Приключения Джонатана Бинга - Подземный левиафан

Через несколько секунд он заметил край непонятной круговой структуры, предназначение которой в темноте нельзя было угадать. Однако еще через несколько мгновений он понял, что это — борт приподнятого над полом кольцевого бассейна, бетонного или вырубленного из камня. Через края бассейна свешивались пряди водорослей — как представилось Эдварду, возможно, элодеи. Теперь он уже различал что-то — или кого-то — внутри бассейна. Вода плеснула и забурлила. На пряди водорослей нахлынула мелкая волна и разлилась на полу лужей, в которой тут же заблестел тусклый желтый свет. В наполненном водой и водяными растениями бассейне кто-то тяжело ворочался. Можно было даже увидеть очертания головы существа. Поднялась рука и почесала голову, перепончатые пальцы потерли ухо.

Эдвард смотрел как зачарованный, хотя и ожидал увидеть здесь что-то подобное.

Решив забраться на выступающий цоколь дома, он оперся коленом о трубу приземистого газового счетчика, находящегося между ним и Лазарелом — профессор заслонял собой почти все окно. Он должен был увидеть это, хотя бы на один краткий миг. Надежно пристроив колено на трубе, Эдвард приподнялся над головой Лазарела, который, прижавшись лицом к стеклу, во все глаза смотрел на существо в воде. С трубы Эдвард ступил ногой на короб счетчика, и в ту же секунду ощутил, как труба оторвалась и подалась под ним. Заскрежетало железо. Эдвард прянул вперед, головой в окно — зазвенело разбитое стекло.

Создание в бассейне испуганно плеснуло. В соседнем доме одно за другим осветились окна. Хлопнула дверь. Откуда-то с другой стороны бунгало Фростикоса раздались крики. Неожиданно Эдвард четко осознал три вещи: по его носу из рассеченного лба течет струйка крови, вокруг сильно пахнет вытекающим из трубы газом, профессор Лазарел стремглав мчится, пригнувшись, через залитую призрачным лунным светом лужайку к Пэтчен-роуд. Через долю секунду Эдвард уже летел за Лазарелом следом.

Краем глаза он заметил, как кто-то — растревоженный сосед, может быть, — выскочил на крыльцо своего дома. Эдвард сказал себе, что Лазарел поступает глупо, что нужно было действовать увереннее и наглее, у всех на виду. Если в бассейне Фростикоса действительно находится похищенный Гил Пич, то доктор будет последним, кто попытается вызвать полицию. Но теперь было поздно что-либо менять — нужно было следовать за Лазарелом, который, всклокоченный и взбудораженный, бежал, удивительно быстро для своей комплекции. Они свернули за угол, не оборачиваясь пробежали два квартала вверх по Рексрот и рванули через лужайку к дому Сквайрса. Воткнув палец в кнопку звонка, Лазарел одновременно распахнул дверь и ввалился в дом, красный и запыхавшийся. За его спиной маячил Эдвард.

— Запри скорее дверь, старина, — прохрипел Лазарел и, не желая ждать ни секунды, захлопнул дверь и самолично задвинул засов трясущимися руками. — Они сейчас будут здесь.

— Кто будет? — спросил ошарашенный Сквайрс, вынимая изо рта трубку.

— Твои ужасные соседи.

— Мои ужасные соседи гонятся за вами?

— Да, — ответил Эдвард, отдуваясь. — И понятно почему.

— Эдвард, что с тобой! — воскликнул Лазарел, наконец рассмотрев лицо своего друга.

— На вас напали? — снова спросил Сквайрс, провожая Эдварда на кухню. Смочив полотенце под краном, он стер с лица Эдварда кровь и промыл порез на лбу.

— Нет, нет, — отозвался Лазарел. — Мы были на соседней улице. Знаешь, около дома Фростикоса на Пэтчен…

Он замолчал, услышав громкий стук в дверь. Схватив Эдварда за плечо, Лазарел затолкал его в кабинет Сквайрса и, закрывая дверь в кабинет, одновременно выхватил из холодильника бутылочку чего-то похожего на пиво. Из-за двери донесся удивленный возглас Эдварда, но Лазарел не желал его слышать. Сорвав со своей бутылочки пробку, он вылил половину содержимого в раковину, кивнул Сквайрсу и уселся за кухонный стол с видом человека, вот уже два часа обсуждающего философские проблемы. Сквайрс открыл парадную дверь и отступил к стене, набивая черным кудрявым табаком трубку. На пороге, подозрительно оглядываясь по сторонам, стоял человек в майке.

— Вы не видели здесь двоих мужчин? — спросил он, осмотрев Сквайрса с головы до ног. — Всклокоченный толстяк и второй, высокий, в коричневой куртке? Один из них скорее всего ранен.

Уголком глаза Сквайрс заметил, как Лазарел поспешно приглаживает свою растительность карманной расческой.

— Нет, ничего такого не видел. А они что, ваши друзья?

— Не сказал бы, — ответил мужчина, заглядывая мимо Сквайрса в дом.

Из кухни появился Лазарел — волосы гладко расчесаны, посередине головы устроен нелепый пробор. Вдобавок он снял пальто и пиджак и закатал рукава рубашки. Приветливо отсалютовав бутылкой человеку на пороге, Лазарел сказал следующее:

— Я пока еще не решил, что готов предложить тебе за первое издание «Полиглоты», Рой. Оно весьма и весьма зачитанное.

Слова Лазарела не значили для Сквайрса ровным счетом ничего. По сути дела, они ничего не значили и для самого Лазарела. Мужчина в майке, стоящий на пороге, возможно мог увидеть в них какой-то смысл, но рассмотрев хорошенько Лазарела, даже он засомневался.

— Кто это? — спросил он.

— Не ваше дело, — спокойно отозвался Сквайрс. — А вы-то сами кто, что позволяете себе колотить в двери в такой час?

Человека в майке подобный поворот событий потряс. Лазарел улыбнулся ему и непринужденно приложился к своей бутылке, из которой не сделал еще ни глотка. Как только жидкость попала ему на язык, он изумленно задохнулся и невольно закашлялся. Отвернувшись, он некоторое время прокашливался, делая вид, что подавился.

— А кто, по-вашему, я такой, дружище? — хрипло поинтересовался он наконец, быстро взглянув на этикетку бутылки и обнаружив, что впопыхах схватил из холодильника вместо пива «Лечебный эликсир доктора Брауна».

— Наш гость, по-видимому, считает, что ты один из тех беглецов, за которыми он гонится, — ответил Сквайрс, строго взглянув на пришельца.

— Нет, нет, — засуетился человек в майке, протестующе поднимая руку, — я не собираюсь никого обвинять. На Пэтчен двое мужчин пытались забраться в дом и убежали в эту сторону, вот и все. Теперь я вижу, что здесь их нет.

— Не повезло, — сказал ему Лазарел. — А вы, видно, решили, что застукали взломщиков. Обязательно найдите их — они могут оказаться опасными.

Повернувшись к Сквайрсу, профессор добавил:

— Наверное, лучше будет запереть дверь на засов. А то грабители могут попробовать вломиться и к нам.

Мужчина в майке постоял на пороге еще несколько секунд, словно подыскивал слова, чтобы закруглить разговор. Неожиданно с дороги послышались крики и топот бегущих ног — гость мигом развернулся и, буркнув что-то вроде «ну, держитесь, хулиганы», побежал на шум. Сквайрс закрыл за ним дверь и поплотнее задернул на окне тяжелые шторы.

Из кабинета выглянул Эдвард.

— Ну как — пронесло?

— Кажется, — отозвался Лазарел. — Но лучше будет, если мы немного посидим здесь, пока шум не утихнет.

К величайшему удивлению Лазарела Эдвард вышел в кухню вместе со своим шурином Уильямом Гастингсом.

— Что, черт возьми, ты сделал со своими волосами? — спросил профессора Уильям.

Лазарел на секунду задумался.

— Ничего, — ответил он. — Откуда ты взялся?

— Из канализации, — с улыбкой ответил Уильям, предвкушая историю, которую сейчас расскажет.

Все четверо уселись полукругом перед электрическим камином.

— Итак, — сказал Уильям, проглотив остатки пива из своей бутылки, — я провел кое-какие теоретические изыскания. Установил некоторые связи. Физическая вселенная, как я понял, гораздо загадочнее, чем кажется на первый взгляд. Ваши сведения о Гиле Пиче лишь подтверждают мои догадки. Институт науки несовершенен, но это не его вина. Мы сами надели на науку шоры. Пора сорвать их. Настало время литераторам доказать, на что они способны.

Уильям поднял свою пустую бутылку и посмотрел в нее через горлышко, словно в подзорную трубу — после третьей бутылки пива он всегда так делал. У Эдварда каждый раз язык чесался спросить, что Уильям там, собственно, видит, но как сформулировать этот вопрос, чтобы в нем не слышалось намека на чудаческий оттенок этой привычки, он не знал.

— Кстати, о литературе, — продолжил Уильям. — Я пристроил свой релятивистский рассказ.

— Ты говоришь о приключениях увеличивающегося в размерах человека в ракете? — спросил Сквайрс, поднося к трубке спичку.

— Именно. Мне прислали письмо с наилучшими пожеланиями — даже добавили, что всегда рады сотрудничеству.

— Кто? — поинтересовался Сквайрс.

— «Аналог», — ответил Уильям.

От неожиданности Сквайрс выронил изо рта трубку, и щепотка тлеющего табака, высыпавшегося оттуда, скользнула между его ногой и подлокотником кресла. Сквайрс вскочил, спасая свое имущество, сбил табак на пол и, подхватив полотенцем, выбросил в выложенный кафелем камин. Скрывшись в кухне, он вскоре вернулся с подносом свежеоткупоренных бутылок.

— За релятивистский рассказ, — объявил он, раздавая пиво. Широко улыбаясь, Уильям согласно кивнул. В пивной эйфории ситуация представлялась в розовом свете даже ему. Бурые пятна на брюках и рваный рукав пальто уже стали для него памятными знаками. Он здорово разобрался с этими подонками. Они еще услышат об Уильяме Гастингсе, он устроит им хорошую жизнь. Предчувствуя грядущие битвы, он улыбнулся снова.

— Рой, — внезапно обратился он к своему другу, который заново набивал трубку. — Я недавно опять перечитал книгу по релятивистской механике, и знаешь, что теперь меня там особенно поразило? Световые конусы. Ты слышал когда-нибудь о них?

Сквайрс мгновение помедлил, возможно, раздумывая над всей бесполезностью разговора, который, без сомнения, последует за его ответом.

— Термин «световой пучок» или «световой конус», — спокойно сказал он, — применяется при изображении трех измерений пространства и одного — времени в виде кубического графа, где на одной оси откладывается время, а на остальных перемещение в пространстве…

— Это я понимаю, — перебил его Уильям, подавшись вперед и приходя во все более возбужденное состояние. — Сам по себе конус происходит из световой сферы, равномерно расширяющейся во все стороны, словно надувающийся воздушный шар. Вот что здесь важно — все мы находимся в центрах таких бесконечно расходящихся фотонных окружностей, стремящихся со световой скоростью к звездам, словно круги на ровной поверхности пруда Вселенной. Это наши ауры, если хотите. Гало, если смотреть с другой стороны — на что большинство из нас обычно не желает обращать внимания. До сих пор, по крайней мере, было так. Но обратимся снова к аллегориям, что не раз оказывалось весьма полезно.

Прищурив глаз, Уильям взглянул на Сквайрса. Тот строго кивнул в ответ.

— Человек, если я понимаю суть световых конусов правильно, является центром расходящегося фотонного гало — при графическом изображении почти бесконечная последовательность таких гало образует циклическую схему восходящего к звездам излучения.

— Не могу спорить с тобой, — отозвался Сквайрс, бросая быстрый взгляд на Лазарела. Тот поспешно подтвердил, что и по его мнению пока все верно.

— В таком случае, джентльмены, наши жизни в пространственно-временных терминах можно представить в виде череды световых конусов на магистрали — символов человеческого мирского пути, его шествия сквозь пространство и время.

— Конусов на чем? — переспросил Лазарел. — Я не совсем понял, при чем здесь магистраль.

— Эти красные конусы. Клоунские колпаки с лампочками внутри, которые выставляются на магистралях для разграничения полос. Они не что иное, как перевернутые световые пучки-конусы, фигурально выражаясь.

Непосредственное представление приземленности нашего существования, буквальное отображение нашей прикованности к Земле с точки зрения этих расширяющихся в бесконечность ореолов света.

Уильям замолчал и несколько секунд обдумывал сказанное. Схватив с кухонного стола клочок бумаги и карандаш, он принялся делать стремительные пометки, в задумчивости забыв обо всем. Набросав несколько строк, он остановился, потом прибавил к написанному еще несколько фраз и, весьма довольный собой, откинулся на спинку стула.

— Видишь ли ты в этом хоть один изъян? — спросил он, обращаясь к Сквайрсу.

— Вот так, с ходу, — нет, — отозвался тот, качая головой. — Как и во всем, что слышал от тебя до сих пор.

— Благодарю, — ответил Уильям, приняв услышанное за комплимент. Пробежавшись пальцами по столу на манер паучьих лапок, он глубокомысленно улыбнулся, потом согнал с лица сосредоточенность и вознаградил себя за труды глотком пива.

— Допустите человека литературы в науку, — торжествующе провозгласил он, — и все встанет на свои места.

— В твоих словах я слышу отголоски великой истины, — ответствовал Сквайрс, — и вижу очертания будущего небольшого рассказа.

Уильям кивнул.

— По сути, этот рассказ уже готов, согласись? Добавить пару-тройку персонажей для живости и… — он несколько раз красноречиво взмахнул руками, чтобы проиллюстрировать то, что произойдет после прибавления двух-трех персонажей.

После короткой паузы Эдвард спросил:

— Так что мы будем делать с Пичем?

— А ты уверен, что это был он? — спросил Уильям.

— Я заметил его лицо, когда он повернулся к окну. Это был он — вылитый отец, кстати говоря.

— Тогда нам необходим ордер на обыск, — заявил Уильям. — Все говорит о том, что Гил скорее всего похищен. Сначала он, возможно, убежал из дома сам. Потом Фростикос его выследил и поймал, что, в общем-то, не меняет состава преступления.

— А что мы скажем окружному прокурору, когда придем к нему с просьбой выдать ордер, — что заглядывали в окна на улице, где живет Фростикос, и случайно увидели в подвале его дома Гила в бассейне? — Эдвард покачал головой. — А как мы объясним разбитое окно? Это похоже на попытку ограбления или что-то в этом духе.

— Мы ничего такого не скажем, — ответил Уильям. — Мы составим письмо. Напечатаем его. Подделаем подпись Гила. В письме будет указано, что он содержится в доме Фростикоса вопреки собственной воле — что доктор занимается вивисекцией и собирается оперировать его. Полиция войдет в подвал дома Фростикоса, и что, по-вашему, она там обнаружит? Гила, конечно, не будет, зато будут доказательства, которые подкрепят подозрения властей. А если там окажется Гил и все опровергнет? Все признаки того, что на него оказывают давление, будут налицо. Не нужно забывать, ему всего пятнадцать. Так что все варианты беспроигрышные. Вильма Пич нас всегда поддержит.

Лазарел медленно кивнул.

— Это может сработать, — сказал он Эдварду.

— Это может сработать завтра, — устало отозвался Эдвард. — Но не сейчас, в два часа ночи. Поехали по домам.

Через двадцать минут, после прогулки до кантины Расти, Эдвард, Уильям и профессор Лазарел молчаливо катили сквозь ночь в «Гудзоне Осе» по Вестерн-авеню на север. Первым открыл рот Уильям.

— Знаете, что мне кажется, — начал он, ероша пальцами волосы. — Мне кажется, что с письмом мы опоздали. Скорее всего, они уже замели следы. Жалко, что ты разбил окно.

Эдвард кивнул. Жалко — что правда, то правда. Если бы он не сломал трубу и не разбил окно, Фростикос ничего бы не заподозрил. Они могли бы выждать еще немного, до более удобного момента, и тогда нагрянуть за Гилом — и увезли бы его оттуда без проблем. Вильма Пич была бы на их стороне. Но теперь Фростикос насторожился. Уильям прав. Все следы уже давно заметены.

— Что сказать? — подал голос профессор Лазарел, похлопывая ладонью по сиденью. — Я за то, чтобы взяться за дело самим. От властей ждать нечего. Полиция заглянет к доктору домой, задаст пару вопросов. Что мы им можем сказать? Что Гил водяной человек? Что мы собираемся добраться до ядра Земли? Что Фростикос и Пиньон прилетали на остров Каталина на летающей субмарине? Это все глупо звучит. Сплошная чушь. Нас засмеют. Никто не увидит в наших рассказах ни капли смысла, если, конечно, в полиции не держат специальных экспертов по науке. Нет, джентльмены, я предлагаю преступить закон.

— Каким образом? — поинтересовался Эдвард, скептически относящийся к любым предложениям браться за дело самим и нарушать закон. Того, как Лазарел взялся за дело сам несколько часов назад, было для него более чем достаточно.

— Мы попытаемся выкрасть Гила у доктора и Пиньона. Сейчас мы не знаем, увезли они парня оттуда или нет. Но скажите мне, почему они вообще должны увозить его? Они нас не боятся. Они даже не знают, кто к ним наведался — наших лиц никто не видел. И потом — куда они денут Гила? Отвезут к Пиньону? Там его не спрячешь. Смысла нет. Я предлагаю воспользоваться картами подземелий капитана Пен-Сне. Будем брать пример с французского Сопротивления. Устроим побег через канализацию.

— Пен-Сне! — воскликнул с заднего сиденья Уильям. — Значит, вы нашли его книгу?

— Мы нашли самого капитана, — мрачно ответил Эдвард. — Но Фростикос добрался до него сразу после нас. Так нам кажется.

Эдвард рассказал о встрече с Пен-Сне, стараясь передавать разговор дословно, в надежде на то, что Уильям, с его врожденным нюхом и интуицией, сумеет найти какой-то смысл в таинственных заявлениях капитана об Игнасе де Винтере и бессмертном карпе. Уильям покачал головой.

— Так вы нашли книгу? — Эдвард кивнул.

— Да. Эта книга обошлась нам в шестьдесят долларов и стоила Пен-Сне жизни.

— И мы можем воспользоваться ею! — воскликнул Лазарел. — Мы похитим Гила и легко уйдем от погони. Проберемся в дом Фростикоса, перенесем Гила к ближайшему канализационному люку — и через полчаса уже будем дома.

В машине наступило молчание. Эдвард колебался, так как чувствовал всю отчаянность таких прожектов. Разбить окно в доме Фростикоса уже было для него достаточно дерзкой выходкой; собственная логика Лазарела говорила против поспешных действий. Что они скажут властям, когда их поймают, когда над их головами засвистят пули, когда у них спросят, почему они посчитали возможным врываться в жилище врача такой высокой репутации?

Воодушевленный собственной недавно одержанной победой, Уильям, однако, имел иное мнение.

— Мы не станем отсиживаться, — заговорил он, развивая план Лазарела. — Начнем завтра. Даже если они и собрались увезти Гила отсюда, все равно до завтра им не успеть. Они решат, что я заявился домой и теперь у вас болит голова только обо мне. Что я вас по рукам и ногам связал. Кроме того, они вряд ли сочтут, что у нас хватит отваги для такой вылазки. Ту же самую ошибку они допустили и в лечебнице. Думали, что я слабак. Чокнутый. Рохля. Решили, что сломили мой дух. Черви. Но со мной им не совладать. Мужчина должен отвечать ударом на удар, Боже мой, и черт с ними, с последствиями!

Уильям подался вперед, дрожа от возбуждения.

— Конечно, разделаться с ними со всеми мне пока не по зубам, но я все равно здорово им насолил, верно?

Я пробрался в кабинет Фростикоса, копался в его книгах и бумагах и ушел невредимым. После я ускользнул из-под самого их носа и исчез под землей, а в канализации меня ищи-свищи — кишка у них тонка. А теперь подумайте, на что мы способны все вместе! Все мы. Что они, с их глупыми планами, такое против нас? Старый гомик, который гоняется за мальчиками в грузовичке мороженщика, и безумец в белом халате, пораженный манией величия и способный думать только о том, как отправить Землю в тартарары? Если мы не сможем с ним разделаться, грош нам цена. Вот.

— И я тоже так думаю! — выкрикнул Лазарел. — Завтра же и начнем. Что скажешь, Эдвард?

Эдвард, захваченный волной энтузиазма, согласно кивнул. Сейчас не время было становиться слабым звеном.

На следующее утро в девять часов Эдвард позвонил в лечебницу. Да, доктор на месте. Он рад будет поговорить с мистером Сент-Ивсом. Не слыхал ли мистер Сент-Ивс случайно что-либо об Уильяме? Нет, он ничего не слышал. Уильям, так считал Эдвард, на этот раз бежал далеко. Может быть, в Сан-Франциско. Может быть, и еще дальше на север — в округ Гумбольдт, где он недолго жил до женитьбы. Одно время он поговаривал о том, чтобы вернуться туда. Говорил о зелени и полях. Эти леса изумрудного цвета, обычно в таких случаях повторял он, напоминают мне стены страны Оз. Это ностальгия, Эдвард уверен. Хотя сам он начал бы поиски Уильяма с Юрики.

Доктора Фростикоса не особенно интересовало, с чего начал бы Эдвард. Его шурин, заявил он, представляет опасность как для себя самого, так и для окружающих. Он жестоко избил ни в чем не повинного человека, а другому повредил ногу. Власти скоро будут поставлены в известность.

— Было бы лучше, — медленно произнес Эдвард, — власти в известность не ставить.

— Это не представляется возможным, — ровным голосом ответил Фростикос.

— В таком случае, возможно, власти следует поставить в известность и кое о чем другом. Возможно, власти проявят интерес к некоему герметическому металлическому сундуку и китайцу по имени Хан Кой.

Эдвард сделал паузу с тем, чтобы его слова возымели действие. На другом конце линии молчали.

— Возможно, что власти также заинтересует смерть капитана Г. Фрэнка Пен-Сне. Нам многое об этом известно. Очень многое.

В трубке продолжали молчать. Внезапно в душе Эдварда зародилось сомнение. Он прислушался, но не смог расслышать ничего, кроме далекого дыхания. Неожиданно тишину на линии разорвал безумный и издевательский смех, странно далекий, своими перепадами переплетающийся с загадочным дыханием. Потом снова наступила тишина.

— Если вы хотя бы отдаленно догадывались, кто я такой, — медленно проговорил Фростикос, — вы бы уже сами давно держали путь на север.

Эдвард попытался изобразить смех — издал слабое «ха, ха, ха», совершенно не впечатляющее. Лучше бы он этого не делал. Затем он сказал, что Фростикосу самому стоит подумать о том, чтобы покинуть город, но его перебили.

— Мальчик в сундуке — несчастная жертва неумелой руки. Мой помощник, с которым мы давно расстались, был не так ловок со скальпелем, как я. Но Гилу повезет больше, чем его дяде. Он очень многообещающий юноша. Тем не менее должен заметить, что Реджинальд не стал полным провалом — он по сию пору жив, обитает в аквариуме. Однако все, кто его видит, считают его подделкой. Их смущает сама невероятность существования подобного организма. Они представить себе не могут нечто настолько — как бы это сказать — гротескное. Хан Кой собирался получить от Реджинальда потомство, от него и гигантского трехцветного карпа. Любопытно было бы взглянуть на их мальков, не правда ли?

У Эдварда перехватило дыхание. Все слова неожиданно улетучились из его головы. Ему страшно хотелось кричать, как-нибудь оскорбить Фростикоса, смутить его, сбить ненавистную спесь, но нужные слова не находились.

— Мой вам совет, — спокойно закончил врач, — мистеру Гастингсу живым лучше не попадаться.

С этими словами он дал отбой.

— Ты задал ему перца? — спросил Уильям.

— Не знаю.

Эдвард взял в руку свою чашку и бездумно вылил остатки кофе на разделочный столик, после чего спокойно поставил чашку в коричневую лужицу, из которой по направлению к раковине уже бежал веселый тонкий ручеек.

— Его непросто достать, — отозвался Уильям, устало откидываясь на стуле. — А что он сказал по поводу округа Гумбольдт?

— Даже не клюнул. Не поверил ни единому слову. С первых же его слов я понял, что он знает о том, что ты стоишь рядом.

— Он что-нибудь говорил о том, что у него прошлой ночью разбили окно?

— Нет, — ответил Эдвард, — ничего.

— Ага! — Уильям хватил себя кулаком по раскрытой ладони. — Тут-то мы его и поймаем. Проделками с Реджинальдом Пичем Фростикоса уже не пронять — уж очень давно это было. Но Гил — дело другое. Здесь-то он затрясется от страха, будь спокоен. Начнем сегодня. Сейчас Фростикос в лечебнице — и мы наносим удар.

— Что? — удивился Эдвард. — Прямо сейчас?

— Конечно. Джим в школе и не увяжется за нами. Захватим с собой Рассела и через час уже будем в канализации. Нужно заглянуть в магазин армейских излишков на Брэнд и купить каждому по шахтерскому шлему с фонариком.

— Ну не знаю, — отозвался Эдвард, качая головой. — По-моему, было бы лучше, если бы ты на несколько дней залег на дно, пока все не утрясется.

Уильям презрительно на него посмотрел.

— Залечь на дно, говоришь? Для чего? Машина из лечебницы будет у дверей нашего дома еще до полудня. И где ты предлагаешь мне залечь? В каком-нибудь отеле? Для меня есть теперь одно место — канализация. Лучше не найти. И я хочу выручить Гила. Так ты идешь со мной или нет?

— Иду, — покорно ответил Эдвард. — Звони Лазарелу. Скажи, что мы подхватим его через десять минут. Его тебе уговаривать не придется.

— Давно бы так, — в упоении воскликнул Уильям. — Мы им шеи посворачиваем. Мы поднимем старого Пен-Сне из могилы. Гастингс на тропе войны.

Через несколько минут они, полные решимости, уже мчались к дому профессора Лазарела в Пасадине, сидя в «Осе» с каменными лицами, оба подозревая, что обращают на себя внимание: Уильям — с гордостью, а Эдвард — в ужасе от того, что его собственные глаза могут выдать их преступные намерения. Как ни странно, никто не попытался их остановить. Ни один осуждающий взгляд не был брошен в их сторону. В магазинчике армейских излишков ни одна живая душа не догадалась о том, что фонари трех шахтерских шлемов предназначены освещать канализационные подземелья в ходе преступной вылазки с целью разбойного нападения на частный дом и вызволения водяного человека из лап безумного хирурга. И когда около полудня трое искателей приключений спустились около Лос-Фелис по бетонному берегу реки Лос-Анджелес к мутной воде, приоткрыли огромную круглую железную дверь, похожую на морду ухмыляющегося кота, и проскользнули в уходящий вниз тоннель, никто их не видел, кроме водителей полудюжины контейнеровозов на автостраде, направляющихся из Бей-керфилда в Сагус или Сан-Франциско и принявших троицу в шлемах за муниципальных рабочих.

Глава 15

— Что я хочу знать, так это почему мы начали так далеко от Пэтчен, черт побери. Экономия движений — вот мой стиль, а сейчас мы бредем черт знает где и зачем. Мы могли бы снова без хлопот припарковаться у Расти.

Лазарел сдвинул на макушку шахтерский шлем, который все время съезжал ему на глаза. На дне трубы под ногами хлюпала подозрительная жижа, но, к счастью, проход был достаточно широк, и самые глубокие места удавалось обходить стороной.

— Если не ошибаюсь, — отозвался Уильям, целеустремленно вышагивавший во главе процессии, — этот тоннель ведет точно к подножию холмов, ровный как луч. Здесь должно быть с сотню выходов на поверхность. Неподалеку от Брэнд я заметил несколько коридоров, которых не нашел на карте. Там есть кое-что — тоненькие пунктиры, наподобие линий уровня на топографических картах, уводящие в разных направлениях. Очень странные, на мой взгляд, и я решил заодно проверить их.

— У нас нет времени глазеть по сторонам, — яростно зашипел Лазарел. — Сейчас нужно действовать, а не заниматься осмотром достопримечательностей.

Он хотел сказать что-то еще, но фонарь на его шлеме погас, и он остался в темноте. Впереди, каждый в своем световом пятне, от него уходили Уильям и Эдвард.

— Подождите! — раздраженно крикнул им в спины Лазарел, стаскивая с головы проклятый шлем. Перевернув головной убор, он принялся трясти и дергать пару проводков, идущих к лампочке от батареи. Фонарик мигнул и сразу же снова погас. На секунду, однако, он высветил в перпендикулярном, заворачивающем в темноту коридоре на полу невероятно огромную переливчатую розово-зеленую змею, которая зизагами ускользала восвояси, в недра Земли. Все замерли. Существо исчезло во мраке, словно на него с потолка упала завеса. Как только хвост змеи исчез, фонарик Лазарела вспыхнул и дальше светил ровно.

— Боже мой, — простонал Уильям, шумно переводя дух. — Вот бы проследить за ней. Могу на что угодно поспорить, что это один из обитателей подземных морей капитана Пен-Сне.

— В другой раз, — ответил Эдвард, который никогда не питал особой симпатии к змеям. Не дожидаясь своих спутников, он зашагал вперед; остальные потянулись следом.

— Сейчас мы прямо перед домом Сквайрса, — сообщил по прошествии некоторого времени Уильям, указывая рукой на темный круг под потолком, оттуда пробивались два цилиндрика солнечного света. — Я много времени провел здесь — все писал записки. К вечеру уровень вод поднялся, и я делал из бумаги кораблики и отправлял их в плавание на север. Когда-нибудь, когда мы покончим со всем этим, я сложу огромный корабль из вощеной бумаги и отправлюсь на нем на закат. Я почему-то думаю — почти уверен, — что когда я наконец отправлюсь на темное дно, то окажусь… — Уильям замолчал, вероятно, не зная, как выразить свои чувства словами.

— Где? — спросил его Эдвард.

— В воде, — ответил Лазарел, которого не коснулась магия бумажных корабликов. — В состоянии погруженности под воду. Так мой отец обычно говорил. «Где вы родились?» — спрашивали его. «В роддоме. В состоянии обнаженности», — отвечал он. Ха-ха! Я хорошо это запомнил. До сих пор без смеха вспоминать не могу.

Уильям сверкнул своим фонарем в сторону Лазарела, раздраженный потоком вдохновенных воспоминаний детства своего друга, которыми тот так быстро оттеснил его кораблик из вощеной бумаги на второй план.

— Где-то среди лесов и полей, — сказал Уильям Эдварду. — Вот только под водой все это будет голубого или аквамаринового цвета. Такие мысли приходят порой в голову, когда берешься перечитывать «Морских детей» и представляешь себе морских коньков и осьминогов, наигрывающих на виолончелях и флейтах, из которых поднимаются вверх пузыри, покачивающие мой кораблик из стороны в сторону, и лопаются, натыкаясь на риф из розового коралла.

Эдвард кивнул.

— Я понимаю тебя.

— Послушайте, — вклинился в разговор Лазарел, опять сражающийся с фонариком и все еще охваченный воспоминаниями об отцовском остроумии. — У него была еще одна коронная шутка. Он каждый день ее повторял за завтраком. «Не хотите ли отведать дудца-с?» — спрашивал он просто так, знаете, ни к кому конкретно не обращаясь. А потом, будто бы другим голосом, сам себе отвечал. «Дудца-с? Нет, я еще не пил кофейку-с!» — и хохотал так, что стены тряслись.

Лазарел улыбнулся своим мыслям.