- Там были, представьте себе, все три версии "Мальтийского сокола". Одна тридцать шестого года, она называлась "Сатана встречает даму", с Бетт Дэвис и Уорреном Уильямсом. Артур Тричер там играет Джоула Кэйро, а роль Сиднея Гринстрита исполняет толстуха по имени Эдисон Скипуорт - хотите верьте, хотите нет. Потом самая первая - тридцать первого года, где Рикардо Кортес изображает Спейда настоящим подонком, а не героем, какого сделал из него Богарт в сороковом. Эта версия называлась "Мальтийский сокол", но после того, как вышел фильм Хастона, первую переименовали и назвали "Опасная женщина".
      Та женщина сказала ему, что сдает квартиры внаем. Один из жильцов умер, и она продает кое-какие его вещи, чтобы возместить его задолженность.
      - Я все и купил, - сказал он. - Не знаю, в самом деле он был ей что-то должен или она просто воспользовалась случаем заработать доллар-другой, только я не сомневался, что она не взломщица и эти кассеты не украла. И они были в хорошем состоянии - по крайней мере те, что я проверил. - Он горестно улыбнулся. - Все я не просматривал. А эту точно не видел.
      - Ну, это объясняет дело, - сказал я. - Если кассеты принадлежали ее жильцу, кто бы он там ни был...
      - И он хотел что-то переписать, и, может, дело было посреди ночи, так что он не мог выйти и купить чистую кассету... Конечно, в этом есть смысл. Записывать на прокатную кассету он бы не стал, но эта была не прокатная, пока я не купил ее у той женщины, а к тому времени он уже что-то на нее записал. - Он взглянул на меня. - Действительно порнуха с несовершеннолетними? Вы не преувеличиваете?
      Я ответил, что нет. Он сказал что-то насчет мира, в котором мы живем, а я спросил, как звали ту женщину.
      - Вряд ли я вспомню, - ответил он. - Если вообще знал, как ее зовут, что мало вероятно.
      - Разве вы не выписали ей чек?
      - Возможно, и нет. По-моему, она хотела получить наличными. Обычно так и бывает. А может, я и выписал чек. Хотите, посмотрю?
      - Буду благодарен.
      Он отошел, чтобы отпустить посетителя, потом вышел в заднюю комнату и через несколько минут появился снова.
      - Чека не было, - сказал он. - Так я и думал. Я нашел запись об этой покупке, хотя даже на это не рассчитывал. У нее была тридцать одна кассета, и я заплатил ей семьдесят пять долларов. Вроде бы немного, но ведь они были подержанные, мы на таких вещах и зарабатываем.
      - А там не записано, как ее звали?
      - Нет. Дата есть - четвертое июня, если это может вам помочь. И ни до, ни после того дня я эту женщину не видел. Скорее всего, она живет где-то поблизости, но больше я про нее ничего не знаю.
      Вот и все, что он мог мне сообщить, - расспрашивать его дальше было бессмысленно. Он сказал, что Уилл имеет право получить на один вечер нормальный экземпляр "Грязной дюжины" бесплатно.
      Вернувшись в отель, я разыскал телефон Уилла - теперь, когда я знал его фамилию, это было нетрудно. Я позвонил ему и сказал, что он может взять фильм бесплатно в любое время.
      - А что до той кассеты, - сказал я, - то ни вы, ни я тут ничего сделать не можем. Кто-то записал это на свою собственную кассету с "Грязной дюжиной", а потом ее продали. Человек, которому она принадлежала, умер, и невозможно даже выяснить, кто он был, не говоря уж о происхождении записи. Вообще такие вещи ходят по рукам, и те, кто ими интересуется, переписывают их друг у друга, потому что только так их и можно заполучить, в открытой продаже они не появляются.
      - И слава Богу, - сказал он. - Но разве мы можем вот так просто взять и забыть про это? Ведь мальчика-то убили.
      - Первоначальную запись могли сделать и десять лет назад, - сказал я. Где-нибудь в Бразилии. - Что было мало вероятно, поскольку все говорили по-английски с американским выговором, но он не обратил на это внимания. Это жуткая запись, и я был бы только счастлив и доволен, если бы никогда ее не видел, но, по-моему, тут ничего сделать нельзя. По городу ходят, наверно, сотни таких записей. Ну, уж десятки - во всяком случае. У этой только одно отличие - мы с вами ее видели.
      - А не стоит отнести ее в полицию?
      - По-моему, нет. Они ее конфискуют, ну и что дальше? Будет лежать где-нибудь на складе, а тем временем вам придется ответить на множество вопросов о том, как случилось, что она оказалась у вас.
      - Мне это ни к чему.
      - Конечно.
      - Что ж, - сказал он, - должно быть, придется об этом забыть.
      Только я забыть об этом не мог.
      То, что я видел, и то, при каких обстоятельствах я это видел, произвело на меня сильное впечатление. Я сказал Уиллу правду - мне еще не приходилось видеть черной порнухи. Время от времени до меня доходили разные слухи например, что одну такую пленку конфисковали в Чайнатауне,* а в 5-м участке поставили проектор и показали ее. Полицейский, от которого я это слышал, говорил, что тот полицейский, который ему об этом рассказал, не выдержал и вышел, когда у девушки в фильме отрубили руку. Возможно, так оно и было, но полицейские байки обычно изрядно приукрашиваются при передаче - так же, как в барах история про голову Пэдди Фарелли. Я знал, что такие фильмы существуют, знал, что есть люди, которые их снимают, и люди, которые их смотрят, но никогда еще не соприкасался с миром, в котором они живут.
      * Чайнатаун - район Нью-Йорка, заселенный в основном китайцами.
      Поэтому многое из виденного в фильме прочно врезалось мне в память. И при этом не то, чего можно было бы ожидать. Например, как спокойно вел себя мальчик в начале съемки - "Эта штука уже снимает? Эй, я должен что-нибудь говорить или что?". Как он удивился, когда дело стало принимать скверный оборот, и как долго не мог в это поверить.
      И все это время - мужская рука на голове мальчика, которая нежно, заботливо приглаживает ему волосы. Этот жест многократно повторялся на протяжении всего фильма - до самого последнего, самого страшного момента, после которого камера плавно наклонилась вниз и показала сточную решетку в полу, в нескольких метрах от ног мальчика. Она и раньше попадала в кадр, но теперь камера смотрела именно на нее - на черную металлическую решетку, вделанную в пол, выложенный в шахматном порядке черными и белыми плитками. Кровь, красная, как губная помада той женщины, как ее длинные ногти и кончики ее маленьких грудей, текла по этим черным и белым квадратам и стекала сквозь решетку.
      Это был заключительный кадр - ни одного человека, а только черно-белые плитки пола, решетка и стекающая сквозь нее кровь. Потом изображение на экране исчезло, и тут же снова появился Ли Марвин, спасающий мир для демократии.
      На протяжении нескольких дней, а может быть, даже целой недели я то и дело ловил себя на этих воспоминаниях. Однако я ничего не предпринял, потому что не мог ничего придумать. Кассету я спрятал в свой сейф и больше не смотрел - одного раза было вполне достаточно. Мне почему-то казалось, что нужно ее сберечь, - но что с ней делать? Ведь это просто видеопленка, где какие-то два человека, личность которых установить невозможно, имели половые сношения друг с другом и с третьим человеком, личность которого установить также невозможно и которого они подвергли истязаниям - надо полагать, против его воли - и в конце концов почти наверняка убили. Установить, кто они были, где и когда это произошло, не было никакой возможности.
      Однажды после дневного собрания я прошелся по Бродвею до Сорок Второй и час-другой бродил по гнусному кварталу, что между Бродвеем и Восьмой авеню, заглядывая в лавочки, где торговали порнухой. Сначала я стеснялся, но потом взял себя в руки и уже не спеша просматривал товар, выставленный в отделах "С и М" - садизма и мазохизма. В каждой лавке можно было найти что-нибудь в этом роде - жестокость, наказания, пытки, боль, - и на упаковке каждой кассеты была краткая аннотация и кадр из фильма для разжигания аппетита.
      Я не рассчитывал обнаружить в продаже наш вариант "Грязной дюжины". В лавках на Таймс-сквер не существует почти никакой цензуры, но порнография с участием несовершеннолетних и убийства все же находятся под запретом, а на той кассете, которую я видел, было и то и другое. Может быть, мальчик и сошел бы за совершеннолетнего, а самые страшные кадры редактор мог бы вырезать, но даже такой смягченный вариант вряд ли можно будет найти в открытой продаже.
      Правда, я не исключал, что Резиновый Мужчина и Кожаная Женщина снимали и другие фильмы - или каждый по отдельности, или оба вместе. Я не был уверен, что смогу их узнать, но мне казалось, что смогу, особенно если они будут одеты так же. Вот что я искал, если вообще что-то искал.
      На северной стороне Сорок Второй, домов за пять от Восьмой авеню, помещалась крохотная лавка, мало чем отличавшаяся от всех остальных, если не считать того, что она специализировалась на товарах для садистов и мазохистов. Прочей тематики там тоже, конечно, хватало, но отдел "С и М" был самым большим. Там торговали видеофильмами по цене от 19.98 до 100 долларов и фотожурналами с названиями вроде "Пытки для титьки".
      Я перебрал все видеокассеты, в том числе сделанные в Японии и Германии, а также примитивные любительские с грубыми этикетками, отпечатанными на принтере. Не дойдя и до половины, я уже почти забыл о Резиновом Мужчине и его бессердечной партнерше. Я больше никого не искал. Я просто впитывал в себя этот мир, с которым так неожиданно познакомился. Он всегда существовал здесь, меньше чем в полутора километрах от отеля, где я живу, и я всегда знал, что он есть, но никогда еще в него не погружался. Не было случая.
      В конце концов я выбрался на улицу. В лавке я провел, должно быть, почти час, просматривая все и не покупая ничего. Если это и раздражало продавца, то он не подавал вида. Это был смуглый молодой индиец с бесстрастным лицом, и он ни разу не произнес ни слова. В этой лавке никто ничего не говорил - ни он, ни я, ни другие покупатели. Все, кто рассматривал товар, кто что-то покупал или не покупал ничего, кто входил в лавку и выходил из нее, - все старались не встречаться друг с другом взглядом, делая вид, будто рядом никого нет. Время от времени открывалась и закрывалась дверь. Время от времени слышался звон монет, когда продавец отсчитывал кому-то сдачу: просмотр видеопленки в одной из будок в глубине лавки стоил четвертак. Но больше ничто не нарушало тишины.
      Вернувшись к себе в отель, я первым делом принял душ. Это немного помогло, но я все равно чувствовал, что меня окружает тяжелая атмосфера Таймс-сквер. Вечером я снова отправился на собрание, потом еще раз принял душ и улегся спать. Утром слегка позавтракал, прочитал газету, потом прошел по Восьмой авеню и свернул на Сорок Вторую.
      За прилавком стоял тот же продавец, но если он меня и узнал, то не подал вида. Я разменял на четвертаки десять долларов, зашел в одну из просмотровых будок и запер за собой дверь. Будка годилась любая, потому что в каждой стоял видеотерминал, подключенный к одной и той же шестнадцатиканальной кабельной системе. Переключаться с канала на канал можно было сколько угодно. Как будто сидишь дома и смотришь телевизор, только программы другие и четвертака хватает на каких-нибудь тридцать секунд.
      Я сидел в будке, пока у меня не кончились четвертаки. На экране передо мной мужчины и женщины проделывали друг с другом всякие штуки, и каждый раз это была какая-то вариация на тему жестокости и боли. Некоторые из жертв как будто получали удовольствие, и никого это, по-видимому, ничуть не смущало. Это были актеры, добровольцы, лицедеи, играющие спектакль.
      Ничего похожего на то, что смотрели мы с Элейн, я здесь не увидел.
      Вышел я из будки на десять долларов беднее и на столько же лет старше. На улице было жарко и душно, такая погода стояла уже целую неделю. Я вытер пот со лба и с удивлением подумал - что это я делаю на Сорок Второй и зачем сюда попал? Того, что мне нужно, здесь не было.
      Но я почему-то никак не мог уйти из этого квартала. Не то чтобы меня тянуло в другие порнолавочки, не нужны были мне и никакие услуги из тех, что предлагали на этой улице. Я не собирался покупать ни наркотиков, ни сексуального партнера. Я не хотел ни посмотреть фильм про кунг-фу, ни приобрести баскетбольные туфли, электронное оборудование или соломенную шляпу с пятисантиметровыми полями. Я мог бы купить нож с выкидным лезвием ("Продается исключительно в виде комплекта деталей; сборка в некоторых штатах запрещена законом") или изготовляемые в присутствии заказчика поддельные удостоверения личности с фотографией - 5 долларов с черно-белой и 10 с цветной. Я мог бы сыграть в "Пэкмана" или "Донки Конга" или послушать седовласого чернокожего с мегафоном, который располагал абсолютно неопровержимыми доказательствами, что Иисус Христос был чистокровным негром и родился там, где сейчас находится Габон.
      Я бродил по этой улице взад и вперед, взад и вперед. Один раз я пересек Восьмую авеню и выпил стакан молока с бутербродом в стоячей закусочной на автовокзале Порт-Оторити. Я побыл там некоторое время, чувствуя себя в кондиционированном воздухе как в раю, а потом что-то заставило меня опять выйти на улицу.
      В одном из кинотеатров шли два фильма с Джоном Уэйном* - "Армейский фургон" и "На ней была желтая лента". Я заплатил доллар или два, не помню уж сколько, и вошел. Просидев вторую половину одного фильма и первую половину другого, я снова вышел на улицу.
      * Уэйн Джон (1907-1979) - американский киноактер, снимался в вестернах и фильмах про войну.
      И снова принялся по ней бродить, погруженный в размышления, не замечая ничего вокруг.
      Какой-то чернокожий мальчишка подошел ко мне и спросил, что это я делаю. Я обернулся - он нахально смотрел на меня снизу вверх. Ему было лет пятнадцать, а может, шестнадцать, а может, и семнадцать - примерно столько же, сколько мальчику, которого убили в том фильме, но выглядел он куда более умудренным уличной жизнью.
      - Просто смотрю на витрину, - ответил я.
      - На все витрины, - сказал он. - Только и делаете, что ходите по улице взад-вперед.
      - Ну и что?
      - Ну и чего вы ищете?
      - Ничего.
      - Дойдите до угла, - сказал он. - До Восьмой авеню, а там заверните за угол и подождите.
      - Зачем?
      - Зачем? Да чтобы все эти люди на нас не глазели, вот зачем.
      Я подождал его на Восьмой авеню, а он, должно быть, обежал вокруг квартала или прошел напрямик через отель "Картер". Когда-то этот отель назывался "Дикси" и славился одним - дежурный телефонист, поднимая трубку, всякий раз говорил: "Отель "Дикси", ну и что?" По-моему, отель переименовали как раз тогда, когда Джимми Картер стал президентом вместо Джералда Форда, но, возможно, я ошибаюсь, а даже если и так, это могло быть чистым совпадением.
      Я стоял в каком-то подъезде, когда со стороны Сорок Третьей появился мальчишка - он шел, сунув руки в карманы и задрав кверху нос. На нем был джинсовый пиджак поверх майки и джинсы. Должно быть, в пиджаке ему было ужасно жарко, но его это, по-видимому, ничуть не волновало.
      - Я видел вас вчера, - сказал он, - и сегодня вижу целый день. Так и ходите взад-вперед, взад-вперед. Чего вы ищете?
      - Ничего.
      - Да бросьте вы. Тут все чего-то ищут. Сначала я подумал, что вы легавый, но вы не легавый.
      - Откуда ты знаешь?
      - Не легавый, и все тут. - Он пристально посмотрел на меня. - А может, легавый? Может быть.
      Я рассмеялся.
      - Чего вы смеетесь? Вы какой-то странный, мистер. Человек спрашивает, не хотите ли купить травки или снежка, а вы только головой мотаете и даже не глядите на него. Какого еще зелья вам надо?
      - Никакого.
      - Значит, никакого. Девочку вам надо? - Я мотнул головой. - Мальчика? Девочку и мальчика? Хотите посмотреть представление или чтобы на вас смотрели? Говорите же, чего вы хотите.
      - Я просто вышел прогуляться, - сказал я. - Мне нужно кое о чем подумать.
      - Это же надо! - воскликнул он. - Прийти на Двойку, чтобы думать! Дай, говорит, пойду на Двойку - надо мне собраться с мыслями. Только если вы не скажете, чего на самом деле хотите, как вы это добудете?
      - Я ничего не хочу.
      - Скажите, чего вы хотите, и я помогу вам это достать.
      - Я же тебе сказал, что ничего не хочу.
      - Ну, раз так, то я хочу. Я много чего хочу. Дайте мне доллар.
      В его голосе не было угрозы, и запугать меня он не пытался.
      - Это почему же я должен дать тебе доллар? - спросил я.
      - А просто потому, что мы с вами друзья. А потом, раз уж мы с вами друзья, я, может, дам вам косячок. Годится?
      - Я траву не курю.
      - Траву не курите? Так что же вы курите?
      - Ничего не курю.
      - Тогда дайте мне доллар, и я вам ничего не дам.
      Я невольно рассмеялся. Оглядевшись, я увидел, что на нас никто не обращает внимания. Я вынул бумажник и протянул ему пятерку.
      - Это за что?
      - Потому что мы друзья.
      - Ну да, а все-таки чего вам надо? Хотите, чтобы я с вами куда-то пошел?
      - Нет.
      - Вы просто так это мне даете?
      - Мне от тебя ничего не нужно. А если не хочешь...
      Я протянул руку к бумажке, и он со смехом отдернул ее.
      - Ну-ну, - сказал он. - Раз уж дали, брать обратно не полагается. Как это мамаша вас не обучила? - Он сунул бумажку в карман и искоса взглянул на меня. - Никак не пойму, что вы за человек.
      - А тут и понимать нечего, - сказал я. - Как тебя зовут?
      - Как меня зовут? А зачем вам знать, как меня зовут?
      - Да просто так.
      - Можете звать меня Ти-Джей.
      - Ладно.
      - "Ладно". А как вас зовут?
      - Можешь звать меня Букер.
      - Как вы сказали - Букер? - Он покачал головой. - Ну, вы даете, мистер. Одно могу сказать - никакой вы не Букер.
      - Меня зовут Мэтт.
      - Мэтт, - повторил он, словно примериваясь. - Ну, это годится. Мэтт. Мэтт. Туши свет, Мэтт.
      - Зер гут. Рут.
      Глаза у него загорелись.
      - А, так вы тоже тащитесь от Спайка Ли? Видели этот фильм?
      - Еще бы.
      - Нет, никак не пойму, что вы за человек.
      - Да нечего тут понимать.
      - Что-то у вас есть на уме. Только не могу понять что.
      - А может быть, ничего.
      - Это здесь-то, на Двойке? - Он беззвучно присвистнул. Лицо у него было круглое, нос курносый, глаза блестящие. Мне пришла в голову мысль, не пойдет ли моя пятерка на покупку дозы крэка.* Только у торчков не бывает таких круглых физиономий, да и в глазах у него не было того выражения, какое обычно заметно у них; правда, и у них оно появляется не сразу.
      * Крэк - кристаллический кокаин для курения.
      - Раз человек появился на Двойке, значит, у него есть что-то на уме. Крэк или снежок, секс или деньги, как взбодриться или как оттянуться. Если у человека нет ничего на уме, чего ему тут делать?
      - А как насчет тебя, Ти-Джей?
      Он засмеялся:
      - Ну, у меня на уме - как просечь, что у кого на уме. Я всегда должен знать, что у фраера на уме, и тогда это будет и у меня на уме, и тут уж туши свет, Мэтт.
      Я поболтал с Ти-Джеем еще несколько минут, и за мои пять долларов мне бы никогда не найти лучшего лекарства от тоски, которую навеяла на меня Сорок Вторая. К тому времени, как я отправился домой, скверное настроение, в котором я пребывал весь день, рассеялось. Я принял душ, плотно пообедал и пошел на собрание.
      На следующее утро, когда я брился, мне позвонили. Я поехал на метро в Бруклин, где получил кое-какую работу у адвоката с Корт-стрит по имени Дрю Кэплен. У него был клиент, которого обвиняли в том, что он задавил человека и скрылся.
      - Он клянется, что не виноват, - сказал Кэплен. - Между прочим, лично я думаю, что он дерьмо, но вдруг он говорит правду? Поэтому надо бы поискать, не найдется ли где-нибудь свидетель, который видел, как старушку переехал кто-то другой. Хотите попробовать?
      Я потратил на это неделю, а потом Кэплен сказал, чтобы я бросил: есть договоренность, что его клиент сознается всего лишь в неосторожном вождении и в том, что уехал с места происшествия.
      - Тогда обвинение в убийстве будет снято, - сказал он. - Я настоятельно рекомендовал ему на это пойти, и он согласился, когда до него дошло, что в таком случае ему не грозит срок. Прокурор будет просить шесть месяцев, но я знаю, что приговор будет условный, так что завтра дам согласие, если только вы за это время не умудрились отыскать безупречного свидетеля.
      - Как раз сегодня я кое-кого нашел.
      - Священника? - спросил он. - Священника со стопроцентным зрением на оба глаза и почетной медалью от Конгресса?
      - Ну, не совсем, но она вполне заслуживает доверия. Есть только одна закавыка: она абсолютно убеждена, что это сделал как раз ваш клиент.
      - Господи Иисусе, - сказал он. - А другая сторона об этом не знает?
      - Два часа назад не знала.
      - Тогда, ради Бога, давайте сейчас ничего им не скажем. Завтра я с этим делом покончу. Ваш чек, как говорится в таких случаях, будет отправлен вам по почте. Вы по-прежнему работаете без лицензии и не представляете никаких отчетов, верно?
      - Если вам не нужно документальное подтверждение.
      - Честно говоря, в этом деле мне нужно, чтобы не было никаких документальных подтверждений, так что можете не представлять отчета, а я забуду об этом разговоре - его просто не было.
      - Годится.
      - Прекрасно. И вот еще что, Мэтт. Рано или поздно вам не мешало бы обзавестись официальным разрешением. Я бы подбрасывал вам работу, но есть такие дела, где я смогу вас использовать, только если у вас будет лицензия.
      - Я уже об этом думаю.
      - Ладно, - сказал он. - Если получите официальный статус, дайте мне знать.
      Чек, который прислал мне Кэплен, оказался весьма щедрым. Получив его, я взял напрокат машину и поехал с Элейн в Беркшир, чтобы потратить хотя бы часть денег. Когда я вернулся, позвонил Уэлли из детективного агентства "Доверие", и я два дня занимался расследованием по их просьбе.
      Фильм, который я видел, понемногу отходил в прошлое и уже не вызывал у меня таких сильных чувств. Он произвел на меня тогда большое впечатление, но на самом деле ни он ко мне, ни я к нему не имели никакого отношения. И когда моя жизнь вернулась в обычную колею, он стал для меня тем, чем и был на самом деле, - еще одним безобразием в мире, и без того полном безобразий. Каждое утро я читал газету, и каждое утро новые безобразия вытесняли из памяти прежние.
      Время от времени мне все еще вспоминались некоторые сцены из фильма, но они уже не так меня волновали. На Сорок Второй я больше не показывался, Ти-Джея больше не встречал и почти о нем не думал. Любопытный тип, но в Нью-Йорке полно любопытных типов, они тут попадаются на каждом шагу.
      Дело шло к концу года. "Метрополитенз" отстали и вылетели из розыгрыша, а "Янки" туда вообще не попали. В финальной серии встретились две команды из Калифорнии, и самым интересным из того, что случилось за это время, было землетрясение в Сан-Франциско. В ноябре в Нью-Йорке выбрали первого за всю его историю чернокожего мэра, а неделю спустя Аманду Уорринер Термен изнасиловали и убили на четвертом этаже дома на Западной Пятьдесят Второй, где помещается итальянский ресторан.
      А потом я увидел мужчину, который сидел с мальчиком и поглаживал его светло-каштановые волосы, - и вспомнил все.
      7
      К тому времени как открылся банк, я успел позавтракать и прочитать две газеты. Взяв из своего сейфа кассету, я позвонил Элейн из уличного автомата.
      - Привет, - сказала она. - Как твой вчерашний бокс?
      - Лучше, чем я ожидал. А как твои занятия?
      - Замечательно, только нужно будет прочитать целую тонну литературы. А в нашей группе есть одна зараза, которая поднимает руку каждый раз, как только преподаватель договорит до точки. Если он не заставит ее заткнуться, я, наверно, ее убью.
      Я спросил ее, нельзя ли к ней прийти.
      - Я хотел бы посмотреть кое-что по твоему видику - примерно на час.
      - Прекрасно, - ответила она. - Только если придешь прямо сейчас и это займет не намного больше часа. И если это будет поинтереснее, чем та кассета, которую ты приносил в прошлый раз.
      - Сейчас приду, - сказал я.
      Повесив трубку, я подошел к краю тротуара и сразу же поймал такси. Когда я добрался до ее квартиры, она сняла с меня плащ и сказала:
      - Ну и что было вчера вечером? Видел этого убийцу?
      Я, должно быть, удивленно уставился на нее, потому что она добавила:
      - Ричарда Термена. Разве он не должен был там появиться? Разве ты не из-за него поехал в Маспет?
      - Я о нем и не думал. Да, он там был, только убил он ее или нет, я так и не знаю. По-моему, я видел там еще одного убийцу.
      - Да?
      - Того человека в резиновом комбинезоне. Я видел там одного мужчину уверен, что это был он.
      - В таком же костюме?
      - В голубом блейзере. - Я рассказал ей про того человека и про мальчика, который был с ним. - Так что это будет та же самая пленка, что и в прошлый раз. Ты, наверное, не захочешь ее смотреть.
      - Ни за что на свете. Вот что я, пожалуй, сделаю - все равно собиралась. Выскочу и куплю книги для занятий. Мне на это понадобится, наверное, не больше часа. Ты ведь знаешь, как управляться с видиком?
      Я сказал, что знаю.
      - И вернусь как раз вовремя, чтобы все приготовить. Ко мне в полдвенадцатого кое-кто придет.
      - К этому времени меня тут уже не будет.
      Я подождал, пока она закроет за собой дверь, включил видик и перемотал пленку до того места, где кончался первый кусок "Грязной дюжины".
      Элейн вернулась без чего-то одиннадцать, почти через час после того, как ушла. За это время я успел просмотреть фильм два раза. Он шел полчаса, но во второй раз я пропускал целые куски, и понадобилось вдвое меньше времени. Когда Элейн вошла, я уже перемотал пленку обратно и стоял у окна.
      - Книг накупила на целую сотню, - сказала она. -И это меньше половины того, что есть в списке.
      - А дешевых изданий, в бумажной обложке, не было?
      - Это и есть дешевые, в бумажной обложке. Не знаю, когда у меня будет время все это прочитать.
      Она вывернула сумку на диван, взяла из кучи какую-то книжку, полистала и швырнула обратно.
      - По крайней мере, все на английском, - сказала она. - И на том спасибо, я ведь ни испанского, ни португальского не знаю. А можно получить представление о книге, когда читаешь ее в переводе?
      - Если перевод хороший.
      - Наверное, да. Но это не то же самое, что смотреть фильм с субтитрами? Ведь там написано не то, что они говорят. Как, просмотрел свою пленку?
      - Угу.
      - Ну? Это он?
      - По-моему, да, - ответил я. - Мне было бы легче его узнать, если бы на нем не было этого чертова капюшона. Должно быть, он совсем запарился в резиновом комбинезоне, да еще с резиновым капюшоном.
      - Может, когда есть разрез в паху, не так жарко.
      - Мне кажется, это он, - сказал я. - Меня навел на эту мысль один жест - его рука на голове у мальчика. Но были и другие совпадения. Как он держался, как двигался - всего этого не изменить переодеванием. Кисти рук, по-моему, те же самые. Этот жест - когда он приглаживал мальчику волосы - в точности такой же, - я нахмурился. - И девица, по-моему, та же.
      - Какая девица? Ты не говорил ни про какую девицу. Его соучастница, та, что с маленькими грудями?
      - По-моему, девица с плакатом - это она и была. Та, что обходила ринг в перерывах между раундами с плакатом, где было написано, какой раунд следующий.
      - Ну, вряд ли она была вся в коже.
      Я мотнул головой:
      - В купальнике. И довольно-таки открытом. Я ее особенно не разглядывал.
      - Ну да.
      - Нет, правда. Мне показалось, что я ее где-то видел, но в лицо ей я не вглядывался.
      - Конечно, на ее задницу смотреть было интереснее. - Она дотронулась до моей руки. - Я с удовольствием послушала бы тебя еще...
      - Но к тебе сейчас придут. Ухожу. Не возражаешь, если я оставлю пленку у тебя? Не хочу ходить с ней весь день, а чтобы где-то ее оставить, придется делать крюк.
      - Пожалуйста. И я вовсе тебя не выпроваживаю, только...
      Я поцеловал ее на прощанье и ушел.
      Когда я вышел на улицу, у меня мелькнула мысль - не затаиться ли в подъезде, чтобы посмотреть, кто к ней явится. Она не сказала напрямик, что у нее встреча с клиентом, но и не отрицала этого, а расспрашивать я нарочно не стал. С другой стороны, мне не очень-то хотелось прятаться за углом, подсматривать, с кем она встречается, и размышлять о том, что ей придется проделать, чтобы вернуть деньги, потраченные на все эти переводы с испанского и португальского.
      Иногда мне от этого становилось не по себе, иногда - ничего, а время от времени приходило в голову, что это должно волновать меня либо больше, либо меньше, чем волнует на самом деле. "Как-нибудь надо будет во всем этом разобраться", - подумал я уже не в первый раз.
      Тем временем я дошел до Мэдисон-авеню, сел на автобус и проехал кварталов тридцать от центра. Галерея Чанса находилась на втором этаже, над магазином дорогой детской одежды. Витрина у него оформлена в виде сцены из мультика, и все звери одеты в самые модные костюмы из тех, что продаются в магазине. Зеленый джемпер на крысе стоил, наверное, столько же, сколько целый шкаф современной латиноамериканской литературы.
      На медной пластинке у входа было написано: "Л. ЧАНС КОУЛТЕР АФРИКАНСКОЕ ИСКУССТВО".
      Я поднялся по лестнице, устланной ковром. На двери черными с золотом буквами было написано то же самое и добавлено: "Прием только по предварительной договоренности". Никакой договоренности у меня не было, но я подумал, что обойдусь. Я позвонил, и через секунду дверь мне открыл Кид Баском. На нем был костюм-тройка, и, увидев меня, он широко улыбнулся.
      - Мистер Скаддер! - сказал он. - Рад вас видеть. Мистер Коултер вас ждет?
      - Нет, если только он не ясновидящий. Я просто заглянул в надежде, что его застану.
      - Он будет рад вас видеть. Сейчас он говорит по телефону, но заходите, мистер Скаддер, и устраивайтесь, как дома. Я скажу ему, что вы пришли.
      Я прошелся по комнате, разглядывая маски и статуэтки. Я не специалист в этой области, но не нужно быть большим специалистом, чтобы оценить качество выставленных там вещей. Я стоял перед маской, этикетка под которой гласила, что это культура сенуфо с Берега Слоновой Кости, когда Кид вернулся и сказал, что Чанс примет меня через минуту.