После недолгих притворных раздумий с насупливанием бровей и почесыванием щетины на щеках пузатый капитан купца согласился взять Даффи на борт, запросив при этом вдвое против обычной цены “за неимением предварительной договоренности”. Ирландец давно понял, что иногда лучше промолчать и заплатить, что просят. Так он и поступил.
      Судно, как он заключил, перепрыгнув на высокую корму, изрядно обветшало. “Господи, двойной ряд гребных весел и прямоугольный парус под гитовы, – с сомнением покачал он головой. – Даже Клеопатре впору было бы отпустить оскорбительное замечание насчет этой рухляди. Наверное, оно ходило из Венеции в Триест чаще, чем я за свою жизнь надевал сапоги, так что вряд ли оно затонет именно в этот раз”. Он уселся в открытом трюме между двумя громадными амфорами с вином и укрепил кусок штормового паруса, представлявший собой плетеную циновку на раме, в пазы на планшире. “Теперь, – решил он, – откинувшись за своим укрытием, я, слава богу, скрыт от посторонних глаз”.
      Матросы баграми протолкнули судно через скопление стоящих на якоре галер, затем парус распустили, и он набрал свежий утренний ветер. Древний корабль накренился, когда мускулистый рулевой обхватил перекрещенные рукояти румпеля, и они отплыли.
      Капитан слонялся по палубе, наблюдая за стараниями своей команды, до тех пор, пока по правому борту не проплыл Лидо; тогда он угомонился и отправился на корму, где Даффи устроился на ящике, от нечего делать вырезая кинжалом из куска дерева девичью головку. Капитан облокотился рядом на поручень и вытер лоб косынкой.
      Он кивком головы указал на рапиру Даффи:
      – Воин?
      – Нет, – усмехнулся ирландец.
      – А чего ж тебе тогда нужно в Триесте?
      – Да вот собираюсь пойти в монастырь, – сказал Даффи, обстругивая девичью щечку.
      – Ну конечно, – хмыкнул капитан. – Чего тебе приспичило искать в монастыре?
      – Обет молчания.
      Капитан рассмеялся, но тут же нахмурился и встал. Немного подумав, он сказал:
      – Вырезать ты ни черта не умеешь. – И пошел в направлении носа.
      Даффи критически оглядел кусок дерева на вытянутой руке. “А ведь верно”, – сказал он себе.
      Тяжело груженный старый корабль еле-еле полз, несмотря на “новую” свинцовую обшивку, о которой капитан с гордостью заявил, что ее поставил его дед, и когда корабль вошел в порт, причалы Триеста уже купались в оранжево-золотом закате. Капитан суетился, выкрикивая приказы своей усталой команде, пока те расклинивали гнездо мачты и опускали ее обратно на палубу, так что Даффи беспрепятственно поднялся по лесенке и пошел через порт к лабиринту башен и улиц города. Во многих окнах уже горел свет, и ирландец начинал всерьез подумывать об ужине. Он ускорил шаг, на ходу прикидывая, в какой части города можно получить достойную еду подешевле.
      Стук каблуков тяжелых сапог Даффи эхом отражался от выбеленных стен узкой виа Долорес, тогда как запах вяленой рыбы из порта постепенно рассеивался. Из открытой двери перед ним на мостовую падала полоска света, а изнутри отчетливо слышались смех и звон бокалов.
      Даффи шагнул внутрь, встреченный приятным теплом очага, благоуханием чеснока и кари. Он снял шляпу и принялся было развязывать свою длинную, подбитую мехом накидку, когда к нему подскочил человек в переднике и что-то затараторил по-итальянски.
      – Что? – прервал его ирландец. – Говорите медленнее.
      – У нас, – сказал человек, старательно разделяя слова, – нет мест. Уже слишком много людей ждет.
      – А-а… ну что ж. – Даффи развернулся, чтобы уйти. Потом вспомнил о своей шляпе и обернулся назад. За ближайшим столиком священник одобрительно кивал человеку в переднике, который, как успел заметить Даффи, перекрестился. В следующий миг Даффи молча взял шляпу и вышел.
      “Провинциальные болваны, – сердито думал он, засунув руки в карманы и устало шагая дальше по улице. – Верно, никогда в жизни не видели человека с лицом, непохожим на них. Приняли меня за какое-то пугало”.
      Лоскуты сапфирового и розового все еще тлели на зимнем небе, но ночь уже опустилась на улицы. Чтобы разглядеть дорогу, Даффи приходилось полагаться на падающий из окон свет, и он начинал опасаться возможной встречи с бандитами.
      Потом со звуком волочащихся по булыжнику веток завеса проливного дождя закружилась вокруг него. “Господи боже, – взмолился он, когда холодные капли забарабанили по полям его шляпы, – нужно как-то выбираться. Я могу подхватить малярию, а моя кольчуга и так безобразно ржавая”.
      Впереди он увидел открытую дверь и неуклюже запрыгал к ней, разбрызгивая воду в глубокой сточной канаве. “Я действительно слышу звук мельничного колеса, – подумал он, – или просто шумит непогода?” Трактирной вывески не было, но над притолокой двери висели виноградные листья, и, войдя внутрь, Даффи улыбнулся с облегчением при виде незанятых столов. Здесь хотя бы не скажут, что нет свободных мест, подумал он, отряхивая мокрую шляпу о бедро. Он прошел к пустому столу, бросил накидку на скамью и уселся рядом.
      “Странное место, – отметил он, озираясь. – Вон тот седой выпивоха у дверей на кухню, видно, хозяин. По крайней мере кивнул, когда я вошел”.
      Из кухни появился юноша и поспешил к столу Даффи.
      – Что вам угодно? – спросил он.
      – Ужин из того, что есть в котле, и кубок лучшего красного вина.
      Парнишка кивнул и удалился. Даффи принялся разглядывать других посетителей, сидящих в разных концах полутемной комнаты с низким потолком. Дождь явно испортил им настроение. Все они казались угнетенными… нет, встревоженными, и улыбки их были мимолетными и натянутыми. Даффи извлек из кармана кусок деревяшки и, достав кинжал, возобновил свой труд.
      Принесенная еда оказалась острее той, к которой он привык, к тому же вся завернутая в виноградные листья, но вот вино, которого поставили целый кувшин, было лучшим из всего, что ему случалось пробовать. Сухое, но крепкое и ароматное, оно ударило в голову, точно бренди.
      – Потрясающе! – выдохнул он и налил вторую кружку.

* * *

      По прошествии длительного времени Даффи пришел к выводу, что барельеф, который он вырезает на столешнице, не удался. Он тряхнул головой и спрятал кинжал. “Не иначе кто-то вновь наполнил кувшин, когда я отвлекся, – подумал он. – Может, не единожды. Не могу вспомнить, сколько кружек я уже выпил, но, судя по всему, немало”. Помутившимся взором он обвел комнату и обнаружил, что народу прибавилось и освещение стало ярче. “Как же я напился, – сказал он себе, – что не заметил, как набираются посетители! Вот даже за моим столом уже сидят двое”. Он вежливо кивнул двум бородачам.
      Даффи понимал, что нужно стряхнуть с себя винный дурман. “Я болван, – думал он. – Напиться в незнакомой таверне в чужом городе”.
      Юноша, который прислуживал ему, стоял сейчас на столе, играя на флейте, а большинство гостей заведения кружились в безумном танце, подпевая на языке, который Даффи не мог определить. Старого бородатого хозяина, который уже не стоял на ногах без посторонней помощи, водила под руки по комнате ватага смеющихся ребятишек. “Бедный старый пьяница, – ошалело подумал Даффи, – посмешище для детей. Верно, они и вплели ему в волосы дурацкие виноградные листья”.
      Теперь Даффи снова слышал шум мельничного колеса, более отчетливый и глубокий, чем раньше, словно стук сердца земли. Он разобрал, что высокие, буйные переливы флейты свиваются вокруг этого медленного глубокого ритма.
      Внезапно он испугался. Туманная, но безмерно могучая мысль или идея поднималась через темные глубины его разума, и он во что бы то ни стало хотел избежать ее. Он рывком поднялся на ноги, опрокинув кружку с вином на пол.
      – Я… – пробормотал он. – Меня зовут… – и не смог вспомнить. Сотни имен крутились у него в голове.
      Бородач рядом с ним подобрал кружку, наполнил ее сверкающим вином и протянул ирландцу. Опустив глаза, Даффи впервые заметил, что человек был голым, а его ноги покрыты короткой вьющейся шерстью, странно изогнуты и заканчиваются маленькими раздвоенными копытами.
      Даффи с воплем кинулся к двери, но его собственные ноги заплетались, так что он почти не сдвинулся с места. А потом он, похоже, впал в забытье, ибо сотни тревожных видений проносились перед ним: он был плачущим от страха ребенком в каменной темнице; старым обесчещенным королем, истекающим кровью под проливным дождем на руках у единственного верного слуги; стоял с двумя женщинами у костра на ночном болоте, с отчаянной надеждой всматриваясь в черное небо; в узкой лодочке он плыл через широкое спокойное озеро; сидел за столом напротив немыслимо древнего старика, который сочувственно взглянул на него и сказал: “Многое потеряно, и еще больше предстоит потерять” Дальше видения стали трудноразличимыми, как процессия, исчезающая вдали, в конце концов оставив его в местности столь холодной и темной, что, наверное, никогда не знала солнечного света.
      Пинки под ребра заставили его очнуться. Он перевернулся в холодной грязи и откинул с лица мокрые волосы.
      – Будь я проклят! – прохрипел он. – Где я, черт возьми?
      – Я хочу, чтобы ты покинул этот город, – произнес мужской голос.
      Даффи сел. Он был на грязном мокром пустыре между двух домов. Дождь кончился, и за разрывами туч сияло голубое небо. Он взглянул вверх, в рассерженное и напуганное лицо священника.
      – Ты… – пробормотал Даффи, – священник, который был вчера вечером в первом заведении. Откуда меня выставили.
      – Но ты, я вижу, нашел… другой приют. Когда ты покинешь Триест?
      – Чертовски скоро, скажу тебе. – Опершись руками в грязь, Даффи с трудом поднялся на ноги. – Ох-х! – Он осторожно растер себе поясницу. – Я не спал под дождем с тех пор, как мне было восемнадцать. Немолодым людям вроде нас следует этого избегать.
      – Я не спал под дождем, – раздраженно ответил священник.
      – Ну да, верно. Это был я. Я знаю, что это точно был один из нас.
      – Так… – Священник нахмурился. – Деньги тебе нужны?
      – Нет, вообще-то… один момент. – Рука Даффи метнулась за пазуху, и, к некоторому удивлению, он обнаружил тяжелый мешочек с деньгами на месте. – Ха! Спасибо, сейчас я вполне обеспечен.
      – Прекрасно. Тогда уезжай сегодня же, или я велю восьми самым здоровым моим прихожанам хорошенько отдубасить тебя палками и швырнуть в море.
      Даффи прищурился.
      – Что? Я… Послушай, я ведь ничего тебе не сделал… Ты, поганый трус, я вырежу печень всем твоим скотоводам.
      Он шагнул к священнику, но потерял равновесие и судорожно отступил в сторону. От встряски он рухнул на четвереньки, и его тут же вырвало. Когда он вновь выпрямился на трясущихся ногах, священник исчез.
      “Интересно, за кого он меня принял, – подумал Даффи. – Ненавижу подобные недоразумения”.
      Но теперь предстояло разобраться, что же все-таки случилось прошлой ночью?
      Все просто, услужливо подсказывала рациональная часть рассудка, ты был настолько глуп, что нажрался вусмерть в незнакомом кабаке и тебя избили и выбросили на улицу. Хорошо еще, что при твоей сомнительной внешности никому не пришло в голову проверить твой кошелек. А видения и галлюцинации не имеют значения. Никакого значения. Его зубы выбивали дробь, и он дрожал, как промокший кот. Нужно пошевеливаться, подумал он, найти гостеприимный трактир, где можно привести себя в порядок, закупить припасов и выметаться из Триеста. Глубоко вздохнув, он неуверенно поплелся вниз по виа Долорес. Два часа спустя он вышел из наполненной паром ванной комнаты, энергично растирая голову полотенцем.
      – Как там мой завтрак? – спросил он. Когда никто не откликнулся, он постучал в дверь и открыл ее.
      – Как там мой завтрак? – выкрикнул он в зал.
      – Ждет вас на столе, сударь.
      – Отлично. Сейчас иду.
      Даффи снял просушенные шерстяные штаны со стула у камина и облачился в них. Штаны эти он купил в Британии много лет назад, и, хотя сейчас они состояли больше из заплаток, чем из английской шерсти, и итальянцы смеялись, называя его орангутангом, он не мог с ними расстаться. “А при переходе через Альпы в конце зимы они хорошо послужат мне”, – сказал он себе. Он влез в продырявленный в двух местах камзол, натянул сапоги и отправился завтракать.
      Трактирщик подал ему миску какой-то каши с взбитыми яйцами, черного хлеба с сыром и кружку горячего эля.
      – Выглядит аппетитно, – сказал Даффи, плюхаясь на стул и приступая к еде.
      Четверо других гостей за столом грызли поджаренный хлеб и с любопытством поглядывали на дюжего седовласого ирландца. Один, тощий мужчина в обвисшей вельветовой шляпе и шелковом трико, откашлялся.
      – Сударь, мы слышали, вы пересекаете Юлианские Альпы, – сказал он.
      Даффи нахмурился, как имел обыкновение делать при разговоре с посторонними, сующими нос в его дела.
      – Верно, – проворчал он.
      – Однако еще слишком рано, – заметил мужчина.
      – Для кого-то, может, и рано, – пожал плечами Даффи.
      Из кухни высунулся трактирщик и кивнул Даффи:
      – Мальчик говорит, что отчистил всю ржавчину с вашей кольчуги.
      – Вели ему встряхнуть ее в песке еще сто раз, на счастье, – сказал Даффи.
      – Разве вы не боитесь турок? – встряла женщина – вероятно, жена Обвисшей Шляпы.
      – Нет, госпожа. В это время года турки не могли забраться так далеко на север. – “Хорошо бы сказать то же самое о разбойниках”, – подумал Даффи. Он занялся своей едой, а другие гости, хотя и продолжали перешептываться, больше не приставали к нему с вопросами.
      “В одном они правы – признался он себе. – Сейчас еще рано для перехода. Но я к нему, черт побери, подготовлюсь. Погода хорошая, а Предильский перевал должен быть чистым. Переход будет легким, не то что в последний раз, когда я осенью 1526-го пробирался на юг, полуголодный и с головой, забинтованной на манер тюрбана. – Воспоминание заставило его усмехнуться в кружку с элем. – Вот так я и сумел пробраться через наводненные турками просторы Венгрии – при виде моих бинтов Сулеймановы ребята, должно быть, думали, что я один из них”.
      Трактирщик снова высунулся из кухни.
      – Мальчик говорит, что, встряхни он кольчугу еще сто раз, она разлетится на части.
      Даффи устало кивнул.
      – Наверное, он прав. Пусть осторожно выбьет песок и смажет ее маслом
      Он поднялся, вежливо кивнул оставшимся за столом и прошел в свою комнату.
      Рапира лежала на кровати, и он легко подхватил ее, скользнув рукой в изогнутую гарду. Вытертая кожаная рукоять приобрела очертания его пальцев, так что извлечь рапиру из ножен было все равно что вытащить руку из рукава куртки. Даффи полировал свой старый клинок и смазывал его, и, когда он прошелся взглядом вдоль него, ответный темный блеск согрел его сердце. Он слегка выправил лезвие, избавляясь от раздражающего обратного изгиба, и взмахнул рапирой в воздухе раз и два. Получай, турецкий язычник! В дверь постучали.
      – Сударь, ваша кольчуга.
      – А, спасибо.
      Даффи взял свой неказистый с виду доспех и критически осмотрел его. Что ж, не так уж плохо, подумал он. Кое-где железные звенья разошлись и были соединены проволокой, рукава были разной длины и неровные по краям, но в целом кольчуга еще вполне годилась в дело.
      На стуле лежала маленькая деревянная коробочка. Даффи открыл ее и взглянул на комок ниток, пыли, пуха, перьев и древесной крошки. Он пощупал комок пальцем – плотный и сухой, как положено. Внутри комка находился маленький круглый кусок стекла, в целостности которого Даффи не преминул убедиться. Затем закрыл коробочку и спрятал ее во внутренний карман камзола.
      “Пора отправляться”, – сказал он себе. Он снял камзол, надел две шелковые нижние рубашки в пятнах от ржавчины, а поверх них кольчугу, не обращая внимания на дребезжание по полу нескольких отлетевших колец. Натянул камзол, пристегнул к поясу рапиру и кинжал и, захватив меховую накидку и шляпу, вышел из комнаты.
      – Хозяин! Держи. – Он опустил несколько монет в ладонь трактирщика. – Кстати, где я могу купить коня?
      – Коня?
      – Вот именно. Коня. Икуус. Ну, знаешь…
      – Полагаю, я мог бы предложить своего.
      – Выносливая скотина? Годится для перехода через Альпы?
      – Без сомнения, при должном обращении.
      – Гляди, чтоб не подвел, не то я вернусь и сделаю что-то ужасное.
      Даффи завершил осмотр коня проникновенным взглядом ему в глаза.
      – Сколько за него?
      – О-о… – Трактирщик закусил губу. – Скажем… шестьдесят дукатов?
      – Сорок дукатов. – Даффи отсыпал трактирщику еще монет. – И я не шучу, говоря, что вернусь назад в ярости, если он сдохнет.
      – Он добрый конь, – заверил трактирщик. – С самого рождения я его холил. Да и родиться ему помог.
      – Господи боже! Больше ничего не говори. И вот что… Мне еще нужна еда. Э… четыре, нет, пять больших буханок хлеба, пять палок твердой колбасы, недельный запас зерна для твоего чудного коня, два галлона сухого красного вина, бутылку крепкого бренди… и еще связку луковиц, горсть головок чеснока и два фунта козьего сыра. Сложи все в четыре мешка и скажи, сколько я еще должен.
      – Слушаю, сударь. – Трактирщик повернулся и направился к дому.
      – И гляди, чтоб бренди был крепким! – крикнул ему вслед Даффи. – Попробуй его разбавить, и я вернусь, даже если у твоего коня вырастут крылья.

      Солнце еще нежилось на утренней стороне неба, когда Даффи выехал из Триеста на восток, направляясь по извилистой дороге через предгорья к белым зубцам Юлианских Альп. Перед выездом из города он в последний раз задержался, чтобы купить кожаные бриджи и заплечный мешок. Яркое солнце сверкало из сбегающих с гор ручьев, но белое облачко от дыхания по-прежнему повисало в воздухе, и Даффи был рад, что во время пребывания в Венеции запасся парой хороших перчаток.
      Обернувшись, он кивнул голубому пятну Венецианского залива на горизонте.
      “Прощай, Средиземноморье, – подумал он. – Я славно отдохнул под твоим солнцем, попивая мадеру и наслаждаясь темноглазыми красавицами, но, видать, мне больше по душе холодные северные земли. Бог знает отчего”.
      Ирландец сдвинул на затылок шляпу и озадаченно покачал головой. “Странно, – подумал он, – как все обернулось под конец. В среду вечером трое Гритти пытались меня убить, а на следующее утро один из них спас мне жизнь и указал безопасный корабль. И откуда только он узнал, что я ищу корабль до Триеста? Похоже, жители Венеции знают о моих делах больше, чем я сам.
      Кстати, что же это за дела? Я так и не возьму в толк, почему этот мелкий старый попрыгунчик в черном – господи, я даже не помню его имени – дал мне столько денег. Неужели я единственный человек, который, на его взгляд, способен поддерживать порядок в австрийском трактире? И с каких пор вышибале предлагают такие деньги? Сдается мне, обычно хватает жилья и стола. Ладно, старина, не нужно дурацких вопросов, – оборвал он себя. – Тебе заплатили, остальное неважно”.
      Дорога вилась теперь среди высоких сосен, и холодный воздух был пропитан запахом смолы. Даффи глубоко вдохнул и счастливо улыбнулся. “Наконец запах дома, – подумал он. – Австрия, мне так тебя не хватало”.
      И тебя, Ипифания, признался он неохотно. Милосердный боже, Даффи неожиданно почувствовал себя старым, у нее, поди, уже ребенок. А то и двое. Но, возможно, – воодушевился он, – что этот треклятый Хальштад однажды свалился с лошади на соколиной охоте и теперь она богата и одинока. Хо-хо! Конечно, она, может, и разговаривать со мной не станет: “Эй, слуга, вылей ночной горшок на этого бродягу у дверей”. Тут последовало мгновенное видение оскверненного и обезумевшего Даффи, который врывается на пир через окно, точно омерзительный призрак.
      Мерный топот подков прервал его грезы. Он обернулся – в пятидесяти шагах позади него лениво трусил на лошади здоровяк в шнурованном кожаном колете, с луком охотника на серн. Даффи приветствовал его взмахом руки, но, не желая вступать в разговор, не замедлил движения.
      Наконец, он сосредоточился на том, что тревожило его сильнее всего. “Неужели, – неохотно спросил он себя, – я сделался горьким пьяницей? Я пристрастился к вину лет с одиннадцати, но прежде оно никогда не вызывало галлюцинаций или потери памяти. Знаешь, друг, ты с каждым днем стареешь. И уже не можешь пить, как в двадцать лет. После этого путешествия временно перейду на пиво, да и то в разумных количествах, – зарекся он. – Без сомнения, я не хотел бы снова увидеть козлоногих людей”.
      Дорога пошла круче. По левую руку возвышался глинистый склон в коричневом ковре из сосновых иголок, справа такой же склон уходил вниз. Высокие сосны поднимались с каждого пригорка, точно рассевшиеся рядами зрители в пышных зеленых уборах. Пение птиц разносилось по лесу, а сидящие на верхних ветвях белки с большим интересом разглядывали коня и всадника. Даффи с гуканьем хлопал в ладоши, и белки бросались наутек.
      Он поравнялся с еще одним всадником – жирным монахом на заморенном осле. Человек, похоже, спал, покачиваясь в седле, доверив выбор пути своей кляче. Для этого времени дорога весьма оживленная, отметил Даффи.
      Внезапно стало тише. Что за звук прекратился? Ну да, стук подков лошади охотника на серн. Даффи снова обернулся и мигом слетел на землю, когда стрела с железным наконечником прошила воздух в шести дюймах над лукой его седла. Неловко перекувырнувшись на тропинке, размахивая в воздухе сапогами, он поехал вниз по крутому склону. Футов тридцать он проделывал борозды в грязи и сметал сосновые иглы, а потом судорожно ухватился за торчащий корень и поспешно поднялся на ноги. Сейчас он находился позади широкого ствола и молил бога, чтобы его не было видно с дороги.
      Дрожащей рукой в перчатке он стер с лица холодную грязь и отдышался. “Разбойник, клянусь богом, – подумал Даффи. – Надеюсь, он не тронет бедного монаха. Третье покушение на меня за три дня. Недурное совпадение”. Да, всего-навсего совпадение, твердо заверил он себя.
      – Ты видел тело? – спросил кто-то на дороге.
      – Болван, говорю тебе, ты промахнулся, – последовал ответ. – Стрела улетела в лес. А он прячется где-то внизу.
      После длительной паузы первый заговорил снова, уже спокойнее:
      – Просто великолепно.
      “Кто же второй? – подумал Даффи. – И где монах? Или второй и есть монах? Дорого бы я дал, чтобы видеть дорогу”.
      – Эй! – закричал один. – Я знаю, ты меня слышишь. Выходи, мы ничего тебе не сделаем.
      Как бы не так, невесело усмехнулся Даффи. Как бы не так, приятель.
      – Ты знаешь, у меня лук. Я могу просто выждать. Ты рано или поздно вылезешь, и я пущу стрелу тебе в глаз.
      “Ну, коли на то пошло, – возразил про себя ирландец, – я могу дождаться темноты, потом незаметно выберусь на дорогу и перережу твое крикливое горло. Вот только как с моим конем и припасами? Странные разбойники вы двое, раз предпочитаете всадника коню”.
      Некоторое время на дороге было тихо. Потом послышались треск и чавканье грязи под ногами двух спускающихся людей.
      – Осторожнее! Ты его видишь? – крикнул один.
      – Нет, – отозвался другой. – Куда ты? Нам надо держаться рядом.
      Когда Даффи рассчитал, что один из них готов поравняться с его деревом, он вытащил рапиру и выпрыгнул из-за ствола. Это был жирный монах с длинным мечом в руках. Он в ужасе завизжал и парировал выпад Даффи скорее по воле случая, чем за счет навыка. Монах навалился на ирландца, и оба поехали по скользкому склону, скрестив клинки, лишенные возможности как-то затормозить свое скольжение. Удерживая клинок монаха, Даффи попытался обернуться и посмотреть, что у них на пути. “Толстая ветка мне в спину, – мрачно предположил он, – положит конец этой забаве”.
      Длинная волочащаяся ряса монаха задела за выступ скалы, и он повис как на крючке, так что клинки расцепились, а Даффи поехал дальше. Высвободившись наконец из неловкого корпс-а-корпс, ирландец мигом затормозил носками сапог, правой рукой и рукоятью рапиры и вскоре остановился, отправив вниз по склону маленькую лавину грязи. Затем занял устойчивую позицию, вдавив подошвы в почву.
      Второй разбойник поспешно спускался по склону, но был еще довольно далеко от монаха и Даффи.
      Потом ткань не выдержала, и монах возобновил свое движение. Он снова попытался парировать рапиру Даффи, но на сей раз ирландец сделал быстрый финт, и монах напоролся животом прямо на острие выставленного вперед клинка. Эфес рапиры Даффи задержал его падение, и лицо раненого оказалось в каком-нибудь футе от лица ирландца. Монах конвульсивно замахал мечом, но Даффи перехватил свободной рукой его запястье и отвел в сторону. Двое мужчин мгновение смотрели друг на друга.