на войне. Из-под кепки лихой чуб... На плечах кожаная куртка. И как крикнет звонким голосом:
      - Здравствуйте, пионеры!
      И отдал пионерский салют.
      Ребята тоже. Все враз руки вверх. Только один выше, другой ниже, а Иван в рубахе до колен - две сразу.
      Засмеялся вожатый, взглянул на него и говорит:
      - Ого, да среди вас не все в штанах, а мне говорили, будто вы решили девочек не принимать? Очень приятно видеть в пионерском строю девчонку!
      Красный стал Иван-бесштан, оправил свою длинную рубаху и как рявкнет басом:
      - Я еще парень. Сам ты девчонка!
      А вожатый как рассмеется:
      - Ты не ошибся...
      При этих удивительных словах взглянули ребята попристальней на фигуру вожатого и увидели, что у вожатого из-под кожаной куртки виднеется суконная юбка. Да, самая настоящая юбка.
      Рассмеявшись, вожатый вдруг сорвал с себя кепку, и по плечам его рассыпались волосы, волнистые и черные, как смоль.
      - Ну, здравствуйте еще раз, меня зовут Аня!
      Так появился в Метелкине вожатый в юбке.
      УЧИТЕЛЬНИЦА В ШТАНАХ
      - На сход! На сход! - застучал по окошкам Тук-тук, созывая народ. Новая учительница приехала! Будет говорить о школе!
      - Ну вот, - почесывая затылки, собирались нехотя мужики, - еще одну барышню посмотрим.
      - Поглядим, какову невесту прислали, - посмеивались кулаки. - Говорят, аж из самой Москвы!
      Собрались метелкинцы у пожарного сарая, где лежали бревна, заготовленные на новую школу. Расселись на них, ждут. Вдруг выходит из школы незнакомец. В кепке, в кожаной куртке, в сапожках и синих галифе. Все деревенские женихи мечтали иметь такой комиссарский наряд.
      Подходит незнакомец к собранию, снимает с себя кепку, кланяется и говорит звонким голосом:
      - Здравствуйте, граждане! Вы просили прислать вам учителя обязательно в штанах. Надежда Константиновна вашу просьбу исполнила.
      Смотрят метелкинцы на вороные кудри, смотрят в веселые глаза и диву даются: вот так учительница - комиссар!
      Таких еще здесь не видали. Девка - в штанах!
      Матвей, старший сын Силана Алдохина, так воззрился, что рот разинул.
      - А слабо тебе за такую посвататься, - толкнул его в бок насмешливый дед Кирьян.
      - Так вот, - продолжала учительница, - явилась я к вам в штанах, чтобы о деле поговорить по-мужски! Почему у вас школа без стекол? Где дрова на зиму? Кто позаботился о тетрадках, о книжках? Или думаете ребят без грамоты оставить? Слепыми?
      - Так их, так, - улыбается Иван Кочетков.
      - Я предлагаю сейчас же вынести всем сходом решение - отремонтировать школу и подготовить к учебному году своими средствами. Кто за это, поднимите руки.
      Мужики подняли руки как зачарованные. Даже Кирьян, любитель по любому вопросу поспорить, и тот молча потянул ладонь к небу.
      - Ну, а теперь для проведения в жизнь нашего решения предлагаю избрать школьный совет, в который включить меня, как учительницу, двух представителей от школьников и четверых граждан.
      Избрали.
      Затем по предложению Тимофея постановили: кормить учительницу всем селом по очереди - нынче в одном доме, завтра в другом.
      - Так же, как пастухов? Что ж, это мне нравится, - засмеялась учительница, - у каждого ученика побываю.
      - Стоп, граждане, уточним, как учительницу кормить будем, по ученикам или по достаткам? - вскинулся неугомонный спорщик дед Кирьян.
      - По ученикам! У кого двое в школу ходят - у того пущай два дня ест, у кого трое - у того нехай три дня кормится.
      - Неправильно, зачем многодетную бедноту объедать, пущай богатеньких объест! - заверещал Кирьян.
      - А нас не объест! - осклабился всегда молчавший Матвей Алдохин. - Ходи к нам обедать три дня!
      Отец на него хотел цыкнуть, да не успел.
      - Ну вот, граждане, приветствую сознательность Алдохиных! - крикнул Тимофей. - У них стол богатый, а нам учительницу подкормить надо. Анна Ивановна, как видите, худа, бледна... Недавно из дальневосточного подполья...
      У японских самураев в тюрьме была...
      Учительница остановила его:
      - Это к делу не относится, товарищ...
      - И к попу ее приговорить на три дня! - не унимался Кирьян. Неспособна его поповна к ученью, балована, за нее и трех дней столоваться мало!
      Приговорили - попу Акакию кормить учительницу три дня.
      - А бедняков освободить!
      - Это почему освободить?! - закричал возмущенный Данилка-болилка. - Я хочу, чтобы и у нас с бабушкой учительница побывала!
      - И ко мне, и ко мне, на один денек в месячишко, граждане, приговорите, хотя у нас со старухой учеников нету, а пообедать ей найдется! - сняв шапку, попросил у сельского мира дед Кирьян.
      - А вы со старухой что, как дети, в школу собираетесь? - крикнул кто-то, и под общий хохот приговорили Кирьяну кормить учительницу один раз в год.
      - Ну вот, - сказал Иван Кочетков, провожая учительницу со сходки, пожелание Надежды Константиновны подкормить вас в нашей сытой местности после всех ваших переживаний народ наш готов выполнить весьма единодушно и с удовольствием...
      - Но мне совсем не хочется обедать у кулаков, у попов. Мне противно дышать с ними одной атмосферой!
      Я просто не знаю, как мне быть?.. Я сегодня же напишу Надежде Константиновне! - возмущалась учительница.
      - Ничего, ничего - как народ решил, так и правильно. Народ мудр, подчинитесь его желанию, - уговаривал Кочетков. - А я тоже повоевал на Дальнем Востоке, - сказал он, переводя разговор, - в ноге привез японскую пулю... А у вас это что, от шрапнели? - указал он на шрам, подобно молнии рассекший левую сторону лица.
      - Нет, это след самурайского хлыста, - нахмурилась учительница. И шрам ее побагровел.
      - Простите, - смутился Кочетков, - я забыл... Надежда Константиновна надеется, что в нашей тихой, сытой глуши поправятся и ваши издерганные нервы... Так в ее записке сказано.
      - Оставьте, - резко сказала Анна Ивановна и, ускорив шаги, захлопнула за собой дверь школы.
      * * *
      Расходясь со сходки, мужики шутили, смеялись. Даже кулаки и те были веселы. Всем понравилась боевая учительница.
      - Эта в попадьи не сбежит!
      - У этой ребята не разбалуются!
      - По характеру видать - комиссар девка!
      А некоторые даже ласково: комиссарочка.
      Но через некоторое время кое-кому пришлось почесать затылки. Является учительница сама лично к Силану Алдохину и говорит, посверкивая глазами:
      - Отпусти-ка, Силантий Игнатьич, стекло для школы.
      - Зто какое такое? - вскидывается Силан.
      - Да вот то самое, что вы из барского флигеля повынимали. Там есть и цветное. Ничего, мы его по низам вставим...
      - Это на каком основании? - мнется кулак, а сам думает: "И откуда она, ведьма в штанах, проведала про это стекло?"
      - На основании вашего собственного решения по поводу ремонта школы, сыплет учительница.