СЛЕД КОСУЛИ

Горы зорко сторожили тишину над озером. Вечнозелёные вахтёры молчаливо гляделись в тёмно-синюю зеркальную гладь «Морского ока», отгородив его мощной стеной от внешнего мира, от далёкой долины, от островерхих хижин, карабкавшихся по зелёным склонам, отвоёванным у леса, от шумных порогов реки, по которой гнали бокораши свои плоты к Тисе. Только невидимые бесчисленные ручейки, питавшие, казалось, бездонное озеро — таким его считали смелые ныряльщики, — журчали в чащобе.

Косуля осторожно пробиралась к воде. Шла знакомой тропой, не задевая ни одной пушистой ветви. И вдруг, словно споткнувшись, замерла на месте. Чуткие влажные ноздри её повернулись в сторону, откуда слабый порыв ветерка донёс чужие запахи, задние ноги чуть согнулись, готовые в любое мгновение толкнуть гибкое тело для стремительного и спасительного прыжка. Запахи были слабыми и далёкими — запахи человека, шедшего к тому же водопою. Косуля крутнулась и исчезла в густой лесной темени…

Вскоре на тропе показался путник. Зелёная куртка сливалась с деревьями, обступившими каменистый обрыв, форменная фуражка лесничего была надвинута на лоб. Человек остановился, глаза его заметили рыжие шерстинки на колючей ветке, торчавшей над тропой: след, оставленный косулей. Поднявшись на поляну, на которой торчал невесть откуда занесённый огромный валун, лесничий глянул вправо. На опушке леса, поднимавшегося по другую сторону ложбины, мелькнула неясная тень.

Путник, довольно улыбнулся, словно нашёл то, что искал. Постоял у валуна, хотя после крутого подъёма дышал он спокойно, как все, кто вырос здесь, в горах. Человек давно уже не был на тропе, которую косуля считала своей. А привели его сюда воспоминания, навеянные совсем недавней встречей.

Он в своей жизни привык к неожиданностям. Та неожиданная встреча, далеко от Карпат, на берегу Днепра, была самой радостной — он это ощущал, — ибо вернула его в дни, о которых в последние годы думал не так уж часто, поглощённый заботами о семье, которую любил, и о лесе, которому верно служил…

Каштаны в парке над высоким берегом могучей реки роняли уже багряно-жёлтую листву. Голосиевский лес дольше парков сохранял свою летнюю зелень, но и его деревья становились всё более прозрачными, открывая здания расположенной на территории лесопарка Украинской сельскохозяйственной академии. На низкой скамье с чугунными ножками сидел, читая книгу, немолодой уже человек в форме лесничего: Иосиф Дмитриевич Лой готовился к последнему экзамену — заканчивал заочно академию. Приезжал он в Киев, конечно, не впервые и привык почитывать учебник в этом чистом лесу, — чем-то напоминавшем родные леса в Вучковом, на Межгорщине.

По дорожке шёл старик. Лой приподнял голову. Старик глянул на него раз, другой. И вдруг остановился:

— Если не ошибаюсь, мы с вами встречались… Лесничий вгляделся в лицо подошедшего. Прищурил глаза и ахнул:

— Товарищ майор! Или нет, вы — капитан Орлов?

— Косуля! — улыбнулся человек. — Видишь, я запомнил твой псевдоним…

Лой поднялся:

— Боже мой, такая удивительная встреча!

— «Удивительное — рядом», — старик крепко пожал его руку. — Вот уж действительно гора с горой не сходится…

— Сколько я вас вспоминал! — волнуясь, воскликнул лесничий. — Думал, вы погибли. Мало тогда вас, русских пограничников, осталось в живых.

— Выжил. Всю войну прошёл… Но об этом потом. Я не только твой псевдоним помню. Запомнил и фамилию: ты — Лой. Как же, братья Лой… А ты вот немножко запамятовал: я был тогда старшим лейтенантом.

— Понятно…. Слишком молодым перешёл Карпаты, похожим на орлёнка, который летать хочет, а сам еле по камешкам прыгает.

—: Hy, нет — прилетел ты к нам не таким уж слабеньким, не скромничай. Работали вы с братом на славу…

Но как нет больше Косули, так не существует и Орлова. Панкратенков я, а зовут Александром Максимовичем…

Лой глянул на часы:

— Жаль, тороплюсь, Александр Максимович.

— Студентом заделался?

— Да вот пришлось. Учусь, правда, заочно, а живу все там же, в Вучковом, работаю в лесничестве нашего Межгорского лесокомбината.

— Не просто работаешь, — Панкратенков потрогал на его груди значок заслуженного лесовода республики. — Это хорошо.

Лой забеспокоился:

— Всё же нам бы где-то посидеть — ведь тридцать лет не виделись…

— Сколько тебе времени понадобится?

— Часа два — не больше.

— Встретимся на Крещатике, на углу Бессарабки.

— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант, задание понял!

Панкратенков тепло улыбнулся и долго смотрел вслед боевому другу…

Случилось так, что Лой задержался, и преподаватель очень удивился, что всегда старательно подготовленный студепт на этот раз отвечает сбивчиво. Сдав, наконец, экзамен, Иосиф сразу же поехал на Крещатик — по старика Панкратенкова уже не застал. Укорял себя — не мог попросить адрес!..

Вернулся в Вучковое, а мысль — найти бывшего командира — все не покидала. Он умел молчать — иначе, наверное, в том опасном деле, которому отдал свою молодость, не смог бы выходить из борьбы победителем и вообще — остаться в живых. Но неожиданная встреча с Панкратенковым настолько взволновала, что Иосиф Дмитриевич поспешил в областной центр. Обратился он за помощью к чекистам, рассказав о себе, о брате Иване, о товарищах по боевой группе. Ему помогли: Панкратенков жил в селе Зянковцах, Хмельницкой области: там бывшй офицер руководил домом инвалидов.

И снова радостная встреча, снова воспоминания.

Встретились с ними и мы. Память у Александра Максимовича оказалась просто поразительной, что, впрочем, Для людей его военной профессии не было приметой исключительного свойства: Панкратенков, будучи чекистом, служил своему делу не только на границе — он про вёл в разведке всю войну, и лишь спустя много лет демобилизовался. Он рассказал, что с мая 1940 года работал на западном рубеже страны. Пограничный пункт нахо дился в городишке Турке Львовской области. Незадолго до войны чекисты разработали план сбора информации о военных приготовлениях хортистской Венгрии на оккупированном ею Закарпатье: там создавался плацдарм для нападения на Советский Союз. С этого всё и началось…

Резкий северный ветер бил в жалюзи окон изящных особняков, выстроившихся на склонах Кальварии — пригорка, где осела ужгородская знать. В сером сумраке к одному из этих роскошных домов подкатил чёрный «Оппель». Узорчатые ворота беззвучно открылись, и машина исчезла в глубине двора.

Спустя несколько минут, гость, которого доставил чёрный «Оппель», поёживаясь, грелся у огромной, выложенной из декоративного зелёного кафеля печки. В свете на стольной лампы поблёскивали стекла узких очков. Хозяин особняка — приземистый, с квадратными плечами капитан венгерской контрразведки Миклош Немеш — всё время пытался поймать его взгляд, но видел только эти холодные стекла, щетинку усов между крупными скулами и резкий подбородок над таким же твёрдым воротником мундира. Лёгкий озноб, который он почувствовал с первой же минуты присутствия гостя, не покидал по той простой причине, что капитан помнил предупреждение начальства: «У этого офицера абвера — самые широкие полномочия, выходящие за рамки миссии советника при нашем управлении. Доложитесь ему по всем делам и примете советы в качестве приказа. В ином случае…»

Начальство не закончило таинственной фразы, однако Немеш понимал, что его ожидало в ином случае. Ему не улыбалась даже перспектива разжалования в рядовые стражники известной тюрьмы Вац, подобно знакомому капитану Биро, который пытался подставить в Дебрецене такому же советнику из абвера агента-двойника, чтобы самому также контролировать операцию по ликвидации подпольной группы, действовавшей в местном гарнизоне. «Камельхарито осталь» была по существу подчинена абверу вермахта, хотя официально отношения венгерской контрразведки со службой Канариса именовались «сотрудничеством с целью укрепления безопасности несения службы в армиях двух стран». Немеш был прекрасно осведомлён и в том, что в последнее время не только один абвер, но и гестапо, и другие управления РСХА проявляют особый интерес к району Карпат. Он почувствовал, что его относительно безмятежная жизнь, заполненная шумными вечерами в гарнизонном клубе, вылазками в горы на охоту и пикниками у развалин Невицкого замка, заканчивается.

Последние месяцы Немеш получил от своего начальства несколько директив, предписывавших усилить прочёсывание районов, в которых велось строительство взлётно-посадочных полос, артскладов, казарм и других объектов, числившихся в списке «Два—X» — особо секретных. Подобные операции Немеш и его служба проводили уже в течение года, но капитан даже получил внушение за то, что до сих пор вытаскивал из сетей не тех, кого нужно.

И всё же Немеш понимал, что чем шире будет забрасывать сети, тем скорее попадёт в них тот, кого они ловят. Он часто себя видел в сером здании генштаба на берегу Дуная и всеми силами старался избавиться от этой столь «дымящейся», как выражался в кругу близких, точки на границе У него были для карьеры достаточные основания, ибо принадлежал он к «Скрещённым стрелам» — одной из самых фашиствующих партий Венгрии — национал-социалистской своре нилашистов. Один из «фюреров» союза приказал Немешу ждать. Ждать команды. И капитан ждал… Однако он все больше чувствовал запах гари, видел, что сверхсекретная линия Арпада, которую сооружают в крае отборные инженерные части под руководством немецких инструкторов, — линия отнюдь не оборонительная. И, будучи кадровым военным, сопоставляя данные, которые имелись в получаемых бумагах, видел, что в Карпатах готовится один из плацдармов войны против Советов.

Поэтому к приезду немецкого гостя Немеш имел, на его взгляд, весьма солидную информацию, которая должна была укрепить его позиции.

Но гость — обер-лейтенант о двойным именем Ханс-Иорген Кнехт, которого Немеш принимал на одной из агентурных ужгородских квартир, видимо, был осведомлён в делах контрразведки не меньше капитана. Он слушал доклад Немеша, ничем не выражая своего отношения, хотя последнему казалось, что его информация не может не заинтересовать сотрудника восточного отдела абвера. Кнехт оторвал от печки свою узкую спину, хлопнул портсигаром и закурил тонкую греческую палитоску. Капитан ожидающе взглянул на советника — тот шагнул к столу, взял пепельницу:

— Все это, конечно, было бы интересно, майн либер капитан, если б не было повторением пройденного…

Немеш наконец смог разглядеть его глаза. Белесые, какие-то выцветшие зенки выглядели странно: ничего не выражая, эти глаза видели насквозь, и Немешу стало как то не по себе. Чтобы скрыть замешательство, он подошёл к уставленному закусками столу и принялся разливать коньяк. Длинноногий гость тем временем спокойно прохаживался, и крупная голова его, сидевшая на узком обтянутом кителем корпусе, то исчезала в тени, то опять появлялась перед Немешем, впиваясь в него глазами-буравчиками.

— Мы умеем читать, майн либер капитан, и знаем что читать. Например, донесения ваших же людей. Да не делайте удивлённого лица, вы понимаете прекрасно о чём идёт речь. Впрочем, могу напомнить…

Кнехт из нагрудного кармана достал чёрный блокнотик и, листая его, процитировал:

— «В июле на участке возле Воловца при попытке перехода границы было задержано пять жителей близлежащих сел и проводник-лесник. Усиленные методы до просов не обнаружили среди них завербованных больше вистских агентов: двое оказались дезертирами венгерской армии, остальные же, включая лесника, хотели перейти на ту сторону, мотивируя свой переход тем, что на преж нем месте не могли прокормиться».

«Согласно заключению следственного отдела г. Baц, 8 доставленных сюда заключённых из Подкарпатья, арестованных за попытку перейти границу в районе Волового, препровождены в тюрьму для отбытия срока заключения, установленного военным трибуналом г. Ужгорода. Однако состава преступления по их обвинению в агентурной работе в пользу Советов после усиленных допросов не обнаружено, и дело должно быть пересмотрено с точки зрения обвинения за попытку нарушения закона об эмиграции…» Абверовец чувствовал себя на белом коне:

— Может быть, добавить кое-что из известного вам дела о пограничных стражниках, которые сделали свой пост в местной корчме, а тем временем чуть ли не полсела перешло границу к русским, уведя с собой даже стадо коров? Унтер с этого поста открыто признался, что заявлял в корчме во всеуслышание: «Пусть русские сами стерегут эти дикие дебри, если им это нужно, а с нас хватит. Гоняться за верховинцами, которые знают в горах тропы, как хозяин в хате знает половицы, — всё равно, что голыми руками ловить беркута».

Внезапно Кнехт остановился и, улыбпувшись, обнажил большие лошадиные зубы:

— Впрочем, я напомнил вам об этом, герр капитан, просто для того, чтобы вам легче было переориентироваться. Собственно, с этой целью я сюда и прибыл, мы же в одной упряжке — не правда ли? — и поднял бокал.

Потянулись к закуске. Затем Кнехт, запивая острый гуляш искристым вином, продолжил спокойнее:

— Невесёлое дело — вылавливать агентуру русских прямо на границе. Ведь выход к Карпатам позволяет им создать с помощью сочувствующих широкую сеть тактической разведки…

— Тем более, что верховинцы видят в них «братьев по крови», им издавна мерещится «воссоединение» с Россией, Украиной…— согласился Немеш.

— Вот, вот. Поскольку здешние русины, мягко говоря, вам вовсе не сочувствуют, ваши поиски выглядят малоэффективными. Между тем, мы крайне заинтересованы, чтобы военно-строительные объекты были ограждены от Дешифровки. Оставьте пограничные заботы — для этого есть другие ведомства, — обратитесь к ульям, вокруг которых вьются чужие пчёлки… Надо сосредоточить усилия вашей осведомительной сети вдоль железнодорожной линии Мукачево — Свалява — Воловец, где создаются склады, и в районе Берегова — где, как известно, у ведомства Геринга имеются свои интересы: военно-воздушные силы требуют обеспечить секретность строительства аэродромов… Как говорят в России, попробуем танцевать от печки. В Мукачеве или Воловце при более квалифицированной работе вы обязательно раскроете людей из военно-разведывательной группы майора Львова, который проявляет особую активность на северо-карпатской границе.

Капитан недовольно прикусил губу: он только что хотел преподнести гостю в качестве «закуски» псевдоним руководителя погранпункта по ту сторону Карпат. Но Кнехт словно читал его мысли. Увидев озадаченное лицо капитана, он снова усмехнулся тонкими губами:

— Не переживайте, майн либер капитан, мы знаем о Советах больше потому, что работаем против них дольше. Но я понимаю, что погранпункт Львова у вас — словно больная мозоль. Постараюсь, чтобы к вам прислали нескольких инструкторов — пусть обучат вашу агентуру искать иголки в стогах сена. Впрочем, это тоже русская пословица. Так вот, мы имеем её опровержение. Иголку в стоге сена легко обнаружить с помощью магнита. Для вас таким магнитом может оказаться не какой-либо корчмарь, которого тайно завербованный большевиками верховинец будет обходить за три версты (заметьте, это тоже русское выражение). Симпатии такого верховинца будет вызывать тот, кто проклинает вас, «мадьярских оккупантов». Не морщитесь, капитан, вы же — опытный профессионал и должны усвоить терминологию красных агитаторов…

— У меня есть такие люди по всей Верховине! — даже воскликнул Немеш.

— Вот с этого бы и начинали. А то слезы да слезы по дырам на границе…

— И всё-таки трудно моим людям прощупывать местное население.

— А вы вспомните о людях прелата Волошина. Жаль, что ваша служба недооценила его идеологии. Национализм, особенно в рамках маленького края, как это Подкарпатье, — интересный инструмент, надо уметь только сыграть на его струнах нужную мелодию… Правда, и здесь ваше управление оказалось просто близоруким. Как исправить промах? Среди разогнанного войска бывшего «президента» Карпатской Украины попытайтесь всё же подобрать нужных вам людей. И ещё одно: не ищите раций—русские всего в двух километрах от ваших укреплений, и с их стороны было бы расточительством засылать за Карпаты профессионалов с радиопередатчиком — ищите «пчёл», сборщиков разведанных, среди простонародья…

Толстяка-капитана не покидало ощущение, что он, наконец, имеет покровителя, которого прислала не иначе, как сама его, Немеша, партия.

И эти мысли Немеша как будто угадал наставник из абвера. Перед отъездом в Будапешт Кнехт взял его за локоть и неожиданно сказал:

— Я готов передать от вас карпатский привет господину Деже, майн либер капитан.

И самодовольно ухмыльнулся, увидев, как стушевался Немеш: Деже Ласло, начальник оперативного отдела генштаба, был непосредственным шефом капитана в армейском отделении «Скрещённых стрел» — самой влиятельной из всех национал-социалистских групп, которые являли собой к началу войны сборище отъявленных авантюристов.