Глава 21

Проникая в комнату сквозь забывшие о шторах окна, солнечный свет ровно и мощно бил Уильяму в глаза. Было восемь утра. Ночь прошла непередаваемо скверно. Ветер еще не утих, но при свете дня скрежет жестких как жесть пальмовых ветвей уже не казался таким всепроникающим. Уильям вспомнил, что ночью ему снились кошмары. Однако разобраться, что ему приснилось, а что он в действительности увидел через выходящее на задний двор окно, было невозможно. Все, что он помнил, представлялось ему до странности реальным.

Он совершенно не был настроен провести целый день в заброшенном доме. С визитами домой должно быть покончено до рассвета, но будь он проклят, если откажет себе в чашечке кофе. Он был полон отваги и желания рискнуть головой. Эдвард, если узнает об этом, будет ругать его на чем свет стоит, но с'estlavie, как говорят французы. Он запрется и не станет отвечать на телефонные звонки. В случае появления опасности он всегда сможет снова перебраться через забор и спрятаться у Кунца.

Прежде чем выйти наружу, Уильям провел несколько секунд перед дверью черного хода, рассматривая дом Пембли. Во дворе и в окнах никого. Приотворив дверь, он пулей вылетел наружу, пригнулся и побежал к забору. У забора Уильям выпрямился, заглянул к себе во двор и, убедившись, что все спокойно, забрался на кучу кирпичей, спрыгнул по ту сторону и сразу же нырнул в дверь сарая-лабиринта. Не стоило испытывать судьбу. Выглянув наружу, он наконец направился к черному ходу дома, но по пути остановился, чтобы заглянуть под вяз. На траве под вязом уже созывала к себе первых утренних мух кучка собачьих фекалий.

Сердце в груди Уильяма дало сбой и заколотилось в два раза быстрее, частью от ярости, частью от страха. Вверху на ветках вяза не было и намека на ночную лебедку. Конечно, этого и следовало ожидать. Они обо всем позаботились, все продумали до мелочей. Лебедка наверняка сейчас невинно ржавеет в траве по ту сторону живой изгороди. Внезапно опомнившись, Уильям повернулся и заторопился в дом.

Утро тянулось невыносимо. Он пытался читать, но не мог. Тогда он попробовал писать, но и это оказалось напрасной тратой времени. На бумаге не оставалось ничего, кроме невразумительной ерунды, смятые листки с перечеркнутыми первыми абзацами, содержащие только невнятные намеки и смутные обещания, один за другим летели в корзину для бумаг. Уильям бродил по дому, заглядывал в шкафы, включал лампы и тут же выключал их снова. Большую часть времени он провел у окна, раздумывая о возможных выходках своей соседки. Чтобы его не заметили снаружи, Уильям по-особому занавесил окна. Гибискус не особенно разросся, и двор миссис Пембли был виден превосходно, однако смотреть там было не на что. Миссис Пембли, забыв про обычный утренний обход лужайки, не баловала соседа своими появлениями. Лишь раз она на минутку показалась на крыльце, бросив своему псу монументальную кость — с виду ни дать ни взять вареная голова ее муженька, со смехом подумал затаившийся за шторой Уильям. Развернувшись, старуха снова скрылась в недрах своего жилища. Уильяму это совсем не понравилось. Это было неестественно. Что-то определенно затевалось.

Около полудня Уильям устроился в своем зеленом кресле и задремал. Неожиданно вздрогнув, он проснулся, совершенно не помня о том, что именно его потревожило какой-то звук или смутная угроза. Сосредоточив внимание на шумах, доносящихся с улицы, он прислушался. Его ухо различило скрежет и лязг опускаемого борта кузова. Уильям поднялся из кресла, подошел к окну и — хлоп! — Ямото был тут как тут, снова суетился с секатором для бамбука и корзиной для скошенной травы, трудолюбиво приседал на корточки перед невысокой посадкой бегоний, отделяющей на небольшом промежутке двор Уильяма от двора Пембли.

Уильям ощутил, как ярость закипает в нем с новой силой. Остаток кошмарного сна, образ мчащегося по ветру Ямото в развевающихся брюках возник перед ним необычайно ясно. Он содрогнулся и принялся мерить шагами гостиную. Маленький Эдвард Сент-Ивс, пристроившись на его плече, давал ему ценные наставления, взывая к здравому смыслу и лучшим чувствам. Уильям махнул рукой и сбил кроху на пол.

— Я знаю, они что-то затевают, — отчетливо произнес он.

Потом снова остановился перед окном. Мощной треугольной тяпкой Ямото рыхлил грядку с цветами на стороне Пембли, все время находясь в опасной близости к бегониям Уильяма. Пусть только посмеет срубить хоть один оранжевый бутон…

Терпению любого человека есть предел, подумал Уильям.

— Главная часть отваги — выдержка, — пропищал ему на ухо тонкий, изводящий голосок.

— Выдержка! Слышать больше не хочу о выдержке. Кроме того, я ненавижу клише. Ты только посмотри на это — он подрубает цветам корни. Бегонии не вынесут такого варварского обращения. Грубый азиат!

Уильям в ярости заметался по комнате. Маленький Эдвард куда-то сгинул. Ну и пусть себе проваливает. Здесь вопрос чести. Перчатка давно брошена, настало время Уильяму подобрать ее и как следует отходить ею Ямото по физиономии. Кстати, и старуху тоже. Прошлой ночью их дерзость достигла невиданных высот.

Однако теперь Уильям был осмотрителен. Он хорошо помнил урок, преподанный ему тюбиком зубной пасты. Неторопливость и осторожность — вот что теперь станет его девизом. Ямото наверняка проведет в саду еще не менее часа. Есть время подготовиться. Разыскав в кладовой старый рюкзак, Уильям отнес его на кухню и первым делом положил в него половину палки салями. Следом за колбасой в рюкзак отправились банка консервированных персиков и открывалка. Отыскав в кухонном шкафу пачку соленых галет «Орео» вместе с несколькими картонными упаковками изюма и яблоком он прибавил это к припасам.

Достав квартовую флягу, Уильям наполнил ее водой, нашел фонарик — конечно, не такую булаву, к которой он привык, но все-таки достаточно тяжелый, чтобы с его помощью внушить толику уважения разнообразным врагам — и, наконец, один из знаменитых шахтерских шлемов с фонариком из магазинчика военно-морских излишков. Это был шлем Лазарела, но профессор его поймет. Все равно на борту батисферы шлем Лазарелу не понадобится. Уильям отнес потяжелевший рюкзак, флягу с водой и шлем к двери черного хода. Подумав немного, он принес и уложил в рюкзак книгу Пен-Сне, компас и один из маленьких карманных фонариков-карандашей Филлипа Мэйса. Закинув рюкзак за плечо, он вышел из дома, свернул за сарай и, перебравшись через забор, отнес рюкзак во двор пустующего дома Кунца. Исход дела мог быть самым неожиданным, и, возможно, придется уносить ноги без оглядки.

Занявшись упаковкой рюкзака, он почувствовал, как жизнь вновь обретает внутренний стержень. Теперь он готов ко всему, ко встрече с любыми врагами. Сейчас он покажет этому Ямото. С лужайки Пембли отчетливо доносился треск косилки. Просто выскочить из дома и предстать перед хитрым садовником — не самое лучшее решение. Именно эту ошибку он допустил во время их последней схватки, когда был побежден обычным садовым шлангом. Сейчас ему необходимо отстоять свои права не только в собственных глазах, но и в глазах закона. Но и это легко достижимо. Он обязательно что-нибудь придумает. А как только точный удар будет нанесен и связь между Фростикосом и Ямото выявлена, он, Уильям, будет оправдан, а необходимость побега из лечебницы доказана. При наличии объективных доказательств уже никто не решится вешать на него ярлык «параноик». Эдвард наверняка согласился бы с таким решением.

Выскользнув на парадное крыльцо, Уильям распластался по стене дома, стараясь стать невидимым. Осторожно повернув и высунув голову, он проверил, чем занимается садовник. Ямото беззаботно гнал свою косилку через лужайку. Резко развернувшись у границы участка Пембли, азиат двинулся в обратном направлении. Уильям пригнулся, быстро перебежал к кустам и затаился. Как только Ямото завершил очередной заход и снова повернулся спиной, Уильям бросился вперед и оказался около грузовичка садовника. Когда азиат вместе со своей косилкой в очередной раз повернулся к нему лицом, Уильям уже был надежно укрыт от его раскосых глаз кузовом машины, а еще через минуту, стараясь действовать тихо, он забрался в кабину грузовичка, где ничком растянулся на сиденье.

Часто и взволнованно дыша, скорее от волнения, чем от беготни, Уильям пошарил рукой под сиденьем. Там он не обнаружил ничего, кроме весьма уместных пружин. А что он рассчитывал там отыскать? Переносную рацию? Пистолет? Чемоданчик врача? Неожиданно рука Уильяма наткнулась на книгу. Он быстро вытащил ее наружу. Книга была написана иероглифами. Уильям не мог даже разобрать, где у страниц верх, а где низ. Начиная раздражаться, он швырнул книгу на пол кабины, в пыль.

— Так вот почему он не может говорить как мужчина, — пробормотал он, играя Гекльберри Финна, и открыл бардачок. Оттуда на пол хлынул каскад всевозможных мелочей. Поворошив высыпавшиеся предметы рукой, Уильям рассмотрел их: пачка сигарет, карамелька, карта города, пачка бумажных носовых платков, пара маленьких тюбиков с горчицей и кетчупом, шариковая ручка, еще одна книга, орехи и болты. И ничего, что могло бы стать уликой. Ничего предосудительного, как выразился бы адвокат. Ничего, кроме маленькой деревянной резной коробочки, вероятно палисандровой, с золотой рыбкой в самой середине крышки — рыбкой, изогнутой, как одна из половинок инь и ян. Уильям открыл коробочку. Внутри были таблетки, аспирин «Байер» на первый взгляд. Уильям положил один из белых кружков на язык. Вкус у таблетки был горький.

Вполне возможно, что таблетки только с виду напоминали аспирин. Организации, подобной мафии Хан Коя, с ее возможностями не составляло труда изготовить из морфина или героина фальшивый аспирин. Все дело было в золотой рыбке — это был знак. Для человека случайного такая рыбка не значила бы ничего. Но для Уильяма и для любого знакомого с закулисными секретами, с интригами и тайными уловками Хан Коя… Уильям засунул коробочку в карман. Приподнявшись на локте, он взглянул на лужайку перед домом Пембли.

К его огромному облегчению, Ямото все еще был занят стрижкой газона. Уильям усмехнулся. «Черт возьми!» — подумал он. Жалко, что он не захватил из дома картофелину, чтобы затолкать ее в выхлопную трубу грузовичка. Сам бы он спрятался в кустах и следил оттуда. Вот Ямото начинает заводить машину, а мотор все время глохнет. Садовник вылезает из кабины на тротуар, чешет в затылке и открывает капот. На вид двигатель совершенно исправен. Машина издевается над своим хозяином. Крайне озадаченный Ямото бродит вокруг грузовичка, заглядывает под кузов, дергает всякие ручки, что-то тихо приговаривая. На своем крыльце появляется миссис Пембли, спускается к грузовичку, складывает на груди руки и принимается вслух сочувствовать. И у садовника, и у старухи наконец возникают подозрения, они пугаются. Жалобно озираются по сторонам. Неужели здесь побывал Уильям Гастингс? Неужели он, невидимый, как ночной призрак, подходил к дому Пембли? Неужели это именно он расстроил их коварные планы проникновения к центру Земли?

Миссис Пембли трясет головой. Ямото заламывает руки и падает позади грузовичка на колени, в ужасе уставившись на торчащую из выхлопной трубы картофелину, перекрывшую отток отработанных газов, полностью парализовав работу двигателя. Садовник начинает выковыривать картофелину из трубы. Миссис Пембли изумлена и сбита с толку, она спрашивает садовника, откуда в его выхлопной трубе взялось это инородное тело. Неожиданно старуха и садовник замирают, парализованные ужасом. Позади них в кустах раздается шорох. На тротуаре появляется Уильям Гастингс в костюме и при галстуке, с улыбкой на устах. Он кланяется злополучной парочке, осведомляется о здоровье добермана. В нескольких словах предлагает коренное усовершенствование помочей и лебедки, приспосабливаемой к вязу. Садовник и старуха ошарашены его появлением — Ямото стоит с глупым видом с картофелиной в руке, миссис Пембли при виде пришельца разворачивается и в панике спасается бегством в свой дом. Уильям достает и показывает Ямото улику — резную коробочку. «Аспирин?» — спрашивает он азиата. Ямото бледнеет.

Живо представив себе эту картину, Уильям хихикнул. Если он сейчас поторопится, то вполне еще может успеть разыграть мизансцену от начала до конца. Он поднял голову и посмотрел на потолочную обивку кабины. В дешевом кожзаменителе темнело не меньше миллиона мельчайших дырочек, они ровными рядами шли от края до края. Вполне возможно, что это были вовсе не дырочки, а маленькие точечки.

— Аспирин? — грозно вопросил Уильям, качая головой и пуча глаза.

Ужасный крик, раздавшийся за дверцей, заставил его вжаться в сиденье — то был короткий, полный смертельного ужаса вопль человека, увидевшего нечто сверхъестественно кошмарное. Вскочив, Уильям врезался головой в потолок кабины. Через открытое окно на него смотрел Ямото, побелевшие губы садовника беззвучно шевелились, он весь дрожал. Казалось, азиат видит перед собой не живого человека в кабине собственной машины, а истерзанный труп в кустах.

— Ха! — выкрикнул Уильям, уже оправившись от первоначального шока. Взмахнув коробочкой с золотой рыбкой, он ткнул ею в нос Ямото.

— Так вот чем ты занимаешься? Что это — героин, морфий? Отвечай! Что ты знаешь о Хан Кое?

Ямото, размахивая перед собой руками, словно исполняя какой-то ритуальный танец, отпрянул от машины. Уильям уперся рукой в приборную панель, подхватил книгу Ямото и с силой швырнул ее в окно вслед хозяину. Ничего другого в голову ему не пришло. То же самое он проделал и с барахлом на полу. Нагреб полную пригоршню и в ярости метнул все это на лужайку. Он им покажет, как делать из него дурака. Распахнув дверцу кабины, он ногой выпихнул остатки имущества Ямото в сточную канавку. Миссис Пембли уже маячила на своем крыльце. Если она еще в своем уме, там она и останется.

Ямото бросился к своим инструментам. Он был разоблачен. Таблетки в коробочке сыграли свою роль — Уильям сразил ими садовника наповал. Впрочем, разговор сейчас шел не о ставках по десять центов на бейсбольном матче. Ямото был в отчаянии и готов на все. Уильям выскочил из кабины грузовичка и вскарабкался в кузов. Наступив на стволики, срезанные секатором для бамбука, он пошатнулся и чуть было не вывалился через борт наружу. Ублюдки! Ругаясь последними словами, он принялся топтать и ломать тонкие, с мизинец, суставчатые стебли. Подхватив одну из бамбуковых палок, он метнул ее словно копье в кусты. Неподалеку воинственно размахивал тяпкой Ямото. Уильям громогласно расхохотался, подхватил из кузова полный скошенной травы мешок, перевернул и вытряс его на мостовую, потом приподнял и перевалил через низкий задний борт машинку для стрижки живой изгороди, обрушив ее вниз, — желто-красное устройство с грохотом рухнуло на асфальт и осталось там лежать, с виду лом ломом. Уильям испустил победный клич. Повернувшись, он проорал что-то невразумительное Ямото, который, как заметил Уильям, близко подходить не решался. Ухватившись за борт грузовичка, Уильям лихо спрыгнул вниз, оступился и упал, но прежде чем Ямото успел налететь на него со своей тяпкой, снова очутился на ногах.

Расправив плечи, он сделал несколько шагов к крыльцу Пембли. Полностью уничтоженный Ямото в страхе выронил свое оружие в траву. Миссис Пембли что-то пыталась бормотать и определенно напрашивалась на неприятности.

— Вы что же, — заорал на нее Уильям, — думаете, я не знаю, чем вы там занимаетесь со своей псиной?

Развернувшись, миссис Пембли влетела в свой дом как ракета, с грохотом захлопнув за собой дверь. Через секунду она снова появилась в окне. Пока Уильям скакал по ее цветам, Ямото бессвязно причитал и даже пытался слабо протестовать. Основательно вытоптав цветник, Уильям снова повернулся к дому старухи.

— Чтобы духу вашей собаки на моей лужайке не было! — проорал он. Все стройные, веские и обидные спичи, которые он репетировал в течение минувшей недели, от злости вылетели из головы. Выдернув одну из бегоний с корнем, он разорвал ее в клочья и бросил в Ямото.

Уильям почувствовал усталость. Уничтожать грядку полностью не имело смысла — этим он ничего не достигнет. Неожиданно он совершенно растерялся. Ситуация снова вышла из-под контроля. Он опять проиграл. Эдвард был прав с начала до конца, бессмысленно отрицать это. Но у него оставалась палисандровая коробочка. Приведшая Ямото в такой ужас. Он и сейчас отчетливо видит это в глазах азиата — отчаяние. Ямото хотел вернуть коробочку. Проломившись сквозь живую изгородь, Уильям оказался на своей территории.

— Я еще вернусь! — крикнул он на прощанье, уже понимая, что общее впечатление испорчено. Никаких подобающих ситуации серьезности и достоинства. Проскользнув в сарай-лабиринт, Уильям перебрался через задний забор, подобрал рюкзак и флягу с водой, нахлобучил на голову шахтерский шлем. Когда через пять минут он спускался по стальным скобам в канализационный тоннель, никто за ним не гнался.

К тому времени как дядя Эдвард и профессор Лазарел вернулись из Гавиоты на грузовике со снятыми бортами и стоящей в кузове на бронзовых опорах загадочной батисферой, полиция успела приехать и уехать дважды. Полицейские допросили Джима. Он находился в школе и ничего не знал. Полицейские заявили: ими обнаружены доказательства того, что Уильям Гастингс взломал дверь пустующего дома напротив и жил там в течение нескольких дней. Джим ответил, что слышит об этом впервые. Все это время он считал, что его отец уехал в Северную Калифорнию, пожить там на лоне природы. Полицию это уже не интересовало. В комнатах дома Кунца они обнаружили обертки от гамбургеров, а мальчик-разносчик в закусочной Пита «Высший класс» опознал фотографию Гастингса. Они хорошие детективы и собрали достаточно доказательств, будьте уверены.

Но Уильям Гастингс снова исчез — вероятно, скрылся в канализации. «Кем этот псих себя воображает? — спрашивали они. — Болотным Лисом, Робином Гудом, сражающимся с грозящими покою планеты инопланетными пришельцами?»

Появившаяся следующим утром в «Таймс» статья, изобразив происшествие в юмористических красках, особое внимание уделила подробностям выходок Уильяма, между прочим подчеркнув его дружеские отношения с Расселом Лазарелом, пилотом батисферы, намеревающимся предпринять очередную попытку покорить земное ядро. О недавнем фиаско Джона Пиньона было сказано вскользь. Автор статьи заявлял, что в редакцию было доставлено письмо от самого Уильяма Гастингса, написанное весьма связно и не без изящества на вырванном из какой-то старой книги последнем чистом листе. По словам нашедшего письмо, это странное послание, в котором подробно излагался план исследования внутреннего мира, было свернуто в тонкую трубочку и просунуто наружу сквозь отверстие в крышке канализационного люка, находящегося прямо перед дверями редакции «Таймс». Тщательно обыскав близлежащий район канализационных сетей, полиция никаких следов беглеца не обнаружила. Гастингс снова растворился в подземельях, как бестелесный дух.

В письме, кроме того, имелось несколько непечатных обвинений в адрес известного в городе психиатра, а также упоминались некие подземные не то озера, не то моря, используемые китайскими наркоторговцами для доставки товара на джонках. Обитающих якобы в затонувших галеонах и барках на дне подземных озер водяных людей Гастингс непонятным образом увязывал с подводным скоплением человеческих костей, не так давно обнаруженным рыбаками, а также с эласмозавром, со слов профессора Лазарела, виденным им в глубинах океанической впадины близ Пало-Верде, и таинственной летающей субмариной, замеченной у оконечности острова Каталина. Редакция «Таймс» поздравляла Гастингса. Как бы ни было, он доказал, что на самом деле совершенно безопасен.