Ирландец не слушал.
– Под конец он вроде как зашел в тупик – точно торговец, предлагающий золото дикарям, привыкшим вести торговлю за рыбу и шкуры. Он сказал: “Откровенно, ты не знаешь, кто ты есть?” Тут выстрелила пушка. – Он нерешительно повернулся к Аврелиану. – Ты ведь… ты не думаешь… что Ибрагим и вправду послал его? Предложить мне… это?
Аврелиан отвел глаза.
– Я не уверен, – ответил он, но Даффи показалось, что старик явно юлит.
– Так кто же я тогда? На что он намекал?
– Повремени немного, – взмолился Аврелиан. – Нет смысла говорить с тобой об этом, пока ты сам не разобрался в происходящем хотя бы наполовину. Стань я объяснять все теперь же, ты рассмеешься мне в лицо. Имей немного терпения. Скоро все прояснится.
Не будь Даффи таким уставшим, он бы так просто не отстал. Но сейчас он только пожал плечами.
– Ладно. Оставим все как есть. Оно не слишком меня и занимает. – Решение убежать с Ипифанией сообщало приятное чувство отрешенности от Аврелиановых планов и догадок. – Анна, еще пива! Кувшин вдруг опустел. Да, Аврелиан, когда, кстати, откупоривают “Херцвестенское” черное?
Аврелиан прищурился:
– Кто, черт возьми, тебе наболтал? Блуто, не соизволишь оставить нас ненадолго? Тут личный вопрос.
– О чем речь! – Блуто поднялся и пересел за другой стол, перехватив, к досаде ирландца, новый кувшин.
– Кто, – с расстановкой проговорил Аврелиан, – рассказывал тебе о черном?
– Никто. Я заслышал шум в подвале и наткнулся там на какого-то рыжеволосого парня. Прошел за ним через дверь в стене и увидел тот здоровенный чан. Оттуда идет все “Херцвестенское” пиво?
– Да. Но ты… не знаешь, кто бы это мог быть? – Старческий голос дрожал от скрытого волнения.
– Я? Да нет. Он исчез в комнате с чаном. Я пытался отыскать потайную дверь, но так и не сумел ее найти. – Даффи рассмеялся. – Судя по всему, это был призрак.
– Вот именно. Он говорил с тобой?
– Нет. Так и ты его видел? – Выдумка о призраке не убедила Даффи, который настроился опознать незнакомца.
– Боюсь, что нет. Я лишь слышал описания очевидцев.
– Ну, – спросил Даффи, – кто же он?
Аврелиан откинулся на спинку стула.
– Я расскажу. Позволь все же сперва заметить, что виденный тобою чан используется со дня основания пивоварни три с половиной тысячи лет тому назад. Отдельные части заменили, емкость увеличили вдвое, но мы… хм… они всегда сохраняли пиво внутри. Сродни методу выдержки шерри. Сверху наливаем новое сусло, готовое пиво цедим снизу, так что процесс брожения и выдержки не прерывается. По сути дела, внутри вполне могут сохраниться остатки ячменя с первой закладки тридцать пять столетий назад.
Даффи вежливо кивнул, не забывая, что лучший способ разузнать что-либо у Аврелиана – говорить об отвлеченных материях.
– Обыкновенно такой чан надлежит чистить каждый год, – продолжал Аврелиан. – Мы избежали этой необходимости, полностью удалив дно, так что сам чан и пиво в нем покоятся прямо на земле.
Даффи едва не поперхнулся и отставил кружку.
– То есть пиво смешивается прямо с грязью? Господи помилуй, мне и в голову…
– Терпение, хорошо? Пиво впитывается в грязь, это так, но грязь со дна не поднимается. Мы не взбалтываем содержимое. Только осторожно сливаем пиво на разных уровнях, не трогая донного слоя. Приходилось тебе пробовать лучшее пиво?
– Пожалуй, нет.
– Так прекрати вести себя как ребенок, впервые услышавший про суп из требухи. – Старик критически сощурился. – Надеюсь, ты созрел для всего этого. А то задаешь вопросы и, не дослушав ответа, впадаешь в истерику.
– Впредь не шелохнусь, – пообещал Даффи.
– Да будет так. Человек, виденный тобой, – призрак. Как ни жаль. Ты встретил его в момент, когда он возвращался в могилу. – Старик вновь подался вперед. – Клянусь Ллиром, я выложу все начистоту. То был призрак Финна МакКула, возвращавшийся к останкам своего бренного праха. Финн, видишь ли, захоронен в шести футах прямо под чаном.
Даффи моргнул.
– В котором нет дна? Тогда ему впору совсем раствориться в пиве.
– Верно. А пиво насыщено его… сущностью и силой, в особенности нижние слои.
– Тогда это черное, раз оно в самом низу, должно быть едва ли не бульоном из Финна.
– В духовном смысле так оно и есть, – согласился Аврелиан. – Фактически же это лишь необычайно плотное, очень давней выдержки пиво. Не воображай, что в нем плавают сгустки крови или мы вытаскиваем из засорившегося крана кости и зубы.
– Разумеется, нет! – воскликнул Даффи, про себя решив больше не притрагиваться к этому пиву. – А когда его разливают? Я ни разу не слышал даже намека на то, что кто-то его пробовал.
– Ничего удивительного. В последний раз черное разливали в 829 году, когда, помнится мне, сыновья бедного императора Людовика пошли войной на отца. Вновь мы будем разливать его в этом году, тридцать первого октября. Так заведено, что каждую каплю черного выдерживают семьсот лет.
– Боже милостивый, – воскликнул Даффи, – но пиво не выдерживают так долго! Столько лет не выдерживают даже бренди или кларет.
– Верно, – согласился Аврелиан, – после такого срока вряд ли можно назвать напиток пивом Он становится чем-то другим. Во многом сродни вину, что ты пил в таверне Вакха в Триесте. Полагаю, ты заметил, что кран для розлива черного всего в нескольких дюймах над грязным полом? Так что за один раз уровень понижается всего на три-четыре дюйма, и количество черного крайне ограниченно.
– А большой на него спрос? – поинтересовался Даффи, сам уверенный, что едва ли.
– Да… но не среди любителей пива. Из-за своего… хм… источника черное необычайно насыщено психически, духовно… магически. Равно и физически, нередко уровень его крепости куда выше получающегося при натуральном брожении. Как бы там ни было, спрос многократно превышает наши скудные возможности. Вот чего на самом деле хотел от меня Антоку – чашку, способную поддержать в нем жизнь, по сути, отнятую тысячу лет назад. Ребенком он был убит в японском морском сражении, так-то. В прошлый раз я расщедрился для него… – Он запнулся и исподлобья покосился на Даффи, виновато улыбнулся, кашлянул и продолжил: – В общем, теперь он считает себя вправе получить еще. Однако боюсь, это не так. Равно и остальные Черные Птицы – эфиоп, несколько индусов, абориген Нового Света и прочие – все они тоже надеются получить глоток. У многих положение столь же отчаянное. Только никто не получит ни капли.
– Кому же оно предназначено? – спросил Даффи, невольно заинтересовавшись судьбой напитка. “В конце концов, то вино в Триесте было на редкость хорошим”, – подумал он.
– Антоку, несомненно, считает, что я намерен отдать его тебе, – сказал Аврелиан, – ибо натравил на тебя ифритов. Хотя, возможно, так он пытался предупредить меня, что способен убить кого-то еще более значимого.
– Хм, да. Но кто все-таки его получит? – “Напрямик никогда не скажет”, – подумал ирландец про себя.
– На сей раз? Наш король – Король-Рыбак. Он занедужил, я ведь говорил? Как и Запад. Мне по сию пору не вполне ясна природа их связи, но связь, без сомнения, существует – когда король в добром здравии, Запад столь же крепок.
– И пиво исцелит его? – поинтересовался Даффи, стараясь скрыть свой скептицизм.
– Да. Наш король обессилел, ранен, силы его растрачены. Из черного он почерпнет силу и нрав Финна, первого короля, и вновь восстановит владычество в своих землях.
– Зачем тогда ждать до октября и не разлить черное раньше? Когда речь идет о семи столетиях, несколько месяцев…
– Нет, – произнес Аврелиан. – Срок нельзя пододвинуть. Круг должен быть пройден полностью: звезды, приливы, даты рождений играют роль не меньшую, чем собственно процесс пивоварения. Черное будет разлито тридцать первого октября, и ни днем раньше. – Он поднял встревоженный взгляд на Даффи. – Теперь ты, вероятно, понимаешь, отчего Ибрагим так торопится уничтожить пивоварню.
В два часа утра остатки посетителей были отправлены по домам, светильники потушены. Решив, что уборка подождет до утра, прислуга разбрелась по постелям. Даффи вышел на задний двор, но и там не горел ни один огонь, все викинги мирно храпели в конюшне, нигде не видно было новых заложенных петард – и он вернулся внутрь. Несмотря всего на четыре часа сна накануне, суету и обильные возлияния прошедшего вечера, ему не спалось. В темноте он присел за свой стол. “Как всегда, – думал он, – Аврелиан сумел уклониться от ответа на вопрос, интересующий меня более всего: кто или что я в этом хитросплетении! Отчего я так занимаю всех – от Вакха до Ибрагима?”
С кухни донеслись приглушенные голоса, говорящие на итальянском, и он бесшумно отодвинулся со стулом поглубже в тень.
– Есть вести от Климента? – спросил один.
– По правде сказать, – ответил второй, – похоже, на сей раз он таки пришлет войска. Более того, он готов даже пойти на временный союз с Лютером, чтобы Запад мог без опаски собрать все силы против Оттоманской империи.
Двое собеседников вышли из кухни и стали подниматься по лестнице, не заметив Даффи. В одном ирландец узнал Аврелиана, другой был смуглый кудрявый паренек Джок, тот самый, что раньше вечером при встрече с Даффи поглубже надвинул шляпу.
“Ого! – подумал ирландец. – Разве в Венеции Аврелиан не уверял, что не говорит по-итальянски? Кстати, именно в Венеции я впервые видел этого Джока, но тем вечером на Ясеневую среду он представился Джакомо Гритти. Что же выходит?”
Волшебник и юноша поднялись по ступеням, их шепот стих наверху.
“Так эти двое заодно? – размышлял дальше Даффи. – Тогда неудивительно, что в Венеции молодой Гритти спас мне жизнь и указал безопасный корабль, но это никак не объясняет, зачем ему с братьями надо было набрасываться на меня накануне вечером. Если только то нападение не было подстроено… Несомненно одно – меня постоянно водят за нос, непонятно зачем. Мне совсем не по нраву, когда посторонние лезут в мои дела, но куда хуже, если они знают об этих делах больше меня”.
Он встал и направился в комнату прислуги, по дороге прихватив пустую пивную кружку. Осторожно ступая по ступеням лестницы, чтобы не разбудить спящего Гамбринуса, он спустился в подвал и тихо прошел по каменному полу к двери, указанной призраком. Петли, должно быть, недавно смазывали – они не скрипнули, когда ирландец осторожно потянул дверь. В полной темноте он ощупью добрался до большого чана и нащупал нижний из трех кранов. После небольшого усилия кран со скрипом повернулся; когда по расчету кружка должна была наполниться до половины, он закрыл кран и, притворив дверь в комнату с чаном, быстро поднялся в трапезную. Вернувшись к столу, Даффи зажег свечу и недоверчиво рассмотрел несколько унций густой темной жидкости на дне кружки. На вид премерзкое пойло, заключил он. Затем сел и, даже не поднося кружку к носу, почувствовал терпкий, опьяняющий аромат.
“Господи помилуй, – изумился он, – да с этим нектаром не идет в сравнение и самый лучший, редкий сорт темного”. Он залпом опорожнил кружку.
Первой следующей мыслью было: “Даффи, парень, прокрадись вниз и на сей раз налей полную кружку”. Он поднялся на ноги – вернее, попытался, но смог лишь слегка шевельнуться на стуле. “Что такое? – встревожился он. – Вынести столько жестоких ранений, что иному хватит на целую жизнь, только чтобы свалиться от глотка пива?”
Он вновь попытался оторвать себя от стула и на сей раз вообще не шелохнулся. Затем он начал двигаться – вернее, его кто-то нес. Силы совсем оставили его, в щели между доспехами яростно задувал холодный ветер. Застонав от боли, он повернулся.
– Мой король, лежи недвижно, – послышался встревоженный голос. – Станешь так метаться, только снова откроется рана.
Ледяными пальцами он ощупал голову, наткнувшись на глубокую рану на виске с коркой запекшейся крови.
– Кто… кто это сделал? – выдохнул он.
– Твой сын, король. Но будь спокоен – ты убил его, когда он наносил удар.
“И к лучшему”, – подумал он.
– Страшный холод, – произнес он вслух. – Мои ноги застыли, стали точно чужие.
– Мы вскоре отдохнем, – донесся голос его приближенного. – Лишь доберемся вон до того озера.
Превозмогая боль, он приподнял голову от носилок, на которых его несли, и увидел впереди широкую гладь озера, где отражалась полная луна. Через какое-то время двое его запыхавшихся спутников опустили носилки на землю; он услышал тихий плеск в скалах и прибрежной траве и почувствовал холодное дыхание воды.
– Мой меч! – прошептал он. – Где он? Я…
– Вот. – Тяжелая рукоять легла ему в руку.
– А-а… Я слишком слаб – кому-то из вас надлежит бросить его в озеро. Такова моя последняя воля, – добавил он, услышав ропот.
Один из приближенных неохотно взял меч и удалился в смутно проступающие за туманом заросли. Он лежал на земле, прерывисто дыша и желая, чтобы сердце не билось так сильно. “От тока крови рана скоро вновь откроется, – думал он, – а я и без того обречен”.
Вернулся приближенный.
– Сир, я сделал, как повелели.
“Черта с два”, – подумал он.
– И что же ты увидел, когда бросил меч?
– Увидел? Всплеск. И круги на воде.
– Вернись и сделай на сей раз то, что я велел.
Пристыженный человек ушел назад.
“Все из-за драгоценных камней в рукояти. Ему невмоготу представить, что они опустятся на дно озера”, – подумал умирающий.
Когда приближенный вернулся во второй раз, он был напуган и подавлен.
– Сир, я исполнил.
– Что ты видел?
– Рука поднялась из воды и на лету поймала меч за рукоять. Три раза описала им в воздухе круг и скрылась в глубине.
– О… – Он, наконец, успокоился. – Благодарю. Я не хотел оставлять долгов.
У кромки воды теперь покачивалась лодка, и женщина в залепленных грязью ботинках заботливо склонилась над ним.
– Наш сын убил меня, – сказал он ей, сдерживая дрожь, чтобы не клацали зубы.
– Уложите его в мою лодку, – произнесла она. – Он больше не для этого мира.
В ужасе очнулся он на жестком деревянном полу, не осмеливаясь шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимания неведомого. Вокруг была тьма, и рыскать в памяти ему совсем не хотелось. “Что бы ни случилось, – думал он, – где бы я ни оказался теперь, как бы ни назывался мой враг, да и я сам – лучше оставаться в неведении. Ничего не сознавать, не чувствовать, не помнить – возможно, тогда меня оставят наконец в покое и позволят заснуть”. Он снова погрузился в блаженное небытие.
Глава 13
– Пьян в стельку! Точь-в-точь, как я и думал. Напился моим пивом, за которое, смею заметить, не удосужился заплатить, а?
Даффи с трудом разлепил глаза и снизу вверх посмотрел на Вернера. Попытался заговорить, но лишь издал хриплый стон, довольно уместный, ибо ничего, кроме ругательств, не подворачивалось на язык. Ирландец находил мало приятного в пробуждении на полу. Не натянешь на себя одеяло, чтобы еще немного подремать. Ты вынужден не мешкая подняться и вернуться к прозе жизни. Встать на ноги оказалось не так уж трудно, как он ожидал.
– Заткнись, Вернер, – спокойно произнес он. – Не суйся в дела, тебя не касающиеся. И вели служанке подать мне завтрак посытнее.
Вернер только таращился, гнев в нем разгорался, как пучок тлеющей соломы под ветром.
– Ты хотя бы слышал, – продолжал Даффи, – что вчера ночью кое-кто пытался разнести это заведение из осадной мортиры? Когда б не викинги на конюшне, копаться бы тебе и прочему городскому отребью здесь в груде мусора. – Пыл Вернера поутих. – Твое пиво, – презрительно добавил Даффи, плюхаясь на стул за своим столом.
Точно жертва разбойников, сидящая после в сточной канаве и проверяющая целостность зубов и ребер, ирландец осторожно пытался восстановить свои воспоминания.
“Я, Брайан Даффи, – со сдержанной радостью констатировал он, – влюбленный в Ипифанию Фойгель и нанятый Аврелианом. Сейчас день после Пасхи, года 1529-го. Я, Брайан Даффи, и никто иной”.
Завтрак появился в одно время с Лотарио Мазертаном. Даффи сосредоточился на первом.
– Брайан, – сказал Мазертан, бросив накидку на скамью и растирая замерзшие руки, – близится час. Я вновь собираю вокруг себя своих рыцарей. И для тебя, – милостиво улыбнулся он, – найдется место за новым круглым столом Мне ведомо про твои доблестные деяния прошедшей ночью. – Он испытующе воззрился на ирландца. – Скажи, чувствуешь ли ты что-либо, например, полузабытые отзвуки минувшего, когда я произнесу имя… Тристан?
Даффи с набитым ртом помотал головой.
– Уверен ли ты? – не отступал Мазертан, голос которого едва не прерывался от сдерживаемых чувств. – Тристан! Тристан! – Он наклонился и заорал прямо в лицо ирландцу: – Тристан, ты слышишь меня?
Даффи схватил со стола миску с молоком и выплеснул ее в лицо Мазертану.
– Хватит, Лотарио.
Оскорбленный и мокрый Мазертан поднялся на ноги.
– Я ошибался, – прошипел он. – В Камелоте нет для тебя места. Не ведаю, кем ты мог быть когда-то, сейчас же твоя душа осквернена, подобна болоту с аспидами, жалящими рассудок.
Даффи не смог рассердиться, так его душил смех.
– Богом клянусь, – выговорил он наконец, – до твоего, Лотарио, появления день обещал быть очень мрачным. Аспиды, говоришь? Хе!
Мазертан развернулся и величественно удалился. Когда Даффи уже дожевывал горбушку черного хлеба, в комнату влетел Шраб.
– Мастер Даффи, – обратился он. – Верно, что прошлой ночью случилась резня?
– Нет. По крайней мере до той поры, пока я оставался трезвым.
– Но разве турки не пытались взорвать бомбу?
– Да, пожалуй, что так. На что похож двор сегодня с утра?
– На поле битвы. Сожженная повозка торчит посредине, точно черный китовый скелет, булыжник заляпан засохшей кровью, а кожевенная лавка и склад господина Венделя разнесены по камушку. Он просто вне себя. Говорит, что обдерет Аврелиана как липку. – Образ ободранного Аврелиана явно потряс воображение Шраба.
– Ага. В остальном все в порядке?
– Да. Разве что какие-то ребятишки, по-моему, лазили по крыше. Валяли дурака.
– Ребятишки? Ты видел их?
– Нет, но черепица разрисована какими-то рожицами, а на стенах мелом написаны латинские слова и еще кресты и звезды.
– Вот что… Возьми-ка пару ребят, налейте в ведра воды, заберитесь наверх и смойте эту ерунду, где достанете. Хорошо? Полагаю…
– Нет, Шраб, не надо, – прервал Аврелиан, неслышно появившийся за спиной Даффи. – Оставь эти знаки и не позволяй никому их стирать.
– Да, сударь, – кивнул Шраб и кинулся к кухонной двери, обрадованный менее трудным заданием.
Даффи поднял глаза на Аврелиана, который пододвинул освободившуюся после Мазертана скамью. Старик был бледнее, чем обычно, но глаза искрились необычайной энергией, а черные одеяния сегодня лучше сидели на его тощей фигуре.
– Могу я присесть? – поинтересовался он.
– Разумеется. К чему эти рисунки на стенах?
– К чему доспехи в бою? – Он издал скрипучий смешок. – После всех злоключений, которые мы претерпели внизу, чтобы вызвать стражей, ты хочешь теперь стереть их охранные знаки? Не пренебрегай советами – если не хочешь принять вызов… созданий, коих отгоняют эти руны, чары и лики.
– О-о… – Ирландец нахмурился. – Что до этого, могу заверить, что последнее время у меня нет желания принимать чей-либо вызов. Аврелиан снова рассмеялся, точно Даффи пошутил.
– Доедай, – сказал он. – Думаю, этим утром мы с тобой можем перевезти в город короля.
– Интересная задумка, – ответил ирландец, – боюсь только, не сегодня. Я чувствую себя неважно, к тому же я намеревался навестить старого свихнувшегося отца Ипифании.
На самом деле никаких планов на утро у него не было, и он предпочел бы любое занятие визиту к старому художнику, в особенности после видений лунного озера три дня назад, но он хотел проверить, насколько новое полученное место оставляет его независимым от Аврелиана.
– Ладно, день-другой пусть подождет, – пожал плечами старый волшебник.
Даффи был доволен. “Наконец я принадлежу самому себе”, – подумал он.
– Это Густав Фойгель, не так ли? – внезапно спросил Аврелиан. – Помню его. В свое время он оказал мне большую услугу, потому теперь я взял на себя заботу о его несчастной дочери. Он по сей день рисует картины?
Даффи призадумался. Он не мог вспомнить, чтобы старый художник занимался чем-либо, кроме росписи своей стены.
– Нет… – начал он.
– Я-то считал иначе, – прервал Аврелиан, которому сегодня явно недоставало терпения для долгих бесед. – Впрочем, это неважно. Я сказал, что приготовил меч взамен рапиры, что ты сломал два дня назад, – поднимемся ко мне взглянуть на него?
– Ты не можешь принести его сюда?
Аврелиан уже был на ногах.
– Нет, – весело сказал он.
Даффи встал и начал неуверенно подниматься по лестнице вслед за стариком. Тут же он припомнил, как прошедшей ночью видел Аврелиана с Джакомо Гритти, и остановился.
– Разве в Венеции ты не сказал мне, что не говоришь по-итальянски? – с подозрением спросил он.
– Отчего ты остановился? Не знаю, может, и сказал. А в чем дело?
– В какой связи состоишь ты с Джакомо Гритти? Или Джоком, как ты зовешь его теперь. Прошлой ночью я видел, как вы болтали. На сей раз лучше сказать мне правду.
– Так ты нас видел? Он уже много лет мне служит. Кстати, его зовут вовсе не Гритти, а Тоббиа. В тех местах у меня полно агентов – Венеция, Ватикан. И я говорю по-итальянски. Если тогда я говорил, что не говорю, – значит, на то были серьезные причины. – Он поднялся еще на ступеньку.
– Не так быстро. Если он работает на тебя, зачем тогда ему с братьями было пытаться убить меня в ночь нашей встречи?
– Скажи откровенно, Брайан, ты способен мне довериться? Я велел им затеять драку, чтобы получить повод предложить тебе твою теперешнюю работу. И они совсем не собирались убивать тебя. Им было поручено обставить дело правдоподобно, но не наносить калечащих ударов. Вдобавок я знал, что ты можешь за себя постоять. Идем же.
Они поднялись еще на три ступеньки, прежде чем рука ирландца вновь опустилась на плечо старика.
– А если бы я нанес калечащий удар кому-то из них? И откуда тебе…
– Случись тебе убить кого-то из них, – нетерпеливо прервал Аврелиан, – я бы сформулировал свое предложение иначе. Вместо того чтобы восхвалять твое хладнокровие и великодушие, я отметил бы решительность и бескомпромиссность твоих действий. Какая теперь разница! Есть куда более важные…
– Для меня есть разница. И откуда тебе знать о моей способности постоять за себя? Ведь в тот вечер ты вроде бы видел меня впервые? Наконец, для чего столько хлопот с моим путешествием сюда, если в одной только Вене найдется с дюжину парней, способных куда лучше справиться с этой работой? Проклятие, мне нужны объяснения, которые не потянут цепочку новых вопросов. Я…
Аврелиан вздохнул.
– Я объясню все, когда мы пройдем в мою комнату, – сказал он.
– Все? – недоверчиво прищурился Даффи.
Они продолжили подъем, и старик был, похоже, задет.
– Брайан, я человек слова.
Комната Аврелиана в трактире Циммермана очень походила на его комнату в Венеции. То же нагромождение гобеленов, книг, свитков, украшенных драгоценными камнями кинжалов, стеклянных сосудов с разноцветными жидкостями, диковинных приспособлений вроде секстантов и буфет с великолепными винами. Шторы были задернуты от яркого утреннего солнца, и комнату озарял неверный свет полудюжины свечей. Воздух был спертым и затхлым.
– Присаживайся, – предложил волшебник, указывая Даффи на единственный стул, свободный от брошенной одежды. Затем извлек из коробочки очередную сушеную змею, откусил кончик хвоста и прикурил ее от пламени свечи. Чуть позже он сидел на полу, прислонившись к этажерке с книгами и попыхивая дымом.
– Попытаюсь начать сначала, – проговорил он. – Я упоминал, что пивоварня в некоем отношении сердце Запада и гробница древнего короля, которого твои викинги не совсем ошибочно величают Бальдром. Сулейман – наконечник копья восточной половины мира, готовый поразить нас во времена слабости и междоусобицы.
– Вызванных недомоганием короля Запада? – осмелился предположить Даффи.
– Верно. Как и то, что он нездоров, поскольку его королевство в разладе. Это, по сути, взаимосвязано. Исцели одно – исцелится другое. Он вновь обретет силу через шесть месяцев, когда будет разлито черное. Зная о том, Сулейман намерен разрушить пивоварню и захватить Вену до этого времени. Мне видится, что в самом скором времени Ибрагим с помощью своих чар попытается наслать на нас потусторонние силы, но эльфийские письмена и лики на стенах должны оградить нас от этого. Проследи, чтобы Шраб сохранил их в целости. И все же мы оказались у… страшной черты. Грозящая мечом рука Востока уже охватила ряд наших восточных рубежей и теперь занесена для удара в самое сердце, тогда как Запад повергнут в хаос. Много лет назад, видя зачатки предстоящих невзгод, наш Король-Рыбак воззвал к богам с просьбой о великой милости. Или к богу, если ты предпочитаешь единственное число. – Аврелиан глубоко затянулся, так что змея затрещала, и выпустил вереницу дымовых колец.
Даффи плотно сжал губы и заерзал на стуле.
– О какой милости?
– Временно вернуть величайшего вождя Запада из всех, что были когда-либо. Призвать из чертогов смерти героя на время, потребное для отражения угрозы с Востока. Милость была оказана… Герой родился вновь, обрел новую плоть.
– Э-э… – нерешительно промолвил Даффи, – и кто же он?
– Его помнят под разными именами. Самое известное тебе – Артур. Король Артур.
– О нет! – взорвался Даффи. – Постой, не хочешь ли ты сказать, что дурацкий лепет Лотарио Мазертана – правда? Вся эта чушь о Камелоте и круглом столе? Если он король Артур, ниспосланный безмозглыми богами нам для спасения, то турки займут Вену к концу следующей недели.
– В лепете его есть зерно истины, – сказал Аврелиан. – Но не тревожься, он не Артур. Впрочем, он, должно быть, чудесный провидец, если сумел сам уловить происходящее и явиться в Вену. На самом деле, весьма прискорбно. – Он пожал плечами. – Многие призваны, избраны единицы.
Внезапно Даффи начал подозревать, к чему все клонится.
“Ладно, старикашка, выкладывай”, – подумал он.
– Так кто же Артур? – вкрадчиво спросил он. – Ты?
– Благие небеса, нет. – Старик рассмеялся и снова глубоко затянулся, так что головка змеи накалилась чуть не добела. – Я подойду к этому, но позволь все по порядку. На меня лег труд отыскать возрожденного Артура, ибо по неким признакам и небесным явлениям я знал, когда он родился, но не знал где. Лет двадцать назад я принялся разыскивать его в западных землях, в ту пору возраст его подошел к середине третьего десятка. Признаки его пребывания попадались в разных странах, но годы шли…
– Ты его нашел? – прервал Даффи.
– Не вдаваясь в подробности долгой, но увлекательной истории, – да, нашел.
– Так, – устало произнес Даффи, чувствуя себя участником некоей расписанной церемонии, – где же он?
Аврелиан выпустил дым и с любопытством поглядел на ирландца.
– Сидит напротив меня.
– То есть это я?
– Да. Уж прости.
Сдавленное хихиканье ирландца переросло в хохот, длившийся с полминуты, после чего, смахнув слезу с глаз, он выдернул соломенную затычку из бутылки красного испанского вина.
– Неделька выдалась для меня что надо, – несколько истерично заметил он. – Поначалу скандинавы определили меня Зигфридом, а теперь ты говоришь, что я Артур.
– По сути, это два имени одного человека. Тебе не случалось задуматься над сходством историй о том, как Артур доказал свое право на трон, вытащив меч из камня, а Зигфрид – свое право, оказавшись единственным, кто смог выдернуть меч Одина из Бранстокского Дуба? – Он кивнул сам себе. – В Дании, несомненно, существует еще один истинный провидец, столь безошибочно направивший сюда Буге с его людьми.
– Господи помилуй, – воскликнул Даффи в притворном изумлении, – уж не оказались ли они правы, сочтя тебя Одином?
Аврелиан странно прищурился, но потом ухмыльнулся.
– О нет. То был лишь избыток религиозного энтузиазма с их стороны. Весьма, правда, уместный.
Даффи почувствовал легкую дурноту, но приписал ее дыму. Он откупорил бутылку, однако не мог теперь представить, что готов отпить хоть немного. “Не суть важно, был ли я Артуром в том вчерашнем сне об озере, – подумал он. – Сейчас я Брайан Даффи и не отдам себя в распоряжение мертвого старого короля. – Он оглядел хлам, окружавший его в этой искусственно затемненной комнате. – Я не принадлежу к этому зловещему, пыльному, колдовскому миру”, – твердо заявил он себе.
– Равно гномы и обитатели гор охраняли тебя, – продолжал Аврелиан, – именно потому, что знали, кто ты, хотя сам ты тогда об этом не подозревал. И потому Ибрагим отправил крылатых ифритов, чтобы не дать тебе оказаться здесь. А его прихвостень Заполи подослал обычных убийц, чтобы перехватить тебя. Когда же попытка провалилась, он попытался посулами переманить тебя на сторону Востока. Я не думаю, что он лгал, предлагая султанат.
Человечек в черном вскочил, открыл буфет и погрузился в его темное нутро.
– Вот, – негромко проговорил он, извлекая длинный прямой меч и протягивая его ирландцу.
Даффи оглядел меч – более длинный и тяжелый, чем он привык, рукоять под обе руки заканчивалась простой перекладиной. Воспоминания внезапно захлестнули его рассудок. Калад Болг, думал он, меч, прославленный в легендах, как Эскалибур. Тот самый, что был в его сне – когда по приказу приближенный бросил этот меч в озеро – и во множестве других снов, которые он забывал, прежде чем просыпался, и которые вернулись к нему теперь. Тот меч, что отнял жизни у многих людей в давние забытые дни. Тот, коим убил он сына своего, Мордреда.
– Ты узнал его. – На вопрос в конце фразы Аврелиана едва ли осталось место.
Даффи печально кивнул:
– Разумеется. Но как же с Брайаном Даффи?
– Ты по-прежнему Брайан Даффи. Точно тот же, что раньше. И одновременно ты Артур, чье сияние затмевает все вокруг. Смесь бренди с водой по вкусу скорее бренди, ведь так?
