Глава 1

Должно быть, ему было чуть больше двадцати. Трудно определить возраст, когда лица почти не видно. Рыжеватая борода начиналась прямо под глазами, а глаза, в свою очередь, прятались за толстыми стеклами очков в роговой оправе; На нем была расстегнутая армейская рубашка цвета хаки, а под ней футболка – с рекламой самого модного пива этого года, производимого в штате Южная Дакота с использованием минеральной воды при варке. Коричневые вельветовые брюки, голубые кроссовки с золотой полоской. В одной руке с обкусанными ногтями он держал сумку аэрокомпании «Брэниф». В другой – издание поэм Уильяма Купера, из серии «Библиотека для всех».

Он положил книгу рядом с кассой, полез в карман, нашел две монеты по двадцать пять центов и бросил их на мой прилавок возле книги.

– Ах бедный Купер! – сказал я, взяв книгу. Переплет ее был ветхим, поэтому-то она и оказалась на столике для уцененных книг. – Моя любимая поэма – «Кот в уединении». Уверен, она есть и в этом издании.

Он переступил с ноги на ногу, пока я просматривал содержание.

– Вот она. Страница сто пятьдесят. Вы знаете эту поэму?

– Да нет, вряд ли.

– Она вам понравится. Уцененные книги – сорок центов книга или три книги за доллар, что еще дешевле. Вы хотите только одну?

– Да. – Он придвинул монеты. – Только одну.

– Хорошо. – Я взглянул ему прямо в лицо. Я мог как следует рассмотреть только его бровь, и по ней нельзя было судить, волнуется он или нет. Следовало что-то предпринять. – С вас сорок центов за Купера и еще три за «Губернатора в Албании» – не забыть бы его. И сколько же это получается?..

Я перегнулся через прилавок и ослепительно улыбнулся ему:

– Тридцать два доллара семьдесят центов.

– Что?!

– Экземпляр Байрона. Сафьяновый переплет, крапчатый форзац. Там, если не ошибаюсь, стоит цена – пятнадцать долларов. Уоллес Стивенс, первое издание, со скидкой – двенадцать долларов. А роман, который вы взяли, стоит всего-навсего три доллара или около того. Вы, наверное, его просто почитать хотите. Перепродав его, много не заработаешь.

– Не пойму, о чем вы говорите.

Я вышел из-за прилавка и встал между ним и дверью. Непохоже было, что он собирается удирать, но на нем были кроссовки: всякое может случиться. Эти воры – народ непредсказуемый.

– В дорожной сумке, – сказал я. – Полагаю, вам захочется заплатить за то, что вы взяли.

– Это? – Он поглядел на свою сумку так, словно был удивлен, увидев ее в руке. – Это же просто для спортзала. Знаете, толстые носки, полотенце, всякое такое.

– А если ее открыть?

Пот выступил у него на лбу, но он не сдавался.

– Вы не можете меня заставить, – сказал он. – Не имеете права.

– Я могу позвать полицейского. Он тоже не может заставить вас открыть сумку, но он может препроводить вас в участок и составить протокол, и вот тогда-то он будет вправе ее открыть. Неужто вы действительно этого хотите? Откройте-ка сумку!

Он открыл ее. В ней были толстые носки, полотенце, лимонно-желтые спортивные шорты и три книги, упомянутые мною, а также изящное первое издание романа Стейнбека «Заблудившийся автобус» в суперобложке. На нем стояла цена: семнадцать долларов пятьдесят центов. Пожалуй, дороговато.

– Это не отсюда, это не ваше, – сказал он.

– У вас есть чек?

– Нет, но...

Я быстро прикинул общую сумму на бумажке, затем вновь улыбнулся ему.

– Будем считать – ровно пятьдесят долларов, – сказал я. – Давайте деньги.

– Вы с меня и за Стейнбека берете?

– Угу.

– Но он уже был у меня, когда я вошел.

– Пятьдесят долларов, – сказал я.

– Послушайте, я не хочу покупать эти книги. – Он закатил глаза. – О Господи, и зачем я вообще сюда пришел? Послушайте, я не хочу никаких неприятностей.

– Я тоже.

– И меньше всего я хочу что-либо покупать. Знаете что, оставьте эти книги себе, оставьте и Стейнбека, черт с ним. Просто отпустите меня, а?

– Думаю, что вам следует заплатить за книги.

– У меня нет денег. У меня только пятьдесят центов. Послушайте, оставьте себе и эти пятьдесят центов, ладно? Оставьте шорты и полотенце, оставьте носки, ладно? Только дайте мне, черт возьми, отсюда уйти, ладно?

– У тебя совсем нет денег?

– Нет, ничего. Только пятьдесят центов. Послушайте...

– Давай-ка заглянем в твой бумажник.

– Что вы... У меня и бумажника-то нет!

– В правом кармане. Достань его и дай мне.

– Я просто не верю, что все это происходит на самом деле! Бред какой-то.

Я щелкнул пальцами.

– Бумажник!

Это был довольно симпатичный черный кнопочный бумажник, за которым предательски потянулся презерватив в упаковке, напомнивший мне собственную утраченную юность. В отделении для денег было почти сто долларов. Я отсчитал пятьдесят (пяти– и десятидолларовыми купюрами), положил на место остальное и вернул бумажник его владельцу.

– Это мои деньги, – сказал он.

– Ты только что купил на них книги, – возразил я ему. – Дать тебе чек?

– Зачем? Мне и книги-то не нужны, черт бы их побрал! – За толстыми стеклами его глаза наполнились влагой. – Что я с ними теперь буду делать?

– Полагаю, что чтение отпадает. А что ты собирался с ними делать, когда прятал в сумку?

Он уставился на свои кроссовки.

– Продать.

– Кому?

– Не знаю. Какому-нибудь магазину.

– И сколько ты собирался за них получить?

– Я не знаю. Пятнадцать – двадцать долларов.

– А в результате отдал бы за десять.

– Может быть.

– Прекрасно! – сказал я. Я отделил одну из его десяток и сунул ее ему в ладонь. – Продай их мне.

– А?..

– Не нужно будет бегать по магазинам. Я могу найти применение хорошим книгам. Это как раз то, что я держу в продаже. Так почему же тебе не взять эти десять долларов у меня?

– С ума можно сойти! – сказал он.

– Хочешь книги или деньги? Решай!

– Я не хочу книг.

– Хочешь деньги?

– Пожалуй.

Я взял у него книги и стопкой сложил их на прилавок.

– Тогда убери деньги в бумажник, – сказал я, – пока не потерял.

– Это какое-то сумасшествие! Вы взяли у меня пятьдесят баксов за книги, которых я не хотел, а теперь возвращаете мне десять. Господи, у меня же сорок долларов пропало!

– Ну что же, ты купил дорого, а продал дешево. Большинство людей старается сделать наоборот.

– Это я должен позвать полицейского! Это меня грабят!

Я уложил его спортивные принадлежности в сумку аэрокомпании «Брэниф», плотно застегнул на ней молнию и передал ему. Затем указательным пальцем потрепал его заросший подбородок.

– Один совет, – сказал я.

– Ну?

– Прекрати этим заниматься.

Он поглядел на меня.

– Найди себе какое-нибудь другое занятие. Прекрати красть вещи. У тебя это не больно-то получается, да боюсь к тому же, что по складу своего характера ты не очень подходишь для воровской жизни с ее возможными последствиями. В колледже учишься?

– Бросил.

– Почему?

– Это мало что дает.

– Редко что-то дает много, но подумай лучше, не вернуться ли тебе. Получишь диплом и найдешь какое-нибудь подходящее для себя дело. Ты не рожден для профессии вора.

– Профессии... – Он опять закатил глаза. – Господи, да я увел-то всего пару книг! И что, уже стал, по-вашему, профессионалом?

– Каждый, кто крадет вещи с целью их перепродажи, – профессиональный преступник, – сказал я ему. – Ты просто делал это не очень профессионально, вот и все. Но я говорю серьезно. Прекрати этим заниматься.

Я мягко положил руку на его запястье.

– Пойми правильно и не обижайся, – сказал я, – но дело в том, что ты слишком глуп, чтобы красть.

Глава 2

После того как он ушел, я переложил его сорок долларов в собственный бумажник. Теперь они уже стали моими. Я снизил цену Стейнбека до пятнадцати долларов, прежде чем положить его на полку к остальным книгам. При этом я обнаружил несколько книг не на своих местах и переставил их куда следует.

Праздные покупатели входили и выходили. Я продал кое-что со столика для уцененных книг, в том числе «Эклоги» Вергилия, изданные клубом потомственных книголюбов (обложка пострадала от воды, корешок переплета несколько потерт, цена – восемь долларов пятьдесят центов). Женщина, купившая Вергилия, сама была слегка потертой, с приземистой фигурой и копной рыжих волос. Она заходила и прежде, но впервые что-то купила у меня: значит, дела ее пошли на поправку.

Я видел, как она понесла Вергилия домой, потом примостился за прилавком с «Тремя солдатами», переизданными компанией «Гроссет и Дунлэп». В последнее время я пристрастился к книгам Киплинга из тех немногих, что у меня были. Кое-что я уже читал много лет назад, но «Три солдата» – впервые, и по-настоящему наслаждался знакомством с Ортерисом, Лиройдом и Мальвени, когда колокольчики над моей дверью сообщили, что ко мне пожаловал посетитель.

Я поднял голову и увидел человека в голубой форме, неуклюже пробиравшегося через весь магазинчик прямо ко мне. У него было широкое, открытое, честное лицо, но мое новое занятие уже научило меня не судить о книге по ее обложке. Моим посетителем был Рэй Киршман, самый продажный из полицейских: его можно купить когда угодно.

– Привет, Бери! – сказал он, положив локоть на прилавок. – Довелось читать в последнее время что-нибудь интересное?

– Привет, Рэй!

– Что читаешь?

Я показал ему.

– Мусор, – сказал он. – У тебя же магазин полон книг, ты мог бы найти что-нибудь более стоящее.

– Что ты называешь стоящим?

– О, Джозеф Вамбаух, Эд Макбейн!.. Авторы, которые описывают все как есть, без обиняков.

– Ладно, учту.

– Ну а как идут дела?

– Сносно, Рэй.

– Ты просто сидишь здесь, покупаешь книги, продаешь их и этим зарабатываешь на жизнь – так, что ли?

– Так это же и есть американский образ жизни.

– Угу. Ты совсем переключился, правда?

– Да, мне нравится дневная работа, Рэй.

– Я хочу сказать – полная перемена профессии. Вор-взломщик переквалифицируется в продавца книг. Знаешь, на что это похоже? На заголовок. Ты бы мог написать об этом книгу «От взломщика – до продавца книг». Не возражаешь, если я задам тебе вопрос, Берни?

Ну а если в и возражал?

– Да нет, – сказал я.

– Что ты, черт возьми, понимаешь в книгах?

– Я всегда любил читать.

– Ты имеешь в виду тюрьму?

– Не только, я читал с самого раннего детства. Знаешь ведь, как сказала Эмили Дикинсон: «Нет лучшего путеводителя, чем книга».

– Да, путеводитель... Но ты ведь не бегал, покупая книги, чтобы открыть магазин.

– Магазин уже был. Я был здешним покупателем много лет, знал владельца, а он захотел все продать и уехать во Флориду.

– И сейчас он, значит, купается в солнечных лучах?

– Вообще-то я слышал, что он открыл другой магазин в городке Санкт-Петербург штата Флорида. Не мог выдержать бездеятельности.

– Что ж, тем лучше для него. Как же это тебе посчастливилось купить все это, Берни?

– Получил в наследство кое-что.

– Угу. Умер родственник или что-то в этом роде.

– Ага, что-то в этом роде.

– Верно. Но вот что мне приходит в голову: ты пропал из виду на месяц или около того зимой. В январе, не так ли?

– И в начале февраля.

– Я полагаю, что ты был во Флориде и делал там то, что умеешь делать лучше всего, и тебе это удалось как нельзя лучше, и оттуда ты уехал с тонной драгоценностей. Думаю, что ты испугался слишком большой перемены в жизни и решил, что тебе, сыночку миссис Роденбарр, нужно обеспечить себе хорошее прикрытие.

– Ты так полагаешь, Рэй?

– Угу.

На минуту я задумался.

– Это было не во Флориде, – сказал я.

– Тогда в Нассо. В Сент-Томасе. Какая, к черту, разница!

– Вообще-то это было в Калифорнии. В Оранж-Каунти.

– Никакой разницы нету.

– И это были не драгоценности. Это была коллекция монет.

– Ты всегда охотился за чем-то вроде этого.

– Естественно. Это ведь так выгодно для вложения в дело.

– Пока ты на свободе. А с коллекцией ты поступил по-разбойничьи, не так ли?

– Лучше сказать, что я с этим преуспел.

– И купил этот магазин.

– Верно. Мистер Литзауер не запросил за него целое состояние. Он установил справедливые цены на товар и накинул за недвижимость и всякое старье.

– "Барнегатские книги". Откуда взялось название?

– Я сохранил прежнюю вывеску. Не хотелось возиться с новой. У Литзауера был летний домик в Барнегат-Лайт на побережье в Джерси. На вывеске еще маяк нарисован.

– Я не заметил. Магазин ты мог бы назвать «Награбленные книги» и повесить плакат: «Эти книги – краденые». Усекаешь?

– Уверен, что рано или поздно усеку.

– Да ты никак покрылся холодным потом? Я ничего такого не говорю. Хорошее прикрытие, Берни! Правда, хорошее.

– Это не прикрытие. Я этим на самом деле занимаюсь.

– Да?

– Я этим зарабатываю себе на жизнь, Рэй, и только этим и зарабатываю. Занимаюсь книжным бизнесом.

– Не сомневаюсь в этом.

– Я говорю серьезно.

– Конечно, серьезно.

– Поверь мне.

– Угу. Слушай, я почему забежал-то... Я тебя тут на днях вспоминал. Дело в том, что жена мне плешь проела. Ты когда-нибудь был женат?

– Нет.

– Ну конечно. Ты был так занят устройством своих дел, что тебе было не до женитьбы. Имей в виду, мужчине от этого легче жить не становится. А жене моей вот что нужно: на дворе октябрь, и впереди, она считает, долгая зима. Ты ведь с женой моей не знаком, верно?

– Я как-то говорил с ней по телефону.

– "Листья желтеют рано, Рэй. Значит, будет холодная зима", – вот что она мне заявляет. Да как раз наоборот: если листья долго не желтеют, вот тогда и жди холодную зиму!

– Ей что же – нравятся холода?

– Ей нравится, чтобы в холода ей было тепло. Она на шубу намекает.

– А-а-а!

– Рост у нее примерно пять футов шесть дюймов, а размер – шестнадцатый. Иногда ей удается похудеть до двенадцатого, а иногда она раздается до восемнадцатого. Но ведь шуба, наверное, все равно не должна подходить точь-в-точь, как перчатки, верно?

– Я не очень-то разбираюсь в шубах.

– Она хочет норку. Она не согласна на шубу из меха диких животных и вообще вымирающих, которых надо беречь. Она на этом свихнулась. Норки, видишь ли, вырастают, твари этакие, на фермах, поэтому не попадаются в ловушки и не страдают в них, им не грозит вымирание и все такое прочее. Их всего лишь отравляют газом и сдирают с них шкурки.

– Как это удачно получается для норок! Что-то вроде визита к зубному врачу.

– Что касается цвета, то она не особенно капризничает. Просто какой-нибудь цвет из тех, что сейчас носят. Цвет платины или шампанского. Конечно, не старомодные темно-коричневые тона.

Я кивнул, представив себе, как миссис Киршман щеголяет в мехах. Я не знал, какая она из себя, поэтому дал волю воображению, представив себе что-то вроде полненькой Эдит Баркер.

– О!.. – неожиданно сообразил я. – Наверное, ты мне это неспроста говоришь?..

– Ну ясно, что разговор не случайный, Берни.

– Я этим больше не занимаюсь, Рэй.

– Просто я думал, что между делом тебе может попасться подходящая шуба, понимаешь? Мы ведь с тобой давно знакомы, через многое вместе прошли, и...

– Я уже не ворую, Рэй.

– Я не рассчитывал, что ты сделаешь это даром. Договоримся.

– Я больше не занимаюсь воровством, Рэй.

– Ври больше, Берни!

– Я уже не так молод, как был когда-то. Положим, ты всегда старше, чем был раньше, но в последнее время я как-то особенно стал это ощущать. Когда ты молод, тебе ничего не страшно. Когда стареешь, то боишься всего. Я не хочу снова попасть в тюрьму, Рэй. Мне там не понравилось.

– Да теперь тюрьмы похожи на санатории!

– Тогда в последние несколько лет они здорово изменились, потому что, честно говоря, я к ним никогда не питал пристрастия. В метро встречаешь людей посимпатичнее, чем там.

– Такой парень, как ты, мог бы получить чистую работенку в тюремной библиотеке.

– Однако на ночь тебя все-таки запирают.

– Ты, конечно же, говоришь чистую правду, верно?

– Верно.

– Сколько времени я уже здесь? И за это время в магазин не вошел ни один посетитель.

– Может быть, их отпугивает твоя форма?

– А может быть, дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Сколько времени ты этим занимаешься, Берни? Шесть месяцев?

– Почти семь.

– Держу пари, ты даже на арендную плату не зарабатываешь.

– У меня все в порядке. – Я положил закладку в «Три солдата», закрыл книгу, поставил ее на полку за прилавком. – Например, сегодня перед твоим приходом я заработал сорок долларов только на одном посетителе, и, уверяю тебя, это было проще, чем воровать.

– Не верю своим ушам. Ведь ты, парень, двадцать тысяч долларов в полтора часа заколачивал, если все шло нормально!

– А если нет, то попадал в тюрьму.

– Сорок баксов! Представляю, сколько ради них пришлось покувыркаться!

– Между тем, что заработано честно, и тем, что украдено, есть разница.

– Да. И она составляет около девятнадцати тысяч девятисот шестидесяти долларов. Здесь же ты получаешь центы, Берни. Давай говорить начистоту. Жить на них невозможно.

– Так много я никогда не крал, Рэй. И никогда не жил шикарно. У меня маленькая квартирка в западной части города, по ночным клубам я не шатаюсь, стираю сам в подвале. В магазине все идет как надо. Давай-ка помоги мне.

Он помог мне втащить столик, на котором лежали уцененные книги, с тротуара в магазин. И заметил:

– Только поглядите-ка! Полицейский и вор-взломщик – вместе занимаются полезным физическим трудом. Фотографию сделать надо. И много ты на этом заработаешь? Сорок центов – одна книга. Три – за доллар. И на это ты одеваешься и обуваешься, да?

– Я с умом покупаю.

– Слушай, Берни. Если по какой-то причине ты не хочешь помочь мне с шубой...

– И это полицейские! – вздохнул я.

– Что – полицейские?

– Человек хочет исправиться, а в это отказываются поверить. Ведь до хрипоты же мне доказывали, что надо жить честно.

– Когда, черт возьми, я тебе говорил, что надо жить честно? Ты первоклассный вор-взломщик. Зачем же я буду советовать тебе меняться?

Он прекратил разговор на эту тему, а я сложил в пакет детективы в твердой обложке и стал закрывать магазин. Он рассказывал мне тем временем о своем напарнике, красавце и краснобае, страстном любителе лошадей и скачек, имеющем также некоторое пристрастие к наркотикам.

– Он только и делал, что проигрывал, – пожаловался мне Рэй, – до самой последней недели, когда он словно рентгеном этих пони стал просвечивать. Теперь он только и делает, что выигрывает, и, честное слово, когда он проигрывал, он нравился мне больше.

– Ему же не вечно будет везти, Рэй.

– И я то же самое все время себе говорю. Что это за железные решетки на окнах? Ты, я вижу, на судьбу не полагаешься?

Я спустил решетки и запер их.

– Они уже были здесь, когда я купил магазин, – сказал я, немного помешкав. – Глупо было бы их не использовать.

– Не стоит облегчать задачу другому взломщику, верно? Взломщики, говорят, такое не уважают. А если вдруг ключ забудешь, что тогда, Берни?

Он не получил ответа, да, вероятно, на него и не рассчитывал. Тогда он усмехнулся и положил тяжелую руку мне на плечо.

– Я так думаю, ты просто позовешь слесаря. Ты же не сможешь открыть замок отмычкой, раз ты больше не взломщик. Ты книжки продаешь – и только.

«Барнегатские книги» находились на Восточной Одиннадцатой улице, между Бродвеем и Юниверсити-плейс. Закрыв магазин, я прошел несколько шагов по улице к салону для собак. Он находился через две двери от моего магазина и назывался «Салон для пуделей». На столе у Каролин Кейзер сидел игривый представитель Йоркской династии, и она полировала его маленькие коготочки.

– Ого, – сказала она, – уже пора? Одну минуточку, я только закончу с Принцем Филиппом, и пойдем. Если я в ближайшее время не сделаю глоток-другой, то сама начну лаять.

Я удобно примостился на диване, а Каролин тем временем закончила педикюр терьера и сунула его обратно в клетку. Во время этой процедуры она в подробностях рассказала мне о скверном поведении своей подружки Рэнди. Вчера она заявилась домой поздно, была пьяна, растрепана, в одежде беспорядок; Каролин просто больной себя чувствовала от всего этого.

– По-моему, пора порвать с ней, – сказала она, – но вот как я это переживу – не знаю. А поскольку не могу разобраться в собственных чувствах, лучше вообще в них не разбираться, так что пошли куда-нибудь, где можно выпить что-то покрепче. Сейчас мне хочется только одного – встряхнуться немного. А как ты провел день, Берни?

– День, пожалуй, тянулся слишком долго.

– Да, вид у тебя довольно усталый. Ну что, пошли? Я уже не могу больше переносить этот запах. Чувствую себя так, словно надушилась духами «Мокрая собака».

Мы завернули за угол и зашли в порядком набитый бар под названием «Приют для бездельников». Музыкальный автомат играл то деревенскую, то ковбойскую музыку, Барбара Мандрел пела о любовных утехах, а мы подсели к длинной стойке темного дерева. Каролин заказала мартини с водкой, а я попросил содовую с лимоном. Бармен кивнул, а Каролин взглянула на меня с изумлением.

– Октябрь ведь, – сказала она.

– И что же?

– Пост бывает весной.

– Это правда.

– Доктор запретил или еще что-то? Даешь старой печени передышку?

– Просто не хочется сегодня пить.

– Честный ответ. И все же давай поднимай, совершим это преступление. Ой, кажется, я что-то не то сказала?

Так мне пришлось вспомнить Рэя Киршмана вместе с его женой, обожающей норок, и теперь наступила очередь Каролин сочувственно вздыхать. Мы привыкли друг другу сочувствовать, и у нас это неплохо получается. Ей скоро тридцать, у нее темно-каштановые волосы, стрижка по-голландски и удивительно ясные голубые глаза. На каблуках она почти пяти футов и одного дюйма, но никогда ими не пользуется. Сложена она как пожарный гидрант, что небезопасно для ее работы: как известно, собаки часто выбирают это место во время своих прогулок.

Я встретил ее тогда, когда занялся книжным магазином. Рэнди я знал хуже, потому что реже с ней виделся. В «Салоне для пуделей» работала одна только Каролин. Рэнди – стюардесса, вернее, была стюардессой, пока ее не уволили за то, что она укусила пассажира. Она выше и тоньше, чем Каролин, на год или два моложе и малость не в себе. Рэнди и я, как мне кажется, друзья, а с Каролин мы родственные души.

Родственная душа сочувственно кудахтала.

– Хуже полицейских ничего нет, – сказала она. – У Рэнди как-то был роман с полицейским. Я тебе не рассказывала?

– Кажется, нет.

– Да, ей пришлось нелегко. Это были три месяца ужаса, после которых она и стала лесбиянкой. Думаю, это была своего рода ответная реакция. Она ведь спала с десятками мужчин, а этот полицейский оказался импотентом. Она его на смех подняла, а он приставил свою пушку ей к голове, и она решила, что он собирается ее убить. Впрочем, кому-нибудь и в самом деле следовало бы это сделать. А зачем, черт возьми, я опять о ней заговорила, не знаешь?

– Понятия не имею.

– Что ты делаешь сегодня вечером? Все еще встречаешься с той женщиной из музея?

– Нет, пути наши разошлись.

– А как поживает сумасшедший поэт?

– Мы, если правду говорить, никогда особо и не ладили.

– Тогда почему бы тебе не поужинать у меня? У меня есть нечто потрясающее. Я с утра поставила это готовить на медленном огне, еще до того, как вспомнила, как я зла на Рэнди. Мясо, тушенное по-фламандски в пиве с луком, грибами и всякими пряностями. Есть и чем запить, в том числе и безалкогольное, если ты всерьез дал обет воздержания.

Я отпил своей содовой.

– Я бы с удовольствием, но не сегодня.

– У тебя какие-то дела?

– Да нет, никаких таких дел. Я иду прямо домой, и единственное, чем я намереваюсь заняться, – это помолиться Божественному Иоанну.

– Кто он такой? Может, и мне о нем не мешает знать?

– Он покровитель торговцев книгами.

– Да? А кто же покровитель собачьих парикмахеров?

– А черт его знает!

– Надеюсь, что он у нас есть. Меня ведь и кусают, и царапают, и чего мне только не приходится выносить, и я должна иметь кого-то, к кому могла бы обратиться с молитвами. Раз уж об этом зашла речь, интересно, есть ли покровитель у лесбиянок? Все эти монахини, заточенные в монастырях... Наверняка должен быть покровитель! Нет, серьезно, как ты думаешь, есть он у лесбиянок?

Я пожал плечами:

– Попробую это выяснить. Мне и о Божественном Иоанне-то известно потому, что в магазине мистера Литзауера в задней комнатенке оказалась его икона. Но наверняка есть какие-то книги со списками святых-покровителей. Вероятно, и у меня что-нибудь подобное в магазине есть, раз уж зашла об этом речь.

– Наверное, иметь такой магазин – здорово! Живешь как в библиотеке.

– Вроде того.

– Ну вот. А «Салон для пуделей» – это жизнь в сточной канаве. Уже уходишь? Всего тебе доброго, Берни!

– Спасибо. Завтра выясню насчет святого – покровителя собачьих парикмахеров.

– Если получится. Слушай, а есть святой – покровитель взломщиков?

– И это выясню.

Я с тремя пересадками проехал в метро до пересечения Бродвея и Восемьдесят шестой авеню и прошел квартал до писчебумажного магазина с броской вывеской «Смерть чернилам». Там я продал Кэрол Бремер свою сумку, набитую книгами. Она забрала всю мою коллекцию детективов. Мне было проще продать ей оптом, чем ждать, пока их раскупят у меня в магазине.

– Чарли Чен, Фило Венс – это замечательно, Берни. У меня уже куча заказов на все эти книги. Не хочешь пропустить глоточек?

Решительно все старались напоить меня! Я сказал ей, что оставляю «глоточек» за собой, вышел из магазина, опоздал на свой автобус, идущий на авеню Западной стороны, и направился через шестнадцать кварталов пешком к своему дому. Был приятный прохладный осенний денек, и я решил, что можно пройтись. Тем более что в магазине свежего воздуха немного и там не очень-то разгуляешься.

В почтовом ящике была корреспонденция. Я достал ее, отнес наверх и положил в корзину для бумаг. Я уже наполовину разделся, когда зазвонил телефон. Звонила знакомая женщина, хозяйка детского садика в Челси. Родительница одной из ее подопечных только что принесла ей два билета на балет – правда, здорово?

Я согласился с тем, что это здорово, но объяснил, что пойти не смогу.

– Я устал до безумия, – сказал я. – Даже решил лечь спать без ужина. Я как раз собирался выключить телефон, когда он зазвонил.

– Тогда выпей крепкого кофе. Там танцует этот, как его... Ну, этот русский.

– Все они русские. Извини, но я там усну в середине представления.

Она пожелала мне приятных сновидений и повесила трубку. Я же трубку вешать не стал. Дело в том, что я бы с удовольствием поел у Каролин тушеное мясо и с не меньшим удовольствием посмотрел бы русский балет. Поэтому я не хотел, чтобы телефон сообщил мне, чего еще я лишаюсь в этот вечер. Трубка какое-то время издавала мрачные звуки, потом подавленно замолчала. Я закончил раздеваться, выключил свет и лег в постель. Я лежал на спине, вытянув руки вдоль туловища, с закрытыми глазами. Медленно и ритмично дышал, совершенно расслабившись. Я лежал в забытьи, то ли во сне, то ли наяву, когда в девять часов прозвенел будильник. Я встал, быстро принял душ и побрился, надел чистый костюм и заварил себе чашку крепкого чая. В пятнадцать минут десятого я вернул трубку телефона на место. Ровно в девять двадцать он зазвонил.

Я снял трубку и услышал:

– Никаких изменений.

– Хорошо.

– У вас тоже все идет по плану?

– Да.

– Хорошо, – сказал он и повесил трубку.

Никаких имен, ничего лишнего. Секунду я смотрел на телефонную трубку, затем повесил ее. Подумав хорошенько, я снова ее снял. Она какое-то время еще жалобно гудела, но к тому времени, как я допил свой чай, перестала.

Я закончил одеваться. На мне были темно-синий в узкую полоску костюм-тройка, голубая рубашка «Веджвуд», темно-синий галстук с косыми узкими полосочками зеленого и золотистого цветов. Черные ботинки мои на рифленой резиновой подошве были из телячьей кожи и напоминали мокасины. Они не издали ни единого звука, пока я, заканчивая свои приготовления, сновал в них взад и вперед по квартире, хватая то одно, то другое.

В то время, как ботинки мои были безмолвны, в животе слегка урчало: я ничего не ел с самого ленча, после которого прошло каких-нибудь девять часов. Но есть не хотелось, это я знал точно. Другое дело – что-нибудь выпить...

Но нет, не сейчас.

Я все проверил, убедившись, что взял необходимое. Потом я вышел в коридор, запер свою дверь на оба замка и сел в лифт. Я проехал мимо вестибюля в подвал и вышел через служебный выход, избежав таким образом встречи с привратником.

В воздухе чувствовалось приближение холодов.

Для норковой шубы было еще тепло, однако для демисезонного пальто было в самый раз. Пальто я нес с собой и, улучив минуту, надел его.

А в самом деле, существовал ли святой – покровитель взломщиков? Если и так, то я не знал его имени. Все же я наскоро пробормотал молитву, обращенную к тому, кто услышит меня, и снова встал на преступный путь – путь вора-взломщика.

Глава 3

На середине моста Куинсборо я случайно взглянул на бензомер и похолодел. Стрелка прибора находилась в крайнем левом положении, за отметкой 0, и мне вдруг почудилось, что передо мной простирается еще целая миля дороги по мосту. Я вообразил, что у меня кончится бензин прямо посередине реки Ист-Ривер. Вокруг меня начали бы гудеть автомобильные сигналы, а когда ревут сигналы, то могут ли быть очень далеко «фараоны»? Сначала они отнеслись бы ко мне с пониманием и сочувствием, потому что водители постоянно попадают в затруднительное положение, однако это сочувствие тотчас улетучилось бы, узнай они, что я за рулем украденной машины. И почему, удивились бы они, я угнал машину, не удосужившись проверить, заправлена ли она?

Сам я этому удивлялся в не меньшей степени. Я продолжал оставаться в своем ряду, чуть давя на педаль акселератора, и пытался вспомнить советы, которые обычно звучат в экологических передачах, по поводу уменьшения расхода топлива во время вождения. Избегать быстрых разгонов и резких торможений, не прогревать двигатель слишком долго холодным утром... Разумные советы, но малопригодные для данного случая, и я, вцепившись в руль, ждал, что вот-вот заглохнет двигатель – и подо мною весь мир провалится в тартарары.

Но ничего подобного не случилось. В квартале от моста я обнаружил автозаправочную станцию «Шеврон» и попросил обслуживающего ее паренька заправить бак. Машина – старый, разваливающийся «понтиак» – имела двигатель, сконструированный без учета возможности топливных кризисов. Я сидел и наблюдал, как он вобрал в себя двадцать два галлона самого высококачественного бензина. «А какова же емкость бака?» – подумал я и решил, что, должно быть, двадцать галлонов. Остальное – за счет мошенничества с насосами на заправочной станции. Собачий мир, где каждый старается урвать у другого.

Счетчик остановился на пятнадцати долларах с мелочью. Я подал пареньку-заправщику двадцатидолларовую купюру. В ответ он улыбнулся и указал на плакат, висевший на столбе между двумя бензоколонками: после восьми вечера надо платить по счетчику либо наличными без сдачи, либо с помощью кредитных карточек. «Помогайте нам предотвращать преступления», – гласила надпись. Не знаю, удалось ли им что-либо предотвратить, но прибыль они явно с этого имели немалую.

У меня есть пара кредитных карточек, я даже открывал двери с их помощью, хотя поверить в это трудно, пока не увидишь сам в какой-либо телевизионной передаче. Но я не хотел записей о моем пребывании в Куинс, равно как и переписанных данных номерного знака «понтиака». Поэтому, невесело улыбнувшись, я позволил молодому проныре оставить себе сдачу и поехал на восток по бульвару Куинс, бормоча про себя ругательства.

А ругался я не из-за денег. Меня встревожило то, что я неожиданно оказался за рулем машины с пустым баком. Дело в том, что я не так уж часто ворую машины. Я даже нечасто сижу за рулем, а когда случается брать машину напрокат для загородной поездки на уик-энд, то работяги фирмы «Олинс» передают ее мне с полным баком. Я могу проехать половину пути до Вермонта, прежде чем мне в голову придет мысль о бензине. Но этой ночью я ехал не в Вермонт, а всего лишь в Форест-Хиллз, куда достаточно просто можно было бы доехать и на метро. Именно так я и поступил несколько дней назад, когда совершал поездку в целях проведения предварительной рекогносцировки. Сегодня же я не мог воспользоваться при возвращении домой услугами метро, поскольку избегаю общественного транспорта, если в руках у меня полно чужих вещей.

Поэтому, обнаружив «понтиак» на Семьдесят четвертой улице, я воспринял его как подарок судьбы. Для меня проникнуть в автомобиль фирмы «Дженерал моторс», к которым относится и «понтиак», легче, чем в любой другой. Проще и с запуском двигателя без ключа зажигания. Эта машина имела к тому же знаки, предупреждающие, что за рулем новичок, а поэтому эксцентричное вождение не вызвало бы недоумения или возмущения. Наконец, владелец вряд ли сразу же заявил бы об угоне, обнаружив это. Он припарковал машину возле пожарного гидранта, и поэтому решил бы, что «понтиак» отбуксирован полицейской службой на штрафную площадку за парковку в запрещенном месте.

Джесси Аркрайт жил в Форест-Хиллз-Гарденз. Сейчас Форест-Хиллз – приятный, респектабельный микрорайон для людей среднего класса, расположенный к югу от Флешинг-Медоуз, в самом центре района Куинс. Здесь почти в каждом доме, по крайней мере в трех из четырех, найдется женщина, играющая в маджонку, если, конечно, она не находится на собрании «Общества следящих за своим весом». Форест-Хиллз-Гарденз – это замкнутая территория внутри другой замкнутой территории больших размеров. Это небольшое, престижное место, где проживает зажиточная буржуазия. Здесь все дома трехэтажные, с фронтонами и черепичными крышами, все лужайки тщательно подстрижены, все кустарники аккуратно выровнены, как солдаты в строю. Улицы, принадлежащие местным властям, содержатся в безукоризненном порядке, и на них запрещена парковка автомобилей.

Сюда, на тихие улицы Форест-Хиллз, совершаются частые набеги из менее престижных районов. Подъезжает автомобиль, из него стремительно выскакивают молодчики, чтобы, сбив с ног местную матрону, столь же стремительно броситься обратно к машине и умчаться прочь, но уже вместе с ее сумкой из крокодиловой кожи. Патрульные машины местной полиции объезжают эти улицы круглосуточно, чтобы свести подобные происшествия до минимума. Это, конечно, не Беверли-Хиллз, где каждый пешеход волей-неволей попадает в подозреваемые, но и здесь безопасность достаточно надежна.

Еще выше она в Копервуд-Кресент, квартале, имеющем форму элегантного полукруга, где массивные здания из камня и кирпича раскинуты на обширных лесных участках. Среди жителей Копервуд-Кресент есть наследник владельца судоходной компании, двое крупных мафиози, владелец нескольких муниципальных похоронных бюро и еще две-три дюжины таких же благополучных граждан. Одна из патрульных машин местной полиции занимается только тем, что обеспечивает безопасность квартала Копервуд-Кресент, а также примыкающих к нему четырех столь же престижных улиц: Айронвуд-плейс, Сильвервуд-плейс, Пьютервуд-плейс и Ченсери-драйв.

И если Форест-Хиллз – мягкое подбрюшие всего района Куинс, то Копервуд-Кресент – рубин на его пупке.

Мне ничего не стоило отыскать этот рубин. Во время предыдущей поездки я обошел весь район, вооруженный карманным атласом и деловой папкой-скоросшивателем. Человек с такой папкой никогда не кажется не на своем месте и не может вызывать подозрений. Я отыскал Копервуд-Кресент тогда, и я отыскал его сейчас; лишь слегка сбавив скорость «понтиака», я проехал мимо дома Джесси Аркрайта, огромного светящегося особняка, построенного в стиле Тюдор. На каждом из трех этажей этого дома в среднем окне горел свет.

В конце улицы Копервуд-Кресент я свернул резко налево, на Белнап-Коут. Это был спокойный тупик длиной в квартал, находящийся в стороне от маршрута полицейской патрульной машины, охраняющей все эти Копервуд-Айронвуд-Сильвервуд-Пьютервуд-Ченсери. Я припарковал машину у края тротуара, между двумя большими дубами, и заглушил двигатель, вынув свой обводящий проводок из гнезда зажигания.

Парковка на улице разрешена только в определенных местах, где есть соответствующий знак. Это предотвращает загромождение улиц машинами в дневное время. Неправильно припаркованные машины полиция увозит, но это происходит лишь днем. Ночью этим никто не занимается. Я оставил машину в тупике и направился назад, на Копервуд-Кресент. Если патрульная машина и объезжала район, то я ее не заметил, как и вообще кого бы то ни было.

В доме Аркрайта светились все те же три окна. Без каких-либо колебаний я дошел до конца улицы по проезду, расположенному справа от дома, и направил луч своего карманного фонарика-карандаша в окно гаража. Сияющий «ягуар-седан» стоял в одном из отсеков гаража. Второй отсек был пуст.

Хорошо!

Я прошел к боковой двери. Под звонком на дверном косяке находилась металлическая пластинка размером в квадратный дюйм с прорезью для ключа. Внутри горел красный свет, показывающий, что сигнализация включена. Будь я господином Аркрайтом, имеющим соответствующий ключ, я бы вставил его в прорезь и выключил сигнализацию. С другой стороны, попробуй я вставить вместо нужного ключа что-то другое – тут же завыли бы сирены, и сигнал тревоги поступил бы на ближайший полицейский участок.

Прекрасно!

Я позвонил в дверь. Конечно, отсутствие второй машины в гараже и включенная сигнализация говорили о том, что дома никого нет, но береженого Бог бережет. Наименьшая вероятность влипнуть – у того взломщика, который напоминает парня, одновременно с подтяжками носящего еще и брючный ремень. На всякий случай. Я уже пользовался этим звонком в свой прошлый визит с той самой деловой папкой, в которую заносил ответы на свои бессмысленные вопросы по поводу состояния несуществующих канализационных труб. Как и тогда, я услышал четырехзвучную трель колокольчика, звенящего в большом старом доме. Я приложил ухо к тяжелой двери и тщательно прислушался. И когда стихло эхо от звонка, в доме воцарилась тишина: ни шагов, ни каких-либо других признаков жизни. Я позвонил еще раз, и вновь ответом мне было молчание.

Хорошо!

Я снова прошел к задней части дома. Какое-то время я просто стоял и наслаждался окружавшим меня покоем. Воздух был непривычно чист и прозрачен. С моего места не было видно луны, но над головой мерцали мириады звезд. Тишина вокруг вселяла благоговение. Бульвар Куинс находился всего в нескольких кварталах, но никакого шума уличного движения не было слышно. Наверное, его приглушали деревья, не позволяя шуму распространяться за пределы залива.

Мне казалось, что я нахожусь за сотни миль от Нью-Йорка, а особняк Аркрайта, как будто возникший из готического романа, стоит в глубоком раздумье на вересковом поле, по которому бродит шальной ветер.

Однако у меня самого времени на раздумье не было. Я натянул свои резиновые перчатки – очень плотные, с вырезанными для удобства работы ладонями – и направился к кухонной двери, чтобы осмотреть ее.

Слава Господу за сигнализацию, предупреждающую о взломе, противоударные замки и надежные системы безопасности! Все они призваны обескураживать воров-любителей, одновременно внушая гражданам приятное ощущение безопасности и благополучия. Без них они были бы вынуждены прятать свое добро в сейфах. Кроме того, современные средства охраны превращают взлом в испытание, в профессию для избранных, каким я всегда его и считал. Если бы это было доступно любому болвану с неуклюжими пальцами, то какое же тогда от него удовольствие?

Дом Аркрайта был оборудован первоклассной охранной сигнализацией системы Фишер, модель NCN-30. Как я убедился, она охватывала проводами все двери и окна первого этажа. Она могла защищать и окна верхних этажей, но могло и не быть такой защиты – многие считают ее излишней. Однако я не собирался карабкаться по стене наверх, чтобы получить ответ на этот вопрос. Проще было заблокировать сигнализацию.

Существует несколько способов выведения из строя охранной сигнальной системы. Один из методов, наиболее грубо-прямолинейный, состоит в отключении всего дома от электроснабжения, при этом взломщик также остается без света. Кроме того, этот метод приводит к прямо противоположным результатам, если вы имеете дело с такой первоклассной системой, как NCN-30, поскольку она снабжена собственными источниками энергии, которые автоматически включаются при подобных обстоятельствах и обеспечивают безотказное действие охранной сигнализации. (Это может иметь своеобразные последствия при случайных отключениях электроэнергии.)

Ну да ладно. Короче говоря, я воспользовался проводами собственного изготовления. Я тщательно вплел и соединил их с проводами охранной системы, аккуратно обмотал изоляционной лентой, и к тому времени, когда я закончил работу, система функционировала так же исправно, как и раньше, но дверь кухни она уже не защищала. Теперь через эту дверь мог пройти парадным аллюром целый кавалерийский полк, не вызвав со стороны NCN-30 никакого шума и гама. Осуществление такой операции не под силу заурядному взломщику, и разве не счастье, что ваш покорный слуга не относится к их числу?

После того, как датчики сигналов тревоги на кухонной двери были отключены, я переключил свое внимание на саму эту массивную дубовую дверь и систему ее замков. Основной замок я открыл с помощью отмычки, но оставались еще два других, более сложных замка – «сегал» и «рэбсон». С фонариком в одной руке и связкой специнструмента, состоящего из спиц, отмычек, щупов и зондов, – в другой я трудился над замками, то и дело прикладывая ухо к толстой двери. Когда щелкнул последний из кулачков, я повернул ручку двери и потянул ее на себя. Тщетно! Попробовал толкнуть. Не поддалась.

С внутренней стороны двери находилась задвижка. Я прошелся лучом фонарика по дверной щели сверху вниз, пока не обнаружил ее. Затем я просунул в щель лезвие тонкой пилы – инструмента собственного производства, изготовленного из слесарной ножовки, – и перепилил стержень задвижки. Я снова попытался открыть дверь – она сдвинулась на три дюйма и остановилась, удерживаемая, как вы правильно догадались, еще и цепочкой. Разумеется, я мог бы перепилить ее с той же легкостью, но зачем? Проще было просунуть руку в трехдюймовую щель и отвинтить проушину цепочки из ее гнезда.

Я распахнул дверь настежь, завершая противозаконное вступление в чужие владения, подготовленное с мастерством, которое привело бы в восторг самого отъявленного мошенника. С минуту я просто стоял на месте, разгоряченный и сияющий. Затем закрыл дверь и запер все замки. Я ничего не мог поделать с перепиленной задвижкой, но чуть задержался, чтобы ввинтить проушину цепочки на свое место.

После этого я отправился исследовать дом.

Ничто не может сравниться с этим!

Забудьте все, что я наговорил Рэю Киршману. Действительно, я старею. Действительно, я содрогаюсь от мысли, что меня могут изорвать в клочья сторожевые псы, или застрелить в порыве гнева домовладельцы, или упрятать в глухую камеру каторжной тюрьмы власти. Верно, верно, все это верно, ну и что же из этого? Ни одна из этих угроз не стоит и ломаного гроша, когда я оказываюсь в чьем-либо жилище – и все его добро лежит передо мной, как на банкетном столе. Боже мой, не так уж я и стар и не так уж сильно напуган!

Но я не горжусь этим. Я мог бы наболтать целую кучу всякой чепухи о личности преступника, действительно реального героя нашего времени, но для чего? Я сам в это не верю. Я не строю никаких иллюзий относительно преступников, и самое худшее, что было связано с тюремной жизнью, – это неизбежность общения с ними. Я предпочел бы жить как честный человек среди честных людей, но я пока еще не нашел честного применения своим способностям. Я бы хотел, чтобы существовало честное поприще, аналогичное воровству, но, увы, его нет. Что ж, я рожден вором, и мне это по душе.

Я прошел через кладовую и огромную кухню с выложенным кирпичом полом, пересек прихожую и оказался в гостиной для посетителей. Она вся сияла от ровного, мягкого, теплого света. Его-то я и видел с улицы. Свет излучала флинтгласовая лампа от Тиффани в форме стрекозы, представляющая ценность сама по себе. В последний раз я видел такую же в антикварном магазине на Верхней Мэдисон-авеню. На ней был ярлык с ценой в 1500 долларов, причем это было несколько лет назад.

Однако не для того я проделал весь этот путь до Куинс, чтобы красть предметы обстановки. Я пришел сюда с весьма конкретной целью, и мне не было нужды даже заходить в гостиную. Тем более не нужно мне было проводить в ней инвентаризацию, но старые привычки настолько сильны, что преодолеть их крайне трудно.

Лампа облегчала задачу, избавляя от необходимости пользоваться карманным фонариком. На ней был установлен таймер, автоматически выключающий свет в дневные часы. В сумерки она вновь включалась сама и ярко светила до рассвета, оповещая прохожих, что дома никого нет.

«Как это предусмотрительно с их стороны, – подумал я, – оставлять свет включенным для грабителя!»

Лампа располагалась на декоративном двухтумбовом французском столике. Четыре из его шести выдвижных ящиков не служили своему назначению, а в одном из двух настоящих находились карманные часы работы Филиппа Патена. На их корпусе была выгравирована сцена охоты.

Я закрыл ящик, не прикоснувшись к часам.

Столовая стоила того, чтобы в нее заглянуть. Сервант, заполненный до отказа серебром, содержал два полных набора серебряной столовой посуды и целую тонну посуды времен короля Георга из серебра самой высокой пробы. Бесчисленное количество прекрасного фарфора и хрусталя.

Я все оставил так, как было.

Библиотека, находившаяся на том же нижнем этаже, представляла собой комнату, которую я бы с радостью назвал своей. Она имела размеры, вероятно, двенадцать на двадцать футов, и большую часть светло-желтого паркетного пола покрывал великолепный кермановский ковер. Книжные полки из осветленного английского дуба, изготовленные на заказ, занимали две стены. В центре комнаты под абажуром от Тиффани, на котором были изображены фрукты, стоял бильярдный столик, аналогичный тем, которые можно увидеть на спортивных соревнованиях. С картин в позолоченных овальных рамах, висевших на торцевой стене, торжественно и одобрительно смотрели вниз предки Аркрайта.

Пара стеллажей возле стены: один – для бильярдных киев, другой, застекленный и запертый, – коллекция спортивных ружей и дробовиков. Пара кожаных стульев с туго набитыми сиденьями. Тщательно отделанный бар, хрустальная винная посуда с изображением пернатой дичи в полете. Всяких крепких спиртных напитков столько, что в них бы всплыл мотобот приличных размеров. Кроме того, были еще графины с шерри, портвейном и бренди, удобно расставленные по всей комнате. Уголок для курильщиков со стендом из красного дерева. Несколько дюжин курительных трубок из корня верескового дерева и две пенковые трубки в оправах. Кедровый ящик с гаванскими сигарами. Вся комната переливалась медью, кожей и деревом, и у меня на миг мелькнула шальная мысль: заколотить дверь гвоздями, налить себе крепкого арманьяка и остаться здесь навсегда.

Вместо этого я пробежал глазами по книжным полкам. Подбор книг был беспорядочен, но среди них не было дешевки. Наряду со скучными комплектами неразрезанных, но в кожаных переплетах, мемуаров ныне забытых прихлебателей предреволюционного Версаля, было и много других книг, большинство из которых я видел лишь в каталогах лучших книготорговцев и на книжных аукционах. Так, здесь я случайно наткнулся на раннее издание первого и очень редко встречающегося романа Смоллетта «Приключения сэра Лоуренса Гривза», было множество и других ценных книг в отличных переплетах, редкие выпуски «Клуба издателей раритетов», продукция частных издательств, и все это стояло на полках без всякого видимого порядка и продуманного плана.

Я взял в руки одну из книг. Она имела переплет из зеленой ткани и была не больше, чем обычные издания в мягкой обложке. Я открыл ее и прочитал дарственную надпись на форзаце – чистом листе в начале книги. Потом я перелистал ее, закрыл и поставил на место.

Я покинул библиотеку, оставив ее в том виде, в каком она была до моего прихода.

На лестнице было темно. Я включил свой фонарик и трижды прошелся по лестнице вверх и вниз. Дощечка какой-то одной ступени скрипела, и я удостоверился, какая именно, – это была ступенька четвертая сверху.

Все остальные, к счастью, не издавали ни звука.

В спальне хозяев стояли две кровати с прикроватными тумбочками. Здесь же были стенные шкафы для него и для нее. В его шкафу находились костюмы фирмы «Братья Брукс» и обувь из мягкой дубленой кожи. Мне особенно понравился темно-синий костюм в тонкую полоску. Он не сильно отличался от того, который был на мне. Ее шкаф был полон платьев и мехов, и среди них находилось меховое манто, при виде которого у жены Рэя потекли бы слюнки. На всех вещах – ярлыки престижных фирм. Выдвижной ящик туалетного столика (французский антиквариат: белая эмаль, отделка под золото) был полон драгоценностей. Мое внимание привлек изящный перстень с большим, ограненным в форме «маркиза» рубином, окруженным россыпью жемчужин.

В выдвижном ящике одной из тумбочек было немного наличных денег: пара сотен долларов в десяти и двадцатидолларовых купюрах. В другой тумбочке я нашел банковскую книжку – тысяча восемьсот долларов на имя Эльфриды Грэнтем Аркрайт. Сберегательный вклад.

Ничего этого я не взял. Точно так же не взял я ни яиц Фаберже с комода, ни платиновых запонок или булавки для галстука, ни каких-либо из наручных часов, ни чего бы то ни было вообще.

В кабинете Джесси Аркрайта, в самом конце второго этажа, я нашел целую пачку банковских книжек. Семь из них, перевязанные тонкой резинкой, находились в правом верхнем ящике его стола вместе с почтовыми марками, бухгалтерскими книгами и всевозможным бумажным хламом. На всех банковских счетах были значительные суммы, и быстрая прикидка в уме дала итог, чуть превышающий шестьдесят тысяч долларов.

Да, скажу я вам... Это заставило меня призадуматься. Некогда я знал парня, который, обчищая квартиру на Мюррей-Хилл, уже наполнил наволочку драгоценностями и серебром, когда наткнулся на банковскую книжку с пятизначной цифрой. Будучи человеком неглупым, он тут же опорожнил наволочку и положил все украденное назад. Он оставил в квартире все так, как было до его прихода, и ушел налегке, не взяв с собой ничего, кроме драгоценной банковской книжки. В подобных случаях владельцы квартиры не подозревают, что их ограбили, пропажа банковской книжки обнаруживается не сразу, и он полагал, что успеет выкачать из банка все деньги, прежде чем пострадавшие что-либо заподозрят.

Ах эти лучезарные планы! На следующее же утро он предстал перед окошком кассира с расходным ордером в руке и банковской книжкой наготове. Расходный ордер был на небольшую сумму: он лишь проверял, как пойдет дело. Но оказалось, что этот самый кассир знал вкладчика в лицо, и в следующую минуту парень понял, что ему предстоит заключение средней продолжительности в тюрьме в Дэнморе, где я и встретился с ним.

Но довольно о банковских книжках.

Равно как и о двух пригоршнях крюгерандов, тех самых крупных золотых монетах, которые чеканят в ЮАР для желающих вложить свои деньги в желтый металл. Я люблю золото – а почему бы его и не любить? – но монеты лежали в одном ящике с пистолетом, а вот пистолеты я не переношу, во всяком случае так же сильно, как люблю золото. Оружие в библиотеке по крайней мере было выставлено напоказ. А этот револьвер предназначался для отстрела воров-взломщиков.

Но довольно о крюгерандах. Можно было бы рассказать еще о ряде застекленных горок – мне по плечо, – заполненных птицами из богемского стекла, вазами в новом стиле, стеклянными пресс-папье. Я заметил пепельницу от Лалика, точно такую же, какая стояла на кофейном столике у моей бабушки, и настоящую жемчужину из ваз Даум Нэнси. В глаза бросалось изобилие изделий Баккара и Милфиори, и...

До меня начинало доходить. Куда бы я ни взглянул, я видел с десяток вещей, которые был бы не прочь стащить. На каждом кусочке ровной поверхности в кабинете стояли впечатляющие бронзовые статуэтки. Кроме обычных быков, львов и лошадей, я заметил верблюда, опустившегося на колени рядом с легионером. У последнего на голове было кепи, а на лице – выражение боли, словно он устал от насмешек, которыми вечно осыпает легионеров чернь.

Пара альбомов с марками. Один из них – коллекция марок со всего света – не выглядел слишком ценным, а вот другой представлял собой особый альбом Скотта для стран Бенилюкса, и даже беглый просмотр его показал, что отсутствующих шедевров в нем почти нет.

И коллекция монет. Боже праведный, коллекция монет! Не альбомы, а просто дюжина черных картонных коробок размером два на два дюйма в поперечнике и десять дюймов в длину. Каждая коробка была до отказа заполнена специальными карманчиками для монет размером два на два дюйма. У меня не было времени на их просмотр, но я не мог удержаться. Я открыл наугад одну из коробок. В ней находились старинные пробные или не имевшие хождения образцы двадцати пяти– и пятидесятицентовых монет Барбера. Другая коробка содержала роскошную коллекцию больших центов, разложенных по номерам каталога Шелдона.

Как я мог оставить их здесь?

Я их оставил. Я не взял оттуда ничего.

Я находился в одной из спален для гостей на втором этаже. Я стоял там, освещая фонариком стены и восхищаясь изумительной литографией Руо, выполненной в карандаше, когда услышал звук автомобиля на въездной аллее. Я взглянул на свои часы. Было 23.23. Я стал прислушиваться и услышал, как поднялась автоматическая дверь гаража и перестал работать двигатель автомобиля. Когда гаражная дверь вновь опустилась, я перестал прислушиваться и пошел в конец коридора, к лестнице, ведущей на третий этаж. Я уже поднялся по ней и сидел на корточках на лестничной площадке третьего этажа, когда ключ Джесси Аркрайта оказался в замочной скважине боковой двери дома. Сначала он отключил охранную сигнализацию, затем открыл дверь, и мне показалось, что я слышу, как он отпирает полдюжины замков, прежде чем они с Эльфридой вошли в дом.

Из-за двух этажей, разделяющих нас, их разговор был почти не слышен и казался мне невнятным бормотанием. Я вытер вспотевший лоб указательным пальцем в резиновой перчатке. Конечно, это соответствовало моим планам. Я ведь даже проверил заранее все ступени лестницы на третий этаж на предмет их скрипучести.

Тем не менее мне это не нравилось. Ограбление со взломом – это такое опасное занятие, что в лучшем случае взломщик чувствует себя опутанным проводами, по которым пропущен электрический ток, и обычно я предпочитаю делать свою работу в гордом одиночестве. Если хозяева возвращаются домой в то время, когда я там работаю, то мой первый порыв – побыстрее убраться.

Но на этот раз я должен был задержаться.

Двумя этажами ниже резко засвистел чайник, и я вздохнул с облегчением, когда кто-то снял его с огня. На мгновение я принял этот свист за сирену полицейской машины. Нервы, подумал я, сделав несколько глубоких вдохов и моля святого покровителя взломщиков послать мне немного спокойствия.

Может быть, я был прав, когда разговаривал с Киршманом. Возможно, я становлюсь слишком старым для этого занятия. Возможно, мне уже не хватает необходимого хладнокровия. Возможно...

Сидеть на корточках было неудобно. Я поднялся на онемевшие ноги. По всей длине коридора, проходящего вдоль середины дома, лежал выцветший темно-бордовый ковер. Я прошел по коридору прямо в сторону фасада дома, где находилась комната, занавешенное окно которой было освещено сорокаваттным латунным торшером, снабженным таймером. Похоже, что это была комната для горничной, хотя хозяева давно уже не нанимали слуг с проживанием в доме.

У одной из стен стояла кушетка. Я прилег на нее, натянул на себя зеленое с золотом афганское покрывало и прикрыл глаза.

С того места, где я находился, услышать можно было не так уж много. В какой-то момент мне послышались шаги на лестнице, чуть позже показалось, что я слышу стук шаров на бильярдном столике в библиотеке. Возможно, это был тот случай, когда мое воображение выдавало мнимое за действительное. После вечера, проведенного в театре, обычный распорядок жизни Аркрайтов, казалось, можно было легко предсказать. Возвращение домой около одиннадцати тридцати, глоток кофе и что-нибудь сладкое в уютном уголке, где они обычно завтракают, затем Эльфрида идет наверх со сборником кроссвордов, а Джесси загоняет один или два шара в лузу, отпивает немного из какого-нибудь хрустального графина, читает несколько страниц в одной из книг своей переплетенной в кожу классики, а затем и сам поднимается наверх по лестнице и ложится рядом с женой в спальной комнате. Пойдет ли он напоследок вниз убедиться, что все двери закрыты? Будет ли проверять задвижку на кухонной двери и заметит ли, что какой-то умник перепилил ее? Или, может быть, пока мне приходят в голову эти печальные мысли, он уже поднял трубку, чтобы вызвать местную полицию?

Я мог бы быть на балете и смотреть, как русский танцовщик изображает газель. Я мог бы поехать домой к Каролин, поесть тушенного по-фламандски мяса и выпить голландского пива. Или я мог бы быть дома в своей собственной кровати.

Но я продолжал оставаться на своем месте и ждать.

В час тридцать я поднялся. Уже в течение получаса в доме не было слышно ни единого звука. Я тихонько направился к лестнице, пересекая коридор прямо над спальней хозяев, где, как я надеялся, они крепко спали. Затем спустился вниз, переступая осторожно на своих беззвучных подошвах, пересек коридор второго этажа и спустился на первый по другой лестнице. Несложно было вспомнить, что нельзя наступать на четвертую ступеньку сверху: именно эта мысль владела мной последние двадцать минут.

Свет был опять выключен на всем этаже, кроме гостиной, где по-прежнему горела лампа неукротимой стрекозы. Мне не надо было пользоваться карманным фонариком, чтобы пройти в библиотеку, но, уже оказавшись там, я прошелся его лучом по всему помещению.

Аркрайт все же заходил сюда после театра. Он оставил на бильярдном столе кий и несколько шаров. Маленький коньячный бокал стоял на столике с кожаным верхом рядом с большим стулом.

Бокал был пуст, но, чуть принюхавшись, можно было обнаружить, что совсем недавно в нем был коньяк, и, судя по запаху, – очень хороший.

Рядом с бокалом лежала книга Шеридана «Пьесы» в переплете из красной кожи. Чтение на сон грядущий.

Я прошел к книжным полкам. Проверял ли Аркрайт книжку в переплете из зеленой ткани, перед тем как лечь спать? Выяснить это было нельзя, поскольку она находилась в точности там же, где я ее обнаружил ранее, вечером. Но это было его сокровище. Наверное, он все же взглянул на нее.

Я взял книжку с полки, и оказалось, что по размерам она как раз помещается в кармане моей куртки. Затем я переставил находившиеся рядом книги, с тем чтобы заполнить образовавшуюся пустоту.

И покинул библиотеку.

Он выключил сигнализацию, чтобы войти в дом, а затем вновь включил ее, когда он и Эльфрида были уже внутри. И все это время сигнальная система, конечно же, продолжала охранять весь дом, кроме кухонной двери. Я вышел именно через этот выход, закрыв за собой дверь и заперев все три ее замка отмычкой в обратном порядке. Мне пришлось оставить висеть цепочку с проушиной, и я ничего не мог поделать с ранее перепиленной мной задвижкой. Увы, никто не совершенен!

Однако я был чертовски близок к совершенству, когда восстанавливал отключенную мною сигнальную систему, возвращая на свои места провода, чтобы вновь сделать дверь неприступной. Внутренний голос убеждал меня покинуть побыстрее пределы собственности Аркрайта, пока есть такая возможность, но я все же потратил еще несколько минут, и в итоге только по еле заметным кусочкам изоляции можно было догадаться, что с проводами кто-то возился.

Профессионализм? Я называю это упорным стремлением к совершенству.

Я почти достиг конца Копервуд-Кресент, когда из-за угла вынырнула полицейская машина. Мне удалось изобразить на лице улыбку и небрежно кивнуть, не замедляя шага. Они проехали мимо своей дорогой, а почему бы и нет? Они видели лишь хорошо одетого и сохраняющего самообладание господина, который выглядел так, словно он жил здесь сам.

Они, конечно, не видели никаких резиновых перчаток с вырезанными ладонями: я их снял и засунул в карман еще на дорожке к дому Аркрайта.

«Понтиак» находился там, где я его оставил. Использовав свой проводок вместо ключа зажигания, я запустил двигатель и поехал домой. В запланированное время я вернулся на Западную Семьдесят четвертую улицу. Одно из преимуществ угона машины, оставленной возле гидранта, заключается в том, что обычно можно вернуть ее на то же самое место. Именно это я и сделал, втискивая машину к пожарному крану, хотя на последний уже задрал лапу пятнистый боксер. Я разъединил свой проводок, вышел из машины, не забыв опустить кнопки всех дверных замков, и захлопнул дверцу.

Хозяин боксера, такой же пятнистый, как и его собака, с поводком в одной руке и куском бумажного полотенца в другой, предостерег меня, что я рискую быть оштрафованным или, хуже того, полиция может увезти машину к себе. Я не смог придумать, что сказать в ответ, и молча ушел.

– Чокнутый! – сказал он собаке. – Все они здесь чокнутые, Макс.

Я не стал с этим спорить.

В своей квартире, откусывая сыр, похрустывая крекером и потягивая шотландское виски, хранимое мной для особых случаев, я расслабился и наслаждался приятным волнением, которое наступает после тех слишком редких удач, когда все срабатывает как часы. Напряжение, дискомфорт, тревоги и опасения – все это окупается такими моментами, как этот.

Ранее, когда я, вытянувшись, лежал на жесткой кушетке, я не мог не думать о всех тех сокровищах, которые находились в доме Аркрайта. Наличные деньги, драгоценности, почтовые марки, старинные монеты, предметы искусства... Мне представлялось, как я подъезжаю на грузовике-фургоне задним ходом, ставлю его на лужайку и загружаю всеми этими треклятыми вещами: от восточных ковров на полу до хрустальных люстр на потолке. Я решил, что это единственно возможный способ. Ибо у человека, который захотел бы быть избирательным, неизбежно возникли бы трудности: он бы не знал, что именно красть в первую очередь.

Так что же я приобрел за все свои хлопоты и тревоги?

Я взял книгу, стараясь не капнуть на нее виски, хотя кто-то что-то на нее уже и проливал в прошлые годы. Конечно, она не выглядела такой уж заляпанной, но неторопливый осмотр, который я теперь мог себе позволить, выявил изъяны, ранее мною не замеченные. На лицевой обложке оказались следы воздействия воды. Некоторые страницы были покрыты бурыми пятнами. Последние полстолетия обошлись с маленькой книжкой не очень деликатно, и ни один добросовестный книготорговец не мог бы оценить ее состояние выше, чем хорошее. Я перелистывал ее, читая строфу то здесь, то там. Размер и ритм стихов автора были точны, и нигде он не терял способности подбирать хорошие рифмы, но то, что я читал, воспринималось мной как плохая поэзия.

Ради этого я отказался от крюгерандов и пробных монет Барбера, от Фаберже, Баккара и Даум Нэнси! Ради этого я вернул жемчужно-рубиновое кольцо в его маленький бархатный футляр. Воистину мистер Велкин мог бы гордиться мною!

Глава 4

С Дж. Редьярдом Велкиным я познакомился серым, унылым утром, в среду, за две недели до своего небольшого приключения с взломом и кражей. Команда «Янки» как раз только что проиграла первые две встречи в серии бейсбольных игр, а предшествующим вечером я наблюдал, как мальчишка, который еще и бриться-то не начал, обыграл начисто самого Реджи Джексона. Утро было промозглым, моросил мелкий дождь – все сошлось одно к одному.

Покупателей еще не было, да меня это не очень и заботило. Я устроился за прилавком с книжкой в мягкой обложке. Эти книжки у меня не задерживаются, поскольку все такого рода, что мне приносят, я оптом продаю парню на углу Третьей и Шестнадцатой улиц, который только подобными книжками и занимается.

Хотя иногда я их сначала прочитываю. Книжка, которую я читал, была одним из творений Ричарда Старка о Паркере. Паркер – профессиональный вор, и каждая книга обогащает его образ новыми подробностями: Паркер собирает шайку мошенников, или он направляется куда-то вроде Спартанберга в Южной Каролине для покупки оружия и грузовика, или он находит зубного врача в Янктон-Фоллз, который финансирует начало операции; Паркер и его дружки втягиваются в дело, и затем что-то ужасающим образом не срабатывает. Если бы ничего такого ужасающего не происходило, то все эти книжки Старка должны бы были заканчиваться где-то на семидесятой странице, а Паркер уже стал бы владельцем какого-нибудь собственного острова в Карибском море.

В последний раз, когда я был за решеткой, все там сходили с ума по Паркеру. Мои коллеги зачитывались всем, что попадало к ним в руки о нем, и ничем не гнушались, чтобы достать такое чтиво. Я могу поклясться, что среди этой компании были уже поседевшие мошенники, которые то и дело цитировали друг другу отрывки о Паркере, особенно те места, где он кого-нибудь калечит. Один «медвежатник», специалист по сейфам, без конца повторял эпизод, в котором Паркер сводит счеты с никчемным парнем-работягой, ломая ему три «жизненно необходимые» кости и оставляя искалеченным в болоте. Этот «медвежатник» стал прямо-таки рабом своей идеи – преднамеренно и обдуманно ломать «жизненно необходимые» кости.

Я как раз добрался до того места в книге, где Паркер наносит срочный визит Хенди Мак-Кею, во время обеда последнего, на острове Преска, в штате Мэн, когда колокольчики над дверью затринькали, возвещая о том, что я уже не один. Я убрал книжку подальше от чужих глаз, пока посетитель приближался к прилавку. Нельзя же забывать об имидже, обладать которым обязаны продавцы антикварных книг: недопустимо, чтобы нас могли заподозрить в чтении всякой дряни.

Это был тучный человек с румяным лицом, с широкой, как у бульдога, челюстью, с редеющими каштановыми волосами медного оттенка, зачесанными назад, на начинающуюся блестящую рыжевато-желтую лысину. На нем были темно-коричневая в елочку куртка из твида с замшевыми накладками на локтях, табачно-коричневый свитер, рубашка цвета загара из оксфордской ткани с отложным воротником на пуговичках по углам, вязаный галстук шоколадно-коричневого цвета. Брюки у него были рыжевато-коричневые из кавалерийской диагонали, а ботинки им в тон. У него были длинный узкий нос и седеющие гвардейские усы. Из-под кустистых, взъерошенных бровей, напоминающих терновник, выглядывали карие острые и холодные глаза, слегка налитые кровью.

Он спросил, скоро ли появится мистер Литзауер, а я объяснил ему, что у магазина сменился владелец.

– А-а-а!.. – сказал он. – Теперь я понимаю, почему мои контакты с ним прервались. Видите ли, я любитель книг и собираю их, а он постоянно сообщал мне о поступлении к нему книг, которые могли бы меня заинтересовать.

– А что именно вы собираете?

– Главным образом поэзию викторианского периода, но – по своему собственному вкусу, если угодно. Я неравнодушен к поэтам, умевшим искусно рифмовать. Томас Худ, Алджернон Чарлз Суинберн, Вильям Маквортс Праед. И, разумеется, Киплинг – моя самая большая слабость и предмет восторженного поклонения.

Я уверил его, что все имеющееся у меня в наличии находится на полках. Он направился к ним – поискать что-то для себя, а я достал Паркера из-под прилавка и вернулся к закрученному сюжету преступления. Двое из приспешников Паркера уже были готовы к совершению предательства, когда мой «твидовый» покупатель вновь появился перед прилавком с маленьким томиком в тканевом переплете. Это было собрание лирических стихотворений Аустина Добсона, и я оценил его не то в шесть, не то в семь долларов, что-то около того. Он заплатил наличными, а я завернул для него покупку.

– Если к вам попадет что-нибудь, что могло бы, по вашему мнению, заинтересовать меня, – сказал он, – вы можете, если вас это не затруднит, сообщить мне об этом по телефону.

Он протянул мне свою визитную карточку. На ней были его имя, адрес – где-то в районе Восточной Тридцатой улицы – и номер телефона, относящийся к АТС Муррей-Хилл, 8. Каких-либо сведений о роде занятий этого человека, обеспечивающих его существование, на карточке не было.

Я перевел взгляд с карточки на ее владельца.

– Вы коллекционируете Киплинга? – сказал я.

– Да, в том числе и его.

– Это как-то связано с семейными традициями?

Он широко улыбнулся:

– Вы имеете в виду имя? Совпадение имен? Догадка, конечно, естественная. Но – нет. Я никакой не родственник Киплинга. Видите ли, Редьярд – это не фамильное имя. Это название озера.

– Неужели?

– В Стаффордшире. Родители Киплинга впервые встретились на пикнике на озере Редьярд. Когда у них родился сын, вторым его именем выбрали название озера. Его первое имя – Джозеф, на самом деле, хотя сам он никогда им не пользовался и был известен как Редди с самого раннего детства.

– А ваше первое имя...

– Джеймс, и я им тоже никогда не пользовался. Джеймс Редьярд Велкин. Мне было восемь лет, когда умер Киплинг, и я очень хорошо помню этот день. Это было в 1936 году, ровно через два дня после того, как предали земле тело короля Георга V. Этот день был, как вы легко можете себе представить, днем глубокого траура для всей нашей семьи. Мой отец обожал Киплинга чрезмерно. И он сделал именно то, что и должен был, дав своему единственному сыну имя своего любимца. Вы не согласны? Потому что я, конечно, был наречен в честь Киплинга, а не озера в Стаффордшире. «Сначала старый король, а следом великий бард великой Империи, – сказал мой отец. – Запомни мои слова, Редди. В течение ближайших двух лет в Европе разразится война». Он, конечно, ошибся на один год, и я не думаю, что кончина Киплинга оказала какое-то влияние на вторжение Гитлера в Польшу, но в сознании моего старика одно с другим было неразрывно связано, понимаете?..

Он скорбно улыбнулся, а его густые брови дрогнули.

– Вы интересуетесь Киплингом, мистер Роденбарр?

– Я читал его, когда был мальчишкой.

– Вам следовало бы перечитать его заново. После многих лет пренебрежительного, знаете ли, к нему отношения Киплинг снова начинает обретать признание. Не приходилось ли вам в последнее время перелистать «Ким»? Или «Свет погас»? Или... Хотя чтение вряд ли является для вас отдыхом, не так ли? К концу длинного дня от печатного слова, наверное, воротит и поднимается тошнота.

– О нет! Чтение все еще доставляет мне огромное удовольствие. Может быть, я и в самом деле перечитаю Киплинга заново.

– Постарайтесь. Тем более что для начала можно воспользоваться книжками с ваших же полок. – Оценивающий взгляд настороженных коричневых глаз. – Скажите, сэр, не согласились бы вы пойти со мной сегодня на ленч? Возможно, я бы сумел рассказать кое-что, представляющее для вас интерес.

– Я бы не возражал.

– Тогда в моем клубе. Вам известен клуб «Мартингал»? И если, скажем, в половине первого?

Я ответил, что знаю, где расположен клуб, и что время – двенадцать тридцать – вполне мне подходит.

Кое-что в его словах уже заинтересовало меня.

Клуб «Мартингал» был как будто создан для него – настолько он подходил к его одежде и утонченным, слегка барским манерам. Он располагался на углу Мэдисон-авеню и Тридцатой улицы и был обставлен главным образом дубовой, не очень удобной, мебелью эпохи английского короля Якова I. На стенах висело бесчисленное множество голов зверей – охотничьи трофеи.

Мы обедали в просторной комнате на третьем этаже под неотступным взглядом стеклянных глаз бизона, убитого якобы Теодором Рузвельтом по причинам, в которых я так и не сумел разобраться. Ленч состоял из смешанного жестковатого гриля с размороженным зеленым горошком и жаренным по-французски картофелем. Официант, который все это принес на наш столик, был ревматичным малым, который ходил так, будто ноги его просто доконали. Он выглядел почти таким же удрученным, как бизон.

Во время еды мы с Велкиным беседовали о книгах, а затем оба перешли к десерту. Печальный официант принес большой серебряный кофейник, похожий на те, которые используются для обслуживания пассажиров в поезде. Кофе был даже лучше, чем подают в старых вагонах-ресторанах Пенсильванской железной дороги. Он был крепким и ароматным.

Наш столик стоял рядом с двумя узкими окнами. Я потягивал свой кофе и обозревал Мэдисон-авеню. На углу последний из уличных комиков-шутов развлекал своим веселым ремеслом зевак. В наступившие осенние дни он вскоре должен был уйти, уступив свое место продавцам горячих крендельков и каштанов, поскольку времена года сменяют друг друга по своим неумолимым законам. Трудно уследить, как меняется окраска листвы на деревьях, и уж во всяком случае из этих окон такое не увидишь, но вы безошибочно определите смену сезонов, наблюдая за уличными торговцами.

Велкин, прочистив горло, прервал эти мои размышления.

– Райдер Хаггард, – сказал он. – Я говорил вам, что его я тоже коллекционирую?

– Кажется, вы упоминали его имя.

– Интересный человек. Для Южной Африки он сделал то же самое, что Киплинг – для Индии. «Она», «Копи царя Соломона»... Но вы, конечно, знакомы с его творчеством?

– В самых общих чертах.

– Он и Киплинг были, знаете ли, большими друзьями. Оба они были в плохих отношениях с «Блумсбери крауд». Оба они прожили достаточно долго, чтобы с печалью наблюдать в конце жизни, как сходит на нет их литературная популярность. Общественное мнение стало воспринимать их как апологетов дискредитировавшего себя империализма. Вам знакома поэма Стефенса?

Я не знал даже, о чем идет речь, а он тем временем принялся цитировать по памяти:

Наступит ли пора, когда

Поток незвучных строк

Уйдет с проклятьем в никуда,

Как горных вод поток?

Когда смекалкой дурака

Наш мир не удивить?

Когда ошибкой паренька

Успех не закрепить?

Устанут все журналы

От перепалки слов.

Чернильцы разбиты

На тысячи кусков.

Тогда намордники натянут

На всех зануд,

И новый Киплинг, новый Хаггард

К нам не придут[1].

Он придвинулся, чтобы снова налить кофе в наши чашки.

– Мерзкий образчик площадной брани, не так ли? И таких было немало. Однако Киплинг и Хаггард поставлены здесь рядом. Действительно, Хаггард прожил в доме Киплинга в Суррее так же долго, как и в своем собственном. Они и на самом деле работали вместе в кабинете Киплинга, сидя на противоположных концах длинного стола, перелопачивая идеи вдоль и поперек и затем превращая их в то или иное произведение неистовой работой пера.

– Интересно! – сказал я.

– Не правда ли? Вскоре после перемирия, заключенного в 1918 году, эти двое приступили к организации Лиги Свободы. Идеологической основой ее деятельности был антикоммунизм. Однако эта лига никогда не отрывалась от земли и не витала в облаках. Довольно посредственные вирши, написанные неизвестным автором, дают ясное представление об отношении Лиги Свободы к текущим событиям. Вам знакомы эти стихи?

– Не думаю.

– Они неплохо срифмованы, а я, кажется, упоминал о своей слабости к хорошим рифмам:

«Хуже большевик химеры», —

Киплинг Хаггарду сказал.

«Пьет он все подряд без меры», —

Райдер Редди отвечал.

«В цвете сил – уже подлец», —

Редьярд мрачно бормотал.

«Ждет плохой его конец», —

Хаггард веско заключал.

– Складно, не правда ли? Я мог бы процитировать вам и другие стихи, не хуже, но не хочу занимать ваше время.

Я нехотя поблагодарил его, уже начиная думать, что ошибся и что он заставил меня прийти сюда только ради того, чтобы поупражняться в чтении стихов. Ну что же, кофе по крайней мере был неплохим.

Потом он сказал:

– Лига Свободы. После того как она развалилась, для Киплинга начались тяжелые времена. Здоровье его было слабым. Похоже было на гастрит, но он предполагал, что у него симптомы рака. В итоге оказалось, что у него язва двенадцатиперстной кишки. Он был в глубокой депрессии, и это, быть может, повлияло на состояние его ума и души.

Человек просто зациклился на своеобразной идее, что Британской империи угрожает сатанинский союз международной еврейской финансовой олигархии и сионистского большевизма. Эти две непохожие друг на друга силы соединяются вместе, чтобы уничтожить христианство, вырвав заморские колонии у британской короны. Киплинг, конечно, не был моральным дегенератом, который воспринимает антисемитизм как нечто естественное, он недолго упорствовал в своих заблуждениях, и все это не оказало сильного влияния на его творчество.

Но все-таки он создал одно исключительно странное произведение с антисемитской направленностью. Это была поэма-повествование, написанная размером баллады, около трех тысяч двухсот строк под названием «Освобождение форта Баклоу». В основе сюжета лежит рассказ о том, как доблестный британский полк пытается спасти Индию от пожара революции, который раздули еврейские агитаторы. Совершенно очевидно, что битва за форт Баклоу – не просто решающее сражение в этой войне. Для Киплинга это Битва Армагеддона, в которой друг с другом борются силы Добра и зла и решается судьба человечества.

Помните «Трех солдат»? Лиройда, Ортериса и Мальвени? Киплинг их вновь воскрешает, чтобы сделать героями, освобождающими форт Баклоу и одерживающими победу во имя Господа и короля Георга. О, там есть волнующие сцены битвы, есть момент, когда «два храбреца стали друг против друга», что сразу же заставляет читателя вспомнить «Балладу о Востоке и Западе», но в целом бедный Киплинг на этот раз был далек от совершенства. Это произведение никак нельзя отнести к вершинам его творчества. Замысел абсурден, воплощение его слабое, в поэме есть даже элементы непроизвольной пародии на самого себя. Это безобразно! Вы знаете, что он не раз был к этому близок, однако в этом случае он потерял чувство меры.

Вероятно, он и сам это понимал. Вероятно, его идея еврейского заговора оттолкнула книгоиздателей. Как бы то ни было, но он не предложил «Освобождение форта Баклоу» своим лондонским книгоиздателям. Может быть, он и планировал сделать это в дальнейшем, но пока что он просто предпочел сохранить за собой авторское право и отнес поэму в маленькую частную типографию.

– Вот оно что!

– Да, именно так, сэр. Киплинг нашел в Танбридж-Уэлсе типографию под названием «Смитвик и сыновья». Не думаю, что Смитвик когда-либо напечатал что-нибудь еще – до или после. Я по крайней мере ничего об этом не слышал. Но эту книгу он напечатал тиражом всего лишь в сто пятьдесят экземпляров. Как бы то ни было, это далеко не блестящее издание: Смитвик не был способен дать хорошее качество, – но свое дело он сделал, и книга эта – настоящий раритет.

– Должно быть. Сто пятьдесят экземпляров...

Велкин ослепительно улыбнулся:

– Это был тираж. Как вы полагаете, сколько книг в итоге сохранилось?

– Не имею ни малейшего понятия. «Освобождение форта Баклоу»? Я никогда не слышал этого названия.

– Меня это не удивляет.

– Пятьдесят экземпляров? Семьдесят пять? Я не имею представления, какая часть в этом случае может сохраниться.

В кофейнике не осталось ни капли. Велкин нахмурился и позвонил в колокольчик, который висел на стене. Он не произнес ни слова, пока официант не принес новый кофейник.

Тогда он сказал:

– Киплинг написал поэму в 1923 году. В тот год он надеялся преподнести свои книги близким друзьям в качестве рождественских подарков. Но праздник наступил и прошел, прежде чем Смитвик смог вручить ему тираж. Поэтому Киплинг решил попридержать книги до Рождества 1924 года, но в течение этого года он, по-видимому, пришел в себя и понял, что поэма – грубая поделка, цель которой – травля евреев, да вдобавок и стихи-то нехороши.

По обыкновению Киплинг подарил жене, Керри, надписанный экземпляр. Он потребовал его назад. Другой экземпляр он подарил своему соседу в Суррее. Соседа этого звали Лонсдейл. Это был подарок на день рождения, сделанный ранней весной, и его он также сумел получить назад, дав соседу в качестве компенсации несколько других книг. Эти две книги, так же как и груда всех остальных книг, пробные оттиски, рукопись и оригинал-макет, по которому Смитвик осуществлял издание книги, – все это было отправлено в печку в Бейтменсе.

– В Бейтменсе?

– Так назывался дом Киплинга. Существует письмо Киплинга лондонскому знакомому. На нем нет даты, но, очевидно, оно написано поздним летом или ранней осенью 1924 года. В нем Киплинг пишет, что чувствует себя как грешный израильтянин, только что отправивший в огонь собственное дитя, которое он принес в жертву Молоху. «Но это ребенок, принесенный злыми эльфами, это скверный ребенок, и я предал его огню со своего рода чувством удовлетворения». – Велкин перевел дух и с довольным видом сделал глоток кофе, а затем поставил чашку на блюдце.

– На этом, – сказал он, – и закончилась история «Освобождения форта Баклоу».

– Но на самом деле, – сказал я, – она на этом не закончилась?

– Конечно, нет, мистер Роденбарр. Оставался экземпляр Райдера Хаггарда. Киплинг, конечно же, дал экземпляр своему самому близкому другу почти сразу же, как только он получил тираж от Смитвика. Что же, неужели это выскользнуло у него из памяти, когда он начал забирать назад остальные экземпляры? Я так не думаю.

Видите ли, Хаггард в это время чувствовал себя день ото дня хуже. А Киплинг ведь посвятил ему свою книгу. Кроме того, он снабдил экземпляр Хаггарда пространной надписью чуть ли не в сто слов. Там он называл Хаггарда родственной душой, подчеркивал, что тот разделяет взгляды автора на опасность, которая исходит от евреев, несущих миру гибель, или что-то в этом роде. Полагаю, что в хранилище университета Техаса есть письмо Райдера Хаггарда, в котором он благодарит за подарок и восхваляет поэму. После этого неудивительно, что Киплинг не захотел отречься от своего творения и попросить Хаггарда вернуть книгу. Как бы то ни было, экземпляр оставался у Хаггарда до самой его смерти в следующем году.

– А что с ним случилось после этого?

– Он был продан, как и вообще вся библиотека Хаггарда. В тот момент, похоже, никто не обратил на него внимания. Мир не знал о том, что такая книга существует, и, несомненно, ее продали вместе с остальными произведениями Киплинга по очень низкой цене. Только после смерти Киплинга книга приобрела известность, вернее, не книга, а тот факт, что Киплинг написал поэму антисемитского содержания. Британский союз фашистов хотел распространить ее, и поговаривали, что Юнити Митфорд напала на след книги Хаггарда, когда между Англией и Германией началась война.

До самого конца войны о книге ничего не было слышно, а после войны она оказалась у какого-то баронета, живущего на севере. Он продал ее в частном порядке. Потом были еще две-три частные сделки, пока, наконец, не было объявлено, что книга появится на имущественном аукционе «Трабзонд и партнеры» как часть распродаваемого имущества двенадцатого лорда Понсонби.

– Объявлено?

Он еле заметно кивнул:

– Объявлено, книга была внесена в каталог аукциона, а затем ее с аукциона забрали. Полтора месяца назад я летал в Лондон с единственной целью побороться за эту книгу на аукционе. Я понимал, что это будет не просто. Вы же знаете, что есть коллекционеры, просто помешанные на Киплинге, а интерес к нему в последнее время стал возрастать. В университете Техаса – прекрасная библиотека, и Киплинг там представлен очень неплохо. Я ожидал, что и другие организации пошлют своих покупателей.

– Вы надеялись, что сумеете их превзойти?

– Я хотел попробовать. Я не знал даже, насколько далеко я сам зайду в желании купить эту книгу, и уж, конечно, не имел ни малейшего представления о том, какой окажется ее максимальная цена. Приехав в Лондон, я узнал, что некто из Саудовской Аравии хотел бы приобрести эту книгу. Прошел также слух, что какой-то индийский принц или магараджа прислал своего представителя, который был готов купить произведения Киплинга, представляющие особую библиографическую ценность, по чрезвычайно высокой цене. Мог ли я тягаться с такими соперниками? Не знаю. «Освобождение форта Баклоу» – книга интересная и уникальная, но она не успела приобрести настолько большую известность, чтобы стать объектом пристального внимания. В самом деле! И, кроме того, в художественном отношении произведение не представляет большого интереса. – Он нахмурился, сдвинул брови. – Как бы то ни было, мне хотелось попробовать свои силы на открытом аукционе.

– Но книгу забрали?..

– Наследники, еще до аукциона. Представитель «Трабзонда» очень извинялся и, вполне понятно, сам был возмущен. В конце концов его соглашение с наследниками не предоставляло им права заключать частные сделки. Но что он мог поделать? В итоге книга оказалась у покупателя, а деньги – у наследников, вот и все.

– Зачем им понадобилась частная сделка?

– Налоги, мистер Роденбарр. Налоги. Жуткие пошлины, декларация о доходах – разве законы о налогах не вызывают у всех нас желание как-то их обойти и не превращают нас всех в нарушителей? А как же, Боже ты мой, сделать, чтобы твою наличность не зафиксировали? Получить деньги из рук в руки под столом, а потом наследники могут поклясться, что книга оставлена ими как фамильная реликвия, или же совершенно испорчена во время внезапного наводнения, или придумают, что с ней еще что-нибудь случилось. Им не поверят, но какая разница?

– Кто купил книгу?

– Сотрудники «Трабзонда», конечно же, этого не знали, а наследники не говорили: по их официальной версии книга вообще не была продана. – Он положил локти на стол, соединив кончики пальцев. – Я провел свое собственное расследование. «Освобождение форта Баклоу» было продано Джесси Аркрайту, преуспевающему любителю всевозможных торговых сделок, вплоть до международных.

– Он коллекционер, я полагаю?

– Приобретатель, сэр. Не коллекционер. Грубый, некрасивый человек, который окружает себя прелестными вещицами в надежде, что они хоть как-то будут скрадывать его собственное внутреннее уродство. У него есть библиотека, мистер Роденбарр, потому что это соответствует его представлению об изящном. У него есть книги, некоторые из них заслуживают внимания, потому что без хороших книг нет библиотеки. Но вряд ли его можно назвать коллекционером, и уж, конечно, Киплинга он не коллекционирует.

– Тогда зачем же...

– Зачем ему нужна эта книга? Потому что она нужна мне, мистер Роденбарр. Все очень просто.

– А!

– Вы помните Спайнинг Дженни?

– Кажется, был такой танец, которым все увлекались в свое время?

Он странно поглядел на меня:

– Так назывался станок. Первый прядильный станок, способный производить нити из хлопковой пряжи. Сэр Ричард Аркрайт собрал его в 1769 году, получив соответствующий патент. Так были заложены основы современной английской текстильной промышленности.

– Ах, верно! – сказал я. – Промышленная революция и все такое.

– И все такое, – согласился он. – Джесси Аркрайт утверждает, что он является потомком этого сэра Ричарда. Я склонен верить ему в этом не больше, чем во всем остальном. Фамилия его, кстати, означает «строящий ковчег», так что не исключено, что в дальнейшем он наймет какого-нибудь специалиста в области родословных и заставит его возвести генеалогическое древо Аркрайтов к Ною.

– И, значит, он купил книгу, чтобы вам она не досталась?..

– Однажды я приобрел кое-что, перейдя при этом ему дорогу. Вероятно, таким образом он предполагает отплатить мне.

– И он ее не продаст.

– Конечно, нет.

– А другого экземпляра не существует?

– В течение последних пятидесяти лет о другом экземпляре ничего не было известно.

– А вам все еще нужен этот самый экземпляр?

– Больше чем когда бы то ни было.

– Как удачно, что сегодня утром бы случайно заглянули в «Барнегатские книги»!

Он пристально посмотрел на меня.

– Вы назвали меня по имени, прежде чем я успел вам представиться, – продолжал я. – Вы пришли в магазин не к мистеру Литзауеру, а ко мне. И не потому, что я продаю подержанные книги, а потому, что когда-то я был взломщиком. Вы полагаете, что я по-прежнему остался взломщиком.

– Я...

– Вы не верите в то, что человек может измениться. Вы не лучше полиции. «Украв раз, человек уже не перестанет красть», – вот как вы рассуждаете, правда?

– Простите, я ошибся, – сказал он, опустив глаза.

– Нет, – сказал я. – Вы не ошиблись.

Глава 5

Не знаю, который был час, когда я забрался в постель, но каким-то чудом мне все-таки удалось выбраться из нее вовремя, чтобы открыть магазин к десяти тридцати. Без четверти одиннадцать я позвонил по номеру телефона, указанному на визитной карточке Дж. Редьярда Велкина. Послушав целую минуту монотонно повторяющиеся гудки вызова, я набрал 411 – справочную, чтобы узнать номер телефона клуба «Мартингал». За подобные справки взыскивают плату, и было бы разумнее, потратив лишь минуту, отыскать нужный мне номер в справочнике «Белые страницы», однако накануне ночью я заработал целое состояние и был не прочь поделиться своим богатством.

Телефонист на коммутаторе клуба сказал, что, как он считает, мистера Велкина нет сейчас ни в одном из помещений «Мартингала», но что он тем не менее попробует вызвать его по внутренней системе связи. Прошло некоторое время. Телефонист сообщил с сожалением, что, как он и предполагал, мистер Велкин не откликнулся на вызов, и спросил, не хочу ли я оставить для него телефонограмму? Я решил, что не хочу.

В магазин вошла пара верзил. Один из них выглядел потенциально вороватым, и я поглядывал за ним, пока он просматривал биографии великих людей и художественную литературу. Кончилось это тем, что он удивил меня, потратив несколько долларов на покупку томика исторических эссе Маклоя.

Каролин появилась через несколько минут после полудня и положила на прилавок бумажный пакет.

– Сандвичи с фелафелом, – сообщила она. (Фелафел – новая и очень вкусная начинка для питы.) – Мне сегодня хотелось принести нечто необычное. Тебе нравится фелафел?

– Да, конечно.

– Я пошла на то самое место на углу Бродвея и Двенадцатой улицы. Никак не могу понять, араб он или израильтянин, владелец этого заведения?

– А это так важно?

– А как же! Терпеть не могу оказываться в неловком положении. Я уже было собралась пожелать ему счастливого Рош Ашана – еврейского Нового года, как вдруг спохватилась: может быть, это то, что он меньше всего хотел бы услышать? Ну так я быстренько забрала сдачу и слиняла.

– Осторожность никогда не мешает.

– Угу. Вчера вечером ты лишил себя ужасно вкусного угощения. Я съела половину тушеного мяса, остальное убрала в заморозку и стала смотреть новую передачу с тремя весельчаками-ведущими. Я выключила звук, и от этого стало только лучше, но я все равно не выдержала и в итоге легла очень рано. Зато здорово выспалась и чувствую себя великолепно.

– Именно так ты и выглядишь.

– Чего не скажешь о тебе: ты выглядишь ужасно!

Это и есть то, что делает с человеком содовая в ночном клубе?

– По-видимому.

– Может, ты переспал. Иногда это случается.

– Мне об этом говорили.

Зазвонил телефон. Я подошел и поднял трубку в задней маленькой комнате-офисе, полагая, что это Велкин. Однако это была слегка запыхавшаяся женщина, желавшая узнать, не вышла ли уже новая книга Розмари Роджерс. Я объяснил ей, что занимаюсь исключительно только бывшими в употреблении книгами, и порекомендовал позвонить в книжный магазин «Брентано». Она спросила: «А какой номер их телефона?» Я потянулся за телефонным справочником, чтобы поискать там этот номер, но вовремя пришел в себя и положил трубку.

Я вернулся к своему фелафелу. Каролин сказала:

– Что-нибудь не так?

– Да нет. А почему ты спрашиваешь?

– Ты подпрыгнул на три фута, когда зазвонил телефон. Кофе хороший?

– Великолепный!

– Фелафел?

– Восхитительный!

По понедельникам и средам ленч покупаю я, и мы съедаем его в ее салоне. По вторникам и четвергам Каролин приносит ленч в книжную лавку. По пятницам мы с ней заходим куда-нибудь, а кому платить по счету – решает брошенная монета. От всего этого, разумеется, можно отказаться даже в самую последнюю минуту, если кому-то из нас предстоит деловой ленч, как это было, например, недавно у меня с Белкиным.

– А ты знаешь, – сказал я, проглатывая фелафел, – я не тратил времени зря сегодня утром.

– А я ничего такого и не говорила.

– Я провел кое-какое исследование. По поводу святых покровителей.

– Правда? Так кто же мой святой покровитель?

– Я не думаю, что он у тебя есть.

– Почему, черт побери?

– Не знаю. Я просмотрел множество различных книг и нашел несколько неполных списков. Не знаю, существует ли где-нибудь официальный всеобъемлющий список всех святых покровителей. – Я пошарил вокруг себя и нашел блокнот с занесенными туда ранее каракулями. – Я ведь рассказывал тебе о Божественном Иоанне, да?

– Да, но я уже забыла, что именно. Что-то о магазине?

– Покровитель книготорговцев. Он родился в Португалии в 1495 году. Был пастухом, но потом превратился в пьяницу и азартного игрока.

– Правильно сделал. Но затем он переключился на содовую в ночных клубах и превратился в святого.

– В книгах ничего не сказано о содовой в ночных клубах. В сорок лет он прошел через кризис, характерный для середины жизни, и переехал в Гренаду. В 1538 году он открыл магазин...

– Чтобы продавать книги?

– Вероятно, но были ли тогда книжные лавки? Едва ли в то время существовали наборные шрифты. Так или иначе, через два года он основал орден Братства госпитальеров, а через десять лет умер, и его портрет висит над моим столом: можешь взглянуть, если есть желание.

– Особого нет. И это все, что ты выяснил?

– Никоим образом. – Я взглянул в свои записи. – Ты спрашивала, существует ли святой – покровитель взломщиков. Так вот: Дисмас – это святой – покровитель воров. Он сам был добрым вором.

– Да, я о нем знаю.

– Кроме того, он еще и один из покровителей заключенных. Вместе со святым Иосифом Кафассо. Интересы воров и заключенных частично совпадают, но не так кардинально, как ты, может быть, думаешь.

– И к тому же, заключенные нуждаются в дополнительном святом покровителе, поскольку они по-настоящему в беде.

– Не лишено смысла, умница. Взломщик – по сути, тот же вор, что ни говори. Поэтому-то, похоже, и не требуется особого святого покровителя для взломщиков, хотя всегда остается святой Дунстан.

– А это еще кто?

– Святой покровитель слесарей. Взломщики и слесари, по существу, решают одинаковые задачи, так почему бы им обоим и не взывать к Дунстану в критических ситуациях? Конечно, если ситуация становится на самом деле ужасной, то взломщик может еще обратиться к святым Иуде Таддеусу или Грегори Новоцезарианскому.

– А зачем это нужно взломщику?

– А затем, что эти святые ребята – покровители людей, попавших в безнадежное положение. В моей практике бывали случаи, когда мне приходилось пользоваться их помощью. Тогда я еще не знал о святом Антонии Падуйском, покровителе ищущих потерянные вещи.

– Поэтому если ты не мог найти то, что искал...

– Совершенно верно. Ты смеешься! Это значит, что я должен бы возблагодарить святого Витуса.

– Покровителя танцоров?

– Скорее, комиков. Танцоры имеют кого-то еще, только не спрашивай меня, как его имя.

– Ну а как же насчет тех, кто обслуживает чужих собак?

– Я должен буду продолжить изучение соответствующей литературы.

– И по поводу лесбиянок. Признайся, только честно, ты и в самом деле никого не сумел найти для лесбиянок?

– Ну, кое-кто приходит в голову. Но я не знаю его имени и не думаю, что он был святым.

– У лесбиянок – святой покровитель мужского пола?

– Вероятно, он вовсе не святой.

– Ну ладно, хватит говорить намеками. Кто он?

– Да тот маленький нидерландский мальчик!

– Какой там еще маленький нидерландский мальчик?

– Ты знаешь. Это тот, который сует свой пальчик...

– Придержи-ка язык, Берни. Никто не приходит в восторг от пошлостей. Даже святой Витус.

Послеобеденное время прошло без дальнейших ссылок на святых покровителей. Торговля шла вяло и утомительно, главным образом по мелочам. Правда, я продал изящный комплект романов Троллопа парню, который крутился возле него уже несколько недель. Он выписал чек на шестьдесят баксов и ушел с книжками в руках нерешительной походкой, видимо, продолжая сомневаться.

Как только выпадала свободная минутка, я звонил Велкину, но ни разу его не застал. Когда он не откликнулся на повторный вызов в клубе «Мартингал», я оставил ему телефонограмму с просьбой позвонить мистеру Хаггарду. Мне этот ход показался достаточно тонким и остроумным.

Телефон зазвонил около четырех. Я снял трубку и сказал:

– "Барнегатские книги". – Однако ответа не последовало, и трубка некоторое время молчала. Скорее всего и мне следовало бы проявить выдержку, но, послав ее к черту, я спросил: – Мистер Хаггард?

– Сэр?

Это был, конечно, Велкин. Он не получил моей телефонограммы, поскольку в течение всего дня его не было ни дома, ни в клубе. Говорил он с усилием, со странными паузами между предложениями. «Лишняя порция мартини во время ленча», – подумал я.

– Как насчет сегодняшнего вечера, мистер Роденбарр? Можем встретиться?

– В вашем клубе?

– Нет, это не очень удобно. Давайте я сообщу вам свой адрес.

– Но он у меня уже есть!

– Каким это образом?

– Вы же дали мне свою визитную карточку, – напомнил я и прочитал ему его же адрес.

– Меня там сегодня вечером не будет, – сказал он отрывисто. Голос его звучал так, словно кто-то накачал его язык велосипедным насосом. Затем он сообщил мне адрес: Восточная Шестьдесят шестая, между Первой и Второй авеню.

– Квартира 3-D, – сказал он. – Звонить два раза.

– Как почтальону.

– Простите?

– В какое время я должен прийти?

Он задумался:

– Я думаю – в половине седьмого.

– Прекрасно.

– И вы принесете, гм, предмет?

– Если у вас будут, гм, наличные.

– Об этом не беспокойтесь.

Странно, думал я, вешая трубку. Это же я спал всего четыре часа, а изнурен и опустошен, судя по голосу, почему-то он.

Не знаю, когда именно появился сикх. Он вырос как из-под земли и стал шнырять между полками: высокий стройный джентльмен с большой черной бородой и тюрбаном на голове. Разумеется, я его заметил, поскольку такое явление невозможно не заметить, но я не уставился на него и не таращил глаза в изумлении. В конце концов Нью-Йорк – это Нью-Йорк, а сикх не марсианин.

Незадолго до пяти часов магазин опустел. Я, зевая, прикрывал рот тыльной стороной ладони и уже подумывал о том, чтобы закрыть магазин пораньше. Как раз в этот момент сикх выплыл из мира книг и появился перед моим прилавком. А я-то считал, что он ушел, поскольку перестал его замечать.

– Вот эту книгу, – сказал он, протягивая ее мне для контроля. В его огромных коричневых ручищах книга казалась совсем крошечной. Недорогой экземпляр «Книги джунглей» нашего друга Редьярда К.

– О да, – сказал я. – Маугли, воспитанный волками.

Он оказался даже выше, чем я предполагал. Я смотрел на него и вспоминал персонаж (забыл, как его звали) из «Маленькой сиротки Анни». На сикхе были серый деловой костюм, белая рубашка, однотонный коричневый галстук. И белый тюрбан.

– Вы знаете этого человека?

«Пенджаб, – подумал я. – Тот, в „Маленькой сиротке Анни“, был хлыщом, а его приятель – аспидом и...»

– Киплинга? – спросил я.

– Вы знакомы с ним?

– Видите ли, его уже нет в живых, – сказал я. – Он умер в 1936 году.

«И спасибо вам, Дж. Р. Велкин, за ваш урок по истории», – подумал я.

Сикх улыбнулся. Зубы у него были крупные, даже слишком, и белее, чем манишка рубашки. Черты лица правильные, а большие печальные глаза – коричневые с оттенком, характерным для старомодных соболиных шуб, тех самых, которые не пожелала к Рождеству жена Рэя Киршмана.

– Вы знакомы с его книгами? – спросил он.

– Да.

– У вас ведь есть и другие книги, правда? Кроме тех, которые на полках.

Звоночек тревоги зазвенел где-то в глубине сознания.

– Все, что у меня есть, – на полках, – сказал я осторожно.

– Другая книга. Может быть, ваша собственная.

– Боюсь, что нет.

Улыбка стала сходить с его лица, а линия губ – приобретать угрожающие очертания, скрытые в уголках рта окладистой черной бородой. Рука сикха скользнула в карман пиджака. Когда она выскользнула оттуда, в ней был пистолет. Сикх стоял так, что своим телом прикрывал оружие от взоров проходящих мимо, а держал пистолет таким образом, что он был направлен прямо мне в грудь. Это был очень маленький с блестящим покрытием автоматический пистолет. Недавно стали выпускать новинку – подделки под пистолеты примерно таких же размеров, но я почему-то был уверен, что как раз этот не окажется зажигалкой для сигарет в виде пистолета.

Наверное, такой крошечный пистолет в столь громадной лапе должен был бы вызвать улыбку недоумения и выглядеть забавным, но позвольте сделать одно признание: оружие, направленное прямо в грудь, никогда не кажется мне смехотворным.

– Пожалуйста, – сказал он терпеливо. – Давайте будем благоразумны. Вы прекрасно знаете, что мне нужно.

Глава 6

Я хотел посмотреть ему в глаза, но не мог оторвать взгляда от пистолета.

– Вообще-то кое-что есть, – вымолвил я наконец.

– Да.

– Я держу это под прилавком, поскольку мне это самому нужно...

– Да.

– Но раз уж вы такой почитатель Киплинга, что не вызывает никаких сомнений...

– Книгу, пожалуйста!

Как только я положил книгу на прилавок, он схватил ее свободной рукой. Лицо его вновь озарила улыбка, которая на этот раз была еще шире, чем прежде. Он попытался спрятать книгу в карман пиджака, но она не влезла туда. Тогда он, на секунду снова положив ее на прилавок, вытащил из внутреннего кармана конверт. Все это время он продолжал держать меня на прицеле, что мне очень не нравилось.

– Это вам за труды, – сказал сикх, швыряя конверт на прилавок. – И за то, что вы вели себя разумно.

– Разумно, – повторил я.

– Ни полиции, ни проблем. – Губы его снова раздвинулись в улыбку. – Разумно.

– Как Брут.

– Простите?

– Нет. Он вел себя благородно, правда? А я – разумно.

Книга на прилавке не давала мне покоя.

– Эта книга, – сказал я, простирая над ней руку. – Вы чужой в моей стране, и я не могу позволить, чтобы...

Он быстро схватил книгу и попятился к двери, грозно оскалясь. Добравшись до двери, он положил пистолет в карман, стремительно выскочил наружу и помчался по Одиннадцатой улице.

Он скрылся из виду, но я не забыл о нем.

Какое-то время я смотрел ему вслед. Потом, кажется, я вздохнул и наконец взял конверт. Я повертел его в руках, словно пытаясь сообразить, сколько нужно наклеить на него марок. Это был самый обычный конверт. В таких доктора присылают счета, только в левом верхнем углу не значилось обратного адреса. Да, простой белый конверт, дешевая покупка в отделе канцелярских товаров.

Редьярд Велкин готов был заплатить мне пятнадцать тысяч долларов за книгу, которую хотел заполучить. Почему-то не мог я заставить себя поверить в то, что в этом маленьком конверте было пятнадцать тысяч долларов.

Я вскрыл конверт. Пятидесятидолларовые купюры, старые и потертые. Десять таких купюр. Итого, пятьсот долларов.

Ну и сделка!

Я втащил с улицы столик для уцененных книг. Что-то не хотелось мне продолжать торговлю уцененными книгами и продавать по три книги за доллар еще несколько лишних минут до закрытия магазина. Я повесил на окно табличку «Закрыто» и стал сворачивать работу: переложил деньги из кассы в свой бумажник и оформил депозитную карточку на чек, который получил за комплект романов Троллопа, так, чтобы деньги можно было положить на свой счет.

Сложив десять пятидесятидолларовых купюр, я положил их в карман и застегнул его на пуговицу. Потом я взял из ящика своего стола книгу, завернутую в коричневую бумагу, вышел из магазина и занялся железными решетками, которые обычно запирал только на ночь.

Затем какое-то время я просто шел по Бродвею, потом по Тринадцатой улице и, наконец, по Третьей авеню, удаляясь от центра. На углу Четырнадцатой улицы и Третьей авеню толпились лица, склонные к употреблению дозволенных законом напитков и недозволенных законом веществ. Наркоманы почесывались, алкоголики передавали друг другу стаканы вместе с их содержимым, а какой-то любитель героина задумчиво и ритмично ударял ребром ладони по кирпичной стене. Я поправил узел своего галстука – я ведь надел галстук, прежде чем ушел из магазина, – и решительно двинулся через эту толпу, все время борясь с желанием похлопать себя по карману, дабы удостовериться, что деньги по-прежнему там.

Пятьсот долларов.

Пятьсот и пятнадцать тысяч различаются между собой весьма существенно, и в то время как последняя сумма представляет собой достойное вознаграждение за мой ночной труд, первая является слишком жалкой компенсацией за то, что я рисковал жизнью и здоровьем, не говоря уже о свободе. Таким образом, плата в пятьсот долларов за «Освобождение форта Баклоу» – это все равно что ничего.

Вместе с тем пятьсот долларов – это по-королевски щедро за книгу «Три солдата», переизданную компанией «Гроссет и Дунлэп». Мой бородатый посетитель в тюрбане унес с собой именно эту книгу, заставив меня отдать ее под дулом пистолета. Правда, я до некоторой степени сомневаюсь в том, что он хотел получить именно ее, но ведь в конце концов не всегда получаешь то, что хочешь, не правда ли?

На этой книге стояла вполне умеренная цена – один доллар девяносто пять центов. А экземпляр «Освобождения форта Баклоу», принадлежавший некогда Хаггарду, я держал сейчас под мышкой. Он был аккуратно завернут в фирменную коричневую бумагу. Ну не обрадуется ли Редьярд Велкин, увидев его?

Забавные вещи происходят на свете!

Глава 7

Конечно, было еще рано. Моя встреча с Велкиным была назначена на шесть тридцать, а я закрыл магазин еще в самом начале шестого, не желая попасться под горячую руку в случае, если сикх обнаружит свою ошибку. Правда, я повесил на стене составленное в категорической форме объявление о завершении на сегодня всех видов торговых операций, но у меня было такое чувство, что он может посчитать, что его это не касается. Поэтому я шел к месту встречи пешком и как можно медленнее, но тем не менее достиг угла Шестьдесят шестой и Второй улиц на двадцать минут раньше назначенного времени. Похоже было, что бар на углу приглашает его посетить, и я принял приглашение.

Я никогда не пью на работе. Но это была совсем не та работа, а я ощущал потребность пропустить что-нибудь, после того как заглянул в ствол автоматического оружия сикха. Собственно говоря, по пути сюда я уже останавливался возле питейного заведения, продающего крепкие напитки, на Третьей авеню, ради приема живительной влаги на ходу. Теперь же я хотел чего-нибудь более цивилизованного, например сухого «Роб Роя» в предварительно замороженном и запотевшем стакане.

Я потягивал его и одновременно размышлял, по пунктам загибая пальцы.

Пункт первый. О том, что я намереваюсь стащить книжку из дома Аркрайта на Форест-Хиллз-Гарденз знал только Дж. Редьярд Велкин.

Пункт второй. Было уже четыре часа, когда Велкин удостоверился, что книга у меня. Он знал, что я собираюсь за ней, но существует большая разница между кубком и его содержимым, и до тех пор, пока он не позвонил мне в магазин, он не мог быть уверен, что мое путешествие на Куинс завершилось успешно. В то же время Аркрайт, по всей вероятности, все еще даже не обнаружил, что книга исчезла.

Пункт третий. Появление сикха не было простым совпадением, одним из тех феноменов, которые делают жизнь непредсказуемой. Никоим образом. Сикх появился на моем пороге, поскольку он точно знал, что я украл у Аркрайта его экземпляр «Освобождения форта Баклоу».

Трудная это работа – размышлять. Я взглянул на часы и сделал еще один глоток «Роб Роя».

Предположение. Сикх не обладал мистическими способностями. Он знал, что книга у меня, потому что информация об этом каким-то образом поступила к нему от Велкина.

Гипотеза. Дж. Редьярду Велкину было так же не просто расстаться с пятнадцатью кусками, как и любому другому скряге. Выяснив, что книга у меня, он просто направил своего верного слугу-туземца отобрать ее и велел ему подсунуть мне десять полусотенных для того, чтобы разгладить мои взъерошенные перья.

Гипотеза заставила меня сжать зубы и кулаки при одной только мысли о таком коварстве. Я принял еще немного «Роб Роя» и глубоко вздохнул.

Опровержение. Гипотеза не имеет никакого смысла. Если Велкин собирался ограбить меня, зачем ему было посылать кого-то в магазин? Он уже приложил некоторые старания для того, чтобы состоялась встреча на Восточной Шестьдесят шестой улице. Там он и мог бы без труда устроить хорошую засаду.

Другая гипотеза. Сикх был чьим-то другим преданным слугой-туземцем. Разве Велкин не упоминал о том, что несколько разных лиц намеревались побороться за обладание книгой на Трабзондском аукционе в Лондоне? Разве не может быть, что один из них последовал за книгой в Нью-Йорк, намереваясь как-то лишить Аркрайта его сокровища, а у него из-под носа книгу увел некий Б. Г. Роденбарр?

Эта гипотеза казалась более реалистичной, хотя и в этом случае оставались вопросы. Я спрашивал себя, что же может произойти, когда хозяин сикха взглянет на «Трех солдат»? Чем быстрее я вручу книгу Велкину и получу свои пятнадцать тысяч долларов, тем проще будет разобраться с хозяином сикха. Наилучшим исходом, я чувствовал это, было бы немедленное отбытие куда-нибудь в отпуск, где я мог бы потратить часть своего куша, а тот тем временем остыл бы или покинул город, или, в идеальном случае, сделал бы и то, и другое.

Я поднялся.

И снова присел.

Угрожало ли мне что-нибудь со стороны Велкина? Я был абсолютно уверен, что это не он послал сикха, ну, а если предположить, что я ошибаюсь? Или допустить, что он не посылал сикха и даже ничего не знал о нем, но разработал свой собственный план, как лишить меня вознаграждения? Мог ли я позволить ему обвести себя вокруг пальца, пленясь его элегантными манерами и членством в клубе «Мартингал»? Богачи, должен заметить, не больше жаждут расставаться с пачками своих купюр, чем все остальные. А тут, встречаясь с ним на выбранной им же дорожке, я сам несу ему книгу, подобно преисполненной долга собаке с вечерней газетой в зубах. Боже, я не могу даже утверждать, что у Велкина есть пятнадцать тысяч долларов, не говоря уж о том, что он готов вручить их мне!

Я прошел в мужской туалет с книгой в руке. Когда я вышел оттуда, обе мои руки были свободны. Книга была засунута за брючный ремень на уровне поясницы так, что ее не было видно из-под куртки.

Я допил остаток спиртного. Я был не прочь заказать еще, но с этим следовало подождать до завершения сделки.

Сначала дело, потом удовольствие.

Элегантный дом на Шестьдесят шестой улице был из коричневого камня, с окнами-фонарями в бельэтаже, закрытыми зелеными насаждениями. Он был окружен значительно более высокими зданиями, однако это нисколько не умаляло достоинства старинного коричневого особняка. Я поднялся по лестнице в вестибюль и просмотрел надписи у размещенных в ряд кнопок звонков.

М. Порлок. Квартира 3-D.

Я позвонил дважды. Никакой ответной реакции. Тогда я снова посмотрел на часы. Они показывали 6.29, а это часы, которые редко врут. Я попробовал нажать на кнопку еще раз, в ответ зажужжал автомат замка, и я толчком открыл дверь.

В бельэтаже размещались две квартиры, а на трех верхних этажах – по четыре. (В подвал был отдельный вход.) Я поднялся на два этажа по лестнице, застланной ковровой дорожкой, с нарастающим смешанным чувством ожидания и страха. Квартиры "D" размещались в задней части здания. Дверь квартиры 3-D была чуть приоткрыта. Я постучал костяшками пальцев, и ее почти тут же распахнула женщина с квадратными плечами. На ней были юбка из шотландки приглушенных тонов и спортивная куртка темно-синего цвета с латунными пуговицами. Ее темно-коричневые волосы были подстрижены очень коротко и беспорядочно, словно ее парикмахер был пьян либо парикмахерша – слишком претенциозна. Она сказала:

– Мистер Роденбарр? Входите, пожалуйста.

– Я предполагал встретить...

– Редди Велкина, я знаю. Он будет с минуты на минуту. Он звонил не более чем десять минут назад и просил передать, что его немного задержали. – Она вдруг приветливо улыбнулась: – Видите ли, меня попросили скрасить ваше ожидание. Меня зовут Маделейн Порлок.

Я пожал протянутую мне руку.

– Берни Роденбарр, – сказал я. – Но вам это уже известно.

– Ваша репутация опережает вас. Не хотите ли присесть? И можно ли предложить вам что-нибудь выпить?

– Только не сейчас, – ответил я. Это относилось к «выпить».

Я уселся в обтянутое мягкой зеленой кожей низкое кресло. Гостиная была маленькой, но очень комфортабельной, с коротким викторианским диваном из розового дерева, рассчитанным на двоих, и с еще одним накрытым цветастым чехлом легким креслом в дополнение к тому, в котором сидел я. Смелая до бесстыдства абстрактная картина, написанная маслом, висела над розовым диваном и в какой-то мере вписывалась в общую обстановку. Это была приятная комната, о чем я и поведал хозяйке.

– Благодарю вас. Вы уверены, что вам не хочется капельку шерри?

– С вашего позволения, не сейчас.

По радио передавали классическую музыку, похоже, Вивальди в исполнении ансамбля деревянных духовых инструментов. Маделейн Порлок пересекла комнату, чтобы переставить какую-то вещь. Что-то в ней мне показалось знакомым, но вот что именно – я не мог понять.

– Редди будет здесь с минуты на минуту, – повторила она вновь.

– Давно вы с ним знакомы?

– С Редди? Похоже, целую вечность.

Я попытался представить их вместе. Конечно, их нельзя было поставить на одну доску со Стивом и Эйди или даже с Бобом и Кэрол, или Тэдом и Алисой, но нельзя было считать их связь абсолютно непостижимой. Правда, он был значительно старше ее. Она выглядела чуть старше тридцати. Впрочем, я не очень большой мастак в определении возраста.

Встречался ли я с ней раньше?

Я уже было приготовился задать этот вопрос ей самой, когда она всплеснула руками, как если бы вдруг сделала открытие особой важности.

– Кофе! – сказала она.

– Простите?

– Вы выпьете чашечку кофе. Он только что сварен. Вы же не откажетесь, правда?

Я отказался от спиртного, потому что хотел оставаться в форме. Кофе только взбодрил бы меня, и, значит, имело смысл принять предложение. Мы договорились о сливках и сахаре, и она вышла приготовить кофе. Я же поудобнее устроился в кресле и слушал музыку, думая о том, как это прекрасно – уметь играть на фаготе. Я как-то приценивался к фаготам, и оказалось, что они стоят очень дорого. Кроме того, я понял, что научиться играть на этом инструменте чрезвычайно трудно, а я даже не знаю нот и не умею читать их. Поэтому я и не надеюсь, что когда-нибудь продвинусь столь далеко, что приобрету фагот и примусь брать уроки игры на нем; но каждый раз, когда я слышу звуки этого инструмента в концертном или камерном ансамблях, мне приходит в голову мысль о том, что это было бы восхитительно – однажды вечером улечься спать, чтобы проснуться на следующее утро обладателем фагота, знающим к тому же, как на нем играть.

Насколько же проще решаются задачи в мечтах! Этим способом вы можете избавиться от любого постылого занятия.

– Мистер Роденбарр!

Я взял у нее кофе. Она подала его в невысоком глиняном кубке, украшенном орнаментом из геометрических фигур. Я понюхал и согласился, что кофе пахнет хорошо.

– Надеюсь, он вам понравится, – сказала она. – Это луизианская смесь, которую я использую в последнее время. Она с цикорием.

– Я люблю цикорий.

– О, и я тоже! – воскликнула она, и это прозвучало так, словно наш обоюдный восторг по поводу цикория мог означать начало чего-то более значительного. Квинтет деревянных духовых инструментов завершил игру – это и на самом деле оказался Вивальди, как я узнал от диктора. Музыку Вивальди сменила симфония Гайдна.

Я сделал глоток кофе. Она спросила, нравится ли он мне, и я уверил ее, что кофе восхитительный, хотя на самом деле это было вовсе не так. У него был какой-то едва различимый привкус, отличающийся от вкуса сахара и сливок, и я решил, что цикорий – продукт, который на самом деле мне не нравится, хотя я и утверждал обратное.

– Редди говорил, что вы кое-что принесете для него, мистер Роденбарр.

– Да.

– Он очень беспокоился по этому поводу. Это, конечно, с вами?

Я выпил еще кофе и решил, что в действительности он не так уж и плох. Мелодия Гайдна перекатывалась волнами, отражаясь и повторяясь в стенах маленькой комнаты.

– Мистер Роденбарр!

– Прелестная музыка!.. – сказал я.

– Книга у вас, мистер Роденбарр?

Я улыбался. У меня было такое чувство, что это какая-то глупая, даже дурацкая улыбка, с которой я, однако, никак не могу справиться.

– Мистер Роденбарр!

– Вы очень хорошенькая.

– Книгу, мистер Роденбарр!

– А я вас откуда-то знаю. Ваше лицо мне знакомо. – По какой-то непонятной причине я стал проливать кофе на себя и смутился. Наверное, не следовало пить тот «Роб Рой», решил я, в то время как Маделейн Порлок отобрала у меня чашку и осторожно поставила ее на стекло кофейного столика.

– Я никогда их не замечаю и натыкаюсь на них, – признался я. – Столики из стекла. Их не видно. Идешь прямо на них, пытаясь пройти насквозь. А у вас рыжие волосы.

– Закройте глаза, мистер Роденбарр.

Веки отяжелели и стали смежаться сами. Я с усилием открыл их и взглянул на нее. У нее была копна рыжих кудрявых волос, но, пока я в изумлении таращился на нее, копна исчезла, а волосы опять стали короткими и темными. Я моргнул несколько раз, стараясь снова превратить их в рыжие, но они не изменились.

– Кофе, – осенило меня. – Что-то было в кофе!

– Откиньтесь на спинку кресла и расслабьтесь, мистер Роденбарр.

– Вы одурманили меня наркотиками!.. – Я ухватился за ручки кресла, попытался встать и не смог даже оторваться от кресла. Руки были бессильны, а ноги, казалось, уже и вовсе перестали существовать.

– Рыжие волосы, – сказал я.

– Закройте глаза, мистер Роденбарр.

– Я должен встать...

– Откиньтесь и отдыхайте. Вы очень устали. Боже, это была правда!.. Я жадно и с усилием глотнул воздух, изо всех сил потряс головой в надежде сбросить хотя бы часть опутывающей ее паутины. Это было ошибкой – движение вызвало только пучок тонких лучей из огненных искр где-то в задней части моего черепа. Гайдн то опускался куда-то, то парил высоко. Мои глаза вновь закрылись; напряжением воли я заставил себя их открыть и увидел, как она, наклонившись надо мной, уговаривает меня погрузиться в сон.

Я старался не закрывать глаз, но и так поле моего зрения стало уменьшаться, и я постепенно погружался в темноту. Затем стали появляться черные полосы в разных местах, мало-помалу сливаясь между собой и переходя в сплошной мрак. Я перестал сопротивляться, предоставил все судьбе и провалился на самое дно охватившего меня мрака.

Я грезил. Мне мерещилось какое-то землетрясение в Турции: вокруг меня рушились дома, а по горным склонам с грохотом катились вниз валуны. Я боролся с собой, пытаясь выбраться из грез, подобно ныряльщику, который стремится выбраться на поверхность воды. Турецкое землетрясение оказалось частью сводки новостей, которые каждый час передают по радио. На парламентских выборах в Бельгии социал-демократы одержали убедительную победу. Голливудский актер скончался от чрезмерной дозы снотворных пилюль. Ожидалось, что президент наложит на что-то вето.

Где-то рядом жужжал зуммер домофона, прерывая монотонность сводки новостей. Я постарался открыть глаза. Голова трещала, а во рту был такой вкус, как будто, засыпая, я жевал комок ваты из банки с витаминами. Зуммер зажужжал снова, и меня удивило, что никто на него не реагирует.

Я вновь открыл глаза. По-видимому, они закрылись сами собой. Диктор приглашал меня подписаться на журнал "Бекпекер мэгэзин ". У меня не было никакого желания подписываться, но я не был уверен, что хватит сил отказаться. Зуммер продолжал жужжать. Мне хотелось, чтобы Маделейн По-рлок поднялась с викторианского розового дивана и ответила по домофону, или заставила бы его перестать жужжать, или сделала бы что-нибудь еще.

Радио переключилось на музыку. Зазвучали скрипки. Что-то успокаивающее. Я снова открыл глаза. Жужжание прекратилось, но теперь были слышны тяжелые шаги на лестнице.

Я все еще сидел в низком кресле. Моя левая рука лежала на колене, подобно маленькому мертвому зверьку. Правая рука была пристроена рядом на кресле, и в ней что-то находилось.

Я вновь открыл глаза и встряхнул головой. Она была пустой, и в ней трещало. Кто-то стучал в дверь. Мне хотелось бы, чтобы эта женщина, Порлок, ответила им, но она была, видимо, не в лучшем состоянии, чем я сам.

В дверь стали стучать настойчивее, и я снова открыл глаза. На этот раз мне удалось выпрямиться в кресле, и, казалось, сознание начинает наконец медленно возвращаться ко мне. Я жадно и глубоко вздохнул, быстро заморгал и вспомнил, где я нахожусь и что здесь делаю.

Левой рукой я пощупал поясницу. «Освобождение форта Баклоу» исчезло.

Ладно, этого можно было ожидать.

– Эй, откройте дверь!

Стук, стук, стук, а я себя чувствовал, как пьяный дворецкий в «Макбете». Я крикнул им, чтобы они подождали минутку, и попытался залезть в карман брюк и проверить, на месте ли пятьсот долларов сикха. Но никак не мог попасть в карман левой рукой. А почему же, в самом деле, левой? Ну да, конечно. Потому, что в правой находилось что-то тяжелое.

– Полиция! Откройте немедленно!

В дверь заколотили еще яростнее. Я поднял свою правую руку. В ней был пистолет. Я тупо уставился на него, затем поднес к лицу и понюхал дуло ствола. Я почувствовал тот специфический смешанный запах оружейного масла, пороха и гари, который так характерен для оружия, из которого недавно стреляли.

Я вновь взглянул на розовый диван в надежде найти его пустым, желая, чтобы увиденное мной ранее оказалось галлюцинацией. Однако Маделейн Порлок находилась все на том же месте, она не двигалась, и теперь мне стало ясно, что, по-видимому, она и не сумеет сдвинуться без посторонней помощи, и притом большей, чем мог бы предложить ей я.

Она была поражена выстрелом в самую середину лба, в то самое место, где у этой ужасной молодой женщины находился маленький завиток, и, увы, у меня было абсолютно точное представление о том, какое именно оружие принесло ей смерть.

Глава 8

Я быстро вскочил на ноги – слишком быстро: кровь ударила мне в голову (или куда там она должна ударить при таких обстоятельствах?), и я чуть было снова не упал. Но устоял на ногах и пытался сделать все возможное, чтобы мысли мои хоть немного прояснились.

Радио по-прежнему играло. Я хотел было выключить его, но потом решил оставить все как есть. Полицейские перестали стучаться во входную дверь и принялись чем-то долбить по ней, ударяя через каждые несколько секунд. Теперь дверь в любой момент могла поддаться, и они вскоре ворвались бы в комнату. А я не хотел оказаться в ней, когда это случится.

В руках моих все еще был этот чертов пистолет. Я бросил его, затем поднял и обтер, чтобы снять свои отпечатки, затем снова бросил и побежал мимо радио через короткий коридор, на одной стороне которого находились ванная и стенной шкаф, а на другой – большая кухня. В конце коридора была дверь, ведущая в просторную спальню, в которой стояли шикарная кровать с колоннами и под балдахином и голландский комод для постельного белья. В стене над кроватью находилось оно самое – окно, которое выходило на пожарную лестницу. Я открыл его мгновенно.

Свежий воздух, холодный свежий воздух! Я вдохнул его полной грудью и почувствовал, что туман в голове понемногу начинает рассеиваться. Я вылез на пожарную лестницу и закрыл за собой окно. После чего я почти перестал слышать, как полицейские пытаются выбить дверь квартиры.

Ну а что дальше?

Я посмотрел вниз, и у меня закружилась голова. Я вспомнил руководства по применению лекарств, содержащих наркотические вещества. Они всегда предупреждают об опасности, если ты находишься за рулем или имеешь дело с какой-либо техникой во время приема этих лекарств. «Почувствовав сонливость, остерегайтесь шатких пожарных лестниц».

Я еще раз взглянул вниз. Пожарная лестница вела во двор, с трех сторон окруженный домами: проскользнуть не было ни малейшей возможности. Я мог бы спрятаться в подвале, но внизу наверняка находился «фараон»-толстяк, не пожелавший из-за своей комплекции подниматься на третий этаж.

Поэтому я полез вверх по пожарной лестнице, миновал четвертый этаж и взобрался на крышу. Там был оборудован солярий из красного дерева. В большие деревянные ящики с землей посажены деревья и кусты. Это выглядело очень мило, но проблема заключалась в том, что бежать через крышу было невозможно. Оба стоявших рядом здания возвышались над ней футов на сто, если не больше, а тяжелая пожарная дверь, ведущая в само здание, была заперта. Будь со мной мои инструменты, я легко бы справился с ней, но кто мог предвидеть, что они мне в этот раз понадобятся?

Итак, снова вниз по пожарной лестнице. На площадке четвертого этажа я остановился, пытаясь решить, нужно ли мне спуститься до конца вниз, кого бы я там ни рисковал встретить. Я, конечно же, мог юркнуть в подвал и просто-напросто спрятаться в котельной до тех пор, пока все не утрясется, но стоит ли? И, кроме того, ради этого необходимо проскользнуть незамеченным мимо окна спальни Порлок, где скорее всего уже находилась полиция.

Я потратил очень немного времени, чтобы проверить две квартиры на четвертом этаже. В квартире справа – полагаю, 4-D, она находилась прямо над квартирой Порлок – шторы были задернуты. Я прижал ухо к оконному стеклу, и до меня донеслись звуки какой-то телевизионной передачи. В квартире 4-С штора тоже была задернута на несколько ярдов влево, но внутри было тихо, и света через щели я не увидел. Окно, конечно же, было заперто.

Если бы у меня был алмаз, я бы вырезал им в стекле аккуратное отверстие, достаточно большое, чтобы в него можно было просунуть руку, и легко справился бы с оконной задвижкой. Если бы у меня была клейкая лента, я без труда бы разделался с любым стеклом и произвел бы при этом не больше шума, чем можно произвести, ломая сухую ветку. Если бы...

Если бы желания были, как птицы, то взломщики бы летали. Я ударил по стеклу и зажмурился, дожидаясь, пока звон стекла стихнет. Приблизив ухо к проделанному отверстию, я какое-то время прислушивался. Затем я отпер окно, поднял его и вошел в квартиру.

Через несколько минут я вышел из квартиры более естественным образом, чем вошел, – через дверь, и проворно сбежал на третий этаж. Там я столкнулся с людьми в форме: их было двое. Дверь в квартиру 3-D была теперь открыта; в ней суетились остальные полицейские, а эти двое стояли в коридоре и ничего не делали.

Я спросил одного из них, в чем дело. Он, выпятив челюсть, ответил, что ничего особенного не случилось. Вполне удовлетворенный ответом, я кивнул и побежал дальше вниз, а затем вышел из здания.

Я хотел домой. Может быть, душа человека и вправду всегда пребывает в его доме, а может, и нет, но вот инструменты взломщика точно находятся там, а взломщик, как и любой мастеровой человек, хорош лишь настолько, насколько хорош его инструмент. Без своего инструмента я себя чувствовал как без рук. Я не знал, вышли ли уже на меня полицейские, но что они выйдут, и очень скоро, – в этом я нисколько не сомневался, как не сомневался и в том, что мне удастся навестить собственную квартиру и уйти из нее, прежде чем меня начнут разыскивать. Там находились мои инструменты, наличные деньги, и хотелось бы с помощью очень кратковременного визита домой подготовиться к тому, что было уготовано мне в будущем.

Потому что предстоящие события не обещали быть особенно приятными, учитывая положение, в котором я очутился. Маделейн Порлок отличалась от всех остальных людей лишним отверстием в голове, а отпечатки моих пальцев, несомненно, остались на различных предметах по всей квартире: на чашке, из которой я пил, на стеклянном верхе стола – и одному только Богу известно, на чем еще. Тот же криминальный талант, который заставил меня вытереть слабые отпечатки моих пальцев с рукоятки орудия убийства, помог мне сделать этот вывод.

У полицейских будет ко мне множество вопросов, и вряд ли они хотя бы обратят внимание на мои ответы. С другой стороны, у меня тоже возникли кое-какие собственные непростые вопросы.

Кто такая была Маделейн Порлок? Как она оказалась втянутой во всю эту историю? Почему она усыпила меня наркотиками? Откуда пришел ее убийца и почему он ее убил?

Что сталось с Редьярдом Велкиным?

И наконец, как связан со всем этим делом сикх?

Ответить на последний вопрос было не проще, чем на все остальные, но именно он позволил мне осознать, что я не могу ехать к себе домой. Сикх и тот, кто послал его, должно быть, уже поняли к настоящему моменту, что их одурачили. А значит, я должен избегать появляться там, где они могут рассчитывать найти меня. Несомненно, это относилось к магазину. Относилось это и к квартире, поскольку с помощью манхэттенской телефонной книги разузнать мой адрес мог любой. Я остановил такси, движущееся в направлении центра, на Вторую авеню. За рулем сидел молодой латиноамериканец с бдительными глазами. Зафиксировали ли меня эти глаза, когда он спрашивал, куда ехать?

– Виллидж, – сказал я.

– Куда именно?

– Площадь Шеридан.

Он слегка кивнул, и мы двинулись в путь.

Квартира Каролин Кайзер находилась в доме на Арбор-Коурт, на одной из затерянных в лабиринте, боковых улиц района Виллидж. Эту улицу я мог отыскать только в том случае, если начинал поиск со строго определенной точки. Площадь Шеридан нельзя было назвать таким местом, а потому мне пришлось сначала дойти до Гринвич-авеню, а уже оттуда, двигаясь сначала в западном, а затем в южном направлении, выйти на нужную мне улицу. Но я не помнил, в каком доме живет Каролин, поэтому заходил в вестибюли нескольких зданий, пока не нашел ее фамилии на почтовом ящике и не нажал на кнопку звонка.

Дома никого не оказалось. Конечно, мне следовало бы сначала позвонить ей по телефону, но у меня не было с собой номера ее телефона, а получить его у оператора справочной службы было бы труднее, чем пройти сквозь игольное ушко, поскольку ее номера не было в телефонном справочнике. Даже номера телефонов, которые есть в телефонном справочнике, получить бывает нелегко. Я нажал на пару звонков квартир верхнего этажа, пока кто-то, зажужжав автоматом замка входной двери, не впустил меня в здание. Каролин жила на первом этаже. Я лишь взглянул на замки ее двери, повернулся и вышел из дома.

Я отыскал пару магазинов скобяных изделий на Гудзоне. Оба оказались уже закрыты. Была открыта встретившаяся на пути слесарная мастерская, но разве я мог, ничем не рискуя, попросить владельца продать мне инструмент взломщика? Я даже не стал пытаться. В ближайшей аптеке купил булавки для маскарадных лент, скрепки для бумаги, заколки для волос и пару пилок для ногтей. В дополнение ко всему этому я приобрел в табачном киоске набор для курильщика трубок. В него входили различные предметы, предназначенные для уплотнения табака при набивке, а также для прочистки головки и ствола трубки, проверки ее состояния и для других операций, необходимых при пользовании трубкой. Похоже, все эти предметы были изготовлены из очень хорошей стали.

Я возвратился к дому Каролин, еще раз побеспокоил жильцов верхнего этажа, и они во второй раз зажужжали для меня автоматом входной двери. Я подошел к ее двери и принялся за дело.

Имей я свой набор отмычек, щупов и спиц, операция не заняла бы и пяти минут. А с этими заменителями из аптеки пришлось повозиться чуть ли не десять минут. За это время двое вошли и один человек вышел из дома. Если кто-то из них и обратил на меня внимание, то оказался достаточно деликатным, чтобы не выяснять, в чем дело. Таким образом, я успешно завершил свою работу и вошел в квартиру.

Уютно и мило. Действительно, прелестный уголок! Только одна комната квадратной формы, около пятнадцати футов, с пристроенной к задней стене крошечной уборной, такой маленькой, что, сидя, упираешься ногами в дверь. Сравнительно большая ножная ванна, реликвия с ножками-лапами, размещалась на кухне вместе с раковиной, плитой и холодильником. Здесь же находилась и удобно встроенная полка из толстой фанеры для разделки овощей. Стены были покрашены голубой краской приятного сочного оттенка, а оконные рамы и выступающие части вертикальных колонн стен – ярко-желтой.

Я зажег огонь под остатками кофе на плите (спичкой, поскольку зажигалка у плиты не работала) и позволил одному из двух котов обследовать меня. Это был бирманский кот, который ничего не боялся. Его приятель, русский голубой кот с настороженными глазами, лежал на двуспальной кровати, как бы пытаясь гармонировать с многоцветьем стеганого лоскутного одеяла. Я почесал бирманца за ушками, в ответ он издал один из тех причудливых звуков, на которые способны только коты, и потерся о мою лодыжку. Я понял, что знакомство состоялось.

Кофе закипел. Я налил себе чашку, попробовал и меня вдруг обдало запахом отравленного кофе, которым меня угощала Маделейн Порлок. Я вылил его, вскипятил воду, заварил чай и усилил крепость напитка, добавив в него изрядную порцию калифорнийского бренди из бутылки, которую я обнаружил в шкафчике над раковиной.

Было шесть тридцать, когда я точно в назначенное время пришел на встречу к Порлок, а бежал я оттуда во время передачи вечерних новостей, которая начинается в семь часов. Больше на часы я не смотрел, до тех пор, пока не очутился на плетеном стуле Каролин, с поднятыми вверх ногами, с наполовину отпитой второй чашкой чая, смешанного с бренди, в руках и с самозабвенно мурлыкающим русским голубым на коленях. И вот теперь было всего лишь восемнадцать минут десятого.

Я переместил кота так, чтобы дотянуться до приемника Каролин, включил одну из станций, передающих сводку новостей, и вновь удобно вытянулся на стуле. Кот вернулся на свое место, движимый благородным намерением помочь мне уяснить сообщения о землетрясении в Турции и президентском вето. Сообщалось также об албанце, захватившем двух заложников на Вашингтон-Хейтс, и репортер с места событий сыпал подробностями, которые вряд ли были так уж нужны для уяснения общей картины. Я спокойно гладил русского голубого, в то время как его бирманский собрат сидел на верху книжного шкафа и тихонько подвывал.

Было около одиннадцати часов, когда я услышал, что Каролин открывает замок своим ключом. К тому времени я переключил приемник на одну из станций с частотной модуляцией, передающих джазовую музыку, а на коленях у меня были уже оба кота. Я не двинулся с места, пока она открывала дверь, а когда открыла, сказал:

– Это я, Каролин. Не волнуйся.

– А почему я должна волноваться? – Она вошла, закрыла дверь, заперла замки. – Давно ты здесь? Я была в «Датчесс»: ты, конечно, представляешь себе, что это такое. Хотя навряд ли, поскольку мужчин туда не пускают. – Она скинула куртку, повесила ее на дверную вешалку, подошла к кофейнику и, внезапно повернувшись, уставилась на меня.

– Эй, – сказала она, – мы что, договорились о встрече, а я забыла?

– Нет.

– Так тебя впустила Рэнди? Я думала, что она у своей чертовой тетушки в Бас-Бич. Что она тут делала? И куда направилась потом: в Бруклин или куда-то еще?

– Я не видел Рэнди.

– А как же ты вошел в квартиру, Берни? Кто тебя впустил?

– Можно сказать, что я сам себя впустил.

– Да, но где ты взял ключи? – Она нахмурилась, пристально глядя на меня.

Затем до нее дошло.

– А-а-а, – протянула она, – я поняла! Это другим нужны ключи. А ты вроде Каспера-привидения проходишь сквозь стены.

– Ну, не совсем...

Коты покинули мои колени и теперь неистово терлись о ее лодыжки, отчаявшись быть накормленными. Она не обращала на них внимания.

Она смотрела на меня:

– Берни!

– Радио.

– Что – радио?

– Ответит на часть твоих вопросов.

Она прислушалась, слегка запрокинув голову.

– Похоже на Монка, – сказала она. – Но я не знаю... Кажется, он играет не так отрывисто, как Монк, и очень уж активна левая рука.

– Это Джимми Ровлес, но это не то, что я имел в виду. После окончания этой записи, Каролин.

После того, как эта музыкальная запись закончилась, нас угостили халтурной рекламой джазового круиза на Багамские острова, и я должен был объяснить, что это тоже пока не то. Затем началась передача одиннадцатичасовых новостей вперемежку со вставками из развлекательной программы. Землетрясение в Турции, албанец, возможное президентское вето и затем экстраординарная новость о том, что ранее судимый взломщик-рецидивист по имени Бернард Роденбарр, разыскивается в связи с убийством некой Маделейн Порлок, которую застрелили в ее собственной квартире на Восточной Шестьдесят шестой улице.

Диктор перешел к другим сообщениям. Каролин выключила его на середине предложения, на минуту задержала взгляд на моем лице и затем направилась на кухню покормить котов.

– Сегодня на ужин будет курица с почками, – сказала она им. – Одно из ваших всегдашних любимых блюд, ребята.

Некоторое время она стояла ко мне спиной, упираясь своими маленькими ручками в бедра, и наблюдала, как мошенники уплетали ужин. Затем она возвратилась и присела на край кровати.

– Я должна была бы узнать Джимми Ровлеса, – сказала она. – Я регулярно ходила на его выступления в Брэдлее. Правда, в последнее время я перестала туда ходить из-за того, что Рэнди ненавидит джаз, но если мы с ней разойдемся, а наши отношения, как мне кажется, развиваются именно в этом направлении, то я, черт возьми, снова начну ходить в джаз-клуб. Так дела приняли дурной оборот, да?

– Точно.

– Маделейн Дорлок? Смешное имя.

– Порлок.

– Все равно – необычное. Кто она такая, Берни?

– Понятия не имею. До сегодняшнего вечера мы были незнакомы.

– Ты действительно убил ее?

– Нет.

Она закинула ногу на ногу, уперлась локтем в колено и обхватила ладонью подбородок.

– Ну давай, – объявила она, – рассказывай, а я буду слушать.

– Хорошо, – сказал я, – но это долгая история.

Глава 9

Это и впрямь была долгая история, и она терпеливо все выслушала, встав при этом только раз, чтобы принести бутылку бренди. Когда я закончил, она раскупорила новую бутылку и щедро налила себе и мне. Я не пытался на этот раз разбавлять свой бренди чаем, а она вообще никогда этого не делала.

– Ну что ж, совершим это преступление, – сказала она, поднимая свой стакан. – Неудивительно, что в прошлый раз, когда я это сказала, ты чуть не разлил свою содовую. К тому времени ты уже все подготовил, чтобы пойти и совершить преступление. Поэтому-то ты и не пил, да?

– Я никогда не пью, когда работаю.

– Я никогда не работаю, когда пью. Тот же самый принцип. Знаешь, я должна немного привыкнуть к этому, Берни. Я ведь и правда знала о том, что раньше ты был взломщиком, но это все осталось в прошлом, и теперь ты просто продаешь подержанные книги. Все, что ты сказал этому полицейскому...

– Все это было, по сути, правдой. Магазин не дает мне прибыли, а может быть, и дает. Я не очень хороший бухгалтер. Я покупаю и продаю книги и, может быть, даже что-то с этого имею – достаточно, чтобы платить за квартиру, свет, телефон и так далее. Если бы я работал больше, возможно, я бы мог и заработать себе на жизнь. Если бы я суетился, продавал книги в мягких обложках в розницу, а не оптом, читал каждую неделю в газетах объявления желающих купить книги, рассылал рекламные листки по всей округе...

– Вместо этого ты ходишь и обчищаешь дома.

– Не так уж часто.

– Только в особых случаях.

– Вот именно.

– Чтобы сводить концы с концами.

– Угу.

Она нахмурилась, размышляя, почесала затылок и отхлебнула немного бренди.

– Ну что ж, – сказала она. – Ты ведь пришел сюда, потому что чувствуешь себя здесь в безопасности, верно?

– Верно.

– Так вот, это замечательно! Мы ведь друзья, правда? Я понимаю, что укрываю преступника, но мне на это наплевать. Иначе зачем существует дружба?

– Таких, как ты, одна на миллион, Каролин.

– Вне всякого сомнения. Послушай, ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь, и я тебя ни о чем не стану спрашивать, но, видишь ли, кое о чем мне хотелось бы спросить. Но я не стану спрашивать, если ты не хочешь.

– Спрашивай что угодно.

– Как называется столица Южной Дакоты? Нет-нет, я шучу, дружок. Скажи, пожалуйста, зачем тебе надо было ждать возвращения Аркрайта домой? Почему было бы не юркнуть к нему в дом, а потом быстро, как кролик, слинять оттуда? Я всегда считала, что воры предпочитают избегать ненужных встреч.

Я кивнул.

– Это придумал Велкин. Он хотел, чтобы книгу украли так, чтобы Аркрайт даже не обнаружил этого. Если я больше ничего не взял и не оставил после себя беспорядка и если книга все еще на месте к тому времени, когда Джесси Аркрайт заканчивает свой бильярд перед сном, то прошел бы по крайней мере еще день, пока он хватился бы ее. Велкин был уверен, что подозрение в первую очередь падет на него, потому что он очень хотел заполучить книгу и у него была давняя вражда с Аркрайтом. Он считал, что алиби не поможет, потому что Аркрайт сообразит: Велкин просто кого-то для этого нанял.

– Что он и сделал в действительности.

– Что он и сделал в действительности, – согласился я. – Но чем позднее Аркрайт узнает, что книга исчезла, и чем сложнее ему будет выяснить, как и когда она исчезла, тем больше времени будет у Велкина, чтобы запрятать ее туда, где ее никогда не найдут...

– Поэтому ты взял одну только книгу и не тронул все остальное?

– Да.

– Так. Это я теперь поняла. Но что случилось с Велкиным?

– Я не знаю.

– Думаешь, это он ее убил?

– Нет, я так не считаю.

– Почему же? Он организовал встречу. Заставил ее тебя усыпить. Потом, когда ты был без сознания, он убил ее.

– Зачем?

– Полагаю, чтобы свалить вину на тебя. Вывести тебя из игры.

– А что мешало ему просто убить меня?

– Я не знаю. – Она принялась покусывать свои согнутые пальцы. – Не могла же она вдруг возникнуть из воздуха, эта дурочка Порлок. Велкин послал тебя к ней, она подсыпала наркотики в твой кофе, и, наверное, она охотилась за книгой, потому что спрашивала тебя о ней, прежде чем ты вырубился. Тогда она обыскала тебя и забрала книгу.

– Или ее забрал убийца.

– Ты совсем не слышал выстрела?

Я и вправду ничего не ощущал. И потом, у него, может быть, был глушитель. Но если так, то он унес его с собой. Он также унес книгу и пятьсот долларов, которые дал мне сикх. – Я пожал плечами. – Я с самого начала считал, что получил слишком много за экземпляр переизданных «Трех солдат». Что ж, легко достались, легко и улетучились.

– Говорят, что так. Может быть, ее убил сикх?

– Как ты себе это представляешь?

– Возможно, они орудовали вместе, а в конце ему удалось перехитрить ее. – Она пожала плечами. – Я не знаю, Берни. Просто пытаюсь пораскинуть мозгами. Однако она скорее всего была связана с Велкиным, как ты полагаешь?

– Полагаю, что да. Он направил меня прямо в ее квартиру, но...

– Но что?

– Но почему же он просто-напросто не купил у меня книгу?

– Может быть, у него не было денег. Но ты прав, это было бы для него проще всего. Ведь он же уже дал тебе какой-то задаток, да? Сколько он остался тебе должен?

Я ничего не ответил.

– Берни!

Я вздохнул:

– Не далее как вчера, я сказал одному магазинному воришке, что он слишком глуп, чтобы красть. Что же, не он один.

– Ты не...

– Я вообще не получил никакого задатка.

– А-а-а!

Я пожал плечами, вздохнул, отпил бренди.

– Он был членом клуба «Мартингал», – сказал я. – У него был своеобразный английский акцент. И он носил шикарные костюмы из твида.

– Ну и что же?

– А то, что его внешний облик заворожил меня, вот и все. Ему удалось сделать так, что разговор о задатке даже и не возник. Не знаю, как это получилось, но я вошел в этот дом, не имея ни цента в кармане. Господи, Каролин, я ведь даже сам заплатил за бензин и проезд по мосту! Я начинаю чувствовать себя круглым идиотом.

– Велкин тебя обманул. Он начал, а она довершила дело. А потом он застрелил ее и свалил это на тебя.

Какое-то время я раздумывал:

– Нет.

– Нет?

– Не думаю. Зачем она вообще ему понадобилась? Он мог бы одурманить меня так же просто, как и она. И еще кое-что. Мой последний телефонный разговор с ним, когда он назначил встречу в ее квартире. Он явно был не в себе. Тогда я подумал, что он пьян.

– И что же?

– Теперь я уверен, что и его напичкали наркотиками.

– Как тебя?

– Нет, не совсем так. Это был какой-то другой препарат, иначе бедняга вообще не смог бы разговаривать. Интересно, что она подсунула мне? Сильная оказалась штуковина! У меня были галлюцинации.

– Похоже было на наркотик ЛСД?

– Я никогда не пробовал ЛСД, хотя знаю, что это очень сильный наркотик.

– Я тоже его не пробовала.

– И это были не те галлюцинации, когда животные оживают на стенах или происходит что-то подобное. Просто я все воспринимал в искаженном виде до того, как потерял сознание. Например, музыка играла то громко, то тихо. А лицо ее, казалось, таяло, когда я пытался на нем сосредоточиться, но это было уже прямо перед тем, как я куда-то провалился.

– И ты что-то мне говорил про ее волосы.

– Да. Они то и дело становились рыжими. На самом деле у нее были короткие темные волосы, а мне все казалось, что на голове у нее густые ярко-рыжие кудри. Потом я на секунду закрывал глаза, и волосы снова становились короткими и темно-коричневыми по цвету. О Господи!

– В чем дело, Берни?

– Я вспомнил, где я ее прежде видел! И у нее действительно были кудрявые рыжие волосы. Наверное, это был парик.

– Темный парик?

– Рыжий. Она приходила ко мне в магазин, и, должно быть, на ней был рыжий парик. Я уверен, что это была та самая женщина. Квадратные плечи, приземистая фигура, своеобразно-строгое лицо с квадратной челюстью. Я уверен, что это была она. Кажется, она приходила в магазин три или четыре раза.

– С Редьярдом Велкиным?

– Нет. Он приходил туда только один раз. Потом у нас был ленч в клубе «Мартингал» в тот же самый день, еще раз я с ним встречался в этом же клубе, чтобы пропустить рюмку-другую и поговорить, и несколько раз мы разговаривали по телефону. Она пришла в магазин... Так... Я не знаю, когда я в первый раз ее заметил, но это, должно быть, было на прошлой неделе. И еще вчера она купила у меня книгу. «Эклоги» Вергилия, изданные Клубом потомственных книголюбов. Это была она. В этом нет никаких сомнений.

– Что же она делала?

– Полагаю, она хотела оглядеться, посмотреть, что и как. С той же целью и я ходил в Форест-Хиллз со своей деловой папкой. Рекогносцировка. Слушай, можно я включу радио?

– Зачем?

– Послушать полуночные новости.

– Разве уже двенадцать? Конечно, включай.

Я пересадил кота, поднялся и включил радио. Как только я сел, кот тут же вернулся, забрался ко мне на колени и снова принялся мурлыкать. Этот выпуск новостей почти полностью повторял одиннадцатичасовой. Новым было только то, что албанец сдался, не тронув никого из своих заложников. По-видимому, у него крыша поехала, когда он узнал, что у его законной жены есть другой законный муж, с которым они, очевидно, теперь находятся в законном родстве. Маделейн Порлок по-прежнему была мертва, а полиция по-прежнему искала некоего Бернарда Роденбарра.

Я опять пересадил кота, выключил новости и снова сел. Каролин спросила меня, каково это, когда тебя разыскивает полиция. Я ответил, что это ужасно.

– Как они узнали, что это был ты, Берни? Отпечатки пальцев?

– Или бумажник.

– Какой бумажник?

– Мой бумажник. Тот, кто обыскивал меня, вытащил его. Маделейн Порлок или ее убийца. Пропали книга, пятьсот баксов и бумажник. Может быть, его подложили туда, где полицейские наверняка должны были бы его найти.

– Разве не предполагалось, что ты будешь без сознания к их приходу?

– Предполагалось, но, может быть, бумажник подложили для верности. А может быть, его взял убийца, надеясь, что в нем есть какие-нибудь улики вроде визитной карточки Велкина или каких-нибудь моих записей. – Я пожал плечами. – Полагаю, бумажник теперь может быть где угодно. Думаю, что мне нужно приостановить действие своей кредитной карточки, прежде чем ее используют для оплаты кучи билетов на самолет. Однако этим я займусь в последнюю очередь.

– Это я понимаю. – Она снова обхватила подбородок ладонью и наклонилась вперед, пристально глядя на меня своими голубыми глазами. – А чем ты займешься в первую очередь, Берни?

– А?

– В первую очередь. Что ты собираешься делать?

– Убей меня, если я знаю.

– Не хочешь ли сделать еще глоточек, пока ты над этим раздумываешь?

Я покачал головой:

– Думаю, мне пора остановиться.

– С тех пор, как пора было остановиться мне, я уже сделала два или три глотка. И выпью еще. – Она достала бутылку и налила себе изрядную дозу. – А ты что же, всегда знаешь, когда именно тебе пора остановиться, и останавливаешься?

– Конечно.

– Это потрясающе! – сказала она. Она отхлебнула бренди и поглядела на меня поверх стакана. – Ты знал, что в квартире еще кто-то есть? Кроме Порлок?

– Нет. Но я не был нигде, кроме гостиной, до тех пор, пока Порлок не убили. Я думал, что в квартире нас только двое и мы ждем Велкина.

– Убийца мог находиться в другой комнате.

– Возможно.

– Или она была одна. Напоила тебя, взяла книгу, деньги и бумажник, а потом, когда она выходила из квартиры, вошел мужчина с пистолетом.

– Верно.

– Кто это был? Сикх? Велкин?

– Я не знаю, Каролин.

– Зачем только ей понадобился парик? Начнем с того, что она не была кем-то, кого ты знал раньше, правильно? Так зачем же ей понадобилась маскировка?

– Убей меня, если я знаю.

– А как насчет сикха? Может быть, это тоже была маскировка? Может быть, сикхом был Редьярд Велкин?

– Он был с бородой и в тюрбане.

– Борода могла быть приклеенной. А тюрбан ведь можно надеть и снять.

– Сикх был гигантом. По крайней мере шесть футов четыре дюйма, а может быть, и больше.

– А ты никогда не слышал, что есть ботинки, которые делают человека выше, чем он есть на самом деле?

– Велкин не был сикхом, – сказал я. – Уж поверь мне.

– Я только это и делаю в последнее время. Но вернемся к главному. Как ты думаешь выбираться из этой истории? Ты можешь пойти в полицию?

– Это – единственное, что я не могу сделать.

Меня тут же упрячут за убийство, совершенное в одиночку. Я могу попросить о смягчении приговора или сделать так, чтобы мой адвокат нашел способ заморочить присяжным голову, но в любом случае наиболее вероятно, что последующие десять или даже двадцать лет я проведу в казенном доме на казенных харчах. А мне этого совсем не хочется.

– Это я понимаю. О Господи! Да неужели ты не можешь...

– Не могу – что?

– Разве нельзя рассказать им то, что ты рассказал мне? Извини, считай, что я этого вопроса тебе не задавала, ладно? Отнеси это на счет бренди. Потому что с какой же стати они тебе поверят? Никто не поверит тому, что ты рассказал, кроме дурочки, которая стрижет собак. Берни, должен же быть какой-то выход, но какой, черт возьми?

– Найти настоящего убийцу.

– О, конечно! – Она хлопнула себя рукой по лбу. – Почему мне самой-то не пришло это в голову? Просто найти настоящего убийцу, раскрыть преступление, вернуть украденную книгу – и все великолепно. Как показывают по телевизору, да? Вовремя закругляясь, чтобы пустить рекламу.

– И показать фрагменты передач, которые будут идти на следующей неделе, – сказал я. – Не упускай это из виду.

Мы еще немного поговорили. Потом Каролин стала периодически зевать, и это передалось мне. Мы оба пришли к заключению, что нам надо поспать. Мы все равно сейчас не могли решить до конца, как нам действовать дальше, и головы наши слишком устали.

– Оставайся здесь, – сказала она. – Ложись на кровать.

– Не выдумывай. Я лягу на кушетку.

– Это ты не выдумывай. В тебе шесть футов длины, это как раз длина кровати. Во мне пять футов, и это длина дивана. Хорошо, что сикх здесь не оказался: для его роста нет ничего подходящего.

– Я просто подумал...

– Угу. Кушетка очень удобна, и я часто сплю на ней. Я сворачиваюсь на ней калачиком каждый раз, когда у нас с Рэнди размолвка средней серьезности.

– Что такое размолвка средней серьезности?

– Это такая размолвка, при которой она не отправляется к себе домой, в свою собственную квартиру.

– Я не знал, что у нее есть своя квартира. Я считал, что вы живете вместе.

– Это так, но у нее есть квартира на Мортон-стрит. Еще меньше, чем эта, если такое вообще можно себе представить. Слава Богу, у нее есть свой угол, куда она может уйти, когда мы ссоримся.

– Может быть, тебе лучше поехать сегодня туда, Каролин? – Она попыталась что-то ответить, но я продолжал гнуть свое: – Если ты будешь у нее, то впоследствии тебя не смогут обвинить в соучастии. А если ты остаешься здесь, то без вариантов: ты укрыла преступника и...

– Я рискну, Берни.

– Но...

– Кроме того, возможно, что Рэнди не отправилась в Бас-Бич. Возможно, что она дома.

– Разве ты не могла бы переночевать вместе с ней?

– Вряд ли, если у нее ночует еще кто-нибудь.

– А!..

– Угу. Все возможно в этом мире. Так что ты ложись на кровати, а я лягу на кушетке. Хорошо?

– Хорошо.

Я помог ей разобрать кушетку. Она прошла в уборную и вышла оттуда в вычурной пижаме с насупленным лицом, словно пыталась рассмешить меня. Я не рассмеялся.

Я умылся над раковиной в кухне, выключил свет, разделся, оставшись в одном белье, и лег в кровать. Какое-то время никто из нас не проронил ни слова. Потом она сказала:

– Берни!

– Да?

– Я не знаю, что тебе известно о лесбиянках, но, может быть, ты знаешь, что некоторые из нас бисексуальные. Обычно они лесбиянки, но иногда бывают не прочь переспать и с мужчиной.

– Гм, я знаю.

– Я не такая.

– Я и не думал этого, Каролин.

– Я настоящая лесбиянка.

– Я так и думал.

– Я тоже считала, что это само собой разумеется, но по опыту знаю, что многое из того, что само собой разумеется, лучше все-таки сказать.

– Понимаю.

Снова молчание.

– Берни! Она ведь взяла пятьсот долларов и бумажник, да?

– В бумажнике было около двухсот долларов. Должен сказать, что она угостила меня исключительно дорогим кофе.

– А как же ты заплатил за такси?

– А?..

– Как ты заплатил за такси, на котором доехал до центра? И как тебе удалось купить в аптеке все эти инструменты, с помощью которых ты разделался с моим замком? Как ты расплатился?

– А-а-а, – сказал я.

– Ты что же, кладешь в ботинки несколько долларов на всякий случай?

– Ну нет, – сказал я. – Хотя не могу сказать, что сама по себе идея плоха. Но я этого не делаю, Каролин.

– Тогда что же?

– Я ведь рассказывал тебе про пожарную лестницу, правда? Как я пытался удрать через крышу, но у меня это не получилось, поэтому я спустился вниз и вломился в квартиру на четвертом этаже. Рассказывал?

– Рассказывал.

– Ну так вот, раз уж я там оказался... Какое-то время я там пробыл и осмотрел квартиру. Выдвинул несколько ящиков.

– В квартире на четвертом этаже?

– Да. В ящике туалетного столика была только какая-то мелочь, но на кухне в одной из кофейных жестянок оказались деньги. Ты не поверишь, сколько людей хранят деньги на кухне.

– И ты их взял?

– Конечно. Я нашел немногим более шестидесяти долларов. Этого недостаточно, чтобы обеспечить себе спокойную старость, но на такси хватило и в аптеке я тоже смог расплатиться.

– Шестьдесят долларов.

– Скорее шестьдесят пять. И браслет.

– Браслет?

– Я не мог не поддаться искушению, – сказал я. – Там были и другие драгоценности, но перед ними я устоял. А этот браслет... Утром я тебе покажу.

– Утром ты мне покажешь.

– Конечно. Напомни мне.

– Господи!

– В чем дело?

– Ты и в самом деле украл!

– Так ведь я вор, Каролин.

– Вот к этому-то я и должна привыкнуть. Ты вор. Ты обкрадываешь чужие дома. Воры это и делают. Крадут.

– Как правило.

– Ты взял деньги, потому что они были тебе нужны. Твои собственные деньги пропали, а тебе было нужно скрыться от полиции. Там оказались деньги, и ты их взял.

– Верно.

– А браслет ты взял, потому что... Почему ты взял браслет, Берни?

– Ну...

– Потому что он там был. Как гора Эверест. Но это был браслет, а не гора, и ты, вместо того чтобы покорить вершину горы, взял то, что было, – браслет.

– Каролин...

– Все в порядке, Берни. Правда, все в порядке. Я к этому привыкну. Ты мне покажешь утром браслет, да?

– Если хочешь, я покажу его тебе прямо сейчас.

– Нет, я подожду до утра, Берни. Берни!

– Что?

– Спокойной ночи, Берни.

– Спокойной ночи, Каролин.

Глава 10

Шла одна из тех малосодержательных утренних программ, в которых о погоде и транспортных происшествиях сообщается больше, чем это может заинтересовать кого бы то ни было. Я узнал, что образовалась основательная пробка на центральной Диганской скоростной магистрали, где прекращено движение, и что вероятность дождя составляет тридцать процентов.

– Что-то зловещее происходит со сводками погоды, – сказал я Каролин. – Ты заметила, что они теперь не столько прогнозируют, сколько говорят о вероятности, о шансах на то или на другое?

– Да, верно.

– Это позволяет им избегать ошибок, поскольку они умалчивают о главном. Если они говорят о пятипроцентной вероятности снега, а мы потом проваливаемся в снежные сугробы по пояс, то это означает всего лишь, что сработали именно эти несчастные пять процентов. Прогноз они подменили какой-то азартной игрой с небесами.

– Вот еще горячая булочка, Берни!

– Спасибо. – Я взял ее и намазал маслом. – Все это свидетельства морального упадка нации. Лотерейные билеты. Ставки на автогонках. Казино в Атлантик-Сити. Можешь ты мне сказать, что, черт побери, означает тридцатипроцентная вероятность дождя? Что я должен делать, взять с собой треть зонтика?

– Начинаются новости, Берни.

Я жевал свою булочку, потягивал кофе и слушал новости. Несмотря на раздражающую метеосводку, которая только что передавалась, самочувствие было превосходным. Я отлично выспался – сон был глубоким и ничем не прерывался, а утренний кофе Каролин, не разбавленный цикорием или нокаутирующей отравой, придавал бодрость.

Итак, я сидел с широко раскрытыми глазами и слушал, как я преуспел в доме на Шестьдесят шестой улице, воспользовавшись пожарной лестницей. Оказывается, я сначала проник в квартиру супругов Блинн на четвертом этаже, обчистил ее, захватив пока еще не установленную сумму наличных денег, бриллиантовый браслет, ценные наручные часы, несколько штук различных ювелирных изделий и русскую норковую шубу до пят. Затем я спустился этажом ниже, в квартиру 3-Д, где Маделейн Порлок, на свое горе, попыталась прервать мою воровскую деятельность для того лишь, чтобы быть убитой наповал выстрелом из автоматического пистолета тридцать второго калибра. Бросив пистолет, я кинулся вместе с награбленным к пожарной лестнице и убежал за минуту до прибытия полиции на место происшествия.

Когда диктор перешел к другим новостям, я выключил приемник. Выражение лица Каролин было забавным и любопытным одновременно. Я полез в карман брюк, вытащил браслет и положил на стол перед ней. Она повертела его в руках, и камни засияли отраженными лучами света.

– Прелестный, – сказала она. – Сколько же он стоит?

– Наверное, я мог бы получить за него несколько сотен: искусство декаданса – повальное увлечение наших дней. Но я взял его только потому, что он мне очень понравился.

– Ага. А как выглядит шуба?

– Да я даже не заглядывал в шкафы! О, ты думаешь... – Я покачал головой. – Вот тебе еще одно доказательство моральной деградации нации, – сказал я. – Все, что я взял, – это небольшая сумма наличными и вот этот браслет, Каролин. Остальное – мошенничество, на которое супруги Блинн решились ради получения страховой компенсации.

– Ты хочешь сказать...

– Я хочу сказать, что поскольку все эти годы они платили за страхование своего имущества, то решили: почему бы им не воспользоваться грабежом, которому они подверглись? Шуба, часы, разнообразные ювелирные изделия, наличные деньги, сумма которых будет ими заведомо завышена; и, если даже страховая компания умудрится немного урезать, они все равно намотают четыре или пять тысяч долларов к своей выгоде.

– Боже, – сказала она, – кругом одни мошенники!..

– Не совсем, – ответил я. – Но иногда это выглядит именно так.

Я убрал постель, пока она мыла посуду после завтрака. Затем мы уселись допивать остатки кофе и попытались определиться, с чего бы нам начать. Казалось, есть два свободных конца, за которые можно зацепиться: Маделейн Порлок и Дж. Редьярд Велкин.

– Если бы мы знали, где он находится, – сказал я, – может, и сумели бы на что-то выйти.

– Зато мы уже знаем, где она находится.

– Но мы не знаем, кто она, или, вернее, кем была. Эх, мне бы сейчас мой бумажник – там его визитная карточка с адресом. Это где-то в районе Восточной Тридцатой улицы, но я не помню ни улицы, ни номера дома.

– Это усложняет задачу.

– Постой-ка, не вспомню ли я номер телефона? Я ведь вчера набирал его несколько раз.

Я поднял трубку и набрал первые три цифры в надежде, что остальные вдруг всплывут в памяти сами собой, но этого «вдруг» не случилось, и я положил трубку на место. В телефонной книге его не было, не помог и оператор справочного телефонного бюро. Правда, в телефонной книге была некая М. Порлок, и я на всякий случай набрал ее номер. Пошли гудки, никто не ответил, и я повесил трубку.

– А может, нам следовало бы начать с сикха? – предложила Каролин.

– Мы не знаем даже его имени.

– В том-то и дело.

– Что-то о ней должно быть в газетах. По радио обычно дают краткое поверхностное сообщение о происшествии, а в «Таймс» может быть кое-что еще, кроме этого: где она работала, была ли замужем и тому подобное в этом роде.

– А Велкин был членом клуба «Мартингал».

– Верно.

– Ну так у каждого из нас есть, с чего начать, Берни. Я вернусь через минуту.

Она возвратилась скорее через десять, но с двумя газетами, и стала читать «Дейли ньюс», оставив на мою долю «Таймс». Затем мы поменялись.

– Не так чтоб очень много, – сказал я.

– Но все-таки кое-что есть. Так кого ты берешь, Велкина или Порлок?

– А ты не должна пойти постричь пуделя или что-нибудь еще сделать в этом роде?

– Я беру Велкина, а тебе – Порлок. Хорошо, Берни?

– Годится.

– Я думаю сходить в его клуб. Может, удастся что-нибудь выведать о нем там.

– Может быть.

– А как ты? Ты ведь не выйдешь отсюда, правда?

Я покачал головой:

– Посмотрим, что мне удастся выжать из телефона.

– Звучит обнадеживающе.

– И, может быть, немного помолюсь.

– Кому? Святому Дисмасу?

– Это не повредит.

– Или покровителю молящихся об утерянных вещах? Потому что мы же должны позаботиться о возвращении той книги.

– Святому Антонию Падуйскому.

– Правильно.

– Впрочем, – сказал я, – сейчас я больше думаю о святом Раймонде Нонатусе, покровителе ложно обвиненных.

Она пристально взглянула на меня:

– Но ведь ты же натворил все это!

– Это – ложное обвинение, Каролин.

– Ты не сочиняешь?

– Нет.

– Ты на самом деле...

– Именно так.

– Ну, в любом случае, – сказала она, – молись.

Не успела она выйти из квартиры, как начал звонить телефон. Он прозвонил пять раз и умолк. Я было взялся за «Таймс», но он принялся трезвонить опять и прозвонил двенадцать раз, прежде чем угомонился. Я где-то читал, что телефонному аппарату на двенадцать звонков требуется всего лишь минута. Должен сказать, что мне она показалась очень уж длинной.

Я снова взял «Таймс» и из статьи на последней странице уяснил, что Маделейн Порлок было сорок два года и что она была врачом-психотерапевтом. В «Дейли ньюс» также приводился ее возраст, но ничего не говорилось о том, как она зарабатывала себе на жизнь. Я попытался представить себе ее с блокнотом в руках, допрашивающей меня с легким венским акцентом о моих сновидениях и грезах. Был ли у нее офис где-нибудь еще? Викторианское ложе любви имело весьма отдаленное сходство с традиционной кушеткой врачей-психоаналитиков.

Не исключено, что Велкин был ее пациентом. Он рассказал ей о своем плане овладения книгой «Освобождение форта Баклоу»; она загипнотизировала и запрограммировала его на телефонный звонок ко мне, а потом, когда действие гипноза закончилось, он убил ее, забрал книгу и...

Я позвонил в «Таймс» и попросил к телефону кого-либо из отдела городских происшествий. Представившись как Арт Матлович из кливлендской газеты «Плейн дилер», я объяснил, что, как мы думаем, эта женщина, Порлок, может быть, ранее проживала у нас в Кливленде, и спросил: нет ли каких-либо дополнительных сведений о ней, кроме того, что напечатано в газете?

То, что у них оказалось, ничего не прибавляло к тому, что мне было уже известно. Никаких сведений о ближайших родственниках. Никакой зацепки по поводу местожительства до того, как она четырнадцать месяцев назад поселилась в квартире на Шестьдесят шестой улице. По поводу того, что она жила в Кливленде или хотя бы пролетала над штатом Огайо, они также никакими сведениями не располагали.

Аналогичный звонок в «Дейли ньюс» был почти столь же малопродуктивен. Человек, с которым я разговаривал, сказал, что он не знает, почему в «Таймс» решили, что Порлок была психотерапевтом, что, по его впечатлениям, она была чьей-то содержанкой, но что они в эту версию не углублялись, поскольку эта женщина оказалась жертвой наглого грабежа средь бела дня, обернувшегося убийством.

– Это не такое уж необычное происшествие для нас, – сказал он. – Единственная причина, по которой мы вообще поместили это сообщение, – та, что оно произошло в районе Восточной стороны, в одном из наиболее фешенебельных кварталов нашего города. Какой район Кливленда можно бы сравнить с ним – я не знаю.

Я этого тоже не знал и поэтому не отреагировал на замечание.

– А что касается этого Роденбарра, – продолжал сотрудник «Дейли ньюс», – то его схватят завтра или послезавтра, чем и завершится вся эта история. В ней нет ничего примечательного: ни сексуальной интриги, ни скандальных подробностей, ни вообще чего-нибудь этакого, цветастого. Он просто обычный, заурядный вор-взломщик.

– Просто взломщик, – повторил я, как эхо.

– Только на этот раз он кого-то убил, и его песенка спета. Его имя и раньше появлялось в газетах, но на сей раз – в связи с убийством, совершенным во время его грязной работы. До сих пор ему как-то удавалось выходить сухим из воды, а теперь ему – крышка, не выкрутится.

– Не стоит так уж быть в этом уверенным.

– Что?!

– Я имею в виду, – сказал я поспешно, – что трудно заранее знать, как именно удастся преступнику выскользнуть через лазейки в современном уголовно-процессуальном кодексе.

– Боже, – ответил он, – вы говорите так, как будто писали наши передовицы.

Не успел я повесить трубку телефона, как он принялся звонить. Я заварил новую порцию кофе. Звонки прекратились. Но стоило подойти к аппарату, чтобы набрать нужный номер, как он снова зазвонил. Переждав звонки, я все-таки набрал телефон полиции. На этот раз я представился как Фил Урбаник из газеты «Трибюн» в Миннеаполисе. Кливленд мне уже надоел за время предыдущих разговоров. Полицейские отфутболивали меня друг другу, и я потратил немало времени, пока, вникая в суть дела, не уяснил, что никто из них о Порлок не знает более того, что она мертва. Исключение составил только последний из «фараонов», который высказал уверенность еще и в другом.

– Никаких сомнений, – сказал он, – что ее убил Роденбарр. Одна пуля, в упор, прямо в лоб. В заключении медэксперта указано, что смерть наступила мгновенно, хотя, чтобы сделать такое заключение, не надо быть доктором. Он оставил отпечатки пальцев в обеих квартирах.

– Какой-то он легкомысленный и беззаботный, – подсказал я.

– Стареет и становится неряшливым. Теряет лицо. Он же всегда раньше носил резиновые перчатки с вырезанными ладонями, чтобы нигде не наследить.

– Вы знакомы с ним?

– Нет, но я ознакомился с его досье. Очень ловкий и хитрый малый, к тому же всегда избегавший насилия, и вдруг он убивает женщину, оставляя кругом отпечатки своих пальцев. Как это объяснить? Думаю, что дело в наркотиках.

– Он стал наркоманом?

– Да, и закоренелым. Именно тогда вы приходите в состояние, когда способны на все что угодно.

– А как насчет оружия? Оно принадлежало ему?

– Возможно, он нашел его там. Мы это пока не выяснили. Может быть, эта женщина, Порлок, держала его дома для самозащиты. Оно не было зарегистрировано, но это не имеет значения. Не исключено также, что он стащил его из квартиры этажом выше. Чета, проживающая в квартире, это отрицает, но если оружие было незарегистрировано, то что им еще остается делать? А почему вы проявляете такой интерес к оружию?

– Да просто чтоб поддержать беседу!

– Миннеаполис, говорите?

– Да, – ответил я спокойно. – Ну что ж, думаю все, что вы столь любезно мне сообщили, пригодится нам, и наш город извлечет из этого полезный для себя урок. А можно ли утверждать, что вы его скоро арестуете?

– О да. Мы его возьмем, – уверил он меня. – Мошенник вроде Роденбарра – раб своих привычек. Он, что называется, обязательно «засветится» на своих старых явках. Там мы его и схватим. Это всего лишь вопрос времени.

Я притаился за дверью, когда она ее открыла. Она направилась в комнату и стала громко меня звать.

– Оглянись, – сказал я как можно мягче.

Она прижала руки к груди, словно хотела удержать на месте сердце.

– Боже, – сказала она, – как же ты меня напугал! Больше так не делай.

– Извини, я не был уверен, что это ты.

– А кто же это еще мог быть?

– Могла быть Рэнди.

– Рэнди, – сказала она тоскливо. Как из-под земли выросли коты и стали выписывать восьмерки вокруг ее лодыжек. – Рэнди... Вряд ли она звонила да?

– Может, и звонила. Звонков было много, но я не поднимал трубку.

– Знаю. Я сама звонила дважды и не получила ответа. Сначала я подумала, что ты не берешь трубку, а потом – что ты решил позвонить из автомата и вышел. После этого я вернулась домой, не увидела тебя, и вот так, совершенно неожиданно, ты очутился за моей спиной. Не делай так больше, ладно?

– Не буду.

– День у меня оказался трудным. Который сейчас час? Около двух? Я побывала в ряде мест и кое-что выяснила. А это что?

– Я хочу, чтобы ты кое-куда позвонила по моим делам, – сказал я, протягивая ей лист бумаги.

Она взяла лист, но посмотрела не на него, а на меня.

– Так ты что, даже не выслушаешь, что именно я сумела выяснить?

– Через минуту. Сначала я хочу, чтобы ты позвонила в «Таймс» и поместила объявление – до того как кончится рабочий день.

– Какое объявление?

– А вот то, которое ты держишь в руках. В колонку частных объявлений.

– Ну и почерк! Как у доктора. Тебе кто-нибудь раньше говорил об этом? «Чартерная экскурсия в форт Баклоу. Проводит общество „Киплинг“. Имеются свободные места. Звонить 989-5440». Так это же мой номер!

– Вот именно.

– Ты собираешься поместить мой телефон в газете?

– А почему бы и нет?

– Кто-нибудь прочтет его и явится сюда.

– Как? Карабкаясь по проводам? Ведь этого номера нет ни в общих списках телефонной компании, ни в телефонной книге.

– Нет, есть. Эту квартиру, Берни, я снимаю у Натана Аренау, за которым и числится этот телефон. Моей фамилии в телефонной книге действительно нет, и я пользуюсь этой привилегией, но в отличие от других ничего за нее не плачу. Поэтому, когда мне звонят, спрашивая Натана Аренау, я заранее знаю, что какой-то паразит будет пытаться всучить мне что-нибудь ненужное, пользуясь телефонной связью. Так что этот номер числится и в списках, и в телефонной книге.

– Ну и что?

– А то, что адрес имеется в телефонной книге. Арбор-Коурт, дом 64, Натан Аренау и номер телефона.

– И, значит, кто-то может прочесть объявление, взять телефонную книгу, составленную в алфавитном порядке, и просматривать страницу за страницей, пока не наткнется на этот телефон, так, что ли, Каролин?

– А что, разве по номеру телефона нельзя узнать адрес?

– Нет, нельзя.

– Хорошо, но и в этом случае незачем просматривать всю телефонную книгу, поскольку Аренау – на букву "А" и находится в самом начале.

– Может, они начнут искать с конца.

– Остается только на это и надеяться. Так твое объявление...

– Похоже, что есть немало людей, жаждущих прибрать к рукам эту книгу, – объяснил я. – Как мне представляется – людей самых разных, но только один из них знает, что у меня ее нет. Поэтому если я создам впечатление, что я все-таки обладаю ею, то, может быть, один или несколько человек вступят со мной в контакт, и я наконец пойму, что происходит.

– Не лишено смысла. А почему же ты не поместил это объявление сам? Боялся, что кто-нибудь в общем отделе «Таймс» узнает твой голос?

– Нет.

– И скажет: «Ага, это же Бернард Роденбарр, вор-взломщик. Вперед по телефонным проводам, захватим его и запрячем в кутузку!» Боже, Берни, ты подумал, что я начну психовать из-за номера своего телефона, и не рискнул позвонить сам!

– Все проще: они же потом перезванивают.

– Я что-то не поняла.

– Когда ты хочешь дать в газету объявление и делаешь это по телефону, те, кто принимает его, должны убедиться, что это не обман и не розыгрыш. Телефон же трезвонил непрерывно, а я не отвечал на него. Вот я и подумал: если перезвонят из «Таймс» для получения подтверждения, как я сумею узнать, что это из «Таймс», а не кто-то другой? Это, может быть, психоз, но мне показалось – лучше дождаться тебя и попросить позвонить им, хотя я уже начинаю сомневаться, что поступил правильно. Ну так будешь заниматься моим объявлением?

– Конечно! – Не успела она протянуть руку к телефону, как он зазвонил.

Она подняла трубку и сказала:

– Алло?

Затем она сказала:

– Послушай, сейчас я не могу с тобой разговаривать. Скажи мне, где ты находишься, и я тебе перезвоню, – пауза. – Со мной кто-то есть? Нет. Конечно, нет, – пауза. – Я была в салоне. А! Видишь ли, я весь день то приходила, то уходила. Без конца то одно, то другое, – пауза. – Черт возьми, я не могу сейчас разговаривать и...

Она отвела трубку от уха и умоляюще посмотрела на меня:

– Она повесила трубку.

– Рэнди?

– А кто ж еще? Она думает, что я не одна.

– Так оно и есть.

– Да, но она думает: ты – женщина.

– Может, это из-за моего высокого голоса?

– Что ты имеешь в виду? Ты же не произнес ни слова! А, я поняла, ты пошутил.

– Во всяком случае, попытался.

– Ладно. – Она посмотрела на трубку, покачала головой и повесила ее на место. – Она звонила сюда все утро и в салон тоже звонила. Понятное дело, меня там не было, и теперь она думает... – Уголки ее рта стали медленно раздвигаться в широкую улыбку. – Что бы это могло значить? – спросила Каролин и сама же ответила: – Эта сучка ревнива.

– А это хорошо?

– Это великолепно! – Телефон зазвонил опять, и это снова оказалась Рэнди. Я постарался не обращать слишком много внимания на их беседу, которая завершилась словами Каролин:

– Ах, ты требуешь, чтобы я сказала, кто здесь со мной? Очень хорошо, я скажу тебе, кто здесь со мной. Со мной здесь моя тетка из Бас-Бич. Ты думаешь, что ты единственная женщина в Манхэттене с мифической тетей в Бас-Бич?

Она повесила трубку, положительно сияя от удовольствия.

– Давай сюда свое объявление, – сказала она. – Быстрее, пока она не перезвонила. Ты и представить себе не можешь, как она бесится от ревности.

Она передала в газету объявление и ответила на звонок, когда они перезвонили для получения подтверждения. Затем она занялась ленчем: подала на стол хлеб и сыр, открыла пару бутылок «Амстела». В этот момент телефон снова зазвонил.

– Рэнди, – сказала она. – Не буду подходить.

– Прекрасно!

– Вот так у тебя было все утро, да? Телефон то и дело трезвонил?

– Может быть, восемь – десять раз. Только и всего.

– Ты что-нибудь выяснил по поводу Маделейн Порлок?

Я рассказал ей обо всех своих звонках.

– Не очень-то много, – заметила она.

– Почти ничего.

– Я кое-что узнала о твоем друге Велкине, но не знаю, какая может быть от этого польза. Он вовсе не член клуба «Мартингал».

– Не будь дурочкой. Я же с ним там обедал.

– Угу. Нью-йоркский клуб «Мартингал», как это принято говорить, взаимодействует с лондонским клубом, который называется «Пойндекстер». Слышал о таком?

– Нет.

– И я тоже. Субчик, с которым я разговаривала в «Мартингале», сказал, что это что-то вроде рабочего соглашения. «Мартингал» взаимодействует с тремя лондонскими клубами, сообщил он мне: «Уайтом», «Пойндекстером» и «Дельфином». Я никогда не слышала ни об одном из них.

– Думаю, что я слышал о клубе «Уайт».

– Как бы то ни было это объясняет, почему Велкин пользуется правами гостя клуба. И все же, я думаю, что он американец.

– И я так думаю. У него акцент, похожий на английский, но он может быть не природным. Может, он усвоил это произношение в начальной школе, – мысленно я вернулся к беседам, которые у меня с ним были. – Нет, он, конечно, американец. Он говорил мне о поездке в Лондон для участия в аукционе, а англичан называл «наши кузены за водоемом».

– Правда?

– Правда. Я думаю, он американец, член одного из лондонских клубов, и он пользовался этим членством для получения привилегий в «Мартингале». Полагаю, это вполне может быть.

– Все может быть.

– Ага. Ты знаешь, что мне пришло в голову?

– Что он мошенник.

– Да, но мошенник, который обвел меня вокруг пальца и одурачил, как мальчишку. Вот какой он мошенник! Господи, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь в этом. Как же я мог втянуться в дело, связанное с кражей книги, без всякого задатка? Вдруг вся эта его история начинает разваливаться на глазах как карточный домик! Все эти собачьи байки про Хаггарда и Киплинга, все эти стихи, которые он цитировал мне.

– Ты думаешь, он все это придумал?

– Нет, но...

– Не приставай, Уби! Тебе ведь «жалсберг» не нравится!

Уби было сокращением от Юбиквитес (вездесущий): как известно, так называют русских голубых. А «жалсберг» был всего лишь сыр, который мы жевали. (А не бирманский кот, как вы, может быть, подумали, узнав значение полного имени Уби. Бирманского кота звали Арчи.)

После этого Каролин вновь обратилась ко мне:

– Может, эта книга вообще не существует, Берни?

– Я держал ее в своих руках, Каролин!

– О да.

– Я и сам начал было подумывать об этом, пораскинув мозгами. Ну, например, что это не настоящая книга, а книга с глубокой выемкой внутри. И выемка эта заполнена героином или каким-либо другим наркотиком.

– Вот это мысль!

– Мысль, конечно, но глупая, поскольку я эту книгу всю сам перелистал, читая отрывки в разных местах. Книга подлинная, издана давно, и состояние ее далеко от великолепного. Я даже задавался вопросом: а не может ли она быть подделкой?

– Подделкой?

– Именно. Допустим, Киплинг уничтожил все последние экземпляры книги «Освобождение форта Баклоу». Предположим, никогда не существовало такой вещи, как уцелевший экземпляр Райдера Хаггарда, или этот экземпляр существовал, но исчез навсегда.

Она с интересом кивала.

– Ну, хорошо, – продолжал я. – Допустим, что кто-то сел и подделал текст. Это был бы нелегкий труд: написать такую длинную балладу, но Киплинг не самый сложный писатель в мире для подражания. Некоторые поэты могли бы написать такую поэму между делом, посвистывая.

– И что же дальше?

– Ну, такую рукопись нельзя продать как оригинальную, поскольку обнаружить обман было бы слишком просто. Но если есть типография... – я покачал головой. – Тут все это блестящее построение рушится. Можно набрать текст и издать один экземпляр, можно переплести и затем потрепать книгу тем или иным способом, чтобы она выглядела старой, то есть соответствовала своему предполагаемому возрасту. Можно даже подделать посвящение Г. Райдеру Хаггарду так, что не придерется ни одна экспертиза. Но ты, конечно, понимаешь, в чем проблема?

– Кажется, сделать это будет слишком сложно.

– Правильно. А цифра в пятнадцать тысяч на самом деле ни о чем не говорит, тем более что я даже не почувствовал их запаха, так ведь? – Я вздохнул. Полагаю, что с тоской. – Нет, – продолжал я, – я всегда распознаю старую книгу, глядя на нее. Ежедневно я их просматриваю по нескольку тысяч, и старинные книги резко отличаются от новых, черт бы их побрал! Бумага выглядит совершенно иначе, если ей уже пятьдесят лет. Конечно, можно использовать для подделки старую бумагу, но такая овчинка не стоит выделки. Книга настоящая, Каролин. Я в этом уверен.

– Кстати, о старых книгах, которые ты ежедневно просматриваешь.

– Что такое?

– Кто-то наблюдает за твоим магазином. Сегодня какое-то время я провела в своем салоне: нужно было вымыть собаку, поскольку я не смогла связаться с владельцем и отменить эту договоренность. На улице напротив твоего магазина кто-то сидел в машине, и он все еще был там, когда я проходила мимо во второй раз, возвращаясь домой.

– Ты его хорошо разглядела?

– Нет. Я и на номерной знак не обратила внимания. А должна была бы, правда?

– Для чего?

– Не знаю.

– Вероятно, это полиция, – сказал я. – Наружное наблюдение.

– Ох!

– Наверное, установили наблюдение и за моей квартирой.

– Ой! Вот, оказывается, как это делают, да?

– По крайней мере что-то подобное показывают по телевизору. «Фараон», с которым я разговаривал, сказал, что меня возьмут, как только я появлюсь на своих старых явках. Я хотел ему возразить, что у меня нет никаких старых явок, но думаю, что он имел в виду магазин и мою квартиру.

– Или мою квартиру.

– Что?!

– Мы ведь с тобой друзья. Ты бываешь здесь не так уж редко. Если они поспрашивают как следует, то обязательно узнают об этом, разве не так?

– Надеюсь, что нет, – сказал я. В этот момент зазвонил телефон. Мы посмотрели друг на друга не особенно радостно и не проронили ни слова, пока он не перестал звонить.

Глава 11

В 6.15 я сидел у стойки в кафе «Красное пламя» на углу Семидесятой улицы и Западной стороны. Передо мной стояли чашка кофе и тарелка с датским черносливом, но ни то, ни другое не привлекало моего внимания. Двое других посетителей, молоденькая пара за задним столиком, были заняты только друг другом. Бармен же был ко всему равнодушен: он стоял у кофеварок, лениво жевал мятную жвачку и глазел на противоположную стену. Там барельеф изображал пару загорелых парней, которые пасли овец на склонах гор в Греции. Время от времени бармен встряхивал головой, очевидно, пытаясь сообразить, как он сюда попал и что здесь делает.

Я поглядывал в окно, думая примерно о том же. С места, где я сидел, были видны очертания моего дома за квартал отсюда. Чуть раньше я подходил к дому и разглядывал его с тротуара, но все-таки не был к нему достаточно близко, чтобы определить, есть ли внутри или вокруг дома полицейские. Теоретически это не имело значения, но теоретически и шмели не кусаются, стоит ли так уж доверяться теории?

Один из молодых людей хихикнул. Бармен зевнул и почесал затылок. Я взглянул в окно, может быть, в сорок первый раз, и увидел Каролин за полквартала отсюда. Она шла по улице Восточной стороны, держа в руке мой маленький чемоданчик. Я расплатился, положив деньги на стойку, и вышел ей навстречу. Она сияла.

– Великолепно! Пара пустяков, Берни! Эта кража со взломом удалась как нельзя лучше.

– У тебя же были мои ключи, Каролин!

– Это, безусловно, очень помогло. Но ведь к каждому замку надо было подобрать свой ключ.

– А в само здание трудно было попасть?

Она отрицательно покачала головой.

– Миссис Хеш – прелесть. Привратник вызвал ее по селектору, а она попросила его отправить меня наверх и встретила у лифта.

Я звонил миссис Хеш несколько раньше, чтобы все это устроить. Миссис Хеш была вдова. Квартира ее находилась напротив моей. По-видимому, она считала воровство пороком, на который друзьям и соседям следует смотреть снисходительно.

– Она не должна была встречать тебя, – сказал я.

– Она хотела убедиться в том, что я найду квартиру. А еще больше хотела хорошенько меня рассмотреть. Она немного волнуется за тебя, Берни.

– Что ж, я и сам немного волнуюсь за себя.

– Она считала, что у тебя все в порядке и ты ведешь жизнь почтенного человека. Книжный магазин и все такое. Потом вчера вечером в новостях услышала об убийстве Порлок и стала волноваться. Но она уверена, что ты никого не убивал.

– Тем лучше для нее.

– Мне кажется, я ей понравилась. Она приглашала меня на чашечку кофе, но я объяснила, что нет времени.

– Она делает хороший кофе.

– Так она и сказала. Она сказала, что тебе нравится ее кофе, и слегка намекнула, что тебе нужен кто-то, кто будет все время готовить его для тебя. Она просила передать тебе, что жить на Западной стороне, а грабить на Восточной – нечто в духе Робин Гуда, но в жизни наступает момент, когда человек должен подумать о том, чтобы жениться и свить гнездышко.

– Хорошо, что вы пришли к такому замечательному заключению.

– О, мы ведь говорили только пару минут. А потом я пошла и обчистила твою квартиру, – она тряхнула чемоданчиком. – Думаю, что здесь все. Инструменты для взлома, карманный фонарик – все, что ты просил. Рубашки, носки и белье. В твоем ящике были кое-какие деньги.

– В самом деле? Наверное. Обычно у меня лежит там несколько долларов.

– Тридцать восемь долларов.

– Тебе виднее.

– Я их захватила с собой.

– О!.. – сказал я. – Не думаю, что тридцать восемь долларов спасут положение, но лишними они тоже не будут.

Она пожала плечами:

– Ты сказал, что берешь деньги, как только их увидишь. Я тоже так поступила.

– Ты поступила правильно. Похоже, мы никогда не поймаем такси.

– Да, ведь идет дождь. А на метро мы не доедем? Нет, через город не получится. А автобус не идет на Семьдесят девятую улицу?

– Садиться в автобус, когда тебя разыскивают за убийство, не особенно умно.

– Думаю, рано или поздно мы поймаем такси.

Я поднял чемоданчик и взял ее под руку:

– Черт с ним! Возьмем машину.

«Понтиак» находился там, где я его оставил. Иногда служба отбуксировки неправильно припаркованных машин работает спустя рукава, и на сей раз владельцу «понтиака» повезло. Я открыл пассажирскую дверцу, впустил Каролин и, пока она, перегнувшись через сиденье, отпирала мою дверцу, вытащил из-под «дворника» штрафную квитанцию.

– Видите? – произнес вдруг кто-то. – Вот вас и оштрафовали. Что я вам говорил?

Вначале я не узнал мужчину. Потом увидел пятнистого боксера на поводке.

– Рано или поздно, – сказал мне мужчина, – вашу машину отбуксируют. Что вы тогда будете делать?

– Достану другую.

Он покачал головой и нетерпеливо дернул за поводок:

– Пошли, Макс. С некоторыми людьми разговаривать бесполезно!

Я забрался в машину и стал возиться с зажиганием: ключа-то не было. Каролин зачарованно наблюдала за мной и, лишь когда я завел двигатель и мы отъехали, спросила, кто был этот человек и что ему было надо.

– Вообще-то он желал мне добра, – ответил я. – Но все равно он зануда. Пес, впрочем, хороший. Его зовут Макс: я имею в виду пса.

– Смотрится он великолепно, – согласилась она. – Но мыть его, наверное, наказание.

Я оставил «понтиак» на автобусной остановке за углом, дальше следовало идти пешком. Каролин сказала, что его могут отбуксировать, а я ответил, что мне все равно. Я достал из чемодана инструменты и оставил его с бельем на заднем сиденье «понтиака».

– Представь, что машину отгонят, – сказала Каролин, – и опознают белье по меткам из прачечной. Тогда будет ясно, что ты здесь был и...

– Ты насмотрелась фильмов по телевизору, – ответил я. – Машины отвозят на пристань к Гудзону и ждут, когда появится владелец. Что внутри – не проверяют. В багажнике может быть даже труп, а они все равно не узнают.

– Не говори так, – сказала она.

– В багажнике ничего нет.

– Откуда ты знаешь?

Мы зашли за угол. За изящным маленьким каменным строением коричневого цвета, казалось, никто не наблюдал. Внизу в нише окна стояла женщина и поливала цветы: длинная струя лилась из жестяной банки. Банка отливала медью, растения были сочно-зелеными, и от всей сцены веяло домашним уютом. Наблюдая все это снаружи под дождем, я чувствовал себя бездомным мальчишкой из романа викторианской эпохи.

Я посмотрел наверх. На третьем и четвертом этажах окна были освещены, но это ни о чем не говорило. Квартира, которая интересовала меня, была с другой стороны здания.

Мы вошли в вестибюль.

– Тебе вовсе не обязательно идти, – сказал я.

– Звони, Берни!

– Я говорю серьезно. Ты можешь подождать в машине.

– Замечательно! Я буду делать вид, что чувствую себя в полной безопасности, сидя в угнанной машине, которая к тому же припаркована на автобусной остановке. Почему бы мне тогда не подождать в метро? Я бы на третий путь забралась, чтобы чувствовать себя в полной безопасности.

– Что ты и вправду могла бы сделать, так это провести полчасика в баре на углу. Представь себе, что мы войдем в квартиру, полную полицейских.

– Звони, Берни!

– Видишь ли, я просто ужасно не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

– Я тоже не хочу неприятностей. Но все-таки давай делать, как договорились, хорошо? Я побуду с ними обоими, чтобы они чего-нибудь не заподозрили, пока ты будешь внизу. Мы же все уже раньше обдумали, Берни, и нам это показалось разумным. С тех пор, как мне кажется, ничего не изменилось. И знаешь что? Вероятно, для нас обоих опаснее торчать в вестибюле, споря друг с другом полдня. Если уж ты так волнуешься об опасности, то звони, и хватит болтать без толку!

Однако сначала я нажал на кнопку звонка с надписью «Порлок» подряд три раза, выждал полминуты, затем дал еще один продолжительный звонок. Я не ждал ответа и был рад, что его не последовало. После этого мой палец перешел со звонка с надписью «Порлок» на кнопку с надписью «Блинн». Я дал один долгий и два коротких звонка, и в ответ почти сразу же услышал шум автоматически отпираемой входной двери. Я толкнул дверь, и она открылась.

– Вот черт! – сказала Каролин.

Я вопросительно на нее посмотрел.

– Я просто надеялась, что мне удастся понаблюдать, как ты открываешь замок отмычкой, – сказала она. – Только и всего.

Мы стали подниматься вверх по лестнице. На секунду я приостановился на третьем этаже, чтобы украдкой взглянуть на дверь 3-D. Как я и предполагал, полиция опечатала квартиру: на нее налепили какую-то официальную пломбу. Конечно, карманным ножом я мог бы открыть дверь, но при этом была бы уничтожена печать и мое посещение квартиры стало бы очевидным.

Мы предпочли подняться этажом выше. Дверь 4-С была заперта. Каролин и я переглянулись. Затем я поднял руку и постучал.

Дверь распахнулась. Одной рукой Артур Блинн держал ручку двери, а другой нетерпеливым жестом приглашал нас поскорее войти.

– Давайте же, – говорил он. – Нечего стоять тут всю ночь.

В спешке закрывая дверь, он чуть не зацепил ею Каролин. Закрыв дверь, он тщательно запер ее на замки и задвижки, а после этого крикнул:

– Не волнуйся, Герта! Это взломщик. Всего лишь.

Они были симпатичной парой. Оба ростом около пяти футов шести дюймов – коротышечки, напоминающие медведей панда. У обоих были темно-коричневые вьющиеся волосы; он, правда, большую часть их надо лбом уже потерял. На ней был синтетический костюм с брюками сочно-зеленого цвета. На нем брюки и жилет от полушерстяного делового костюма серого цвета. Белая рубашка на шее была расстегнута, а галстук ослаблен – так он, конечно, чувствовал себя удобнее. Она налила нам кофе и поставила на стол шотландское песочное печенье. Он снова и снова объяснял нам, каким облегчением для него стал наш приход.

– Потому что я ведь сразу же сказал Герте: представь себе, что это ловушка! Что, если страховая компания подстроила нам ее? Потому что, честно говоря, мистер Роденбарр, слыхано ли такое? Взломщик звонит нам по телефону, здоровается, говорит, что он живет по соседству и что если мы ему немного поможем, то он не отправится в страховую компанию и не расскажет там о том, что все наши требования – мошенничество. Я-то думал, что вор-взломщик, попавший в такое положение, как вы, которого разыскивают за убийство женщины и Бог знает за что еще, вряд ли станет оправдываться в том, что не крал шубу или часы.

– А я подумала вот что, – сказала Герта. – В любом случае зачем же вам сюда приходить? «Он хочет избавиться от свидетелей, – сказала я Арти. – Не забывай, один раз он уже совершил убийство».

– А я ответил: «А что же мы, собственно говоря, видели?» Я ей сказал, чтобы она об этом и не думала. Надо надеяться, что это действительно взломщик, – вот что я ей старался внушить. Хуже всего для нас был бы ловкач из страхового общества. Еще печенья, девушка? – обратился Артур к Каролин.

– Невероятно вкусно, – сказала Каролин. – А Берни в жизни никого не убивал, миссис Блинн.

– Называйте меня Герта, милочка.

– Он никогда никого не убивал, Герта.

– Я в этом уверена, милочка. Познакомившись с ним и увидев вас обоих, я совершенно успокоилась.

– Его подставили, Герта. Поэтому-то мы здесь и оказались. Нам нужно выяснить, кто на самом деле убил Маделейн Порлок.

– Если бы мы знали, – сказал Артур Блинн, – поверьте, мы бы обязательно вам сказали. Но откуда нам знать?

– Вы жили с ней в одном доме. Что-то вы о ней наверняка знаете.

Супруги Блинн переглянулись и оба пожали плечами.

– Она ведь жила не прямо под нами, – объяснила Герта. – Так что мы не знаем, были ли у нее шумные вечеринки, играла ли у нее всю ночь музыка или что-то еще в этом роде.

– Как у мистера Мбоки, – добавил Арти.

– В квартире 3-С, – пояснила Герта. – Видите ли, он африканец и работает в ООН. Говорят, что он переводчик.

– Он играет на барабане, – сказал Арти.

– Этого мы, Арти, не можем с точностью утверждать. Он или играет на барабане, или включает записи барабанной музыки.

– Какая разница!

– Мы с ним об этом не говорили, поскольку барабан может быть как-то связан с его религией, а в это мы не хотели бы вмешиваться.

– Кроме того, Герта думает, что он каннибал, и боится с ним разговаривать.

– Я не думаю, что он каннибал, – возразила Герта. – Как такая мысль могла прийти тебе в голову?

Я решительно откашлялся:

– Может быть, вы оба поговорите с Каролин о мисс Порлок? Если можно, я бы хотел на некоторое время вас покинуть.

– Хотите сходить в ванную?

– Нет, мне нужен пожарный выход.

Блинн на секунду поднял было брови в изумлении, но тут же опомнился и энергично закивал.

– О, разумеется, – сказал он. – На секунду я было подумал... Но кому, черт побери, нужны мои мысли? Пожарный выход! Ну конечно. Идти надо прямо через спальню. Хотя дорогу вы и сами знаете, не так ли? Вы ведь тут были вчера. А знаете, это жутковато. Сознавать, что кто-то еще был в твоей квартире. Конечно, сейчас, когда мы познакомились с вами и Каролин, все выглядит совсем по-другому. Но когда мы впервые вдруг обнаружили, что в нашей квартире кто-то побывал, то можете себе представить, что мы пережили.

– Наверное, вас это огорчило?

– Именно так. Огорчило. Герта звонила управляющему насчет этого окна, но проще зуб выдрать, чем заставить его что-то сделать. Обычно перед Рождеством он бывает более сговорчив, так что скоро мы, может быть, чего-нибудь и добьемся. А пока что от дождя и ветра я заложил окно картоном.

– Мне так неприятно, что пришлось разбить окно.

– Не переживайте, это бывает.

Я отпер окно, поднял его, шагнул в пожарный выход. Дождь немного усилился, снаружи было холодно и ветрено. Блинн захлопнул за мной окно. Он уже собирался запереть его, когда я предупредительно постучал пальцем по стеклу. Он, опомнившись, оставил окно незапертым, улыбнулся и покачал головой, удивляясь своей рассеянности. Посмеиваясь над собой, он ушел, а я стал спускаться вниз по стальным ступенькам.

На этот раз я был великолепно экипирован. Со мной были алмаз для резки стекла и клейкая лента. С их помощью я быстро и бесшумно вынул оконное стекло мисс Порлок. Потом я повернул щеколду, поднял окно и вошел в квартиру.

– Вот. Это как раз то, о чем я вам говорила, – сказала Герта. – Слушайте. Слышите?

– Барабан.

Она кивнула:

– Это Мбока. Ну, так что это? Он сам играет или это запись? Я не могу определить.

– Он играл, пока ты был внизу, – сказала мне Каролин. – Думаю, что он сам играет.

Я сказал, что не могу определить этого и что в квартире Порлок его не было слышно.

– Через стены здесь никогда ничего не слышно, – сказал Арти. – Только через пол и потолок. Стены в этом здании сделаны капитально.

– Вообще-то я совсем не против барабанного боя, – сказала Герта. – Я сама музицирую, и в это время барабанный бой даже бывает кстати: получается музыкальный дуэт. По-настоящему он мешает мне только посреди ночи, но я не хочу жаловаться.

– Она предполагает, что наша ночь совпадает с серединой дня в Африке.

Покинуть их было трудно. Они продолжали потчевать нас печеньем и поить кофе, задавая простодушные вопросы о деталях кражи со взломом. В конце концов нам удалось добраться до двери. Мы попрощались, Герта слегка отступила, а Арти уже в дверях взял меня за рукав.

– Скажи, Берни, – спросил он, – мы ведь теперь все уладили, правда?

– Разумеется, Арти.

– И относительно страховой компании...

– Не волнуйся ни о чем. Шуба, часы и все остальное. Я поддержу ваши требования.

– Как легко сразу стало на душе! – сказал он. – Я, должно быть, свихнулся, предъявляя эти требования, но уж теперь-то я буду выглядеть как последний дуралей, если изменю их. И потом, зачем же мы тогда платили страховые взносы столько лет, верно?

– Верно, Арти.

– Знаешь, мне Неприятно говорить об этом, но, пока ты был внизу, Герта спрашивала про браслет.

– Про какой браслет, Арти?

– Ну, про тот, что ты взял у нас. Он ведь принадлежал Герте. Я не думаю, что он такой уж дорогой.

– Какая-нибудь пара сотен.

– Так дорого? Я думал, что меньше. Этот браслет носила еще ее мать. Видишь ли, я бы хотел узнать, есть ли возможность вернуть его?

– А-а-а... – сказал я. – Теперь понятно. Знаешь, Арти, сейчас я в довольно-таки сложном положении.

– Да, да, конечно, я понимаю.

– Но, когда все образуется, я уверен, мы как-нибудь договоримся.

Он похлопал меня по плечу:

– Великолепно! Не торопись, делай свои дела. Мы подождем, сколько нужно. Это не горит.

Глава 12

«Понтиак» по-прежнему ждал нас на автобусной остановке. Его никуда не отогнали. Не было даже штрафной квитанции. Чемоданчик никто не трогал, он так и лежал там, где я его оставил. Все это изумило Каролин, но не меня. В этой машине было что-то внушающее доверие.

По дороге в центр я узнал, о чем Герта Блинн рассказала моей приятельнице. Пока я был этажом ниже – в квартире Маделейн Порлок, Герта заманила ее на кухню, якобы для того, чтобы записать рецепт какого-то блюда, а на самом деле – чтобы покопаться в грязном белье соседки. От покойной Маделейн Порлок, поведала она, хорошего ждать не приходилось.

– Герта говорила намеками, – сказала Каролин. – Я не могу утверждать, что Порлок была проституткой, но у меня во всяком случае создалось такое впечатление, что вокруг нее все время крутились мужчины. Когда бы Герта ни встречала ее на лестнице, она всегда шла с каким-нибудь мужчиной. Думаю, что таким образом она и на квартирную плату зарабатывала.

– Меня это не удивляет.

– Ну а меня – удивляет. Я никогда не видела Порлок, но, судя по твоему описанию, она не была ловкой потаскушкой. Женщина, о которой ты мне рассказывал, скорее сгодилась бы на роль злой надзирательницы в старых фильмах про жизнь в тюрьмах.

– Это в плохие периоды ее жизни. В хорошие – она могла бы сыграть сестру милосердия в фильме «Пролетая над гнездом кукушки».

– Берни, признаюсь, я плохо представляю себе, на что клюют мужчины, поскольку меня это никогда особенно не волновало, но она не кажется мне женщиной, способной заставить мужчину оплачивать ее квартиру.

– Возможно. Ты ведь не копалась в ее ящиках и шкафах.

– Ну и что?

Перед нами внезапно затормозило такси. Я резко повернул руль вправо и ловко проскочил мимо, даже не коснувшись его. «Без сомнения, – подумалось мне, – „понтиак“ и я просто созданы друг для друга».

– Куча белья специально для секса.

– В самом деле?

– Тонкие вещицы, прозрачные, как дым сигареты. Воздушное розовое белье с черными кружевами. Заманивающее бесстыдство.

– И что, мужчины в самом деле попадаются на такую чепуху?

– Похоже на то. Еще я видел у нее несколько подвязок и пару тугих корсетов. Изобрести такие мог только инженер с высшим образованием.

– Тугие корсеты?

– Две пары сапог с невероятно тонкими шестидюймовыми каблучками. Куча кожаных вещиц, среди них – изящные ручные и ножные браслеты, украшенные металлическими кнопками.

– Неординарный начинает вырисовываться образ.

– Не правда ли? А я ведь еще не упомянул подобранный со вкусом небольшой гардероб из вещей, отделанных рифленой черной кожей, или отличную коллекцию хлыстиков и цепей. Или туалетный столик с выдвижными ящичками, наполненными разными интересными приспособлениями. Для благозвучия назовем их вспомогательными средствами брачного ложа.

Она покрутила воображаемый ус:

– Однако эта Порлок была порядочная извращенка.

– Виртуозная мастерица извращений. До меня это стало доходить, когда я бесшумно передвигался по ее странному обиталищу.

– Удивляюсь, что ни одна из газет не напечатала заголовок: «Доминатрикс Слейн в увеселительном притоне Восточной стороны». На третьей странице любого номера «Дейли ньюс» это выглядело бы великолепно.

– Я тоже об этом думал. Но поначалу, Каролин, там ничего необычного не бросалось в глаза. Когда я был там в первый раз, я видел только со вкусом обставленную квартиру. Не забудь, полицейские посчитали этот случай совершенно ясным: женщина застрелена в собственной квартире вором, которого она, очевидно, застала на месте преступления. У них не было причин основательно осматривать ее квартиру. И потом, она и в самом деле жила здесь. Здесь и ее верхняя одежда, и посуда в кухонных буфетах, и зубной флосс в аптечке, и многое другое из домашнего обихода.

– Ты нашел какие-нибудь деньги? Или драгоценности?

– На кухне стояла банка, в которую она бросала мелочь. А в одном из ящичков в спальне были какие-то драгоценности, но особо ценного ничего не было. Я ничего не украл, если ты это хотела узнать.

– Я просто спросила.

За нами завыла сирена. Я взял вправо, чтобы пропустить их. Бело-голубая патрульная полицейская машина промчалась мимо нас на красный свет, воя по-сумасшедшему. Я затормозил на тот же красный и, пока мы ждали зеленого, двое полицейских стали переходить улицу перед нами. Один из них, усатый, крутил своей дубинкой. В какой-то момент он повернулся и взглянул прямо на нас. Каролин схватила меня за руку и не отпускала до тех пор, пока он и его напарник не перешли улицу.

– Господи!.. – сказала она.

– Успокойся.

– Мне уже стало представляться, что у него нимб над головой. Как в комиксах. Ты уверен, что он не узнал тебя?

– Абсолютно. Иначе он подошел бы к машине, чтобы посмотреть повнимательнее.

– А ты бы что тогда сделал?

– Не знаю. Вероятно, поехал бы на красный свет.

– Господи!

Я поспешил переменить тему разговора:

– Знаешь, я хотел бы сделать тебе подарок. Подарить меховую куртку. По-настоящему элегантную.

– Я не люблю меха.

– Это хорошая куртка. На ней ярлык Арвина Танненбаума.

– А это и в самом деле известная марка?

– Он лучший из скорняков. В мехах я не очень-то разбираюсь, а вот ярлыки знаю. Курточка – что надо. Думаю, что это канадская рысь. Что с тобой?

– Это же кошка, Берни! Из семейства кошачьих. Не говори мне, пожалуйста, о красоте. Канадская рысь похожа на американскую. Носить куртку из их меха – все равно что иметь дома абажур из человеческой кожи. Можно ли говорить тут о красоте?

Издалека донесся вой новой сирены. По звуку – карета «скорой помощи». Сейчас это почему-то напоминало сирены гестаповских машин в фильмах о войне.

Последняя мысль как нельзя более гармонировала с образом абажура из человеческой кожи, и я вновь поспешно переменил тему:

– Там был еще парик. Тот самый, рыжий, в котором она приходила в магазин. Так что это не было галлюцинацией под воздействием наркотиков, которыми меня угостили.

– В этом парике она покупала «Эклоги» Вергилия?

Я кивнул:

– Может быть, она надела парик, чтобы я не узнал ее впоследствии. Но это как-то маловероятно. Я предполагаю, что она боялась встречи с Велкиным, боялась, как бы он не узнал ее. По-видимому, они были знакомы, раз он послал меня в ее квартиру. Я, впрочем, хотел бы иметь более конкретную информацию об их отношениях.

– Например?

– Например, фотографии. Я очень рассчитывал на пачку компрометирующих снимков. Люди, у которых шкаф полон хлыстиков и цепей, обычно увлекаются искусством фотографии. Но я ничего не нашел.

– Если фотографии и были, их мог взять убийца.

– Возможно.

– А впрочем, их могло и не быть. Если она всякий раз имела дело только с одним мужчиной, то некому было делать снимки. А фотоаппарат ты нашел?

– Ничего похожего.

– Тогда, может быть, фотографий и не было?..

– Может быть.

Я свернул на Четырнадцатую улицу и поехал на запад. Каролин как-то странно смотрела на меня. Притормозив перед красным светофором, я повернулся к ней. На ее лице было глубокомысленно-изучающее выражение.

– Ты знаешь что-то, что мне неизвестно, – сказала она.

– Я знаю, как открывать замки. И только.

– Нет, что-то еще.

– Тебе это кажется.

– Не думаю. Раньше ты так нервничал, а теперь расслабился и даже повеселел.

– Это просто самоуверенность и обманчивое чувство безопасности, – сказал я ей. – Не волнуйся. Это пройдет.

За углом ее дома было место для парковки автомобилей. По крайней мере до семи утра там можно было оставить машину. Я поставил туда «понтиак» и взял чемоданчик.

Коты встретили нас у двери.

– Молодцы! – сказала Каролин, гладя их по головкам. – Кто-нибудь звонил? Вы спрашивали у звонивших, что передать, как я вас учила? Берни, если сейчас не самое время выпить, то реклама спиртных напитков много лет нас обманывала. Ты составишь компанию?

– Конечно.

– Шотландское виски? Рокс? Содовая?

– Да, да и нет.

Я открыл чемоданчик, пока она разливала выпивку, потом заставил себя сесть и расслабиться, по крайней мере, для того, чтобы сделать пару глотков шотландского виски. Какое-то время я ждал, чтобы виски расслабило туго сжатые во мне пружины, но прежде, чем это произошло, я снова был на ногах.

Каролин удивленно подняла брови и вопросительно взглянула на меня.

– Машина! – сказал я.

– Что с ней такое?

– Я хочу вернуть ее туда, откуда взял.

– Ты шутишь!

– Машина очень помогла мне, Каролин. Нельзя быть неблагодарным.

У двери я остановился и полез под свою куртку. За брючным поясом была втиснутая туда книга. Я вытащил ее и положил на стол. Каролин посмотрела на нее, затем снова перевела взгляд на меня.

– Почитай, пока меня не будет, – сказал я.

– Что это?

– Во всяком случае не «Эклоги» Вергилия.

Глава 13

Я чувствовал, что машину надо вернуть. С судьбой нельзя шутить. Я ведь знал, что некоторые спортсмены даже носки не меняют, пока их команда выигрывает. Кстати, независимо от судьбы, мне-то уже пора было поменять носки. Не помешал бы и душ, и надо было переодеться.

Я поехал на Десятую авеню – в верхнюю часть города, отдаленную от центра. Левой рукой я держал руль, а правой – лениво выбивал барабанную дробь на соседнем пустом сиденье. Проехав больше половины пути, я взглянул, что делается с бензином. Оставалось немногим меньше половины бака. Я чувствовал, что должен сделать что-то хорошее для владельца машины, поэтому свернул на Одиннадцатую авеню и нашел открытую заправочную станцию на углу Пятьдесят первой улицы. Я попросил наполнить бак и проверить уровень масла. Оказалось, что он понизился на целую кварту. Я и об этом попросил позаботиться.

На Семьдесят четвертой улице меня ждало место для парковки, но Макса и его хозяина нигде не было видно. Я разъединил электропровод зажигания, запер машину и поспешил назад на авеню Западной стороны, чтобы поймать маршрутное такси. Все еще слегка моросило, но прихода такси долго дожидаться не пришлось. Это была просторная машина, можно было вытянуть ноги и расслабиться.

Дела начинали идти на лад, я точно это чувствовал.

На этот раз я сошел за несколько кварталов от Арбор-Корт и оставшуюся часть пути прошел пешком. Я позвонил, входная дверь открылась с жужжанием, и Каролин встретила меня у порога своей квартиры. Она уперла руки в бока и не сводила с меня глаз.

– Однако ты полон сюрпризов!

– Это – лишь часть моего очарования.

– Угу. По правде говоря, поэзия – это не моя стихия. У меня прежде была любовница, которая воображала себя Эдной Сент-Винсент Миллей. Она сумела отбить у меня всякий интерес к поэзии вообще. Где ты нашел эту книгу?

– В квартире Порлок.

– Неужели, Берни? А я-то думала – в библиотеке Джефферсона. Где именно – в квартире? Прямо на виду?

– Угу. В обувной коробке на полке в шкафу.

– Вот, должно быть, сюрприз-то был для тебя!

– Да уж, конечно. Ждешь пару модельных туфель, а находишь такое.

– "Освобождение форта Баклоу". Я совсем немного прочитала. Просмотрела три-четыре страницы. Решила, что дальше не станет интереснее.

– Ты не ошиблась.

– Как ты узнал, где она, Берни?

Я прошел на кухню и налил два бокала. Один я предложил Каролин вместе с признанием в том, что я ровным счетом ничего не знал о книге и даже не надеялся найти ее.

– Когда ты не знаешь, что ищешь, – сказал я, – у тебя огромное преимущество, поскольку ты не знаешь, что найдешь.

– И тебе это становится известно, лишь когда ты это увидишь. Я начинаю думать, что ты живешь довольно-таки интересной жизнью. Ты помещаешь объявление, в котором указываешь, что у тебя есть книга, а потом открываешь обувную коробку и находишь эту книгу. Почему убийца положил ее именно туда?

– Это не он ее туда положил. Он бы взял ее с собой.

– Ты думаешь, что это сделала Порлок?

– Наверное. Она накачала меня наркотиками, обыскала, нашла книгу, засунула ее в шкаф и спрятала как раз перед самым приходом убийцы. До этого мы с ней в квартире скорее всего были одни, иначе он бы увидел, куда она спрятала книгу. Она впустила его, он убил ее, оставил в моей руке пистолет и ушел.

– Без книги.

– Вот именно.

– Зачем ему нужно было убивать ее, если он все равно не получил книгу?

– Может быть, книга тут вообще была ни при чем. У него могли быть другие причины для убийства.

– Он просто случайно вошел в тот самый момент, когда ты был там, и решил тебя подставить.

– Я все это пока еще как следует не обдумал, Каролин.

– Заметно.

– Может быть, он сначала убил ее, а потом стал искать книгу, которую ему не удалось найти. Правда, ничего не говорило о том, что в квартире что-то искали. Все было в абсолютном порядке, только в широком кресле оказалось тело. Я имею в виду момент, когда я очнулся. Сегодня вечером никакого тела, конечно же, в квартире не было.

– А в багажнике «понтиака»?

Я мельком взглянул на нее:

– Однако же контуры, обозначающие положение тела, на кресле и на полу оставили. Мелом обвели. Жутковато получилось.

Я взял книгу и вместе с ней и бокалом направился к стулу. На нем, свернувшись клубочком, дремал Арчи. Положив книгу и поставив бокал, я согнал его со стула и сел, а он прыгнул мне на колени и с интересом стал следить за книгой, которую я снова взял в руки и начал перелистывать.

– Я могу поклясться, что он умеет читать, – сказала Каролин. – Уби книгами особенно не интересуется, а вот Арчи обожает читать, заглядывая мне через плечо. Или, может быть, нужно сказать – из-под плеча? Как правильнее – надо подумать хорошенько.

– Кошки должны обожать Киплинга, – сказал я. – Помнишь его «Сказки»? «Я, кошка, хожу где вздумается и гуляю сама по себе».

Арчи громко замурлыкал.

– Когда я с тобой познакомился, – сказал я, – я подумал, что ты держишь собак.

– Я предпочитаю заниматься ими, а не иметь их. Что заставило тебя предположить, что я собачница?

– Ну, скажем, салон.

– Салон для пуделей?

– Да.

– А что мне оставалось делать, Берни? Не могла же я открыть салон для кошек! Кошки сами заботятся о своей внешности, тщательно ухаживают за собой.

– Серьезный аргумент.

Я еще немного почитал. Что-то не давало мне покоя. Я вернулся к началу и еще раз прочитал сделанную от руки дарственную надпись Райдеру Хаггарду. Мне представился Киплинг за столом в Суррее. Как он опускал перо в чернила, склонялся над книгой и надписывал ее для своего самого близкого друга. Я закрыл книгу, но продолжал в задумчивости вертеть ее в руках.

– Что-нибудь случилось?

Тряхнув головой, я отложил книгу, сбросил Арчи с колен и встал.

– Я похож на кошек, – заявил я. – И мне пора позаботиться о своей внешности. Я собираюсь принять душ.

Через некоторое время я вновь сидел на стуле. На мне было чистое белье, и я был гладко выбрит собственной бритвой.

– Я могу сходить за газетой, – предложила Каролин. – Двенадцатый час. «Таймс», наверное, уже вышла. Первый выпуск.

Мы только что послушали новости. Об убийстве Порлок ничего не сказали. Я резонно заметил, что и в газете вряд ли что-нибудь будет на эту тему.

– Будет наше объявление, Берни. Среди других объявлений.

– Где сейчас открыт ближайший киоск?

– На Гринвич-авеню есть киоск, но они не получают ранний выпуск «Таймс», потому что закрываются около часу или двух ночи. Есть киоск, который работает всю ночь, у входа в метро на пересечении Четырнадцатой и Восьмой улиц.

– Это слишком далеко.

– Я с удовольствием прогуляюсь.

– Все еще идет дождь, и это действительно слишком далеко. И зачем нам нужно это объявление?

– Думаю, надо убедиться, что оно напечатано.

– Ни к чему. Его увидят или нет. Соответственно телефон зазвонит или нет. Мы только и можем, что ждать, как будут развиваться события.

– Вероятно, – задумчиво произнесла она. – Мне просто кажется, что мы не должны сидеть сложа руки. Что-то нужно делать.

– Ну, я-то в этот вечер поработал основательно. Много чего сделал.

– Наверное, ты прав.

– Я даже, честно говоря, не прочь немного посидеть, наслаждаясь бездействием. Мне приятно сидеть здесь и чувствовать себя свежим и благоухающим после душа. Мне хотелось бы через несколько минут пропустить еще глоточек, а затем отправиться спать. Я даже не знаю, читают ли люди объявления в «Таймс», но я абсолютно уверен, что за нашей книжкой мало кто охотится. Так что пусть читают о пропавших детишках и добровольцах для медицинских экспериментов.

– Верно.

– Боюсь, что да. Вряд ли телефон в ближайшее время зазвонит, Каролин.

Конечно, телефон зазвонил в ту же секунду.

Мы переглянулись. Никто не двинулся с места, а телефон продолжал звонить.

– Возьми трубку, – сказала она.

– Почему – я?

– Потому что это по объявлению.

– Это не по объявлению.

– Конечно, по объявлению. Что же еще?

– Может быть, ошиблись номером.

– Берни, ради Бога...

Я встал и снял трубку. Секунду я колебался, потом сказал:

– Алло.

Ответа не последовало. Я еще несколько раз ровно и однообразно произнес «алло», но отреагировал разве что один Арчи. Поглядев в задумчивости на трубку, я сказал «алло» в последний раз, потом сказал «до свидания» и повесил трубку.

– Интересный разговор! – сказала Каролин.

– Хорошо, что именно я ответил. Это было крайне важно для такого разговора.

– Хотели выяснить, кто поместил объявление. Теперь слышали твой голос и знают, что это ты.

– Ты здорово объясняешь молчание в трубке.

– Может быть, все-таки мне самой надо было подойти?

– А может быть, это просто ошиблись номером. Или телефонный извращенец. Я, правда, не слышал жаркого дыхания, но, возможно, он новичок в этом деле.

Она хотела было что-то сказать, но вдруг резко поднялась со стула, словно ее пружиной подбросило.

– Я хочу еще выпить, – сказала она. – А ты?

– Чуть-чуть.

– Они знают, что это ты, Берни! И теперь, если смогут узнать по номеру адрес...

– Не смогут.

– А если это полиция? Полиция ведь может обратиться в телефонную компанию за помощью, разве нет?

– Может быть. Но что известно полиции о книге Киплинга?

– Я не знаю.

– Полиция тоже ничего не знает.

Она протянула мне бокал. В нем было немного больше, чем я хотел, но я не возражал. Ее волнение отчасти передалось мне. Я решил справиться с ним с помощью виски, а затем предписал себе отдых.

– Может быть, то, что я предположил в самом начале, верно, – заметил я. – Ошиблись номером.

– Ты прав.

– Мы не знаем даже, попало ли объявление в ранний выпуск.

– Я могу быстренько сбегать на Четырнадцатую улицу и проверить...

– Не смеши меня! – Я взял книгу и поймал себя на том, что слегка ударяю по страницам. Я вспомнил, как делал это раньше, сидя в собственной квартире с таким же бокалом в руке. Тогда я был полон торжества – ведь кража удалась! Ну что ж, я опять украл эту книгу, но почему-то радости уже не чувствовал.

Что-то тревожило меня. Маленькая мыслишка на дне сознания.

Я допил бокал и задавил эту мыслишку.

Через полчаса после телефонного звонка мы уже были в кровати. Вернее, я был в кровати, Каролин на диване. Радио с часовым механизмом играло сладкую, усыпляющую мелодию. Через тридцать минут оно должно было автоматически выключиться.

Я уже погружался в сон и сквозь дрему услышал шаги, приближающиеся к двери квартиры. Я не придал им особого значения: Каролин в конце концов жила на первом этаже, около ее квартиры всю ночь раздавались шаги тех, кто всего лишь проходил мимо и шел наверх. Однако на этот раз человек остановился у двери, и в тот момент, когда я понял это, я услышал, что ключ вставляется в замок.

Я сел в кровати. Ключ повернулся в замке. Кот рядом со мной дрожал от волнения. Когда второй ключ оказался во втором замке, Каролин перевернулась на своем диване и взволнованным шепотом произнесла мое имя.

Когда дверь открылась, мы оба были уже на ногах. Чья-то рука нашла выключатель и включила яркий свет. В первый момент он ослепил нас.

– Я сплю, – сказала Рэнди. – Этого не может быть. Мне это снится!..

Волосы каштанового цвета, спадающие на плечи. Высокий лоб, длинное, овальное лицо. Большие глаза, сейчас больше, чем когда бы то ни было, и ротик в форме буквы "о".

– Господи, – сказала Каролин, – Рэнди, это не то, что ты думаешь.

– Конечно, нет. Вы просто в карты тут играли. А свет выключили, чтобы он кошек не беспокоил. Иначе зачем ты надела ночную рубашку, Каролин? Да и Берни – выглядит отлично?

– Ты все неверно поняла!

– Знаю. Я и вообще вечно делаю скороспелые выводы. Ладно, ты-то по крайней мере одета тепло. Берни, бедняжка, ты ведь в трусиках дрожишь от холода. Почему бы вам не прижаться друг к другу, чтобы согреться, Каролин? Меня бы это нисколько не огорчило.

– Рэнди, ты ничего не понимаешь.

– Вот в этом, голубка, ты чертовски права. Я-то думала, что ты себя уже знаешь, в твои-то годы! Старовата ты для сексуальных кризисов.

– К черту все, Рэнди...

– К черту все – вот это верно! Определенно верно. Я узнала голос Берни по телефону. У меня буквально язык отнялся. Повесив трубку, я сказала себе: может быть, все это очень невинно, вы оба просто друзья. Я спросила себя, почему я так к этому отнеслась. Можно сказать, параноидально. Но ведь ты знаешь, Каролин, если говорят, что у тебя мания преследования, это еще не значит, что тебя не преследуют на самом деле. Одно другого не исключает.

– Ты дашь мне сказать или нет?

– Сейчас ты мне дай сказать, маленькая дрянь! Так вот, я сказала себе: успокойся, Миранда, у тебя есть ключ, иди и взгляни на них. Может, поймешь, какая ты глупышка. А может, тебе повезет, Каролин будет одна, вы посмеетесь и все уладите, и... Черт бы тебя взял, Каролин! Вот твоя связка ключей, гадина. Больше я вам не помешаю, можешь в этом не сомневаться.

– Рэнди, да я...

– Я говорю: вот твои ключи. И, кажется, у тебя мои ключи, Каролин. Я попрошу их мне вернуть. Сейчас же вернуть, если не возражаешь!

Мы пытались что-то говорить, но это было бесполезно. Она ничего не хотела слушать. Отдав ключи Каролин, она положила в карман свои собственные и вихрем вылетела, хлопнув дверью так, что посуда задребезжала на кухонном столе. Затем она протопала по коридору и вышла из здания, вновь энергично хлопнув дверью.

Каролин и я стояли как дураки, глядя друг на друга. Уби спрятался под кровать. Арчи поднялся на стул и неуверенно заголосил. Через пару минут Каролин подошла к двери и принялась запирать замки.

Глава 14

Частные объявления были на предпоследней странице второй части газеты «Таймс», наряду с информацией о транспорте и некоторыми другими первоочередными сообщениями. Наше объявление было третьим по счету. За ним следовал крик с мольбой о помощи, исходящий от родителей четырнадцатилетнего любителя приключений.

Я прочитал наше объявление три или четыре раза и решил, что оно составлено неплохо. Пока на него никто не откликнулся, но было еще рано. Ведь Каролин проснулась на рассвете и пошла за газетой, как только покормила котов. В это время предполагаемые заинтересованные партнеры еще могли сладко посапывать в своих постелях. Если же, подобно мне и Каролин, они уже потягивали утренний кофе, им все равно еще предстояло продираться к объявлениям через всю газету. Правда, это была субботняя «Таймс». По обычным дням газета в последнее время печатала большие статьи и очерки, раздуваясь, как медведь перед зимней спячкой. Но субботний выпуск оставался, согласно моде, тонким и изящным. В то же время многие по субботам делали перерыв и «Таймс» не читали, готовясь нанести удар по объемному воскресному выпуску. Поэтому не исключено было, что наши предполагаемые клиенты вообще не возьмут в руки субботней газеты. Объявление должно было печататься в газете в течение недели, но теперь, поглядев на несколько строчек своего объявления, напечатанного на одной из последних страниц, я уже не очень-то верил в успех предприятия. Мы не можем на это рассчитывать, решил я. Желательно было бы как можно скорее разработать запасной вариант.

– Ух, ты! Я рада, что сходила за газетой, Берни.

– Я тоже, – сказал я. – Надеюсь только, что не ты одна побеспокоилась о том, чтобы приобрести утреннюю газету.

У нее в руках, однако, была первая часть газеты, и она что-то в ней нашла:

– Прочитай-ка лучше вот это.

Я взял и стал читать. Маленькая заметочка на одной из последних страниц. Ее довольно-таки некстати поместили среди международных событий: она к ним мало относилась. Бернард Роденбарр, прочитал я, в прошлом осужденный за кражу со взломом, а в настоящее время разыскиваемый полицией в связи с расследованием дела об убийстве Маделейн Порлок в собственной квартире на Восточной стороне в четверг, едва избежал ареста в минувшую ночь. Пытаясь влезть в магазин «Барнегатские книги» на Восточной Одиннадцатой улице и застигнутый врасплох бдительным полицейским, Роденбарр выхватил пистолет и обменялся с ним несколькими выстрелами. Полицейский, прочитал я далее, получил ранение в ногу и был доставлен в больницу св. Винсента, где ему была оказана помощь. Взломщик же, превратившийся в вооруженного бандита, владелец упомянутого магазина, убежал с места происшествия. Очевидно, он не пострадал.

В последнем абзаце, между прочим, упоминалось, что на этот раз Роденбарр изменил внешность, надев тюрбан и приклеив себе фальшивую бороду. «Но меня-то он не провел, – сказал патрульный Фрэнсис Рокленд. – Мы умеем видеть то, что находится под маскировкой, тем более такой явной. Я сразу же узнал его по фотографии».

– Сикх, – сказал я Каролин. – Ну что ж, вот тебе первый человек, который охотится за книгой. Иначе он не пытался бы вломиться в магазин, чтобы найти ее. Интересно, не его ли ты вчера заметила? Помнишь, ты рассказывала о человеке, наблюдавшем за магазином.

– Может быть.

– Бульварные газетенки, вероятно, представят это более театрально. Они обожают иронию, а что может быть ироничнее – взломщик, застигнутый на месте преступления: при попытке взломать дверь своего собственного магазина? Если бы они знали, какая горькая ирония заключается во всем этом на самом деле!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Полицейский мог арестовать сикха. Это не сняло бы с меня обвинения в убийстве, но по крайней мере на меня не повесили бы новое преступление. Или сикх мог оказаться менее метким стрелком, и тогда меня бы не обвиняли в ранении полицейского. Ранить полицейского – это более серьезное преступление, чем убить человека штатского. По крайней мере с точки зрения полицейских. Или, если уж сикху непременно нужно было в него попасть, он мог бы убить юного мистера Рокленда. Тогда последний вряд ли сумел бы утверждать, что это сделал именно я.

– Не говори так, Берни. Ты ведь не хотел бы, чтобы полицейский был мертв.

– Нет. С моим везением он прожил бы еще несколько минут, чтобы сообщить собрату по профессии, кто его убил. Тогда я стал бы убийцей полицейского. А что, если это увидит Рэнди? Первое-то сообщение она, очевидно, не заметила или не увязала с моей персоной, потому что прошлой ночью ее не особенно волновало то, что ты дала приют человеку, который скрывается от полиции. Она слишком была сосредоточена на том, что ей изменили.

– Она никогда не читает «Таймс».

– В других газетах об этом тоже сообщат.

– Может быть, она и их не прочитает. Не знаю даже, известна ли ей твоя фамилия.

– Должно быть, известна.

– Может быть.

– Позвонит она в полицию?

– Она порядочный человек, Берни. Она не станет доносить.

– Но вместе с тем она сейчас бешено ревнует. Она думает...

– Я знаю, что она думает. Она, конечно, с ума сошла, но я знаю, что она думает.

– Она может решиться известить полицию, не называя себя. Даже убедит себя, что делает это тебе во благо, Каролин.

– Черт! – Она принялась за ноготь большого пальца. – Ты думаешь, здесь больше небезопасно?

– Я не знаю.

– Но телефон-то здесь. И номер его напечатан в газете. Как же мы ответим на звонок, если нас здесь не будет?

– А кто, собственно, позвонит?

– Редьярд Велкин.

– Он же убил Маделейн Порлок ночью в четверг!.. Держу пари, что он взял такси прямо до аэропорта Кеннеди и к полуночи в стране его уже не было.

– Значит, он уехал без книги?

Я пожал плечами.

– И сикх может позвонить. Что произошло с этими пятьюстами долларами?

– Ты думаешь, он позвонит, чтобы спросить об этом?

– Нет, я сама об этом спрашиваю, Берни. Ведь у тебя с собой были деньги, когда Маделейн Порлок отравила тебя наркотиками, верно?

– Верно.

– А когда ты пришел в себя, денег уже не было.

– Опять верно.

– Так что же с ними произошло?

– Она их взяла. А! Что с ними произошло после того, как она их взяла?

– Да. Куда они подевались? Ты же копался в ее вещах вчера вечером. Ведь рядом с книгой их не было?

– Их не было нигде. То есть там, где я смотрел, их не было. Я думаю, что убийца захватил их с собой.

– Почему же он их не оставил?

– Зачем же их оставлять? Деньги – это деньги, Каролин.

– В газетах тьма историй об убийствах и говорится, что полиция исключает ограбление в качестве мотива в тех случаях, когда у жертвы при себе оказывается много денег.

– Это – преднамеренное преступление. В этом случае убийца хочет, чтобы стало известно, за что человек убит. Иногда даже специально оставляют деньги на месте преступления, чтобы полиция исключила ограбление. На этот раз либо убийца взял деньги, либо Порлок нашла укромное местечко, которое не попалось мне на глаза. Или какой-нибудь полицейский захапал денежки тайком от всех. Такие случаи бывали.

– В самом деле?

– О конечно! Я мог бы бесконечно рассказывать тебе о подобных случаях. Но стоит ли? Ведь телефон будет без умолку звонить все это время.

И я повернулся к аппарату, надеясь быть услышанным. Тот, однако, оставался безмолвным еще не менее получаса.

Зато уж, когда он начал звонить, я думал, что он больше никогда не остановится.

«Т-р-р-р-р...»

– Алло?

– Алло! Я только что прочел ваше объявление в газете «Таймс». Вот только не знаю, верно ли я его понял.

– А как вы его поняли?

– Очевидно, вы кое-что продаете?

– Совершенно верно.

– Кажется, поездку в форт Баклоу.

– Да.

– Можно узнать, с кем я говорю?

– Я собирался задать вам тот же вопрос.

– А-а-а... Тупиковая ситуация. Я должен подумать.

Английская интонация с некоторым африканским или азиатским оттенком. Немного шепелявый "с". Человек воспитанный, разговаривать умеет, голос приятный.

– Очень хорошо, сэр. Полагаю, вы уже встречались с моим агентом. Если я угадал, то вы не так давно здорово надули его во время одной сделки. Он заплатил пятьсот долларов за книгу, которая стоила доллар девяносто пять центов.

– Я не виноват. Он убежал, не взяв сдачу.

Понимающий смешок.

– Тогда я угадал. Вы тот самый человек. Очень хорошо! Вам не откажешь в смелости, сэр. Полиция разыскивает вас в связи с убийством женщины, а вы по-прежнему стараетесь продать книгу. Бизнес прежде всего, а?

– Деньги мне нужны немедленно!

– Полагаю, чтобы покинуть страну. Книга у вас при себе? Сейчас, когда мы разговариваем, она с вами?

– Да. Боюсь, что я не расслышал, как вас зовут?

– Боюсь, что я вам этого не сказал. Прежде чем мы продолжим, сэр, может быть, вы могли бы доказать мне, что книга у вас?

– Я могу поднести ее к телефону, но если вы не обладаете сверхъестественными способностями...

– Откройте ее на сорок второй странице, сэр, и прочитайте первую строфу.

– А! Подождите минуточку. «Воет шакал и кричит обезьяна,/ Светит тоскливо на небе луна./ Ты в форт Баклоу идешь, путь твой странен,/ Долог, а ночь страшных звуков полна...» Это то, что вы хотели услышать?

Молчание.

– Мне нужна эта книга, сэр. Я хочу купить ее.

– Очень хорошо. Я как раз хочу ее продать.

– Ваша цена?

– Она еще не установлена.

– Если вы ее установите...

– Это не так-то просто. Я должен подстраховаться. Я ведь, как вы совершенно правильно отметили, вынужден скрываться. А это делает меня легко уязвимым. Между тем я до сих пор не знаю, с кем имею дело.

– Я – гость в вашей стране, сэр. Страстный почитатель мистера Киплинга. Имя мое в данном случае не важно.

– Как мне вас найти?

– Об этом тем более можете не волноваться. Я сам свяжусь с вами, сэр. Я позвоню вам по этому телефону.

– Нет. Меня здесь не будет. Здесь небезопасно. Назовите номер, по которому я мог бы разыскать вас сегодня в пять часов.

– Номер телефона?

– Да.

– Я не могу этого сделать.

– Это может быть любой телефон. Просто вам в пять часов нужно быть рядом с ним.

– Ага, понятно. Я перезвоню вам, сэр, через десять минут.

«Т-р-р-р-р...»

– Сэр, есть у вас под рукой бумага и карандаш?

– Говорите.

– Сегодня в пять часов вы можете найти меня по номеру RH4-5198.

– RH4-5198. В пять часов.

«Т-р-р-р-р. Т-р-р-р-р...»

– Алло?

– Алло?

– Алло!

– Ах! Не могли бы вы сказать что-нибудь подлиннее, чем это «алло»?

– Что вы хотите услышать?

– Чудесно! Я очень надеялся на то, что это вы. Я не назову вслух вашего имени, а вы, не сомневаюсь, не назовете моего.

– Нет. Разве что мне захочется позвонить в ваш клуб и попросить, чтобы вас подозвали.

– Не делайте этого.

– Мне сказали, что вы не являетесь членом клуба. Невероятно, да?

– Возможно, я был не во всем откровенен с вами, мой мальчик. Но я все могу объяснить.

– Не сомневаюсь в этом.

– Теперь о том, что нас обоих интересует. Я заключил из вашего объявления, что это по-прежнему у вас.

– Даже и сейчас прямо передо мной.

– Великолепно!

– "Воет шакал и кричит обезьяна,/ Светит тоскливо на небе луна./ Ты в форт Баклоу идешь, путь твой странен..."

– Ради Бога, не читайте этого мне. Или вы что-то оттуда наизусть выучили?

– Нет, я читал по книге.

– А, чтобы доказать, что она у вас есть. Вряд ли это необходимо, мой мальчик. Не стали бы вы убивать женщину, если бы согласились отказаться от книги. Теперь давайте сообразим, как нам осуществить нашу сделку.

– Мы можем где-нибудь встретиться.

– Можем. Разумеется, привлекать внимание полиции невыгодно ни мне, ни вам. Нельзя ли...

– Дайте мне номер, по которому я мог бы позвонить вам в шесть часов.

– А почему я не могу вам позвонить?

– Потому что я не знаю, где буду находиться.

– Понятно. Видите ли, мальчик мой, я не уверен, что могу дать вам этот номер. Я рискую обнаружить свое местопребывание.

– Тогда дайте мне любой номер.

– Как это?

– Найдите платный телефон. Дайте мне номер, и будьте там в шесть.

– А! Я вам перезвоню.

«Т-р-р-р-р...»

– Алло?

– СН2-9419.

– Хорошо.

– В шесть часов.

– Хорошо.

«Т-р-р-р-р...»

– Алло?

– Алло! Кажется, вы поместили объявление...

– О поездке в форт Баклоу. Да.

– Можем мы говорить прямо? Речь ведь идет о книге, да?

– Да.

– И вы хотите купить ее?

– Нет, я ее продаю.

Молчание.

– Понятно. Значит, она у вас есть. Она сейчас находится у вас?

– "...Ты в форт Баклоу идешь, путь твой странен,/ Долог, а ночь страшных звуков полна..."

– Простите?

– Я читаю сорок вторую страницу, сверху.

– О, в этом нет необходимости! – Снова молчание. – Это довольно странно. Может быть, мне следует назвать себя?

– Было бы очень мило с вашей стороны.

– Меня зовут Демарест. Прескотт Демарест. Думаю, что мое имя вам ничего не говорит. Я выступаю как агент богатого коллекционера, имя которого, возможно, вам и известно, но я не имею права его упоминать. Книга недавно была ему предложена, а затем неожиданно он получил отказ. Я хотел бы знать, тот ли это экземпляр?

– Не могу вам сказать.

– Экземпляр, который предлагали, был представлен как единственный в своем роде. Мы так поняли, что существует только один экземпляр этой книги.

– Тогда, вероятно, это он и есть.

– Похоже на то. Мне кажется, вы не назвали своего имени.

– Я хотел бы сохранить инкогнито, мистер Демарест. Как и тот, на кого вы работаете.

– Понимаю. Я, конечно, должен буду с ним посоветоваться, прежде чем что-нибудь предприму. Но не могли бы вы назвать мне цену?

– Она еще не установлена.

– Есть еще возможные покупатели?

– Их несколько.

– Я бы хотел взглянуть на книгу. Прежде чем вы ее предложите кому-нибудь другому. Если бы мы могли договориться о встрече...

– Сейчас я не могу разговаривать, мистер Демарест. Куда я сегодня мог бы позвонить вам, скажем, в четыре часа? Вы будете в это время недалеко от какого-нибудь телефона?

– Это можно устроить.

– Вы не могли бы сказать мне номер?

– Почему бы и нет? Запишите. WO4-1114. Вы сказали – в четыре часа? Буду ждать вашего звонка в это время.

– Думаю, что это все, – заключил я, вкратце пересказав Каролин беседу с мистером Демарестом. – Не думаю, что последуют новые звонки.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, но как-то очень определенно это чувствую. Первый звонивший был иностранец, и это он напустил на меня сикха. Сикх приходил в четверг, во второй половине дня, значит, по крайней мере тогда он был уверен, что книга у меня, но сейчас он заставил меня читать ему из этой книги по телефону.

– И что же из этого следует?

– Откуда мне знать? Сейчас я просто излагаю факты. Их объяснение последует позже. Вторым позвонил Велкин, и его не особенно заинтересовали кричащие шакалы и воющие обезьяны.

– Наоборот.

– Что – наоборот? Велкин не особенно заинтересовал обезьян и шакалов?

– Шакал выл, а обезьяна кричала. Но вряд ли это так уж важно. К чему ты клонишь, Берни?

– Хороший вопрос. Велкин, кажется, не сомневается в том, что это я убил Маделейн Порлок. Поэтому он и не удивился тому, что книга у меня. А это значит, что сам он не убивал ее. Если, конечно, он не прикидывался, что верит, будто это я убил ее. В этом случае...

– Что – в этом случае?

– Будь я проклят, если знаю. Остается Демарест, и в нем по сравнению с другими есть некий элемент новизны. Он открыто назвал свое имя, и его не надо было упрашивать, чтобы он дал свой телефонный номер. Что бы это могло значить?

– Я не знаю.

– И я не знаю, – я налил себе еще кофе. – Убийство спутало все карты. Если бы Маделейн Порлок не убили, у меня бы не было никаких неприятностей. Или если бы полиция не стремилась повесить убийство на меня. Я бы просто-напросто продал книгу тому из покупателей, кто предложил бы за нее больше, а последующие две недели провел бы на Багамских островах. Один из этих троих убил ее, Каролин.

– Один из тех, кто звонил?

– Угу. – Я взглянул на часы. – У нас не так-то много времени. Я должен звонить им по очереди с промежутком в один час, начиная с Демареста, в четыре часа. Так что у нас осталось не больше двух часов, чтобы кое-что подготовить.

– Что подготовить?

– Ловушку. Однако сделать это будет не просто, так как я не знаю, для кого из них ее готовить и что использовать в качестве приманки. Остается только одно средство.

– Какое же?

– То, к которому я всегда прибегаю в особо напряженной ситуации. Подкупить полицейского.

Глава 15

Когда он подошел к телефону, я извинился за беспокойство.

– Твоя жена не хотела тебя отрывать, – сказал я. – Но я ей объяснил, как это важно.

– Я поставил на «Уэйка фореста» с преимуществом в десять очков, – ответил он. – А теперь просто наблюдаю, как мои двадцать долларов горят синим огнем.

– А с кем они играют?

– С университетской командой штата Джорджия. «Бульдоги» применили защиту, которая называется «бульдожьей хваткой во дворе отбросов». Это означает, что теперь они добивают бедняг из «Уэйка фореста»! – Последовала долгая и значительная пауза. – Кто это, черт возьми?

– Старый друг и враг, которому нужна твоя помощь.

– Силы небесные, так это ты! Ну, детка, ты и раньше ходил по краю, но теперь-то уж ты вляпался по уши. Откуда ты звонишь?

– Из «бездны отчаяния». Мне нужна помощь, Рэй.

– Вот это верно, приятель. И, ей-богу, ты хорошо сделал, что обратился ко мне. Ты ведь хочешь, чтобы я тебе устроил добровольную явку с повинной? Первый разумный ход, с тех пор как ты пришил эту дамочку Порлок. Тебя ведь все равно рано или поздно выследят, а зачем тебе нужно, чтобы тебя пристрелили? А ведь дано указание пристрелить тебя, – сочувственно басил он. – Это было, знаешь ли, не особенно умно. Стрелять в полицейского. В полиции на такие номера смотрят сам знаешь как.

– Я не стрелял в него, Рэй.

– Да будет тебе, малыш! Он же оказался там, правильно? И он тебя видел.

– Он видел шута горохового с бородой и в тюрбане. Я в него в жизни не стрелял, и в нее, кстати, тоже.

– Ну да, конечно! Ты же только книжки продаешь, а больше ничем не занимаешься. Ты мне все это уже рассказывал, забыл? О том, что ты у нас прямой, как штык. И прочее в таком роде. Послушай, все будет в порядке. Я тебе явку с повинной организую по первому классу, и, поверь, я ценю то, что ты обратился именно ко мне. Ясно как день, что мне это на руку, и я тебе за это благодарен, а твою башку это спасает. Найдешь себе хорошего адвоката и, кто знает, может быть, и сможешь на суде отвести от себя все обвинения. В худшем же случае проведешь пару лет в местах, не столь отдаленных, с тобой ведь это уже бывало.

– Рэй, я не...

– Одно нехорошо: этот щенок Рокленд молод и горяч. Будь это человек с опытом, он, вероятно, согласился бы за приличное вознаграждение не слишком настаивать в суде на своих показаниях. Хотя, с другой стороны, если бы это был человек с опытом, он, наверное, пристрелил бы тебя, не дожидаясь, пока ты попадешь ему в ногу. Так что, думаю, что и здесь, Берни, ты не проиграл.

Мы прошли еще через несколько раундов: я – настаивая на своей невиновности, а он – повторяя, что я могу и оправдаться на суде, отделавшись стократным написанием на доске фразы «Я больше никогда не буду красть», как нашкодивший школьник. Наконец я решил сменить пластинку и сказал ему, что мне нужно от него кое-что конкретное.

– Да?

– У меня три телефонных номера. Я хочу, чтобы ты ими занялся.

– Ты спятил, Берни? Ты знаешь, как трудно выяснить, по какому телефону идет разговор? Ты должен все подготовить заранее, ты должен связаться с кем-то из телефонной компании по другой линии, и потом ты должен включиться в разговор на пару минут. И даже в этом случае не всегда получается! А потом, если ты...

– Мне уже известны все три номера, Рэй.

– А?..

– Я знаю номера, я хочу знать, где находятся телефоны. Представь себе, что ты уже установил номер и хочешь узнать, где находится телефон.

– Ага...

– Ведь это ты мог бы сделать без труда, правда?

Какое-то время он раздумывал:

– Конечно, но зачем мне это надо?

Я привел ему очень веские доводы.

– Ну не знаю, – сказал он после того, как несколько минут мы посвятили их обсуждению. – Мне кажется, я иду на большой риск.

– Какой же в этом риск? Тебе только и нужно, что позвонить.

– И помочь тем самым преступнику, который скрывается от правосудия! Это не сойдет мне с рук, если кто-нибудь узнает об этом.

– А кто об этом может узнать?

– А вдруг... И потом, как, черт возьми, ты мне это привезешь? Все это хорошо, но как ты мне это привезешь? Если у какого-нибудь молодчика-"фараона" окажется хороший пистолет и он тебя пристрелит, то я-то в этом случае с чем остаюсь?

– С жизнью. Подумай: с чем в этом случае остаюсь я?

– Поэтому я и предлагаю тебе явку с повинной.

– Никто меня не пристрелит, – сказал я, может быть, несколько увереннее, чем позволяли мои обстоятельства. – И я привезу тебе то, что обещал. Я хоть раз подводил тебя?

– Вообще-то...

– Рэй, тебе нужно только позвонить один-два раза. Разве дело того не стоит? Бога ради, если уж на «Уэйка фореста» можно поставить двадцать долларов...

– Не смей мне об этом напоминать! Денежки мои уплывают, а я за этим даже и не слежу.

– Подумай о тех возможностях, которые я тебе предоставляю. «Уэйк форест» дал тебе только десять очков.

– Да, – в его мозгах шла усиленная работа. – Если ты когда-нибудь кому-нибудь расскажешь о нашем разговоре...

– Рэй, ты же знаешь меня.

– Да, ты парень надежный. Хорошо, давай номера.

Я назвал ему номера, и он повторил их один за другим.

– Хорошо. Теперь дай мне свой номер, и я перезвоню тебе, как только смогу.

– Конечно, – сказал я. – Сейчас.

Я уже был готов, как дурак, прочитать ему номер, написанный на телефонном аппарате, когда Каролин порывисто схватила меня за руку. Лицо ее было искажено тревогой.

– Знаешь, пожалуй, нет, – сказал я Рэю. – Раз тебе так легко выяснить, где находится телефон...

– Берни, за кого ты меня принимаешь?

Я пропустил мимо ушей эту его реплику.

– Кроме того, я все равно сейчас ухожу. Лучше я сам еще раз позвоню тебе. Сколько тебе нужно времени?

– Это зависит от телефонной компании.

– Ну, скажем, полчаса. Подойдет?

– Да, – сказал он. – Договорились. Попробуй позвонить мне через полчаса, Берни.

Я повесил трубку. Каролин и оба кота смотрели на меня выжидательно.

– Фотоаппарат, – сказал я.

– Что?

– У нас полчаса на то, чтобы раздобыть фотоаппарат. «Поляроид», если, конечно, у тебя нетна примете человека с темной комнатой, в которой он возится с проявлением пленок. Нам нужен «поляроид». Думаю, у тебя его нет?

– Нет.

– А попросить у кого-нибудь ты бы не могла? Мне не хочется отправляться на поиски. В центре – в магазинах, вероятно, слишком много народу. А есть ли поблизости магазины, продающие фотоаппараты, я даже и не знаю. На Четырнадцатой улице есть магазины, но то, что они там продают, разваливается по дороге домой. Есть пункты проката на Третьей авеню, но мне не хочется там показываться в ситуации, когда за мою голову обещана кругленькая сумма. Ты, конечно, могла бы сходить и купить фотоаппарат.

– Если бы я знала, что именно нужно купить! Мне бы очень не хотелось принести его домой и обнаружить, что он не работает. Для чего нам, однако, нужен фотоаппарат?

– Сделать несколько фотографий.

– Надо же! Мне бы и в голову это не пришло. Какая досада, что Рэнди пришла в такой неподходящий момент! У нее как раз есть новенький «поляроид». Делаешь фотографию, и она проявляется прежде, чем ты снова взведешь затвор.

– У Рэнди есть «поляроид»?

– Об этом-то я и толкую. Я не показывала тебе фотографии котов на прошлой неделе?

– Наверное, показывала.

– Ну, так это она их фотографировала. Но я не могу попросить у нее фотоаппарат, потому что она уверена, что мы с тобой любовники, и, вероятно, подумает, что я хочу сделать порнографические фотографии или еще что-нибудь в этом роде. Да и вообще ее, наверное, нет дома.

– Позвони ей и выясни.

– Ты что, смеешься? Я не хочу с ней разговаривать!

– Повесь трубку, если она подойдет к телефону.

– Тогда зачем же звонить?

– Потому что, если ее нет дома, – сказал я, – мы можем зайти за фотоаппаратом.

– Чудесно, – она взяла было трубку, но потом, вздохнув, положила ее назад. – Ты кое-что забыл. Помнишь прошлую ночь? Я же вернула ей ключи!

– И что же?

– Как – что же?

– Зачем нам ключи?

Она взглянула было на меня вопросительно, но потом рассмеялась:

– Из головы вон, – сказала она и снова взяла трубку.

Рэнди жила в крошечной квартирке на пятом этаже приземистого кирпичного дома на улице Мортон, между Седьмой авеню и Гудзоном. В кодексе жилищного строительства Нью-Йорка есть статья, согласно которой лифт обязателен только в зданиях, насчитывающих семь и более этажей. Это здание было шестиэтажным, так что нам пришлось идти вверх по лестнице.

Замки были как конфетки. Даже с инструментами, купленными в аптеке, я без труда справился бы с ними. Теперь же, когда со мной находился мой профессиональный набор, я прошелся по этим замкам беспрепятственно, как войска вермахта по Люксембургу. Когда монетка со звоном упала и сдался последний замок, я взглянул на Каролин. Ее рот был широко раскрыт, а голубые глаза были такими большими, каких я у нее никогда еще не видел.

– Господи, – сказала она. – Я и с ключами-то так быстро бы не сумела!

– Эти замки – дешевка! К тому же я, признаюсь, немного рисовался. Хотелось произвести на тебя впечатление.

– У тебя это получилось. Ты произвел на меня очень сильное впечатление.

Мы вошли в квартиру и вышли из нее с быстротой, которой позавидовал бы спринтер Гонзалес. Фотоаппарат, как и предполагала Каролин, был в нижнем ящике тумбочки. Он лежал в футляре с ремешком. В специальном отделении, закрывающемся «молнией», находился достаточный запас неиспользованной фотопленки. Каролин надела фотоаппарат через плечо, я запер замки, и мы направились домой.

Я обещал Рэю позвонить через полчаса и задержался со звонком не более чем на несколько минут. На этот раз он сам подошел к телефону:

– У тебя проворный приятель, Берни.

– Что?

– Этот парень, у которого три телефонных номера. Они разбросаны на большом участке территории. Первый номер – это платный телефон на углу Семьдесят пятой и Мэдисон. Второй – это также платный телефон. Он находится в вестибюле гостиницы «Грэхем». Это на Двадцать третьей улице, между Пятой и Шестой авеню.

– Секунду, – сказал я, яростно работая ручкой. – Записал. А последний номер?

– В центре. То есть по дороге в центр. В районе Уолл-стрит. На Пайн-стрит, дом двенадцать.

– Тоже в вестибюле?

– Не-а. Офис на четырнадцатом этаже. Фирма называется «Тонтин трейд корпорейшн». Берни, давай вернемся к шубе. Ты ведь сказал, что это норка, да?

– Совершенно верно.

– И какой, ты сказал, там цвет?

– Серебристо-голубой.

– И это действительно последний крик моды? Ты в этом уверен?

– Абсолютно. Ошибки тут быть не может, Рэй. На ней ярлык Арвина Танненбаума, это всегда высочайшая марка.

– И когда же она будет моей?

– До Рождества еще вагон времени, Рэй. Не волнуйся.

– Вот сукин сын! Так что же ты мне предложил? У тебя, значит, шубы нет!

– Конечно, нет, Рэй. Я завязал. Покончил с воровством. Что бы я делал с украденной шубой?

– Тогда откуда же она возьмется?

– Я достану ее для тебя, Рэй. После того как выберусь из трясины, в которой сейчас по уши увяз.

– А если ты не выберешься из нее, Берни? Что тогда?

– На твоем месте я бы надеялся на благополучный исход. Иначе шуба тебе улыбнется так же, как твоя двадцатидолларовая ставка на «Уэйка фореста».

Глава 16

В верхнюю часть города я отправился на такси. Нужно было опять взять «понтиак». К тому времени как я снова пригнал «понтиак» в центр, Каролин уже освоилась со всеми сложностями фотоаппарата «поляроид». Она доказала это, щелкнув затвором, когда я входил в комнату. Фотография вылезла и начала проявляться у меня на глазах. На снимке я выглядел испуганным и в чем-то виноватым. Я сказал Каролин, что не собираюсь множить число своих фотографий.

– Как модель ты намного лучше котов, – сказала она. – Уби ни за что не хочет посидеть спокойно, а Арчи жмурит глаза.

– Арчи все время жмурит глаза.

– Это характерно для бирманских котов. А меня ты снимешь?

– Разумеется.

На ней был темно-серый свитер с высоким воротом и серовато-голубые вельветовые джинсы. Чтобы сфотографироваться, она надела яркую спортивную куртку с медными пуговицами и в довершение ко всему нахлобучила на голову щеголеватого вида берет. Вырядившись так, она села на край стола, скрестила ноги и, похожая на симпатичного беспризорника, заискивающе улыбнулась. «Поляроид» Рэнди зафиксировал все это на редкость точно. Мы вместе с Каролин стали рассматривать, что получилось.

– Чего не хватает, – сказала Каролин, – так это сигары.

– Ты же их не куришь!..

– Но попозировать с сигарой могла бы. Так я была бы похожа на Бонни и Клайда.

– На кого именно из них двоих?

– Очень остроумно. Такие сексуальные шуточки всегда поднимают настроение. Мы можем идти?

– Думаю, да. Браслет Блиннов у тебя с собой?

– В кармане.

– И с фотоаппаратом ты освоилась?

– С ним управляться не труднее, чем с лифтом.

– Тогда пошли.

По дороге я сказал ей:

– Знаешь, Каролин, ты, может быть, и не похожа на Файе Данавей, но выглядишь ты сегодня потрясающе.

– О чем это ты?

– Кроме того, с тобой очень приятно иметь дело.

– Это что такое? Обращение к войскам перед сражением?

– Что-то в этом роде.

– Смотри, как бы глаза мои не затуманились слезами и краска не потекла. Хорошо, что я не крашусь. Может, ты поведешь эту тачку, Берни?

В конце недели деловой квартал Нью-Йорка выглядит так, словно на него была сброшена одна из тех иезуитских бомб, которые истребляют людей, не причиняя ущерба их имуществу и собственности. Узкие улицы, высокие здания и абсолютно никакой хоть сколько-нибудь заметной человеческой активности. Все магазины были закрыты, а все люди по своим домам наблюдали по телевизору футбольные матчи.

Я оставил «понтиак» на неохраняемой стоянке на Нассау, и мы пошли пешком на Пайн-стрит. Дом номер двенадцать возвышался над окружавшими его домами. В нем размещались офисы. В вестибюле за столом сидел охранник, который заносил в журнал немногочисленных сотрудников, отказавшихся от уик-энда в погоне за дополнительным заработком.

Мы стояли в некотором отдалении восемь или десять минут, в течение которых охраннику было нечего делать. Никто не подходил к нему, чтобы расписаться в приходе или уходе. Я посмотрел наверх и насчитал девять освещенных окон на фасаде здания. Я попытался определить, находится ли одно из них на четырнадцатом этаже, но сделать это оказалось трудно из-за угла обзора, с которого невозможно было просчитать, где находится четырнадцатый, тем более что я не знал даже, имеется ли в этом строении тринадцатый этаж.

Телефона-автомата в обозримой близости от здания не было. Я завернул за угол и прошел квартал вверх по Уильям-стрит. В две минуты пятого я набрал номер Прескотта Демареста. После двух гудков он снял трубку и молчал, пока не услышал мое «алло». Будь я столь же осторожен прошлым вечером, мы получили бы «поляроид» Рэнди, не вскрывая ее квартиру.

– Книга у меня, – сказал я ему. – Мне нужны деньги. Я должен уехать из города. Если вы согласны, мы можем совершить сделку.

– Я заплачу хорошие деньги, если смогу убедиться в том, что это подлинник.

– Я могу показать вам ее сегодня вечером. Если вы захотите купить ее, мы сможем договориться о цене.

– Сегодня вечером?

– В «Барнегатских книгах». Это магазин на Восточной Одиннадцатой улице.

– Мне известно, где этот магазин. В сегодняшней утренней газете была статья...

– Я знаю.

– Вы полагаете, что это совершенно безопасно – встреча в этом магазине?

– Полагаю, что да. Полиция наблюдения не ведет, если вас именно это волнует. Я сегодня проверил.

Я и на самом деле проверил это, медленно проехав в «понтиаке» мимо магазина.

– В одиннадцать часов, – закончил я. – До встречи.

Я повесил трубку и вернулся на угол Уильям– и Пайн-стрит. Оттуда я, хотя и не особенно хорошо, видел вход дома номер двенадцать. Каролин я оставил прямо напротив, у входа в магазин, в котором продавались старые гравюры и изготовлялись рамки на заказ. Неизвестно было, по-прежнему ли она там или уже нет.

На углу я стоял, может быть, минут пять. Затем кто-то вышел из здания и сразу же направился к Нассау-стрит. Не успел он скрыться из виду, как Каролин вышла из двери магазина и помахала мне рукой.

Я кинулся назад к автомату и набрал номер WO4-1114. Телефон прозвонил раз двенадцать, и только после этого я повесил трубку, забрал обратно свою монетку и бегом кинулся к ожидающей меня Каролин.

– Никто не подошел к телефону, – сказал я ей. – Он ушел из офиса.

– Тогда у нас есть его фотография.

– Был только один человек?

– Ага. Кто-то еще вышел раньше, но к тому времени ты еще даже не подошел к автомату, поэтому я не стала его фотографировать. Потом вышел мужчина. Сфотографировав его, я помахала тебе рукой. С тех пор никто не выходил. А, вот еще кто-то идет!.. Это женщина. Сфотографировать ее?

– Не надо.

– Она расписалась перед уходом. Демарест этого не делал. Он просто махнул рукой охраннику и пошел.

– Это еще ни о чем не говорит. Я и сам прибегал к этому фокусу, сбивая привратников с толку своей беззаботностью. Если ты ведешь себя как старый знакомый, люди начинают думать, что они действительно знакомы с тобой.

– Вот его фотография. Чего нам действительно не хватает, так это телескопического объектива или как там они называются? Хорошо хоть улица узкая, а то не больно-то много ты бы увидел.

Я внимательно посмотрел на фотографию. Она не была высочайшего качества, но освещение было неплохим, и лицо Демареста запечатлелось достаточно ясно. Крупный человек средних лет. Седые волосы коротко подстрижены – такие стрижки бывают у отставных полковников военно-морского флота.

Лицо его почему-то показалось мне знакомым. Я не мог понять причины. Прежде я этого человека никогда не видел, это было несомненно.

По дороге из центра Каролин воспользовалась зеркалом заднего вида, чтобы поправить свой берет. Она возилась с ним несколько минут и наконец осталась довольна тем, как он был надет.

– Забавно это было, – сказала она.

– Демареста фотографировать?

– В этом-то что забавного? Это даже и страшно не было. Мне все мерещилось, что он перейдет через улицу и размозжит мне голову фотоаппаратом, аон даже не обратил на меня внимания. Только и понадобилось, что щелкнуть затвором из укрытия. Нет-нет, я говорила о прошлой ночи.

– А-а!

– Когда вломилась Рэнди. Настоящая мелодрама в спальне. Честное слово, если бы она хорошенько подумала, она бы, конечно, не пришла к такому дурацкому заключению.

– Видишь ли, с ее точки зрения...

– Да это смешно с любой точки зрения! Но одно, конечно, нельзя не признать.

– Что же?

– Когда она бесится, она неотразима.

Без четверти пять мы уже сидели в баре под названием «Сэнгфроид». Он был так же элегантен, как и то, что его окружало. Ковровые полы, обстановка из черного дерева, отделанного хромом. Наш столик представлял собой черный диск диаметром в восемнадцать дюймов. Полусферические стулья из черного пластика имели хромированные ножки. Я пил содовую со льдом и лимоном, Каролин – мартини.

– Я знаю, что ты никогда не пьешь на работе, – сказала она мне. – Но это не выпивка.

– Да? А что же это такое?

– Лекарство. И в самый подходящий момент, потому что, наверное, у меня начались галлюцинации. Интересно, ты видишь то, что вижу я?

– Я вижу очень высокого человека с бородой и в тюрбане, идущего в южном направлении по Мэдисон-авеню.

– Не значит ли это, что у нас обоих галлюцинации?

Я отрицательно покачал головой.

– Этот парень – сикх, – сказал я. – Если, конечно, это не хорошо всем известный убийца-взломщик, дьявольски искусно замаскировавшийся.

– Что это он собирается делать?

Он вошел в телефонную кабину. Она находилась на углу, в нескольких ярдах от столика, за которым мы сидели, и из окна мы все очень хорошо видели. Я не смог бы поручиться, что это был тот самый сикх, который наводил на меня пистолет, но исключить это, конечно же, было нельзя.

– Это он звонил тебе?

– Не думаю.

– Тогда почему он в кабине? И потом, он пришел на десять минут раньше.

– Может быть, у него спешат часы?..

– Он что же, так и будет там торчать? Подожди-ка. Кому это он звонит?

– Не знаю. Может, Господу Богу. Тогда можешь потом узнать у него номер.

– Он что-то говорит.

– Молитву шепчет или заклинание на пленку записывает.

– Он вешает трубку.

– Верно, – сказал я.

– И уходит.

Однако далеко он не ушел. Он перешел улицу и встал у входа в маленький магазинчик. Там он так же не бросался в глаза, как Мировой центр торговли.

– Он стоит на стреме, – сказал я. – Думаю, сначала он все проверил и убедился, что препятствий нет. Потом он позвонил человеку, с которым я сегодня говорил по телефону, и именно это и сказал ему. Может быть, даже этими самыми словами: «Препятствий нет». Хотя я в этом все-таки сомневаюсь. А вот, кажется, и тот человек, который нам нужен.

– Откуда он взялся?

– Вероятно, из «Карлайля». Это всего за квартал отсюда, и где еще может остановиться человек, который нанимает сикхов в тюрбанах? Может быть, в «Валдорфе», если у него есть историческое чутье. Возможно, в «Шерри-Нидерландах», если он постановщик фильма, а сикх – несостоявшийся Юл Бриннер. Подходит и «Пьерре», это тоже можно допустить, если...

– Это точно он. Он уже в кабине.

– Совершенно верно.

– И что же теперь?

Я встал, нащупал монетку в кармане и посмотрел на часы.

– Пора, – сказал я. – Надеюсь, ты меня извинишь. Мне нужно позвонить.

Разговор затянулся. Пару раз вмешивался оператор, прося опустить пятицентовые монеты. Между тем разговор был не из тех, когда приятно постороннее вмешательство. Я уже стал подумывать о том, чтобы, положив трубку, пройти несколько десятков ярдов, постучать в дверь телефонной кабины и просто отдать свои пятицентовые монеты собеседнику. Но я решил, что подобное поведение будет неразумным.

В конце концов я повесил трубку, и почти немедленно перезвонил оператор и попросил меня опустить последнюю десятицентовую монету. Я опустил ее и потом какое-то время стоял, теребя в руках свою связку отмычек и подумывая, не вскрыть ли автомат и не вернуть ли то, что я потратил. Я никогда не вскрывал телефоны-автоматы: игра явно не стоила свеч, но насколько трудно было бы это сделать? Я изучал замочную скважину телефона-автомата, вероятно, целую минуту, прежде чем окончательно пришел в себя.

– Каролин это понравится, – подумал я и поспешил назад к нашему столику, чтобы поделиться с ней впечатлениями. Ее там не было. На секунду я присел. Лед растаял в моей содовой, а газировка, несмотря на редкую устойчивость, совершенно выдохлась. Я взглянул в окно. Телефонная кабина на углу была пустой, и сикха у двери магазина не было.

Может быть, она откликнулась на призыв собственного естества? Если так, то фотоаппарат она взяла с собой. Я дал ей лишнюю минуту на возвращение из женского туалета, потом положил пятидолларовую купюру под стакан на столике, за которым мы сидели, и вышел из бара.

Я еще раз поискал глазами сикха и снова не нашел его. Тогда я перешел на другую сторону и пошел по Мэдисон в направлении «Карлайля». Бобби Шорт вернулся из летнего отпуска, кажется, я об этом уже читал, а Томми Флэнеген, давний аккомпаниатор Эллы Фицджералд, исполнял сольный концерт в кафе «Бемелменз». Мне вдруг пришло в голову, что в последнее время я мало где бывал и что трудно себе представить лучшее место для проведения приятного вечера в Нью-Йорке. Я дал себе слово, что, когда все уладится, я обязательно навещу этот поражающий великолепием район.

Конечно, если все уладится. В противном случае я вряд ли куда-нибудь смогу пойти в течение многих лет.

Я задержался на этой мрачной мысли, когда из двери слева до меня донесся приглушенный голос:

– Т-с-с-с, – услышал я. – Эй, парень, не хочешь ли купить незаконно приобретенный фотоаппарат?

Она стояла там с торжествующей усмешкой на лице.

– Нашел-таки меня!.. – сказала она.

– Я упорен и находчив.

– И тебя не просто напугать.

– Тоже верно. Я думал, что ты пошла в туалет. А когда ты не вернулась, то предпринял кое-какие действия.

– Я тоже решила кое-что предпринять. Я пыталась сфотографировать его, пока ты с ним разговаривал. С места, где сидела. Но получились одни только тени. Нельзя было даже разобрать, есть ли в кабине вообще кто-нибудь.

– Тогда ты вышла и устроила ему засаду.

– Да. Я решила, что, закончив равзговор с тобой, он, вероятно, пойдет туда, откуда появился. Поэтому я отыскала это место и стала ждать. Он все не приходил: то ли вы долго разговаривали, то ли он звонил еще кому-то.

– Мы долго разговаривали.

– Потом наконец он показался и совершенно не заметил меня. Он прошел очень близко. Погляди-ка!

– Потрясающее сходство!

– Это не составило труда. Фотография выпрыгнула, как всегда, и стала проявляться. Удивительно интересно наблюдать за этим. Потом я оторвала ее, положила в карман и вышла из укрытия, собираясь вернуться и найти тебя. И как ты думаешь, на кого я налетела?

– На Редьярда Велкина.

– Разве он здесь? Ты что, видел его?

– Нет.

– Тогда почему ты назвал его имя?

– Просто наугад. Тогда, может, на Прескотта Демареста?

– Нет. Что с тобой, Берни? Это был сикх.

– Именно это я и предположил бы в третий раз.

– Ну что же, ты оказался бы прав. Я выскочила вместе с фотоаппаратом и столкнулась с ним нос к носу. Он поглядел на меня сверху вниз, а я на него – снизу вверх. Честное слово, чтобы оказаться с ним вровень, мне бы табуретка понадобилась.

– И что же было дальше?

– Дальше я оказалась невероятно сообразительной. Мысли замельтешились, словно ртуть. Я сделала большие глаза и сказала: «Ух ты, тюрбан! Вы не из Индии, сэр? Работаете в ООН? Черт возьми, нельзя ли мне вас сфотографировать?»

– И что же, получилось?

– Превосходно! Суди сам.

– Ты удивительно хорошо начинаешь управляться с фотоаппаратом. Я поражен.

– Но не больше, чем он. Первое, что он собирается сделать утром в понедельник, – это купить себе «поляроид». Между прочим, мне пришлось сделать две фотографии: одну он попросил для себя. Прочитай, что написано на обороте.

На обороте была изящная надпись с массой завитушек, финтифлюшек и росчерков: «Моей крошке-принцессе/ С уважением и преданностью/ Ваш покорный слуга/ Атман Синх».

– Это имя, – объяснила она. – Атман Синх.

– Я догадался.

– Умница! Человек, с которым ты разговаривал по телефону, – хозяин Атмана Синха. Об этом ты, вероятно, тоже уже догадался. Имя хозяина... Подумать только, ведь я не знаю его имени! Но знаю титул: он магараджа из Ранчипура. Впрочем, думаю, это ты тоже знал, да?

– Нет, – мягко ответил я. – Я не знал этого.

– Они действительно остановились в Карлайле, в этом ты был прав. Магараджа любит забирать с собой тех, кого встречает в путешествиях. Особенно женщин. У меня такое чувство, что я могу присоединиться к ним, если буду вести себя так, как надо.

– Интересно, как бы ты выглядела с рубином на пупке?

– Думаю, что слишком обольстительной, как ты считаешь? Впрочем, Атману Сйнху я нравлюсь и так, как есть.

– Да и мне тоже. – Я положил руку ей на плечо. – Ты здорово с этим справилась, Каролин. Я поражен.

– Я тоже, – сказала она. – Если можно сказать так о себе самой. Но я не одна это сделала. Мне бы никогда этого не сделать без мартини.

По дороге она сказала мне:

– Я, конечно, очень волновалась, когда проделывала этот трюк с Атманом Синхом. Сначала я испугалась, а потом вдруг забыла, что я испугалась, потому что была совершенно этим поглощена. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Конечно, понимаю. Я испытывал такое же чувство в домах, в которые мне доводилось залезать.

– Да, это был кайф. Особенно в квартире у Рэнди. Мне и в голову не приходило, что кража со взломом – это такое сильное ощущение. Просто захватывающе! Теперь я понимаю, что люди могут делать это главным образом для кайфа, а деньги играют второстепенную роль.

– Для профессионала, – назидательно сказал я, – деньга никогда не играют второстепенную роль.

– Наверное, ты прав. Как ты считаешь, она и вправду ревнует, а?..

– Рэнди?

– Ага. Слушай, когда все это кончится, может быть, ты меня кое-чему научишь?

– Чему, например?

– Например, открывать замки, не имея ключей. Если, конечно, ты считаешь, что я способна этому научиться.

– Ну, конечно, всегда есть что-то, чему человек может научиться. Естественно, для того, чтобы открывать замки, нужна определенная склонность: она или есть у человека, или ее нет. Но, кроме этого, есть и некоторые конкретные вещи, которым я мог бы тебя научить.

– А машину заводить без ключа – научишь?

– Это зажигание-то включать? Без проблем. За десять минут научишься.

– Правда, я не умею водить машину.

– Тогда незачем учиться включать зажигание.

– Да, но я, пожалуй, хотела бы научиться это делать. Просто так. Слушай-ка, Берни...

– Что?

Кулачком она легонько ударила меня по предплечью.

– Я понимаю, что речь тут идет о жизни и смерти, – сказала она. – Но мне это все невероятно интересно. Я хочу, чтобы ты это знал.

Без десяти шесть мы припарковались – для разнообразия в дозволенном месте – в полуквартале от гостиницы «Грэхем» на Западной Двадцать третьей улице. Сумерки быстро сгущались. Каролин опустила свое окно и быстро сфотографировала кого-то проходящего мимо. С эстетической точки зрения результат был не так уж и плох, но существенные детали внешности были стертыми из-за плохого освещения.

– Этого-то я и боялся, – сказал я ей. – Я договорился с магараджей на пять, а с Белкиным – на шесть. Потом, разговаривая с Демарестом, я собирался назначить звонок на семь, но вместо этого назначил его на четыре, когда вспомнил, что нам нужно будет хорошее освещение.

– В футляре есть батарейки, можно фотографировать со вспышкой.

– А ты не думаешь, что это будет слишком заметно? Так или иначе, я рад, что мы запечатлели Демареста, когда на улице было еще достаточно светло. Что касается Велкина, то, может быть, это будет не столь уж и важно. Мы, может быть, не дождемся его выхода из гостиницы.

– Ты думаешь, он в ней живет?

– Возможно. Я бы позвонил, чтобы проверить, но кого пригласить к телефону?

– Думаешь, он там не под своим именем?

– Во-первых. Во-вторых, я не имею ни малейшего представления о его настоящем имени. Если я в чем и уверен, так это в том, что его имя не Редьярд Велкин. Он, конечно, рассказал очень трогательную историю о том, как его назвали в честь Киплинга и как он вырос и стал собирать его книги, но у меня такое чувство, что он рассказывал это только мне одному.

– Его зовут не Редьярд Велкин?

– Нет. И он не собирает книги.

– А что же он с ними делает?

– Думаю, он их продает. Думаю, – я поглядел на часы, – сейчас он находится в телефонной кабине в вестибюле гостиницы «Грэхем» и ждет моего звонка. Я, пожалуй, ему позвоню.

– А я, пожалуй, тем временем его сфотографирую.

– Постарайся все сделать как можно незаметнее.

– Фирма гарантирует!

Первый телефон, из которого я попробовал позвонить, был неисправен. На другой стороне улицы также был телефон-автомат, но по нему уже кто-то звонил. В конце концов я выбрал телефон за баром «Бларни Роз», который был еще меньше похож на «Сэнгфроид», чем гостиница «Грэхем» на «Карлайль». Написанное от руки объявление над стойкой бара предлагало двойные порции различных сортов виски в самых разных сочетаниях по весьма доступным ценам.

Я набрал номер, который мне дал Велкин. Рука его, должно быть, лежала на трубке, потому что он снял ее при первом же звонке.

Разговор с ним был короче, чем с магараджей. Он мог бы быть еще короче, если бы не случайная помеха: был момент, когда диктор по телевидению объявил, с каким счетом прошли футбольные игры, и что-то из сказанного им вызвало в баре громкий спор по поводу команды «Нотр-Дам», однако вскоре крики утихли, и мы с Велкиным продолжили нашу беседу.

Я извинился за вынужденную паузу в разговоре.

– Ничего страшного, мой мальчик, – успокоил он меня. – Здесь у меня ситуация не лучше. Парень евразийского вида растянулся на скамейке, видимо, в состоянии наркотической комы. Пожилая женщина с безумными глазами копается в хозяйственной сумке и что-то бормочет себе под нос. Другая женщина – она гораздо моложе – порхает по вестибюлю, всех фотографируя. Силы небесные! Она направляется ко мне!

– По-моему, она не должна быть опасной, – заметил я.

– Остается только надеяться. Я ей ослепительно улыбнусь, и хотелось бы, чтобы на этом все закончилось.

Через несколько минут я снова сидел в «понтиаке» и изучал снимок Редьярда Велкина. Он показывал все свои зубы, и они великолепно блестели.

– "Как можно незаметнее!.." – сказал я Каролин.

– Бывают ситуации, когда нужно действовать незаметно, а бывают ситуации, когда нужно идти ва-банк. Бывают ситуации, когда нужна рапира, а бывают – когда нужна дубинка. Бывают ситуации, когда нужно играть с обводкой, а бывают ситуации, когда идут напролом прямо на ворота.

– В «Бларни Роз» есть болельщик команды «Нотр-Дам», который поспорил бы насчет твоего последнего утверждения. Мне ужасно захотелось чего-нибудь выпить, когда я уходил оттуда. Но мне показалось, что безалкогольные напитки у них кончились.

– Может быть, мы теперь где-нибудь остановимся?

– Нет времени.

– А что сказал Велкин?

Пока мы ехали из центра, я изложил ей содержание нашей беседы так, как это сделал бы, например, «Ридерс дайджест». Когда я закончил, она нахмурилась и почесала затылок.

– Чертовски все запутано, – пожаловалась она. – Никак не понять, кто из них врет, а кто – говорит правду.

– Лучше всего предположить, что все врут.

Тогда приятно будет неожиданно убедиться в обратном. Я оставлю тебя у дома четы Блинн. Ты знаешь, что делать?

– А ты разве не пойдешь со мной?

– Нет, в этом нет необходимости, и к тому же у меня много других дел. Что делать после визита к Блиннам, ты знаешь?

– Хорошенько выпить.

– А после этого?

– Думаю, что тоже знаю. Хочешь мне все это еще раз повторить?

Я повторил ей все еще раз, и пару моментов мы обсудили. За это время я успел припарковаться на Восточной Шестьдесят шестой улице рядом с «ягуаром-седаном» с основательно помятым передним правым крылом. «Ягуар» был припаркован возле пожарного гидранта. Владелец его, находящийся под сенью дипломатической неприкосновенности, мог не волноваться относительно штрафных квитанций или отбуксировок.

– Вот и все, – сказал я. – Фотографии у тебя?

– Все. Даже фотография Атмана Синха.

– Ты можешь взять с собой и фотоаппарат. Нет смысла оставлять его в машине. А как браслет семьи Блинн? Он у тебя с собой?

Она достала его из кармана и надела на руку.

– Я не помешана на драгоценностях, – сказала она. – Но он – прелесть, правда? Берни, мне кажется, ты кое-что забыл. Тебе нужно сейчас пойти со мной, если ты хочешь попасть в квартиру Порлок.

– А зачем мне нужна квартира Порлок?

– Чтобы украсть куртку из канадской рыси.

– А зачем мне красть куртку из канадской рыси? Я начинаю чувствовать себя каким-то водевильным героем. Зачем мне...

– Разве ты не обещал ее «фараону»?

– А! Я не сразу понял, к чему ты клонишь. Нет, Рэй хочет для жены полноценную шубу из норки, а в шкафу у Маделейн Порлок висит куртка из канадской рыси длиной до талии. К тому же, миссис Киршман не хочет иметь ни кусочка меха диких животных.

– Тем лучше для нее. По-видимому, я не особенно вслушивалась в вашу беседу. Значит, норку ты собираешься украсть где-то еще.

– Всему свое время.

– Понятно. Я слышала, как ты упомянул имя скорняка. Это-то и сбило меня с толку.

– Арвин Танненбаум, – сказал я.

– Да, именно.

– Арвин Танненбаум!

– Ты это уже говорил.

– Арвин Танненбаум.

– Берни, что с тобой?

– Господи, – сказал я, поглядев на часы, – можно подумать, что у меня мало дел и мало мест, где я еще должен побывать. Времени никогда не хватает, Каролин. Ты это уже заметила? Времени никогда не хватает.

– Берни...

Я перегнулся и открыл ее дверцу.

– Иди, – сказал я. – Будь полюбезнее с супругами Блинн. Попозже я за тобой заеду.

Глава 17

Я позвонил Рэю Киршману из телефонной кабины на тротуаре Второй авеню. Он с грустью поспешил сообщить мне, что «Бульдоги» более чем вдвое увеличили разрыв в счете.

– Смотри на вещи с оптимизмом, – сказал я ему. – Уже завтра все может выправиться.

– Завтра у меня «Гиганты». С ними никому еще не удавалось сладить, разве что соперник добивался успеха первым в самом начале.

– Я был бы рад поболтать с тобой еще, – сказал я, – но меня поджимает время. Я хотел попросить тебя кое-что выяснить.

– Я что же, по-твоему, человек-автоответчик? Не многого ли ты хочешь за одну шубу?

– Это же норка, Рэй. Подумай, на что бы только не пошли некоторые женщины ради такой шубы!

– Очень остроумно.

– И потом мы говорим не только о шубе. Ты кое-что мог бы получить к ней в придачу.

– В самом деле?

– Происходят довольно странные вещи. У тебя есть чем писать?

Он сходил за карандашом, а когда вернулся, я рассказал ему, что нужно выяснить.

– Постарайся быть недалеко от телефона, Рэй. Я тебе перезвоню.

– Отлично, – сказал он. – Жду с нетерпением.

Я вернулся в машину. Мотор я не заглушал и поэтому, включив передачу, сразу же тронулся по направлению к центру на Вторую авеню. На Двадцать третьей улице я повернул направо, а потом еще раз направо, на Шестую авеню, едва взглянув при этом на гостиницу «Грэхем». Я припарковал машину на Седьмой авеню и пешком пошел на Двадцать девятую улицу. Мотор я на этот раз выключил и отсоединил свой проводок зажигания.

Я был в самой сердцевине торговли мехами. Этот бизнес занимал несколько кварталов, созерцание которых было бы сущим кошмаром для человека, по-настоящему озабоченного проблемами экологии. Несколько сотен маленьких лавочек находилось на одном пятачке. Здесь продавали кожу и шкурки, шили пальто, куртки, сумки и украшения. Здесь были предприятия, продающие товар оптом, и мелкие лавочки, торгующие в розницу. Было и что-то среднее между тем и другим. Здесь укорачивали, перешивали, укрепляли, пришивали пуговицы и бантики. Но мне все это было не нужно, я искал конкретное место. Оно было в конце авеню, где она пересекалась с Двадцать девятой улицей. Там целый третий этаж четырехэтажного здания с чердаком занимал Арвин Танненбаум.

На первом этаже располагалась кофейная, закрытая в субботу и воскресенье. Справа была дверь, ведущая в маленький коридор, который заканчивался лифтом и пожарной лестницей. Дверь была заперта, но замок не показался мне непреодолимым препятствием.

К сожалению, я не мог сказать того же о псе, который находился у двери. Это был доберман-пинчер, рожденный убивать и специально этому обученный. Он ходил по коридору, как леопард в клетке. Когда я подошел к двери, он прервал свое занятие и сосредоточил на мне все свое внимание. Снедаемый любопытством, что он намерен предпринять дальше, я взялся было за ручку двери, а он тут же пригнулся, приготовившись к прыжку. Я отдернул руку, но это не очень-то его успокоило.

Жаль, что Каролин не было со мной. Она могла бы вымыть этого ублюдка. Заодно заняться его когтями, немного подпилить зубы. Я же с собаками-охранниками не в особом ладу. Единственный способ справиться с этим сукиным сыном, к которому я мог бы прибегнуть, состоял в том, чтобы смазать свою руку ядом и позволить ему после этого себя укусить. Решив действовать по-другому, я вместо этого улыбнулся ему на прощание, а он в ответ глухо зарычал.

Я подумал, что надо попробовать попасть в кофейную. Это было проще сказать, чем сделать: на дверях были стальные решетки, как в «Барнегатских книгах». Но это было для меня более привычно, чем иметь дело с диким зверем. На решетках был висячий замок, с которым я без труда справился, а на дверях – цилиндрический замок, который я также открыл. Сигнала тревоги не последовало. Перед тем как закрыть дверь, я затворил решетки. Любой, кто подошел бы поближе, конечно, увидел бы, что дело неладно, но издали все выглядело вполне прилично.

В кофейной сбоку была дверь, которая вела к лифту, но, к сожалению, одновременно она вела и к псу, что делало ее бесполезной для меня. Я вернулся назад через кухню и открыл заднюю дверь, ведущую в маленькую душную вентиляционную шахту. Стоя на мусорном баке, я с трудом уцепился за последнюю ступеньку пожарной лестницы, подтянулся и полез наверх.

Я карабкался бы до третьего этажа, если бы не заметил открытое окно на втором этаже. Невозможно было не поддаться искушению. Я влез в него, прошел через лабиринт, заваленный шкурками животных, поднялся по лестнице и оказался во владениях Арвина Танненбаума и его сыновей.

Не более чем через несколько минут я ушел тем же путем, каким пришел: спустился на второй этаж, прошел через завалы дубленых шкурок, вылез на пожарную лестницу и плавно спрыгнул на землю со своего плацдарма на мусорном баке. На некоторое время я задержался в кухне кофейной, чтобы попробовать «Хостис твинки». Не скажу, что это было как раз то, чего бы мне сейчас хотелось, но я был голоден, и это было лучше, чем ничего.

Мне не нужно было заботиться о дверном замке, поскольку он срабатывал автоматически от пружины. А вот наружные решетки за дверью я закрыл и запер висячий замок.

Прежде чем вернуться в «понтиак», я сходил попрощаться с псом. Я помахал ему, а он одарил меня сердитым взглядом. Судя по этому взгляду, – я мог бы поклясться в этом – он знал, что именно я собираюсь сделать.

К телефону подошла миссис Киршман. Когда я попросил ее позвать мужа, она ответила «сейчас» и буквально завопила, зовя его к телефону. Она не догадалась даже прикрыть трубку рукой. Когда Рэй подошел, я сказал ему, что у меня звенит в ушах.

– Почему?

– Жена твоя громко кричит.

– С этим, Берни, ничего не поделаешь, – вздохнул он. – В остальном у тебя все в порядке?

– Надеюсь. Что тебе удалось выяснить?

– Марку пистолета. Порлок была убита из пистолета «пес-дьявол».

– Я только что съел что-то подобное.

– А?

– Вообще-то я съел «Твинки», но думаю, что «пес-дьявол» и «Твинки» очень похожи.

Он снова вздохнул:

– "Пес-дьявол" – это автоматический пистолет, который производит фирма «Марли». Они все образцы оружия называют именами собак разных пород. «Пес-дьявол» – это автоматический пистолет тридцать второго калибра. «Гончая» – автоматический пистолет двадцать пятого калибра. «Мастиф» – револьвер тридцать восьмого калибра. Фирма также производит пистолет большего – сорок четвертого калибра, но я не помню, как он называется. Судя по размеру, он должен бы называться «ирландская овчарка» или «датский дог», но для пистолета эти названия не подходят.

– Уж больно много в этом деле оказалось собак, – сказал я. – Тебе не кажется? И «бульдожья хватка во дворе отбросов», и «пес-дьявол» «Марли», и доберман-пинчер в коридоре...

– Какой еще доберман-пинчер? В каком еще коридоре?

– Не обращай внимания, это я так. Значит, автоматический пистолет тридцать второго калибра?

– Да. Проверка регистрации оружия ничего не дала. Может быть, это был пистолет Порлок, а может быть, убийца принес его с собой.

– Ты можешь описать этот пистолет?

– Пистолет? Я его не видел, Берни. Я просто позвонил, а не ходил в отдел изъятых предметов, чтобы осмотреть имеющиеся там экспонаты. Но я видел пистолет «пес-дьявол» раньше. Он автоматический, плоский, не очень большой. Имеет магазин на пять патронов. Образец, который видел я, – из вороненой стали, хотя, наверное, внешне он может выглядеть и иначе: иметь хромоникелевую отделку, рукоятку, украшенную драгоценными камнями, и вообще любой вид, за который готовы заплатить.

Я закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти пистолет, который держал в руках. Вороненая сталь. Именно. Похоже на то.

– Небольшой пистолет, Берни. Ствол в два дюйма. Небольшая отдача при стрельбе.

– Если, конечно, он бьет не по тебе.

– А?

– Нет, ничего.

Я нахмурился: этот пистолет казался большим по сравнению с тем маленьким никелированным пистолетиком, который я видел в огромной руке сикха. Это мне кое о чем напомнило.

– Фрэнсис Рокленд, – сказал я. – Полицейский, который был ранен возле моего магазина. Из какого оружия в него стреляли? Ты это выяснил?

– Ты все еще настаиваешь на том, что тебя там не было?

– Черт возьми, Рэй...

– Хорошо, хорошо!.. Ну так вот, в него стреляли не из пистолета «пес-дьявол» фирмы «Марли», потому что убийца оставил этот пистолет на полу в квартире Порлок. Тебе это нужно было знать?

– Конечно, нет.

– А! Я было подумал, что это. В Рокленда стреляли... Знаешь, это трудно сказать, из чего в него стреляли.

– Что же, пулю не отыскали?

– Вот именно, пуля разорвалась на осколки.

– Но ведь по осколкам-то ее можно восстановить?

Он откашлялся:

– Послушай, я потом откажусь от этих своих слов, если что, но, как я понял... хотя никто мне этого не говорил с определенностью, но, собирая все воедино...

– Рокленд сам себя ранил?

– Такое заключение по крайней мере я сделал для себя. Он человек молодой, как ты знаешь. Ну, волновался и все такое.

– Он сильно пострадал?

– Кажется, он потерял палец на ноге. Впрочем, не самый необходимый.

Я представил себе, как костолом Паркер ходит по округе и ломает «жизненно необходимые» кости. Какие же пальцы на ногах считаются самыми необходимыми?

– Что тебе удалось узнать о Рокленде?

– Ну, я поспрашивал, Берни. Говорят, он очень молод, но это мы и раньше знали. Вместе с тем у меня сложилось впечатление, что с ним в общем-то можно договориться.

– И как ты это переводишь на нормальный язык?

– Как умение уважать звон презренного металла.

– Презренного металла сейчас недостаточно, чтобы всерьез о нем говорить, – сказал я, – разве что он поверит в долг.

– Ты многого захотел, Берни. Бедняжка потерял палец.

– Он же сам себя ранил, Рэй!

– Все равно палец есть палец.

– Ты же сказал, что он не самый важный.

– Даже и в этом случае...

– А может быть, он согласится на компенсацию в будущем, если получит возможность выдвинуться? Если он так честолюбив, как ты говорил, то он будет последним дураком, если откажется от этого.

– Что ж, твои слова не лишены смысла.

В моих словах был глубокий смысл. Мне нужно было сказать ему очень многое, что я и сделал. Кое о чем мы поспорили, а кое в чем сразу же пришли к согласию. В конце разговора я посоветовал ему успокоиться, а он мне – быть поосторожнее. Кажется, мы оба получили по хорошему совету.

У владельца компании «Милосское оружие» было весьма похвальное чувство юмора. В рекламном отделе была изображена торговая эмблема компании: торс Венеры Милосской, без рук и ног, с кобурой на бедре. Кто устоял бы перед такой эмблемой?

Я взял себе за правило держаться подальше от магазинов, продающих оружие. Но одно я заметил точно: как правило, мне не бросались в глаза эти магазины. Обычно они размещаются на вторых этажах. Проходя по улице, ты их не видишь. Наверное, такие магазины не заинтересованы в импульсивных покупателях, зашедших под влиянием минутного настроения.

«Милосское оружие» не составляло исключения. Этот магазин располагался на втором этаже потертого краснокирпичного здания на Кэнел-стрит, между Грин и Мерсер. Магазин на первом этаже продавал все, что нужно, для водопровода и канализации, а на верхних этажах находились жилые квартиры. Я замешкался в вестибюле, читая фамилии жильцов, когда, выходя из здания, мимо меня прошла молодая пара. За ними тянулся запах травки, курение которой преследуется по закону. Девушка заразительно хохотала, а ее спутник вежливо придержал для меня дверь, впустив вовнутрь.

Оружейный магазин имел солидную деревянную дверь, на которой красовался тот же самый торс с кобурой на бедре, а также был пространный список смертоносных изделий, продававшихся внутри. Обычный набор замков, а кроме того, наружный висячий замок.

Я постучал и облегченно вздохнул, не услышав ни чьей-либо ответной реакции на стук, ни хриплого приветствия сторожевого пса. Одна только благословенная тишина! Я сразу же приступил к работе.

Все замки были предельно просты, кроме висячего. Висячий же был наборно-цифровым и выглядел вызывающе интересным. И если бы я не маячил на виду и не был бы столь ограничен во времени, я бы кончиками пальцев попытался подобрать шифр, используя свой особый метод. Вместо этого я попробовал открыть замок с помощью лезвия своего ножа, а когда это не удалось – это был чертовски хороший замок, сделанный из чертовски хорошей стали, – я пошел наиболее простым путем: отвинтил накладки от дверного косяка. В каждом деле есть свои фокусы, и если вы достаточно долго живете на свете, то в конце концов вы всеми ими овладеете.

Господи, до чего же мрачное место! Я был внутри только пять минут или около того, но до чего же тягостными показались мне эти пять минут! Все это оружие, собранное в одном месте, воняющее маслом, порохом и чем-то еще, что пахнет так отвратительно! Адские машины, механизмы смерти и уничтожения, орудия убийц.

Ух!

Уходя, я тщательно все запер. Меньше всего мне бы хотелось облегчить какому-нибудь маньяку захват оптом такого количества оружия и боеприпасов. Я даже не пожалел времени, чтобы вернуть на место накладку вместе с висячим замком, причем я завинтил ее надежнее, чем она была завинчена ранее.

Господи, это оружие! Зачем?!

Дела, дела, дела...

Я нашел Каролин в «Салоне для пуделей», где она занималась бухгалтерией, не особенно этим наслаждаясь.

– До чего же противное дело! – сказала она. – Можно подумать, что оно очень доходное, да? Ну так это не так! Хорошо хоть скоро на манеже будет большая выставка собак.

– А тебе это что-нибудь даст?

– Конечно! С грязной собакой медаль не получишь.

– Звучит как пословица. А как твой визит к супругам Блинн?

– Они по-прежнему очаровательны. Я до отвала наелась печенья.

– Это лучше, чем «Твинки» или «пес-дьявол». Герта радовалась, что увидела снова свой браслет?

– О, – сказала она, – да. Думаю, да.

– Только думаешь?

– Мы в основном занимались фотографиями, – поспешно и с энтузиазмом ответила Каролин. Она вытащила четыре снимка и разложила их на крапчатом пластиковом прилавке. – Этого парня Герта прежде никогда не видела, – она указала на одну из фотографий. – В этом она абсолютно уверена. Ей кажется, что и этого она раньше не видела, но поклясться в этом она бы не могла.

– А двух других она узнала?

Ее указательный палец остановился на одном из снимков. Я заметил, что она снова обгрызла себе ногти.

– Вот этот фат, – сказала она, – бывал очень часто. Она уже не помнит, когда именно впервые увидела его, но это было давно. Он бывал там и вместе с Маделейн, и без нее. Приходил и уходил самостоятельно.

– Великолепно! А как наш второй друг?

– Арти полагает, что один раз он видел их вместе. А Герта говорит, что его лицо ей знакомо.

– Вот это я на время заберу, – сказал я, взяв один из снимков. – Увидимся.

Вестибюль гостиницы «Грэхем» претерпел некоторые изменения с тех пор, как Редьярд Велкин давал мне по телефону его описание. Каролин здесь уже не было. Ушла и пожилая женщина с хозяйственной сумкой. На скамейке клевал носом какой-то тип, вероятнее всего в наркотическом опьянении, но вид его не показался мне евразийским. По-видимому, он сменил за это время того, которого описал мне Велкин.

Кабина, из которой со мной беседовал Велкин, сейчас была занята. По телефону разговаривала какая-то очень крупная женщина. Не помещаясь в кабине, она стояла снаружи и вопила в трубку, что она уже все выплатила и никому ничего не должна. Очевидно, ее предполагаемого кредитора трудно было убедить в этом.

Маленький человечек за конторкой имел кожу, которая никогда не видела солнца. У него были крошечные голубые глазки и маленький, почти безгубый рот. Я показал ему фотографию, взятую у Каролин. Он долго и задумчиво смотрел на нее, а затем так же долго и задумчиво – на меня.

– Ну и что? – спросил он наконец.

– Он в номере?

– Нет.

– Когда он ушел?

– Как я могу это помнить?

– Я бы хотел оставить ему записку.

Он протянул мне блокнот. Ручка у меня была с собой. Я написал: «Пожалуйста, позвоните мне как можно скорее» – и подписался: «Р. Велкин». Я сделал это не из озорства, а просто потому, что это было единственное имя, которое пришло мне в голову, кроме своего собственного. Все равно не было сомнений в том, что здесь он остановился под другим именем.

Я сложил записку и протянул ее клерку. Он взял ее и тупо уставился на меня. Никто из нас не двинулся с места. За моей спиной женщина-великанша громко, на весь вестибюль, провозглашала, что никому не позволит так с собой разговаривать.

– Очевидно, вы собираетесь положить записку в его ящик? – сказал я.

– Чуть позже.

«Лучше бы сейчас», – подумал я. Так я увидел бы, какой он занимает номер.

– Но лучше бы сделать это поскорее, – продолжал он. – Пока я не забыл, кому адресована эта записка. Вы ведь не написали на ней его имени?

– Нет.

– И кому же она все-таки адресована?

– Так вы меня не смеете называть! – твердо сказала великанша. – Таким именем я бы и собаку назвать постеснялась. Вы, пожалуйста, выбирайте выражения.

У клерка за конторкой были тонкие брови. Не думаю, чтобы они соответствовали своему, Богом предопределенному назначению – защищать глаза от пота. Однако в этом скорее всего и не было необходимости, поскольку он, по-видимому, избегал любой работы до пота. Все же его брови были достаточно заметны, чтобы он мог поднять их в изумлении. Именно это он сейчас и сделал. Довольно выразительно.

Я положил на конторку двадцатидолларовую купюру. Он дал мне ключ от номера 311. Через пятнадцать минут, уходя, я вернул ему ключ.

Великанша все еще разговаривала по телефону.

– Если уж ты о сволочах, – говорила она, – то я скажу тебе, кто сволочь. Это ты сволочь, если хочешь знать мое мнение.

Снова назад в «понтиак», снова в центр. Господи, да когда же это кончится? Назад и вперед, то туда, то сюда, от одного дела к другому. И так до бесконечности.

Участок на Нассау-стрит все еще не был подготовлен для парковки. Специальный знак уведомлял меня о том, что я не имею права оставлять здесь машину. Однако, учитывая серьезность момента, я решил не принимать этого во внимание. Машины нарушителей, уверял знак, будут отбуксированы за счет их владельцев. Я был готов пойти на такой риск.

Я нашел телефон и набрал WO4-1114. Я, конечно, не ожидал, что кто-нибудь подойдет. Никто и не подошел.

Я отправился на Пайн-стрит, а потом повернул к зданию, из которого несколько часов назад вышел Прескотт Демарест. (Часов? Мне казалось, что с тех пор прошло уже несколько недель.) Число освещенных окон сократилось вдвое по сравнению с тем, что было в прошлый раз, когда я приходил сюда. Хотелось бы мне иметь с собой дипломат или портфель – что-нибудь, благодаря чему я соответствовал бы тому месту, в которое направлялся!

Служащий в вестибюле дремал над газетой, но он встрепенулся, как только я вошел в здание. Это был старичок с усталым лицом; он, вероятно, получал пенсию, а здесь подрабатывал. Я направился прямо к нему, но на полпути остановился и дал приступу страшного кашля овладеть мною. Пока кашель утихал, я познакомился со списком фирм на доске и выбрал для себя подходящую.

– Выздоравливайте поскорее, – сказал старичок.

– Спасибо.

– Вообще вам бы надо обратить внимание на этот кашель.

– Это из-за погоды. Сегодня хорошая погода, а завтра плохая. Не знаешь, чего ждать.

Он понимающе кивнул.

– Раньше такого не было. Погода всегда была предсказуемой. А теперь все изменилось, – сказал он.

Я расписался в приходе. Имя – Петер Джонсон. Фирма – «Виквайер и Мак-Нелли». Этаж – семнадцатый. По крайней мере я не назвал себя Велкиным из-за отсутствия воображения. А Петер Джонсон выглядело достаточно безлико. Если «Виквайер и Мак-Нелли» – большая фирма, в ней наверняка работает какой-нибудь Петер Джонсон. Или Джон Петерсон.

Я поехал на семнадцатый этаж. Вряд ли он будет проверять по световому указателю, но зачем рисковать? Затем я спустился по лестнице на три этажа ниже и ходил по коридорам, пока не нашел дверь, где на матовом стекле было написано «Тонтин трейд корпорейшн». Офис за этой дверью был абсолютно темным, как и все остальные, мимо которых я проходил. Субботний вечер, надо отметить это, самый безлюдный вечер для офисов.

Кроме того, субботний вечер и самый длинный. В скольких местах мне нужно было сегодня побывать и скольких людей повидать! Я прислонил ухо к стеклу, быстро постучал по деревянной части двери, осторожно прислушался и потом в два счета открыл замок гибким стальным стержнем.

Замки в офисах довольно часто очень просты, и это правильно. Какой смысл врезать сложный замок в остекленную дверь? За все свои старания получишь кучу битого стекла, только и всего.

Кроме того, внизу сидит человек, который следит за тем, чтобы такие, как я, не выносили из здания компьютеры, а что еще отсюда можно вынести? Я, конечно же, не нашел ничего, представляющего материальный интерес. Вскоре я ушел из офиса компании «Тонтин трейд корпорейшн», вновь поднялся по лестнице на семнадцатый этаж и спустился с него на лифте. Уходя из здания, я не имел при себе ничего, чего не было со мной при входе.

Старичок поднял голову, оторвавшись от газеты.

– Быстро же вы управились!.. – сказал он.

– На редкость, – согласился я и вышел.

Глава 18

– Полагаю, вам хотелось бы знать, зачем я позвал вас всех сюда?..

Часто ли ты оказываешься в таких ситуациях? Они все вместе собрались здесь, в «Барнегатских книгах». Когда я покупал магазин у старика Литзауера, я думал о таких вот вечерах неформального характера. Скажем, чтение поэзии по воскресеньям – читаются стихи, а в это время разносят небольшие стаканчики с полусухим хересом и бутерброды, украшенные огурцами, на подносах. Литературное кафе, где все курят европейские сигареты и спорят, по-разному толкуя Ионеско. Я полагал, что это привлечет людей и сделает магазин хотя бы отчасти известным. В еще большей степени я надеялся на то, что это будет способствовать знакомству с хорошенькими девушками.

Проходившее сейчас вечернее собрание было не совсем то, к чему я стремился. Никто не пытался разобраться в ямбах или хореях. Имя Кафки не упоминалось. Магазин уже приобрел известность, куда большую, чем та, в которой он нуждался, а что до девушек, то вряд ли можно было рассчитывать на их появление.

Вместе с нами находилась только одна девушка – Каролин. Она взгромоздилась на стремянку, которой я пользовался, чтобы доставать книги с верхних полок. Каролин сидела немного поодаль от всех остальных гостей, которые образовали неровный полукруг напротив прилавка. Сам я стоял за прилавком. Стула у меня не было: единственным стулом, который обычно стоял за прилавком, в настоящий момент завладел ПрескоттДемарест.

У меня ведь был все-таки магазин, а не библиотека. Стульев было недостаточно. Лучше всех устроился магараджа из Ранчипура: он сидел в дубовом кресле, которое принесли из моего кабинета. Кресло имело шарнирное устройство и могло поворачиваться в разные стороны. Атман Синх, прямой, как спица, сидел на перевернутом деревянном ящике. В далеком прошлом в этом ящике были румяные яблоки из Италии, а потом мистер Литзауер держал в нем неразошедшийся товар. У Редьярда Велкина был складной стул, который Каролин принесла из «Салона для пуделей».

Я никого никому не представил, да они и не производили впечатления компании, которая могла бы посудачить о футболе, погоде или преступности на улицах. Пришли они хотя и не одновременно, но один следом за другим, с небольшими промежутками времени. До моей упомянутой выше вступительной фразы они хранили полное молчание, а произнеся ее, я встретил лишь пучок настороженно-острых взглядов.

– Вообще-то, – продолжал я, – все вы знаете, зачем я вас позвал. Иначе вы бы не пришли. Речь пойдет о книге и об убийстве.

Все то же мрачное молчание. Не всегда удается достигнуть желаемого эффекта.

– Имеется в виду, – продолжал я, – убийство Маделейн Порлок. Ее застрелили позавчера в ее собственной квартире на Восточной Шестьдесят шестой улице. Убийца выстрелил только один раз в голову из автоматического пистолета тридцать второго калибра. «Пес-дьявол», производство фирмы «Марли». Убийца оставил его на месте преступления. Там же он, к сожалению, оставил и меня, вложив мне в руку смертоносный пистолет. Сам я в это время был без сознания.

Магараджа нахмурился, усиленно соображая:

– Вы хотите сказать, что не убивали женщину?

– Именно это я и хочу сказать. Я был там, потому что принес книгу. Мне должны были заплатить за нее, а вместо этого – накачали наркотиками и подставили. Наркотиками меня накачала мисс Порлок, а подставил – человек, который ее убил.

Я помолчал.

– Но, – широко улыбнулся я, – книга по-прежнему у меня.

Внимание их теперь также полностью принадлежало мне. В то время как они молча, подобно изваяниям, наблюдали за мной, я пошарил под прилавком и достал «Освобождение форта Баклоу». Я раскрыл книгу наугад и прочитал:

Старый Эйсенберг был хитрой лисой:

Такова была вся их порода.

Он на завтрак съел кусок пирога,

После выпил стаканчик меда.

Вытирая жирные губы,

Мрачно клялся он вновь и вновь:

Коль посмеют прийти в форт Баклоу,

То прольется обоих кровь.

Я закрыл книгу.

– Последняя строчка – просто ужас, – сказал я. – Когда заранее можно предсказать, какая именно последует рифма, то перед нами плохие стихи. Между тем вся книга такая. Однако объектом нашего внимания она стала не в связи со своими художественными достоинствами. Дело в том, что она уникальна. Единственная в своем роде. Жемчужина, не имеющая цены. Опубликованное некогда произведение Киплинга, которое в наши дни существует только в одном экземпляре. Вот он, этот экземпляр, перед вами.

Я положил книгу на прилавок.

– Когда я согласился украсть эту книгу, – продолжал я, – она находилась в личной библиотеке человека по имени Джесси Аркрайт. Мне было известно из надежного, казалось бы, источника, что он получил эту книгу в результате частной сделки с наследниками лорда Понсонби, которые забрали ее перед уже объявленным аукционом и продали ему.

Я пристально посмотрел на Редьярда Велкина.

– Конечно, лорд Понсонби действительно мог существовать, – сказал я. – Может быть, он даже и до сих пор существует. Но Джесси Аркрайт получил этот экземпляр «Освобождения форта Баклоу» совсем по-другому.

Прескотт Демарест спросил, как он его получил.

– Он купил его, – ответил я, – у того самого человека, который нанял меня, чтобы украсть эту книгу. Договоренность о сделке была достигнута благодаря Маделейн Порлок.

Магараджа захотел узнать, каким образом она оказалась в этом замешана.

– Она была любовницей Аркрайта, – сказал я ему. – Она также была давней знакомой моего клиента, который рассказал ей, что стал обладателем исключительно редкой книги. Она, в свою очередь, заметила, что один ее друг – можно также сказать, клиент, – страстный коллекционер книг. После этого оставалось только свести продавца с покупателем.

– И сделка состоялась? – Демарест, по-видимому, был в недоумении. – Тогда зачем же продавцу понадобилось красть книгу? Из-за того, что она представляла собой большую ценность?

– Нет, – ответил я. – Из-за того, что она не представляла собой большой ценности.

– Тогда это подделка?.. – сказал магараджа.

– Нет, это, безусловно, подлинник.

– Тогда...

– Я долго не мог этого понять, – сказал я. – Я попытался предположить, что эта книга – подделка. Подделка в подобном случае, конечно же, возможна. Сначала нужно было бы найти человека, который напишет три тысячи двести строчек дешевых виршей в подражание Киплингу. Затем, чтобы напечатать произведение, понадобился бы издатель, имеющий запас бумаги пятидесятилетней давности, которую он пустил бы в ход. Может быть, можно использовать и новую бумагу, а затем придать ей вид старой, но – я похлопал по книге – в данном случае ничего подобного сделано не было. Я каждый день имею дело с книгами и знаю, что такое старая бумага. Она и по внешнему виду, и на ощупь, и по запаху совсем иная, чем новая.

Глядя на своих слушателей, я продолжил:

– Но даже имея бумагу и напечатав произведение, сделав переплет, а затем искусно все оформив – так, чтобы книга выглядела старой, но хорошо сохранившейся, как надо действовать, чтобы преуспеть в сделке? Вероятно, найдя очень заинтересованного покупателя, можно получить за книгу сумму, выражающуюся пятизначным числом. Но к тому времени примерно столько же в книгу уже будет вложено! Тогда в чем же будет состоять выгода?

– Но если книга подлинная, – заметил магараджа, – то как же она может ничего не стоить?

– Не надо понимать меня так уж буквально: она, конечно, чего-то стоит. На следующий день после моей кражи один человек пытался забрать ее у меня, угрожая пистолетом. К счастью или к несчастью, – я сочувственно улыбнулся Атману Синху, – он по ошибке взял другую книгу. Не ведая об этом и проявив щедрое великодушие, он оставил мне пятьсот долларов. Любопытное совпадение: примерно такой и должна быть настоящая цена этой книги. Она могла бы даже дойти до тысячи долларов, если найти самого азартного покупателя и преуспеть в рекламе. Однако, безусловно, большего книга не стоит.

– Погоди-ка, Берни, – пропищала Каролин со своего насеста. – У меня такое чувство, что я пропустила несколько кадров, хотя вроде бы все это время сидела здесь. Если предполагалось, что книга стоит целое состояние, и при этом она не подделка, то почему же за нее дадут только пятьсот или тысячу долларов?

– Потому что хотя это и подлинник, – сказал я, – но не уникальный экземпляр. Киплинг на свои средства напечатал эту книгу небольшим тиражом в 1923 году в одном никому не ведомом издательстве. Все это правда. Неправдой, однако, была душещипательная история о том, как он обратил в пепел все экземпляры, кроме одного-единственного. Существует порядочное количество экземпляров этой книги.

– Интересное предположение!.. – сказал Прескотт Демарест. Он был одет абсолютно так же, как и тогда, когда Каролин фотографировала его. Однако в то время я мог заметить лишь то, что на нем был темный костюм. Теперь же я видел, что это темно-голубой костюм в тонкую полоску, что было незаметно на фотографии. Он резко выпрямился, сидя на моем стуле. – Значит, эта книжка – лишь одна из многих, – сказал он. – Откуда вы это знаете, Роденбарр?

– Как я это выяснил? – Это был не совсем тот вопрос, который он задал, но именно на этот вопрос я хотел ответить. – Я украл экземпляр в доме Джесси Аркрайта в среду ночью. В четверг я принес этот экземпляр в квартиру Маделейн Порлок. Меня усыпили наркотиками, а когда я пришел в себя, то книги уже не было. Вчера вечером я вернулся в квартиру Порлок – я испытал некоторое удовольствие при виде того, как глаза их расширились от изумления – и нашел «Освобождение форта Баклоу» в коробке из-под обуви в шкафу.

Однако это был уже другой экземпляр. Я, конечно, считал возможным, что она могла положить книгу в шкаф, прежде чем впустила убийцу в квартиру. Но разве он не стал бы искать книгу, прежде чем уйти? Разве он не приставил бы дуло револьвера к ее виску и не заставил бы ее отдать книгу до того, как застрелить? Сумел же он обшарить меня и присвоить мои пятьсот долларов, перед тем как уйти! Или он, или Порлок – кто-то из них достал деньги из моего заднего кармана. Если деньги взяла она, то тогда он после этого забрал их у нее, потому что в квартире я их вчера вечером не нашел.

«Их, конечно, могли бы взять полицейские», – подумал я про себя, но стоило ли замутнять картину еще и этим предположением?

– Мой экземпляр был аккуратно завернут в коричневую бумагу, – продолжал я. – Что ж, Маделейн Порлок могла развернуть его, прежде чем прятать, хотя бы для того, чтобы удостовериться, что это не переиздание «Трех солдат» или еще какая-нибудь дешевка в этом же роде, – я старался не смотреть на Атмана Синха. – Если так, то куда же девалась коричневая бумага? Я не увидел ее на полу, когда пришел в себя. Разумеется, я мог тогда и не заметить ее, что более чем вероятно, если учесть мое состояние. Но я тщательно искал бумагу вчера вечером, когда я просто перерыл всю квартиру, и, несомненно, ее там не было. Убийца ее бы не взял, и у полиции не было причин выносить ее из квартиры, так куда же она подевалась? Теперь ответ абсолютно ясен: книга все еще была завернута в бумагу, когда убийца вынес ее из квартиры. Скорее всего Маделейн Порлок держала в руках завернутую книгу, и убийца в таком виде и унес ее, предварительно покончив с мисс Порлок.

– Вот так заключение! – сказал Редьярд Велкин. – Мальчик мой, не кажется ли вам, что все ваши выводы основаны на пустячных мелочах? У вас не вытанцовывается, понимаете? Не сходятся концы с концами. Пропажа пятисот долларов, исчезновение коричневой бумаги? Не очень-то твердая почва под ногами для серьезного разговора, вы не находите?

– Есть и еще кое-что.

– В самом деле?

Я кивнул:

– Это нельзя, конечно, назвать доказательством. Суждения чисто субъективного характера. В среду ночью я читал эту книгу. Я держал ее в руках и перелистывал страницы. Вчера вечером книга снова была в моих руках, но это не был тот же самый экземпляр. Правда, он имел такую же дарственную надпись, сделанную для Райдера Хаггарда, как и экземпляр, украденный мной у Аркрайта, но что-то здесь было по-другому. Когда-то у одного из моих знакомых был двор, полный одинаковых белых курочек-несушек. Так он утверждал, что может отличить одну от другой. Вот и я могу отличить одну книгу от другой. Может быть, у них по-разному уголки страниц загнуты или типографская краска по-разному выглядит и пахнет – Бог его знает. Это были две разные книги. И как только я это понял, у меня появилась возможность пролить свет и на все остальное, осмыслить все это дело целиком.

– Как же?

– Давайте попробуем предположить, что на складе в заброшенной типографии в Танбридж-Уэлс кто-то обнаружил коробку, в которой было четыре или пять десятков книг. – Я взглянул на Велкина: – Такое вы не допускаете?

– Это только ваше предположение, мой мальчик.

– Скажем, там было пятьдесят экземпляров. Весь выпуск или то, что осталось от него, кроме легендарного, давно уже утерянного экземпляра, который, как полагают, автор подарил Райдеру Хаггарду. Какую ценность представляли бы эти книги на рынке? Несколько сотен долларов за экземпляр. Эти книги стали бы узаконенным раритетом, а за Киплингом опять началось бы что-то вроде охоты, однако это конкретное произведение не может быть отнесено к вершинам мастерства Киплинга и при продаже дало бы немного. Оно представляет собой скорее чисто познавательную, чем художественную ценность. Книги, конечно, в любом случае имело смысл притащить из типографии к себе домой. А после этого могла возникнуть идея: что, если продавать их по одной – как уникальные образцы? Что, если на каждой сделать надпись, удачно подделав почерк Киплинга? Трудно напечатать новую книгу так, чтобы она выглядела как старая, но не такое уж мудреное дело – сделать надпись на старой книге. Я уверен, что есть способы сделать так, чтобы чернила, так же как и надпись, выглядели старыми, пятидесятилетней давности, и сама надпись имела бы такой вид.

Так мой клиент и сделал. Он надписал книги или какой-то искусный мошенник надписал их для него. Затем он стал зондировать почву, вступая в контакт с известными коллекционерами, и, возможно, выдавал книгу за краденую, чтобы покупатель не афишировал свое приобретение. Потому что, если бы кто-нибудь устроил пресс-конференцию или преподнес книгу университетской библиотеке, игра была бы окончена. Все коллекционеры, которых он надувал, со скандалом потребовали бы назад свои деньги.

– А разве они могли бы что-нибудь сделать в такой ситуации? – поинтересовалась Каролин. – Ведь сделки не были подтверждены документально, поэтому преследовать продавца судебным порядком было бы невозможно.

– Верно, но ведь снять шкурку с кота можно разными способами! – Она поморщилась, а я пожалел о случайно сорвавшихся с языка словах.

– Как бы то ни было, – продолжал я, – искусственно созданный рынок был бы разрушен в мгновение ока. Вместо книг ценой в несколько тысяч долларов каждая, у моего клиента остался бы полный чемодан книг, которые невозможно продать. Высокая цена каждой книги напрямую зависела от ее уникальности. Если бы книги перестали быть уникальными и было бы доказано, что надписи – фальшивки, моему клиенту пришлось бы искать новые способы нечестным путем зарабатывать себе на жизнь.

– У него всегда оставалась последняя возможность – стать взломщиком, – вежливо улыбаясь, подсказал магараджа.

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, этого он сделать не мог и чертовски хорошо знал об этом, поскольку, когда ему понадобился взломщик, он пришел в этот самый магазин и нанял его. Он узнал, несомненно, от Маделейн Порлок, что Аркрайт собирается предать гласности существование своего экземпляра «Форта Баклоу». Может быть «гласность» в данном случае не совсем верное слово. Аркрайт не собирался звонить в «Таймс» и рассказывать о своем экземпляре. Но Аркрайт был бизнесменом, во всяком случае в той же мере, в какой он был коллекционером, и существовал некто, с кем он собирался совершить сделку. Этот некто был заинтересован в книге в еще большей степени, чем сам Аркрайт, который не очень-то увлекался Киплингом, Индией, антисемитской литературой или чем-либо еще, что, безусловно, было связано с этой книгой.

Велкин спросил, имею ли я в виду какое-то определенное лицо.

– Иностранец, – сказал я. – Ведь Аркрайт был связан с международной торговлей. Человек, по богатству и могуществу не уступающий индийскому принцу.

Нижняя челюсть магараджи окаменела. Атман Синх наклонился на несколько градусов вперед, готовясь к прыжку: он горел желанием защитить своего хозяина.

– Или арабскому нефтяному шейху, – продолжал я. – Есть некто по имени Наджд ал-Квахаддар, он как-то сразу приходит в голову в связи с этим делом. Он живет в одном из государств «третьего мира», я забыл, в каком именно, и, по сути дела, является там владыкой. О нем не так давно была статейка в журнале «Современный библиофил». Предполагают, что в странах, расположенных к востоку от Суэцкого канала, он является обладателем лучшей частной библиотеки.

– Я знаю его, – сказал магараджа. – Возможно, у него лучшая библиотека на Среднем Востоке, хотя в Александрии живет человек, который почти наверняка захочет с этим поспорить. – Он вежливо улыбнулся. – Однако у него, безусловно, не лучшая библиотека к востоку от Суэцкого канала. Есть, по крайней мере, одна библиотека на полуострове Индостан, по сравнению с которой библиотека нефтяного шейха выглядит достаточно жалкой.

Мама всегда говорила мне, что не нужно спорить с магараджами. Поэтому я дипломатично кивнул и сказал:

– Аркрайту пришла в голову великолепная идея. Он пытался надуть шейха и нажиться на нем, заключив с ним торговое соглашение или что-то еще в этом роде. «Освобождение форта Баклоу» как нельзя лучше подошло бы для успешного начала. Наджд ал-Квахаддар был ярым сторонником палестинской террористической организации, что не такая уж редкость в среде нефтяных шейхов, а тут был уникальный образчик антисемитской литературы, приправленный к тому же романтической легендой и доказывающий, что великий английский писатель был врагом евреев всего мира.

Однако существовала серьезная проблема: состояла она в том, что мой клиент уже продал одну такую книгу шейху.

Я взглянул на Велкина. Лицо его было непроницаемо.

– Об этом я прочитал, конечно, не в «Современном библиофиле», – продолжал я. – При покупке книги шейх был предупрежден, что товар краденый, незаконного происхождения и держать его следует при себе. Так что с этим все было в порядке. Есть коллекционеры, особенно страстно жаждущие сделок именно такого типа. Они получают своего рода кайф от всяких там эффектов «плаща и кинжала» и, уж конечно, полагают, что совершили выгодную сделку.

Если бы Аркрайт показал свой экземпляр Наджду, игра была бы проиграна. Тогда не миновать беды. Прежде всего Аркрайт узнал бы, что его обманули. Затем, что несравненно важнее, об этом узнал бы и Наджд, а ведь нефтяные шейхи умеют постоять за себя и без помощи адвокатов. В некоторых из этих стран вору-карманнику все еще в наказание отрубают правую руку. Нетрудно представить себе, что могли бы сделать шейхи с человеком, против которого сами имели бы зуб.

Я остановился, чтобы перевести дух.

– У моего клиента была и другая причина, по которой он не хотел, чтобы Аркрайт пополнял библиотеку шейха: он уже договаривался с Надждом о новой сделке, которая должна была принести ему состояние, и совсем не хотел, чтобы Аркрайт ей помешал.

– Я что-то не понимаю, Берни, – сказала Каролин. – Что же он собирался продать ему?

– "Освобождение форта Баклоу".

– Я думала, что он уже продал ему эту книгу?

– Он продал ему экземпляр, надписанный для Райдера Хаггарда. Теперь он собирался продать ему нечто более интересное, – я похлопал по книге, лежащей на прилавке. – Он собирался предложить ему вот этот экземпляр.

– Одну минуточку, – сказал Прескотт Демарест. – Вы совершенно меня запутали. Разве экземпляр, находящийся перед вами, – не та самая книга, которую вы взяли из библиотеки этого Аркрайта?

– Нет. Тот экземпляр оказался в руках человека, убившего Маделейн Порлок, и он унес его из ее квартиры.

– Тогда книга, лежащая перед вами, – это тот экземпляр, который вы нашли в ее шкафу?

Я отрицательно покачал головой.

– Боюсь, что нет, – печально сказал я. – Видите ли, книга из обувной коробки в шкафу представляла собой второй такой же экземпляр с надписью для Райдера Хаггарда – как же мог бы мой клиент продать ее шейху? Он ведь уже это сделал. Нет, это третий экземпляр, довольно любопытный, и я должен извиниться перед вами за то, что раньше солгал, когда сказал вам, что это экземпляр Порлок. Впрочем, может быть, все станет ясно, когда я прочитаю надпись на форзаце.

Я открыл книгу и откашлялся. Видит Бог, теперь-то они прямо впились в меня глазами.

– "Герру Адольфу Гитлеру, – прочитал я, – чье осознание двойной опасности Моисеева большевизма и иудейской международной финансовой олигархии, нависшей дамокловым мечом над миром, зажгло в Германии новый факел, который, по милости Божьей, однажды сможет осветить весь Земной шар. Пусть сегодняшнее судилище над Вами станет наковальней, на которой будет коваться меч Освобождения. С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями, всегда Ваш Редьярд Киплинг. Бейтменс, Беруош, Сассекс, Великобритания. 1 апреля 1924 года".

Я закрыл книгу.

– Дата знаменательна, – сказал я. – До вашего прихода я просмотрел биографический справочник Джона Толанда. Это одно из дополнительных преимуществ, которые дает книжный магазин. В день, когда предположительно Киплинг надписал эту книгу, Гитлер был как раз приговорен к пяти годам заключения в Ландсбергской тюрьме за ту роль, которую он сыграл в «пивном путче» в Мюнхене. И всего лишь через несколько часов после вынесения, приговора он уже сидел в своей камере и писал заглавие своей будущей книги – «Майн кампф». В это время Редьярд Киплинг, который был глубоко тронут судьбой будущего фюрера, надписывал для него книгу. На внутреннюю сторону обложки поставлен штамп чернилами. Там надпись на немецком, и, по-видимому, она говорит о том, что книга была пропущена в Ландсбергскую тюрьму в мае 1924 года. Кроме того, то тут, то там встречаются замечания на полях, предположительно сделанные рукой Гитлера, кое-что подчеркнуто, а в конце на пустых страницах и с внутренней стороны обложки написано несколько немецких фраз.

– Она могла быть в камере у Гитлера, – мечтательно сказал Велкин. – Она вдохновляла его. Помогала сформулировать идеи для «Майн кампф» – вот что могут значить эти записи.

– А что потом произошло с книгой?

– Вот это до сих пор не совсем ясно. Может быть, фюрер подарил ее Юнити Митфорд и вместе с ней книга вернулась в Англию?.. Эта маленькая история не лишена трогательности. Но детали еще предстоит выяснить.

– А цена?

Велкин в изумлении поднял брови:

– За личный экземпляр Адольфа Гитлера? При том, что существует еще только один экземпляр, адресованный Хаггарду? За книгу, которая явилась предтечей «Майн кампф»? Подаренную Гитлеру с дарственной надписью и испещренную его собственными бесценными замечаниями и объяснениями?

– Сколько бы вы за нее запросили?

– О деньги! – сказал Велкин. – Что могут значить деньги для такого человека, как Наджд ал-Квахаддар? Они текут к нему с той же скоростью, с какой нефть вытекает из его скважины, у него больше денег, чем нужно при самой изощренной фантазии. Пятьдесят тысяч долларов? Сто тысяч? Четверть миллиона? Видите ли, я ведь еще только начал разжигать его аппетит. Я ведь только намеками дал ему понять, что именно я собираюсь предложить. Последние переговоры должны были быть по-византийски искусными. Сколько бы я запросил? Сколько бы он заплатил? На каком этапе состоялась бы сделка? – Он простер ко мне руки. – Это невозможно сказать, мой мальчик. Как это там у доктора Джонсона? «Богатство превыше мечтаний скупости». Но скупость сама, знаете ли, уникальная мечтательница, поэтому эти слова, может быть, некоторое преувеличение. Несомненно, книга принесла бы кругленькую сумму. Весьма.

– Но только в том случае, если бы Аркрайт не испортил дело.

– Да, – сказал Велкин. – Если бы Аркрайт не испортил дело.

– Сколько он заплатил вам за свой экземпляр?

– Пять тысяч долларов.

– А шейх? Ведь он уже купил экземпляр с дарственной надписью для Хаггарда.

Он кивнул:

– За несколько тысяч. Я не помню точную цифру. Это так уж важно?

– Не так уж. Сколько еще экземпляров вы продали?

Велкин вздохнул.

– Три, – сказал он. – Один – человеку в форте Уорт, который полагает, что книга тайно похищена из Эшмолеана в Оксфорде скупым заместителем хранителя библиотеки, у которого были карточные долги. Этот человек никогда никому эту поэму не покажет. Второй – отошедшему от дел плантатору, который живет в Вест-Индии. Он поселился там после того, как сорвал хороший куш на малайском каучуке. Третий – консерватору в Родезии. Его, как видно, больше волновало политическое содержание поэмы, а не ее коллекционная ценность. Он заплатил самую высокую цену – кажется, восемь с половиной тысяч долларов. Я действительно продавал книги по одной, и, надо вам сказать, это был нелегкий бизнес. Ведь я не мог их широко рекламировать. Каждая сделка предполагала сначала долгий поиск, а затем тщательную разработку основ операции по продаже. Существенными были и расходы на вынужденные путешествия. Я тратил деньги достаточно разумно и покрывал свои расходы, но особенно преуспеть мне не удавалось.

– Последний экземпляр вы продали Аркрайту?

– Да.

– Откуда вы знали Маделейн Порлок?

– Мы были давними друзьями. Время от времени мы вместе работали. Это продолжалось уже много лет.

– Вы хотите сказать, что вы вместе устраивали мошеннические сделки?

– Если вы не против, то я выразился бы по-другому: это была торговая предприимчивость.

– Как экземпляр «Форта Баклоу» попал в ее шкаф?

– Это была ее доля за сделку с Аркрайтом, – ответил он. – У меня не было наличных. Обычно я давал ей тысячу долларов или около того за содействие в продаже. Но книга ее также устроила. Она надеялась со временем продать ее за хорошую цену. Конечно, она знала, что с этим надо подождать, пока я не сорву свой большой куш с Наджд ал-Квахаддара.

– А тем временем вам нужно было вернуть себе экземпляр Аркрайта?

– Да.

– И вы предложили мне выкрасть этот экземпляр за пятнадцать тысяч.

– Да.

– И откуда же вы собирались взять эти пятнадцать тысяч?

Он старался не смотреть мне в глаза:

– Со временем вы бы их получили, мой мальчик. Просто в тот момент у меня их не было. Но, продав экземпляр Гитлера шейху, я получил бы возможность быть щедрым.

– Вам следовало бы заранее предупредить меня об этом.

– И что бы мне это дало?

– Ничего, – сказал я. – Я послал бы вас подальше.

– Вот ведь как все получилось! – Он вздохнул, скрестив руки на животе. – Вот как все получилось. Понимаете, этика часто зависит от обстоятельств. Но я бы с вами рассчитался со временем как надо. Даю вам слово.

Это, конечно же, очень успокаивало. Я переглянулся с Каролин и вышел из-за прилавка.

– Положение неожиданно осложнилось, – сказал я, – потому что один человек из Индии оказался в Нью-Йорке в то самое время, когда происходило все, о чем я рассказал. Несколько месяцев назад до него дошли слухи о книге Киплинга, недавно приобретенной в собственность одним арабским шейхом. А здесь с ним вступила в контакт женщина, сказавшая ему, что такая книга существует, что в настоящее время она находится у человека по имени Аркрайт, но вскоре будет у нее и она готова с ней расстаться за хорошую цену.

Эта женщина, конечно, была Маделейн Порлок. Откуда-то она узнала, что магараджа находится в городе. Знала она, очевидно, и об его интересе к Редьярду Киплингу и его произведениям. У нее был экземпляр «Освобождения форта Баклоу», послуживший вознаграждением за то, что другой экземпляр удалось всучить Аркрайту. И тут Порлок подвернулся великолепный случай распорядиться своим экземпляром. Она предложила книгу магарадже за... сколько?

– Десять тысяч, – сказал магараджа.

– Цена неплохая, но она имела дело с человеком во всех отношениях изобретательным и находчивым. Он разгадал ее и установил за ней слежку. Когда она приходила в мой магазин с целью посмотреть на меня вблизи, то надела парик, чтобы изменить свою внешность. Может быть, она сделала это для того, чтобы я не узнал ее в момент, когда она подсунет мне отравленный кофе. А может быть, она знала, что за ней самой следят. Какова бы ни была ее цель, она не была достигнута. Человек магараджи следовал за ней по пятам до моего магазина, а небольшое исследование, проведенное после этого, легко обнаружило, что новый владелец «Барнегатских книг» оказался магистром по части взлома.

Я усмехнулся:

– Вы, ребята, следите за нитью повествования? Тут ведь одно скрыто в другом и все довольно запутано. Магараджа не собирался выкладывать десять кусков за «Форт Баклоу» не потому, что ему было жаль денег, но по другой, очень серьезной причине. Он точно знал, что книга – фальшивка. Во-первых, он слышал об экземпляре Наджда. А кроме того, у вас была и другая причина, не правда ли?

– Да.

– Вы нам о ней расскажете?

– Я владею настоящим оригиналом! – Он весь так и просиял от той самой гордости обладания, о которой часто идет речь во время рекламы «кадиллаков». – Подлинным экземпляром «Освобождения форта Баклоу», действительно надписанным для мистера Г. Райдера Хаггарда и взятым из его библиотеки после смерти. Это тот экземпляр, который побывал в руках мисс Юнити Митфорд и действительно мог одно время принадлежать герцогу Виндзорскому. Экземпляр, который – я должен подчеркнуть это! – попал в мои руки шесть лет назад, задолго до того, как вот этот джентльмен, – короткий кивок в сторону Велкина, – обнаружил чулан с завалявшимися книгами или как там еще можно назвать книжный тайник в типографии в Танбридж-Уэлс.

– И вам понадобился фальшивый экземпляр?

– Для разоблачения. Я знал, что это подделка, но не мог с точностью сказать, каким образом она осуществлена. Был ли это чистый подлог? Или кто-то случайно напал на рукопись и незаконно издал книгу? Или это – как и на самом деле оказалось – теперь мне это ясно, – подлинная книга с поддельной дарственной надписью? Я просто хотел выяснить, что это такое, и убедиться, что у Наджд ал-Квахаддара был именно такой поддельный экземпляр, но я не хотел платить десять тысяч долларов за осуществление своего замысла, – в этом случае я и сам стал бы жертвой обмана.

– Поэтому вы пытались действовать без посредников. Вы прислали сюда своего друга, – я приветливо улыбнулся Атману Синху, который не пожелал ответить тем же, – чтобы он забрал книгу, как только она окажется у меня. И вы дали ему указание оставить мне пятьсот долларов. Почему?

– Чтобы компенсировать ваш труд. Мне показалось, что это будет справедливое вознаграждение, учитывая, что книга сама по себе не имеет никакой ценности.

– Если вы считаете это справедливым вознаграждением за все, что мне пришлось пережить, то сами вы, очевидно, никогда не были взломщиком. Как вы узнали, что книга уже у меня?

– Мисс Порлок сказала мне, что она будет у нее вечером. Отсюда следовало, что вы уже забрали книгу у владельца.

Редьярд Велкин покачал головой.

– Бедная Мадди!.. – сказал он с грустью. – Я ведь просил ее попридержать эту книгу. Она мне испортила колоссальную сделку своими непродуманными действиями, но, что поделаешь, она была неугомонна. Ей непременно нужно было сорвать большой куш и уехать из города, – он нахмурился. – Кто же ее убил?

– Человек, у которого были причины так поступить, – сказал я. – Человек, которого она сильно надула.

– Ради Бога, – сказал Велкин. – Я бы никогда никого не убил. И уж конечно, никогда не убил бы Маделейн.

– Может быть, и нет. Но вы не единственный, кого она обманула. Она ведь, если хорошенько подумать, на всех старалась заработать. Меня она напоила наркотиками и украла у меня книгу, но я, безусловно, ее не убивал. Она планировала обмануть магараджу, и он мог испытать своего рода негодование, когда его агент или доверенное лицо вернулся из моего магазина с ничего не стоящим экземпляром «Трех солдат». Но из-за этого он не мог почувствовать себя преданным, так как иного он от этой женщины и не ожидал. Не ожидал иного и я. У нас никогда не было оснований доверять ей, с какой же стати мы бы почувствовали, что нас предали? Есть только один человек, которого она на самом деле предала.

– Кто же он такой?

– Это он, – сказал я, указывая пальцем на Прескотта Демареста.

Демарест, казалось, был в полном недоумении.

– Сумасшествие, – с расстановкой сказал он. – Полное сумасшествие!

– Почему вы так считаете?

– Потому что я и раньше не понимал, что я делаю в этом сумасшедшем доме. А теперь меня вдобавок еще и обвиняют в убийстве женщины, о которой я до этого вечера никогда даже и не слышал. Я сюда пришел, чтобы купить книгу, мистер Роденбарр. Я прочитал объявление в газете, позвонил вам и пришел сюда, готовый потратить немалые деньги, чтобы приобрести исключительно редкую книгу. Здесь мне довелось выслушать захватывающую, но не укладывающуюся в голове историю о подлинных книгах с фальшивыми надписями, а также леденящие кровь россказни об обманах, мошенничествах и убийствах. В довершение ко всему я теперь обвинен в совершении преступления. Я не хочу покупать вашу книгу, мистер Роденбарр, независимо от того, является ли она книгой Гитлера, Хаггарда или наместника Христа на земле. В равной мере я не хочу продолжать слушать вздор наподобие того, что я услышал здесь сегодня вечером. С вашего позволения...

Он попытался подняться со стула. Я поднял руку, не особенно угрожающе, но мое движение остановило его. Я велел ему снова сесть. Как ни странно, он меня послушался.

– Вы Прескотт Демарест?.. – сказал я.

– Я полагал, что имена нам сегодня ни к чему. Да, я Прескотт Демарест, но...

– Неправда, – сказал я. – Вы – Джесси Аркрайт. И это вы убийца.

Глава 19

– Я наблюдал за вами сегодня днем, – сказал я ему. – Я видел, как вы уходили из здания на Пайн-стрит, в котором расположены офисы. Я никогда не видел вас прежде, но меня поразило в вас что-то очень знакомое. А потом я понял, в чем дело. Семейное сходство.

– Я не понимаю, о чем идет речь.

– Речь идет о портретах в вашей библиотеке в Форест-Хиллз. Два предка в овальных рамках. Должно быть, они там висят, чтобы было кому благословлять карточный столик. Я не знаю, являетесь ли вы потомком того самого Аркрайта, который впервые собрал механический прядильный станок. Однако я склонен думать, что чудаковатые старики на стене – ваши законные предки. Вы очень похожи на них, особенно линия челюсти.

Я взглянул на Велкина:

– Вы продали ему книгу. Неужели вы его при этом ни разу не видели?

– Всем заправляла Мадди. Она была связующим звеном.

– Вы хотите сказать – посредницей. А разве вы не говорили с ним по телефону?

– Очень коротко. Я не могу утверждать, что это его голос.

– А вы? – спросил я магараджу. – Ведь вы же звонили мистеру Аркрайту сегодня утром!

– Вполне возможно, что это тот самый человек, голос которого я слышал. Не могу ни подтвердить этого, ни отвергнуть.

– Это какой-то абсурд! – сказал Демарест. Впрочем, лучше называть его настоящим именем – Аркрайт. – Мнимое сходство с парой портретов, гроша ломаного не стоящая идентификация по голосу, якобы слышанному по телефону...

– Вы забыли кое-что. Я ведь видел, как вы уходили из здания на Пайн-стрит. Я звонил вам туда по известному мне номеру. Он находится в офисе «Тонтин трейд корпорейшн». А владелец этой компании – человек по имени Джесси Аркрайт. Не думаю, что вы зайдете слишком далеко, настаивая на том, что все это – случайные совпадения.

Надо отдать ему справедливость – он недолго раздумывал.

– Хорошо, – сказал он. – Я – Аркрайт. Нет смысла продолжать игру в прятки. Сегодня днем несколько раньше мне позвонили. Звонил, очевидно, этот джентльмен, которого вы называете магараджей. Он хотел знать, у меня ли все еще книга «Форт Баклоу».

– Я увидел объявление, – пояснил магараджа, – и усомнился в нем. После того, как мне не удалось заполучить книгу ни в этом магазине, ни у мисс Порлок, я подумал, что, может быть, она так и осталась у мистера Аркрайта. И я позвонил ему, прежде чем откликнулся на объявление.

– При этом он сослался на объявление, – продолжал Аркрайт. – Тогда я и сам посмотрел его. И сразу же позвонил вам. Я подумал, что, попав в гущу событий, я смогу выяснить, что происходит. Книга исчезла из моего дома посреди ночи. Я хотел узнать, нельзя ли ее вернуть. Я также хотел установить, действительно ли это раритет, как меня постарались убедить. Поэтому я позвонил вам и пришел сюда, чтобы, если придется, побороться за эту книгу на вашем своеобразном аукционе. Но из всего этого еще не следует, что я убийца.

– Маделейн Порлок была вашей содержанкой.

– Чушь! Я встречался с ней всего два раза, может быть, три. Она каким-то образом узнала о том, что я интересуюсь редкими книгами, и совершенно неожиданно появилась в моей жизни, предложив книгу Киплинга.

– Она была вашей любовницей. У вас были весьма эксцентричные сексуальные забавы в квартире на Восточной Шестьдесят шестой улице.

– Я никогда там не был.

– Но соседи вас там видели. Вас узнали по фотографии.

– По какой еще фотографии?

Я достал фотографию и показал ее ему.

– Они вас опознали, – сказал я. – Вас видели и вместе с Порлок, и одного. Очевидно, у вас была и связка ключей, потому что кое-кто из соседей видел, как вы входили и выходили, открывая входную дверь.

– Это ведь всего лишь косвенные улики, не правда ли? Может быть, меня видели, когда я забирал у нее книгу. Может быть, она открыла мне входную дверь автоматически, находясь в своей квартире, а кому-то показалось, что он видел у меня в руках ключи. Ведь на такого рода свидетельства нельзя полагаться.

Я пропустил все это мимо ушей.

– Может быть, вы считали, что она вас любит, – сказал я. – Как бы то ни было, вы почувствовали предательство с ее стороны. Я вас ограбил, но это не вызвало у вас желания убить меня. Вам показалось достаточным оставить меня с пистолетом в руке в квартире, где везде были отпечатки моих пальцев. Но Маделейн Порлок вы пожелали убить. Почему? А потому, что вы доверяли ей, а она обвела вас вокруг пальца и предала.

– Все это ваши домыслы. Досужие домыслы!..

– Ну а как же пистолет? «Пес-дьявол» фирмы «Марли»? Автоматический, тридцать второго калибра?

– Насколько мне известно, он не был зарегистрирован.

– Как же вам это стало известно? В газетах об этом ничего не говорилось.

– Вероятно, я слышал это по радио или телевидению.

– Не думаю. Не думаю, что подобная информация могла бы просочиться. Но как бы то ни было, иногда бывает, что прошлое незарегистрированного пистолета выяснить легче, чем вы полагаете.

– Даже если пистолет этот приведет ко мне, – сказал он, тщательно взвешивая каждое слово, – это еще ничего не доказывает. Разве только то, что вы его украли, когда вломились в мой дом с целью грабежа.

– Но в вашем доме его не было. Вы держали его в левом нижнем ящике вашего стола в офисе «Тонтин трейд корпорейшн», который находится в центре.

– Совершеннейшее вранье!

Он весь просто взбесился от благородного негодования. Я видел этот пистолет из вороненой стали в его кабинете на Копервуд-Кресент. А теперь я, глядя ему в глаза, заявлял, что он был в его офисе, тогда как его там на самом деле не было. Он пылал яростью.

– Нет, это, вне всякого сомнения, правда, – сказал я. – Пули и пистолет обычно держат рядом. А у меня такое чертовски достоверное чувство, что в этом ящике почти полная коробка патронов для пистолета тридцать второго калибра, а также тряпка для чистки оружия и пара запасных обойм для пистолета «пес-дьявол» фирмы «Марли».

Он уставился на меня:

– Вы были в моем офисе!

– Не будьте смешным.

– Вы... вы подложили это туда. Вы пытаетесь меня подставить!..

– А вы хватаетесь за соломинку, – невозмутимо продолжал я как по маслу. – Неужели вы все еще будете настаивать на том, что Маделейн Порлок не была вашей содержанкой? Если так, то почему же вы купили ей куртку из канадской рыси? Не так уж трудно сообразить, почему она ее захотела – вещь-то потрясающая. – Спокойно, Каролин! – Но зачем вам ее было покупать, если Порлок для вас всего лишь случайная знакомая?

– Я не покупал ее.

– Я заглядывал в ваши шкафы, когда приходил к вам за книгой, мистер Аркрайт. У вашей жены есть пара великолепных меховых изделий. На них одинаковые этикетки и один и тот же ярлык: «Арвин Танненбаум».

– И что же из этого следует?

– В квартире Порлок висит куртка из канадской рыси. На ней та же самая этикетка и тот же самый ярлык.

– Повторяю: и что же из этого следует? «Танненбаум» – известнейшая фирма меховых изделий. У нее, безусловно, может быть сколько угодно покупателей.

– Вы купили эту куртку для Маделейн в прошлом месяце. В компьютерных файлах есть запись об этой покупке. Там стоит ваше имя и дается полное описание куртки.

– Это невозможно! Я никогда... Я не... – Он помолчал, а затем поменял тактику, на этот раз еще более осторожно подбирая слова: – Если бы эта женщина была моей содержанкой, как вы пытаетесь представить дело, и если бы я покупал для нее куртку, то я бы уж, конечно, заплатил наличными, чтобы никакой записи о сделке не сохранилось.

– Именно на это вы бы и рассчитывали, не правда ли? Но думаю, что в этом магазине вас знают, мистер Аркрайт. Вы для них что-то вроде особо ценного покупателя. Может быть, я и ошибаюсь, но у меня есть сильное подозрение, что если полиция как следует покопается в файлах компании Арвина Танненбаума, то запись о покупке там окажется. Может быть, даже найдется и чек в вашем столе в офисе «Тонтин трейд корпорейшн». На нем будет ваше имя и будет указано, что вы заплатили наличными.

– Господи! – Лицо его сделалось пепельно-серым. – Как же вы сумели...

– Конечно, это всего лишь мои предположения.

– Нет, это ложные обвинения, подстроенные и подобранные вами!..

– На вашем месте я бы этого не говорил, мистер Аркрайт.

Он положил руку на грудь, словно ему не хватало воздуха.

– Все это вранье или полуправда, – сказал он. – И что это даст? В лучшем случае может быть использовано в качестве косвенных улик.

– Косвенных улик иногда бывает достаточно. Порлок была вашей содержанкой и при этом была убита из вашего пистолета. И у вас был серьезнейший повод для убийства. Что там за выражение было в уотергейтском деле? «Дымящийся пистолет»? Ну что же, вас не поймали с дымящимся пистолетом в руке. Вы оказались достаточно сообразительны, чтобы переложить его в мою руку. Но думаю, что все-таки свидетельств более чем достаточно, чтобы окружной прокурор основательно осложнил вам жизнь.

– Мне надо было убить вас тогда! – прошипел он, положительно задыхаясь от злобы. Он все еще держался за грудь. – Я должен был положить ваш палец на курок, а дуло пистолета засунуть в рот, предоставив возможность вам самому вышибить себе куриные мозги!

– Это было бы очень остроумно, – согласился я. – Я убил ее во время ограбления, а затем в порыве раскаяния лишил себя жизни. Правда, после пятого класса я уже не испытывал больше порывов раскаяния, но кому об этом могло быть известно? Как же получилось, что вы не осуществили такой замечательный план?

– Я не знаю... – Он, казалось, задумался. – Я... никогда никого раньше не убивал. После того как я ее застрелил, я хотел только одного – убраться оттуда. Мне и в голову не пришло вас убивать. Я просто вложил пистолет в вашу руку и ушел.

Прекрасно! Полное признание: максимум того, что можно выжать, не прочитав ему его права и не позволив вызвать своего адвоката. Пора было показаться кавалерии. Я уже было повернулся в ту сторону, где в задней части магазина Рэй Киршман и Фрэнсис Рокленд, по всей вероятности, постигали сущность происходящего, когда рука Аркрайта, которую он прижимал к своей груди, скользнула под пиджак и тут же выскользнула обратно, но уже с пистолетом.

Выхватив пистолет, он резко отбросил свой стул и проворно отпрыгнул назад, так что теперь мы все четверо были в поле его зрения – Велкин, Атман Синх и магараджа. И я, на которого пистолет был нацелен. Этот пистолет был намного больше оставленного в моих руках у Порлок. Слишком большой, чтобы быть «гончей» или «псом-дьяволом». И, как я успел заметить, револьвер. Вероятно, если он имел какое-то отношение к семейству пистолетов фирмы «Марли», это был «мастиф». Или еще что-то в этом роде.

– Всем оставаться на местах, – сказал он, поводя пистолетом. – Того, кто хоть шелохнется, я застрелю первым! Ты умный парень, Роденбарр, но сейчас это тебе не поможет. Думаю, что потерю вора-взломщика мир переживет. Таких, как ты, следовало бы убивать в газовых камерах. Вы – отвратительные паразиты, у вас начисто отсутствует уважение к правам собственника. Что касается вас, – обратился он к Велкину, – то вы меня обманули. С помощью Маделейн вы вытянули из меня деньги. Вы одурачили меня! И я убью вас без особых угрызений совести. Два других джентльмена, к несчастью для себя, оказались здесь в неподходящее время. Я сожалею, что приходится так поступить...

Убивать женщин – дело опасное. Но еще опаснее их не замечать. Он совершенно забыл про Каролин и еще не успел договорить, как она шарахнула его по голове бронзовым бюстом Иммануила Канта. Этот бюст служил в моем магазине как бы книгоразделом. Он показывал, где кончаются книги философского содержания и начинаются книги содержания религиозного.

Глава 20

Утром в понедельник, в четверть двенадцатого, я повесил на окно табличку «Ленч» и запер дверь. С железными решетками я возиться не стал: в такое время это было ни к чему. Я пошел в закусочную, в которой в четверг была Каролин, купил сандвичи с фелафелом, овощной соус и сухое печенье к нему. У печенья была странная форма, напомнившая мне рисунки амеб в школьном учебнике по биологии. Я уже было заказал кофе, но в продаже оказался мятный чай. Я подумал, что будет любопытно попробовать его, и взял два закрытых пластмассовых стакана. Продавец положил все это в пакет. Я так и не определил, араб он или израильтянин, поэтому предпочел не искушать судьбу приветствиями типа «Шалом» или «Салам», а просто пожелал ему всего наилучшего, чем и ограничился.

Каролин напряженно работала, расчесывая Лазу Апсо.

– Слава Богу, – сказала она, увидев меня, и впихнула пушистую собачонку в клетку. – Перерыв на ленч, Долли Лама. Я займусь тобой попозже. Что ты принес, Берни?

– Сандвичи с фелафелом.

– Чудесно! Бери стул.

Так я и сделал, и мы принялись за еду. Во время ленча я рассказал ей, что все идет как надо. Фрэнсис Рокленд не будет подавать в суд ни на меня, ни на сикха, поскольку в качестве компенсации за свой некогда существовавший палец получил от магараджи три тысячи американских долларов. Я посчитал это щедрым вознаграждением, особенно если принять во внимание, что в потере пальца, кроме него самого, никто повинен не был. Полагаю, что какое-то количество рупий оказалось также и в кармане Рэя Киршмана. Деньги всегда прилипают к его рукам.

Редьярд Велкин – трудно в это поверить, но у него оказался полный бумажник доказательств, что он действительно носит это сомнительное имя – был задействован в качестве важного свидетеля и освобожден под свой собственный залог.

– Я абсолютно уверен, что он уехал из страны, – сказал я Каролин. – Или по крайней мере из города. Вчера вечером он звонил и пытался уговорить меня расстаться с гитлеровским экземпляром «Освобождения форта Баклоу».

– Неужели он собирается продать книгу шейху?

– Я думаю, он понимает, чем это ему грозит. Например, с него могут заживо содрать кожу. Но на свете немало других чудаков, готовых хорошо заплатить за такой товар. А Велкин – человек, который вполне способен найти одного из них. Может быть, он и не сумеет достичь положения, о котором мечтает, но своего он до сих пор не упускал и не думаю, что когда-нибудь упустит.

– Ты отдал ему книгу?

– И не подумал. У него же целая сумка, полная этих книг! Из его комнаты в гостинице «Грэхем» я взял только «экземпляр Гитлера». Я оставил там несколько «экземпляров Хаггарда» и порядочное количество ненадписанных книг. Так что он сможет сварганить еще один «экземпляр Гитлера», если у него будет достаточно времени и терпения. Сфабриковав все это один раз, можно сфабриковать и во второй. Экземпляр, который я стащил у него, я оставил себе.

– Уж не собираешься ли ты продавать его?

Думаю, что мне удалось изобразить обиду.

– Конечно, нет, – сказал я. – В свободное от работы время я могу быть плутом, но я абсолютно честный книготорговец и не выдаю свой товар за что-то более ценное. Да и в любом случае эта книга не для продажи. Она будет находиться в моей личной библиотеке. Я не собираюсь слишком часто читать ее, но мне приятно, что она будет у меня под рукой.

Магараджа, сообщил я ей, отправился в Монако пощекотать себе нервишки игрой в рулетку, или в баккару, или еще во что-то, не оставляющее его равнодушным. Все эти испытания и переживания, сообщил он мне, дали ему хороший заряд бодрости. Я был рад это услышать.

А Джесси Аркрайт, добавил я, в тюрьме. Он все-таки попал туда, и заперли его надежнее, чем бриллианты королевской короны. Мерзавца привлекли к ответственности за преднамеренное убийство, совершенное в одиночку, а при таком обвинении тебя не могут взять на поруки. Не важно, насколько ты богат.

– Это не значит, что в итоге он получит срок, – пояснил я. – По правде говоря, я буду удивлен, если дело дойдет до суда. Все доказательства на самом деле довольно шаткие. Их могло бы и хватить, чтобы приговорить бедняка, но у Аркрайта есть средства нанять достаточно хорошего адвоката, чтобы выпутаться. Вероятно, он будет ходатайствовать о смягчении обвинения. Скажем, непредумышленное убийство или парковка сверх установленного времени. В итоге его приговорят к одному или двум годам заключения, и я готов биться об заклад: он и дня не отсидит. Приговор с отсрочкой. Вот увидишь.

– Но он же убил эту женщину!

– Вне всяких сомнений.

– Но тогда это же несправедливо!

– Мало что на свете справедливо, – философски заметил я, кивнув Иммануилу Канту. – По крайней мере нельзя сказать, что он вышел сухим из воды. Сейчас, когда мы с тобой разговариваем, он за решеткой, его репутация будет сильно подмочена, и он порядочно заплатит как морально, так и материально, даже если не отсидит в тюрьме за то, что совершил. Ему, конечно, повезло, но не так, как он рассчитывал до того, как ты пригвоздила его к полу Иммануилом.

– Да, это был удачный удар.

– С того места, где я находился, он выглядел безупречным.

Она, усмехнувшись, обмакнула печенье в овощной соус.

– А может, мое предназначение – быть карающей десницей?

– "Карающая десница – заступница Провидения". И тем не менее, – продолжал я, – многое на свете несправедливо. Супруги Блинн, например, собираются получить свою страховую сумму. Меня не привлекли к ответственности за то, что я обокрал их квартиру. Полиция согласилась не выдвигать против меня обвинения, так как я помог им припереть Аркрайта к стене и доказать, что он совершил убийство. Это очень благородно с их стороны, но супруги Блинн тем не менее получат компенсацию за все, что я украл, а я, к слову сказать, ничего этого не крал, и если это справедливо, то объясни мне, почему.

– Может быть, это и несправедливо, – сказала она, – но я все равно рада. Мне нравятся Герта и Арти.

– Мне тоже. Они хорошие ребята. Кстати, я кое о чем вспомнил.

– А?

– Арти звонил мне вчера вечером.

– В самом деле? Между прочим, мятный чай – просто прелесть. Правда, сладкий. Нельзя было взять без сахара?

– Он продается с сахаром.

– Вероятно, это погубит мои зубы. И внутренности. И все остальное. Но мне все равно. А тебе?

– Я как-то об этом не думал. Так вот, Арти кое о чем спрашивал.

– Я тоже кое о чем собиралась спросить, – сказала она. – Все хотела спросить тебя...

– Да?

– О Редьярде Велкине.

– И что же?

– Он правда был в наркотическом опьянении, когда назначал тебе встречу? Или он просто притворялся?

– Он просто притворялся.

– Зачем? И почему его не было у Порлок?

– Это она придумала. Она ведь собиралась встретиться и с магараджей, чтобы продать ему свой экземпляр. И, конечно, Велкин ей в это время был ни к чему. Ему же она представила дело так, что лучше не раскрывать все карты. Мне, мол, незачем знать, что это он меня обманул. Позже он всегда успеет связаться со мной и объяснить, что его тоже напоили наркотиками и поэтому-то он и не пришел на встречу. Конечно, весь этот план сорвался, когда Аркрайт проделал дыру у нее в голове. Но, по ее сценарию, Велкин притворился пьяным, когда я с ним разговаривал: он подготавливал будущее оправдание.

Она в задумчивости кивнула.

– Понимаю, – сказала она. – Вырисовывается искусно продуманный план.

– Теперь, если можно, об Арти Блинне...

– А что произошло с твоим бумажником?

– Аркрайт взял его и засунул под диванную подушку, где полиция обязательно должна была его найти. Разве я не рассказывал тебе? Из-за этого я и стал подозреваемым.

– А куда он делся после этого?

– О, – я похлопал себя по карману. – Он снова у меня. Его конфисковали как улику, но никто не мог толком сказать, к чему эта улика. Рэй с кем-то поговорил, и я получил его назад.

– А как же пятьсот долларов?

– Либо их уже не было, когда полицейские нашли бумажник, либо кто-то из них в этот день оказался с барышом. – Я пожал плечами. – Легко достались, легко и улетучились.

– Ты правильно к этому относишься.

– Угу. Так вот, что касается Арти...

– При чем тут Арти?

– Что касается моего бумажника, то ни при чем. Но теперь речь пойдет о нем. Арти хотел бы знать, что случилось с браслетом.

– Черт!

– Он сказал, что спрашивал тебя о нем, когда ты была у них и показывала фотографии, но ты сказала, что забыла принести его с собой.

– Черт, черт!

– Но мне помнится, что я спросил тебя о браслете, прежде чем ты вышла из машины, и ты сказала, что он у тебя в кармане.

– Да, – сказала она. Она отпила еще немного мятного чаю. – Ну, признаюсь, я солгала, Берни.

– Угу.

– Не тебе. Арти и Герте. Он был у меня в кармане, но я сказала, что его у меня нет.

– Уверен, что у тебя были на то веские причины.

– Вообще-то у меня были ерундовые причины: я все думала о том, как красиво браслет бы смотрелся на руке одного человека.

– Этот человек, конечно же, не Миранда Мессинджер. Нет-нет, я не допускаю этого!..

– Вот за эту-то твою блестящую интуицию я и люблю тебя, Берни.

– А я-то думал, что за мою обаятельную улыбку. Ей понравился браслет?

– Она от него в восторге! – Каролин ухмыльнулась. – Я ходила к ней вчера вечером, чтобы вернуть «поляроид». Она даже и не заметила, что он исчез. Я предложила ей браслет в качестве мировой и все ей рассказала, и...

– И теперь вы снова вместе.

– Прошлой ночью мы были вместе. Надолго ли, я гадать не хочу. Но должна тебе сказать, что путь к сердцу этой женщины проходит через ее запястье.

– Ну что ж, через запястье, так через запястье.

– Да. «Если тебе вздумается отправиться на Восточную сторону, то лучше не надевай его, – сказала я ей. – Потому что это небезопасно».

– Ты именно так с ней и разговаривала? С чувством собственного превосходства?

– Да. И эффект был великолепен. Честное слово, в следующий раз, когда я ей что-нибудь куплю, я скажу, что стащила это. – Она вздохнула: – Ну, хорошо, Берни. Так что же нам делать с супругами Блинн?

– Я что-нибудь придумаю.

– Я собиралась тебе об этом раньше сказать, но...

– О, это было очевидно. Ты то и дело возвращалась к этой теме. Ты уж очень явно стремилась поговорить со мной о супругах Блинн.

– Я...

– Все в порядке, – сказал я. – Успокойся и доедай свой соус.

Чуть позднее она сказала:

– Слушай-ка, у Рэнди сегодня вечером занятия в школе танцев. Ты не хочешь зайти ко мне после работы? Мы можем поужинать вместе у меня или еще где-нибудь, а потом, например, посмотреть какой-нибудь фильм.

– С удовольствием бы, – сказал я. – Но сегодня вечером это отпадает.

– У тебя важная встреча?

– Не совсем... – Я колебался, а потом вдруг подумал; какого черта? – Когда мы встретимся с тобой сегодня, чтобы пропустить стаканчик, – сказал я, – я буду пить содовую.

Она подалась вперед; глаза ее широко распахнулись:

– Вот это да! Снова примешься за свои проделки?

– Я бы это так не назвал, но в общем-то ты угадала.

– А куда ты идешь?

– В Форест-Хиллз-Гарденз.

– В тот же район, что и в прошлый раз?

– В тот же дом. Шуба, которую я описал Рэю, не была вымышленной. Я видел ее в среду ночью в шкафу у Эльфриды Аркрайт. Я пообещал ее Рэю, а когда я что-либо обещаю полицейским, то обычно держу слово. Поэтому сегодня вечером я возвращаюсь туда за шубой.

– А Эльфрида не станет возражать?

– Ее нет дома. Вчера она навестила муженька в тюрьме, а потом вернулась домой, хорошенько все обдумала, упаковала чемодан и исчезла в неизвестном направлении. Может быть, поехала домой к маме. А может быть, в Палм-Бич, погреться на солнышке. Полагаю, она не захотела оставаться здесь и давать пищу для пересудов.

– Надо думать... – Она подняла голову, в глазах ее было отсутствующее выражение. – Что ж, он получил по заслугам, – сказала она. – Мерзавец убил свою любовницу и ни дня не отсидит за это. Я помню, как ты описывал мне их дом, Берни. Ты сказал, что тебе хотелось бы пригнать грузовик на газон перед домом и увезти буквально все – от канделябров до ковров.

– Тогда у меня возникло именно такое желание.

– Это ты и собираешься сделать?

– Нет.

– Ты возьмешь только шубу?

– Ну...

– Ты ведь говорил, что там были драгоценности, да? Может быть, ты сможешь найти что-нибудь, чтобы возместить потерю браслета Герте Блинн?

– Мне приходило это в голову.

– И там есть коллекция монет.

– Я помню о коллекции монет, Каролин.

– Ты упоминал и о многом другом. Ты опять возьмешь «понтиак»?

– Наверное, не стоит искушать судьбу.

– Тогда ты угонишь какую-нибудь другую машину?

– Думаю, что да.

– Возьми меня с собой.

– А?..

– Что тебе мешает? – Она подалась вперед и положила руку мне на плечо. – Почему, черт возьми, нет, Берни? Я могла бы помочь. Ведь я же не помешала, когда мы крали «поляроид» Рэнди, правда?

– Мы не крали, мы просто на время взяли «поляроид» Рэнди.

– Чушь! Мы украли его. Уже потом получилось так, что мы смогли его вернуть, когда он стал нам не нужен. Если на вещи смотреть именно под таким углом зрения, то я уже не новичок во всех этих делах со взломом. Возьми меня, Берни, а? Я достану себе резиновые перчатки и вырежу в них ладони. Я откажусь от выпивки после работы. Я сделаю все, чего бы ты ни пожелал. Пожалуйста!

– Боже ты мой! – сказал я. – Ты... Ты же законопослушный человек, Каролин. У тебя чистая биография. Ты занимаешь в обществе подобающее тебе место.

– Да уж, собак мою. Поистине подобающее место!

– Это же большой риск!

– Черт с ним, с риском.

– И я всегда работаю один, понимаешь? Без партнеров.

– А... – Она вся сникла. – Ну что ж, тогда ничего не поделаешь. Об этом я не подумала. Вероятно, я все равно была бы для тебя обузой, правда? Все в порядке, Берни. Я не обижаюсь.

– Ни капли спиртного после работы.

– Ни капли! И я могу пойти с тобой?

– И ты никогда ничего не расскажешь ни одной живой душе. Ни Рэнди, ни какой-нибудь еще своей будущей подружке. Никому!

– На устах моих печать! Ты говоришь серьезно? Я могу пойти с тобой?

Я пожал плечами:

– Какого черта? Ты ловко со всем справилась позавчера ночью. Ты можешь оказаться полезной и сегодня.

1

Здесь и далее стихи в переводе П. Балана. – Примеч. перев.