Альтернатива. Фантастика - На странных волнах

      – Как дела, Рич?
      – Мы не можем маневрировать без половины парусов, но при попутном ветре дойдем, если ты отправишь всех ребят тянуть шкоты.
      – Отлично. Эллиот, возьми двоих. Отведешь шлюп домой.
      – Есть, Фил.
      Бет Харвуд перевела взгляд с отца на Лео Френда, который тут же заулыбался и шагнул к ней – Шанданьяк впервые заметил, что щегольской наряд Френда включал в себя и модные туфли с высокими красными каблуками и лентами, завязанными бантом «ветряная мельница», – предлагая руку, похожую на расшитый и слишком туго набитый валик. Однако Бет молча отвернулась, прошла и встала рядом с Шанданьяком. Ее губы были плотно сжаты, но Шанданьяк заметил набежавшие на глаза слезы, которые Бет промокнула манжетой.
      – Проводить вас вниз? – предложил он тихо. Она покачала головой:
      – Я там просто не выдержу.
      Дэвис глянул в их сторону.
      – У вас пока нет обязанностей, – обратился он к Шанданьяку. – Уведите ее куда-нибудь на нос, чтобы не путалась под ногами. Можете к тому же принести ей рома.
      – Я не думаю… – начал было Шанданьяк, но Элизабет перебила его:
      – О ради Бога, конечно.
      Дэвис усмехнулся и поторопил их размашистым жестом.
      Через несколько минут они уже стояли на полубаке у правого борта, где паруса грот-мачты защищали их от ветра. По пути Шанданьяк успел заглянуть на камбуз и, наполнив глиняные кружки ромом, протянул одну Бет.
      Канаты, скрипя, ползли через блоки, заскрипел такелаж, паруса развернулись под ветром, и корабль, описав широкую дугу, пошел на северо-восток. Шанданьяк потерянно созерцал, как переполненная шлюпка постепенно отдаляется от корабля, пока совсем не скрылась из виду за кормой. По левому борту за «Кармайклом» не отставая следовал пиратский шлюп. Со своего места, где он, облокотившись о перила, прихлебывал тепловатый ром, Шанданьяк видел только мачту и паруса маленького суденышка. По мере того как корабль набирал скорость, шлюп уходил все дальше, и теперь Шанданьяк видел весь длинный, с низкой посадкой, корпус. Он слегка покачал головой, словно все еще не веря в случившееся.
      – Что ж, могло быть и хуже, – сказал он вполголоса Бет, пытаясь убедить в этом не только ее, но и себя. – Мне, по-видимому, простили нападение на их предводителя, а вы защищены от этих существ… положением вашего отца.
      По палубе, ниже того места, где они стояли, сновал, насвистывая себе под нос, один из пиратов, присыпая песком лужицы и пятна крови. Шанданьяк поспешно отвернулся и продолжил:
      – И когда мы наконец выберемся из этой передряги, то все матросы, уплывшие на шлюпке, засвидетельствуют, что мы с вами остались здесь не по своей воле.
      Шанданьяк ощутил гордость тем, что голос его прозвучал спокойно и ровно. Он торопливо отхлебнул рому, пытаясь унять нервную дрожь в руках и ногах, которая появилась теперь, когда кризис миновал.
      – Боже мой, – ошеломленно пробормотала Бет, – мне остается только надеяться, что он погибнет здесь. Он никогда теперь не сможет вернуться домой. Его даже не отправят в сумасшедший дом – его повесят!
      Шанданьяк кивнул, думая о том, что даже и такая казнь слишком мягка после всего, что натворил ее отец.
      – Я должна была заметить признаки надвигающегося безумия, – продолжала Бет. – Я же видела, что он стал… эксцентричен, в последнее время он занимался такими странными изысканиями… Но у меня даже в мыслях не было, что он когда-нибудь сделается опасен, как бешеная собака, и начнет убивать людей.
      Шанданьяку припомнился матрос, застреленный подле пушки, и тот, другой, кого Харвуд убил выстрелом в лицо.
      – Это не было припадком… безумия, мисс Харвуд, – отрывисто сказал он. – Все было проделано равнодушно и методично – так кок давит муравьев на кухонном столе, одного за другим, а потом моет руки и принимается за стряпню. А этот ваш доктор-толстяк занимался тем же на другом конце корабля.
      – Френд, да… – прошептала она. – В нем всегда ощущалось нечто мерзкое. Без сомнения, именно он вовлек моего бедного отца в эту отвратительную авантюру. Но мой отец все-таки безумен. Послушайте, как раз перед тем, как мы оставили Англию, он отсутствовал почти всю ночь и вернулся на рассвете, весь в грязи, без шляпы, с какой-то вонючей деревянной шкатулкой. Он не хотел говорить, что там находилось, а когда я спросила, он посмотрел на меня так, словно никогда раньше не видел. С тех самых пор он не расстается с этой шкатулкой, постоянно держит ее при себе. Она и теперь в его каюте, и, клянусь, он о чем-то шепчет ей по ночам. О Господи, ведь вы же читали его трактат! Он был таким блестящим мыслителем. Ну что еще, кроме сумасшествия, может объяснить тот факт, что он, автор «Оправдания свободы воли», вдруг начинает плести околесицу про воловьи хвосты и двухголовых псов?
      Шанданьяк различил в ее голосе страх и сомнение, хоть она и старалась сохранить самообладание.
      – Не стану спорить, – мягко согласился он. Бет допила ром.
      – Наверное, мне лучше спуститься вниз и… Джон, не могли бы вы помочь мне раздобыть еды?
      Шанданьяк оторопело уставился на нее.
      – Прямо сейчас? Э-э… конечно. Что вы…
      – Нет, не сейчас. Когда наступит время обеда. Теперь мне, наверное, будет еще труднее уклониться от диеты, которую предписал Френд, а теперь, как никогда, я должна сохранять ясность рассудка.
      Шанданьяк улыбнулся и снова подумал о том, что бывает, когда пожалеешь бездомную собаку.
      – Сделаю все, что смогу. Но Бог знает, чем эти дьяволы питаются. Может статься, что травки Френда окажутся предпочтительнее.
      – Вы их просто не пробовали. – Бет шагнула к трапу, но остановилась. – Это был действительно мужественный поступок, Джон, то, как вы вызвали этого пирата.
      – Это не было вызовом, просто сработал рефлекс. – Шанданьяк почувствовал раздражение. – Мне нравился старый Чаворт. Он мне напоминал другого старика. Ни у одного из них не было ни на грош здравого смысла. Боюсь, я тоже его лишен, иначе плыл бы сейчас в шлюпке вместе с остальными. – Он залпом допил остатки рома. – Что ж, увидимся позже.
      Он смотрел вперед, мимо бушприта, на голубеющий под солнцем горизонт, а когда оглянулся, она уже ушла. Только тогда Шанданьяк немного расслабился и принялся следить за работой новой команды. Пираты ловко шныряли по вантам, быстрые, точно пауки, ругаясь на английском, французском, итальянском и паре других языков, которые Шанданьяку еще не доводилось слышать. С грамматикой они были явно не в ладу, но следовало признать – по степени непристойности, богохульства и изобретательности оскорблений пираты выжимали максимум из доступных им языков. Он невольно улыбнулся и вдруг сообразил, что вся эта многоязычная и в общем-то добродушная ругань сильно напоминает то, что он привык слышать в тавернах Амстердама и Марселя, Брайтона и Венеции. В его памяти они слились в единый образ портовых кабаков, где они с отцом, бывало, грелись у жаркого огня, потягивая вино и обмениваясь новостями с другими путешественниками. Временами юному Шанданьяку казалось, что их марионетки – компания аристократов, путешествующих в сопровождении двух слуг-людей. И вот теперь, семь лет спустя, Шанданьяк вдруг понял, что куклы, пожалуй, были не такими уж и плохими хозяевами. Правда, плата была нерегулярной, но ведь великие дни кукольных театров уже закончились к 1690 году, году рождения Шанданьяка, когда правители Германии отменили наконец свой десятилетний запрет на исполнение пьес живыми актерами. И все же временами наступали и благословенные дни, когда деньги буквально шли им в руки, и тогда сытные обеды и теплые постели казались куда как приятнее в сравнении с предыдущими месяцами холодных комнат и пропущенных завтраков. Пират, посыпавший палубу песком, закончил свою работу, но, проходя мимо грот-мачты, неожиданно поскользнулся и чуть не упал. Он с вызовом огляделся – не смеется ли кто над ним, потом высыпал остатки песка на скользкое пятно и ушел. Не на крови ли Чаворта тот поскользнулся, подумал Шанданьяк. И ему припомнилась ночь в Нанте, когда его отец попытался обороняться ножом против банды бродяг, поджидавших их за винной лавкой. Франсуа Шанданьяк тогда как раз был при деньгах, но ему было уже под шестьдесят и он не питал никаких надежд на будущее. И вот вместо того, чтобы отдать деньги, как он благоразумно поступал раньше, когда их пару раз так же грабили, он вынул нож, которым вырезал кукол для новых представлений…
      Шанданьяк облокотился о так и не выстрелившую пушку и только теперь позволил себе почувствовать удовлетворение от того, как пригревает солнце спину, как по всему телу от рома разливается приятная истома и что он цел и невредим.
      Нож выбили сразу, точным ударом башмака, а потом были кулаки, зубы, колени, пинки, и когда бандиты наконец удалились, пересчитывая серебро в туго набитом кошельке и шумно радуясь богатой добыче, им наверняка казалось, что они оставили лежать пару трупов. В последующие годы Шанданьяк иногда жалел, что это оказалось не так: ни отец, ни он сам полностью не оправились после той ночи.
      В конце концов они все же добрались до своего номера в гостинице. Отец потерял передние зубы и левый глаз. Сам Джон долгое время не владел парализованной правой рукой, по которой прошелся чей-то каблук. Целый месяц он опирался при ходьбе на трость и лишь через год перестал мочиться кровью. Поврежденная рука, пусть даже потом он и научился ею пользоваться в полной мере, послужила поводом, чтобы навсегда оставить кочевой образ жизни. Ему удалось выклянчить у дальнего родственника в Англии деньги на проезд и согласие поселить его в своем доме, и к двадцати двум годам он нашел себе место бухгалтера в текстильной фирме.
      Отец же, здоровье которого все ухудшалось, в одиночку продолжал давать кукольные представления еще пару лет, пока не умер в Брюсселе зимой 1714 года. Он так никогда и не узнал о тех деньгах, которые могли продлить и скрасить его жизнь, о деньгах, которые так коварно присвоил его собственный младший брат Себастьян.
      Шанданьяк бросил взгляд через правое плечо, и ему показалось, что он различает на востоке темную полоску, которая вполне могла быть берегом Эспаньолы.
      «Я бы прибыл туда уже через неделю, – с тоской подумал он, – после того, как получил бы кредит в банке на Ямайке. Когда же я туда теперь попаду? Не умирай, дядя Себастьян. Не умирай, пока я до тебя не доберусь».
 

Глава 2

 
      Даже в сумерках, когда на берегу начинали загораться костры, на которых готовили пищу, мели, окружающие гавань, были отчетливо видны, и прибывающие лодки и корабли то и дело меняли курс, держась темной воды, на своем пути из открытого моря к поселению Нью-Провиденс. Большинство суденышек, принадлежащих жителям поселка, уже встали на ночь на якорь либо прямо в гавани, либо вдоль обветшавшей пристани, однако же большинство лодок просто вытащили на берег. В этот час запахи человеческого жилья соперничали со свежим морским бризом, ибо к обычной вони смеси смолы, серы, протухшей еды и бесчисленных гальюнов присоединялись ароматы неумелой готовки: горелых перьев, поскольку обитателям острова было лень ощипывать цыплят, жутких рагу, в которые щедрая рука накидала побольше ворованной мяты и китайской горчицы, чтобы отбить вкус несвежего мяса, а также странные пары, образовавшиеся в результате смелых и временами даже взрывоопасных экспериментов в приготовлении пунша.
      Бенджамен Харвуд забрал свою дочь и Лео Френда с «Кармайкла» четырьмя часами раньше, вскоре после того, как корабль после долгого лавирования все-таки вошел в гавань, и задолго до того, как пираты принялись килевать судно. Он окликнул первую же шлюпку, которая подошла к борту, и потребовал, чтобы его перевезли на берег. Ему не только повиновались, но, как показалось Шанданьяку, его узнали.
      И теперь «Кармайкл», завалившись на один борт, лежал на боку, удерживаемый канатами, привязанными к мачтам и продетыми под килем, привалившись всеми ста десятью футами корпуса к песчаному берегу глубокого заливчика в ста ярдах от скопления палаток и хижин, а Шанданьяк плелся туда по берегу в компании пиратов, пошатываясь не только от непривычного ощущения земной тверди под ногами, но и от усталости, поскольку пираты с детской непосредственностью посчитали, что как новый член команды он должен работать за двоих.
      – Ах, черт меня побери, – заметил щербатый парень, шагавший рядом с Шанданьяком, – мой нос чует свеженькую жратву.
      Шанданьяк уже успел узнать, что парня звали Скэнк. Заваленный набок корабль за их спинами натужно скрипел шпангоутами и канатами, а птицы – по крайней мере Шанданьяк предположил, что это птицы, – протяжно кричали и возились в сумрачных джунглях.
      – Свеженькая, это верно, – кивнул Шанданьяк. Судя по багровым сполохам впереди, запахам и многоголосым крикам, предстоящий обед был, по всей видимости, не просто свеженьким, но еще даже и не пойманным.
      Слева над кронами пальм показался округлый скальный выступ.
      – Форт, – ткнул пальцем в темноту щербатый спутник Шанданьяка.
      – Форт? – Шанданьяк прищурился и различил стены и башню, сложенные из того же камня, что и сама скала. Даже отсюда, с берега, он мог различить проломы в неровной линии стен. – Вы что, выстроили здесь форт?
      – Не-а, испанцы. А может, англичане. Они все считают его своим собственным. Не сосчитать, сколько раз он переходил из рук в руки, но когда Дженнинг нашел этот остров и решил основать здесь пиратский городок, там отыскался один-единственный житель – выживший из ума старикан. Англичане считают, что теперь форт принадлежит им – король Георг даже присылал сюда парня с помилованием для каждого, кто перестанет пиратствовать и займется мирным трудом: земледелием или еще чем добропорядочным. Да только и это все не надолго.
      Они пробирались между кострами, огибая кучки людей, расположившихся на песке. Большинство из них опирались спинами на бочки и обломки мачт, воткнутых в землю. Люди выкрикивали приветствия новоприбывшим, размахивая бутылками и подгорелыми кусками мяса. Шанданьяк нервно оглядывал освещенные пламенем лица, с удивлением обнаружив, что около четверти населения острова составляли женщины.
      – «Дженни» стоит на якоре вон там, – сказал Скэнк, махнув в темноту. – Они уже должны были развести огонь и, если повезло, найти, что бросить в котел.
      Земля по-прежнему ощущалась Шанданьяком, как раскачивающаяся под ногами палуба, и, перешагивая через кучу песка, он споткнулся. Джону удалось сохранить равновесие, однако он неловко выбил куриную ножку из рук одной женщины.
      Господи Иисусе, в ужасе подумал он.
      – Простите… – пробормотал Шанданьяк. – Простите, я…
      Но женщина лишь пьяно расхохоталась, схватила другой кусок мяса с блюда, казавшегося сделанным из золота, и что-то неотчетливо выкрикнула на смеси французского и итальянского. Шанданьяк был почти уверен, что она пригласила его заняться любовью, однако сленг был непривычен, да и грамматика изрядно хромала.
      – Э-э-э, – поспешно обратился он к Скэнку, восстанавливая равновесие. – «Дженни»?
      – Да шлюп же, на котором мы брали ваш «Кармайкл», – пояснил молодой пират. – Ara, – добавил он, вглядываясь вперед, когда они поднялись на гребень следующей дюны, усыпанной мусором. – Они уже поставили на огонь котел с морской водой и даже успели туда что-то кинуть.
      Скэнк тяжело припустил рысью, меся песок. Вслед за ним устремились и остальные люди Дэвиса. Шанданьяк последовал за ними более медленно. Да, на берегу действительно пылал огонь и на поленья был водружен огромный котел, край которого доставал человеку до пояса. Шанданьяк разглядел несколько обезглавленных выпотрошенных кур, никак иначе не обработанных, их со всплеском кинули в котел. Затем из тьмы, пошатываясь, появился один из пиратов и выплеснул туда же ведро бурой жидкости с плавающими в ней комками чего-то. Усилием воли Шанданьяк подавил позыв к тошноте, а потом улыбнулся своей реакции: похоже, пиратов он боялся куда меньше, чем их еды.
      Какой-то коренастый старик, лысый, однако с бородой, торчащей в стороны, как крона пальмы, перегнулся через костер, запустил татуированную руку в похлебку и принялся помешивать ее.
      – Еще не нагрелось толком, – недовольно пробурчал он. Он вытащил мокрую курицу, отступил в сторону и впился зубами в крыло. Зрелище белых перьев, перепутавшихся с прядями бороды, поразило Шанданьяка. И даже сквозь гул всеобщей болтовни Шанданьяк ясно расслышал, как хрустнули кости курицы. – Ага, похоже, уже начинает приобретать вкус, – решил пират, швыряя тушку обратно в котел.
      – Давайте споем, – крикнул кто-то, – пока дожидаемся ужина.
      Раздались одобрительные возгласы, но тут в освещенный круг ступила ухмыляющаяся фигура.
      – К черту песни, – рявкнул Филип Дэвис, глядя прямо на Шанданьяка. – Давайте устроим кукольное представление.
      Насмешка, прозвучавшая в голосе пирата, заставила Шанданьяка вспыхнуть. Может, Дэвис и шутил, но другие пираты восприняли его слова с энтузиазмом.
      – Это точно! – заорал пират, единственный уцелевший глаз которого едва не выскочил из орбиты от возбуждения. – Этот парень с «Кармайкла» умеет управлять марионетками! Он покажет нам представление, правда ведь?
      – Он покажет, – пьяно рыгнул толстяк, сидевший у костра неподалеку. – Он покажет или… я пну его в задницу. – И он с яростью потряс кулаком, грозя пустоте.
      Все остальные присоединились к этому мнению и уже через секунду Шанданьяка довольно грубо выпихнули на освещенный участок перед толпой.
      – Что… но… – Он огляделся по сторонам. Пустая угроза пьяницы, похоже, на самом деле была совсем нешуточной, и ему живо припомнилась страшная обыденность гибели Чаворта.
      – Так ты показываешь или нет, парень? – с издевкой поинтересовался Дэвис. – В чем дело? Твой балаган слишком хорош для нас, да?
      Какой-то негр, выкатив глаза, ткнул пальцем в Шанданьяка:
      – Он обозвал меня собакой!
      – Подождите! – громко сказал Шанданьяк, вскидывая руку. – Погодите-ка. Я устрою вам представление, но мне нужны э-э-э… нитки, крепкая игла, острый нож и кусок мягкого дерева… ну, скажем, величиной с трехгаллонный кувшин Несколько пиратов вскочили с радостными воплями.
      – Да, – добавил Шанданьяк уже более уверенно, – и несколько кусков материи и маленькие гвозди. И еще, я вот смотрю, вы тут передаете друг другу бутылки, как там насчет выпивки для кукольника?
      Несколькими минутами позже он уже сидел, нагнувшись над куском дерева, по очереди то работая, то отхлебывая из бутылки действительно очень хороший бренди. Выстругивая торс, конечности и голову куклы из куска пальмового ствола, он размышлял, что же может прийтись по вкусу этой разношерстной публике. Шекспир явно отпадал. Правда, была парочка скабрезных диалогов, которые иногда исполнял в трактирах его отец, когда полагал, будто его маленький сынишка отправился в постель. Шанданьяк подозревал, что эти сценки составляли значительную часть репертуара старика в годы до того, как немецкое духовенство ввело запрет на участие актеров в представлении. Если Шанданьяку удастся припомнить хотя бы один из них, то представление пройдет на «ура».
      С мастерством, о котором он, казалось, давно забыл, Шанданьяк вырезал грубые, но выразительные лица. Затем он нарезал несколько полосок ткани, которые прибил к рукам и ногам кукол, чтобы сделать их подвижными. Из больших кусков ткани выкроил одежду. Ему потребовалось не больше минуты, чтобы соединить все это и прикрепить веревочки к головам, рукам, коленям и спинам марионеток, а другие концы – к небольшой крестовине. Управлять одновременно двумя куклами – дело сложное, ему пришлось отказаться от отдельного стержня, двигавшего ногами, но он давно уже научился дергать за веревочки, идущие к коленям марионеток. большим и указательным пальцами.
      – Ну что ж, приступим, – сказал он наконец, стараясь казаться уверенным: так всегда советовал ему отец, когда приходилось выступать перед буйной аудиторией вроде нынешней. – Все садитесь! – объявил он громко. – Эй, кто-нибудь, киньте-ка мне этот… эту поломанную бочку, пожалуйста. Уж лучше такая сцена, чем совсем никакой.
      К его удивлению, один из пиратов с готовностью поднялся, принес и осторожно опустил бочку перед ним на песок. Шанданьяк оглядел выбитое дно, потом решительно вышиб ногой половину заклепок, отодрал разбитые планки, снял верхний обруч и отступил в сторону.
      – Вот это наша сцена, – кивнул он. Большинство пиратов расселись на песке и даже примолкли. Шанданьяк взял крестовину и пропустил пальцы в петли. Он приподнял марионетку, чьи ноги были спрятаны в грубое подобие штанин.
      – Наш герой, – объявил он громко и, поднимая куклу в платье, добавил: – А вот женщина, которая встретилась ему по дороге.
      Его зрители сочли такое начало многообещающим.
      Женскую марионетку Шанданьяк поместил в полукруг разбитой бочки, и кукла-мужчина начала приближаться к ней.
      Шанданьяк остро почувствовал, что находится на другой стороне мира, перед толпой пьяных убийц. Устраивать здесь кукольное представление казалось так же нелепо и неуместно, как украшать цветочными гирляндами виселицу… или, неожиданно пришло ему в голову, как танцевать и петь перед тем, как взять на абордаж торговый корабль и перебить половину его команды.
      Откуда-то от других костров приковылял старик, такой древний, какого Шанданьяку уже давно не доводилось видеть, пожалуй, с самой Англии. Его борода и длинные, свалявшиеся волосы были цвета старых истлевших костей, лицо походило на обтянутый темной кожей череп. Шанданьяк не взялся бы определить его национальность, однако когда пираты встретили его веселыми криками, именуя «комендантом», и потеснились, уступая ему лучшее место, Шанданьяк понял, что это, должно быть, и есть тот самый «выживший из ума старикан», которого помянул Скэнк: тот самый старик, который был единственным обитателем острова, когда пираты наткнулись на это место.
      Кукла-мужчина подошла к бочке и, похоже, собиралась пройти мимо, но тут женщина выглянула из двери – отверстия в бочке – и кивнула прохожему.
      – Добрый вечер, сэр, – произнес Шанданьяк тонким, пронзительным фальцетом, чувствуя себя полным идиотом. – Вы не поставите выпивку леди?
      – Прошу прощения. – Вторая марионетка пародировала интонации английского аристократа. – У меня очень…
      – Пожалуйста, погромче, сэр, – перебила его кукла-женщина. – Я не очень хорошо слышу.
      – …плохо со слухом.
      – Что-что, сэр? Со страхом плохо? Ну, кажется, я понимаю, сэр, куда вы клоните. Да только нечего вам меня бояться, я обещаю…
      – Нет, нет, со слухом, со слухом…
      – Что-что? Уха с луком? Да что же вы, совсем голодный? Ладно, хватит о рыбе, не заняться ли нам делом?
      – Каким делом? И никакой я не холодный…
      – О, замечательно, сэр, замечательно. Не холодный? Ну стало быть, пылу вам не занимать, вот и отлично – Это ловушка! – неожиданно завопил во всю глотку один из пиратов. – Она сдаст его прямо в лапы вербовщиков! Вот и со мной такое было!
      – Женщина?! – недоверчиво переспросил другой пират. – А мне вот просто поднесли выпивку. Я даже и половины выхлебать не успел, как они огрели меня по голове, и очнулся я только на корабле Его Величества.
      Дэвис засмеялся, откупоривая новую бутыль.
      – А меня вот поймали на конфетку. Мне было пятнадцать, и я возвращался из плотницкой, где работал подмастерьем. – Он запрокинул бутылку и сделал большой глоток.
      – Да это же запрещено! – изумленно воскликнул один из пиратов. – Не имеют права, подмастерья до восемнадцати лет не подлежат вербовке. Ты должен был все рассказать капитану, Фил, и он бы высадил тебя на 6epea с извинениями.
      – Королева Анна издала этот закон в 1703-м, но меня-то забрали за четыре года до этого. – Дэвис опять ухмыльнулся, глотнул ил бутылки и, вытирая усы, добавил – В данном случае закон обратной силы не имеет. – Он глянул на Шанданьяка – Да, пусть она его сдаст вербовщикам.
      – Э-э-э… хорошо. – Шанданьяку приходилось видеть, как орудуют вербовщики в разных странах, хотя то ли его возраст, то ли национальность, то ли взятка, вовремя сунутая отцом кому надо, позволили ему избежать этой горькой участи.
      – Вот сюда, сэр, вот сюда! – завлекающе заговорила марионетка-женщина, пятясь в глубину бочки. – Мы можем выпить, прежде чем перейдем к другим делам.
      Голова куклы-мужчины по-идиотски закивала:
      – Прошу прощения…
      – Я говорю, я знаю хорошее местечко. Давайте пропустим по кружечке.
      – Что? Дружочки? Это ваши дружочки? Сомнительная компания. Мне, право, кажется, что я… что мне…
      Кукла-мужчина последовала внутрь бочки, и Шанданьяк принялся энергично трясти ее и стучать носком башмака в стенку.
      – Оу! – вскрикивал он на разные лады. – Ох! Ах! Смотри! Хватай! Ага! Держи его! Вот, сэр! Позвольте мне первому поздравить вас с тем. что вы избрали для себя жизнь на море, полную приключений и романтики.
      Шанданьяк намеревался направить свое представление в привычное русло, однако аудитория теперь требовала, чтобы его незадачливый герой попал на военный корабль. Он повалил бочку на бок, изобразив подобие корабля, затем быстренько подколол у куклы-женщины платье, соорудив таким образом брюки, чтобы получить исполнителя разнообразных мужских ролей.
      Побуждаемый аудиторией, ударившейся в воспоминания, Шанданьяк заставил свою куклу – чей аристократический выговор уже исчез – всячески страдать от презираемых и в то же время грозных офицеров. Ему отрезали ухо за ответ, в котором мичман узрел скрытый сарказм, выбили зубы за другое прегрешение, потом его «секли по флоту», то есть с помпой перевозили с одного корабля на другой и поочередно секли на каждом судне в назидание всем остальным. Наконец аудитория смилостивилась над несчастным героем и позволила ему сбежать с корабля в тропическом порту и вплавь добраться до берега. На этом месте часть пиратов утратила интерес к представлению и принялась горланить песни, а парочка за пределами освещенного круга стала фехтовать на палках.
      Несмотря на все это, Шанданьяк продолжал и спрятал беглеца в джунглях в ожидании пиратского корабля, на который он мог бы наняться. Но тут самый древний обитатель острова вскочил на ноги.
      – Родник! – завопил он во всю глотку. – Вода там вонючая, тухнет, не успев проступить из земли, – Все путем, губернатор, – сказал Скэнк. – Но ты же мешаешь представлению.
      – Лица в брызгах. Потерянные души.
      – Заткнись, Сауни! – завопил кто-то еще, – А-а? – Старик недоуменно огляделся по сторонам, словно бы очнувшись. – Винный уксус, – торжественно произнес он, словно сообщая им пароль в Царствие Небесное, – избавит вас от вшей.
      – Я не собака! – завопил негр, из-за которого Шанданьяк согласился дать представление.
      – Экипаж Чарли Вейна нуждается в твоем совете куда больше нашего, комендант, – заметил Дэвис. Предводитель передал старику свою бутылку, в которой еще оставалось больше трети. – Почему бы не пойти и не сообщить им это?
      Сауни отпил и зашаркал во тьму, раза два остановившись, чтобы прокричать назидательно звучащие цитаты из Ветхого Завета.
      В этот момент кто-то крикнул, что еда готова, и Шанданьяк облегченно вздохнул. Он положил кукол и двинулся вслед за остальными к котлу. Ему передали доску с дымящейся, мокрой, покрытой странными пятнами курицей. Запах, однако, от нее шел довольно приятный: содержимое ведра, которое выплеснули в котел, оказалось карри, которое команда другого корабля нашла слишком острым. Шанданьяк вытряхнул курицу из обвисшей кожи с остатками перьев, насадил ее на щепку и принялся обжаривать над огнем. Несколько пиратов, которым, как видно, полусырое мясо тоже не слишком пришлось по вкусу, последовали его примеру, и после того, как все поели и запили сомнительный обед изрядным количеством бренди, кто-то потребовал, чтобы кукольника официально назначили коком.
      Раздались одобрительные крики, и Дэвис, который был среди тех, кто позаимствовал у Шанданьяка идею обжаривания курицы, шатаясь, поднялся на ноги.
      – Встань, кук!
      Предпочтя воспринять обращение как уменьшительное от слова «кукольник», Шанданьяк не спеша поднялся, правда, без улыбки.
      – Как тебя зовут, кукольник?
      – Джон Шанданьяк.
      – Шанд… что?
      – Шанданьяк.
      В костре треснула доска, подняв маленький сноп искр.
      – Э, приятель, жизнь слишком коротка для подобных имен. Тебя звать Шэнди. И поверь мне, для кока это еще весьма увесистое имя. – Он обернулся к остальным пиратам, которые вповалку валялись на песке, словно полегшие на поле брани. – Знакомьтесь, это Джек Шэнди, – сказал он достаточно громко, перекрывая общий гул болтовни. – Теперь кок – он.
      Все, кто разобрал его слова, остались довольны. Скэнк водрузил несъеденную мокрую курицу на треуголку Шанданьяка и заставил его в таком виде осушить кружку рома.
      После этого вечер для новоиспеченного кока превратился в череду отдельных неясных впечатлений. Вот он плещется в воде, вот принимает участие в каком-то замысловатом общем танце под музыку, ритм которой задают прибой, порывы теплого ночного бриза и даже биение его собственного сердца. Позже он вырвался наконец из общей кучи, убежал на берег и долгое время бродил по песчаной полосе между водой и зарослями, обходя костры и шепча: «Джон Шанданьяк» – снова и снова, поскольку ему вдруг почудилось, что, получив новое имя, он вдруг стал забывать старое, здесь, в этом мире смерти, рома и крохотных красочных островков. Какое-то время спустя он увидел группку нагих ребятишек, которые нашли его кукол и заставляли их теперь танцевать на разные лады. Они не прикасались к марионеткам руками, те отплясывали как бы сами по себе, и каждый гвоздик, забитый в деревянные тельца, светился в темноте багрово-красным отсветом. В конце концов он осознал, что сидит на мягком песке и что лежать на нем было бы еще приятнее. Шанданьяк лег и только теперь понял, что треуголка с курицей до сих пор у него на голове. Неловким движением руки он скинул ее, случайно угодил рукой в распотрошенную курицу, подскочил, согнулся, и его стошнило. Потом он снова лег и уснул.
 

Глава 3

 
      Лето 1718 года было нетипичным для пиратской республики на острове Нью-Провиденс. Обычно карибские пираты большие суда чистили весной, и когда на корпусах не оставалось ракушек и водорослей, а прогнившие доски и такелаж были заменены, трюмы заполнялись провизией, водой и отборной добычей, и корабли отплывали на северо-запад, по пути огибая острова Берри и Бимини.