— Сделаем.

Когда на тёмной площади остановился грузовик с немецкими колонистами, от церковной ограды отделилась высокая тёмная фигура в короткополой гуцульской шляпе-крисане. Это был Микола Колачук. Он подошёл к мастеру, командовавшему «разгрузкой» машины.

— Гостей привезли, пан? А мы ведь не звали.

— Тебе чего? — мастер сердито дёрнулся, вытащил свисток.

Колачук перехватил его толстую руку:

— Не надо, не надо тревожить жандармов, они попили сливовицы и улеглись спать — не будем им мешать хорошие сны видеть…

Мастер крикнул штрейкбрехерам:

— Эй, помогите тут убрать этого гада!

Тогда из-за церкви выскочила дружина…

Усть-чернянцы не остались в Рахове — поняли, что будет им несладко.

Это была отличная школа закалки характеров, приобщения к великой классовой борьбе. И в жизни трёх героев она пригодилась.

Из рассказа Юхновца-Максимова:

— Узнав о том, что Иосиф Лой тогда, в тридцать девятом, дезертировал из венгерской армии и бежал к нам с каким-то гуцулом — тоже дезертиром, я сразу подумал: а не один ли это из моих парней? Ведь так всё было схоже…

Да, они вскоре научились гнать штрейкбрехеров, бороться с жандармами и заставлять идти на уступки панов-предпринимателей. И всё-таки и у лесоруба, и у плотогона жизнь была нелёгкой. Вечерами хлопцы месили холодное осеннее болото у корчмы да на мосту через Богданку. И заводили разговоры о лесных тропинках, которые ведут за Говерлу, за синие горы. Колачук доверился своим побратимам:

— Я пойду… пока те самые тропинки не занесло снегом…

— Пойдём и мы — и в самом деле, чего ожидать? — ответили друзья.

Однако Хорти поспешил призвать хлопцев в армию. Все трое попали в далёкий город Пейч — к югославской границе. Побег в СССР казался невозможным. Ловкий Микола Колачук всё же нашёл нужную тропинку:

— Надо постараться заслужить на праздники отпуск. К рождеству не успеем, да и не пробиться зимой через Карпаты, а вот к пасхе — удобный момент. Поедем домой, а там шаг — и русские.

Так весной сорокового года солдаты третьей роты двенадцатого пехотного полка Миклош Колачук, Янош Мартыш и Шандор Приймак на войсковых учениях отличились в смелости, смелкалке и стрельбе. Командир роты Чикош вручили им перед строем аксельбанты снайперов — наплечные шнуры, инструкторские звёздочки. А майор Балинт разрешил им даже взять винтовки.

Утром второго мая сорокового года дежурный по советской пограничной заставе «Зелёная» беседовал с тремя необычными перебежчиками: они были в полном боевом снаряжении.

— Мы — солдаты, — сразу же заявил Колачук, — и желаем остаться солдатами, только — в Красной Армии. Братья должны быть братьями — мы так понимаем.

Но время было мирное, и друзей устроили на привычную для них мирную работу в гуцульском городе Надвирной. Только потом к ним обратились с просьбой — помогать советской военной разведке разгадать агрессивные приготовления хортистов в верховьях Белой Тисы. Все трое согласились. Вот тогда они и познакомились с голубоглазым лейтенантом. Максимов начал обучать будущих разведчиков умению вести визуальные наблюдения, делать краткие шифрованные записи, незаметно работать с фотоаппаратом, распознавать вражескую боевую технику. Наконец, их вызвал для беседы непосредственный начальник лейтенанта — майор Никифоров.

— Вот что, дорогие, — сказал попросту майор. — Работа, в которую вы с нами включаетесь, очень небезопасная и требует не только смелости, умения, но и конспирации. В этой работе вам придётся даже забыть свои имена. Ваше родное село — Богдан?

— Так точно, Богдан — ответил Колачук.

— Вижу, вы в вашей тройке вроде бы за главного, — потянулся за ручкой майор. — Будете Богдановым. Согласны?

Микола в ответ широко улыбнулся.

Мартыш получил прозвище — Мартынов, а Приймак стал Розовым. И майор поднялся:

— Ну, а теперь — первое боевое задание…

Из рассказа Юхновца-Максимова:

— Предстояло разными путями спуститься вниз по Белой Тисе, а возвращаясь вверх, пройти по Тисе Чёрной. Побывать на Говерле, Поп Иване и других вершинах. Выяснить, где какие объекты строятся хортистами, какие войска сосредоточены в горах. Что удастся — заснять на фотоплёнку. И я повёл ребят к кордону…

Перешёптывались старые смереки, но некогда было замедлить шаги, вслушиваться в их шёпот: разведчики спешили, чтобы уйти подальше от границы. Начали карабкаться по скользким камням, а туман все наплывал и уже, казалось, какой-то серой глиной налипал на все тело — передвигать ноги было так же тяжело, как и продрогшими руками цепляться за кусты. Когда взошли на гору, где стало виднее, за ней высилась вторая, затем третья… Побрели между деревьев, и Микола все шёл впереди, как будто боялся только одного — хоть нп какое-то мгновенье приостановиться, ибо тогда, наверное, не мог бы двинуться дальше: это была дорога в неизвестность.

Стало совсем темно — вошли в узкую ложбину. А впереди вздымалась, теряясь в небе, круча, разбитая глубокими расколинами. Микола в первый раз заговорил:

— Пойдём напрямик, — и кивнул головой вверх.

— Но как?.. — спросил Иван и осёкся: для них теперь другого пути не было.

— Только напрямик! — бросил упрямо и Олекса.

Микола начал подниматься первым — хватаясь за торчавшие из каменной стены ржавые штыри, которые, видимо, остались от старых времён. Им, молодым гуцулам, не раз приходилось взбираться на крутые склоны, но штурмовать скалы было просто некогда: альпинизм казался им забавой заезжих панычей.

Наверху обессиленно свалились на камни, но Колачук приказал идти…

Тем временем лейтенант Максимов присел на пенёк, чтобы перед обратной дорогой немного отдохнуть. Задумавшись, уткнулся в мокрый плащ и не сразу разглядел берёзку, что дрожала на ветру прямо перед ним. Тонкая, какая-то изящная, она, казалось, чудом выросла здесь, на скалистом утёсе, среди суровых елей. В окружении тёмной зелени смерек эта берёзка выглядела особенно лёгкой и нарядной, и когда, пробившись сквозь туман, её белого тела коснулся мягчий луч, она затрепетала, расправила ветви, точно приглашая суровых соседок улыбнуться солнцу…

Вдруг раздались выстрелы: глухие, отдалённые — по ту сторону границы.

«Быть беде, — подумал лейтенант. — Наткнулись на засаду…»

А трое смельчаков услышали сначала крик: — Стойте! Кто такие?

Бросились врассыпную. Патрульные открыли огонь, разведчики начали палить из пистолетов. Не ожидая от гуцулов, сбившихся с дороги, такого ответа, жандармы побежали…

Седой от ярости поток шумно пробивался через каменные глыбы. А Колачук остановил друзей: сквозь потемневший лес заметили уже долгожданную ниточку автострады. Здесь решили разойтись. Микола перебрался на ту сторону шоссе, Иван пошёл вдоль этой, а Олекса позади подстраховывал его. Дорогу надо было взять под наблюдение с обоих крутых склонов. Шли, падали, ползли…

В назначенное время лейтенант Максимов бродил на полянке у тонкой берёзки. Ожидал. Волновался.

Колачук пришёл первым. Он явился как-то незаметно, точно из-под земли, и лейтенант даже удивился его мастерству. Микола был доволен и, принявшись докладывать, не мог сдержать улыбки. Офицер взмахнул рукой и крепко обнял разведчика:

— Спасибо, дорогой товарищ Богданов!

— За что, товарищ лейтенант — я же ещё вам не доложил.

— Спасибо, что вернулся, что живой…

В начале сорок первого тройка уже фактически взяла под свой контроль весь район Белой и Чёрной Тис. Советская военная разведка получала надёжные данные о передвижении гонведов у границы, их боевой технике, строительстве объектов фортификации.

Из рассказа Юхновца-Максимова:

— Я каждый раз их провожал к границе. Признаться, сам валился с ног — тяжело ходить в горах да ещё снегами нашему брату-степняку. А они, смотрю, идут легко, как олени — сильные, красивые, гордые… Их родную землю топтали оккупанты, на каждом шагу встречались военные, жандармы, лесная охрана. А хлопцы говорили: «Лес — наш, и мы, а не они — его хозяева». Да, это были их родные горы — они знали здесь каждую вершину, каждое урочище, каждый ручеёк. И, подобно горному ручью, были неугомонны. Особенно Микола Колачук: он ходил на задание и в составе тройки, и с Мартышем, и один…

От старых гуцулов в сёлах под Поп Иваном можно услышать и сегодня то ли бывальщину, то ли уже легенду об одном событии, которое произошло здесь незадолго до войны.

Не одну ночь дрожали окна хат. Военные машины доставляли к истокам Белой Тисы солдат, железо, цемент… бетономешалки и полевые кухни. Потом, где на волоках, а где и на руках, перебросили весь груз на восточный склон Поп Ивана. Закипела работа: день и ночь солдаты что-то копали, строили.

Как-то в верховьях Белой Тисы появилась группа старших офицеров. С ними прибыл и высокий чин гитлеровской службы. Вот среди военных тогда и затесался один капитан: гости думали, что он — из офицеров части, а те посчитали, что капитан входит в состав инспекции. Комиссия осмотрела местность и попросила у майора — старшего по объекту — карту укреплений, чтобы сверить — правильно ли строят. Проверка, конечно же, окончилась пикником на лоне романтической гуцульской природы. Пьяные офицеры даже не заметили, как капитан исчез, а вместе с ним — секретная карта. За майором будто бы прибыла контрразведка. Его вели в наручниках. «Козёл отпущения» жестоко поплатился, и всё-таки хортисты вынуждены были забросить укрепление недостроенным…

История быстро окуталась романтикой: начали рассказывать, что в горах появился новый Олекса Довбуш. Теперь с уверенностью можно сказать только то, что эта история рождалась действительно по живым следам.

Ещё несколько небезопаспых ходок сделал через границу Колачук-Богданов. Он приносил самые важные «трофеи». Привыкнув к риску, решил как-то вечером наведаться домой. Но всё же первым делом хотел встретить знакомого, который обещал передать интересные сведения из Рахова. Тот был в корчме. Микола огородами пробрался туда, открыл дверь и застыл: у прилавка сидели жандармы — один лицом к двери, а другой — спиной. Первый сразу же схватился за винтовку:

— А-а, пан Колачук! На ловца и зверь бежит. Мы тебя искали целый год… Ни с места!

Но не успел жандарм подойти, как очутился на полу, а Микола выскочил на улицу. Не смогла догнать его и пуля…

Из рассказа Юхновца-Максимова:

— Война разлучила меня с Иваном Мартышем — Мартыновым и Олексой Приймаком — Розовым, а вот с Богдановым мы воевали вместе до расформирования части. Вместе ходили и в разведку. Потом его передали армейскому разведывательному отделу, и больше мы не виделись до конца войны…

Шла война, тяжёлая война с коричневой чумой. Выполняя боевое задание, Мартынов и Розов очутились в глубоком тылу, хотя и в двух шагах от родного порога. Об их возвращении в отцовскую хату не могло быть и речи. Жили в лесах, на полонинах, скрывались у знакомых. Но и высоко в горах, далеко от Богдана, теперь было тревожно. Особенно в начале сорок второго года: в горы поднимались карательные группы, от выстрелов со смерек тихонько осыпался снег.

В такой момент встречаться со знакомыми было особенно опасно. Но Приймак узнал о том, что умерла мать. Рискнул прийти хотя бы на могилу. По дороге, у кривого дуба, остановил его лесник. Сунул свою холодную руку. Угостил табачком. Посочувствовал… Приймак не знал, что этот лесник продался хортистам. В сумерках зашёл и в родной дом. В хате его ожидал предатель — уже с двумя жандармами. Приймаку скрутили руки, вывели во двор. Замешкавшись в узенькой калитке, он резким рывком освободил руки и, отбросив жандармов, бежал. Ночь спасла разведчика.

На высокой Говерле, которая самой первой в крае встречает рассвет, Мартынов и Розов встретили Красную Армию.

А тем временем Богданов шёл фронтовыми дорогами… В школе военных разведчиков овладел радиоделом. Два раза вместе с рацией забрасывали его в тыл врага. Попал в руки фашистов. Друзья говорили, что родился Богданов в рубашке — ему удалось вырваться на волю и пробраться на Большую землю. Потом была учёба на курсах танкистов. Механик-водитель Микола Колачук вёл свою боевую машину через белорусские болота, на польскую границу. Был тяжело ранен, полгода лежал в госпитале. И вновь отправился на фронт — форсировал Одер, штурмовал Берлин.

Прекрасная судьба — судьба героя!

Примечания