XIV

Горы и горы… Застывшими гигантскими волнами тянутся они к небу. Столетние дубы глядят из подножий, как карабкаются по склонам крепкие буки. Повыше лес темнеет — лиственницу сменяют красавицы-ели, а ещё выше, у поднебесья, раздвинув чащу, подставляют солнцу свои просторы полонины.

Горы и горы. С высоты орлиного полёта они, кажется, укрыты зелёными каракулевыми смушками. Шумит бесконечный лес, журчат безымянные серебристые потоки. И лепятся на склонах, подобно птичьим гнёздам, хаты верховинцев.

Шло первое мирное лето. Для трудящихся Закарпатья оно было особенно волнующим, незабываемым: в июне сорок пятого осуществилась их заветная мечта — Закарпатская Украина была воссоединена с родной матерью — Советской Украиной.

Этим летом вернулся с войны солдат Дмитро Пичкарь. Хозяевами имения «Сольва» — «Свалява», в котором он согласно легенде числился «управляющим», стали его земляки, его друзья, с которыми когда-то участвовал в «голодном походе».

Разыскивая знакомых, угнанных фашистами из родных мест, Пичкарь пришёл на приём к начальнику районной милиции.

— Послушай, Дмитро, — сказал ему начальник. — А ты хочешь и другим помочь разыскать родных? Школа у тебя боевая. Всю войну прошёл. Нам такие солдаты нужны — для мирного дела.

Так он, Дмитро Пичкарь, стал участковым уполномоченным. Действительно, пришлось помогать и в розыске пропавших на войне. Но это было только частью его многотрудных обязанностей. Пичкарю поручили один из самых сложных участков — горные села Стройное, Мартинка, Дусино, Россоши, Черник, Обава. Рассыпались они по горам, попрятались далеко от шоссе — за день их ни обойти, ни объехать. Доберёшься порожняком по узкоколейке до Стройного, а дальше по тропинкам с одной горы на другую…

Советская жизнь на Верховине только утверждалась. Здесь всё было внове, всё было впервые: и школы для детей, и хаты-читальни для молодёжи, больницы и столовые, кинопередвижки и трактора… Пичкарь помогал многодетным матерям оформлять непривычные для них пособия и участвовал в организации первых сельских Советов, заботился об оставшихся без родителей сиротах и вместе с людьми радовался, когда в селения пришло электричество… Он был представителем Советской власти, и люди обращались к нему со всем, что их тревожило, волновало, интересовало.

Но перед рассветом все чаще ныли раны, напоминали о себе военные годы. Он не знал, что такое больничный бюллетень. Товарищи сами выхлопотали путёвку в Кисловодск. Первую в его жизни путёвку — на пятнадцатом году службы. Утром, перед отъездом, решил заглянуть в районный отдел, попрощаться с хлопцами.

— Езжай, Дмитрий Васильевич, нечего тебе тут расхаживать, — сказал торопливо начальник и быстро пожал ему руку.

Недоумевая, Пичкарь сошёл вниз, на первый этаж, и заглянул в дежурную часть. Там возбуждённо переговаривались двое практикантов, дежурный названивал по телефону. Не составило труда выяснить причину такого оживления. Опять поднялся к начальнику:

— «ЧП» в Дусино, это же мой участок!..

— У тебя — путёвка.

Он не уехал на курорт.

Да, этот человек привык быть на посту. Но он всегда считал, что воевал, как всё, что подобных ему было тысячи. А ведь того, что пережил, хватило бы с избытком на две жизни. Что ж, настоящий солдат скромен: он говорит о себе последним, говорит после того, как скажут о нём другие.

А тем временем…

Специалисты, занимавшиеся историей пражского восстания, обнаружили в архивах бывшей тюрьмы Панкрац дело Отакара Вашела, приговорённого фашистами к расстрелу. В деле сохранились его фотокарточки. Сама же папка находилась среди «закрытых» дел, по которым приговоры были приведены в исполнение. Начались поиски семьи погибшего. Вести их было трудно: ведь по материалам дела явствовало, что расстрелянный был мнимым Отакаром Вашелом.

Шло время. И однажды бывший участник восстания, которому показали фото, высказал сомнение, что этот узник был расстрелян: он видел его после пятого мая…

Обратились к помощи бывших воинов Чехословацкого корпуса. Так установили, что радист Отакар Вашел и ротный Дмитрий Пичкарь — одно и то же лицо. Но и такого человека на территории Чехословакии не оказалось.

Спустя много лет на Чехословацкой выставке в Киеве один из пражских журналистов поделился с советскими коллегами заветной мечтой — найти Вашела-Пичкаря. На всякий случай попросил поискать его на Украине. Послали запросы во все области. Однако ответы были безрезультатными.

Тогда журналисты обратились к известному языковеду, который посоветовал искать Пичкаря в Закарпатье: такие фамилии здесь распространены.

И вот спустя много лет, боевые соудруги, наконец, узнают, что Икар, вернувшись в родные Карпаты, сменил фронтовую гимнастёрку на милицейскую форму, работает в Свалявском райотделе внутренних дел. Здесь стал коммунистом.

И полетят письма в село Драчино…

«Дорогой друг мой Дмитрий! Помнишь Володьку — Бронислава? Это я. Прямо не верится! Оказывается, многие годы жили совсем рядом, ты — за перевалом, а я здесь, перед Карпатами, в посёлке Стебник. Мой сын служит в армии. Я ему часто рассказывал, как ты меня от смерти спас. В газете он прочитал о нашей группе и прислал мне вырезку. Не поверил я своим глазам: там было написано, что ты жив-здоров! Помнишь, как мы расстались в лесу под Добржиковым? Ты ещё тогда отдал мне свой носовой платок.

Я про платок вот к чему пишу. Когда тебя отправили в Прагу, немцы засекли нашу рацию. Охотились они за нами долго, но мы часто меняли место передачи, и это нас спасло. Через несколько дней, как ты уехал, мы связались с Центром, чтобы договориться насчёт груза, который нам должны были сбросить. Три дня жгли костры для встречи самолёта, тут нас и нащупали фрицы. Пришлось быстро уходить. Но нужно было передать, что не можем встретить самолёт. Оторвавшись от погони, мы свернули в Добржиково, к тому самому товарищу Иозефу, которого ты знал — он часто-часто помогал. Иозеф запер нас в доме, повесил на двери большой замок. Семью отправил к соседям, а сам уехал в поле — вроде бы пахать. Это был мужественный человек, ведь он знал, что если немцы нас найдут, то его расстреляют вместе с семьёй.

В доме спрятались наш проводник, Майя Саратова, Сергей Лобацеев, Иван Сопко и я. Только радисты передали сообщение в Центр, как мы услышали стрельбу и через щели в чердаке увидели, что к дому подъехали две автомашины с эсэсовцами. Несколько карателей подбежали к дому, а один стал дёргать на двери замок. Тут на меня напал такой насморк — удержаться не могу. Вытащил платок, зажал нос, а Сергей меня сверху ещё плащом накрыл. Если бы чихнул — нам конец. Эсэсовец оставил замок, потом солдаты сели в машины и уехали. Держу я потом платок и думаю: что же с тобой там, в Праге, Дмитрий? Вот мы первый раз в такую историю попали, а тебе ведь каждый день надо передавать, а вокруг тебя фашистов куда больше, чем тут вокруг нас.

А потом Крылов — Борис Харитонов, наш командир, рассказал, что тебя всё же засекли да и расстреляли в пражской тюрьме. И я все эти годы считал тебя погибшим.

До скорой встречи

твой Михаил Веклюк».

«Дорогой Митя!

Поздравляю тебя с праздником Победы и днём освобождения Чехословакии. Спешу сообщить тебе, что ты представлен к правительственной награде. И ещё одна новость — всех нас чехословацкие друзья пригласили к себе на праздник Победы. Так что встретимся со многими боевыми друзьями.

Есть к тебе, Митя, просьба. Напиши мне подробнее о своих делах в Праге. Я тут пишу книгу о нашей работе в тылу. Будет в ней и рассказ о тебе.

Ты писал мне, что сын твой уже солдат. Как ему служится? Передавай ему от меня большой привет.

Твой Крылов — Борис Харитонов.

г. Ровно»

«Дорогой Митя!

Ты интересуешься, как мы живём и трудимся. Времени прошло много, и ты не удивляйся, что малый Людек, с которым ты всегда любил возиться, работает уже на заводе и сам стал отцом, а я уже — дедушка… Горячо поздравляет тебя с наступающим праздником Ружена. И её мать Мария тоже шлёт тебе поздравления. С братом Ярославом дела плохи. После пыток в гестапо он очень болеет — вот уж двадцать лет… Я работаю на заводе «Тесла». Жив и тот врач Фишер, который лечил твои раны. А дома в полу мы не заделываем следы пуль, которые посылал в тебя гестаповец во время допроса. Шлю тебе фотографии, сделанные после обыска, когда тебя увели в тюрьму. Эти снимки сделали подпольщики тайком — участвовал в этом Марзлик, который и сейчас живёт рядом з нами.

Жду тебя на твоей последней явке.

Твой Иозеф Покорны.

Прага, Михальская, 472».

«Друг Митька!

После войны я долго разыскивал следы боевых советских друзей. Но только через многие годы довелось в Праге встретиться с одним из них — Борисом Харитоновым — Крыловым, с которым мы действовали в районе Хоценя. Помню, в сорок пятом он сообщил мне, что ты расстрелян в Панкраце. А через несколько лет я получил письмо от Миши Веклюка, в котором он рассказывал, что ты шив. И поэтому твои письма уже не оыли для меня неожиданными.

Я живу в Хомутове и работаю на заводе. Все свободное время посвящаю цветам. В моём саду есть уже 4000 гладиолусов самых разных сортов. После войны я долго разыскивал жену и дочерей. К счастью, они остались живы, и я разыскал их быстрее, чем тебя.

Крепко обнимает тебя Большой Гонза — Карел Соботка.

г. Хомутов».

…Письма, письма. Добрые слова. И награды…

Его наградили чехословацкой «Партизанской звездой», ему торжественно вручили дома, в Закарпатье, орден Красного Знамени.

Через много лет после войны, в канун Дня Победы, в опрятном белом домике в селе Драчино Дмитрий Васильевич прощался с семьёй: жена и дети провожали его в Прагу, к боевым друзьям.

Участники группы Крылова в те майские дни побывали в Хоцене и Високом Мите. И на опушке леса, где фашисты сожгли дом Маклакова, тоже побывали. Там установлен памятник. Возложили венки на могилу Саши Богданова. А затем была Прага, солнечная Прага…

Седой уже, высокий человек со смутной тревогой переступил в Панкраце порог камеры, в которой томился в майские дни сорок пятого. Потом долго стоял с непокрытой головой у стены Панкраца. Стоял, вспоминал…

Каменные фигуры сурово глядели с мемориальной доски. Литеры врезались в его память — навсегда:

«НАСЛЕДНИЦА МАЯ БАРРИКАДНАЯ ПРАГА УСТРЕМЛЕНА В ВЕЧНОСТЬ, ВО ИМЯ ЕЁ ПАВШИЕ, ПАВШИЕ В КОНЦЛАГЕРЯХ, ПАВШИЕ НА ВИСЕЛИЦАХ, РАССТАВЯТ ДОЗОР ДЛЯ ОХРАНЫ ЕЁ БУДУЩЕГО».

И ему — Людвигу Крейчи, Отакару Вашелу, Икару, Дмитрию Васильевичу Пичкарю — посвящена была эта надпись. Ведь и его считали павшим.

Но для храбрых смерти нет…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Синие прожилки на зелёном листе — это горные реки, прохладные, но быстрые реки, не устающие бежать с гор в долины. Две Тисы — Белая и Чёрная — взялись за руки, чтобы идти вместе, а по пути навстречу им выбегают сестры — Теребля и Рика, которые встретились только в советские годы, когда была построена в горах уникальная ГЭС. Ещё синяя жилка — извилистая Латорица… Немало их, неудержимых в беге, рек и речушек, несущих плоты-бокоры и способных нести на себе лишь пожелтевшие буковые листья.

На разных картах различен им счёт. Отложим школьные «простыни», вывешенные в географических кабинетах. Отложим и те карты, что обозначают туристские маршруты в кемпингах, на турбазах. Откроем твёрдые картоны архивных скоросшивателей и развернём бережно сколотые безымянным архивариусом, протёртые на сгибах, простреленные пулями, в пятнах запёкшейся крови, сотни раз мокшие под дождём карты тех, чьи имена были спрятаны, зашиты, зацементированы до поры до времени. Карты-самоделки. Вот карта Праги с нанесёнными на ней крестиками-ноликами из смертельной игры радиста с врагами. И карта, нарисованная неумелой, но твёрдой рукой проводника. И ещё, ещё…

Сколько их, таких немых свидетелей будничного мужества и повседневного героизма

Всё время, пока мы собирали материалы для одних очерков и сталкивались с героями других, нас не покидало ощущение бесконечности неизведанных путей, по которым шли эти патриоты.

И когда в ответ на публикации этих очерков в газетах и журналах мы начали получать взволнованные письма от участников описанных событий,

когда, работая в архивах, мы встретились с именами и делами новых для нас героев незримой борьбы с фашизмом, борьбы в тылу врага,

когда пошли по следам всех этих людей, занятых сегодня мирными заботами,—

поняли: поиск не кончается — и для нас, и для тебя, читатель.

Поэтому, дописав последние строчки этой книги, мы взялись снова за блокноты, чтобы дальше готовить рассказы о тех, чьи карты все ещё — в архивных планшетах, чьи дела принадлежали дням вчерашним, но будут освещены завтра…

ОТ СОАВТОРА

…В этой последней фразе из первого издания книги — весь Юрий Сухан. Он был одержимым человеком, мой хороший друг, им владела страстная жажда поиска, его увлекала романтика подвига. «Был»… Не вяжется как-то это слово с именем этого жизнерадостного журналиста, сквозной темой жизни и творчества которого было утверждение и строительство Советской власти на его родном Закарпатье.

Его выбил из седла нелепый случай, выбил на всём скаку: Юре только исполнилось сорок лет, он был «заряжён» новыми планами, новыми идеями: мы как раз трудились над новыми очерками для этого, второго, издания книги, а он уже вынашивал документальную повесть о вожаке закарпатских коммунистов, Герое Советского Союза Олексе Боркашоке — и ездил по Карпатам, собирал о нём воспоминания, искал бывших подпольщиков, боровшихся против фашистских оккупантов,..

В трагической гибели Юры — закономерность развития, становления его характера: ведя неустанный поиск героев невидимой войны — разведчиков, чекистов военных лет, он вбирал в себя их черты, становился мужественнее, твёрже, целеустремлённее. Погиб Юрий Сухан в солнечный январский день, спасая детей, которые катались на тонком льду, провалились и начали тонуть. Он спас только одного. Среди других двух, с которыми погиб, был его единственный сын Серёжа…

Юрий Сухан родился в бедной крестьянской семье в Чинадиеве — предгорном селе, недалеко от города Мукачева. Зная быт закарпатцев, молодой журналист пронёс через всю свою короткую жизнь неистощимую любовь к родному краю, желание помогать людям своим творчеством в борьбе за претворение великих идей Коммунистической партии, настоящим бойцом которой он был. Окончив Ужгородский государственный университет, Юрий Сухан пришёл в «Закарпатскую правду», и мы, журналисты старшего поколения, ощущали, как мужает и закаляется его мастерство, видели, как страстно стремится он «приравнять к штыку перо», воевать против пережитков прошлого, бездушия и бюрократизма, воспевать трудовые подвиги строителей новой жизни, открывать героев нашей действительности — для себя, для читателей. Радость познания, радость открытия отличали этого неутомимого, обаятельного газетчика, всегда готового придти на помощь товарищу, глубоко сознающего свой высокий долг перед партией, его воспитавшей, перед Родиной.

Уже после гибели моего друга-соавтора я получил немало писем от героев подполья, которых он заново открыл для читателей, от тружеников, жизнь которых воспевал. Тёплые письма, искренние слова признательности…

И эти строки из благодарных писем его друзей, как и очерки, в которые вложил он всю веру в бессмертие подвига борцов за свободу, — лучшая память о рядовом бойце большевистской печати.

1

Назад (венг.).

2

Международная организация помощи революционерам.

3

Добрый день, господин младший лейтенант (венг.).

4

Бела Иллеш — известный венгерский писатель-коммунист. В годы воины был офицером Красной Армии.

5

Цапина — инструмент лесоруба: на топорище насажен железный крюк.

6

Правда победит (чеш.).

7

Здравствуй, Мария (итал.).

8

Вождь судетских немцев.

9

До свидания (чеш.).

10

Старший сержант (чеш.).

11

Гитлеру конец, я — рабочий (нем.).

12

Все расскажу, боже мой, все, все… Выдам наш секрет. Понимаете?

13

Победе слава! (нем.).

14

Вам передаёт привет Лаушман, который помнит о вашей работе в жупанате и ваши статьи в «Восточночешском обозрении» (чеш.). Жупанат — единица административно-территориального управления в буржуазной Чехословакии.

15

Стой! Документы! (нем.).

16

Своего рода клубе-читальне в старой Чехословакии.

17

капитан (нем.).

18

Девочка (чеш.).

19

Никакого Лаушмана не знаю (чеш.).

20

Соотечественник (чеш.).

21

Хорошо, поезжайте (нем.).

22

Имении (чеш.).

23

Журналиста (чеш.).

24

Жену (чеш.).

25

Чиновник (чеш.).

26

Малостранскую площадь (чеш.).

27

Кубок (чеш.).

28

Здравствуйте, товарищ Вашел (чеш.).

29

Естественно, мой дорогой друг» (нем.).

30

Быстро! (чеш.).

31

Руки вверх! (нем.).

32

Не понимаю, господин (чеш.).

33

Быстрее! (нем.).