Все повскакали с мест, глядя на Тэтча с удивлением и страхом, а сам Хандс, скорчившись у переборки и пытаясь остановить льющуюся кровь, смотрел на своего старого товарища с выражением человека, которого предали.
      – Почему, Эд? – удалось ему выдавить сквозь стиснутые зубы.
      Не имея возможности сказать правду, Тэтч лишь раздраженно рявкнул:
      – Черт побери! Да если я не пристрелю кого-нибудь из вас время от времени, вы вообще забудете, кто я такой.
      Хандса на следующее утро отвезли на берег мечущимся в лихорадке и пылающим жаждой мщения. «Но, – подумал Тэтч, спускаясь на пушечную палубу и пригибаясь под низеньким потолком, – ты по крайней мере останешься жив сегодня, Израэль, – тебя не будет на корабле».
      – Держи еще одну, – сказал он Миллеру, который уже насыпал в дюжину бутылок порох и свинцовые пули и, воткнув в каждую по фитилю, аккуратно разложил их на одеяле. – Ну как вы тут, готовы?
      Миллер ухмыльнулся, и лицо с багровым шрамом еще больше исказилось от этой кривой усмешки.
      – Как только скажете, кэп, – радостно отозвался он.
      – Отлично.
      Примерно с тем же чувством, с которым он вспомнил об Израэле Хандсе, он подумал о том, что хорошо бы под благовидным предлогом удалить всю команду с корабля, чтобы встретить охотников Спотсвуда в одиночку. Но чем больше прольется сегодня крови, тем лучше будет действовать его магия. Чувства в сторону, цель оправдывает средства, и смерть других казалась ему сейчас приемлемой ценой за собственное возрождение.
      – Никакой пощады. – Он хлопнул Миллера по плечу. – Сегодня вода будет соленой от крови!
      – Чертовски верно, – согласился Миллер, хихикнув, насыпая через воронку порох в новую бутылку.
      – Чертовски верно, – эхом откликнулся Тэтч.
      – Фитили я уже разжег, кэп, – заметил Миллер. – Солнце взошло, и я думал, вам в самый раз вплести их в волосы.
      – Нет, – ответил задумчиво Тэтч, – пожалуй, я не стану сегодня этого делать.
      Он повернулся к трапу, спохватился и, не оборачиваясь, махнул Миллеру и остальным:
      – Спасибо всем.
      Поднявшись на палубу, он увидел, что день уже действительно наступил. Нежно-розовая заря разлилась по небу, мимо, хлопая крыльями, пролетела стая пеликанов, а по берегу острова в ста ярдах от корабля деловито шныряли птицы на длинных тонких ножках.
      – Вот они, кэп, – угрюмо сказал Ричарде. Паруса обоих военных шлюпов были подняты и полны ветра, и узкие корпуса резали спокойное серебро воды.
      – Хотел бы я знать, есть ли у них лоцман, который знает эти места, – задумчиво пробормотал Ричарде.
      Один из шлюпов содрогнулся и резко замедлил ход, наткнувшись на отмель. Секунду спустя то же самое произошло с другим.
      – Да, – сказал Тэтч, – как видно, нету.
      Надеюсь, подумал он, что все это не впустую, надеюсь, что Спотсвуд послал за мной в погоню не полных кретинов. С палубы были видны всплески по бортам шлюпов – матросы выкидывали в море балласт.
      «Поторопитесь же, идиоты, – подумал он, – скоро отлив, и если я… я не перевоплощусь до Рождества – а до него осталось всего пять недель, – я могу не успеть, Харвуд проделает свой глупый трюк и избавится от нее».
      Как жаль, что он не узнал – или не догадался – раньше, что его свадебная магия больше не будет срабатывать. Уже давно он обнаружил, что в колдовстве есть не только мужские аспекты, но и женские, и что ни один мужчина в одиночку не способен получить доступ к ним. В прошлом он всегда обходил это препятствие, связывая себя освященными узами с женщинами, что, по сути, делало их равными партнерами и давало возможность соединить две половины магии в одну. Изобилие кандидаток на эту роль сделало его несколько легкомысленным в выборе. Они либо умирали, либо сходили с ума вскоре после брачной церемонии. Та, которая сегодня станет вдовой, была четырнадцатой по счету.
      Ей теперь исполнилось шестнадцать лет, и она оставалась по-прежнему миловидной, когда он в последний раз видел ее в мае. Раньше он сильно использовал ее, в частности, чтобы держать Боннета под контролем – по какой-то причине Боннет был более уязвим для женской магии, – но в конце концов ее разум не выдержал. Теперь она содержалась в сумасшедшем доме в Виргинии, и когда он навестил ее там в мае, чтобы выяснить, будет ли от нее еще польза или нет, она при виде него завопила, бросилась бежать, разбила окно и попыталась длинным осколком вспороть себе живот; тогда позвали не только священника, но и повитуху, поскольку санитар решил, будто она собирается сделать себе аборт.
      Но сейчас Тэтч значительно превосходил по своему магическому статусу любую обычную женщину, он пролил кровь в Эребусе и теперь, чтобы в полной мере воспользоваться магией, ему требовалась женщина, которая и сама пролила там кровь. И насколько он знал, существовала только одна такая.
      – Мы могли бы проскользнуть мимо них, пока они на мели, – осторожно заметил Ричарде. – Я думаю, если… – Он вздохнул. – Впрочем, не важно. Они уже на плаву.
      Тэтч подавил удовлетворенную улыбку и, щурясь, посмотрел вперед.
      – Да, верно.
      – Бог мой, – хрипло сказал Ричарде. – Все совпадает с тем, как они захватили Боннета два месяца назад – поймали его в устье, когда начался отлив. Тэтч нахмурился.
      – Да, ты прав, – проворчал он.
      Ричарде глянул на него в надежде, что до его капитана наконец дошло, какая опасность им грозит.
      Но Тэтч просто припомнил то, что слышал о пленении Боннета. «Да, клянусь Бароном, – сердито подумал он, – если отбросить тот факт, что все это произошло в полутора сотнях миль отсюда, то все остальное чертовски схоже.
      Боннет украл мою идею!
      Он не только сделал себя неподходящим для роли, которую я планировал для него, и попался, он также вспомнил и присвоил – пират проклятый – ту идею, которую я решил претворить в жизнь сегодня. И двое колдунов, которых я послал за ним, вернулись без него и раненые. А в воскресенье, точно в полдень, я перестал физически его ощущать. Он отыскал лазейку, сквозь которую ускользнул от меня, и лазейкой этой, похоже, для него стала петля».
      – Сейчас приблизятся на расстояние оклика, – просипел Ричарде. Лицо его было покрыто потом, хотя на прохладном утреннем воздухе изо рта вырывались облачка пара.
      – Пора, – сказал Тэтч. Он расправил массивные плечи, неторопливо прошел на нос и оперся ногой в ботфорте о бушприт.
      Набрав в грудь воздуха, он заорал:
      – Кто вы и что вам здесь надо? На палубе ближайшего шлюпа засуетились, и на мачте взвился британский флаг. – Как видите, – донесся ответный крик, – мы не пираты.
      Торжественно, как будто это был диалог в давным-давно известной пьесе, Черная Борода крикнул:
      – Жду вас у себя на борту – хочу увидеть сам, кто вы такие.
      – Шлюпки заняты, – прокричал в ответ капитан британского флота. – Но я поднимусь на борт со всем моим экипажем.
      Тэтч улыбнулся и, казалось, расслабился, а затем прокричал в ответ:
      – Будь я проклят, если пощажу хоть одного из вас.
      – Мы не ожидаем никакой пощады, но и сами не спустим.
      Тэтч повернулся к Ричардсу.
      – Теперь полная ясность, – бросил он. – Поднять наш флаг, поднять якорь, в бой!
      – Есть, кэп! – откликнулся Ричарде. – Добычу оставляем? – махнул он рукой в сторону захваченного торгового корабля.
      – О ней я позабочусь сам.
      Первый из военных кораблей стал разворачиваться к северу, чтобы перекрыть Тэтчу путь отступления на восток, однако «Приключение» уже несся к западу на всех парусах по спокойной глади утреннего моря, устремляясь меж другим преследующим его шлюпом и берегом острова Окракок к выходу из бухты и открытому морю за ним. Все пираты до единого, кроме Тэтча, пожалуй, затаили дыхание, ибо глубина здесь едва достигала шести футов при начавшемся отливе. Некоторые пираты даже выудили из карманов монетки и швырнули их в темную воду.
      Ричарде посмотрел на судно, с которого их окликнули, и тихо рассмеялся:
      – Они снова сели на мель.
      Тэтч внезапно почувствовал навалившуюся усталость. Он вытащил пистолет и велел:
      – Спусти паруса, Ричарде, дадим-ка бортовой залп на прощание.
      Ричарде резко повернулся к нему:
      – Что?! Все складывается замечательно, мы сможем удрать, если…
      Тэтч поднял пистолет и ткнул Ричардсу в зубы:
      – Спусти паруса и приготовься к стрельбе с правого борта.
      – Есть, – почти всхлипнул Ричарде, отворачиваясь. У большинства пиратов челюсти отвисли от изумления, но воспоминание об Израэле Хандсе все еще было свежо, они повиновались, и «Приключение», теряя скорость, развернулся бортом к преследующему шлюпу.
      – Огонь! – рявкнул Тэтч, и «Приключение» содрогнулся от залпа пушек, воздух наполнился вонючим дымом и криками испуганных птиц. Дым отнесло к западу, и Тэтч расхохотался, видя беспомощно качавшееся судно неприятеля с вдребезги разнесенными снастями и разбитыми бортами.
      – Ну что, поднимать паруса? – взмолился Ричарде, тревожно оглядываясь на берег, который с отливом становился все ближе и ближе.
      Тэтч тоже смотрел на остров. – Да, – согласился он мгновение спустя, видя, что уже слишком поздно.
      Утренний ветерок совсем стих, и хотя пираты подняли все паруса, «Приключение» продолжал дрейфовать к берегу.
      Вражеский шлюп снялся с мели, и матросы на нем взялись за весла, чтобы приблизиться к «Приключению».
      Судно содрогнулось: «Приключение» сел на мель.
      – Перезарядить пушки правого борта! – скомандовал Тэтч. – Эй вы, парни, – крикнул он группе пиратов, которые метались по палубе, выбрасывая за борт бочки, цепи и весь лишний груз, – отставить! Все равно отлив не опередить. Лучше зарядите-ка пистолеты и приготовьте сабли.
      Второй военный шлюп упорно приближался.
      – Стрелять только по моей команде.
      – Верно! – подхватил Ричарде, который вытащил саблю и крутил ее, разминая кисть. Теперь, когда не было никакой надежды избежать сражения, вся его нервозность испарилась. Он улыбнулся Тэтчу:
      – Надеюсь, ты больше не станешь сражаться на таком близком расстоянии.
      Тэтч на мгновение сжал плечо Ричардса.
      – Обещаю, – сказал он тихо. – Больше такого не будет.
      Шлюп был от них всего лишь в паре дюжин ярдов, и Тэтч сквозь скрип уключин даже слышал возгласы матросов. Он понимал, что капитан шлюпа прикидывает, в какой момент разрядить пушки. Тэтч дожидаться не стал и, не дав судну полностью развернуться, скомандовал:
      – Огонь!
      И снова рявкнули пушки правого борта «Приключения», смертоносный вихрь пронесся по палубе шлюпа, сметая окровавленные тела вместе с обломками такелажа. Пираты радостно завопили, однако Тэтч со своего места видел, что не все потеряли голову на корабле противника. Молодой офицер загонял всех уцелевших на артиллерийскую палубу.
      – Гранаты! – закричал Тэтч, как только последний из матросов противника прыгнул в люк.
      Пираты радостно принялись зажигать фитили, вставленные в бутылки с дробью и порохом. Стаккато взрывов на палубе вражеского шлюпа несло смерть тем, кто был ранен слишком тяжело, чтобы спуститься по трапу.
      – Мы разделались со всеми, кроме, может, трех или четырех! – крикнул Тэтч, обнажая саблю. – На абордаж! Искрошим их на кусочки!
      Отлив подтащил шлюп почти к самому борту. Тэтч без труда перемахнул через разделявшую суда полосу воды. В тот же миг крышка люка откинулась, и командир шлюпа – судя по мундиру, лейтенант, – выбрался на палубу. Тэтч осклабился в такой радостной улыбке, что лейтенант невольно бросил взгляд через плечо – кого же там пират так счастлив видеть?
      Но позади не было никого, кроме его собственных матросов, карабкавшихся по лестнице. Их осталось восемнадцать из тридцати пяти, которые еще могли держать в руках сабли и стрелять из пистолетов. Пираты ринулись вслед за Тэтчем, и у лейтенанта и его людей едва хватило времени выхватить шпаги из ножен, прежде чем их атаковали.
      Первые несколько минут на палубе царил хаос: топот, лязг сабель, вопли, время от времени прорезаемые выстрелами. Пираты прорубились сквозь линию обороны и напали на защитников шлюпа сзади. Более тяжелые клинки пиратов наносили почти такой же урон при ударах плашмя, как и при ударах острием. Бой кипел по всей палубе. Доски стали вскоре скользкими от крови, которая хлестала из отрубленных рук, вспоротых животов и перерезанных глоток, воздух наполнил тяжелый запах свежей крови. Все это время военные моряки пытались избежать ударов тяжелых сабель, не противопоставляя им своих рапир, и после первых ожесточенных минут взмокшие пираты махали своими десятифунтовыми клинками с меньшей силой и быстротой, и вот тут-то сказалось преимущество легких рапир. Они вонзались в глаза, глотки, груди; хотя раны при этом выглядели куда менее ужасно, теперь потери пиратов были не меньше, чем у военных моряков. Тэтч сражался у мачты, спиной к спине с одним из своих людей, но вскоре рапира нашла уязвимое место в обороне его соратника, и тот с пронзенным сердцем рухнул на палубу. Тэтч отступил и левой рукой выхватил заткнутый за пояс пистолет.
      Лейтенант, оказавшийся перед ним, тоже вытащил пистолет. Два выстрела прозвучали почти одновременно. Тэтч промахнулся, но пуля лейтенанта угодила гиганту-пирату прямо в живот.
      Тэтч пошатнулся, но тут же взревел и прыгнул вперед, перерубив своей тяжелой саблей клинок лейтенанта возле самого эфеса. Он занес уже клинок для последнего смертельного удара, но сзади на него напал матрос, с размаху ударив по плечу пикой. Тяжелый наконечник пики с треском переломил ключицу, и пират рухнул на одно колено. Тэтч все же поднял голову и сумел встать на ноги, когда пика снова обрушилась на него. Удар лишь рассек скулу, но не размозжил череп – нападавший промахнулся.
      Тэтч выронил разряженный пистолет, но в правой руке все еще держал саблю. Он нанес ею удар горизонтально, и голова матроса с пикой полетела на палубу отдельно от тела.
      Потом пистолет был разряжен прямо в грудь, и когда Тэтч отшатнулся назад, ему в спину вонзились две рапиры. Тэтч так быстро повернулся, что одна из рапир вылетела из руки нападавшего: пират взмахнул саблей, перебив ею руку хозяина рапиры. Еще две пули попали ему в бок, и тут же клинок впился под ребра.
      Тэтч выпрямился во весь свой могучий рост, и окружившие его матросы в страхе попятились. А затем, словно подрубленное дерево, он повалился лицом на палубу, и от падения гиганта ощутимо вздрогнул корпус корабля.
      – Матерь Божья! – выдохнул лейтенант, внезапно садясь и все еще сжимая разряженный пистолет и эфес сломанной шпаги.
      Один из матросов подобрал саблю Тэтча и, нагнувшись над трупом, занес ее над головой, пытаясь отыскать под гривой спутанных волос место для удара. Наконец он опустил тяжелое лезвие, оно с хрустом пронзило позвонки и впилось в палубу, и отсеченная голова Тэтча откатилась и воззрилась в небо с напряженной, сардонической улыбкой.
      Когда в сумерках начался прилив, четыре потрепанных шлюпа прошли мимо острова Бикон, направившись в открытое море. Уцелевшие пираты содержались под стражей на борту «Приключения», а голова Тэтча раскачивалась на бушприте одного из военных шлюпов. Кровь давно уже перестала капать и растворилась в соленой морской воде, но одна из капель удерживалась на корпусе корабля ниже ватерлинии.
      Капля еле заметно пульсировала.
 

Глава 21

 
      Эхо выстрела прокатилось по гавани острова Нью-Провиденс, и хотя отблеск стекла на борту «Делиции» показал, что один из офицеров британского флота направил подзорную трубу на стрелявшего, оно никого не встревожило на берегу: никто не боялся быть убит и никто не интересовался, кого убили, как это могло случиться шесть месяцев назад. Джек Шэнди прошлепал босиком по раскаленному песку к курице, которую он обезглавил выстрелом из пистолета. День только начинался, и выпивка еще не успела лишить его меткости.
      Он подобрал голову; как Шэнди и опасался, на клюве были написаны буквы, и он бросил ее на песок.
      Черт, подумал он, вот тебе и жареная курица. Хорошо еще, что старина Сауни не начал загонять лихорадку в омаров. Он сунул пистолет за пояс и направился к форту. Новая кладка была более темной, и теперь стены казались пегими. Шэнди подумал, что эти усовершенствования, а не британский флаг и не присутствие Вудса Роджерса заставили старого безумного губернатора Сауни покинуть форт.
      Шэнди бросил взгляд налево, на гавань. Здесь теперь стояло куда меньше кораблей, чем до прибытия Роджерса, и легко можно было разглядеть старушку «Дженни». Шэнди отказался от своего капитанства, когда три месяца назад они прибыли сюда, и ему даровали помилование. Теперь вместо него капитаном «Дженни» объявил себя Веннер. К этому времени, однако, все пираты сдались властям: было ясно, что дни пиратства канули в прошлое, и никто особенно не стремился к командованию старым шлюпом. Веннер переоснастил шлюп, очистил корпус, и было совершенно очевидно, что он намеревается вернуться к прежнему занятию. Шэнди слышал, что он тайком подбирает себе команду из тех бывших пиратов, которые вздыхали по старым временам; однако Шэнди он не звал, да и сам Шэнди этим не интересовался.
      Английская бригантина, которая с самого утра лавировала, пробираясь в гавань, стояла теперь на якоре, и хотя с нее и сгружали и перевозили на берег припасы, вокруг не ощущалось той праздничной атмосферы, которой ожидал Шэнди. Люди вокруг стояли группами, что-то тихо обсуждая между собой и качая головами, одна из проституток театрально всхлипывала.
      – Джек! – позвал его сзади кто-то. Шэнди обернулся и увидел, что к нему торопится Скэнк.
      – Привет, Скэнк, – сказал он, когда парень, тяжело дыша, остановился рядом.
      – Ты новости слышал?
      – Наверное, нет, – сказал Шэнди. – Если слышал, то забыл, – Тэтч убит!
      Шэнди улыбнулся, как улыбнулся бы воспоминанию о детских играх.
      – А. – Он опять двинулся вдоль берега, и Скэнк пошел рядом. – Уверен, что это правда? – спросил Шэнди, останавливаясь подле палатки, которая была чем-то вроде кабака на открытом воздухе.
      – Да, точнее и быть не может. В Северной Каролине месяц назад. Половину экипажа схватили, а голову Тэтча преподнесли самому губернатору.
      – Значит, он умер на воде? – пробормотал Шэнди, беря протянутую чашку с ромом; ему даже не приходилось теперь делать заказ.
      Скэнк кивнул:
      – Ага, его застукали возле Окракок, на шлюпе «Приключение». Говорят, он припрятал где-то «Месть королевы Анны» и все свои богатства тоже. На борту «Приключения» не нашли ни единого реала. Это на него непохоже. Сдается, военные прикарманили все денежки.
      – Вряд ли. Готов спорить, – Шэнди задумчиво отхлебнул рома, – готов спорить, что он все припрятал. «Приключение», говоришь? Подходящее имя, это действительно его величайшее приключение.
      Скэнк оглядел палатки, пляж, полузатонувшие корпуса брошенных кораблей, от которых люди губернатора Роджерса очищали гавань.
      – Сдается, что это уже и не пиратский остров. Шэнди расхохотался:
      – Ты что, только что заметил? Только два дня назад вон там Роджерс повесил восьмерых, помнишь? За нарушение условий амнистии. И мы все просто были зрителями, а потом повернулись и разошлись.
      – Да, но… – Скэнк запнулся, пытаясь выразить свою мысль. – Мы знали, что где-то там существует старина Тэтч…
      Шэнди пожал плечами и кивнул:
      – …И что он может вернуться. Да, я понял тебя. Я и сам не могу представить, чтобы даже Вудс Роджерс смог ему долго сопротивляться. Да, согласен, скоро введут налоги, штрафы, правила, где причаливать лодку. И знаешь что? Я думаю, что и магия перестанет тут действовать, как это случилось там, на востоке.
      – Черт возьми. – Скэнк рассеянно взял из рук Шэнди кружку, отхлебнул и вернул обратно. – Чем ты собираешься заняться, Джек? Я думаю присоединиться к Веннеру.
      – А, останусь, пока хватает денег на ром, а потом подамся куда-нибудь, найду себе работу. Черт возьми, не за горами тот день, когда Англия вновь объявит войну Испании, пиратство вновь узаконят, и я, быть может, наймусь на какой-нибудь капер. Не знаю. Сегодня солнечный день, у меня есть ром, так что завтрашние проблемы завтра я и буду решать.
      – Ха, ты был более… – Сегодня Скэнк явно упражнялся в абстрактных понятиях. – Ты был более шустрый.
      – Да, верно, я помню. – Джек осушил кружку и протянул ее за новой порцией. – Но, думаю, я уже скоро забуду все это.
      Обеспокоенный, хотя и сам не знал чем, Скэнк кивнул и зашагал туда, где на берег сгружали припасы.
      Шэнди уселся на песок и улыбнулся, чувствуя тепло, которое разливалось по всему телу от рома. Более шустрый, подумал он. Ну да, конечно, Скэнк, было из-за чего проявлять прыть. Я хотел наказать дядюшку Себастьяна и доказать миру – и закону! – что он совершил преступление, обобрав и убив моего отца. Но еще сильнее мне хотелось вызволить Бет Харвуд и сказать ей… поделиться с ней мыслями, которые пришли мне в голову. Но ничего этого осуществить не удалось.
      Там, в гавани, косые паруса на «Дженни» начали разворачиваться, и Шэнди перевел на нее взгляд. Кто-то явно пытался переместить гафель выше.
      «Не получится, дружок, – подумал он, – кованый держатель так побит в боях, что выше никак не даст поднять гафель. К тому же при не очень натянутом парусе „Дженни“ шла по ветру гораздо лучше. Будь старина Ходж или Дэвис живы, они бы сказали то же самое. Ты бы лучше занялся починкой корпуса».
      Он припомнил время, когда сам приводил «Дженни» в порядок месяца четыре назад. Шлюп добрался до гавани полуразбитый, с течью в трюме, потеряв капитана и половину экипажа. Двумя неделями раньше на остров прибыл Роджерс со своими солдатами, и к тому времени, как вернулась «Дженни», он уже успел изгнать таких нераскаявшихся граждан, как Чарли Вейн, произнести речь в защиту гражданской гордости, поднять британский флаг над Нью-Провиденс и распространить памфлеты общества христианской веры, так что никто не был особо поражен новостью, что Филип Дэвис мертв, а «Громогласный Кармайкл» затерялся среди просторов Карибского моря. Это соответствовало духу времени.
      Вначале Шэнди не интересовался старым шлюпом. Он привел его в гавань днем в пятницу, и уже вечером, вдрызг напившись, организовал пирушку с коронным блюдом – буйабессом, на что ушли остатки чеснока, шафрана, помидоров и оливкового масла. Он даже умудрился заслужить похвалу самого Вудса Роджерса, который поинтересовался, что за суматоха поднялась на берегу, а узнав, потребовал угощения для себя и своих капитанов. Сам же Шэнди лишь попробовал блюдо, чтобы убедиться в правильности пропорций, и в основном налегал на «Латур Бордо» 1702 года из запасов Дэвиса. Его разбирал смех от каждой шутки, он с охотой подхватывал каждую песнь, хотя, надо признать, ни одна из них не исполнялась так душевно, как в дни до прибытия Роджерса. Но мысли его были далеко, даже Скэнк это заметил и настоял на том, чтобы Шэнди ел, пил, веселился и оставил завтрашние проблемы на завтра.
      В конце концов Шэнди отошел от костров бывших пиратов и офицеров британского флота, обеспокоенных разгульным весельем, и спустился на берег. Он в первый раз ступил на этот остров шесть недель назад, но уже успел сродниться с этими местами настолько, что Англия и Франция казались далеким сном. Он нашел здесь друзей, видел их смерть, и все это еще до того, как на горизонте появились корабли нынешнего губернатора.
      Он услышал, как за спиной песок зашуршал под чьими-то ногами, и испуганно оглянулся, окликнув в темноте:
      – Кто там?
      Приземистый силуэт в рваном платье вырисовывался на фоне огней.
      – Это я, Джек, – послышался тихий девичий голос. – Энн. Энн Бонни.
      Он припомнил слухи, что она пыталась развестись с Джимом Бонни.
      – Энн. – Он поколебался, а потом медленно подошел к ней и взял ее за плечи. – Так многих нет, Энн, – сказал он, чувствуя, как слезы подступили к глазам. – Фил… и Ходж… и мистер Берд.
      Энн рассмеялась, но в ее голосе слышались слезы.
      – Я не собака, – тихо повторила она.
      – Время проходит так… быстро здесь, – сказал он, обнимая ее за плечи и другой рукой обводя темные заросли острова. – У меня такое чувство, что я прожил здесь годы…
      Они вместе пошли вдоль берега прочь от костров. – Это все зависит от того, подходишь ли ты для этой жизни, – сказала она. – Губернатор Роджерс может прожить здесь и пятьдесят лет и все равно останется чужим: ведь он весь в плену обязанностей, наказывает за преступления, организует охрану кораблей с товаром. Это все груз Старого Света, но ты… Да что говорить, когда я впервые тебя увидела, я сказала себе: вот парень, который рожден для этих островов. Эти острова. Слова вызвали знакомые образы стайки розовых фламинго на рассвете, кучки перламутровых осколков раковин, набросанных на белом песке вокруг остатков костра, сине-зеленое море в ослепительных солнечных бликах, на которое смотришь сквозь дымку опьянения, почерневшие пыжи, валяющиеся на песке после дуэли, как использованные промокашки самого бога войны…
      И он действительно вписался в этот мир, или, вернее, мог бы, ибо существовала в нем частица, которая с готовностью открывалась невинной жестокости, царившей здесь, раскрепощенности, прощению всех провинностей…
      Энн повернулась к нему, обняла его, его свободная рука обвила ее, и внезапно ему страстно захотелось обладать ею, захотелось потерять себя в ней, через секунду они оказались на песке, она сбросила платье, и он навалился сверху на теплое тело…
      Звук выстрела над головой оглушил его, и вспышка на мгновение осветила напряженное лицо Энн. Тут же рукоять пистолета ударила его в затылок, но удар пришелся по скользкой косичке, промазанной смолой, рукоять соскользнула и лишь причинила острую боль. Он скатился с Энн и вскочил на ноги. Она продолжала лежать, распростершись на спине. Она не была ранена. Отметина в песке показывала, куда попала пуля. Энн нетерпеливо стонала, ее бедра дергались, и Шэнди хотелось убить того, кто их прервал, и снова вернуться к женщине.
      Рядом с ней стоял Джим Бонни. Он отшвырнул разряженный пистолет и поднял руку. Шэнди ощутил внезапный жар и сделал правой рукой жест, отвращающий зло и обращающий магию на того, кто ее применил. Он укусил себя за язык и плюнул кровью на Бонни, чтобы придать силу возвратному заклинанию. Волосы на Бонни задымились, запахло паленым. Он ухватился за меховой плетеный ремешок, висевший на поясе, и дымок, вившийся из волос, рассеялся.
      – Дух-покровитель присматривает за мной, скотина, – прошептал Бонни. – Мы с ним покажем тебе, как красть чужих жен.
      Слишком взбудораженный, чтобы испугаться, Шэнди щелкнул пальцами и указал на Бонни, но тот еще не убрал руку от своего талисмана, и потому заклинание, набрав силу, обрушилось на самого Шэнди. Схватившись за живот, он повалился на песок от невероятной пронизывающей боли. Бонни воспользовался моментом, пнул жену в бок и пробормотал какой-то заговор, глядя на Шэнди.
      Из носа и ушей Шэнди хлынула кровь. Разумом он понимал, что проиграл схватку и должен бежать или позвать на помощь, но он все еще желал Энн, желал овладеть ею с еще не остывшей кровью Джимми Бонни на руках.
      Но он мало что мог сделать, пока Бонни находился под защитой духа-покровителя. Шэнди приподнялся на колени и насвистел мотив, который должен был вызвать у Бонни слепоту. Но несмотря на все предосторожности, это тоже ударило по нему же самому, и пока он слепо мотал головой, Бонни наслал на него припадок судорог. Шэнди рухнул на песок, он метался и стонал. Он слышал, как Бонни еще раз пнул свою жену и переступил через нее, остановившись над ним.
      Шэнди знал, что теперь слишком поздно спасаться бегством или звать на помощь – ему предстояло умереть здесь и сейчас, если он ничего не придумает. Эта мысль была тем более невыносима, что он представил себе Энн. Именно Джим Бонни сейчас ляжет с ней, и в эту минуту она не заметит никакой разницы.
      Игнорируя боль во всем теле, он сумел сунуть дергающуюся руку в карман, там все еще оставались крошки от шарика грязи, которую он соскреб с сапога во время того памятного путешествия к Фонтану юности. Он выдернул руку и швырнул крошки в небо над собой…
 

***

 
      Он оказался в лодке, проплывающей под мостом, увешанным разноцветными фонарями. Вкус вина и чеснока во рту сменился вкусом клубники. Он помнил эту сцену. Париж. Сколько же ему было? Лет девять, когда его отец, хорошо заработав, решил угостить его хорошим обедом, а затем прокатиться по Сене. Человек рядом повернулся к нему, но это был не его отец.
      Прямо на Шэнди смотрел старый негр, его седые волосы и коротенькая бородка так же круто курчавились, как шевелюры у мраморных статуй.
      – В вуду нападения обычно нацелены на память жертвы, – сказал старик на певучем французском диалекте. – Сумма воспоминаний и есть личность. Если бы я хотел причинить тебе вред, ты бы обнаружил, что вот этот вспомнившийся тебе эпизод и участвующие в нем люди переменились страшным и смертоносным образом. Ну как бред при лихорадке. Все будет становиться хуже и хуже, пока ты либо не перейдешь в наступление, либо не погибнешь.
      Негр улыбнулся и протянул руку:
      – Меня зовут Мэтр Каррефур. Поколебавшись, Шэнди пожал ему руку.
      – К счастью для меня, – продолжил собеседник, – я лоа, чья власть распространяется на заселенные острова. Мне часто приходится иметь дело с людьми, и я способен предугадать их действия, не в пример природным лоа, которых вы встретили во Флориде. Твои крошки магической глины не убили бы меня, они утратили значительную часть своей силы за прошедшие полторы недели. Но тем не менее они могут мне навредить, если я воздержусь от контратаки. Поэтому я не буду ввязываться в схватку между тобой и мистером Бонни.
      Пристыженный, Шэнди отвернулся, глянув назад, туда, откуда они плыли. Среди пешеходов на мосту он разглядел несколько женщин, и несмотря на яркие фонари, лишь их лица были видны четко и ясно. Ему подумалось, что именно так ему в десятилетнем возрасте и виделись все женщины, ничего общего с тем, как выглядела для него минуту назад Энн Бонни. Что можно назвать взглядом более ограниченным: тогда в детстве или сейчас?
      – Э-э… благодарю вас, – пробормотал Шэнди. – Но почему… почему вы так поступаете? Бонни сказал, что вы охраняете его.